Рассказы о русских экономистах

РАССКАЗЫ О РУССКИХ ЭКОНОМИСТАХ
ИВАН КОНДРАТЬЕВИЧ БАБСТ
(1824-1881)

Вечером 6 июня 1856 года и в последующие дни маленькая провинциальная Казань, известная в то время в России во многом благодаря Императорскому Казанскому университету, наполнилась необычными слухами. В домах местной интеллигенции, чиновничества, образованного купечества только и разговоров было о торжественном университетском собрании, знаменовавшем окончание очередного учебного года, и выступлении на нем ординарного профессора политической экономии и статистики Ивана Кондратьевича Бабста.

Речь Бабста произвела на местную публику неоднозначное впечатление. Одни были искренне восхищены смелостью провинциального профессора, широтой его взглядов, яркой гражданской позицией и глубокими познаниями. Другие открыто негодовали, называя его растлителем общественной нравственности и антипатриотом России, стремящимся протащить в страну пагубное для нее западное влияние.
Кто же такой был профессор Бабст и чем знаменательна была его университетская речь?

Экономист и историк Иван Кондратьевич Бабст родился в 1824 году в небогатой дворянской семье обрусевшего немца. Его отец – Кондрат Христианович (Конрад Христиан) Бабст служил по военному ведомству. При Николае I был комендантом укрепления Илецкая защита в Оренбургском крае. Будучи человеком одаренным во многих отношениях, увлекался литературным творчеством и имел даже в молодые годы печатные работы. Известно, что в 1812 году двадцатидвухлетний Кондрат Бабст опубликовал свое сочинение из древнеримской истории «Аттила, бич пятого века», с намеками на современные события наполеоновского нашествия на Россию.

В семье К.Х. Бабста выросли два сына. Старший – Александр, пошел по стопам отца - стал военным юристом, судьей московского военно-окружного суда, дослужившись до звания генерал-майора. Младший, Иван, выбрал гражданскую службу, поступив, после окончания Рижской классической гимназии на словесное отделение Императорского Московского университета. Здесь как старательного и способного студента его заметил знаменитый историк Тимофей Николаевич Грановский. По окончании в 1846 году университета он рекомендовал И.К. Бабста для приготовления к профессорскому званию по кафедре всеобщей истории. Одновременно с научной работой на кафедре Бабст работал учителем истории в Московском сиротском доме. Первой ступенькой в научный мир стала для Бабста защищенная в 1851 году магистерская диссертация на тему «Государственные мужи древней Греции в эпоху ее распадения».

В том же году молодой ученый был приглашен в Императорский Казанский университет на кафедру политической экономии, читавшейся в то время на историко-филологическом факультете.

В 1852 году Бабст успешно защищает докторскую диссертацию на тему «Джон Ло, или Финансовый кризис Франции в первые годы регентства», получив ученую степень доктора исторических наук, политэкономии и статистики. Этой работой, в которой освещалась история создания первой в мировой практике финансовой пирамиды, а также статьями в периодической печати, посвященными экономическим идеям К. Рау, В. Рошера, Ж.-Б. Сэя и Ж.-Ш.-Л. Симонда де Сисмонди, Бабст заявил о себе как о серьезном исследователе экономических вопросов. Параллельно с экономическими работами Бабст не теряет интереса к классической древности, участвуя совместно с Т.Н. Грановским, Ф.И. Буслаевым, П.Н. Кудрявцевым и другими учеными в издававшихся в 1851-1856 годах профессором П.М. Леонтьевым ежегодных сборниках «Пропилеи».

Однако всеобщую известность Бабсту принесла именно его речь 6 июня 1856 года в торжественном собрании Казанского университета «О некоторых условиях, способствующих умножению народного капитала», с которой мы начали свой рассказ об этом интересном человеке.

Вскоре после того, как эта речь стала достоянием научной общественности страны, Бабсту была предложена кафедра политической экономики Московского университета, что уже само по себе уже свидетельствовало о многом.

О чем же говорил в этой речи профессор Бабст? Сегодня, спустя почти полтора столетия, речь Бабста нельзя оценить иначе, как горячий призыв российского патриота обратить внимание общества и государства к самым насущным проблемам современности. Прозвучавшая вскоре после позорного поражения России в Крымской войне 1853-1856 годов, речь Бабста содержала в себе гражданский протест против национального самообольщения, являвшегося, по мнению автора, главной причиной экономического застоя первой половины ХIХ века и поражения в войне. Наряду с этим Бабст выдвинул широкую и научно обоснованную программу ближайших экономических и социокультурных преобразований российской действительности, не утративших во многом своей актуальности и в наше перестроечное время. Вот основополагающие тезисы речи Бабста:

1. Сложившееся в обществе пренебрежительное отношение к экономической науке, за которым стоят отжившие формы народного хозяйства, служит источником многочисленных просчетов в отечественной хозяйственной практике. Вина в этом в известной мере ложится и на теоретиков.
2. В экономических преобразованиях ощупью, навыком ничего не сделаешь. Здесь нужно глубокое историческое и экономическое образование. Одну из самых необходимых потребностей современного российского общества составляет распространение здравых экономических понятий. К их числу относится и формирование правильного представления о «промышленном направлении века», о котором нередко говорится как о новом Вавилоне, о поклонении золотому тельцу, о том, что все нравственные интересы принесены в жертву интересам промышленным, и затем все нападки обрушиваются на науку о народном хозяйстве.
3. С развитием здравых экономических понятий о законах производства и правильного распределения ценностей, о законном требовании труда, благодетельных результатах бережливости и гибельных последствиях роскоши и в народе, и среди тех слоев общества, которые поставлены историческими обстоятельствами над народом и обязаны быть его учителями, идти в челе его на пути прогресса, исчезнут многие злоупотребления, невозможны будут понятия и предрассудки, замедляющие развитие народного благосостояния.
4. Успех экономического развития страны в решающей степени будет зависеть от умножения народного капитала, как результата предшествующего труда. Первое и главное условие для поощрения бережливости и накопления народного капитала – это полное обеспечение труда и собственности, их безопасности. Только капитализация, т.е. накопление капиталов, предназначенных именно для нового производства, для потребления исключительно производительного, обогащает народ. Непроизводительное потребление губит народное довольство, замедляет капитализацию. Производительное потребление обогащает народ и умножает народный капитал.
5. Чем быстрее обращаются капиталы, тем они приносят более дохода, тем они производительнее. Медленное обращение капиталов равнозначно их недостатку. Каждое улучшение в путях сообщений, в орудии мены, каждое расширение кредита способствует ускорению обращения, а вместе с тем и умножению производства. Но главным условием является полная свобода обращения ценностей. Полная свобода промышленности и торговли развивается везде и всегда медленно, но должна везде одержать верх.
6. При малоразвитом народном хозяйстве обращение капиталов стеснено уже отсутствием безопасности и обеспечения или же, наконец, постоянным вмешательством верховной власти в частные дела промышленных людей и постоянною опекою над их промышленными занятиями. Здесь являются постоянные монополии в самых разнообразных их формах, и каждая монополия есть зло, потому, что это не более и не менее как налог на промышленность в пользу лености и воровства.
7. Россия богата землей, богата естественными продуктами, но бедна капиталами, необходимыми для усиления производства. Ей гораздо выгоднее занимать на полезные предприятия дешевые капиталы за границей, чем производить внутренние займы. Международное движение капиталов и помещение иностранных капиталов в больших промышленных предприятиях – одна из самых характернейших сторон современной эпохи. Призыв иностранных капиталов нисколько не вредит государству, но только приносит пользу, если их употребляют только производительно. Всякий же заем для цели непроизводительной вреден.
8. Для того чтобы возбудить в народе благородный дух предпринимательства и уважение ко всякому полезному труду, возбудить честность и чувство правоты для этого необходимее всего полное, широкое, всепроникающее образование, вселяющее уважение ко всякому труду.
О речи Бабста писали и спорили многие периодические издания. Отзывы на нее поместили «Русский вестник», «Библиотека для чтения», «Санкт-Петербургские ведомости», некоторые провинциальные газеты. До появления речи в виде брошюры ее переписывали от руки и размножали в списках.
Историческое значение речи реформатора-рыночника Бабста во многом сопоставимо со статьей выдающегося русского ученого-медика и педагога Н.И. Пирогова «Вопросы жизни», опубликованной в июльской книжке «Морского сборника» 1856 года. Именно с этой публикации ведет свое начало общероссийское общественно-педагогическое движение за демократизацию знания и создание в стране массовой народной школы.
В этой связи речь Бабста в Казанском университете можно с полным основанием рассматривать как отправную точку общероссийского либерально-реформаторского общественного движения за экономическую модернизацию страны. О наличии такого движения говорят многие исторические факты. Это и зародившиеся на рубеже 50-60-х годов Х1Х века первые российские общественные центры экономической мысли, и свободная от правительственного влияния либеральная экономическая пресса, и резко обострившийся интерес экономистов-теоретиков к актуальным проблемам хозяйственного развития страны, ставшие характерными чертами облика Эпохи великих реформ.

В эти годы Бабст находится в центре общественных дискуссий по вопросам экономического развития России. Его статьи публикуются во многих экономических и общественно-политических изданиях. Среди печатных работ Бабста этого периода можно найти и труды, посвященные экономической теории, новым методам экономического анализа («Исторический метод в политэкономии», «О трудах Вильгельма Рошера», «О характере политико-экономических учений, возникших после Адама Смита») и работы практического плана – «География и статистика России и смежных стран Азии», «О промышленных кризисах», «О кяхтинской торговле», «Об украинских ярмарках», «О свободном труде», «Свобода труда», «Материалы для реформы промышленного законодательства», «О винном откупе», «По поводу нового тарифа 28 мая 1857 г.» и другие.

Наряду с изучением экономической жизни России Бабст живо интересуется народным хозяйством Венгрии, современным экономическим бытом Франции. Летом 1858 года он в течение трех месяцев изучал хозяйственную жизнь Германии. Итогом этого изучения стала серия статей в московском журнале критики, современной истории и литературы «Атеней», где до этого был опубликован ряд экономических работ Бабста. В 1859 году письма с путевыми впечатлениями вышли отдельной книгой «От Москвы до Лейпцига».

Знакомство с западной экономической литературой, особенно с трудами представителей немецкой исторической школы, вступившими в жаркий спор с основателями классической политэкономии относительно универсальности экономических законов, наложило существенный отпечаток на мировоззрение Бабста как ученого-экономиста. В своих работах разных лет он много размышлял об особенностях российской экономики, о необходимости учета ее исторических традиций при разработке программ индустриального развития.

В 1860 году были опубликованы «Публичные лекции политической экономии», прочитанные Бабстом в московской Практической академии коммерческих наук. Они представляли собой популярное изложение начал «науки о народном хозяйстве» – так автор определял политическую экономию. Главную задачу этого издания Бабст видел в том, чтобы приобщить своих читателей к передовым экономическим идеям своего времени, сделать их сознательными творцами отечественной экономической истории. Таким образом Бабст практически решал одну из важнейших по его мнению для России  задач по экономическому образованию россиян, впервые сформулированную им в знаменитой речи на торжественном собрании в Казанском университете.

Впоследствии, в начале 70-х годов, Бабст задумал издать трехтомное сочинение под названием «Изложение начал народного хозяйства». В нем он намеревался изложить краткую историю политической экономии, понятия о производстве ценностей и народно-хозяйственной политике. Однако замысел этот был осуществлен лишь частично. В 1872 году вышел первый том сочинения, имевший подзаголовок «Введение, краткий очерк истории о народном хозяйстве, производство ценностей». Содержание этой книги во многом перекликается с «Публичными лекциями» 1860 года. Оно примечательно тем, что в простой и доступной для широкого читателя форме разъясняет многие сложные вопросы экономической науки своего времени.

Примечательно, что в этой работе ярко проявилась гражданская позиция Бабста как ученого-гуманиста, защищающего принципы гармонии общественных отношений. «… Народное хозяйство, - писал Бабст, - это отнюдь не сбор отдельных частных хозяйств, без всякой взаимной между ними связи. Представляя себе народ не скопищем людей, находящихся вне всякой связи между собой, но живым организмом, где каждая часть связана с другою, где заметны в целом общие интересы, общие стремления, то точно то же самое следует предполагать и в народном хозяйстве. Личная выгода, личный интерес, это, бесспорно, одна из главных побудительных причин каждой деятельности и тем более хозяйственной. Но дело в том, что из этой же борьбы личных эгоистических интересов рождается само собой сознание, что истинное и надежное благосостояние каждого может быть достигнуто и поддержано взаимными уступками и гармоническим слиянием интересов всех и каждого».

В 1858-1861 годах совместно с Ф.В. Чижовым (крупным предпринимателем и финансистом) Бабст редактирует еженедельную газету «Акционер» и журнал «Вестник промышленности», где ведет также постоянную рубрику «Обзор промышленности и торговли России». Через эти издания Бабст осуществляет широкую пропаганду программы развития отечественной промышленности и банковского дела, строительства железных дорог, акционерных форм собственности.

Заметным событием в кругах научной общественности Москвы стала речь Бабста «Мысли о современных нуждах нашего народного хозяйства», произнесенная на торжественном акте Московского университета 12 января 1860 года. В ней Бабст развил и дополнил многие принципиальные положения своего выступления в Казани. В частности, Бабст настаивал на необходимости широкого осуществления принципов гласности и общественного контроля во всех делах, касающихся внутреннего управления и в особенности в области финансов, на важности привлечения местных деятелей к участию в разработке задуманных правительством либеральных преобразований экономической и социальной жизни страны.

Разделяя идеи экономического либерализма, Бабст, как и многие его единомышленники из лагеря активных сторонников капиталистического реформаторства России, вместе с тем признавал важность и необходимость государственного участия в различных сферах экономической жизни страны, требовавших к себе особого внимания.
Однако ему были явно не по душе имевшие место перегибы, наблюдавшиеся в хозяйственной жизни России тенденции увеличения государственного сектора в экономике, опасные для нормального развития производительных общества протекционистские наклонности высшего эшелона власти. Правительство, считал Бабст, встало бы на опасный путь, если бы оно предприняло занятие теми отраслями производства, которые с успехом велись частной промышленностью, если бы оно вздумало монополизировать горные промыслы, фабрики и заводы.

Вторжение правительства в фабричную и заводскую предприимчивость, по мнению Бабста и других либеральных экономистов, положило бы начало неограниченной власти администрации относительно назначения цен, ослабило бы пружины человеческой деятельности, привело бы к упадку духа изобретательности и стремления к нововведениям.

Народное хозяйство, отмечал Бабст, нельзя считать только средством для государственных финансов потому, что народное и государственное хозяйство неразрывно связаны между собой, что государственное хозяйство опирается на хозяйство народное, что благоприятные условия последнего обусловливают безбедность и богатство средств первого и что, сравнивая экономические средства и силы двух государств, ежели и берется в расчет состояние их финансов, то все-таки настолько, насколько благосостояние народного хозяйства и развитие производительных сил народа дают возможность правительству широко пользоваться своими финансами. Кредит правительства, конечно, основывается на доверии к его средствам финансовым, но главным основанием этого доверия служат все-таки благосостояние народное и доверие к средствам народного хозяйства.
Торговля, издельная, мануфактурная промышленность, утверждал Бабст, тогда только будут производительнее, когда избавятся от тех обветшалых форм и условий, в которых они вращаются и в которые втиснуто промышленное наше сословие. Выйти же из этого положения и развить производительные силы, создать кредит, усилить тем самым народные средства, податную способность населения, можно только тогда, когда все в России согласятся с тем, что интересы промышленности, ее нужды и потребности никому не могут быть так близки, как людям, в ней стоящим. Формы земледелия, промышленности, мануфактурной и торговой, должны шире и ветвистее разрастаться. Скоро они будут уже не под силу чиновничеству и бюрократии, внесшей свою удушливую атмосферу даже и в те честные предприятия, которые волей-неволей пришли в слишком близкие с ней соприкосновения.
 
«Надо быть совершенно отуманенным этой атмосферою, - писал Бабст, - чтобы за купцом, имеющим дела от Лондона и до Амура, от Урала и до Константинополя, за промышленником, знающим интересы и потребности всех наших рынков, а следовательно, и целого народонаселения, или за помещиком, будь он дворянин или простой землепашец, не признать более практического смысла в устройствах своих дел, более знакомства с нуждами нашего хозяйства, чем за людьми, не выезжавшими никуда далее обводного канала».

Задачу государства и его учреждений либеральные экономисты видели преимущественно в том, чтобы облегчить для каждого условия приобретения собственности и капитала, сохранить свободу и соперничество в экономической сфере.

В этой связи первостепенное значение Бабст и другие либеральные экономисты придавали развитию кредита. Согласно существовавшим в мировой экономической науке Х1Х века представлениям кредиту отводилась роль важнейшего инструмента хозяйственного развития и решения социальных проблем. О значении кредита много говорили и спорили экономисты Англии, Франции, Германии, Америки. Важная роль отводилась кредиту в учении К.Сен-Симона и его последователей, видевших в банках средство для организации труда и участия всей нации в управлении общественным производством. Существенный вклад в учение о кредите внес один из наиболее ярких представителей немецкой исторической школы Б. Гильдебрандт, сформулировавший в 1848 году понятие о «кредитном хозяйстве». Такое хозяйство он считал самой передовой формой экономической жизни, позволяющей каждому честному и способному работнику стать предпринимателем и обеспечить «взаимный обмен произведений человеческого труда, основанный на личном обещании, на честном слове, на доверии, на нравственных качествах». Гильдебрандт считал, что кредит может стать силой, способной устранить «господство денег и капитала», преобразовать современное общество на началах справедливости.

К середине Х1Х века в европейских странах была сформирована довольно широкая сеть кредитных учреждений, активно способствовавших развитию национальной промышленности и сельскохозяйственного производства. Постигая зарубежный опыт, российские либеральные экономисты были во многом солидарны со своими западными коллегами в оценке общественного значения кредита, экономических и социальных последствий его развития.

Неразвитость кредитной системы Бабст считал одной из главных причин отставания российской промышленности от западноевропейской, монополизации экономики. «Наши заводчики, - говорил Бабст, - бывают нередко вынуждаемы прибегать к кредиту весьма тяжкому, сами же продают железо на векселя с долгими сроками, нередко на 12-18 месяцев, а дисконт, всем известно, у нас дорог… Купцу, промышленнику нет возможности часто пользоваться удобной минутой, выгодной спекуляцией, потому что ему негде достать денег, негде дисконтировать вексель, иначе, как за страшные проценты. Оттого-то все в руках капиталистов, обладающих большими денежными средствами, и нет средств для деятельности капиталистам мелким, будь они хоть семи пядей во лбу. Оттого и наше земледельческое сословие и наши помещики страдают, что у них нет возможности добыть денег, и при дешевых ценах они продают свой хлеб без выгоды, к явному ущербу себе, к ущербу и крестьянину, не имеющему возможности при своих ничтожных хлебных избытках соперничать с богатыми запасами хлеба, также поневоле выставленными на рынки. Отсюда и монопольный характер нашей торговли, и медленное обращение капиталов, и наконец, как естественное всего этого следствие, медленное их накопление».

Кредит, отмечал Бабст, не творит новых капиталов. Но вся его творческая сила, вся польза его заключается в том, что он облегчает обращение ценностей, ускоряет его, развязывает руки промышленности, облегчает предприимчивому человеку средства к производству и живит народную промышленность, упрощая передачу капиталов из одних рук в другие. Если заемщик сумеет употребить капитал выгоднее и производительнее кредитора, то, очевидно, что целая страна в барыше. В этом отношении кредит – это неоценимое средство и условие для сосредоточения капиталов, вследствие которого последние много выигрывают в производительности. Лучшим тому доказательством служат акционерные компании, главная задача которых и главная польза высказывается по преимуществу в таких предприятиях, где главная деятельность приходится на долю капитала, а не труда, где самый труд может быть подчинен строго рассчитанным правилам и законам.

Во второй половине 1850-х годов большая группа отечественных либеральных экономистов, в которую входил и Бабст, выступила в печати с пропагандой идеи частного кредита. Подчеркивая значение кредита для накопления, концентрации и рационального использования капиталов, стимулирования развития производительных сил общества, повышения доходов населения и смягчения социальных противоречий, многие из них при этом аргументировано критиковали государственные кредитные учреждения как бюрократические, смотрящие на своих клиентов как на просителей, которым оказывается одолжение.

Идея либеральных экономистов не осталась незамеченной. Министром финансов А.М. Княжевичем, создавшим из либеральных экономистов своеобразный «мозговой центр», был обнародован доклад императору Александру П, в котором признавалась несостоятельность существовавших в России кредитных учреждений и необходимость их преобразования. Либеральная концепция развития кредитных учреждений стала методологической основой банковской реформы начала 1860-х годов, активно способствовала созданию в России сети коммерческих банков (акционерных банковых товариществ), городских и земских кредитных обществ, обществ взаимного кредита.
Первое в России городское кредитное общество было учреждено в Петербурге 4 июля 1861 года. 30 октября 1862 года аналогичное общество было создано в Москве. Впоследствии городские кредитные общества появились в Риге, Ревели, Варшаве, Одессе, Тифлисе, Киеве и ряде других городов империи. Обществами выдавались кредиты под залог городских недвижимых имуществ. Членами обществ являлись сами заемщики. Они распоряжались делами общества через избранных из своей среды лиц, наблюдая за ними и контролируя их. Ссуды выдавались облигациями, которые обеспечивались всеми заложенными в обществе имуществами, под круговую ответственность владельцев. На 1 марта 1895 года Петербургское городское кредитное общество имело в обращении облигаций на сумму свыше 178 миллионов рублей. Значительными суммами располагали и другие городские кредитные общества
Первое в стране общество взаимного кредита было также учреждено в Петербурге по аналогии с бельгийскими кредитными учреждениями подобного рода 9 апреля 1863 года. Ближайшим поводом для создания общества явился крупный пожар 26 мая 1862 года, уничтоживший Щукин и Апраксин торговые дворы. Первоначально в обществе состояло 200 человек, а его оборотный капитал составлял 14330 рублей. Несмотря на незначительную сумму взноса (первоначально – 30 рублей) услугами общества пользовались достаточные лица торгового и промышленного сословия. Если в первые годы существования общества выдаваемые им кредиты были незначительными, то к 1895 году максимальный кредит одному лицу под учет торговых векселей вырос до 100 тысяч рублей. К этому времени в обществе состояло 6127 членов. Его основной (складочный) капитал составлял 3421,7 тысячи рублей.

На 1 января 1895 года в России действовали 2 столичных, 45 губернских и 45 уездных обществ взаимного кредита, членами которых состояли 56629 человек. Общества располагали 21700,9 тыс. рублей складочного капитала и 187775,1 тыс. рублей капитала обеспечения, составлявшего сумму всех обязательств, подписанных членами при вступлении их в общества.

Развитие системы частного кредита способствовало значительному росту предпринимательской активности населения, увеличению количества малых и средних предприятий.

Под влиянием либеральных экономических идей, автором или соавтором которых был Бабст, в 60-70-е годы были сформулированы основные принципы государственной политики в сфере кредитных отношений. Признавая необходимость регулирующего государственного законодательства и надзора административных органов за функционированием частных банков и других кредитных учреждений, эти принципы вместе с тем предусматривали необходимость известных ограничений регламентации личной инициативы, предоставления частным кредитным учреждениям самостоятельности в решении многих принципиальных вопросов их деятельности.

В 1862 году в жизни Бабста произошло очень важное событие. Он был приглашен в качестве преподавателя статистики к наследнику российского престола великому князю Николаю Александровичу, старшему сыну императора Александра II. Не порывая связи с Московским университетом, он на время переносит свою деятельность в Петербург. Летом 1863 года Бабст совместно с правоведом К.П.Победоносцевым сопровождает наследника престола в путешествии по России. «Письма о путешествии государя наследника по России от Петербурга до Крыма», одним из авторов которых был Бабст, регулярно печатались в «Московских ведомостях», а в 1864 году вышли отдельной книгой.

Впоследствии Бабст преподавал экономические науки великим князьям Александру и Владимиру Александровичам. С великим князем Александром, будущим императором Александром III, Бабст дважды путешествовал по России – в 1866 и в 1869 годах. Поездки с представителями царской семьи обогащали ученого экономиста новыми яркими впечатлениями, давали богатый материал для оценки состояния и перспектив экономического развития страны.

До 1874 года не прекращалась преподавательская деятельность Бабста в Московском университете. Здесь профессор Бабст читал сразу несколько нормативных курсов: политическую экономию, историю политической экономии, общую статистику и статистику России. Его лекции пользовались у студентов большой и заслуженной популярностью. Характеризуя его манеру как лектора, один из учеников Бабста, видный русский экономист А.И.Чупров писал: «Лекции Бабста знакомили аудиторию не только с теорией предмета, но и русской хозяйственной жизнью. Зная Россию как немногие и обладая даром простого, задушевного и в то же время высокохудожественного изложения своих сведений, профессор заставлял своих слушателей с любовью останавливаться на самых мелочных подробностях русской национальной экономии».

Наряду с преподаванием и литературной работой Бабст активно занимался практической деятельностью. В 1864-1868 годах он служил директором знаменитого Лазаревского института восточных языков, демократического высшего учебного заведения, готовившего квалифицированных специалистов-востоковедов для научно-исследовательской, административной и дипломатической работы. В 1867 году к этой должности прибавилась и должность управляющего Московским купеческим банком.
В 1874 году Бабст оставляет преподавательскую работу на кафедре политической экономии и статистики Московского университета и целиком посвящает себя изучению железнодорожного дела, будучи членом правления Уральской горнозаводской дороги.
Иван Кондратьевич Бабст не сделал выдающихся открытий в экономической сфере. Среди общей массы ученых подлинных движителей науки – единицы. Но ни одна наука, в том числе и экономическая, не может существовать и развиваться без подвижников, т.е. без людей, обеспечивающих на практике движение научной мысли, создающих реальные условия для ее воплощения в жизнь. Бабст был настоящим подвижником, подлинным энтузиастом своего дела, и это не может не вызывать уважения и чувства благодарности потомков.

Литература
Бабст И.К. Избранные труды // Под ред. М.Г. Покидченко, Е.Н. Калмычковой. М.: Наука, 1999. 301 с.
Бабст И.К. Изложение начал народного хозяйства. М., 1872. Т.1. Вып. 1. Введение, краткий очерк истории науки о народном хозяйстве, производство ценности. 162 с.
Бабст И.К. О некоторых условиях, способствующих умножению народного капитала. М., 1857. 48 с.
Чупров А.И. Иван Кондратьевич Бабст. М., 1881. 26 с.


МИХАИЛ АНДРЕЕВИЧ БАЛУГЬЯНСКИЙ
(1769-1847)

Бедный униатский священник из Закарпатской Украины Андрей Балудянский* вряд ли мог даже мечтать о том, что его сын Михаил станет не последним человеком в самом Петербурге, примет участие в работе Комиссии по составлению законов, окажется у истоков российской хозяйственной науки, будет просвещать молодые умы пламенным словом ученого-гуманиста, займет должность первого выборного ректора Императорского Петербургского университета.

Годы юности прошли у сына священника довольно бурно. Вскоре после блестящего окончания (за два года вместо четырех) юридического факультета Венского университета Михаил Балугьянский получил кафедру в только что учрежденной Гроссвардейнской академии, где преподавал экономические и политические науки, затем был профессором Пештского университета. Но профессорская карьера и спокойная жизнь были ему в те годы явно не по душе. Зараженная примером революционной Франции Европа бурлила страстями. Призывы к свободе, равенству и братству всех людей всколыхнули и маленькую Венгрию. Молодой профессор – в гуще общественно-политической жизни. Он – один из руководителей тайной революционной организации венгерских якобинцев «Общества свободы и равенства».

Но Венгрия - это не Франция. Здесь все еще жесткие феодальные порядки, сильная полиция и королевская власть. Организацию якобинцев выследили. Многих арестовали. На волосок от тюремного каземата оказался и молодой профессор. Однако ему удалось успеть вовремя уничтожить прямые улики, раскрывавшие его роль в антигосударственном заговоре. Ареста не последовало, но страну пришлось покинуть.
В конце 1803 года Балугьянский был приглашен для преподавательской деятельности в Петербург, где в то время проходила реорганизация учительской семинарии сначала в учительскую гимназию, а затем в Главный педагогический институт.
 
Россия пришлась по сердцу Михаилу Балугьянскому. Здесь перестраивалась не только система образования, но и многие сферы социально-экономической жизни. Огромная страна ждала перемен. Молодой император Александр I собирал под реформаторские знамена всех, кто был готов верой и правдой служить России и прогрессу. В Петербурге европейски образованного и прогрессивно настроенного профессора ждала блестящая карьера ученого-экономиста, разработчика реформаторских программ. Заняв кафедру политических наук в Главном педагогическом институте, Балугьянский с головой окунулся в работу. Он не только глубоко и всесторонне изучал страну, ставшую для него второй Родиной, но и всеми силами стремился перенести на русскую почву все самое ценное, что было наработано европейской наукой. Особенно – в области экономики и права.

С первых месяцев своей педагогической работы в России Балугьянский становится одним из самых популярных профессоров. «Дни, в которые приходил к нам на уроки профессор Балугьянский, были для всех нас светлым праздником, - писал впоследствии воспитанник Педагогического института академик К.И. Арсеньев. – С восторгом бежал каждый из нас в классы, узнав о его прибытии; его одушевленные и умные чтения слушаемы были с безмолвным вниманием; самые отвлеченные умозрения о капитале, о потреблении, о банках, о кредите нисколько не утомляли сил, напротив, возбуждали самый высокий интерес и любознательность. Балугьянский, державшийся всегда кротко и вежливо, но с большим достоинством, был всеобщим любимцем студентов, а по отбытии его из классов, в продолжении нескольких часов безумолкно говорили о содержании его лекций, рассуждали, спорили и научались».
 
В 1806-1808 годах в столичном «Статистическом журнале», издававшемся академиком Карлом Германом, профессор Балугьянский публикует серию статей, посвященных экономическому учению Адама Смита и его предшественников. Первые три статьи носили общее название «Национальное богатство. Изображение различных хозяйственных систем». Четвертая статья - «О разделении и обороте богатства» - имела особый раздел «Об ассигнационных банках и кредитных бумагах». Наряду с теорией А. Смита в этих работах подробно рассматривалось учение меркантилистов и французских экономистов-физиократов школы Ф. Кенэ. Этими статьями Балугьянский впервые заявил о себе в России не только как блестящий популяризатор классической политической экономии, истинный сторонник идей экономической свободы, но и как оригинальный экономический мыслитель. Рецензент Балугьянского Н. Кондырев писал по поводу его публикаций о теории А. Смита: «Изображение сие показывает, что оно писано мужем ученым и с большим знанием в политической экономии; кратко и ясно представляет оно три главшейшие системы государственного хозяйства: 1) систему, основанную на торговле, богатство народное представляющую в деньгах; 2) систему экономистов, - в необработанных произведениях земли; и 3) теорию Адама Смита, - в труде и мене».

Балугьянский связывал перспективы экономического развития России с либеральной реформой ее общественного и правового строя. Его экономические проекты и предложения, которые стали периодически появляться и в печати, и в виде аналитических записок в правительственные инстанции, не только тесно соприкасались с проектами выдающегося русского реформатора М.М. Сперанского, но и активно использовались последним, что, безусловно, свидетельствовало об их значении и высоком уровне экономического обоснования.

Известно, что в 1814 году Балугьянский через министра финансов графа Д.А. Гурьева представил императору Александру I обширную записку по вопросу об освобождении крестьян от крепостной зависимости. В то время идеи, изложенные ученым, прямой поддержки не получили, но и не были полностью отвергнуты. Они ждали своего часа. Ожидание это, как нередко случалось в России, затянулось почти на четверть века. Многие положения и рекомендации этой записки были использованы в конце 1830-х годов при создании Министерства государственных имуществ и реформе управления государственными крестьянами.

В эти годы служебная карьера Балугьянского складывалась по-разному. Были и взлеты, и падения, вызванные, в основном, чисто внешними обстоятельствами. В 1819 году, вскоре после преобразования Главного педагогического института в Императорский Санкт-Петербургский университет, Балугьянский избирается сначала деканом философско-юридического факультета, а затем и первым ректором университета. На ректорской должности проявились не только блестящие организаторские способности Балугьянского, но и прекрасные человеческие качества. Когда правительственная реакция обрушилась на передовую науку и по навету попечителя столичного учебного округа Д.П. Рунича под следствием оказались лучшие петербургские профессора - А.П. Куницын, К.И. Арсеньев, А.И. Галич и Э.-Б.-С.Раупах, обвиненные в распространении революционных идей и в неуважении к религии, Балугьянский резко и страстно встал на защиту своих коллег. Убедившись, что его протесты против практиковавшихся способов расследования не имеют успеха, Балугьянский 31 октября 1821 года демонстративно сложил с себя ректорские полномочия.

21 апреля 1822 года Балугянский, оставаясь рядовым профессором университета, был приглашен в государственную Комиссию по составлению законов. Здесь судьба вновь свела его с М.М. Сперанским, вызванным из ссылки для руководства работами Комиссии. По поручению Сперанского Болугьянский составил несколько аналитических записок и проектов. Среди них три обстоятельные исторические записки, посвященные изложению финансовой политики в России со времен Петра I до 1818 года, записка «О монетных делах, о банках, о кредите, о налогах, о налоге поземельном», проекты учреждения Главного государственного казначейства, Комиссии погашения долгов, устройства страховой компании и другие.
 
Спустя четыре года после начала работы в Комиссии по составлению законов Балугьянский имел личную аудиенцию у Николая I, который поручил ученому стать одним из руководителей работ по приведению в порядок действующего законодательства. 31 января 1826 года в этих целях было учреждено II отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, на которое возлагались обязанности по кодификации законов Российской империи. 4 апреля того же года Балугьянский назначается начальником этого учреждения. Работая под непосредственным руководством Сперанского, Балугьянский внес существенный вклад в составление Свода государственных законов.

Долгое время считалось, что научное наследие Балугьянского в значительной его мере утрачено. Однако, незадолго до Великой Отечественной войны 1941-1945 годов в архиве Ленинградского отделения Академии наук СССР (фонд академика К.И. Арсеньева) профессором В.М. Штейном были обнаружены рукописи Балугьянского, в том числе тетрадь, содержавшая изложение системы его экономических воззрений с подзаголовком «Что должна сделать Россия в государственном хозяйстве и управлении для своего истинного и величайшего благоденствия».

В 1960-е годы кандидатом исторических наук Е. Косачевской в отделе письменных источников Государственного исторического музея г. Москвы было сделано новое открытие - обнаружен авторский конспект лекций Балугьянского под заглавием «Основания государственного хозяйства, преподаваемые профессором политических наук Михаилом Балудянским». Конспект открывался изложением трех систем: меркантилистов, физиократов и Адама Смита и в значительной мере повторял логику статей в «Статистическом журнале». Подобно Смиту, Балугьянский резко критиковал систему меркантилистов, поощрявших лишь «классы граждан», которые более всего увеличивают количество денег, тогда как все прочие классы почитают лишь «средством к достижению цели». Благосостояние «добытчиков денег» достигается за счет угнетения «тех классов народа», которые менее добывают денег.
Интересен проведенный Балугьянским анализ учения французских физиократов, утверждавших, что богатство нации формируется не в сфере внешней торговли, а в сельскохозяйственном производстве. Балугьянствий дает описание трех способов обработки частновладельческих земель: с помощью крепостных, вольнонаемных работников и откупщиков. При этом он реалистично и с особым сочувствием говорит о положении крепостных крестьян, как людей, лишенных всякой собственности. «Крепостной человек не имеет никакой собственности, – писал Балугьянский. – Не ему принадлежит дом, в котором он живет; скот, который он содержит; одежда, которую он носит; хлеб, которым он питается; даже и сам он не себе принадлежит».
Примечательно, что эту же мысль и практически теми же словами излагал в своих лекциях воспитанникам Царскосельского лицея, в том числе А.С. Пушкину и будущим декабристам, один из учеников Балугьянского, выпускник Главного педагогического института профессор А.П. Куницын. Об этом свидетельствует сохранившийся конспект однокашника Пушкина, лицеиста А.М. Горчакова, будущего выдающегося русского дипломата, отличавшегося особым прилежанием в учебе. «Крепостной человек, - писал со слов профессора Горчаков, - не имеет никакой собственности, ибо сам он не себе принадлежит. Не ему принадлежит дом, в котором он живет, скот, который он содержит, одежда, которую он носит, хлеб, которым он питается».

