Злое дыхание древней гробницы. Свет далекой звезды

Глава 1. Черный монолит
   След мелких копыт на плотной каменистой земле отвлек охотника от необходимости сделать нелегкий выбор. Это был первый след живого существа, увиденный Светом и Волком с тех пор, как они отправились в сторону Великого океана - назад, домой.
   Убедившись, что Узох - могущественный и жестокосердный чародей - исчез в пастях пустынных могильщиков, молодой охотник  спустился с громадного песчаного холма, выросшего на месте черного замка и  понял, что неведомое прежде чувство подсказывает ему, куда держать путь. А ведь в обозримом пространстве не было ни одного ориентира - только песок, который уже замел следы исчезнувших быстрее ветра адептов колдуна. Это чувство вело его к месту, где он впервые ступил на землю Черного континента.
   От этого холма до океана с равным успехом можно было добраться в любом направлении, но лишь в одном  его ждал небольшой корабль - лишенная единственной мачты "Заря".
   Навстречу охотнику и его неутомимому псу протянула огромный язык каменистая полупустыня. Поэтому победители чародея только два дня утопали ногами в песке. А немилосердное солнце сопровождало их и сейчас - когда ноги и лапы бодро застучали по камню. Свет, защищенный от зноя доспехами предка, машинально перебирал ногами. Его уже третий день снедало неприятное чувство неуверенности - раньше никогда его не мучавшее. В первый момент, когда его озарило неожиданное открытие, его плечи, да и все тело поникли под тяжким грузом - энергия Узоха, его злая сила и все заклинания, освобожденные мечом Владимежа, нашли нового хозяина. И этим хозяином стал Свет! Он не был уверен - смог бы освободиться от этой силы, даже если бы очень захотел этого.
   Другой вопрос - желал ли охотник воспользоваться этой силой; ведь для воплощения некоторых заклятий требовалось провести столь отвратительные обряды, что Свет чуть ли не с благодарностью вспомнил, что уже третьи сутки ничего не ел. Он поспешил загнать такие подробности жизни поверженного чародея в глубины памяти, а сам принялся рассматривать со всех сторон главную тайну Узоха - конечно в мыслях. Короткий, в три десятка слов, текст даровал произнесшему его существу бессмертие и неуязвимость. По крайней мере Узох в это верил.
    Свет усмехнулся, вспомнив бесславный конец Повелителя.
   - Нет, - подумал он, - сначала нужно узнать, что означают эти слова, а потом решать - становиться бессмертным, или нет. Ну... или уж если совсем прижмет...
   Он спрятал древний текст еще глубже, чем все остальные и вспомнил слова учителя Ли:
   - Сила, - говорил мастер Дао, - не может быть злой или доброй. Такой ее делает человек.
   В этот момент Свет и увидел перед собой след дичи, оглядев окрестности опытным взглядом охотника. Впереди узкой полосой тянулся мертвый лес. Корявые высохшие деревья обступили огромное, сверкающее на солнце пространство. До него оставалось не больше сотни шагов и скоро охотник решился попробовать белый порошок, который он соскреб с идеально ровной поверхности.
   - Соль, - выплюнул он тут же, только теперь поняв, что перед ним - застывший след соленого моря, или озера.
   Оно сотни лет испарялось под жаркими лучами солнца, и теперь превратилось в идеальный зеркальный каток, который манил всех животных за многие переходы вокруг. А внутри толстого слоя соли что-то таинственно мерцало, и охотник понял, что соленое море не умерло до конца; что при большом желании можно добраться до воды. Только кому это надо?
    Ему стало понятно, почему с каждым шагом следов зверей становилось все больше и больше - их гнал сюда соляной голод! Среди глубоких вмятин, оставленных острыми копытами, Свет разглядел отметины, которые оставили подушки лап громадного хищника, вооруженного длинными когтями. Судя по величине этих следов, зверь этот был не меньше тигров, с которыми охотнику уже приходилось встречаться. И этот четвероногий охотник появляется здесь неспроста - охотник как в книге читал следы прошедших облав, засад, и стремительных погонь. Иногда эти погони, судя по побуревшим пятнам на белых камнях и разгрызенным острыми зубами костям, заканчивались успешно.
   - А теперь, - без всякого самодовольства усмехнулся молодой охотник, - у хищников появился конкурент. И лучше бы им дождаться, пока он не уйдет отсюда.
   Свет уже не удивлялся, когда говорил о себе как о постороннем - долгое путешествие в одиночестве и не такому научит.
   - Охота, Волк! Хочешь поохотиться, - воскликнул Свет, снимая доспехи предка.
    Они на удивление хорошо помогали перенести моментально установившуюся в центре Караханы жару и жажду. Огромный пес, которому переход через пустыню дался неизмеримо тяжелей, оскалился в страшной улыбке, когда услышал знакомое слово. Свет, не успев снять кольчугу с рук, замер. Высоко-высоко в небесах - там, где не летают даже орлы - стремительно перемещалась серебристая точка. Кольчуга в руках тонко звякнула, словно тоже отреагировала на небывалое событие.
   До ушей Света и Волка донесся чуть слышный гул, или рев - ни одно животное в подлунном мире не могло издать подобного звука. Проводив взглядом необычную птицу, скрывшуюся за горизонтом в считанные мгновенья, Свет пожал плечами, и снова склонился над следами, обещавшими желанную добычу.
   Ждать появления дичи пришлось долго. Видно непонятный грохот с неба услыхали не только охотники. Прошло почти два часа, как Свет с Волком укрылись в засаде - за огромным стволом упавшего, давно высохшего дерева. Стрела уже была наложена на тетиву; ни одно движение не должно было спугнуть добычу. Наконец она появилась - небольшое стадо некрупных копытных животных. Впереди гордо вышагивал вожак. Он словно на выставке нес свое грациозное тело, осторожно переступая точеными копытцами. Но самым необычным в его облике были рога - огромные, закрученные спиралью.
   Свет успел подивиться такому капризу природы, абсолютно непрактичному. Такими рогами противника не поразишь - сил не хватит. Единственно, для чего они могли понадобиться некрупному самцу - покрасоваться перед своим гаремом, в котором сейчас насчитывалось почти десяток самочек. Это любование до добра не привело - на землю опять обрушился небесный гром - точная копия первого. Но Свет был уверен - эта серебристая птица была другой; и она летела по следу первой! Он опустил глаза вниз, чтобы удостовериться, что рогатый самец и его подружки сзади не менее грациозны.
   - Ну что ж, - подумал он, устраиваясь поудобнее, - терпения нам с Волком не занимать. Не будут же эти "птички" летать тут постоянно.
   Слать кому-то проклятия было не в правилах охотника. На всякий случай он изменил план охоты. Волк по широкой дуге - чтобы не спугнуть своим запахом добычу - направился в другую засаду, чтобы гнать это, или любое другое стадо к охотнику. Даже если сверкающая птица появится здесь в третий раз.
   - Пожалуй, я скоро стану прорицателем, как тетушка Зохра - улыбнулся он через два часа, провожая взглядом очередную птицу.
   - Это вернулась первая, - понял он.
   Теперь громкий звук, обрушившийся на землю с небес, охоте не помешал. В дело вовремя вступил пес, и две самочки, высоко подпрыгнув напоследок, растянулись на каменистой почве. Грациозного вожака Свет пожалел; точнее, оставил на племя. Он аккуратно вырезал из каждой туши по единственной стреле, которые были выпушены почти одномоментно, и принялся разделывать антилоп. Как бы не был он голоден, есть сырое мясо не собирался. Волк неторопливо утолял голод, а Свет, грустно улыбнувшись, все таки воспользовался знаниями Узоха.
    Давным-давно поверженный Повелитель видел такой способ приготовления мяса - без всяких кухонных принадлежностей. Нежное мясо антилоп почти полностью поместилось в их собственных желудках, отскобленных дочиста. Мясо было переложено тонкими слоями жира, который скоро должен был пропитать все вокруг себя. Два набитых бурдюка еле поместились в небольшую ямку в песке. Этот песчаный пятачок Свет едва отыскал в камнях. С солью проблем не было, хотя сейчас охотник съел бы целую антилопу без всяких приправ.
   Песок тут же закрыл бурдюки, и сверху легли в несколько слоев дрова. Свет еще раз усмехнулся и направил в сторону готового принять сушняка палец. Он едва слышно бросил в пространство три слова, и на будущий костер обрушилась струя пламени. Свет с удивлением, хотя и ожидал такого эффекта, уставился на палец. Даже подул на него.  А потом бросился поправлять костер. Дрова негромко затрещали, а охотник направился к вершине небольшого холма, где уже занял наблюдательную позицию объевшийся Волк. Теперь костер сам должен был закончить приготовление обеда. А заодно и завтрака, и вчерашнего ужина...
   Он уже достиг вершины холма, и даже опустил было мешок с доспехами рядом с псом, когда волна невидимой враждебной силы заполнила его. Чувствуя, как она - несмотря на ожесточенное сопротивление - все глубже проникает в голову, Свет из последних сил вытянул из мешка спасительный шлем...

   Профессор Такамура родился в семнадцатом году. Одна тысяча девятьсот семнадцатом - в год русской революции. В этом не было бы ничего удивительно - в один год с ним появились на свет миллионы младенцев - если бы бортовой комп "Стрелки" не отсчитывал сейчас последние часы июля две тысячи двести сорок девятого года. Его имя и облик в этом году стали известны каждому гражданину Земной федерации. Однако о том, что ему исполнилось триста тридцать два года, никто не подозревал. Проблему активного долголетия земляне уже решили, но с бессмертием еще не сталкивались. Официально самому старому человеку на планете и ее обитаемых спутниках было сто шестьдесят пять. И звали его не Такамура.
   На вид этому низенькому японцу было не больше сорока. На этот же возраст указывали его документы. Такамура и сам не мог бы сразу сказать, сколько раз он менял паспорт. Но об этом, а главное - о секрете вечной жизни он бы не рассказал даже под страхом смерти. Умирать, кстати, он не собирался...
   Все началось в сорок втором году, в самый разгар второй мировой войны. Молодой майор Акира Такамура во главе небольшого отряда оккупационных войск высадился на безымянном острове Океании. Остров был обитаемым с незапамятных времен, но тогда на нем царили законы страны Восходящего солнца. Прежний комендант уезжал на родину со счастливым выражением лица. Трофеев он с собой не увозил; считал что главное, что уезжало с ним на корабле - его собственная жизнь.
   Уже отпустив прощальный церемониальный поклон, он произнес несколько загадочных слов:
   - Майор, не ходите в Долину затерянных душ!
   Он повернулся и поспешил на корабль, не подозревая, что посеял в душе Такамуры нестерпимое любопытство. Страх был неведом молодому майору - иначе он не получил бы столь высокий чин в двадцать пять лет. А осторожностью не пренебрегал. Еще майора отличала жестокость.
   К вечеру того же дня майор знал о Долине затерянных душ все, что только можно было узнать в гарнизоне. История действительно была загадочной. Небольшую долину, укрывшуюся в горах в самом центре острова, команда, посланная прежним комендантом, обшарила вдоль и поперек. Солдаты никого и ничего не нашли. В том числе следов своих сослуживцев, которые осмелились пробраться в эту долину в одиночку. Шесть опытных воина - все с боевым опытом и наградами - пропали уже давно, больше полугода назад. А поисковая экспедиция, так и не обнаружившая их, стала единственной.

   Аборигены - их на острове было не больше сотни - лишь испуганно молчали, стараясь не поворачиваться лицом в сторону Долины. Впрочем, они молчали лишь до тех пор, пока не попали в руки Такамуры. У старого коменданта вряд ли был такой опыт ведения допросов. Переводчик с языка аборигенов, повидавший в своей жизни многое, с ужасом глядел, как люди на его глазах превращаются в окровавленные куски мяса. Он машинально переводил ответы несчастных аборигенов; единственной тайной,  которую смог вырвать майор, была легенда о Человеке-без-имени. Человеке, который живет в Долине сотни лет, и требует от народа островитян сущую ерунду - одну человеческую жертву в год. Если жертву не приносили, исчезали сразу несколько аборигенов.
     Это была возможность чуда, и майор эту возможность не упустил. Он, ко всему прочему, не был трусом. И мог поставить на кон собственную жизнь. Выучив при помощи поседевшего переводчика несколько слов местного языка, он в одиночку отправился в Долину. И вернулся - тоже один. О том, что с ним вернулась тайна Человека-без-имени, он конечно никому не сказал. А тайна эта была тайной искусственного долголетия, практически бессмертия.
   Все просто - принесенная в жертву чужая жизнь, и твоя собственная удлиняется на год. Просто было во время войны, и первые послевоенные годы, когда пропажа одного человека не была трагедией. Потом полковник в отставке Такамура (на удивление моложавый) умер, а на свет появился Такамура-медик. Молодой и талантливый хирург. Люди в его руках буквально выкарабкивались с того света. Но не все. Раз в год и это светило медицины постигала неудача...
   Годы летели; менялось место жительства и профессия; документы и привычки. Неизменными оставались только одиночество и принявшая чудовищную форму боязнь смерти. По-прежнему один раз в год мучительную смерть принимала жертва; каждый раз в тело престарелого японца словно вливался эликсир молодости. До тех пор, пока его жизненный путь не пересекся с безвестным любителем микросъемки. Летающий шпион залетел однажды в закрытый подвал, и изобретатель с ужасом стал наблюдать на экране, как известный в стране человек кромсает на куски живого человека. Эти кадры тут же стали достоянием полиции; а еще раньше - мировых социальных сетей.
   Такамуру даже не надо было вычислять. Его лицо - лицо мастера боевых искусств, чемпиона многих первенств, в Японии было известно каждому. А теперь его слава стала общемировой. Суд принял микропленку как доказательство, и повинный в совершении ритуального убийства отправился в пожизненное заключение. Отправился, но не доехал. Потому что ни судьи, ни полиция не знали, что в прежней жизни Такамура был профессором, уникальным специалистом в области гипноза. Приговор он принял со склоненной головой, так что никто не смог увидеть, как издевательски усмехнулся преступник, услышав последнее слово судьи.
   Никто так и не узнал, как Такамура оказался в рубке космолета "Стрелка" - вдвоем с его командиром Анатолием Лазаренко...
   Теперь, когда двенадцатый ноль-прыжок принес их к четвертой планете безымянной звездной системы, лицо профессора расплылось в довольной улыбке. Методом тыка он с первой попытки попал в десятку, открыв обитаемый мир. Обитаемый и разумный. Его сейчас не волновали чувства миллиардов людей, не первый век ожидавших вестей о братьях по разуму.
   - Нет, - думал он, - это моя планета! Я буду властвовать на ней!
   Такамура снова прильнул взглядом к экрану, увеличивая изображение. Проплывавшую под ними пустыню сменила чахлая растительность каменистой полупустыни. На солнце сверкнуло огромное пятно, рядом с которым профессор увидел первого жителя планеты. Рука Такамуры непроизвольно утопила до отказа клавишу, и на экране выросло устремленное к нему лицо человека. Да - это был человек! И у него были славянские черты лица, светлые волосы, собранные в хвост и пронзительные голубые глаза, которые вдруг заглянули в душу профессора. По крайней мере японцу так показалось. А еще он почему-то уверился, что этот человек внизу видит сейчас самую суть профессора - длинную вереницу замученных им жертв, и теперешние мечты о мировом господстве. Спокойный взгляд снизу словно показал ему - этого не будет.
   И рука Такамуры сама отпустила клавишу; абориген остался далеко позади, а профессор зябко повел плечами, натягивая ткань космокостюма - чтобы "умная" ткань поскорее впитала холодный пот. Он готов был обрушить вниз, на этого опасного человека море огня - возможности "Стрелки" позволяли. Но под рукой не было нужной кнопки, да и внизу были другие земли, и другие люди. Его люди! К великому изумлению - сплошь чернокожие.
   Профессор на всякий случай узнал у командира, как управлять грозным оружием космолета, и снова уселся перед экраном. Он решил сделать полный виток вокруг планеты, чтобы выбрать место, как можно лучше подходящее его планам. Место, откуда начнет победную поступь его воинство. Словно в калейдоскопе мелькали реки и озера; невысокие горы и длинная полоса лесов - перед тем, как космолет вырвался на просторы океана. Здесь Такамура, машинально отметив слишком малое количество кораблей, жавшихся к берегу, велел Лазаренко поднять корабль повыше и прибавить скорости.
   "Стрелка" рванулась вперед. Тонкой линией мелькнул длинный риф, разделивший океан пополам. Потом промчались какие-то острова, и наконец показалась земля. Здесь местность была на удивление пустынной. Нет - городов и сел было больше, чем на другом материке, но в них смотрело в небо, провожая взглядами ревевшую двигателями"Стрелку", ничтожной число белокожих аборигенов. Весь центр материка утопал в снегу.
   Такамура уже решил было, что космолет сядет на первом, Горячем, континенте. Но вдруг внизу поползли развалины огромного города. Даже разрушенные, заваленные непроходимыми сугробами, они поражали монументальностью некогда величественных зданий и разумностью планировки. "Стрелка" сбросила ход до минимума и на экране появилась большая площадь с развалинами древнего храма. Лишь в одном месте ровную поверхность снега здесь нарушал торчащий из под земли черный обелиск. Этот камень напоминал гнилой зуб, от которого страдал целый континент. Естественным желанием любого нормального человека было выдрать этот клык. Но профессор Такамура давно уже не был нормальным. Больше того - его внутренняя сущность затрепетала; почти так же, как две сотни лет назад перед первым шагом в Долину затерянных душ.
   - Здесь, - определил он вслух, - если не попадется ничего лучшего.
   Впрочем, он уже понял - ничто не заставит его отказаться от этого места, наполнившего душу ожиданием тайны. Тайны великой и... ужасной.
   Поэтому "Стрелка" рванулась вперед, набирая высоту. Ведь Такамура был весьма целеустремленным человеком. И если он наметил себе пролететь над всей планетой - так тому и быть. Профессор уже не столь внимательно наблюдал за картиной разрушений внизу; и потом - за мелкими с высоты птичьего полета волнами океана. Единственное, что слегка оживило его - воспоминание о голубоглазом незнакомце. Он опять встал перед экраном в надежде отыскать дерзкого аборигена, и обрушить на него мощь земного оружия. Увы - или навигационная аппаратура дала сбой, или незнакомец успел спрятаться - но Такамура зря простоял у экрана не меньше получаса. Раздражение совсем скоро сменило нетерпение; его уже что-то тянуло на Холодный материк, где в самом центре мертвого города торчал черный обелиск. Мысль о том, что это нетерпение могло быть привнесено извне, даже не мелькнула в голове профессора.
   Он быстро поел, не ощущая вкуса еды; позволил перекусить русскому пилоту. Даже немного поспал, увидев во сне все тот же обелиск. А когда тот появился наяву, маленький крепкий пальчик уперся в него с приказом космопилоту:
   - Сбей его!
   Командир безропотно убрал тягу двигателей почти до минимума, и направил космический корабль вниз. Такамуре теперь показалось, что это торчит из земли черный палец великана, погребенного века, а может быть, тысячелетия назад. Ему внезапно стало страшно, и он стиснул рукой плечо пилота. Но поздно!
   Космолет наткнулся на камень, и его корпус мелко задрожал, не в силах выкорчевать препятствие. В пустых глазах командира корабля на мгновение проснулся разум. Он с удивлением посмотрел не показания приборов, а потом на низенького японца, неведомо как оказавшегося рядом с его креслом. Но память так и не проснулась до конца. Рука Такамуры на плече Лазаренко сжалась еще сильнее, и Анатолий вдавил кнопку маршевых двигателей до упора. Гигантская сила бросила космолет вперед.  Воздушная волна снесла снежный покров с площади, пригласив космолет к посадке.
   Ни профессор, ни Лазаренко не заметили, как на месте упавшего монумента взметнулся вверх высокий столб желтого газа. Вместо него в древнюю усыпальницу ринулся холодный живительный воздух...






Глава 2. Пробуждение
   Темнеющее в глубине отверстие пугало. А еще больше манило. Оно приглашающе открыло свой зев на месте упавшего монолита. Такамура чувствовал внизу опасность. Однако он с таким чувством прожил практически всю свою долгую жизнь. Потому он без колебаний ступил на лестницу, исчезающую глубоко внизу. Каменные ступени не были вытерты подошвами ног - по этой лестнице, опоясавшей по кругу стены пещеры, мало кто ходил. А последние несколько сотен лет - вообще никто. Но пыли вокруг не было. И воздух был на удивление сухим и теплым - намного теплее, чем на поверхности.
   Профессор не раз бывал в усыпальницах - эта ни своей особой атмосферой, ни сгущающейся с каждым шагом чувством опасности не напоминала ни одну земную. Скоро Такамура смог увидеть каждый уголок огромной сводчатой пещеры. Пещера была погружена в полумрак. Нет - она была освещена неведомым и невидимым источником света! А лучше всего был освещен постамент посредине пещеры, на котором покоился черный гроб без крышки. Последняя стояла рядом, прислоненная к стене так, что профессор едва не задел ее, спускаясь с последней ступени.
   В гробу лежал высокий худой человек в темном одеянии. Последнего словно разбудил этот шаг Такамуры. Незнакомец вдруг легко сел в своем могильном ложе, и медленно открыл глаза. В его лицо словно возвращалась жизнь. Возвращалась с каждым словом, что бросал профессор в затуманенные глаза бывшего покойника:
   - Кем бы ты не был, незнакомец, ты станешь моим первым рабом в этом мире!
   Такамура вдруг вздрогнул. Покойник вполне живым голосом повторил за ним:
   - Ты станешь моим первым рабом в этом мире!
   Фразу он произнес, как и профессор, по-японски. Но трудности перевода его очевидно не беспокоили. Потому что по его лицу было видно - он прекрасно понял смысл каждого слова. Его глаза вдруг широко распахнулись, и он повторил - уже на другом языке, который профессор - к своему глубокому изумлению - тоже понял.
   - Да, - прогремел голос человека в черном, спрыгнувшего на каменный пол, - ты станешь моим первым рабом, но далеко не последним.
   Он склонился к низенькому японцу, и уставился ему в глаза тяжелым немигающим взглядом. Перед Такамурой мелькнула картинка седой древности - пылающие города; рыдающий дети и женщины. А потом навалилась такая гнетущая тяжесть, что профессор лишь краткие мгновения смог противостоять ей. Весь талант и опыт земного гипнотизера в один миг был стерт в порошок, и посыпался тонкой струйкой на каменный пол.
   - На колени перед своим господином, Великим Горном!
   Маленький японец рухнул на камень, не ощущая боли. Лишь неземное блаженство и стремление тотчас выполнить следующий приказ господина царили сейчас внутри него. А рядом расправил плечи Анатолий Лазаренко, только теперь освободившийся от гипнотических чар Такамуры. Он удивленным взглядом обвел темный зал, маленького японца, истово бьющего поклоны высокому худому человеку в черном одеянии. Лоб японца уже был разбит в кровь. Лоб космолетчика немного напрягся - он вдруг вспомнил этого японца; видел его не один раз в визоре.
   - Это же профессор.., - чуть не выкрикнул он в лицо долговязому незнакомцу.
   Его рука между тем сама тянула из зажимов на бедре энергобластер. Увы - оружие так и не покинуло своего места. Мозг Анатолия, едва освободившийся от тяжкого гипнотического бремени, подвергся новой атаке. И этот ментальный удар был многократно сильнее.
   - На колени! - прогремело под сводами пещеры.
   Тело Лазаренко стало ватным; ноги действительно готовы были подогнуться, опуская тело на камень.
   - На колени! - снова прозвучал приказ на языке, ставшем вдруг понятным для Лазаренко.
   Сердце космолетчика забилось медленней, прекращая подачу крови, но он все стоял, покачиваясь, с побелевшим лицом. Чародей удивленно посмотрел не него. Он понял, что человек, стоящий перед ним на ватных ногах, скорее умрет, чем переступит через какой-то внутренний порог.
   - Ладно, - махнул рукой Горн, - живи.
   Анатолий отступил назад. Кровь заструилась по его жилам, возвращая лицу естественный цвет, но не выражение. Оно снова являло собой безжизненную маску.
   А чародей словно не лежал неподвижно несколько веков. Он неожиданно легко пошел к лестнице; буквально вбежал по ней туда, откуда манил свежий воздух. Слишком свежий - для центра Гудваны, где четыреста лет дремал в волшебном сне Горн. Он остановился, выйдя из пещеры и глубоко вдохнул морозный воздух.
   - Зима?! - удивился он.
   Внутренний хронометр, исправно тикавший все эти годы, не мог обманывать. По нему выходило, что чародея должна была встретить буйно цветущая весна. А тут... Его взгляд остановился на космолете.
   - Это что? - повернулся он к Такамуре.
   Тот, словно открещиваясь от невысказанного обвинения, махнул рукой на Анатолия и отступил в сторону. Лазаренко безжизненным голосом пояснил:
   - Это мой космолет "Стрелка".
   - Вы прилетели на нем?
   Теперь кивнули оба землянина.
   - Откуда?
   - Лазаренко молча ткнул рукой в небо.
   - Откуда!? - повторил Горн с нажимом.
   - С Земли, - вступил в разговор Такамура.
   - А далеко находится эта ваша Земля?
   Профессор беспомощно пожал плечами и снова кивнул на космолетчика. Тот, помедлив, ответил:
   - Двенадцать ноль переходов и еще немного на ракетной тяге.
   - Сколько это будет в дневных переходах?
   В другой ситуации Лазаренко бы растерялся, услышав подобный вопрос. Но теперь он задал встречный:
   - А что такое дневной переход?
   Теперь замялся Горн. Ему никогда не приходило в голову размышлять на подобные темы; дневной переход был данностью - как утро, вечер или ночь. Он был и все. Однако чародей нашелся, перевел в понятные каждому величины.
   - Если на хороших лошадях, то верст сто-сто двадцать.
   Командир быстро сделал в уме необходимые вычисления.
   - Дневных переходов приблизительно будет, - неживая маска его лица чуть скривилась, обозначая улыбку, - десять в двадцать четвертой степени...
   Горн, конечно не понял этих слов, но по мелькнувшему в глазах Анатолия почтению к столь громадному числу, осознал, что эта Земля очень далеко.
   - Ладно, - махнул он рукой, - вернемся к нашему миру. Летит ли за вами еще кто-нибудь?
   - Да, - не хотя ответил командир "Стрелки", - космолет "Белка" в двух часах полета за нами.
   - Ах ты!.. - неразборчиво забормотал по-японски Такамура, - подступая к командиру со сжатыми в кулаки руками.
   В его глазах вспыхнул недобрый огонек. Впрочем, он тут же погас, когда Горн поднял руку.
   - Стой, - воскликнул он, останавливая маленького японца, подступившего к рослому, плечистому Анатолию, - ты сразишься с ним тогда и там, где укажу я. А пока ответь - они опасны?
   - Да, - склонился в низком поклоне перед господином профессор, - одним залпом они могут сжечь половину этого города.
   - Ну что ж! - Горн поднял руки к небу и заговорил, теперь уже непонятно для землян, четко выговаривая слова.
   Грудь Такамуры заполнила неземная благодать - его господин творил великое волшебство, в чем сам профессор тут же убедился воочию. Разом потухли огни, обозначавшие основной и аварийный люки космолета. Сам корабль словно осел в снегу, лишенный энергии. Автономные батареи, питавшие его жизнью на случай отключения двигателя, тоже разрядила невидимая рука.
   Чародей же отправился к развалинам древнего храма, который сам же когда-то разрушил. Впрочем, главное здание, увенчанное остатками купола, устояло. Горн словно чувствовал, что именно под этим куполом скрывается разгадка тайны небывало долгой зимы. Внутри огромного центрального зала, освещенного благодаря узким окошкам-бойницам, Горна и ступающих по его пятам Такамуру и Лазаренко встретили остекленевшими взглядами три десятка заледеневших воина, составлявших раньше отряд Шайтана. Сам он тоже стоял здесь - подпирал твердым плечом каменную стену. В центре зала - рядом с окоченевшим трупом чернокожего мужчины - лежал согнутый металлический жезл, покрытый глубоко вдавленными в нем иероглифами.
   Горн поднял его и поднес к глазам. Он сделал это легко, словно в руках сейчас был не тяжелый металл, а сухая деревяшка. Чародей чуть ли не обнюхал жезл, с каждым вдохом все сильнее мрачнея.
   - Да.., - протянул он, - в мире появилась достойная сила.
   Он еще раз провел пальцами по таинственным иероглифам, который теперь ничем не отличались от себе подобных, и повернулся к спутникам. Те согласно кивнули, хотя и не поняли, о чем он говорит. Тогда Горн зашептал слова нового заклинания. Он по прежнему оставался своей телесной оболочкой рядом с землянами. Но самому себе казался великаном, который все рос и рос, занимая собой обозримый кусок небосклона. Потом незримая тень накрыла собой половину неба; ринулась через океан, и сомкнулась в той точке, где когда-то стоял замок Узоха.
   - Так, - шептал он себе, отмечая невидимые другим огоньки силы,- здесь земли франов.
   Чародей щелкнул пальцами, гася слабый огонек.
   - Здесь раньше был Рагистан - до него я не дошел, - еще один щелчок стер с лица земли второй огонек.
   - А это.., - чародей отдернул руку, словно от полыхающего костра; щелчок так и не раздался, - значит, Обитель Дао еще стоит? Что ж, позже разберемся и с ней!
   Когда-то давно древние стены Обители так и не поддались его чарам. И сейчас они были готовы принять удар - и ответить на него. Больше в Гудване ярких костров он не видел.
   - Теперь на Черный континент, - чародей словно еще немного подрос, заглянув за горизонт.
   От самого берега океана континент действительно был черен, словно всю его энергию поглотила жадная сущность. И лишь в самом центре полыхал нестерпимо яркий костер, в котором действительно сейчас слился воедино могучий клубок энергий. Горн осторожно потрогал невидимым пальцем этот костер; отдернул руку и, решившись, навалился на него всей своей мощью...

   Рука Света наконец нащупала в мешке шлем и рывком выдернула его наружу. Почти беспамятный охотник водрузил его на голову, освобождая себя от непосильной тяжести, и неиспытанного никогда раньше чувства подчиненности чужому разуму. Боль - а вместе с ней чужая воля - ушла, оставив в сознании чей-то бесконечно далекий изумленный возглас: "Ну надо же!".
   - Ну надо же! - повторил Свет, оглядываясь и не решаясь снять шлем.
   Только теперь он заметил, что правая рука сжимает меч, а другая поглаживает меж ушей громадную голову прижавшегося к бедру Волка. За те немногие мгновения, что охотник потратил на борьбу с неведомым противником, рядом появилась еще одна группа животных - теперь уже хищных.
   Первым, не ведая, что сегодня здесь уже успешно прошла одна охота, выступил огромный гривастый зверь. Он неторопливо вышел из-за каменистого холма и потянулся громадным телом. Благодаря пышной гриве он казался даже более крупным, чем тигры рагистанского шахиншаха. Свет невольно перевел взгляд на его хвост, оканчивающийся кисточкой, и улыбнулся. Охотник вспомнил сейчас ристалище и битву с полосатыми хищниками. Едва ли не вслух он подумал:
   - За этот хвост держаться удобнее...
   Улыбка тут же погасла на губах, потому что из-за того же холма выпрыгнули гораздо меньшие, чем царственный самец, но очень подвижные львицы. Одна, вторая - всего в гареме царя зверей оказалось пять хищниц. Налитые могучими мускулами, они расположились в засаде. Причем одна направилась прямо туда, где прежде поджидал нужного момента Волк.
   Свет вспомнил рассказы учителя об этих животных. Необычайно умные; они предпочитали именно этот способ охоты - из засады. Потому что огромный вес и не очень длинные лапы не позволяли им нестись в долгой погоне.  Три-четыре прыжка, и промахнувшийся зверь отпускал спасшуюся жертву на все четыре стороны. Львица достигла места, самой природой приготовленной для засады, и зафыркала. Ей явно не понравился запах Волка.
   Недалеко послышался повелительный рык льва, и самка умолкла. Все говорило о том, что прайд готов встретить добычу. И она появилась... Совсем не оттуда, откуда ее ждали хищники. Львы дружно - словно по команде - вздернули головы к верху. Мгновеньем раньше туда же посмотрел замаскировавшийся в чахлых зарослях Свет. Лишь теперь до него донесся необычный звук. Гоня перед собой волну воздуха, которая и свистела, насторожив охотников, над степью стремительно летела стальная птица. Она не гремела как прежде, но несомненно управляла еще своим полетом.
   Идеально ровная поверхность соляного поля показалась наверное этой птице удобным местом для приземления. Она выпустила наружу ноги - точнее какие-то толстые колеса, мало напоминавшие тележные - и заскользила по соли, пролетев почти над головой Света. Правое крыло вдруг начало заваливаться вперед, но так и не успело коснуться сверкающей на солнце поверхности, потому что толстый слой соли не выдержал веса металлической птицы, и треснул. Птица нырнула в образовавшуюся полынью вся разом, а отколовшийся громадный пласт соли провернулся, и накрыл собой место падения, погнав к берегу невысокую соленую волну.
   Но за несколько мгновений до этого птица выплюнула со стороны спины четыре больших комочка, которые вдруг расцвели белоснежными куполами. А под куполами висели люди!  Они кучно приземлились - как раз между двумя группами затаившихся хищников.
   Незнакомцы откинули назад прозрачные круглые шлемы, до того полностью скрывавшие головы, и повернулись навстречу львице, которая первой вышла из засады. Трое из них - как по команде - протянули навстречу хищнице короткие трубки, и замерли в отчаянии. Трубки явно были оружием, и оно не пожелало сработать.
   Тогда другую, совсем небольшую трубку поднял четвертый - чернокожий - здоровяк. Теплый воздух разорвал резкий треск не слышанных прежде Светом звуков. Пять раз дернулась рука чернокожего незнакомца, и пять кровавых отверстий отметили зоркие глаза охотника на гладкой шкуре львицы. Одна, или несколько ударов оказались смертельными. Вытянувшая к добыче голову хищница так и упала на камни, не успев сделать прыжка. Лишь предсмертный стон исторгся из ее пасти. А следом громадные клыки окрасила струйка крови.
   Трое первых повернулись к здоровяку, спасшему их от львицы; один из них бросил резкие, явно обличительные слова, но здоровяк лишь рассмеялся. Громко и вызывающе - до тех пор, пока не появились остальные хищники. Раздался густой рык льва-вожака, и четыре хищницы разделились, охватывая сбившихся в кучу людей с двух сторон. Чернокожий, стоявший чуть поодаль, посмотрел на свое оружие и, громко выругавшись на незнакомом языке, бросил его на камни. Металлический лязг лишь на мгновение заставил хищников отвести взгляды от добычи. А чернокожий гигант принялся лихорадочно пристраивать на шее шлем.
   Остальные словно забыли об этой хрупкой на вид защите, не в силах отвести глаз от огромных кошек.  Никто из четверых не заметил, как на вершине каменистого холма поднялся Свет. Он на бегу достал четыре молнии Дао. Каждая из них достигла своей цели, произведя сокрушительные разрушения там, где их остановили воля и умение охотника. Львицы закружились на месте, зажимая лапами рассеченные молниями лбы. Пятой молнии у Света не было. Но да же она не  помешала бы сейчас  хищнику раздавить огромным телом застывшую на месте фигурку в серебристом одеянии.
   Черногривый лев уже летел на нее; навстречу ему так же мощно оттолкнулся от склона холма молодой охотник. Два тела были несравнимы массами, но резкий толчок сделал свое дело - лев промахнулся. Он тут же вскочил, готовый совершить еще один - смертельный для незнакомца - прыжок. Но позади уже был наготове Свет, не сумевший сдержать широкую улыбку. Опять сбылось его недавняя мысль; руки сомкнулись на хвосте хищника, за который действительно было удобнее держаться.
   Лев все таки сумел оторвать лапы от земли и прыгнул - совсем недалеко. Хвост зверя выдержал, свалив его набок. И опять хищник поджал лапы, не собираясь отказываться от добычи. На наглеца, дважды прервавшего его прыжки, он словно не обращал внимания. А зря! Лишь только передние лапы льва поднялись в воздух, как к открывшейся груди хищника метнулась стремительная тень, и длинное лезвие ножа достало до сердца зверя. Свет уже стоял далеко, наблюдая как лев неуклюже подпрыгнул в последний раз на месте, и упал на камни огромной неопасной тушей. Громадные лапы вытянулись и выпустили острые когти. По телу хищника пробежала дрожь и  когти медленно спрятались в огромных жестких подушках.
   Охотник направился к львицам. Наклоняясь над первой, он услышал короткий возглас одного из незнакомцев, но не обернулся, пока не достал четвертую, последнюю молнию из черепа хищницы. Не спрятав ее, вопреки привычке, в потайной кармашек, Свет подошел наконец к человеку, в котором безошибочно определил лидера этой небольшой группы. Протянув ему широкую ладонь, охотник сказал:
   - Мир вам! - потом, сделав паузу,  добавил, - меня зовут Свет.
   Тот видимо понял охотника, потому что быстрым движением отсоединил от рукава необычного одеяния перчатку и крепко пожал протянутую ладонь. Он в свою очередь представился:
   - Михаил Суриков...
   Остальных слов Свет естественно не понял, потому что впервые в жизни услышал русскую речь.

Глава 3. Терра инкогнита
   По семейной традиции Мишка Суриков должен был стать лесником. Да не простым, а дипломированным. Уже не одно поколение старших сыновей Суриковых поступала после школы в Воронежскую лесную академию - одну из двух, оставшихся на Земле. Почему именно это заведение, расположившееся на окраине совсем не лесного Воронежа, готовило специалистов лесного дела для Земной федерации, не мог сказать никто. Вторая была далеко - в очень даже лесной бразильской Амазонии. А Михаил этот секрет знал, потому что еще в шестом классе проследил родословную рода Суриковых - от первого, тоже Михаила - закончившего академию в далеком одна тысяча семьдесят четвертом году. Здесь он остановился в своих изысканиях. Не потому, что до профессора Михаила Тихоновича Сурикова предков у него не было. Нет - в седьмом классе его сердцем завладела другая страсть. На беду семейной традиции их класс попал на строящийся недалеко от Воронежа на месте бывших отвалов Курской магнитной аномалии космодром. Суриков заболел космосом. Космодром достроили, и одним из первых космолетчиков, поднявших корабль в необозримый океан Вселенной, был Михаил Суриков-младший.
   Примерно в том же возрасте он вместе с одноклассником - Толькой Лазаренко - пришел в секцию спортивных единоборств. Они так и шли рядом по жизни - из класса в класс; из секции в секцию; из высшей космошколы - на борт космолета. Очень быстро они стали командирами кораблей, а еще раньше - признанными мастерами боевых искусств. Причем даже опытный тренер не смог бы сразу сказать, к какой именно школе единоборств принадлежал их стиль. А он был их собственным, собранным из множества других. Они редко принимали участие в соревнованиях. Почитатели классических айкидо или боевого самбо весело ухмылялись, наблюдая их "неправильные" движения на татами. А потом обескуражено потирали спины, припечатанные к жесткому ковру. Сурикова и Лазаренко не объявляли чемпионами, но истинные ценители боевых искусств знали их имена. Потому что равных им на ковре не было.
   А в космофлоте Федерации знали - для этой пары нет невыполнимых заданий. Поэтому когда были построены "Белка" и "Стрелка" - космолеты, несущие на борту установки ноль-перехода - кандидатуры их командиров даже не обсуждались. Проект молодого академика Сергея Котовского, открывателя ноль-пространства, был в завершающей стадии, когда сам академик неожиданно пропал. Один из самых охраняемых в федерации людей просто исчез из своей квартиры, которая находилась под плотным негласным контролем. В пробный полет "Белка", а потом "Стрелка" ушли без своего создателя. И вернулись с триумфом, совершив сразу по два ноль-перехода. Кстати, названия для кораблей предложил Михаил, так и застрявший в исторических изысканиях в двадцатом веке. Чем-то ему та пора безумно нравилась.
   Командором вновь образованной эскадры был назначен старый космолетчик Владимир Булгаков. Увы - в эскадре так и не появилось новых кораблей. Без бородатого гения Котовского точные копии "Белки" и "Стрелки" никак не хотели прыгать в ноль-пространство. А потом случилось невероятное! Один из самых охраняемых в федерации космических кораблей угнали! Угнали белым днем, пробравшись неведомо как в "Стрелку", и проведя туда же ее командира Лазаренко. И последовать вслед ей мог только двойник под управлением Михаила Сурикова.
   В отличие от беглянки, "Белка" была полностью укомплектована экипажем. Больше того - кроме постоянных членов команды был один прикомандированный - полицейский. И Суриков от такого сопровождения никак не смог отвертеться.
   - С вами летит комиссар полиции Бонго, - невозмутимый Булгаков словно не замечал, как недовольно кривит лицо Михаил.
   Командор и сам знал, что в сложном полете не место новичку. Он поднял глаза к потолку:
   - Это приказ оттуда. Вы поосторожнее с ним. Слышал о нем не очень хорошее. Кстати, он боксер. Выступает под именем Кассиус Клей.
   Суриков присвистнул. Об этом парне, чемпионе последней олимпиады федерации в тяжелом весе он тоже слышал. Более того, Михаил - один из немногих живущих на Земле - мог сказать, откуда взялось такое имя. Он вспомнил первого Клея - великого Мохаммеда Али; символа единоборств двадцатого века. Его экстравагантные выходки в молодости, поистине гениальные поединки и трясущиеся лицо и руки в старости. В двадцать третьем веке о таких болезнях, как Паркинсон, давно забыли.
   - Разберемся, - пообещал он, крепко пожав ладонь командора.
   Он спешил на корабль. Даже сверхчуткие приборы "Белки" имели свой предел, а о свойствах ноль-пространства было известно так мало.
   Экипаж ждал его у корабля. Владимир Мыльников, бортинженер и - по совместительству - непревзойденный компьютерщик, мастер на все руки и просто хороший парень, сунулся к нему с новостью:
   - Слушай, командир! Тут нам какого-то здоровенного негра подсунули.
   - Знаю, - недовольно оборвал его Михаил.
   Мыльников с удивлением посмотрел на командира; его обиженная физиономия тут же разгладилась. Володя понял, что недовольство Сурикова к экипажу никакого отношения не имеет. Скорее - вон тот темнокожий дылда, что с нескрываемым пренебрежением поглядывает сейчас на них и есть причина такого нелюбезного тона командира.
   - Да ты еще не видел его, - попробовал задержать товарища Мыльников, - если бы не фамилия - вылитый Кассиус Клей.
   - А это он и есть, - внезапно успокоился, и даже слегка улыбнулся командир, потрепав по плечо бортинженера, открывшего рот, - эх ты, темнота. Сколько раз говорил - учи историю. Сейчас бы знал, что один Кассиус Клей уже выступал на ринге.
   - Ага, - сообразил совсем не обидевшийся Володя, - в твоем любимом двадцатом веке.
   - Точно, - кивнул Суриков, - это настоящее имя Мохаммеда Али - великого чемпиона. А Клей - его псевдоним... Ну что - пойдем посмотрим на нынешнего чемпиона? На комиссара Бонго.
   - Это я, - подошедший неслышно здоровяк широко улыбнулся, показав белоснежные зубы.
   - Михаил Суриков, - официально представился космолетчик, - командир "Белки".
   - Понял, - еще шире улыбнулся комиссар, - ты командир; твое слово на корабле закон. А я всего лишь должен поймать беглеца и привести его за шкирку назад - в тюрьму.
   Однако глаза его, цепко и профессионально обшаривающие крепкую, хоть и не такую высокую фигуру командира, совсем не смеялись. Сурикову почему-то не захотелось заглядывать в них поглубже. Словно там могло обнаружиться что-то совсем нелицеприятное. А Бонго уже тянул руку. Теперь его улыбка стала хищной, предвкушающей. Михаил без сомнения сунул в эту громадную ладонь свою. Рядом затоптался на месте Мыльников. Очевидно он уже познакомился с Бонго, и ему первое рукопожатие комиссара не понравилось.
   Брови на темном лице вздернулись; белоснежные зубы непроизвольно прикусили толстую нижнюю губу.
   - Может я и не выдержу твоего знаменитого прямого правой, но ладошка-то у меня будет покрепче, - подумал командир, с невозмутимым видом наблюдая, как комиссар едва сдержался, чтобы не подуть на полураздавленные пальцы.
    Злая искорка в глазах негра тут же погасла, и улыбка опять наползла на губы. Комиссар оттопырил большой палец - молодец, командир. А Суриков коротко кивнул и скрылся в корабле, уже не видя, как Бонго знакомится с последним членом экипажа. Рука Анны Кондуровой, врача и космобиолога, задержалась в огромной ладони совсем недолго. Комиссар отпустил неуклюжий комплимент:
   - В космофлот отбирают только красавиц?
   - Да, - ладошка девушки ловко выскользнула из его руки, - а еще умных, образованных, скромных и тактичных.
  Анна, в придачу к ученой степени доктора биологии имевшая (Бонго не ошибся) звание "Мисс космофлота", тоже поспешила занять свое место. Комиссар последним поднялся в корабль. Неизвестно, понравился ли ему прием, оказанный экипажем "Белки", но в овальную дверь он шагнул, стирая с лица выражение лютой ненависти. Он скорее всего не знал, что командир со своего кресла мог видеть все - и в корабле, и непосредственно за его пределами...
   "Белка" отлично держала след двухчасовой давности и в ноль-пространстве, и в обычном - там где царили ньютоновы законы. Впрочем, земля, которая проносилась под крыльями корабля, могла принести столько сюрпризов, что сэру Ньютону и не снилось. Суриков чувствовал это. Не потому, что вслед за "Стрелкой" они оказались над обитаемой планетой, жители которой мало чем отличались от людей - по крайней мере внешне. Нет - Михаил чувствовал, пролетая над огромными безжизненными пространствами, что эта земля дышит по-другому; встречает гостей не так, как их родная Земля, и - главный вопрос - захочет ли отпустить их?
   Все в рубке корабля словно забыли о главной цели пребывания здесь. Экипаж оживленно обменивался впечатлениями, пока холодный голос комиссара не прервал Сурикова:
   - Мы не потеряли их, командир?
   - Нет, - ответил Михаил, переводя взгляд с огромного обзорного экрана на приборы, - они только что приземлились на другом континенте. Через два часа мы будем там же...
   Увы - его прогноз был слишком оптимистичным. Мерный, едва слышный шум планетарного двигателя вдруг умолк совсем. Мало того - погасли и все экраны на огромном табло. Последнего не могло произойти никак - энергии  в запасных батареях корабля могло хватить даже на первый ноль-прыжок. Но это было. Корабль стремительно скользил вниз, и Михаил поблагодарил тех неведомых конструкторов, которые  предусмотрели даже такой неслыханный случай.
   "Белка" не рухнула камнем вниз. Пусть ее крылья не были такими широкими и длинными, как у планера, но воздух планеты держал ее. И Суриков даже управлял кораблем - благодаря запасам сжатого воздуха. Механические рули были безумно тугими, но "Белка" послушно снижалась туда, где командир уже наметил аварийную посадку. Он так и объявил всем, первым надевая герметичный шлем:
   - Приготовиться к аварийному катапультированию... Спецнаборы...
   Впрочем спецнаборы (вспомнил он соответствующий пункт инструкции) всегда были при космолетчиках. Он на минутку отвлекся и от руля, и от инструкции:
   - Ребята, хватайте, что вам дорого и...
   "Белка", направляемая его уверенной рукой, неожиданно легко заскользила по огромной льдине, выросшей вдруг посреди каменистой пустыни. Перед панорамным окном выросла ледяная стена, и нос корабля клюнул вниз - в глубины воды. Михаил не раздумывая нажал на кнопку общего катапультирования. Уже в полете он увидел, как его "Белка" скрылась под той самой льдиной, вернувшейся на место.
   Трое космолетчиков отрабатывали экстренное катапультирование не один раз, но и Бонго не подкачал - приземлился лишь немного в стороне от экипажа. Суриков не успел скомандовать даже один раз. Терра инкогнита встретила их довольно негостеприимно. Первой землян "приветствовал" огромный хищник, в котором Михаил признал самую обыкновенную львицу.
   Может, это Африка, - мелькнула в голове командира мысль, - может, сделав по кругу двенадцать ноль-переходов, мы вернулись на Землю?
   Подумать о том, почему на родной планете царит безлюдье и разруха, он не успел. Потому что хищница прильнула телом к земле, явно собираясь прыгнуть на космолетчиков. Шлем был в одной руке Сурикова; другая тут же навела космобластер на зверя. Палец нажал на курок раз, и второй, и третий... Бесполезно! Оружие тоже лишилось энергии. А рядом вдруг сухо треснул выстрел, и еще, и еще... Пять патронов было в пистолетике, практически утонувшем в громадной ладони комиссара, и все они поразили так и не прыгнувшую львицу. Впрочем нет - она все таки прыгнула - неловко и недалеко. И принялась крутиться на месте, словно маленький котенок. Увы - для нее - это было последним движением огромной хищницы.
   Командир быстро перевел взгляд на комиссара. Тот стоял, довольно разглядывая оружие в руке.
   - Пистолет! - воскликнул Суриков, имея в виду, что появление на борту человека с оружием (кроме экипажа, конечно) было вопиющим нарушением всех инструкций. Бонго лишь усмехнулся. Ухмылка вдруг пропало, и самодовольное лицо комиссара посерело. Рядом с командиром испуганно вскрикнула Анна. Михаил резко повернулся. Издав грозный рык, с другой стороны каменистого холма навстречу людям неторопливо шагнул еще один хищник - гривастый и опасный. Пока он тянулся телом, словно наслаждаясь произведенным впечатлением, следом вышли еще четыре зверя - безгривые.
   Львицы первыми начали атаку. Командир сделал единственное, что мог - прикрыл собой Кондурову. Мысль о том, что он мог успеть надеть на голову непробиваемый шлем, даже не успела оформиться. А вот Бонго позади, грязно выругавшись, торопливо пристраивал на шее прозрачный колпак. Земляне в изумлении замерли, когда и эти хищницы без всяких выстрелов тоже закружились на месте, обхватив лапами огромные головы. А в самого крупного - льва - врезался не менее опасный хищник, человек! И его такая невеликая по сравнению с царем зверей масса заставила зверя промахнуться. До Сурикова, и до Анюты с Володей за его спиной донесся лишь резкий запах хищника, и его удивление и ярость. Все спутницы грозного зверя уже замерли на камнях, не подавая признаков жизни, а добыча не понесла еще никакого урона! Лев напружинил тело и рванулся к Михаилу. И опять незнакомец сумел поразить землян. Он оказался проворнее зверя - схватил последнего за хвост, подобно героям Бэрроуза. А когда хищник, не отказавшийся от своих намерений, поднял тело в очередном прыжке, человек скользнул к его туловищу - и тут же отскочил, остановившись за пределами грозных когтей. Лев рухнул, обрызгав камни кровью, толчками бившей из пробитой каким-то клинком груди. Вместе с кровью из тела льва истекала жизнь. Вот он в последний раз вытянул из огромных лап острые когти и застыл чуть в стороне от своих поверженных подруг.
   Суриков опять вспомнил древнего писателя.
   - Тарзан! - непроизвольно воскликнул он, словно ожидая, что герой подойдет сейчас к мертвому льву, поставит на поверженного зверя ногу и окрестность заполнит дикий крик победителя, бьющего  кулаками по обнаженной груди!
   Но нет - грудь героя не была обнаженной. К удивлению Сурикова, только что наблюдавшего, как незнакомец стремительной тенью бросался к зверю и от него, тот был облачен в длинную кольчугу и шлем. Если эти доспехи были железными, абориген должен был ходить, едва передвигая ноги. Сам командир только что почувствовал на своих плечах груз лишних ноль два "же", которыми бортовой комп успел порадовать экипаж.
   А незнакомец так же легко и стремительно оказался у львиц - тех, что (догадался Суриков) лишились жизни не без его участия, и принялся выковыривать что-то из их черепов. Это что-то оказалось сюрикенами непривычной формы, покрытой иероглифами. Михаил и сам когда-то баловался восточной эзотерикой - в ее боевой форме - но подобных таким конечно видеть не мог.
   Незнакомец сказал несколько слов, явно представляясь, и протянул командиру ладонь. Во второй и был зажат один из сюрикенов. Михаил осторожно, но крепко пожал руку аборигену и представился в свою очередь:
   - Михаил Сериков.
   Незнакомец мягко повторил имя командира, и снова ударил ладонью по собственной груди:
   - Свет.
   Удивительно, но в русском языке такое слово тоже было, и оно означало именно то, о чем подумал Суриков, заглянув в бездонные глаза нового знакомого. Он утонул в них, словно купаясь в небе в лучах солнечного света, так удивительно похожих на волосы героя, сейчас ласково обдуваемых ветерком.
   Командир повернулся к товарищам, и первым представил бортинженера.
   - Володья, - мягко повторил за ним Свет; а потом - за Кондуровой - еще мягче, с придыханием,- Аньюта.
   Сурикова даже кольнула иголка ревности, но в речи, и взгляде Света не было ничего интимного; он искренне любовался русской красавицей  - и не более того. Михаилу даже показалось, что в его взгляде промелькнула грусть; словно он вспомнил кого-то близкого. Однако это промелькнуло, и исчезло - как только свою ладонь протянул комиссар. Михаил чуть поморщился - понял, что непобедимый Кассиус сейчас продемонстрирует фирменный трюк - растирание костей руки стоящего против него человека. И неприятный скрип действительно раздался! Быстрый взгляд на улыбающегося по прежнему Света показал - с его ладонью все было в порядке. А комиссар посерел - казалось он сейчас грохнется в обморок.
   - Бонго, - словно выплюнул Свет, и разжал ладонь.
   Комиссар отошел, растирая руку, и шепча что-то под нос. Это наверняка были проклятия - на неизвестном Михаилу языке. А вот Свет насторожился. Казалось, он понял негра! Но это длилось неуловимое мгновение; вот что-то другое привлекло его внимание и его ноздри смешно зашевелились. А Суриков и сам ощутил божественный аромат мяса. Экипаж обедал еще на земле. Бутерброды на скорую руку в полете лишь раззадорили аппетит, и сейчас он взывал - обратите на меня внимание.
   Свет махнул всем рукой, и повел их к другому холму; там их встретил огромный пес неизвестной породы, который "улыбнулся" им страшной улыбкой. Сурикову показалось, что в сторону комиссара, так и державшегося поодаль, улыбка эта была совсем уж свирепой. А Свет уже отодвигал в сторону едва тлевшие угли, и разгребал слой земли, которой были засыпаны под костром два внушительных размера бурдюка. Непонятно откуда в руке хозяина этих мест оказался нож, и вот один бурдюк вспорот. Вырвавшийся из него аромат был настолько сильным и аппетитным, что его содержимое уже исчезло в желудках пяти человек, когда Мыльников, поглаживая себя по животу, вдруг вспомнил:
   - Вообще-то надо было проверить анализатором...
   Увы - анализатор, как и все остальные приборы, был "мертв". А Володька, махнув рукой, подхватил медный котелок, и отправился к луже, которую недавно выплеснул на берег тонущий космолет. Суриков заметил, как весело сверкнули глаза охотника, и приготовился наблюдать цирковое представление.
   Мыльников ограничился громкими проклятиями - вода, как уже понял Михаил, была соленой. А толстый прозрачный пласт на озере - слой выпаренной жарким солнцем соли. Он тут же восхитился чудесному умению Света передвигаться неслышно, невидимо и стремительно. Охотник только что сидел, скармливая псу последние куски мяса - и вот он уже рядом с Володькой, и в руке у него котелок, полный соленой воды. А в другой - длинный меч, в первый раз показавший землянам свое хищное лезвие.
   Кончик оружия окунулся в котелок, и та вдруг забурлила. А когда Свет вынул из него меч, кончик оружия был покрыт белыми кристаллами соли. Охотник протянул котелок Володе, и тот, отпив, с удивленным восхищением крикнул друзьям:
   - Вода! Дистиллированная вода!
   Теперь рядом с ними оказалась Анюта с Михаилом - не так стремительно, конечно. Суриков осторожно дотронулся до лезвия пальцем, защищенным перчаткой, и громко вскрикнул. Громко не от боли - умел терпеть - а от удивления. Прочнейший материал перчатки, который не пробила бы пуля, легко разрезал допотопный клинок. К Михаилу тут же подскочила Анюта - штатный врач экипажа. Она привычно достала из полевого рюкзачка все от же анализатор, который легким нажатием пальца превращался в компактного лекаря. Ее голова тут же поникла - у прибора не горела даже красная кнопка, показывающая на полную разрядку батареи.
   Тогда в дело вступил Свет. Он осторожно снял перчатку с руки Михаила (и как только разобрался в хитром креплении?), и спрятал рану, сочащуюся кровью, в своих ладонях. Окрестности непонятным образом заполнили тягучие слова, который Свет вроде бы шептал себе под нос. Михаил и так не сильно страдал от раны, а тут боль стала уходить - с каждым словом. А когда охотник отнял руку от ладони командира, тот удивленно вскрикнул - вместе с товарищами. На ладони не было даже шрама от  раны!
   Суриков ошеломленно переводил глаза со своей ладони на улыбающегося Света, когда тот вдруг насторожился. Взгляд его стал серьезным и напряженным. Он вдруг потащил сразу всех под наклонившуюся рядом с костром скалу. Затолкав четверых землян и собаку под каменный козырек, он метнулся обратно, стремительно уничтожая следы трапезы. Под камнями скрылись и остатки обеда, и угли, и что-то еще, невидимое Михаилу.
   Комиссар Бонго, очевидно возмущенный подобным обращением, выскочил наружу и открыл рот, готовый выплеснуть на охотника водопад проклятий. Свет вроде не глядя махнул рукой, и негр скорчился на камнях без сознания. Охотник зашвырнул его обратно под скалу и бросил несколько слов псу. Когда олимпийский чемпион очнулся, перед его лицом нависла оскалившаяся морда пса. Ничего доброго эти зубы комиссару не обещали, и он снова закрыл глаза, притворившись беспамятным. Однако обмануть Михаила - да и Света тоже - ему не удалось. Охотник как раз занял место рядом с землянами, когда на землю обрушился гром подлетавшего космолета. Вот "Стрелка" остановилась над озером и зависла, медленно совершив оборот на месте. Она словно пыталась разглядеть "Белку" под толстым слоем соли. Вот теперь командир корабля был рад, что его космолет недоступен. Правда, он не доступен и собственному экипажу, но Михаил почему-то был уверен - он еще возьмется за штурвал "Белки". А если не сможет достать ее сам, то поможет... Свет!
   Охотник тем временем весь обратился во внимание. Вот он опять распростер руки, словно пытался обнять сразу всех - и действительно обнял. А за его спиной загорелось новое солнце - это "Стрелка" обрушила вниз, на ни в чем не повинные трупы львиного прайда, море огня. Космолетчики ошеломленно прижались к каменной стене. Михаил едва разглядел, как "Стрелка" рванулась прочь от озера, исчезая в голубой дали. Волк первым выскочил из под скалы, словно собираясь догнать противника. А Суриков успел заглянуть в глаза охотника. Он так и не определил, чего сейчас в них было больше - вызова, гнева, или ожидания близкой беды.























Глава 4. Замок барона Гардена
    Горн счастливо захохотал, глядя, как внизу бушует пламя. Да - маленький раб не обманул. Если бы еще не упрямился второй!
   Он велел Лазаренко лететь обратно - на Белый континент. Жаль, конечно, что не нашли вторую железную птицу, ну да ладно - хватит и одной. Анатолий бесстрастно кивнул и тронул "Стрелку" вперед. Он выполнял только прямые команды чародея. Поэтому не стал говорить, что маленькая шкала металлодетектора слегка дрогнула, показывая, где пряталась "Белка". Сердце космолетчика наполнилось теплом - он вдруг уверился, что помощь придет. Скорее всего из под той скалы, на которую показал детектор органики.
   Космолет уже набрал приличную скорость, когда Горн вспомнил, что где-то рядом должен находиться носитель невиданной силы, к тому же сумевший оградить ее от взгляда чародея. Но не всю! Он послал свою мысль тонким крадущимся лучом; и не сдержался в изумлении: "Тагор!". Этот возглас нарушил что-то на дальнем краю магической связи. Чародей, не привыкший за века к сопротивлению, даже подпрыгнул в удобном кресле. Его лицо набрякло кровью и застыло - ненадолго. Вот он откинулся на спинку кресла в изнеможении и раздражении. Неведомый противник опять сумел отрезать его от источника силы, а главное - от знания. От древнего знания, которое было давно развеяно по континентам. Теперь он вновь было собрано воедино и принадлежало - не ему!
   Горн настолько глубоко задумался, что забыл про кабель, который постоянно сжимал в руках - иначе двигатели "Стрелки" не работали. Вот и сейчас корабль камнем падал вниз под негромкие причитания побледневшего Такамуры. Чародей опомнился и схватился за оголенный провод. Двигатели снова загудели и "Стрелка" рванулась в сторону Великого океана.
   А Горн злорадно усмехнулся, прошептав непонятную для спутников фразу:
   - Значит, Весна...

   Земляне вслед за охотником вышли из убежища, проводив за горизонт исчезающую в синеве неба точку. Охотник опять ощутил, как чья-то чужая воля овладевает его сознанием. Он метнулся под скалу, где ждал спасительный шлем. Теперь Свет был вооружен не хуже невидимого противника. Защищенный волшебной сталью, он осторожно нащупал источник воздействия, и поразился глубине злорадного предвкушения далекого чародея. Оглянувшись, он понял, что предвкушал противник. Четверо незнакомцев, прилетевших на стальной птице из неведомых далей, надели на лица маски холодного равнодушия. Владимир и Анюта опять упали на камни изломанными куклами. Невидимый кукловод очевидно оценил из бойцовские возможности  и остался недоволен. А вот Михаил Суриков и комиссар Бонго были грозными бойцами. Причем оценив мягкие движения первого, охотник не стал бы сразу отдавать пальму первенства чернокожему бойцу. Суриков, несмотря на гораздо меньшие габариты, был опытным поединщиком. Чем-то его движения напоминали мастеров Дао. Но  - лишь напоминали. Вряд ли у него был такой учитель, как мастер Ли. И вряд ли в его жилах текла кровь древнего героя. К тому же сейчас этим тренированным телом управлял явно не мастер боевых искусств. Поэтому Михаил даже не успел занять оборонительной стойки, когда Свет мягко скользнул к нему и нажал на точку под ухом. Обмякшее тело он бережно опустил на камни рядом с товарищами, и повернулся к другому поединщику.
   А тот вдруг уподобился бойцовскому петуху. Заскакал в стойке с правой рукой, сжатой в кулак, впереди. Вторая прикрывала подбородок и часть груди. Но заскакал красиво, несмотря на камушки под ногами. И Свет не удержался. Он тихо рассмеялся, занял точно такую же стойку, и тоже заскакал. Он думал сейчас, как будет рассказывать об удивительной схватке друзьям - там, в замке Гардена.
   Бонго был уже рядом. Подпрыгнув, отчего показался еще выше и массивнее, он обрушил на охотника удар мощного кулака. Свет легко уклонился от него, угадывая, что первый удар был ложным, прицелочным; подсел под следующий - еще более сильный. Сам охотник ударил не кулаком. Выпрямленная словно копье ладонь внешне несильно ткнулась в живот противнику, и тот отлетел на камни, успев защитить разве что голову.
   Но Свет знал куда, и как бить. Еще он знал об удивительном материале, из которого был изготовлен костюм и Бонго, и других пришельцев. Этот костюм сейчас не позволил комиссару провалиться в забытье. Зато стряхнул с него чары. Вскочивший ловко на ноги человек встал в стойку теперь по собственной воле. И воля эта готова была сокрушить охотника. Навсегда.
   - Посмотрим, - зло усмехнулся Свет; он уже понял, что мир, приславший сюда этих людей, тоже не свободен от зла.
   Теперь стойку и прыжки охотника Бонго принял за издевательство. Его глаза вспыхнули недобрым огнем, а толстые губы ужались в прямую тонкую линию. Олимпийский чемпион наскочил на охотника, впервые увидевшего настоящую боксерскую стойку, и нанес серию молниеносных ударов. В финале Олимпиады такой серии хватило для нокаута. Здесь удары провалились мимо противника, а черный подбородок встретил единственный встречный  прямой удар правой. Не сдержи Свет холодной ярости, и на землю упал бы бездыханный труп. У охотника мелькнула мысль, отдать волю силе, которая сама должна была решить - жить этому человеку, или нет. Но он решил не уподобляться противнику. Потому удар хоть и выглядел всесокрушающим, на самом деле был точно дозированным - даже не сломал Бонго челюсть.
   Комиссар упал на камни словно мешок. А Свет даже не стал дуть на кулак, весь превратившись в одно большое ухо, которое разобрало удаляющееся:
   - А этот Свет очень даже неплох! И силой владеет немалой. Что там еще было в его памяти?..
   Чародей словно перебирал сейчас липкими пальцами книгу, в которой каждая страница была отдельным заклятьем, а каждая буква пылала колдовской силой. Даже через огромное расстояние Свет ощутил безмерное изумление чародея, когда тот "перелистнул" очередную страницу:
   - Великое Небо! Это же заклятие Тагора! Этот парень или ничего не знает о даре бессмертия, или глупец почище самого Тагора! Тот прожил тысячу лет не старея, и умер от собственной руки - а больше от скуки. Лишь один человек может пользоваться этим заклятием. Этот Свет знает тайну Тагора, и не пользуется ей!
   Как там: "Мене, тэке...". Проклятое небо! Никогда не мог запомнить сразу больше десяти слов. Может, вернуться? Нет! Свет сам приползет ко мне на коленях со своей тайной...
   - Как же, жди.., - прервал его чей-то суровый голос.
   Горн похолодел и скривил лицо в жуткой гримасе - впервые кто-то перебирал пальцами его мысли помимо воли самого чародея. Он торопливо зашептал слова заклятия, прерывая невидимую нить, и злорадно усмехнулся, уже неслышимый Светом:
   - Значит, Весна...

   Весна как раз вышла вслед за Гарденом на высокое крыльцо замка, когда к ним подбежал Мамудин - младший из парсов, за долгую зиму вполне сносно овладевший франским языком. Но сейчас он, казалось, забыл все слова, кроме одного. Обратив испуганный взгляд на барона, а потом на молодую хозяйку, прижавшую к груди закутанного ребенка, он ткнул в сторону ворот:
   - Там, там...
   Гарден с Весной не стали ждать, когда парс заговорит понятней. Они сбежали с крыльца и поспешили туда, куда указывала трясущаяся рука Мамудина. Вслед за ними уже спешил Би Рослан. Волнение парса предалось барону; оно переросло в отчаяние, когда Гарден увидел, что щит Владимежа, всю зиму охранявший замок, валяется рядом со створкой. Сейчас он ничем не отличался от десятков таких же щитов, хранящихся в запасниках замка. На руках Весны заворочался маленький Владимеж. На удивление  спокойный ребенок сейчас просился к свету. И молодая мать распахнула детское одеяние, подставляя весеннему солнышку дитя. А тот уже тянулся ручонками к щиту. Так - вместе с потерявшим силу доспехом предка ребенка унесли в теплые покои.
   Уже там, разглядывая щит, Би Рослан спросил, не подумав:
   - Может со Светом что случилось?
   - Нет, - побледнела Весна, тщетно пытаясь нащупать на шее Камень души.
   Сейчас камень хранился в платке в виде серого песка. Там же лежала платиновая цепочка. А грудь молодой матери украшало ожерелье Предводительницы парсов. Его Нажуддин торжественно вручил  новой главе маленькой общины парсов - в день рождения сына. Он тоже стоял сейчас здесь; и его лицо тоже покрыла бледность. Она тем более была заметна на его обветренном лице, что оттенялась густой черной бородой, в которой блестели многочисленные серебряные нити.
   Он дотронулся до руки Весны, но та упрямо поджала губы:
   - Нет,  Свет жив! Это кто-то другой...
   - И очень могущественный, - добавил смутившийся было историк, - потому что я не знаю силы, которая могла сорвать этот щит... кроме самого Света, конечно.
   Весна подняла глаза к потолку, к небу, которое только несколько дней назад очистилось от темных туч и изматывающего душу ветра. Она и сама поняла, что упавший наземь щит несет с собой что-то недоброе. Ребенок на руках, стиснутый сильнее обычного, недовольно закряхтел. Он словно хотел сообщить матери, что она, обратив у ворот все внимание на щит, пропустила еще одно событие. У края леса, который стараниями слуг Гардена отодвинулся от замка на добрую сотню шагов, всегда дежурил чужой воин. Сейчас его не было - надев на ноги широкие лыжи, подбитые мехом, он заскользил в направлении вотчины Великого герцога франов...

