уроки французского

Мастер, который чинил мой компьютер – пришел, и вместо того, чтобы только его чинить – стал говорить. Он говорил о моем  ребенке, которого он увидел. Выступал в роли главного эксперта. И жена у него – биолог. И поэтому она , дескать, все о детях знает. И мне сейчас поступит куча ценных советов, которые я никогда в жизни не услышу ни от кого. И рожали она тоже, как и я  - в четвертом роддоме. Но – он накануне чинил комп некой тетке, которая там работает на ответственном посту. И поэтому к его жене там отнеслись с пиететом…  и еще у него два высших образования, две вышки, как он выразился. Я сказала, что у меня тоже. Но он пропустил это мимо ушей. И вот теперь я расхлебываю последствия починки. Например – наличие лицензионного ворда. Чем это чревато – наверное, все вот это не сохранится. И улетит прямиком в ноосферу. Я хотела писать про уроки французского. Тети Любы, моей учительницы и гувернантки – как называл ее папа, скорее всего, уже нет в живых. Мать перестала с ней общаться после смерти отца. Мы виделись с ней на улице иногда. Но в гости больше не ходили. Тетя Люба знала в совершенстве французский язык. Человек, свободно говорящий на иностранном языке тогда приравнивался к инопланетянину. Она учила меня французскому языку и хорошим манерам. Франсе э бон манэр.
Компьютерный мастер взял за свою работу некоторую сумму. Не ту, далеко не ту, что оговаривалась в телефонном разговоре. Но – у меня  - было. Мой друг подарил эти деньги для новорожденного Вани. Компьютер нужен мне – потому что от руки я писать уже не умею. Вернее – умею, записку могу написать, ушла, мол, за хлебом, буду в восемь. А вот что-то длинное – не получается. А писать мне надо. Нет, я не скучаю, и время зря не идет.  Когда я кормлю Ваню – я делаю очень нужное дело – даю ребенку жизнь.  И еще – в это время я могу думать обо всем. Я – свободна. У меня есть прекрасная отмазка – маленький ребенок. И я могу делать все, что угодно. Так вот – за дорогие деньги мне кое-как  починили комп, вернее, довели его до состояния, когда можно стало пользоваться. И я могу писать.
Пришлось сделать перерыв – у меня, все-таки, маленький ребенок. У него раздражение на коже, и он плакал – то громко и гневно, то тихонечко, жалобно. Я намазала ему всем, чем только можно. Он устал кричать, поел и уснул.  Мне кажется, дети, когда плачут – думают, что всё, небо на землю упало.
Но вот мой малыш уснул, и я могу продолжать дальше. Тетя Люба. Это папина приятельница. На фотографии – туристическая группа. Слева, в первом ряду – худенькая девушка с длинными волосами.  Позже я спрошу папу – почему он не женился на тете Любе? А женился на маме. Он ответит  - нет,  мне уже есть, кого любить.  Про маму. Он влюбился в мамин голос. Привозил ее в гости к своим друзьям и говорил – я вам соловья привез.
 Однажды я принесла с улицы плохое слово. Папа вызвал меня «на ковер» и  между нами был примерно такой диалог:
- Ты знаешь, что все интеллигентные люди знают такие слова. Но никогда не говорят.
- И ты знаешь? – это я спрашиваю.
- Да, и я знаю.
- И мама знает?
- мама? Ну, наверное, тоже знает.
- А тетя Люба знает?
А потом было вот как. Иду я по двору. Уроков французского уже не было, я уже училась в школе, в немецкой.  И тут навстречу едет знакомый мальчик на велосипеде, прямо на меня. Я отскочила – он за мной. Я отскочила уже дальше, через канаву, он еле удержался на велосипеде и поехал дальше. Я ору ему вслед – пошел ты на ***!!! Оборачиваюсь – а сзади тетя Люба идет, с сумками, из магазина, видимо…  Было стыдно. Стыд – как будто все внизу проваливается, и сердце падает, и холодно. Я нашла в себе силы поздороваться, и мы даже о чем-то поговорили.
Компьютерный мастер велел мыть мальчика ромашкой и чередой. Может быть – он и прав. Но – таким тоном сказанные рекомендации – что, мол, я великий, и все знаю. Он считает, что за треп он тоже должен деньги получать. Что ж – я ему заплатила – как за визит врача-педиатра. Но – винда работает, данные сохранены, в интернет войти можно. И ребенок в целом здоров.
А тогда было вот что. Это мне примерно лет пять. Я знаю французский до такой степени, что могу на нем разговаривать.  Каждый раз в автобусе, видя какого-нибудь дружелюбного негра – я кричала – маааама!!! Можно я пойду с дядей поговорю? Не дожидаясь разрешения – я  бежала к черному дядечке или тете и спрашивала – парле ву франсе? Я помню, что говорила с ними долго, именно говорила, а не как сейчас – вспоминаю нужные слова. 