В своих лекциях Балугьянский (как и в аналитических записках в правительство) убедительно утверждал, что наемный труд является более производительным и рентабельным, чем труд крепостных. При этом в условиях наемного труда, создаются предпосылки развития крестьянского хозяйства «за счет экономии издержек, в виде капитала или имущества». С особыми симпатиями говорил ученый о свободных крестьянах-арендаторах – «откупщиках».

Оценивая учение физиократов, Балугьянский ближе подходит к Д. Рикардо, утверждавшему, что источником «чистого продукта», создаваемого в сельском хозяйстве, является не особая щедрость земли, как полагали французские экономисты, а вложенный в нее труд. Помещик, отмечал Балугьянский, есть только хозяин, а возделывание земли своей предоставляет какому-либо крестьянину (с семейством), который собственный свой капитал полагает на возделывание». При этом откупщик-арендатор выступает в качестве капиталиста, который производительные силы земли умножает более, нежели помещик, благодаря чему увеличивается неизмеримо «богатство, с земли собираемое». Если физиократы включали в состав «производящего» класса общества лишь помещиков и откупщиков и считали, что прочие крестьяне, как вольные, так и крепостные, являются лишь поденщиками, Балугьянский относил к производящему классу всех крестьян-земледельцев и отдавал им предпочтение по сравнению с помещиками.

Разделяя воззрения Ф. Кенэ и его научной школы о первенствующем значении земледелия в развитии экономики, Балугьянский вместе с тем связывал воедино производство и обращение. «Труд, капитал и рынок, - утверждал он, - составляют три главные пружины в гражданской промышленности». Они действуют в одинаковой степени во всех трех областях: земледелии, мануфактурах и торговле. На основании этого, утверждал Балугьянский, все произведенное должно быть разделено между «всеми членами гражданского общества».

Оригинальностью и смелостью отличалась трактовка Балугьянским идеи Ф.Кенэ о «производяще-прибыльном» и «непроизводяще-бесплодном» классах общества. К последнему он относил всех потребителей «от первого государственного чиновника до последнего тунеядца». По степени полезности из потребителей ученый выделяет гражданских чиновников и военнослужащих, как лиц, обеспечивающих безопасность государства. За ними следуют ученые, труды которых приносят пользу «производящему классу». При этом физик и математик предпочитаются метафизику, грамматику, поэту, художнику. «Последнюю степень», по мнению автора, «составляют те, упражнения коих клонятся к одной роскоши, и, наконец, совершенные тунеядцы».

С особым блеском Балугьянский пропагандировал в своих лекциях экономическое учение Адама Смита, считая многие его положения весьма актуальными для России. В отдельных своих суждениях Балугьянский идет даже дальше Смита, полагавшего, как и физиократы, что земледельческий труд является более производительным, чем труд в промышленности. «Земледелец, - писал Балугьянский, - лишь первично обрабатывает, затем ремесленник прилагает свой труд, купец реализует товар». И все они должны участвовать в распределении созданного в обществе продукта.

Значительную часть лекционного курса Балугьянского составляло учение о финансах и кредите. Предметом его рассмотрения являлись мена, деньги, кредит, цена и ценность, торговля, баланс, государственная финансовая политика. Примечательно, что Балугьянский считал целесообразным взимать подати лишь с «одного чистого дохода нации», придерживаясь главного правила: как можно более дать государству доходов и при этом не истощать налогами народного капитала.

Существенным добавлением к характеристике политических и экономических воззрений Балугьянского являются записи его лекций, сделанные студентами Главного педагогического института, впоследствии крупными деятелями отечественной науки – Арсеньевым, Рождественским и другими. В них содержатся еще более резкие суждения по многим актуальным вопросам общественной и экономической жизни России, чем в опубликованных работах ученого и в его авторском конспекте. Судя, например, по записи Рождественского, Булугьянский резко отзывался о любых формах эксплуатации человека человеком, видел происхождение верховной власти в силе и богатстве одних и бедности и слабости других.

Мысли о современном хозяйстве, путях его развития и совершенствования, которые Балугьянский излагал в своем лекционном курсе и в научных статьях, нашли развитие и конкретизацию в его плане социально-экономического обустройства России. Как отмечает В.М. Штейн, весь план, разработанный Балугьянским, был пронизан двумя важнейшими идеями: необходимостью освобождения крестьян от крепостной зависимости и проповедью плодотворности максимального накопления капиталов для будущего России. При этом Балугьянский рассматривал Россию как страну с преобладанием сельскохозяйственного промысла. Он писал, что Россия должна быть в самой высочайшей степени земледельческим государством. Того требуют ее местоположение, ее климат, качество земной почвы и дух ее народа. Наряду с этим он не исключал необходимости широкого развития мануфактур и торговли. По представлению Балугьянского широкое развитие мануфактур произойдет само по себе при установлении свободной промышленности и накоплении капиталов.
 
Заглядывая в будущее России, ученый писал, что некогда она должна иметь 300 млн жителей, «основать деревню на деревне, город на городе, неизмеримые равнины обратить в плодоносные поля, все дороги, реки, каналы завалить провозными товарами» Стремясь к этой цели, «правительство должно иметь единственную мысль: накопление капиталов».
 
Большое внимание Балугьянский уделял необходимости оживления отсталых районов страны, включения их в систему географического разделения труда. В его представлении усиление внутренних связей в пределах России при развитии транспорта позволит включить в хозяйственный оборот всю огромную территорию империи. Обитатели бассейнов Печоры, Оби, Лены вступят в оживленный товарообмен с южными губерниями. В недрах их земли таятся сокровища, способные удовлетворить общественные потребности так же, как производимый южанами хлеб. Взаимный обмен между различными частями России должен вызвать «такое благоденствие, какого Германия, Великобритания и Голландия никогда и не воображали себе возможным».
Экономическое призвание страны Балугьянский видел именно в усилении внутренней, а не внешней торговли, считая ее «вечно постороннею целью России». Россия в его представлении должна стать «могущественной державой на суше, а некогда повелительницею на море». Ей достаточно повелевать Черным и Каспийским морями для организации торговли с южными иностранными государствами. При этом торговлю по Балтийскому морю Балугьянский отодвигает на второй план, выступая противником односторонней экономической ориентации на Запад: торговля с более развитыми западноевропейскими странами унижает достоинства России, делает ее колонией прочих европейских наций.
 
С точки зрения Балугьянского нет необходимости проводить специальные мероприятия, поощряющие развитие промышленности. Он считал, что Россия сама по себе имеет настолько благоприятные предпосылки для промышленного развития, что никаких искусственных, стимулирующих мер принимать не следует. По его словам главные мануфактуры в России находятся в деревнях, лежащих на Волге и Оке. Это распространение мануфактур в глубинных районах страны казалось ему доказательством того, что в России, как и в Америке, промышленность может достигнуть цветущего состояния без специального покровительства власти, «без всяких распоряжений».

Последовательно проводя линию либерального реформаторства, Балугьянский считал важнейшим препятствием для развития мануфактурного производства применение труда приписных (крепостных) крестьян. Таким образом, полагал он, мануфактуры искусственно развиваются за счет земледелия. В этой оценке нельзя не увидеть одного из внушительных аргументов против крепостничества. Вопрос об отмене крепостного права Балугьянский считал одним из центральных для России. Подходя крайне осторожно к обоснованию мысли о ликвидации крепостной системы, он делал в своих рассуждениях акцент на необходимости предоставления непосредственному производителю полной личной свободы. Балугьянский отмечал, что «рабство простого народа» имеет отрицательное влияние на его нравственный характер, на его счастье, на накопление капиталов во всех классах граждан, а также на финансы, и на общее могущество и благоденствие государства. «Посему истребление рабства, - писал Балугьянский, - составляет одно из благих намерений правительства. Доколь оно не будет истреблено, дотоль мы не можем льститься благоденствием».
Большой интерес представляла разработанная Балугьянским модель капиталистического развития отечественного сельского хозяйства. Придавая особое значение накоплению капиталов, он считал, что именно сельское хозяйство России способно дать такое накопление. Говоря о необходимости накопления капиталов в крестьянских руках, Балугьянский различал два вида земледелия – «великое» и «малое». При этом «великое земледелие» производится или самим владельцем, или посредством откупа (аренды) земли. «Малое земледелие» - система, при которой государственные поместья разделены между землевладельцами мелкими участками или частные поместья, при отмене системы крепостничества, отданы или проданы крестьянам в собственность.
Специфика России, по мнению Балугьянского, состояла в том, что здесь непременно должны сочетаться малое и крупное земледелие. Капиталы, необходимые для организации крупных хозяйств, должны накапливаться у крестьян, получивших личную свободу. Этими капиталами крестьяне будут возделывать владельческие поместья. Такой способ ведения хозяйства Балугьянский называл «системой откупа» и подчеркивал, что «крестьяне сделаются откупщиками и станут производить земледелие в господских поместьях, как фабриканты и купцы свой промысел». Предоставление земли в аренду располагающим необходимым капиталом крестьянам Балугьянский считал наиболее выгодной для России системой землепользования и надежным средством приращения народного имущества.

«Если такое состояние не изображает общего благоденствия, если неизмеримое пространство Империи не может чрез то наполниться бесчисленными миллионами счастливых обителей и Россия сделаться первейшею в свете, - писал в заключении своих рассуждений о земледельческом хозяйстве России Балугьянский, - то нет иного средства достигнуть сих целей. Она останется тем, чем были бесчисленные другие государства: по временам сильною и страшною, а иногда слабою, малозначащею; идеалом возможно счастливой благоденствующей нации она не будет никогда. Такого состояния нельзя вынудить, нельзя предписать законами. Оно есть следствие рачительного наблюдения наших оснований».

Последовательный защитник принципов экономического либерализма, Балугьянский решительно восставал против всех форм государственного хозяйства. Он был сторонником ликвидации государственной собственности и передачи ее для эксплуатации в руки частных лиц. Все формы государственного хозяйства он считал не рациональными. Исключительное недоверие проявлял он и к системе государственного кредита, опасаясь того, что государство, заимствующее у частных предпринимателей средства, даст капиталам непроизводительное применение.
Подробно рассматривая проблемы кредита, Балугьянский пришел к мысли о том, что частое использование кредита государством приводит его к краю пропасти. В России эта перспектива является не столь грозной лишь потому, что здесь богатства еще не успели сконцентрироваться в руках купцов и фабрикантов, как на Западе. В этом преимущество России. Западные государства чрезмерно увлекаются коммерческой системой, основанной на предпочтении торговли, Россия же должна противопоставить этой системе свободу промышленности, которая ведет к торжеству земледелия. При этих условиях Россия станет сильнее всех западноевропейских государств, и даже по развитию промышленности будет далеко опережать их. «…При восстановлении общей свободы промышленности, - писал Балугьянский, - нельзя предположить, чтобы Россия не могла когда-либо достигнуть такого состояния, чтобы быть единственной в свете нацией и в отношении фабрик».

Балугьянский прожил долгую и насыщенную неустанной работой жизнь, достиг высокого положения сенатора, чина тайного советника. И в годы либерального реформаторства, и в годы реакции он верил в Россию и ее народ, стремясь во всем быть полезным своей второй Родине.

Литература
Алединский Н. М.А. Балугьянский. [Некролог] // Северная Пчела. (СПб.) 1847. № 99.
Балугьянский М.А. // Русский биографический словарь. В 20 т. Т.2. М., 1998. С. 74-76.
Баранов П. Михаил Андреевич Булугьянский, статс-секретарь, сенатор, тайный советник (1769-1847 гг.). Биографический очерк. СПб., 1882.
Косачевская Е. Булугьянский – ученый-экономист и педагог [У истоков пропаганды политической экономии в России] // Экономические науки. 1971. № 12. С. 73-79.
Павлов В.А. Экономическая наука России XIX – начала ХХ вв. Этапы и основные направления развития. Монография. М.: Российская экономическая академия, 2000.
Тебиев Б.К. Михаил Андреевич Балугьянский (1769-1847) [Пантеон экономических мыслителей России] // Школьный экономический журнал. 2001. № 4. С. 3-9.
Тебиев Б.К. Экономический либерализм в России ХIХ века и критика социалистических экономических учений. М.: Изд-во МПА, 2001.
Штейн В.М. Очерки развития русской общественно-экономической мысли ХIХ – ХХ веков. Л.: Изд-во ЛГУ, 1948.


ВЛАДИМИР ПАВЛОВИЧ БЕЗОБРАЗОВ 
(1828-1889)

Среди блистательной плеяды русских либеральных экономистов «эпохи великих реформ» достойное место занимает Владимир Павлович Безобразов – яркий исследователь и публицист, убежденный противник полицейского государства и административной централизации.

Выходец из старинного дворянского рода, столетиями верой и правдой служившего России, Безобразов получил прекрасное домашнее образование. С юношеских лет он отличался любознательностью, трудолюбием, делал своим родным и близким своеобразные подарки в виде научных сочинений. Сильное влияние на его мировоззрение оказала учеба в Александровском (бывшем Царскосельском) лицее, который он окончил в 1847 году. Здесь еще были сильны вольнолюбивые традиции, прекрасно преподавались общественные науки. Впоследствии Безобразов постоянно поддерживал связи со своей alma mater, в 1868-1878 года вел здесь курс финансового права и политической экономии.
 
После окончания лицея перед Безобразовым открылась привлекательная служебная карьера. Его приглашают на службу сначала в Государственную канцелярию, затем в Министерство финансов и Министерство государственных имуществ, доверяют ответственную работу. Но не чины и звания привлекали молодого человека. Его отличало искреннее желание служить Отечеству своими профессиональными знаниями, быть полезным своей стране, ее народу. В этом отношении Безобразов следовал не только за своими предками, но и за Василием Никитичем Татищевым, выдающимся русским ученым и государственным деятелем ХVIII века, стремившимся перенести на российскую почву лучшие достижения западной цивилизации. Безобразов всю жизнь интересовался его биографией и трудами, в 1887 году он опубликовал «Очерк деятельности В.Н. Татищева по горной части».

Занимаясь важными государственными делами, Безобразов постоянно находил время для серьезной исследовательской работой. Известно, что в 1852 году молодой экономист представил Императорскому русскому географическому обществу обстоятельную записку о статистических результатах движения народонаселения. Как свидетельствует американский исследователь жизни и творчества Безобразова Крис Мондей, хотя эта записка и не была напечатана, многие ее выводы послужили источниковой базой для дальнейших исследований в этой области, в частности в трудах академика П.Н.Кеппена.

Как экономический мыслитель Безобразов сформировался в основном под влиянием изучения отечественной и зарубежной хозяйственной практики. Он много и с увлечением путешествовал по России, изучая экономическую жизнь регионов, анализируя и сопоставляя хозяйственную организацию. Собранные им во время многочисленных поездок по России материалы легли в основу его обширных работ «Очерки Нижегородской ярмарки» (М., 1865), «Уральское горное хозяйство» (СПб., 1869), «Хлебная торговля в северо-восточной России» (1870), «Народное хозяйство России» (СПб., 1882-1885) и других. Последняя из перечисленных работ была особенно высоко оценена современниками.

Характерной особенностью Безобразова-исследователя являлось то, что, не вполне доверяя официальной статистике, он основывал свои выводы преимущественно на личных наблюдениях и лично собранной информации, на «живом материале народной жизни». В этом отношении Безобразова можно по праву считать пионером отечественного «полевого» экономико-статистического анализа, последователем французского ученого Ф.Ле-Плэ, разработавшего в середине ХIХ века оригинальную методику независимых статистических исследований.

В 1850-60-е годы вместе со своими друзьями и единомышленниками – И.К. Бабстом, Н.Х. Бунге, И.В. Вернадским Безобразов активно выступал за справедливое решение аграрного вопроса. Осуждая крепостничество, Безобразов вступает в спор с консерваторами, которые видели в крепостнической системе исконно русский социальный институт, источник некого мифического превосходства России над Западной Европой.

Безобразов высказывался за образование крестьянской поземельной собственности посредством выкупной операции. В отличие от славянофилов и крестьянских социалистов он не идеализировал общину, а видел в ней главное препятствие на пути развития народной самодеятельности, останавливающее всякую личную предприимчивость – основу прогресса. Понимая сложность и остроту аграрного вопроса, Безобразов не отрицал и необходимости развития помещичьего хозяйства, использующего наемный труд. Особенно большое значение он придавал созданию таких помещичьих хозяйств, на примере которых крестьяне-собственники могли бы учиться рациональному ведению хозяйства, которые на деле являлись бы пропагандистами передовой агротехники.

Примечательна статья Безобразова «Аристократия и интересы дворянства», опубликованная незадолго до крестьянской реформы в журнале «Русский вестник». Автор убежденно писал о том, что высшее сословие должно отказаться от искусственных привилегий и занять главенствующее место в общественном земском самоуправлении, активно способствуя тем самым действительному развитию производительных сил обширной империи.
 
Веря в индустриальное будущее России, Безобразов считал, что она непременно должна стать частью европейской индустриальной экономики. Важнейшее упущение российской хозяйственной жизни, тормозящее ее развитие, Безобразов видел в отсутствии в стране правильно налаженной банковской системы. Подобно Сен-Симону и Б. Гильдебрандту, Безобразов рассматривал банковские учреждения как важнейшее средство для организации труда и участия всей нации в управлении общественным производством.

Немало ценных мыслей и обобщений содержит его работа «Поземельный кредит и его современная организация в Европе», вышедшая в год отмены крепостного права.
Весьма сочувственно относился Безобразов к положению народных масс, в том числе и рабочего сословия. Он сетовал на то, что заработная плата рабочих сильно колеблется, что из-за неравномерного хода промышленного производства рабочим приходится беспрерывно блуждать между деревней и фабрикой, а если зарплата рабочих и растет, то не соразмерно с общим вздорожанием жизни.

В опубликованной в 1874 году книге «О земских учреждениях и самоуправлении» Безобразов выступал за введение земских учреждений в общую систему государственного управления, видя в этом важнейший путь здорового и полноценного развития земств. Критикуя земскую систему за ее несовершенство, Безобразов  указывал, что организованные в России земства не имеют ни власти, ни ответственности, однако обладают важным государственным правом обложения населения налогами и повинностями. «Расщепление земства и казны на два независимых друг от друга организма, - писал Безобразов в одной из статей сборника «Государство и общество» (1882), - порождают самые злые государственные недуги и рано или поздно приводит к разрушению или самоуправления, или государства». Ученый ратовал за бессословное самоуправление и устранение существовавших в России крайностей административной централизации.

Важный вклад в развитие реформаторских идей, критику утопических и разрушительных социалистических учений и российского консерватизма внес издававшийся и редактировавшийся Безобразовым в 1873-1880 годах «Сборник государственных знаний», выходивший отдельными выпусками и содержавший в себе статьи, как по проблемам науки, так и по вопросам хозяйственной практики. К участию в сборнике Безобразов привлек лучшие научные силы России.

Уникальным явлением российской экономической литературы второй половины ХIХ века стали исследования Безобразова, посвященные отдельным регионам страны, и особенно - ярмарочной торговле. Российские ярмарки рассматривались ученым как чуткие барометры современной экономической жизни, наглядно свидетельствующие о малейших колебаниях рыночной конъюнктуры.

«Здесь, в месте соединения Окского и Волжского бассейнов, столь важном в этнографической и политической истории русской государственной территории, - писал Безобразов о Нижегородской ярмарке, крупнейшей в стране, - ежегодно в течение двух месяцев сходятся сотни тысяч людей всяких вероисповеданий и всяких цивилизаций. В течение двух месяцев здесь бойко бьется пульс русской народной жизни, и, очевидно, к нему необходимо прислушиваться с величайшим вниманием. В биениях этого пульса нельзя не ловить признаков движений, происходящих на разных концах русской земли и в разных закоулках русского общества, откуда народная жизнь прибивает такой стремительной волной в это средоточие, чтоб из него не менее стремительной возвратной волной разнести по всем путям русской земли накопляющиеся, перемешивающиеся и растворяющиеся в этом общем резервуаре наносы самых разнообразных пород и качеств».

Именно на ярмарке, представлявшей собой специфически русскую форму товарной биржи, можно было конкретно ощутить плоды реальной экономической политики, запросы потребителей, успехи производства. Во многом благодаря стараниям Безобразова, поддержанным деловыми кругами, без какого-либо серьезного участия правительства, Нижегородская ярмарка превратилась к началу ХХ века не только в общероссийский, но и в международный деловой и выставочный центр.

Отстаивая в своем творчестве идеи свободной торговли и частного предпринимательства, Безобразов немало сделал для того, чтобы показать пагубность неограниченного государственного вмешательства в экономическую жизнь.
Неэффективность и расточительность государственного сектора экономики были блестяще доказаны Безобразовым в его работе «Уральское горное хозяйство» (1869), написанной по горячим следам проведенной автором ревизии уральских горных заводов. На основе экономического анализа богатейшего фактического материала Безобразов приходит к выводу о крайней убыточности казенных заводов, поглощавших из года в год крупные государственные субсидии и кредиты, но, тем не менее, значительно отстававших от частных предприятий по технической оснащенности и производительности труда. Систему функционирования государственных предприятий ученый характеризовал как не соответствующую «всяким здравым понятиям о государственном и народном хозяйстве».

Вслед за видным английским философом и экономистом Дж.С. Миллем Безобразов сделал небезуспешную попытку определить зоны государственного вмешательства в экономику. В изданном в 1877 году курсе «Политической экономии» он отмечал, что оправдать государственное вмешательство можно лишь следующими причинами:

•неизбежностью самого механизма государственных финансов для выполнения его основных функций;
•обеспечением общественного порядка;
•надзором над монополиями;
•выполнением государством некоторой хозяйственной задачи эффективнее, нежели частным сектором.

Безобразов, как и близкие ему представители отечественной школы либерального направления, высоко ценил роль и значение экономической науки, верил в ее созидательные возможности. При этом он с особым воодушевлением пропагандировал опыт Англии, государственные деятели которой (Р. Пиль, У. Гладстон и др.), опираясь на передовую теорию, достигли блистательных практических результатов в проведении экономических реформ, благоустройстве финансов, повышении благосостояния всех слоев населения.

Сохранив до конца своих дней преданность принципам экономического либерализма, Безобразов не был в этом отношении закоренелым догматиком. Это видно хотя бы по приведенным выше высказываниям экономиста относительно участия государства в экономической жизни, а также по его реакции на новые экономические течения, появлявшиеся в Европе. Безобразов, в частности, вполне оценил и признал заслуги немецкой исторической школы. Он в числе первых, если не первым, познакомил русскую читающую публику с экономическими воззрениями Л. Штейна, А. Вагнера, Б. Гильдебрандта и других критиков классической политэкономии.

Безобразов являлся переводчиком, редактором и автором примечаний русского издания (СПб.,1861) книги Б. Гильдебрандта «Историческое обозрение политико-экономических систем». Ее автор утверждал, что модель современного хозяйства далеко не идеальна и страдает от определенных изъянов и что представители классической школы не обратили внимание на роль общественных факторов, таких, например, как организация труда, в процессе образования ценности. Ликвидировать изъяны способно лишь вмешательство государства.

Владимир Павлович отличался завидным оптимизмом, остроумием, жизненной энергией, организаторской жилкой. Когда правительственным решением либеральным экономистам было запрещено создание специального общества, где можно было бы свободно дискутировать по проблемам экономического развития, Безобразов предложил коллегам оригинальный выход из создавшего положения - официальное общество заменить частными обедами, во время которых можно было бы без оглядки на верховную власть обмениваться мнениями. Эта идея получила поддержку не только у столичной либеральной профессуры, но и среди представителей высшей администрации, деловых кругов Петербурга.
 
Так родились знаменитые на всю страну «экономические обеды». Автор известного словаря русских писателей и ученых профессор С.А. Венгеров так описывает эти пиршества разума и таланта: «…Раз в месяц собирались в одном из ресторанов Петербурга экономисты, государственные деятели – нередко министры и их товарищи – и представители haute finance . Как во время обеда, так и после него происходили оживленные дебаты на тему, заранее объявленную. Избранный состав аудитории побуждал ораторов основательно подготовляться, и благодаря этому застольная беседа превращалась в серьезное совещательное учреждение по вопросам русской финансовой политики. С экономическими обедами считался всякий администратор, желавший класть в основу своей деятельности не одно только административное благоусмотрение».

Эта форма общения ведущих экономистов с представителями высшей администрации и делового мира просуществовала более сорока лет. Обсуждавшиеся при этом вопросы регулярно освещались и оживленно комментировались в столичной печати, не оставляя равнодушными всех, кому были близки экономические проблемы страны, ее международный престиж.

Заслуги Безобразова перед отечественной наукой и его служебная деятельность были высоко оценены современниками. В 1864 году он был избран в Академию наук по отделению статистики. В 1874 году Безобразову был присвоен чин тайного советника. В 1885 году он становится сенатором. Многие экономические труды Безобразова принадлежат не только истории, они интересны для нас сегодня, когда речь идет о хозяйственном и духовном возрождении России.


Литература
Безобразов В.П. Избранные труды / Под ред. М.Г. Покидченко, Е.Н.     Калмычковой. М.: Наука, 2001.
Безобразов Владимир Павлович // Русский биографический словарь: В 20 т. Т. 2.  М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 1998.  С. 201-204.
Мондэй Крис. В.П. Безобразов и русский либерализм // Безобразов В.П. Избранные труды.  М.: Наука, 2001.  С. 15-32.
Покидченко Е.Н. Владимир Безобразов – ученый и человек // Безобразов В.П. Избранные труды.  М.: Наука, 2001.  С. 3-14.
Тебиев Б.К. Экономический либерализм в России ХIХ века и критика социалистических экономических учений.  М.: Изд-во МПА, 2001.

СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ БУЛГАКОВ
(1871-1944)

Выпускник Орловской духовной семинарии, сын потомственного провинциального священника Сергей Булгаков в 1890 году осуществил свою юношескую мечту - стал студентом юридического факультета Императорского Московского университета. С этого знаменательного события начался его триумфальный путь в науку, продолжавшийся более полувека.

Философ европейского масштаба и ученый-богослов, видный общественный деятель досоветской России и российского зарубежья, Сергей Николаевич Булгаков немало сделал и в области экономики. После окончания университета он выбрал для себя именно экономическое поприще: подающего большие надежды молодого человека оставили при кафедре политической экономии и статистики для подготовки к профессорскому званию. В 24 года Булгаков уже преподает политическую экономию в Московском техническом училище.

Как и многие его сокурсники, Булгаков с первых лет студенческой жизни активно увлекается новым для России учением марксизма. В нем сына бедного священника, не понаслышке знающего народную жизнь, подкупает пламенный протест против несправедливости, желание видеть человеческие отношения более гуманными и гармоничными. Однако в отличие от тех, кого называли марксистами революционными, и кто разделял взгляды на марксизм будущего вождя большевиков Владимира Ульянова-Ленина, Булгаков видит в марксизме не теорию насильственного ниспровержения существующих порядков, а учение о мирном преобразовании действительности. На этом основании Булгаков и близкие ему по взглядам почитатели К. Маркса – П.Б.  Струве, М.И. Туган-Барановский, Н.А. Бердяев были причислены к разряду марксистов легальных, ревизионистского толка, стремившихся, якобы, оправдать капиталистическую эксплуатацию и опошлить подлинный марксизм.

В 1897 году выходит первый значительный труд Сергея Булгакова «О рынках при капиталистическом производстве», который был написан с позиций легального марксизма. В следующем году Булгаков успешно сдает магистерский экзамен и направляется в двухлетнюю заграничную командировку. Эти годы он провел в Германии, Франции и Англии. Здесь он с головой уходит в европейскую философию и экономическую науку, знакомится с ведущими немецкими социал-демократами – К. Каутским, А. Бебелем, В. Адлером, пишет магистерскую диссертацию, посвященную аграрному капитализму. Первый русский марксист Г.В. Плеханов, видимо не до конца поняв умонастроения Булгакова, характеризует его как «надежду русского марксизма».

В 1900 году магистерская диссертация Булгакова «Капитализм и земледелие» была опубликована в Петербурге в двух томах. Эта работа изначально была задумана автором с целью доказать «всеобщую приложимость» марксова закона концентрации производства. Однако глубокомысленный Булгаков, обстоятельно изучив современное состояние и историю развития земледелия в Англии, Германии, Франции и Ирландии, пришел, подобно Э. Бернштейну и Ф.О. Герцу, к совершенно иному выводу, что и предопределило его постепенный отход от многих кардинальных позиций марксизма, как от ошибочных.

 Молодым ученым было установлено, что тенденция к концентрации, признанная Марксом универсальным законом капиталистического строя, сельскому хозяйству вовсе не присуща и что условий, способствовавших гибели мелких хозяйств, в земледелии не существует: преимущества мелкого или крупного хозяйства выявляются из конкретных условий.

Исходя из того, что концентрация производства не проявляется в земледелии, Булгаков пошел дальше немецких критиков аграрной доктрины Маркса. Предпочитая истину популярности и авторитету родоначальника научного социализма, Булгаков смело утверждает, что его конечный вывод о неизбежности замены частнохозяйственного строя его общественной организацией неверен и «принадлежит к числу таких же осмеянных историей близорукостей, какими были старинные попытки заглянуть в будущее, например Фурье и тому подобными».

Скрупулезно исследуя аграрные отношения, Булгаков сформулировал собственную теорию устойчивости мелкого крестьянского хозяйства. В противоположность Марксу, идеализировавшему исключительно пролетариат, он сумел разглядеть в крестьянине-собственнике здоровую силу общества, нуждающуюся в правовом обеспечении, в гарантии прав личности и индивидуальной собственности на землю. По вердикту Булгакова, технически мелкие хозяйства способны усваивать многие преимущества крупных, в том числе и через различные формы коллективного пользования.
В отличие от ортодоксальных марксистов, Булгаков связывал рост нищеты и разорения крестьянства с аграрным перенаселением и действием сформулированного Томасом Мальтусом закона убывающего плодородия почвы. «При наличности перенаселения, - отмечал Булгаков, - известная часть бедности должна быть отнесена за счет абсолютной бедности, бедности производства, а не распределения» и «до тех пор, пока человечество не овладеет стихийной силой размножения, бедность не может быть окончательно искоренена, опасность перенаселения будет всегда у дверей» . В этой связи регулирование рождаемости становится «основным экономическим условием» благополучия крестьянского населения.

В 1901 году Булгаков успешно защищает магистерскую диссертацию и переезжает в Киев, где избирается ординарным профессором политической экономии Киевского политехнического института и приват-доцентом Университета св. Владимира.
В работах начала века, и, в частности, в статьях «Об экономическом идеале», «О задачах политической экономии» и других, вошедших в сборник под символическим названием «От марксизма к идеализму», Булгаков еще в большей мере отходит от марксистских воззрений и во многом проявляет солидарность с представителями отечественной школы экономического либерализма, благодаря которым в России с эпохи «великих реформ» успешно осуществлялась программа индустриальной модернизации. Основной идеей Булгакова становится идея о том, что общечеловеческий и общекультурный прогресс нельзя сводить исключительно к экономическому прогрессу. Из этого принципа он определяет задачу политической экономии как прикладной этики, как этики экономической жизни, призванной давать понимание требований социальной морали.
 
Развивая свои мысли, Булгаков писал, что политэкономия «возникла и существует, поддерживаемая той практической важностью, которую в настоящее время имеют экономические вопросы в жизни культурного человечества. Она родилась как плод поисков современного сознания и совести за правдой в экономической жизни. Она вызвана не теоретическими, а этическими запросами современного человечества. Политическая экономия по этому предварительному ее определению, есть прикладная этика, именно этика экономической жизни».

Политической экономии, отмечал Булгаков, дают жизнь две великих проблемы: проблема производства богатства и распределения его, вопрос экономический и социальный. Задачу политической экономии определяют, поэтому два идеала: идеал экономический и идеал социальный. Исследование этих идеалов, этих «двух порядков долженствования» и должно, прежде всего, составлять предмет критического введения в политическую экономию.

Отмечая, что «богатство есть абсолютное благо для политической экономии» и что умножение богатства есть для нее «закон и пророки», Булгаков связывает рост богатства с развитием потребностей людей: именно умножение и утончение потребностей создает условия для роста богатства.

В вопросе о богатстве и умножении потребностей человеческая мысль движется между двумя крайними полосами – эпикуреизмом и аскетизмом. Недостатком этих точек зрения является общий этический материализм. Оба эти воззрения считают материальные потребности и материальную жизнь или, даже вообще жизнь, самостоятельной целью или ценностью и расходятся только в том, что одно воззрение эту цель признает, а другое отрицает. Им одинаково чужда точка зрения, согласно которой богатство и материальная жизнь есть не самоцель, а только средство для служения высшей, абсолютной цели, и потому должны оцениваться не сами по себе, а на основании того отношения, в котором они находятся к этой высшей цели.

Человеческая жизнь имеет абсолютный смысл и ценность не в себе самой, а вне себя и выше себя, получает ее не в качестве эмпирического факта, а как служение высшему идеальному началу, сущему добру. Ее идеальное содержание составляет, поэтому, деятельность человеческого духа, нравственно самоопределяющегося, избирающего свободным нравственным актом то или другое направление воли, работы духовной. В работе духовной и состоит цель человеческой жизни и для этой цели все остальное должно рассматриваться как средство.
 
Духовная жизнь требует одного, но бесценного и незаменимого для себя условия, - свободы; нравственное самоопределение может быть только свободно и, наоборот, только свободное самоопределение может иметь нравственную цену. Совершенную свободу имеет только чистый дух, свободный от всяких внешних влияний и открытый лишь внутренним. Человек же существует в теле, следовательно, он связан с внешним, материальным миром, в котором царит механическая необходимость. Свобода человеческого духа, поэтому, необходимо подлежит внешним (не говоря уже о внутренних) ограничениям. Полная духовная свобода представляет для эмпирического человека недостижимый идеал. И все же идеал! Чем ближе человек к идеалу, чем автономнее его нравственная жизнь, тем полнее может он выразить свое духовное «Я».

Внешняя несвобода человеческой личности имеет две главные формы: зависимости человека от человека, т.е. политической или социальной, и зависимости человека от природы, т.е. экономической.

Современная техника в своих тенденциях показывает, что существующее отношение между человеком и природой, состояние взаимной отчужденности и непроницаемости, не является единственно возможным и нормальным. Природа способна проникаться велениями человеческого духа, между природой и человеком мыслим иной, тесный, интимный и гармонический союз. Возможная победа над материей и одухотворение сил природы есть великая задача, которую ставит себе историческое человечество и которую с небывалыми успехами оно разрешает теперь. Вместе с этим уничтожается та постыдная и унизительная зависимость, тяготеющая над так называемыми некультурными народами, которая называется бедностью. Голодный нуждается, прежде всего, в пище, холодный – в одежде, бесприютный – в крове. Нищета создает уничтожающие человека страдания и исключает возможность собственно человеческой духовной жизни. Поэтому борьба с нищетой есть борьба за права человеческого духа.
Современное сознание, чрезмерно механизируя жизнь, с особенной охотой рисует себе такой идеальный общественный строй, при котором люди будут добродетельны как бы автоматически, без всякой борьбы с собой. Однако добродетель всегда дается и создается только нравственной борьбой, и если на нашу долю достается по преимуществу борьба с нищетой и всякого рода деспотизмом, то на долю будущего человечества, кроме иных видов борьбы, остается борьба с богатством и роскошью. «Богатство воздает только стены для цивилизации, но в этих стенах может быть одинаково устроен и светлый храм, и блудилище».

Именно такому отношению к богатству, по мнению Булгакова, учит Евангелие. Оно не гонит человеческой радости и не клеймит всякого чувственного удовольствия. Но оно предостерегает от плена духа в заботах о богатстве и завтрашнем дне, осуждает «надеющихся на богатство» и повелевает сделать решительный выбор между служением Богу или мамоне, считая несовместимым то и другое. Проповедуя жизнь в духе и истине, Евангелие одинаково удаляется как от отвлеченного аскетизма, так и еще более от чувственного гедонизма, но оно не осуждает культуру и необходимый для нее экономический прогресс; человечество должно не зарывать свой талант в землю, как учит его аскетизм, а приумножить его в истории.
 
Истинная, то есть духовная цивилизация, которая была бы одинаково свободна от отвлеченного спиритуализма или аскетизма и от мещанского гедонизма, по-прежнему составляет всемирно-историческое искомое, хотя отдельные исторические эпохи более или менее приближают к идеалу.

Эволюционизировавший в своих нравственных исканиях от марксизма к неокантианству Булгаков, тем не менее, не отрицал относительной правоты социализма, расценивая его в качестве социально-политического минимума христианской политики. В этой связи им предпринимаются попытки соединить социальные идеи марксизма с философским идеализмом.