   Поместье барона Рагона, в отличие от многих других, выстояло в тянущейся невероятно долгие месяцы зиму. Он пылал жаждой мести; но этот огонь в душе был холодным и расчетливым - такой не гаснет никогда. Потому он и послал лазутчика к замку Гардена. Он знал обо всем, что творилось за стенами старого замка. Словно собственными глазами видел и первую отлучку Света, и его возвращение, и трогательные проводы обидчика во второй раз.
   Мимо него не прошли и немыслимая подготовка старого Гардена к зиме. Безухий барон догадался, что это тоже происходит с подачи охотника и... решил последовать примеру врага. Замок Рагона тоже был готов к катаклизму, хоть и не так основательно, как маленький род Света.
   К исходу лета, так и не пришедшего вслед за весной, в замок сквозь наметенные сугробы пробился конный отряд. Во главе конников едва держалась в седле Ругана. Она и сообщила братьям о смерти Великого герцога. Трон Гельма освободился. Но кому он был нужен без самого герцогства? На месте сильного государства сейчас держались из последних сил немногие замки франских баронов.
   Рагон медленно обошел шеренгу спешенный воинов покойного герцога. На голове у него тускло желтел золотой обод - корона франского монарха. Командир воинов вскинулся было при виде такого глумления над герцогской регалией, но... его плечи тут же поникли. От человека, который недобро щурился ему сейчас прямо в лицо, зависела судьба воина, а значит - и жизнь.
   Барон резко отвернул голову и несмолкающий ветер бросил на плечо длинную прядь волос. На миг обнажился ужасный шрам на месте уха барона. Воин непроизвольно улыбнулся, и это решило его участь. Рагон зло стиснул губы и еще раз прошел вдоль ряда воинов, теперь награждая некоторых из них внушительными тычками в грудь. Повинуясь приказу барона, шестеро счастливчиков выстроились за его спиной.
   - Остальные свободны, - махнул рукой Рагон, - можете идти.
   - Куда? - растерянно оглянулся на распахнутые настежь ворота замка командир.
   - Куда хотите, - еще раз махнул рукой барон.
   Старший из воинов глянул на лучников, глядевших на них со стен замка, потом перевел взгляд на госпожу. Ругана стояла на высоком крыльце, высоко задрав подбородок. Ее взгляд блуждал где-то выше голов бывших подданных. Командир обреченно вздохнул и взялся за повод коня.
   - Нет, - резко хлестнул в морозном воздухе приказ Рагона, - я сказал вы можете идти. Лошади останутся.
   Это было приговором; его понял не только командир. Один из его воинов неожиданно ловко прыгнул с места в седло собственной лошади, и развернул ее на месте. Увы - он не доскакал даже до ворот. Сразу три оперенные стрелы вонзились ему в спину, буквально снеся с коня. Оставшиеся воины медленно побрели за своим командиром. Последний старался не смотреть на издевательскую улыбку Рагона, на холодное лицо его венценосной сестры. К тому же у него сейчас было более важное дело - он решал, в какую сторону направить свой отряд. В том, что воины последуют за ним, он не сомневался.
   Уже за воротами он услышал клич одного из своих бывших товарищей:
   - Слава Рагону - Великому герцогу франов!
   Казалось весь замок подхватил, подняв мощным криком стаю ворон:
   - Слава!!!
   На свое счастье - и на счастье подчиненных - командир повернул в сторону замка Гардена. Они брели, пробиваясь сквозь сугробы, которые щедрая зима намела по грудь, и теряли товарищей одного за другим. К замку старого барона вышли только четверо. Некоторое время они двигались по тайной тропе, натоптанной соглядатаями Рагона. Один из них и сейчас был на посту. Он благоразумно отступил в лес, пропуская четверку изможденных воинов. Не потому, что так уж боялся этих доходяг. Просто он имел одну задачу - сообщать о всем, что происходит в замке, и вокруг него.
   От командира Гарден узнал о смерти герцога и о том, что повелителем франом самовольно избрал себя старый недруг барона.
   Немногие выжившие бароны тоже узнали о смене властителя - от него самого. Когда отряд нового Герцога обрушился на них - поочередно. Убивая всех на своем пути, Рагон главной целью ставил одну - еда. Еда, которой в замке оставалось все меньше, и которую уже не надеялись получить от своего сюзерена обитатели деревушек вокруг замка. Нового герцога сжигала одна страсть - месть! И он не мог утолить ее. На замок Гардена он напал почти сразу, как ушел Свет. Его воины даже сумели ворваться на стены старого замка - почти. Первый взобравшийся на гребень крепостной стены, упал замертво вниз. Его поразила не стрелы немногочисленных защитников замка, ни их мечи, а неведомая сила. И к этой силе - был уверен Рагон - был причастен щит на воротах замка. Раньше этот щит был приторочен к седлу скакуна Света...
   Теперь один из разведчиков, до сих пор дрожащий от мороза, стоял перед бароном (или Великим герцогом, как его все называли) и рассказывал об этом щите. Рагон встал с кресла и сунул в руки слуге, принесшему добрую весть, кубок, только недавно наполненный вином. Он поощрительно кивнул разведчику, и тот жадно прильнул к золоту, крупными глотками загоняя в себя усыпляющее тепло. Вот кубок опустел и герцог милостиво отпустил подданного отдыхать. А по замку полетели приказы - готовиться к походу.
   Уже через полчаса первая группа всадников отправилась в сторону замка Гардена - пробивать дорогу. Группы сменяли одна другую, торопясь до утра проторить широкую тропу к замку врага герцога. Сам Рагон прекрасно выспался, и вместе с братьями в самом наилучшем расположении духа поскакал на битву. Надо признать, в смелости ему было не  отказать. Было время - он еще юнцом первым кидался в битву по велению герцога Гельма, чем заслужил немало наград. Но теперь он сам был герцогом. И потому постарался избежать ненужных потерь. Тем более, что весна наконец стремительно вступала в свои права. Расчищенная от снега площадка перед замком влажно чавкала талой водой; неведомо откуда взялись птицы, заполнившие весенний полдень своими песнями.
   А на стенах замка выстроились его защитники.К ним и обратился Рагон.
   - Открывай ворота перед своим Великим герцогом, Гарден, - выкрикнул он во всю мощь необъятной груди.
   - Может ты назовешь хоть одного барона, который назвал тебя свои герцогом? - издевательски захохотали наверху.
   - Барон Гарден будет первым.
   - Никогда, - вступил в словесную перепалку хозяин древнего замка.
   - Тогда сегодня здесь будет новый барон, - герцог подозвал одного из братьев.
   Тот, порозовев лицом, остановил своего коня рядом с герцогским
   - Для этого, - выкрикнул сверху Гарден, - тебе придется сразиться с наследником моего титула. Ты еще не забыл князя Русина? Может, тебе надо еще что-нибудь отрезать?
   Наверху опять издевательски засмеялись; хохот тут же сменился громкими воплями. Ужас и боль теперь царили в криках на высокой стене. Это был мудрый, поистине герцогский ход Рагона - отвлечь внимание противника. В это время другой отряд, скрытно подобравшийся к крепости, бесшумно взобрался на выщербленные временем стены. Воины в этом отряде были вооружены арбалетами.
   Боя почти не было - было избиение мечущихся по двору защитников, бросающих на камни бесполезные мечи.  А два воина герцога уже спустились на каменные плиты широкого двора, и со скрипом отворили ворота перед своим господином. Тот медленно въехал в замок и спрыгнул с коня. Рядом тут же оказались братья. Четверым грозным поединщикам противостоял только один соперник - старый барон Гарден. Четыре меча взметнулись высоко вверх, и разом обрушились на врага, пустив солнечные зайчики по окнам замка.
   Старый барон упал на камни родного замка, обливая их кровью, а в одном из окон раздался приглушенный женский крик. Герцог кивнул прислужникам, и скоро перед четверкой победителей стояли Весна с ребенком и Би Рослан, попытавшийся загородить своим немощным телом молодую женщину. Его грубо оттолкнули от Весны. Слуги тут же отступили сами, повинуясь окрику хозяина. Перед Рагонами гордо выпрямилась молодая русоволосая красавица, прижимавшая к рукам младенца. Солнце сверкало золотом и на ее волосах, и на голове такого же светловолосого потомка славинского князя, и на лезвии кинжала, который Весна занесла над ребенком. Могла ли мать лишить жизни собственного ребенка. Эта - здесь и сейчас - могла. Потому что знала, что в руках злейших врагов и он, и она сама подвергнутся таким ужасным унижениям и пыткам, что будут сами молить о смерти.
   Весна вдруг почувствовало, что сердце необычайно серьезного сейчас ребенка земедлило ход; что оно застучало прерывисто и все медленней. А вслед за маленьким сердечком и ее собственное застучало: "Тук. Тук.. Тук...". А она словно слышала вместо этого: "Свет. Свет.. Свет...".
   Предостерегающий жест руки Рагона замер на полпути, когда в центр двора неожиданно опустилась огромная стальная птица. Все замерли и лишь Весна едва не бросилась навстречу фигурам, показавшимся в обнажившимся чреве птицы. Часть тускло блиставшего бока летательного аппарата откинулась, и на получившийся трап первым выступил высоченный и худой человек в черном. На костистом лице сверкали глаза - скорее веселые, чем злые. Но от этого веселья хотелось бежать подальше, и спрятаться, чтобы не видеть пронзительного взгляда черных зрачков.
   Следом, остановившись на площадке в двух шагах от чародея, вышел низенький круглолицый человечек, тоже окинувший двор замка и фигуры на нем взглядом. У этого взгляд был безжизненным, но где-то в глубине узкого разреза глаз плескалось безумная ярость, силой своей сопоставимая с весельем чародея. На ступенях лестницы, ведущей внутрь стальной птицы, остановился третий член команды - широкоплечий здоровяк с таким же пустым, как у недомерка, взглядом. Весна, отметившая с внезапной теплотой в груди, как мягко и уверенно (почти совсем как Свет) спустился тот по ступеням, почему-то уверилась, что в его взгляде отразилась борьба. Этот плечистый красавец словно боролся сам с собой; или с силой, удерживавшей его  в столь неподходящей компании.
   Этот здоровяк, как и низенький незнакомец, был одет в удивительный серебристый костюм, на котором совершенно не было видно застежек. Все зачарованно смотрели на него, пока разозлившийся отчего-то чародей не вонзил свой взгляд в девушку:
   - Весна? - спросил он почти утвердительно.
   Весна, крепче прижав Владимежа к груди, против воли кивнула.
   - А что?.. - начал Рагон, грозно поднимая меч.
   Навстречу острой стали протянулась костистая рука в просторном черном рукаве одеяния, саму форму которого забыли века назад. Над старым замком загремели слова, словно усиленные древними стенами:
   - На колени, раб! Все на колени!
   Рагон проглотил недосказанный вопрос и рухнул на камни, выпуская из рук жалобно зазвеневший меч. Его братья шагнули вперед и тоже опустились на колени, хоть и не так стремительно. Может потому, что грозный взгляд чародея сейчас уперся во властителя франов, в его золотую корону?  А со стен на древние камни тоже падало оружие, и вслед за ним покорно склоняли головы новые рабы. Их насчитывалось уже больше трех десятков. Лишь двое непокорных - нет, с ребенком трое! - стояли на ногах перед чародеем.
   Это был Би Рослан, в своем изумлении даже не воспринявший приказа чародея. Потому что он видел это лицо на древнем свитке. Но тому пергаменту было не меньше четырех сотен лет! А Весна с Владимежом пережили только что еще более сильное потрясение. И по-прежнему не были готовы променять жизнь на рабство. Молодая мать могла сейчас упасть на камни - но лишь с кинжалом в сердце!
   И Горн понял это. Он усмехнулся - в его глазах опять забегали веселые бесенята. Чародей не стал ломать волю Весны. Вместо этого он зашептал какие-то слова. Би Рослан напряг слух, но бесполезно. Заклятие словно растворялось в широком рукаве поднесенном ко рту Горна. Чародей повернулся в тот угол, где древние камни не были осквернены кровью его защитников. Холодный воздух в этом месте задрожал, и  перед ошеломленной Весной с волшебным мечом в руках предстал... Свет!


 


























Глава 5. Волшебная сила электрического тока
   Первым благодаря воскрешающему прикосновения Света очнулся Михаил. Он сел и оглянулся. Почти одновременно с ним открыли глаза Мыльников и Кондурова. Анюта встала и пошатываясь побрела к комиссару. Охотник подивился такому внимательному отношению девушки к человеку, к которому она явно питала антипатию. Или тут сыграл свою роль профессиональный долг?
   Она машинально сняла с пояса  анализатор, задумчиво повертела его и опустила за ремешок на землю рядом с лежащим без сознания Бонго.
   - Что это было? - спросил Суриков.
   Свет - единственный, кто мог дать исчерпывающий ответ - конечно не понял его. Однако звук командирского голоса вернул к жизни комиссара. Он тяжело сел и помотал головой, разгоняя тяжелый туман. Потом сплюнул себе на ладонь. В кровавом сгустке лежали два зуба. Чемпион тупо уставился на них, словно не мог поверить, что кто-то мог совершить с ним такое. Воспоминания разом вернулись в его курчавую голову, и он резко повернул ее  к охотнику, не сдержав болезненного стона. Распухшие губы полицейского сложились в угрожающую гримасу; казалось он сейчас бросится на охотника. Суриков напряг тело, готовясь вклиниться между противниками.
   Однако Свету не было никакого дела до Бонго. Как и его псу, кстати, который совсем рядом разинул свою страшную пасть в долгом зевке. Его острые зубы, или наклонившийся к нему Свет заставили комиссара шарахнуться в сторону. А охотнику действительно не было никакого дело до побитого полицейского. Он поднял к глазам анализатор. Свет уже понял, что эта компактная сумочка с красным крестом на боку не зря появляется, лишь только проливается кровь. И коль скоро девушка оставила его без присмотра, он решил полюбопытствовать.
   И не зря! Лишь только прибор оказался в ладонях охотника, на панели загорелся маленький зеленый индикатор, показывающий, что прибор готов к работе. Земляне подскочили к Свету, издавая удивленные возгласы, опять не понятые им. Однако они не сразу разглядели то, что сразу отметил остроглазый охотник. Огонек на панели разгорался тем ярче, чем ближе он был к шлему. К шлему, в котором - не забыл Свет - каким-то образом поместилась чудовищная энергия молнии. Именно она, небезосновательно подозревал молодой охотник, и позволяла ему путешествовать по пустыне вполне комфортно. А когда прибор коснулся снятого с головы шлема, огонек разгорелся так ярко, что осветил руку охотника даже в яркий полдень.
   Мыльников был уже рядом. Он лихорадочно рылся в другом ящичке - в том самом, который он прихватил после последних слов командира терпящего бедствие космолета. На свет тут же появились длинные разноцветные провода. Получив молчаливое согласие охотника, Володя ловко присоединил два конца проводки к шлему; ее начало терялось в костюме космолетчика - в нагрудной панели управления.
   На Света явственно потянуло приятным холодком - чудесный костюм снова стал работоспособным. Бортинженер нажал на другую кнопку; охотник уже ничему не удивился. Даже тому, что откуда-то (а именно из-за плеча парня) выползла трубка, к которой Володя тут же присосался. Впрочем, он тут же спохватился, и достал еще одну трубку - для Света. Тот сосать из трубки не стал; подставил под нее кружку, в которую полилась жидкость оранжевого цвета. На вкус  этот прохладный напиток напоминал те плоды, что частенько попадались в продуктовых наборах. Тех самых, что ждали их с Волком в переметных сумах лошадей и так помогли им  беспрепятственно добраться до сердца Караханы.
   Теперь настала Анютина очередь удивлять и себя, и других. Почти так же ловко она присоединила к шлему анализатор. Брови космобиолога поехали вверх, когда чуткий прибор показал, что меч охотника не несет на своей поверхности ни одного микроорганизма!
   - Не может быть, - воскликнула девушка, - этот меч стерильней, чем скальпель хирурга!
   Датчик тут же переместился на одежду охотника, и показал, что отличия от Земной биосферы несущественны - здесь тоже все было заселено микробами. А сам Свет... Он не стал препятствовать, когда анализатор пополз по его руке, срезая тончайший слой органической материи. Теперь удивление Кондуровой стало беспредельным.
   - Да у него тот же генный набор, что и у нас!
   - И это значит, - протянул Владимир.
   - Это значит, - перебила его Анюта, - что если ты соблазнишь туземочку, у нее родятся нормальные детки... Ну как нормальные - пожалуй, немного страшноватые...
   - Это почему? - набычился Мыльников.
   - Потому что будут похожи на папочку, - не выдержав прыснула в кулак Кондурова.
   Суриков с Мыльниковым, совсем не обидившимся, тоже захохотали.
   В разговор неожиданно вмешался комиссар
   - Для такого эксперимента совсем не обязательно куда-то ходить, - прошепелявил он, не замечая, как нахмурил брови командир.
   Свет с Анютой действительно могли составить красивую пару - только нужно ли было это им? Свету - точно нет. Ведь его ждала самая красивая девушка в подлунном мире. И сын!
   Но Кондурова никогда не оставляла без ответа таких выпадов в свой адрес:
   - А что, - воскликнула она, поворачиваясь к охотнику, - красивый парень. И зубы все на месте.
   Михаил с Мыльниковым опять захохотали, а Бонго зашептал что-то злобное себе под нос. К собственному удивлению Свет разобрал эту скабрезную фразу. Не полностью, конечно - может потому, что сам не любил ругаться, и другим не позволял. Этот удивительный факт молодой охотник отложил в памяти. Его сейчас больше интересовал другой язык - тот, на котором общались вызывавшая симпатию тройка пришельцев. В их речи, будто бы тоже проскальзывали знакомые слова  и он даже понял фразу Володи:
   - Я почему-то думал, что ты неравнодушна к командиру.
   - А я и сейчас.., - начала Анюта и осеклась, взглянув на Михаила.
   Тот стремительно покраснел и отошел по несуществующему делу. Теперь негромко засмеялись лишь Мыльников и Свет. Пауза оказалась недолгой. Михаил быстро справился со смущением.
   - Володя, - позвал он друга, - не пора доставать твой чудо-комп?
   - И как я мог забыть? - хлопнул себя по лбу бортинженер, извлекая из сумки еще одну коробочку. Это была его гордость - маленький, но чудовищно емкий компьютер, в программе которого была вся земная цивилизация - имена, даты, открытия. Вплоть до того дня, когда "Белка" отправилась в злополучный полет. Программа автоматически обновлялась; а предназначалась она первому представителю внеземной цивилизации. Мыльников верил, что настанет тот миг, когда он вытащит комп и торжественно вручит его...
   Обстановка была не столь торжественной, как ожидал Володя, но тем не менее он всучил коробочку в руки охотника, не подозревавшего, что первым по очереди среди бесконечной череды файлов в ней стоит самоучитель русского языка. Руки бортинженера сноровисто прикрепили провода к шлему, и готовы были начать первый в этом мире урок русского, когда воздух вокруг них задрожал и на ровном каменном участке совсем рядом с ними появилась картинка внутреннего двора старинного замка. Посреди него замер космолет.
   - Толька! - вскрикнули Михаил и Анюта одновременно.
   - "Белка", - удивленно вскинул руки Мыльников.
   - Такамура, - прорычал комиссар, забывший о ноющей боли во рту.
   Но все звуки перекрыл мощный голос Света:
   - Весна! - он рванулся вперед, отбрасывая в сторону Володьку, так и не успевшего подсоединить волшебный шлем к компу.
   Охотник отметил рывок в руке, но отсоединять провода не было времени. Он лишь откинул их назад, надевая шлем на голову. А его меч уже тянулся к высокому старцу в черном одеянии, закрывшем от него Весну с ребенком. Меч тут же поднялся, чтобы поразить чародея, который раньше вторгался в мозг Света.
   - Да, - усмехнулся прямо ему в лицо Горн, - это был я. Четыреста лет я ждал этого мгновения.
   Он протянул вперед невооруженную руку, которая, казалось, была готова ухватиться за лезвие меча.
   - Этого мгновения? - не понял Свет.
   - Да, именно этого, - чародей был наполнен веселым нетерпением, - теперь ты готов открыть мне тайну заклятия Тагора?
   - Нет, - отрезал охотник.
   - Ну что ж, - вздохнул притворно Горн, - придется отдать Весну с дитем им.
   Он шагнул в сторону, и перед молодым охотником предстали братья Рагоны, походившие сейчас на побитых собак. Однако при виде заклятого врага в их глазах стал разгораться огонек. Казалось еще немного, и заклятье, сковавшее их волю, разлетится в эфире на мелкие куски, но чародей опять шагнул вперед, каким-то образом закрыв своим худым телом сразу всех четверых. Свет лишь успел заметить, как на голове старшего из Рагонов тускло блеснула корона Гельма.
   В следующий момент он сделал стремительный выпад вперед. Меч пронзил живот чародея, но тот лишь рассмеялся. Острое орудие бешено кромсало плоть, но та не менее успешно зарастала на глазах. Длинный удар разрезал чародея надвое, но и он не нанес Горну никакого урона. И тогда Свет, оставив в чреве противника меч, прикоснулся к лезвию свисавшим от шлема проводом.
   Чародей страшно закричал; его туловище затряслось как в падучей, а сквозь темное одеяние и плоть проступили кости скелета. Горн судорожно рванулся назад, и упал на камни. Свет не подозревал, что этим движением чародей быть может спас себе жизнь. Потому что за мгновение до удара электрическим током  последний защитник крепости - тот самый франский командир - спустил скобу арбалета. Мощный болт полетел вперед, а фран упал головой замертво на камень, уверенный, что забрал за собой за грань жизни хоть одного врага.
   Увы - острый болт пролетел над корчащимся в судорогах чародеем и пробил незащищенную шею Анатолия Лазаренко. Опомнившийся чародей был в ярости - его колотила дрожь и при воспоминании о страшном оружии Света, и понимание того, что единственный человек, способный поднять в небо стальную птицу, лежал при смерти. Он даже не обратил внимания на топот копыт. Это Нажуддин, принявший раньше страшный удар болта в нагрудник кольчуги, отполз незаметно к лошадям, и сейчас исчезал в заснеженном лесу.
   Между тем Горн наложил руку на пробитую насквозь шею Лазаренко и остановил кровь. Но Анатолий не открыл глаз, и чародей понял - организм землянина, чья воля долгое время была подавлена чарами, не хочет сопротивляться смерти. С глубоким вздохом Горн освободил Анатолия от воздействия своей силы. Щеки Лазаренко тут же порозовели, и он погрузился в долгий целебный сон. Его чувства, смертельно уставшие от гипноза Такамуры, а потом и чар Горна, даже не отреагировали на грубые прикосновения воинов, которые перенесли его в замок - на кровать, еще помнящую тепло Весны.
   А несколько успокоившийся Горн подступил к Весне с ребенком и Би Рослану, опять попытавшемуся закрыть девушку своим телом. Он совсем не зло усмехнулся и заговорил с рагистанцем.
   - Кто ты?
   - Мое имя Би Рослан, - с достоинством склонил голову старик, - я изучаю историю минувших дней и пишу о событиях нынешних.
   - Хорошо, - решил чародей, - теперь ты будешь писать мою историю.
   Би Рослан промолчал, и Горн принял это за согласие. Он даже не стал подчинять старого историка своей воле, поскольку считал, что его подвиги достойны восхваления в летописях без всяких прикрас.
   Иное дело Весна. Вместо матери, готовой ради ребенка порвать любого голыми руками, и любящей женщины ему нужна была послушная кукла. Черный пронзительный взгляд вонзился  в глаза Весны, и та побледнела, прижав к груди спокойно воспринявшего этот взгляд ребенка. Казалось, малышу совсем не было страшно видеть рядом лицо похожего на лысого грифа чародея. Рука Весны под завернутым в шелковое одеяло малышом поползла за ворот, и нащупала там ожерелье. Бесчисленные поколения Предводительниц парсов закружились перед ней, невидимые никем иным, и позвали ее за собой - туда, где не мог достать никакой чародей.
   И Весна решительно шагнула  в страну Ургиляй, где ее и ребенка ждал Свет. Би Рослан едва успел подхватить два бесчувственных тела. Он не ощутил дыхания ни матери, ни ребенка и обратил взгляд, полный отчаяния, к чародею.
   - Жива, - успокоил своего летописца Горн, - и проснется, когда захочет, или...
   Он не стал признаваться старому историку, что не в состоянии прервать волшебного сна матери и дитя. Что это может сделать кто-то, наделенный гораздо большей силой. Но этот человек очень далеко...
   Два бывших воина  Рагона - ныне рабы чародея - приняли тела у Би Рослана, и унесли их в космолет. Там Весна, все так же прижимавшая к себе сына, непроизвольно приняла удобное положение в кресле. А Горн, бросивший на нее мрачный взгляд, вышел из корабля. В этом кресле Весна и ребенок должны были дожидаться возлюбленного и отца. Сколько? Даже Горн не мог сказать этого. Его силы не иссякли, и чародей мог заглянуть за полмира, что бы узнать - как быстро спешит на помощь охотник. Но он - впервые в жизни - до судорог боялся того ощущения, что принес ему волшебный меч Света. Он не мог забыть унижения и беспомощности, которые испытывал, когда дергался на лезвии меча, словно поросенок, живьем нанизанный на вертел.
   - Нет, - подумал чародей, - пусть он сам придет сюда. К тому времени я буду готов встретить его.
   Боковая дверца корабля, служившая экипажу одновременно трапом, благодаря скрытым пружинам захлопнулась. На корпус легла рука Горна, закрывшая почти неразличимую глазом линию, разделявшую сам корабль и дверцу. Он чуть нажал ладонью, и на сверхпрочной композитной броне "Стрелки" остался отпечаток. Теперь никто, кроме самого чародея, не смог бы попасть в корабль, в котором волшебным сном забылась Весна.

























Глава 6. На просторах Караханы
   Свет - единственный, кто мог объяснить землянам, что за поразительную сцену они сейчас наблюдали, не мог сделать этого по вполне понятной причине. Он не знал ни одного земного языка. Те немногие выражения, что в запальчивости процедил сквозь зубы Бонго, вряд ли были общепринятыми. Ведь экипаж "Белки" не понял ни слова. Так что Мыльников не зря опять подступил к Свету. Теперь в его руках были наушники.
   Но охотник остановил его мягким прикосновением к груди. В его руках оказался меч, уже лишенный проводов, и необычное стило начало чертить на камне поначалу не очень понятные знаки. Вот внутри двух окружностей появились две неправильной формы фигуры, в центре одной из которых Свет с незаурядным мастерством изобразил все, что видел вокруг себя - землян, волка, огромное соляное озеро. В другой окружности так же стремительно выросла картинка, только что увиденная зрителями - двор замка Гардена.
    И Михаил вдруг догадался - человек, только недавно почти голыми руками убивший свирепых хищников, рисовал карту мира. Мира, который они видели  с небес. Даже очертания двух материков были узнаваемы. Свет словно понял, о чем думает сейчас командир "Белки". Он показал ладонью на себя, потом всех остальных, и ткнул острием меча прямо в один материк. Суриков догадался:
   - Мы здесь.
   А Свет кивнул, увидев его понимающий взгляд, и перешел ко второй части карты местных полушарий. От пяти шести крошечных фигурок - пяти человеческих и одной собачьей - через полмира протянулась линия - прямо к "Стрелке" во дворе замка. Свет еще раз выразительно глянул на космолетчика, ткнул себя пальцем в грудь, и решительно остановил острие меча. Всем своим видом он показывал сейчас: "Я нужен там, и я иду туда!". Земляне не удивились бы, если бы он сейчас поставил знак вопроса перед из фигурами на камне.
   У Михаила меча не было, поэтому он нагнулся за головней из костра, и рядом с царапиной через океан пролегли еще три черные линии. Он выразительно посмотрел на Бонго, но тот лишь пожал плечами, мол: "Посмотрим, как дело пойдет".
   Вслух же он воскликнул:
   - Это же полмира надо пройти - без автомобиля... даже без лошадей!
   - А что мы будем делать здесь? - возразил ему Суриков, - корабль сами не поднимем. Единственная возможность вернуться домой там, где Толька Лазаренко, где "Стрелка". Наконец там Такамура - разве не за ним ты прилетел.
   Негр ничего не ответил.  Михаил вдруг понял - будь дело на Земле, в той же Африке - комиссар уже бросил бы их.
   - К тому же, - поддержал командира Володя, - долго мы продержимся тут без него?  А он, по-моему, своих решений не меняет, - бортинженер похлопал по могучему плечу охотника.
   Теперь все смотрели на комиссара. И тот, как бы не желал обратного, все же согласился. Свою дугу он прочертил подошвой ботинка, встав после этого на маленькую фигурку с мечом за спиной. Он с вызовом посмотрел на спокойно взиравшего на эту сцену охотника, провел языком по острым сколам зубов и обратился сразу ко всем:
   - Раз мы начинаем экспедицию, надо выбрать начальника. А поскольку корабля у нас нет...
   - То я предлагаю избрать командиром Света, - закончил за него Суриков.
   - Как?! - поразился комиссар, - этого дикаря, который не понимает ни одного нашего слова?..
   - Ну, это дело поправимое, - Мыльников шагнул к охотнику уже в третий раз и теперь никто и ничто не помешало пристроить на охотнике наушнике.
   Бортинженер щелкнул кнопкой на панели управления и брови молодого охотника вздернулись вверх - от изумления или от восторга. Первый на этой планете урок русского языка начался.
   Солнце между тем клонилось к вечеру. Об охоте речи не шло, но запасов в космокостюмах вполне хватило и землянам, и Свету, и даже Волку. А потом Мыльников обеспечил всем достаточно комфортную ночевку. Герметичные костюмы были присоединены к  шлему, о скоро над опустившейся на каменистую пустыню ночью воцарилась тишина. Испуганные заревом залпа орудий "Стрелки" звери не мешали охотнику рассуждать под мерное бормотание из наушников.
   Наутро в дальний путь выступил никогда не виданный в этих местах караван. Впереди, не снимая с головы ни шлема, ни  наушников, шел Свет, внимательно обозревавший окрестности. Следом тянулась недлинная цепочка землян, последовательно соединенных проводами. Последним вышагивал Бонго. Он злобно щурил на идущих впереди глаза и шептал слова, непонятные не только экипажу "Белки", но и большинству граждан федерации...
   Отец Бонго, как и его дед, и прадед, и другие бесчисленные предки, был колдуном африканского племени, которое давно исчезло с лица Земли. Последние поколения Бонго не проводили колдовских обрядов, но бережно хранили древние секреты. Комиссар, в котором рано проснулся кровожадный характер предков, был достаточно хитер, чтобы скрывать его от окружающих. Он был скромным, приятным в общении и прилежным в учебе. А учился он в полицейской академии. Никто из его однокашников не поверил бы, что в академию его привела не жажда справедливости, а другая страсть, сжигавшая его изнутри. Это была жажда власти над людьми - власти абсолютной и безраздельной. Воплотить такую мечту в двадцать третьем веке от рождества Христова было трудно, практически невозможно. Но только не для наследника африканских колдунов.
   На ком он мог пробовать силу магических заклятий и обрядов? Бонго нашел таких людей. Он брался за допросы отъявленных злодеев, от которых отступались самые опытные следователи. Его успехи были очевидны; Бонго быстро поднимался по карьерной лестнице. И никому не пришло в голову проверить судьбу тех злоумышленников, у которых он вырвал признание. Такие люди долго не жили - накладывали на себя руки или оказывались в самых закрытых психиатрических лечебницах. Таких, из которых не было выхода даже в двадцать третьем веке.
   Может со временем кого-то и насторожила бы печальная статистика комиссара Бонго, точнее его подопечных. Но очень вовремя для него на всю федерацию прогремело дело Такамуры. Комиссар был одним из первых, кто предложил себя для погони за беглецом.
   Теперь он шел последним в связке, наливаясь злобой на окружающий мир и прежде всего на молодого охотника, который уверенно возглавлял шествие. Он помнил удар, которым его наградил Свет, и даже выращенные благодаря чудесам земной медицины зубы не успокаивали его. Наоборот - это тоже произошло при содействии охотника; точнее энергии его шлема. Бонго был достаточно умным и самокритичным человеком. Он понимал, что своим успехам в криминалистике обязан больше наследию предков, чем собственному таланту. А вот олимпийскую медаль он заслужил только благодаря своему труду и упорству. И сейчас он, облизывая языком новые зубы, с ненавистью смотрел в спину того, кто в одно мгновение сокрушил эту гордость.
   Вместе с тем в комиссаре зрело какое-то непонятное чувство - словно он после долгой отлучки вернулся домой. Не в свою шикарную квартиру в Нью-Йорке, а туда, где по ночам стучали там-тамы и лилась кровь на жертвенник. Вокруг него сейчас был мир, где он полностью мог раскрыть свои способности. И окружающие по достоинству оценили бы их. Конечно не те, что идут сейчас впереди, соединенные в цепь разноцветными проводами...
   - Веди, - думал он, глядя в спину охотника так, словно пытался пробуравить ее насквозь, - веди меня к людям, которые будут повиноваться мне и трепетать при одном имени Бонго.
   Он копил злобу восемь дней, а на девятое утро неожиданно для всех первым протянул Свету конец провода. Судя по  всему ему надоело плестись в конце каравана и прислушиваться к обрывкам разговоров, которые вели между собой космолетчики. Комиссар подсоединил свой костюм к шлему и вытянул из кобуры энергобластер. Рычаг мощности был уже в положении максимального залпа. Он повел длинным дулом в сторону небольшой куртины деревьев и нажал на спуск. Из бластера вырвался тонкий белый луч, в одно мгновение перерезавший ствол дерева. Зашуршав кроной о соседние, оно медленно завалилось набок.
   - Не боишься, белая собака, - воскликнул злобно комиссар, - что я влеплю тебе в спину полный заряд?
   - Нет, не боюсь, - покачал головой Свет, - ведь это моя энергия, а не твоя. Не забывай, что ты пользуешься ею, пока я позволяю.
   Бонго сначала вник в смысл слов, и только потом сообразил, что тот отвечает комиссару на техноанглике. Даже не так! На сухом пресном языке технократов говорил сам Бонго, а охотник строил фразы так, что мог позавидовать самый консервативный диктор британского телевидения.
   В руках Света оказался меч; Бонго лишь мигнул, а охотник стоял рядом - вооруженный. Огромный негр даже немного отпрыгнул в сторону, в отчаянии понимая, что ничего не сможет противопоставить воину. Но Свет даже не смотрел в его сторону. Он протянул оружие все к тем же деревьям, и зашептал что-то негромко - так, что темнокожий колдун не смог разобрать ни слова, как ни старался. С лезвия к кронам протянулась нить - гораздо более яркая, чем из бластера. Второе дерево с шумом упало на первое. В этот момент к ним подошли остальные путн6ики.
   А Свет не забыл о "белой собаке", хотя особого оскорбления не видел - все было в том презрении, с которым ему в лицо процедил эти слова комиссар. Поэтому он встретил землян улыбкой, непроизвольно перейдя на язык Пушкина:
   - Скажи, Михаил, ты ведь специалист по двадцатому веку?
   Суриков машинально кивнул, подумав, что "специалист" звучит слишком громко. Затем он, вслед за Володей и Анютой, удивленно уставился на охотника.
   - Ты говоришь по-русски? - первым воскликнул Владимир.
   Теперь удивленное лицо сделал Свет.
   - А разве не для этого ты дал мне это? - он показал черную коробочку, в которой прятался микрокомп.
   - Для этого, - кивнул потрясенный бортинженер, - но ведь прошло только восемь дней!
   Свет поджал плечами. Он не стал говорить сейчас, что русский язык это не все, что было надежно зафиксировано в памяти охотника. Впрочем, еще больше нового его ждало впереди, и Свет поспешил спрятать коробочку.
   - Да, - вспомнил Суриков, - а зачем тебе понадобился двадцатый век?
   - Просто я не совсем понял, кого тогда называли черномазыми обезьянами?
   Охотник не смотрел на Бонго, но прекрасно представлял себе, как посерел от гнева комиссар. А тут еще и Володька влез со своим вопросом некстати (а может, наоборот - кстати?):
   - И кого же так называли? - он тоже уставился в лицо Сурикову.
   По этому лицу Свет прекрасно видел, что Михаил лихорадочно формулирует ответ - который бы не сильно обидел комиссара. Но тот уже что-то беззвучно шептал и в ярости рвал провод со своего костюма.
   - Сегодня я буду идти первым, - прохрипел он в бешенстве, и резво зашагал, не дожидаясь, когда остальные подсоединятся к шлему.
   Свет не стал объяснять, что за словесная перепалка состоялась здесь недавно; он поспешил за буйным комиссаром, стараясь не выпускать его из виду. Лишь Волк сунулся было вперед, попытавшись обогнать Бонго, но тут же вернулся к хозяину.
   В таком порядке они прошли почти до полудня. Комиссар не сделал ни одной остановки, подгоняемый клокотавшей в груди яростью. Он даже не остановился, чтобы освежиться глотком воды. Космолетчики могли выпить по глотку освежающей жидкости прямо на ходу, а Свет, казалось, никогда не испытывал потребности в отдыхе.
   Между тем пейзаж постепенно менялся. Редкие рощицы исчезли, зато появились невысокие холмы. Между ними петляло русло пересохшей реки. Видно было, что когда-то она была глубокой и полноводной - на это указывала высота осыпавшихся берегов.
   Комиссар дважды пересек эти берега по прямой; потом они стали такими обрывистыми, что спрыгнув в третий раз, он уже не стал подниматься наверх. Тем более, что речка когда-то текла в нужном им направлении. Свет прибавил ходу, чтобы не потерять его из виду совсем. Впереди, за крутым поворотом русла он вдруг услышал громкие непонятные звуки. Он крикнул, останавливая Бонго, но тот уже повернул за поворот.
   Буквально через мгновение он появился опять - улепетывающий со всех ног от неведомой опасности. Лук тут же появился в руках охотника; стрела тоже ждала, когда тугая тетива натянет мощные дуги из остролиста. Но оперенная смерть так и не полетела вперед, потому что добыча была ей не под силу. Из за поворота выскочил, быстро набирая скорость, и стремительно догоняя Бонго, огромный серый зверь.
   - Слон, - вспомнил охотник гравюру из подвала Обители, - действительно размером с небольшой дом.
   Вспоминать еще что-то не было времени - огромное животное уже подняло хобот, готовое обрушить его на комиссара. А за первой живой горой выбежала вторая, третья... Этим громадинам больше пристало неспешно передвигаться по равнине, наслаждаясь сочной травой, а не бежать, словно спасаясь от... Свет быстро огляделся. На высокий обрывистый берег засохшей реки  сам он мог взлететь за пару мгновений; даже прихватить кого-то из космолетчиков с собой - хотя бы девушку. Но как быть с остальными; особенно с Бонго, который уже ощущал на затылке горячее дыхание слона?
    И тогда Свет принял совсем другое решение. Он пошел навстречу комиссару, высоко воздев руки и бросая в горячий воздух напевные слова. Эти слова он выудил из памяти покойного колдуна, и не понимал их смысла. Но именно после них он сам когда-то забарахтался в воздухе, как муха в паутине, или пчела в тягучем меде.
   Слон наконец настиг комиссара. Его гибкая "рука", торчащая вперед меж огромных бивней, обвила туловище человека, и в один миг подняла его высоко вверх, очевидно готовясь швырнуть его себе под ноги. Комиссар на удивление тонко заверещал, прощаясь и с жизнью, и со своей так и не свершившейся мечтой. Но движения слона вдруг замедлились; он едва успел опустить на высохшую глину четвертую ногу, что позволило ему не упасть вместе с живой ношей. А ноша - комиссар - тоже мог лишь бешено вращать зрачками - заклятие достало и его.
   Теперь только Свет мог двигаться в округе. Предчувствие не обмануло его. Однажды преодолев чары, Свет стал над ними; они больше не были властны над охотником. Однако времени оценить новые ощущения тоже не было. Издали накатывали ритмичные звуки, больше всего похожие на гром барабанов. Охотник не знал, как далеко простираются чары. А ведь из за его пределов могли прилететь стрелы, или копья. Да даже одного камня, сброшенного с кручи, хватило бы, чтобы размозжить кому-нибудь голову. Ведь то, что гремело, кричало, вопило и стучало уже совсем недалеко, было здешними охотниками. Сам Свет никогда не сталкивался с такой загонной охотой, но услужливая память Узоха подсказала ему; точнее показала коренастых чернокожих людей, пляшущих вокруг добычи.
   Свет поспешил первым освободить комиссара. С трудом расправляя толстый хобот слона, он встретился взглядом с Бонго, и был поражен. Столько ненависти плескалось сейчас в глазах комиссара! Словно Свет сейчас не спасал его, а бросал на произвол судьбы. Дальше охотник уже не церемонился. Он буквально зашвырнул тяжеленного негра на край берега, и склонился над комолетчиками. Здесь он действовал гораздо бережней, хотя так же быстро. Разноцветные провода оказались на удивление прочными. За них Свет и вытянул друзей наверх; словно рыбу - которой когда-то здесь было полным-полно. Слабая улыбка обозначилась на его губах - это действительно было похоже на рыбалку.
   Свет непроизвольно вспомнил о людях, которых оставил на Белом материке; в их числе были жители рыбацкой деревушки. Дождались ли они весны...
   Спрыгнув вниз, он поднял на высокий берег Волка. Для пса провода не понадобились; его бережно подхватили на плечо.
   Обратившись к небу, Свет пропел еще несколько слов. Их он тоже не понял, но действие они произвели именно то, которое ждал охотник. Разрушить заклятие оказалось  намного быстрее, чем его создать. Земля под охотником ощутимо дрогнула; на дно высохшего русла посыпались камешки - это сразу несколько слонов опустили ноги. Огромные животные  словно не заметили, что незримая сила держала их в неподвижности долгие мгновения. Вожак громко затрубил и стадо ринулась туда, куда когда-то давно несла свои воды река.
   Люди тоже не испытали никаких неудобств при переходе к подвижному состоянию. Комиссар вскочил первым; остальные не успели. Услышав властный голос охотника, а за ним грозный рык Волка, космолетчики предпочли лежа вслушиваться в шум, волной накатывающий на них. Рядом ворча опустился на землю Бонго.
    Наконец крики, леденящие кровь завывания и несмолкаемый грохот барабанов выплеснулся из за поворота, и путники увидели целую толпу низкорослых чернокожих охотников. Все дружно посмотрели на Бонго, словно сравнивая его с людьми, беснующимися внизу. Тот скрипнул зубами. А вот Свету не было никакого дела до комиссара. Он сейчас сравнивал свои впечатления с теми, что наградила его память погибшего чародея. Внизу живой волной неслось что было сил бродячее племя тутси. На его родном континенте тоже было племя перекати-поле. Они называли себя парсами и жили торговлей и случайными заработками.
   А эти чернокожие дикари были прирожденными охотниками. Их дом был там, где наземь замертво падала добыча. Ну хотя бы тот же слон.
   - Хотя, - молодой охотник оценил оружие дикарей, - как они смогут завалить его? Значит, впереди слонов ждет ловушка.
   За взрослыми охотниками пробежали женщины и дети; следом едва ковыляли старики. Если племя сегодня добудет слона, эти дряхлые дикари еще поживут. В противном случае многие из них могли не пережить ближайших дней...
   Словно в подтвержден6ии его мыслей о засаде впереди раздался громкий рев, полный мучительной боли. В ответ тутси, большая часть которых как раз бежала, пританцовывая, под Светом и его попутчиками, разразилась еще более громкими криками. Их вопли заглушили даже барабаны, которые не переставая задавали ритм травле. А те, что следовали за охотниками, пустились в настоящий пляс. Это был праздник дикой природы, где каждый участник чувствовал себя центром мироздания.
   Как не громок был этот радостный шум, Свет расслышал в нем единственный вскрик, заполненный болью. И это был детский крик. Охотник тут же вскочил на ноги, и шум внизу мгновенно прервался. Племя смотрела на странного белокожего незнакомца, а тот протянул руку в их сторону, в то место, где на земле неподвижно лежал темнокожий мальчишка. Казалось, жизнь уже покинула его, уползая между камней серой змейкой.
   Раздался еще один громкий крик - горестный и яростный - и на не успевшую скрыться в камнях змею обрушился валун, тяжелый и безжалостный. Широкоплечий негр тут же отбросил камень, и поднял мертвую змею за хвост. Вокруг него уже был образован пустой круг; и сейчас в этот круг ворвалась женщина. Наверное это была мать ребенка, потому что она выхватила малыша из рук негра и запричитала, прижав неподвижное тело к груди.
   Рядом со Светом выросла фигура Анюты. Она тронула охотника за рукав:
   - Быстрее!
   - Что быстрее? - не понял Свет.
   - Быстрее туда, - космобиолог протянула руку вниз.
   На длинном ремешке свисал анализатор, который - спохватился охотник - мог вылечить все! Он не мог лишь вытащить душу, пересекшую грань смерти, но этот ребенок был еще жив. Кому, как не Свету с его даром было знать это. Поэтому он решительно обхватил девушку за талию. Кондурова не успела испугаться; охотник уже мягко спружинил внизу ногами. Следом и она ощутила подошвами сапожек потрескавшуюся глину речного русла.
   Негритянка без слов подала медику ребенка. Впрочем, он остался на руках матери - Анюте хватило его ножки; точнее того места, где вокруг двойного укуса уже наливалась черная шишка. Ее тут же скрыла эластичная повязка. Анна шустро забегала пальцами по кнопкам прибора.
   - Все, - откинула она пальцем прядку волос со лба, - будем надеяться что этот парнишка тоже восприимчив к нашим медикаментам.
   - Будем надеяться, - буркнул Свет, - прислушиваясь к голосу того самого крепыша, - у местных племен противоядия против песчаной змеи нет. Еще ни один человек не выжил после укуса.
   - И откуда ты все знаешь? - немного удивилась Кондурова, вспомнившая, что охотник тоже не местный.
   - Знаю, - улыбнулся охотник, не пожелавший раскрывать тайну Узоха, - а еще я знаю немного язык этих людей. И что-то мне в их речах подсказывает, что нас отсюда скоро не отпустят.
   - Почему? - это уже вперед сунулся Михаил, нашедший недалеко отсюда пологий спуск.
   - Потому что ребенку лучше, - еще шире улыбнулся Свет, показывая на открывшего глаза негритенка, - значит впереди нас ждет праздничный пир.
   - Ну и что? - пожал плечами Суриков.
   - А то, - показал рукой куда-то далеко Свет, - что пир не кончится, пока не съедят добычу... А добыча сегодня - слон.
   Словно в ответ с того направления, куда указывала его рука, донесся еще один мучительный стон. Большая часть негров тут же унеслась туда, а к Свету и космолетчикам подошел вождь племени - им оказался тот самый крепыш. Он, к тому же, был отцом спасенного ребенка. Да - спасенного, потому что малыш уже стоял на своих ногах, не решаясь дотронуться до эластичной повязки на ноге. Анна тут же склонилась над пациентом.
   А Свет принялся слушать вождя.
   - Ну вот, - рассмеялся он, вольно переводя слова негра, - как я и говорил. Анна Ивановна - вождь дарит вам слона.
   - Что же мне с ним делать? - ахнула девушка.
   - Не переживай, - подмигнул охотник, показывая на племя, - ребята помогут.
   - А слону нельзя помочь? - робко поинтересовалась девушка, - раз уж он мой.
   - Ему уже ничто не поможет, - покачал головой Свет.
   Он уже покопался в памяти колдуна, и теперь знал, почему так мучительно ревет зверь. Он попал в ловушку, прикрытую длинными листьями - в яму, чьи стены круто сходились вниз; словно в воронке. И сейчас слон своим гигантским весом и яростными попытками выбраться  сам вбивал тушу в эту гигантскую воронку. Может, будь сейчас здесь неведомый пятисотсильный трактор, который так красочно описывался в миникомпе, слона можно было спасти. А так его вытащат вручную - по частям.
   Последнего Свет объяснять не стал; он увлек попутчиков вслед за тутси, чтобы принять участие в завершающей части охоты. Больно уж ему не понравилось, как радуются негры стонам серого исполина.
   Бонго шел по верху русла. Свет, оглянувшись назад, поразился тому, как преобразился комиссар. Ярость в его груди наверняка никуда не делась. Но сейчас на первый план выступило неуемное любопытство и нетерпение, которые выдавали каждое нервное движение. Огромный негр словно спешил навстречу судьбе, и явно ждал от нее многого.
   Берега засохшей реки неуклонно сближались, а потом - едва не сомкнувшись - резко разошлись и практически пропали - в этом месте река когда-то широко разливалась. Именно здесь тутси устроили ловушку.
   - Понятно, - кивнул Свет, - слоны увидели впереди простор и ринулись, не глядя под ноги. Хоть один, да должен был попасться.
   Свет первым оказался у ловушки. Оказалось, в глубине еще был толстый заостренный столб, который должен был сразу прервать мучения исполина. Увы - слон упал так неудачно, что деревянное острие лишь прочертило кровавую полосу на боку слона. Эта рана не добавляла слону оптимизма. Исполин уже едва трубил в свой хобот, но Свет, оценивший рану, понял - его мучения будут долгими и страшными. Потому что все вооружение тутси состояло из тонких дротиков, одно из которых сейчас как раз нацелилось в глаз слону.
   - Стой! - повелительно крикнул охотник, и чернокожий мучитель в изумлении отступил.
   В изумлении, потому что охотник выкрикнул на языке тутси.
   Позади него земляне (кроме застывшей на месте с гримасой сострадания на лице Анюты) обсуждали перипетии охоты.
   - Странно, - рассуждал Владимир, - что же они не разбежались раньше, дали загнать себя в ловушку. Я бы на месте этой громадины повернул назад и задал бы жару этим ребятам.
   Он показал на тутси, весело скачущих вокруг ямы с дротиками в руках.
   - Ритм, - ответил вдруг комиссар отрешенным голосом, - звери боятся определенного ритма. Все упорядоченное несет с собой смерть. Природа не повторяется ни в чем, а здесь ритмичное: "Бум... Бум... Бум..."...
   Тутси присоединили свои голоса; тут же в дело вступили барабаны. Слон тоже замолчал, уверившись наверное, что сопротивляться бесполезно. Он тяжело дышал, вытянув хобот по всей длине на земле, и даже не вздрогнул, когда Свет запрыгнул ему на спину - со стороны хвоста. Свет вспомнил сейчас еще одну картину из памяти Узоха - как мелкие охотники почти полдня убивали такого слона.
   - Нет, - решил он, перебирая ногами по хребту слона, словно по широкой тропе, - если уж вам, ребята, нужен результат, вы получите его прямо сейчас.
   Меч сверкнул на солнце, когда руки Света высоко подняли его,  и обрушился на шею слона. Меч пронзил шкуру, жилы и кость. Хобот безвольно распластался на земле - больше ни одной команды мозга не поступало в тело. По нему пробежала крупная дрожь, но охотник уже не ощутил ее: он стоял рядом с вождем. А тот с восхищением смотрел на оружие, лишившее жизни исполина, и не испачкавшееся в его крови - настолько молниеносным был удар. Суриков с Мыльниковым кивнули - они тоже отметили великолепный удар.
   На спину слона ринулись тутси - уже с ножами в руках. Охотнику было неинтересно смотреть, как негры с азартом кромсают тушу. Он перевел взгляд на комиссара, который стоял недалеко с глубоким удовлетворением на лице. Может, он радовался за тутси, своих мелких копий? А может, он предвкушал обильный ужин, который уже начинали готовить?
   Племени очевидно не в первый раз выпадала такая задача, потому что все работали сноровисто, не мешая друг другу. Вот уже длинные куски мяса понесли к костру; другие, нарезанные потоньше, тут же стали развешивать на кустах, приставив вместо - охранником мальчишек. Укушенного змеей, кстати, тоже.
   - Бельтонг, - вспомнил вдруг Бонго слово практически забытого языка предков.
   И Горо, вождь, согласно кивнул:
   - Балтон!
   А комиссар словно не поразился такому совпадению, только кивнул собственным мыслям. Он уже заметил, как сильно походит окружающий мир на тот, о котором ему когда-то рассказывал дед.
   - Только он еще не испорчен белой цивилизацией, - отметил он, злобно подчеркнув слово "белой".
   А чуть в стороне готовили яму для главного блюда пиршества. Здесь работами руководил негр с бесстрастным лицом, резко отличавшимся от физиономий жизнерадостных тутси.
   - Не в замке ли Узоха он провел последние годы? - подумал Свет, вспомнив подобные лица адептов черного замка, - впрочем, их там было тысячи, и куда-то же они делись. В свои племена вернулись, наверное. А этот - сюда...
   Его больше удивляла быстрота, с которой яма избавлялась от плоти слона. Солнце еще не коснулось краем земли, а последние его части - четыре толстые ноги - уже волокли к яме. Рядом уже бушевал огонь, а двое негров ногами месили глину. Способ готовки был аналогичным тому, что уже применял охотник. Только масштаб были неизмеримо большим.
   Догадка Света была верной. Негр - его звали Аронго - действительно два года прислуживал Узоху. И даже кое-чему научился у чародея. А еще - смог припрятать на собственном теле по нескольку щепоток снадобий, что применял Повелитель. И сейчас его глаза не случайно задумчиво останавливались на пришельцах. Точнее на одном - том, кто поверг Узоха и его замок. Ученик колдуна подозревал, что вся, или часть колдовской силы перешла к победителю. А раз так - почему бы не попробовать отобрать ее. Разве он - Аронго - не достоин? Разве пришелец не чужой? А с чужим один разговор - дубинкой по голове.
   Впрочем, Аронго был достаточно благоразумным; силу и сноровку охотника он оценил. К тому же рядом всегда были его друзья в блестящих одеждах.
   - Значит, - решил Аронго, - будем кончать со всеми разом!
   Женщины принесли пахучих листьев. Ученик чародея сам и натирал деликатес, и обмазывал слоновьи ноги глиной. Только перенести в яму он позволил остальным. А зачем лишний раз напрягаться, если нужный порошок уже подмешан к мясу. Толстые глиняные колоды бережно опустили в яму и засыпали песком. А уже на него передвинули жаркий костер.
   Аронго довольно огляделся, и наткнулся взглядом на черного здоровяка, пришедшего вместе с победителем Узоха. Тот усмехнулся, едва кивнув понимающе головой. Аронго понял - этот незнакомец видел все его тайные манипуляции; более того - одобряет их.
   - Ага, - подумал недовольно злоумышленник, - еще один желающий получить наследство Повелителя.
   Ну с этим то Аронго надеялся справиться позже. Главное, чтобы он не помешал сейчас. А незнакомец перевел взгляд на попутчиков и недовольно скривился. Аронго не видел сейчас выражения его глаз, но был уверен, что ничего доброго в них сейчас нет.
   - Не помешает, - понял он.
 Посреди площадки разводили другой костер - большой, праздничный. На взявшихся невесть откуда циновках уже была разложены немудреная снедь, в основном состоящая все из того же несчастного слона, приготовленная самыми различными способами. Главное блюдо томилось под толстым слоем пышащих жаром углей, и Горо - вождь - оглянулся, не послать ли кого из мальчишек за угольком. Но нет, видимо он решил показать свое мастерство и затрещал кресалом, выгоняя из него в сгустившуюся тьму целые снопы искр. Дрова никак не желали заняться огнем и тогда руку поднял Свет.
    А что вы хотите - несмотря на всю тяжесть ответственности, которую он взвалил на свои плечи; несмотря на громкие победы над сильными врагами он оставался двадцатилетним парнем, еще недавно даже не помышлявшем ни о какой цивилизации. Поэтому тонкий жгут огня, вырвавшийся из его указательного пальца на глазах изумленных зрителей, легко можно было объяснить. Толпа в восхищении взвыла; вокруг костра, моментально разогнавшую темноту далеко вокруг, тут же заплясали тутси. Земляне вместе со Светом присели на почетное место - длинную колоду, которую негры приволокли по приказу Горо.
   Аронго между тем командовал выемкой готового деликатеса. Он, кстати, был родным братом вождя. Так что к землянам у него был еще один счет - не вылечи сегодня Анюта наследника Горо, до желанного прежде почетного места в кругу соплеменников оставался всего один шаг. Но все сейчас померкло перед другой целью. Наследие Повелителя могло поставить под его руку всех тутси, а там и остальные племена континента.
   Столбик спекшейся глины торжественно уложили на небольшом пригорке - так, чтобы гостям была видна вся процедура священнодействия. Танцы, которые до того не останавливались, захватив концентрическими окружностями всю площадь, не надолго прекратились. Веселая песнь, в которой, как объяснил космолетчикам Свет, рассказывалось во всех подробностях о сегодняшней  охоте, умолкла с первым стуком камня об эту колоду.
   Аронго аккуратно обстучал ее, и перекатил явившееся взглядом блюдо на огромный поднос. Последний представлял собой скрепленные между собой не струганные доски, и служил для подобных целей не первый раз. Но прежде, чем блюдо с чудовищно разбухшей ногой слона поставили перед вождем и гостями племени, на них горячей волной обрушился умопомрачительный запах - Аронго действительно был великим кулинаром. Он тоже присел рядом с землянами и - к неудовольствию вождя - первым отхватил кусок от деликатеса.
   Вообще-то это было прерогативой Горо - он уже наметил, какой кусок преподнесет великому охотнику белых людей, а какой - не менее великой целительнице. Сейчас на его лице кроме досады легко читалась еще одна мысль: "Ну что возьмешь с братца? Шлялся неведомо где целых два сезона, нахватался чужих привычек..".   А у Аронго была своя цель - показать незнакомцам, что мясо, приготовленное им, можно было есть без всякой опаски. А о том, что перед этим будущий колдун проглотил другой порошок - противоядие - никому знать не обязательно.
   И они действительно отдали должное его кулинарному таланту! Огромная нога была быстро разделана на множество кусочков; блюдцами теперь выступали огромные кожистые листья, на этот раз свежесобранные. Они опустели так же стремительно. Владимир, отваливаясь от костра с довольным видом, погладил себя по животу и повернулся к Бонго. Комиссар сидел со скучным видом, и рисовал что-то прутиком на песке.
   - А ты что не ешь? Вкусно же.
   - Нельзя, - выпрямился Бонго, - слон - тотемный зверь моих предков.
   Космолетчики с изумлением уставились на Бонго. Такую дремучесть взглядов от современника они не ожидали. Но тот ничего объяснять не захотел; опять принялся что-то чертить на песке. Может он не поднимал взгляда, чтобы охотник не прочел в нем злорадного предвкушения. Рядом недовольно засопел Аронго. Он не предвидел такого поведения огромного собрата. А копье было так далеко... Впрочем, время еще не пришло - снотворное действовало незаметно, усыпляя людей почти естественно.
   Он бросил кусок слоновьей шкуры огромному псу незнакомцев - этот зверь тоже мог доставить немало неприятностей. Волк поймал кусок на лету, и практически мгновенно проглотил его.
   По изменившемуся шуму в остальной части становища Свет понял, что с остальными ногами слона тоже покончили. Тутси опять встали в круг. Теперь в центре его стоял вождь. Негромко прошептал первый слог там-там; тут же его подхватили остальные инструменты - и вот рассказ об охоте прозвучал еще раз. Теперь уже на языке танца. Долго; очень долго тутси гнали слона в ловушку. Ненадолго отвлеклись на песчаную змею и появление незнакомцев. Наконец вождь высоко поднял руки - это отважный белый охотник единственным ударом убивал серого исполина.
   Довольный Горо плюхнулся рядом с Суриковым, задев рукой гитару - единственное, что прихватил с собой Михаил из "Белки". Гитара была очень старой, на ней играл еще основатель династии, Михаил Тихонович Суриков. А жил он все в том же двадцатом веке. Инструмент жалобно застонал, и на поляне мгновенно установилась тишина. Наделенные исключительной мелодичностью и тонким слухом тутси отреагировали на незнакомый звук. Сотни глаз уставились на командира "Белки", и Суриков понял - концерт придется продолжать ему.
   Он взял гитару в руки, ласково погладил ее по лакированному боку, и не задумываясь запел песню, с которой всегда начинал. Это был гимн его семьи, многих поколений лесников:
   - Ведь мы лесные жители - лесоустроители,
     Летом нам в Воронеже тесно.
     Вдали от вытрезвителей наши представители,
     И нам тайга как крепкое вино...
   Он допел до конца, с улыбкой замечая, как собираются, окружая их "стол", тутси.
   - Да-а-а.., - протянула Анюта, глядя на первую зажегшуюся в небе звезду - когда Суриков замолчал, прижав струны к грифу, - не знаю, что такое вытрезвитель, но я не отказалась бы сейчас оказаться там. Только бы увидеть опять  наше небо, Большую медведицу, Полярную звезду...
   Суриков усмехнулся; он один в этом мире знал, что такое вытрезвитель, и какие звезды там можно увидеть. Его пальцы опять забегали по струнам, и над чужой пустыней зажигательно разнеслись первые аккорды аргентинского танго. Местные барабанщики тут же подхватили ритм, и тутси снова ринулись в пляс. А потом были и русские романсы, и опять что-то в стиле диско, и... Михаил сам не заметил, как начал засыпать сидя.
   А Свет уже встревожился, увидев, как прямо в танце рухнул на землю Горо. И как в отблеске костра вспыхнули торжеством глаза Аронго, вооруженного копьем, и как выпрямился в полный рост Бонго, сжимавжий огромные кулаки. Охотник попытался тоже подняться, но ноги не повиновались ему; они первые поддались снадобью. Но руки еще действовали и голова соображала, хотя и казалось, что в нее запихали что-то тяжелое. С трудом вспоминая последнее заклятие, которое он уже сегодня применял, Свет заплетающимся языком пропел волшебные глаза, с удовлетворением отмечая, как меняется выражение лиц и Аронго, и комиссара. Еще недавно торжествующие, они вдруг заполнились отчаянием. Бонго тоже рухнул на камни, едва не угодив ногами в костер, а Аронго, потрясая копьем, очень медленно подскочил к охотнику.
   Это было последней, и самой большой ошибкой негра в жизни. У Света хватило сил не только для того, чтобы сжать в правой ладони огромную кость слоновьей ноги, но и обрушить ее на курчавую голову Аронго. Обе кости - и человеческая, и слоновья - разлетелись на куски. Негр упал у вытянутых вперед ног охотника, который как раз прошептал последнее слово заклятия...
























Глава 7. На просторах Караханы. Продолжение
   Горн ходил по замку Гардена с непроницаемым лицом, и это было страшнее, чем если бы он рвал и метал. Великие битвы, низложенные короли, вереницы послушных красавиц - все это откладывалось на неопределенный срок. И бессмертие Тагора тоже. Он ждал этого четыреста лет, и теперь эти кружившие голову планы разлетелись вдребезги. По очень простой причине - единственный человек, который мог поднять в небо стальную птицу, бежал. Бежал, пролежав неподвижно восемь суток.
   Как понял теперь Горн, все это время он искусно притворялся. А чародей, упиваясь открывающимися возможностями, и рисуя в голове одну картину торжественней другой, забыл, что сам освободил Анатолия от незримых пут.
   А Лазаренко действительно дожидался - не полного исцеления, а теплой погоды. Ведь его еще там, во дворе замка, раздели до исподнего (это было термобелье, никак не годившееся для зимних прогулок), а серебристый костюм унесли в "Стрелку".
   Весна стремительно надвигалась на континент. В несколько дней стаял почти весь снег. Жалкие сугробы оставались лишь в самых недоступных солнечным лучам углах. Но и они продержались недолго. На пятый день, после того, как умолк ветер, на землю обрушился благодатный ливень. Он словно смыл остатки зла, привнесенного в эти земли колдуном. Окрестности начали оживать. Неведомо откуда появились птицы. Только вот радоваться их пению в старом замке было некому. Разве что Анатолию, который дожидался темной ночи. Стражников в замке было немного. Ведь Горн, в услужении которого оказались всего-то (какое унижение!) жалкие пять десятков человек, большую часть их отправил по окрестностям - собирать выживших.
   Сам Горн спал в покоях погибшего хозяина, беспокойно ворочаясь. Может потому, что в эти минуты на одного подданного у него стало меньше?
   Лазаренко прислушался к мерному сопению охранника за дверью и резко распахнул ее. Единственное, что успел сделать стражник, вооруженный копьем и коротким мечом, это широко распахнуть глаза. К его горлу метнулась ладонь, и почти ласковое прикосновение адепта боевых искусств отправило немолодого охранника в долгий сон. Тут - у двери, громко храпевшего - его и обнаружил сменщик.  А Анатолий, вооруженный и одетый в непривычную одежду, исчез из замка.
   Сменщик даже не стал будить несчастного - сразу побежал к Горну. Тому тоже не нужен был бодрствующий воин. Грубо обшарив мозг несчастного, и не обнаружив никакой полезной информации, чародей приказал:
   - Усни... навсегда!
   Неподвижное тело дернулось, выгнувшись немыслимой дугой, и снова замерло. А Горн уже не смотрел на него. Он стремительно шагнул в комнату, где его встретила только разобранная постель. Она давно остыла, и "допрашивать" ее было бесполезно. Ее Горн не мог ни допросить, ни наказать. Тогда он велел привести Такамуру. Бледный японец встал перед своим господином. Неизвестно, успел ли он ощутить, как липкие щупальца чужой воли заползли в его мозг. И вспомнил ли он при этом тех несчастных, которых сам подвергал такой страшной пытке.
   Чародей грубо ворвался в мозг, разрушая остатки воли и разума Такамуры. Он старался добраться до самых глубин его памяти, отбрасывая никому не нужную шелуху. Он должен был сделать это раньше! Но не наказывать же себя. Только теперь он узнал, что в "Стрелке" находился чудо-прибор, при помощи которого он мог вылечить Анатолия на считанные мгновения; что длинная трубка, свисавшая с поясного ремня Такамуры, является грозным оружием, подвластным его энергии. Наконец он убедился, что никто, кроме беглеца, не сможет поднять в воздух "Стрелку". Потому что для этого нужны были какие-то коды, и некоторые из них можно было ввести, имея при себе ладони и глаза Лазаренко.
   Наконец он взломал последний, самый крепкий бастион памяти маленького японца и прочел древний обряд Человека-без-имени.
   - Ну что ж, - усмехнулся он, - пока обойдемся и этим.
   Единственное, о чем он жалел сейчас - о бесполезной смерти стражника, который мог принести ему целый год жизни. Впрочем, для этих целей подданных хватало. Да хоть взять того же Такамуру.
   Нет, - отказался чародей от мысли немедленно принести японца в жертву, - не хватало еще заразиться от него безумием.
   Рассудок Такамуры действительно не выдержал грубого вмешательства. Теперь Горн не был властен над ним. Какие грезы сейчас ворочались в голове бессмысленно улыбавшегося пришельца, не мог сказать никто - даже он сам. Но Горн не пожалел о содеянном. Он вообще не жалел ни о чем в прошлом. Все его мысли стремились только в будущее.
   В глубокой задумчивости Горн вышел во двор замка. Внезапно его глаза широко раскрылись в изумлении. Солнце, за несколько дней преобразившее окружающий мир, внезапно померкло. С губ чародея с проклятием слетело имя:
   - Тагор...

   Старый мастер Дамир и Зохра привыкли встречать рассвет вместе. Нет, спали они в разных кельях, понимая, что время безвозвратно ушло. Но вот так стоять на стене Обители, купаясь в ласковых лучах восходившего светила... - кто им мог запретить? Сегодня они вышли даже раньше, словно предчувствуя что-то невиданное. И оно случилось!
   Солнце, едва поднявшееся над горизонтом, вдруг потемнело. Кто-то, или что-то, словно откачивал энергию звезды. Материк опять погрузился в полутьму.
   Зохра невольно вцепилась в рукав мастера Дао:
   - Мне кажется, что это Свет подает нам знак.
   Дамир недоверчиво покачал головой, но спорить не стал:
   - Он может...

   Столица Рагистана сильно опустела к концу зимы. Но главное - она выжила. Запасы продовольствия в сильном государстве позволили многим дождаться весны. Только шахиншах у них теперь был другой...
   ... Разъяренный Нусрат едва дождался стражников, присланных вслед первым преследователям Света. Увы - ни дерзкий незнакомец, ни капитан Фарад с остатками полусотни так и не были обнаружены.
   Эту весть шахиншаху принес Журивой.
   Они стояли посреди тронного зала - тучный, багроволицый от ярости Нусрат и тощий, весь в черном, начальник тайной стражи. На его лице, как всегда,  были приклеены покорность и почтительность. Но загляни сейчас шахиншах в его глаза - он тотчас бы забыл об охотнике и капитане Фараде. Потому что в скрытых веками глазах Журивона полыхало пламя ярости. А вызывать ярость этого господина не рекомендовалось не кому - даже шахиншаху.
   - Я обещал отправить тебя на Ристалище, - прошептал Нусрат, брызгая слюной в лицо начальника стражи.
   Журивой открыл глаза, и шахиншах попытался отшатнуться - он вдруг испугался еще сильнее, чем рядом с голубоглазым незнакомцем. Но Журивой не дал ему отступить. Холодные костлявые пальцы больно сжали голову Нусрата, а его глаза так и не отпустили взгляд рагистанского властителя. Глаза Нусрата не закрывались, и словно через них истекала к колдуну его жизнь. Противостояние длилось всего несколько мгновений. Несколько самых страшных мгновений в жизни шахиншаха. Вот он упал на толстый ковер, и корона покатилась по толстому ворсу.
   Журивой наклонился за ней, и нацепил на голову, слегка поморщившись - на его вытянутом лысом черепе она смотрелась нелепо. Другое дело та, что унес с собой голубоглазый незнакомец.
   - Ничего, - подумал он, - и ты, дерзкий, и моя корона вернутся в Шахрихан.
   Его слабенькие чары не делали его провидцем. Лучше бы они не сработали и сейчас...
    Журивой проснулся рано - как всегда. Он стоял на балконе дворца и наблюдал, как померкло внезапно солнце. Его мало интересовали причины, ввергшие светило в этот катаклизм. Еще меньше - тот, кто смог свершить такое. Главное сейчас было - к Журивою вернулись те крохи колдовской силы, что пропали внезапно несколько дней назад. Точнее - в тот самый день, когда стих ураганный ветер. Его силы были не велики, но и их хватало, чтобы держать в страхе целое государство.
   Шахиншах негромко хлопнул в ладоши. Он знал, что прислужники всегда ловят ушами этот сигнал. Поэтому не сомневался, что его приказ тут же разнесут по городу:
   - Пусть каждый в Шахрихане узнает - завтра праздник. Чтобы все были на ристалище. Таких боев Рагистан еще не видел...

   Командор Булгаков вторую неделю не покидал Курский космодром. В эту минуту что-то заставило его выйти из здания и остановиться на краю огромной площадки.
   Солнце, заблиставшее после нескольких дней ненастья так, как и положено в середине лета, вдруг потемнело. Словно внутри его заработал огромный насос, перегоняющий энергию неведомо куда. Неожиданное затмение посреди дня наблюдало вместе с Булгаковым множество людей. На Луне-2 было получено множество отличных снимков катаклизма, ничего, впрочем, не объяснивших. Позже стали поступать еще более невероятные сообщения. Синхронно с Солнцем ненадолго померкли другие звезды. Это стало известно, когда их свет достиг телескопов. Астрономы и простые люди обсуждали это невероятное событие несколько дней. Потом их внимание переключилось на новую сенсацию. Тем более, что звезды снова мерцали в полную силу.
   И лишь один человек во всей федерации был уверен, что начало катаклизму дало событие в той части безбрежного космоса, где затерялись его товарищи. Звали этого человека командор Владимир Булгаков...

   Первый из Мудрейших ожидал этого визита. Главный Наблюдатель не мог не придти после того, как их родное светило моргнуло вопреки всем законам Бытия. Моргнуло в третий раз за последние три тысячи Кругов. В первые два раза энергия вернулась к звездам. Что принесет искусственный катаклизм на этот раз? Главное - что он принесет их древнему миру, в котором все было предопределено вперед на долгие сотни Кругов?
   - Опять там же? - встретил он Главного Наблюдателя вопросом, не вставая с кресла. Хоть в этом он мог сейчас не нарушать Бытия. Этим знаком он освободил Наблюдателя от церемоний. Но тот все таки ненадолго склонил голову, прикрыв огромные фасетчатые глаза, и только потом ответил:
    - Да, опять. Две тысячи лет некто Тагор, - начало перечислять существо, больше всего напоминавшее гигантского кузнечика; оно уже в те годы, когда случился первый катаклизм, занимало свой высокий пост, - затем, совсем недавно, Узох. Этот владел энергией звезд совсем недолго. Индексы опасности у них были совсем невеликими - не больше ноль десяти; теперь же человек, имя которому Свет.
   - Какой индекс у него? - склонился в кресле вперед Первый из Мудрейших.
   - Но, Мудрейший! Очередь на определение индекса как никогда велика...
   - Свей властью разрешаю проверить этого Света вне очереди.
   - Хорошо, - опять склонился Наблюдатель, - тем более, что...
   - Тем более что?! - еще резче, чем в первый раз вскочил с кресла гигантский кузнечик.
   - В его руках больше сталенита, чем наберется во всех наших мирах!
   - Иди! - теперь уже не разрешил, а повелел Первый из Мудрейших, закрывая огромные глаза.
   Он единственный в мирах Древних мог позволить себе чудовищную мысль - природа зло пошутила над этой расой, дав разум насекомым. Ни умом, ни силой эта раса ни в чем не уступала теплокровным, но Первый из Мудрейших не сомневался - увидь кто из тех же землян Древнего в его истинном обличье, он бы расхохотался. И пусть сами Древние считали себя образцом совершенства - с первого мгновения, как очередной из них расправлял крылья, появляясь из кокона - Первый знал: будущее принадлежит другим. Тем, у кого энергия завоевателей сильнее, чем все знания, собранные Мудрейшими из живущих в известном космосе. А если еще в руки им попадет сталенит...