Да, это было. Мы сидим за столом, я, мама и тетя Люба. У нас перерыв на обед.  Каждый раз – гречневая каша. У тети Любы диабет, и почти ничего другое ей нельзя. Мы приносили ей конфеты на ксилите, с красным крестиком на коробке. Меня учат правильно держать приборы и добирать остатки еды с тарелки хлебушком.
Летом мы учились на балконе. Огромная лоджия, а не маленький загаженный балкончик, это торец  девятиэтажки, стена покрашена желтым.  «Ля рю БутлерОв» проходит внизу, тогда там было мало машин. Мы разговариваем про зоопарк. Слон – лелефан.
Когда мы гуляли – старались разговаривать по-французски. Девятиэтажки в ряд, серые, а лоджии – зеленые, желтые, красные. Гриз э жон. Вэр. Руж.
Да, это идиотизм – писать французские слова русскими буквами. Но – я тогда не умела писать даже по-русски. Я до сих пор не знаю, как пишутся французские слова.  И уже почти ничего не помню…
Мы качались на качелях. Вернее – качалась я, а тетя Люба меня раскачивала и пела – элле та бель эль ен балянсуарэ. Мелодия этой песни повторяет скрип качелей, точно такой же интервал.  Это я уже потом поняла, когда училась музыке.
Еще у тети Любы занималась девочка Валя. С бантами и в босоножках. Я не помню, чтобы я ее когда-нибудь видела. Это взрослые про нее говорили – про банты и босоножки. Про босоножки – что она бежала по лестнице и зацепилась о расстегнутый ремешок. С тех пор я тщательно шнурую обувь и не ношу туфли с ремешками. Мне все время казалось, что взрослые считают, что Валя лучше знает французский. Мне казалось, что из-за этого тетя Люба ко мне относится хуже. Не знаю – а может быть  все так и было. Ведь не зря же кому-то может казаться, что мать лучше относится к его маленькой сестренке или братику.  Одному моему приятелю даже снилось, что он выбрасывает коляску с маленьким братом в дорожный люк.  А может быть – это действительно так!!! Моя бабушка приводила мне в пример соседскую девочку Олю, которая, дескать, хорошо учится, а я –дурака валяю. Потом, когда нам с Олей было по 13 лет – я увидела ее на улице с парнем. Идет она такая, в белой кофточке и на каблучках.  А я гуляю  со своей дурацкой собакой, а не с парнем, и на ногах у меня дурацкие безразмерные кроссовки – потому что нога болит. И думаю – вот тварь!!! А Оля-то здесь не при чем. Но обидно было – бабушке спасибо. Зато сейчас – Олина мать – старшая по нашему подъезду.  Авторитарная и склочная тетка. Если она нас так достала, я представляю, как она достала свою Олю. А хотя – кому что нравится. Некоторым вообще нормально терпеть садистов-родителей. Так они и живут вместе – потому что нравится.  И муж у этой Оли – старый алкоголик. Я видела его один раз -  сидящим на ступеньках около Олиной квартиры. И детей у них, кажется, нет. Да, наверное, Оля лучше меня училась. Потому что она – приличная женщина. А я – непонятно кто.
А еще – когда меня привели прослушивать к Алевтине Николаевне – это перед тем, как в музыкалку поступать – взрослые говорили опять о какой-то девочке. Которая уже названия нот знает – бойко говорит – «си» второй. Это она ноты читала.  А я так не могла. Мои ноты  - каждая при нажатии свое имя называет. И я вот ту девочку ненавидела. До тех пор – пока в музыкалку не поступила. И меня, вроде как, отпустило. Да, девочка правильная, абсолютного слуха у нее не было. И Оля – правильная. И Валя – потому что с бантами и в босоножках.  А я – без  бантов, за что вообще меня любить.
Мы с тетей Любой учили французские песни. Я несколько помню до сих пор. Когда несколько лет назад мы были во Франции, я спела одному французу песню. Одну из тех, детских. Он спрашивает – а почему у тебя, когда ты поешь – хорошее произношение, а когда говоришь – нет? Эта была песня  Ива Монтана – далекий друг, ами лонтэн. Же не се рьен. Ничего не знаю. Все забыла.
Несколько лет назад я встретила тетю Любу на улице. С пучком из седых волос и сумкой в клеточку. Нет, это была не старуха. Это была женщина. Она говорила о том, что французы не любят учить иностранные языки. А мне было стыдно, стыдно, как тогда, на улице, за неприличное слово. Холодно, пусто, и сердце упало.  Стыдно за то, что я больше не говорю по-французски. Я все забыла, и все усилия - насмарку. Нет. Не все. Вот я пишу все это теперь, я помню о Вас, я все помню, ами лонтэн, же не се рьен…