Примечательно, что провозглашенные Булгаковым идеи и принципы «христианского социализма», духовного начала экономической жизни и духовной свободы во многом перекликались с философскими воззрениями ведущих представителей отечественной школы экономического либерализма второй половины ХIХ века. Его экономические взгляды в известной мере базировались на их фундаменте. Весьма близкую позицию с представителями отечественного экономического либерализма занимал Булгаков и в оценках состояния современного ему российского общества, перспектив и путей социально-экономического развития России.

«…Буржуазия наша, - писал Булгаков, - еще слишком слаба, чтобы оказывать определяющее влияние на духовную жизнь народа, а бюрократия, по самому своему существу, лишена духовных сил и может только внешним образом временно парализовать народное развитие. Что же касается народа, то для него историческое существование еще впереди и в своем теперешнем положении он лишен главных условий для своего нравственного самоопределения, исторического бытия. Вынужденный аскетизм и смирение, нищета и бесправие еще стоят на пути его развития. Освобождение его, создание условий не зоологического, а человеческого существования есть насущная историческая необходимость. Исторический момент наш стоит под знаком науки права и народного хозяйства. Светлое царство духа, истинная цивилизация может быть построена только на прочном и материальном фундаменте. Но, закладывая фундамент, мы уже строим здание… Поднятие личности, ее прав, потребностей и имущественного благосостояния, словом, наш русский ренессанс, таков остается лозунг нашего времени, наша историческая задача, наша гражданская обязанность».

Как и большинство либеральных экономистов, Булгаков в своих экономико-философских сочинениях выдвигал принципы «смешанной экономики», предполагающей оптимальное сочетание индивидуальной хозяйственной инициативы и необходимого государственного регулирования. В написанной в 1905 году работе «Неотложная задача (О Союзе христианской политики)», определяя перспективные направления хозяйственного развития страны, Булгаков подчеркивал, что экономическая и финансовая политика должны быть направлены к развитию производительности народного труда и воплощению начал справедливости. Задачей экономической политики должно быть поощрение средствами государства промышленности и земледелия, причем должны быть гармонически примирены, внутренне согласные, интересы того и другого. Должны быть понижены таможенные пошлины, в соответствии действительной необходимости, прекращены такие явно несправедливые формы покровительства, как сахарная нормировка. Следует озаботиться о промышленном и агрономическом просвещении народа, агрономической помощи населению, устройстве мелиорации, размежевании, доставлении дешевого и доступного кредита сельскому населению, поддержании кустарной промышленности. В финансовой политике следует осуществлять то начало, чтобы каждый нес тягости обложения в соответствии своему имуществу.
 
С этой целью Булгаков рекомендовал стремиться к сокращению косвенного обложения, в особенности предметов первой необходимости, как наиболее несправедливого и непропорционального, хотя и соблазнительного для финансистов своей легкостью и удобством. Государство, подчеркивал ученый, должно перестать быть кабатчиком и спаивать народ. Такое значение, которое имеет винный откуп в российском бюджете, неприлично для христианского государства. Вместо косвенного обложения должно быть усиливаемо обложение прямое, и в основу его должен лечь прямой, прогрессивный подоходный налог.
 
Булгакова, наряду с известным русским экономистом и либеральным реформатором Н.Х. Бунге, чьи идеи социального обновления России он во многом разделял, можно по праву считать идейным предшественником теории социально-ориентированного рыночного хозяйства. Провозглашая центральной задачей христианской политики упразднение современного капиталистического строя и замену его таким, при котором «будет господствовать трудовое начало», Булгаков отмечал, что эта общая задача, определяющая желательное исправление социального развития, практически распадается на ближайшие частные задачи. На первом месте среди них - социальные реформы, постепенно пробивающие брешь в капитализме и пролагающие путь новому социальному порядку.

Важнейшими областями социального реформирования в России Булгаков, как и Бунге, считал законодательную охрану труда, особенно женского и детского, ограничение рабочего времени, страхование рабочих на случай старости и неспособности к труду, от болезней, несчастных случаев, расширение надзора фабричной инспекции, устройство примирительных камер, развитие самопомощи среди рабочих путем устройства потребительских обществ и производительных ассоциаций, обществ для устройства дешевых и здоровых квартир и профессиональных рабочих союзов в целях совместной защиты прав рабочего класса.

С либерально-реформаторской точки зрения подходил Булгаков и к решению аграрного вопроса. Он выступал за полную передачу земли в пользование тех, кто ее возделывает, призывал оказывать возможное содействие к устройству крестьянских союзов в целях совместного ведения хозяйства, полного или частичного, помогать сельскохозяйственным корпорациям, возникающим в целях совместного удешевления кредита, продажи или покупки.
 
Наряду с научной деятельностью Булгаков принимает активное участие в политической жизни страны. В августе 1903 года он принимает участие в нелегальном съезде, на котором было положено начало «Союзу освобождения», впоследствии составившего ядро партии конституционных демократов. С 1904 года Сергей Николаевич вместе со своим другом и единомышленником Н.А. Бердяевым редактирует журналы «Новый путь» и «Вопросы жизни». В 1906 году он участвует в создании Союза христианской политики, а в 1907 году избирается депутатом второй Государственной думы от Орловской губернии как беспартийный «христианский социалист».

С 1906 года Булгаков вновь живет и работает в Москве, где  становится приват-доцентом университете и профессором политической экономии Московского коммерческого института. С этого времени в творчестве ученого начинают преобладать религиозно-философские сюжеты. Тем не менее, он постоянно возвращается и к экономической проблематике, рассматривая вопросы труда, хозяйства, материальной деятельности человека.
 
Крупной вехой в творчестве Булгакова стал выход в свет в 1912 году монографии «Философия хозяйства», которая была представлена и защищена в качестве докторской диссертации. Книга имела подзаголовок «Часть первая. Мир как хозяйство». Предполагалось, что появится и вторая часть - «Оправдание хозяйства (этика и эсхатология)». Однако с таким названием продолжения «Философии хозяйства» не последовало. В 1917 году Булгаков издал книгу «Свет невечерний. Созерцания и умозаключения», которую считал продолжением своей докторской работы.
 
В «Философии хозяйства» с позиций религиозной философии Булгаков перерабатывает проблематику политической экономии и социальной философии марксизма. Помимо основного ответа на вопрос «Как возможно хозяйство?», в этом фундаментальном труде Булгаков разрабатывает свой вариант софиологии (науки о знании) и дает свое понимание природы научного знания. При этом он расценивает исторический материализм Маркса как этап научного познания, который нельзя отвергнуть, а необходимо «положительно превзойти». В своей философской системе Булгаков соединяет гносеологические достижения классической немецкой философии с русским онтологизмом - познавательными установками, опиравшимися на интуицию всеединства.
С приходом к власти большевиков Булгаков почти целиком посвящает себя религии. Летом 1918 года, с восстановлением в России патриаршества, ученый принимает сан священника, активно протестуя тем самым против начавшегося в стране беззакония, гонения на церковь и верующих. Этого ему простить не могли. В 1922 году, как человек, оппозиционно настроенный к новой власти, Булгаков по решению Советского правительства был лишен родины. Вместе с семьей он высылается из страны, живет сначала в Турции, затем в Чехословакии, и, наконец, окончательно поселяется в Париже. Здесь он почти самой смерти преподает богословие в Православном богословском университете, пишет философские и философско-богословские сочинения, в которых развивает свои софиологические идеи, Кстати, официальным православием эти идеи расценивались как еретический уклон и попытка ввести четвертую ипостась.
В условиях крушения советской политической и экономической системы и построения в нашей стране цивилизованного рыночного хозяйства экономическое и философское наследие Сергея Николаевича Булгакова приобретает особое значение. Это связано с тем, что ученый много и плодотворно работал над идеями социально ориентированного рыночного хозяйства, принципами хозяйственной этики. Обращение к этим идеям и принципам, их творческое переосмысление призвано способствовать гармонизации современных социально-экономических отношений, выводу нашей страны из того глубочайшего нравственного кризиса, в котором она оказалась на рубеже ХХI века, нашему успешному продвижению вперед по пути прогресса.

Литература
Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. Т. 1-2.  СПб, 1900.
Булгаков С.Н. Об экономическом идеале// Научное слово. М., 1903. № 5.
Булгаков С.Н. Неотложная задача (О союзе христианской политики). М., 1906.
Булгаков С.Н. Два града. Т.1-2. М., 1911.
Булгаков С.Н. Философия хозяйства. М., 1912.
Булгаков С.Н. Карл Маркс как религиозный тип // Вопросы экономики. 1990. № 11.
Булгаков С.Н. Сочинения. Т. 1-2. М., 1993.
Акулинин В.Н. Христианский социализм С.Н. Булгакова. Новосибирск, 1991.
Смирнов И.П. «От марксизма к идеализму»: М.И. Туган-Барановский, С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев.- М.: Рус. книгоиздат. т-во, 1995.
Тебиев Б.К. Экономический либерализм в России ХIХ века и критика социалистических экономических учений. М.: Изд-во МПА, 2001.


НИКОЛАЙ ХРИСТИАНОВИЧ БУНГЕ
(1823-1895)

Среди отечественных приверженцев теории и практики экономического либерализма достойное место занимал профессор экономических наук и ректор Киевского университета св. Владимира Николай Христианович Бунге, впоследствии министр финансов и председатель Совета министров Российской империи, имя которого крайне редко упоминалось советскими историками отечественной экономической науки.
 
Бунге родился в Киеве в семье доктора медицины. Он получил прекрасное домашнее и гимназическое образование, закончил Киевский университет в звании кандидата законоведения. Уже в студенческие годы благодаря дружбе с И.В. Вернадским Бунге увлекся экономическими науками. После окончания университета преподавал законы казенного управления в Лицее князя Безбородко в Нежине. В 1850 году был назначен адъюнктом кафедры политической экономии Киевского университета, с которым не расставался около тридцати лет.
 
В 1852 году Бунге защищает в Киеве докторскую диссертацию «Теория кредита», которая после публикации сразу же поставила автора в ряд немногочисленных видных русских экономистов. В предреформенные годы молодой киевский профессор сближается с кружком столичных либералов К.Д.Кавелина и братьев Н.А. и Д.А.Милютиных, к которому примыкали экономисты В.П.Безоброзов и Г.П.Небольсин, профессор энциклопедического права П.Г.Редкин и другие представители передовой петербургской интеллигенции. В это же время Бунге был приглашен к сотрудничеству в прогрессивном журнале «Русский Вестник».
 
Журнал, в котором сотрудничали многие видные либералы, в том числе И.К.Бабст, И.В.Вердадский, Б.Н.Чичерин, пропагандировал эволюционную теорию мирного и разумного прогресса, идеи гласности, законности и правопорядка. На его страницах обсуждались животрепещущие вопросы отмены крепостного права, перестройки громоздкого государственного аппарата, введения публичного судопроизводства, отмены цензуры и многие другие.

Не разделяя крайностей смитовского либерального учения, Бунге ориентировался в основном на воззрения Дж.С.Милля, творчеству которого посвятил одну из своих работ. В полемике со Смитом Бунге постоянно ссылался на Милля, который «является другом свободы и поборником невмешательства власти, но он не задумывается призвать власть на помощь там, где требует этого благо общества». «Практическое применение начал Смита, - писал Бунге в 1869 году, - не оправдало, однако же, надежд, возбужденных школой свободы промышленности. И в практической деятельности, и в науке является мысль о необходимости ограничений свободы и об устройстве народного хозяйства при участии государства».

Напряду с разработкой чисто экономических и финансовых проблем, Бунге постоянно уделял внимание проблемам организации учебного процесса в университете, положению студенчества, вопросам преподавания политической экономии. До сих пор, как нам представляется, не утратила своей актуальности опубликованная в нескольких номерах «Экономического указателя» статья Бунге «О месте, занимаемом политической экономией в системе народного образования и об отношении ее к практической деятельности».
 
Вместе с другими ведущими отечественными либеральными экономистами Бунге принял активное участие в разборе экономического и социального учения К.Маркса. В некоторых ранних своих работах, а также в «Очерках политико-экономической литературы» (1895) подробно анализируя марксову экономическую доктрину, изложенную в «Капитале», Бунге указывал на ее «катастрофический характер», слабую аргументацию, обвинял автора в абстрактном догматизме, тяжеловесности и малодоступности изложения, туманности терминологии. Логика его критики сводилась к тому, что ни в теории, ни в эмпирической реальности нельзя найти того, что капитализм должен потерпеть крах вследствие заложенных внутри системы экономических противоречий.

Рассматривая учение Маркса как утопическую историко-философскую спекуляцию, Бунге подобно Бутовскому и другим критикам социализма, видел причину известной популярности марксизма в том, что это учение «обращается к хищническим инстинктам обездоленного человечества». Всякая попытка осуществления социалистических идей, пророчески писал Бунге, может завершиться только социальной катастрофой. «Скачок из царства необходимости в царство свободы, возвещенный марксистами, - утверждал он, - был бы скачком из царства признания права, труда, долга, совести, законности – или в царство деспотизма большинства и всеобщего рабства, или в царство анархии, где ничего не сдерживает личного индивидуального произвола, где человеку все дозволено, чего он ни пожелает. – Никогда, ни одно цивилизованное общество при таких условиях существовать не может».

Разбирая содержание первого тома «Капитала», Бунге отмечал его перегруженность ненужными деталями, игру понятиями и словами, множество приводимых автором фактов, рисующих бедственное положение рабочих и злоупотребления предпринимателей-капиталистов. Нельзя, однако, сказать, отмечает Бунге, что эти факты, свидетельствующие о большой начитанности, могли служить материалом для выводов: они скорее представляют картину бессердечности и эгоизма части предпринимателей-капиталистов, которой конечно можно противопоставить изображение темной стороны нравов части рабочего класса (пьянство, распутство, варварское обращение в семье), чем в свою очередь так усердно занимались противники хозяйственных улучшений. Наконец, Маркс сообщает мнения писателей, с ним согласных, что, впрочем, еще не служит доказательством.
 
Давая подробный анализ исторических воззрений марксизма, Бунге отмечал, что хозяйство и в патриархальном семейном быту, и в селениях с общинным землевладением не исчерпывает форм экономического устройства первобытных народов, и что даже картина благоденствия населения, живущего в этих будто бы коммунистических обществах, нарисованная марксистами, не верна. Они находят, что в патриархальной семье назначение членов ее на работы, производство всех для всех, не для сбыта, а для собственного потребления, распределение произведенного по усмотрению главы семейства и пр. не заключают в себе гнета, а, напротив, обеспечивают большую личную свободу, чем та, которую представляют современные общества. Между тем, чем далее простирается ограничение права собственности на личный труд и на произведения личного труда, чем значительнее несоответствие между возлагаемою работою и получаемым за нее вознаграждением, тем скорее возникают вместо мнимой семейной идиллии жестокие внутренние раздоры, а в случае смерти отца борьба между братьями за главенство.

В селе с общинным землевладением, вмещающем в себе иногда и патриархальные семьи, необеспеченное обладание земельными наделами, отобрание участков у семейства, лишившегося работников, способных вести хозяйство, господство то мироедов, то кулаков, смотря по обстоятельствам, все это создает ту нищету, которая проявляется во время неурожаев, и неоднократно сопровождалось мором в Европе во времена, не столь отдаленные, и не раз в настоящем столетии в Индии. Все эти факты, столь же известные, как и то, что в России в неурожайный 1891 г. правительство было вынуждено израсходовать на продовольствие населения около 130 миллионов рублей, тогда как в Царстве Польском, где право земельной собственности основано на наполеоновском гражданском кодексе, население, несмотря на несоответствие его числа с обрабатываемой землею, при бывших недородах, обходилось без помощи государства и даже исправно уплачивало налоги! Наконец, в Западной Европе давно забыты запасные хлебные магазины, требующие от народа громадных жертв и поставку, и обновление хлеба и соединенные с крупными потерями при хранении хлеба.

Свобода, которую видят марксисты в первобытных формах общежития, состоит нередко, даже при отсутствии рабства и закрепощения, в безусловном порабощении личности, в лишении человека самодеятельности и в отсутствии права на свой труд, при перспективе голодовки.

Переход к ремеслам и мелкой земельной собственности был шагом по пути улучшений; затем крупные предприятия, которые относительно положения рабочего класса и распределения результатов производства заставляют желать очень многого, вовсе не представляют того гнета, который преобладал в мелких ремесленных заведениях и на мелких землевладельческих участках.

Бунге блестяще доказал, что в посмертных выпусках «Капитала», грешащих, как и первый том, «беспрестанным смешением истинного и ошибочного», Маркс фактически уподобился тем экономистам, которые считали производительными только известные виды труда и, говоря словами Ф.Листа, утверждали, что «человек, воспитывающий людей, не производителен, а откармливающий свиней производителен». «…Маркс дошел до идеи непроизводительного труда, хотя бы последний способствовал удовлетворению потребности, и даже отрицает значение продолжительности труда, на которой основана теория абсолютной прибавочной ценности».

Бунге обвинял Маркса в сознательном отвержении значения спроса и предложения, значения конкуренции, как понятий, разрушающих и его теорию прибавочной ценности, и ценности вообще, и самою фикцию марксовой версии капиталистического производства. Русский ученый обстоятельно и четко указал и на принципиально важную ошибку Маркса в отношении перспектив развития мелкого крестьянского землевладения, мелкой собственности, которая, по мнению автора «Капитала», якобы исключает развитие общественных, производительных сил труда, общественных форм труда, общественного сосредоточения капиталов, скотоводство в большом размере, прогрессивное применение науки. Разбирая в третьем томе «Капитала» различные виды земельного дохода, его образование, изменение и прочее и, столкнувшись с рентою, доставляемой мелкой крестьянской собственностью и являющейся не прибавочной ценностью, отбираемой капиталистом у крестьянина, а частью дохода, поступаемого в карман самого крестьянина, Маркс отнес мелкое землевладение к необходимой переходной ступени в земледелии и предсказал ему конец. Реальная же жизнь, свидетельствовал Бунге, доказывает обратное: «мелкая собственность процветает в странах с плодопеременной системою, кормит такие массы населения и дает такие ренты, на которые при крупной земельной собственности трудно рассчитывать».
Бунге рассматривал социалистические учения, и в частности, экономическую теорию Маркса, не только как крайний протест против капиталистической эксплуатации, но и как «крайний протест против либерального направления смитовской школы». Продолжением же учения Смита об экономической свободе, призванным ограничить стихию рынка, гармонизировать общественные отношения, сделать их более человечными (на что сам по себе не способен
Одним из центральных вопросов теоретических дискуссий и экономических программ отечественных либеральных экономистов в пореформенный период, наряду с сохранявшим свою актуальность аграрным вопросом, стал вопрос о месте и роли правительства в экономической жизни страны. Опыт Западной Европы и российская специфика убеждали их в том, что теория Смита в ее чистом виде не приемлема для современной экономики и для России – в особой степени. Многие из них упрекали Смита за неоправданно враждебное отношение к государственному вмешательству в экономическую жизнь. «Практическое применение начал Смита, - писал Бунге в одной из своих работ 1869 года, - не оправдало, однако же, надежд, возбужденных школой свободной промышленности. И в практической деятельности, и в науке является мысль о необходимости ограничения свободы и об устройстве народного хозяйства при участии государства».
 
Вместе с тем и Бунге и его соратники по либеральному движению неоднократно с тревогой отмечали имевшие место в российской жизни тенденции увеличения государственного сектора в экономике, протекционистские наклонности высшего эшелона власти. Правительство, считали они, встало бы на опасный путь, если бы оно предприняло занятие теми отраслями производства, которые с успехом велись частной промышленностью, если бы оно вздумало монополизировать горные промыслы, фабрики и заводы.

По мнению Бунге, экономическая роль государства должна осуществляться исходя из трех принципов: помогать частной инициативе только тогда, когда этого требуют интересы всего общества; браться за те участки, которые имеют общеполезный характер – порты, дороги, транспорт, экология; откликаться на нужды частных лиц только в том случае, когда происходит удешевление издержек производства.
Задачу государства и его учреждений либеральные экономисты видели также в том, чтобы облегчить для каждого условия приобретения собственности и капитала, сохранить свободу и соперничество в экономической сфере.

В этой связи Бунге, как и многие его коллеги, придавал первостепенное значение развитию кредитно-финансовой сферы.. Согласно существовавшим в мировой экономической науке ХIХ века представлениям кредиту отводилась роль важнейшего инструмента хозяйственного развития и решения социальных проблем. О значении кредита много говорили и спорили экономисты Англии, Франции, Германии, Америки. К середине ХIХ века в европейских странах была сформирована довольно широкая сеть кредитных учреждений, активно способствовавших развитию национальной промышленности и сельскохозяйственного производства.
 
Постигая зарубежный опыт, российские либеральные экономисты были во многом солидарны со своими западными коллегами в оценке общественного значения кредита, экономических и социальных последствий его развития. «Кредит, помогая деятельности и сбережению достояния рабочих классов, - отмечал Бунге еще в 1849 году в своей профессорской речи на акте Лицея князя Безбородко, - дает им большую хозяйственную самостоятельность, умножает число лиц, владеющих недвижимой и движимой собственностью; а частная собственность есть краеугольный камень гражданского порядка и цивилизации». Неразвитость отечественной кредитной системы Бунге считал одной из существенных причин отставания российской промышленности от западноевропейской.

Во второй половине 1850-х годов Бунге вместе с большой группой отечественных либеральных экономистов, среди которых были И.К. Бабст, В.П. Безобразов, И.В. Вернадский, Ю.А. Гагемейстер, Е.И. Ламанский и другие, выступил в печати с пропагандой идеи преобразования государственных кредитных установлений и развития новых для России форм кредитования, в особенности - частного кредита. Подчеркивая значение кредита для накопления, концентрации и рационального использования капиталов, стимулирования развития производительных сил общества, повышения доходов населения и смягчения социальных противоречий, либеральные экономисты при этом аргументировано критиковали государственные кредитные учреждения как бюрократические, смотрящие на своих клиентов как на просителей, которым оказывается одолжение.

Необходимо отметить, что именно Бунге как ученому-экономисту принадлежала неоспоримая заслуга обоснования путей и средств оздоровления отечественных финансов, проблема которых особенно обострилась в период Русско-турецкой войны 1877-1878 годов. В работах тех лет им был предложен проект новой финансовой политики, основанный на детальном изучении отечественного и зарубежного опыта.
Бунге считал, что денежная система страны может улучшиться не только вследствие того, что будет сделано полезного для нее самой, но и вследствие того, что будет предпринято «в видах обновления на разумных началах» всего строя экономической жизни России. В качестве первых шагов по нормализации денежного обращения он предлагал разрешить Государственному казначейству принимать монету в уплату налогов с сохранением счета в кредитных рублях по курсу; частным лицам заключать сделки и договоры на монету; банкам принимать металлические вклады с условием обязательного возврата их монетой; преобразовать Государственный банк в акционерный с правом эмиссии бумажных денег и их размена на монету; приостановить эмиссию и начать постепенное извлечение неразменных кредитных билетов для чего консолидировать 700 млн. рублей бумажных денег в 6 %-е внутренние металлические займы с 20-летним сроком погашения; выпуск кредитных билетов возобновить только по мере упрочения курса рубля и накопления значительной массы металлических денег в обращении.

В 1880 году Бунге был приглашен на должность товарища (заместителя) министра финансов, а затем был назначен на один из самых ответственных в российском правительстве постов – пост министра финансов. Получив высокую должность, Бунге был отнюдь не склонен почитать на лаврах. Он многое сделал для практического воплощения в жизнь идей и принципов экономического либерализма. В одном из первых министерских докладов Александру III (1883) Бунге так определял финансовую программу своего ведомства: «Внимательное изучение слабых сторон нашего государственного строя указывает на необходимость обеспечить правильный рост промышленности достаточным для нее покровительством: укрепить кредитные учреждения на началах, проверенных опытом, способствуя притом удешевлению кредита; усилить в интересах народа и государства доходность железнодорожных предприятий, установив над ними надлежащий контроль; упрочить кредитное денежное обращение совокупностью направленных к достижению этой цели постепенно проводимых мер, ввести преобразования в системе налогов, сообразные со строгой справедливостью и обещающие приращение доходов без обременения плательщиков податей; наконец, восстановить превышение доходов над расходами (без чего улучшение финансов немыслимо) ограничением сверхсметных кредитов и соблюдением разумной бережливости во всех отраслях управления».

По оценке современников, время управления Бунге Министерством финансов (1881-1887) являлось «замечательной эпохой в истории русских финансов». В эти годы, однозначно трактовавшиеся советскими историками как период реакции и контрреформ, Бунге удалось провести целую серию либеральных мероприятий не только чисто финансового, но и экономического, социально-политического характера. Среди них регламентация фабричного труда (закон 1 июня 1882 г.); усовершенствование устройства городских и частных банков (правила 26 апреля 1883 г.); понижение выкупных платежей; упорядочение налоговой политики; новые государственные кредитные установления; регулирование продажи питей и пр.

Одним из важнейших российских законов стал закон 3 июня 1886 года о взаимоотношениях фабрикантов и рабочих. Продолжив серию законодательных актов, начатых законом об ограничении труда малолетних, закон 1886 года регламентировал сроки и способы расплаты фабрикантов с рабочими за труд, запрещал безграничные вычеты с рабочих «за долги», за товар, полученный рабочим в фабричной лавке и т.д., вносил целый ряд ограничений в условия рабочего найма. Таким образом, русское фабричное законодательство в эти годы впервые получило характер защиты интересов труда. Впоследствии были приняты законодательные акты, касавшиеся продолжительности рабочего дня и заработной платы.

Существенной заслугой Бунге как министра финансов явилось его стремление к замене подушной подати, введенной еще Петром I, подоходным налогом. Реформы прямых налогов, начатые Бунге, имели своей целью ликвидацию феодальных различий между податными и неподатными сословиями, внесение в отечественную податную систему действительных начал равенства всех граждан перед законом.

В эти же годы был существенно изменен порядок операций по сдаче в аренду казенных оброчных статей. Если до 80-х годов все правительственные действия в этом вопросе сводились исключительно к выгодам казны (земля сдавалась в аренду крупными участками, от арендатора требовался денежный залог, торги проводились в губернских городах в неудобное для крестьян время), то новый порядок арендных операций был значительно упрощен и в большей степени отвечал крестьянским интересам. В 1881 году было узаконено проводить торги непосредственно в волостных правлениях, в удобное для крестьян осеннее и земнее время. Крестьянам было предоставлено право предъявлять вместо денежных залогов общественные приговоры с известным размером поручительства. В 1884 году последовало еще более существенное облегчение для земледельцев. Впервые была допущена сдача казенных оброчных статей без торгов. Позднее, в 1895 году, такой порядок сдачи оброчных статей был распространен и на товарищества крестьян.

Принципиально важное значение для России имело учреждение в 1882 году по инициативе Бунге и его единомышленников государственного ипотечного Крестьянского банка. Последовательно пропагандируя и проводя в жизнь идею частной крестьянской собственности на землю, Бунге надеялся, что Крестьянский банк придаст этому процессу необходимое ускорение, будет активно способствовать искоренению у крестьян иждивенческих настроений и представлений о том, что они имеют право на наделы, «поселит в них убеждение, что всякое расширение их землевладения может быть результатом только свободной сделки с землевладельцами относительно покупки земли».

Впоследствии он с горечью констатировал, что в государстве слишком затянулся процесс организации порядка оформления прав крестьян на землю, измерения земли, составления планов, документов на право собственности, ипотечных книг, без чего частная крестьянская собственность немыслима. «Это последнее обстоятельство настолько существенно, - писал Бунге, - что в Западной и Юго-Западной окраине России, где общинного владения нет, где законом участковое владение признано, частная собственность не может водворяться. Единственное исключение составляет Царство Польское. В Царстве Польском, благодаря способам укрепления земли, мы находим, что крестьянство, освобожденное от повинностей в пользу помещика, достигло значительной степени благосостояния; там крестьянин не нуждается в магазинах для продовольствия, там он платит безнедоимочно лежащие на нем подати, там и крестьянский кредит лучше организован, там и о кулачестве менее толков».
Чуткий и внимательный к запросам жизни, положению народа, Бунге постоянно придавал важное значение проблемам народного благосостояния, росту жизненного уровня трудящихся. Население, считал он, призвано стимулировать рост экономики своими потребностями. Чем обеспеченнее будет народ, тем меньше будет у него соблазнов поддаваться социалистической и иной антиправительственной пропаганде.
В своем политическом завещании («Загробные заметки»), адресованном первоначально Александру III, а затем Николаю II, Бунге, указывая на огромную опасность социалистических идей для страны, в качестве первейшего средства борьбы с социализмом называл рост народного благосостояния.

Бунге считал, что социализм нельзя искоренить, как нельзя искоренить микробов. Без желания счастья и стремления к нему застыла бы сама жизнь. «Вопрос в том, - отмечал он, - в чем заключается счастье!». Бунге предлагал смотреть на социализм не как на нечто могущее быть искорененным, но как на нечто «требующее введения в известные границы», на основе чего общественная жизнь получит более правильное и нормальное течение.
 
Для успешной борьбы с социализмом, писал Бунге, необходимы нравы, учреждения, законы, упрочивающие нравственное и материальное благосостояние всех и каждого, как классов, владеющих недвижимым имуществом, так и рабочих. Необходимо возможное пробуждение и развитие семейного духа, необходимо возможное распространение частной собственности и учреждений, обеспечивающих союзность и соглашение интересов как в среде отдельных категорий населения, так и между этими категориями (учреждения земледельческих, промышленных и других обществ), для успешного ведения каждым своего дела и для достижения общих целей соединенными силами… Необходимы суды для разбора интересов, находящихся в столкновении, хотя бы ничье формальное право нарушено не было. Необходимо предупредить сосредоточение недвижимой собственности в немногих руках и облегчить для каждого накопление капиталов и пользование кредитом для целей производства, а не потребления.

Схожие мысли звучали и в последней работе Бунге – «Очерках политико-экономической литературы». Задача, которую социалисты провозгласили своею, – улучшить нравственное и материальное положение населения, подчеркивал он, была задачею науки и практической жизни. В науке эта задача заставила отказаться от теории laissez faire, от мысли, что в обществе все устраивается само собою, независимо от влияния государственной власти. В практической жизни пришлось признать существование рабочего вопроса и считаться с ним. Везде, где возрастало число фабричных рабочих или безземельных и бесхозяйных сельских пролетариев, лишенных обеспеченного существования, возникала необходимость в мерах, которые доставили бы обездоленному населению более прочное экономического положение.
 
Если последнее, с одной стороны не может быть достигнуто ниспровержением существующего строя государственной жизни и его основ или попыткою осуществить фантастические системы социализма, то, с другой, невнимание к действительным интересам более или менее многочисленной части населения, совершенно необходимой для удовлетворения потребностям частным и государственным, а тем более попытка остановить духовный и материальный рост народа, была бы совершенным безумием. Невнимание к интересам бедного трудящегося населения лишило бы государство той силы, которую оно черпает в народе в пору тяжелых испытаний, а попытка обратить рабочий класс в то патриархальное положение, в каком он находился до ХVIII столетия – другими словами поворотить историю назад, лишило бы государство могущества и заставило бы его отречься от своего назначения.

Вся сила социализма, отмечал Бунге, заключается в том, что он задумал решить важнейшую из задач, предложенных историей человечеству – направить силы общественные и частные к достижению всеобщего благосостояния. Но несомненно, что учения социалистов не только не способствовали достижению этой высокой цели, но отодвинули ее в туманную даль утопии. Они навязывали общественному устройству фантастические формы и пытались создать связи между людьми на началах противоположных существующим в действительности – именно на равенстве вознаграждения за неравный труд.
 
Опыт покажет, не сомневался Бунге, что возложение всех забот на государство, превращение частной деятельности в государственную, или превращение всей промышленной деятельности, с устранением личной инициативы, в товарищеские союзы, не обещают еще установления наилучшей формы хозяйственного порядка.

В своем политическом завещании и других работах Бунге во многом предвосхитил ведущие идеи и принципы социально ориентированной рыночной экономики, строительство которой является одной из важнейших задач современной России.

Литература
Бунге Н.Х. Загробные заметки // Река времен. Кн.1. – М., 1995. – С. 198-254.
Бунге Н.Х. Записка Александру II о финансовом положении России // Исторический архив. 1960. № 2. – С. 132-143.
Бунге Н.Х. Очерки политико-экономической литературы. – СПб., 1895.
Бунге Н.Х. Теория кредита. – Киев, 1852.
Степанов В.Л. Н.Х.Бунге: Судьба реформатора. – М.: Российская политическая энциклопедия, 1998.
Павлов В.П. Николай Христианович Бунге (Забытые имена) // Московский журнал. 1999. № 3. С. 25-26.
Тебиев Б.К. Экономический либерализм в России Х1Х века и критика социалистических экономических учений. М.: МПА, 2001.

;
ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ ВЕРНАДСКИЙ
(1821-1884)

Имя одного из ведущих русских экономистов ХIХ века Ивана Васильевич Вернадского (1821-1884) до настоящего времени находится в тени его великого сына, биогеохимика академика В.И.Вернадского. Вместе с тем жизнь и творчество ученого представляют большой интерес не только для истории отечественной экономической мысли, но и для осмысления проблем современного развития нашей страны. Характер и масштабность задач, которые решаются сегодня в России, требуют критического исследования каждого, в том числе и ретроспективного аспекта перестроечной политики, сличения и обсуждения различных точек зрения для вывода общих идей и заключений.
 
Вернадский относится к той талантливой плеяде экономических мыслителей и ученых, которая внесла существенный вклад в обеспечение экономического прогресса России в период перехода страны от традиционного к индустриальному типу социально-экономического развития. Наряду с И.К. Бабстом, Н.Х. Бунге, В.П. Безобразовым, Ю.Г. Жуковским, Б.Н. Чичериным и др. в И.В. Вернадском персонифицировались идеи отечественного экономического либерализма. Он являлся одним из самых деятельных разработчиков стратегии и тактики формирования российской экономики, активно участвовал во внедрении в общественное сознание современного экономического мышления, своим творчеством способствовал формированию экономической культуры российского общества. По справедливому замечанию академика Л.И. Абалкина, «многие из вопросов, обсуждавшихся в то время, и сегодня привлекают к себе внимание, находятся среди ключевых в обсуждении судеб социально-экономического прогресса» .
Оказавшись в гуще научной жизни, в эпицентре споров о судьбах России, Вернадский проявил себя как пламенный патриот и подлинный гуманист, для которого высшими ценностями являлись интересы России и ее народа. На этих ценностях было сформировано и планетарное мышление Вернадского-сына, принесшего российской науке мировую славу.

Значение трудов Вернадского и его деятельности было оценено современниками еще при жизни, о чем свидетельствовали многочисленные высказывания в его адрес коллег и прессы. В исследованиях дореволюционных авторов Вернадский представлен как стойкий противник крепостничества, защитник прогресса, много и глубоко размышлявший о судьбах страны, как экономист-новатор, критически воспринимавший многие постулаты западных учений и имевший свой убежденный взгляд на многие явления социально-экономической жизни. Высокую оценку научной и общественной деятельности Вернадского дал выдающийся русский экономист М.И.Туган-Барановский .
Иван Васильевич Вернадский родился в Киеве в 1821 году в семье военного лекаря. В роду Вернадских ходила легенда о знаменитом предке – литовском шляхтиче Верну, сражавшемся под знаменами Богдана Хмельницкого и давшем своим потомках фамилию Вернацких*. Среди Вернадских было немало незаурядных личностей – магистров наук и священников, статских советников и генералов.
Отец будущего экономиста Василий Иванович Вернадский также был человеком во всех отношениях незаурядным. Окончил Московский университет. Во время наполеоновских войн участвовал в военных походах и баталиях Суворова и Кутузова, в том числе в знаменитом штурме «Чертова моста». В 1799 году побывал во французском плену, где с одинаковым старанием лечил как русских, так и французов. Стал первым иностранцем, который, находясь в плену, удостоился высшей награды Франции – ордена Почетного легиона. В 1826 году получил чин коллежского советника, дававший право на потомственное дворянство. Его характеризовали как «человека долга, большой сердечности и доброты и истинной гуманности».

После успешного окончания гимназии Иван Вернадский учился в Киевском университете Св. Владимира, открытом незадолго до этого. Университет в Киеве был самым молодым в те годы в России. Его открытию предшествовала многолетняя борьбы между сторонниками российского и западного влияния на Украине. Уже в первые годы своей деятельности Киевский университет достиг крупных успехов. Этому во многом способствовал удачный подбор профессоров, а также то, что никто не пытался регулировать национальный или религиозный состав студентов.
 