   Свет открыл глаза, когда звезды показывали на полночь. Вокруг царила тишина. Ведь даже мельчайшие букашки засыпали, когда попадали в круг, очерченный заклятием колдуна. Он с удивлением, а больше с одобрением глянул на Волка, которого сонные чары настигли, когда его ужасная пасть сомкнулась на запястье комиссара земной полиции. Бонго так и не успел вытащить бластер, машинально схватившись за оружие, которое без энергии Света было совершенно бесполезным.
   Охотник сказал первое слово из трех, который должны были нарушить заклятие, но вдруг прервал себя.
   - А ведь Горн мог добиться своего, пока я спал, - подумал он.
   Теперь Свет не колебался. Шагнув мимо лежащего с разбитым черепом трупа Аронго, он упругим шагом, разгонявшим остатки сна, направился на вершину холма, который явно был за пределами колдовского круга. Хотя бы потому, что при приближении охотника, с куста там взлетела какая-то птаха. Чуткий слух охотника отметили грань этого круга. Из ушей словно вынули затычки, и на парня обрушился такой желанный водопад звуков.
   Он поднялся на самый верх холма, остановился на небольшой площадке, лишенной кустов, и поднял голову к звездам. Охотник начал четко выговаривать слова длинного заклятия, которые по крупицам собирал Узох. Будь они за пределами мира Света, Повелитель не сумел бы собрать его, и сейчас бы не свершилось в очередной раз великое таинство, называемое немногими посвященными заклятием Тагора.
   Последнее слово растворилось в темноте, и поначалу Свет не ощутил ничего. Внезапно он понял, что звезды - все сразу - подмигнули ему, делясь энергией. Понял, несмотря на то, что из волшебного ящичка Мыльникова знал - свет даже от ближайших из них будет идти сюда годы. Разве только родное светило могло сообщить о свершившемся чуде много раньше. От него лучи летели к Карахане всего несколько минут. И Свет не стал жадничать - щедро отдарился. Он отрывал от заклятия Тагора по одному слову, катал его во рту, словно прощаясь, и посылал его очередной звезде.
   Конечно, всем не хватило! Но главное - теперь даже сам Свет не знал заклятия. А собрать его воедино... было вполне возможно. Для этого нужно было посетить миры вокруг трех десятков звезд. Каких? Этого Свет тоже не знал. Заклятие Тагора еще жило - внутри него; с ним оно окончательно и умрет.
   Охотник вернулся на пригорок, где оставил спящих друзей, и вернул всех к жизни - с первыми лучами восходящего солнца. Он и сам немного еще поспал. Волк ворча отпустил руку комиссара, и подбежал к охотнику, повинуясь команде. Впрочем, бежать было совсем недалеко - Свет уже был рядом с Бонго. Он вынул бластер из еще вялой руки огромного негра и потянул его к себе. Отобрать оружие совсем сразу не получилось. За бластером тянулся короткий шнур, на который сразу же обрушился кулак охотника. Но даже его удивительная сила не могла порвать этот шнур, который, по сути, представлял собой одну длинную толстую молекулу. Но в костюме Бонго что-то хрустнуло, и его едва не бросило обратно на землю. В воздухе закачались обломки крепления бластера.
   Изумленный Суриков сунулся поближе. Он-то знал, сколь надежной было это крепление. Оно бы выдержало, даже если с его помощью тащили на буксире "Белку" - без всяких колес. Его бровь изогнулись в изумлении еще круче, когда охотник взялся за два конца бластера. Могучие мускулы охотника на предплечьях вздулись так, что казалось - туго натянувшаяся рубаха сейчас лопнет в этом месте. Но вот мышцы расслабились. Михаил не верил собственным глазам - несокрушимый материал земного оружия поддался; его дуло было свернуто набок, превратив бластер в бесполезную игрушку.
   - Еврейский пистолет, - опять вспомнил Суриков двадцатый век.
   А охотник сунул испорченное оружие в руки комиссару, и отправился к ручейку, который вытекал от родника у подножия холма. Он вернулся очень скоро - потому что единственный из всех здесь проголодался. Для остальных вчерашний ужин словно только что закончился. Охотнику хватило несколько кусков холодного мяса, да глотка свежей воды. Его неуемная энергия требовала немедленно трогаться в путь. И в первую очередь - устроить где-то впереди охоту. Когда еще он сумеет поохотиться на экзотических животных. Пока в списке его трофеев были только две газели, и один слон. Да и тот очень условно. Мысль о том, что была еще одна знатная добыча - колдун Узох - даже не пришла в его голову.
   - Пожалуй, пора идти, - обратился Свет к командиру "Белки".
   Из того же компьютера он знал, что ресурсы костюмов космолетчиков не безграничны. И если  микроклимат внутри них он мог поддерживать энергией шлема, кушать они очень скоро запросят.  Идти землянам дальше сытыми или голодными - зависело только от охотничьей удачи Света. Эти знания не помешали ему выпить кружку вкусного напитка, любезно поднесенного Анютой. Туда же - в кружку - сунулся Того, который словно ни капли не был огорчен участью брата. Тело Аронго уже куда-то утащили, и Света совершенно не интересовали подробности погребальной церемонности. Впрочем он знал, что главным в ней будет богатый пир и танцы.
   - Что ж, - вздохнул охотник, опять вспоминая слона - теперь им есть чем пировать.
   Он сунул кружку с недопитым соком в руки Горо, и с интересом вгляделся в его лицо. Вождь апельсиновым соком был доволен, но ничуть не удивлен.
   - Это ранж, - вернул Горо кружку охотнику, - плод деревьев, которые растут там, - он махнул в сторону океана, - раньше, когда тутси были одним могучим племенем, а я был еще мальчишкой, мы ходили туда, и обменивали шкуры на такие плоды.
   - А теперь? - не удержался от вопроса охотник: тем более, что именно туда направлялся он со своими спутниками.
   - Теперь там новые племена, - вздохнул вождь.
   - Они вам враги?
   - Они враги всем! Некоторые из них едят пленников!
   Свет не очень поверил в последнее утверждение, потому что хорошо знал, как быстро обрастают слухами единичные факты. Хотя на той же Земле, в Африке и других жарких частях света... Он подробно расспросил вождя о дорогах; даже детские воспоминания негра сейчас были очень ценны. Племя проводило их плясками, причем в ритмах земляне с удивлением расслышали мелодию аргентинского танго. Свет потрепал по курчавой голове сына вождя и первым отправился в путь. Последним, по сложившейся традиции, в хвост каравана пристроился комиссар. У Бонго мелькнула шальная мысль - не остаться ли ему здесь, у тутти. Но он представил себя во главе танцующего племени и с негодованием отверг такой выбор. Поэтому он сейчас по прежнему с бессильной яростью смотрел вперед. Теперь его злость распространялась на всех попутчиков.
   А космолетчики тоже молчали, как и Свет. Но если охотник еще раз в подробностях вспоминал события минувшей ночи - не оставил ли он какой зацепки чародею - земляне переживали за поступок Бонго. Вернее за попытку поступка. В кого он намеревался направить бластер, ни у кого сомнения не вызывало.
    Свет опять шел по пересохшему руслу древней реки, которая здесь, судя по низким берегам, когда-то была намного мельче. Первый же поворот скрыл от путников гостеприимное племя, но грохот там-тамов еще долго провожал их. Бесхитростные дети природы продолжали праздновать.
   Охотник остановился не скоро - только тогда, когда услышал как кто-то из землян догоняет его. По звуку шагов и тяжелому дыханию он узнал Мыльникова. Владимир был уверен, что увидит сейчас хмурое лицо охотника, но тот встретил бортинженера широкой улыбкой.
   - Жарко? - спросил Свет, и без ответа увидевший, как по лицам землян катятся мутные капли пота.
    Солнце сегодня словно пыталось возместить ту энергию, что не додало планете, повинуясь заклятию Тагора. Земляне к тому же не решались снять гермокостюмы, без энергии шлема ставшими душными и неудобными. Они теперь каждое мгновения ждали нападения неведомых противников. Свет понял, что рассказы старого вождя упали на благодатную почву, посеяв в душах космолетчиков невольные опасения.
   - Хорошо еще, - подумал Свет, - что я не перевел им ничего про людоедов...
   Сам он был на удивление свеж, словно не отмахал без устали только что несколько километров. Мыльников правильно понял улыбку охотник и протянул ему конец длинного провода. Но охотник отстранил его руку.
   - Не надо, - сказал он, по прежнему улыбаясь, - обойдемся без него.
   Он поднес руку к тому месту, откуда тянулся шнур из костюма Володи и произнес несколько тягучих слов. Эти слова, казалось, всколыхнули воздух, пока не пропали там, где пряталась батарея костюма. Вокруг нее тут же возник сплошной защитный контур, который мешал воздействию заклятия Горна. При желании охотник мог попробовать совсем разрушить это заклятие - над всей планетой. Однако ни опыта, ни осознанного желания для этого у него пока не было. Потому он поочередно перешел к Сурикову, потом к Анюте и, поколебавшись немного, к комиссару. Если бы земляне достали сейчас свои емкие батареи, они бы увидели, что зеленый огонек, показывающий полную зарядку, по прежнему горит на панели. Но они ограничились тем, что поспешили набросить на головы шлемы - теперь жара им была не страшна.
   К обеду русло резко повернуло налево, и путники покинули удобную дорогу. Они перешли на равнину, под прямые лучи яростного солнца. Но совсем скоро Свет обнаружил небольшую лощину, поросшую кустарником. Здесь он оставил своих спутников и исчез вместе с Волком - отправился на охоту. Остальные должны были выбрать место для привала, набрать сухого хвороста и... ждать охотника с добычей. Однако даже столь простую задачу выполнить было не так-то просто. Хворост тут был представлен сучьями кустарника настолько колючего, что его было страшно брать даже в непробиваемых тефларовых перчатках. Тем не менее огромная куча была собрана, и все вздрогнули, когда рядом выросла фигура Света. С плеча охотника свисала внушительная связка неведомых птиц, чем-то напоминавших земных глухарей. Суриков, снимавший добычу с плеча охотника, едва не уронил тяжелую связку.
   - Не много? - спросил он Света, - на один раз?
   - Почему на один? - отверг его упреки Свет, - это нам на целые сутки - каждому по одной. Не можем же мы охотиться на каждом привале. И так потеряли много времени.
   Его лицо помрачнело - охотник вспомнил тех, к кому спешил.
   - А почему шесть? - вклинилась в разговор Кондурова.
   Она еще не привыкла считать Волка полноценным членом команды. За что тут же и поплатилась. Свет протянул ей птицу с пробитыми навылет глазами и кивнул: "Начинай чистить". Анна с внутренней дрожью взялась за птицу. Сам охотник принялся ощипывать другую. А девушка сейчас вспоминала те упакованные тушки индеек, что привозили ей к праздникам. Тех птиц не надо было даже опаливать - вот так, как уже ловко покрутил над огнем ощипанную птицу Свет.
   Кондурова старалась изо всех сил, дергая жесткие перья вместе с кусочками жирной кожи. Охотник с серьезным выражением лица, но с доброй улыбкой в душе повесил пятую голую птицу на ветку высокого куста и осторожно вытянул полуощипанную тушку из рук космобиолога. Он старался не засмеяться, но Анна расхохоталась сама. А Свет продолжил урок. Теперь птиц надо было выпотрошить.
   Свет делал это не так, как когда-то учила своих дочек тетя Любаша. Она осторожно разрезала мягкое брюшко и бережно вытягивала внутренности, стараясь их не разорвать. Не всегда это получалось. А опытный, несмотря на молодость, охотник все делал по другому. Он неуловимым движением провел лезвием ножа вдоль всей тушки так, что острая сталь чуть ли не огладила кишки. Затем он резко вывернул птицу, взявшись пальцами за края разреза. Внутренности послушно вывалились в выкопанную заранее яму. Михаил с Володей, и хмурый Бонго как раз пришли с очередными охапками дров, когда все шесть птиц были  нанизаны на ровные деревянные вертела.
   Охотник вручил каждому по шампуру; сам протянул над жаркими углями сразу две - для себя и Волка.
   После долгого отдыха - путники пережидали самое жаркое время - Свет поднял отряд. Они продолжили путь, и до самого позднего вечера останавливались лишь для коротких передышек. Так они и двигались к океану, используя свежие утренние и вечерние часы. Свет замечал редкие следы человеческой деятельности и показывал их спутникам. Он напоминал им, что здешние племена, не в пример тутси, свирепы и кровожадны.
   На двенадцатый день после прощания с Того и его соплеменниками путники набрели на чудесную долину, напомнившую Свету о жилище тетушки Зохры. Невысокие холмы скрывали провал, склоны которого представляли собой сплошной ковер изумрудной травы. Лишь редкие кустарники и невысокие деревца очень органично вписывались в этот чудесный пейзаж. На дне провала таинственно мерцало озеро. Его гладь в этот утренний час ничто не нарушало. Только в одном месте в воду заходила сплошная полоса камыша.
   Впадина проглядывалась полностью и Свет ненадолго оставил путников. Он увидел, как по склонам ускакали прочь грациозные животные. Он кивнул Сурикову, разрешая внеплановый отдых, а сам исчез за кустами. Сердце охотника не выдержало вида белых "штанов" ланей, ускакавших совсем недалеко. Вместе с Волком он бросился наперерез добыче.
   Анна посмотрела на то место, где только что стоял молодой охотник. Вид прозрачной, и несомненно теплой воды вызвал в ее голове вопрос - как ухитряется оставаться чистым и пахнущим весенней свежестью человек, не имевший ни космокостюма, ни элементарных условий для личной гигиены. Она не в первый раз вспомнила приятный свежий запах, который заполнил ее всю, когда Свет взял ее на руки при встрече с тутси.
   Спросить об этом самого охотника она не догадалась; а может постеснялась. Иначе бы узнала, что краткие привалы Свет обычно устраивал недалеко от водоемов. И купался в каждом - как бы ни холодна была вода родников. Купался один - целомудренные традиции рода Ясеня до сих пор продолжали жить в его душе.
   В свою очередь охотник удивлялся, что земляне никогда не снимают своих костюмов - даже спят в них. Он, конечно благодаря компу знал, что в них можно сносно существовать, пока в батарее есть запас энергии, но вполне резонно предполагал, что искупаться в ручье или озере гораздо приятней. Земляне - а особенно девушка - тоже думали так. Потому  она и побежала к воде, с криком:
   - Я первая! - она обернулась на бегу к друзьям (Бонго тоже глядел во все глаза) и добавила, - не подглядывать!
   Впрочем, это дитя свободного от условностей двадцать третьего века ничуть не стыдилась своего обнаженного тела. И действительно - таким телом можно было лишь гордиться! Она все же разделась за небольшим валуном, и уже оттуда вышла совершенно обнаженной. Совсем ненадолго - мужчины замерли на берегу, увидев как она ловко нырнула в воду ласточкой, сверкнув белоснежными ягодицами. За эти мгновения Суриков успел несколько раз поменяться в лице - чередуя в душе законную гордость за совершенство подруги и безумную ревность. Особенно к комиссару, который не сводил с белокожей красавицы глаз.
   Кондурова была отличной пловчихой. Спортивные достижения были непременным условием при приеме в отряд косморазведки. А она прошла суровый отбор с первого раза! Она почти пересекла озеро великолепным кролем, и там остановилась, встав на дне. Воды здесь было столько, что ее оказавшиеся не такими уж маленькими груди задорно колыхались на поверхности.
   - Эге-гей! - закричала она, призывая товарищей.
   Возглас Анюты вдруг прервался, потому что ее рот закрыла широкая черная ладонь, а горло ощутило слабый укол острого лезвия ножа...
   ... Баронго, командир двух десятков чернокожих воинов, с самого утра был не в духе. Свирепый вождь племени Мбанго отпустил его с утра на охоту, посмотрев долгим оценивающим взглядом. Так по крайней мере показалось самому Баронго.  Причина для страха была, и вполне основательная. Этого широкоплечего верзилу в племени любили, особенно женщины. Впрочем, многие и ненавидели - в основном мужья чернокожих красавиц. Молодой воин мог весь день гнаться за добычей, потом до полуночи плясать, отмечая собственную удачливость, и у него еще хватало сил на заполночные забавы. Этой ночью в роли такой забавы выступала младшая жена вождя.
   - Не видать мне теперь Заремы, как собственных ушей, - он украдкой от воинов потрогал свои уши.
   Зарема была дочерью Мбанго, и ни красотой ни возрастом ни в чем не уступала его младшей жене.
   - Хорошо бы еще остаться с ушами, - снова потрогал он их, и закончил, уже вслух, - сегодня нам без добычи возвращаться никак нельзя.
   Хорошая добыча могла на время смягчить жестокое сердце вождя, а дальше, чем на пару дней, жизнерадостный парень старался не загадывать. Он направился с отрядом в место, откуда никогда не возвращался с пустыми руками. Баронго спрятался вместе с воинами в камышах Чистого озера и терпеливо дожидался, когда газели спустятся к водопою - на бросок копья. Какова же была его ярость, когда несколько пришельцев в смешных облегающих костюмах спугнули добычу. Газели ускакали, высоко поднимая задние ноги, а Баронго готов был выскочить вместе с воинами на берег, чтобы выплеснуть свою ярость на чужаков. Но его недаром назначили командиром. Когда надо, он мог обуздать свой бешеный нрав. Вот и сейчас он дождался, когда никогда не виданная белокожая красавица подплыла практически к зарослям, и повернулась.  Только теперь он шагнул из камышей. Несмотря на прохладную воду парня обдало огнем, когда он прижался естеством к спине девушки. Плоть тут же восстала, и он прижал обнаженную красавицу к себе, больно сдавив ей рукой грудь. Другая рука ткнула лезвие ножа в яремную жилу...
   Михаил с Володей одновременно выхватили бластеры. Но никто не решился нажать на курок, потому что громадная черная фигура скрывалась за Кондуровой, а под лезвием ножа показалась тонкая струйка крови. Слабая теплая волна тут же смыла красную каплю, но землян она заставила застыть на месте. Они лишь в растерянности наблюдали, как все шире расплывается в улыбке дикарь, и как  лицо Анюты, прежде испуганное, все сильнее заполняет маска брезгливости.
   Немного в стороне от космолетчиков застыл комиссар. Бонго может и рискнул бы открыть огонь, но сейчас он только в растерянности переводил взгляд с Кондуровой на безнадежно испорченное дуло своего бластера. Эта растерянность дорого обошлась землянам. Скорее всего Суриков все же рискнул бы, дождавшись удобного момента, но в дело вступили другие персонажи. Пока Баронго медленно брел к противоположному берегу, заслоняясь прекрасным белым щитом и чувствуя, как его достоинство все сильнее упирается в нежную поясницу впереди, двенадцать воинов скрытно подобрались к остальным землянам. Лишь Бонго успел повернуться к ним. Он же первым и получил удар дубинкой в широкий лоб. Рядом рухнули Михаил с Мыльниковым. А тут и Баронго подоспел, вытолкнув прекрасную пленницу на берег. Здесь он оставил ее на время, что бы решить судьбу пленников. Они были быстро и надежно связаны по рукам и ногам, сквозь которые тут же были продеты длинные жерди. Баронго словно предвидел итог схватки  (а скорее всего так и было), поэтому в обход озера отправились шесть пар воинов. Теперь они сноровисто подхватили жерди на плечи, чтобы попеременно тащить добычу в племя. Баронго знал, что эта добыча понравится вождю сильнее, чем пара тощих антилоп. Теперь на берегу был только он сам, да белокожая красавица. Нет - красавицы не было! Анюта уже была в воде, погрузившись в нее по шею. С лица девушки еще не сошла брезгливая гримаса, а в голове почему-то крутилась только одна мысль:
   - Хорошо, что Свет не оставил своего мешка - он бы не простил нам, если бы дикари унесли его доспехи...
   Остальные пожитки путников носильщики унесли с собой. Анна только вспомнила об охотнике, и теплая волна надежды захлестнула ее. Теперь главное было - дождаться Света. Она встретилась взглядом с огромным негром, и поразилась, насколько тот был похож на комиссара Бонго. Одно лицо - только выражение глаз другое. У этого, - как бы  предвзято она не относилась к потенциальному насильнику - глаза были живее и веселее.
   Вот он подмигнул Анюте, и прыгнул в воду, подняв целый водопад брызг. Баронго  в три громадных прыжка достиг девушки, но ее там, конечно, не было. У мастера спорта по десятиборью Кондуровой плавание было любимым видом. Она надеялась укрыться в тех же кустах, где раньше прятался чернокожий здоровяк, но оттуда уже выступила редкая цепь воинов. И цепь эта сжималась, гоня ее к своему командиру. Теперь вся надежда девушки была на собственное мастерство. Ну и на возвращение Света, конечно. А негры теперь не спешили. Им тоже понравилась игра в догонялки. Игра, в которой можно было потискать белокожую красавицу и вроде бы случайно ее упустить - назло командиру. Они прекрасно знали, что на празднике похоти, который скоро устроит на берегу Баронго, им места не достанется.
   Вырывавшуюся из рук девушку наконец вынесли на берег. Ее бросили у той  скалы, за которой она разделась. Увы - ее комбинезон тоже унесли. Да и кто бы ей сейчас дал одеться?!
   Баронго стоял перед ней, такой же голый. А за ним - еще восемь негров, втайне надеющиеся пока на свой кусочек добычи. Командир обратился к девушке, обведя рукой остатки своего воинства:
   - Зачем ты бегала от Баронго, женщина. Можешь не сомневаться - никто лучше меня не сделает тебе лучше. А воины.., - он опять повернулся к сотоварищам, - пусть учатся. Может, у них тоже сегодня получится хорошо!
   Воины дружно заржали. Кондурова, конечно, не поняла ни слова, но зажмурила глаза, когда молодой вождь с последним словом напряг мускулы, обозначая каждую жилку в своем могучем теле. При этом детородный отросток напрягся еще сильнее, уставившись своей безмозглой головой прямо в небо. Негр даже залюбовался им, опустив голову. Потому и смог увидеть, как этот отросток стремительно потерял в объеме и внезапно отвалилась от тела, падая на камни чуть раньше мощной струи крови. А Свет рядом с ним опять поднял меч. Он не был злодеем, по крайней мере не считал себя таковым. Поэтому нанес еще один - милосердный для любвеобильного воина - удар. Стремительного полета меча не заметил ни вождь, ни его воины. Руки Баронго, только что прикрывавшие страшную рану в паху, ринулись кверху, не сознавая, что принадлежат уже мертвому телу. Они нанесли собственной голове, уже отделенной от шеи, такой удар в подбородок, что страшный мячик отлетел как раз в руки одного и воинов. Он в ужасе откинул ее соседнему. Пока продолжалась эта страшная игра в мячик, Свет скользнул к ним. Как раз в этот момент безголовое тело начало заваливаться назад, а Анна открыла глаза. Она успевала видеть все - и в ужасе смотреть, как падает Баронго, и как следом опускаются его воины... Она даже успела вдруг ощутить чувство неловкости, или стыда - за то, что стоит перед мужчиной обнаженной. В первый раз в жизни!.
   А губы сами шептали, вслед за очередным телом, падающим под беспощадными ударами охотника:
   - Один, два, три... Семерых одним ударом, - вспомнила на детскую сказку.
   Ударов конечно, было больше, однако для Анюты они все смазались в один длинный, уложивший, кстати, не семь, а восемь чернокожих воинов наземь.
   Девушка даже забыла про смущение, ринувшись на остановившегося охотника:
   - Ты убил их!
   - Нет, - пожал плечами Свет и посмотрел на светило; причем не прикрывая глаз - словно яркое солнце ничуть не обжигало их, - они просто спят. Часа через два проснутся. А что надо убить?
   Он сделал движение в сторону валявшихся беспорядочно воинов, и Анюта буквально врезалась в него обнаженной грудью:
   - Нет!
   Они тут же отскочили друг от друга, причем теперь Анна усмехнулась, глядя, как юный герой залился краской. Впрочем, его руки уже шарили в мешке, и на свет появилась длинная рубаха - часть парадного наряда парсов. Мягкий шелк ласково лег на плечи девушки, и она благодарно кивнула. Но Свет не увидел этого жеста - он читал по следам развернувшуюся тут недавно битву. Он почти сразу убедился - никакой битвы тут не было, землян взяли, что называется, тепленькими. И утащили куда-то.
   - Может, - мрачно сбил он поднявшееся настроение Кондуровой, - наших друзей сейчас убивают...
   Фразу он не закончил - ни к чему лишний раз напоминать девушки, что смерть не самая худшая участь в руках людоедов. Охотник подобрал короткое копье и протянул его Анюте, уже успевшей подобрать  себе ремешок и опоясавшись. С копьем в руке она напоминала какую-то из древнегреческих богинь. Но у тех (судя по картинкам в миникомпе) были хотя бы сандалии. А Кондурова, сделав несколько шагов, испуганно ойкнула, и схватилась за подошву, в которую впилась первая колючка. Тогда Свет бережно подхватил ее на руки, и помчался вперед волчьим скоком. Впереди по следу бежал пес. Молодой охотник старался думать сейчас о тех, кого возможно уже постигла ужасная участь в руках каннибалов, а не о жарком соблазнительном теле на плече. Теле, мягкие изгибы которого тончайший шелк совсем не скрывал.
   Поэтому он с глубоким вздохом и - чего греха таить - с некоторым сожалением опустил девушку на землю, и кивнув на пса, сказал:
   - Ты останешься здесь, с Волком.
   - С Волком? - Кондурова оглянулась на пса, разинувшего страшную пасть словно в ухмылке, и снова повернулась к охотнику.
   Но Света рядом уже не было. Его не видела ни девушка, ни чернокожий часовой, беспечно прислушивающийся к необычному гомону в родном становище...
   Широкий нос Мбанго, вождя сильного воинственного племени, чутко вздрагивал. Он принюхивался к соблазнительным запахам, раздающейся из за хижины. Там священнодействовала его старшая жена. Старуху давно надо было прогнать, или подарить какому-то отличившемуся воину, но у нее вдруг обнаружился талант. Она так великолепно готовила любимое блюдо вождя, что он с некоторых пор даже стал допускать ее на свое ложе. Он явственно ощутил на зубах хруст лакомства и прикрыл глаза.
   А когда открыл, до него докатился тот шум, что начался от границ деревни, и катился к хижине вождя, набирая силу. Вместе с воинами, который несли на жердях необычную добычу. Как раз в этот момент перед ним поставили огромное блюдо, накрытое крышкой. Восхитительный аромат жареного в масле мяса едва пробивался через крышку, и Мбанго с сожалением посмотрел на него.
   - Не успеет остыть, - наконец решил он, и кивнул воинам.
   Те сноровисто поставили пленников перед ним. Но вождь прежде оглядел другую добычу - странную серебристую кожу, составившую целый неразъемный костюм. Блестящий и очень прочный. Сильные еще руки пожилого вождя несколько раз дернули блестящую кожу, но он так и не услышал треска разрываемого материала. Он даже озадачился - а как в такое одеяние ухитрились влезть пленники; и почему среди них связанным стоит Баронго.
   Тут его толстогубое лицо нахмурилось - он вспомнил о младшей жене и слухах, которые в последние время связывали ее с этим воином.
   - Баронго, - воскликнул он, - ты зачем влез в змеиную кожу? Хочешь стать мудрым, как змей?
   Толпа тут же разразилась хохотом. А Мбанго еще раз вгляделся в  лицо блудливого воина, и внезапно понял - это не он. Мало того, что незнакомец был много старше Баронго - он еще так свирепо и нагло усмехнулся в лицо вождю, как никогда не посмел бы юный воин. В этом человеке жестокости было пожалуй больше, чем в самом Мбанго.  А двое других... Он перевел взгляд на остальных пленников, и тут же забыл о первом. Потому что перед ним стояли белые люди. Он конечно слышал о таких, но ни разу в жизни не видел... И не пробовал!
   Спохватившись, он наконец снял горячую крышку с громадной сковороды, в которой еще скворчало масло. На площадь перед хижиной обрушился запах жареного мяса - настолько сильный, что даже земляне невольно сунулись вперед.
   Михаил Суриков стоял немного впереди - как и подобает командиру. Поэтому он первым понял, что плавает в масле. Это были жареные человеческие уши! Вот что было любимым кушаньем вождя. И в глазах его Суриков прошел такое вожделение; он так отчетливо представил себе, как пожелтевшие крепкие зубы негра с хрустом пережевывают эти... У Володьки желудок оказался послабее; он очевидно представил себе, что и его уши скоро будут плавать в масле, и все остальное... В общем, он выблевал и завтрак, и, наверное, вчерашний ужин.
   А вождь, не обращая никакого внимания на неаппетитные звуки, наколол на деревянную двузубую вилку сразу два уха и отправил их в рот. Они действительно хрустели во рту! Теперь и Суриков едва сдержал позыв к рвоте. Он почти не слушал незнакомые слова, которые бросал своим воинам вождь, и их ответы. Михаил не мог оторвать взгляда от этого рта, из которого вместе с отрывистыми фразами вылетали наружу кусочки человеческой плоти. Вождь очевидно заметил его неподвижное замешательство и захохотал так, что пережеванная закуска едва не долетела до Михаила. Но космолетчик не успел сделать  даже шага назад. Потому что в этом рту вдруг оказался оперенный кончик стрелы. Мбанго словно подавился смехом; он медленно повернулся, показав подданным и землянам острие, пробившее затылок, и рухнул, угодив  лицом прямо в сковороду.
   - Теперь и твои уши плавают в масле, - машинально подумал Михаил, чувствуя, как руки за спиной освободились от тугих ремней.
   Он тут же принялся растирать затекшие ладони, понимая, что лишь один человек мог освободить их. Да - Володька с комиссаром тоже сейчас растирали руки с растерянными счастливыми улыбками. А рядом, не обращая никакого внимания на толпу вооруженных воинов, стоял и улыбался им Свет. Суриков встревожено обвел площадь взглядов: "А где Анюта?". Охотник успокаивающе кивнул, и махнул рукой куда то за пределы деревни: "Она там". Свет словно не хотел нарушать тишины, царившей сейчас на площади. Племя ошеломленно молчало, не сводя глаз с мертвого владыки.
   Но вот один из воинов очевидно посчитал себя первым претендентом на трон, вернее на хижину, жен вождя и неограниченную власть над подданными. Он шагнул вперед, с силой ткнув острием копья в незащищенную спину охотника. Через мгновение он бледнея наблюдал, как длинное копье на глазах укорачивается под неразличимым взгляду мельканием меча. Казалось, стальная мельница сейчас перемалывала толстое древко. Вот лезвие буквально облизало руку воина, и тот поспешно бросил наземь обрубок копья.
   Свет, лишивший сегодня это племя двух самых ярких его представителей, решил этим ограничиться.
   - Кто я такой, - подумал он, - чтобы вершить здесь суд? Свое дело я сделал - освободил товарищей; теперь надо спешить туда, где меня ждут. А жертвы...
   Он посмотрел на лежащего навзничь вождя, на ужасные остатки его трапезы, которые он выплеснул из посудины собственным лицом, и еще раз вздохнул:
   - Пусть небо их рассудит!
   Только теперь толпа взволнованно загудела, но этот шум легко перекрыл громкий голос... комиссара. Бонго говорил так, словно родился в этой деревне. По крайней мере раньше он не позволял себе такой властности в голосе. И толпа почтительно замолчала. А комиссар обратился теперь к землянам, и к Свету:
   - Уходите, белые, пока мое племя не стало на тропу войны.
   - Твое племя? - поразился Суриков.
   - Да, мое, - кивнул теперь уже бывший комиссар полиции, - это мое племя, моя земля, мой мир!
   - Мы уходим, - остановил рукой очередной возглас космолетчика Свет, - моли небо, чтобы твой путь никогда не пересекался с моим!
   Белый охотник повернулся и зашагал из деревни - навстречу Волку и Анне. Потрясенные космолетчики отправились следом за ним, не решаясь признаться ни друг другу, ни себе, что вздохнули с облегчением. Злокозненный полицейский остался в деревне. "Ну и отлично!", - подумали одновременно Михаил с Володей.






 







Глава 8. "Ноев ковчег"
      Судьба, совсем было отвернувшаяся от Нажуддина, снова показала ему лицо. В тот страшный день он все таки оторвался от погони в лесу. По правде говоря, никакой погони не было - это так парс успокаивал свою совесть. Ведь позади, в замке Гардена, осталась его новая Предводительница - Весна. Осталась вместе с ребенком. Однако разум победил душу, которая все слабее взывала: "Вернись! Погибни во славу Предводительнице, как это сделали барон Гарден и его воины; как это сделали остальные парсы". Однако он через полмира задал вопрос Свету, и сам ответил на него:
   - Живой я буду нужнее и Свету, и молодой госпоже.
   Ведь не зря судьба бросила его к тому коню, во вьюках которого хранились припасы воинства Рагона. Он это обнаружил только к вечеру, поначалу нещадно гоня коня по тропе, а потом, найдя удобную излучину, пробивая для измученного животного дорогу в сугробах собственной грудью. В первую ночь пожилой парс ночевал без огня, надышав собственным дыханием небольшую пещерку в снегу. А потом мысль о том, что никто его не преследует, окрепла в нем и победила.
   Еще через два дня о погоне - если она была - можно было забыть совсем. Сугробы вдруг дружно поплыли, сливаясь в ручьи и размывая все следы. Парс выбрал невысокий пригорок, уже освободившийся от снега, и там прожил несколько дней, экономно расходуя пищу на себя и на коня. Весна между тем стремительно набирала силу. Так что совсем скоро конь смог добывать пропитание сам. А парс, вспоминая уроки охотника, изготовил лук. Он, конечно, не шел ни в какое сравнение с грозным оружием Света, но свою задачу исправно выполнял. Первая же птица, появившаяся непонятно откуда, пошла ему на ужин.
   В сложенной на скорую руку хижине Нажудин переждал ливень, который лил не переставая двое суток. Эта вода с небес окончательно смыла остатки неестественно длинной зимы. Утром мир предстал перед парсом во всей красе - чистым, свежим, поблескивающим каплями дождя на солнце и на пробившейся травке, и на первых робких листочках деревьев. Единственное, что сейчас не давало Нажудину радостно расправить плечи - мысли о погибших товарищах. Но так уж были устроены парсы - их жизненные тропы были усеяны могилами близких, а они все шли и шли вперед. Куда? На это не смог бы дать ответ даже великий парсийский поэт Фардос.
    Но у Нажудина ответ был. Он вдруг вспомнил, как охотник рассказывал о тайной тропе к Обители. Через неделю шерсть на лошадке стала лосниться и парс отправился в путь. Парс направлял сейчас своего коня туда, где свой последний приют нашло его племя. Он старательно объезжал города и поселки. Пусть большей частью они были пустыми - но в такие его тоже не пускала душа. Черные окна мертвых домов пугали его. Припасов Рагона давно не было, и теперь только лес кормил его. Пожилой парс мог гордиться - Свет несомненно похвалил бы удачливого охотника. Теперь не только птицы, но и более крупные звери были его добычей.
   Не прошло и месяца, как он добрался до поляны, где бился когда-то плечом к плечу с сородичами; где недрогнувшую руку с ножом направила в собственное сердце Халида. Он спешился, подошел к огромному пятну, только начавшему зарастать травой, и тяжело опустился на пригорок - совсем рядом с пятном. Мысли свободно бродили в его голове; он вспоминал сейчас свое босоногое детство, первую любовь. Даже вспомнил, как свой первый шаг сделала будущая Предводительница Халида. А потом вдруг вспомнил картину в замке Гардена - ту самую, когда в углу центральной площади возник Свет с мечом в руке. И охотник словно кивнул парсу: "Жди!".
   Он поклонился земле, которая дала последний приют его племени, и смахнул сл щеки слезу. Больше он не оборачивался. Конь резво повез его туда, где колючий кустарник скрывал тайное ущелье. На третий день неспешной скачки он наконец увидел приметный знак - одиночную скалу, беспечно отбежавшую от массива мрачных гор. В кустах действительно обнаружился проход, в который едва протиснулся конь. Здесь парс вел его на поводу, поражаясь капризу природы, устроившей такой удобный путь в глубине каменного кряжа. Солнце никогда не проникало сюда, и Нажудин зябко поводил плечами, стараясь как можно быстрее покинуть теснину гор. А потом он увидел следы - впереди него так же поспешно брели несколько всадников.
   Парс недаром считал себя теперь опытным лазутчиком. Скрадывать пугливого зверя ничуть не легче, чем человека. Тем более человека вооруженного, и сбившегося в отряд. Руки сами стянули с плеча лук. Но минуты и часы бежали, а цокота копыт по камням впереди он так в этот день и не услышал.
   Лишь на следующий день он едва не наткнулся на этот отряд. Парс натянул поводья; привязал коня к корню неведомого растения, растущему прямо из камня.  Он полез на скалу. Голоса между тем за поворотом тропы становились все громче и раздраженней. Наконец он, достигнув вершины утеса, выглянул на тропу. Он увидел, как внизу четыре обнаживших клинки всадника окружили невысокую старушку. Она держала в руках веревку, заканчивающуюся на рогах пестрой коровы. И старушка, и корова выглядели совершенно безмятежными. Самым встревоженным казался кот, который сидел в корзинке. Ее старушка прижимала к груди.
   Один из всадников спешился, и подошел к старушке. Кот моментально выпрыгнул из корзины, и оказался на плече воина. Сама старуха, едва ли не вдвое меньшая, чем громила, вряд ли бы подсадила туда животное. А грабитель словно не обратил никакого внимания на кота. Он все таки выдернул конец веревки из рук беззащитной женщины и шагнул к корове...
   Нажудин увидел лишь мелькание серой лапы, и хрип верзилы, не успевшего даже вскинуть рук к собственной шее. На ней алело сразу несколько полосок - настолько безобидных, что было непонятно, почему он  с размаху упал на камни. Парс понял - живой человек не стал бы впечатывать свой лоб в булыжник. Всадники тоже поняли это. Ближний к старушке взмахнул саблей... Лучше бы он протянул ее вперед, встречая живой снаряд. Старушка неуловимым движением подхватила своего кота, и бросила его в лицо врагу. Зверь вцепился в него сразу четырьмя когтистыми лапами, и в глотке всадника застрял предсмертный крик. Он все таки заставил двух его подельников шарахнуться в стороны вместе с лошадьми - как раз под стрелы Нажудина.
   Прежний парс может быть вжался бы покрепче в камни и предоставил бы событиям идти своим чередом. Но теперь он только задал себе вопрос: "А как бы сейчас поступил Свет?", - а рука уже доставала вторую стрелу. Первая уже торчала в затылке грабителя. Вторая глубоко утонула в спине последнего бандита, и Нажудин встал в полный рост, с луком в руках контролируя движение врагов. Ни один из них не пошевелился, но парс не спешил спускаться вниз - помнил о коте. Страшный зверь по прежнему сидел корзинке, и Нажудин перевел взгляд на лицо его хозяйки.
   Изумленный возглас вырвался из его глотки, а сам парс подпрыгнул на месте, едва не свалившись со скалы. Потому что внизу стояла его мать, черты которой он стал уже забывать. Стояла, и улыбалась сыну, поглаживая рукой шерстку страшного зверя. И парс решился, осторожно спустился со скалы - к коню. Оттуда он и появился на поле битвы, которую с удивительным спокойствием обозревали и корова, и кот, и необыкновенная старушка, в которой уже не было ничего от матери Нажудина.
   Парс первым поклонился ей; она ласково кивнула Нажудину, и открыла рот, прерывая цветистое приветствие, которое парс успел сочинить в голове:
   - Ну что, Нажудин, будем вместе ждать Света?..

   - Ее звали Зохра... зовут, - поправился Свет, заканчивая рассказ об удивительной долине в горах и о ее еще более таинственной хозяйке.
   Он задумчиво оглядывал водную ширь. Что-то мешало ему продолжать рассказ. Наконец он понял - в это мгновение добрая тетушка тоже вспомнила о нем...
   После того, как Бонго остался в племени каннибалов, отказавшись продолжить путь к океану, Свет, Михаил и Владимир молча шли вперед, пока не наткнулись на идиллическую картину. Анна сидела на бревнышке, и гладила по голове огромного пса. Тот довольно щурил глаза и даже не насторожил уши, хотя давно услышал шаги. Всем своим видом Волк словно говорил: "Не мешайте нам!". А Кондурова еще и говорила с ним:
   - Он конечно хороший, твой хозяин. Но мой Миша - единственный на свете. Таких больше нет и не будет...
   Тут на нее упала тень охотника, и девушка вскочила, отпихнув от себя недовольно заворчавшего пса. Ее щечки заалели, и это ей удивительно шло. В легком замешательстве она оглядела товарищей, и задала вполне естественный вопрос:
   -  А где комиссар.
   - Нет больше комиссара, - ответил Свет и шагнул к Волку, предоставляя землянам самим разобраться между собой.
   Скоро маленький отряд, в который вступила уже переодевшаяся Кондурова, тронулся в путь. В чудесную долину, к озеру, они больше не вернулись. Там еще не дождались пробуждения восемь чернокожих воинов, и Свет не хотел видеть  ни безголовый труп Баронго, ни его спящих подельников. Картина лежащего навзничь воина, прижимавшего к своей груди голову командира, вряд ли бы порадовала путников.
   Ближе к вечеру Свет объявил привал, исчезнув для очередной охоты. Скоро небольшая антилопа, на свою беду встретившая охотника, была искусно зажарена. Еще днем Владимир с Михаилом думали, что больше никогда в жизни не прикоснутся к мясу в любом виде. Отвратительное пиршество чернокожего вождя долго стояло перед их глазами. Но по мере того, как чудесные запахи заполняли лагерь, они все ближе подтягивались к костру. Долгий путь, свежий вечерний воздух и тот самый аромат постепенно выгнали неприятные воспоминания. Может космолетчики и вспомнили их, когда одновременно ухватились за последнее ребрышко.
   Они засмеялись, и Михаил сунул кость с остывшим уже мясом под нос Волка. Все были сыты. Михаил, вытирая руки о тряпку, заменившую ему влажную салфетку, спросил у Света:
   - Ты знаешь языки всех племен, которые встретятся нам?
   - Наверное, - не стал спорить охотник.
   Земляне в очередной раз поразились. Они уже знали историю путешествия Света к центру Караханы; помнили, что встреча с тутти была первой не только для них, но и для охотника - не считая, естественно, адептов Узоха.
   - Это было совсем нетрудно, - улыбнулся Свет, - все эти наречия сходны. Я думаю, что раньше это был один язык.
   - Как такое возможно? - удивился теперь Мыльников, - у нас самая малая народность имеет свой язык. А на Земле таких больше двух тысяч!
   - То же самое у нас, на Белом континенте, - вспомнил охотник, - раньше и здесь соседние племена едва  понимали друг друга. Но сто лет назад, чуть раньше, весь материк попал под власть великого завоевателя Батурхана. Он строил города и дороги; заставил всех понимать его родной язык - мурганский. Батурхан правил почти тридцать лет. За это время люди привыкли к новому языку. Пришлось привыкнуть (усмехнулся Свет) - потому что тем, кто говорил на прежнем, отрывали языки.
   Его рассказ прервал недоверчивый возглас Анюты.
   - Да, - подтвердил Свет, - время тогда было жестокое. Но я не сказал бы, что с тех пор люди здесь стали добрее. Когда Батурхан умер, его государство развалилось. От него остались только развалины столицы; кое где заросшие дороги, да язык. Думаю, еще через сотню лет соседние деревни опять не будут понимать друг друга.
   Кстати о древнем Кургане - столице Батурхана. Мы будем проплывать мимо его развалин.
   - Проплывать? - поразились земляне.
   - Да, - охотник махнул рукой куда-то в сторону от направления их пути, - там течет полноводная река. Если нам никто не помешает, она доставит нас до самого океана...
   Три дня спустя путники стояли на берегу реки настолько широкой, что противоположный берег едва проглядывал сквозь вечернюю дымку.
   - Как называют ее  местные жители? - спросил Михаил.
   - По разному, - повернулся к космолетчикам стоявший чуть впереди охотник, - в верховьях, где она течет вдоль бескрайних болот, она называется Черной - по цвету, который несет вместе с водой болотный ил.
   - А здесь?
   - А здесь ее название переводится, как Река, отнимающие жизни.
   - Почему? - вскричала Анюта.
   - Веселое название, - добавил Михаил.
   - Это потому, что в ней много крокодилов, - объяснил охотник.
   - И ты предлагаешь нам плыть по ней, - возмутился командир "Белки", непроизвольно беря Кондурову под локоть.
   - Ну не вплавь же, - усмехнулся Свет, - построим плот. Затратим на него день-два. Зато потом будем плыть и днем и ночью... Если никто не помешает, - добавил он вполголоса.
   Так же негромко скептически протянул Мыльников:
   - Ага - день-два! Без пилы, топоров и...
   Почти полдня они пробирались вниз по течению реки, преодолевая густые заросли, которыми зарос их берег. Наконец Свет ткнул пальцем в рощицу высоких деревьев, которые почти на всем протяжении ствола были свободны от сучьев. Крона начиналась высоко наверху, и была непропорционально мала для древесных великанов. Михаил напряг память - он ведь как никак был из династии  лесников - но определить земного аналога так и не смог. Еще большим было его удивление, когда первый ствол упал на землю. Но еще до этого охотник надавил кулаком на светло-зеленую кору, и под его могучим напором в стволе образовалась внушительная вмятина. Она едва заметно выпрямлялась, словно под корой находился толстый слой резины. А когда дерево упало, перерезанной лучом бластера, вокруг путников поднялся невообразимый шум - это притихшие было птицы и звери в ужасе разлетались на соседние деревья. Среди животных больше всего было обезьян - самых разных. Они не смолкали до тех пор, пока шла эта необычная валка леса.
   Наконец охотник махнул рукой: "Пока хватит", - и Михаил смог рассмотреть срез дерева. Такое чудо он на Земле вряд ли бы встретил. Там, на родной планете, тоже были пробковые деревья - даже в России, на Дальнем востоке рос пробковый дуб. Но что была та пробка по сравнению с толстенным слоем здесь. У дерева толщиной у корня не меньше метра  живая сердцевина, по которым оно продолжала гнать живительные соки от корней к кроне, была не больше трети диаметра. А толстый слой пробки делал бревна такими легкими, что трое парней - Свет с одной стороны, и Михаил с Володей с другой - легко поднимали восьмиметровое бревно.
   И вот уже толстые бревна лежат на берегу, ожидая того мастера, который сможет соединить их воедино. Михаил огляделся - никаких лиан он поблизости не видел, а тратить драгоценные провода... Их слишком мало, да и вряд ли Мыльников пожертвует хоть один метр. Оказывается Свет знал другой способ строительства плота. Он уже приготовил тонкие длинные жерди из дерева, которое Михаил назвал бы железным - настолько прочным была его древесина. А Свет не пожалел меча -  и вот уже три десятка очищенных от коры стволика лежат рядом с бревнами.
   Теперь за бластер взялся охотник. Он аккуратно прожег отверстие в уложенных рядом пробковых стволах, постаравшись попасть точно в прочную сердцевину. А потом могучими ударами дубинки из того же железного дерева загнал жерди внутрь. В общем, к вечеру плот был готов. Оставалось сущая ерунда - руль; длинные гребные весла; шалаши от дождя и зноя, а главное - от шальных стрел и копий. Наконец - место для очага. Охотник не собирался приставать к берегу трижды в сутки. Поэтому земляне оборудовали в центре плота очаг из глины и камней, а Свет с Волком отправился на охоту.
   Он вернулся через полчаса, сгибаясь под тяжестью огромного кабана, которого освежевал уже на берегу. Без всяких торжественных речей и криков: "Ура", -  плот отчалил от берега. Пара длинных весел направила его на стремнину, и вот "Ноев ковчег" уже медленно плывет, оставляя последний привал позади. Да - именно так назвал "корабль" Володя Мыльников. И не беда, что никаких пар на нем не было, а из животных был лишь Волк да свежеосвежеванная туша дикого кабана; главное - он вез их вперед.
   Передвигаться по плоту было достаточно легко - ведь поверх бревен тем же способом были настелены толстенные доски, а точнее полубревна. В роли пилорамы тоже выступил бластер. Да по краям плота были устроены достаточно высокие борта. В общем - плыви да радуйся; загорай да рыбку лови. Анюта тут же приступила к одной из этих задач. На этот раз она показалась из своего шалашика в купальнике (и откуда только взяла?). Мужчины тоже разделись. Правда, Мыльников тут же пожалел об этом - на фоне гармоничной фигуры Сурикова, а особенно Света он никак не смотрелся. Потом он сообразил, что красоваться тут не перед кем - Анюта была давно и прочно занята.
   Зато Володька понимал толк в рыбалке. Он что-то мастерил, привалившись к борту - не пожалел даже своих драгоценных проводов.  Суриков сел рядом, и сказал охотнику:
   - Расскажи нам об этом мире, Свет.
   Да - сам охотник знал о далекой Земле не меньше, а пожалуй даже и побольше того же Михаила, или Володи с Анной. Пусть эти знания были энциклопедическими, однако он был уверен - попади он на родину космолетчиков, вряд ли кто принял его за инопланетянина. С землянами дело обстояло совсем иначе. Они совершенно не знали ни языков, ни обычаев этого мира. Отпускать их одних в населенные земли означало одно - назад они не вернутся...
   Охотник кивнул командиру "Белки" и начал свой рассказ. Он недолго думал, с чего начать. Потом он справедливо рассудил, что самым правдивым получится рассказ о событиях, которые видел собственными глазами, и вместе с новыми друзьями пережил все с самого начала - с той минуты, как на затылке Волка вздыбилась шерсть. В те самые минуты, когда до родной деревне оставалось не больше версты.
   Рассказ его был невероятным; он изобиловал такими  событиями, что  лаконичные фразы охотника воспринимались словно сказка. Но земляне сами видели, что жизнь здесь действительно заполнена магией. Они невольно сравнивали ее с собственной; с Землей. И не всегда эти сравнения были в пользу родной планеты. Один раз Свету пришлось прерваться - пришло время обеда. Он прервал затянувшуюся паузу, мечтательно прикрыл глаза и повторил:
   -... Ее зовут Зохра. До сих пор помню вкус ее пирожков. Не пора ли нам пообедать?
   Тут все зашевелились, и больше всех Анюта - ведь это ее добыча должна была стать украшением сегодняшнего обеда. Когда Владимир доделал немудреные удочки, за них взялись и Михаил с Кондуровой. Мыльников поначалу тоном опытного рыбака давал советы; потом понял, что у этой пары опыта не меньше, а пожалуй и побольше, чем у него. Только теперь он с изумлением узнал, что его товарищи знакомы с детства. Что троица Суриков, Лазаренко и Кондурова была самой отчаянной в классе, и потом - на разных курсах академии. Только у Анюты еще проснулась страсть к биологии - и она стала космобиологом.
   - Ну и ну, - подумал Владимир, -а ведь виду не подавали. Хохотали наверное в душе, когда я пытался к Аньке клинья подбивать.
   А его друзья хохотали сейчас, вспоминая, как набивалась к Мишке с Толькой на рыбалку девчонка со смешными рыжими косичками на голове. Оказалось, что Анюта не зря проводила когда-то все свободное время на берегу рукотворного Воронежского моря. Парни таскали сейчас одну за другой мелких рыбешек, которым Михаил тут же давал земные названия - подлещик, сазан, красноперка... А Анюта вдруг почувствовала, как гибкое удилище едва не вырвалось у ней из рук. К счастью, материал ничем не уступал лучшим образцам лески. И когда общими усилиями огромная рыбина была вытащена на плот, Суриков авторитетно заявил: "Стерлядь!". Он тут же заявил, что в таких теплых краях никак не ожидал увидеть рыбу, похожую на ту, что подавали когда-то к столу русских царей. Затем он же объяснил, как нужно хранить такой улов и "угостил" Анютину добычу добрым ударом полена по голове. Он продел сквозь жабры прочный шнур и сбросил рыбину обратно в реку.
   Охотник попытался было объяснить ему, что здесь не Волга, но передумал - пусть земляне прочувствуют, почему эту реку назвали Рекой, отнимающей жизни.
   Итак, Кондурова схватила за прочный шнур, и навалилась всей своей массой, ожидая опять ощутить приятную тяжесть добычи. И тут же оказалась на досках, на собственном мягком месте. Шнур на удивление легко выскочил из воды, показав изумленным землянам лишь верхнюю часть головы "стерляди". Остальные полтора метра исчезли в пастях неведомых хищников. Анна, не задумываясь, перегнулась через борт и сунула в воду руку, пытаясь нашарить там свой улов.
   Свет сидел в трех шагах от нее, упершись откинутыми назад руками в другой борт Он не успел предупредить девушку, однако поднялся, напружинив руки. А в это время движения руки Анюты привлекли внимание какого-то речного хищника. Скорее всего он так и плыл рядом с плотом, ожидая еще одного подарка. И вот он появился - к светлой руке, болтавшейся в реке - наверное чтобы поскорее привлечь его внимание.
   И хищник ринулся вперед, открывая ужасную пасть. Свет понял, что кричать бесполезно, что эта пасть сомкнется раньше, чем Анна выдернет руку из воды. И тогда он сделал единственное, чем мог опередить крокодила - с силой оттолкнулся руками от борта. Впереди тела летела  выпрямленная, словно копье, нога. Она и влетела в пасть хищнику, не позволив поранить нежной кожи девушки. Впрочем, Анна уже была на середине плота, куда ее отшвырнула безжалостная рука охотника. Другая уже вцепилась в борт. Последний выдержал, не оторвался от плота, когда его словно пушинку затрясла неистовая сила. Только один рывок огромного хвоста, а за ним и всего тела - больше охотник ничего крокодилу не позволил. Меч взметнулся в воздух, и быстрее солнечного зайчика, который скакнул с него в воду, обрушился на шею речного чудовища. Упавшие на доски во время первого толчка парни тут же вскочили и бросились к Анюте. Та, несмотря на крупную дрожь во всем теле, не получила никаких видимых повреждений. И тогда они кинулись на помощь охотнику. А Свет уже тянул из воды ногу вместе с огромной головой, с которой на землян  смотрели неподвижные глаза хищника. Михаил с Володей готовы были отпрыгнуть назад, в безопасное место, но тут Свет наконец перекинул ногу через высокий борт, а вместе с ней и потоками воды, перемешанной с кровью, на доски шлепнулась голова крокодила. Огромные челюсти по-прежнему были сомкнуты на лодыжке охотника, но сам он улыбался, словно острые зубы не доставляли никакого беспокойства.
    И это действительно было так - заклятие Тагора работало! Все тем же мечом Свет разжал гигантскую пасть и кивнул головой Анюте. Девушка подошла, но первым делом осмотрела ногу охотника, который уже стоял. Да - были глубокие вмятины в коже, но и только! Она подняла изумленный взгляд на Света, а тот расхохотался:
   - Если тебя это утешит, можешь забрать себе эту голову.
   - Разве крокодила можно есть? - с негодованием отвергла подарок Анна.
   - Ну, - протянул Свет, вспоминая, - из шкуры можно сшить сумочку.
   - А из зубов - ожерелье, - хохотнул Мыльников, тоже оказавшийся рядом, - будешь первой красавицей на деревне...
   В воде очевидно развернулась битва за добычу, и кто-то - скорее всего другой крокодил - задел хвостом плот. Он подскочил не меньше, чем на полметра из воды, и Володька испуганно отскочил от головы. А Анюта упала в объятия Михаила, и только теперь разрыдалась. Свет не стал ждать, пока она успокоится, и в одиночку перевалил ужасную голову через борт, добавив волнения в речных глубинах. Охотник же принялся рассматривать безнадежно испорченную штанину.
   Кондурова продолжала дрожать, теперь уже мелкой дрожью - несмотря на ласковые слова, что шептал ей на ухо Михаил. Наверное Мыльников хотел отвлечь ее, потому что подозрительно безразличным голосом спросил у охотника:
   - Скажи, Свет - а как у вас женятся?
   - Женятся? - не совсем понял вопроса охотник.
   - Ну...  какие совершают церемонии, кто разрешает браки, куда все это записывают, наконец сколько выпивают на свадьбах?
   - По-разному, - ответил Свет, - у нас, в роде Ясеня, девушка с парнем сговаривались сами, а обряд совершал Глава рода. Собираясь жить одним домом, молодые клялись в верности друг другу на этом.
   Охотник дотронулся на груди и показал Владимиру талисман.
   Анна с Михаилом невольно повернулись к ним, чтобы тоже посмотреть на реликвию рода. Впрочем, друг от друга они так и не оторвались. Охотник продолжил:
   - У парсов обряд сложнее и красивее - целый праздник с кострами, конскими скачками, пиршеством, жертвоприношением...
   - Человеческим? - ужаснулась Анюта.
   - Нет, - улыбнулся Свет, - с молодым барашком - его все равно съедают на пиру. Ну а закрепляет новый союз тоже глава племени. У парсов это женщина - Предводительница.
   Охотник помрачнел, вспомнив Халиду, а потом и Весну - ему показалось, что ожерелье Предводительницы сверкнуло на его избраннице.
   - У франов, - продолжил он, - молодые должны получить разрешение своего барона. Впрочем, он может отдать девушку парню без их согласия.
   - Какая дикость! - воскликнула Анюта, наконец избавляясь от озноба, а заодно от объятий Сурикова.
   - У славинов все записано в древних законах - продолжил перечислять Свет, - согласие родителей и судьи. В исключительных случаях - Великого князя. Ну, еще нужны два свидетеля - получай грамоту и живи вместе.
   - Получается, - хитро прищурил глаза Мыльников, - ты можешь сейчас обвенчать сразу по трем обычаям - как последний из рода Ясеня, наследник Великого князя славинов, и лицо, не последнее в иерархии парсов?
   - Еще и по законам франов, - грустно добавил Свет, - я ведь еще и наследник барона Гардена.
   - Ну вот, - довольно закончил Владимир, - если кому-то захочется срочно выскочить замуж...
   - То вторым свидетелем может стать Волк, - захохотал вслед за ним Свет.
   Оба парня бросились на другой конец плота, уворачиваясь от на удивление жестких кулачков девушки. Наконец все успокоились - даже Волк, который на правах "свидетеля" прыгал и гавкал громче всех - и Свет полез за холодной кабаньей ногой. Уха из царской рыбы сегодня отменялась.
   После обеда дружными усилиями плот подогнали к берегу - нужно было размять ноги после трехдневного беспрерывного плавания, да пополнить запас еды и сухих дров. К вечеру "Ноев ковчег" снова плыл на середине реки, а молодой охотник, уверенными движениями разделывавший добычу - на этот раз антилопу - продолжал рассказ. Только на следующий день он добрался до того момента, когда чуть ли не на его голову свалился космолет. Что было дальше, земляне видели собственными глазами, и потому на плоту установилась долгая тишина.
   - Ну а ваш мир, - наконец нарушил ее Свет, - какой он? Такой же, как наш? Судя по книжкам в компьютере...
   Рядом чуть слышно фыркнул Мыльников:
   - Побольше читай! Они там такой фантастики понапишут. Нет Свет - наш мир, может и был таким же, как ваш - лет пятьсот назад. Но даже тогда у нас не было ни чудес, ни великих героев.
   - Как это не было, - встал на защиту родной земли Михаил, - а герои греческих мифов - Геракл например? Или наш Илья Муромец?...
   Анюта не поддержала его:
   - Ну, - протянула она скептически, - что - Илья Муромец?
   - А что Муромец? - неожиданно рассердился сам Суриков; он был как-то в селе Карачарове, что под Муромом, и проникся тогда этой былиной до глубины души.
   - Да знаю я, - оборвала друга Анна, - что ты был у него дома - в гостях, можно сказать. Ну жил когда-то здоровенный русский мужик, и что?
   - Нет, - подвел итог спору Свет,  - легенды не складывают на пустом месте. Была у Муромца сила, и кому-то он оставил ее.
   Охотник готов был поклясться, что под рубахой едва заметно нагрелся талисман.
   - Наверное, вернул родной земле, - вполне серьезно предположил Суриков.
   Свет так же серьезно кивнул ему...
   Почти два месяца проплыл "Ноев ковчег" по течению, пока путь ему не преградило естественное препятствие. Путники немного не доплыли до океана, как и обещал охотник. Ранним утром они были разбужены ворчанием Волка. Громадный пес вглядывался вниз по течению реки. Свет тоже расслышал далекий грохот. А потом и увидел - высокий светлый столб водяной пыли.
   - Такой водопад нам ни за что не преодолеть, - пробормотал он, поворачиваясь к рулевому веслу, - пора причаливать. Может быть, наше речное путешествие здесь закончится.
   Самого водопада еще не было видно, но причалив к берегу, путники почувствовали, как дрожит под ногами земля. Ее сотрясали бесчисленные массы воды, падающие в пропасть. На таком расстоянии еще можно было говорить, не напрягая голоса, и Михаил повернулся к охотнику. Он вдруг вспомнил свои детские мечты о приключениях, вспомнил знаменитый роман древнего писателя Луи Буссенара "Похитители бриллиантов".
   - Хочешь, - спросил он у Света, лукаво улыбнувшись, - я скажу, как называют этот водопад местные жители?
   Свет кивнул.
   - Мози-Оа-Тунья, - назвал Суриков знаменитый водопад на Замбези; назвал по-кафрски, и тут же поправился, перевел на русский, - Дым, который гремит.
   Охотник улыбнулся шире Сурикова. В обширной библиотеке миникомпа приключенческие романы прошлого тоже были:
   - Луи Буссенар, - воскликнул он, - может поищем бриллианты?
   - Какие бриллианты? - сунулся к ним Мыльников.
   А охотник не слушал его; он поднял голову к солнцу:
   - Небо разнесло семена жизни по многим мирам. Нашим мирам, наверное, достались семена из одной горсти.
   Он перевел взгляд на плот.
   - Больше он нам не понадобится.
   Длинный шест уперся в "Ноев ковчег", и их временный плавучий дом отчалил от берега - теперь уже без пассажиров. Он ускорился и полетел по течению туда, где его ждал последний прыжок на острые камни.
   - Жалко, - вздохнула Анна, - привыкли к нему.
   И действительно - путники не теряли времени даром, не сидели на плоту бездельничая. Кроме ежедневных хлопот, охотник учил их выживать их в этом мире. Прежде всего он научил их дуганскому языку. Ведь на нем можно было объясниться и на Черном материке; а уж в Гудване его знал практически каждый. Бортинженер снова завладел микрокомпом и заменил в ней кристаллическую пластину памяти на новую, свободную от информации. На ней Володя и записывал незнакомые слова - ему дуганский язык давался тяжелее всех.
   А Свет без сожаления расстался с чудо-прибором. Его огромная библиотека нашла нового хозяина - голову охотника. Он не раз удивлял попутчиков, вставляя в речь цитаты кого-нибудь из великих прошлого. Вот и сейчас он проводил плот со словами:
    - На берегу пустынных волн
      Стоял он дум великих полн,
      И вдаль глядел. Пред ним широко
      Река неслася; бедный челн
      По ней стремился одиноко...
   Плот еще не исчез в стремнине водопада, когда Анна спросила, почему-то по-дугански:
   - И куда мы теперь?
   Она повернулась к охотнику в ожидании ответа, но ни его, ни Волка рядом не оказалось. Вместо Света ответил чужой голос. Из зарослей на неширокую полосу прибрежного песка ступил высокий воин с саблей в ножнах. За ним толпились еще несколько вооруженных человек. Четверо из них держали арбалеты. Командир воинов окинул землян оценивающим взглядом, и ответил на вопрос Кондуровой:
   - Теперь вы пойдете с нами.
   Его взгляд остановился на Анюте. Гермокостюмы вместе с грозным земным оружием лежали сейчас у ног космолетчиков. Последние по-прежнему были в тех одеждах, что привыкли носить на плоту - по минимуму.
    Суриков отодвинул за свою спину девушку:
   - Если ты объяснишь, куда вы идете, и зачем нам идти вместе с вами, может быть мы и согласимся, - наклонил он упрямо голову.
   Командира воинов этот взгляд нисколько не смутил. Он расхохотался прямо в лицо Михаилу.
   - Вы двое пойдете на невольничий рынок Янгикургана, а она, - крепкий палец показал на лицо Кондуровой, которая выглядывала из за спины Сурикова, - а она туда не пойдет. На тебя, красавица, покупатель уже нашелся.
   Он снова расхохотался, подняв к небу смуглое горбоносое лицо. Поэтому он не увидел, как  Михаил сделал еще один шаг вперед и несильно стукнул ребром ладони по дергающемуся кадыку. Ударь сейчас Суриков чуть сильнее, и этот воин никогда бы больше не смеялся. А теперь он мешком осел на руки Михаила, который не спешил освобождаться от тяжелого тела. Сейчас потерявший сознание командир был живым щитом.
   Резко прозвучала команда - кто-то из незнакомцев принял на себя обязанности командира. Щелкнули курки арбалетов, но ни один острый болт так и не вылетел из них. Потому что из зарослей на спины воинов метнулись сразу две тени. Когда меньшая из них, оказавшаяся Волком, утвердилась на песке на всех четырех лапах, воины уже лежали живописной кучкой у ног Света.
   Приняв из рук Михаила тело командира, Свет убедился, что тот жив, но очнется, как и его команда, не скоро. Он отрывисто бросил землянам:
   - Переодевайтесь быстрее в их костюмы... Это только разведчики.
   Сам он стремительно раздевал лежащего у его ног командира. Через несколько минут на берегу стояли четыре воина, один из которых привлекал к себе внимание малым ростом и миловидным лицом, и один огромный пес. Гермокостюмы были надежно упакованы в мешки, тоже позаимствованные у воинов. Ну и небольшой запас монет, который сейчас лежащим без сознания людям был ни к чему.
    - Это компенсация за оставленную жизнь, - злорадно усмехнулся Свет, затягивая тугой мешочек.
   Охотник шагнул на едва заметную тропу и побежал, экономя силы - и свои, и, главное, своих товарищей. Впрочем он отметил, что пока они бегут ровно, не сбивая дыхания. Вот он остановился на развилке и прислушался к далеким голосам. Уже на ходу он приказал:
   - Здесь тихо, как мышки - впереди большой отряд.
   Через пару минут он опять резко затормозил.
   - По моему, нас гонят на засаду, - поморщился он.
   Поморщился, потому что понял - сегодня кровавых жертв не избежать.
   - Ждите здесь, - он сбросил с плеча объемистый мешок, показал на него Волку, и исчез. Космолетчики не увидели больше другого жеста своего командира, но по свирепой морде пса поняли - к мешку лучше не соваться. Охотник отсутствовал недолго. Он вынырнул из зарослей, как всегда неожиданно, и махнул рукой вперед:
   - Их там не меньше, чем преследователей.
   - Тогда нам нужно в сторону, - Мыльников шагнул с тропы в сторону, но не успел пройти и пяти шагов.
   Свет не успел окликнуть его, как под ногами Владимира что-то затрещало, и он исчез, послав напоследок товарищам испуганный взгляд. Охотник бросился следом за ним. Через несколько мгновений и пес, и Анюта с Суриковым вглядывались в темный лаз. Показалась голова охотника, который протянул руку девушке. Она не успела испугаться, как оказалась внизу - рядом с Мыльниковым.
    - Здесь какой-то лаз, - показал в темноту ничуть не пострадавший бортинженер.
   Рядом оказался Суриков, а потом и Волк. А охотник остался наверху. Он на скорую руку, но как можно надежней, маскировал провал. Он огляделся и кивнул себе, отметив толстое дерево, которое сильно наклонилось как раз в его сторону. Когда-то оно выдержало натиск ураганного ветра. Но противостоять охотнику не смогло.
   Свет навалился могучим плечом на полувывороченый ствол, и тот неожиданно легко повалился наземь. Как и ожидал охотник, крона полностью скрыла лаз в неведомое подземелье. Он скользнул меж ветвей в скрытое теперь отверстие.







