Цикл На смерть поэта, состоящий из трех микрорасск

Цикл «На смерть поэта», состоящий из трех микрорассказов, где всё – чистая правда
Про Виктора  Цоя.
В далекие девяностые дело было. Как-то включила я радио, а там песню Цоя передают, низкий, припечатывающий голос, как мне показалось тогда – излишне пафосный, и заявка такая сразу – день вызывает меня на бой, я чувствую, закрывая глаза – весь мир идет на меня войной. И я думаю – весь мир, блять, идет на него! Ну нааадо же! Потом, уже после – я слышала обоих «Бездельников», «Восьмиклассницу» - это уже чуть позже, в лагере, от вожатого Сережи.  Я все это тут же выучила и подобрала на фортепиано, гитара казалась чем-то непостижимым тогда.  И тут в 91 году Цой погибает. Одна девочка приносит в школу журнал, кажется, «Ровестник», и читает нам вслух письмо какой-то фанатки, которая без Вити жить не может, и, чтобы, видимо, быть с ним – хочет, чтобы ее задавила машина, для чего ходит специально по проезжей части. В моей голове это переработалось следующим образом. Я сочинила стихотворение – на смерть поэта. Оно было чудовищно, например, там были такие строчки «с тоской глядит немой с портрета Виктор Цой». Общий смысл его был в том, что, мол, Цой – великий поэт, певец справедливости и свободы, а вот какие-то уроды и козлы его нарочно убили, инсценировав несчастный случай.  И так будет с каждым поэтом, подразумевалось, что и со мной, так как я тоже – певец справедливости и свободы. И я отправила это стихотворение в журнал Пионер. До этого, несколько лет назад, когда мне было лет 9-10, я туда тоже отправляла свои стихи – про то, как мы подобрали больного воробушка, как я поздравляю с восьмым-марта любимую бабушку, и еще что-то подобное. Разумеется – ответа не было. А тут – пришел ответ. И взрослая тетя-редактор написала, что, мол, девочка, это был - реально несчастный случай, поэта твоего никто не убивал, а ты не понимаешь ничего, и незачем писать о том, чего вообще не понимаешь. 
Про Егора Летова.
В первый раз я услышала его во дворе, от моего друга  Паши, который был тогда панком. Потом принесли кассету – переписанную с 45ой на 46ую. Потом еще принесли кассету. Потом было вот как – кто любит ГР. Об – тот друг. А кто нет – тот так. Фразы и отсылки в тексте воспринимались, как руководство к действию, как ориентиры  - что хорошо и что плохо. Больших сборищ я тогда боялась, ни на какие тусовки и концерты не ходила. Это были девяностые. Мы жили в одной комнате с мамой, и она была вынуждена слушать ту музыку, какую слушаю я. Гражданская Оборона ей нравилась. Так вот, дальше. О смерти Егора Летова я узнала, идя на работу в центр соцобслуживания. Работала я там аккомпаниатором в вокальном ансамбле пенсионеров. Бабушки пели романсы под мое труляля, и радовались. Как раз в тот день был у них концерт, и меня тоже попросили спеть какой-нибудь романс. Так вот – иду я на этот концерт, а мне звонит наш барабанщик Лёша, и сообщает мне вот эту новость.  Я уже об этом утром прочитала в интернете, но то было утро, и осознание момента наступило позже. Так вот, прихожу я на концерт, переодеваюсь в платье пианистки, а в зале сидит моя мама, пришла послушать, как мы работаем. Я думаю – надо ей как-то сообщить. А подойти не могу – уже играть надо. В перерыве между номерами – стреляю  у кого-то листок с ручкой и пишу маме записку: «Егор Летов умер».  Прошу передать ей. Аккомпанирую кому-то, и смотрю одним глазом – вот записка дошла, вот мама его разворачивает, вот хватается за сердце. Ее спрашивают – что с Вами? А она, с горем в голосе – ЕГОР ЛЕТОВ УМЕР! И ее спрашивают – это что, Ваш родственник? И я вижу из-за рояля, как она с досадой машет рукой на собеседника.
А потом, спустя полгода – когда я уже уволилась со всех работ, в том числе и из школы, где лежала трудовая книжка – мне снится сон. Звонит мне директрисса этой школы и говорит, что мне надо срочно к ней явиться, потому что они меня обратно в обязательном порядке берут на работу. И возражения не принимаются, я буду у них работать, и всё тут. А я так не хочу туда, о чем ей и говорю. А она – нет, нельзя, обязательно надо устроиться обратно – потому что Егор Летов позвонил им и сказал, что вышло постановление, что музыкантов нельзя с работы увольнять, и вообще им надо всяческие льготы оказывать при приеме на работу, и велел принять меня обратно, чтобы я без работы не оказалась. Заботится он так.
Про Янку.
Наступило 9 мая. И я решила во что бы то ни стало найти место, где люди отмечают день смерти Янки. Ну где-то ведь оно должно быть. И мы с моим другом поехали на Арбат. А там – последователи Окуджавы, отмечают день рождения Окуджавы в том дворе, где он жил. И поют в унисон хором «Виноградную косточку в теплую землю зароооою…», играя параллельно на нескольких гитарах аккорды. Ну я подпела им, потому что песню эту знаю, мне ее еще мама пела. И пошли мы дальше. Встречаем неформалов всяких, спрашиваем у них – где же отмечается день смерти Янки. Никто не знает. И вот кто-то сказал – езжайте на ЧП (Чистые Пруды, кто не знает если). Приехали на ЧП, а там благообразные и пьяные граждане гуляют. Ни одного неформала. Прошли подальше, видим – сидят на газоне хипповая девочка и ее мальчик, и поют под гитару какую-то песню Янки. Подходим к ним, спрашиваем – где здесь отмечают день смерти Янки? А они – здесь и отмечают, садитесь с нами. Мы познакомились, и сели петь уже вместе. Больше к нам никто не подходил.