На юридическом факультете университета, куда поступил Вернадский, делался упор на изучение практического российского права. Здесь же действовала кафедра политической экономии и статистики, ставшая вскоре одной из лучших в России. Атмосфера студенческих лет Вернадского была весьма интересной, насыщенной событиями, поисками ответов на многие жгучие вопросы жизни. Близость к Западу, противоборство российских и польских тенденций накладывали на жизнь студенчества и профессуры особый отпечаток, открывали простор живой мысли.
 
После окончания университета Вернадский некоторое время преподавал русскую словесность Каменец-Подольской и в Киевской гимназии. Но эта деятельность мало его устраивала: молодой человек стремился быть полезным отечеству на иной, научно-экономической, хозяйственной ниве. В эти годы в России развертывается промышленный переворот. Начинается активный процесс замены ручного труда машинным, строительства новых фабрик и заводов, железнодорожных путей.

Его мечта вскоре сбылась. В 1842 году Вернадский был избран на кафедру политической экономии Киевского университета. В эти годы министр просвещения С.С. Уваров, стремясь смягчить гнетущую атмосферу застоя, установившуюся в сфере образования в правление Николая I, добился от царя разрешения на командирование наиболее способных выпускников российских университетов за границу для стажировки. В числе командированных оказался и Вернадский.

В 1843 году Киевский университет с ведома Министерства просвещения направил за казенный счет пытливого юношу за границу «для усовершенствования в области политической экономии». За границей начинающий ученый углубляется в изучение общих закономерностей хозяйственного развития, сравнивая Западную Европу и Россию, находя исторические параллели и выявляя национальное своеобразие отечественного хозяйства. Во время стажировки Вернадский глубоко познакомился с ведущими течениями современной политической экономии, что легло в последствии в основу его научных трудов по истории экономической мысли, позволило ему в дальнейшем выработать собственную точку зрения на многие актуальные вопросы экономической науки.

В 1847 году в Петербурге Вернадский защитил магистерскую диссертацию «Очерк теории потребностей», а два года спустя получил степень доктора за работу «Критико-историческое исследование об итальянской политико-экономической литературе до начала ХIХ века».
 
В 1850 году Вернадский был избран ординарным профессором кафедры политической экономии Императорского Московского университета, что свидетельствовало о несомненных научных заслугах молодого исследователя. В эти годы Вернадский проявил себя как убежденный противник крепостничества и активный пропагандист принципов экономической свободы. С его приходом в Московский университет кафедра политэкономии превратилась в трибуну передовых политэкономических воззрений. Пропагандируя идею о том, что труд является главным источником богатства, Вернадский завоевал горячие симпатии, как со стороны студенчества, так и прогрессивной профессуры. На кафедре с приходом Вернадского утвердился новый взгляд на политическую экономию как на науку, призванную обосновывать и защищать промышленное развитие и способствовать отстранению крепостников от прямого участия «в определении и обороте ценностей».

В эти годы ученый проявляет себя как убежденный сторонник манчестерской школы политической экономии и фритредерства. Из под его пера выходят такие заметные работы, как «Политическое равновесие в Англии» (СПб., 1855), «Романское начало и Наполеониды» (СПб., 1855). В московский период жизни Вернадский сближается с «западниками», близкими ему по духу и воззрениям. Среди них Т.Н. Грановский, К.Д.  Кавелин, В.П. Боткин, С.М. Соловьев, П.В. Анненков и другие.
 
В 1856 году Вернадский переходит на службу в Петербург чиновником особых поручений при министре внутренних дел. С этой должностью, дававшей ученому определенную независимость, сочеталась его профессорская работа в Главном педагогическом институте и Александровском (бывшем Царскосельском) лицее, а также общественная деятельность в качестве председателя политико-экономического комитета Вольного экономического общества и члена Центрального статистического комитета Министерства внутренних дел.
 
В эти годы круг научных интересов Вернадского еще более расширяется. В 1858 году он издает в Петербурге «Очерк истории политической экономии», которую преподает студентам, осуществляет перевод на русский язык книги Л.В. Тенгоборского «О производительных силах России» (части 1-3). Широкую известность в кругу ученых и предпринимателей приносит Вернадскому деятельность как основателя и издателя в то время лучшего в России экономического журнала «Экономический указатель».

В период подготовки и начала Великих реформ Вернадский вместе с другими либеральными экономистами принимает деятельное участие во многих комитетах и комиссиях, деятельность которых была связана с упорядочением отдельных сфер экономической и социальной жизни.
 
В декабре 1859 года он вместе с В.П. Безобразовым, Н.Х. Бунге, И.Я. Горловым, Е.И. Ламанским участвует в работе комиссии при петербургском градоначальнике для обсуждения проекта правил для фабрик и заводов столицы. Либеральные экономисты не только одобрили предусмотренные ограничения детского труда на предприятиях, но и предложили еще более существенно облегчить участь молодого рабочего поколения. Многие из выдвинутых либеральными экономистами предложений были учтены как комиссией при градоначальнике, так и государственной комиссией по рабочему вопросу А.Ф. Штакельберга.

Активное участие Вернадский принял в работе комиссии для устройства земских банков. Наряду с ним в ее составе работали многие видные экономисты и политики того времени: - Ю.А. Гагемейстер, Е.И. Ламанский, Н.А. Милютин, М.Х. Рейтерн, а также В.А. Арцимович, В.П. Безобразов, К.К. Грот, А.П. Заблоцкий-Десятовский, Ф.Ф. Кобеко, А.И. Кошелев, А.Д. Кригер,  М.П. Позен, М.К. Цеймерн, В.А. Черкасский.

В историю отечественной экономической мысли Вернадский вошел как крупный методолог, основательно занимавшийся теоретическими вопросами экономической науки. Его работы по истории и теории экономической науки не утратили своего значения и сегодня, поскольку содержат в себе немало оригинальных оценок и суждений.

Перед политической экономией он выдвигал задачу открывать прежде всего естественные законы производства, которые не подчинены произволу власти. В отличие от представителей социалистических экономических теорий он рассматривал современную политическую экономию не как «буржуазную науку», а как теорию, призванную обеспечить прогресс всего человечества.

Если представители социалистической мысли утверждали, что учение А. Смита и Д. Рикардо является высшим достижением развития экономического знания, а труды последующих поколений ученых следует причислить к так называемой «вульгарной» политэкономии, то Вернадский считал, что и Ж.Б. Сэй, и Ф. Бастиа, и Д.Р. Мак-Куллох являются видными продолжателями классической политэкономии. Каждый из них внес свой вклад в развитии теории, обогатил хозяйственную практику новыми наблюдениями и выводами, расширил область науки своими исследованиями.

Большой научный интерес представляет предпринятая Вернадским систематизация школ и направлений политической экономии. Экономическую науку ученый делил на два главных направления – положительное и отрицательное. При этом основным критерием такого деления являлось вмешательство или невмешательство государства в экономическую жизнь. К положительному направлению, допускавшему государственное регулирование экономической жизни, В.И. Вернадский относил экономические понятия древних, меркантилизм, протекционизм и социализм, к отрицательному – учение физиократов и школу Адама Смита.
 
В «Проспекте политической экономии» (1858) Вернадский изложил собственное видение задач политической экономии и ее проблем. Определяя политическую экономию как теорию труда или теорию ценности ученый в соответствие с российской традицией расширил определение труда, данное классиками. В понимании Вернадского к трудовой деятельности (производительному труду) следовало относить не только труд рабочих, но и предпринимательскую деятельность, труд капиталистов и землевладельцев, управленческий труд служащих, в том числе государственных чиновников.

Вернадский считал неточным смитовское деление капиталов на производительные и непроизводительные. Вместо этого он предлагал деление капитала (накопленного труда) на действующий и неподвижный. Предложенная Вернадским теория ценности базировалась на двух равнозначных факторах: владении и труде. Владелец (земли, капитала) получает ценность благодаря своему праву собственности. Это его естественное, законное и неопровержимое право.
 
Не отрицая существенных противоречий между трудом и владением (собственностью), Вернадский в тоже время в духе тогдашней передовой европейской экономической науки полагал, что рецепт гармонического разрешения этой проблемы заключается в развитии кредитных отношений. Разделяя взгляды на кредит последователей К. Сен-Симона, а также концепцию «кредитного хозяйства» Б. Гильдебранда, ученый отмечал, что, не производя непосредственно ценностей кредит способен уничтожить антагонизм между трудом и капиталом. С помощью кредита труду доставляются средства для производства ценностей. Речь, шла, прежде всего, о «третьем классе» общества, о «среднем сословии», о формировании в обществе прослойки людей, способных самостоятельно прокормить себя и свою семью, не прибегая к найму.
 
Вернадский одним из первых среди отечественных ученых-экономистов вступил в полемику с представителями социалистических экономических учений. В своих работах разных лет ученый убедительно доказывал утопичность социалистических экономических воззрений, беспочвенность попыток обоснования «общества без частной собственности». Вернадский последовательно отстаивал принцип частной собственности, утверждая, что отмена ее неизбежно приведет народы к обнищанию из-за всеобщей праздности.
 
Важное внимание в своем научном творчестве Вернадский уделял проблемам социально-экономического развития России. По мнению ученого страна располагала огромным хозяйственным потенциалом и не должна была ни в чем не уступать другим европейским державам. Чуждый квасного патриотизма, Вернадский вместе с тем хорошо понимал огромные масштабы предстоящей работы, ни к какой мере не идеализируя сложившуюся в стране ситуацию.
 
В связи с необходимостью развития отечественной промышленности существенное значение для либеральных экономистов имел вопрос о степени и масштабах государственного вмешательства в экономику.
 
Опыт экономического развития европейских государств, со значительными временными интервалами вступавших в эпоху промышленного переворота, свидетельствовал: чем больше отдельные страны запаздывали со вступлением в этот процесс, тем сильнее действовали мотивы конкуренции и внешние факторы начинали преобладать над внутренними, а также, чем позднее страна вступала в промышленную революцию, тем больше она приобретала характер «революции сверху», тем активнее становилась потребность государственного вмешательства в этот процесс.
 
Критически рассматривая отдельные постулаты классической политэкономии, в частности идею А. Смита о полном невмешательстве государства в экономическую жизнь, Вернадский, как и некоторые его современники, хорошо представлял зоны «бессилия рынка», его ограниченные возможности в регулировании денежного обращения, взаимоотношений между предпринимателями и работниками, в поддержке новых перспективных отраслей народного хозяйства.

Период, непосредственно предшествовавший эпохе Великих реформ, оказался весьма плодотворным для отечественной журналистики. Во второй половине 1850-х годов, в условиях ослабления цензурного гнета, в России создается большое количество различных изданий, в том числе и научного, а также научно-популярного характера, отражавших взгляды определенных общественных сил на насущные проблемы и перспективы экономического, социального и культурного развития страны.

Прогрессивные периодические издание тех лет превращаются в рупор общественного мнения. Они активно пропагандировали идеи освобождения крестьян как важнейшего условия дальнейшего развития России по пути социально-экономического прогресса, принципы экономической свободы, акционерные формы собственности.

Важный вклад в теорию и практику хозяйственного обновления России внес политико-экономический еженедельник Вернадского «Экономический указатель» Первый номер журнала вышел в Петербурге в начале 1857 года. Примечательно, что накануне выпуска журнала Вернадский обсуждал его программу с известными учеными, писателями, общественными деятелями, среди которых были Л.Н. Толстой, А.А. Бакунин, П.В. Анненков, А.В. Дружинин.

Главной задачей издания являлась защита частной собственности, народного труда и практической науки . Журнал просуществовал до 1861 году, несколько видоизменяя свое название. На его страницах последовательно отстаивались принципы экономической свободы, частной собственности, утверждалось, что отмена ее неизбежно приведет народы к обнищанию из-за всеобщей праздности. Авторы журнала – ведущие экономисты либерального направления – активно разоблачали утопизм социалистических и коммунистических теорий. В журнале был опубликован ряд материалов, посвященных женской эмансипации. Журнал призывал женщин к активному участию в общественной жизни и посильном производительном труде, к овладению экономической наукой и ее передаче юным поколениям.

Участвуя в обсуждении крестьянского вопроса, журнал решительно отвергал идею искусственного сохранения крестьянской общины и вел по этому вопросу острую полемику с «Современником». Публицисты «Современника», прежде всего Н.Г. Чернышевский, обрушились на редакцию «Экономического указателя», где в №№ 22, 25, 27 и 29 за 1857 год была опубликована работа Вернадского «О поземельной собственности», с обвинениями в односторонности и пристрастности, объявив «рутинною» ее позицию в отношении общины. Главные доводы против общинного пользования журнал называл «избитыми и давно опровергнутыми», а остальные аргументы «пыльным песком праздных слов». Призвав на помощь историю и психологию, «Современник» тщетно пытался опровергнуть утверждение либеральных авторов о том, что «община убивает энергию в человеке».

 «Поземельное владение, - отмечал Вернадский, - наименее рационально из всех видов общественного пользования, что доказывается уже тем, что оно везде исчезло с развитием потребностей и образования», и не случайно Н.Г. Чернышевский не смог представить ни одного факта, подтверждающего его тезис о переходе к коллективной форме землепользования в Западной Европе.
 
Как и многие представители либеральной экономической школы в России Вернадский в тоже время считал, что каких-либо особых мер по ликвидации крестьянской общины принимать не следует. Развитие капиталистического хозяйства (по аналогии со странами Западной Европы) само неминуемо приведет к распаду общинных отношений в деревне.
 
С января 1858 года в качестве приложения к «Экономическому указателю» стал выходить журнал «Экономист», на страницах которого печатались статьи и материалы большого объема, не подходившие по этой причине для «Экономического указателя». Журнал издавался до 1865 года. Целью «Экономиста» являлось «развитие вещественных и духовных сил… России посредством верно направляемого самостоятельного труда и специального, но в тоже время просвещенного образованием знания, этого основания истиной нравственности» . Из номера в номер в общественном сознании утверждалась мысль о высоком предназначении человека, его праве на полную реализацию творческого потенциала, о необходимости общественной и государственной поддержки хозяйственной инициативы.
 
Главным помощником Вернадского в издании журналов была его жена, первая русская женщина-экономист Мария Николаевна Вернадская, рожденная Шигаева (1831-1860). Их брак был коротким, вследствие преждевременной смерти Марии Николаевны, но счастливым, наполненным активной творческой работой. Заинтересовавшись под влиянием мужа вопросами политической экономии, Вернадская стала автором многих журнальных статей, публиковавшихся без подписи. Среди них «Опыт популярного изложения основных начал политической экономии», «Политическая экономия как начало нравственного воспитания», «Разделение труда и специальное воспитание», «Что такое подати» и др. Позднее труды М.Н. Вернадской были изданы отдельной книгой (СПб., 1862).

Важная заслуга Вернадского перед российским обществом состояла в обострении его внимания к вопросам экономики, как в практическом, так и в научно-образовательном, просветительском аспектах. Издания Вернадского пропагандировали новое понимание экономической науки как «беспрестанно восполняющееся путем наблюдения знание, свежее и полное жизни». «Она (экономическая наука – авт.), - писал «Экономический указатель», - не замыкается в схоластических, бесцветных формах, потому, что не думает ни скрываться от толпы, ни обманывать ее; она не призывает в подтверждение своих положений авторитетов отживших и падших, не ищет уединения и не свирепствует против убеждения; напротив, - она ищет света, она опирается на факты, всем доступные и всем известные. Уверенная в непреложности законов естественных и торжестве истины, она открыто говорит без гнева и боязни, и современность уже произносит свое мнение о ней, как о залоге общего мира и общественного благосостояния».
Редакцией журналов Вернадского были подняты многие животрепещущие вопросы экономической и общественной жизни. Из номера в номер «Экономический указатель» публиковал материалы по железнодорожному строительству и во многом идейно и организационно подготовил то, что впоследствии историки назовут «железнодорожной горячкой» 1870-х годов – концентрацию сил и средств на одном из самых злободневных для страны направлений хозяйственного развития. Большое внимание уделялось становлению в России акционерных форм собственности, свободной торговле, созданию инфраструктуры российского рыночного хозяйства.

К сожалению, творчество ученого еще недостаточно изучено. Многое ждет своего исследователя, нуждается в уточнении и детализации. Эпоха крушения крепостнической системы хозяйства и становления рыночных отношений, в которую жил и работал Вернадский, была для России судьбоносной. Перед страной стояла альтернатива: выйти на широкую дорогу европейского и мирового прогресса или, уповая на некую мифическую русскую «самобытность», плестись в хвосте социально-экономического и культурного развития. Выбор Вернадского был вполне определенным. Он ратовал за великую Россию, занимающую достойное место среди передовых стран мира, был подлинным российским патриотом.
;
Литература






ИВАН ИВАНОВИЧ ИВАНЮКОВ
(1844-1912)

Во второй половине ХIХ века параллельно со школой научного социализма, ставившей задачу революционного переустройства общества, в Европе появляется движение социал-реформизма. На его базе формируется реалистическая школа в экономических науках. Считая революционное учение К. Маркса политической утопией, представители реалистического направления выбрали для себя путь взвешенной, научно обоснованной оценки современных социально-экономических противоречий.

Одним из наиболее известных представителей реалистической школы в России являлся Иван Иванович Иванюков, талантливый ученый и общественный деятель, автор весьма популярного в конце ХIХ столетия, выдержавшего несколько изданий учебника «Политическая экономия, как учение о процессе развития экономических явлений» (СПб., 1885), а также таких работ, как «Падение крепостного права в России» (2 изд., СПб.,1903), «Основные положения теории экономической политики с Адама Смита до настоящего времени» (М., 1880), «История хозяйственного быта» (СПб., 1909). Труды Иванюкова часто появлялись на страницах таких популярных в России изданиях, как «Отечественные записки», «Вестник Европы», «Русская мысль».
 
Иванюков происходил из дворян Волынской губернии. Образование получил в петербургском Первом кадетском корпусе. Служил в гвардии кавалерийским офицером, имел знак отличия за храбрость. Оставив военную службу, поступил вольнослушателем на естественный факультет Петербургского университета, слушал также лекции на филологическом и юридическом факультетах. В 1868 году посетил Америку, где изучал экономическую и политическую жизнь. В 1870 году Иванюков защитил и опубликовал магистерскую диссертацию по теме «Экономическая теория Маклеода». В 1881 году в Московском университете получил степень доктора наук за работу «Основные положения теории экономической политики с А. Смита до настоящего времени».

Признавая относительность, историчность и эволюционность экономических явлений, Иванюков последовательно придерживался программы социального реформаторства, выступал за активное участие государства в решении социально-экономических проблем. Подобно своим западным единомышленникам, Иванюков резко критиковал смитовскую школу свободной конкуренции за непризнание всякого законодательного регулирования экономических явлений, требования неограниченной свободы борьбы частных интересов как непременного условия осуществления наилучшего экономического порядка.

«…Высокие мечты гуманного умственного движения ХVIII века и французской революции, полагавших, что достаточно уничтожить привилегии, объявить всех людей равными перед законом и предоставить народное хозяйство борьбе индивидуальных интересов, - и благоденствие разольется на земле, - мечты эти оказались несостоятельными, - писал Иванюков. – С развитием либеральных учреждений, вместо прежних юридических привилегий, явились фактические привилегии. Каждый человек получил по закону право прилагать свой труд к делу, к которому он чувствует наибольшую склонность, получил право занять любое положение в государстве, а, между тем, целые массы людей часто не могут найти даже простой черной работы, не могут продать своей рабочей силы и вынуждены жить милостынею».

Новейшие государства, отмечал Иванюков, признали принцип равенства перед законом не для того, чтобы заменить прежние юридические привилегии фактическими, а чтобы устранить влияние социальных условий на образование неравенства между людьми. Смысл этого принципа - низвести неравенство между людьми лишь на различия их умственных и нравственных качеств и сделать каждого ответственным за свою судьбу. Применение принципов свободы и равенства в политической области выразилось в признании свободы мысли, слова и собраний, в признании всеми гражданами права участия в законодательстве, суде, администрации, в признании равенства податной и воинской повинностей. Применение указанных принципов к хозяйственной области повело за собой уничтожение оставшихся от феодальной эпохи привилегий, ограничение вмешательства государства в экономические отношения и предоставление их действию свободной конкуренции.
 
Политический и экономический переворот, осуществленный с одной и той же целью реализации принципов свободы и равенства, отмечал ученый, дал совершенно различные результаты в этих двух сторонах народной жизни. В первой – цель достигается более и более. Во второй – прогрессивно возрастают неравенства как результат фактических имущественных монополий.

Причины этого Иванюков видел в том, что в политической области с уничтожением привилегий и равномерным распределением прав и обязанностей на всех граждан тем самым была создана уже и возможность воспользоваться этими правами. В экономической же области после устранения юридических привилегий, остались исторически созданные неравенства владений. По присущим системе свободной конкуренции свойствам эти неравенства владений продолжали усиливаться. Социальные различия в шансах соревнования продолжали возрастать. Таким образом, рядом с идеей века о равенстве всех перед законом, политически полноправные граждане распались почти на обособленные классы, причем классы, чувствующие себя обделенными, постоянно возрастают не только абсолютно, но и относительно. Неравенство растет вместе с увеличением национального богатства.

«Таким образом, - констатировал Иванюков, - современное общество заключает в самом себе противоречие, выступающее с каждым днем резче. Социальная организация, путем которой думали осуществить свободу и правовые идеи эпохи, приводит к совершенно противоположным результатам…».

Анализируя развитие современной хозяйственной жизни, Иванюков пришел к убеждению, что понятия «либерализм» и «свободная конкуренция» оказались практически несовместимыми, что система свободной конкуренции на деле есть система монополий. Рассматривая влияние свободной конкуренции на сферы производства, обмена и распределения, ученый отмечал ее несостоятельность, антигуманный и антиобщественный характер.

Правильно организованным производством, указывал Иванюков, может быть названо лишь такое, где распределение труда и капитала по различным производительным занятиям определяется потребностями граждан. В конкурентной же системе направление производства определяется совершенно другим – наибольшей прибылью от промышленных предприятий. «Рыночные цены, а не потребности определяют направление конкуренционного производства, и темные стороны такого порядка дел тем значительнее, чем не равномернее распределение».

Наряду с несоответствием современной хозяйственной практики общественным нуждам, классифицированным по степени их актуальности, Иванюков констатировал и постоянный разлад «конкуренционного производства» с рыночным спросом. Управляемое спекулятивными соображениями о получении возможно большей прибыли, такое производство непрерывно впадает в ошибки и создает те или другие предметы, в количестве, большем против существующего на рынке спроса. На основании этого Иванюков расценивал историю европейской промышленности ХIХ века как «постоянную смену самых отчаянных спекуляций, лихорадочного напряжения кредита под влиянием неверных расчетов на спрос», приводивших к излишнему производству, торговым и денежным кризисам.

Неизбежным результатом свободной конкуренции Иванюков считал также крайне неравномерное распределение труда, излишне продолжительный рабочий день, безжалостную эксплуатацию женщин и детей на капиталистических предприятиях.
Несоответствие «конкуренционного производства» здравому смыслу Иванюков находил, прежде всего, в сфере обмена. В системе свободной конкуренции, отмечал ученый, меновая ценность обмениваемых продуктов и сил определяется двумя нормами: или спросом и предложением, или стоимостью производства плюс средняя прибыль на затраченный в производство капитал, при этом вторая норма имеет лишь значение центра, к которому постоянно тяготеют колеблющиеся цены товаров, и эти колебания зависят от спроса и предложения. Таким образом, спрос и предложение оказывают действие на цены всех товаров, на одни – исключительное, на другие – рядом с стоимостью производства плюс средняя прибыль на капитал. Объем спроса не есть величина известная, а потому все современное производство основано на риске, спекуляции. Восставая против регулирования социальных сил, свободная конкуренция в значительной степени предоставляет хозяйственную деятельность слепому случаю, а там, где владычествует случай, не может быть речи о свободе индивидуума, а, следовательно, и об ответственности, о вменяемости.
 
Одно из центральных мест в работах представителей отечественной реалистической школы и в частности в работах Иванюкова, занимал вопрос о собственности, весьма интересовавший, как уже отмечалось, и западных катедер-социалистов. «Субъектами собственности, - писал Иванюков, - вообще бывают лица физические и юридические, почему и собственность бывает частная и коллективная». При этом важнейшими видами коллективной собственности экономист считал собственность государственную и общинную. Существенную ошибку классической школы в политэкономии Иванюков видел в том, что ее представители рассматривали народное хозяйство лишь как систему частных хозяйств и что коллективная собственность не находила себе места в экономических трактатах. Учение экономистов об «абсолютном» и «естественном» порядке народного хозяйства, в котором должна иметь место только неограниченная частная собственность, шло рука об руку с новейшим экономическим законодательством западноевропейских государств, развивавшим практически неограниченную частную собственность и включавшим в объекты ее почти все материальные предметы. «Таким образом, - констатировал ученый, - современная, в высокой степени неограниченная частная собственность есть понятие и факт новейшей истории европейского общества; область действий ее расширялась по мере победы принципа обособленности (не совсем точно названного индивидуализмом) над принципом общественной солидарности. И в то же время, теория полагала, что проявления «индивидуализма» в тех формах, в которых он развился и действует в настоящее время, ведут к общественной солидарности. Факты опровергли иллюзию теории».

Утверждениям ярых приверженцев классической политической экономии Иванюков противопоставлял аргументы реалистической школы, которая своими исследованиями доказала, что порядки собственности вообще и частной собственности в отдельности есть историческая, постоянно изменяющаяся категория, и что современный порядок собственности, как несоответствующий идеалам эпохи, постулатам экономической науки, не может быть признан удовлетворительным. Отсюда – логически вытекает необходимость нового обоснования частной собственности.

Классифицируя существующие теории, обосновывающие права частной собственности, ученый делил их на три группы. К первой он относил теории, основывающие институт частной собственности «на человеческой природе и понятии о личности». Ко второй группе были причислены теории, выводящие право собственности из постулата справедливости. К этой группе он относил «теорию труда», основывавшую собственность на «истекающем из чувства естественной справедливости праве работника на продукты своего труда», и «теорию завладения», видящую внутреннее правовое основание собственности в «естественном» притязании первого владельца на вещи, которые он прежде всех других подчинил своей воле. Третью группу составляли «легальные теории», рассматривавшие собственность как институт положительного права и различающиеся между собой только тем, как они представляют себе процесс правообразования собственности.

Рассматривая трудовую теорию собственности, которая разрабатывалась преимущественно экономистами, Иванюков отмечал, что она заключает в себе лишь одно верное положение, что современная идея о справедливости требует обоснования собственности и частных доходов на труде. Отсюда объясняется и происхождение самой теории. Но такое понятие о справедливом распределении собственности не может быть названо «естественным», «прирожденным», «абсолютным». Древний мир и средние века не знали его. Появление этого понятия сделалось возможным лишь с признанием равенства прав людей. Да и современный порядок собственности не основывается на труде. Если Бастиа, Тьер, а за ними и другие экономисты защищали настоящие порядки собственности в силу принципа, что «каждый человек имеет право на результаты своего труда», то это только доказывает совершенное непонимание ими природы современных экономических отношений. Для осуществления этого принципа надлежало бы перевернуть вверх дном весь современный порядок собственности. Наука теперь выяснила, что накопление капитала в производстве происходит путем присвоения чужого труда, что в возвышении стоимости земельной собственности и получаемых с нее доходов играют значительную роль различные социальные факторы, в которых земельные собственники нимало не повинны (увеличение плотности населения, проведение железных дорог, развитие обрабатывающей промышленности и др.). Это несоответствие современных порядков собственности с идеей о справедливом обосновании собственности и есть причина возникновения социалистического учения и требований реформ в собственности со стороны экономистов реалистической школы.

«…Порядок собственности, основанный на труде, - писал Иванюков, - не есть исходный пункт развития собственности, не представляется реализованным в настоящее время, а составляет идеальную цель, к которой, несомненно, приближается человечество. Следовательно, «трудовая теория» есть не факт, а проблема».

Рассматривая истоки «теории завладения», Иванюков отмечал, что еще римские юристы видели причину происхождения собственности в завладении предметом, не имеющим хозяина, и считали факт завладения достаточным основанием для защиты собственности. Это воззрение на происхождение собственности и правовое ее основание вошло и в юриспруденцию нового времени, однако новейшие исследования по истории земельной собственности опровергают «теорию завладения». Кроме того, если бы «теория завладения» объясняла историю происхождения собственности правильно, то и в таком случае ее вряд ли можно было бы признать, что завладение вещью, как факт зависящий от случая или силы, достаточная причина для приобретения права собственности.

Из всех теорий собственности представлениям реалистической школы лучше всего соответствовала «легальная теория», разработанная Монтескье и Лабуле. Они рассматривали право частной собственности не как естественный факт, данный самою природой человека, а как учреждение общественной власти, писанного или неписаного закона.

В области распределения, по оценке Иванюкова, темные стороны системы свободной конкуренции заявляют себя особенно ярко. Они есть результат, во-первых, действия спроса и предложения, как регулятора обмена, а, следовательно, и распределения, во-вторых, неограниченного права наследования, вытекающего из идеи абсолютной неограниченности частной собственности, в-третьих, ограничения деятельности государства сферою охранения безопасности и защиты прав.
 
Являясь сторонником исторически сложившихся в России форм хозяйствования, Иванюков вместе с тем активно и последовательно выступал за реформирование различных сторон социальной и экономической жизни на основе принципов реалистической школы. В частности, им были высказаны и обоснованы ценные мысли о земледельческих артелях, развитии кустарных промыслов с помощью дешевого кредита со стороны Государственного банка.

Проведение целенаправленной серии социальных реформ Иванюков, как и многие представители реалистической школы, связывал с деятельностью государства, которое в процессе реформирования призвано обрести новые качества, стать социалистическим (точнее, социальным – авт.) государством.
 
Как и многие представители реалистической школы Иванюков положительно оценивал практические шаги правительств по улучшению социально-экономического положения трудящихся, которые имели место в промышленно развитых странах Запада, в частности, в Германии. Ему явно импонировала позиция канцлера Бисмарка, считавшего, что активная деятельность государственной власти является важным средством, способным остановить социально-революционное движение и направить его на законные пути, а также признания Бисмарка в том, что «социал-демократия, в нынешнем ее виде, есть симптом общественного неустройства, ее существование является напоминанием для современного государства, что не все в порядке, что многое должно быть изменено и улучшено».
 
В решении порожденных капитализмом социальных проблем, и, в частности, рабочего вопроса, Бисмарк и его единомышленники из высшего германского руководства видели важный путь к сохранению «бесценных благ многовековой цивилизации».
 
Как тонкий и проницательный политик Бисмарк умело пользовался жупелом революционного социализма для преодоления сопротивления консервативных сил, мешавших проведению в Германии прогрессивных социальных реформ в рамках политики т.н. «государственного социализма». «Страх перед социал-демократией, - говорил Бисмарк, - очень полезный элемент, когда имеешь дело с людьми, не отзывающимися сердцем на нужды своих бедных сограждан».

К аналогичной политике, как известно, пытался склонить российское правительство в 1890-е годы прозорливый и умный С.Ю. Витте, занимавший тогда пост министра финансов. Однако засилье консерваторов в высших эшелонах власти, встало непреодолимой преградой на пути возможных прогрессивных социальных преобразований. Глава консервативного лагеря обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев, считавший Витте «еще большим социалистом, чем Бисмарк», сделал все возможное и невозможное для дискредитации идей социального реформаторства, убедив молодого императора Николая II в несовместимости подобной политики и интересов самодержавия.

Иванюков высоко оценивал роль и значение состоявшейся в 1890 году в Берлине международной конференции по рабочему вопросу. В ее работе приняли участие политические и общественные деятели, ученые, представители рабочих организаций многих европейских стран. Это событие Иванюков, в отличие от ортодоксальных марксистов, расценивал не как популистский трюк крупного европейского капитала, а как проявление «развития оппозиционной смитовской школе литературы и усиления политического значения рабочих классов».

Берлинская конференция знаменовала собой, по мнению Иванюкова, существенный поворот от политики конфронтации между государством и социал-демократией, имевшей место в 1880-е годы и проявившейся в виде исключительного закона против социалистов, к политике сотрудничества и социальных реформ. Она оказала немалую услугу в распространении мысли о том, «что социальная реформа есть важнейшая задача нашего времени», положила начало выработке международного законодательства по вопросам труда.

«Сходство общих условий экономического порядка в европейских государствах и Соединенных Штатах Америки, - писал он, - имеет результатом, что от Стокгольма до Неаполя и от Берлина до Чикаго социальные вопросы стали предметом живейшего обсуждения, предметом страхов и упований в литературе, парламентах, общественных собраниях и среди государственных людей».

«Нельзя не порадоваться распространению мысли, - писал Иванюков, - что общественный переворот, которым угрожает социал-демократия в случае пренебрежения ее требованиями, может быть предотвращен не репрессивными мерами, а удовлетворением, шаг за шагом, справедливых и возможных требований рабочего класса. Такая политика поведет за собой уменьшение антагонизма между рабочими и имущими классами и рост сознания, что идеальное государство будущего может и должно быть построено не на развалинах нынешнего государства, а путем постепенной и широкой реформы существующего общественного строя»  .
Основной экономический принцип будущего общества Иванюков видел «в организации общественного производства на базе коллективного капитала и в распределении продуктов по количеству труда каждого производителя». По мнению ученого, средства производства (капитал) в государстве будущего составят общественную собственность, а общественная организация труда осуществится в результате планомерной и солидарной деятельности громадного числа небольших хозяйственных общин.

Считая одной из важнейших задач социализма наиболее полное удовлетворение человеческих потребностей, Иванюков полагал, что ликвидация частных промышленных предприятий и спекулятивной торговли не устранит «свободу удовлетворения потребностей». В условиях общественной организации производства потребности людей будут удовлетворяться столь же полно и разнообразно, как при частнокапиталистической системе, с той только разницей, что на рынке потребности удовлетворяются с помощью спроса, а в условиях социалистической организации хозяйства они будут удовлетворяться на основе регулярного сбора статистических сведений.

По мнению Иванюкова, требования на приобретение различных продуктов со стороны отдельных лиц будут в известной мере ограничены. Это связано с тем, что распределение продуктов национального труда между гражданами зависит от количества затраченного каждым из них рабочего времени. Для этого необходимо знать количество труда, которое заключается в предметах, на которые данным лицом заявлено требование. Только в этом случае можно установить равновесие между заявленными требованиями и их удовлетворением. «Первое техническое требование для возможности осуществления социалистического народного хозяйства, - писал Иванюков, – заключается в определении количества труда, заключенного в каждом отдельном предмете, производимом национальным трудом».

Иванюков считал, что государство будущего должно быть построено по принципу федерализма. Оно должно представлять из себя федерацию общин различных размеров, автономные права которых должны соответствовать общегосударственным интересам. Каждая община должна владеть определенной частью национального капитала и самостоятельно удовлетворять большую часть своих потребностей.

Хозяйственная община должна определять при этом долю участия каждого гражданина в общественном труде и долю его в фондах потребления. Отношения между общинами должны строиться на принципах равноправия. Общины могут пользоваться товарно-денежными отношениями, но в несколько ограниченных масштабах.

Рассматривая текущие вопросы экономической жизни России, Иванюков выступал за скорейшую индустриализацию страны, развитие крупного производства, основанного на современной машинной технике, за привлечение в отечественную экономику иностранного капитала. Вместе с тем ученый полагал, что особого внимания со стороны государства и общества заслуживает аграрный вопрос. Отмечая особый интерес российских исследователей к вопросам развития сельского хозяйства, проявившийся после отмены крепостного права, Иванюков писал: «благосостояние крестьян у нас есть благосостояние всех классов общества и цветущего положения государственных финансов».

Литература

Иванюков И.И. Основные положения теории экономической политики с Адама Смита до недавнего времени. СПб., 1904.
Иванюков И.И. Политическая экономия как учение о процессе развития экономических явлений.  СПб., 1886.
Иванюков И.И. Экономическая теория Маклеода. СПб., 1865.
Ледович Т.С. Модели социально-ориентированного рыночного хозяйства в творческом наследии российских экономистов конца ХIХ – начала ХХ века.  М.: МПА-Пресс, 2003.
Тебиев Б.К., Ледович Т.С. Была ли в России альтернатива казарменному социализму? М.: «Экономика в школе», 2003.
Тебиев Б.К. Экономический либерализм в России XIX века и критика социалистических экономических учений. М.: МПА, 2001.