Глава 9. Корона Батурхана
   Анатолий очнулся, чувствуя сильное жжение в правой стороне шеи. Она была туго стянута повязкой. Он разглядывал высокий потолок из потемневших строганных досок и пытался вспомнить, как оказался здесь. В этой комнате, и в этой постели, от которой до сих пор неуловимо пахло свежестью и чем-то еще, чем обычно пахнут молодые девушки. Сам Лазаренко в таких делах специалистом себя не считал, но такое сложилось у него мнение.
   Кровать стояла посреди почти пустой комнаты, стены которой были сложены из больших плит тесаного камня. Когда-то эти стены были побелены, но сейчас сквозь осыпающуюся побелку местами проступал серый камень. Анатолий поежился - представил, каким холодом сейчас бы тянуло от стены, стой кровать рядом с одной из них. В его памяти после долгих умственных усилий всплыло лицо маленького японца, неведомо как оказавшегося в рубке "Стрелки". Потом был глухой провал, и хищное лицо человека в черном, склонившегося над ним. Склонившегося на фоне стен старинного замка...
   За дверью, которая тоже было изготовлена из натурального дерева (немыслимая роскошь для двадцать третьего столетия), послышался глухой металлический звон. Так могли донестись до него звуки, которые были ограждены от слушателя толстым слоем дерева. Скоро звон повторился, но Анатолий перестал гадать, что бы он означал.
   - Придет время, узнаем, - успокоил он себя, и легко поднялся с постели.
   Шея по-прежнему болела, но ходить это не мешало.
   Космолетчик подошел к окошку, забранному решеткой. Даже если бы  ее - решетки - не было, Лазаренко пришлось бы потрудиться, чтобы протиснуться в ночь. Да, в ночь - ведь за окном было темно, и мерцали звезды. Их было слишком мало в вытянутом узком прямоугольнике окна, но Анатолий почему-то решил, что они никак не принадлежат земному небу. Эту загадку тоже можно было решить позже. Он подошел к двери и легонько толкнул ее. Не тут-то было! Дверь действительно была толстенной и тяжелой, хоть и не запертой. Поэтому Лазаренко нажал плечом посильнее и она отворилась - ровно настолько, что в полутемном коридоре, освещенном светом единственного факела, он увидел странного человека.
   Человек этот стоял почти рядом с факелом, чадящем на каменной стене в специальном зажиме, так что командир "Стрелки" хорошо рассмотрел его. Это была пародия на средневекового воина - отощавшая так, что в металлические доспехи можно было запихать еще одного такого же.
   - А может, - подумал Анатолий, - он долго голодал - возможно же такое. Или доспехи чужие. Вот они-то как раз самые настоящие.
   В этом вопросе Анатолий разбирался. Они с Мишкой Суриковым столько стилей единоборств перепробовали, пока не создали свой! Были среди них и такие вот - мечемахательные и копьеметательные. Воин и был вооружен коротким мечом и копьем, на которое он опирался и беззастенчиво спал. Даже похрапывал немного. Лазаренко хотел уже шагнуть за дверь, да разбудить нерадивого часового, чтобы стребовать с него объяснений, но какая-то сила отговорила его от этого шага. Почему-то он стал прислушиваться к внутреннему голосу, а тот сейчас твердил: "Вернись в постель, набирайся сил. Сил и информации". Перед его глазами опять мелькнуло видение хищного лица, и Лазаренко медленно прикрыл дверь. Через несколько минут он крепко спал.
   Утром первым пришел пожилой человек с аккуратной бородкой. Приговаривая незнакомые слова, он покормил Анатолия с ложечки кашей, вкус которой был ему смутно знаком. Скорее всего старик уже не раз выступал в роли сиделки; только Лазаренко до этого был в забытьи. Если старичок и понял, что Анатолий уже пришел в себя, он никак не дал об этом знать. Он еще не ушел, когда в комнате появился тот самый японец.
   - Такамура, - чуть не вскинулся он с кровати, вспомнив лицо, мелькавшее на экранов визоров последние две недели (две ли?).
    Японец был настолько погружен в собственные мысли, что не заметил, как дрогнули ресницы раненого. Он сразу принялся мерить шаги от одного угла к противоположном. И при этом приговаривал себе под нос какую-то чепуху. Чепуху - потому что по его сбивчивым фразам, который Такамура бросал в воздух каким-то безжизненным языком, выходило, что они сейчас находятся на другой планете, в мире, полном чудес, которым правит злобный чародей, и что будь сам японец на его месте, то он бы уж точно...
   Дальше Анатолию стало не интересно, и он прислушался к топоту ног за приоткрытой дверью, и к собственному внутреннему "я", которое завопило:
    - Исчезни отсюда!
   Увы, ни разрушать образа беспамятного больного, ни бросаться с голыми руками на чародея, вошедшего в комнату, у него не было никакого желания. Поэтому уйти он мог только в себя. И он это умел - на многочисленных тренировках научился так размазывать сознание по окружающему миру, что с трудом возвращался обратно. Со временем, конечно, научился контролировать такое состояние, глядя на собственное безжизненное тело со стороны. Вот и теперь он словно видел, как  обшаривает его голову, пытаясь найти разумную мысль, незнакомец в черном. Впрочем, из бессвязной речи Такамуры он уже знал имя мага - Горн - так что незнакомцем его называть больше не следовало.
   Чародей в комнате пробыл недолго. Он не сказал ни слова, лишь поморщился. А уже за дверью бросил несколько слов охраннику, пообещав немыслимые кары, если пленник сбежит. И Анатолий понял его, хотя такого языка на Земле не существовало - ни сейчас, ни в прошлом!
   Наконец в комнате остался только старик. Он заглянул под одеяло Анатолия, проверяя - не пора ли менять постель. Видимо, это тоже было его обязанностью. Лазаренко едва не спросил его - на том же прежде неизвестном языке: "Ты же видишь, что я не сплю!", - но вспомнил о чародее. Когда он, Анатолий, убежит - а он обязательно убежит - этого старика тоже могут подвесить на дыбе. Пусть он там честно скажет, что не видел, как пленник открывал глаза. И пусть Горн поверит ему. В том, что у чародея найдутся методы проверить искренность старика, он не сомневался. А этот человек в аккуратных восточных одеждах ему понравился.
   Старик нагнулся, вытащил из под кровати большую глиняную корчагу и задумчиво повертел ее перед собой. Даже немного поморщился, словно из нее несло чем-то неприятным.
   - А чем еще может нести из ночного горшка? - понял Анатолий пантомиму старика.
   Как только тот затворил за собой дверь, Лазаренко стремительно вскочил - горшок действительно понадобился. Облегчая организм, космолетчик в который раз вызвал в памяти хищное лицо чародея, и решил:
   - Сегодня ночью и сбегу. Завтра мой обман может открыться...
   За окном уже часа три светили звезды. Анатолий убедился, что очередной страж за дверью задремал. Двумя стремительными шагами он преодолел коридор и нанес стражнику несильный, но точный удар, который отключил его сознание. Стража, конечно было жалко -  Горн обещал снять три шкуры с несчастного - но что поделаешь, такова здесь жизнь. Прервать будущие мучения стражника прямо сейчас Лазаренко не решился - рука не поднялась.
   Он быстро освободил недвижное тело от одежды, радуясь, что здешняя мода диктует свободный покрой и достаточный запас в талии, который скрадывался широким поясом. Больше всего сейчас Анатолий жалел, что где-то  дожидается хозяина его гермокостюм. Но времени искать чудо-костюм не было. Стражника в любой момент могли обнаружить.
   Лазаренко тихо скользнул во двор замка. Он дождался, когда тень облака накроет древние камни и метнулся к "Стрелке". Космолет, который темной громадиной замер практически в центре площади, никто не охранял. Увы - командир корабля быстро понял причину такой беспечности. На корпусе "Стрелки" - там где дверца-трап должна была откидываться на землю - чернел оттиск ладони. Лазаренко не поверил собственным глазам, и приложил к нему свою - в прочнейшей броне космического разведчика действительно был глубокая впадина, повторяющая ладонь чародея. Из тех, кого видел здесь Анатолий, именно у него была такая длинная, словно имевшая лишние фаланги, ладонь.
    Лазаренко понял, что в корабль ему не попасть и огляделся. Легкое облачко унесло ветром, и при свете луны ярко блестели острия копий двух стражников, которые негромко переговаривались у ворот. Земной мастер боя легко мог положить наземь и их; однако в тени мог молчать третий, и четвертый стражник. Малейший звон доспехов - и прорываться придется с боем. А оружия от чар у него не было. Поэтому он, скрываясь в тени, обогнул громоздкое центральное здание. Узкая каменная лестница вела на стену, по которой тоже мерно вышагивал часовой. Космолетчик дождался, когда он повернется в противоположную сторону, и белкой взлетел на стену. Вниз он спустился  еще быстрее, слушая и стук собственного сердца, и тяжелые шаги стражника. Известковый раствор, скрепляющий громадные камни крепости, выкрошился за годы настолько, что кое где в щели можно было просунуть не то что пальцы - всю руку.
   Через несколько мгновения Анатолий был внизу. Бросив последний взгляд на замок, он исчез в темном лесу...
   ... - Сюда бы Тольку, - вслух подумал Суриков, разглядывая дверь из потемневшего дерева.
  Дверь эта преградила им путь после получасового блуждания по катакомбам. Подземный ход был на удивление сухим; он петлял, словно тоже сбивал кого-то со следа, но охотник уверенно вел маленький отряд в ведомое только ему будущее. По крайней мере он не разу не остановился в задумчивости, когда ход в очередной раз раздваивался, а иногда и растраивался.   Здесь Михаил и вспомнил о детском увлечении - своем и Анатолия. О кладоискательстве. Обрывистые берега Дона давно не содержали в своих недрах никаких ценностей, кроме погнутых ложек и вилок последних веков, но и эти находки немало радовали юных друзей.
   - Сезам, откройся! - навалился командир "Белки" на дверь широким плечом.
   Толстое дерево даже не дрогнуло. Тогда он сделал несколько шагов назад для разбега, но на его пути выросла внушительная фигура Света. Охотник приложил палец к губам, призывая к молчанию. Теперь и земляне услышали, как из за толстой створки доносится неясное бормотание. Слов было не разобрать.  Свет приложил кончики пальцев к двери и легонько толкнул ее.
   К общему изумлению дверь медленно отворилась. Глазам путников явилась большая пещера, освещенная двумя факелами. Под одним, стоя перед узким алтарем, занимавшим скромное место в боковой нише, что-то бубнил древний старик в длинном халате. Охотник опустил взгляд с лица, заросшего седой бородой, на книгу, которую он читал. Книга была толстой; ее страницы было тяжело разглядеть в чадящем огне факела. Однако старик видимо знал текст наизусть, потому что продолжил бубнить даже тогда, когда огонь испуганно метнулся от ветра из подземелья, ворвавшегося в открытую дверь. Лишь его голос немного изменился; старик понял, что он в пещеру уже не один.
   Второго факела по большому счету не требовалось. Потому что место, над которым он горел, светилось само - причем гораздо ярче живого пламени. Путники, остановившиеся за спиной старика, и некоторое время вслушивающиеся в слова, которые сливались в одну долгую скороговорку, повернулись к новому объекту. Старик словно почувствовал, что внимание непрошенных гостей переместилось под свет второго факела, и медленно повернулся, встретившись взглядом со Светом. Он протянул руку туда, где под факелом лежала большая прямоугольная глыба полированного зеленого камня.
   - На Земле такой камень называют малахитом, - машинально подумал охотник, оглядывая глыбу вслед за движением морщинистой руки.
   Камень очевидно хранил внутри что-то ценное. Одновременно он служил огромным постаментом для обруча желтого металл, который одиноко лежал на нем. Этот обруч и являлся источником таинственного света. Таинственного потому, что свет этот имел границы. В отличие от любого другого он резко обрывался в пределах сферы диаметром в три сажени, так что постамент весь мерцал зеленью внутри.
   Голос старика оказался на удивление отчетливым.
   - Здесь покоится великий Батурхан. На гробе - его корона. За сто лет, что прошли после смерти завоевателя, многие пытались овладеть ею и ее чудесными свойствами.
   - Какими? - повернулся к нему Свет; он негромко переводил слова старика на русский.
   - Каждый, к кому обратится с приказом владелец короны, вынужден будет подчиниться и выполнить повеление наследника Батурхана.
   Его голос вдруг стал торжественным, и загремел под сводами пещеры. Свет даже сказал бы, что он стал торжествующим... Он резко повернулся на болезненный стон. Это Мыльников, стоявший ближе всех к сверкающей сфере, дотронулся до нее кончиками пальцев. По поверхности светового шара тут же побежали веселые искорки; у путников веселиться причины не было. Потому что Мыльников резко отдернул руку, пальцы которой были уже черными. Все с ужасом, а старик с интересом наблюдал, как это черное пятно поползло под рубаху Владимира. Первой на помощь ринулась Анюта. Из ее мешка во все стороны полетели вещи, и вот анализатор - чудо-прибор - уже вонзил свои невидимые щупальца в плоть бортинженера. Он заметно вздрогнул. А потом наполнился меланхолией, наблюдая, как зеленая отметка на шкале прибора поползла вниз.
   Свет уже знал, что как только эта отметка коснется красной точки в самом низу шкалы, Мыльников умрет. Впрочем, ему шкала не была нужна, он и сам, как чуткий живой прибор, ощущал сейчас, как истекают последние мгновения жизни парня. Прибор тревожно замигал красным, и Свет решительно шагнул вперед. В первые мгновения, которые он стоял внутри мерцающего шара, не случилось ничего, видимого постороннему взгляду. Потом он почувствовал, как мириады острых пастей вцепились в него, и как навстречу им начала раскручиваться ждущая своего часа тугая пружина. Это могучая энергия, которой поделились с ним звезды, перемалывала заклятие Батурхана.
   Охотник сорвал с постамента золотой обод, и тот погас, а вместе с ним и вся сфера. Теперь только факелы разгоняли тьму в пещеру. Анна с Михаилом резко повернулись туда, куда уже вперил неверящий взор старик. Свет как раз опускал корону на свою голову. Он не стал ждать удивленных возгласов и упреков. Он шагнул к Владимиру, взял его за черную руку, и уперся властным взглядом в его лицо, на которое из под воротника уже наползала чернота.
   - Ты должен победить смерть! - гулко загремел приказ, и оба факела дрогнули - то ли от  ветра, то ли от силы, которой были наполнены слова.
   Владимир медленно, словно онемение уже охватило шею, кивнул и снова замер. Товарищи не отводили побледневших лиц от него, и только Свет краем глаза наблюдал за анализатором. Вот зеленая точка замерла, немного не дойдя до красной, и неторопливо поползла вверх. Так же медленно и неотвратимо скрылось за воротом черное пятно. Чернота ползла назад, повторяя свой недавний путь. Только когда ее последнее проявление исчезло с ногтя среднего пальца, Анюта громко вскрикнула и бросилась на шею Владимиру. Свет с Михаилом обменялись облегченными, и в то же время ехидными улыбками:
   - Вообще-то  надо было кидаться на шею совсем другого человека, а Володьке надавать по одному месту, а пока...
  А пока они повернулись к старику, который словно сбросил с плеч пару десятков лет. Его лицо в пламени факелов светилось улыбкой, а душа словно стремилась наружу, к солнцу, куда он и помчался, распахнув настежь ворота. Те поддались с трудом, со скрипом. Уже впустив в пещеру солнечные лучи, старик повернулся к пришельцам:
   - Что ж, может это и к лучшему. Мой прадед был первым хранителем гробницы Батурхана. И он, и дед, и отец умерли здесь, в этой пещере. Увы - Небо не дало мне сына, и я последний из рода хранителей.
   Тут он замолчал, дожидаясь, когда Свет переведет его слова, затем неожиданно легко перешел на дуганский - универсальный язык Белого континента. Земляне уже достаточно хорошо знали его; перевода больше не требовалось. Старец продолжил:
   - Гумирхан, нынешний мурганский владыка, будет в ярости. Сам он не посмел дотронуться до короны. Но его воины охраняют вход в усыпальницу - чтобы сюда не попал кто-то из наследников великого завоевателя. Не думал, что таким наследником будет белолицый герой, - он низко поклонился Свету.
    Волк грозно заворчал в сторону ворот. Теперь до всех донеслись приглушенные голоса и бряцанье оружия.
   - Полдень, - пояснил хранитель, - прибыла смена. Сейчас командир принесет мне еду на день, и проверит, на месте ли корона.
   Ворота снова заскрипели, открываясь теперь настежь. Солнечные лучи ворвались теперь в каждый уголок пещеры, но глаза вошедшего воина были прикованы прежде всего к малахитовому гробу. Вот они сузились, а смуглое лицо побледнело. Руки взметнулись к горлу, в которые уже вцепились, перекрывая путь крику, железные пальцы охотника. Рука сжалась чуть посильнее и стражник обмяк, выпуская из рук хурджин. Старик тут же подскочил, принимая из уже непослушных рук свой обед. А Свет вырвался на небольшую площадку перед воротами, где своего командира ждала новая смена стражников. Они не были ни в чем виноваты перед охотником, и потому мирно уснули, чтобы проснуться к вечеру.
   Заскрипела вторая створка - это вышли земляне и хранитель, подслеповато щурившийся на солнце.
   - Пять лет, - показал он на город, раскинувшийся за рекой, - я не был в Янгикургане. Этот город выстроил дед нынешнего правителя вместо старой столицы, разрушенной землетрясением.
   Он широко провел рукой вокруг себя, и путники увидели, что сквозь буйную зелень проглядывают каменные развалины. А Свет смотрел только вперед.
   - Нам туда и нужно, - улыбнулся он, показывая на длинный ряд кораблей, причаливших к противоположному берегу.
   Корабли были большими, слишком большими для реки, которая к тому же совсем недалеко была перегорожена бушующим водопадом.
   - Да, - угадал его мысли старик, - это океанские корабли. Раньше Янгикурган был самым большим портом Караханы. Отсюда до океана торговое судно проходит за один день.
   - Проверим, - засмеялся Свет, - ты снами, отец?
   - Да, повелитель, - низко поклонился изумленный хранитель.
   Охотник не стал убеждать его, что титул правителя мурганов ему как... Что этих титулов у него...
   Но старик за долгие годы бдений у священной книги очевидно стал тонко чувствовать малейшую дрожь эфира, потому что тут же разогнулся, и пояснил уже совсем ровным голосом:
   - Я с вами - до города. Там у меня родственники. А здесь, - он повернулся к темному зеву пещеры, - мне делать больше нечего. Разве что ждать гнева Гумирхана... Всю жизнь, забормотал он потише, - всю жизнь провел в заточении, и ради чего? Ради кого?!
   К берегу реки вела узкая извилистая тропка. Четыре гребца отдыхали, не ожидая смены так быстро. Они сидели на камнях у лодки, и вскочили только когда послышались шаги. Гребцы вскочили, повернулись, и в ужасе замерли, не в силах определить, кто страшнее - таинственный хранитель, впервые на их памяти покинувший усыпальницу, огромный пес, разинувший на них страшную пасть, или... Заговорил третий, который вырос внезапно перед ними, загородив могучей фигурой остальных.
   Он смотрел прямо перед собой, и каждому гребцу казалось, что эти пронзительные голубые глаза смотрят именно в его душу. Свет приказал готовиться к отплытию, и гребцы помчались к лодке, счастливые, что могут показать свое умение и усердие. На золотой ободок на голове незнакомца они не обратили никакого внимания. А вот Анна подошла, показала пальчиком на корону:
   - Можно?
   Охотник помедлил и протянул ей ободок. Счастливая девушка тут же нацепила ее на шикарную гриву волос и поманила к себе Мыльникова. Тот послушно подошел.
   - Подними руку! - парень тут же исполнил приказ.
   - Теперь ногу!
   Мыльников замер в нелепой позе, а Свет едва не заржал. С языка почти слетел вопрос:
   - Пусть поднимет вторую. На чем он тогда будет стоять?
   Анюта очевидно почувствовало что-то, потому что резко повернулась к нему, и уперла пальчик почти в грудь охотника:
   - А ты крикни: "Кукареку!".
   Охотник исполнил приказание, а потом, вопреки протестующему возгласу Кондуровой, велел почти ласково:
   - А теперь повтори ты!
   И девушка, отчаянно схватившись за обруч на голове, не посмела ослушаться - послушно прокукарекала. Свет уже откровенно смеялся - в голос; и в душе. Потому что только что совершил великое открытие. Он научился познавать заклятия. Не принимать как дар от ушедшего в мир иной колдуна, а воспринять его в эфире, и примерить к себе. За те краткие мгновения, пока Анна дурачилась, могучее заклятие Батурхана запечатлелось в его памяти, стало его частью. И волшебная корона стала для него просто золотым ободом, в которой теперь самым главным стал его вес. Для него - но не для всех остальных! Поэтому корона опять оказалась в его руках; могучие мышцы вздулись, корона поплыла, теряя форму; превращаясь сначала в овал, потом в восьмерку, а потом в тугой комок золота. Теперь никто не смог бы надеть ее на голову.  И земляне, и хранитель с благоговейным ужасом смотрели на охотника, а тот хитро им улыбнулся, и пригласил в лодку.
   Посудина начала короткий путь на другой берег реки. Новая мурганская столица встречала их приглушенным умом...
   


   

 

   




 
   
 
 
 








Глава 10. Восточный базар
   Гребцы послушно направили лодку в укромную часть пристани. Сегодня они непривычно рано отправились по домам, выслушав последний приказ Света:
   - Забудьте все, что сегодня видели!
   Мурганцы дружно кивнули и побрели в узкий переулок. Вслед за ними, поклонившись в последний раз - теперь уже почти  до земли - исчез смотритель. Свет увлек товарищей в другой переулок. Он стремился поскорее найти укромный уголок, где мог бы оставить спутников. Один он привлекал меньше внимания, и мог быстро найти корабль, следующий к Белому континенту. А торопиться следовало - ведь скоро город зашумит, забегает, словно разворошенный муравейник. Скоро - как только не дождутся смены, отстоявшей свое у древней гробницы.
   - Немного подождут, - прикидывал Свет, - потом пошлют лодку узнать... Там стражники посовещаются, попробуют разбудить смену - пусть виновные сами докладывают. Потом дорога назад; весть будет лететь от одного начальника к другому. Потом еще Гумирхан позлится, побегает из угла в угол... Нет! Вряд ли успеем... Значит, надо искать убежище.
   И он повел товарищей в город - там спрятаться было легче. Улица, по которой шел небольшой отряд из четырех человек в одежде стражников в сопровождении огромного пса, была в этот час пустынной. Иначе друзья уже привлекли бы к себе внимание. Из за Волка, конечно; а главное - из за нелепой картины - сотник ханской стражи не мог идти пешком! Что-то очень важное могло заставить его поступить так. Поэтому Свет ловил на себе испуганные и недоуменные взгляды редких прохожих, жавшихся к высоким глинобитным стенам. Цвет кожи и волос, убранных сейчас под мурганские шапки, большого значения не имели. Как и любой портовый город, Янгикурган был смешением рас, хотя конечно, больше всего лиц было смуглых, мурганских. Да и в страже местного владыки имелось много наемников из Гудваны. А чернокожих воинов из глубин Караханы еще больше.
   Улицы становились оживленней; дома богаче. Заборы здесь были обложены разноцветной плиткой, радующей глаз. Наконец Свет остановился, собираясь свернуть в сторону от неясного несмолкающего шума, набирающего силу с каждым шагом путников.
   - Что это там? - вышла вперед Анюта.
   Свет шагнул еще дальше, закрывая своей широкой спиной ее миловидное личико от нескромных взглядов. Впрочем, сделать это здесь было трудно - людей вокруг стало больше; они сновали во всех направлениях.
   - Базар, - короткий ответ света был рожден памятью Узоха.
   - Настоящий восточный базар, - ахнула Кондурова, и опять забежала вперед, поворачиваясь к охотнику, и умоляюще заглядывая ему в лицо, - ну хоть одним глазком?!
   - Хорошо, - Свет понимал, что быть может совершает ошибку, но и его самого тянула вперед какая-то сила, - только не отставать и ни одного слова. Я сам буду говорить, если понадобится.
   Отряд двинулся дальше, на ходу непроизвольно уплотняясь. В оглушающую толпу неистово спорящих торговцев и покупателей они вошли, почти касаясь друг друга. Утоптанная земля огромной рыночной площади была свободна там, где огромными грудами лежал товар. В той части базара, где оказались земляне со Светом и Волком, торговали фруктами. Горы арбузов и дынь; громадные плетеные из прутьев корзины, полные налитого янтарным соком винограда. Персики - желтые, красные, красно-желтые, наконец зеленые - мохнатые и гладкокожие; множество других фруктов, известных землянам и никогда не виданным ими.  Своим восхитительным видом ароматный товар задерживал землян сильнее, чем снующие во всех направлениях людские потоки.
   Торговцы каким-то особым чувством, присущим только им, определяли восторг и замешательство иноземцев. Сразу по несколько рук вцепились в рукава землян. Каждый торговец тащил их в свою сторону. Анна и Михаил с Володей не знали - отбиваться им от торгашей, или последовать за одним из них. А рядом - немного в стороне - с улыбкой наблюдал за этой картиной Свет. Вот они с Волком наконец решили вмешаться в столпотворение.
   Вообще-то охотник собирался еще немного полюбоваться на растерянные физиономии друзей, но заметил, как кто-то провел ладонью по заплечному мешку Мыльникова. В длинный разрез едва не вывалился гермокостюм. Необычный серебристый материал заинтересовал воришку, и он вцепился в рукав костюма, торчащий в разрезе. Однако его пальцы мгновенно разжались, когда поверх грязной рубахи легла чудовищно сильная ладонь. Теперь уже пальцы Света сжимались до тех пор, пока человеческая кость не треснула, и незадачливый грабитель не прервал крик, проваливаясь в спасительное небытие. На небольшом пятачке шумящего тысячами голосов базара установилась тишина. Она была совсем недолгой, но Свет успел несколькими уверенными движениями произвести перестановки в толпе.
   Торговцы были сбиты в общую кучу. Перед ними теперь стоял один покупатель с огромной собакой у ноги. Он совсем не торговался, но торгаши, пересчитав позже выручку, с изумлением обнаружили - они не смогли обмануть этого покупателя ни на грош. Кошелек с деньгами стражников пустел медленно, а заплечные мешки путников заметно тяжелели.
   Отряд лжестражников двинулся дальше, повернув в следующий ряд. Народу здесь было поменьше. Покупатели образовали несколько плотных групп, от которых исходили дразнящие запахи. В этой части рынка каждый, кто имел в кармане лишнюю монету, мог подкрепиться одним из десятков блюд. Уже само название блюд - особенно сочность, с какой выкрикивали их продавцы - заполняли рты жаждущих слюной. И земляне не были исключением. Ведь они в последний раз ели еще утром, и там холодный завтрак пролетел в желудки незаметно. А здесь шкворчал на огромных жаровнях жир. Он трещал, и взрывался фейерверками пламени, когда капли падали на тлеющие угли. Тогда запах готового шашлыка буквально отбрасывал толпу жаждущих назад... Эти и воспользовался Свет, пристроившийся прямо у мангала. И никто не посмел сказать что-то против.
    Сразу несколько длинных вертелов легли на большое глиняное блюдо. Миг - и мясо уже свободно от железных шампуров, и на него сыплется мелко нарубленная зелень. А еще к шашлыку прилагались горячие лепешки, которые Свет сунул в руки Михаилу. Путники отошли к свободному прилавку и согнали с него какого-то бродяжку. Тот исчез, бросив голодный взгляд на мясо, и на мешки землян. Но, как оказалось, даже этих гигантских порций было мало. Волк доедал последний кусочек, когда рядом раздался пронзительный крик:
   - Сумса! Горячая сумса! - охотник, поймав умоляющие взгляды товарищей, опять скользнул в толпу.
   Стенки большого глиняного кувшина, напоминавшего древнегреческую амфору с широким горлом, куда мог свободно пролезть человек, были обложены глиняными же кирпичами так, что на них сидел, поджав под себя ноги, человек в шапочке, которая едва прикрывала затылок - козырька у нее не было. Он снял с горла кувшина крышку, и вверх ударил столб ароматного пара, в котором соединилось столько специй, что непонятно было, кому принадлежало мясо, из которого была приготовлена неведомая сумса.
   - Интересно, - подумал Свет,  кусая первый комок запеченного теста, покрытого аппетитной корочкой, - оно раньше мычало, блеяло, или хрюкало? А может.. гавкало?
   Он посмотрел на Волка, терпеливо дожидающегося своей доли и усмехнулся - и этой мысли, и тому обстоятельству, что древняя магия может помочь даже в такой малости - стать первым в очереди. И ведь никто слова не возразил!
   Сумсу ели медленней, запивая напитком, который земляне назвали зеленым чаем. Он был горяченным, и позволял немного разбавлять во рту нестерпимый зуд перца и жирный налет сала. "Все таки барашек", - решил Свет, и без сожаленья бросил оставшуюся сумсу псу. Только что они были вкусными, и дразнили обоняние. Когда же бараний жир внутри них застыл, все принялись оттирать руки влажными тряпками - такой кусок не лез в горло даже с чаем. А Волк с удовольствием съел все остатки.
   А Свет уже разглядывал небольшого оборванца, терпеливо дожидавшегося, когда путники закончат трапезу. Он не претендовал на долю Волка. Нет - это был представитель местного мелкого бизнеса. У ног мальчишки стоял узкогорлый кувшин, на чуть разбитом горлышке которого едва удерживалась глиняная же чашка. Никакого желания пить из нее у Света не возникло, тем более, что чай еще не кончился.
   Тем не менее в воздухе мелькнула монета, и пацан ловко ее поймал.  Монета на мгновение сверкнула на его грязной ладошке, и брови мальчишки поползли вверх. За такие деньги можно было продать несколько кувшинов воды - вместе с кувшинами. Но "предприниматель" не полез за сдачей в карман. Во-первых, там ее не было, а во-вторых, что-то, или кто-то словно приказал ему: "Свободен!". Широкоплечий здоровяк сверкнул голубыми глазами, и счастливый пацан унесся, сверкая голыми пятками.
   Охотник вынул из мешка огромную желтую дыню, и вложил ее в руки Михаила: "Держи!". Сам же принялся поливать ее из кувшина. Уже использованная тряпка прошлась по жирному блюду; его тоже сполоснули, и Свет мгновенно разделил лакомство на ровные дольки. Внутри дыня была оранжевой на цвет; а на вкус - изумительной. Земляне после сумсы совершенно не хотели есть, но дыня исчезла с блюда в мгновение ока. Анна даже поглядела виновато на пса: "Прости, тебе не оставили!", - но тот только оскалил в улыбке пасть. Фрукты и овощи Волк не любил.
   Наконец от дыни остались тонкие золотистые корочки. Только тогда Владимир перестал мычать в немом восхищении. В кувшине еще осталась вода; ее как раз хватило, чтобы обмыть липкие руки и физиономии. Свет не дал спутникам выразить свое восхищение обедом. Он закинул мешок на плечо и зашагал дальше, без всяких словом. Лишь взглядом он показал, что надо спешить.
   Как ни странно, рядом с этим своеобразным рестораном под открытым небом находились длинные загоны торговцев животными. Насколько же был силен аромат восточных кушаний, что сквозь него практически не ощущался этот тяжелый запах, который сопровождали все те звуки, которые недавно перечислял в голове Свет. Да - еще тут звонко пели петухи, важно вышагивающие меж клеток с курами.
   - Может, это певчие петухи, - предположил Мыльников, - но охотник не стал задерживаться перед продавцами. Он потянул товарищей дальше, мимо огромной площади, где в таких же клетках сидели, стояли; спали и ругались невольники.
   - Кто эти люди? - в ужасе остановилась перед первой клеткой Анюта.
   - Рабы, - помрачнел свет, - только не говори сейчас, что на Земле никогда не торговали людьми.
   А Кондурова не слушала его; она пошла вдоль страшных клеток, в глубине которых копошились в основном черные невольники. Но были и светлокожие рабы. Как например девчушка лет десяти в нарядном цветастом платьице, которая сидела в отдельной клетке, и бездумно смотрела перед собой. Охотник присел на корточки, и постарался поймать этот пустой взгляд. И ему это удалось! Может причиной тому была внутренняя сила, которая сейчас передалась несчастному ребенку - так что она вскочила, и продекламировала нараспев, на парсийском языке:
    - Когда надежда умирает
      И от меча спасенья нет,
      От смерти девушку спасает
      Герой парсийских сказок Свет!
   Охотник уже слышал эти строки - в исполнении покойного поэта Бензира; сейчас же он впервые в жизни буквально лишился дара речи.
   - Откуда ты знаешь эти стихи?! - наконец воскликнул он, вцепившись в толстые прутья решетки.
   Девочка, для которой сказка на глазах становилась былью, ответила:
   - О тебе рассказывал мой дядя, Нажудин.
   - Он жив? - буквально встряхнул тяжелую клетку Свет.
   Он не видел его на залитых кровью камнях замка Гардена, а значит...
   - Ничего это не значит, - сердито поправил себя охотник, - девочка могла видеть дядю задолго до катаклизма - бродяжничали же где-то парсы до роковой встречи с отрядом рагистанской стражи.
   Свет не дождался ответа; глаза девочки испуганно округлились, и она отпрянула от решетки. А на плечо охотника легла пухлая рука, и знакомый до отвращения голос спросил:
   - Нравится девочка, госпо..?
   Свет стремительно вскочил на ноги и повернулся, чтобы схватить за горло низенького толстяка.
   - Ты?! - громко воскликнул он, узнавая гнусного толстяка, из рук которого он когда-то вырвал Предводительницу парсов и ее подданных на берегу Большой реки.
   - Свет! - полупридушенным голосом воскликнул в ответ гнусный работорговец.
   Охотник разжал ладонь, и толстяк распростерся перед ним, понимая, что жизнь повисла на волоске. Свет действительно поднял тяжелый кулак и немного помедлил, словно примериваясь, куда его лучше обрушить. Но в результате кулак все же попал точно в замок, и железная решетчатая дверь повисла на одной петле. К толстяку, шустро отползавшему оттопыренным задом назад, он повернуться не успел.
   Потому что за спиной раздался еще один возглас:
   - Вот они, голубчики! Держите их, ни один не должен уйти.
   От ворот, отрезая путь землянам и Свету, шагал тот самый командир стражников, который "любезно" поделился утром костюмами и малой толикой денег. Он остановился, выбирая более достойного соперника - землян, или  охотника, уже державшего маленькую парсийку на руках. А к решетке, что ограждала эту юдоль скорби, уже подбегали лучники с оружием, готовым к бою. Их было слишком много; любая шальная стрела могла поранить, или даже лишить жизни космолетчиков, или девочку.
   Свет принял единственное правильное - на его взгляд - решение. Увидев, как командир стражников после минутного колебания повернул все таки к своему обидчику - Михаилу Сурикову - он неспешным шагом направился к воротам. Со стороны это могло выглядеть как сдача в плен - к четырем вооруженным луками  и копьями воинам шел безоружный человек с маленькой девочкой на руках. Но стражники не расслабились - острия копий все так же угрожающе целили в беззащитную грудь.
   Свет повернул голову назад - там стражники вязали руки землянам. Он негромко приказал; даже скорее попросил стражников у ворот:
   - Пропустите нас!
   И воины безмолвно расступились, даже подняв копья остриями кверху. Свет с девочкой ужи миновали решетчатые ворота, когда толстяк, видя как уносят его собственность, завопил во все горло:
   - Держите его, он уходит!
   Воины у ворот не шелохнулись. Иное дело командир стражников. Он резко повернулся, чтобы увидеть лишь, как резко махнул рукой исчезающий злоумышленник. Вопль работорговца оборвался на полуслове. Его широко раскрытый рот захлопнулся неестественно быстро, и из угла рта потекла тягучая струйка крови. толстяк упал в том направлении, куда указывала его рука. Но там, кроме стражников, никого не было...









Глава 11. Парсиянка. Долгая дорога в неволю
   Харам - так звали его все. Звали, не подозревая, что это была кличка; что на его родном языке это слово означало "нечистый", "грязный душой". В далекие детские годы, когда в стройном мальчике было невозможно угадать будущего угодливого толстячка с хитрыми глазами и душой убийцы, его так прозвали товарищи по играм. Настоящих друзей у него не было. Да и кто будет дружить с пацаном, который ни дня не может прожить без мелкой пакости, без очередной интриги, где он всегда оказывался как бы ни причем. Но детские сердца не обманешь. Его не брали в игры, старались обходить стороной. А родители мрачнели с каждым днем.
   Поэтому и они, и остальные односельчане только вздохнули с облегчением, когда одним прекрасным днем он исчез. Правда с ним исчезли ценности из некоторых домов позажиточней, но это - видит  небо - было совсем небольшой ценой за спокойствие в деревне. С тех пор его никто не вспоминал. Да и он никогда не рассказывал о своих детских годах. Единственное, что напоминало ему о родине - новое имя, которое прилипло навсегда.
   Первую встречу со Светом толстяк посчитал самым несчастливым событием в своей жизни. А счастье - в смысле деньги за Предводительницу парсов - было так близко. А еще он на собственной шкуре ощутил, что значит быть невольником. Он поменял несколько хозяев, которые быстро убеждались, что от этого круглолицего раба одни неприятности. Неведомым образом оказываясь всегда невиновным, он организовывал вокруг себя смуту, в которую постепенно вовлекались рабы, остальные домочадцы, а потом и сами хозяева.
   Наконец он оказался в длинном невольничьем караване, который держал путь к берегу Великого океана. Харам еще не успел освоиться в новой компании, когда навстречу каравану попалась парсиянка с ребенком. Она брела, держа девочку лет десяти за руку, и даже не подняла голову, пока не уперлась в лошадь переднего охранника. А когда наконец подняла, все поразились ее красоте. Даже измученное лишениями, она притягивало к себе взгляды мужчин, и прежде всего хозяина каравана. Тот женский прелести оценивал одним мерилом - стоимостью на невольничьем рынке. Потому эта пара тут же присоединилась к длинной веренице рабов. Так вышло, что мать с дочерью оказались в ряду, скованной общей цепью, предпоследними; позади них шла только одна несуразная пара - Харам, и огромный, почти в два раза больше его, шахриханец.
   Все последующие дни рядом с ними, а точнее с красавицей-парсиянкой, крутился на лошади статный молодец. Это был охранник - здоровый, краснощекий. Его лицо портило лишь порочное выражение. Он окидывал жадным взглядом стройную фигуру женщины, не обращавшей на него никакого внимания. Женщина казалась скорее старшей сестрой дочери - настолько тонок был ее стан, и нежна кожа. Охранник покидал хвост каравана только после недовольных окриков хозяина каравана - пожилого хурасанца. А потом опять возвращался.
   Харам долго наблюдал, как с каждым окликом хозяина все сильнее мрачнеет молодой воин. Наконец он решился пустить пробный камень:
   - Что, не дает хозяин портить товар?
   В глубине черной душонки он скорчился, ожидая удара плетью по плечам. Харам, кстати, считал, что хозяин поступает еще слишком мягко со своевольным парнем. Будь хозяином он...
   - Да что ей будет с одного раза, - в сердцах воскликнул парень, перебивая его мысль.
   И Харам пошел еще дальше:
   - Я бы разрешил.
   - Ты?! - расхохотался охранник.
   - А что? - нарочито обиделся толстяк, - я продал на рынках столько людей, что твоему хозяину и не снилось.
   Он поднял голову. Парень, заглянув в его глаза, вдруг поверил - этот раб говорит истинную правду... Страшную правду. Охранник услышал очередной грозный оклик хозяина и отъехал с задумчивым выражением лица. Харам понял, что семена жадности вперемежку с похотливостью легли в благодатную почву. Теперь он повернулся к громадному напарнику. Тот безразлично шагал, делая один шаг там, где Харам вприпрыжку успевал два.
   - Скажи, шахриханец, как тебя зовут?
   - Мамуд, - коротко ответил тот.
   - За что ты попал сюда?
   Шахриханец поднял к глазам скованные цепью руки, так что прикованный к ней же толстяк тут же вздернул свои. Харам невольно сравнил их - громадные, больше похожие на лопаты ладони Мамуда, и его собственные пухлые ладошки, которые никак не хотелось пачкать грязной работой.
   - Я только хотел напугать ее, - забормотал шахриханец, - а остальных... пусть не лезет не в свое дело...
   Харам понял, что рядом с ним идет убийца, который был продан в рабство за совершенное злодеяние. Убийца, не раскаявшийся до сих пор, а может и не понявший, какую вину он несет перед небом. Харам уже не раз замечал, что физическая сила не всегда сопровождается остротой ума; сейчас перед ним был прекрасный образец этого.
   - Если я освобожу тебя? - продолжил он.
   Шахриханец оживился:
   - Освободишь?!
   - Да - и дам тебе вдоволь еды, лошадь, женщину...
   - Я стал бы тебе верным слугой, был бы с тобой до конца.
   - Какого конца? - не понял Харам.
   - Твоего или моего, - пожал широченными плечами Мамуд, разнообразив этим движением мерный звон позвякивающей в такт шагам цепи.
   Все тот же всадник снова оказался рядом с ними, только уже с другой стороны.
   - Значит, ты говоришь, что был бы не против?
   - Нет, - кивнул Харам, - я бы еще и увеличил жалование для охраны вдвое.
   - Вдвое?!
   - И еще долю в прибылях, - толстяк сейчас - в оковах - был непривычно щедрым; распоряжаться чужим имуществом было так приятно.
   - Ну-ну! - всадник воткнул каблуки сапог в бок лошади и помчался вперед, догоняя группу всадников.
   Охранники сейчас вели неспешную беседу. Ничего, казалось бы, не угрожало здесь ни жизни их нанимателя, ни его законному промыслу...
   В эту ночь Харам почти не спал. Он ворочался на соломе, стараясь не греметь цепью. Рядом громко храпел напарник, и толстяку не хотелось будить его. Не спала и парсиянка. Видимо недоброе предчувствие сжигало ее изнутри. Она, в отличие от гнусного толстяка, лежала неподвижно, сжимая в объятиях ребенка.
   Ранним утром дверь сарая, в котором на остатках соломы ночевали невольники, заскрипела. В светлом проеме двери выросла фигура охранника. В полутьме его лица не было видно; окровавленный нож в его руке заметил лишь Харам. Узники без всякого любопытства - с полным равнодушием смотрели, как высокий парень подошел к одной паре и нагнулся над ней, загремев ключами. Этот звон оживил невольников, но к ним охранник не подошел.
   Парень бросил на солому рядом с сидевшим уже Харамом нож, и остановился рядом с парсиянками. Он обернулся назад, на толстяка, и хриплым голосом громко прошептал, словно боялся кого-то разбудить:
   - Теперь ты их хозяин, если...
   - Если что? - тут же переспросил Харам.
   - Если ты выполнишь все свои обещания.
   Вместо ответа Харам пнул в бок Мамуда; тот, кстати, по-прежнему спал.
   - Вставай, выводи всех на улицу...
   Верзила даром что был не очень крепок умом - сейчас он сообразил быстро. Он поклонился новому хозяину и погнал невольников на улицы. Плетки у него пока не было, но Мамуду хватило босых ног. Подгоняемые пинками рабы скрылись за дверью - все, кроме пары парсиянок. Они были скованы цепью, и охранник протянул руку толстяку. Харам понял, что тот требует назад связку ключей и решительно помотал головой.
   - Зачем? - удивился он, - разве девчонка тебе помешает? А может, и ее...
   - И правда, - обрадовался парень.
   Парсиянка обняла девочку и что-то гневно выкрикнула на родном языке. Охранник ничего не понял - но даже если бы он знал язык грязных кочевников, что бы это изменило?   Между тем перепуганный ребенок переводил взгляды с лица матери на насильника, а с него - на круглое маленькое лицо Харама, который вдруг... подмигнул ей. В этом лице девочка в силу малого возраста не могла еще прочесть целого букета порочных наклонностей, но такой характерный знак она конечно же поняла.  Юная парсиянка проследила его взгляд, и увидела, как нога в маленьком истрепанном ботинке передвинула поближе нож.
   Харам еще раз подмигнул ребенку и хлопнул охранника по плечу:
   - Я пошел!
   Тот отмахнулся; все внимание было сейчас обращено  к жертве. Он буквально раздевал ее взглядом, а когда за толстяком захлопнулась дверь, начал делать это на самом деле. Внутри сарая раздался пронзительный крик, но новый хозяин даже не оглянулся...
   - Если не хочешь, можешь не продолжать, - рука Света погладила Замиру - так звали парсиянку - по голове. Но глаза девочки были сухими, а голос твердым.
   Стражник одним движением разорвал просторный наряд женщины, оставив ее почти обнаженной. Тут маленький кулачок девчушки несильно ткнулся ему в затылок, добавив хищной радости. Тот отмахнулся:
   - Подожди пока, дойдет и до тебя дело.
   Удар парня отправил девочку в недолгое забытье. А насильник продолжил свое грязное дело. Навалившись грудью на жертву, смутно белевшую на обрывках одежды, он оттопырил зад, шаря рукой по поясу, где как нарочно никак не развязывался узел. Наконец прочный шнур лопнул, не выдержав нервного рывка и штаны сползли на колени парсиянки. Они были плотно сжаты, и теперь ладони парня переместились на них. Однако парсиянка успела упереть их в живот насильника, и тот запыхтел от натуги и нетерпения.
   Парень в это мгновение забыл, что под ним бьется не одна из тех легкомысленных особ, чьи утехи можно купить за деньги.  Парсиянка, наполненная гневом и отчаянием, извернулась под тяжелым телом и протянула свои руки туда, где в ее плоть упиралось толстое и твердое. Ее не передернуло от отвращения. Нет, она словно нашарила путеводную нить, и по ней, быстро перебирая пальцами, добралась до нежных мешочков, сейчас наполненных кровью. В следующее мгновение пальцы, снабженные острыми ногтями, сомкнулись с силой, достойной взрослого мужчины. Сарай, и пространство вокруг него заполнил дикий рев парня, от которого очнулась девочка. Из под ногтей брызнула кровь, и охранник опять взревел. Но его товарищи были заняты важным делом - они потрошили вещи убитого хурасанца. А у двери стоял новый хозяин и поощрительно улыбался им - не отвлекайтесь.
   Между тем насильника покинули последние капли похоти. Теперь он хотел одного - освободиться от цепких пальцев парсиянки. Охранник попытался оторвать от своей плоти чужие руки, но лишь причинил себе еще большие страдания. И тогда огромные ладони обхватили голову несчастной женщины - одна затылок, а другая подбородок.  Девочка в этот момент села на соломе, натянув рукой цепь. Другая рука едва не отпряла от прелых соломенных остатков - это ее кольнул острием нож. В тот момент, когда оружие оказалось в руки девушки, охранник еще раз заорал, и крутанул голову парсиянки. Девочка тоже вскрикнула, услышав хруст костей, и навалилась сверху на насильника. Что были для него тонкие ручонки ребенка, едва удерживающие нож? Он бы отмахнулся от ее неумелого тычка, а потом...
   Потом острое лезвие ножа, направляемого неопытной рукой, скользнула по позвонку, и рассекла сонную артерию. На мгновение нож остановился, наткнувшись острием на толстый хрящ кадыка, а потом пронзил и его. На лицо мертвой парсиянки потоком хлынула кровь ее убийцы. Теперь вместо криков перерезанное горло исторгало лишь мерзкое бульканье. А девочка так и лежала на его широкой спине.
   Только тогда творилась дверь, и в сарай вошел Харам. Он отомкнул ключом замок, и поднял девочку на ноги. Уже у двери он еще раз оглянулся и удовлетворенно улыбнулся. Исходом этой баталии он был очень удовлетворен - предавший один раз, предаст и в другой. Конечно, жаль красавицу-парсиянку, но что поделаешь - судьба... А в сарай тут же заскочили бывшие товарищи бывшего охранника - здесь тоже было чем поживиться. Харам с девочкой подошли к распотрошенным сумам хурасанца. Хозяин нагнулся к бумажкам, которые нетерпеливые руки охранников разбросали вокруг. Его руки дрожали - ведь эти бумажки стоили целое состояние. Любой торговец знал - в путь нельзя брать много золота; только на дорожные расходы. А золото... золото можно обменять на такие вот бумажки, а потом произвести обратный размен в нужном месте.
    Мало кто знал о такой услуге; Харам знал и умел пользоваться. Он бережно отряхнул бумажные клочки и спрятал их на груди. Девочка стояла рядом, свесив до самой земли тяжелую цепь...
   Когда караван наконец тронулся в путь, его хозяин сидел на смирном коне; к стремени была прикована девочка. С тех пор Харам не отпускал от себя юную парсиянку. Его не прельщали несозревшие прелести Замиры. Нет, она стала отдушиной его для его черной души. Долгими вечерами он вполголоса рассказывал ей историю своей жизни - день за днем, подлость за подлостью. И это  должно было лечь тяжелым грузом на сердце парсиянки.  Но сердце ее закрылось для мира; закрылось, когда хрустнула шея матери. Ее вскоре тоже посадили на коня; ни разу парсиянки не коснулась плеть страшного Мамуда. Этот шахриханец, казалось мог заменить сразу всех надсмотрщиков - так сильно его боялись невольники. Тяготы их невольничьей жизни тоже не трогали девочку. Лишь однажды ее сердечко приоткрылось, когда в устах Харама прозвучали имена Света, Халиды и Нажудина.
   Караван в полном составе погрузился на большой торговый корабль, и благополучно прибыл на Черный континент. Всю дорогу толстяк рассказывал свои страшные сказки - так много грехов было у него. Когда парсиянка в первый раз попала на рынок Янгикургана, ее сердце опять встрепенулось Она была почти рада - пусть будут побои и тяжелая работа, пусть будет даже... Лишь бы не слышать больше голоса Харама. Но случилось невиданное. Хозяин, сторговавший было девочку высокому старику с маслеными глазами, заломил вдруг такую цену, что козлобородый покупатель лишь плюнул на землю (да простит его небо!) и ушел, возмущенно тряся бородой. А вечером была очередная отвратительная история с плохим концом.
   Так и повелось - каждый день вереница невольников тянулась на базар, а к вечеру часть из них возвращалась, и неизменно в числе возвращающихся была Замира. Потом невольников покупать перестали - корабли больше не отчаливали от причалов Янгикургана. Припасливый Харам успел обменять клочки бумаги на золото, а часть последнего - на продукты. Так что и сам он, и его невольница относительно легко пережили долгий непонятный сезон, когда беспрерывно дул ветер, и никак не хотели всходить всходы нового урожая. А потом пришла хорошая погода, и снова Замира целыми днями сидела в клетке, а вечером шла "домой". Пока не пришел Свет.
   - Теперь Харам будет меня искать, - прошептала девочка на ухо охотнику.
   Она не знала, что Харама больше нет. История его гнусной жизни закончилась рядом с полуоткрытой невольничьей клеткой.
   - Он больше никого не будет искать, - равнодушным к судьбе негодяя голосом сообщил охотник; единственное, о чем он сейчас жалел - это о молнии Дао, которую пришлось потратить на толстяка.
   Девочка словно и не обрадовалась. Напротив - она смертельно побледнела.
   - Теперь Мамуд совсем озвереет, - едва слышно прошептала она.
   Однако Свет расслышал ее слова.
   - Сколько человек там осталось? - спросил он, имея в виду невольников Харама.
   -Восемь.., теперь семь, - ответила уже громче Замира.
   - Придется взять их с собой, - добродушно проворчал охотник.
   - Куда - с собой?
   Свет на мгновение задумался, не зная, как понятней ответить девочке. Юная парсиянка пересекла полмира, но не имела ни малейшего понятия о странах и континентах. Наконец он нашел единственный правильный и понятный ответ:
   -   Домой!
   - Домой? - обрадовалась Замира, вспомнив почти забытое племя, и опять вопросительно глянула на Света.
   - Когда я в последний раз видел Нажудина, он был жив и здоров, - сказал чистую правду охотник; о судьбе племени он промолчал.
   Внезапно охотник положил руку на худенькое плечо девочки, и едва заметно сжал, призывая к молчанию. Внизу, под перекрытием, послышались голоса. Свет улыбнулся, когда властный голос спросил, перебивая остальных:
   - Не нашли дерзкого?
   Охотник понял, что речь идет о нем, и довольно огляделся, еще раз рассматривая свое убежище - просторное пыльное помещение, где ни один стражник не догадался бы его искать...
   Когда землян увели с рынка, многочисленным стражникам даже в голову не пришло, что кто-то может за ними следить. Серой тенью за ними, а точнее за Анютой, и Михаилом с Владимиром скользили Свет и Волк. Скоро внушительная толпа стражников распалась на две неравные половины, и Волк последовал за большей - туда, куда повели парней. Сам Свет с маленькой парсиянкой следил за процессией, которую возглавляла связанная Кондурова. Ей помощь была нужнее - так посчитал охотник. Отбить пленницу он не успел - очень скоро процессия скрылась за надежными воротами дворца местного властителя. Конечно, на нем не было никаких табличек, но кто бы осмелился построить себе в Янгикургане дворец выше и пышнее, чем мурганский владыка Гумирхан.
   Вход в резиденцию охранялся тщательно; совсем не так, как глухая задняя стена. Эту стену до самого верха покрывали густые вьющиеся растения, стволы которых не уступали в толщине бицепсу охотника. Так что вечно зеленые лианы легко выдержали вес двух человек, тем более, что Замира весила совсем немного. Уже на полпути к крыше здания Свет заметил, как за рекой  поднялся черный столб дыма. Он понял  - это стражники очнулись и подают сигнал бедствия, не имея возможности самостоятельно переправиться через широкую реку. В маленькое окошко, которое без всякого скрипа пропустило их с Замирой, Свет заметил, как от пристани отчалили три лодки, полные стражников. Они пересекли водную артерию, и почти сразу помчались назад - уже гораздо быстрее. Высадившийся отряд стражников помчался ко дворцу, поднимая за собой волны паники. Скоро весь Янгикурган бурлил, словно проснувшийся вулкан. Улицы заполнили вооруженные стражники, которые получили приказ стрелять в голубоглазого пришельца без предупреждения. Слишком хорошо знал Гумирхан возможности короны своего предка. На счастье жителей Янгикургана таких примечательных черт ни у кого не было...
   































Глава 12. Гарем мурганского владыки
   Наконец охотник решил, что за окошком стемнело достаточно, чтобы можно было незаметно проникнуть во дворец. Именно в этот момент кто-то и вошел в комнату под чердаком. Толстое перекрытие плохо пропускало звуки, и потому Свет строго посмотрел на девочку.
   - Ты ждешь меня здесь, - заявил охотник тоном, не допускающим возражений, - никуда не ходить!
   Замира кивнула; она и так безгранично доверяла своему спасителю, а приказ, подкрепленный толикой силы Батурхана, нарушить тем более не могла. Свет смягчил выражение лица, подмигнул девочке: "Я скоро вернусь", - и нырнул в окно. Нырнул так стремительно, что Замира негромко ахнула и подбежала к окошку.
   Далеко внизу сновали стражники с факелами в руках, но тела охотника - как в страхе ожидала увидеть парсиянка - на камнях не было.
   - Значит, - догадалась она, - он где-то внутри здания.
   Охотник тем временем осматривал просторный балкон, слабо освещенный светом из комнаты. Там продолжался заинтересовавший его разговор. Балкон был пуст; крышу над ним поддерживали могучими руками, вытянутыми вверх, каменные богатыри. Слабый свет играл их чудовищно напряженными мышцами, заставляя думать, что вот сейчас они легко спрыгнут вниз, на толстый ковер. Но нет - они равнодушно смотрели пустыми глазами вдаль, за реку; покидать постамент, которым служил широкий мраморный парапет, они не собирались.
   Внезапно свет из комнаты заслонила чья-то фигура. Послышался скрип открываемой двери. Охотник мгновенно стянул с себя просторную рубаху, аккуратно уложил ее на мрамор, и запрыгнул на нее - так что подошвы сапог почти совсем скрыли ткань. Его мышцы напряглись, принимая объем, который никак нельзя было ожидать, глядя на одетого охотника. Теперь только придирчивый взгляд мог отличить живую статую от каменных.
   На балкон вышли два человека. Они прошли к ограждавшему его бордюру и облокотились на теплый мрамор. Охотник застыл совсем рядом с ними.
   - Что-то долго ищут его, - недовольно проворчал один из них - более плотный и высокий.
   - Найдут, Повелитель, - второй человек - пониже и посуше фигурой - оторвал руки от камня и поклонился Гумирхану, владыке Янгикургана и окружающих его земель, - даже если он ухитрится прорваться в океан, его легко догонит "Белый орел".
   Рука говорившего протянулась к причалу, и скосивший вслед за ней глаза охотник увидел в полутьме выделявшуюся отточенностью форм белую яхту. Даже здесь, у причала, она словно парила над водой, обгоняя отсутствующие сейчас волны. Корабль вполне подтверждал свое гордое имя.
   - Да, - согласился Гумирхан, - ни один корабль не сравнится с моим "Орлом"!.. Так же, как никто не сравнится силой с Пахлаваном.
   В глубине комнаты заворочалась гора мышц, увенчанная маленькой головой. Это был любимый и самый надежный телохранитель владыки. Но Гумирхан не отреагировал, как обычно, на его шевеление улыбкой. Он вдруг заметил, что из под ног стоящей рядом каменной статуи что-то торчит. Больше того - вечерний ветерок слабо колышет штаны статуи! Руга мурганского владыки вцепилась было в эти штаны, но камень внезапно ожил, и спрыгнул на ковер, превращаясь в человека, которого искала вся стража Янгикургана.
   В следующее мгновение могучая сила зашвырнула его в открытую дверь. Следом влетел его советник. Последний вообще не успел ничего понять, как лишился чувств - молниеносно и безболезненно. А Гумирхан уставился на телохранителя - свою последнюю надежду. Миг, ради которого кормили и ублажали человека-гору, настал. Гигант заворчал теперь угрожающе. В голове микроцефала могла одновременно поместиться только одна мысль. Сейчас это была мысль о том, что его благодетелю угрожает опасность; следующая - опасность стоит перед ним - крепкий (только не по сравнению с ним!) голубоглазый парень. Третья, и самая главная мысль - эту опасность надо устранить. И он шагнул вперед, протянув к охотнику толстые руки.
   Свет мог в одно оказаться за спиной великана, и уложить его усыпляющим, или смертельным ударом; мог просто приказать ему удалиться. Но не смог отказать себе в удовольствии попробовать свои силы в честном бою - грудь в грудь. И он шагнул навстречу. Пахлаван обрадовано взревел, и обхватил охотника, словно любимого родственника, которого давно не видел. Свет это излияние чувств поддержал. Рядом в смятении застыл владыка. Он понимал, что вряд ли еще кто в Янгикургане мог выдержать такое объятие хоть несколько мгновений. Он впился взглядом в лицо Света. Оно пока не выказывало никакой тревоги; больше того - охотник вдруг подмигнул ему!
   Потрясенный Гумирхан перевел взгляд на Пахлавана. Крошечное лицо богатыря возвышалась над светлой прической пришельца, собранной в хвост. Оно было красным, потом багровым, наконец посинело. Рот гиганта жалобно раскрылся, не в силах вдохнуть ни капли живительного воздуха. Потому что руки Света, в начале не дотягивающиеся друг до друга едва ли на полметра, уже стиснулись к прочный замок, и продолжали сжиматься. Последние капли воздуха с сипеньем вырвались  и помятой груди Пахлавана, и он сделал единственное, что мог еще противопоставить охотнику - повис на его руках в надежде, что Свет не сможет удержать громадный вес. Стальные объятия немного разжались, давая мурганскому богатырю вдохнуть глоточек воздуха. На самом деле охотник просто поудобнее перехватил тушу - и вот она под изумленным взглядом Гумирхана взмыла в воздух, нелепо растопырив конечности.
   Свет аккуратно положил Пахлавана на ковер. Тот лишь успел жалобно посмотреть на хозяина и погрузился в сон - охотник негромко приказал ему спать; до утра. Сам же повернулся к Гумирхану.
   - Где она? - добавил повелительного акцента в вопрос Свет.
   И владыка не посмел промолчать. Корона Батурхана имела власть и над его потомком. Гумирхан протянул руку сначала в угол - там были кучей свалены вещи из мешков землян. Их имущество было перемешано так, что даже хозяева не смогли бы сразу разобрать его. Охотник кивнул; он показал, что его поняли правильно. Теперь рука владыки показывала  на пол. Ответ владыки был бесстрастным, хотя в его глазах полыхало пламя ярости.
   - Она этажом ниже, в женских покоях.
   - А остальные?
   - В яме, -  Гумирхан махнул в сторону балкона, показывая, что Суриков с Мыльниковым находятся за пределами дворца.
   Охотнику этого хватило; он знал, что где-то там, за высокой стеной, его ждет надежный четвероногий проводник.
   - Беспокойство, что ты нам причинил, - важно заявил Свет, играя сейчас лицо, по крайней мере не меньшее по значимости, чем мурганский владыка, - я тебе прощаю. Взамен забираю "Белого орла".
   Гумирхан, скрипнув зубами, покорно склонился. Корона, заставляя его подчиниться, не подавляла истинных чувств. А в груди владыки полыхал уже настоящий вулкан. Охотник понял это, заглянув в глаза потомка Батурхана. Потому он и велел, не оставляя владыки никаких шансов на реванш:
   - Не смей посылать стражников за нами!
   И Гумирхан склонился еще ниже. Два неуловимых движения руки Света потушили на время пламя в глазах мурганца, одновременно отправляя его в долгое забытье. Властитель лег рядом с советником и Пахлаваном, который, как и полагается настоящему телохранителю, пал сонной жертвой раньше своего владыки.
   Последний едва успел закрыть глаза, а Свет уже был в углу - он запихивал в мешки добро космолетчиков. Только гитара не поместилась в мешке. Свет осторожно закинул ее за плечо, заставив едва слышно застонать струной. Так инструмент носил Суриков...
   Замира настроилась на долгое ожидание. Поэтому она вздрогнула, когда окошко неслышно отворилось, и в него полезла тень, украшенная длинным рогом. Парсиянка открыла рот, чтобы в ужасе закричать, но раньше раздался голос охотник:
   - Держи...
   Перед девочкой поочередно легли три мешка; из одного рука Света достала кусок мягкой лепешки и огромное яблоко. Рядом прислонилась гитара, на которую Свет погрозил строго пальчиком. Замира поняла, что запрет относится к ней. Впрочем, несмотря на юный возраст, она имела достаточно опыта, чтобы понимать - шуметь нельзя! Поэтому она послушно кивнула, и впилась острыми зубками в яблоко. А Свет опять исчез в окне.
    На третьем этаже дворца он попал в длинный коридор, который заканчивался железной решеткой. Она была заперта на огромный замок, который висел внутри огороженного пространства. Этого железного стража владыке показалось мало! Там еще негромко переговаривались два вооруженных стражника. Нет - стражницы! Стражницы, размерами мало уступающие Пахлавану. Свет задумался.
   Велеть им подойти к замку и отворить его? Подойдут, конечно, но сколько шума поднимется. Нужно подманить их к решетке и отвлечь внимание, а там... Как? Или чем?   Свет нащупал в кармане кошель с мелочью. Монетка очень негромко зазвенела, подкатываясь к решетке. Сам охотник никогда бы не поддался на такую примитивную провокацию. А одуревшие от долгой смены стражницы только встрепенулись и уставились на грошик. Охотник, бросил еще несколько монеток, которые весело обогнали первую. И стражницы не выдержали - бросились к решетке; одновременно к ней кинулся Свет. "Кто имеет медный щит, тот имеет медный лоб!", - вспомнил он что-то из земного, сводя с силой два шлема. Внутри доспехов что-то глухо бултыхнулось.
   - Явно не мозги, - подумал Свет, снимая с пояса одной из них связку ключей, - этим девушкам мозги заменили мускулы.
   Ключ практически беззвучно отворил замок; дверь негромко скрипнула, и через несколько мгновений ничего не напоминало о недавней сцене. Лишь одна монетка закатилась так далеко, что охотник махнул на нее. А охранницы "присели" за поворотом другого коридора, где их никто не мог увидеть. Разве что обитательницы комнат, которые скрывались за длинной вереницей дверей.
   Свет отворил ключом первую и шагнул в комнату, освещенной лампадой. Огонек испуганно дернулся, но охотник успел оценить и богатое убранство, и накрытый словно для пира столик, и красоту девушки, которая шагнула к нему с завлекающей улыбкой. Охотник в замешательстве застыл, и тут же оказался в плену нежных рук и облака ароматов, которыми привыкли благоухать восточные женщины. Особенно те, кто не знают, как пахнут соленый пот и навоз домашней скотины. Эта явно не знала. Зато прекрасно знала, чем увлечь мужчину. Свет вдруг ощутил, что сжимает в руках совершенно обнаженную девушку. И страсть ее не была наигранной. Охотник не знал, что Гумирхан редко кого из жен удостаивает своим вниманием дважды. Пресыщенный владыка держал красоток взаперти, не давая выхода неутоленной страсти юных женщин. И сейчас одна из них мягко, но непреклонно увлекла охотника на широкое ложе.
   Свет послушно опустился рядом; его рука опустилась красавице на затылок, чтобы притянуть его к себе и впиться страстным поцелуем в сочные губы, которые заранее издали сладострастный стон. Но эта рука словно жила отдельно от него; без всякой команды хозяина она нажала на нужную точку, и стон плавно перешел в сопение спящего крепким сном человека. Свет с сожалением поднялся, вздохнул, заставив почти погаснуть лампаду, и вышел в коридор. Во второй комнате его встретили так же, однако он не позволил руке своевольничать - отправил женщину в долгий сон вполне осознанно.
   Третья дверь открылась так же беззвучно. Однако Свет не сразу разглядел, что творится внутри. Потому что проход здесь загородила фигура настолько мощная, что охотник невольно подумал - не Пахлаван ли пришел сюда, чтобы продолжить поединок? Однако голова у незнакомца, вернее у незнакомки, была нормальных размеров. И покрыта была женским платком. Свет успел удивиться - откуда в Янгикургане столько женщин выдающихся размеров? А потом женщина неторопливо повернулась, и на Света с удивлением и возмущением уставилась мужеподобная тетка с заметными усиками под носом...
   Анна Кондурова не особенно тревожилась, пока шла со связанными руками рядом с товарищами. Ведь она прекрасно видела, что Свет успешно преодолел кольцо оцепления и скрылся в переулке. Сейчас же она с гадливостью вспоминала, как ее "обыскивал" командир стражников. Впрочем, скоро явился другой, рангом повыше. Если судить по богатству костюма и тому рвению, с каким забегали стражники, включая их командира. Анна тут же оставили в покое, хотя рук не развязали.
   Потом пленников разделили, и она осталась одна - не считая стражников, конечно. Скоро она в оцеплении охраны оказалась во дворце местного владыки. Здесь Анюта могла вдоволь поразмышлять, прежде чем ее ввели в зал. Кто бы что не думал о Гумирхане, он был настоящим правителем. Сначала он решил неотложные дела, отдал все необходимые на сегодня распоряжения, и только потом приказал привести пленницу. Анна вошла, гордо подняв подбородок. А Гумирхан даже не глянул на нее в первые мгновения. Он стоял в углу у вещей, разбросанных у его ног, и с закрытыми глазами щипал струны гитары. Стражники онемели... ну и Анюта не торопила события. Ведь чем больше она протянет времени, тем вернее придет на помощь Свет, пока...
   Это "пока" кажется начиналось. Гумирхан осторожно прислонил гитару к стене и пошел к Кондуровой. Он обошел вокруг нее несколько раз, словно оценивая диковинный товар. А Анюта, ощущая себя полной дурой, так и стояла, задрав подбородок к потолку. Ладно хоть не разревелась.
   Владыка одобрительно хмыкнул, и бросил стражникам единственное слово. Один из них тут же подскочил и поднял кинжал. Анна похолодела - сейчас она предстанет обнаженной перед десятком мужиков! Про эмансипацию она как-то забыла. Но острое лезвие полоснуло только по веревке. Кондурова принялась растирать затекшие запястья, и вдруг двери резко распахнулись, словно какой-то великан пнул по створкам. Она радостно повернулась, ожидая увидеть молодого охотника, но...
    Увы - это был гонец. По некоторым знакомым словам Анюта поняла, что он принес весть из за реки.
   - Корона Батурхана.., - прошептала она вслед за трясущимся гонцом, и владыка опять что-то выкрикнул.
   Двое стражников тут же вцепились ей в руки, и потащили прочь из зала. Они волокли ее вниз по лестнице, потом по длинному коридору. Были еще лестницы, какие-то решетчатые двери с огромными замками. И еще - огромные же женщины с оружием, которые потащили ее дальше. И вот она стоит в полутемной комнате, а рядом усатый цербер в юбке.
   - Нет, - решила она, - церберу до этой тетки расти и расти.
   Усатая великанша повертела несчастную Анюту в руках, одобрительно - совсем по-мужицки - крякнула, и оставила девушку в покое. Одну - с широким ложем, застланным шелками, и маленьким столиком, уставленным яствами. На ложе лежало что-то настолько воздушное и прекрасное, что девушке невольно захотелось примерить одеяние. Но вместо этого железная воля заставила ее подсесть к столику и примериться к спелым фруктом. За дверью одобрительно засопели - очевидно там был тайный глазок. Девушка отсалютовала персиком двери, и продолжила трапезу.
   Прозрачные одеяния были сдвинуты в сторону, а Анна легла на мягкое ложа в том, в чем ее поймали стражники- в мужском костюме. Совсем незаметно подкрался сон, и старая Ханыма с изумлением покачала головой, разглядывая в потайное отверстие новую наложницу Гумирхана - нервы у этой девицы были железными.
   Впрочем, сон был очень недолгим. Ханыма проверила, как ведут себя многочисленные жены владыки; погрозила плеткой тем, кто не так почтительно поклонился и снова вошла в комнату. Анна тут же проснулась, но даже вскочить не успела. Ее снова завертели опытные сильные руки - так мать, или бабушка одевают малышку-непоседу. Даже в такой ситуации Анюта успевала иногда оглядываться на огромное зеркало, и поражаться, как меняется ее облик. В прежней жизни - на Земле - она бы не отказалась появиться так на вечеринке, поразить друзей. А здесь в груди зарождался какой-то холодный ком - время шло, а Свет не появлялся...
   Наконец девушку отпустили. Ханыма отступила к двери и с удовольствием осмотрело творение собственных рук.
   - Гурия! - воскликнула она, - небесная гурия!
   - Ну так она с небес и прилетела, - донесся от двери знакомый голос, и Ханыма стремительно для своих габаритов повернулась.
   Свет засмеялся в предвкушении, когда усатая тетка протянула к нему руки. Он шагнул вперед, и поднял свои. Ханыма, как и всякая женщина, боялась щекотки. Поэтому она завизжала, когда пальцы охотника пробежались по ее подмышками. Сам охотник едва тоже не заорал - от отвращения. Потому что у тетки там все настолько пропиталось липким потом, что он с облечением вздохнул, увидев в углу таз и кувшин с полотенцем. Следующее движение Света было судорожным, но точным. Двойной удар под подбородок - в сонные точки - и женщина грохнулась на ковер, который не помешал комнате содрогнуться.
   А Анюта вдруг засмущалась, обняла голые плечи руками. Свет смутился не меньше - он сейчас вспомнил тех, кого оставил в соседних комнатах. Охотник поспешно вышел в коридор, кивнув Анне. Та его поняла верно - переодевайся. Охотник, уже не сознавая, открыл следующую дверь, и едва успел увернуться от очередной пары прелестных рук. Вместо себя он сунул в ладони связку ключей, оставив себе только самый длинный, от наружного замка.
   Пропустив в решетчатую дверь Кондурову, он закрыл замок, и резким движением сломал внутри него ключ - попробуйте откройте!. Он покосился на маленький узелок в руки девушки; понял, что в нем то самое одеяние для небесных гурий, но улыбаться не стал - пока. Зато повернулся в последний раз, и увидел, как из за поворота выглядывает та самая красавица, которой он оставил ключи. Свет примерно представлял, что сейчас будет происходить в гареме.
   Девушка освободит товарок; они вместе обнаружат жестокосердную надзирательницу, а потом и ее плеть...
   Волшебный сон был настолько крепким, что  усатая женщина не ощутила ни одного удара, что обрушился на ее спину. Платье из плотной ткани изодралось в клочья, а кожа Ханымы покрылась многочисленными кровоточащими ранами. И это было малой толикой тех страданий, который вынесли сами девушки от ее рук. Увы и ах - придушить свою мучительницу они не решились.
   Боль от ударов обрушилась на женщину разом - через два часа, как только она проснулась. Ханыма громко заревела, разбудив гарем , а затем и весь дворец...
   ... Свет с Анной присоединились к Замире на чердаке дворца. Охотник - при помощи могучих мышц, а девушка, вцепившись обеими руками в его спину. Они, конечно, не ждали пробуждения дворца. Свет отложил процедуру знакомства на более удобный момент. Он выглянул в окошко и поднес к губам ладони. Тишину мурганской ночи прорезал неуместный здесь крик лесного филина. Снизу донеслось довольное ворчание Волка. Свет кивнул и опять протиснулся в узкое окно. Теперь его спина несло двойную ношу. Впрочем, вес Анны и Замиры с мешками никак нельзя было сравнить с камнями, которые заставлял его целыми днями таскать мастер Ли. Потому он оказался внизу так же быстро и уверенно, как если бы спускался без ноши.
   Анюта радостно, хоть и беззвучно приветствовала пса. Замира тоже бесстрашна шагнула к нему, едва обхватив ручонками шею. Волк терпеливо дождался, когда маленькие ручки отпустят его, и ринулся вперед, даже не оглядываясь на хозяина. На улицах несли службу редкие патрули. Они до их пор мечтали подстрелить голубоглазого незнакомства и получить неслыханную награду. На свое счастье они не встретили охотника. Единственный стражник, встретивший их, засмотрелся на светлые косы Анюты, и упал под безжалостным кулаком Света с блаженной улыбкой на губах. Суматоха, что поднялась во дворце, и выплеснулась на улицы Янгикургана, не разбудила его. Только жаркие солнечные лучи и чьи-то руки в собственном кармане заставили его открыть глаза. Стражник побежал в казарму, пообещав себе, что навсегда забудет сегодняшнюю ночь...
 