ЕВГЕНИЙ ИВАНОВИЧ ЛАМАНСКИЙ
(1825-1902)

Евгений Иванович Ламанский – государственный деятель и финансист, член-корреспондент Российской академии наук, один из ведущих создателей кредитно-финансовой системы пореформенной России являлся ярко выраженным представителем либерально-реформаторского крыла российских экономистов и финансистов второй половины XIX века. Свой талант ученого и организаторские способности он поставил на службу отечественному кредитно-финансовому делу, заложив научно-теоретический и организационно-методический фундамент деятельности Государственного банка Российской империи (1860-1917), российских акционерных коммерческих банков, кредитных товариществ, а также обществ взаимного кредита, инициатором создания которых в России он являлся.

Будущий главный банкир Российской империи родился и вырос в многодетной семье директора Особой канцелярии по кредитной части Министерства финансов, сенатора Ивана Ивановича Ламанского (1793-1879). Сделавшему блистательную карьеру и получившему потомственное дворянство исключительно благодаря личным деловым качествам Ламанскому-старшему явно повезло с сыновьями. Все они стали людьми известными, причем не только в России, но и в Европе. Еще при жизни родителя в европейской науке засияло имя одного из младших сыновей, В. И. Ламанского (1833-1914), видного историка-слависта, впоследствии академика. В историю теоретической физики вошел С. И. Ламанский (1841-1900), ученик Г. Гельмгольца, автор работ по флуоресценции. Рано умерший Я. И. Ламанский (1822-1850) являлся директором С.-Петербургского Технологического института.
 
Но лишь один из сыновей сенатора – Евгений Иванович пошел по отцовской части, стал финансистом. Именно ему отец передал свои высокие профессиональные знания, любовь к экономическим наукам, без которых, как он искренне считал, невозможен материальный и духовный прогресс общества, становление великой России.
Евгений, как и дети многих столичных чиновников, получил хорошее домашнее воспитание, учился во второй Петербургской гимназии. В начале 1840 года из V гимназического класса поступил в знаменитый Царскосельский лицей, где еще все дышало памятью о первых воспитанников, самым ярким из которых был гениальный Пушкин. Примечательно, что казенное место в лицее (вакансию) для будущего главного банкира империи в Царскосельском лицее освободил завершивший в том же году обучение будущий министр финансов М.Х. Рейтерн. В одно время с Ламанским в лицее учились М.Е. Салтыков-Щедрин и многие видные деятели отечественной науки и культуры.

Поступив в лицей, 15-летний Е. Ламанский попал в особую духовно-нравственную атмосферу, которую не имело ни одно привилегированное учебное заведение России. Эта атмосфера, утвердившаяся в лицее со времен А.С. Пушкина, формировала юношеские характеры, наполняла их идеями человеколюбия и патриотизма, формировала душевное благородство, целостность натуры. Эти качества у многих воспитанников лицея сохранялись на протяжении всей жизни. Не был исключением в этом смысле и Ламанский – «типичный Царскосельский лицеист».
 
«Крупная и оригинальная его личность, вспоминал впоследствии один из сотрудников Ламанского Ф.А. Юргенс, - не приспособлялась к обстановке, но давала тон той среде, в которой приходилось вращаться и действовать. Это был сильный характер и отличался приветливостью, терпимостью к разным мнениям, которые спокойно выслушивал, с равным вниманием, кем бы ни были произносимы, и выделялся вообще симпатичным обращением. <…> Обаятельное его обращение со своими подчиненными, как будто с близкими друзьями, способствовало тому, что служащие старались наилучшим образом исполнять предначертания выдающегося управляющего Банком, который хорошо изучил вопрос денежного обращения и банковых операций, и установил их в Гос[ударственном] банке на научных и серьезных основаниях».

Исторические и экономические науки, которые увлекли Ламанского с первых лет его учебы в лицее, были здесь в большом почете. Во времена Ламанского всеобщую и российскую историю в лицее преподавал И.П. Шульгин, а статистику и политическую экономию И. А. Ивановский, интересные ученые и талантливые педагоги.

Ламанский, как и многие его сверстники лицеисты активно увлекался молодой финансовой наукой, зародившейся в Европе в конце XVIII столетия. В студенческих компаниях активно обсуждались проблемы государственных доходов и расходов, теория налогов, блестяще изложенная еще в 1818 году декабристом Н.И. Тургеневым в «Опыте теории налогов». Интерес к экономическим наукам для Ламанского и лицеистов его поколения не был случайным, продиктованным возможным карьерным ростом после окончания лицея. Он был тесно связан с экономической жизнью страны, развитием ее производительных сил. В эти годы в России наблюдались признаки серьезного экономического оживления. Страна вступила в эпоху промышленного переворота, символизировавшего собой закат старой феодальной эры и начало бурного индустриального развития.

Интерес к финансовой науке определил дальнейшую судьбу Ламанского. После окончания лицея он служит в Департаменте государственной экономии Государственной канцелярии, позднее – в финансовом ведомстве. Параллельно Ламанский принимает деятельное участие в работе Императорского русского географического общества, где вскоре становится секретарем отделения статистики. В 1854 году под его редакцией выходит второй том статистического сборника общества, в котором молодой автор публикует свои статьи – исторический очерк денежного обращения в России с 1650 по 1817 год и статистический обзор операций дарственных кредитных установлений с 1817 по 1852 год, написанные на большом фактическом материале. За свои исследования Ламанский получает от Географического общества премию В.А.Жуковского и избирается членом-корреспондентом Императорской академии наук.
В конце 1856 года Географическое общество командирует молодого талантливого ученого за границу, где наряду с установлением контактов общества с научными учреждениями Ламанский активно изучает организацию кредитных учреждений. Итогом этого изучения становится обширная научная статья «Современное положение кредитных учреждений в Европе и Америке и отношение их к промышленным предприятиям», опубликованная в 1857 году в журнале «Русский вестник». В этой работе Ламанский проявил себя как зрелый исследователь, тонкий наблюдатель процессов экономического развития и движущих сил прогресса, борец с антинаучными представлении о мнимой самобытности России, носители которых утверждали о возможности подъема народного благосостояния без предварительного промышленного развития страны.
 
Публикация в «Русском вестнике» сразу же ставит Ламанского в один ряд с ведущими отечественными специалистами в области кредитно-финансовых отношений. В конце 50-х годов он принимает активное участие в работе комиссии для пересмотра вопроса о банках, где тесно сходится с такими известными учеными и практиками, как И.К. Бабст, В.П. Безобразов, Н.Х. Бунге, И.В. Вернадский, Ю.А. Гагемейстер.

Потерпев сокрушительное поражение в русско-турецкой войне 1853-1856 годов, Россия в самом ее финале вступила в первый в своей экономической истории циклический подъем, который характеризовался резким ростом предпринимательской активности населения, широким созданием акционерных предприятий. Однако грюндерский ажиотаж сопровождался массовым отливом вкладов со счетов государственных банков. Если в 1857 году сумма затребованных вкладов превысила вложения на 11 млн. рублей, то в 1858 году этот разрыв составил 52 млн. рублей, а в 1859 году – 104 млн. рублей.

В этой непростой обстановке правительство пошло на решительные шаги. Старая кредитная система стала круто ломаться. 31 мая 1860 года был ликвидирован Государственный коммерческий банк, место которого должен был занять вновь организованный Государственный банк. Тогда же был ликвидирован и Государственный заемный банк. Дела его сначала были переданы Петербургской сохранной казне, а с ее ликвидацией в Государственный банк.

Ликвидация монопольных казенных банков обострила вопрос: что же должна представлять из себя реформированная банковская сеть? К разработке этого вопроса правительство обращалось и раньше, однако в течение нескольких лет этот вопрос оказался повисшем в воздухе. Определить более четкие перспективы развития кредитно-финансовой системы России был призван своеобразный «мозговой центр», сформировавшийся под сводами Министерства финансов благодаря усилиям министра финансов, прогрессивного реформатора А.М. Княжевича и его преемника на этом посту М.Х. Рейтерна.
 
Министерский «мозговой центр» принял активное участие в разработке многих принципиально важных для отечественной кредитно-финансовой системы документов. При его активном участии в 1859 году был подготовлен доклад министра финансов императору Александру II, в котором признавалась несостоятельность существовавших в России кредитных учреждений и необходимость их преобразования. Основным автором судьбаносного для отечественной банковской системы доклада являлся В.И. Ламанский, занимавший в то время ответственную должность старшего директора государственного Коммерческого банка.

Вместе с другими молодыми реформаторами Ламанский принял деятельное участие в работе утвержденной Александром II Комиссии для устройства земских (земельных) банков. Комиссия рекомендовала правительству коренным образом перестроить государственную банковскую политику, используя при этом лучший зарубежный опыт.
Либеральная концепция развития кредитных учреждений, хотя и не была принята в полном объеме, стала методологической основой банковской реформы начала 1860-х годов и многих последующих преобразований в кредитной сфере, способствовала широкому разнообразию кредитного обращения в стране, интенсивность которого постоянно возрастала.
 
В 1860 году, с учреждение Государственного банка Российской империи, Ламанский был назначен товарищем (заместителем) управляющего банком, а когда в 1867 году управляющий банком барон А.Л. Штиглиц ушел в отставку занял место управляющего В этой должности он проработал почти 15 лет, до июля 1881 года. С первых дней своей работы в Государственном банке Е.И. Ламанский проявлял инициативу и творчество во всех вопросах его деятельности. Как свидетельствуют «Воспоминания» Ламанского он являлся главным разработчиком проекта устава банка , многих других документов, инструкций и циркуляров, на основе которых формировалась новая отечественная кредитная система. Как куратор внутреннего распорядка банка, Ламанский стремился вводить в его стенах, как он сам выражался, «европейские нравы». Весьма удачно была организована работа низших банковских служащих (счетчиков и др.). Ее постановка осуществлялась на артельных началах. «Артельщики», отвечая друг за друга, сами принимали в свою среду новых членов. Это освобождало банковскую администрацию от необходимости подбирать сотрудников для замещения многих сотен второстепенных, но требовавших безусловной честности и добросовестности должностей.

Именно Ламанским первым в России было внедрено чековое обращение, уже оправдавшее себя в зарубежных банках, а также разработана не применявшаяся до этого в банковской практике система оперативного снабжения местных контор Государственного банка кредитными билетами. Для этой цели в каждом учреждении банка, кроме оборотной кассы, был установлен особый запас кредитных билетов. В случае острой нужды в кредитных билетах, местные конторы, с разрешения управляющего Государственным банком, пополняли оборотные кассы из этих резервов, не прибегая к услугам других региональных контор, где кредитные билеты имелись в избытке. Одновременно с этим по телеграфному распоряжению управляющего банком, конторы, имевшие в оборотных кассах избыточное количество денежных знаков, переводили их в резервный фонд.

Благодаря нововведению, отпала необходимость сложной процедуры по пересылке кредитных билетов из одной кассы в другую. При этом строго сохранялось общее количество находящихся в обращении денежных знаков, был установлен эффективный контроль за сохранностью резервных средств, их целевым использованием.
По предложению Ламанского был изменен порядок выпуска кредитных билетов. В дореформенный период бумажные денежные знаки выпускались Экспедицией кредитных билетов, подчиненный непосредственно министру финансов. Находившиеся при этом в народном обращении кредитные билеты не имели никакого соотношения с балансом Коммерческого банка. С учреждением Государственного банка Экспедиция государственных кредитных билетов была присоединена к банку. На банк перешли вместе с тем и все обязанности экспедиции по выпуску и обмену кредитных билетов. «Практическое последствие этой меры, - писал Ламанский, - заключалось в том, что выпуски кредитных билетов для надобностей казны должны были производиться не Государственным казначейством, а Государственным банком, заносившим соответствующую сумму долгом Государственного казначейства. Министерство финансов становилось как бы заинтересованным в скорейшем погашении выпущенных для государственных надобностей кредитных билетов, дабы уменьшить свой долг Государственному банку. Одновременно с этим представленная банку привилегия хранить на текущем счету все свободные суммы Государственного казначейства значительно облегчила перевод денежных средств из одного казначейства в другое, устранив необходимость широко прежде применявшейся пересылки кредитных билетов на подводах».

Являясь главным банкиром страны, Ламанский проделал колоссальную работу по становлению и развитию в России цивилизованной банковской системы, которая по своему уровню не только не уступала западноевропейским аналогам, но и в некоторых вопросах их превосходила.
 
Если в период руководства Государственным банком бароном А.Л. Штиглицем основные усилия его сотрудников были направлены на устранение последствий ликвидации дореформенной банковской системы, то в период Ламанского банк переключается на активную созидательную деятельность, регламентацию и регулирование новой кредитной системы, адекватной происходившим в стране процессам хозяйственного развития.

Большое внимание в эти годы Ламанский уделял расширению сети местных отделений Государственного банка, оказанию конкретной помощи в становлении и развитии частных коммерческих банков. Если в 1860 году таких отделений было всего 8, то в 1880-х годах их число выросло до 80.

Государственный банк в этих условиях становится не просто «банком банков», а главным инструментом государственной кредитной политики, посредником в отношениях между частными кредитными учреждениями и правительством, ходатаем за интересы коммерческих банков, часто бравшим на себя реализацию их обязательств.
 
Для укрепления частного банковского сектора на отечественном денежном рынке правительство принимает конкретные меры оказания ему всесторонней помощи. В этих целях Государственным банком по инициативе Ламанского были открыты специальные текущие счета частным банкам под залог процентных бумаг. Им предоставлялись дешевый правительственный кредит, а также ряд специальных льгот, связанных, в частности, с освобождением от всех налогов, кроме гильдейского сбора.
 
«Операция по переучету и перезалогу, к которой всегда прибегали частные банки, - писал В.А Мукосеев, - служила цепью, связывающей судьбу частного кредитного учреждения с Государственным банком. В моменты спекулятивного увлечения частные банки, являясь очагом всякого грюндерства, черпали средства и получали помощь от Государственного банка, который не чинил им в этом отношении никаких препятствий. В моменты паник и замедлений биржевого пульса, когда остывала ажиотажная горячка, частные банки становились под покровительство и защиту Государственного…».
 
Во многом благодаря усилиям Ламанского для «выращивания» акционерных коммерческих банков в стране были созданы поистине «тепличные условия». В этих условиях к началу 1880-х годов обороты коммерческих банков стали превышать оборот Государственного банка. С этого времени акционерные банки начинают предпринимать первые шаги в области промышленного кредита и финансирования промышленности.
 
Для укрепления своего экономического положения, особенно в неблагоприятные периоды развития, коммерческие банки нередко приглашали в качестве управляющих известных финансистов и политэкономов. Особым авторитетом в банковской среде пользовался управляющий Государственным банком Ламанский, совмещавший в одном лице представителя высшей финансовой администрации и крупного ученого.

Приглашенный в 1876 году возглавить правление Волжско-Камского банка он блестяще справился с кризисной ситуацией и вывел банк в число лидеров кредитного рынка.
Когда частные банки терпели крах, государство немедленно приходило на помощь, смягчая ситуацию различными защитными мерами. Характерный случай произошел с рухнувшим в 1875 году Московским коммерческим ссудным банком. Вступив в деловые связи с сомнительным по своей репутации немецким Торговым домом Г. Струсберга и предоставив ему кредит в размере свыше 7 млн. рублей, ссудный банк не позаботился о создании надежных гарантий возврата кредита и был наказан заемщиком. Эта рискованная операция, значительно превышавшая средства самого ссудного банка, и привела его к финансовому краху. Министр финансов М.Х. Рейтерн, проявлявший в подобных вопросах разумную осторожность, по совету Е.И. Ламанского отказал банку в правительственной ссуде в 4 млн. рублей, однако сделал все необходимое, чтобы значительно ослабить смятение на российском финансовом рынке и не допустить полной дискредитации частного коммерческого кредита.
 
Для предотвращения возможной паники среди вкладчиков акционерных банков последним были предоставлены дополнительные (экстренные) кредиты Государственного банка. Государственный банк совместно с Министерством финансов разработал особый порядок ликвидации обанкротившегося банка, чем также значительно ослабил накал возникших страстей. Московская контора Государственного банка получила разрешение принимать к учету до 9-ти месяцев по низкому проценту вкладные билеты Коммерческого ссудного банка. Благодаря принятым мерам обанкротившийся банк был ликвидирован с минимальными потерями для вкладчиков.

Банковская система России была, таким образом, весьма своеобразной, не похожей на ту, которая действовала в странах Западной Европы, где развитие банковского сектора совершалось на почве борьбы за первенство на денежном рынке. У отечественной системы были как свои плюсы, так и свои минусы, определявшиеся спецификой экономического и социально-политического развития страны, ее историческими традициями (в частности, традициями «сильного государства»), ограниченностью денежного рынка, необходимостью форсирования экономического роста для ликвидации разрыва с цивилизованным Западом.

Государственный патернализм устранял возможную конкуренцию банков между собой. Вся их деятельность ставилась в известную зависимость от правительственного усмотрения. Открывая или закрывая банковские кредиты, правительство могло направлять и корректировать частную банковскую деятельность и так зависимую от центрального органа кредита – Государственного банка. Однако эти меры Ламанский считал временными, преходящими, необходимыми лишь до тех пор, пока акционерные коммерческие банки становились на ноги, обретали опыт кредитной деятельности.
Ламанский являлся ведущим разработчиком проекта закона 31 мая 1872 года о порядке учреждения частных кредитных установлений, на основании которого в России был фактически введен типовой устав коммерческих банков. Предписывалось обязательная публикация ежемесячной отчетности банковских учреждений не только в местной, как это было раньше, но и в официальных изданиях финансового ведомства, в частности в «Указателе правительственных распоряжений по Министерству финансов». Для этих целей в «Указателе» появилось с 1885 года специальное приложение – «Балансы частных кредитных учреждений».

Закон значительно облегчил порядок учреждения акционерных коммерческих банков, предоставив Министерству финансов непосредственное право утверждать уставы банков с акционерным капиталом до 5 млн. рублей. В соответствии с законом 1872 года были сделаны важнейшие шаги по унификации банковской отчетности, что значительно облегчало как деятельность самих банковских учреждений, так и государственный контроль за этой деятельностью. Министру финансов вменялось в обязанность установить для публикуемой кредитными учреждениями балансовой отчетности обязательную типовую форму, «с тем, чтобы каждый род производимых, согласно их уставам, операций показывался в балансах отдельными итогами».
 
В течение 1872 года проект обязательной формы для публикуемых ежемесячных балансов был разработан и в перовой половине следующего года направлен во все банки для предварительного заключения. На состоявшемся в конце ноября 1873 года в Петербурге по инициативе Ламанского первом съезде представителей коммерческих банков был рассмотрен как министерский проект балансовой отчетности, так и замечания и предложения к проекту, представленные банками. После постатейного обсуждения проект баланса был принят съездом с определенными поправками и возвращен в Министерство финансов. Вскоре проект получил законную силу, и с 1874 года российские банки стали переходить на единую форму балансовых счетов. Большая работа в этой связи была проделана общественным органом – Комитетом съездов акционерных коммерческих банков, не только оказавшим практическую помощь многим банкам при переходе на унифицированные счета, но и регулярно составлявшим статистические публикации по финансовой отчетности банков. Подобной практики не знали многие передовые западные страны.

Говоря о том, что либеральная программа развития кредитно-финансового дела в стране была принята и осуществлена лишь частично, важно иметь в виду ту общую политическую атмосферу, которая царила в пореформенной России. Инициативная деятельность либеральных реформаторов постоянно наталкивалась на упорное сопротивление консервативной части правительственной бюрократии и столичной профессуры, сторонников «самобытного пути» развития России, ее экономики и финансов.
 
Если единственным оружием реформаторов являлась неумолимая логика экономического прогресса, то их оппоненты из консервативного лагеря не брезговали ни чем. Отстаивая идею «командного государства», противники прогрессивных преобразований активно выступали против якобы «чуждых и непонятных» русскому народу западноевропейских экономических институтов. Они постоянно упрекали либералов, в том числе и Ламанского, в предательстве национальных интересов, в слепом копировании западного опыта, якобы приведшего ведущие европейские страны к физической и нравственной деградации. Одним из главных рупоров этих сил являлся открытый в 1872 году в Петербурге князем В.П.Мещерским еженедельник (газета-журнал) «Гражданин», печально знаменитый своим откровенным шовинизмом и проповедью монархических порядков.

Заслуга Ламанского состояла не только в том, что на развитие банковской системы обратило внимание российское правительство, но и в том, что к вопросам кредитно-финансовой политики стал все активнее подключаться предпринимательский корпус. Свидетельством заинтересованного внимания российских промышленников и предпринимателей к кредитно-финансовым проблемам явился проходивший в 1870 году в Петербурге первый Всероссийский промышленный съезд. По инициативе Ламанского на съезде работало специальное отделение, которое рассматривало вопрос о банках. Председателем его был избран член Государственного совета Г.П. Неболсин, а его заместителем профессор И.В. Вернадский, являвшийся одновременно руководителем одного из крупнейших отделений Государственного банка – Харьковского. Одним из центральных вопросов съезда являлся  вопрос о том, «в какой мере учрежденные в последнее время в большом числе банки удовлетворяют потребности в оборотном капитале, и какие формы кредита представляются для того наиболее необходимыми и целесообразными». При этом высказывались пожелания предоставить возможно более благоприятные условия для широкого развития негосударственных банковских учреждений, поскольку именно благодаря их деятельности, как показывал зарубежный опыт, обусловливаются успехи, как торговли, так и фабрично-заводской промышленности.

Жизненная сила заложенных Ламанским принципов функционирования отечественной кредитной системы хорошо проявилась как в период промышленного подъема 1890-х годов, так и в годы наступившего затем экономического кризиса, из которого российские банки вышли окрепшими и обогащенными новым опытом.

Литература

Ламанский Е.И. Воспоминания 1840-1890 гг. Пенза: Редакция журнала «Земство», 1995.
Ламанский Е.И. Исторический очерк денежного обращения в России в 1650-1817 гг. // Сборник статистических сведений о России, издаваемых статистическим отделением Императорского русского географического общества. Кн. II. / Под ред. Е.И.Ламанского. СПб., 1854.
Ламанский Е.И. Общества взаимного кредита. СПб., 1863.
Ламанский Е.И. Современное положение кредитных учреждений в Европе и Америке и отношение их к промышленным предприятиям // Русский вестник. 1857. № 1. С. 273-310.
Ламанский Е.И. Статистический обзор операций государственных кредитных установлений с 1817 года до настоящего времени. СПб., 1854.
Калинина Н.Н. Становление и развитие кредитно-финансового дела в России. М.: МПА, 2002.
Левин И.И. Акционерные коммерческие банки в России. Т.1. Пг., 1917.
Тебиев Б.К. Экономический либерализм в России XIX века и критика социалистических экономических учений. М.: МПА, 2001.
Юргенс Ф.А. Воспоминания об Евгении Ламанском в связи с деятельностью Государственного банка. СПб., 1903.



НИКОЛАЙ СЕМЕНОВИЧ МОРДВИНОВ
(1754-1845)

В истории русской экономической мысли первой половины ХIХ века графу Николаю Семеновичу Мордвинову принадлежит особое почетное место. Он по праву считается одним из первых пропагандистов в России идей Адама Смита и создателей национальной системы политической экономии.

Воспетый Пушкиным в стихотворении 1827 года как бесстрашный воин и ученый-экономист, «один, на рамена поднявши мощный груз», «зорко бодрствующий над царскою казною», Мордвинов действительно обладал многими достоинствами подлинного российского патриота. Человек яркого гражданского темперамента Мордвинов, по оценкам современников, «кипел проектами», «был нашим Сократом, Катоном и Сенекой».
 
Граф Мордвинов был потомственным русским служилым дворянином, военным моряком и сыном моряка - адмирала Семена Ивановича Мордвинова, автора трудов по морскому делу и мореходной астрономии. Род же Мордвиновых вел свое начало от Ждана Мордвинова, взятого в 1546 году при Елене Глинской (матери Ивана Грозного) в атаманы от мордвы и получившего поместье в Копорье.
 
В 1774 году двадцатилетний Николай Мордвинов был послан для усовершенствования в морском искусстве в Англию. Проведя здесь три года, юный моряк не только изучал морское дело, но и с огромным любопытством наблюдал за жизнью этой необычной страны, ее политическими и экономическими институтами, познакомился с трудами Адама Смита и моральной философией Иеремии Бентама, оказавшими серьезное влияние на его мировоззрение. Впоследствии Мордвинов лично познакомился с Бентама и вел с ним переписку.

Флотская карьера Мордвинова развивалась с переменным успехом. В молодости благодаря своим блестящим способностям и образованию он активно продвигался по службе, участвовал во второй турецкой войне. Но уже в 1790 году, в следствии размолвки с Г.А. Потемкиным, был вынужден оставить службу. В 1792 году Мордвинов занял должность председателя Черноморского адмиралтейского правления, но при Павле I был предан суду и отправлен в отставку.
 
С воцарением Александра I Мордвинов вошел в состав Адмиралтейской коллегии. Молодой император, стремившийся следовать преобразовательным идеям Екатерины Великой, обратил внимание на Мордвинова, как на человека исключительно честного и искренне преданного либеральным идеям. Он неоднократно привлекался к составлению важных государственных документов, участвовал в подготовке известного указа о «свободных хлебопашцах». В 1802 году Мордвинов стал первым русским морским министром. Однако на этой должности оставался недолго, уступив место более влиятельному П.В. Чичагову.

Большую роль в жизни Мордвинова сыграла дружба с М.М. Сперанским, выдающимся русским реформатором. Мордвинов являлся ближайшим советником Сперанского при разработке новой системы российских финансов. C учреждением Государственного совета Мордвинов был назначен его членом и председателем департамента государственной экономии. Впоследствии Мордвинов назначался председателем департамента гражданских и духовных дел, являлся членом финансового комитета и комитета министров. В 1823 году он был избран председателем Императорского вольного экономического общества и находился на этом посту до 1840 года, уделяя особое внимание распространению в России агрономических знаний.

Человек независимых суждений Мордвинов был убежден в том, что для достижения высокого уровня развития народного хозяйства России государство должно полностью отказаться от меркантилистических форм регламентации производства, ввести свободную торговлю внутри государства, обеспечить элементарные правовые условия, при которых капиталистические предприятия могли бы беспрепятственно развиваться. Одной из важнейших проблем России Мордвинов считал постепенную (через выкуп) эмансипацию крепостного труда. Он активно выступал против административного произвола, являясь сторонником теории разделения властей. В одном из писем всесильному Аракчееву Мордвинов писал: «Мы не паши, заседающие в Диване, но члены законодательного сословия, где изречения законов строго должны быть соблюдаемы и где частной воле нашей нет места».

Опираясь на идеи политического и  экономического либерализма, Мордвинов выдвинул свои критерии национального благосостояния России, тесно связанные с достижением хозяйственной самостоятельности. «Народ до тех пор не может быть истинно благосостоятельным, - писал он в одной из своих работ, - пока не будет в силах сам собой удовлетворять нуждам своим и просвещенной роскоши».

Вступая в полемику с некоторыми современниками, Мордвинов утверждал, что практическая реализация смитовского принципа свободной торговли призвана закрепить роль России как житницы Западной Европы, как аграрного дополнения индустриально развитых стран и в отличие от некоторых своих оппонентов не видел в этом ничего для России оскорбительного. Единственным критерием, которым он при этом руководствовался, являлось признание того, насколько предлагаемые мероприятия обеспечивают рост экономической мощи России и в какой мере они гарантируют ее хозяйственную и политическую самостоятельность.

Мордвинов одним из первых в России осознал роль и значение кредитных учреждений для общего подъема производительных сил страны и для развития народного благосостояния. Сознавая несовершенство государственной банковской системы и желая ее качественного улучшения, Мордвинов еще в декабре 1801 года представил молодому императору Александру I проект устав принципиально нового не только для России, но и для Европы кредитно-финансового учреждения - Трудопоощрительного банка.

Этот проект являлся непосредственным ответом на изданный 7 августа 1801 года указ императора, в котором объявлялось, что «все изобретения, открытия и предложения, к усовершенствованию земледелия, торговли, промыслов, ремесел и художеств относящиеся», встретят особенную поддержку высшей власти.

Главную задачу проектировавшегося банка Мордвинов видел в том, чтобы «вспомоществовать, поощрять и возбуждать охоту к трудолюбию, яко источнику, из которого проистекает богатство, изобилие, сила и благоденствие народное». Банк был призван кредитовать «общеполезные хозяйственные заведения», в том числе сельские упражнения, художества, ремесла и рукоделия, работы по осушению болот, исправлению и удобрению качества земли, введение новых и лучших образцов земледелия, постройку нужных сельскохозяйственных сооружение, устройство фабрик, сооружение рудокопных и иных приносящих общенародную пользу заводов, распространение рыбных промыслов и т.п.
 
Согласно Уставу Трудопоощрительного банка всякий «желающий сделать какое-нибудь полезное заведение и получить помощь от банка», должен представить в его главное правление план своего начинания с подробным его описанием и сметными расчетами. Принимая во внимание прибыльность и полезность предлагаемого дела, способы его практической реализации, а также ходатайство местного губернатора и «известных в округе дворян», банк должен определить размер возможной помощи просителю капитала. При этом помощь должна была оказываться не единовременно, а постепенно, по мере достижения определенного успеха в реализации намеченного.

Проект банковского Устава предусматривал систему различных льгот заемщикам. В особых случаях, «чтобы шире распространять всякого рода полезные заведения», ссуды могли выдаваться без залога. При этом правление банка было обязано требовать от заемщиков, чтобы на устроенных ими фабриках и «разных художественных заведениях» было организовано обучение соответствующим ремеслам «дабы сим способом могли умножиться в государстве искусные художники».
 
Функции Трудопоощрительного банка не исчерпывались только денежными операциями. Банк должен был стать организационным центром по созданию во всех губерниях вольных трудопоощрительных обществ. Правлению банка Устав предписывал «неусыпно собирать» полные сведения по всем губерниям, уездам и округам  о развитии производств и всяких полезных дел, «дабы во всякое время знать, что в каком краю с удобностию воздвигнуто или заведено быть может». В этих же целях правление банка должно было контактировать с Петербургской академией наук, Вольным экономическим обществом, а также с зарубежными обществами, «учрежденными для сельского хозяйства и художеств». Правление должно было располагать сведениями обо всех новых изобретениях и «стараться те из оных, кои нужны и полезны, вводить в употребление в России». При правлении должны были работать типография, где можно было бы печатать специальные листки с описанием всякого рода изобретений и новшеств, библиотека отечественной и иностранной литературы по вопросам земледелия, промышленности, строительства, кабинеты натуральной истории и истории рукоделий тех провинций, на которые будет распространяться поощрительная деятельность банка, а также специальная команда механиков и других специалистов, способных оказывать конкретную помощь на местах в налаживании какого-либо производства. При банке планировалось создать училище, в котором преподавались бы «наставления в разных искусствах и художествах». Ежегодно 10 стипендиатов банка должны были изучать в Англии и других передовых странах земледелие и виноградарство. Предметом заботы правления являлась также подготовка хороших сельских хозяев из детей-сирот, питомцев воспитательных домов.

Банковский Устав предусматривал широкую систему мер материального поощрения за организацию передовых хозяйств и общественно-полезных работ по повышению плодородия почвы, озеленению, мелиорации, разведение новых продуктивных пород скота, а также за выделку самого тонкого и самого лучшего полотна, самых ровных и тонких ниток и т.д.

К сожалению, проект Трудопоощрительного банка не был поддержан императором и его окружением и оказался по российскому обычаю в долгом ящике. Однако равнодушие верховной власти к проекту Трудопоощрительного банка не остановило Мордвинова. В новых своих сочинениях и проектах он активно ратует за создание прочной материальной базы для индустриального развития страны, расширение круга хозяйствующих дворян, уменьшение налогов на купечество, предоставление права заниматься выгодными винными откупами не только дворянам, но и купцам, о предоставлении права приобретать землю не только дворянам, но и купцам и другим свободным сословиям.

В 1813 году появляется на свет разработанный Мордвиновым проект организации коммерческих частных банков в российских губерниях, изложенный в сочинении «Рассуждение о пользах, могущих последовать от учреждения частных по губерниям банков». Появление этого проекта было непосредственно связано с победой России над наполеоновской Францией, которая, по мысли Мордвинова, открывала перед страной новые перспективы благоденствия и создавала для нее непосредственную возможность «с течением времени вознестись на вышнюю степень народного избытка, просвещения и величия».

В своем «Рассуждении» о частных банках Мордвинов проявил себя как европейски мыслящий экономист, имеющий четкие современные представления о роли и значении финансовой науки и кредитных учреждений для общего хозяйственного развития, повышения народного благосостояния.

Не случайно, что эта работа Мордвинова была переведена впоследствии (1824) на итальянский язык и вызвала живой интерес у многих европейских экономистов. Один из ведущих итальянских политэкономов, издатель знаменитой «Итальянской библиотеки» Мелхиор Жойа посвятил работе Мордвинова пространную рецензию, в которой высоко оценил не только научные заслуги русского экономического мыслителя, но и его патриотическую гражданскую позицию. «Это сочинение, внушенное самой горячей любовью к общественному благу, - писал итальянский экономист, - утвердило г-ну Мордвинову на вечные времена титул ходатая за потомство».

Бытописания всех веков, отмечал в своей работе Мордвинов, свидетельствуют, что благоденствие народов тесно сопряжено с наукой управления деньгами. «Из всех действующих в государственном составе сил, - писал он, - первейшею признать должно денежную». Она творит и умножает изобилие и богатство внутри страны, ограждает страну от внешней опасности. Деньги питают труд, промышленность, науки, крепят и распространяют общественные и другие связи». Деньги изощряют оружие, дают крылья флотам, шествие воителям и песнь победная стяжается златом».

Стремясь доказать своем соотечественникам необходимость создания в стране широкой сети банковских учреждений, Мордвинов дает в своей работе блестящий анализ экономического состояния двух ведущих европейских стран – Англии, где банковская системе достигла значительных успехов в своем развитии и активно работала на экономический прогресс, и Франции, где кредитные учреждения, как и в России, были развиты весьма слабо со всеми вытекающими отсюда последствиями.

В полном соответствии с современными ему экономическими воззрениями на финансы и финансово-кредитную политику Мордвинов определял в своей работе базовые положения для правильного управления государственными доходами и на их фундаменте развивал мысль о необходимости широкого развития в стране банковской сети. Критикуя сложившуюся в России ситуацию, Мордвинов отмечал, что «один существующий в государстве банк не может управлять делами промышленности и торговли всего государства и не может дать денежным оборотам надлежащего движения: скорого, беспрестанного и с величайшими приращениями сопряженного». Чем государство пространнее, тем действие одного банка менее удовлетворяет нуждам и пользам всего народа. Санкт-Петербургский банк едва ли может распространять круг своего действия до жителя Новгородской губернии. Для жителей же Минской, Курской, Пензенской губерний в существенных выгодах он совсем бесполезен, поскольку главные действия банков – это учет векселей и заемных писем, ссуда под товары и прием временных вкладов, которыми банки, «собирая всю праздно лежащую в сундуках монету, все количество оной приводят в движение и рост». «Такие действия, - подчеркивал Мордвинов, - не могут совершаться, как в малых токмо кругах, прилежащих к месту, где банк существует и где может существовать удобность вносить и требовать ежечасно, по желанию, возврата вкладов своих. На пространстве малых токмо кругов могут быть известны степени промышленности и торговли каждого участвующего в оных».
Государство, имеющее один или два банка, доводит до высших степеней всякое ремесло, промышленность и торговлю одного или двух городов, благотворит в полной мере только жителям одной или двух округ; но Санкт-Петербург и Москва не составляют империи Российской. Кроме того, концентрация финансовых средств в столицах пагубна для страны и тем, что «деньги в пространном и многолюдном городе большей частью питают забавы и роскошь, проходят через множество рук праздных или производящих работу бесплодную, ежеминутно исчезающую; идут в руки домашних, для единые пышности содержимых, служителей; употребляются в награду увеселяющих кратковременно чувства, приносятся в обмен блестящих мелочей, не по цене достоинства, но по уважению прихоти, продаваемых в лавках модных прельстительниц, часто чужеземных…. В малых же городах и селах деньги идут непосредственно в руки занимающихся полезною и прибыльною работою, и каждый рубль употреблен на частное и общее благоустройство и обогащение».

По мнению Мордвинова, свой банк должна иметь каждая российская губерния и каждый житель губернии должен участвовать в составлении капитала своего банка из расчета 4 % годовых. Каждый банк, по мысли Мордвинова, должен выпускать свои особые банковские билеты, которые по востребованию должны беспрекословно и немедленно обмениваться на серебро. Количество банковских билетов при этом должно определяться общественными потребностями. Банки должны принимать серебро по весу и пробе, узаконенным царским манифестом 1810 года, и выдавать взамен банковские билеты по количеству полученного чистого серебра. Банки должны контактировать между собой и выдавать по требованию клиентов переводные векселя. Умножение банками денежных оборотов призвано повысить цену ассигнаций, поднять достоинство государственной монеты, ввести в оборот «сокрываемое» серебро, а в конечном итоге привести к возрастанию народного богатства, процветанию ремесел, художеств и торгов.