   Сериков резко остановился, когда часть стражников повернула в сторону, уводя Анну. Мыльников по сторонам не смотрел, он шел, повесив голову, и потому оторвался от командира на несколько шагов. Стражники возмущенно загалдели, и один из них - явно раздраженный непредвиденной задержкой - развернул копье тупым концом вперед и ткнул командира "Белки" в спину. Суриков едва удержался на ногах. В груди землянина что-то грозно заворочалось. Неизвестно что  - этот удар, или вид любимой девушки, уходящей в неизвестность - рассердили его больше? Он развернулся не совсем классически (мешали связанные за спиной руки), и нанес удар кованным каблуком сапога прямо в лоб обидчику. Тот, издав неразборчивый хрюкающий звук, свалился к ногам Михаила. Суриков замер, первым поняв, что после такого удара у человека нет никаких шансов. Поэтому он даже не заметил, как на его затылок обрушилась дубинка.
   Мыльников тут же подскочил к товарищу. А командир стражников решал сейчас нелегкую задачу. Он уже понял, что его воин мертв; еще он помнил приказ - не трогать пленников даже пальцем.
    Пожилой стражник присел перед упавшим. Он покачал сокрушенно головой и вполне спокойно сообщил: "Мертв!". И командир решил не рисковать. О том, что Мыльников никогда не занимался рукопашным боем он не знал, и развязывать руки ему не стал. Приказал нести потерявшего сознание землянина двум стражникам. Еще двое унесли куда-то труп.
   Стражники не стали церемониться с Михаилом - потащили его волоком, так что на пыльной дороге четко отпечатались две глубокие борозды. По ним позже и несся Волк, увлекая за собой помощь.
   По иронии судьбы владелец сапог, и остального наряда Сурикова оказался одним из тех, кто тащил его по пустынным улицам города. Тащил и ругался - потому что реквизировать обратно одежду командир не разрешил, а деньги, что хранились в тощем кошеле, забрал Свет. Когда конвойная команда прибыла наконец к месту назначения, стражник просто разжал руки, и Михаил мешком упал на землю, едва не угодив лбом в толстую железяку. Последняя была частью решетки, которая накрывала глубокую темную яму.
   Мыльников ожидал, что их приведут в каменный каземат, откуда выбраться будет совсем непросто. Поэтому он обрадовался, увидев столь примитивное узилище. Однако радость была не долгой - Володя  нагнулся над открывшейся решетчатой же дверцей, и едва не выблевал вниз весь обед.
   - Хорошо - лестницу пока не принесли, - подумал он, оглядываясь, - хоть еще пару минут подышу свежим воздухом.
   Но лестницы не понадобилось - тюремщики знали другой, более быстрый способ спуска. Огромный сапог поднялся, и несильно пнул носком Мыльникова пониже спины. Он как раз стоял в позе прыгуна с трамплина - пот и "нырнул" вниз, успев однако сгруппироваться в воздухе. Потому упал он не на голову, а на бок. А потом шустро перекатился на грудь, подставляя спину летящему вниз командиру. Михаил до сих пор не пришел в сознание, и даже такая помощь была ему нужна. А сверху уже ползла тяжелая металлическая лестница - тюремщику все таки пришлось спуститься вниз.
   Оттолкнув в сторону тело друга, Мыльников тоже откатился от тяжелой подошвы громоздкого сооружения. По нему, пыхтя и ругаясь, спустился грузный тюремщик. Володя первым попал в его руки. Зазвенели ключи, и на ногах узника, тут же лишенных обуви, непривычной тяжестью повисли кандалы. Такой же операции подвергся и Суриков. Владимир повернулся к влажной липкой стене, до которой не хотелось дотрагиваться. Вид стального костыля, вбитого в стену, его толщина ошеломила бортинженера. Короткая цепь тянулась от кандалов к штырю толщиной в руку взрослого мужчины. Он так и смотрел в оцепенении на этот несокрушимый кусок железа, пока наверху  не послышалось грозное рычание и жалобный вскрик стражника. Это рычание показалось Владимиру прекрасной райской музыкой - ведь она означала, что рано или поздно помощь придет.
   Наверху послышался удаляющийся топот сапог, к которому внимательно прислушивался и Володя, и тюремщик. Потому последний наверное и промахнулся, полоснув лезвием ножа по запястью вместо веревки. Михаил разразился проклятьями, а охранник лишь весело расхохотался и, освободив все таки руки Мыльникова, направился к лестнице. По пути он разрезал веревку и на руках Сурикова, прикованного к стене еще раньше. Он продолжал смеяться, поднимаясь по прогибающейся под его гигантским весом лестнице. Знал бы он, какими эпитетами сейчас награждают его на русском языке, вспоминая длинную вереницу предков, заканчивая родной матерью!
   А Володя, зажав ладонью кровоточащее запястье, внезапно замолчал. Он увидел, какими веселыми глазами смотрит на него Суриков.
   - Ну ты даешь, - воскликнул командир "Белки", - оказывается не только я увлекался фольклором прежних веков.
   - Да вот, - нехотя сознался Владимир, - попалась мне как то любопытная книжица из твоего любимого двадцатого века. Так там и не какое было написано...
   - Знаю, - теперь расхохотался Суриков, - видел такую, и даже прочел немного. Всю, правда, осилить не смог. А ты наверное наизусть заучивал?
   Тут он замолчал, и начал с любопытством оглядываться. Его лицо при этом скорчилось в уморительную гримасу страдальца от нестерпимой вони. Володя догадался - он сам тоже недавно так корчил физиономию.
   - А теперь ничего, - подумал он вдруг в изумлении, - принюхался.
   Он рассказал товарищу о последних событиях, о "привете" от Волка. Даже подергал за короткую цепь. Мыльников с удивлением отметил, что они с командиром говорят на дуганском языке.
   - Это все Свет, - озвучил догадку подумавший о том же Михаил, - он велел нам практиковаться в местном языке, и как-то не хочется ему перечить...
   - Поперечишь тут, - проворчал бортинженер, - с его короной.
   Тут его мысли плавно перетекли в другую плоскость и он, словно не обедал недавно на рынке, спросил:
   - Интересно, во сколько здесь кормят?
    Куча тряпья, на которую Володя раньше только мельком посмотрел, вдруг зашевелилась, и оказалась человеком, заросшим на голове до самых глаз, которые блеснули в свете вечернего солнца, чьи прямые лучи никогда не достигали дна узилища. С этим движением Мыльникова обдало облаком нестерпимой вони, и он пожалел, что вспомнил об обеде. Не позволив желудку выплеснуть содержимое наружу, он жадно вслушался в слова соседа, который тоже знал дуганский язык:
   - Ни слова о еде, воскликнул тот, - иначе я съем собственную руку.
   Владимир на всякий случай отодвинулся подальше, хотя прекрасно видел, что короткие цепи не дадут пленникам дотянуться друг до друга.
   - Я уже начал забывать даже названия вкусных вещей, - продолжил взволнованно узник, - черствая лепешка, да полкувшина тухлой воды - единственное, что мне приносят в последнее время.
   - Да, - протянул Суриков, - на таких харчах мы долго не протянем.
   - А вам их никто и не даст, - с непонятной поначалу гордостью воскликнул, протягивая на каменном полу ноги, незнакомец, - я единственный, кому положен паек от казны Гумирхана.
   - А остальные? - пораженно воскликнул Мыльников; он видел, что большая площадь была вся заполнена такими же решетками.
   - Остальных, - пожал плечами вонючий оборванец, - кормят родственники... у кого они здесь есть.
   Мыльников с Суриковым конечно могли задать вопрос: "А если их нет?", - но ответ предполагался очевидный, и они промолчали. Тогда незнакомец продолжил:
   - Судьба несчастных узников не волнует владыку Янгикургана.  Но он боится, что я умру, так и не поклонившись ему.
   - Вот как? - поощрил его на дальнейший рассказ Суриков.
   - Да, - повернулся теперь к нему узник, - боится. Дело в том, что я попал сюда в первый же день, как сошел с корабля.
   - Как и мы, - улыбнулся про себя Михаил.
   - И сразу же пошел на знаменитый янгикурганский базар, - теперь ухмыльнулся и Владимир; а узник продолжил, - на мою беду в тот день по рынку проезжал Гумирхан. Все рухнули на землю, приветствуя своего владыку...
   - А ты? - не удержался Володя.
   - Франский барон может преклонить голову только перед небом и Великим герцогом, - гордо задрал кверху подбородок узник, - я, правда, не успел получить баронский титул, но длинная вереница моих предков... В общем, меня бросили в эту темницу, и выпускают отсюда раз в месяц. Ведут в замок, где Гумирхан пирует в моем присутствии, и ждет, когда я преклоню перед ним колени!
   - А ты?
   - А я это не сделал двенадцать лет, и не сделаю до самой смерти!
   - Сколько?! - в один голос воскликнули пораженные земляне.
   - Двенадцать лет, - грустно подтвердил франский дворянин, - наверное мой корабль, который остался у пристани, давно сгнил, не дождавшись хозяина.
   - Или его угнали, - подсказал Мыльников.
   - Нет! - отрезал узник, - слову мурганского владыки можно верить. Если он сказал, что как только я покорюсь - сразу же получу и свободу, и все свои вещи, значит так и будет. Но я не покорюсь никогда!
   - Двенадцать лет! - смог все таки протолкнуть слова в пересохшее горло Михаил, - да за это время отсюда сто раз можно было убежать!
   - Из этих зинданов еще никто не убегал, - в словах франа была непонятная землянам гордость, - узников или освобождают за выкуп, или вытаскивают отсюда мертвыми - крючьями за ребро. Так что прикидываться мертвыми не советую - очень уж непривлекательная это  картина, смотреть, как человек издыхает, корчась на крюке. Впрочем... есть еще один выход - мурганская рулетка.
   - Ну-ка, ну-ка, - даже подвинулся к нему Суриков, - о русской рулетке слышал, а что такое мурганская?
   - Слушайте! - поднес к потрескавшимся губам грязный палец франский дворянин.
   Снаружи доносились редкие голоса родственников, которым в светлое время суток позволялось бродить меж ям и подкармливать несчастных узников. Тени наверху сгустились - значит, их скоро погонят отсюда. Наружный шум не мешал ощущать гул внутренний, подземный. Только теперь земляне ощутили, что и пол, и каменные стены узилища заметно дрожат.
   - Водопад! - первым догадался бортинженер.
   - Дым, который гремит, - поддержал его командир.
   - Да, - кивнул старожил ямы, - выбравшего третий путь сажают в бочку, закрывают ее крышкой и сбрасывают в реку - выше водопада. Говорят, каждый такой случай - праздник для города. Почти все  жители Янгикургана собираются в этот день у водопада.
   - И кто-нибудь выиграл в эту рулетку? - поинтересовался Мыльников.
   - Нет! - покачал головой фран, - мне об этом не известно.
   А Суриков пробормотал что-то непонятное, на взгляд узника:
  - Начитались Пушкина... Один "Медного всадника" декламирует, другие - спектакль под названием "Князь Гвидон сигает в бочке с водопада" устраивают...
   Узники надолго замолчали. Наверху тем временем стало совсем темно. Лишь изредка мелькали отблески факелов, когда стража походила слишком близко к их яме. Наконец один из стражников остановился у  клетки. Снизу была видна только его темная борода, да посверкивающие в свете огня глаза.
   - Оставь огоньку, - крикнул по дугански Владимир, не надеясь на результат.
   Но сверху хохотнув ответили:
   - Держи!
   Факел упал сквозь широкую ячею решетки на дно ямы, осветив ближайший угол. Владимир в отчаянии потянулся к нему рукой, но тут же с проклятиями отпрянул. Потому что сверху раздался издевательский смех и факел зашипел, заливаемый тугой струей, которая  добавило свежий "аромат" в темницу. Землянин вжался в холодную стену когда струя поползла в его угол, разбрызгивая во все стороны капли. В яме опять стало темно, поэтому никто не увидел, что, вернее кто стал причиной внезапно наступившей тишины. Веселый голос тюремщика умолк, а сам он через пару мгновений с размаху упал на решетку, заставив узников еще теснее вжаться в свои углы. Но массивные прутья выдержали - на этот раз.  Неведомая сила (Михаил и Владимир конечно же предположили, что это за сила) дернула за угол решетки так, что охранник безжизненной куклой свалился вниз. Он угодил бородатым лицом  в лужу, которую он сотворил только что.
   - Где тонко, там и рвется, - услышали узники голос охотника, а скоро и сам он предстал перед товарищами.
  Его тень выросла вдруг в темнице, напугав  узников своими размерами. Оптический обман длился недолго. Свет сунул факел в руку Владимира и вытянул из за спины меч. Мыльников даже не успел испугаться. Над головой простонало лезвие, и он остался в кандалах, но без короткой цепи. Охотник на мгновение задумался, потом кивнул головой: "Пока сойдет и так!", - и перешел к Михаилу.
   В третьем углу зашевелился незнакомец. Оказывается, Свет подумал и о нем.
   - Ты с нами? - повернулся он в этот угол.
   Фран вскочил, зазвенев цепью и ответил - тоже на мурганском:
   - С вами!
   Свет замер; чем-то знакомым повеяло от этого голоса. Знакомым и очень близким. Но время бежало, и охотник снова поднял меч...Три пленника стояли посреди ямы и смотрели наверх, ожидая, скорее всего, что еще кто-нибудь сверху подаст лестницу.
   - Чего ждете? - усмехнулся Свет; в трепетавшем огне факела эта усмешка выглядела зловещей.
   Владимир даже попытался вернуться в свой угол, но на него уже требовательно уставились глаза Света. А его руки были сложены так, что Мыльников сразу понял, и, вздохнув, покорно сунул в эту ладонь правую ступню. Ему даже не пришлось напрягать ногу; миг - и он уже балансирует на краю ямы, пытаясь не упасть. Ведь чуть ли не на грудь ему попытался прыгнуть Волк. Володя поспешно отступил от края ямы, освобождая место для Михаила, а затем и для нового товарища, который, однако едва не спрыгнул вниз сам - его тоже встретил пес. Хорошо, Свет успел выбраться, и поддержать незнакомца. Охотник еще раз пристально вгляделся в это бородатое лицо, уверился, что в полутьме его никак не опознает, и решил себе немного подсветить. Тем более насущность в освещении была - ходить, а вернее бежать с кандалами на ногах удовольствие не самое большое.
   На ладони охотника вырос маленький шарик ослепительно белого света. Он рос, пока охотник не подбросил его кверху. Подбросил совершенно спокойно, не опасаясь дальней стражи - ведь этот волшебный свет достигал только границ, установленных его создателем. Свет еще раз усмехнулся - только что он нарушил один из фундаментальных законов физики, которые почерпнул из компа.
   А незнакомец еще раз попытался прыгнуть вниз. Не потому, что вокруг валялись недвижные тела ближней стражи, а потому что к нему опять подобрался пес.
   - Это Волк, - представил его охотник, - ты ему понравился. Смотри - как улыбается.
   Пес действительно  широко открыл пасть, и оборванец в вонючих лохмотьях содрогнулся: "Если он так улыбается, то...".
 Его глаза тут же округлились еще сильнее - за огромным псом стояла белокурая девушка неземной красоты в невесомых одеждах, почти не скрывавших ее прелестей.
  - Это Анюта, Анна Кондурова, - представил Свет теперь девушку, и рядом с ней тут же оказался Суриков.
   - А это, - рука охотника опустилась на черноволосую голову ребенка, - Замира. Она идет с нами.
   - Куда? - уставился на него оборванец.
   - Домой, - звонко выкрикнула юная парсиянка, и рядом тут же оказался довольно рыкнувший Волк; Замира вцепилась в густую шерсть на холке пса, и повторила - уже спокойно, - мы пойдем домой...
   Наступившую тишину нарушил недовольный голос Михаила:
   - Ты что, из гарема сбежала?
   Кондурова обменялась взглядом с охотником, и звонко захохотала:
   - А откуда еще?!
   Суриков насупился, но затем... тоже рассмеялся.
   - Я действительно побывала в гареме, - успокоилась девушка, - только у Гумирхана до меня руки не дошли, - Свет все желание поотбивал.
   - Точно, - кивнул охотник, - ему и сейчас не до нас - спит владыка всех мурган, и вряд ли кто посмеет его разбудить до утра.
   - И все таки я бы поспешил убраться отсюда, - всполошился Мыльников, - куда-нибудь на корабль, который сразу отчалит от берега.
   - Кажется я знаю один такой, - загадочно улыбнулся охотник.
   Девочка тут же обратила к нему взгляд встревоженных глаз, и Свет поспешил добавить, опуская руку на ее хрупкое плечо:
   - Только сначала нам нужно завершить одно дело...































Глава 13. "Белый орел"
   Семь пар голодных глаз жадно проводили последний кусок мяса, исчезнувший в огромном рту Мамуда. Оставалась еще кость, и великан повертел ее оценивающе перед своим носом. Очевидно, микроскопические кусочки мяса не ней не заслужили его внимания, но он не спешил бросать ее рабам. Впереди была долгая ночь - его ночь. Такого не было никогда - ни разу хозяин со своей живой игрушкой не оставался на ночь вне этого жилища. Звериным чувством шахриханец почуял, что Харам больше никогда не вернется. Но огромный прислужник если сейчас  о чем и жалел, то только о том, что вместе с хозяином исчезла маленькая парсиянка. У здоровяка зачесались ладони - он явственно ощутил, как в них грустит нежное горло девочки. Эта мечта останется не сбывшейся, понял шахриханец. Еще он понял, что кто-то придет утром, и предъявит право на рабов, на иное имущество Харама, а может быть  и на Мамуда. Потому что бесхозного имущества не бывает. Всему есть хозяин.
   Мамуд не собирался оставаться здесь до утра. Все самое ценное уже было сложено в маленькую сумку. А рабы... Шахриханец ощерился и глянул на дальнюю стену бывшей конюшни. Еще недавно помещение было полно невольниками, а теперь здесь оставалось только семь рабов - и все они висели на столбах.
   - Новый хозяин, - подумал шахриханец со злобной радостью, - если и получит невольников, то изрядно попорченных.
   Он еще раз глянул на рабов. Лишь один не прятал сейчас трусливо взгляда. Этот человек, в отличие от остальных, доставал ногами до пола конюшни - потому что не уступал Мамуду ни ростом, ни шириной плеч. Только живот его не выпирал вперед так сильно, как у надсмотрщика. Это и понятно - кто будет кормить вволю раба? Женщин среди невольников не было - белокожих красавиц раскупили на базаре в первые же дни.
   Мамуд наконец перестал рассматривать кость, и швырнул ее в невольника, вызвав у несчастного короткий мучительный стон. Долго кричать раб остерегся, знал, что может стать первой жертвой безумного шахриханца. А тот опять вспомнил о девчонке, представил ее висящей здесь же на цепи. Вот она бы и ощутила на своей спине плеть самой первой. А так... Семь пар глаз следили за каждым движением надсмотрщика, но лишь в одной он опять не заметил страха. К этому человеку Мамуд и шагнул. Он хищно ощерился, и достал из кармана большой платок. Пальцы не должны были скользить по рукояти хлыста. Наконец шахриханец решил, что платок уже не нужен, и достал из за пояса свернутый бич. Гибкая кожа развернулась на полу; ее кончик, в которую был вшит железный вкладыш, мелко подрагивал, повинуясь практически незаметному движению кисти.
   Вот Мамуд без замаха дернул рукой, и хлыст  свистнул в воздухе, заставив здоровяка на цепях застыть, а остальных невольников вздрогнуть. Резко запахло мочой - кто-то из рабов невольно опростался. Это словно добавило хищной радости Мамуду, и он теперь размахнулся по настоящему. Тонкий конец бича почти обвил обнаженный торс вместе со столбом, защищавшим сейчас спину раба. Крупное тело жертвы вздрогнуло, и сквозь стиснутые зубы задохнувшиеся от боли легкие вытолкнули мучительный стон. Больше невольник не проронил ни звука. Мамуд ощерился и снова послал в замахе стальной наконечник далеко назад.
   Шесть пар глаз метнулись туда, где должен был закончить свой путь хлыст - к груди здоровяка, по которой побежали первые крупные капли крови. Лишь сам истязаемый смотрел прямо перед собой. Поэтому он и увидел, как открылась дверь конюшни, и вошедший внутрь человек поднял руку, на которую моментально намотался бич. В душе невольника вспыхнула было искра надежды, но она тут же погасла, когда он увидел, как молниеносно развернулся на месте Мамуд. Шахриханец был не только чудовищно силен, но и удивительно подвижен. А уж опыта в драке ему было не занимать.
   Он ничуть не испугался молний, что сверкали в голубых глазах охотника. Сейчас, в свете факелов, они потемнели. А рука вдруг резко дернула к себе, и бич из толстой кожи все таки выскользнул из сальной ладони Мамуда. Шахриханец тут же оказался рядом со Светом, и протянул вперед широкую ладонь: "Верни!". Впрочем, вслух он этого не сказал, лишь промычал свирепо: "Гы.ы.ы...". Свет посмотрел на эту ладонь, даже слегка нагнулся над ней, словно собирался плюнуть в нее. На самом деле он просто попытался больше не дышать одним с шахриханцем воздухом. У того наверное гнили зубы, а может что-то еще внутри, потому что на охотника дохнуло мерзким гнилостным запахом. Выражение лица Света совсем не понравилось Мамуду. Он внезапно взъярился, и обрушился всей своей массой на противника. За спиной Света кто-то испуганно охнул, и отступил к двери. А необъятную тушу надсмотрщика развернуло на месте - это железная рука охотника ухватила противника за ухо. Он не стал ждать нового вздоха Мамуда. Резкий рывок - и оторванное ухо легло в руку хозяина; еще более стремительный удар, и тухлое дыхание прервалось в разбитом горле. Шахриханец уронил ухо на пол, и согнулся, прижимая окровавленную руку к гортани. Последний, третий, удар пришелся по толстому загривку. Он буквально вколотил позвонки друг в друга, и толстое тело шмякнулось сначала на толстую задницу, а потом на спину.
   Мамуд был мертв еще до того, как его ягодицы коснулись пола. Черная душа шахриханца понеслась вслед за не менее грешной душонкой его хозяина. А Свет уже оценивающе смотрел на невольников. В головы несчастных пришла страшная мысль, что он сейчас так и оставит их висеть всю ночь на цепях рядом с трупом Мамуда. На самом деле Свет сейчас решал - как быстрее освободить невольников. И опять в дело вступил меч. Один бесконечно длинный удар по сложной траектории, и оружие снова в ножнах, за спиной хозяина. А рядом падают на пол измученные рабы. Лишь один остался на ногах, прижав освобожденную руку к окровавленной груди. К нему тут же бросилась Анна с медицинским чудо-прибором. Свет тоже обратился к нему, глядя, как шустро бегают пальцы медика по шкале прибора:
   - Вы свободны. Кто хочет вернуться назад - на Белый континент - идите за мной.
   Его слова словно вернули силы людям, лежащим на полу. Они вскочили на ноги, и даже здоровяк отодвинул от себя переодевшуюся опять в воинский костюм Анну. Здоровяк, ни ростом, ни разворотом плеч не уступавший Свету, первым бросился за ним. У двери он едва не наткнулся на охотника. Свет шагнул в сторону - туда, где один из невольников судорожно вцепился в ручки небольшой сумки. Он только что разогнулся с тяжелым грузом, и вздрогнул, когда перед ним оказался охотник. Измученные руки недавнего раба сопротивлялись недолго. Свет осторожно, но настойчиво вытянул из них сумку.
    Он отошел к остальным невольникам, и уже там широко развел ручки. Люди невольно ахнули - сумка была полна золотых монет. Но Свет не дал разгореться жадному костру в их глазах. Он захлопнул сумку, но все облегченно вздохнули, когда он сказал:
   - Это все ваше. На корабле разделите на восемь равных частей.
   - Почему на восемь? - попытался возмутиться тот, кто недавно пытался завладеть золотом в одиночку.
   - Почему восемь? - усмехнулся охотник, - вас семеро... Она восьмая.
   Только сейчас бывшие невольники разглядели, что на улице их ждут люди, и среди них - маленькая парсиянка...
   Полтора десятка прислужников безмолвно толпились у двери зала. За этими дверьми вчера скрылся владыка со своим советником, велев не мешать им. Вот слуги и не мешали. До тех пор, пока не появилась Ханыма. Эта жестокосердная женщина любила только одного человека на свете - Гумирхана. Она когда-то давно сама принимала его при родах. Мать будущего владыки их не перенесла, и Гумирхана воспитывала именно она. Тогда Ханыма была стройной и безусой. На нее заглядывались многие царедворцы, но она  ходила мимо них с бесстрастным лицом. Нет, без мужчины она не осталась. Первым и единственным стал для нее мурганский владыка. Он из сына вырос в друга, потом в любовника, а потом опять стал сыном, когда Ханыма заменила свекровь многочисленным женам и наложницам владыки...
   Ханыма едва сдержала стон, перевалившись на толстое пузо в комнате одной из жен. Спину немилосердно жгло от ударов плети, и усатая тетка мстительно представила, как будет расправляться с дерзкими девчонками, посмевшими поднять руку на нее.
   - А пока, - решила она почему-то, - надо бежать к владыке.
   И не ошиблась - слуги еще долго топтались бы перед дверьми зала, если бы мощное плечо Ханымы не вынесло их. Внутри ее встретила страшная картина - все трое лежали на полу бездыханно. И толстый Пахлаван, и обычно незаметный главный советник, и единственный на свете любимый человек! Непривычно подвывая, она рухнула на четвереньки, и подползла к владыке, взгромоздив на его грудь тяжелую нечесаную голову.
   Именно в этот момент Гумирхан проснулся. Он сразу узнал запах преданной женщины.
   - Хватит, Ханыма, - принялся он сталкивать с себя седую голову, - вставай - мне тяжело.
   Женщина радостно вскочила, наступив на руку советника, и этим разбудив его тоже. А владыка бросился на балкон. Оттуда раздался его горестный крик:
   - Мой "Орел"!
   Ханыма с советником выскочили следом. Прохладный утренний воздух быстро выгнал из них остатки тяжелой сонливости, и они уставились на рейд, где не хватало жемчужины Гумирхана - океанской яхты "Белый орел".
   Гумирхан опять простонал. Теперь он мучился от того, что не смел послать погоню за дерзким пришельцем. И Ханыма поняла его! А как было не понять - ведь она жила жизнью владыки, дышала его воздухом... Даже в постели владыки она словно переживала его страсть, прислушиваясь к громким сладострастным стонам из-за прикрытых дверей.
   Она принялась командовать вместо правителя:
   - Не стойте тут, собаки, - кинулась она на слуг, - Живо на пристань. Все корабли, готовые к походу, отправить за "Белым орлом". Повеление адмиралу - принести голову негодяя, посмевшего оскорбить владыку, на подносе. Взамен он получит этот же поднос с золотом!
   Гумирхан благодарно улыбнулся Ханыме, но с балкона не ушел до тех пор, пока шесть военных кораблей не устремились вниз по течению реки - в погоню. Лишь тогда он проследовал в трапезную. Время завтрака давно прошло; но разве он не был владыкой в своем государстве? Скоро косточки молодого барашка весело трещали на крепких зубах и ничто не напоминало о том, кто бежал от гнева Гумирхана на его же яхте, унося  мечту владыки - корону предка. А у двери стоял с виноватым лицом голодный Пахлаван - он сегодня обед не заслужил.
   Увы, к вечеру небо над Янгикурганом потемнело, и в ночи шесть кораблей крадучись вернулись в порт. И адмирал, и его капитаны больше гнева земного владыки боялись непредсказуемости повелителя океана...
   Бывшие узники Харама были уверены, что Света и его товарищей ждет в порту корабль. Потому они не удивились, когда охотник подошел к двум стражникам, скучающим у трапа большой белоснежной яхты, и отправил их по домам. Стражники молча повиновались. Невольники немного удивились, когда судно покинули еще шесть человек. Это были матросы; они с видимой радостью на лицах помчались по домам. Вот тут-то и оказалось, что команды у "Белого орла" не осталось. Бывшие невольники лишь пожали плечами, когда Свет задал первый вопрос:
   - Есть среди вас моряки?
   Впрочем, двое все же шагнули вперед - они когда-то служила на купеческих судах. А бородатый узник оказался самым настоящим капитаном. Он все рвался в дальний конец пристани, где - как он уверял - стоит на причале его собственный корабль. Однако решал тут все Свет, а он приказал поднять парус. Маленькой команды хватило, чтобы поставить минимум парусов, и медленно отчалить от пирса. Медленно не потому, что боялись погони. Владыка Янгикургана сладко спал, а портовый стражники... Ну кто станет задерживать яхту самого владыки?
   Нет - просто экипаж "Орла" привыкал к кораблю - так же как он привыкал к неопытному пока экипажу. Справились! Корабль медленно развернулся и заскользил по реке, по лунной дорожке навстречу  дому. Только сейчас, когда судно ходко набирало скорость, бывшие рабы узнали, что домой их везет корабль самого Гумирхана. Но если это и смутило кого-то из них, то Свет не собирался останавливаться. Напротив - он командовал наращивать и наращивать парусность, пока бородатый капитан не остановил его:
   - Хватит! Иначе можем перевернуться.
   И опять охотник задержал на нем взгляд, словно пытаясь вспомнить кого-то. Потом его мысли плавно поменяли течение. У охотника появилась вдруг уверенность, что Гумирхан сможет обойти его запрет. Потому он отправился на корму - выглядывать погоню. За штурвал встал тот самый здоровяк из конюшни, а большинство беглецов отправились в роскошные каюты, и достаточно уютный кубрик - набираться сил перед долгим плаванием. О том, что следом за "Белым орлом" из Янгикургана вышла целая эскадра, никто пока не знал...
   Первые лучи солнца вместе со Светом встречал лишь Волк. Очень ранним утром охотник сделал короткую разминку, и отправил здоровяка, которого звали Багун, отдохнуть. Яхта несмотря на внушительные размеры была столь легка в управлении, что последний полночи продежурил один, не отходя от штурвала. Теперь там стоял охотник.
   Первым на залитую солнцем палубу вышел узник, успевший к утру освободиться не только от лохмотьев, но и от длинной нечесаной бороды. Эту ночь - первую свободную ночь после двенадцатилетнего заключения - он так и не смог заснуть. Он проворочался в роскошной постели в каюте, которую прежде занимал советник Гумирхана до раннего утра, и встал раньше других, чтобы привести себя в порядок.
   Поэтому сейчас перед охотником остановился не обросший, где только возможно, и не вонючий бедолага, а гладко выбритый, отмытый и наряженный в добротный мурганский костюм человек с приятным неестественно бледным лицом и печальными глазами. В них еще не успели вернуться радость и тепло солнечных лучей. Он отпустил "капитану" глубокий поклон, принятый среди равных в высшем франском свете. На короткое мгновение на губах Света проявилась удивленная, почти растерянная улыбка. Она тут же стала лукавой - охотник переменил свое собственной решение, когда он назвал  было узника про себя графом Монте-Кристо. Нет - этому человеку не надо было придумывать имя; оно у него было, и Свет его знал!  И знал  барона Гардена, на которого этот франский дворянин был удивительно похож. Поэтому охотник, ни минуты не сомневаясь, приветствовал нового знакомого:
   - Доброе утро Рамир.
   - Доброе утро, - машинально ответил франский дворянин.
   Теперь удивился он. Двенадцать лет заточения ничуть не испортили его память; он помнил всех, кого видел в темнице, и за ее пределами. Тем более, что таких было очень мало.
   - Разве мы встречались раньше? - спросил он все таки.
   - Нет, - ответил Свет, стирая улыбку; его голос ожесточился, когда он вспомнил картину лежащего на камнях своего замка барона, - но я хорошо знал барона Гардена.
   - Гарден! - вскричал Рамир, - мой старший брат! Он все такой же правильный и упрямый?
   - Да, - кивнул головой охотник, - он был именно таким. Он гордился своим родом и замком. И погиб, защищая его с мечом в руках.
   - Погиб?! - еще громче вскричал фран; ему с детских лет казалось, что нет ничего надежней и долговечней древнего замка и его владельца.
   Охотник глухим голосом принялся рассказывать удивительную историю своего знакомства с бароном, и еще более удивительную картину его смерти. Позади Рамира собиралась молчаливая толпа. Наконец Свет закончил.
   - Теперь ты - владелец замка Гарденов. Боюсь только, что подданных у тебя осталось очень немного.
   - Это не главное, - лицо Рамира стало словно каменным, - мне бы лишь добраться до Рагонов.
   Свет протянул ему открытую ладонь:
   - Тогда нам по пути.
   Он лишь на мгновение отвел глаз от штурвала, и к мостику тут же шагнул Багун. В его лице не было видно ни капли усталости. Видимо земной прибор, которым Кондурова все таки подлечила его поздним вечером, добавил ему и бодрости. Охотник благодарно кивнул, и освободил месту у руля.
   - Я сейчас вернусь, - охотник исчез в дверях капитанской каюты, которую оставили для него беглецы.
   Роскошный покои мурганского владыки заняли Анна с Замирой - самую большую комнату; Михаилу с Владимиром досталось помещение поскромнее. Семеро оставшихся провели ночь в кубрике команды "Белого орла". Он был слишком просторной для новой команды корабля - ведь раньше в нем размещались три десятка матросов.
   Свет скоро вернулся, сжимая в руке связку скатанных в рулоны карт. Он их обнаружил еще ночью, в ящике большого стола, который украшала непочатая бутылка какого-то вина. На вино Свет глянул только мельком, а вот карты успел изучить. И сейчас хотел продолжить это занятие, поскольку до сих пор "Белый орел" несся, рассекая волны, в неизвестном направлении.
   Крышка высоко поднятого над палубой люка, ведущего в трюм, отлично заменила столешницу. На нее и легли три карты, отобранные Светом раньше. Сначала охотник развернул  карты побережий двух континентов - Белого и Черного. На второй его палец ткнул на точку, которую они покинули вчерашним вечером - Янгикурган. Другой палец ткнулся еще в один портовый город - Баргас - куда яхта и должна была прибыть.
   Поверх этих карт тут же легла третья. Это было самое подробное изображение мира, которую могли видеть люди. Ее создали многочисленные подвижники, веками расширявший границы обитаемых земель. Бледную копию этой карты он начертил своим мечом на камне в день встречи с землянами. Михаил с Владимиром с интересом приникли к ней. У остальных, топтавшихся за спинами охотника с Рамиром и землян, - карта вызывала разве что изумление своим ярким разноцветьем. Бывшие невольники Харама видели карты впервые в жизни.
   Свет провел ногтем пальца хорошо различимую черту от устья Реки, отнимающей жизни к проходу в Большом Рифе. На карте проход был помечен двойной линией. Дальше палец повел мимо Диких островов в Баргас.
   - Понятно, - глубокомысленно протянул Владимир, - пункт назначения знаем. И как теперь определить направление к нему?
   Он взял верхнюю карту в руки и остановился рядом с рулевым. Там карта описала полный круг, и  слабая улыбка на губах бортинженера погасла. Он мог проложить курс  между звезд, безошибочно выйти к намеченной, но - с помощью прибора. А как здесь определяли направление капитаны? Теперь все посмотрели на Рамира, да на двух бывших матросов. Последние тут же скрылись за спинами товарищей, а фран только сокрушенно пожал плечами.
   - Мне приходилось вести корабль по курсу, проложенному капитаном...
   - А он? - подскочил к нему Мыльников.
   - А он определял курс по звездам, солнцу и течениям. А больше всего он надеялся на опыт да на собственное чутье.
   - Что ж, - подытожил Суриков, - придется тебе, Анюта, доставать дедушкин компас.
   Командир "Белки" опять вспомнил последние слова в корабле. Он знал, что первым, за что схватилась Кондурова, была семейная реликвия - тяжелый компас в бронзовой оправе. Но будет ли работать он в другом мире? На этот вопрос можно было ответить, лишь убедившись собственными глазами. Девушка тут же скрылась в каюте. Назад она вышла вмести с Замирой; в руках Кондурова бережно несла драгоценный прибор. Мыльников тут же выхватил компас, и установил его на толстой тумбе, к которой крепился штурвал. Сразу несколько пар глаз приникли к бешено вращающейся стрелке. Общий вздох разочарования тут же сменился глубокой тишиной - стрелка начала замедлять движение.
   - Там север, - безапелляционно заявил Владимир, ткнув почти посредине груди Света.
   - Вообще-то  у меня тут талисман, - бережно вынул кружочек с изображением предка охотник; другая рука тут же ткнулась в компас: "Смотрите".
   Прибор действительно словно сошел с ума;  рука охотника на расстоянии заставила красный конец стрелки догонять противоположный. Стрелка теперь вращалась так, что почти сливалась в круг. Охотник уже начал догадываться; он переместился вправо и отступил на шаг. Успокоившаяся наконец стрелка опять показывала не него!
   - Не на меня, - отмел вслух мелькнувшую в глазах друзей мысль о его божественном происхождении, - а на талисман. И я знаю, что нам делать!
   Он вспомнил про Весну - про ту, которая ждала его на другом конце мира. И стрелка послушно поползла по кругу, остановившись в направлении, где угрюмо застыл в ожидании нового хозяина древний замок. Свет словно воочию увидел, как дрогнул брошенный у распахнутых настежь ворот щит предка. К нему опасался прикасаться даже Горн. Щит уже оброс высокой травой, потому его шевеления никто не заметил. А Свет подумал о своем кольце; потом о двенадцать его копиях в Обители, и стрелка послушно показала и эти направления. Дальше было просто - бортинженер не то что знал тригонометрию и другие точные науки; он дышал ими.
   Уже через полчаса он показал рулевому точку на закрепленном перед тем компасе - держи на нее. Победно улыбаясь, он отступил от толпы, которая сгрудилась вокруг штурвала. Спиной Мыльников наткнулся на дверцу, которая легко открылась - так что парень едва не загремел внутрь. Впрочем, он и сам бы забежал туда, откуда бил мощный аромат мясных деликатесов.
   - Смотрите, что я нашел! - крикнул он, скрываясь в кладовой.
   Теперь толпа ринулась за ним. Общий стон восхищения вырвался у людей, столпившихся за спиной Мельникова. В следующее мгновение бортинженера снесли в стороны - люди ринулись к полкам, забитым ящиками и кувшинами; к бочкам, стоящим на полу; к копченым окорокам и колбасам, свисавшим со стальных крючьев. Это был продовольственный склад "Белого орла", и своими размерами он ничуть не уступал просторным покоям Гумирхана.
   Свет не стал вмешиваться, когда начали распаковываться ящики и слетела крышка с первого кувшина. Люди заслужили небольшой пир, который разворачивался прямо на палубе. А запасов было столько, что пировать можно было до самого Баргаса. Охотник опять оттер плечом от штурвала Багуна, отправляя его к пирующим, и сам уставился в стрелку компаса.
   Охотник с улыбкой прислушивался к звукам, свидетельствующим о богатырском аппетите бывших невольников - поначалу. Но по мере того, как на палубе все громче и разнузданней звучали голоса пьяных людей, его лицо все сильнее мрачнело. Оно тут же смягчилось, потому что к штурвалу подошла маленькая парсиянка. Девочка оказалась единственной, кто вспомнил, что Свет тоже не завтракал. Крошечные ручки каким-то чудом удерживали огромный бутерброд с грудинкой. Хлеб был не очень свежим, но безумно вкусным. Охотник невольно усмехнулся - попробовали бы повара подсунуть мурганскому владыке что-то невкусное!
   Бутерброд поместился в одной ладони охотника; другой он осторожно передвинул Замиру вперед себя:
   - Держи!
   Маленькие ручки вцепились теперь в штурвал, до верхней части которого юная рулевая еще не доросла. Парсиянка настолько была горда таким доверием, что даже не заметила, как охотник ненадолго исчез. Свет метнулся к кладовой, выкатил наружу большую бочку с водой и прихватил с полки обнаруженный еще раньше замок. Тяжелый ключ опустился в заплечный мешок, где присоединился к другим ценным вещам.
   - Молодец! - Свет опять стоял за парсиянкой; он с улыбкой смотрел, как та с усердием выполняет поручение.
   Не менее внимательно он наблюдал за бывшим невольником, который оторвался от пирующей отдельно компании и направился к двери. Он тупо уставился на замок; даже потряс головой, а потом и замок - руками. Но замок от этого не исчез, и тогда пьянчужка обвел мутным взглядом палубу. Его трезвеющий взгляд тут же остановился на охотнике. Мозги еще не затуманились алкоголем до полной потери сообразительности, и невольник, стараясь тверже печатать шаг, направился к охотнику. Уже в пути он начал протягивать вперед раскрытую ладонь. Она и уперлась в грудь повернувшегося к нему Света. Требовательный пьяный голос произнес:
   - Ключ!
   - И наши деньги, - за спиной первого пьяницы стоял второй - тот самый, что вчера пытался тайком прибрать к рукам золото.
   Свет продолжал жевать бутерброд, наблюдая, как трезвеют на глазах люди. Это было хорошо. А вот плохим признаком было то, что они  на ходу делятся на две группы. За его спиной сгрудились земляне и Рамир. Чуть поколебавшись к ним присоединился Багун. Остальные недобро глядели на охотника. Очевидно, услышали про деньги. А Свет, проглотив последний кусок, холодно усмехнулся:
   - Этих денег вы только что лишились, - спокойно ответил охотник, - взамен можете получить хороший совет.
   - Какой? - выкрикнул кто-то из задних рядов шестерки бывших невольников. Рядом с ним тут же выросла фигура Волка, и тот зарылся в маленькую толпу еще глубже.
   - Старайтесь не попадаться мне на глаза, если не понадобится ваша помощь. До Баргаса вас довезут. А дальше...
   - Что? - воскликнул все тот же любитель золота, - вздернешь нас на мачте? Так мы еще не выбрали тебя капитаном.
   - Мы не на пиратском судне, - холодно ответил Свет, - и никаких выборов проводить не будем. Запомните - отныне вы не очень желанные гости на борту. И мачту я пачкать не буду. Просто вышвырну вас в воду.
   Он шагнул вперед, и толпа трусливо попятилась. Боевой задор, подогретый крепким вином, угас быстрее того времени, что охотник затратил на этот шаг. Второй шаг, третий - и вот уже дверь кубрика захлопнулась за последним несостоявшимся пиратом. А Свет снова направился к штурвалу. Его толстые рукоятки по-прежнему стискивали ладошки Замиры, но теперь их подстраховывали огромные ручищи Багуна.
   Рулевой опасливо покосился на охотника, потом буквально расцвел улыбкой, поняв, что его причислили к новой команде. Той, где командиром был Свет. Его слова тут же подтвердили тот неутешительный вывод, что уже успел сделать охотник.
   - Все они в прошлом преступники - насильники, воры, убийцы; за то и попали в невольничий караван.
   - А за что продали тебя?
   Плечи здорового человека, стоящего за рулем, выпрямились. Его ответ был не то что гордый - в его словах не было ни капли сомнения в собственной порядочности:
   - Багуна еще ни разу не продавали и не покупали. Первый покупатель стал бы последним - как только с меня сняли бы оковы.
   - Тогда почему ты с ними? - этот вопрос задала уже Кондурова.
   Багун надолго замолчал, словно мысленно переживая ту длинную череду трагических событий, которая привела его в невольничий караван, а потом сюда - на борт "Белого орла". Наконец он, не отрывая взгляда от застывшей стрелки компаса, заговорил на правильном дуганском языке - так когда-то говорили его предки, жители исчезнувших городов и сел.
   - Давным-давно, когда проклятый чародей Горн (Свет незаметно для остальных вздрогнул) разрушил государство моих предков, дугане разбрелись по всему миру. Большинство из них стали бродячими торговцами. Многие поселились на побережье, и водили теперь суда в дальние страны. Дуганские поселения есть теперь даже на Черном континенте... По крайней мере были. Мои предки основали род горных дуган. Всего несколько деревень на берегу Большой реки (Свет опять вздрогнул, теперь сильнее). Я был старостой одной из деревень - до того черного дня, когда хурасанцу, торговцу невольниками, показалось, что его караван слишком мал.
   Караван проследовал мимо нас днем, а ближе к ночи вернулись воины хурасанца. Среди наших мужчин было много опытных воинов, но нападение было слишком неожиданным. И все же, - тут в его голосе вспыхнула надежда, - наши дети и женщины успели скрыться в горах. Небо не должно было допустить, чтобы псы хурасанца напали на их след. Скорее всего они спаслись - в караван их не привели.
   Все мужчины рода остались там; погибли с честью. Один я стал невольником, - Багун опустил голову, стыдясь этого факта, - меня сковали в беспамятстве. В конце концов я свернул бы шею хурасанцу, но его прикончили раньше - свои же охранники. Мне дала силы не помереть от своей руки надежда вернуться домой и найти остатки рода...
   Свет не стал его разочаровывать. В конце концов, чудеса бывают - н сам был свидетелем некоторых. Может, его родичи действительно живы? Вместо этого он спросил:
   - Ты слышал о роде Ясеня?
   - Слышал, - кивнул Багун, - но никогда не видел. Больно уж тщательно отгораживались они от остального мира. Наверное, хранили какую-то тайну.
   - Это мой род, - просто сказал охотник, не став говорить ни о какой тайне; он также не сказал, что весь род Ясеня состоит теперь из одного человека.
   - Значит, мы соседи? - обрадовался Багун, - нам почти до самого конца вместе.
   - Нет, - остудил его порыв охотник, с удовольствием оглядывая могучую фигуру пожилого дуганца, - мне сначала надо разобраться с твоим старым знакомым.
   - Каким?
   - Горном.
   Теперь настал черед удивляться Багуну.
   - Так он же умер четыреста лет назад!
   - Значит, не совсем умер, - Свет коротко рассказал рулевому о появлении в замке Гардена чародея из древних легенд.
   Багун недоверчиво оглядел стоящих рядом космолетчиков, оказавшихся посланцами другого мира. Затем в его лице отразилась внутренняя борьба - теперь так же сильно, как хотел разыскать родичей, он желал присоединиться к Свету и его удивительным попутчикам. Охотник понял, что творится в душе дуганца, и не стал мучить его. Он уже понял, что яхта летит по воле ветра туда, куда им нужно, и направляют ее в этом надежные руки. Свет отправился в каюту капитана - спать. Звезды даровали ему бессмертие и неуязвимость, но не освободили от необходимости есть, спать; а еще - любить, страдать самому и сострадать другим! Иначе он уже не был бы человеком. И кому нужно такое бессмертие?..
   Его разбудили тревожные голоса. Свет вышел, окидывая взглядом потемневшее небо. Пояснений охотнику не требовалось - надвигался шторм. Ему не хотелось прибегать к помощи проштрафившейся команды, но без них невозможно было быстро избавить "Орла" от многочисленных парусов. Скоро на мачтах осталось лишь одно небольшое полотнище. Оно позволяло кораблю бешено мчать вперед, оставляя позади шторм, и его высокие волны.
   Свет всю ночь простоял у руля. Он тревожно взглянул на небо, заранее почувствовав изменение в стихии. Ветер внезапно стих. Шторм словно собирался с силами. Его резкий порыв сорвал жалкие остатки парусины, и помчал "Белого орла" еще быстрее. Но теперь корабль не летел, подобно выпущенной из  тугого лука стреле. Теперь он то и дело проваливался в глубокие водяные ямы, и тут же взмывал высоко вверх, позволяя рулевому видеть безбрежный океан таких же громадных волн. Люди в каютах с замиранием сердца следовали этим невероятным прыжкам, уповая лишь на милосердное небо и несокрушимую мощь рук Света. За первой волной судно подхватила вторая, еще более крутая. Скоро Свет потерял им счет. Теперь было не до компаса. Главное - не дать волнам перевернуть корабль. Потому курс "Белого орла" поменялся - он следовал точно поперек волнам. Зарываясь в них, теряя в волнах все, что было плохо закреплено, корабль мчался в ночь. В редкие минуты относительного затишья охотника сменял у руля Багун. В один из таких перерывов Свет отнес в каюту Гумирхана, где теперь собрались все его друзья вместе с Волком, воду и продукты, хватая без разбора окорока и ящики. Потом снабдил провизией и кубрик. Люди там встретили охотника недобрыми взглядами и ворчанием - они уже не знали, радоваться ли такой свободе.
   К исходу третьих суток шторм достиг такой силы, что Свет стал всерьез опасаться за корабль. В то же время он понял, что это последний вздох взбесившейся стихии. Он удвоил внимание, следя, чтобы шальная волна не ударила в борт судна. Теперь он поглядывал на компас, стараясь определить, сильно ли "Белый орел" сбился с курса.
   - Хорошо, - успел подумать он, - что до Большого рифа еще далеко. Капитан Ширко может и смог бы попасть точно в пролив, но не мы с этим инструментом; его взгляд еще раз упал на стрелку, и в то же мгновение страшный удар обрушился на спину охотника.
   Легкий скрип двери кубрика утонул в грохоте бури так надежно, что даже охотник не услышал его.  Жадный охотник, так и не простившийся с мечтой о золоте, выглянул из каюты. Ему даже не пришлось выходить. Прямо над его головой находилось крепление одной из двух поперечных балок, к которым вязались нижние концы парусов. Острый моряцкий топорик в два удара перерубил толстый канат и сухое бревно, которому - в отличие от корпуса судна - не мешали волны, полетело вперед, по воле случая метя точно в спину Света.
   Любой другой человек вылетел бы за борт бездыханным трупом. А Свет... Охотник возможно даже удержался бы у руля. Но толстые рукоятки штурвала, в которые вцепились его ладони, вырвало с корнем. Уже в полете Свет успел сделать сразу несколько дел. Во-первых, он выпустил из рук ставшие бесполезными деревяшки; во-вторых, бросил быстрый взгляд на палубу, сразу отметив движение двери кубрика. Торжествующая улыбка на лице предателя сменилась удивлением, а потом ужасом - охотник послал ему взглядом обещание будущей встречи. Наконец он успел вцепиться в тот самое бревно, которое летело к борту вслед за ним. Канат, которым это бревнышко крепилось  у противоположного борта, тоже не выдержал и лопнул. В воду Свет нырнул уже вместе с бревном.
    Преступник трусливо захлопнул за собой дверь,  не видя, как охотник уже в полете проверил оружие за спиной. Меч предка достойно выдержал испытание, а вот лук со стрелами, любовно изготовленные еще дома, были безвозвратно испорчены. Наконец Свет оказался в воде. Здесь скорость пловца, вцепившегося в бревно, было несопоставимой со скоростью судна, уносившегося вперед  без всяких парусов. Каждая последующая волна позволяла охотнику видеть все меньшую часть оснастки судна. Наконец  самая высокая мачта исчезла в полутьме.
   Океан, между тем, словно удовлетворился этой жертвой. Шторм ушел вперед, обогнав сначала охотника, а потом и "Белого орла". Но расстояние между ними все равно увеличивалось. А Свет успокоился - он убедился, что крушение яхте, которой никто сейчас не управлял, не грозит. Свое положение он тоже определил, как далекое от плачевного. Меч Владимежа, действительно ничуть не пострадавший, в несколько ударов рассек длинное бревно на четыре почти равные части. Память охотника подсказала, что на дне мешка, который всю долгую смену у руля так и висел за спиной, лежат смотанные провода. Экономно расходуя их (словно они могли пригодиться посреди безбрежного океана еще для чего-то), охотник связал плот. Отыскивая провода, он нащупал в мешке и сумку с золотом; даже хотел пустить ее ко дну. На все золото мира здесь нельзя было купить даже черствой горбушки. Однако поколебавшись, он оставил сумку в мешке. Руки затянули мешок, и готовый плот принял на себя уставшее тело. Океан еще грозно волновался, но Свет, вымотавшийся за трое суток беспрерывной борьбы со стихией, лег на жесткие бревна и подложил под голову мешок  - так, что внизу оказалось жесткое золото, а под ухом - мягкие костюмы, парсийский и славинский. И уснул.



















Глава 14. Великий океан.
   Путников, крепко спавших в покоях Гумирхана и в соседней каюте, где раньше обитал его советник, а ныне Дамир с Багуном, не разбудила едва скрипнувшая дверь. Они были утомлены не только беспрерывной качкой, но и долгим ожиданием окончания шторма. Это ожидание плавно перетекло в крепкий здоровый сон, из которого первой очнулась Замира. Девочка неслышными шагами выскользнула на палубу. Только Волк проводил ее взглядом. Он остался лежать в коридоре, куда выходили три двери кают и одна входная, сбитая крепче остальных. Хозяин велел оставаться ему в этом коридоре, и пес не собирался нарушать этого приказа, пока Свет не позовет его, или не заставят обстоятельства.
   А они потребовали его вмешательства почти сразу. Лишь только тяжелая дверь закрылась за спиной девочки, тут же раздался ее пронзительный крик. Пес навалился тяжелой грудью на дверь, но та открывалась внутрь. Второго удара Волка, отступившего для разбега, дверное полотно скорее всего не выдержало, но его вовремя остановил Суриков, выскочивший в коридор. Дверь на палубу тут же распахнулась, и Михаил ринулся наружу вслед за Волком. Он остановил пса резким окликом прямо у входа. И Волк послушался - может не этого окрика, а собственного чутья, которое подсказывало: он никак не успевает вцепиться клыками в руку человека, который прижимал к горлу парсиянки лезвие острого ножа.
   Один из невольников, освобожденных Светом, почему-то стоял сейчас у штурвала, лишившегося двух рукояток, и угрожал оружием десятилетней девочке. Михаил с Волком замерли, не сделав и двух шагов по палубе. А за ними вырастали фигуры товарищей; глухо - почти также, как Волк - заворчал Багун. Остальные застыли в недоумении и ужасе. Потому что видели - бандит не шутит.
   - Что тебе надо, - выкрикнул Михаил, - и где Свет?
   Человек, к которому он обратился, усмехнулся и еще сильнее прижал лезвие к горлу девочки:
   - Нет больше вашего Света, - словно выплюнул он короткое имя своего избавителя, - теперь я капитан этого судна.
   - Шакал ты, а не капитан, - не выдержал Багун.
   - Правильно, - неожиданно согласился тот, - так меня и зовут. А я не обижаюсь. Главное - чтобы выполняли мои приказы. И вот вам первый: выметайтесь из этих кают в кубрик. Теперь я и мои ребята будут здесь жить.
   За его спиной уже стояли остальные бандиты (как иначе их можно было назвать?); сейчас они довольно загоготали.
   - Сейчас, - вынужденно согласился Михаил, - только возьмем свои вещи...
   - Нет, - остановил его "капитан", - идите прямо сейчас. Вам принесут...что нужно, и что можно. Иначе... в кубрик первой войдет она, только без головы.
   Нож опять ткнулся в горло, и нежная кожа не выдержало - лезвие окрасилось кровью. Суриков поднял высоко руки, словно показывая, что у него нет никаких тайных намерений и пошел первым. Следом, ухватив рукой шерсть, вздыбившуюся на загривке Волка, шагала Кондурова.
   - Вот-вот, и собачку прихватите с собой, - выкрикнул кто-то из бандитов.
   - А девчонка могла бы и остаться, - гоготнул другой.
   Главный бунтовщик увидел, как замедлил шаги Суриков, как напряглась его спина, и поспешил успокоить его, и остальных, возгласом:
   - Идите - идите, - преградил он путь выскочке, - никого девушка не интересует.
   Впрочем, Анюта и сама не собиралась останавливаться. Только когда дверь захлопнулась за последним, за Багуном, Шакал зашипел на не вовремя выступившего подельника:
   - Не лезь, куда не надо, тварь. Не видишь, как ходит их главный - совсем как Свет. Мягко, бесшумно и стремительно. За свою девку он бы нас голыми руками порвал. И эту бы не пожалел, - он дернул Замиру за руку, отчего та дернулась, как кукла, - ну ничего, скоро она сама приползет к нам... или он приведет ее за руку.
   Тут главарь грязно выругался - вспомнил, что в кубрике есть запас продуктов, а главное - вода.
   - Ладно, - решил он, - не так там и много воды. Выпьют всю и приползут. А пока (голос его стал громким и требовательным - совсем как у настоящего капитана) вот вам второй приказ...
   Соратники недовольно зашумели, но шум этот тут же стал радостным, когда они дослушали до конца:
   - ... Взломать дверь в кладовую!
   Шакал с улыбкой смотрел, как энергично бросились выполнять его распоряжение спутники.
   - Ничего, - думал он, - скоро вы так же бегом будете выполнять любой мой приказ. В одном этот Свет был прав - надо дать напиться этим скотам, а потом спрятать все бутыли; хотя бы в своей каюте.
   Шакал еще раз убедился, что крепкая дверь кубрика надежно заперта, и присоединился к собутыльникам. За шумной компанией с тоской наблюдал лишь один человек - тот, кто стоял у руля, и кого Шакал громко назвал вахтенным офицером. Впрочем, он недолго наблюдал за пирующими. Его взгляд тут же метнулся к стрелке компаса, а затем - к двери кубрика. За надлежащее состояние и первого, и второго, он отвечал головой.
   В это время в кубрике установилась тишина. Перебрав несколько вариантов спасения, новые узники оценили запасы продовольствия, и решили, что надо ждать удобного случая. А он мог наступить гораздо раньше - надень на себя хоть один космолетчик свой гермокостюм. Хорошее настроение вернулось к друзьям, когда они сели завтракать, а Кондурова подвела итог обсуждению:
   - Если только Свет не выручит нас раньше!

   Ни жесткие бревна плота, ворочавшиеся еще некоторое время на неспокойной груди океана, ни взошедшее вскоре солнце, осветившее одинокого мореплавателя, не разбудили Света. Но лишь только по его лицу промелькнула какая-то стремительная тень, как охотник тут же сел на бревнах. В руках его уже был меч. Он прикрыл глаза от  соленых брызг, едва успев заметить, как в сине-зеленых глубинах исчезает раздвоенный хвост. Обитатель океанских глубин развернулся под водой, и снова выглянул из воды, высунув любопытную бутылкообразную форму. Эта улыбающаяся морда сразу вызвала из памяти земное название - дельфин.
   Несколько минут человек и морское животное разглядывали друг друга, причем дельфин делал это одним глазом, повернувшись в охотнику вытянутым профилем. Наконец морской обитатель удовлетворился осмотром, повернулся к Свету анфас, и проскрипел что-то на своем языке. Свет улыбнулся, откашлялся и проскрипел в ответ, так искусно повторив звуки, что дельфин совсем по человечески удивился, уставившись на охотника. А затем разразился целой тирадой, которую человек конечно не понял. Как оказалось, дельфин такой цели перед собой и не ставил. Послание предназначались его собратьям, которые тут же высунули любопытствующие морды над океанской гладью. Свет с улыбкой наблюдал, как дельфины устроили совещание. Оказалось, ораторское искусство среди них очень даже ценилось. Охотник поначалу застыл, слушая эти удивительные звуки; потом солнце начало припекать голову, да и пить захотелось. Он вспомнил удачный опыт в караханской пустыне, и достал из мешка шлем - больше налить соленой воды было некуда. Не опреснять же весь океан. 
   - Хотя, - подумал он внезапно, - энергии хватило бы. Только вот время... Вообще-то,  от жары можно спастись и другим способом.
   Он надел на голову шлем, и сразу полегчало. А вместе со спасительной прохладой в голову стали заползать чужие образы. И были они связаны с теми же самыми глубинами, из которых появились дельфины. Свет подумал, и воссоздал в памяти образ короны Батурхана. Он не сделал ни одного движения, но все дельфины тут же повернулись к нему. Свет готов был поклясться, что в выражениях их морд появилось внимательное послушание. И охотник встал во весь рост, и поклонился повелителям морских глубин со словами:
   - Мир вам, друзья!
   Выражение "лиц" дельфинов поменялось. Оно стало удивленным и восторженным. А потом... Потом они устроили настоящий праздник. Свет так и стоял на плоту, легко удерживая равновесие на слегка раскачивающихся бревнах, а дельфины прыгали через него, едва не задевая шершавыми брюхами, и чудом не сталкиваясь в воздухе. Временами в воздухе застывали по четыре, и даже по пять стремительных тел; казалось радости животных, которую они выражали таким способом, не будет конца.
   - Хватит, - смеясь остановил этот фонтан бурного проявления чувств охотник, - вы скоро плот перевернете.
   И действительно - своими прыжками животные создали настоящую качку. А у Света было неотложное дело - догнать "Белый орел". Потому что он был уверен, что злоумышленник напал на него не только из мести. У него был план - и сейчас он скорее всего претворяется в жизнь. И какое место в этом плане занимала судьба Анны и Замиры?..
   Охотник вдруг озадаченно задумался. Он конечно может нарисовать в уме картинку корабля во всех подробностях, и даже передать его дельфинам. Но как отыскать в безбрежном океане кораблик, затерявшийся по воле волн? Разве что... Разве что обогнать его, и ждать в том месте, которое "Белый орел" никак не минует. В проходе Большого рифа! В его голове тут же возникли два каменистых острова; длинная цепь, перегораживающая пролив, и Бородатый Бирон, подсчитывающий плату за проход. А рядом... рядом стоял капитан Ширко. Он словно ждал Света, и ради него тоже надо было спешить.
   Волшебный шлем правильно передал изображение дельфинам. Они закивали умными мордами, давая понять, что поняли его. И даже остановились рядом с плотом, подставляя спины - поехали. Но охотник не собирался бросать  пока плот - мало ли как повернется ситуация. Плыть к Большому рифу он предпочел с комфортом. В ход пошли провода (все таки понадобились!) и мурганский кафтан - его пришлось разорвать, чтобы сделать три шлеи. Те костюмы, что хранились в мешке, при необходимости Свет тоже бы не пожалел. Но - при крайней надобности. И вот уже необычная тройка рассекает водную поверхность. Свету не с чем было сравнить сейчас скорость водных "скакунов", но было прекрасно видно, что сравниться с ними "Белый орел" мог разве что в такой же шторм, который закончился совсем недавно. Рядом резвились, легко успевая за ездовыми, дельфины, которых Свет назвал запасными. И действительно - уже через полчаса гонки стало видно, что скорость падает, и охотник свистом остановил тройку. Смена упряжки прошла почти мгновенно, и вот уже новая тройка старается угодить двуногому товарищу. А прежние никуда не делись, вернее исчезли - совсем не надолго, очевидно сгоняв на обед. Свет скоро стал различать дельфинов, даже дал некоторым имена.
   Этот отрезок пути Свет провел, наблюдая за бесконечными играми дельфинов, число которых иногда доходило до двух десятков. Временами запасных не оставалось и одного. Но как только подходило время менять упряжку, обязательно подплывала тройка свежих дельфинов, и бешеная гонка продолжалась. Сказать, что деятельная натура охотника изнывала эти дни от безделья, было бы неправильным. Скорее он терпеливо ждал, когда придет время решительных действий.
   Так прошло трое суток. Солнце застыло в самой высокой точке небосвода, когда охотник заметил далеко впереди стройную мачту "Белого орла". Скоро он понял, почему на мачтах почти нет парусов, а сам корабль застыл посреди океана. Потому что с двух сторон судно подпирали две скалы - "Белый орел" достиг Большого рифа. Но корабль не спешил перейти в другую часть Великого океана. Или что-то не позволяло ему сделать это.
   План дальнейших действий давно сложился в голове охотника. Вариант, что он догонит корабль именно здесь, тоже прорабатывался. То обстоятельство, что корабль стоял на месте, значительно облегчало ему задачу. Еще больше его порадовало, что все внимание экипажа было сосредоточено сейчас на скалы. Поэтому он остановил очередную тройку и, снимая с дельфинов шлейки, ласково похлопал их по лоснящимся спинам - так он прощался с друзьями.
   - Спасибо, - прошептали его губы, и звери, качнув синхронно головами, исчезли в глубинах.
   Они словно поняли, что могут сейчас привлечь ненужное внимание. Охотник простился и с плотом, и поплыл вперед. Только голова могла его выдать, но скоро - метрах в пятидесяти от корабля и она скрылась. Такое расстояние охотник мог проплыть и под водой. Нависшая над гладью океана скала почти нависла над бортом яхты; с нее Свет и попал на корабль. Если его падение с "Белого орла" наблюдала хотя бы одна пара глаз, то возвращения не увидел никто. Бесшумную тень, в которую превратился охотник, мог увидеть случайный взгляд, но этого не случилось. Все внимание столпившихся на носу яхты людей было разделено между скалами.
   Справа по ходу движения "Белого орла" почти на том же месте, как и прежде, стоял Бородатый Бирон. Был он также толст и неохватен,  - видимо, голодать ему не пришлось. Да и глупо было страдать от недостатка еды, когда с двух сторон на сотни переходов растянулись коралловые рифы, где на мелководье в постоянно теплая вода кишела морской живностью. Лови - не ленись. Сам Бирон, конечно вряд ли этим занимался - ни положение, ни объемное брюхо не позволяли. Для этого у него оставались подданные, такие же молчаливые и оборванные. Сам Бирон если и страдал долгое время, то это от недостатка общения. Потому он сейчас и разливался соловьем, разглядывая пришельцев. Свет из его бурной речи почерпнул полезного только то, что "Белый орел" был первым кораблем, что прибыл сюда после очень долгого перерыва.
   Охотник тут же перевел взгляд на другую скалу, обитатели которой - числом не больше двух десятков - пока молчали. Но главное - впереди них стоял капитан Ширко!
   Улыбнувшийся Свет посмотрел ниже - туда, где пролив опять перегораживала цепь, служившая сейчас предметом переговоров. Третьей переговаривающейся стороной выступали те самые бывшие невольники, которых Охотник взял с собой в путешествие на Белый материк. О чем сейчас очень жалел. Но эту проблему можно было решить прямо сейчас - места на островах вполне хватит еще для шести человек. Тем более, что Свет не сомневался - Ширко с товарищами не станет задерживаться на своей скале, как только их пригласят на борт "Белого орла". Вот только почему в стане разбойников, в которых теперь превратились узники, опять находится Замира?!
   И где его товарищи? Вокруг яхты белыми молниями носились морские птицы, растревоженные появлением корабля. Они издавали резкие, полные неподдельной тоски  крики, и охотник решил, что сможет прокричать так же - практически неотличимо для человеческого уха. Для человеческого, но не для...
   Такой крик исторгся теперь из его груди, и тут же раздался громовой лай Волка. Раздался из за запертой двери кубрика. Охотник различил за ним и приглушенный голоса людей, даже вроде распознал несколько русских слов. В следующее мгновение дверь содрогнулась. Потом наступила пауза. "Берет разбег", - понял охотник. Оказалось, что не только Волк навалился на дверное полотно. Вместе с ним на палубу вырвались Суриков с Багуном, а потом и остальные.
   А в другой части палубы, на носу, тут же произошли перемещения. Главный возмутитель спокойствия - тот, кто отправил охотника за борт - теперь стоял, прикрывшись живым щитом. Парсийской девочкой. И держал нож у ее горла. Причем в страхе с злобе прижал его так сильно, что по шее Замиры уже текла кровь. Свет даже успел разглядеть чуть повыше длинную засохшую царапину, и догадался, как этим оборванцам, что столпились сейчас у штурвала, удалось загнать в кубрик таких бойцов, как Суриков, и Багун с Рамиром.
    Ширко, заросший светлой бородой до самых глаз, заорал что было мочи:
   - Свет!
   И охотник махнул ему приветственно рукой. Он тоже был рад видеть капитана, но взмах этот оказался не только приветствием. Никто не заметил, как из ладони вылетела молния Дао. Только Шакал коротко вскрикнул, вскидывая невозвратно изменившуюся ладонь к глазам. В ладони не было ножа, но главное - на ней не хватало четырех пальцев, валявшихся теперь на палубе, рядом с ножом. В толстой рукояти совсем недолго проторчала молния - потому что Свет был уже рядом с отшатнувшимся Шакалом. Нож был в его руке, молния на своем месте, а Замира - за его спиной. Разбойник только заглянул в его спокойные глаза, и сам побежал к борту, перевалившись через него в воду, оставив на белоснежном борту кровавые отпечатки.
   - Лучше бы сразу прыгал в воду - хоть пальцы остались бы целы, - успел он подумать, прежде чем поднять целый фонтан соленый брызг.
   До его затуманенного паникой мозга еще не докатилась боль; теперь обрубки попали в соленую воду, и Шакал дико закричал. Перед ним тут же вынырнула изумленная морда дельфина, и разбойник закричал еще громче. Для него - сухопутного жителя - морской зверь показался страшным чудовищем из сказок, и он развил невиданную для себя скорость, в считанные мгновения оказавшись на скале.
   На него и отвлеклось внимание Бирона. Поэтому Свет мог без помех приветствовать  старого товарища по-настоящему. Земляне с удивлением смотрели, как он успевает одновременно обнимать девочку, Волка и заросшего длинной бородой незнакомца. Наконец Свет повернулся, чтобы познакомить Ширко со спутниками. Ему помешал Бирон. Толстяк понял, что сжимавший в одной ладони другую, израненную, Шакал не представляет никакой опасности, и набрал полную грудь воздуха.
   - Так вы будете платить, или нет? - заорал он, подняв в воздух еще одну стаю птиц.
   Тут он наконец узнал охотника. Толстые щеки стали наливаться кровью, и он начал хватать открытым ртом воздух.
   - Как бы его удар не хватил, - негромко сказала рядом Кондурова.
   Свету на здоровье местного правителя было как-то... Он сейчас рассматривал людей, что один за другим спрыгивали на палубу "Орла" - вслед за Ширко.
   -  Это добрые товарищи, Свет, - правильно понял его нахмурившееся лицо капитан Ширко, - настоящие моряки.
   Он начал называть их по именам, и моряки, больше похожие на оборванцев, один за другим выстраивались перед охотником. Они поначалу смотрели на охотника, и на Волка, сидевшего у его ноги, исподлобья, но невольно подтягивались, расправляли плечи. Они понимали, что от этого человека зависит сейчас их судьба. А сомнения охотника были понятны - он уже набрал один экипаж. Тот, который жался сейчас к борту корабля, не решаясь перевалить через него вслед за своим "капитаном".
   И Свет кивнул, доверившись Ширко. Последним в ряду стоял настоящий гигант, прижимавший к  груди сундучок, окованный железными полосами. Судя по толщине этих полос, сундук был чудовищно тяжел, но здоровяк не выказывал никакой усталости.
   Увидев этот сундук, Большой Бирон взревел, наливаясь кровью в лице еще сильнее, и отшвырнул Шакала в сторону. Он шагнул к краю скалы, явно пытаясь спрыгнуть на палубу "Орла". Бирон даже успел поднять одну ногу, занося его над близким бортом, но тут чудовищная сила отбросила его назад. Это Свет выполнил недавнее обещание - отправил разбойников за борт. И первого - прямо в объятия Бирона. Пока правитель сыпал проклятьями и пытался оторвать от себя пирата, Свет оказался на другой стороне. Здесь его встретил такой же ворот, как тот, которым командовал Бирон. Железный клин, удерживающий громадную цепь, Свет выбил без всякой кувалды - ударом кулака. И огромная рукоять завращалась, подвластная рукам одного человека.
   Бирон на другой скале что-то рявкнул, и сразу десяток подданных подскочили ко второму вороту. Пошло состязание в скорости, в котором один человек ни в чем не уступал десяти. Может потому, что последние бестолково суетились у своей рукоятки, мешая друг другу. Впрочем, стоило посмотреть на взбугрившиеся мышцы по-прежнему обнаженного по пояс охотника, чтобы понять - никто и ничто не остановит его сейчас. Вот на другой стороне  цепи раздался общий крик - там огромный барабан был пуст. Его ощутимо тряхнуло, и последнее звено вырвало клин. Свет по изменившемуся натяжению цепи понял, что победил в этой схватке на скорость, но продолжал вращать барабан, пока он не заполнился, а то самое звено не перевалилось через край, едва не попав охотнику по бедру. Красивым длинным прыжком охотник уклонился от него; вторым оказался на борту.
   Мыльников, уже наряженный в гермокостюм, как раз выходил из покоев Гумирхана. Он решил, что не снимет этот костюм, пока не окажется на борту "Стрелки". Ну или "Белки" - для него не было никакой разницы. В этот момент перед ним и оказался Свет. Владимир отшатнулся, попытавшись шагнуть обратно в каюту, но твердая рука удержала его. Другая уже вытаскивала из поясной кобуры бластер. Мыльников с ужасом увидел, как рычаг переключения энергии останавливается на максимальной отметке. Его взгляд метнулся на берег, ожидая увидеть перерезанные надвое тела и потоки хлещущей крови. Рядом негромко засмеялся Свет. Он направил земное оружие совсем в другую сторону - на остров, где уже не было ни одного человека. Узкий ослепительный луч остановился на огромной бухте, заполненной цепью, и начал свою разрушительную работу. Металл вскипел, капая и застывая на камнях; звенья от чудовищного жара сплавлялись в один громадный комок. Наконец луч перерезал что-то важное, несущее внутри. Огромный барабан покосился и медленно завалился набок. Будь тут другой уклон, и следующему капитану пришлось бы погонять свою команду, убирая огромный сплавленный кусок металла в сторону. Теперь же он покатился в обратную сторону и мирно бултыхнулся на мелководье, обещая скоро зарасти кораллами.
   Мыльников начал нервничать. Он думал, что Свет не отпустит курок, пока бластер не лишится энергии. Но охотник опять улыбался, протягивая ему оружие - оно было заряжено больше, чем на половину.
   - Вот теперь можно знакомиться по-настоящему, - весело воскликнул охотник.
   Его настроение передалось всем, кроме Ширко. Капитан покачал хмуро головой:
   - Горе тому кораблю, который первым достигнет пролива.
   - Это будет совсем скоро, - сурово на этот раз ответил Свет, - к несчастью для Бирона и его людей.
   Он предчувствовал, что Гумирхан послал вслед "Белому орлу" погоню, и что лишь шторм не дал ей догнать беглецов еще до Большого рифа. Но теперь у них был настоящий капитан, и настоящая команда. Один здоровяк что стоил! Тот стоял, по прежнему прижимая к животу сундук.
   - Об этом потом, - подумал Свет, - а сейчас... я голоден как волк!
   Действительно, сырую рыбу, что предложили ему друзья-дельфины, он есть отказался, а здесь... ну не мог же Шакал с командой сожрать все в кладовой. И опять, как совсем недавно, на палубе разостлали скатерть, но теперь ничто не омрачило пиршества. Свет довольно смотрел на ограничивающих себя в питье матросов. Он конечно мог приказать им не пить ничего крепче воды - да хотя бы и до конца их жизни. Но не желал делать этого, потому что хотел видеть вокруг себя товарищей, живых людей, а не бездушных кукол. К тому же запасы в кладовой очень мало уменьшились только в части окороков и ящиков с другой едой. Запечатанных кувшинов почти совсем не осталось.
   За штурвалом снова несокрушимой скалой стоял Багун. А капитан... у капитана и его команды все сильнее разгорались глаза по мере того, как открывались все новые ящики с яствами. Наконец он не выдержал:
   - Такого просто не может быть, - воскликнул Ширко, - никогда еще я не видел корабля, который выходит в рейс с таким запасами.
   Он подцепил рукой что-то непонятное, но очень вкусное - судя по тому, как он закатил глаза в восхищении после того, как это непонятное оказалось у него во рту. Впрочем, он тут же продолжил свой рассказ:
   - Бородатый Бирон наверное целый час провожал проклятьями и тебя, и мою "Зарю". Поэтому на меня у него сил не осталось. Он только предложил мне выбор - или я достаю со дна цепь, или лишусь головы и пойду на корм рыбам. Я нырял целый день. Там, в проливе, холодное донное течение. Но я все таки нащупал эту проклятую цепь! И нырял еще несколько раз. Потому что первый канат не выдержал и лопнул. Пришлось привязывать сразу три. Только все зря - первым кораблем, который прибыл сюда, был этот.
   Он обвел с видимым удовольствием мачты "Орла".
   - Нравится? - Свет огляделся вокруг вслед за ним.
   - Очень, - кивнул Ширко, - я еще не встречал корабля, который бы так слушает руля.
   - Значит не зря Гумирхан хвалил своего "Белого орла".
   - Постой! Так это корабль мурганского владыки? - Ширко покачал головой, - бьюсь об заклад - позади нас преследует целая эскадра... Постой! - вскричал он уже громче, - значит, ты их имел в виду?
   - Да, - кивнул охотник, - мурганские стражники наверняка злы. Бородатый Бирон - тоже. Чем дольше они будут разбираться друг с другом, тем лучше для нас, особенно для тебя.
   - Почему для меня? - удивился капитан.
   Свет лукаво улыбнулся.
   - Эта яхта мне нужна, только чтобы пересечь океан. Как только мы сойдем на берег Белого континента, "Белый орел" - твой!
   - Почему мой?!
   - Конечно твой. Разве ты не потерял "Зарю"? А "Орел" не хуже - ты же сам сказал. Только желательно на нем в Янгикурган не заходить, - захохотал охотник.
   - Жаль, - неожиданно сказал Ширко, опять окидывая взглядом корабль, теперь уже с явным сожалением, - жаль, что я дал себе клятву, что с первым кораблем отправлюсь в Баргас, а потом дальше - в родные края.
   - Разве ты родом не с побережья? - удивился Свет
   В первом плавании вопрос о прошлом обоих путников как-то ни разу не возник. Может потому, что не было времени - весь немалый корабль обслуживал экипаж из двух человек.
   - Нет, - покачал головой капитан, - моя родина Зеленград, если ты слышал о таком городе.
   - Не только слышал, - кивнул Свет, который уже перестал удивляться таким совпадениям, - даже жил там больше месяца - в "гостях" у Великого князя Ольгина.
   - А вот я никогда не был в княжеском дворце, хотя Ольгин - мой брат.
   - Брат?! - такого Свет совсем уж не ожидал - он только что обрел нового родича.
   - Да, у нас был один отец - прежний Великий князь славинов. Я его почти не помню - он умер, когда мне было всего пять лет. Мать Ольгина - знатная славинка, моя - простая горожанка. Но князь любил только ее. Поэтому в детстве я не знал отказа ни в чем. Впрочем, и после смерти князя мы с матерью не бедствовали - отец обеспечил нас. А Ольгин... он  забыл про нас; словно нас и не было.
   Так было до тех пор, пока в Зеленград не пришла одна провидица. Ее при гласил умирающий Хранитель главного храма. Он ее так и называл - святая провидица. Люди говорили, что все ее пророчества сбывались. Она приняла последний вздох Хранителя, долго беседовала с новым, а потом... Потом ее пригласили во дворец. Лучше бы она сразу ушла, или солгала, когда Ольгин попросил узнать его будущее.
   - И что она напророчила Великому князю?
   - Что он закончит свое княжение на виселице.
   - Ну и что? - не понял Свет связи пророчество с судьбой капитана.
   - А то, что Ольгину стали мерещиться заговоры и наемные убийцы. А кому выгодна его смерть? Прежде всего претенденту на престол. А кто первый претендент? Второй, и последний сын его отца - то есть я! Моей матери к тому времени уже не было в живых. Так что я собрал все ценное, что было в доме, продал и его тоже, и в одну темную ночь исчез из Зеленграда. На деньги, что выручил от продажи драгоценностей, что подарил матери князь, купил "Зарю". Так что на провидицу я совсем не обижаюсь, больше того...
   - Что? - в нетерпении выкрикнула Замира.
   - Я ей благодарен, потому что еще раз смог увидеть свою мать. Я стоял в толпе, когда люди провожали святую женщину. Она остановилась, когда проходила мимо меня, и повернулась. Это была моя мать!
   Свет прищурил глаза, вспоминая зеленую долину и ее хозяйку.
   - А эту святую звали не Зохра?
   - Ты тоже ее знаешь?!
   - Знал, - кивнул охотник, - и даже гостил у нее, правда всего один день. Эх (вздохнул он мечтательно), какие вкусные пирожки печет тетушка Зохра, да я вам рассказывал!
   Он повернулся к землянам, и те молча кивнули. Молча, потому что сейчас поглощали яства, ни в чем не уступавший стряпне провидице. Потому что лучший кулинар это голод. Тогда Свет опять повернулся к Ширко.
   - А как вы оказались на втором острове, и почему Бирон терпел вас там?
   - После "Зари" у островов не появилось ни одного судна, - продолжил рассказ капитан "Зари", - Бородатый Бирон скоро совсем озверел. Нет, ни он, ни мы не голодали - океан кормил нас. Но на острове не было никаких развлечений. Даже ни одной женщины (он бросил быстрый взгляд на Кондурову и покраснел сквозь бороду). Бирон стал стравливать людей...
   - Кажется, это любимое развлечение всех владык нашего мира, - грустно подумал Свет, - впрочем, иные миры ничем не лучше. Взять хотя бы гладиаторов Древнего Рима на Земле...
   А Ширко показал на своих товарищей:
   - Эти люди появились на острове во время того ужасного урагана. Мы стали держаться вместе. Скорее всего Бирон уничтожил бы нас. Но мы вовремя узнали, где Бирон прячет свою казну. Вот эту, - он кивнул на гиганта, который наконец опустил сундук на палубу.
   Под крышкой сундука пряталось целое состояние - он был наполовину заполнен крупными драгоценными камнями - и ограненными, и только ждущими руки огранщика. На палубе словно стало светлее - от бесчисленных лучей, которые испускали камни на солнце.
    Ширко со стуком захлопнул сундук. Зачарованная парсиянка перевела взгляд на капитана, и спросила:
   - А зачем вам нужны были эти камни? Их ведь нельзя есть.
   Расхохотавшийся Ширко подхватил девочку на руки.
   - Я думаю, Бородатый Бирон хотел наполнить этот сундук доверху и свалить с острова. Буря ему помешала. А потом мы. Этот сундук был нашей страховкой. Когда мы перебрались на свой остров, Бирон послал было на нас своих головорезов.
   - А вы? - начал догадываться Мыльников.
  - А мы открыли сундук и поставили его на краю скалы - пусть ищет свои камушки на дне пролива. Я огромную цепь искал целый день, а тут маленькие камушки.
   - Ну не такие уж и маленькие, - проворчал Владимир, открыв сундук под пристальным взглядом здоровяка и пошевелив драгоценности ладонью, - думаю, здесь вам никакая страховка не нужна.
   А Свет достал тем временем талисман и показал Ширко изображение Владимежа.
   - Кто это? - воскликнул капитан, - переводя взгляд с талисмана на лицо охотника и обратно.
   - Великий князь Владимеж...
   - Мой предок... и твой! - вскричал догадавшийся наконец Ширко, - значит, мы родичи?
   Свет спрятал талисман на груди и задумчиво произнес:
   - Один мудрый человек сказал, что все люди в этом мире родичи; в той или иной степени, - он взглянул на землян, и уже совсем тихо добавил, - а может, и не только в этом мире.
   Ширко показал на центральную мачту "Белого орла", на которой до сих пор не хватало нижней перекладины:
   - Это может помешать нам оторваться от погони. Главный парус мы не поставим.
   Он тут же узнал, по какой причине корабль покинула эта балка, а с ней вместе Свет, и покачал головой:
   - Сдается мне, что где-то я видел этого человека. Как его зовут?
   - Шакал, - первым проворчал Багун, не отрываясь от компаса.
   - Ну конечно же, - вскричал Ширко, - банда воров и грабителей Зеленграда. Все называли их зверьми. Даже клички были подходящие - Шакал, Гиена, Слон. А главарем у них был страшный человек, даже имя которого называли  лишь шепотом. Говорили, что никто не мог выдержать его змеиного взгляда. Он и кличку подобрал себе подходящую - Гадюка. А вместо жала у него был нож. Никто лучше и подлее его не владел этим оружием. Значит, банду все таки взяли.
   Он положил руку на плечо рулевого, но тот покачал головой:
   - Нет, никаких Гадюк и Слонов в невольничьем караване не было.
   - Ну, может просто прибили при задержании - в Зеленграде это просто.
   - Нет, - теперь его разочаровал охотник, вспомнивший свое недолгое пребывание в столице славинов, - они оба живы. Только не думаю, что этот Гадюка кого-нибудь сможет ударить ножом. Да у него и ножа теперь нет, - засмеялся он.
   Ширко не стал расспрашивать охотника - его словам он безгранично доверял.
   В этот день не было конца вопросам и ответам. Наконец спросила и Анюта:
   - Свет, а как ты умудрился догнать нас? Неужели плыл всю дорогу?
   - Нет, - засмеялся охотник, отказываясь от такого сомнительного подвига, - друзья помогли.
   - Какие друзья? - не отставала девушка.
   - Вот эти, - охотник перегнулся через борт, и издал громкий, цепляющийся за душу, словно колючки, звук, который напомнил Кондуровой самую скрипучую дверь, которую она видела в своей жизни.
   Из воды тут же показались довольные  морды дельфинов, сразу ответившим охотнику на том же языке. Они устроили небольшой гимнастический этюд, сопровождая каждый прыжок еще одним скрипом. И Свет отвечал им!
   - Фантастика, - прошептал Суриков, - он разговаривает с ними!
   Свет услышал его и, улыбнувшись, снова заскрипел. На этот раз так выразительно, что не только животные, но и люди поняли - охотник требует внимание. Полеты черно-белых красавцев тут же прекратились, и они замерли в воде, высунув из нее внимательные морды. Одновременно они словно улыбались людям - такими физиономиями наградила их природа.
   Теперь Свет не скрипел. Он сосредоточился в наступившей тишине. На его голове опять был шлем, а в памяти - корона Батурхана. Охотник создавал необходимые образы, отдавал команды. Даже стоящие рядом люди уловили обрывки некоторых. А Свет, сняв с головы шлем, дождался, когда дельфины дружно кивнули и исчезли, и объяснил товарищам:
   - Они вернутся назад, к проливу - посмотрят, придут ли корабли Гумирхана и как их встретит Бородатый Бирон.
   - А зачем это им, - удивился Мыльников.
    - Им не нужно, - серьезно ответил Свет, в то время как Кондурова с Суриковым улыбнулись, переглянувшись, - а нам знать не помешает. Надеюсь, мои друзья догонят нас до Баргаса.
   Охотник отправился помогать матросам, которые под руководством Ширко поднимали все возможные паруса...
   Переход до берега Гудваны был похож больше на увеселительную прогулку. Стояла ясная безоблачная погода, и ровный ход яхты не прерывался до самого континента. Обогнув по дуге Дикие острова, в бухтах которых по-прежнему стояли корабли, "Белый орел" снова помчался по прямой, теперь уже никуда не сворачивая от  кратчайшей дороги до Баргаса.
    Свет как в воду смотрел, благо ее вокруг было - целый океан. Дельфины действительно догнали яхту, когда впередсмотрящий уже поднял переполох на палубе и в каюте, когда громко закричал, что видит впереди землю. А скоро показался целый лес мачт - у причалов Баргаса уже давно стояли на приколе множество кораблей.
   "Орел" замедлил ход и Свет, а вместе с ним и другие пассажиры, перегнулись через высокий борт. Рядом с кораблем беззвучно открывал рот стремительный посланец. Но какие-то звуки, не различаемые человеческим ухом он все таки издавал. Поэтому наверное охотник, опять надевший шлем, замер, внимательно всматриваясь в глаза дельфина. Окружающие внимательно следили за выражением его лица. Оно вдруг осветилось довольной улыбкой исполнившегося предсказания, а потом - когда дельфин почти закончил передавать донесение - помрачнело.
   Животное на прощание скрипнуло, выслушало ответный скрип и исчезло, описав высокую дугу в воздухе. Только тогда Свет повернулся к спутникам, и стал переводить образы дельфиньего мозга на дуганский язык.
   - Шесть кораблей, полных стражников, но замаскированных под торговые, следуют за нами. Большой Бирон сдуру первым прыгнул на палубу флагмана - боялся наверное, что корабль ускользнет. И получил в живот десятка два стрел. Больше никто не пострадал. Островитян сковали цепями и отправили на одном корабле назад - в Янгикурган. Всех, кроме одного.
   - Шакала, - догадался первым Суриков.
   - Да, - кивнул Свет, - в последний раз дельфин видел его на палубе флагмана рядом с мурганским капитаном.
   - Это плохо, - помрачнел рядом с ним Ширко.
   - Ничего хорошего, - кивнул головой охотник, - Шакал слышал, что мне надо в земли франов, и знает дорогу туда. Это ведь недалеко от Зеленграда.
   - Но ты ведь не боишься их? - с надеждой заглянула в его глаза Анюта.
   - Я боюсь не за себя, - грустно улыбнулся Свет, поняв, что выскажет сейчас что-то похожее на очередное пророчество, - они пройдут за нами полконтинента, разоренного катастрофой и долгой зимой. А потом доставят вести об этом своему владыке. Что взбредет в голову Гумирхану. Не забывайте, что в его жилах течет кровь Великого завоевателя Батурхана. Может, он захочет не меньшей славы?
   Охотник замолчал, вглядываясь в знакомые очертания близкого уже берега. Только земляне впервые увидели Гудвану; они  стремились к ней не меньше, чем остальные.
   И все же когда якорь "Белого орла" с грохотом упал в воду и яхта, подчиняясь уверенным движениям рук Ширко, остановилась у каменного причала, все посмотрели на охотника. Именно ему они предоставили право первым шагнуть на берег Белого континента.
   Свет немного помедлил и легко спрыгнул на причал, не доживаюсь, когда опустят трап. Прочно утвердившись на ногах, он прислушался к шевельнувшемуся внутри чувству. В следующее мгновение он понял, что Белый континент содрогнулся, приветствуя своего освободителя. Совсем невеликая дрожь, заставившая пошевелиться доски причала, помчалась во все стороны, крепчая так, чтобы достигнуть наибольшей силы в замке, где его ждал Горн...