Весьма любопытна предложенная Мордвиновым схема организации губернских банков. Их начальный капитал должен был складываться из ежегодных отчислений дворянами, имеющими более 40 крепостных душ, определенной суммы с каждой ревизской души в продолжении 16 лет. С разрешения правительства на равном основании банки могут принимать ежегодные в течение 16 лет взносы от казенных и удельных поселян. Все эти суммы должны составить невозвратный капитал банков и на эти вклады банки должны выдавать соответствующие свидетельства. Вкладчики этих невозвратных капиталов получают от банка 4 % годовых. Банки принимают и временные вклады, также из расчета 4 % годовых. Вклады могут приниматься ассигнациями, серебром, а со временем и собственно банковскими билетами. При этом возврат вкладов и выплата процентов должны осуществляться теми же средствами, которыми был сделан вклад.
Наряду со вкладами граждан губернские частные банки могут принимать временные вклады и от государственных казначейств и также из расчета 4 % годовых. Губернские банки должны быть независимыми от правительства и обладать равными правами.

Для составления капиталов, которые могли бы своими процентами искупить и заменить налоги, подати, пошлины и личные повинности, лежащие на земледельцах и ремесленниках, движимом и недвижимом имуществе, на денежных капиталах, на искателе суда и расправы, должен быть установлен «вечный ежегодный взнос с доходов в банки». Он должен начинаться с дохода в 1001 руб., по одной десятой процента в год и повышаться по одной десятой процента на каждую последующую тысячу до 10 000 руб. Лица, получающие доход свыше 10 001 руб., должны вносить по 1 проценту в год.
Собираемый с доходов капитал возрастает процентами, получаемыми банком от своих оборотов. В течение 38 лет этот капитал остается неприкосновенным, после чего банки получают право употребить проценты с десятой части накопленной суммы «на выкуп такого налога, подати, пошлины, повинности или одной из них части, которая в то время признается тягостнейшей, или наиболее ущербляющею народный общий капитал, или препятствующей возрастанию оного». Если же капитал за это время вырастет до такого размера, при котором проценты с него будут достаточны к замене всех налогов, податей, пошлин, судных и расправных поборов и личных повинностей, собираемых внутри империи, излишек суммы обращается на внешнюю безопасность империи и на ее внутреннее благоустройство.
Банки не платят процентов за взносы, получаемые с доходов. Все добровольно приносимые пожертвования приобщаются к получаемому с доходов общественному капиталу.

Функции губернских банков, считал Мордвинов, должны быть весьма разнообразными.
;банки обращают капиталы под учет векселей, заемных писем и под товары;
;банки дают взаймы под залоги недвижимых имений (в том числе и те, которые уже находятся в залоге государственных банков и воспитательных домов) и находящихся в городах застрахованных домов;
;банки принимают под учеты законные свидетельства и денежные обязательства с прописанным сроком уплаты и обозначенным местом получения денег;
;банки дают ссуду под залоги недвижимых имений и в других губерниях, в том случае, если в своей губернии просящие займов не могут получить необходимой суммы.

За получаемые от банков ссуды заемщики выплачивают по 6% годовых, вносят по истечении каждых 4 месяцев по 2 %. За деньги, обращаемые под учеты векселей, заемных писем, законных свидетельств, под товары и всякого рода кратковременные ссуды, банки получают 0,5 % в месяц.

Все банковские вклады должны были тщательно различаться по краткости или долговременности сроков их банковской зависимости. Краткосрочные вклады должны выдаваться только под учеты векселей, заемных писем, законных свидетельств и в ссуду под товары. Сиротские деньги, «вносимые до совершенного возраста малолетних» и другие долгосрочные капиталы должны приниматься под учет долгосрочных обязательств и законных свидетельств.

В проекте губернских банков Мордвинов обстоятельно описал не только порядок учреждения кредита для городских и сельских жителей, но и формы взаимоотношений банков с государственным казначейством, основы банковского делопроизводства и отчетности, структуру управления. К сожалению, этот огромный труд, способный произвести подлинную революцию в отечественном банковском деле, также остался по существо невостребованным. Аналогичная судьба постигла и еще один проект Мордвинова, с которым он выступил в 1815 году. Он касался создания в России особого учреждения для погашения ассигнаций – банка погашения, необходимость в котором ощущалась в связи с непомерной эмиссией ассигнаций.
 
Мордвинов был близок со многими декабристами, прочившими его, наряду с М.М. Сперанским, в состав временного правительства будущей свободной России.

Литература
Мордвинов Н.С. Некоторые соображения по предмету мануфактур в России и о тарифе. 3-е изд. СПб., 1833.
Мордвинов Н.С. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1945.
Иконников В.С. Граф Н.С. Мордвинов.  СПб., 1873.
Калинина Н.Н. Становление и развитие кредитно-финансового дела в России. ХVIII - начало ХХ в. – М.: МПА, 2002.
Павлов В.А. Экономическая наука России ХIХ – начала ХХ в. Этапы и основные направления развития. – М.: РЭА им. Г.В. Плеханова, 2000.
Тебиев Б.К. Экономический либерализм в России ХIХ века и критика социалистических экономических учений. – М.: МПА, 2001.

;


ПЕТР БЕРНГАРДОВИЧ СТРУВЕ
(1870-1944)

Яркий философ, социально-экономический мыслитель, политический публицист и убежденный патриот России Петр Бернгардович Струве в течение многих лет характеризовался в отечественной литературе лишь как «легальный марксист» и ревизионист, отчаянный противник советской власти и социализма. Сегодня, в условиях духовного возрождения страны, обращение к Струве и его идеям является важным не только с точки зрения установления исторической правды, но и с точки зрения реального воплощения этих идей в практику нашей повседневной жизни.

Струве родился в Перми в семье чиновника. Его отец Б. В. Струве служил в Восточной Сибири под началом графа М.Н. Муравьева, затем был астраханским и пермским губернатором. Струве принадлежали к старинному немецкому дворянскому роду, внесенному в родословную книгу Полтавской губернии, и слыли далекими от политики, но близкими к науке и просвещению либералами и консерваторами. Наиболее известным представителем рода являлся выдающийся астроном, основатель Пулковской обсерватории В.Я. Струве (1793-1864), дед ученого-экономиста.
 
Вопреки семейным традициям уже в петербургской гимназии Петр Струве стал проявлять интерес к острым социальным и политическим вопросам, философским спорам. Здесь он испытал на себе сначала влияние поздних славянофилов (И.С. Аксаков), затем прозападных либералов (К.К. Арсеньев). В 1888 году, прочитав книгу Р. Майера «Освободительная борьба четвертого сословия», Струве признал себя социалистом.

В 1889 году, после окончания гимназии, Струве поступает на физико-математический факультет Петербургского университета, но через год переводится на юридический факультет, где наряду с другими предметами изучалась и политическая экономия. Затем было время учебы в Грацком университете (Австро-Венгрия), где Струве слушал лекции и участвовал в семинарах известного социолога и юриста Л. Гумиловича. Итогом зарубежной поездки стали не только новые знания, но и статьи для «Вестника Европы» – «Австрийское крестьянство и его бытописатель» и «Немцы в Австрии и крестьянство». В 1895 году Струве окончил университет с дипломом 1-го разряда.
В университетские годы у Струве проявился не только научный, но и яркий публицистический талант, который он направил на пропаганду прогрессивных общественных идей и критику народнического мировоззрения, уводившего общественную мысль от правильного восприятия происходивших в России социально-экономических процессов. Широкую известность в либерально-демократических кругах Струве принесло составленное им от имени земской депутации открытое письмо Николаю II, в котором содержалось предупреждение о революционных последствиях отказа самодержавия от политических и социальных реформ.
 
Для объективного понимания приверженности молодого Струве и его единомышленников марксизму важное значение имеет сделанное много лет спустя признание о том, что то течение общественной мысли, которое получило название «легальный марксизм», родилось не из книг, и не под влиянием деятельности плехановской группы «Освобождение труда», а из непосредственных жизненных впечатлений. Особенно большое воздействие на Струве и его современников произвел вызванный неурожаем 1891 года голод в России. «Из впечатлений этого года, - вспоминал Струве, - родилась новая теория русского социального и главное экономического развития. В отличие от народнической и либеральной теорий, эта теория (мой «легальный марксизм») утверждала, что тяжелое положение народа не было следствием ни крестьянского безземелия, ни ошибок правительственной политики. «Марксистский» тезис был совсем иной, он говорил, что корень зла вообще, и опустошающих Россию периодических неурожаев в частности, лежит в общей экономической и культурной отсталости страны. Мы полностью восприняли идею, когда-то примененную Марксом к Германии, а именно – что мы страдает не от развития капитализма, а от недостаточного его развития».

По собственному признанию Струве, несмотря на свою приверженность социалистическим и революционным идеям он еще в юные годы начал сознавать свою связь «с жизненной и влиятельной традицией в экономической политике государства». «…Созревание наших идей в начале 90-х годов, - писал Струве, - совпало с апогеем чрезвычайно умного и мощного русского «протекционизма», апостолом которого являлся русский химик Менделеев, автор не только «периодической системы», но русского таможенного устава 1891 года…».

Уже первая крупная экономическая работа Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России» (1894), посвященная в основном характеристике хозяйственной жизни русской деревни, выдвинула его в ряд ведущих молодых российских экономистов. Интерес к аграрной проблематике сформировался у Струве под влиянием работ его старшего современника, ныне совершенно забытого русского экономиста-аграрника Александра Ивановича Скворцова (1848-1914), профессора Сельскохозяйственного института в Новой Александрии (ныне – польский город Пулавы – Авт.). «Полуагрономическая» диссертация Скворцова «Влияние парового транспорта на сельское хозяйство» произвела на Струве-студента не меньшее воздействие, чем «Капитал» Маркса. Эта работа, которую Струве считал классической и называл «украшением русской экономической литературы», была направлена своим острием против общинного землевладения. Содержавшиеся в ней положения и выводы во многом предвосхитили аграрную реформу П.А. Столыпина.

Проявляя яркое полемическое мастерство и прекрасное знание экономической и социальной жизни деревни, Струве своими «Критическими заметками» нанес существенный удар по позициям народников, упорно идеализировавших натуральное хозяйство и примитивную экономическую самостоятельность и самобытность России.
Рассматривая исторический процесс, как смену экономических форм, а промышленный капитализм, как неизбежную ступень развития, Струве утверждал, что эту фазу должна пережить и Россия. В работе было убедительно доказано, что хозяйственные условия России ХIХ века представляют собой ни что иное, как картину развивающегося капитализма.

При современных хозяйственных условиях, подчеркивал Струве, капитализм становится все более общим явлением. В сферу товарного обращения вовлекается и земледелие, что видно и на примере России. Раз страна стала на путь товарного капиталистического производства, весь ее культурный, политический и экономический прогресс зависит от дальнейших успехов на этом пути.

Создавая массовое обобществленное производство, капитализм не может мириться с беспорядочным, чисто индивидуалистическим распределением и потреблением, объективно выдвигая народнохозяйственные принципы, отрицающие его частнохозяйственную природу.

Внешние условия, в которые современный промышленный капитализм ставит трудящиеся массы, развивает в них чувство активности, политический смысл, способность к коллективному действию и тем подготовляет их к той роли, которую им, по объективному ходу материального процесса, суждено играть в эволюции капиталистического строя. Психический облик трудящихся при натуральном земледельческом хозяйстве и децентрализованном производстве носит прямо противоположный характер.

Кризис русского крестьянского хозяйства, обострившийся в конце ХIХ века, Струве объяснял, прежде всего, ростом населения, не сопровождавшимся соответствующим прогрессом сельскохозяйственного производства. Выход из этого положения заключался, по его мнению, в преобразовании всего народного хозяйства в направлении дальнейшего развития общественного разделения труда, результатом чего явится, с одной стороны, подъем производительности сельского хозяйства, с другой стороны, - прогресс крупной обрабатывающей промышленности.

Бедность массы русского населения есть в гораздо большей мере историческое наследие натурального хозяйства, чем продукт капиталистического развития. Прогрессивное развитие земледелия на почве менового хозяйства создаст рынок, опираясь на который будет развиваться русский промышленный капитализм. Рынок этот, по мере экономического и общекультурного развития страны и связанного с ним вытеснения натурального хозяйства, может неопределенно расти. В этом отношении капитализм в России находится в более благоприятных условиях, чем в других странах. Культурный прогресс России тесно связан с развитием общественного разделения труда, с развитием капитализма.

В этой связи единственно рациональная государственная политика может состоять в расчистке почвы для этого прогресса и смягчении социальных его последствий. Только такая политика и возможна для современного государства. Таким образом, резюмировал Струве, капитализм есть не только зло, но и могущественный фактор культурного прогресса. Вся современная материальная и духовная культура тесно связана с капитализмом, она выросла или вместе с ним, или на его почве. Он призывал современников признать национальную некультурность и идти на выучку к капитализму.

В дальнейших своих экономических работах Струве выдвинул программу коренного обновления политической экономии на основе эмпиризма и последовательно ее осуществлял, разрабатывая одновременно свое учение о хозяйствовании.
Исследование Струве сыграло важную роль в обосновании несостоятельности социально-экономической доктрины российских народников. Вместе с тем оно выявило своеобразия понимания автором ряда принципиальных положений учения К. Маркса. Объявляя себя в те годы марксистом, Струве в тоже время признал марксову теорию экономического материализма философски не обоснованной и фактически не проверенной.
 
Уже в ближайшие годы эта критика марксизма была расширена и углублена за счет анализа других важнейших положений теории научного социализма. Предприняв попытку найти философское обоснование экономического материализма в критической теории познания, Струве вскоре убедился в противоречии между социологической и экономической формулами Маркса, отказался от его теории трудовой ценности, отверг фатальную необходимость падения капитализма в силу «естественных законов экономики» и признал в «социальных противоречиях» движущую силу общественных преобразований.

В отличие от Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова и некоторых других бывших «легальных марксистов», осуждавших, прежде всего, нравственную порочность теории Маркса, Струве делает акцент на критике научной несостоятельности марксистской социальной теории, вскрывая противоречие между присутствующими в марксизме элементами научности и его революционной программой.

В одной из работ 1899 года, критикуя теорию социального развития Маркса, Струве назвал его учение «психологически несостоятельным», а положение о диктатуре пролетариата – «сущей нелепостью». Развитие капитализма, отмечал Струве, ведет не к обострению, как полагал Маркс, а к сглаживанию противоречий между трудом и капиталом, весь же процесс социально-экономического развития – это процесс постепенного взаимоприспособления хозяйства и права.

Впоследствии Струве неоднократно возвращался к анализу марксистской теории социального развития, В этом отношении примечательна работа «Марксовская теория социального развития» (1905). В ней Струве отмечал три группы фактов, которые легли в основу учения Маркса о развитии современного общества:

1.Развитие производительных сил общества в продолжение капиталистической эры при господстве буржуазии и в форме анархического хозяйства конкуренции – теория обобществления и концентрации производства и теория производительной анархии в капиталистическом обществе.
2.Прогрессирующее социальное угнетение низших классов народа и разложение средних классов с течением капиталистического развития – теория обнищания и теория экспроприации мелких капиталистов крупными.
3.Выступление революционного пролетариата. Пролетарски-революционное движение находит свое идейное выражение в коммунизме - теории социалистической миссии пролетариата, созданного капиталистическим развитием и растущего с ростом последнего. Пролетариат нищает, но достигает в то же время той социальной и политической зрелости, которая делает его способным ниспровергнуть активной классовой борьбой капиталистическую систему и поставить на ее место социалистическую.
 
Эти три основных факта, отмечал Струве, были поставлены Марксом в связь друг с другом и разработаны в виде теории социального развития. Все три усвоенные Марксом комплекса фактов – тенденции развития, - отвлекаясь от их определенного социалистического толкования, были заимствованы из реальной жизни. Поскольку теория была вполне реалистична и не зависима от всякой чисто мысленным путем построенной схемы.

Данное Марксом социалистическое толкование (теория социального развития или теория развития к социализму) отмеченных выше тенденций сводилось к следующему. Социализм обозначает собою обобществление производства на основе общественной собственности на орудия производства и уничтожение всех форм классового господства. Объективное обобществление будет выполнено, так учит теория, благодаря развитию производительных сил и отношений производства. Анархический характер конкурентного хозяйства будет несовместим с обобществленным производством. Путем обнищания народных масс и низвержения средних классов в полчища пролетариата, с одной стороны, благодаря обучению, которое пролетариат получает в борьбе за существование, с другой, в этом социальном классе создается субъективный фактор, который будет побуждать, как по необходимости, так и благодаря своему собственному сознательному хотению, к социализму, вести социалистическую борьбу. Объективные тенденции развития ручаются за успех этой борьбы.

«Теория обнищания» была в первой половине ХIХ столетия простым констатированием действительного положения вещей. Развитие производительных сил уже тогда било в глаза при самой большой близорукости. Революционное возбуждение в пролетариате – от элементарных вспышек и до коммунистических движений – были уже в порядке вещей.
 
Но что тотчас же бросается в глаза и видоизменяет «реалистический характер» всей теории развития в ее утопическую противоположность, так это именно социалистическое толкование констатированных тенденций развития. В 1840-х годах из фактически данных предпосылок социального развития нельзя было реалистически вывести развитие к социализму, как его представлял себе Маркс.
 
Вскрывая глубокое внутреннее противоречие между жизненными реалиям, подмеченными Марксом тенденциями общественного развития, имевшими место в данный исторический период, и представлениями самого Маркса о социализме как безусловном расцвете культуры, Струве отмечал, что пока прогрессирующее обнищание народных масс было фактом, не подлежащим спору, и понималось в качестве неизменной имманентной тенденции господствующего экономического порядка, вступление в жизнь социализма, принимающего все культурные успехи буржуазного общества и развивающего их далее, было совершенно невозможно.

«Обнищание и социально-политическая зрелость рабочего класса, которая должна была сделать его способным произвести самый величайший из всех возможных переворотов, - отмечает Струве, - просто исключали друг друга при реалистическом исследовании».

Действительное социальное развитие сороковых годов, уточнял далее Струве, вообще не допускало, раз угнетающие пролетариат тенденции продолжали неизбежно существовать, построенного на реалистическом основании социального оптимизма. Реалистичными не были ни либеральная апологетика, ни социализм, опирающий свои надежды на «крушение» господствующего экономического порядка. Реалистичным был только социальный пессимизм и более того – социализм разложения, ибо если крушение капитализма и могло неминуемо наступить, то для социалистического строительства оно должно было обозначать действительный прогресс в общей культуре – недоставало только «социальных строителей», стремящегося действительно вперед, крепнущего и уже окрепшего для своего исторического дела класса.

«Психологическая необходимость показать историческую неизбежность коллективистического экономического порядка, - подчеркивал Струве, - принуждала социалиста Маркса в сороковых годах дедуцировать социализм из более чем недостаточных предпосылок… Он так и не осознал кричащего противоречия между обнищанием и развитием к социализму. Это реальное противоречие оправдывалось им в качестве стремящегося к исчезновению диалектического противоречия. В подобных противоречиях он видел – по примеру Гегеля – прямо-таки «руководящее начало» движения».

Обращаясь к учению о развитии через усиление противоречий, Струве выявил и еще одно существенное противоречие в марксизме, связанное со стремлением установить точное понятие социальной революции в противоположность понятию социальной реформы. «Понятие социальной революции, как теоретическое понятие, не только лишено значения и бесцельно, - отмечал Струве, - но прямо-таки ложно. Если «социальная революция» должна обозначать полный переворот социального порядка, то она не может быть в наше время мыслима иначе как в форме продолжительного, непрерывного процесса социальных преобразований. Если политическая революция и может быть заключительным звеном этого развития, то элемент переворота ни самомалейшим образом не зависит от такого результата и может быть мыслим прекрасно без него. Для марксовской теории увеличивающегося противоречия между правом и хозяйством была, конечно, логически необходима уничтожающая противоречие революция. Для того же, кто отрицает формулу противоречия в таком общем значении, социальная революция есть только другое имя для социальной эволюции и ее результатов, а вовсе не новое понятие».

«Таким образом, - констатировал Струве, - …ортодоксальный «диалектический» марксизм, оказывается чрезвычайно оригинальной формой утопизма, который я – в противоположность другим утопическим системам – назвал бы эволюционно-историческим или историческим утопизмом. В эволюционном учении, которое, бесспорно, представляет собой характерное свойство и блестящее действие марксовского социализма, заключается также и его уязвимое место; оно полагается именно в мнимо непобедимой «диалектике».

В тоже время Струве высоко ценил социализм как социальный идеал. Рассматривая соотношение между социальной утопией и социальным идеалом, Струве отмечал, что «она (социальная утопия – Авт.) представляет собой не возвысившуюся до науки, автономную часть социального идеала». Он считал, что достоинство и ценность социализма нельзя ставить в зависимость от сомнительного еще во многих отношениях или несостоятельного научного обоснования.

Отмечая в своих трудах конца 1890-х – начала 1900-х годов ограниченность Маркса и его учения, Струве противопоставлял ему «трезвый социальный реализм» Ф. Лассаля, его «самый смелый и проникновенный социальный идеализм». «У него, - писал Струве в статье, посвященной 75-летию со дня рождения Лассаля, - были почти все сильные стороны реалиста Маркса, и в тоже время он, действительно унаследовал дух философского идеализма, дух Канта, Фихте и Гегеля, а не отказался от него, как Маркс, в пользу материализма и эволюционно-исторического позитивизма».
 
Струве высоко ценил философско-правовое мировоззрение Лассаля, его понимание исторического развития как развития идеи свободы, как истории борьбы человека с природой, с нищетой, невежеством, бедностью, бессилием. Наряду с учением об историческом развитии, для Струве оказалось очень близким лассальяновское понимание государства как морально-общественного начала, как единства индивидов в некотором нравственном целом, единства, которое в миллион раз увеличивает силы всех индивидов, им объединяющих.

Раскрывая богатство и многообразие социально-философских идей Лассаля, Струве уделял особое внимание тем местам из его сочинений, в которых определялась цель государства. Эта цель, как отмечал сам Лассаль, состояла не только в том, чтобы охранять личную свободу и собственность индивида, а в том, чтобы путем соединения дать индивидам возможность достигать таких целей, такой ступени бытия, которых они, как отдельные личности, никогда не могли бы достигнуть, сделать их способными достигнуть такой суммы образования, могущества и свободы, которая была бы, безусловно, недоступна для них всех, как отдельных лиц.

Струве была чрезвычайно близка данная Лассалем трактовка государства как «единства индивидов в нравственном целом, единство, которое силы всех одиночек, включенных в это объединение, увеличивает в миллион раз, в миллион раз умножает силы, которые принадлежат каждому как индивиду». Подобно Лассалю, Струве видел цели государства в том, чтобы защитить личную свободу и собственность индивида, через объединение одиночек достигнуть такой ступени бытия, которой они в качестве одиночек никогда не смогли бы достигнуть, дать им возможность добиться получения образования, власти и свободы, привести человеческое существо к расцвету его позитивных свойств, обеспечить его прогрессивное развитие.

Струве импонировала лассальянская идея государственной помощи социально незащищенным слоям населения, в частности, идея улучшения с помощью государства положения рабочего класса путем создания кооперативных предприятий (свободных индивидуальных ассоциаций) и других форм рабочей самоорганизации и самопомощи.
Несколько лет спустя, осмысливая итоги и уроки революции 1905-1907 годов, Струве развивает представления о сущности государства и отмечает, что политика общества определяется тем духом, который общество вносит в свое отношение к государству. «Враждебный государству дух, - писал Струве, - сказывается в непонимании того, что государство есть «организм», который во имя культуры, подчиняет народную жизнь началу дисциплины, основному  условию государственной мощи. Дух государственной дисциплины был чужд русской революции. Как носители власти до сих пор смешивают у нас себя с государством, так большинство тех, кто боролся и борются с ними, смешивали и смешивают государство с носителями власти, с двух сторон, из двух, по-видимому, противоположных исходных точек, пришли к одному и тому же противогосударственному выводу».

Задачу истинных сторонников российской государственности Струве видел в том, чтобы «понять и расценить все условия, созидающие мощь государства». «Только государство и его мощь, - писал он, - могут быть для настоящих патриотов истинной путеводной звездой. Остальное – "блуждающие огни".

Государственная мощь невозможна вне осуществления национальной идеи. Национальная идея современной России и есть примирение между властью и проснувшимся к самосознанию и самодеятельности народом, который становится нацией. Государство и нация должны органически срастись».

Оставаясь до конца своих дней либералом-государственником, сторонником традиционной для российской экономико-правовой мысли идеи активного участия государства в экономической жизни, Струве считал, что именно государство создает необходимую для развития рыночных институтов властно-правовую среду в соответствии «с потребностями и желаниями населения».

В 1902 году Струве эмигрировал за границу, где основал журнал «Освобождение». Первоначально журнал издавался в Штутгарте, а затем в Париже. Средства на издание журнала были собраны группой прогрессивно настроенных земских деятелей. Первые номера «Освобождения», нелегально доставлявшегося в Россию, отличались большой политической сдержанностью. Однако постепенно, по мере осложнения в России общественно-политической обстановки и радикализации общественных настроений, журнал Струве приобрел революционно-демократическую окраску. Вокруг него стали группироваться левые элементы. Особенно острыми в политическом плане были номера, вышедшие по следам петербургских событий 9 января 1905 года.
 
Журнал Струве стал ядром новой российской политической организации – Союза Освобождения. Политическая платформа журнала и Союза строилась с известным сочувствием к реалистическим идеям социализма и была ориентирована на борьбу с правительством и проправительственными силами. Вместе с тем здесь нашлось и место для проектов социально-экономических преобразований, которые с сочувствием были встречены европейскими социалистами. Комментируя принятую Союзом Освобождения резолюцию «Принципиальное отношение к социально-экономическим проблемам», известный деятель французского рабочего движения Ж. Жорес в газете «Юманите» (1 декабря 1904 г.) писал, что «русские либералы» уже не прежняя «барская, собственническая и капиталистическая фронда» и что отныне социалисты, для которых политическая демократия есть необходимое условие их пролетарского действия, и либералы согласны между собой в том, что прежде всего необходимо завоевать «режим политического контроля и политических гарантий, основанный на всеобщем праве голоса для всех русских, без различия классов».
 
Амнистия 21 октября 1905 года дала Струве возможность вернуться в Россию. Он вновь поселяется в Петербурге и ведет здесь активную научную, публицистическую и организационную деятельность. В конце 1905 – начале 1906 года Струве принимает деятельное участие в создании конституционно-демократической партии, избирается членом ее центрального комитета, параллельно - редактирует еженедельный журнал «Полярная Звезда», само название которого свидетельствовало о близости редактора традициям декабристов и А.И. Герцена. В публиковавшихся на страницах еженедельника материалах Струве призывал к уничтожению в России старых бюрократических порядков и строительству правового государства, к прекращению правительственного и революционного террора. Он активно пропагандирует идеи кадетской партии, показывая при этом свое видение перспектив организации.
 
С конца 1906 года Струве – редактор журнала «Русская мысль», объединившего под его руководством цвет российской интеллигенции. В 1907 году Струве избирается депутатом от Петербурга во 2-ю Государственную думу, где возглавляет комиссию по рабочему вопросу. С роспуском Думы в результате третьеиюньского переворота начинается его постепенный отход от активной политики и деятельного участия в жизни кадетской партии. Струве сосредотачивает свое внимание на научно-педагогической и исследовательской деятельности в Петербургском политехническом институте, первом в России учебном заведении, где функционировало самостоятельное экономическое отделение. Включившись в работу по подготовке национальных экономических кадров, Струве разрабатывает ряд содержательных учебных курсов.

Параллельно Струве ведет фундаментальное исследование по теме «Хозяйство и цена». В 1913 году первая часть этой работы была защищена в Московском университете в качестве магистерской диссертации, в 1917 году Струве на основе второй части исследования (опубликована в 1916 г.) защищает докторскую диссертацию в университете св. Владимира в Киеве и получает звание ординарного профессора Политехнического института. В том же году Струве избирается ординарным академиком Российской академии наук, что свидетельствовало о высоком общественном признании научных заслуг ученого.
 
Как под влиянием противоречий марксистского учения, так и под влиянием опыта и успехов промышленно развитых стран Запада, Струве приходит к еще большему убеждению том, что политическая и экономическая катастрофа капитализма не является неизбежной, что капиталистическое общество, рыночная экономика обладают большими потенциальными возможностями для обеспечения подлинного прогресса человечества.

В работах, написанных в начале 1910-х годов, Струве напрямую указывал о бессмысленности и гибельности замены стихийного хозяйственно-общественного взаимодействия хозяйствующих субъектов их планомерным, рациональным сотрудничеством и соподчинением. В монографии «Хозяйство и цена» (ч. 1) Струве называл фантастической идею «полной рационализации цен и всецелого управления их царством». Ни индивидуальный, ни коллективный разум, по мнению ученого, не способны охватить такое обширное поле и подчинить все происходящие на нем процессы единой воле.

Обращаясь к практике хозяйственного развития современной ему России, Струве утверждал, что только меновое хозяйство, только рынок способны обеспечить стране необходимую экономическую динамику.

Будучи убежденным в том, что «социальное будущее придет не просто» и что «оно должно быть достигнуто в борьбе», Струве много и плодотворно работал как над контурами этого будущего, так и над путями его достижения. И в дореволюционные годы, и в период вынужденной эмиграции, Струве разрабатывает модель гармоничного общества будущего, экономический фундамент которого должно составлять то, что в последствии, в послевоенной Германии получило название «социальное рыночное хозяйство». Согласно воззрениям ученого, способы существования хозяйств целиком предопределяются способами организации общества как сожительства или сосуществования людей. Хозяйство является важной стороной многоликой общественной жизни, воздействующей на все остальные стороны и тем самым на весь социальный строй, и наоборот, та или иная форма общественного устройства сама влияет на хозяйствование, сообщая ему тот или иной способ организации.

В работе «Хозяйство и цена» Струве предложил оригинальную классификацию типов хозяйственного строя, которую считал необходимой для истолкования конкретной экономической действительности. Эта классификация имела также важное методологические значение для уяснения перспектив хозяйственного и социального прогресса, моделирования будущего, более совершенного социально-экономического порядка.

Ученый выделил и описал следующие основные типы хозяйственного строя:
1.Совокупность рядом стоящих хозяйств.
2.Система взаимодействующих хозяйств.
3.Общество-хозяйство.

Первый тип хозяйственного строя, пояснял Струве, характерен для натурального хозяйства. В его условиях стоящие рядом хозяйства не находятся в автономно-экономическом общении или взаимодействии.

В системе же взаимодействующих хозяйств действует свободный рыночный обмен, который предполагает существование личной свободы, частной собственности, автономии отдельных хозяйств, возмездности хозяйственных действий и профессиональной дифференциации людей.

Обществу-хозяйству соответствует полностью социализированное хозяйство, предусматривающее отмену частной собственности, подчинение отдельных хозяйствующих лиц единой воле, принудительный обмен, совершаемый авторитарно и без принципа строгой возмездности хозяйственных действий.

Считая, что хозяйственный строй общества необходимо отличать от его социального строя, Струве отмечал важность этого обстоятельства, поскольку с разными типами хозяйственного строя могут сочетаться самые разнообразные «социальные отношения», в том числе отношения господства и подчинения между человеческими индивидуальностями.

Развивая характеристику категорий «система» и «единство», Струве отмечает, что и для социологии, и для экономической теории нет более существенного различия, чем различие между этими двумя основными понятиями. Поскольку система людей не имеет единой воли, постольку такое общество даже метафорически нельзя называть «субъектом», оно всегда есть некий «аноним». Напротив, единство людей, благодаря наличию единой воли, представляет собой общество, которому присуще телеологическое единство и которое, следовательно, можно метафорически персонифицировать. В отличие от системного типа общественного устройства здесь общественные органы непосредственно воздействуют на индивидуума.
 
При всей условности данной социологической схемы Струве находит ее весьма важной, поскольку каждой из выявленных форм соответствует особый хозяйственный строй.
Наиболее эффективной формой сосуществования единичных хозяйств Струве считал систему взаимодействующих хозяйств. Формирование такой системы базируется на трех основных принципах, «трех китах» экономики: собственности; самоопределении хозяйств; возмездности хозяйственных действий. На основании сравнительного анализа форм хозяйствования Струве приходит к однозначному выводу о том, что только в свободной конкурентно-рыночной экономике заключен «вечный двигатель» социально-экономического и культурного прогресса общества.

В работе «Хозяйство и цена» нашли свое отражение многие экономические идеи Струве. В центр созданной им экономической системы автор поставил категорию цены, имеющую принципиально важное значение для понимания эффективности современного хозяйственного устройства. Именно в цене, по мнению ученого, отражены три главных момента хозяйственной деятельности: взаимодействие – соотношение – оценка. При этом ценность выступает у Струве в качестве производной от цены. Логика исследования Струве такова:

;«…Цена есть факт,.. есть понятие реального менового отношения между обмениваемыми благами, есть реализованное меновое отношение. Ценность есть норма… понятие идеального, или должного соотношения между благами в процессе обмена»;
;существует различие между философской (теоретической) идеей ценности, как сущности и закона цены, и эмпирической идеей цены-ценности, как реального факта; первая идея проявляется как «норма этическая», вторая – как «норма-тип»;
;то, что принято в современной литературе трактовать как «субъективная ценность», «есть психический процесс оценки. Когда этот процесс приводит к меновому акту, мы имеем перед собой явление цены. Это явление по существу и интересует экономиста. Рядом с ценой, над нею, или под нею не существует никакого другого реального экономического явления»;
;ценность, как нечто отличное от цены, от нее независимое, есть «фантом». Создание этого фантома вытекло из неискоренимой на известной ступени научного развития потребности субстанциализировать и фиксировать текучие явления и отношения, которые предстоят нам в виде многообразных и колеблющихся оценок и цен; людям хотелось сквозь эту пеструю внешнюю сеть пробиться к чему-то единому и твердому, к «неподвижной», внутренней ценности.

Вводя в свою теоретическую систему понятия «вольной цены» (цены, свободно устанавливаемой в результате рыночного обмена услугами) и «указной цены» (цены, подвергнутой социальному регулированию и нормированию, вмененными государственной властью), Струве говорит об их противостоянии, в основе которого лежит дуализм экономической жизни общества. Руководствуясь этим, ученый формулирует собственную концепцию естественного порядка, в соответствии с которой присущий всякому общественно-экономическому процессу дуализм означает наличие в едином общественно-экономическом процессе двух рядов явлений, в каждый данный момент существенно отличающихся один от другого. Один ряд может быть рационализированным, то есть направленным согласно воле того или иного субъекта, другой ряд не может быть рационализированным, поскольку протекает стихийно, вне соответствия с волей какого-либо субъекта.

Как экономист и политик Струве приветствовал создание в России начала ХХ века торгово-промышленного парламентаризма в лице общероссийских съездов представителей промышленности и торговли, рост самостоятельности и независимости представителей делового мира от властных структур, проникновение в предпринимательскую среду идей либерализма и экономической демократии. «Прошло время, - писал он в 1909 г., - когда промышленников можно было трактовать как «людишек», для воздействия на которых достаточно прикрикнуть или угрожающе двинуть бровями».

Струве являлся активным участником т.н. «экономических бесед» представителей веховской интеллигенции с представителями торгово-промышленной Москвы, которые происходили у А.И. Коновалова и П.П. Рябушинского и которые способствовали выработке идеологии «прогрессизма». По сообщениям печати во время одной из таких «бесед» Струве читал доклад о том, что буржуазия должна идти на помощь другим сословиям в разрешении рабочего вопроса и разных политических вопросов.

Важная страница творческой биографии Струве связана с деятельностью по объединению либеральных сил российского общества на платформе национального единства. В годы, предшествовавшие первой мировой войне, он выдвигает и обосновывает идею национал-либерализма, призванного противостоять как правительственной и черносотенной политике махрового национализма, так и революционной идее классовой борьбы, которая «разъединяет нацию вместо того, чтобы сплачивать ее».