 















Глава 15. Разоренный континент
   Анатолий довольно улыбнулся, оглядывая дело своих рук. Еще несколько месяцев назад он вряд ли поверил бы, что ему придется колоть чудовищное количество дров. И все для того, чтобы обогреть дом, в котором жила его семья. С последним словом он улыбнулся так широко, что три женщины, прикладывавшие дрова в длинную поленницу, невольно улыбнулись в ответ.
   Сразу три жены - в это он не мог поверить до конца даже сейчас, когда все они сновали рядом. Казалось, надо сделать усилие, и он проснется один в своей холостяцкой квартире на шестнадцатом этаже в самом центре Воронежа...
   ... Лазаренко набрел на эту деревушку через два месяца после побега из старинного замка. Питался подножным кормом. Его в лесах, стремительно оживавших после зимы, хватало. Анатолий шел, сам не зная куда - лишь бы подальше от страшного чародея. Города и села он старательно обходил, удивляясь, что жизнь едва теплилась в них.
   Весна быстро и практически незаметно перешла в лето. Лазаренко поднимался от маленькой речушки по заросшей пустынной дороге и догнал медленно ползущую вверх телегу. Она было нагружена сеном так, что в первый момент Анатолий не понял, кто тащит ее в горку. Он уже догадался, что земли здесь поразил какой-то катаклизм. Потому и не удивился, увидев вместо коня женщин. Еще прежде он услышал надрывный стон и плач - в то же самое время, как тяжело груженная телега начала разбег назад, под горку. Стон прекратился, когда воз снова пополз вверх, словно сам собой. Однако чуда не произошло; у этого "чуда" было имя - Анатолий Лазаренко. Он подпер телегу крепким плечом и практически в одиночку втолкал ее наверх. Только там он увидел необычную упряжку, состоящую из четырех женщин. Точнее женщиной можно было назвать одну - пожилую и рано поседевшую; поднявшую потухшие глаза навстречу Анатолию и изумленно вскидывающую брови. Трое других были совсем молоденькими. Они при виде незнакомого мужика вдруг расцвели улыбками и быстро сбились в кружок, о чем-то смеясь.
   Им было чему веселиться. Одежда стражника, реквизированная Анатолием при побеге, быстро пришла в негодность, и теперь он щеголял в костюме, который космолетчики одевали под космоброню. Она была неизмеримо прочнее и практичнее местной одежды, но имела один существенный недостаток - облегала тело так, что напоказ выступали все косточки и мышцы парня. Особенно те, на которые сейчас и показывали пальчиками девчонки. И  он вдруг перестал замечать их осунувшиеся лица, согнутые тяжелой работой плечи, и совсем непраздничные темные платья. Он энергично впрягся в оглобли, показав рукой на собирающиеся на небе тучи. До вечернего дождя успели сделать еще один рейс, и спрятать сено в пустой сенник, которых в деревушке хватало.
 За короткий вечер Анатолий успел выучить лишь четыре имени. Рудия - так звали пожилую женщину, а ее молодых односельчанок Галия, Надия и Сурия. Еще в деревушке жили два ребенка - девочка лет шести-семи и совсем маленький мальчик, да беспородный пустобрех, который сразу признал Анатолия за своего. Дети и собачонка пасли рядом с крайним заброшенным домом (таких было большинство) двух коров - рыжую и черно-белую, и двух маленьких бычков. Коровы к пришельцу отнеслись крайне безразлично, не перестав пережевывать свою бесконечную жвачку. Девочка тут же спряталась за подолом старшей женщины и оттуда испуганно выглядывала. А мальчик что-то залопотал непонятно и зашагал к Лазаренко, протягивая к нему ручки.
   Уже много позже Анатолий узнал, что долгими вечерами женщина рассказывала детишкам сказки, и в каждой из них был счастливый конец - к ним возвращался отец. Теперь же, когда Лазаренко подхватил на руки мальчугана, девочка тоже не выдержала, и кинулась к землянину. Вскоре она затихла на широкой груди Анатолия, не переставая шептать единственное слово. Так он узнал еще одно слово: "Папа". Рядом ревели три девушки, но старуха на этот раз не стала вмешиваться. Махнув рукой, она отправилась поправлять сено - она сама так сказала. На самом деле - как догадался Лазаренко - она просто постеснялась плакать на людях.
   Воз быстро опустел; Анатолию эта работа даже понравилась, особенно многоцветный запах, который кружил голову. А уж взгляды девчонок... В общем, Лазаренко доказал, что не зря качал мускулы вместе с другом, Мишкой Суриковым. Тут он немного загрустил, вспомнив дом, друзей, но старуха тут же подала очередной навильник, и командир "Стрелки" опять покрепче ухватился за рукоятку вил.
   Ближе к ночи действительно разразилась гроза. К этому времени Анатолий успел отмыть в жарко натопленной бане дорожную грязь, и большую часть перенесенных невзгод. Лишь неподвижный давящий взгляд чародея не стерся из памяти. Он не знал местных обычаев, однако решительно отказался от помощи девчат, пробормотав по-русски:
   - Как-нибудь и сам себе спинку потру.
   Этим он вызвал искренний смех девушек и отчего-то угрюмые складки в уголках плотно сжатых губ старухи. Баня, между прочим, опять напомнила ему Сурикова; его страсть к двадцатому веку. Потому что была удивительно похожа на обычную русскую баню - ту, которую топили "по-черному".
   Теперь он, разомлевший от пара и непривычной работы, а еще от яств на столе, которых женщины явно не пожалели, привалился на скамье к бревенчатой стене. Он почти спал, но все таки замечал лукавые взгляды девушек, и горячий шепот старухи. От этого шепота сладко ныло в груди, и глаза широко открывались. Наконец Рудия встала из за стола, и что-то бросило Сурие - самой молоденькой, и самой - на взгляд космолетчика - привлекательной. Девушка залились краской, и Анатолий уставился на нее. Они оба вдруг вздрогнули - это хлопнула входная дверь, оставляя их одних. Анатолий уже догадался о чем так горячо шептала старуха - она доказывала, что этого мужчину нужно всеми силами оставить в деревне. Иначе ни им, ни детям не выжить. А какое самое сильное средство у женщины, чтобы привязать мужика к хозяйству?
   Этой ночью Сурия доказала, какое. А следующей ночью Надия, потом Галия... Четвертой ночи Анатолий ждал с содроганием - вдруг попытается остаться старуха. Рудия, видно догадалась о его терзаниях, и как-то даже выпрямилась, вроде глазки начала строить, а потом расхохоталась - в первый раз за эти дни. А осталась опять Сурия.
   Расчет мудрой женщины оказался верным. Землянин собирался остаться ненадолго в этой деревушке, помочь женщинам по хозяйству, но совсем скоро понял, что не представляет теперь свою жизнь без этих девчат, без детишек, без хозяйства. Дел в деревенской обыденной жизни оказалось множество; Анатолий с каждым днем говорил все лучше на местном языке. Так что он вполне понял Сурию, когда та первой сказала, что ждет ребенка. Понял, но не поверил... А пришлось, особенно когда ему об этом же с перерывом в один день сообщили Надия с Галией. А дети давно называли его отцом. Так у землянина появился дом на этой планете.
   Он немного поволновался на предмет того, кто родится от этого межпланетного союза, а потом перестал - если бы что-то было несовместимым, ничего бы не получилось изначально. Пока же он с надеждой на благополучный исход наблюдал за плавными движениями молодых женщин, за их растущими с каждым днем животами.
   Не меньшей радостью его наполняли и результаты упорного труда - маленький род был полностью обеспечен на зиму. Притворно нахмурившись, он снял с рук жены половину дров, которые она собиралась нести в дровяник, и переложил их себе. Теперь за огромной охапкой дров его улыбающегося лица совсем не стало видно. Однако дорогу в дровяник он знал на память, потому и не промахнулся в распахнутую дверь. А там бросил дрова на пол, потому что расслышал испуганный крик женщин. Анатолий выскочил из сарая.
   Из леса, почти вплотную подступившему к деревушке в этом месте, вышли десятка полтора воинов с арбалетами в руках. Оружие тут же нацелилось в Лазаренко. Космолетчик напряг мышцы, готовый броситься в сторону, но прозвучал гортанный приказ, и он застыл на месте. Потому что часть арбалетов перенацелилась на его жен. Лишь Рудия стояла в стороне, никому из воинов не нужная. Она и переводила слова командира стражников. Высокий худой мужчина с саблей в руке что-то быстро говорил, обращаясь явно к землянину. Это был рагистанский язык, и понимала его только старуха.
   - Они не тронут нас, если ты пойдешь с ними, - лицо Рудии стало опять скорбным и отстраненным - таким оно было в первый день знакомства с землянином, - твоим женам ничего не сделают. Командир сказал, что придет сюда тогда, когда подрастут их дети.
   Старуха кивнула на выпиравший под платьем живот Сурии, и Анатолий поправил про себя:
   - Наши дети!.. -  вслух же он спросил, - куда нужно идти с ними?
   Рудия перевела вопрос, выслушала командира, и ее лицо совсем помертвело.
   - Оттуда не возвращаются, - перевела она безжизненным голосом.
   Лазаренко еще раз обвел взглядом напряженных воинов и бросил под ноги топор, который успел прихватить в сарае. Он шагнул вперед, протягивая вперед руки. Запястья землянина туго обхватили стальные наручники и заскрежетал ключ. Короткая цепь соединила оковы с ножными кандалами.
   - Только ядра на них не хватает, - подумал Анатолий, ощутив непривычную тяжесть на ногах.
   Однако стражники ограничились цепями. Но и их было достаточно, чтобы он потерял свободу маневра, столь необходимую для настоящего мастера рукопашного боя. Он в последний раз оглянулся, охватив взглядом сразу всех, и громко пообещал вопреки заявлению стражника:
   - Я вернусь!
   Словно в подтверждение его слов раздался глухой гул и земля под ногами ощутимо вздрогнула...

   Фарад, бывший капитан рагистанской стражи, сидел на крыльце дома. Этот дом стал для него родным в эту долгую зиму. Он держал на коленях годовалого сына; пожелтевшая уже листва пожелтевшего леса, обреченно дрожавшая на ветру, вдруг застыла, подчеркивая тишину осеннего дня. Следом издали накатился глухой гул и дом за его спиной задрожал, как и все остальные. Тишина после землетрясения стала абсолютной, звенящей. Она дрожала в воздухе, пока дверь соседнего - нежилого - дома не заскрипела, не завизжала выдираемыми гвоздями, и не отворилась. Потом она опять захлопнулась, словно повинуясь невидимой руке и заставила Фарада вздрогнуть и сильнее прижать ребенка к груди.
   Глухой деревянный звук словно вернул жизнь в деревню. Через мгновение о пробежавшей по земле судороге напоминала только долго не проходящая дрожь могучего дуба на краю деревушки, да необычно крутая речная волна. Последняя плеснула на берег и докатилась до огромного черного пятна выжженной земли, на котором никак не хотела расти трава.

   Новый владыка Рагистана быстро пристрастился к кровавым зрелищам. Оказывается это было таким сладким - самому решать судьбу выживших на ристалище, стравливать их снова и снова. Это затягивало сильнее самого страшного наркотика.
   В отличие от Нустрата новый шахиншах был скуп. На ристалище пропали экзотические звери. Впрочем, их подвоз и так прекратился из-за небывало долгой зимы. Бои теперь шли только между людьми. От этого они не стали менее кровавыми и захватывающими - для зрителей, конечно. Лишь иногда - к удовольствию зрителей - удавалось изловить какого-то местного зверя: медведя, пару кабанов или волков.
   Сейчас, сидя в ложе, забранной теперь мелкоячеистой сеткой, владыка недовольно морщился. Он практически перестал наблюдать за боем двух неумелых поединщиков. Эти неотесанные мужланы скорее всего впервые в жизни взяли в руки оружие, и теперь кружили по арене, не решаясь нанести хотя бы один удар.
   - Выпустите Полвана, - наконец велел он.
   Журивой был уверен, что к его словам прислушивается не одна пара внимательных ушей. Потому он даже не повернулся, отдавая распоряжение. Гнетущее молчание за спиной сменилось шепотом и топотом чьих-то ног. И почти сразу заскрипели огромные ворота. На арене появился любимец шахиншаха и всех городских зевак.
   Прежние поединщики, правильно оценив могучую фигура нового противника, вооруженного коротким мечом, в страхе заметались по арене под свист и улюлюканье толпы. Однако здоровущий Полван проявил удивительную проворность и настиг обоих в одном месте. Настиг - случайно или преднамеренно - прямо под ложей шахиншаха, нависающей над ареной. Здесь он и поразил несчастных, быстро и немудрено. Тем более, что противники и не сопротивлялись. Два быстрых и точных взмаха меча, и кровь оросила чистый песок арены. Журивой удовлетворенно кивнул, в душе однако пожалев, что все закончилось слишком быстро.
   - Никого больше не привезли? - спросил он, так же не поворачивая головы.
   - Нет, мой господин, - склонился позади него серый невзрачный придворный.
   Шахиншах с самого начала правления не терпел рядом с собой ярких личностей. А еще прижимистый правитель решил, что отправлять на арену собственных подданных слишком расточительно. Тем более, что их осталось не так и много.
   - Женщин и детей не трогать, - велел Журивой, понимая, что ни один стражник не осмелится нарушить приказ, - пусть растут новые поединщики.
   Он собирался править очень долго. И намеревался скрашивать свое правление хотя бы такими вот зрелищами. Увы - окрестности Рагистана были еще более пустынными. Шахиншах не успел выразить своего неудовольствия по этому поводу, поскольку на арену накатился гул, заставивший Полвана, вскинувшего меч в победном взмахе, замереть на месте. Этот гул словно саккумулировался в огромной чаше ристалища, превратившись в подземный толчок, потрясший крутые склоны. Зрители в испуге замолчали, и даже Журивой немного побледнел, подумав вдруг, что мечты о долгом правлении могут и не исполниться. Но к нему обращалось все больше испуганных лиц, и повелитель встал, чтобы возвестить на все ристалище:
   - Даже небо приветствует твою победу, Полван!..

   - Зачем копать новую грядку, - удивился Нажудин, - скоро ведь зима?
   Зохра усмехнулась в ответ:
   - Здесь зимы не бывает.
   Парс в изумлении оглянулся. Он словно впервые увидел эти склоны, поросшие буйной зеленью так же как в первый день, когда он попал сюда. И сейчас на них не было даже признаков подступившей осени.
   - Я за всю жизнь не копал столько, сколько за эти месяцы, - проворчал он.
   Проворчал и замер, потому что скала, от которой он не успел отвести глаз, задрожала, роняя вниз мелкие камушки. Парс испуганно замер - более сильный удар мог погрести под камнями всю цветущую долину. Он перевел взгляд на старушку, и поразился. Зохра, прижимавшая к груди взъерошенного Пушка, безмятежно улыбалась
   - Это Свет подает нам весточку, - прошептали ее губы.
   Нажудин недоверчиво покачал головой, но спорить не стал. За то время, что он провел здесь, все предсказания провидицы исполнились. А весть от Света могла означать одно - праздник. А значит, лопату можно было нести в сарай. И Нажудин тоже широко улыбнулся...

   Пять кораблей легко неслись к берегу Белого континента. Шестой только недавно вошел в устье Реки, отнимающей жизни. Его трюм был полон бывшими подданными Бородатого Бирона.
   Глава экспедиции, он же капитан флагмана по имени Авархан, велел привести на мостик проводника. За пленным, как всегда, неотступно следовали два здоровенных стражника.
   - Шакал, - начал капитан, почувствовав за спиной движение; сам он продолжал смотреть вперед, не считая нужным оказывать внимания пленному.
   Что хотел спросить Авархан, так никто и не узнал; он и сам забыл о том, зачем призвал пленного славина.
 По спокойному морю на эскадру надвигалась огромная волна, заполнившая весь горизонт. Казалось, что она становится все выше, подбираясь к кораблям. Наконец она достигла первого судна. Капитан, как и все другие на корабле, судорожно вцепился в поручень. Он еще успел мысленно обратиться к небу, когда флагман стремительно подпрыгнул вверх. В эти мгновения Авархан забыл, что ему, как капитану надо заботиться о судне. Однако флагман, а за ним и другие добротно сработанные корабли справились сами. Они вслед за первым взмыли на гребень волны, повторив ее крутой изгиб, и так же стремительно рухнули вниз, заставив множество сердец испуганно замереть. Водяной вал - единственный на обозримом пространстве - сопровождался неясным гулом. Словно сам океан был недоволен чем-то.
   Авархан повернулся назад. Сердце потихоньку успокаивалось, а забитая неясным предчувствием грядущих неприятностей голова смогла вместить еще одну короткую мысль:
   - Что здесь делает этот мерзавец?
   Он махнул рукой, разрешая увести пленника, а сам все смотрел назад, провожая взглядом гигантский вал. На гребне волны мелькнули черные спины дельфинов - они наверное никак не могли смириться с мыслью, что кто-то, или что-то в Великом океане может обогнать их. Потому они неслись вслед за волной, исчезая в лазурной дали. Волна тоже исчезла, чтобы продолжить свой бег до самого Большого рифа. Здесь влияние Гудваны заканчивалось, и здесь же совсем уже невысокий вал разбился о коралловые рифы. Ему все таки хватило сил забрызгать солеными слезами океана лицо Бородатого Бирона, который лежал на скале, широко раскинув руки. Однако, оживи сейчас бывший правитель двух скалистых островов, он не смог бы увидеть, как закончился катаклизм - его глаза давно выклевали птицы...

   Чародей довольно распрямил плечи. Он чувствовал, как по жилам быстрее побежала кровь. У ног лежал молодой фран - очередная жертва Горна. Увы, для его тела, внутри которого бушевала волшебная энергия, одной жертвы в год было явно недостаточно. Поэтому население замка убывало с угрожающей скоростью.
   В отличие от Такамуры ему не требовалось кромсать человеческое тело на куски. Он наслаждался уже тем, что видел, как истаивает душа жертвы, перетекая внутрь чародея.
   Мысль о том, что людей Рагона почти не осталось, он загнал поглубже в сознание. Так же, как и воспоминание о Свете. Сейчас он был полон эйфории, потому не смог почувствовать заранее изменения в эфире. Его возбужденное состояние грубо прервал удар, потрясший стены древнего замка. Со стены сорвался портрет одного из многочисленных предков Гардена, но Горну было совсем не до картин, затканных паутиной. Потому что в его голову ворвался знакомый до дрожи во всем теле голос. Голос Света! Он разом смахнул все остатки эйфории.
   - Не ждал, Горн? - голос охотника был неприлично (для чародея) веселым; Горн приготовился к очередному неприятному сюрпризу.
   - Когда-нибудь ты все равно пришел бы, - глухо проворчал он; чародей сейчас не заботился, чтобы донести мысль до невидимого противника - это больше нужно Свету - вот пусть и напрягается.
   Охотник его услышал - может потому, что его голову венчал шлем предка?
   - Предлагаю сделку, - с особым, повелительным, нажимом произнес он за многие сотни переходов.
   Горну хватило сил рассмеяться:
   - На меня чары Батурхана не действуют. Но я готов выслушать условия сделки.
   - Я получаю Весну с сыном - живых и невредимых. Ты получаешь жизнь.
   - А если я сейчас отдам их Рагону?
   - Тогда я найду тебя везде, где бы ты не прятался.
   Стены замка опять тряхнуло - уже слабее, и Горн понял - так будет! Потому что свидетелем выступало само небо.
   - А кто даст мне гарантию, что сделка будет честной?
   - Моего слова тебе недостаточно?
   - Слово - всегда только слово, - проворчал чародей, на своем долгом веку видевшие столько интриг и предательств, сколько молодому охотнику и не снилось.
   Горн сейчас был честен со Светом - он просто не мог поверить кому-то. И охотник понял его сомнения:
   - Тогда убедись, что я честен перед тобой!
   Свет, стоящий на берегу Великого океана, снял шлем, освобождаясь от его надежной защиты, и не стал противиться, когда чародей вторгся в его мысли, яростно перелопачивая самые потаенные уголки его мозга. Он не искал сейчас хитрых замыслов и черных мыслей; ему нужно было одно - длинное, в три десятка слов, заклинание. Но его не было. Совсем - даже одной строчки!
   Чародей воскликнул в отчаянии:
   - Ты уничтожил заклинание Тагора!
   - Да, - Свет даже кивнул, хотя Горн не мог видеть его жеста, - уничтожил. Теперь я сам не знаю этого текста... как и никто во всем мире... во всех мирах. После моей смерти...
   - Так умри же, проклятый! Умри от своей руки, иначе я уничтожу Весну!
   - Нет! Ты не посмеешь дотронуться до нее, пока я жив. Так что жди меня и помни - сделка остается в силе.
   Последнего слова охотника Горн уже не расслышал. Он понял, что далекий собеседник разорвал незримую нить связи, и что сам он опять один в пустом зале. Не считая трупа молодого франа, конечно. Свет (опять свет!) с трудом пробивался сквозь узкие, давно не мытые, окна. Жертва едва различалась на каменном полу, но взгляд Горна блуждал по ней совсем неосознанно. Потому что сам чародей пытался поймать сейчас какую-то ускользающую от него мысль. Он недовольно поморщился, и начал методично - слой за слоем - перебирать все, что успел прочесть в голове охотника.
   - Вот! - наконец воскликнул он с удовлетворением, воссоздавая картину из прошлого Света.
   Вот охотник, а с ним его друзья, уходят от толпы чернокожих дикарей, во главе которых возвышается еще один спутник Света. Бывший спутник - потому что смотрит в спину уходящих с нескрываемой злобой.
   - Посмотрим, - нетерпеливо забормотал чародей, посылая острую, хоть и невидимую стрелу своей магии через полмира, - может он поможет мне?!
   Горн не церемонился со своим "помощником". Бывший комиссар полиции Бонго торжественно восседал в своем серебристом гермокостюме среди туземцев, почтительно внимавшим его словам, когда грубая сила вторглась в его голову, сметая все барьеры на своем веку. Бонго стиснул огромными ладонями голову, но разве мог он ими защитить что-то внутри нее?
   Чародей читал его воспоминания, как опытный чтец - быстро, но внимательно. На мгновение он удивился, что чужеземная сила, которую он погасил когда-то, опять питает волшебные доспехи, но отмахнулся от этого ничтожного факта, как от надоедливой мухи. А потом он нашел то, что искал. Покинув безвольно осевшее на земле тело, окруженное остолбеневшими от изумления и ужаса неграми, Горн довольно обвел взглядом темный зал. Он повернулся туда, где далеко-далеко находился Баргас, и воскликнул, уже ничуть не волнуясь - услышит ли его враг:
   - Приходи. Свет! Ищи меня... и свою Весну - здесь... или в другом месте.
   Чародей наступил на лежащее на полу тело и торжествующе захохотал...
 
   Ширко уже был готов спрыгнуть вслед за охотником на широкий причал. Что-то заставило его остановиться. И он, и моряки, сгрудившиеся за его спиной, вдруг увидели, как сгустился вокруг Света воздух. Сам охотник поднял голову к небу, словно хотел увидеть там незримого собеседника. Его губы беззвучно шевелились, а лицо было до предела напряжено.
   Наконец застывшая фигура охотник шевельнулась, и он повернулся к спутникам, оказавшись - незаметно для всех - без шлема на голове.
   - Это был Горн, - первым высказал мысль, пришедшую во многие головы, Суриков.
   - Да, - кивнул Свет.
   Он не стал пересказывать разговор с чародеем, тем более, что договор и Горном так и  не был заключен
   - И куда мы теперь? - Ширко тоже не стал дожидаться трапа и спрыгнул, оказавшись рядом с охотником.
   - Как и намечали - в замок Гардена, и чем быстрее, тем лучше...
   Оказалось, что сделать это было неизмеримо сложнее, чем сказать. Во всем Баргасе не нашлось лошади на продажу - несмотря на золото Харама и камни Бородатого Бирона. Впрочем, не продажных лошадей в порту тоже не было - съели. поэтому небольшая группа людей, одетых весьма пестро и необычно, проводила взглядами "Белый орел", и направилась по дороге, ведущей из Баргаса к центральным государствам материка. Среди них выделялся своим серебристым костюмом Мыльников. Он действительно пока следовал данному слову.
   А яхта последовала дальше - в один из портов Гудваны, куда корабли из Янгикургана заходили очень редко. Потому что Свет был уверен - погоня уже близко.
   За охотником, шагавшим впереди вместе с Волком, шли трое землян, Замира, Ширко с Рамиром и Багун. Все они шли в земли франов, потому что еще на борту "Белого орла" договорились, что в первую очередь помогут охотнику разобраться с чародеем. Свет их помощь принял с благодарностью, хотя не без оснований предполагал, что справился бы с этой задачей в одиночку гораздо быстрей и эффективней. Но почему-то не стал возражать; что-то помешало сделать это. Может та маленькая заноза, которая поселилась в душе после разговора с Горном. Свет теперь не был уверен, что поступил правильно, известив врага о скорой встрече. Очень уж задумчивым был вид чародея, когда он "отключился" от незримой связи...
   Самый высокий каменный шпиль Баргаса исчез за кронами обступившего дорогу леса, когда охотник вдруг круто повернул на исчезающую в чаще  тропу.
   - Разве это не самая короткая дорога, - догнал его Ширко, показывая на видный пока еще каменный тракт.
   - Да, - согласился Свет, которого уже окружили спутники, - но есть еще одна, на которой погоня не найдет наших следов. По реке - Илети - мы можем двигаться не останавливаясь, на парусах и веслах ("А может и еще каких движителях", - посмотрел он на бортинженера "Белки"). Потом по Большой реке, а потом...
   - А потом, - подхватил Багун, - до хребта, где находится обитель Дао...
   - И где есть тайный проход к срединным государствам, - закончил с улыбкой Свет.
   - Тайный проход? - изумился бывший рулевой "Белого орла", - я ничего о нем не слышал.
   - Раз мы с Волком прошли через него, - развел руками Свет, - значит он существует.
   Пес рядом согласно заворчал, и тоже "улыбнулся", широко разинув пасть.
   - Хорошо, - вступил в разговор Суриков, - а где мы возьмем лодку?
   - Здесь рядом есть деревня, - теперь уже грустно улыбнулся Свет, - я гостил там у друзей два дня.
   - Есть ли в мире место, где ты не гостил, - поразился Багун.
   - Есть, - опять улыбнулся охотник, - у тебя дома. Надеюсь, что скоро это произойдет.
   - И я надеюсь, - поддержал его улыбку дуганец.
   Отряд снова принял прежний походный порядок, только теперь маленькая парсиянка продолжила путь на плече Багуна. Огромный дуганец конечно не мог передвигаться так бесшумно и стремительно, как Свет, но шагал достаточно осторожно - чтобы ни одна веточка не задела Замиру, гордо восседавшую на широком сидении.
   Наконец Свет дошел до поворота, откуда тропа вела прямо к рыбацкой деревушке. Он на мгновение остановился - словно собирался с духом. Вряд ли кто встретит их тут, но лодка... лодочные сараи просто некому было грабить. Охотник облегченно вздохнул, повернув на узкой тропе. Сразу из нескольких труб валил дым. В спокойное осеннее небо поднимались высокие столбы, показывающие - у жителей деревушки есть что приготовить на ужин, ведь топить печи ради тепла было еще рано. Хотя Замира - он оглянулся - уже была укутана в теплое одеяло.
   Незнакомцев, вышедших из леса, заметили. Путники не успели дойти до первой толпы, как перед ней собралась толпа жителей. Вот теперь охотник удивился - ведь их было гораздо больше, чем два года назад, когда он покидал рыбаков по льду Илети. Но как и прежде впереди стоял кряжистый старик. Он шагнул вперед с распростертыми объятьями, словно встречал вернувшегося после долгой отлучки сына.
   - Я знал, что ты вернешься, Свет, - казалось, что даже крепкий костяк охотника сейчас треснет - с такой силой прижал его к своей груди старик.
   Свет покорно подчинился; теперь он удивился такому горячему приему.
   - Неужели это все из-за лошади, которую мы вместе съели?
   Впрочем, тут он свое участие вопреки обыкновению сильно преувеличивал, ведь от скакуна ему тогда досталась ничтожная часть.
   Старейшина словно понял его мысли. он отпустил наконец охотника и протянул руку в направлении реки, несущей спокойные воды к Великому океану.
   - Если бы не ты, не твой пример, мы бы сидели в доме и ждали смерти.
   Старик прикрыл глаза. Он снова видел сейчас сверкающий на солнце лед, по которому стремительно уносилась вниз по течению скованной морозом реки парусная лодка с охотником и Волком на борту. Свет словно оставил тогда здесь часть своей неуемной энергии. Глядя на исчезающий вдали белый треугольник паруса, рыбаки вдруг ощутили потребность в движении, в необходимости приложить руки к делу. Оказалось, что под толстым слоем льда течет живая вода. И в ней совсем неплохо чувствуют себя рыбы. Опыт подледного лова пришел быстро - того требовал голод.
   Между тем мелкие брызги тех людских волн, которые сорвала с мест небывалая зима, достигли деревушки. Она находилась в стороне от большой дороги, иначе бы одна из таких волн просто смела ее. Но тем измученным людям, которые сбивались с тракта, старейшина не отказывал в приюте. Отогретые и накормленные, люди уже на следующий день сами  добывали себе пропитание.
  С приходом весны часть прибывших отправились в родные места. А некоторым просто некуда было возвращаться. Они остались - чтобы вместе со старожилами встретить сейчас Света. Старик наотрез отказался говорить сейчас о делах, пригласив всех в дом. Впрочем, скоро все снова оказались на улице - именно там шли приготовления к праздничному ужину. Род недаром уже много зим жил у реки. Если мужчины здесь были искусными рыбаками, женщины не менее искусно могли приготовить рыбу - самыми различными способами.
   Скоро уставшие путники перестали обращать внимание на свежесть осеннего вечера. Даже Замира, до сих пор укутанная в одеяло, перестала зябко ежиться. Потому что до длинного стола, лавки у которого были забиты хозяевами и гостями, донеслись первые запахи из под крышки огромного котла. Ее периодически снимала, помешивая аппетитное варево, старшая дочь старика. Она подсыпала в котел какие-то порошки из горшочков, что добавляло новые оттенки волшебному аромату. Немного позднее к нему добавились запахи, идущие от другого костра. Там огонь почти погас, а над почерневшими углями пеклись огромные рыбины. Суриков - как ни приглядывался к ним - не мог подобрать им земного аналога.
   Все это время о трудной жизни рода рассказывал старейшина. Он словно оставлял рассказы гостей на десерт. В конце повествования его голос заметно повеселел - ведь в последние месяцы в маленьком племени было больше хорошего. А самое замечательное происходило сейчас - об этом торжестве старик уже давно мечтал. К тому же собственный нос подсказывал ему - угощение удалось на славу.
   В этом старейшина не ошибся. Когда крышку наконец убрали совсем, небольшую поляну, где был накрыт стол, заполнил совсем уж умопомрачительный аромат, а перед гостями (и перед хозяевами тоже) на столе появились огромные миски. Впрочем, их размерам никто не удивился - скорее обрадовались. Все скорее схватили искусно вырезанные из дерева ложки, и принялись наслаждаться ухой. Замира, непосредственная как все дети, с шумом втягивала в себя наваристый бульон, в котором плавала нежная, очищенная от костей, мякоть рыбы. А Мыльников, попробовав первую ложку, так картинно застонал от восторга, что Михаил невольно оторвался от своей миски. Он авторитетно заявил:
   - Классная уха. Настоящая, тройная.
   Никто не стал с ним спорить, хотя все видели, что рыбу в котел закладывали только один раз. Правда, столько...
   Только трое землян, да молодой охотник (теоретически) имели понятия о таких вещах, как диета, умеренное или раздельное питание, наконец лечебное голодание. Какое голодание?! Все сейчас лечились рыбой - сначала вареной, а затем запеченной до какой восхитительной корочки, что про уху словно все и забыли, как только первая зубастая рыбина размером с полчеловека оказалась на столе. Старейшина умело разделал ее, подавая самый лакомые кусочки гостям. В те же самые миски, которые между прочим, все выскребли ложками досуха.
   Все же эта рыба исчезала со стола помедленней. К ней в качестве десерта подали напиток, попробовав который земляне в который раз подивились схожести двух миров - в глиняных запотевших кувшинах девушки принесли замоченную бруснику.
   - Только такой крупной и вкусной на Земле уже не собрать, - грустно подумала Анюта.
   Грустно оттого, что вспомнила свой земной дом. А впрочем, рядом сидел любимый человек, впереди ждали приключения - еще более захватывающие, чем прежде. А дом... Вернутся они домой - разве не за этим они идут в замок Гардена?
   Наконец в мисках не осталось ничего, кроме острых рыбьих костей и все потянулись в ласковому костру, у которого уже разлегся сытый Волк. Гостям после такого угощения не нужно было ничего. Иное дело хозяева. Для них такие трапезы были привычными; а вот новостей практически не было. Они жаждали рассказов о необычайной путешествии. Конечно лучше других мог рассказать непосредственный участник событий - Свет. Он и начал, ничуть не смущаясь внимания к себе. Начал рассказывать на дуганском языке, но с особыми, что-то напоминавшими землянам интонациями.
   Не будь сейчас в рассказе знакомых имен, в том числе их собственных, инопланетные гости могли бы поклясться, что сейчас перед ними искусный чтец рассказывает новую версию "Одиссеи". А новый "Гомер" - вполне зрячий - прикрыл глаза, и действительно скоро перешел на рифму; наследник великого Фардоса представлял сейчас на суд зрителей свое первое творение. Лишь Замира заснула на руках Багуна; остальные слушали далеко за полночь, а потом еще долго молчали, пораженные.
   А звезды уже густо засеяли небо. Охотник тоже молчал, вспоминая, не забыл ли чего. Единственное, о чем он сейчас умолчал - о заклятии Тагора. Впрочем, он  тут же дал себе зарок вообще забыть о нем. Даже поклялся - звездами. А они словно подмигнули своему собрату в ответ. В подтверждение своих слов охотник подтянул к себе сумку, которую охранял Волк, и щедро отсыпал из нее перед старейшиной полную пригоршню. Уставившись на выросшую перед ним горку золотых монет, старик вдруг заплакал. И никто не бросился утешать его, потому что все поняли - в этих слезах, текущих по морщинистому лицу, счастья больше, чем горьких воспоминаний.
   - Это вам за лодку, которую я вам не вернул, - перед первой горкой выросла вторая, - а это - за вторую, которая нам нужна.
   Старик от возмущения даже забыл вытереть с лица слезы. Он начал вставать с места, но Свет уже стоял рядом и несильно нажимал на крепкое еще плечо, заставляя старейшину сесть на место. Вторая  рука охотника показывала на ребятишек, тоже притихших у костра. Сегодня, по случаю праздника, их тоже не погнали по постелям в урочный час. И старик смирился, только зашептал.
   - Лучшую лодку... Самую лучшую...
   Теперь ясные глаза старика заполнились любовью. А потом - притворным гневом.
   - Кыш! - замахал он на детей, и те с хохотом понеслись по домам.
   А что тут делать - сказка уже закончилась, а завтра утром не менее волнующее событие - проводы гостей.  Как ни уговаривали хозяева, Свет был непреклонен.
   - Обещаю - когда-нибудь, когда не нужно будет никуда спешить, я снова приду сюда. Тогда вы научите меня ловить рыбу.
   Суриков за его спиной подозрительно хмыкнул: "Когда это у тебя не будет спешных дел?", - но рыбаки остались довольными его словами. Как же - они умеют делать что-то лучше, чем великий герой. Они тоже разошлись по домам, разобрав на постой гостей.
     Ранним, не по осеннему ясным утром, вся деревня снова высыпала на берег Илети. Свет со старейшиной уже отобрали суденышко. Это была двухвесельная лодка с небольшим косым парусом. Она была достаточна вместительной для шестерых не самых маленьких мужчин, девушки, ребенка и собаки. Осталось еще место для внушительного размера копченых рыбин - их рыбацкие жены коптили всю ночь.
   Завтрак был не таким обильным и долгим, как ужин. Старейшина не прогонял гостей, он подгонял их, показывая рукой на берег - сейчас ветер был самым благоприятным для плавания вверх по течению реки. Этим грех было не воспользоваться. Наконец последние прощальные слова были сказаны, старик опять прижал к груди охотника, и достаточно тяжело груженая лодка отчалила от деревянного причала.
   Ветер тут же принялся за работу, надув парус и унося путников от новых друзей. Рыбаки стояли на берегу, и махали руками, пока лодка не исчезла за плавным поворотом Илети.  А тут вдруг ветер пропал, и полотнище паруса пришлось скатать.
   Первыми за весла взялись Свет и Багун. Они сделали это так дружно и мощно, что лодка буквально понеслась вперед; пожалуй, даже быстрее, чем под парусом. Больше часа могучие гребцы сгибали и разгибали спины, заставляя весла чуть ли не трещать. А потом Свет заметил, как сильно намокла рубаха на спине Багуна, и как он стал тяжело дышать. Сам охотник был внешне по прежнему свеж, и мышцы только радовались нагрузке. Но он все таки уступил место Рамиру. За второе весло взялся Ширко. Они гребли не так мощно, но вполне дружно, легко преодолевая течение. Следом за весла взялись Михаил с Мыльниковым. Земляне тоже не подкачали. Впрочем, Владимир, мерно опуская весло в воду, о чем-то размышлял.
   Прежде он с не меньшим, чем у Замиры, любопытством, вертел головой по сторонам. Он любовался немного грустным в осеннем наряде, но по-прежнему величественным вековым лесом. Таких лесов, как предполагал бортинженер "Белки", на Земле больше не осталось. А рядом Суриков удивлял всех, и прежде всего самого себя, узнавая одно за другим земные деревья.
   Однако за веслами у Мыльникова вертеть головой по сторонам не осталось ни времени, ни сил. Поэтому он, уступив в очередь весло Багуну, стал во всеуслышание предлагать разные варианты механизации, потом автоматизации, и наконец электрификации средства передвижения.
   - А что, - разлагольствовал он, - обращаясь почему-то к юной парсиянке, - энергии в шлеме у Света полно. Только придумать, как ее использовать с хорошим КПД.
   Владимир достал из кармана маленький компьютер, и на крохотном экране появилась грубо нарисованная модель парового двигателя.
   - А пара у нас... Смотри!
   Он достал бластер, и нажал на курок, направив дуло в воду. В месте соприкосновения узкого луча с жидкостью действительно бурно стали извергаться клубы водяного пара.
   - И сколько времени мы будем изготавливать это? - передавший как раз Рамиру весло Свет уже стоял рядом.
   - Ну есть же здесь  кузнецы, - пожал плечами Мыльников, - уж по детальным чертежам они изготовят самый простой движок?
   - Нет, - ладонь охотника закрыла экран, а вместе с ним и весь замысел Володи, - на это уйдет года два. К тому же не рано ли нас приучать к вашей цивилизации? Давайте со своей сначала разберемся. А с паром... попробуем перескочить через двигатель внутреннего сгорания, и сразу попробовать ракетный.
   С этими словами он вынул из руки землянина бластера - так что тот даже не заметил, и опустил оружие в воду. Под водой луч забурлил еще сильнее. Если бы его сейчас держала менее крепкая рука, бластер вывернуло бы, и он безвозвратно утонул в Илети. А так лодку ощутимо дернуло вперед, так что очередная пара гребцов сбилась с ритма.
   - Ура! - встал в полный рост Мыльников; Свет еще раз нажал на курок,и бортинженер едва не полетел за борт.
   Уже не так экспрессивно Володя, благоразумно присев на скамью, предложил:
   - Если все три бластера закрепить за кормой, и  запитать их на шлем.., - а много там энергии? - тревожно глянул он на охотника.
   - Много, - успокоил его Свет, улыбаясь, - а кончится, зарядим еще.
   Гребцы между тем совсем перестали грести, и лодку медленно потащило течением назад.
   - Гребите к берегу, - велел им охотник.
   Слева по борту сплошная стена леса как раз прервалась, показав путникам прелестную поляну, заросшую пока еще зеленой травой. К ней и направилась лодка. Свет уже стоял на носу. Он держал в руках короткий канат, прикрепленный к этому самому носу. Едва только лодка коснулась песчаного дна, охотник выскочил на берег и устремился вперед, увлекая тяжелое суденышка за собой так, что оно почти наполовину вылезло на песок.
   Здесь закипела дружная работа. Свет с Волком исчезли в лесу, пообещав, несмотря на отсутствие лука и стрел, добычу. Багун с девушками, как он уже величал Анюту с Замирой, занялись костром. Рамир с Ширко внимательно следили за окрестностями. А еще внимательней оглядывались на землян, которые мастерили "ракетный" двигатель. Свет еще не вернулся из леса, а на корме были закреплены три бластера, чьи дула под водой грозно целились в три стороны.
   Как ни хотелось Мыльникову тут же приступить к испытаниям, пришлось ему потерпеть. Потому что из леса бесшумной тенью шагнул охотник с кабанчиком на плечах, а следом выпрыгнул довольный Волк, чья пасть до сих пор была выпачкана в крови. Скоро над поляной поплыли запахи шашлыка из свежей убоины, и Мыльников смирился. Он словно забыл и про вчерашний ужин, и про копченую рыбу, которая дожидалась своего часа в лодке, потому что довольно заявил всем:
   - Лучшая рыба - это мясо, - и первым протянул руку за шампуром.
   Когда лодка, или "ракетоносец" - как гордо назвал ее Владимир - была готова к отплытию, Свет столкнул ее в воду одним могучим рывком, и сам запрыгнул на нос. А у кормы уже копошился Мыльников. Он с гордостью показал охотнику небольшой пульт, от которого под воду тянулись провода. Другой - намного толще - утопал там же, протянувшись от шлема.
   - Вот, - объяснил он, - не нажимая пока на три кнопки, - крутим по часовой стрелке - прибавляем тягу; по часовой - уменьшаем. Эта (его палец коснулся еще одной кнопки, самой большой) на все бластеры сразу. Синхронизирует их мощность. Так что можно рулить, не вставая со скамьи. Пробуем?
   - Давай! - кивнул охотник.
   Владимир едва дотронулся до большой кнопки, крутанув ее практически незаметно для глаз, и за бортом мощным вулканом забурлила вода. Лодка рванулась вперед. Не достигнув середины реки, Мыльников притормозил, и принялся вращать маленькие кнопки.
   - Не привык еще, - извиняющимся тоном обратился он сразу ко всем.
   - Ничего, - хмыкнул охотник, - привыкнем.
   Бортинженер изумленно посмотрел на него, а тот  кивнул головой:
   - Прямо сейчас будешь учить всех. Будем плыть и днем и ночью!
   Лицо Мыльникова осветилось гордостью, и малой толикой радости - не нужно было больше ворочать тяжелые весла. Да и скорость была несравнимой.
   - Все ближе к корме! - скомандовал Владимир; дождался, когда его команда будет выполнена, и крутанул большую кнопку уже сильнее.
    И сам чуть не оказался в воде, когда нос лодки задрался еще выше, и невиданное никогда Илетью судно помчалось вверх по ее течению. Широкое пространство, по-прежнему ограниченное лесом, заполнилось веселым смехом; Замира что-то громко закричала на родном языке. Что-то непонятное, потому что слова тут же уносило назад. Впрочем, все догадались, чему радуется парсиянка. Путь домой, еще недавно казавшийся таким длинным, сокращался на глазах.
   Теперь вахту можно было нести по одному. Свет, вспомнив; что предыдущая ночь оказалась очень короткой, отпустил всех спать. Он остался на корме один, немного уменьшив скорость. Сам он глядел вперед, чтобы успеть повернуть, если покажется неожиданное препятствие.
   Было довольно светло, потому что опять, как и вчера, ярко светили звезды. Тишину нарушало только спокойное дыхание спящих людей. Он все чаще посматривал наверх - туда, где звезды, казалось подмаргивали ему. Внезапно охотник почувствовал, как темнота между небесными огнями сгустилась. Что-то огромное - не враждебное и ужасное, нет! Просто Чужое! И оно стремительно надвигалось, имея центром притяжения маленькую лодку, стремительно несущуюся вверх по течению реки.
   Свет внутренним чутьем понял, что Нечто не принесет сейчас вреда ни ему, ни его товарищам. Тем не менее он сбросил скорость - так, чтобы лодку не сносило назад. Он приготовился дать отпор неведомому, взяв в руки меч. А еще - внутри него были готовы защитить родной мир все силы, дарованные ему. Сила Владимежа и Фардоса; Дао и Батурхана, Тагора... даже то, что Свет мог принять от Узоха, переплелись сейчас, чтобы остановить чужую силу. Единственное, что не накрыл этот невидимый обычному глазу кокон - острие меча, которое охотник направил навстречу неведомому пришельцу.
   Нечто наткнулось на волшебную сталь и замерло. Попыталось обойти его, но защита была везде. Тогда чужая энергия замерла, словно в раздумьи, и стремительно сжалась, исчезнув меж звезд. Может быть пришелец и добился какого-то результата, но и для Света несостоявшаяся схватка тоже принесла пользу - он теперь знал, из какой части  галактики ждать непрошенных гостей.
   Он огляделся вокруг. Его друзья крепко спали, не ощутив прикосновения целого клубка сил. Только Волк смотрел на него, негромко рыча. Свет присел рядом, опустив руку на широкий лоб пса. Другая ладонь медленно - чтобы не разбудить друзей - закрутила рукоять до отказа. "Ракетоносец" снова помчался вперед с бешеной скоростью.



















Глава 16. На землях рода
   Прошла почти половина круга по исчислению времени Древнейшего из миров, когда Главный Наблюдатель снова покинул свой пост, чтобы предстать перед Первым из Мудрейших. Теперь его огромные глаза были заполнены не только важностью собственной миссии и почтительностью к собеседнику, но и легким недоумением. Пожалуй, даже зачатками страха.
   Первый из Мудрейших никогда ничего не забывал, поэтому сразу задал прямой вопрос:
   - Что там с этим Светом?
   Главный Наблюдатель немного замешкался с ответом. Наконец он выпрямился после церемониального поклона и ответил:
   - Результатов анализа нет!
   - Нет?!! - теперь смешался Первый из Мудрейших.
   - Анализатор индекса опасности не смог пробить защиты этого существа!
   - Ту хочешь сказать, - изумление настолько переполнило главу рода гигантских кузнечиков, что он пренебрег традицией называть стоящего перед ним Наблюдателя почтеннейшим, - что он почуял воздействие Анализатора?
   - Получается так.
   - Но это же невозможно, - совсем по-человечески всплеснул передними конечностями Мудрейший, - даже нам с тобой это не под силу.
   Оба надолго замолчали.
   - Что теперь? - прервал молчание Первый из Мудрейших.
   - Анализатор пока отказывается вернуться туда, чтобы повторить попытку. Он или боится этого Света, или...
   - Или признал его за родственный организм, - закончило гигантское насекомое, сидящее в несуразном троне.
   Главный Наблюдатель молча кивнул. Мысли обоих следовали в одном направлении - Анализатор, сгусток энергии с признаками живого организма, существовал благодаря сталениту. Этот же металл всегда был рядом с далеким Светом.
   - Почтеннейший Наблюдатель может предложить выход?
   Тот поколебался, но все таки решился, сказал:
   - Если отменить все текущие работы и дать Анализатору всю энергию службы Наблюдения...   
   - Это может помочь?
   - Это должно помочь, - с нажимом ответил Наблюдатель, - но если не поможет и это...
   - Сколько это займет времени?
   - Половину... в лучшем случае две пятых круга, - ответил Главный Наблюдатель, немного подумав.
   - Хорошо, начинайте готовиться.
   Почтительно стоящее перед троном насекомое удивленно вздернуло бы сейчас брови над фасеточными глазами. Увы - бровей у него не было, поэтому оно без всяких внешних проявлений подумало:
   - Это может лишить тебя власти, Первый из мудрейших, а значит...
   Вторым в иерархии Древнейших из миров был он - Главный наблюдатель.
   Глава древней цивилизации понял и его сомнения, и его тайные мечты. Но он не изменил своего решения:
   - Приступайте, - отпустил он Наблюдателя, - я сам оповещу других Мудрейших...