Все эти годы Струве не только уходил вглубь теоретических проблем политической экономии и участвовал в учебном процессе, но и активно применял свои экономические знания на практике. В начале первой мировой войны 1914-1918 годов ученый был приглашен в Особое совещание по продовольствию, а затем назначен председателем Межведомственного комитета по ограничению снабжения и торговли неприятеля. В 1916 году Струве посетил союзническую Англию, где вел деловые переговоры и прочитал цикл лекций по экономическому положению в России, за что был удостоен звания почетного доктора права Кембриджского университета. После Февральской революции 1917 года Струве некоторое время служил директором Экономического департамента Министерства иностранных дел, однако, убедившись в бессилии Временного правительства, вскоре вышел в отставку. В 1918-1920 годах Струве участвует в белом движении, выполняя ряд ответственных поручений его руководителей по укреплению связей белой гвардии со странами Антанты. С 1920 года и до конца жизни (1944) Струве живет и работает в эмиграции – в Париже, Праге, Белграде и опять – в Париже.

Что же конкретно предлагал Струве для снижения остроты социально-экономических противоречий современного ему капитализма, в частности – российского, какую модель социально-экономического устройства считал наиболее приемлемой для России? Для ответа на этот вопрос важно выявить общие представления ученого о современном состоянии российской экономики и перспективах ее развития. Выступая за форсированное развитие экономического потенциала страны, ее скорейшую индустриализацию, Струве считал необходимым широкое привлечение в национальную экономику иностранного капитала. «Есть только одно более и менее быстродействующее средство оживления хозяйственной деятельности в стране, - писал ученый. – Это помещение (или «инвестирование») больших капиталов в разного рода «сооружения», на первом месте в железные дороги и во все области т.н. «производства». В странах богатых это происходит изнутри; страны беднее, к каковым принадлежит Россия, должны прибегать и всегда прибегают к привлечению капиталов извне. Следует раз и навсегда ясно понять, что другого способа быстрого и ощутимого воздействия на экономическую жизнедеятельность страны нет и быть не может. Те, кто думают, что можно непосредственно создать экономическое производство или подъем какими-нибудь внеэкономическими, общекультурными средствами, предаются иллюзиям, и притом иллюзиям, вряд ли полезным для жизни».
В непосредственной связи с проблемами индустриализации страны Струве рассматривал вопросы организации и функционирования промышленности. В частности, Струве считал полезным развитие крупных монополистических предприятий как важный шаг на пути к организованному и демократическому капитализму и как неизбежную стадию прогресса. Социально-экономические и политические воззрения Струве в значительной мере были реализованы в программе и других важнейших документах конституционно-демократической партии, а также в документах ее предшественника Союза Освобождения.

Весной и летом 1905 года, находясь еще за границей, Струве деятельно работает над программой экономических и социально-политических реформ, считая, что такие реформы должны как можно быстрее привести Россию к гражданскому миру, ослабив рост радикализации народных масс.  Многие положения этой программы стали составной частью программы конституционно-демократической партии, организационно оформившейся в октябре 1905 года. В известной мере в кадетской партийной программе воплотилось видение Струве перспектив реформирования России, решения актуальных для страны социальных и экономических задач.

В целом программа кадетской партии представляла собой радикально-демократический вариант реформистского решения коренных вопросов российской действительности. Программа полно и последовательно выражала тенденции капиталистического развития страны на ближайшую историческую перспективу. Исходной посылкой программы являлась идея постепенного реформирования государственной власти и снижения остроты социальных противоречий в стране.

В программе последовательно проводилась идея о разделении законодательной, исполнительной и судебной властей, содержались требования создания ответственного перед Государственной думой правительства, коренной реформы местного самоуправления и управления, судебной системы. Партия выступала за введение в России всеобщего избирательного права. Осуществление всего комплекса демократических свобод (слова, печати, собраний, союзов и т.д.), настаивала на неукоснительном соблюдении гражданских и политических прав личности. По оценкам соывременных историков России, кадетам удалось создать такую теоретическую модель устройства правового государства, которая могла бы стать образцом для любого демократического общества.

Характеризуя совокупность идей, к которым «всегда была обращена стрелка на политическом компасе к[онституционно]-д[емократической] партии», один из активистов Союза Освобождения и кадетской партии, приват-доцент Московского университета А.А. Кизеветтер писал, что в противоположность либералам манчестерского типа, усматривающим в принудительных социальных реформах «насилие над свободой», а также торгово-промышленной партии и «Союзу 17-го октября», которые хотели конституции с сохранением незыблемости социальных привилегий имущих классов, кадетская партия «выдвигала требования глубоких и решительных демократических социальных реформ, не останавливаясь перед принудительным отчуждением потребной для таких реформ части имущественных благ состоятельных классов». Расходились кадеты и с «социалистическими кругами русского общества», в которых долгое время господствовало предубеждение против конституционного строя как против «господской затеи», способной «только укреплять властное положение состоятельных классов и пригнетение классов неимущих». Это течение, отмечал Кизеветтер, в политической свободе видело опасность для социальной справедливости и полагало возможным достичь последней диктаториальными приемами. Порывая с подобными воззрениями, кадетская партия считала возможным «здоровое и плодотворное усовершенствование социальных отношений на началах социальной справедливости» только «на почве закономерной свободы». На этом основании партия выступала против бойкота выборов в Государственную думу, считая ее «ареной для закономерной борьбы за свои идеалы».

Особый интерес представляли разделы программы кадетской партии, непосредственно связанные с реформированием хозяйственной системы России и сферы социально-экономических отношений.

Программный раздел «Финансовая и экономическая политика» предусматривал:

•Пересмотр государственного расходного бюджета в целях уничтожения непроизводительных по своему назначению или своим размерам расходов и соответствующего увеличения затрат государства на действительные нужды народа.
•Отмену выкупных платежей.
•Развитие прямого обложения на счет косвенного; общее понижение косвенного обложения и постепенную отмену косвенных налогов на предметы потребления народных масс.
•Реформу прямых налогов на основе прогрессивного подоходного и поимущественного обложения, введение прогрессивного налога на наследство.
•Соответствующее положению отдельных производств, понижение таможенных пошлин в видах удешевления предметов народного потребления и технического подъема промышленности и земледелия.
•Обращение средств сберегательных касс на развитие мелкого кредита.
 
Не сложно заметить, что практически каждый из перечисленных выше программных пунктов кадетской партии был направлен на компенсацию недостатков существовавшего в стране экономического порядка, социальную и экономическую защиту интересов народных масс. Трансформация российского общества в этих направлениях позволила бы ликвидировать многие кричащие противоречия русской жизни, поднять реальные доходы населения страны, повысить эффективность экономики.
 
Как один их главных идеологов кадетской партии и разработчиков ее программы, Струве отлично понимал, что успешное функционирование российского рынка в значительной мере зависит от покупательной способности населения, уровня благосостояния народа. Настаивая на уничтожении непроизводительных затрат расходной части государственного бюджета и направлении высвобождаемых средств на действительные нужды населения, программа кадетской партии прежде всего имела в виду сокращение огромного государственного чиновничьего аппарата, который только в течении ХIХ века вырос в России более чем в три раза и продолжал расти в начале ХХ столетия, расходов на военные нужды и расходов на содержание императорского двора.

Примечательны предлагавшиеся программой мероприятия в области налогообложения. Действовавшая в России начала ХХ века налоговая система несла на себе существенный отпечаток феодальной эпохи, перекладывая бремя государственных повинностей на плечи трудового населения страны при щадящем режиме для обеспеченных сословий. Кадеты требовали перевернуть эту пирамиду и перестроить государственную налоговую политику с учетом требований социальной справедливости.
Весьма существенным в плане реализации принципов социальной справедливости являлось требование введения прогрессивного налога на наследство. Со времен Сен-Симона это требование рассматривалось европейскими социалистами как важнейшее средство борьбы с паразитизмом правящих классов и даже как одна из решающих мер перехода к социализму. Большой интерес представляет и программное требование обращения средств сберегательных касс на развитие мелкого кредита.
 
Линия социальной защиты и поддержки населения страны отчетливо прослеживается и в других разделах партийной программы кадетов. Так в разделе «Аграрное законодательство» выдвигалось еще в 90-е годы обоснованное Струве требование «увеличения площади землепользования населения, обрабатывающего землю личным трудом, как-то безземельных и малоземельных крестьян, а также и других разрядов мелких хозяев-земледельцев, государственными, удельными, кабинетскими и монастырскими землями, а также путем отчуждения для той же цели за счет государства в потребных размерах частно-владельческих земель с вознаграждением нынешних владельцев по справедливой (не рыночной) оценке».

При этом предусматривалось поступление отчуждаемых земель, в государственный земельный фонд. Условия, на которых земли этого фонда подлежали передаче нуждающемуся в них населению (владение или пользование, личное или общинное и т.д.), должны были устанавливаться сообразно с особенностями землевладения и землепользования в различных регионах России. Программа предусматривала также организацию государственной помощи для переселения, расселения и устройства хозяйственного быта крестьян, реорганизацию межевого дела, окончание размежевания и другие меры подъема благосостояния сельского населения и улучшения сельского хозяйства.
 
В целях обеспечения права возобновления аренды, права арендатора в случае передачи аренды, а также права на вознаграждение за произведенные, но не использованные в срок затраты на улучшения качества земли, программа предлагала законодательное упорядочение арендных отношений, учреждение примирительных камер для регулирования арендной платы и для разбора споров и разногласий между арендаторами и землевладельцами.
 
Программа требовала отмены действующих кабальных правил о найме сельских рабочих и распространения на них рабочего законодательства «применительно к техническим условиям земледелия». Для наблюдения за правильным применением законодательства по охране труда в аграрной сфере предлагалось учреждение в стране сельскохозяйственной инспекции. За нарушение сельскими хозяева законодательных норм в области охраны труда программа требовала ввести уголовную ответственность.

Обширный раздел программы кадетской партии был посвящен решению рабочего вопроса. В период первой российской революции 1905-1907 гг. Струве уделял этому вопросу особенно серьезное внимание. В разгар революционных событий он возглавлял комиссию по разработке законопроекта «Общие начала закона о рабочем договоре» и «Предварительная редакция проекта закона о свободе стачек». В этих документах шла речь о предоставлении компенсации рабочим за утраченную ими вследствие несчастного случая или профессионального заболевания трудоспособность.

Подчеркивалось, что выплата компенсации должна производиться полностью за счет предпринимателя, а также о введении государственного страхования на случай смерти, старости, болезни и т.п. Задача этих документов состояла в том, чтобы устранить поводу к обострению отношений между предпринимателями и рабочими.
Программа кадетской партии в области рабочего законодательства требовала свободы рабочих союзов и собраний, права стачек, распространения рабочего законодательства и независимой инспекции труда на все виды наемного труда, участия выборных от рабочих в надзоре инспекции за исполнением законов, охраняющих интересы трудящихся, введения законодательным путем восьмичасового рабочего дня, запрещения ночных и сверхурочных работ кроме технически и общественно необходимых, развитие охраны труда женщин и детей и установление особых мер охраны труда мужчин во вредных производствах. Программа предусматривала учреждение примирительных камер (советов) из равного числа представителей труда и капитала для нормировки всех отношений найма, не урегулированных рабочим законодательством, а также разбора споров и разногласий, возникающих между рабочими и предпринимателями.
 
Важнейшими требованиями программы являлись «Обязательное при посредстве государства страхование от болезни (в течение определенного срока), несчастных случаев и профессиональных заболеваний с отнесением издержек на счет предпринимателей», и «Государственное страхование на случай старости и неспособности к труду для всех лиц, живущих личным трудом».

Поражение первой российской революции 1905-1907 годов еще более убедило Струве в ущербности марксистского революционного учения. В 1908 году в статье «Интеллигенция и народное хозяйство» ученый писал: «Потерпело крушение целое миросозерцание, которое оказалось несостоятельным. Основами этого миросозерцания были две идеи или, вернее, сочетание двух идей: 1) идеи личной безответственности и 2) идеи равенства. Применение этих идей к общественной жизни заполнило и окрасило собой нашу революцию».

Анализируя в эти годы тесно связанные с политической жизнью страны судьбы российского народного хозяйства, Струве отмечал, что в основе всякого экономического прогресса лежит вытеснение менее производительных общественно-экономических систем более производительными. «Это не общее место, - подчеркивал ученый, - а очень тяжеловесная истина. Ее нельзя и не следует понимать «материалистически», как делает школьный марксизм. Более производительная система не есть нечто мертвое, лишенное духовности. Большая  п р о и з в о д и т е л ь н о с т ь  всегда опирается на более высокую личную г о д н о с т ь. А личная годность есть совокупность определенных духовных свойств: выдержки, самообладания, добросовестности, расчетливости».

«Прогрессирующее общество, - утверждал Струве, - может быть построено только на идее личной годности, как основе и мериле всех общественных отношений. Если в идее свободы и своеобразия личности был заключен вечный идеалистический момент либерального миросозерцания, то в идее личной годности перед нами вечный реалистический момент либерального миросозерцания».

Струве обвинял своих современников, и в первую очередь представителей интеллигенции, в недопонимании смысла промышленного капитализма, его роли в процессе хозяйственного воспитания и самовоспитания общества, во враждебности творческой, активной стороне капиталистического производства. В этой связи он выдвигал в качестве первоочередной задачи – перестройку всего общественно-экономического мировоззрения россиян. Струве призывал своих современников понять и признать, что развитие производительных сил страны следует рассматривать как национальный идеал и национальное служение, основанное на свободной дисциплине труда.

Как и многие прогрессивные экономические мыслители России второй половины ХIХ – начала ХХ века Струве не считал антагонистическими противоречия промышленного капитализма и призывал к слиянию личных и групповых интересов в национальном служении.

В условиях слабого развития гражданского сознания даже у представителей российской интеллигенции, Струве выступал как за создание «нового экономического человека», так и за активную и целенаправленную государственную экономическую политику, которая способствовала бы не только постоянному экономическому подъему страны, но и гармонизации межклассовых отношений.

Говоря о «новом экономическом человеке», Струве не мыслил развития экономики без активизации роли человеческого фактора. В его представлении «новый экономический человек» - это не только человек, стимулирующий развитие экономики своими потребностями, но и полноценный субъект производственных отношений, наиболее целесообразным способом объединяющий производительные силы общества, а также активная производительная сила хозяйственного развития, обладающая высоким уровнем квалификации, творческими способностями, сознательной дисциплиной и ответственностью.
 
Диагностируя социальную болезнь, которой оказался поражен русский народный организм, и которая обнаруживалась в «бесчисленных и многообразных явлениях жизни», Струве указывал, что эту болезнь «следует назвать исчезновением или ослаблением дисциплины труда». Считая дисциплину труда «основой культуры», Струве утверждал, что политика общества должна начать с того, чтобы на всех пунктах национальной жизни противогосударственному духу, не признающему государственной мощи и с нею не считающемуся, и противокультурному духу, отрицающему дисциплину труда, противопоставить новое политическое и культурное сознание. «Идеал государственной мощи и идея дисциплины народного труда - вместе с идеей права и прав – должны, - указывал Струве, - образовать железный инвентарь этого нового политического и культурного сознания русского человека».

В 1909 году в статье «Экономические программы и «неестественный режим» Струве упрекал правительство за слабую инициативу в хозяйственных вопросах, излишнюю бюджетную экономию. Его симпатии были целиком на стороне прогрессивных российских предпринимателей, настойчиво требовавших подъема производительных сил страны на основе продуманной и последовательной государственной (правительственной) торгово-промышленной политики.

Наряду с чисто экономическими средствами для воспитания «нового экономического человека» Струве считал первоочередным «незыблемое утверждение конституционного правопорядка со всеми его следствиями». Осуждая «неестественный режим», под которым жила Россия после революции 1905-1907 годов, Струве указывал, что для оживления национального производства крайне необходима устойчивая внутриполитическая атмосфера. Такое состояние может существовать лишь там, где правительство не есть чуждая, стоящая над обществом сила, одним попускающая, других карающая и от всех живых общественных сил равно далекая.

Особое значение Струве придавал хозяйственному, экономическому воспитанию российского крестьянина. В зависимость от этого «затяжного» и «трудного процесса» он ставил темпы общего экономического и культурного развития страны. Обращаясь к тем, кто выдвигал исключительно идеи интенсификации хозяйства и считал, что с помощью кооперации можно быстро преодолеть хозяйственные трудности, Струве писал: «Не нужно забывать, что Россия, будучи в экономическом отношении страной молодой, есть в то же время страна в очень многом отсталая, к невыгоде своей отличающаяся от таких молодых колониальных стран, как Соединенные Штаты, Канада и даже Аргентина».

В эти годы окончательно сформировались представления Струве о социальной политике. В соответствии с этим Струве разрабатывает оригинальную концепцию социальной политики как совокупности социально-экономических и политических компромиссов, призванных ликвидировать противоречия между личными, государственными и общественными интересами. При этом он трактует социальную политику как «отрасль прикладной экономики», в которой всегда присутствуют два важнейших элемента: элемент сущего и элемент должного.
 
Рассматривая перспективы цивилизованного государственного капитализма как альтернативы гипотетическим социалистическим порядкам, Струве полагал, что реформированное капиталистическое общество, основанное на частной собственности и индивидуальном предпринимательстве, в котором разовьются ассоциации трудящихся, распространятся акционерные формы предприятий, способные превратить наемных рабочих в совладельцев, может оказаться более эффективным, чем социализм, обеспечить большую личную свободу граждан, более высокий уровень благосостояния.

Литература
Гнатюк О.Л. П.Б. Струве как социальный мыслитель. СПб., 1998.
За свободу и величие России. Из истории русской общественной мысли. П.Б. Струве (1870-1944) // Новый мир. 1991.№ 4.
Ледович Т.С. Модели социально ориентированного рыночного хозяйства в творческом наследии российских экономистов конца ХIХ – начала ХХ века. М.: МПА-Пресс, 2003.
Павлов В.А. Экономическая наука России ХIХ – начала ХХ вв. Этапы и основные направления развития. М.: Российская экономическая академия, 2000.
Пайпс Р. Струве: левый либерал, 1870-1905. Т. 1. М., 2001.
Струве П.Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894.
Струве П.Б. Марксова теория социального развития. СПб., 1905.
Струве П.Б. На разные темы. (1893-1901 гг.). Сб. статей. СПб., 1902.
Струве П.Б. Социальная и экономическая история России с древнейших времен до нашего, в связи с развитием русской культуры и ростом российской государственности. Париж, 1952.
Струве П.Б. Хозяйство и цена. Ч. 1. СПб., 1913.
Струве П.Б. PATRIOTIKA. Политика, культура, религия, социализм. Сб. статей за пять лет. (1905-1910 гг.) СПб., 1911.
Тебиев Б.К. Экономический либерализм в России ХIХ века и критика социалистических экономических учений. М.: МПА, 2001.
;


МИХАИЛ ИВАНОВИЧ ТУГАН-БАРАНОВСКИЙ
(1865-1919)

Михаил Иванович Туган-Барановский является одним из наиболее известных не только в России, но и на Западе представителей отечественной экономической науки конца ХIХ – начала ХХ века. Мировое признание ученому принесли фундаментальные исследования, посвященные природе экономических кризисов. Его ученик и последователь Н.Д. Кондратьев характеризовал Туган-Барановского как ученого интуитивного склада, субъективного и индивидуального человека, который (как и многие высокоодаренные люди) не всегда мог понять логику собственной мысли, объяснить свои пророчества и концепции, но часто, тем не менее, в этих озарениях оказывался прав.

Туган-Барановский был отпрыском старинного польско-татарского рода, проживавшего на территории современной Белоруссии, Прибалтики и Польши. Согласно семейной легенде фамилия Туган-Барановских образовалась в дни битвы при Грюнвальде в 1410 году против немецких рыцарей. Предводителю татарской конницы Туган-беку понравилась польская княжна Розалия Барановская, согласившаяся выйти за него замуж, если он принесет голову немецкого маршала. Туган-бек, по всей видимости, выполнил это условие. Так появился этот необычный род. Туган-Барановские гордились тем, что были природными князьями, и некоторые из них осмеливались даже думать о своем происхождении от чингизидов.

Будущий экономист родился в семье отставного штаб-ротмистра гусарского полка И. Я. Туган-Барановского. В 1883 году, после окончания 2-й харьковской классической гимназии, Михаил Туган-Барановский поступил на первый курс естественного отделения физико-математического факультета Петербургского университета. Среди его однокурсников и товарищей было немало впоследствии известных деятелей русской культуры, а также студентов, увлекавшихся революционными идеями. В числе последних, выделялась группа Александра Ульянова, составившая в начале 1887 года революционную организацию «Террористическая фракция «Народной воли». В конце 1886 году за участие в студенческих волнениях Туган-Барановский был выслан из Петербурга в Харьков, где продолжил занятия в местном университете сразу на двух факультетах – естественном и юридическом. Здесь же он всерьез увлекся экономическими науками, определившими весь его путь ученого.

В 1890 году в журнале «Юридический вестник» увидела свет первая экономическая работа Туган-Барановского «Учение о предельной полезности хозяйственных благ как причине их ценности». В статье, посвященной разбору марксовой теории ценности и теории ценности австрийской школы, была предпринята попытка синтезировать эти теории. В 1891 году в Петербурге Туган-Барановский публикует книгу «П.-Ж. Прудон, его жизнь и общественная деятельность». В 1892 году выходит его вторая книга «Дж.-С.Милль. Его жизнь и учено-литературная деятельность».
 
Обращение к творчеству столь разных социально-экономических мыслителей не было, по всей вероятности, случайным. Молодой исследователь, искавший свой путь в науку, стремился разобраться в том, что представляют из себя входивший в моду социализм и переживавшая кризис классическая политическая экономия.

В 1894 году выходит первое издание фундаментального труда Туган-Барановского «Периодические промышленные кризисы. История английских кризисов. Общая теория кризисов», принесшего автору европейскую известность, вызвавшего жаркие научные дискуссии, и неоднократно переиздававшегося в России и за рубежом. Эту работу ученый защитил в Московском университете в качестве магистерской диссертации.
В работе содержалась оригинальная теория кризисов, объяснявшая какие факторы благоприятствуют увеличению и сокращению продолжительности промышленного цикла, а также вскрывавшая и движущие силы самого кризиса. Практическое значение этого труда заключалось в том, что он давал возможность научного предвидения в чрезвычайно важной хозяйственной области. Автор капитального исследования по теории кризисов французский профессор Жан Лескюр назвал работу русского ученого «самым оригинальным и самым значительным произведением во всей экономической литературе настоящего времени». К последователям Туган-Барановского он причислял таких известных экономистов, как Шпитгоф, Поле, Эйленбург, Шмоллер.

Исследуя деловые циклы, Туган-Барановский пришел к выводу о том, что главной причиной спада является непропорциональность размещения свободного денежного капитала в различных сферах экономики. Свой анализ он начинает с изучения роли спроса, утверждая, что рынок управляет производством, а не производство рынком. Всякая капиталистическая страна во всякое время, отмечал Туган-Барановский, могла бы значительно расширить свое производство, если бы нашли себе применение все ее производительные силы. Мешает этому – трудность найти сбыт для производимых товаров.
 
Промышленный подъем вызывается тем, что для промышленности открывается новый рынок в виде расходования огромных капиталов, накопленных в годы застоя. Подъем сменяется спадом, прежде всего потому, что расширение производства поглощает тот самый свободный капитал, скопление которого на денежном рынке было причиной оживления. Годы промышленного подъема – это годы высоких цен, годы застоя – годы низких цен. В годы подъема производство средств производства получает усиленное развитие. Но как только расширение основного капитала закончено, фабрики построены, железные дороги проведены, спрос на инвестиционные товары сокращается.
Распределение производства становится непропорциональным: машин, инструментов, железа, кирпичей, дерева требуется меньше прежнего вследствие того, что меньше возникает новых предприятий. Но так как производители средств производства не могут вынуть капитал из своих предприятий и к тому же самая громадность этого капитала в виде построек, машин и др. требует продолжения производства, то перепроизводство средств производства является неизбежным. В силу зависимости всех отраслей цены всех товаров падают, и наступает застой.

Теория Туган-Барановского, по свидетельству многих видных экономистов, давала лучшее в мировой литературе до появления работ Кейнса и Хикса понимание природы деловых циклов. Сам же Туган-Барановский, по его словам, придавал гораздо большее значение испытанию своей теории «не мнениями людей, а фактами». «…Кризисы, - писал он, – не астрономические явления, и периодичность кризисов не следует понимать в математическом смысле. Промышленный цикл, теорию и объяснение которого я даю в этой книге, коренится в экономических условиях господствующей системы хозяйства – капитализма – и, представляя собой явление социального порядка, может сокращаться и растягиваться в известных пределах. Наличность этих пределов позволяет говорить о периодичности кризисов».

В последующих своих трудах, в частности в работе «Основы политической экономии» (1909), Туган-Барановский подробно рассмотрел сильные и слабые стороны капиталистического социально-экономического уклада, факторы, утверждающие необходимость трансформации современного общества в социалистическое.
 
Вводя в систему своей аргументации понятия «антагонистическая хозяйственная система» и «хозяйство гармонического типа», Туган-Барановский отмечал, что если для хозяйства последнего типа, в условиях которого сами рабочие являются владельцами средств производства, целью является потребление, то для хозяйства антагонистического типа (рабовладельческое, феодальное капиталистическое) целью является накопление капитала. В таких антагонистических хозяйствах руководителем хозяйственного предприятия является не рабочий, а постороннее лицо - владелец средств производства.

Объясняя парадоксы капиталистического хозяйства, в частности одновременный рост общественного богатства и сокращение (без всякого нарушения равновесия общественного спроса и предложения) общественного дохода, Туган-Барановский отмечал, что среди общественных доходов капиталистического хозяйства имеются доходы различной экономической природы: доходы нетрудовых классов, управляющих общественным производством, и доходы рабочего класса, фигурирующего в роли средств производства. Доход рабочего есть расход с точки зрения капиталиста. Эта двусторонность дохода рабочего объясняется двусторонностью экономической роли рабочего, особенностью последнего, как, одновременно, и средства производства, и потребителя. Как средство производства рабочий может быть в большей или меньшей мере заменен машиной. От такого замещения общественное богатство не сокращается, а увеличивается, ибо увеличивается общая сумма производимых продуктов.

Общественный же доход сокращается, ибо сокращается доход рабочего класса. Сумма общественного производства при этом возрастает, а сумма общественного потребления падает. «Все эти парадоксы капитализма, - констатировал Туган-Барановский, - возникают на почве антагонистического хозяйства».
 
Ученый считал, что если бы рабочие располагали средствами производства, то ничего подобного не могло бы иметь места. Но руководителями капиталистического хозяйства являются не рабочие, а те, для кого рабочие – простое средство производства.
Модель общества будущего (рыночного социализма) Туган-Барановского складывалась под влиянием, как критики современного капитализма, так и марксистского экономического учения.
 
В молодости Туган-Барановский испытал сильное влияние марксизма, что существенно отразилось на начальном этапе его творчества. Однако по мере собственного научного роста, не отрекаясь целиком от идей марксизма, он вступает в полемику с отдельными принципиальными положениями марксистского учения. Кроме того, ученый всерьез увлекается кантианством.
 
В «Очерках из новейшей истории политической экономии и социализма» (1905), выдержавших при жизни автора шесть изданий, сопоставляя открытые Марксом «законы капиталистического развития», согласно которым рост капиталистического богатства признавался равносильным «накоплению нищеты, мук труда, рабства, невежества, одичания и нравственного падения рабочего класса», и новейшие факты истории рабочего класса, Туган-Барановский приходил к выводу о несостоятельности этих законов, их несовместимости с реальностью.
 
Причину заблуждения Маркса русский экономист находил в том, что все основные социальные воззрения автора «Капитала» сложились в 1840-е годы, в период действительного понижения заработной платы, хронической безработицы и огромного роста бедности и нищеты. Последующие исторические факты лишили теорию обнищания всякого значения и привели к тому, что даже самые горячие сторонники марксизма должны были отказаться от этой теории, замаскировывая ее искажением первоначального смысла.

Разбирая марксизм как систему практической политики, Туган-Барановский отмечал, что стремление этого учения свести все рабочее движение к политической борьбе рабочего класса за свои классовые интересы представляется односторонней политикой. Профессиональные организации рабочих, равно как и кооперативные учреждения в своей господствующей форме – потребительских обществ – являются столь же существенными факторами социальной помощи рабочего класса, как и представительство рабочей партии в парламенте.

Критикуя марксизм, Туган-Барановский писал, что ничего не может быть несправедливее презрительного отношения многих марксистов к социальному идеализму вообще и к идеализму великих утопистов в частности. Пренебрежение к социальному идеализму не только теоретически неправильно, но и практически вредно. Борьба с идеализмом ведет к равнодушию к широким общественным задачам, требующим самоотверженной работы и самопожертвования личности. Эгоистический интерес не может не занять в нашей душе пустого места, остающегося после исчезновения идеала. И если марксизм, на практике, не утратил энтузиазма, то лишь потому, что вопреки всей теории, марксистское движение осталось проникнутым могучей струей социального идеализма. Серая теория оказалась не в силах заглушить прекрасный рост золотого дерева жизни. Но этот результат был достигнут лишь пожертвованием логической стройностью марксизма.
 
В 1906 году вышла книга Туган-Барановского «Современный социализм в своем историческом развитии». Продолжая критическое переосмысление отдельных положений марксизма, экономист дает резкую критическую оценку теории прибавочной ценности и некоторых других положений экономического учения Маркса.

Марксистскому социализму, лишенному этического начала, Туган-Барановский противопоставлял этический социализм. Синтез кантианства и социализма, свойственный Туган-Барановскому, проявился, прежде всего, в том, что в центр хозяйственной системы ученый ставит человека, рассматривая его как наиболее активный элемент этой системы. В целом же хозяйственную практику и ее проблемы ученый рассматривает через призму этического, нравственного сознания.

Разрабатывая собственную концепцию народного хозяйства, Туган-Барановский выделяет две основные логические (по К. Родбертусу) категории хозяйства, вытекающие из самой природы хозяйственного процесса, – ценность хозяйственного предмета и стоимость. Неудовлетворенность тем, как эти категории рассматриваются в экономической литературе (либо с объективных, либо с субъективных позиций), побудила его к разработке собственной теории ценности, основанной на соединении элементов трудовой теории ценности (А. Смит, Д. Рикардо, К. Маркс) и предельной полезности (Г.Г. Госсен, К. Менгер). «Теории предельной полезности и трудовая, – писал Туган-Барановский, - несомненно противоположны, но отнюдь не противоречивы. Рикардо и Менгер сосредоточивают свое внимание на различных сторонах одного и того же процесса. Теория Рикардо подчеркивает объективные факторы ценности, теория Менгера – субъективные моменты оценки. Но подобно тому, как объективное физиологическое наблюдение, в известном смысле противоположное субъективному, психологическому, отнюдь не исключает последнего, а лишь дополняет его, точно также теория Рикардо не исключает, а лишь дополняет теорию предельной полезности».

Истинная теория ценности, утверждал ученый, должна от субъективных элементов хозяйства возвыситься до объективных – исходя из субъективной предельной полезности, перейти к труду как объективному фактору ценности.

Определяя субъективные основы ценности, Туган-Барановский отталкивался, прежде всего, от человеческих потребностей и интересов. Он определял ценность как отношение человека к вещи, а ее величину ставил в зависимость от того, какую по настоятельности человеческую потребность и как полно удовлетворяет рассматриваемое количество блага. При этом Туган-Барановскому удалось в определенной степени продвинуться дальше теоретиков австрийской школы предельной полезности, установив от чего зависит величина запаса того или иного блага.

Позднее, рассматривая модель построения социалистического общества, Туган-Барановский выдвинул идею, согласно которой согласование оценок по полезности и по трудовым затратам должно составить основу планирования в социалистическом народном хозяйстве, труд и полезность выступают в качестве основных элементов плана социалистического общества.

Широкой популярностью среди российских экономистов пользовалась разработанная Туган-Барановским социальная теория распределения, которую развивали также в своем творчестве В.С. Войтинский и С.И. Солнцев. Поднимая проблему надежных социальных гарантий обеспечения насущных потребностей трудящихся, как важнейшего фактора, способствующего свободному действию законов рынка, Туган-Барановский ставил вопрос о том, в какой мере распределительные отношения связаны с отношениями обмена и приходил к вполне определенному выводу: отношения распределения имеют свою специфику, не «растворяющуюся» целиком в отношениях обмена.

Специфика отношений распределения выражается, во-первых, в том, что оно не всегда связано с обменом. Например, крестьянин (и не только он) может участвовать в отношениях распределения, полностью минуя рынок. Во-вторых, распределение, принимающее форму обмена, предполагает фактическое неравенство сторон. Капиталист и рабочий, осуществляя, совершенно добровольные отношения обмена между собой, вступают одновременно и в отношения распределения. Фактическое неравенство при формальном равенстве и ведет к эксплуатации более сильной стороной (капиталистом) более слабой (рабочего).

Согласно теории Туган-Барановского, распределение общественного продукта между различными классами, связанными между собой в процессе капиталистического производства, есть не простой меновой акт, а сложный результат борьбы общественных классов за наибольшую долю общественного продукта. Размер доли, которая приходится тому или иному классу, определяется общими размерами национального дохода и «социальной силой» данного класса.
 
Поскольку же общественное производство связано с приращением общественного продукта, все классы общества оказываются одинаково заинтересованными в увеличении производительности труда. Именно от нее зависит и размер доли, приходящейся каждому классу. Социальная теория распределения ставила своей целью гармонизацию отношений между общественными классами и органически вплеталась в концептуальную канву социально ориентированного рыночного хозяйства.

Важное значение для выяснения взглядов Туган-Барановского на реформирование капиталистического хозяйства имела его книга «Современный социализм в своем историческом развитии», вышедшая в годы первой российской революции. Наряду с критическим анализом отдельных положений теории Маркса, она содержала оригинальные мысли автора о социализме и путях его достижения.

Разделяя отдельные взгляды марксистов на современный капитализм, Туган-Барановский считал, что капиталистическое хозяйство подготовляет почву для социализма. Но одного этого стихийного развития мало: оно должно быть дополнено началом сознательного творчества. Создание новых форм хозяйства, которые могли бы послужить опорными пунктами для перестройки существующей хозяйственной системы на новых началах, имеет чрезвычайно важное значение. И потому чисто политическая программа «Коммунистического манифеста» требует необходимых дополнений: муниципальный социализм, кооперативное движение, а также и рабочие союзы, воспитывающие рабочую массу, составляют существенное условие успешного перехода к социалистическому укладу.

Большой интерес представляет трактовка Туган-Барановским главнейших принципов социализма, а также классификация социалистических учений («различных систем социалистического строя»). Самая трудная задача социализма, считал Туган-Барановский, будет заключаться в достижении пропорциональности общественного производства. В настоящее время, при неорганизованности общественного хозяйства и господстве частного предпринимательства, задача эта разрешается путем разорения и гибели предприятий, продукты которых превышают общественный спрос, и путем усиленного разрастания, благодаря извлечению добавочных барышей, тех предприятий, продукты которых производятся в недостаточном количестве. При социалистической организации производства доход рабочего, занятого в известной отрасли труда, не будет находиться ни в каком прямом соотношении с условиями сбыта продуктов его труда: рабочему во всяком случае обеспечивается определенный доход.
 
Стихийные силы капиталистической системы – законы рынка – должны быть заменены при господстве социализма, специально для этого созданным разумным механизмом планирования. Должна быть создана чрезвычайно детальная статистика общественного производства и потребления и должна быть выработана строгая организация для размещения общественного труда по различным отраслям производства, соответственно общественным потребностям. Эта организация должна быть такова, чтобы, с одной стороны. Она обеспечивала пропорциональность общественного производства, а, с другой стороны, возможно менее стесняла личную свободу, свободу выбора каждым занятия по своему вкусу.

Но социалистическое хозяйство не вполне лишится стихийных регулирующих сил рынка: и при социалистическом хозяйстве продукты будут покупаться и продаваться по рыночной цене, диктуемые соотношением общественного спроса к предложению. И в социалистическом обществе, как и в капиталистическом, цена продуктов будет повышаться, если общественный спрос будет превышать предложение, и падать в противном случае. Таким образом, общество будущего, как и общество настоящего, будет иметь в высоте рыночной цены продукта барометр степени пропорциональности общественного производства. Разница будет в том, что, оставаясь регулятором общественного производства и потребления, цена в социалистическом хозяйстве перестанет быть регулятором общественного распределения.

В отличие от П.Б. Струве, который, решительно порвав с марксизмом, в своем творчестве развивался исключительно по пути апологии капитализма, как несущего прогресс для России, Туган-Барановский на протяжении многих лет не прекращал поиски наиболее совершенной социалистической организации общества.Однако это вовсе не означало полной несовместимости их научных позиций. Синтез идей этих ярких российских экономических мыслителей можно отчетливо разглядеть в концепциях современного социально ориентированного рыночного хозяйства, органически впитавших в себя идеи совершенного рынка и гуманных социальных отношений.