   Фарад, бывший подданный шахиншаха Нусрата, и бывший капитан его стражи, стоял на берегу речки, вглядываясь вниз по ее течению. Он вдруг поймал себя на мысли, что был бы рад увидеть того синеглазого незнакомца, который так ловко скрылся от его отряда. И не просто увидеть, а сказать ему искреннее: "Спасибо".
   Бесконечные работы в преддверии зимы были закончены; у Фарада теперь было время предаться воспоминаниям...
   ... Конный отряд рагистанской стражи вслед за своим капитаном покинул одинокий степной колодец. Скоро всадники скрылись в тени нависающих скал. Горы были такими высокими и отвесными, что перебраться через них, даже без лошадей, было невозможно. Вот если бы кто-то сверху спустил веревку... Увы - таких помощников не нашлось. Потому Фарад и подгонял плеткой своего скакуна - он понимал, что оскорбленный и заполненный яростью шахиншах пошлет вслед его отряду другие.
   Непроходимые скалы, на которые с опаской косились стражники, отделяли Рагистан от неведомых стран, где - как говорилось в преданиях - жили страшные чудовища и злые колдуны. Сам Фарад  в эти сказки не верил, но на скалы тоже поглядывал с опаской. Обломок скалы сверху вполне мог сбросить и обычный человек.
   К полудню, когда солнце наконец поднялось над хребтом, отряд достиг одинокой скалы, которая давным-давно оторвалась от материнской горы. Один из стражников вдруг гикнул, и помчался вперед, сорвав с плеча арбалет. Капитан и сам бы не отказался от дорогой шкурки. Именно его конь спугнул черно-бурую лису, которая сейчас изо всех ног неслась прямо на скалу - точнее, на полосу колючего кустарника, неведомо как выросшего на голых камнях.
   Следом за первым охотником помчались еще несколько, отрезая добычу с обоих сторон. Лисе, казалось, некуда было деться. Только прижаться к скале и бессильно скалиться на людей. А она юркнула в кусты, словно они могли спрятать что-то крупнее мыши. Первый охотник тут же сунулся за ней - и тут же выскочил назад с ошарашенным лицом.
   - Капитан! Здесь проход в скалах, - подскакал он к своему командиру.
   Теперь и Фарад пришпорил коня. Скоро он сам убедился, что густые кусты скрывают трещину, в которую вполне может протиснуться человек.
   - Пожалуй, и коня можно на поводу провести, - негромко сказал он.
   Но бывшие стражники услышали его.
   - Ты что, капитан, - перешел на "ты" самый смелый, тут же оказавшийся самым трусливым, - может этот проход ведет прямо в пещеру дэвов.
   Фарад оглядел всадника с головы до ног коня, и усмехнулся:
   - Я лучше сражусь с дэвом, чем с Журивоем.
   Он намеренно опустил непременное "господин" перед именем всемогущего начальника тайной стражи, чтобы показать - назад дороги нет. Бывшие стражники отшатнулись от него. Кроме старого десятника, который первым спрыгнул с коня.
   - Я, пожалуй, пойду в разведку. Кто со мной?
   Он строго посмотрел на молодежь, и два парня не выдержали его ироничного взгляда, спрыгнули рядом. Три разведчика оставили коней и исчезли в зарослях. Вернулся один - и очень быстро, с донесением от десятника.
   - Там тропа, и похоже - по ней иногда кто-то ездит.
   - Ну и мы попробуем, - решил капитан Фарад.
   Фарад пошел вперед, протиснувшись в тесную расщелину вместе с конем. Следующий воин вел двух коней - своего и десятника. Капитан скоро достиг места, где на камнях сидели десятник с воином. Они тут же вскочили - может, еще не выветрилась еще в них воинская дисциплина, а может - задницы замерзли. В это ущелье никогда не проникали лучи солнца.
   Только тут капитан оглянулся. Вместе с ним в теснине набралось четырнадцать человек - и столько же коней.
   - Чуть больше десятка, - с грустью подумал он, - им теперь и капитан не нужен. А десятник уже есть.
  Он оглянулся на опытного воина, и тот совсем не по-уставному подмигнул своему командиру и подкрутил кончик длинного уса.
   - Ну что ж, - громко произнес Фарад, - обозначая свое новое лидерство, - начинаем новую жизнь.
   Он молча направил коня вверх по ущелью, с каждым шагом отрывая по нити от прежней жизни. Тропа петляла, поднимая всадников все выше и выше. Но теплее от этого не становилось. Напротив, к ночи - когда Фарад остановил небольшое воинство у единственного в округе можжевелового дерева - он уже всерьез подумывал о возвращении. Но утром дерево осветили несмелые солнечные лучи, и капитан скомандовал: "Вперед!". Скоро дорожка достигла наивысшей точки, и запетляла вниз. Здесь коней пришлось вести на поводу, потому что все вокруг заполнил снег, такой неожиданный ранней осенью. Однако старый десятник кивнул головой: "Есть под небом места, где снег никогда не тает!".
   - А есть такие, где его никогда не видели, - подхватил его слова другой пожилой стражник.
   Капитан еще раз оглядел свой отряд, хотя и так прекрасно знал - здесь подобрались только опытные вояки, знавшие, что ничего хорошего они в Шахрихане не найдут. Если вообще доживут до встречи с неласковой родиной. Фарад тронул коня вперед - снега уже не было, и стражники, непривычные к пешим переходам, с облегчением запрыгнули на лошадей. Он вдруг исчез с глаз товарищей за огромной скалой; когда остальные воины обогнули ее, капитан уже скакал к видневшимся вдали лугам. Он не погонял коня - скакун сам стремился к восхитительной даже издали изумрудной траве. Несмотря на надвигающуюся осень травы оказались сочными, так что здесь отряд остановился на целый день. Отдыхали и люди, и лошади. Кони были  главным богатством, и воины берегли их. А тот самый стражник, что первым погнался за чернобуркой, ухитрился подстрелись несколько сурков. Небо не послало им другой добычи, но и такой они были рады.
   Отряд снова пустился в путь, не подозревая, что повторяет маршрут Света - только в обратном направлении. Ко второму вечеру впереди показались стены древнего замка. Это была Обитель Дао, и здесь их умения  вполне могли пригодиться. Но страх перед неведомыми обитателями этих окраин еще жил в рагистанцах; в этих жутких горах, и еще более мрачном замке могли жить только чудовища. Отряд миновал его в полутьме, по широкой дуге, и растворился в густом лесу. Здесь с охотой везло больше. Но в глазах товарищей Фарад все отчетливей читал вопрос: "Что дальше?". Он понимал, что надо дать этим людям цель, пока они не отчаялись. Но неведомая сила толкала его вперед и вперед, пока однажды впереди он не услышал отчаянный женский крик.
   Одного жеста капитанской руки оказалось достаточным, чтобы к его товарищам мгновенно вернулись воинская выучка и дисциплинированность. Другой жест показал - все за мной, и как много тише. Лошади тоже были хорошо обученными, потому вскоре и капитан, и его люди наблюдали  как несколько женщин - не больше двух десятков - сгрудились в центре поляны, прижимая к себе детей. Единственная их защитница - маленькая рыжая собачонка - лежала на траве, залив все вокруг кровью из страшной рубленой раны. Отметив краем глаза, что в дальнем конце поляны жмутся к кустам какие-то животные, он пересчитал воинов, окруживших женщин с детьми.
   - Да какие это воины, - презрительно сплюнул он, досчитав до последнего, шестнадцатого. Обыкновенные бандиты. Трое на одного, да еще в темном углу, они герои. А вот против строя обученных воинов...
   Он оглядел отряд, и сделал еще несколько жестов - уже поспешно, потому что противник на поляне перешел к решительным действиям. Шестнадцатый всадник - самый опасный, как определил Фарад - вытирал какой-то тряпкой саблю, испачканную кровью собаки, когда перед его лошадью остановилась женщина с гордо поднятой головой и властным взглядом. Ее голос тоже был под стать этой царственной позе. Увы - он никак не мог защитить от острой стали. Чем-то видимо слова этой женщины задели  командира бандитов, потому что он бросил наземь тряпку, и снова взмахнул клинком.
   В спину этого бандита и полетел первый болт, выпущенный из тугого арбалета капитана Фарада. Бандит не обладал ни сноровкой голубоглазого незнакомца, ни глазами на спине. Поэтому от болта он не увернулся. Рядом защелкали другие тетивы. Воинский рагистанский арбалет на расстоянии двух десятков саженей - страшное оружие. Бандитов сразу стало наполовину меньше. А на оставшихся молча - что было самым страшным - из кустов выскочил отряд рагистанской стражи.
   Одним из беззвучных приказов капитана было: "Живых не брать!". Так что бандиты кончились как-то очень быстро. Но один все таки успел бежать, и это было очень плохо - он мог привести подмогу, или... мстителей. Фарад огляделся. Битва закончилась практически без потерь со стороны рагистанцев. Единственную длинную царапину от острой стали на предплечье получил, к своей досаде, капитан. А все потому, что загляделся на девушку, подскочившую к пожилой властной женщине. Больно красивой она показалась Фараду. Самой красивой женщиной, которую он видел в своей жизни.
   Он так и сказал красавице, когда та бросилась перевязывать его. Сказал по-рагистански, так что девушка его не поняла. Зато поняла ее мать - та самая женщина с властными скорбными глазами. Он как разговорил, что именно такую красавицу мечтал привести в свой дом.
   - Где теперь тот дом? - подумал он машинально, в изумлении слушая ответ женщины, прозвучавший в унисон.
   - Где теперь наш дом! Нет у нас дома, нет мужей и сыновей. Вот все, что осталось от нашего рода, - она обвела рукой толпу.
   Действительно - заметил капитан - ни одного мужчины в ней не было. Не считать же за них четырех-пятилетних мальчишек. Но считаться потерями не было время. Он разделил власть с этой женщиной, предоставив ей разбираться с женщинами и домашней скотиной, а сам наблюдал, как его воины собирают трофеи, самыми ценными из которых были лошади. Очень скоро сводный отряд, в котором самыми медлительными были овцы и козы, выступил в путь. Женщина, оказавшаяся женой старейшины рода, объяснила, что в округе бродит еще несколько банд. Капитан мрачно посмотрел на животных, и велел своим воинам грузить коз перед собой. Теперь отряд двигался намного быстрее. Недоволен был только старый десятник. Ему достался вожак козьего племени - старый рогатый козел. Он немилосердно вонял и пытался боднуть пожилого воина. А Фарад не замечал страданий давнего товарища. Его губы шептали чудесное имя - Лура. Вот он произнес это имя громче, и девушка с грустной улыбкой оглянулась на него.
   Фарад тут же поймал недовольный взгляд ее матери, и пришпорил коня, занимая место, где и должен был находиться командир - во главе отряда. Самым последним, по законам рагистанской стражи, скакал самый опытный воин. Десятник так и не нашел общего языка с козлом, и сейчас тихо матерился, посылая на голову рогатого чудовища все кары небес. Он внезапно расхохотался, совсем негромко. Рядом тут же оказался другой воин - его старый сослуживец.
   - Чего веселишься? - спросил он, сам едва удерживаясь от улыбки, оглядывая неловко сидящих на лошадях девушек.
   Самой старой среди спасенных была как раз жена старосты; на большинство незнакомок было очень приятно смотреть; даже с учетом возможной погони. А десятник, ловко ухватив козла за рог,  повернул к товарищу возмущенную бородатую голову животного:
   - Вот таких дэвов мы боялись, когда ехали сюда...
   Товарищ присоединился к его тихому смеху.
   Только после первого привала десятник облегченно вздохнул. Он посчитал, что хурджинам с припасами, которые нагрузили на свободных лошадей, соседство с козлом ничем не повредит. Пожилой воин привязал "приятеля" к другой лошади и облегченно вздохнул. А его товарищи с удивлением и смехом узнали, как много эпитетов можно отнести к одному животному.
   Остановка была очень короткой. Единственное, чем она запомнилась Фараду - он наконец поймал взгляд темных глаза Луры. А потом капитан убедился, что за ними началась погоня. Весь день дорога петляла между деревьями и вела вверх, с каждым шагом приближая беглецов к перевалу. Фарад остановил коня, когда уже почти не видел копыт собственного коня. Он повернулся. Далеко позади загорелось несколько ярких точек Поредевший лес не заслонял огней благодаря заметному уклону местности.
   - Костры преследователей, - подумал он, и не ошибся.
  Беглецы этой ночью костров не разводили. Скудный ужин составили запасы отряда и то, что женщины нашли в переметных сумах поверженных бандитов. Лагерь настороженно молчал, медленно отходя ко сну. Сам Фарад сомкнул глаза, только когда далекие костры почти потеряли свой блеск. И почти сразу - так ему показалось - на его плечо легла рука очередного дозорного. Его разбудили, как он и велел, как только костры преследователей опять разгорелись. Капитан пересчитал их. Вокруг шести костров  могло сидеть не меньше трех десятков воинов. И воинов теперь настороженных, которых внезапной атакой не возьмешь.
   Потому вереница всадников опять потянулась вперед. Сборный отряд преодолел границу редкого леса, когда капитан смог наконец разглядеть догоняющих их всадников.
   - Три десятка, - прошептал он, понукая коня.
   Погоня медленно, но верно приближалась. Но вереница изнуренных лошадей отряда все таки смогла спокойно достичь перевала. Вниз пришлось идти, ведя коней на поводу. Снег почти стаял под жаркими лучами солнца, но уклон был слишком велик. Скоро маленький караван достиг границы другого леса - более дремучего, чем прежний.  Здесь капитан остановил отряд. Он убедился, что людей не видно с перевала, и расставил воинов в удобных для отражения атаки местах. Рядом встали женщины, сжимавшие оружие врага.
   Потекли долгие томительные минуты. В долине после холодного перевала было на удивление тепло для поздней осени. Наконец что-то изменилось на краю перевала, сливавшегося с серым небом. В маленькой фигурке, замершей на долгие мгновения, с трудом можно было распознать всадника. Скоро рядом остановились другие; их числа снизу определить было невозможно. Как они исчезли, Фарад так и не разглядел. Только моргнул - и темных точек на серой громаде перевала не стало. Только теперь капитан почувствовал, как начала расслабляться туго свернутая внутри души пружина. Он шумно выдохнул, и это стало сигналом для остальных. Женщины тут же засновали, собирая хворост для костров на поляне. Десятник с пятеркой воинов отправился за дровами потолще - капитан распорядился устроить тут долгий привал...
   На следующий день судьба привела их в истокам маленькой речушки. Тут капитан совсем ненадолго задумался, и выбрал правую сторону по течению реки, оставляя на противоположном берегу куст удивительно пышно разросшихся березок, жизнь которым дал когда-то один пенек. Еще четыре дня пути - неспешного, с долгими остановками и успешными охотничьими вылазками - привели из в пустую деревню.
   Уставших путников не встретили ни лай собак, ни любопытные взгляды хозяев. Это скорбное место покинуло даже воронье. Хищным птицам  нечем было больше поживиться  здесь - вместо загубленной домашней скотины белели лишь их кости. Но ни человеческих, ни собачьих косточек среди них не было. Однако капитан понял - не тяжкий скотий недуг прогнал отсюда жителей. На деревню напали - опытный глаз воина отмечал страшные приметы давнего боя. Да и скотина была когда-то безжалостно изрублена.
   Еще Фарад понял, что чьи-то руки позаботились, чтобы не все останки достались стервятникам. Он остановился на краю огромного выжженного пятна на берегу реки, и поспешно отдернул назад ногу, уже занесенную над прибитой дождями золой. Капитан не знал обычаев рода, когда-то жившего здесь, но вполне допускал, что именно отсюда он начал свой последний путь к небу.
   Капитан круто повернулся и пошел в центр деревни, где женщины и бывшие стражники, перемешавшись, начали обходить один двор за другим. Наконец все остановились у самого большого. Дверь соседней избы вдруг заскрипела и закрылась, громко хлопнув. Зера - так звали мать Луры - вздрогнула. Она медленно зашагала к этой избе, скрылась внутри, но очень быстро вышла.
   - Не принимает, - покачала она головой, - такое чувство, что он еще ждет своего хозяина.
   И она решительно взбежала по высокой лестнице в тот самый большой дом, вокруг которого молча стояли люди. Оттуда она выглянула с довольной, хотя и скорбной пока улыбкой.
   - Вот здесь мы с Лурой и поселимся.
   Фарад с удовольствием разделил бы кров с этой семьей, но пришлось ему - временно, как он надеялся - поселиться с десятником. Они выбрали небольшую хату на краю деревни, и бросив небогатые пожитки, вышли на улицу. Там капитана уже ждала Зера. Дуганка молча потащила за собой двух командиров и остановилась только за собственным (!) домом - у края большого огорода. Тут буйно разрослись сорняки, но победить окончательно прежде лелеемые культуры они не смогли.
   Капитан было собрался с духом, что бы намекнуть на свои чувства к Луре, но властная дуганка не дала ему даже рта открыть. Она как заведенная промчалась по всем задам, вытаскивая поочередно то один корнеплод, о другой. Остановилась Зера на самом краю села - как раз у домика командиров. Тут тоже все было засажено картошкой. Крупный клубень, выдранный с необычайной легкостью из земли она и сунула прямо под нос капитану.
   - Знаю, зачем ты ходишь. за мной, как привязанный!
   Фарад в изумлении вскинул брови - попробовал бы он хоть на шаг отстать от этой женщины! А та усмехнулась, подбоченившись:
   - Не я тебе нужна, а Лура. Даже не заикайся о ней, пока...
   - Пока что? - обрадовано вскинулся капитан.
   - Пока не соберем картошку.
   Фарад был готов тут же побежать за лопатой.
   - Какой участок? - воскликнул он с энтузиазмом.
   - Все!!!
   Он чуть не споткнулся, и с испуганным недоумением обернулся к десятнику. А тот кивнул головой, соглашаясь с дуганкой. Сердце старого воина чуяло - еще не все беды позади. Будущее показало, как были правы они с Зерой.
   Стражники не таясь ворчали, но работали не покладая рук, по ходу тяжких трудов ближе знакомясь с девушками. А усерднее всех ворочал лопатой их командир, превратившийся в настоящего крестьянина. Когда последняя корзина с урожаем была опущена в глубокий погреб, счастливый Фарад пригласил всех на их с Лурой свадьбу. Посыпались поздравления, но в них не было ни капли изумления. Только счастливым возлюбленным казалось, что никто не замечает их жарких взглядов, случайных прикосновений, а потом и тайных встреч. А вот сам он действительно был как слепой - вместе с их свадьбой сыграли сразу еще четыре.
   Фарад перебрался в большой дом. Сугробы вокруг домов становились все выше и выше, и новый родичи не раз поблагодарили тех, кто оставил им огромные запасы сухих дров. Лишь у тех изб, что стояли рядом с незаживающей черной раной на берегу речки, дров не оказалось. Длинными зимними вечерами все собирались в большом доме и с тревогой прислушивались к завываниям ветра снаружи. А последний, поднявшись однажды, все дул и дул, только набирая силу. И все с большей тревогой опускался в погреб бывший капитан рагистанской стражи, благодаря неуемный нрав и крестьянскую жадность своей тещи.
   Однажды ночью Фарада разбудило непривычное чувство. Он не сразу понял, что изменилось вокруг. А поняв, выскочил из дома, даже не одевшись. Не ощущая мороза, он поднял лицо к небу, где впервые за долгие месяцы не завывал ветер. Он стих, и это обещало или новые испытания, или долгожданную весну.
   Весна пришла стремительно, как никогда прежде. Она принесла с собой радость, надежду и новые заботы. Фарад теперь потихоньку клял тот самый нрав и жадность родственницы. Пожилая дуганка не позволила оставить не вскопанным ни одного клочка земли. И бывшие воины покорно выполняли ее приказы. Потому что понимали - придет новая зима, пусть не такая долгая, а род надо кормить. В том числе и пять новых маленьких человечков, родившихся этой зимой.
   Теперь, когда на пороге стояла новая зима, Фарад мог позволить себе стоять вот так без дела на берегу реки, предаваясь воспоминаниям. Он лениво размышлял, что если эта зима будет такой же долгой, его маленький род достойно встретит ее.
   Его брови вдруг недоуменно нахмурились. Издалека - оттуда, куда неспешно несла свои воды речка, донесся непонятный звук. Словно какое-то большое животное пыхтело, не на мгновение не переводя дух. И это "животное" приближалось к их земле. Да - Фарад считал своей землю, которую сейчас попирал широко расставленными ногами. Он не стал таиться и здесь - рядом с так и не заросшим пятном встретил лодку, которая стремительно приближалась, несмотря на отсутствие паруса и гребцов.
   Длинный пенистый след становился короче по мере того, как необычное судно становилось ближе.  Пыхтящий звук, и так едва различимый, почти совсем сошел на нет. Нос лодки далеко выполз на берег, и первым с нее спрыгнул огромный пес, какого, наверное, не видели даже на арене ристалища. Он бросился в центр деревни, не обращая никакого внимания на шарахающихся в стороны людей, сбежавшихся на берег. Лишь Фарад не отшатнулся от страшного зверя, весь устремившись к человеку, которого никак не ожидал увидеть здесь...
   ... Мельников сделал грубый расчет и определил, что заряд  всех трех бластеров уже давно должен был кончиться. А волшебный шлем все гнал и гнал лодку вверх по течению Илети. Он освободил пассажиров от тяжелого нудного труда, а главное - значительно ускорил их продвижение вперед. Некоторое время земляне продолжили рассказ о родном мире, который начали еще на берегу "Белого орла". Космолетчики откровенно удивлялись, видя, как спокойно и естественно воспринимают окружающие люди известия о далекой планете пришельцев. Может потому, что земляне ничем не отличались от них. Разве что Мыльников - в своем серебристом костюме.
   - Представляю, - сказала однажды Анюта Михаилу, - что бы творилось на Земле, если бы там появился чужой космолет.
   - Если бы там был свой Свет, - ответил ей  Суриков, смеясь, - земляне уже давно ничему бы не удивлялись...
   Этот негромкий разговор расслышал лишь охотник. Он усмехнулся, решив пошутить - мол, скоро собирается в гости на Землю, если бы не понял, что опять может сейчас затмить тетушку Зохру с ее даром предвидения. Потому он и промолчал, в глубине души понимая, что это уже ничего не изменит.
   Когда темы для разговора не было, Суриков брал в руки гитару. Он бережно - с откровенной гордостью - относился к инструменту. Ведь это было единственное, что сохранилось от основателя династии. Свет однажды попросил у Михаила гитару, чтобы рассмотреть ее поближе. Командир "Белки", подавая ее охотнику, пояснил:
   - Это гитара ручной работы. Такие делают... делали только в Испании. В нашей семье она больше трехсот лет.
   - Расскажи, - попросила Анюта, придвигаясь поближе к Сурикову; она этот рассказ слышала уже много раз, но всегда изумлялась невероятной истории.
   - Мои предок, тоже Михаил Суриков, - начал Михаил, работал в лесном институте, в Воронеже - есть такой город в России. Он читал лекцию в большой аудитории. Открытую лекцию, куда пускали всех. Вот на ней он и увидел необычного человека. Человека - как он сам говорил - которому хотелось безгранично верить, и за которым хотелось идти хоть на край света. Хотя (он шутливо пихнул в бок Анюту) он и не был молодой романтичной девушкой. Человек этот низко поклонился, что в те годы не очень-то было принято, и поблагодарил прадеде. За что - неизвестно. И подарил эту гитару. Пока все разглядывали подарок, незнакомец исчез. А гитара стала счастливым талисманом для нашего рода. Она передается из поколения в поколение. У ней есть отличительный знак - смотри.
   Палец Михаила ткнулся внутрь грифа - туда, где глазу было трудно что-то рассмотреть. Рука охотника едва не дрогнула. В этом месте на лаке была начертано лицо. В тени было плохо видно, чье изображение было начертано несколькими тонкими царапинами. Но Свет его узнал - точно такое же лицо было на его талисмане. Больше того, Свет был уверен - четкие царапины на гитаре нанесла его собственная рука. Когда-то... Очень давно... Это было слишком невероятным, чтобы заявлять об этом во всеуслышанье. Вместо этого охотник попросил Сурикова научить его играть на гитаре. Тот с готовностью согласился. К его великому изумлению, охотник научился владеть инструментом невероятно быстро. Землянин не принял во внимание, или забыл, что внутри Света спит, ждет своего часа душа великого поэта парсов. И этот час пришел.
   Голос Света был чистым и сильным. Он его еще намеренно приглушал, чтобы не привлекать излишнего внимания к лодке и ее пассажирам. Но все равно - казалось, оба берега Илети замирали, когда над спокойной водой волнами расходились то русские романсы, то могучие аккорды поэм Фардоса, а то и... А то и Замира вмешивалась в эти концерты, требуя своей, детской части. И Свет с небывалой легкостью тут же перекладывал на парсийский язык напевные сказки Пушкина. Увы, нелегкая, полная драматичных поворотов, судьба парсийского народа никак не располагала появлению детской лирики. Мыльников даже начал ускоренными темпами учить парсийский язык.
   - Никогда не замечал, - говорил он, - что "Сказка о попе и работнике его Балде" такая интересная...
   Ни Суриков, ни Кондурова не смеялись. Они тоже наслаждались чудесными песнями, и не менее прекрасными видами дикой природы. Лишь изредка в лесах, так и тянувшихся по обоим берегам реки, мелькали чьи-то тени. И земляне каждый раз изумлялись везучести Света - он ни разу не вернулся с охоты с пустыми руками.
   Лодка скоро сделала крутой поворот - в русло Большой реки. Багун с каждым часом  бледнел все сильнее. И тем сильнее, чем ближе они подплывали к его родной деревне. Наконец он сильно сжал руку Мыльникова, управлявшего лодкой:
   - Здесь!
   Лодка замедлила ход, плавно повернула и выползла на песок. Свет вылез вслед за огромным дуганцем на берег и остановил остальных, уже пытавшихся образовать за ними походный строй:
   - Мы пойдем вдвоем.
   Могучие руки столкнули лодку с пассажирами обратно в воду - там было безопасней. Слова охотника не относились к Волку. Он и помчался первым вперед, застыв скоро недвижной статуей на холме. Именно за ним находилась дуганская деревня, и оттуда не доносилось никаких звуков. Свет взбежал на пригорок, и остановился рядом с Волком, не оборачиваясь к Багуну, который все замедлял и замедлял шаг, страшась увидеть пепелище родной деревни. Сердце не обманывало старосту - лишь обгорелые бревна да зловещие высокие трубы - вот что ждало их внизу.
   Багуна словно опять - так же, как той страшной ночью - ударили по голове дубинкой. Он упал на колени, и замычал, не в силах выдавить из себя рыданий. Свет пошел вперед, понимая, что этого сильного человека сейчас не утешат никакие слова. Бревна внизу были разбросаны так, словно здесь порезвился могучий волшебник, или страшной силы ураган. Даже улицы, прежде ровные и широкие, можно было сейчас различить лишь по остаткам печей. Мимо него тяжелыми шагами прошел Багун. Он остановился у одного разоренного пепелища, и Свет понял - здесь стоял дом, который дуганец построил когда-то своими руками. Здесь была самая длинная труба, сложенная надежнее других. Она стояла скорбным памятником погибшим и... напоминанием о живых.
   Свет поспешил догнать дуганца, который стоял с закрытыми глазами у развалин. Багун услышал  его шаги, потому что заговорил глухим голосом:
   - Проклятого хурасанца задавила собственная охрана; Харама и Мамуда прикончил ты. Здесь, - он обвел мертвое село, не открывая глаз, - давно никого нет. Зачем мне теперь жить?
   - Кого ты надеялся увидеть здесь? - голос Света не был печальным; нет - он сейчас мог внушить надежду даже самому отчаявшемуся человеку, и корона Батурхана была ни при чем.
   - Жену, дочь, других, - открыл глаза Багун.
   - В последний раз ты их видел живыми?
   - Да, - кивнул дуганец.
   - Значит, надо искать!
   - Искать, - повторил староста разоренной деревни, чувствуя, как мощным потоком вливается в него уверенность Света.
   - Искать и найти, - вот теперь к своей уверенности охотник добавил и силу мурганского завоевателя.
    Может потому он и сам сейчас был уверен, что Багун еще обретет счастье?
   - Искать и найти, - прошептал Багун.
   Он круто повернулся и пошел, почти побежал из мертвой деревни в лес, и дальше - к реке. Побежал за новой своей целью - искать и найти.
   Волк едва догнал его. А Свет не спешил . Он знал, что у него есть время, пока лодка доберется от середины реки, и пришвартуется к берегу. А Волк, обогнавший дуганца, вдруг прижал уши, и грозно зарычал. Он всем своим видом показывал - впереди добыча. А еще - опасность. Теперь он принюхивался сразу к обеим сторонам тропы.
   Охотник давно изготовил себе лук и стрелы. Он не нашел по пути остролиста, потому новое оружие не отличалось, в отличие от прежнего, совершенством. Вот и сейчас стрела полетела в оленя, беспокойно вскинувшего голову на полянке, с тяжелым гулом. Так летают весенние жуки. Сейчас вокруг набирала силу осень; жуки давно отлетали свое, но зверь слишком поздно понял свою ошибку. Нервное движение в сторону - единственное, что успел сделать в своей жизни олень. Следом за его падением Свет услышал недовольное мурлыкание.
   - Рысь, - прошептал побледневший Багун, узнавая самого опасного, после медведя, хищника окрестных лесов; он тут же поправился, - рыси.
   И действительно - огромные кошки охотились на оленя, поджидая его на двух деревьях. Животному стоило только сунуться на тропу... Так что стрела охотника прервала его жизнь не намного раньше, чем это было предначертано судьбой. Зато практически безболезненно. О том, как страшно рвут когтями свои жертвы лесные кошки, Свет знал не понаслышке. И Багун тоже. Потому он и отступил назад - всего на пару шагов. Теперь впереди стоял Свет. На него и прыгнули рыси, практически одновременно.
   Крик застрял в горле дуганца. Он с изумлением вдруг увидел, как охотник вроде бы даже небрежно, с показной плавностью ухватил за шкирки двух хищников. Точно, как нашкодивших котят. А  каждый их них, между прочим, весил никак не меньше Волка; а значит, и самого Света. Схватил, и встряхнул, так что внутри рысей что-то громко бултыхнулись. А потом зашвырнул обратно на деревья. Звери, очевидно, не были шокированы до беспамятства, потому что смогли удержаться на ветвях, и тут же скрыться в их тенях. Только шелест полетел и затерялся вдали. Когда Багун наконец закрыл рот, охотник уже свежевал оленя.
   Тяжело груженый Свет с Багуном увидели лодку с крутого склона там, где она и должна была находиться - на середине Большой реки. Скоро на берегу весело трещал огонь, Свет уже раздобыл где-то длинные ровные прутья для шашлыка, а дуганец на единственный вопрос Анюты ответил:
   - Буду искать!
   Последним закончил трапезу Волк. Он еще "трудился" над остатками оленя, когда Свет подтянул к себе тяжелый мешок. Охотник предчувствовал, что наступает время, когда его спутники один за другим будут отставать от отряда - по собственному желанию, или по велению обстоятельств. Потому он и высыпал на подстеленный мешок золото Харама и разделил его на восемь равных частей.
   - Разбирайте, - показал он всем на монеты.
   - Но зачем, - выразил общее недоумение Суриков, - или тебе слишком тяжело таскать их одному?
   - Тем более, что у тебя они будут в большей сохранности, - поддержала друга Анюта.
   - Будут, - без лишней скромности согласился Свет, - но мы же не всегда будем вместе. Берите-берите, - ворчливо добавил он, - оно ведь действительно тяжелое.
   Рядом достал свой сундучок Ширко. Половина драгоценностей Бородатого Бирона осталась в Баргасе, поделенная между его товарищами по плену. Вторую половину он сейчас делил, следуя примеру охотника. Скоро каждый из путников стал обладателям немалого состояния. Только маленькая парсиянка не притронулась к своей доле. Да он и не смогла бы унести такую кучу золота. Ей помог Багун.
   - Ладно, - притворно вздохнул он, - так и быть, потаскаю твою долю. Ты теперь у нас богатая невеста.
   А юная десятилетняя красавица заявила, наморщив лоб:
   - А моему жениху золота не нужно. У него свое есть, - и пояснила застывшим в изумлении взрослым, - я вырасту и выйду замуж за Света!
   Охотник, в это время укладывающий вытряхнутые раньше на траву вещи, едва не выронил из рук мешок. Его спутники - мужчины - тоже застыли, пораженный детской непосредственностью.
   Только Анна, положив ладонь на детскую голову, мягко возразила:
   - У Света уже есть невеста, Замира.
   - Ну и что? - девичьи брови в изумлении изогнулись, а ее пальчик ткнул в парсийский костюм, который охотник как раз укладывал в мешок, - у великого воина парсов может быть много жен.
   На это даже Кондурова не нашла что возразить.
   Скоро каждый занял свое место в лодке, и "ракетоносец", увлекаемый энергией шлема, опять понесся вверх по течению. Рано утром путники по одному просыпались. Пульт управления держал в руках Свет. Никто так и не заметил волнения на его лице, когда лодка не теряя скорости повернула в другое русло - здесь Русинка вливалась в Большую реку. А ближе к вечеру Свет только себе признался, что готов был поверить в чудо, когда за изгибом Русинки увидел тонкие столбы дыма. Изб пока не было видно, но не было сомнений, что дымы эти тянутся к небу из печных труб.
   Конечно, чуда произойти не могло. Первое, что бросилось в глаза стоящему на носу лодки охотнику, было огромное черное пятно выжженной земли на берегу. Ни снег, ни буйные травы не смогли скрыть этого мрачного напоминания о гибели рода. Лодка ткнулась в песок, и Свет благодаря инерции легко спрыгнул вниз. Он остановился у пятна, и опустился на колени, низко наклонив голову. Его руки бесцельно бродили по золе, не пытаясь ничего отыскать. Просто так ему было проще разговаривать с теми, кого он уже никогда не увидит.
   Свет совсем недолго простоял так, склонив голову. Вот он упруго вскочил на ноги, и повернулся, чтобы едва не выхватить из-за плеча меч. Потому что перед ним стоял тот, с кем он уже схватился один раз, у старого колодца. Тогда капитан рагистанской стражи пережил встречу с охотником без особого ущерба для здоровья, а теперь... А теперь он отступил на шаг, и низко поклонился Свету, воскликнув неведомо пока за что:
   - Спасибо!
   Охотник не успел задать рвавшийся с языка вопрос, потому что весь берег заполнил ликующий женский вопль: "Багун!", - и на шею дуганскому богатырю бросилась немолодая уже женщина. А рядом топталась красивая дуганка с ребенком на руке. Было видно, что держать ей толстощекого карапуза не очень легко, и стоящий рядом рагистанец протянул к нему  руки. Но женщина сунула малыша Багуну: "Держи, дедушка!", и пожилой дуганец вдруг расплакался. Он повернул залитое слезами счастливое лицо к Свету, и тот вернул ему теплую улыбку, хотя настроения улыбаться у него совсем не было. Он, конечно, радовался за друга, но...
   Зара - жена Багуна - вдруг спохватилась:
   - Что же мы тут стоим? Идемте в дом, - и повела всех к центру деревни, в бывший дом  дяди охотника.
    В тот самый дом, где Свет провел свое детство. По дороге он незаметно для всех отстал от шествия и шагнул в сторону - к своему дому. Повернувшийся как раз Фарад остановился было, чтобы догнать его, но огромная рука обретенного родича не позволила ему сделать этого:
   - Не мешай ему. Это его дом.
   Теперь уже все остановились, и смотрели, как Свет неожиданно медленно поднимается по ступеням. Дверь была загромождена большим валуном. Это было заслугой капитана. Фарад не раз забивал гвозди, соединяя намертво полотно двери с косяком но... проходило совсем немного времени, и дверь опять пугала ребятишек и женщин, хлопая на ветру. Тогда Фарад вместе с тремя помощниками подперли ее громадным камнем, который кто-то словно специально приволок сюда для этой цели.
   На самом деле этот камень Свет принес по настоянию мастера Ли. И приседал с ним до изнеможения, не обращая внимания на жалостливый взгляды соседок. А когда учителю казалось, что ученик приседает слишком медленно, он вспрыгивал на этот камень - тогда уже не только соседи, но и все односельчане с восхищением и неподдельным ужасом смотрели, как "мучает" юношу узкоглазый пришелец.
   Сейчас точно так же смотрели новые жители деревушки, когда тяжеленный камень  оторвался от крыльца и медленно поплыл на свое прежнее место. Свет не бросил, а осторожно положил на землю валун, с которым было связано так много воспоминаний... Теперь ничто не мешало охотнику переступить порог родного дома. Брови Фарада полезли еще выше - скрипучая дверь отворилась совершенно беззвучно, и аккуратно закрылась, словно в ней не торчали страшные гвозди.
   Присмиревшая компания ввалилась в дом, где уже вовсю шли приготовления к празднику. Застолье затянулось надолго за полночь - не только потому, что угощение было на изумление обильным, но и из-за еще более "вкусных" разговоров. Сначала о своем путешествии за полмира и обратно рассказал Багун. Его не слушала только юная парсиянка - она все это пережила вместе с дуганцем. Потому она незаметно встала из-за стола, и пошла в соседний дом - понесла ужин охотнику. Немногие сельчане, вышедшие подышать свежим воздухом, увидели, как ярко осветился прямоугольник отворившейся двери. В доме охотника было светло как днем. Но эту загадку так никто и не разгадал...
   Наутро жители деревни и их гости потянулись к берегу Русинки. Там уже стоял Свет. Торжественный и нарядный в костюме славинского князя, он ждал товарищей.
   - Семьсот лет назад, - начал он поминальную речь, и его голос удивительным образом плыл над рекой, наливаясь силой, - мой предок Владимеж встал на пути чародея Тораса, и победил его. Семь веков великий герой славинов ждал, чтобы вручить мне этот меч...
   На многих лицах проявилось сомнение, но в голосе охотника его не было ни капли.
   - Да, - повернулся Свет к капитану Фараду, - он ждал меня в том самом колодце.
   - Само небо вело нас к нему, - воскликнул рагистанец.
   Свет кивнул. Он, впрочем, подумал, что никакое небо не помешало бы этой встрече. Он продолжил:
   - Последним желанием Владимежа было - соединиться с Родом, которому он оставил свою душу... и талисман, - рука охотника вытянула из-под рубахи медальон и платок Весны с прахом предка, - это все, что осталось от Великого князя.
    Свет сунул в руки Ширко - другому потомку Владимежа - лодочку, которую изготовил за долгую бессонную ночь, и медленно высыпал в нее прах. Спокойные воды Русинки приняли из рук Света суденышко. Оно ненадолго замерло у берега - словно князь прощался с родной землей, и медленно заскользило поперек течения. В том месте, где когда-то затонули останки рода Ясеня, она тоже закружилась и медленно скрылась в воде. Волна, которую лодочка подняла напоследок, плеснула на удивление далеко, достав до черного пятна. Лишь Свет и бывший капитан "Зари" не отступили от холодной волны, омывшей их сапоги. Через мгновение Русинка снова была спокойной.
   Свет глубоко вздохнул, повернулся и нашел взглядом Багуна. Пожилой дуганец без команды подошел к нему. Охотник так же безмолвно надел на его шею талисман. Багун протестующе поднял руку:
   - А Горн?!
   Свет увлек его вверх по течению Русинки, подальше от всех.
   - Здесь закончил свой путь мой род, род Ясеня, - положил он руку на плечо Багуна, - семь веков его охранял этот талисман. Пусть он теперь станет защитником твоего племени...
   - А что касается Горна, - охотник заговорил потише, не желая обидеть друзей, стоящих недалеко, - лучше было бы, если бы я один выступил против него. Быть может, он был бы уже мертв. Разве что Михаил может мне понадобится - чтобы разобраться с летающим кораблем. Так что оставайся с миром. Обещаю - первый удар, который от меня получит чародей - будет за тебя и твой народ. Если хочешь, я еще вместо тебя плюну на его труп, - вспомнил Свет давнее обещание Багуна.
   Дуганец тоже оглянулся на остальных:
   - Может Замира останется здесь? - загудел он намного громче охотника.
   Парсиянка тут же подскочила к ним, вцепившись в руку охотника.
   - Нет! - решительно заявила она, и Свет - к удивлению многих - поддержал девочку.
   - Она еще не дошла до своего дома, - произнес он загадочную фразу, и никто не стал уточнять, о каком доме он говорит.
   Не стала уточнять даже маленькая парсиянка, у которой никогда в жизни не было дома. Она поняла главное - что идет с охотником дальше, и еще крепче вцепилась в его руку.
   Отплытие было назначено на это же утро. Свет спешил - какое-то беспокойство поселилось в его душе. Наконец он понял - разговор с Горном, там, в Баргасе, был ошибкой.
   - Что ж, - подумал он мрачно, - любую ошибку можно и нужно исправлять. И чем быстрее, тем лучше.
   Лодка тем временем была готова отправиться назад по течению Русинки. Нагрузка на ее борта не стала меньшей - место оставшегося в деревне Багуна занял такой же, а может быть, и большей вес продуктов. Охотник не стал возражать, хотя знал, что совсем скоро груз из лодки перекочует на их плечи.
   - Больше мой дом не станет вас беспокоить, - сказал охотник Фараду, готовому оттолкнуть лодку от берега, - можете жить в нем.
  - Нет, - ответил вместо капитана Багун,-  это твой дом и он всегда будет ждать тебя.
   Когда лодка уже разворачивалась по течению вниз, Ширко вместо прощальных слов крикнул:
   - Не беспокойся, Багун! Мы поможем Свету покончить с Горном!
   Свет сидел "на руле"; он постепенно увеличивал подачу энергии на движители. В это мгновение он грустно улыбнулся. Дар провидения, как оказалось, имел не только приятные стороны. Он уже знал, что в день решающей битвы с Горном никого из товарищей не будет рядом с ним. Даже Волка...


















Глава 17. Пророчество Зохры
   Лазаренко стоял на арене, окруженной высокой решеткой и бесчисленными рядами зрителей. Зрители эти заполнили склоны ристалища. Землянин грустно усмехнулся:
   - Теперь я стал настоящим гладиатором...
   ... Командир стражников не обманул. Анатолия, как только он дал сковать себя, тут же погрузили на свободного коня. К женщинам они даже не приблизились, что весьма удивило командира "Стрелки". Потому он и скакал относительно спокойно, не в имея возможности потирать скованными руками задницу. Оказалось, книжки, которые ему иногда подсовывал Мишка Суриков, не врали - привыкнуть к седлу сразу было невозможно. Зато душа его пела - женщины, занимавшее все место в его сердце, остались дома. Он впервые так назвал эту деревушку; в который раз он дал себе слово - он обязательно вернется сюда. А рядом весело трусили на своих лошадках стражники - они уже делили награду за этого необычного пленника.
   Совсем скоро Лазаренко, разбитый долгой скачкой, оказался внутри огромной рукотворной горы. Это было внутреннее хозяйство рагистанского ристалища. Большую часть скрытой от жителей Шахрихана пустоты занимали клетки с узниками. Они были разными - в зависимости от ранга и стоимости раба; от тех ожиданий, которые возлагали на них зрители. Прежде всего сам шахиншах.
   В самой просторной и кормфортной - чуть ли не позолоченной - жил огромный угрюмый невольник, встретивший появление нового товарища по несчастью непонятным всплеском радости. Анатолий заглянул в его лицо и содрогнулся - свирепая радость, бившая из глаз этого монстра, была связана с кровью и смертью. Его, Анатолия, смертью.
   Лазаренко втолкнули в крохотную клетушку, и он был безумно рад. Во-первых, потому что с него наконец сняли кандалы, стиравшие кожу на руках и ногах в кровь. А во-вторых, он со своего места не видел Полвана - так звали свирепого здоровяка. Космолетчик еще раз содрогнулся, когда подумал, что не смог бы заснуть, если в соседней клетке "жил" этот сумасшедший монстр.
   Двое суток землянин осваивался на новом месте и отдыхал. Его не трогали, лишь дважды в сутки приносили еду. Очень простую, и очень обильную. С большими кусками мяса и в первом, и во втором. Анатолий  даже заглянул в большую кружку - нет, в морсе мяса не было. Большую часть времени он лежал на жестком ложе, которое было намертво закреплено посреди клетки. В первый же вечер он понял, для чего это сделали. Понял, когда в двух смежных клетках сцепились два узника, не поделившие что-то. Из быстро растащили палками с крючьями, не различая, что рвет острая сталь - ветхую одежку, или живую плоть. А напоследок еще и холодной водой окатили так, что даже до Лазаренко долетели брызги - так он узнал, что вода была холодной. Он еще раз представил, что в соседнюю клетку подселяют Полвана, и этой ночью почти не спал.
   На третий день огромное помещение заполнилось неясным гулом, который проникал внутрь через неплотно прикрытые ворота. Ворота еще чуть приоткрылись, и этот гул разбился на множество человеческих голосов. Человеку двадцать третьего века оставалось только скрипеть зубами - люди, собравшиеся снаружи, знали о невольниках; больше того - они пришли посмотреть на их страдания, а может быть и на смерть. Землянин уже догадался, для чего здесь собрали несчастных узников. Последние стали тревожно переглядываться. Наверное знали, что их сегодня ждет. Только из одного угла - оттуда, где были решетчатые апартаменты, донесся довольное ворчание. Полван явно был рад предстоящей забаве.
   Наконец огромные ворота распахнулись - так, что в них смог свободно пройти человек. Шум толпы ворвался внутрь рукотворной пещеры и заставил отшатнуться двух невольников. Это были те самые драчуны. Теперь им разрешили разобраться по настоящему - с оружием в руках. Тупыми концами копий стражники вытолкали их наружу. Следом вышел охранник с двумя мечами в руках. Назад он зашел безоружным. А шум за воротами внезапно стих. Противно завыли какие-то явно громкие за пределами пещеры трубы. Но вот смолкли и они, и толпа снаружи опять взорвалась криками. Но чем быстрее бежали мгновенья, тем больше в них было негодования и свиста. Мимо клетки пробежал один из распорядителей - вспотевший и краснолицый в свете факелов. Его лицо сейчас выражало ужас; видимо за воротами что-то пошло не так. Он вдруг резко затормозил, так и не добежав до конца клетки, и резко что-то выкрикнул. Его палец показывал на Анатолия, и землянин обреченно вздохнул. Сражаться здесь со стражниками, безоружным, он... в общем-то мог - без всякого шанса на победу. А вот снаружи... Снаружи было еще печальней. Он буквально вылетел, подтолкнутый стразу несколькими копьями, на арену, залитую солнцем. Напади кто сейчас на него, и ослепленному после полутьмы пещеры Анатолию пришлось бы туго. Но двое бойцов - тех, что раньше ссорились в соседних клетках - на него не смотрели. Они злобно щерились на ряды зрителей, которые продолжали изливать на них свое негодование.
   - Наверное потому, что они не дерутся друг с другом, - догадался землянин, - и правильно делают. А чего им драться - даже мне понятно, что они близкие родственники, может быть даже братья. По-родственному можно заехать в ухо, но убить...
   Только теперь он оценил мечи в руках гладиаторов. Да - он в первый раз сказал это слово, тут же примерив его к себе. Альтернатива была - покорно подставить шею под меч. Но не для этого он занимался единоборствами, закаляя тело и дух, не для этого летел с невообразимой дали, чтобы уподобиться сейчас жертвенному барану. Он не имел ничего личного к этим парням, застывшим посреди арены, но если понадобится...
   Один из братьев очевидно сказал себе такие же слова. Он что-то гортанно выкрикнул, и показал мечом на Анатолия. И парни, как опытные охотники, начали окружать его с обоих сторон. В искусство рукопашного боя - по крайней мере на Земле - обязательно входила оценка противоборствующей силы. Так вот - бойцами эти парни были никудышными. И мечи держали неправильно, и шли как-то неуверенно. Об искусстве убивать себе подобных они конечно знали, но только теоретически.
- Однако меч есть меч, - прошептал он, - неопытная рука разит не хуже, если стоять и ничего не делать.
   Он вдруг вспомнил своих женщин; фигуру Галии, обхватившей руками огромный живот (там была самое меньшее двойня) и эта картинка решила судьбу неопытных гладиаторов. Лазаренко никогда не убивал человека, и не думал, что когда-то ему придется сделать это.
   Первый из противников занес меч высоко над головой. Он так и не понял, почему песок арены вдруг возник у его лица. Анатолий резкой подсечкой бросил его наземь, а потом - еще в полете - достал противника кулаком. Удар получился не смертельным, но болезненным. Несчастный сжался, словно в утробе матери, с открытым широко ртом. В ближайшее время он был не опасен. Трибуны радостно взревели, но тут же опять недовольно загудели - Анатолий не стал добивать соперника. Даже за мечом не нагнулся.
   Второй противник между тем воспользовался тем, что Анатолий отвлекся ("Щас! - почти как в детстве оскалился землянин, - на-ка, выкуси!"); он прыгнул, протягивая вперед меч.  Этому кулак Лазаренко впечатался в ребра, лишая легкие живительного воздуха в одно краткое мгновение. Вместе с воздухом его покинуло сознание, так что на песок он упал, уже не ощущая ничего. Меч упал рядом, едва не проткнув безуспешно пытавшуюся встать первую жертву воинского умения иного мира.
   Лазаренко шумно выдохнул, и встал недвижно, как прежде эти два несчастных парня. В криках толпы он смутно различал знакомые слова, и даже целые фразы, требующий добить парней. А потом все громче начало звучать единственное пока знакомое ему имя: "Полван". Наконец трибуны начали скандировать его все громче и громче - прямо как на стадионе после назначения пенальти. А потом - разом замолчали. Потому что в ложе, которая нависала над ареной, поднялся высокий худой человек в черном халате. Единственным светлым пятном в его облике был золотой ободок короны на голове, который показывал, что Анатолий не ошибся в выводе:
   - Местный правитель. Сейчас он решит судьбу несчастных и... мою?
   Землянин усмехнулся; он уже не боялся любимца озверевшей публики. Властелин увидел, или ощутил - Лазаренко совсем не удивился последнему - его усмешку. Он резко опустил руку, и толпа обрадовано вскочила на ноги. Теперь шум, казалось, должен был смести все с арены. Он точно вернул сознание в обоих недавних противников Анатолия, но они предпочли остаться недвижимыми. Сквозь этот шум землянин едва расслышал скрип ворот - на песок арены ступил Полван.
   Он едва не напоролся на лезвие короткого меча, который выпустил из рук первый противник Лазаренко. Миг - и рукоять оружия утонула в громадной лапе поединщика. Этот был умелым воином; или по крайней мере убийцей. Он оскалился, увидев Лазаренко, а потом и два недвижных тела на песке. Безоружный землянин медленно отступал к дальнему краю арены. Он не мог себе даже представить, что можно походя лишить человека жизни. Даже двух человек. Короткий меч взмахнул два раза, и несчастные даже не успели осознать, что их тактика оказалась никуда не годной. На этой арене не было выбора - жить или умереть. Здесь царил другой закон: "Убей! Или убьют тебя".
   Полван еще и поддел огромной ступней голову одного из гладиаторов, словно мяч, и страшный снаряд полетел в сторону Анатолия, разбрызгивая во все стороны капли крови. Если он этим хотел устрашить соперника, то добился прямо противоположного результата. Теперь землянин был собран, холоден и расчетлив. А главное - он уже понял, что сможет убить Полвана. Ярость если и была сейчас в нем, то только против зрителей, сделавших для себя забавой человеческую жизнь.
   - Вы хотели получить зрелище, - прошептал он, - вы его получите!
   И опять он был уверен, что его слова, несмотря на оглушительные крики толпы, услышал один человек - владыка Рагистана. А зрителям наверное казалось, что Лазаренко застыл от ужаса при виде приближающегося монстра. Толпа выдохнула одной общей гигантской грудью, когда меч жестокого богатыря взметнулся и упал на голову такого маленького рядом с Полваном Лазаренко. Не встреть сейчас меч преграды, на песок упали бы две половинки землянина. Но выдохнувшие воздух рагистанцы так и не набрали новой порции, когда увидели, что их любимец беспомощно дергает рукой, пытаясь вытащить лезвие меча, зажатое ладонями незнакомца. В глазах Полвана метнулось недоумение, а потом и зарождающийся страх. Он понял, что этот бой может стать для него последним. А Анатолий не спешил - пусть непревзойденный раньше благодаря чудовищной силе и ловкости монстр помучается, почувствует, что значит противостоять силе, которую не можешь преодолеть. Страх опять плеснулся в глазах Полвана, и Лазаренко резко сместил одну ладонь и нажал на лезвие. Меч вылетел из рук гиганта, не ожидавшего этого рывка, и отлетел далеко, чуть не достав до решетки. Первый ряд зрителей в этом месте рванулся назад, сбивая задних. А вместо этого меча на голову землянина уже опускался огромный кулак. Его Лазаренко встречным движением встречать не стал. вместо этого он стремительно скользнул за спину противника - как раз под той рукой, которая так и не нашла цели. Ему пришлось немного пригнуться, но и в этом положении он нашел выгоду. Два внешне несильных удара кулаком по ногам - и вот Полван летит наземь, больно ударившись затылком об утоптанный песок. И опять задержался в воздухе безжалостный кулак, уже готовый обрушиться в одно из особо уязвимых мест на теле неподвижно лежащего гиганта. Эта задержка позволила Полвану тряхнуть головой, вытряхивая из нее туман, и дернуться вперед. Он оперся на огромную волосатую ручищу и начал медленно подниматься. Именно вид этой руки, совсем недавно отправившей в мир иной двух человек, заставил Анатолия нанести следующий удар. В душе землянина словно порвалась какая-то нить. Только сейчас он воспринял себя частичкой этого мира. Мира жестокого и несправедливого. Точнее мира, где справедливым может позволить себе быть только сильный человек. Очень сильный. Анатолий Лазаренко был именно таким человеком. Жесткая подошва выпрямленной ноги обрушилась на эту руку, и произвела сокрушительные разрушения в локтевом суставе.
   - По крайней мере этой рукой он уже никого не убьет, - хищно осклабился космолетчик и... отскочил далеко назад.
   Отскочил от всплеска животной ненависти, которая буквально заставила вскочить Полвана на ноги. Землянин понял - враг будет преследовать его даже ползком, чтобы загрызть зубами. А публика будет орать и визжать от восторга.  Лазаренко отступил под бешеным натиском Полвана, размахивающего неповрежденной рукой, словно мельница крыльями. Намеренно, или случайно, но он отступал прямо к мечу второй жертвы. Гигант сообразил, что противник сейчас станем многократно сильнее, вооружившись; может быть он сам пожелал завладеть мечом - никто об этом не узнал. Полван наклонил голову и, словно дикий бык, ринулся вперед.
   Толпа опять вскочила, ожидая, что вот сейчас два центнера разъяренной плоти сомнут некрупного противника, и продолжала следить взглядами за эти живым снарядом. А он, оказывается, был уже неживым. Потому что Лазаренко отступил всего на шаг в сторону, и нанес последний удар по вытянутой вперед шее человека-монстра. Шея Полвана не пострадала - вся, кроме одного позвонка, вылетевшего из своего гнезда, и остановившегося в трех-четырех сантиметрах от остальных. Такая травма была несовместима с жизнью, даже у громадного гладиатора. Тот сделал по инерции два шага и упал, ткнувшись в утоптанный песок подбородком и обратив невидящие глаза прямо в отрубленную голову своей жертвы.
   Ристалище замерло. Каждый на трибунах знал, что Полван был любимцем шахиншаха. Последний сейчас стоял, стиснув ладони на толстой решетке. Лазаренко понял - поклонись он сейчас рагистанскому владыке,  и ему будут кланяться так же подобострастно, как прежде поверженному великану. И так же тщательно охранять. Но  сделать этого он не хотел и не мог - даже под стрелами вскочивших вслед за своим повелителем лучников.
   Долгие минуты безмолвного противостояния закончились милостивым кивком Журивоя. А следом заскрипела дверь за его спиной. Уже в шуме и грохоте рукоплесканий, обрушившимся на арену, Анатолий разглядел, как подскочивший к владыке коротышка тянется к уху грозного шахиншаха. Журивой опять кивнул - еще более благосклонно, и ушел вместе с прислужником. А для Лазаренко, только теперь почувствовавшего себя настоящим гладиатором, опять потекли томительные минуты ожидания. Бои на сегодня закончились - он понял это по ручейкам, а потом полноводным рекам зрителей, ринувшихся в ворота. Лишь немногие зеваки остались поглазеть на новую игрушку шахиншаха.
   Лазаренко не мог знать, что в эти мгновения Журивой разглядывает внутри огромного хозяйства ристалища нового пленника. Шахиншах в недоумении покачал головой - как этот узкоглазый коротышка сумел голыми руками убить четырех стражников, пока остальные не завалили его, и не связали конечности? Владыка не верил в это, пока не поймал взгляд безумных глаз этого человека. В темных зрачках незнакомца плеснулось что-то запредельно жуткое, и он вцепился в железо клетки руками и зубами так, что Журивой в замешательстве отступил. Впрочем, он тут же довольно кивнул - этому дикому бойцу не будет равных на арене! Если только тот, что вызвал сначала восхищение, а потом неудовольствие шахиншаха своей победой над Полваном.
   - Нет, - покачал он головой, - этот бой состоится, но только не сразу - только когда появится повод отметить великое событие.
   Таких событий в жизни Рагистана на ближайшее время не намечалось, но разве не может шахиншах организовать что-нибудь эдакое - да хотя бы по своему капризу? Довольный владыка покинул ристалище, и только тогда внутрь огромной полутемной пещеры ввели Лазаренко. Он направился было к своей клетке, но его грубо подтолкнули тупым концом копья в противоположный угол - к клетке Полвана. Анатолий усмехнулся, проходя в низкую дверцу: "Растем, однако!", - и тут же замер, не замечая еще один болезненный тычок в спину. Дверца с грохотом захлопнулась за ним, едва не  припечатав железной перекладиной по затылку, а землянин не мог отвести глаз от профессора Такамуры, уставившегося на него из смежной клетки. Сейчас для этих двух землян не существовало ничего - ни гомона довольных стражников, ни бесчисленных клеток узников, ни, быть может, этого жестокого мира. Была только железная решетчатая стенка, которая не давала смертельным врагам вцепиться друг другу в глотку.
   В глазах маленького японца даже промелькнуло узнавание; впрочем его губы тут же издали звук настолько нечленораздельный и дикий, что Лазаренко наконец понял, что стоящий напротив него в угрожающей позе человек не принадлежит уже ни одному из миров. Он живет теперь в своем мире, а все кто пытается проникнуть в него, враги. Профессор Такамура сошел с ума окончательно и бесповоротно. В душе космолетчика не шевельнулось ни капли сострадания; но и уподобляться безумцу тоже не следовало. Поэтому Лазаренко прошел к кровати, тоже закрепленной посреди клетки, и лег на нее, отдыхая и от трудного поединка, и от последнего потрясения. Бешеный японец, как и прежде, бросился на решетку, оставляя следы кровоточащих десен теперь в новом месте. А голове засыпающего Анатолия причудливо слились мысли о том, что прутья решетки достаточно толстые, чтобы их мог перегрызть даже такой маньяк, как Такамура. Слились с ощущением усталого тела в том, что кровать в этой клетке намного шире и мягче. Анатолий Лазаренко крепко заснул...
   - Сюда бы Лазаренко! - почти простонал Михаил, впереди всех вступивший в подвал Обители Дао. Следом длинные ряды, заполненные старинными рукописями и толстенными фолиантами заставили в восторге замереть Владимира и Анну. Космолетчики в полной мере обладали всеми качествами, что предъявлялись исследователям дальнего космоса. Среди них стремление познать новое, необычное было не на последнем месте. Все трое сразу позабыли о трудном пешем переходе от Большой реки до Обители.
   Дамир не стал возражать, когда Свет попросил его впустить друзей в библиотеку.
   - Это против правил, - хитро улыбнулся старый мастер, - но правила здесь устанавливают мастера Дао. Кто я такой, чтобы возражать против желания другого мастера.
   - Мастеру Зохре ты тоже так говорил? - искренне рассмеялся Свет.
   Он в это мгновение как раз проходил в ворота цитадели и почувствовал, как чуть заметно завибрировал за спиной меч. Одновременно на пальце заметно потеплело кольцо. Охотник вместе с Дамиром и землянами спустился в подвал. У шатра, поставленного рядом со стенами Обители остались Ширко с Рамиром и Замира с Волком.
   Первая фраза Сурикова озадачила Владимира, который знал командира "стрелки" не так хорошо, как его друзья.
   - Нет, - засмеялся Михаил, - просто в детстве мы с ним искали библиотеку Ивана Грозного.
   - В Воронеже? - еще сильнее удивился Мыльников, бросая вопрос в спину Сурикову, двинувшемуся вдоль длинных полок, - нашли?
   Но Михаил не ответил. Его словно влекла вперед какая-то сила. Он остановился в углу библиотеки, где хранились самые древние манускрипты. Дамир оказался здесь раньше землянина. Он с гордостью кивнул в этот угол:
   - Этим свиткам нет цены. Жаль только, что никто в подлунном мире не владеет этим языком и не может прочесть эти рукописи. В них - как уверял сам Дао - начало нашей цивилизации; с первых дней появления наших предков в этом мире.
   - Разве этот мир вам не родной? - удивился Суриков, а вслед за ним и Анна с Владимиром.
   Лишь Свет стоял сейчас с невозмутимым лицом. А старый мастер пожал плечами.
   - Никто не может утверждать этого достоверно. Но старые предания гласят, что первые люди пришли сюда больше четырех тысяч зим назад. Точнее, их привезли.
   - Кто? - тут же сунулся вперед Мыльников.
   Анна с Михаилом лишь переглянулись. Кажется, они начали догадываться, с чем связанно удивительное сходство двух миров. Охотник чуть склонил голову в их сторону, улыбнувшись.
   Дамир пожал плечами, уступая место у стеллажа Михаилу. Землянин бережно снял с полки свиток и еще трепетней развернул его.
   - Не знаю, - прошептал он, - на каком языке он написан, но я точно помню - именно такие знаки я видел выбитыми в камне... в музее истории Земли, в Москве.
   Он с умоляющим взглядом обратился к Дамиру:
   - Как бы нам их забрать с собой, на Землю?
   Мастер Дао аж отшатнулся в непритворном ужасе; он сейчас явно пожалел, что пустил сюда чужаков. На плечо Михаила опустилась рука бортинженера, едва не заставившая Сурикова подпрыгнуть от неожиданности. А Владимир с улыбкой протягивал ему комп, который вполне мог заменить сейчас цифровой фотоаппарат.
    - Ага, - обрадовался командир "Белки", - вот ты и будешь снимать копии.
   - А ты? - возмутился Мыльников.
   - А я буду переворачивать страницы, - Суриков окинул взглядом кипу бесценных документов и вздохнул, - тут работы не на один час (он вздохнул еще громче). А если поработать пару месяцев, можно было бы скопировать всю библиотеку.
   Михаил повернулся к Свету и наткнулся на его веселый заговорщицкий взгляд. Охотник даже подмигнул ему, незаметно кивнув на двух других космолетчиков. И Суриков понял, поддержал его. Голос командира космолета стал официальным, требовательным:
   - Вот что, ребята!  - Владимир с Анной подтянулись, - такой шанс упускать нельзя. Остаетесь здесь. К нашему возвращению все манускрипты должны быть здесь, - он потряс компьютером.
   - А.., - начала Кондурова.
   - А это наша главная задача - сбор информации, - отрезал излишне сурово Суриков, и Анюта покорно склонила голову.
   Как не пытался потом экипаж "Белки" сопротивляться, авторитет командира, а главное - осознание долга перед пославшей их в полет Землей - сделали свое дело. На следующий день два космолетчика проводили уменьшившийся отряд в дальний путь. Сказать, что Суриков не беспокоился за них, а особенно за Анюту, конечно было нельзя. Но в то же время он понимал, что для двух землян, мало пригодных для боя, Обитель Дао самое безопасное место в этом мире. К тому же мастер Дамир поручился, что ни один волос не упадет с голов его гостей. А еще он, улыбнувшись, сказал Свету:
   - Никакая награда в подлунном мире не может быть достойной того, кто спас этот мир от Узоха. Пусть ничтожным признанием твоих заслуг будет этот конь...
   Четыре конюха с трудом удерживали коня, который рвался к охотнику.
   - Орлик! - вскричал тот, чувствуя, как бешено забилось его сердце.
   И сам Свет не мог сейчас сказать - от великой радости, или от такой же безмерной тревоги. Он рад был видеть своего коня, и помнил, кому он оставил его - Весне. А раз конь здесь, то Весна с сыном...
   - Нет, - понял его терзания старый мастер, - конь прибежал сам, без поводьев и седла. Я думаю, что он сбежал в первый же день, как табун выпустили на пастбище. Отличный конь.
   Его рука бесстрашно потрепала по плечу Орлика  - до холки Дамир не доставал. И злобный зверь, никого кроме хозяина не подпускавший к себе, даже не оглянулся, почувствовав на своей шкуре чужую руку. Может потому, что в эти мгновенья он положил голову на плечо охотника и тихо ржал, явно выговаривая ему за долгую разлуку. Если бы кто-то из людей, окруживших сейчас эту пару, понимал лошадиный язык, он бы сейчас услышал удивительную историю скитаний царственного коня от конюшни в замке Гардена, где опытные конюхи Рагона не смогли удержать его, до Обители. Здесь немощный на вид старик - мастер Дамир - бесстрашно подошел к огромному коню, и отвел его в денник - дожидаться хозяина.
   Вот так и получилось, что по горной дороге Замира ехала на Орлике, ничуть не задерживая отряд. А коню явно нравилась эта ноша. Он словно забыл, что до этого дня лишь одному человеку - Свету - разрешал сесть на себя. Девочка весила на удивление мало, а вот две дорожные сумы с припасами... Свет притворно вздохнул, вскидывая их на спину коня.
   - Столько нам не съесть, - подумал он, - а ведь скоро будут еще пирожки тетушки Зохры...
   В таком порядке - Свет с конем на поводу, Рамир, Ширко и Суриков, замыкавший колонну - они вступили на тайную тропу, ведущую к вечнозеленой долине. До домика ясновидящей осталось совсем немного, когда Орлик недовольно всхрапнул - прямо перед его мордой творилась волшба. Лицо Света подернулось дымкой и стало с каждым шагом охотника изменяться. Последний шаг, ведущий в цветущую долину, сделал уже совсем другой по внешнему обличью человек...
   ... С утра Зохра ходила замкнутая, с заплаканными глазами. Нажудин не видел, когда она плакала, но и сам невольно оттер слезу со щеки, когда она вышла из домика с безжизненным телом Пушка на руках.
   - Умер?! - огорченно воскликнул парс.
   Он вспомнил, что этот смертоносный зверь в последнее время предпочитал лежать - на руках хозяйки или теплых досках веранды.
   - Он был старше меня, - тихо ответила ему Зохра.
   Она направилась к дальнему краю долины, где небольшая каменная чаша всегда была полня земляного горючего масла. Нажудин пошел следом, без команды прихватив лопату.
   - Не понадобится, - сказала волшебница; она словно имела глаза на спине, - и глаз на спине у меня нет (поняла она ход мыслей парса) - просто ты гремел лопатой о заступ, словно в колокол бил... В колокол - к гостям!
   Она ускорила шаг,  и без всяких прощальных слов опустила тушку в яму, полную черной маслянистой жидкости. Вместо эпитафии прозвучало объяснение:
   - Этот яд не разлагается в земле веками. Ты же не хочешь наткнуться на него когда-нибудь, копая яму для яблони или груши?
   Нажудин вообще не хотел копать никаких ям. Он этих ям вырыл в последнее время... Парс предусмотрительно прикусил язык - жаловаться нельзя. Добрейшая, и одновременно зловредная бабулька тот час бы нашла для него работу. Для него и для лопаты. Он вонзил острое лезвие лопаты в землю, и спросил.
   - Значит ты сожжешь его?
   - Сожгу, - кивнула Зохра, - люди, которые когда-то вывели предков Пушка, именно так избавлялись от ядовитых котов... И от своих покойников тоже.
   Глядя на густой черный дым, поднимающийся от погребального костра, волшебница вспомнила тот день, когда в соседней яме корчился труп благообразного убийцы. Единственное, что осталось тогда от человека, посланного за полмира убивать, было горстка пепла. Зохра тогда засыпала эту яму землей и посадила колючий куст, который никогда не давал ягод. Она не хотела, чтобы даже птицы не разносили в подлунном мире зло, которое тогда посетило цветущую долину.
   Нажудин отступил назад - не столько о жара и копоти костра, сколько из опасений вдохнуть ядовитый дым. А бесстрашная старушка верила, что Пушок и после смерти не нанесет вреда своей хозяйке. Она стояла рядом с бушующим пламенем до самого конца. А там и лопата все таки понадобилась - засыпать яму, да выкопать на склоне горы буйно цветущий, несмотря на близкую зиму, кустарник. Живой памятник скрыл могилу последнего из рода ядовитых котов.
   Нажуддин поразился, как посветлело вдруг лицо прорицательницы. Он уже несколько раз видел, как старушка на мгновение замирает, а потом выдает очередное пророчество. Раньше это касалось погоды, или видов на урожай на конкретной грядке. И всегда ее прогнозы (даже про погоду!) сбывались. Вот и сейчас она на миг задумалась и улыбнулась улыбкой, какой парс еще не видел у нее.
   - Пойдем, - сказала она, вся светясь изнутри, - у нас сегодня будут гости.
   Ближе к обеду парс, чтобы не изнывать от запахов, что доносились из кухоньки тетушки Зохры, ушел в дальний край долины, где паслись четыре лошади и уже две коровы с телятами. А первым его встретил там бык - громадный и свирепый на вид, но добрый в душе; по крайней мере к Нажудину, который баловал его солеными горбушками. Вот и теперь парс скормил рогатому любимцу лакомство и вздохнул, вспомнив, как порывался первое время прирезать одну из лошадок, выбирая самую заморенную. Зохра тогда не возражала, но предупредила Нажудина:
   - Когда придет время, одной лошади может не хватить. И скорее всего именно тебе.
   Парс тогда не стал спрашивать, какой путь для него видит провидица, но точить нож на лошадей перестал. Сейчас все четыре лошади лоснились от сочного корма; парс не забывал объезжать их каждый день. Он примеривался - какого коня выберет для себя в дальний путь.
   - Нет, - все таки вот этого - гнедого, - в который раз поменял он свое решение, и повернулся к тропе, по которой сам однажды пришел в эту долину.
  Он поспешил к гостям, чтобы с изумлением наблюдать, как на лице Зохры - впервые на его памяти - проступает растерянность.
   - Ах ты негодник, - замахнулась она скалкой на парня, улыбающегося ей во все зубы.
   Нажудин этого парня не знал, хотя какие-то смутные воспоминания это лицо в нем вызвали. И неудивительно - от молодого Дамира, который когда-то именно в этом облике покинул юную хохотушку Зохру, мало что осталось в старом мастере Дао. Старая волшебница впервые сама поняла, что значить всколыхнуть в душе забытые воспоминания и умершую, казалось навсегда, любовь.
   Нажудин перевел взгляд на такого знакомого ему коня, но не успел поразиться тому, как спокойно Орлик идет за чужим человеком, потому что прямо с седла ему в руки прыгнула племянница, Замира. С громким криком: "Дядя!", - она повисла на шее старого парса. Но сюрпризы этого дня еще не кончились. Пронзительный крик девочки словно сорвал маску с лица парня, и перед Нажудином и Зохрой встал Свет, ловко перехвативший скалку.
   - А что, тетушка, пирожки уже готовы? - громко вскричал он.
   - Да, - встал рядом невысокий крепкий парень, - он нам все уши прожужжал, вспоминая ваши пироги, тетушка. Судя по запаху, он ничуть не преувеличивал!
   Но Нажудину было не до пирожков. Как великое чудо он воспринял появление родной племянницы. Кочевник, для которого кровное родство было превыше всего, давно считал себя последним в роду. Его счастливые глаза блуждали по лицам прибывших со Светом мужчин, и в одном парс узнал Гардена - ожившего и помолодевшего.
   - Это Рамир, брат барона, - понял его замешательство охотник; он повернулся к другим спутникам, - а это...
   - Пойдем, - потащила его к домику Зохра, - а то пироги остынут.
   Нажудин опустил счастливую девочку на землю, и та ринулась теперь вслед за провидицей: "Бабушка!". Парс едва не споткнулся на ровном месте. В лице старой волшебницы не было ничего от престарелой родственницы Нажудина - он это прекрасно помнил. Но кем должна была показаться старушка, живущая в уединенной долине с ее дядей, для десятилетней девочки? Конечно  родственницей.
   Свет рядом незаметно улыбнулся. Он понял, что еще одна проблема сейчас  разрешилась. Девочка с радостью останется с Нажудином и Зохрой, особенно если Свет пообещает, что вернется сюда. С последним он решил не спешить, потому что знал - если пообещает, ему придется выполнить это. Не важно, что обещание будет дано маленькой девочке!
   Он обернулся на друзей. Михаил понятливо кивнул ему - явно к нему пришла та же мысль насчет Замиры. А Ширко с Рамиром вертели головами, удивляясь тому, что за несколько шагов перенеслись из предзимья обратно в лето.
   Казалось никто и ничто не помешает оставить девочку с Зохрой и Нажудином. Даже сама Замира сразу смирилась, умчавшись смотреть на чудесные цветы в маленьком садике. Лишь парс... Парс набычил седую голову и заявил:
   - Так не пойдет!
   Свет первым понял его возмущение.
   - Ты по прежнему хочешь отомстить барону Рагону?
   - И его братьям, - кивнул Нажудин.
   - Не ты один, - встал рядом с ними Рамир.
   Нажудин крепко пожал руку франа и с надеждой уставился в лицо Света. Его лицо несколько омрачилось.
   - Только как мы оставим Зохру с Замирой одних, - поник плечами парс, - и Пушок, как на грех, именно сего дня покинул нас... насовсем.
   Охотник ободряюще улыбнулся ему. Он уже знал, как разрешить эту проблему. И хотя от этого решения на душе скребли когтями кошки (слава небу, что не такие, как Пушок) он знал что поступит именно так, и поступит правильно. А пока...
    А пока тетушка Зохра поставила на стол огромное блюдо с пирогами. Запивать полагалось цельным молоком, полезным круглый год. Ведь две кормилицы старой провидицы всегда паслись на изумрудном лугу. Блюдо на удивление быстро опустело, и Свету в который раз пришлось рассказывать о своем удивительном путешествии. И опять Суриков удивился, как спокойно восприняли два местных жителя - не самых продвинутых, в общем-то - весть о том, что родной дом землянина отстоит отсюда чудовищно далеко.
   - Раз туда можно добраться, - резонно рассудил Нажудин, - значит, не очень-то и далеко.
   Недолго помолчав, Зохра встала из за стола, не очень прибавив при этом в росте. Она вдруг затянула торжественно, словно вырастая на глазах с каждым словом:
   - Я видела и говорила в своей жизни со многими государями и повелителями народов. Но впервые сижу за одним столом рядом сразу с двумя будущими вождями.
   Ширко и Рамир  лениво дожевывали пирожки, не подозревая, что речь идет о них; а Зохра продолжила, оглядывая поочередно остальных:
   - С тремя, - поправилась она, взглянув на Серикова; рука ее ласково погладила голову девочки, - а может с четырьмя.
   Тут она наткнулась взглядом на веселое лицо Света, и засмеялась: "А может, и с пятью!". Охотник был единственным здесь, чье будущее было не подвластно провидице, но у нее почему-то не вызывала сомнения мысль, что охотник в будущем сможет не только размахивать мечом, да дробить кулаками кости врагов.
   Нажудин догадался, что именно он остался шестым, но совсем не обиделся. Он до сих пор волновался, возьмет ли его с собой Свет.
   - Нажудин дал слово отомстить за барона Гардена, - начал охотник наконец так интересовавший парса разговор, - пусть его слово исполнится. А с вами (его рука легла поверх ладошки провидицы на голову маленькой парсиянки) останется Волк.
   - Волк! - воскликнули одновременно старуха и ребенок, и обе подскочили к огромному псу.
   Но если обрадованная девочка тут же принялась тискать ручками толстенную шею пса, то Зохра заглянула ему в печальные глаза. Она вдруг отшатнулась и повернулась к охотнику.
   - На великую жертву обрекаешь ты своего пса, Свет. Ты знаешь, что он будет дожидаться тебя через расстояния и годы... сколько бы их не прошло.
   - Знаю, - едва проглотив ком в горле, прошептал Свет, - и я обязательно вернусь за тобой, Волк.
   - А за мной, за мной ты вернешься? - повисла теперь на его шее Замира.
   Теперь голос охотника был много громче и ровней:
   - Обязательно вернусь, обещаю...
   Волк поднял голову к другу. Впервые он не вильнул хвостом при звуках своего имени. Не в силах выразить своей тоски словами, он выплеснул ее хозяину взглядом. И Свет тоже не выдержал, зарылся лицом в его густую шерсть. А потом... Потом поднял его, как маленького кутенка, так что собачья морда оказалась прямо напротив его лица.
   - Дождись меня, Волк.
   Общее внимание переключилась на Зохру, которая появилась в дверях домика с громадными ножницами в руках. Такими вполне можно было стричь овец, но прежде она ими лишь подправляла шевелюру парса. Нажудин тут же отступил за спины новых товарищей, украдкой потрогав уши - кажется на месте!
   Но сейчас Зохра подступила не к нему, а к Свету. Взмахнув ножницами над покорно склоненной головой парня, он отстригла пядь светлых волос.
   - На память, и... на всякий случай, - пробормотала она.
   - Тогда возьми и эти, - охотник достал из под рубахи Медальон Весны, и отделил от ее волос маленькую частицу волос - таких же длинных и светлых.
   А потом пришел его черед прислушаться к себе внутри. Ножницы вдруг оказались в его руках, и еще одна прядь волос - жестких, собачьих - была бережна укутана в чистый платок и спрятана рядом с молниями Дао.
   Он высоко поднял Замиру, чувствуя, что она вот-вот заплачет. Опустив ребенка на землю, охотник запрыгнул на Орлика и больше не оглядывался. Только слышал за спиной, как звенят сбруей лошади его спутников. Да сдержанно вознес хвалу небу Нажудин - за то что оно отвело от одного из этих коней острый нож парса. Рядом хмыкнула Зохра. Она-то знала, кто на самом деле отвел этот нож. Свет тронул коня вперед. Он вдруг понял, что если сейчас оглянется и заглянет в грустные глаза Волка, ему придется менять свое решение. А он своих решений менять не привык.
   Охотник направил Орлика на тропу, ведущую к горному ущелью. Когда последний всадник исчез с глаз махавших руками Зохры и Замиры, Волк поднял голову. Над долиной, и дальше - над дикими скалами - разнесся плач зверя. Волк выл и жаловался на судьбу так, как не жаловался, даже провожая в последний путь род Ясеня.
 
   


   



 

   




   
   


















Глава 18. Ошибка охотника
   Горн недобро смотрел на четырех человек, стоящих перед высоким крыльцом замка. Братья Рагоны почтительно склонили головы перед чародеем. У них больше не было подданных - последние два франа погибли, одарив собственной жизненной энергией Горна сегодняшней ночью. Эта энергия бурлила сейчас в чародее, заставляя довольно улыбаться. В голове медленно текли мысли:
   - Может быть, послать их за новыми жертвами, - мелькнула мысль, - пожалуй не стоит. Осталось совсем недолго ждать. А эти ребята еще послужат здесь.
   Горн не был уверен, что бароны смогут хоть чем-то навредить Свету,  но не мог отказать себе в удовольствии хоть чем-то досадить ему.
   - Недолго осталось ждать, - опять прошептал он, и в следующее мгновение эти слова прозвучали в его голове в третий раз, но уже голосом охотника.
   Чародей невольно воскликнул:
   - Скоро здесь будет Свет!
   Страх и жгучая ненависть блеснули в глазах Рагонов. Они даже смогли преодолеть заклятие чародея и подняли безухие головы к Горну, машинально хватаясь за пояса, где уже давно не было мечей. Горн зло сверкнул им навстречу взглядом, подчиняя франских дворян своей воле.
   - Вы еще встретитесь с ним, - пообещал он, хищно улыбнувшись, - с оружием в руках. Это будет моим последним подарком Свету!