Итогом многолетних исследований социализма стала одна из последних работ ученого – книга «Социализм как положительное учение», написанная в канун октябрьских событий 1917 года и выпущенная в 1918 году в Петрограде Издательским товариществом кооперативных союзов «Кооперация». В этой работе Туган-Барановский предпринял первую в научной литературе попытку экономического обоснования социализма.

Разработанная Туган-Барановским модель государственного (отчасти рыночного) социализма аккумулировала в себе как лучшие достижения мировой социалистической мысли, так и кантианские представления о человеке как вершине всего сущего. Эта модель строилась на широком сравнительном анализе современного капиталистического и будущего социалистического хозяйства, поиске компромиссов между принципами свободы и равенства, между правами и обязанностями граждан, между стимулированием к труду и поддержанием общественного согласия.

Центральным элементом предложенной ученым модели социализма являлось социалистическое (точнее – социальное) государство. Социалистическая государственность будет очень глубоко отличаться от современной. Это отличие будет происходить из совершенно разной задачи социалистической государственности и современной. Если современное государство является на первом плане организацией классового господства и лишь на втором плане организацией общественной культуры, то в социалистическом обществе, в условиях отсутствия социальной борьбы и войн, власть будет преследовать лишь культурные цели и, прежде всего, цели организации общественного хозяйства. Это глубокое изменение целей государственной власти должно глубоко изменить и ее характер.

Государство будущего, утвердившегося в планетарном масштабе социализма, по мысли Туган-Барановского призвано взять на себя целый ряд хозяйственных функций, в том числе международный торговый обмен. Цель международной хозяйственной политики социалистического государства – наиболее полное использование естественных производительных сил и всех хозяйственных преимуществ своей страны.

Делая сравнение современного капиталистического и будущего социалистического хозяйства, Туган-Барановский писал, что капиталистическое хозяйство производит избыточный продукт, который ищет себе применения на внешнем рынке. Капиталистическое хозяйство стремится к неограниченному расширению общественного производства, но, наталкиваясь на неорганизованность общественного хозяйства и вытекающую отсюда непропорциональность отдельных его составных частей, приводит к тому, что общественное предложение идет впереди общественного спроса – товар ищет покупателя, а не покупатель ищет товар. Отсюда вытекает ожесточенная борьба за рынки, составляющая характерную черту капиталистической хозяйственной системы.
Социалистическое же хозяйство будет построено совершенно иначе. Оно будет преследовать потребительские цели и ни о каком избыточном продукте, как постоянном явлении, в пределах его не может быть и речи. Избыточный продукт, конечно, возможен, и в социалистическом хозяйстве, но лишь как случайное явление, как результат неправильного учета общественного спроса. Государственная власть должна непосредственно руководить процессом общественного производства во всех тех случаях, когда это производство не находится в руках каких-либо самоуправляющихся организаций.

Выявляя преимущества государственного централизованного хозяйства над стихией рынка, Туган-Барановский вместе с тем считал, что «государственная централизация заключает в себе и огромные опасности, которые нужно, так или иначе, избегнуть». Ученый отмечал, что чем более централистически организовано общественное хозяйство и чем больше размеры приобретает эта организация, тем больше опасности для свободы отдельных лиц. Централизм всегда несет с собой и бюрократизм – оторванность общественного механизма от тесного соприкосновения с действительной жизнью, игнорирование всех индивидуальных отличий ее. Соответственно этому возрастает и роль принудительного начала власти в строе общественной жизни. Таков неустранимый грех всякого централизма.

«Централизация социалистического, предполагающая строгое подчинение личности велениям центральной власти и передачу этой последней всей хозяйственной инициативы и всей ответственности за правильный ход процесса общественного хозяйства, - констатировал ученый, - не соответствует идеалу наибольшей свободы личности».

Не отвергая в целом централистского социализма, Туган-Барановский видел выход из отмеченного выше противоречия в известном компромиссе между различными социалистическими системами, в диапазоне от государственного до анархического социализма. Он считал необходимым дополнить централистскую систему элементами, взятыми из других социалистических учений, ограничить ее, прежде всего, «системами федералистическими, предоставляющими больше свободы человеческой личности».

В качестве второго корректива централизованному началу государственности Туган-Барановский предлагал использовать сильные стороны синдикального социализма, в частности организацию рабочего контроля над производством, благодаря чему «рабочий из слуги производственного процесса превращается в его господина». Еще одним важным коррективом централизующему началу и государства и муниципального управления должна стать кооперативная организация хозяйства.
 
Туган-Барановский был убежден, что социалистическое государство будущего не должно устранить единоличное производство. Социализм, считал ученый, должен предоставить каждому полную свободу работать единолично или в общей группе, при одном, однако, существенном условии, чтобы не происходило непроизводительной растраты общественных средств производства.

«Если индивидуальный производитель обеспечивает обществу требуемое количество продукта, - писал Туган-Барановский, - то общество не имеет никаких оснований отказывать данному лицу в возможности работать единолично. И поэтому нужно предположить, что в социалистическом обществе наряду с общинами, в которых значительная часть общественного труда будет кооперирована, будут и единоличные сельские хозяйства, только в некоторых отношениях хозяйственно связанные с общинами».

Будущее социалистическое общество, подчеркивал ученый, должно стать очень сложной хозяйственной системой, построенной на различных принципах. Необходимость в этой сложности он объяснял сложностью целей и задач человеческого общества и, прежде всего, основной двойственностью этих целей. Двойственность эта вытекает из двойственности личности и общества. Пока человеческая природа не испытает полного изменения, интерес отдельной личности не будет совпадать вполне и без остатка с интересом общественного целого социализм не возможен. Отсюда и вытекает двойственность задач социалистического общества: с одной стороны, оно должно стремиться к возможно более полному удовлетворению всех общественных потребностей; с другой стороны, оно должно возможно полнее обеспечивать свободу каждого.

Целью социализма ученый считал формирование гармонической человеческой личности. Это возможно лишь при тесном соединении умственного и физического труда. Гармоническое развитие личности должно довести до максимума производительность труда. Возможно это лишь при социализме, поскольку именно здесь исчезнет всякое насилие и эксплуатация человека человекам. «И потому, - писал Туган-Барановский, - только при социализме человеческая природа раскроет себя во всем богатстве своих дарований и способностей. Социализм будет рождением нового человека в красоте и силе».

Переход к социалистическому обществу Туган-Барановский считал весьма отдаленной перспективой человечества, поскольку капитализм еще далеко не исчерпал своих возможностей и не создал всех необходимых предпосылок для перехода к новому обществу. Как и более ранние системы хозяйства, последовательно сменявшие друг друга на исторической арене, социализм является не только стимулом дальнейшего развития производительных сил, но и, в свою очередь, результатом такого развития. Иначе говоря, социализм возможен лишь на известной ступени развития общественного хозяйства. Он является, согласно марксизму, неизбежным завершением развития капиталистической системы хозяйства.

Давая экономическое обоснование социализма, Туган-Барановский отмечал, что определенные зачатки социализма проявляются уже в условиях капитализма. И их довольно много. Наряду с экономическими факторами имеют место и факторы социальные. Большим завоеванием современного общества является, например, бесплатное образование и медицинское обслуживание, имеющие место во многих промышленно развитых странах, созданная для трудящихся и их детей возможность бесплатного посещения музеев и т.д. При социализме все это получит свое дальнейшее развитие, и будет активно способствовать росту культуры.

Вместе с тем ученый решительно восставал против всякого политического авантюризма, стремления искусственно ускорить приход социализма. Анализируя ситуацию, которая сложилась в России к августу 1917 года (именно в это время ученый заканчивал свой труд «Социализм как положительное учение»), Туган-Барановский отмечал, что русская революция создала совершенно новое, небывалое в истории общественное положение. Доверием народных масс в России, писал ученый, пользуются в настоящее время только социалистические партии. Вожди социалистических партий при желании легко могли бы захватить власть в свои руки и образовать правительство из одних социалистов. При таком положении дел для социалистической мысли России приобретает жгучую актуальность вопрос о возможности осуществления в России социалистического строя. Соблазн для социалиста очень велик. Отказаться от этой попытки социалисты могут лишь в том случае, если они убедятся в полной ее бесплодности, если им будет ясно без всякого спора, что для осуществления социалистического строя не достаточно декретов революционной власти, как бы сильна она ни была.

Туган-Барановский был убежден, что социализм лишь постольку может быть осуществлен, поскольку социализм представляет собой хозяйственную систему высшей производительности, сравнительно с существующей. Если бы оказалось, что переход к социалистическому хозяйству приводит не к росту, а к падению общественного богатства, то, конечно, социалистический строй не мог бы упрочиться, как бы ни были велики к нему симпатии народных масс. Ибо прогрессивное хозяйственное развитие идет всегда в направлении роста, а не падения производительности общественного труда.
 
Социалистическая система хозяйства, осуществленная в недозревшей до нее общественной среде, несомненно, должна привести к хозяйственному регрессу, вместо прогресса. Нужно иметь в виду, уточнял ученый, что социализм является системой хозяйства гораздо более сложной и труднее осуществимой, чем какие-либо до сих пор бывшие системы хозяйства. Социализм предъявляет к его участникам гораздо большие требования, чем иные хозяйственные системы, и если эти требования не удовлетворяются, то вместо того, что быть системой хозяйства высшей производительности, социализм неизбежно должен оказаться системой низшей производительности, чем иные хозяйственные системы.

В этих опасениях ученого, к сожалению, было много пророческого для России. Так называемый «реальный социализм» в нашей стране оказался сопряженным с колоссальными, малопроизводительными затратами материальных, финансовых и человеческих ресурсов. Советская экономическая система оказалась неспособной к самовоспроизводству и самообновлению. В итоге семидесятилетнего «социалистического эксперимента» страна оказалась на грани полной экономической катастрофы и для выживания и развития была вынуждена вернуться к ценностям рыночного рыночной экономики, хозяйственной и политической демократии.
 
Самому Туган-Барановскому, скоропостижно скончавшемуся в начале 1919 года, не удалось в полном объеме увидеть и проанализировать советскую экономическую систему. Это сделали за него видные представители русской эмиграции, как не разделявшие идеологию социализма, так и ее приверженцы.

Литература

Банков Е.Б. Теория социализма М.И. Туган-Барановского // Проблемы преобразований хозяйственного механизма. М., 1990. – С. 50-64.
Кондратьев Н.Д. Михаил Иванович Туган-Барановский. Пг., 1923
Смирнов И.П. «От марксизма к идеализму»: М.И. Туган-Барановский, С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев. М.: Рус. Книгоиздательское т-во, 1995.
Тебиев Б.К. Экономический либерализм в России ХIХ века и критика социалистических экономических учений. М.: МПА. 2001.
Туган-Барановский М.И. Избранное. Русская фабрика в прошлом и настоящем. Историческое развитие русской фабрики в ХIХ веке. М.: Наука, 1997.
Туган-Барановский М.И. К лучшему будущему. Сборник социально-философских произведений. М.: Российская политическая энциклопедия. 1996.
Туган-Барановский М.И. Общественно-экономические идеалы нашего времени. СПб.: Вестник знания, 1913.
Туган-Барановский М.И. Основы политической экономии. 4-е изд. Пг., 1917. – 54
Туган-Барановский М.И. Основы политической экономии / Научн. ред.: С.Е. Хорзов, Г.Н. Сорвина.  М.: РОССПЭН, 1998.
Туган-Барановский М.И. Социализм как положительное учение. Пг., 1918.
Туган-Барановский М.И. Социальная теория распределения. СПб., 1913.
Туган-Барановский М.И. Социальные основы кооперации. М.: Экономика, 1989.
Туган-Барановский М.И. Экономические очерки. М.: РОССПЭН, 1998.




ИВАН ИВАНОВИЧ ЯНЖУЛ
(1846-1914)

Говорить о том, что Иван Иванович Янжул, академик Петербургской академии наук и почетный профессор Императорского Московского университета, знаменитый экономист и статистик, публицист и общественный деятель, признанный специалист в области налоговой и таможенной политики и первый русский исследователь монопольных объединений, с юных лет мечтал стать экономистом, не приходится. Юношу влекла к себе наука историческая, он с детства интересовался происхождением своего рода, биографиями знаменитых предков, военной и гражданской историей России.

Возможно, Янжул и стал бы историком, если бы в благородном пансионе при 1-й рязанской мужской гимназии, которую в 1864 году он окончил «первым учеником», преподавали сразу два древних языка – латинский и греческий. Но греческого в гимназии не изучали. Подавая в августе 1864 года документы в Императорский Московский университет, Янжул понял сложность ситуации – без древнегреческого на историческое отделение не попасть! Выход подсказал декан историко-филологического факультета, известный историк Сергей Михайлович Соловьев:

- А почему бы вам, молодой человек, не поступить сначала на какой-нибудь родственный гуманитарный факультет, например, на юридический, где знание древнегреческого не требуется?  Подготовьтесь в течение года к экзамену по языку и при переходе на второй курс смените факультет на желаемый…

Предложенная «комбинация» пришлась Ивану Янжулу по душе. Обучение в университете он начал с похвальным усердием. Хорошо пошли и первые уроки древнегреческого. К языкам он вообще имел способность. В гимназии, к примеру, самостоятельно выучил не очень популярный в то время в России английский.  Однако перевод на историко-филологический факультет так и не состоялся. Препятствием к тому стал целый ряда жизненных обстоятельств. Это и вскружившая юную голову первая несчастная любовь, и продолжительная болезнь на этой почве, и неожиданная смерть отца, последовавшая через год после смерти матери.

Предметом юношеских восторгов будущего академика была некая девица В.В. Она дружила с сестрами Ивана, часто бывала в их доме, кокетничала с удосужившимся влюбиться в нее по уши юношей, и даже клялась ему в ответной любви, но параллельно оказывала знаки внимания сыну богатого фабриканта-миллионщика, и вскоре вышла за него замуж. Авантюрный характер возлюбленной Янжула ярко проявился через несколько лет ее семейной жизни в купеческой роскоши. Она не только со скандалом развелась с мужем, но и засадила его и бывшую свекровь в тюрьму «за лжесвидетельство».
 
Первая любовь стала для Янжула, по его собственному признанию, «самой несчастной страницей» его жизни. И даже через 50 лет после описанных событий он не мог вспоминать об этом «без душевного страдания». Будем недалеки от истины, если отметим, что вся блестящая научная карьера и бурная общественная деятельность Ивана Ивановича служили своеобразным укором обманувшей его девице В.В.: «Знай, коварная, кого ты обманула, кого променяла на богача, кого заставила страдать!».

Отец будущего академика Иван Гаврилович Янжул принадлежал к мелкопоместному черниговскому  дворянству. Свою родословную Янжулы вели от нежинского грека Клима Янжула по прозвищу Шпичак (в переводе с украинского – твердая колючка), упоминание о котором содержится в некоторых документах Петровской эпохи. В 1713-1718 годах Клим Янжул служил топальским сотником Стародубского полка. По завершению службы   на Черниговщине им было основано село Янжуловка, ставшее для потомков сотника родовым. По всей вероятности, именно здесь И.И. Янжул и родился 2 (14) июня 1846 года, хотя достоверных сведений на этот счет не сохранилось.

В юности Иван Гаврилович выбрал для себя по традиции военную карьеру и посвятил ей четверть века своей жизни. Участвовал в русско-турецкой войне 1829-1830 годов. Во время одного из сражений получил тяжелое ранение, вышел в отставку в чине штабс-капитана с небольшим пенсионом - 700 рублей в год ассигнациями. Мать семейства богатого приданого с собой не принесла, поскольку происходила из небогатой семьи помещиков Коломенского уезда Московской губернии Колмаковых. Семья Янжулов была многодетной и постоянно нуждалась в средствах к существованию.

Какое-то время Янжулы жили в Коломне и в Рязани. Похоронив мать и дождавшись окончания Иваном гимназии, перебрались из провинции в Москву, где согласный ради детей на любую работу Иван Гаврилович получил малоприятное даже для очень бедного дворянина место надзирателя «Работного дома для лиц, просящих милостыню» с месячным жалованием 20 рублей и казенной квартирой. В Работном доме весной 1865 года он заразился холерой и вскоре отошел в мир иной.

С этого времени дума о куске хлеба и возможности подзаработать становится для студента Янжула, на попечении которого остались младшие сестры Евгения и Мария, повседневной. К тому же Иван с сестрами был вынужден освободить казенную квартиры и поселиться на Патриарших Прудах, считавшихся тогда местом проживания студенческой бедноты.
 
В Москве, где нищих студентов было и без него достаточно, подходящей работы Янжул не нашел, а потому без особых колебаний принял предложение помещика из уездного городка Ржева Тверской губернии занять место репетитора его детей. Подобная практика студенческих «подработок» была нередкой. Обязательного посещения занятий в университете не требовалось. Главное – вовремя явиться на экзаменационную сессию и успешно сдать все, что полагалось. 

О том, что пришлось остаться на юридическом факультете, Янжул нисколько не жалел. Тем более, что именно здесь в широком объеме преподавались неожиданно полюбившиеся ему экономические и финансовые дисциплины, и практически все дипломированные в России экономисты тех лет получали высшее образование, ученые степени и звания на факультете юридическом. 

Несмотря на регулярные отлучки из Москвы, студент Иван Янжул самостоятельно штудировал политическую экономию Джона Стюарта Милля, успешно сдавал экзамены, содержал сестер, готовя их к замужеству. Интерес к экономическим и финансовым наукам способствовал развитию интереса к самостоятельным научным исследованиям. Россия царя-реформатора Александра II быстро менялась, переживала бурный экономический и духовный подъем: перестраивалась банковская система империи, год от года ширилось железнодорожное строительство, закладывались основы новой судебной системы и земского самоуправления. Все это нуждалось в научном осмыслении, пробуждало желание докопаться до истины.

Решающим толчком к поклонению науке послужил Его величество случай. Произошел он на толкучем рынке во Ржеве, куда Янжул частенько захаживал в поисках дешевой одежды и обуви. На сей раз студент-репетитор остановился у развала букиниста, где его внимание сразу же привлекла к себе книга знаменитого бельгийского математика и социолога Адольфа Кеттле «Социальная физика, или Опыт исследования о развитии человеческих способностей» (1835). «Книга Кеттле оказала на меня более глубокое влияние, чем какая-либо иная, прочитанная мною до тех пор, – писал впоследствии Янжул в книге воспоминаний о пережитом и виденном. – Она поразила мое воображение, изменивши все представления о возможности для человека свободно распоряжаться своими действиями, несмотря на соответствующую в этом случае оговорку самого Кеттле.  Я, можно так выразиться фигурально, помешался тогда на целесообразности и закономерности социальных явлений…».

Провинциальный Ржев стал для Янжула и местом первых научных исследований, в результате которых на свет появился труд «Статистика браков и рождений», написанный на основе анализа местных метрических книг. Труд «пошел в дело» и был представлен университетским профессорам в качестве учебной работы. Не удосужившись прочитать увесистую рукопись, а лишь перелистав ее, профессора единодушно поставили Янжулу пятерку. Столь формальный подход наставников к работе начинающего исследователя несколько обескуражил Янжула, но не отбил охоту к скрупулезному научному анализу окружающей действительности, новых форм хозяйственной и социальной жизни.

В 1869 году Янжул окончил университет со степенью кандидата, т.е. претендента на возможную должность преподавателя и исследователя. Этот путь виделся Янжулу наиболее перспективным, и он с благословения своего наставника профессора Ф.Б. Мильгаузена с головой окунулся в работу над магистерской диссертацией.

В 1872-1873 годах молодому ученому была предоставлена возможность совершенствоваться в науках в Лейпцигском, Гейдельбергском и Цюрихском университетах. Янжул посетил и Лондон, где в библиотеке Британского музея «шлифовал» свою магистерскую диссертацию на тему «Опыт исследования английских косвенных налогов: Акциз», которую блестяще защитил в Московском университете в 1874 году.

Научная новизна исследования заключалась в том, что автор сумел самостоятельно, независимо от какого-либо влияния со стороны учения К. Маркса, установить зависимость эволюции британской финансовой системы от столкновения классовых интересов. Господство акцизов в Англии XVII – XVIII веков Янжул объяснял тем, что это было выгодно для обладавшего политической властью землевладельческого класса. Однако с ростом промышленной аристократии таможенные налоги отменяются, с развитием же политического значения рабочего класса налоговая система реформируется в сторону подоходного обложения и дальнейшей отмены косвенных налогов.

Незадолго перед защитой магистерской диссертации Янжул женился. Его избранницей стала Екатерина Николаевна Вельяшева, женщина внешне неприметная, но при этом прирожденный педагог и талантливый литератор. В течение многих лет она увлеченно занималась изучением методики преподавания в народной школе, вопросами трудового воспитания в российских и зарубежных учебных заведениях. Педагогической общественностью  ценились ее статьи по сравнительной педагогике, этике, как предмету школьного обучения, влиянию грамотности на производительность труда, влиянию физического труда на успешность умственных занятий и другие.

При этом Екатерина Николаевна всегда оставалась незаменимой помощницей мужа во всех его делах и начинаниях. «В жене я получил не только доброго товарища, но соавтора или ближайшего сотрудника для всего, что я с тех пор написал, начиная с больших книг и кончая журнальными и газетными статьями, - признавался И.И. Янжул в автобиографии. -  Ничего не делалось и не писалось без её совета и помощи и большей частью её же рукой, и я затрудняюсь по временам определить, кому, например, в данной статье принадлежит такая-то мысль, мне или ей?».

Надо полагать, что именно Екатерина Николаевна свела И.И. Янжула и его друга профессора-экономиста А.И. Чупрова с известным педагогом В.П. Вахтеровым для совместной работы над сборником «Экономическая оценка народного образования» (СПб., 1896, 1899), сыгравшим исключительную роль в популяризации программы введения в России всеобщего начального обучения.

В туманном Альбионе Янжул сделал важное для себя открытие: оказывается, здесь издана масса интереснейших книг по вопросам финансов, практически неизвестных в континентальной Европе. Огромное впечатление на молодого ученого произвели английская экономическая и финансовая системы. Признавая их эффективными и совершенными, Янжул, тем не менее, до конца жизни оставался приверженцем учения Фридриха Листа и других представителей немецкой исторической школы в экономических науках, утверждавших принципы своеобразия национальных экономик.

В год получения магистерской степени Янжул был избран доцентом Московского университета по кафедре финансового права. Представив в 1876 году на обсуждение коллег сочинение на тему «Английская свободная торговля: Исторический очерк развития идей свободной конкуренции и начал государственного вмешательства», Янжул получил степень доктора и осенью того же года был избран ординарным профессором Московского университета, прослужив в этой должности 12 лет.
 
В эти же годы к Янжулу приходит общероссийское признание: 4 декабря 1893 года он избирается членом-корреспондентом Петербургской академии наук по разряду историко-политических наук, а 4 марта 1895 года – ординарным академиком по Историко-филологическому отделению (политическая экономия и наука о финансах).

Признанием пользовался Янжул и у студентов, которым читал такие предметы как финансовое право и полицейское право. Лекции его отличались информационной насыщенностью, образность языка и доступностью содержания. Профессор Янжул одним из первых в университете организовал по своим предметам практические занятия, которые посещались с усердием. Общаясь в течение учебного года со всеми студентами на равных, на экзаменах Иван Иванович был строг, принципиален и даже раздражителен, когда слышал поверхностные и сбивчивые ответы. К студентам из обеспеченных семей, которых в те годы называли «белоподкладочниками», он относился особенно строго и даже предвзято, что нередко порождало конфликты с учебным начальством.
 
80-е годы XIX века принято считать временем глухой реакции и контрреформ. Но это верно лишь отчасти. В указанные годы было многое сделано для разрешения противоречий между рабочими и предпринимателями, был принят ряд прогрессивных законов в отношении труда женщин и подростков. В 1882 году в системе Министерства финансов был создана фабричная инспекция, в задачу которой первоначально входил надзор за соблюдением фабричного законодательства, а в дальнейшем и принятие мер по обеспечению порядка на промышленных предприятиях, предупреждение забастовок и иных выступлений рабочих. Первоначальный состав нового ведомства был немногочисленным, несмотря на огромный объем работы, которую следовало ежедневно осуществлять. В него вошли лишь признанные авторитеты, люди, обладавшие активной социальной позицией и гражданским мужеством, среди которых был и профессор Московского университета И.И. Янжул.  Ему министр финансов Н.Х. Бунге доверил кураторство (инспекцию) самого сложного Московского фабричного округа, где частные предприниматели без зазрения совести десятилетиями нарушали законы империи и безжалостно эксплуатировали бесправных рабочих.

К своей инспекторской деятельности правдолюб и законник (в хорошем смысле слова) Янжул отнесся с огромной ответственностью. О том, что и как ему приходилось делать в этой должности ученый правдиво изложил в вышедшей в 1907 году в Петербурге книге «Из воспоминаний и переписки фабричного инспектора первого призыва», имевшей подзаголовок «Материалы для истории русского рабочего вопроса и фабричного законодательства». Параллельно с надзорной практикой он участвует в разработке новых фабричных законов.

Служа закону, фабричный инспектор Янжул оставался и слугой науки. Должность давала ученому доступ к материалам, которые для профессора являлись малодоступными и без которых нельзя было представить истинное положение частного сектора отечественной промышленности. В 1884 году выходит в свет сочинение «Фабричный быт Московской губернии. Отчёт за 1882—1883 год фабричного инспектора над занятиями малолетних рабочих Московского округа И. И. Янжула», за которое автор был удостоен Большой золотой медали Императорского географического общества. В 1886 году ученый принимает активное участие в обследовании промышленности Царства Польского, предпринятом в результате жалоб московских фабрикантов на польскую конкуренцию.

В 1887 году, разуверившись в возможности фабричной инспекции активно противодействовать произволу предпринимателей, Янжул покидает пост окружного инспектора, однако до конца жизни остается одним из ведущих в стране экспертов по рабочему вопросу. С этого времени ученый больше внимания удаляет исследованиям экономики и финансов. В 1890 году в Петербурге в 2-х частях выходит в свет его фундаментальный труд «Основные начала финансовой политики. Учение о государственных доходах», за которое он был удостоен престижной премии Академии наук имени генерал-адъютанта С.А. Грейга, присуждавшейся «за лучшие сочинения по политической экономии и науке о финансах». Впоследствии книга эта неоднократно переиздавалась.

Пятилетний опыт регулярного общения с предпринимателями и рабочими, а также активное проникновение в Россию учения Карла Маркса заставили Янжула внимательнее присмотреться к социальным проблемам жизни современного ему общества. В 1893 году в Петербурге ученый издает отдельной книгой свои социальные этюды «В поисках лучшего будущего», публиковавшиеся ранее в различных периодических изданиях.  Ученый стремится ответить на вопрос как исторически формировались и реализовывались планы и попытки улучшения экономического, умственного и нравственного положения разных народов. Предметом анализа выступает преимущественно опыт Англии и Америки, представляющий из себя, по словам автора, «бесспорно знаменательное явление нашего времени». Ученого интересуют и университетские поселения в Лондоне, как форма приобщения к знаниям низших слоев населения, и положение американских работниц, и опыт борьбы с пьянством, как социальным недугом, тормозящим прогресс человечества. И конечно же все это не ради отвлеченных заключений и созерцания социальной практики Запада, а ради пользы России.
Параллельно с интересом к проблематике социального реформаторства, который проявился также в опубликованном в 1890 году в «Вестнике Европы» очерке «Бисмарк и государственный социализм», Янжул еще с 1880-х годов проявляет серьезный интерес к качественно новым явлениям и процессам, происходившим, говоря современным языком, в «большом бизнесе» Западной Европы и Америки.   
В Америке Янжулу довелось побывать дважды. Особенно плодотворной можно считать его командировку в Новый Свет по линии Министерства финансов на Всемирную выставку 1893 года в Чикаго. Не одна только выставка привлекла внимание ученого. В этот приезд Янжул с особым пристрастием пригляделся к американской системе монополий. Происходившая в Америке концентрация производства и капитала неоднозначно оценивалась и американскими, и европейскими исследователями. Янжул захотел выработать свою точку зрения на данный вопрос. Результатом этого стала опубликованная в 1895 году в Петербурге монография «Промысловые синдикаты или предпринимательские союзы для регулирования производства преимущественно в Соединённых Штатах Северной Америки», написанная на обширном фактическом материале.
Выводы ученого относительно монопольных объединений (в терминологии Янжула – синдикатов) сводились к следующему:
•К появлению монополий (синдикатов) в современном цивилизованном мире привела концентрация капиталов. Эта новая форма союзов предпринимателей является продуктом потребности времени и условий нынешнего производства, построенного в большинстве отраслей промышленности на обладании крупным капиталом.
•К образованию монополий привела та самая свобода конкуренции, которая когда-то считалась панацеей против всех старых зол капитала (образование различных торговых монополий и привилегий). Монополии (синдикаты) возникли именно для борьбы, ограничения и, может быть, уничтожения свободы соперничества.
•Если старые монополии создавались или актом государственной власти, или благоприятными природными условиями, то современные силою событий, всем ходом экономической эволюции, поэтому их нельзя отменить актом государственной власти, нельзя совершенно уничтожить, вызвавши искусственную конкуренцию.
•Стремление капитала к соединению и его космополитизм составляю давно замеченное свойство и его отличие. Процесс образования международных синдикатов уже начался, и, по общему правилу, чем дальше вперед, тем процесс этот будет ускоряться.
•Монополии составляют одно из проявлений стремления капитала к концентрации, а последняя тенденция в свою очередь вызывается теми выгодами и преимуществами, которые имеются на стороне крупного капитала в его соперничестве с другими представителями в той же отрасли промышленности.

Янжул указывает на 5 возможных преимуществ крупных предприятий над мелкими, отмечая при этом несостоятельность критики отдельными авторами монополизации производства. Цель монополистических предпринимательских объединений ученый видел, прежде всего, в предупреждении кризисов перепроизводства. Соглашения между предпринимателями он рассматривает как «замирение конкуренции». «…Синдикат , - пишет ученый, - является для промышленников своего рода обществом взаимного страхования прибылей и в тоже время обществом страхования против кризисов».
Особую ценность представляли сформулированные в исследовании рекомендации в отношении того, что должно и что может сделать государство по отношению к монополиям. «Прежде всего, - пишет ученый, - государство обязано вмешаться законодательным порядком в вопросах о синдикатах уже потому только, что они представляют собой предпринимательский союз крупных промышленных учреждений, т.е. денежные интересы, измеряемые многими миллионами рублей. <…>  Держаться далее политики laissez aller значило бы для государства не только противоречит с другими сферами народной экономической жизни, но и значило бы рисковать существенными государственными интересами и ставить в опасность, может быть, преуспеяние обширных областей народного труда и промышленности. …Государство обязано регламентировать синдикаты не только в той же степени, как фабрики и разные торговые и акционерные общества, но даже – в большей, по степени их общественной важности».
 
Первоочередную задачу государства Янжул видел в том, чтобы разобраться в видах и формах монополистических объединений, различая при этом объединения промысловые, т.е. непосредственно связанные с промышленным производством, и всякого рода торговые союзы капиталистов, учреждаемые продавцами-посредниками и не создающие никаких новых ценностей. Особое внимание ученый обращает на обеспечение гласности и открытости в деятельности монополистических объединений, их ежегодной отчетности по широкому кругу показателей, полного соблюдения прав промышленных рабочих.
 
Как справедливо отметил в энциклопедической статье о И.И. Янжуле его коллега академик И.Х. Озеров, Янжул «не стремился укладывать разнообразную жизнь в Прокрустово ложе односторонних теорий». Поэтому вряд ли было бы правильным причислять его к какой-либо конкретной экономической школе, кроме, разумеется, отечественной, российской. Нередко Янжула причисляют к сторонникам государственного социализма. Однако, пропуская воззрения ученого через призму времени, можно  сказать, что на деле он являлся сторонником социального государства, учение о котором в окончательном варианте сформировалось в европейской науке лишь в середине ХХ века. Будучи человеком прогрессивных взглядов, Янжул отстаивал принципы совершенной рыночной экономики и сильного государства, способного защитить своих граждан от стихии рынка и всевластия монополий, открыть простор для всестороннего гармонического развития человека.
 
Не испытывая симпатий к К. Марксу и его экономическому учению, Янжул, тем не менее, с большим интересом отнесся к появлению в России начала 1890-х годов т.н. «легального марксизма», который ученый называл «новомарксизмом».  Его представители – С.Н. Булгаков, П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановский – импонировали Янжулу своим «стремлением освободиться от привычной рутины и здравыми взглядами во многих вопросах экономии». В работе «Промысловые синдикаты» Янжул сделал комплемент в адрес одного из очерков Струве, вполне согласившись с выводами молодого ученого.
 
Книга о синдикатах окончательно рассорила ее автора с идеологами либерального народничества, в частности с Н.К. Михайловским, который перестал бывать в гостях у Янжулов, приезжая в Москву. В народническом журнале «Русское богатство» была опубликована, по оценке Янжула, «довольно нелепая, но резкая критика» его книги, написанная, как полагал ученый, его товарищем и учеником профессором Н.А. Карышевым, который вел в журнале научно-литературное экономическое обозрение под заглавием «Народно-хозяйственные наброски».

Наряду с крупными работами Янжул являлся автором многочисленных публицистических статей, очерков и эссе, которые печатались в таких изданиях, как «Отечественные записки», «Вестник Европы», «Слово», «Вестник промышленности», «Вестник воспитания», «Русское экономическое обозрение» и многих других.  Публицистические статьи Янжула всегда отличались злободневностью, нередко он был первым кто знакомил русское общество с новейшими явлениями европейской жизни, комментировал как экономист изменения в зарубежном и отечественном законодательстве.
Человек глубоких знаний, высокой культуры и разносторонних интересов, общительный и открытый для всех, Янжул был знаком с Ф.М. Достоевским, И.С. Тургеневым, М.Е. Салтыковым-Щедриным, Я.П. Полонским и многими другими известными современниками. Дружеские и доверительные отношения связывали Янжула с Л.Н. Толстым, М.М. Ковалевским, А.И. Чупровым. Любознательный читатель может найти в воспоминаниях ученого «О пережитом и виденном в 1864-1909 гг.», опубликованных в 1910-1911 годах, много интересных подробностей этих знакомств, ярких характеристик исторических событий и персонажей.

Последние месяцы своей жизни Янжул провел в Германии, где на курорте Висбадене он проходил лечение от прогрессирующей глухоты. Здесь его застала первая мировая война. Не успев вовремя вернуться в Россию, ученый оказался заложником обстоятельств военного времени, что привело к серьезному расстройству здоровья ученого и к смерти, последовавшей 18(31) октября 1914 года.

                Научные труды И.И. Янжула
•«Опыт исследования английских косвенных налогов. Акциз». М., 1874;
•«Английская свободная торговля. Исторический очерк развития идей свободной конкуренции и начал государственного вмешательства». Вып. 1-2. М., 1876-82;
•«Финансовое право. По лекциям ординарного профессора И. И. Янжула». СПб., 1881;
•«Очерки и исследования. Сборник статей по вопросам народного хозяйства, политики и законодательства». Т. 1-2. М., 1884;
•«Фабричный быт Московской губернии. Отчёт за 1882—1883 год фабричного инспектора над занятиями малолетних рабочих Московского округа И. И. Янжула». СПб., 1884;
•«Отчёт за 1885 год фабричного инспектора Московского округа проф. И. И. Янжула». СПб, 1886;
•«Отчёты членов Комиссии по исследованию фабрично-заводской промышленности в Царстве Польском. Ч.1. Отчёт проф. И. И. Янжула». СПб., 1888;
•«Основные начала финансовой науки. Учение о государственных доходах». Вып. 1-2. СПб., 1890 (переиздано несколько раз, с дополнениями в 1904 г.);
•«В поисках лучшего будущего. Социальные этюды». СПб., 1893;
•«Промысловые синдикаты или предпринимательские союзы для регулирования производства преимущественно в Соединённых Штатах Северной Америки». СПб., 1895;
•«Экономическая оценка народного образования. Очерки И. И. Янжула, А. И. Чупрова, Е. Н. Янжул, В. П. Вахтерова и др.» СПб., 1899;
•«Между делом. Очерки по вопросам народного образования, экономической политики и общественной жизни». СПб., 1904;
•«Из воспоминаний и переписки фабричного инспектора первого призыва. Материалы для истории русского рабочего вопроса и фабричного законодательства». СПб., 1907.




;