   Охотник мрачно молчал, возглавляя конный отряд из пяти всадников. Вокруг так же мрачно нависали скалы. Наконец Свет бережно, стараясь не поранить Орлика острыми колючками, вывел его из расселины. Они выбрались на равнину, где по прежнему торчала равнодушная ко всему и всем скала. Здесь охотник выкрикнул что-то резкое и возбужденное - на родном языке, а значит не понятое остальными -  и легко взлетел на седло. Он погнал скакуна-красавца по  степи, покрытой густой, побитой первым морозцем, степи. Больше версты промчались они, соревнуясь с ветром, и только потом остановились. Свет оглянулись - его спутники скакали далеко позади. Самым последим, конечно Суриков - у землянина не было богатого опыта обращения с лошадьми.
   Впереди были пройденные когда-то дороги, замок Гардена, а в нем - Весна с сыном и Горн! Свет нахмурился.
   - Недолго осталось ждать, - воскликнул он, опять представив перед собой хищное лицо чародея.
   Сам он ждать не собирался. Охотнику приходилось осаживать жеребца, не давая ему оторваться от остальных всадников. Все же уже до вечера они въехали в широко раскрытые ворота постоялого двора. Здесь он меньше трех лет назад познакомился с Би Росланом.
   Хозяин - по-прежнему необъятный, но сильно постаревший за эти годы - так же стоял на крыльце. Он явно напрягал память, пытаясь вспомнить это лицо, эти голубые глаза и светлые волосы. Свет помог ему:
   - Здесь по-прежнему принимают за постой чернобурки?
   Толстяк смешно всплеснул руками, а охотник спрыгнул с коня, чтобы самому завести Орлика в конюшню. Выскочившему следом за хозяином парнишке вряд ли удалось сделать это.
   Совсем скоро они сидели в большом темном зале, в котором самыми светлыми предметами оказались две золотые монеты, которые охотник достал из мешка. Они тут же исчезли в огромной пухлой ладони. А толстяк, подав ужин, присел рядом и принялся жаловаться на жизнь. Оказалось, что караваны почти совсем перестали ходить по этой тропе. Так что грабить тут стало некого. Это даже Седой разбойник, опять появившийся в окрестных лесах, признал.
   - Это он сам мне сказал, - внезапно разоткровенничался толстяк, поминутно оглядываясь на дверь.
   Свет лишь усмехнулся, слушая, как сначала разбойник раздавал награбленное, а потом крестьяне - до сих пор - из жалости и благодарности подкармливали небольшую банду Седого разбойника.
   - Прямо Робин Гуд, - подумал Свет, который все чаще обращался за сравнениями к богатой истории далекой Земли.
   Рано утром маленький отряд снова пустился в путь. Солнце еще не поднялось над горизонтом. На всадников падал мелкий снежок - казалось погода подгоняет их. Поэтому путь, который когда-то давно караван Алмазара проделал за неделю, конный отряд проскакал за неполных два дня. Неяркое осеннее солнце еще пробивалось сквозь голые сучья деревьев, когда Свет остановил кавалькаду на небольшой полянке. Причудливая игра теней на ветвях деревьев не помешала ему разглядеть разбойников, прячущихся меж остатков листвы.
   - Эй, Седой разбойник! - закричал он весело, - Выходи, пока я не притащил в твой лес парочку тигров.
   Атаман местного разбойного люда в сгущающейся темноте не узнал охотника, но этот голос он не спутал бы ни с каким другим. К тому же напомнить ему о полосатых ужасах ристалища мог только Свет.
   - Здравствуй Свет, - разделился вдруг ствол одного из деревьев, окруживших поляну.
   Знаменитый разбойник вышел на открытое место с опаской. Он не боялся этого такого обыкновенного на первый взгляд парня; нет - просто он не знал, как себя вести. Рядом с ним выросла невысокая квадратная фигура.
   - И ты здесь, - протянул неразлучной парочке руку охотник.
   Он, конечно не бросился к разбойникам с распростертыми объятиями, но и неприязни к ним не ощущал. Сам убедился, что эти ребята могут держать себя как настоящие мужчины. Да и рассказы трактирщика были нелишними. Чья-то лошадь испуганно всхрапнула, но это было единственным проявлением страха в этот вечер. Два лесных брата уже разводили костер, а путники доставали из переметных сум припасы.
   Далеко за полночь у догоравшего костра Седой разбойник закончил печальную повесть своей жизни. Неожиданно для себя он разоткровенничался и рассказал, как из добропорядочного горожанина превратился в лесного разбойника.
   - Правитель города, по чьей прихоти, или глупости погибли сотни людей, в том числе и вся моя семья, недолго прожил после этого. Его кровь, - разбойный атаман оглядел в прыгающем огне свои ладони, - единственная, что обагрили мои руки. Какие бы сказки обо мне и моих ребятах не рассказывали.
   Разбойники в темноте согласно заворчали.
   - Да, грабили - но никогда не отнимали последний грош; да, били и пороли - но только тех, кто заслужил.
   Он продолжил рассказ, и скоро охотник с товарищами поняли, что дорожные грабители знают намного больше, чем трактирщик - если только он конечно не промолчал о многом.
   - Из франских земель, - рассказывал Седой разбойник, - давно не было никого. Однако ходят слухи, что там творится что-то ужасное. Поэтому никто из моих "гостей" даже не собирался в ту сторону. Вы первые.
   - А что слышно и Великом князе славинов?  - это Ширко задал вопрос о своем высокородном брате.
   - Князь Ольгитн жив... По крайней мере был жив совсем недавно - это я знаю из надежного источника. Но государством от его имени управляет какой-то Ракит.
   Свет с Ширко обменялись взглядами - это имя им ни о чем не говорило. А Седой разбойник продолжил:
   - Если раньше зеленградские стражники обирали караваны умеренно, почти по закону, то теперь просто грабят их. Ни один из купцов, кто рискнул пройти с товаром по славинским землям, теперь даже не приближается к границам этого государства.
   Ширко помрачнел. Свет готов был задать вопрос еще об одном владыке, но атаман опередил его:
   Наш старый знакомый - шахиншах Нусрат - давно гниет в земле. Говорят, не без помощи начальника своей тайной стражи Журивоя - теперь он сидит на троне владык Рагистана.
   - Что ж, - мрачно прошептал Свет, - он и ответит за смерть Халиды и всего племени парсов.
   Костер почти прогорел. Все разбойники, кроме атамана, да двух дозорных, скрывшихся в ночи, спали. Не могли заснуть только Свет и Ширко с Рамиром. Последних двух больше других взволновал рассказ Седого разбойника. Они только сейчас почувствовали, что до дома совсем близко. Ворочался на своем ложе из лапника и атаман.
   - Ты так и будешь разбойничать? - остановил его мучения охотник.
   Седой разбойник на мгновение замер, а потом сел на месте, повернувшись к Свету.
   - А что мне остается делать? - разбойник пожал плечами, и лишь охотник разглядел этот жест в темноте, - в родной стране я вне закона, а кому я нужен на чужбине?
   - Если на землях франов появится настоящий правитель - не чародей, а человек, имеющий на это право по закону и по совести - пошел бы ты служить к нему?
   - Теперь я умею только воевать...
   - Может именно такие люди нужны тебе, Рамир?
   Рамир, думающий о чем-то своем, вздрогнул, когда рядом негромко прозвучало его имя. Он только теперь понял, что именно о нем говорил Свет, рисуя фигуру будущего владыки франов.
   - Если человека, который попросится ко мне на службу, будет рекомендовать Свет, я приму его, даже если он не умеет делать ничего, - сказал он просто, - но я не герцог всех франов, и в очереди на эту корону нахожусь в самом низу списка.
   - Боюсь, что этот список теперь очень короткий, - печально заметил Свет, - а скоро станет еще короче.
   Он улыбнулся и повернулся к Седому разбойнику, сам устраиваясь поудобнее на лапнике. В который раз он вспомнил о Волке, чей теплый бок должен был греть его этой холодной ночью.
   - Думайте до утра, - сказал вместо пожелания спокойной ночи охотник, - если надумаете, договоримся, где ты со своими людьми найдешь нас.
   Ранним утром отдохнувшие лошади дружно подхватили походную рысь Орлика. Рамир даже догнал его, пристроившись на полкорпуса сзади - дальше не пускал Орлик.
   - Эти разбойники - они действительно нужны нам?
   - Не нам - тебе. Скоро тебе может понадобиться каждый человек, который может держать оружие!
   - Зачем? - удивился фран, - с Рагонами мы скоро покончим. Чародея ты обещал взять на себя. Кто может угрожать нам?
   - Да хотя бы мурганский владыка, - вполне серьезно ответил Свет.
   - Что ему нужно тут, на холодном континенте? - вскричал Рамир, оглядываясь - за ночь действительно все окрестности припорошило первым снежком.
   - Хотя бы твой поклон, - улыбнулся теперь Свет, - ты ведь так и не поклонился ему...
   Он слегка ткнул каблуком в бок Орлика, и тот легко вырвался вперед, оставив Рамира на лошади наедине со своими раздумьями. Скоро караван достиг места, где когда-то стоял шлагбаум, показывающий границу двух государств. Теперь в этом месте сиротливо торчали два полусгнивших столбика. Больше ничего не указывало на государственную границу.
   Перейдя эту символическую линию, Свет остановил коня. Он повернулся к спутникам, словно предоставляя им право выбора - куда повернуть коней. Ширко было устремился в сторону, где его ждал Зеленград. Однако славин оглянулся, посмотрел на напряженные лица друзей, перевел взгляд на абсолютно непроницаемое лицо Света, и решительно повернул к франским землям.
   Первым теперь ехал Нажудин - лучший проводник по этим местам, какого только можно было пожелать. Орлик  не привык тыкаться мордой в хвост впереди идущей лошади, поэтому шел чуть в стороне от тропы, недовольно фыркая влажными губами.
   Им попались несколько славинских деревушек. Избы и сейчас стояли, пугая редких путников черными провалами окон. Ни один человек не вышел навстречу каравану. Свет не разглядел никакого шевеления и в избах. Суровая зима, а может быть, не менее суровый властитель сорвали с этих благодатных земель последних жителей. Всадники большей частью молчали, старательно отворачивая глаза от разоренных дворов. Так же молча они проехали последнюю славинскую деревню, тоже пустую. Как когда-то охотник с ученым историком они пересекли реку. На том берегу их уже встречала франская земля. Встречала неприветливо. Даже оживившийся было Рамир помрачнел.
   В этих местах колонну снова возглавил Свет. Он остановил Орлика на той самой поляне, где принял когда-то заслуженную порку Рагон.
   - Сюда, - протянул он руку вперед, - дорога ведет прямо к твоему дому, Рамир. А здесь (его рука плавно переместилась вправо) совсем рядом замок барона Рагона. Самого барона скорее всего нет - он с Горном. Но, быть может, кто-то остался в его замке? Завернем?
   Согласился даже Рамир. Он к тому же не забыл, что между двумя замками была проложена хорошая дорога - не чета лесной, извилистой. Так что даже во времени путники могли выиграть. Рамир и повернул первым коня к жилищу злейшего врага. Свет, уже догнав его, прикинул - они вполне могут попасть до вечера к замку Гардена; если, конечно, их никто не задержит раньше.
   - До вечера, - повторил про себя охотник, - и тогда никто - ни Рагоны, ни Горн, ни само небо не сможет помешать моей встрече с Весной!
   Замок Рагона казался неживым. Однако когда всадники приблизились к огромным воротам, те жутко заскрипели, приглашая их внутрь. Свет решительно направил коня в замок. Огромный двор, раньше кишевший воинами и слугами, сейчас был почти пуст. Два пожилых стражника, отворивших тяжелые створки, застыли в их тени.
   На высоком крыльце центрального здания стояла женщина. Дворни, если она еще оставалась тут, не было видно. Свет остановил коня, когда морда Орлика почти коснулась груди встречавшей. Это была княгиня Ругана. Бывшая княгиня, судя по тому, что она сама отдала власть в княжестве. Два человека - два врага - замерли, уставившись друг другу в глаза. Свет не стал призывать ни одной силы, что были подвластны ему. Но Ругана не выдержала и обычного человеческого взгляда. Охотник успел прочесть в ее глазах и признание в предательстве собственного народа, и страх предстоящей расплаты, и даже - где-то в глубине души - смутную надежду на то, что этот человек с пронзительными голубыми глазами сможет исправить ошибки; ошибки и ее, и зловредных братьев Рагонов.
   Так не сказав и слова, Свет развернул коня и выехал из замка. Глаза, проводившие его до ворот, снова стали пустыми; практически мертвыми. А охотник вдруг вспомнил чернобородого прислужника Узоха - его слова:
   - Я не воюю с женщинами и детьми!
   - Эта женщина сама себя приговорила, - проворчал он так, чтобы его услышали все, - она уже  мертва.
   Никто не захотел, или не успел ответить ему. Свет тряхнул уздечкой, и Орлик рванул вперед по широкой ровной дороге...
   
   - Я уже здесь, Горн! - чародей уже давно ждал, когда эти слова прозвучат в его голове, но все равно заметно вздрогнул.
   Он недобро усмехнулся и шагнул к звездолету. Путь к "Стрелке", на овальном люке которой по-прежнему чернел отпечаток его руки, преградил старый историк. Он прижимал к груди толстую книгу; вторая рука почти уперлась в грудь чародея.
   - Уйди сам, - воскликнул Би Рослан, - только оставь Весну!
   Чародей махнул рукой. Ему даже не понадобилось касаться старого рагистанца. Словно сильный порыв ветра отбросил старика в сторону. А сам Горн шагнул к звездолету. Его ладонь легла на свой отпечаток, и чародей замер, шепча заклинание. Когда он отнял руку от брони, на ней не было даже малейшего следа; тут же к его ногам мягко опустился трап.
   - Оставь их, Горн, иначе Свет достанет тебя всюду - где бы ты не скрылся!
   Спина чародея, уже шагнувшего внутрь корабля, замерла. Он словно раздумывал - не последовать ли совету историка. На самом деле он ногой ощупывал какой-то явно чужеродный здесь предмет. В полутьме Горн едва рассмотрел короткий болт - тот самый, что когда-то вывел из строя Лазаренко. Раздраженным пинком он забросил его дальше в космолет и повернулся к Би Рослану.
   - Пусть попробует! - изобразил он улыбку на лице.
   В последнее время историк не часто видел улыбающегося чародея. Теперь же он содрогнулся - это была улыбка мертвеца. Словно все годы, что Горн провел в своей усыпальнице, разом вернулись к нему. Лишь глаза горели внутри глубоко запавших глазниц. Горели так яростно, что Би Рослан невольно отступил назад. Однако чародей не собирался причинять вреда историку. В руках последнего находился тяжелый том - история жизни и деяний Горна. А кто, как не автор, сможет лучше донести книгу до читателей?
   Наконец чародей перестал терзать взглядом Би Рослана, повернулся, и исчез внутри корабля. Дверца бесшумно захлопнулась за ним. Горн опустился в кресло - рядом с тем, где спали долгим неестественным сном  мать с сыном. Весна с Владимежем за эти месяцы ничуть не изменились. Разве что стали порумяней от затянувшегося отдыха. Если бы чародей мог видеть сквозь плотное одеяние, он бы заметил, как налился недобрым красным светом крупный рубин на ожерелье Повелительницы. Он бы понял, что камень пытается подать хозяйке знак - тот, кто занимает не последнее место в племени парсов - пусть не кровное - совсем рядом.
   Но Горн и без ожерелья знал, что охотник уже на подходе к замку. Откинувшись на удобное кресло, он только теперь ответил на призыв Света...

   Охотник остановил Орлика на пригорке. Отсюда открывался отличный вид на древний замок.
   - Я здесь, Горн! - воскликнул он, дожидаясь далеко отставших спутников.
   Первым остановил  рядом коня Рамир. Перед Светом, и перед его товарищами в воздухе вдруг открылась дрожащая картина рубки космического корабля. Два кресла там были заняты - одно безвольно лежащей женщиной с ребенком на руках; второе - злорадно улыбавшимся чародеем.
   - Я ждал тебя, Свет!
   Говорить сейчас с Горном означало одно - играть по его правилам, а еще - тянуть время. И Свет, впервые в жизни, жестко пришпорил Орлика. Конь в отчаянном прыжке врезался в картину, которая тут же исчезла, за короткое мгновенье отпечатав в памяти охотника лица его любимой женщины и впервые увиденного сына. А позади него Суриков успел увидеть другое - как костлявая рука протянулась к красной кнопке, затерявшейся среди множества ей подобных на панели управления кораблем.
   - Нет, - отчаянно закричал землянин, и так же безжалостно пришпорил скакуна.
   Они так вдвоем и ворвались в распахнутые ворота замка, заставив прижаться к их створкам четыре темные фигуры. Это были братья Рагоны - на их счастье взгляд охотника был прикован сейчас только к "Стрелке". Корпус корабля вздрогнул. Умная машина, управлявшая взлетом, бережно подняла "Стрелку" на высоту, безопасную для оставшихся внизу людей и лошадей. Ни Би Рослан, ни Свет с Михаилом, застывшие на конях, не думали сейчас о собственной безопасности. В отчаянии они смотрели, как неторопливо росло яркое пламя в хвостовой части космического корабля. Вот бортовой комп "Стрелки" решил, что живой органике внизу ничто не угрожает; пламя сверкнуло ослепительнее солнца. А когда люди внизу проморгались, корабля в небе уже не было. И только теперь Свет спрыгнул с Орлика. Он подхватил под руку Би Рослана, едва не упавшего наземь от отчаяния. Так, вместе, они и вернулись к воротам. В другой руке Света был меч, но пока его вмешательства не требовалось.
   Четыре пары уже схватились в смертельной битве. Двум длинным прямым мечам барона и одного из его братьев противостояли такие же клинки Рамира и Ширко. Нажудин высекал искры из меча своего противника огромной кривой саблей. Только Михаилу, казалось, нечего было противопоставить мечу младшего брата зловредного барона. Однако именно Суриков  закончил свой бой первым. Быстрым, неуловимым для взгляда соперника движением, он уклонился от падающего на его голову клинка, сделал шаг в сторону, и остановил младшего Рагона ударом выпрямленной ноги в горло. Свет с удовлетворением кивнул, услышав характерный треск позвонков.
   Сам Суриков слегка побледнел. На тренировках он точно знал, когда нужно остановить удар, или с какой силой его нанести. Но там никто не пытался смахнуть его голову мечом, и не смотрел с такой неудержимой ненавистью. Михаил не мог знать, что большая часть этой ярости обращена к исчезнувшему чародею; но и той малой толике, что пришлась на долю землянина, хватило, чтобы нога Сурикова "выстрелила" вперед, на сколько ей позволил эластичный материал гермокостюма. Глаза врага так и не закрылись, когда он упал на землю со сломанной шеей.
   Только теперь Михаил вспомнил, что на боку у него висит грозное земное оружие. Бластер мог закончить битву прежде, чем она началась, не оставив ни единого шанса баронам. Он даже схватился за холодную рукоять, но, оглянувшись на Света, медленно опустил руку. Охотник одобрительно кивнул победителю, не отрываясь, впрочем, от поединков.
   Почти одновременно сверкнули на солнце клинки Нажудина и Ширко, и барон Рагон остался единственным представителем некогда большой семьи. Два франских дворянина кружили, обмениваясь редкими ударами. Рамир был помоложе, да и втянулся за последние месяцы в ритм походной жизни, восстановив былую форму. Рагон напротив,  с каждым днем, проведенным рядом с чародеем, слабел. Но он  недаром когда-то был лучшим поединщиком среди франских дворян - до тех пор, пока это звание не отобрал у него Свет. К тому же с вернувшейся в голову ясностью ума пришла тоскливая уверенность - сегодня последний день его жизни. С этим непонятно откуда взявшимся братом Гардена он может быть и справился бы, но Свет! И еще - внутри зрело, несмотря на отчаянное сопротивление черной души, понимание того, что все творившееся сейчас вокруг - кара, и кара справедливая. Освобожденный от чар Горна, он вдруг ужаснулся своим деяниям, а больше - тому, что увлек за собой братьев, и всех своих людей. С последней мыслью, заставившей его оглянуться вокруг, он открыл свою грудь (может даже намеренно) и тут же коротко вскрикнул. Острое лезвие пронзило его сердце.
   Меч тут же покинул тело, заставляя кровь хлынуть по одежде неудержимым потоком. А сам барон воскликнул, глядя прямо перед собой:
   - Прости меня, если сможешь.
   К кому он сейчас обращался? К Рамиру, брата которого убил собственной рукой? К Свету, из ненависти к которому совершил большинство своих злодеяний? Или к  своим людям, которых совсем не осталось, и к родной франской земле, на которую и упал, так и не успев зажать руками широкую рану. Шестеро мужчин молча стояли над трупами врагов, пока Свет не повернулся наконец к Сурикову:
   - Ты говорил, что никто, кроме командира, не может заставить взлететь корабль?
   - Говорил, - с ноткой вины в голосе подтвердил Михаил, - однако на пульте есть одна кнопка. Стоит ее нажать любому - и космолет отправится домой. Это сделано на случай гибели командира.
   - Бонго знал о ней?
   - Конечно, он же был членом экипажа. Горн уже на земле, или рядом с ней.
   - И Весна с Владимежом, - прошептал охотник, - если только никто не помешал им.
   Он вдруг вспомнил тот сгусток энергии, который едва не застиг его врасплох на Илети. Это существо - если оно было живым - было почти всесильным. И кто знает, не следит ли оно сейчас за ними всеми... и за космолетом.
  - Хотя нет, - вспомнил Суриков, - "Стрелка" ведь должна повторить путь, сделанный сюда. Так что корабль сделает два витка вокруг планеты, а потом двенадцать нуль-переходов...
   - Что ж, - неожиданно улыбнулся охотник, - у нас есть второй корабль. На нем ведь тоже есть такая красная кнопка?
   - Есть, - растерялся Суриков, - только нам она не понадобится. Я ведь живой! Но что же нам теперь - опять через полмира?
   - Нет, - жестко отрезал Свет, - это может быть слишком поздно.
   - Понимаю, - кивнул Суриков, - Весна...
   - Дело не в Весне... Не только в Весне, - поправился Свет, - дело в твоем мире!
   - А что не так с Землей?
   - Пока все так! Но скоро там появится Горн. Он сумел за тысячи верст остановить энергию твоего корабля. Да и все, что было наполнено силой.., за редким исключением. Представь, что он проделает такое же с Землей?
   И Суриков представил, как останавливаются электростанции, как падают самолеты и  скоростные поезда, и как... те же термоядерные станции опять вспыхивают - но уже настоящим огнем!
   - Что же делать? растерянно воскликнул Михаил. Он понимал, что на Земле никто не ждет такой опасности.
   А Свет вдруг кивнул на книгу, которую по прежнему прижимал к груди Би Рослан. Один кивок, и ученый историк открыл первую страницу.
   - Это - история жизни чародея Горна, записанная с его слов.
   - Читай, - перебил его охотник.
   Би Рослан начал нараспев:
   - Горн, будущий великий чародей, разрушитель городов и стран, родился...
   - Нет! - остановил его Свет, - начни с того, как проклятый чародей ожил в наше время.
   Историк послушно перелистал страницы и продолжил читать - теперь уже с того момента, как Горн открыл глаза в гробнице и увидел перед собой круглое лицо Такамуры.
   - Стой! - опять остановил охотник старца, когда Свет описывал в красках застывших в древнем дуганском храме вокруг магического жезла воинов Шайтана.
   - Жезл! - воскликнул Свет, - второй жезл!
   Он знал теперь, как ему попасть в центр Караханы, где под толстым слоем соли их ждал космический корабль. Волшебный мост перестал перекачивать энергию Белого материка, но он мог перенести через полмира охотника. И тех его друзей, кто пожелает последовать за ним. Ради достижения цели Свет готов был преодолеть то отвращение, которое внушала ему магия Узоха.
   - Пойдем, - с энтузиазмом воскликнул Рамир.
   - Пойдем, - согласился Свет, - все, кроме тебя.
   - Почему? - обиделся фран.
   - Потому, - терпеливо объяснил ему охотник, - что кому-то надо объединить оставшихся в живых франов.
   Он нагнулся к лежащему совсем рядом Рагону и снял с его головы золотую корону. Торжественным голосом - так, что ни у кого не вызвало сомнения право Света на действо, которое он совершал - он водрузил драгоценный обод на голову Рамира:
   - Объявляю тебя Великим герцогом франов по праву рождения, и как человека, сразившего злейшего врага своего народа.
   Смущенный фран поправил корону и попытался возразить:
   - Разве нельзя это сделать попозже?
   - Нельзя, - отрезал Свет, - нежданных гостей должен встретить настоящий государь, с сильным войском. Чтобы ни у кого не появились ненужные соблазны. И Седой разбойник со своими людьми будут не лишними.
   - Каких гостей? - опять удивился Рамир, а вместе с ним и остальные спутники охотника.
   - Вы забыли, улыбнулся он, что за нами гонятся люди Гумирхана. Где они будут искать меня?
   - Здесь! - воскликнуло сразу несколько голосов.
   - Да, - согнал улыбку с лица Свет, - я думаю, Шакал постарается...
 

   
   


 







Глава 19. Великие князья славинов
   Шакал действительно старался - оторваться от преследователей. Он был большим мастером запутывать следы, но теперь не хитрил. Он больше полагался на быстрые ноги коня...
   Корабли правителя мурганов под командованием Авархана появились в Баргасе, когда "Белый орел" уже покинул порт. Он скрылся в неизвестном направлении, и даже капитан Ширко, как и Свет, которые в это время уже плыли вверх по течению Большой реки, не знали, куда направила корабль новая команда. Но доброхотов в припортовых тавернах хватало. Шпионы Авархана не жалели золота, и уже через день четыре корабля отправились в свободный поиск, а флагман встал у причала - на долгую стоянку.
   Авархан резонно подумал, что голова дерзкого незнакомца, которого, оказывается, звали простым именем Свет, порадует мурганского владыку не меньше, чем возвращенный "Белый орел". Корабль, в конце концов, можно было построить и новый. Поэтому команда  в полсотни хорошо вооруженных воинов во главе с самим Аварханом двинулась в далекие страны в центре Белого континента. Туда, куда - по уверениям Шакала - держал путь обидчик Гумирхана. Единственным препятствием могло стать полное отсутствие лошадей в Баргасе и его окрестностях. Но эту неприятность мурганский капитан поначалу посчитал несущественной.
   Авархан до сих пор не питал к Свету никакой личной неприязни. Напротив - его впервые послали в поход, поставив под командование сразу шесть кораблей. А командовать капитану очень нравилось. Но с каждой сотней шагов, которые давались дородному Авархану все тяжелее, в его груди росла злоба. К охотнику, по милости которого он сбивал сейчас ноги; к Шакалу, который шагал рядом не в пример легче; к собственным воинам, которые прятали улыбки при виде потерявшего всякую важность толстяка.
   Страдания Авархана продолжались несколько дней, пока в затерянной лесной деревушке он не купил чудом сохранившегося коня. Ну как купил - просто велел заседлать мохнатую лошадку, в качестве платы хозяину оставив жизни; его собственной и его семьи. Утвердившись в жестком седле, капитан повеселел, и опять начал донимать Шакала расспросами. Пленный славин отвечал с сумрачным выражением лица - Авархан обещал повесить его, если в конце путешествия их не встретит, на свою беду, Свет. А Шакал как раз этой встречи никак не жаждал. Ему достаточно было для этого глянуть на культю правой руки, где целым остался лишь большой палец.
   В том, что вся полусотня мурганцев не справиться с охотником, он не сомневался.
   - И на кого тогда падет гнев Света? - задавал он вопрос, на который заранее знал ответ.
   Поэтому он, только ступив на пристань Баргаса, стал ждать подходящего момента для побега. Сам он никаких попыток не предпринимал - знал, что первая попытка станет последней. И такой момент настал - в деревушке, жители которой бежали, издали увидев приближающийся воинский отряд. И правильно сделали - к этому времени измученные мурганцы уже не улыбались.
   Шакала на ночь определили в маленький домик, который остались охранять два воина. Лишь только за их спинами закрылась дверь, славин тщательно обыскал горницу. До этого обыск конечно произвели мурганцы. Но они искали лишь оружие. Забрав с собой три ножа разных размеров и небольшой топорик, они закрыли за собой дверь. А Шакал почти сразу же обнаружил огромную корчагу, полную пьяной браги. Он сам в этом убедился, попробовав кисловатый напиток, и ощутив в голове приятный шум лишь от одного глотка. Остатки ковша опрокинулись на его рубаху, заполним запахом браги всю горницу. Еще несколько ковшей он щедро выплеснул на полы. Теперь кислый запах вырвался наружу, и заставил стражей опять появиться внутри домика.
   Шакал уже лежал на деревянном полу. Но стражники даже не обратили на него внимания. Их больше интересовало содержимое корчаги. Как и рассчитывал пленный славин, воины решили, что браги осталось разве что на двоих. Поэтому оргия внутри домика получилась достаточно тихая. Тишину разбавляло лишь сопение притворяющегося спящим пленника, да шумные глотки пьянчуг. Скоро и они оказались на полу. Шакал еще долго прислушивался к их храпу, а потом мучительно решал их судьбы, стоя с ножом над бесчувственными телами. Он все таки решил вверить их жизни Авархану, и бесшумно выскользнул в дверь.
   А вот воину, охранявшему единственную лошадку, гнева капитана страшиться уже было не нужно. Он лежал в луже собственной крови со страшной раной в горле. Славин умел бесшумно подкрадываться и наносить единственный смертельный удар.
   Теперь этот нож, наскоро очищенный от крови, был за поясом Шакала; с другого бока свисала сабля, а за спиной болтался арбалет с запасом стрел. Поутру одному из стражников придется отвечать не только за пленника, но и за потерю оружия.
   Конь недолго скакал по этой дороге. Скоро безжалостная узда повернула его на другую, почти незаметную тропу. Новую дорогу при свете звезд рассмотреть было трудно - так она заросла травой и мелким кустарником. Но Шакал знал - именно в этом направлении находится Зеленград. В родном городе, когда-то отринувшим его, славин надеялся затеряться; найти защиту и от Авархана, и от Света.
   Шакал безжалостно гнал коня. Он грабил одиноких путников и обходил стороной города и большие села. Наконец на том же коне, теряющем последние силы, он остановился перед воротами столицы славинов. К его великому удивлению, ворота были новыми, ничем не напоминавшими прежние, украшенные затейливой резьбой. А главное - на этих не было щита Владимежа.
   На нерешительный стук Шакала выглянул стражник. В прежние времена бродягу, в облике которого предстал перед заспанным воином Шакал, к городу даже близко не подпустили бы. Но сейчас бывший пленник, хоть и оборванный, измученный дальней дорогой, был в глазах и  этого, и выглянувшего следом за первым стражника неслыханным богачом. У него была лошадь! А в самом Зеленграде коней можно было найти разве что в конюшнях Великого князя. Всех остальных горожане съели за беспримерно длинную зиму. Стражник молча шагнул в сторону, пропуская Шакала.
   Однако путник не спешил, остановился рядом с ним. Он удивленно вглядывался вперед, в центральную улицу Зеленграда, которая тянулась до самых ворот княжеского замка. Раньше она напоминала полноводную реку, в которой вместо волн плескались людские потоки. Теперь по ней уныло бродили немногие горожане.
   - Что, здесь прошел какой-то мор? Или князь Ольгин решил наконец навести порядок в городе? - спросил он стражника, не утруждая себя перечислением титулов славинского правителя.
   - В городе теперь другой владыка, - буркнул стражник.
   - Сейчас он называет себя Ракитом...
   Бывший невольник едва не поперхнулся, проглотив невысказанный вопрос. Он вспомнил славные денечки далекого прошлого, банду, в которой он был правой рукой главаря. Вопрос все таки прозвучал - совсем другой:
   - Неужели Гадюка? - задал он его скорее самому себе.
   - Тише! - зашипел стражник, - за это слово можно лишиться...
   - Языка, головы? - Шакал сейчас вспоминал своего бывшего начальника.
   - Нет! У нового правителя другое развлечение. Он любит смотреть, как людям разбивают пальцы на наковальне. Ну а потом, если понадобится - и голову отсекут.
   Глаза стража ворот скользнули по руке Шакала, лишенной почти всех пальцев, и тот поспешно спрятал руку за спину...
   Шакал действительно был ласково принят Гадюкой, или Ракитом, как его теперь все называли. Правителю не хватало верных людей. Стражников хватало. Но в последнее время многие из них ходили с задумчивыми лицами. Правитель понимал, что зреет заговор. Но пока среди недовольных не нашлось смельчака, рискнувшего своими пальцами, а потом и головой - слишком сурово наказывал ослушников Ракит.
   Сидевший на троне правитель взмахом руки отправил за дверь всех, кроме своего бывшего помощника. Он обнял старого товарища по разбойничьему ремеслу за плечи и повел его в другую дверь, которая пряталась за высокой спинкой трона. Ракит провел его по длинной анфиладе комнат, потом опустился вместе с Шакалом в подвал, ключи от которого не доверял никому. Здесь среди сокровищ - подлинных шедевров искусства и дешевых поделок (Гадюка не брезговал ничем, что имело хоть какую-то цену) в маленькой комнате томился Великий князь славинов Ольгин. Его супруга Лада давно отошла в иной мир, тихо угаснув, когда ее муж еще восседал на троне. Сейчас и Ольгин готовился покинуть этот мир. Он не ожидал ничего хорошего от визита Гадюки. Даже не поднял головы, когда заскрипела дверь, впустившая в темную каморку Ракита и Шакала.
   Последний не раз видел прежде князя; сейчас он поразился - на скамье сидел глубокий старик с длинными седыми волосами. Князь поднял голову и на него глянули пустые глаза человека потерявшего смысл жизни. Шакалу стало не по себе, он отступил к двери, потянув за рукав правителя. Замок за ними звонко щелкнул, и только тогда Шакал, глядя, как Гадюка с трудом справляется с нехитрой операцией, спросил:
   - Зачем он еще живет?
   - А - махнул изувеченной рукой властитель, направляясь к выходу из подвала, - мне он не мешает, жрать много не просит. Да и наследников у него не осталось. Может на что-то и сгодится.
   - Насчет наследников ты не прав, - подумал Шакал, соображая, как бы поделикатней сообщить Гадюке неприятное известие.
   Его крутой нрав Шакал знал очень хорошо; приходилось и самому испытывать на своей шкуре. Повод нашелся сам собой. Они снова вошли в тронный зал, и славин открыл все таки рот, но взглянул на противоположную стену, на единственный портрет, что украшал ее и увидал лицо человека, с которым никогда и ни при каких обстоятельствах не хотел бы встретиться.
   - Это!.. Это!.. - прохрипел он, протянув вперед руку с единственным пальцем.
   - Это Великий князь Владимеж - предок того, кто сидит в подвале. А еще он очень похож на человека; который когда-нибудь попадет в мои руки, - Ракит поднял перед старым подельником руки, которыми он едва справился с простеньким замком, - тогда он пожалеет, что появился на свет.
   Шакал вздрогнул, и прошептал вслед за правителем:
   - Свет.., - и, уже громче, - Свет! Так зовут того, кто сделал это (перед носом Гадюки оказалась изувеченная однопалая рука). И этот Свет тоже потомок Владимежа!
   Обрубки пальцев зашевелились, а рядом впервые за многие месяцы сжались в тугие кулаки изувеченные пальцы Ракита. Два человека стояли напротив друг друга и наливались черной злобой на обидчика. Она не находила выхода, хотя два бывших налетчика уже переполнились. Впрочем, жертва тут же нашлась.
   - Значит, - успокоился внезапно Ракит, - этот Свет тоже наследник Владимежа и князя Ольгина. И если он появится здесь, и заявит свои права на трон...
   - Ему даже доказывать ничего не придется, - кивнул Шакал, - достаточно вынести на главную площадь этот портрет.
   - На главную площадь, говоришь.., - задумчиво закончил разговор правитель.
   Скоро два старинных приятеля сидели за богато накрытым столом, и Шакал рассказывал историю своего знакомства с охотником.
   - Может, скоро он будет здесь. Если только его этот чародей - Горн его зовут - не прикончит.
   Ракит опять задумался. Ставить горожан перед выбором - кого они предпочтут на троне - было бессмысленным. Результат был известен уже сейчас. Ракиту власть бы не доверили, даже если бы наследник и не нашелся. А дружок уже подсказывал выход, который правитель и сам уже видел.
   - Значит, надо чтобы этого Света не признали наследником династии, - хитро улыбнулся Шакал.
   - А для этого надо, чтобы династия прервалась, а трон опустел, - подхватил его слова Ракит, - а он опустеет завтра же...
   На следующий день с раннего утра по дворам отправились стражники, сгоняющие горожан на центральную площадь перед дворцом. За ночь на ней произошли изменения - у ворот выросла высокая дощатая трибуна, сейчас окруженная стражей. Рядом был надежно вкопан столб с перекладиной. На последней зловеще покачивалась веревка с петлей. Сомнений ни у кого из собравшихся не было - это виселица. И многие догадывались, для кого она была приготовлена.
   Ни рева труб, ни грохота барабанов не потребовалось. Площадь сама замерла в напряженном молчании, когда на трибуну взошел, не дотрагиваясь до строганных перил растопыренными пальцами, правитель Ракит. Следом по высоким ступеням едва взобрался подталкиваемый Шакалом в спину Великий князь. Последним на трибуну взобрался, пряча взгляд от глаз сотен горожан, старец, одетый в длинный балахон. Одеяние это было обшито золотыми нитями, и вместе с тиарой, блестевшей на солнце, составляло парадный костюм настоятеля главного храма Зеленграда. Перед собой в побелевших от напряжения руках старец держал корону Великого славинского князя. Впрочем, лицо его тоже было  цвета снега, который уже покрывал крыши домов.
   - Жители Зеленграда! - громко прозвучал в тишине голос Ракита, - кто скажет хоть одно доброе слово в адрес Ольгина - бывшего Великого князя славинов?
   Море голов всколыхнулось, но ни один горожанин не посмел открыть рта. А Ракит продолжил:
   - Древние князья славинов были героями и мудрыми правителями. А нем, - покалеченная ладонь едва не ткнулась в грудь Ольгина, - не осталось даже капли их крови. Чтобы наше государство не распалось, а его земли не покрылись бурьяном; чтобы враги по прежнему боялись нас, вы должны избрать нового князя. Есть ли среди нас человек, который не позволит превратиться Зеленграду в груду развалин и дерьма?
   - Есть! - рядом с правителем появилась фигура его нового советника.
   - Шакал... Шакал, - прокатился по толпе изумленный шепот узнавания.
   Тот продолжил:
   - Ракит! Он уже показал себя мудрым правителем; настоящим отцом своего народа.
   На площади раздался нервный смешок, тут же испуганно умолкший. Правитель - теперь уже вполголоса - обратился к Ольгину.
   - Ты сегодня не умрешь, если наденешь на мою голову корону.
   Князь долго смотрел чуть оживившимися глазами на узурпатора. Потом он, впервые за долгое время, расправил плечи и поднял голову. Князь сам шагнул к краю помоста, над которым раскачивалась веревка. На его губах даже зародилась слабая улыбка.
   - Вот и сбылось предсказание провидицы, - подумал он, ощутив холодное прикосновение веревки к шее.
   Ракит кивнул Шакалу, а затем настоятелю, судорожно сжавшему в руках корону. Советник поправил на шее князя петлю и повернулся, ожидая последнего кивка.
   Ракит снова обратился к горожанам.
   - Есть ли причина, по которой этот человек не должен сегодня умереть?
   Площадь подавленно молчала. Правитель махнул рукой и его советник столкнул князя с края помоста под общий сдавленный стон. Веревка, способная выдержать вес пятерых взрослых мужчин, не успела натянуться, когда над площадью раздался казалось запоздалый ответ Ракиту:
   - Есть!

   Великий герцог франов Рамир проводил товарищей до границы своего государства. От замка предков до нее было совсем недалеко. Здесь Свет спрыгнул с Орлика - у самого берега небольшой речушки - и обнялся с другом. Рамир перешел в объятия Ширко, потом остальных товарищей. Охотник тем временем нашарил в своем мешке кольчугу Владимежа и протянул ее повернувшемуся опять к нему франу. Глаза Рамира обрадованно вспыхнули, но руки протянулись вперед в протестующем жесте.
   - Бери, - почти приказал Свет, - эта кольчуга защищала лучших франских воинов, пусть теперь послужит тебе.
   Охотник не стал объяснять, что у него самого есть теперь защита гораздо надежнее волшебной стали - такая, какую не пробьет в подлунном мире никто и ничто. Рамир бережно принял реликвию, не решаясь прямо тут надеть ее. По этому поводу у Света были свои соображения. Он кивнул франу, дождался, когда тот расправит кольчугу на плечах, и протянул совсем растерявшемуся герцогу повод Орлика. Благородный конь укоризненно посмотрел на хозяина, и ткнулся мягкими губами в изображение солнца на кольчуге. Он словно давал клятву верности новому владельцу. Рамир теперь спрятал руки за спиной, отказываясь наотрез от такого подарка.
   - Береги его, - внешне совершенно спокойно сказал охотник, и пояснил всем, - в столице Дугании - если все пойдет так, как надо нам - коней придется бросить. Пусть лучше Орлик останется здесь, на родине.
   Он снял с луки седла щит. Волшебный доспех, прежде защищавший Зеленград, а потом замок Гардена, Свет нашел там, куда его сбросила сила чародея. Горну щит был совершенно не нужен, а остальные обитатели замка, даже находясь под воздействием чародея, старались обходить его как можно дальше. Теперь он занял новое место - у седла коня, который раньше нес Рамира. Свет вскочил на этого скакуна. И тут же соскочил обратно -  забыл что-то важное. Он подошел к Орлику и прижался к конской морде своих лицом. Орлик негромко всхрапнул и вздрогнул всем телом, когда сильные пальцы выдернули несколько волос из его гривы. Длинная белоснежная прядь заняло свое место рядом с шерстью Волка. Теперь ничто не задерживало путников. Они один за другим пересекли речушку, которая не замочила даже колен лошадей. Великий герцог проводил их взглядом до поворота тропы. Потом, сокрушенно вздохнув, повернул Орлика к замку - его ждала разоренная страна...
   Когда-то давно, впервые путешествуя с Би Росланом, Свет заслушивался его рассказами об окружающих землях и о людях, их населявших. Теперь он весело оглядывался назад, где историк терзал Сурикова, задавая все новые и новые вопросы о далеком мире. Михаил держался долго. Наконец на третий день путешествия он, понизив голос, пообещал историку, что выпросит для него у своего товарища чудесный прибор, в котором записана вся история Земли. Насчет "всей" он, конечно, преувеличивал. Однако Свет, к которому за подтверждением обратился Би Рослан, кивнул:
   - Да, в нем поместилась целая библиотека.
   - И где же находится этот прибор... вместе с твоим другом Владимиром, конечно? - опять принялся за Михаила старец.
   - Он вместе с Анной остался в Обители Дао, - потеплевшим при имени девушки голосом ответил Суриков.
   - И что, туда мы тоже попадем?
   Суриков бросил взгляд на охотника, увидел его пожимающего плечами, и твердо заявил:
   - Без бортинженера лететь нельзя, - и уже гораздо тише добавил, - и без доктора тоже... особенно без нее.
   А беспокойству Би Рослана не было границ:
   - А отдаст ли мне столь ценную вещи твой друг?
   - Если Володька не послушает меня, - ответил Суриков, - пусть его попросит Свет. Ему-то уж он точно не откажет.
   Охотник снова кивнул, больше занятый видом, открывшимся впереди. Вдали показался город его предка, Зеленград. Охотник с удивлением отметил, что даже здесь - вблизи столицы - совсем не видно людей. Он так и не увидел ни одного славина, пока его лошадь не ткнулась губами в створку грубо сколоченных ворот. За воротами совсем не было слышно обычного городского шума.
   Однако их прибытие не осталось незамеченным. Петли громко завизжали, и ворота стали медленно открываться - к удивлению охотника, вовнутрь. Старые, как он помнил, согласно градостроительным правилам, открывались наружу.
   - Даже ворота не могли поставить правильно, - проворчал он, вглядываясь в лицо появившегося стражника.
   Это был тот самый пожилой воин, что пустил его в Зеленград в первый раз.
   - Пустишь ли ты нас в город, или мне опять придется нести их на плече, - кивнул он на Би Рослана, который сейчас восседал на смирной лошадке.
   Стражник тоже узнал охотника, но остался внешне безучастным к человеку, изумившему его когда-то. Он отступил в сторону и проговорил в пространство перед собой:
   - Весь город на площади перед дворцом...
   Эти слова были наполнены таким страшным содержанием, что Свет лишь переглянулся с Ширко и погнал коня вперед. Широкая улица была пуста; только на площади глухо волновалась толпа, которая при всем желании не смогла бы избежать страшного зрелища. Потому что все выходы с площади густой цепью перекрывали вооруженные стражники. За их спинами и остановилась конная кавалькада.
   Свет всмотрелся вперед, поверх копий стражников. На высокой трибуне, которую явно соорудили совсем недавно - даже доски не успели потемнеть - первым бросался в глаза человек, держащий в напряжении толпу. Свет узнал в нем того самого остроглазого убийцу, которого он "в шутку" обещал Би Рослану убить.
   - Лучше бы я тогда не шутил, - пробормотал он, вглядываясь в другое, тоже знакомое лицо.
   Шакал весело ухмылялся, набросив петлю на шею какого-то старика. Старца охотник издали не узнал, но - кем бы ни был этот человек - его стоило спасти. Хотя бы потому, что на него ополчились сразу два мерзавца. До последних рядов еще не долетели слова Гадюки: "Есть ли причина, по которой этот человек сегодня не должен умереть?", - а рука Света уже нырнула в потайной кармашек за молнией Дао. Блеснувший диск полетел через площадь, не замеченный никем.
   Острая молния не знала преград. Она легко пресекла веревку, так и не успевшую затянуться на горле старика. А Свет тронул коня поводьями вперед, раздвигая шеренгу стражников, и громко крикнул:
   - Есть!
   Горожане поспешно расступались перед конями, и вслед их движению волнами расползались слова:
   - Русин! Это князь Русин!
   Охотник не оглядывался по сторонам. Он словно гипнотизировал застывшую на месте парочку злодеев.
   - Есть! - повторил он, останавливая коня у помоста; как раз напротив Ракита, - причина хотя бы та, что не тебе - грабителю и убийце - судить людей.
   Свет только теперь узнал в поднявшемся с трудом старике Великого князя Ольгина. Позади громко всхрапнула чья-то лошадь - это рядом остановились Ширко, а затем Сериков с Би Росланом и Нажудин.
   Ракит затравленно огляделся. Ни один стражник, ни один горожанин - как он и ожидал - не встал на его защиту. Тогда он повернулся к Шакалу, единственному тут своему стороннику. Впрочем, в такой ситуации каждый злодей был за сам себя. Советник, который успел "насоветовать" так много за единственный день в этой должности, смертельно побледнел, когда охотник остановил свой взгляд на нем.
   - Наверное ты не можешь просто жить и не пакостить другим? - голос охотника, поначалу тихий, набрал силу; теперь его слышали в каждом углу площади, - для всех будет лучше, если ты умрешь сейчас. Я мог бы предать тебя смерти за одну попытку лишить жизни своего князя. Но есть за тобой грех и пострашнее!
   Голос Света загремел, а площадь замерла, вся обратившись в слух:
   - Зачем ты направил сюда, на родную землю, разведчиков Гумирхана?
   Охотник неодобрительно покачал головой, одновременно протягивая руку к рукояти меча за спиной. Это движение увидели многие, кто стоял сегодня на площади. Но никто не успел заметить, как древний клинок покинул ножны и одним непрерывным длинным движением взметнулся в коротком замахе и обрушился на голову предателя. Тут он не замедлился - все так же стремительно прошел через плоть, и рука охотника с оттягом повела его назад. Свет успел еще оглядеть лезвие и стряхнуть с него несуществующие капли крови - ничто не могло пристать к острой волшебной стали. Клинок спрятался в заплечных ножнах, а Шакал все стоял на ногах и смотрел на охотника обоими глазами, хотя между двумя глазницами не было уже никакой физической связи.
   Толпа шумно выдохнула, и это словно заставило человеческое тело развалиться на две половинки. На помост хлынули потоки крови и содержимое длинных кишок. Конь Света отступил на шаг назад. А по людским рядам прокатилась еще одна волна - теперь в ней смешались недоумение, страх, и... восторг. Да - были здесь и жестокосердные зрители, которые пришли на казнь в предвкушении зрелищ.
   - Ну что ж, - мысленно обратился к таким, да и к всем горожанам Свет, - зрелища еще не закончились.
  Он привстал на стременах, и повернулся к толпе:
   - Что заслуживает этот человек, поднявший руку на своего государя?
   Свет не показывал сейчас на помертвевшего лицом Гадюку, но люди поняли его, и чей-то неуверенный голос ответил из середины площади:
   - Смерти!
   - Смерть! Смерть Гадюке, - подхватило сразу несколько осмелевших голосов.
   Толпа грозно и довольно загудела, и охотник бросил в нее следующие слова:
   - Ну так убейте его!
   Передние ряды испуганно отшатнулись - страх перед правителем был слишком силен. Лишь один человек с готовностью откликнулся на призыв Света. Он правда, никогда не был ни подданным Ольгина, ни славином. Зато считал себя верным товарищем охотника. Для Нажудина - это был именно он - любой призыв охотника, Предводителя парсов, был приказом. Поэтому он ловко спрыгнул с коня и деловито направился к виселице. Он вообще все делал основательно - особенно копал грядки тетушки Зохры.
   Света словно не казались дальнейшие события. Он тронул коня шагом, заставляя животное обогнуть трибуну и приблизиться к страшному столбу, у которого уже сооружал новую петлю старый парс. Там - в деревянном столбе - застряла молния Дао, которую Свет ценил гораздо выше, чем жизни даже десятка Гадюк. Острейшая молния заняла свое место, а Нажудин наверху довольно крякнул - приготовления к казни были закончены. Он подвел к виселице Ракита, безвольно опустившего руки. Лишь глаза жили еще в этом теле. Они и впились в лицо охотника. Никто, кроме Света, так и не узнал никогда, что выплеснули они в голубые спокойные глаза охотника - раскаяние, мольбу, или жгучую ненависть.
   Может, Ракит ждал судилища над собой, а потом - как и в случае с Ольгином - непредвиденной случайности? Этого не узнал даже Свет. Потому что Нажудин, уже опробовавший узел на прочность, ловко накинул петлю на шею Гадюки, и без лишних слов столкнул его с помоста. Незадачливый кандидат в отцы народа повис на виселице, сооруженной по его же повелению. Теперь его широко раскрытые глаза не выражали ничего.
   Толпа снова застыла в тишине - уже не гнетущей, а ожидающей. Чего? Нового правителя, конечно. Большинство горожан подумало, что Свет сейчас наденет корону на свою голову. Скорее всего, люди были бы рады этому. Но в этой тишине заскрипели ступень из сухих досок - на помост медленно поднимался Ольгин, пока еще Великий князь. Правда вместо короны он сейчас был увенчан петлей - на шее.
   Ольгин так же медленно подошел к настоятелю и с трудом выдернул из его рук корону предков. Теперь многие думали, что он наденет ее на свою голову. Но Ольгин направился к краю помоста - туда, где покачивался труп Гадюки, а за ним виднелось суровое лицо охотника. Они замерли друг против друга - два родича, между которыми было так мало общего. А рядом на коне застыл третий родич - Ширко. На него и кивнул Свет. Князь молча повиновался. Он едва дотянулся до головы капитана "Зари", и растерянный родич уставился взглядом на Света.
   А тот подмигнул новому правителю славинов, и закричал во все горло:
   - Слава Ширко - великому князю славинов!
   Он не часто использовал всю мощь своих могучих легких, но сейчас был именно такой момент. Его клич прозвучал с такой силой, что в воздух поднялась целая стая черных птиц. Они стали испуганно нарезать круги на площадью, и шарахнулись от нее, когда первыми дисциплинированно выкрикнули стражники:
   - Слава!
   Толпа тем временем переваривало имя своего нового правителя; точнее, вспоминало давно забытое - когда-то шепотки о внебрачной связи Великого князя гуляли по всему Зеленграду.
   И тогда охотник набрал в грудь еще больше воздуха:
   - Слава Ширко - великому князю славинов!
   Лошадь рядом испуганно отшатнулись, а толпа наконец подхватило - многоголосо и могуче:
  - Слава! - и небо над городом потемнело - это поднялись с насиженных мест все птицы в городе.
   Люди, словно стараясь вознаградить себя за долгие месяцы страха и ожиданий неприятностей,  широко улыбались, и переговаривались, зачастую не слушая друг друга. Мало кто наблюдал, как  по помосту, шаркая подошвами сапог, уходит Ольгин - сам не зная куда. В гомоне толпы  совсем немногие услышали негромкое: "Брат".
   Главное - услышал тот, кому это слово предназначалось. Ольгин замер. Его согнутая временем и невзгодами спина выпрямилась, и он медленно повернулся.
   - Брат, - повторил новый князь славинов, - разве твой дом не здесь, - он показал рукой на замок.
   Прежде чем сделать первый шаг навстречу спрыгнувшему прямо на помост Ширко, старый князь беспомощно заморгал и беззвучно заплакал. Ширко поправил неловко сидевшую на голове корону и обнял родича. Свет с грустной улыбкой наблюдал, как на глазах всего города родилась семья из двух одиноких людей. В его голову даже не пришла мысль, что он, в общем-то, тоже должен стоять рядом с ними, ощущая крепкие родственные объятия. Его глаза смотрели на двух братьев, а видели дорогу, ждущую его со спутниками, которых становилось все меньше и меньше...
   Новый и старый князья не скоро попали в замок. Свет, вдруг оказавшийся рядом с ними, огорошил обоих заявлением:
   - Нам пора, Великий князь.
   Ширко растерянно оглянулся - Суриков и Нажуддин с Би Росланом стояли рядом, готовые к походу. Охотник решительно отверг попытки Ширко и Ольгина проявить знаменитое славинское гостеприимство.
   - Знаю, - усмехнулся он про себя, - пробовал!
   Но даже тень воспоминания о давнем заточении в башне замка Ольгина не промелькнула  на его лице.
   - В следующий раз, - сказал он мягко, - когда не буду так спешить.
   - А когда ты не будешь спешить? - уже не в первый раз подумали все, стоящие сейчас на помосте, и рассмеялись, угадав общую мысль.
   Свет пошел к воротам, ведя коня на поводу. Рядом шли Ширко с Ольгином - туда, где у ворот маялся стражник - единственный человек в Зеленграде, пропустивший столь знаменательные события. Следом, тоже спешенные, шли спутники Света. За ними плотными рядами жители Зеленграда. Они надеялись, что станут свидетелями еще одного чуда. И чудо состоялось! Нет - не то, что бывший Великий князь впервые в жизни пешком прошел всю центральную улицы. Силы словно вернулись в немощное тело старика. Он и выглядеть стал намного моложе - это тоже не было чудом. Истинное волшебство увидели немногие - лишь князья со Светом и спутниками и стражник у ворот. Да пара дюжин горожан в первых рядах.
   Свет снял с седла щит предка, еще раз неодобрительно глянул на грубо сколоченные ворота, и глубоко вздохнув (ничего не поделаешь - не ждать же, когда соорудят другие!) приложил к ним щит. Он легонько прихлопнул - практически погладил доспех по изображению солнца, и тот остался висеть на нестроганных досках. Зеленград опять защищал доспех его первого властителя.
   Свет обнял поочередно Ширко и Ольгина. Его друзья тепло простились лишь с бывшим капитаном "Зари" - прежнего князя они совсем не знали. Охотник помог Би Рослану вскарабкаться на лошадь, и легко запрыгнул на своего коня. А почтенный историк со вздохом вспомнил верного Дружка - осел нашел этой длинной зимой естественный конец жизни в конюшне замка Гардена. Никто из франов так и не решился попробовать мяса диковинного животного, обладавшего на удивление громким голосом и упрямым нравом. Впрочем, вряд ли сам историк разрешил бы использовать в таком качестве своего многолетнего ушастого друга.
   Наконец все четверо были в седлах. В последний раз они махнули руками и поскакали по дороге, ведущей к давно погибшей, таинственной и немного пугающей и потому никем не посещаемой Дугании. Охотник остановил коня, как только стены Зеленграда скрылись за обступившими дорогу деревьями. Впереди были несколько славинских деревень, затем - бескрайние просторы погибшего срединного государства Белого континента. Там в зимнюю пору - а первый снег уже упал на землю и стаял - было невозможно найти припасов, особенно для лошадей. Маленькому каравану нужна была хотя бы одна вьючная лошадь.
   Свет обвел взглядом спутников. Он сразу вычеркнул из мысленного списка Сурикова - без землянина поднять космический корабль в воздух не получится. Затем, поколебавшись, вычеркнул и Би Рослана. Что-то говорило охотнику, что почтенный историк, несмотря на всю свою неприспособленность к дальним переходам, еще понадобится маленькому отряду. Свет привык доверять своим чувствам. Потому он и повернулся с огорченным лицом к Нажудину. Охотник тут же выдумал несуществующую причину:
   - Сдается мне, что кому-то из нас нужно спешить к Зохре и Замире.
   - С ними что-то случилось? - встревожился парс.
   - Нет, - все таки решил не перегибать палку Свет, - но так будет лучше.
   Он помялся еще немного, подумав про себя: "Для нас будет лучше", - и показал на скакуна Нажудина:
   - Только нам понадобится твоя лошадь.
   Парс, не говоря ни слова, спрыгнул на землю и принялся разгружать свой небогатый скарб. Свет тут же оказался рядом - с ладонью, полной золота.
   - Купишь себе коня, и еще чего-нибудь, - опять замялся охотник, - гостинцев там - тетушке и Замире.
   Нажудин молча кивнул, ссыпал монеты в свой мешок и неловко ткнулся лбом в плечо своего Предводителя. Потом отступил в сторону, провожая взглядом друзей. Трое путников скрылись из глаз, и только тогда он, вздохнув, вскинул на плечо мешок и оправился в обратном направлении. Конечно, парс был расстроен, что не смог сопровождать охотника дальше, но в то же время радовался, что скоро увидит любимую племянницу и тетушку Зохру. Даже лопата его сейчас не пугала. Он еще раз вздохнул - теперь облегченно. Ведь главное, зачем он последовал за охотником - месть Рагону - свершилось.
   Если бы он знал, что при удачном раскладе "Белка" сможет достичь чудесной долины намного быстрее его...
   Наконец поредевший отряд пересек славинскую границу. Две лошади кроме всадников несли внушительные сумы с припасами. Две другие были загружены не меньше, однако всадников на них не было. Потому что охотник бежал, держась за стремя переднего скакуна. К вечернему привалу он выглядел намного свежее лошадей.
   Как ни унылы были окраины славинского государства, дуганские земли казались еще более безжизненными. Хотя растительности, присыпанной снегом, здесь хватало. Дугания, как и все окружающие ее страны, была строго централизованным государством. Исключение составляло, пожалуй, лишь франское герцогство. Единственным городом в Дугании была его столица, куда стремились спутники. Раньше по удобным местам были разбросаны многочисленные села и деревни. Охотник невольно отмечал их чуть заметные следы.
   - Здесь, - говорил он, иногда притормаживая караван, - когда-то была деревня.
   И друзья удивлялись и мрачнели, видя в очередной раз лишь оплывшие холмы и немногие остатки каменных строений. Беспощадное время почти не оставило следов от дуганских жилищ. Однако ничего сверхестественного они не встретили. Не было и животных - ни одной охоты, на которую так рассчитывал Свет, так и не случилось.
   Путники преодолели почти половину погибшей страны, когда Суриков наконец понял, почему охотник загрузил лошадей в основном фуражом. Пищи для людей было очень мало. В этот день закончились последние лепешки, и Свет, вздохнув, перераспределил груз между тремя самыми крепкими лошадьми. На ужин была конина... много конины. И Михаил, впервые попробовавший такое мясо, восхитился его вкусом.
   - Впрочем, - он взглянул на похудевшего Би Рослана, - мы бы сейчас наверное с удовольствием съели бы и твоего Дружка.
   Вслух он этой фразы, конечно же, произносить не стал. А замороженной конины хватило им до конца пути. Передняя лошадь остановилась остановилась за спиной Света, рассматривавшего огромные железные створки городских ворот. Подошли и остановились его спутники. Они бросили измученных лошадей, не опасаясь, что они куда-то убегут. Суриков и Би Рослан тоже с почтением уставились на ворота. Казалось - кашляни кто из них погромче - и едва державшаяся на одной громадной петле покосившаяся створка тут же рухнет на камни мостовой. Вторая уже лежала рядом, покрытая толстым слоем снега. Свет повернулся к лошадям, которые все таки выполнили свою задачу - с минимальными потерями. Единственное, чем мог наградить сейчас охотник скакунов - дать им волю. Поэтому Свет снял с них седла, уздечки, другую сбрую. Лошади, повернутые мордами прочь от города, стояли, оглядываясь на людей. Никто из них не решался, а  может, не хотел сделать первого шага. Тогда Свет хлопнул ближайшую по крупу - так, что она присела на задние ноги, и помчалась от него с громким возмущенным ржанием. Две другие затрусили следом. Охотник искренне пожелал им добраться до обжитых мест и попасть в руки добрых хозяев.
   Кто-то другой на месте Сурикова и Би Рослана подумал бы, что Свет поступает неразумно, отрезая себе путь назад. Но вера друзей в охотника была столь велика, что они с одобрением смотрели вслед исчезающим вдали скакунам. А Свет не стал ждать, когда кони исчезнут в недалекой рощице, он решительно шагнул вперед. Он чувствовал, что время, отпущенное им кем-то, или чем- то неведомым, стремительно истекает.
   Утопая подошвами сапог в снегу, охотник пошел вперед по упавшей створке. Его спутники последовали за ним, опасливо косясь на висевшую створку. Почти полдня преодолевали путники развалины, когда-то бывшими величественными зданиями. Хорошо - центральный проспект города был достаточно широк, и потому лишь изредка им приходилось искать путь среди каменных обломков, припорошенный чистым снегом. Белый цвет вообще царил здесь. Немногие сохранившиеся здания когда-то тоже были сооружены из белого мрамора. Лишь в одном месте глаз царапнула громадная глыба черного цвета. Удивительно - снега на нем не было. И опять опасливо косились на него землянин и пожилой историк; Свет удостоил черный камень лишь беглым взглядом.
   Широкая улица упиралась в открытые ворота храма. Три цепочки следов сошлись у открытых настежь ворот. Люди заглянули внутрь, не спеша заходить. Как и рассказывал Би Рослан, внутри их ждали замерзшие фигуры стражников. Один труп был без оружия. Чернокожий гигант с заполненным до сих пор ужасом лицом лежал посреди храма - рядом с погнутым жезлом. Только воздействием волшебной стали мог объяснить охотник нынешнее состояние мертвых тел. Тление не затронуло их, а морозный воздух и сияющий шар, осветивший огромный зал, придавали их лицам неестественный румянец.
   Шар этот родился на раскрытой ладони охотника. Свет лишь раскрыл ее и дунул, произнеся несколько незнакомых даже начитанному историку слов. Сам охотник, к слову, тоже лишь приблизительно понимал их смысл. Однако шар на его ладони послушно рос, пока не достиг нужных охотнику размеров. Тогда Свет легко подкинул его вверх, и магический светильник завис под куполом, освещая каждый уголок храма.
   - Здесь находится центр континента, - показал Свет на землю, откуда страшным ударом был выброшен жезл.
  Он наклонился, и выдернул из застывшей руки Шайтана нож, точнее кинжал, с покрытым засохшей кровью лезвием. Свет провел рукой по причудливому узору стали, и почувствовал, как под его пальцами нагреваются, словно отвечая на его прикосновения пробегающими волнами тепла, и жезл, и кинжал. Охотник понял, что они оба изготовлены из волшебной стали - той самой, из которой неведомый кузнец выковал доспехи предка. И все же охотник затратил несколько мгновений, чтобы подтвердить догадку.
   На боку лежащего навзничь Шайтана крепились ножны с саблей. Кривое лезвие взметнулось вверх, увлекаемое рукой Света. Его другая рука направило навстречу короткий клинок. Ни металлического стука, ни звона стали о сталь, как того ожидал Суриков, заметивший первый взмах, не последовало. Кинжал легко рассек лезвие сабли, и только теперь обычная сталь зазвенела, падая на каменный пол. Следом туда же упала бесполезная теперь рукоятка сабли.
   Свет довольно кивнул и поднял валявшиеся неподалеку ножны, по форме идеально подходившие кинжалу. Он спрятал драгоценное оружие в мешке. Кивком головы Свет пригласил товарищей к жезлу. Магический столб опять торчал в самом сердце Гудваны, и три ладони - небольшая, старческая Би Рослана; крепкая как сталь, которую она обняла, Сурикова; наконец самая большая - Света - сомкнулись на иероглифах, выбитых в стали.
   Второй рукой Свет выхватил из за плеча меч и направил его по кругу, обрушив столб огня на трупы. Вслед движению меча тела воинов вспыхивали как свечи - и это было единственным послаблением новоявленному чародею.  Изготавливать магические свечи из жира покойников у него не было ни времени, ни желания. Однако силы, бушующие сейчас в нем, превратили в инструмент колдовского ритуала сами тела. А под сводом заметались, словно испуганные птицы, слова, которых уже давно не слышали в подлунном мире.
   Когда от невыносимого запаха горящей человеческой плоти сомкнувшие на  жезле уже и вторые ладони Михаил и Би Рослан уже готовы были потерять если не сознание, то последние капли выдержки, охотник перевел исторгающий живое пламя меч на тела, лежащие рядом. Шайтан и неведомый чернокожий великан вспыхнули так же дружно, зашипев и зашкворчав так противно, что Би Рослан действительно провалился в забытье. Но это было уже не важно, потому что три фигуры в центре храма вдруг исчезли, как только Свет выкрикнул последнее слово заклинания.
   Едва потрескивая и немилосердно чадя, но уже никому не досаждая этим, в зале последними догорели Шайтан и последний из истинных потомков великого завоевателя Батурхана. Когда на теле того, что раньше было телом Шайтана, погасла последняя искра, медленно померк и шар под куполом. Огромный храм опять погрузился в мрак, в долгое ожидание новых гостей.

 

   
 




















Глава 20. Гладиаторы
   Три поединщика стали главными героями ристалища. В зависимости от настроения шахиншаха на арену попеременно выходили Лазаренко или Такамура. Если до начала боев никто не успевал навлечь на себя гнев Журивоя, искусство рукопашного боя демонстрировал Анатолий.
   Против него всегда выпускали сразу несколько гладиаторов. Вооруженных колющим и режущим оружием и очень опасных. Но против вооруженного только собственной выучкой землянина они ничего не могли поделать. По всей арене летали тела, громко хрустели кости (не без этого!) и лилась кровь - из разбитых носов. Но ни одного противника после Полвана Лазаренко не убил.
   Иное дело Такамура. Анатолий ужаснулся, когда увидел профессора после его первой схватки. Тот вернулся весь в крови - в крови противников. И ни один из них не вернулся в рукотворную пещеру.
   - Значит, - догадался командир "Стрелки", - их утащили крючьями, мертвых.
   А профессор остановился тогда перед клеткой Лазаренко, и изобразил перед ней неприличный жест - скорее всего инстинктивно, потому что рассудок так и не вернулся к маленькому японцу. Однако на его бойцовские качества это никак не отразилось. Стражники только хохотали, глядя как испугался несокрушимый боец маленького узкоглазого гладиатора. Они словно забыли, как только что ужасались, наблюдая через неплотно прикрытые ворота за боем Такамуры. Даже их закаленные сердца дрогнули, когда профессор догнал несчастную жертву прямо у ворот, за которыми гладиатор надеялся найти спасение. Японец повалил гораздо более крупного противника на песок одним ударом ноги. А потом, хищно вслушиваясь в затихающее бульканье в горле несчастного, буквально забил его руками и ногами. Это охранники еще не видели, что творилось за воротами, когда они, пораженные, их захлопнули. Японец, особо не напрягаясь, разодрал еще подрагивающее тело на части. И так - с кусками дымящейся человеческой плоти в руках - пошел к ложе правителя.
   Зрители, заполнившие трибуны ристалища, не могли закрыть перед собой ворот. Они с ужасом смотрели, как ощерившийся в звериной улыбке человек подхватил с песка два куска, в котором с трудом можно было опознать человеческие ноги (мало кто из рагистанцев "порадовал" себя таким узнаванием),  и пошел к решетке. Воспаленный мозг профессора подсказал, что приближаться к самой решетке опасно - можно напороться на длинные и острые копья. Потому он остановился поодаль и, безумно захохотав, бросил свой страшный груз прямо сквозь крупные ячеи. На нижних рядах поднялась паника; люди бросились вверх по головам нерасторопных зрителей.
   А на арене хохотал безумец; внутри огражденной со всех сторон железом ложа ему вторил Журивой. Он был очень доволен сегодняшним боем...
   Через несколько дней один из придворных лизоблюдов замешкался при поклоне и, как показалось Журивою, слишком дерзко посмотрел на своего властителя. Тем же вечером провинившийся стоял посреди арены и с ужасом смотрел на приближавшегося японца. С тех пор работа во дворце перестала считаться престижной, а скорее - безопасной. Ведь даже один, самый ничтожный проступок мог отправить человека на арену. Любимчиков у Журивоя не было.
   Лазаренко тоже удостаивался милостивых кивков шахиншаха. Но не более того. Ведь он так ни разу не поклонился повелителю. Зато в его дни по всей арене доносились звучные удары, снопами падали на песок оглушенные противники, а сам песок быстро превращался в одеяло кроваво-красного цвета. А потом - всем на удивление - когда Анатолий скрывался за створками ворот, получив свою порцию аплодисментов, его противники кряхтя вставали, и тоже брели в огромную пещеру, вытирая кровавые сопли.
 Скоро к двум знаменитым бойцам присоединился третий - огромный медведь. Он не успел залечь в берлогу и встретил, на свою беду, один из отрядов рагистанской стражи. Впрочем, командир стражников тоже был не рад, что польстился на богатую награду. В схватке с диким зверем - а задача была взять его живым - погибли шесть его подчиненных.
   Медведь быстро освоился на арене. У диких зверей внутри ристалища было свое помещение, отдельное от людского, и свой выход на арену. Уже в первый выход перед жадными взглядами зрителей стало понятно - он чутко реагирует на настроение толпы. А поскольку обычно привыкшие к кровавым зрелищам шахриханцы требовали все больше крови и хоть какой-то интриги... В общем, смекалистый зверь уже после первого своего поединка, закончившегося моментальной смертью двух гладиаторов, понял - от него ждут большего. И теперь медведь играл с жертвами; гонял их по арене, помогая самым нерасторопным тычками огромной лапы. Но все равно, его противников уносили с арены крючьями.
   Опытный охтник, или достаточно хладнокровный человек - такой как Лазаренко или Такамура - мог бы дать зверю настоящий бой. Увы, таких на ристалище больше не было...
   Дворец шахиншаха в ужасе замер. Прислужники старались не попадаться на глаза своему повелителю. А Журивой был мрачен с самого утра - хотя никаких причин к этому не было. Может, невеликие магические способности подсказывали ему, что грядут большие неприятности? Он совсем некстати вспомнил высокого голубоглазого незнакомца.
   - Хорошо было бы, - мрачно усмехнулся он, - выпустить против него сразу всех трех лучших моих поединщиков.
   Впрочем, в исходе такого боя шахиншах не сомневался - незнакомец победит, даже если его противникам будут помогать все лучники ристалища. Журивой окончательно разозлился на окружающий мир и велел подать колесницу.
   - На ристалище, - буркнул он вознице, и дворец , словно живой, выдохнул.
   Сегодня никого из прислужников не уволокли в цепях. Но многие поспешили следом за повелителем на окраину города - занимать лучшие места. Лихорадочно горевшие глаза обычно невозмутимого шахиншаха подсказали - сегодня на арене их ждут небывалые события. Известите о внеочередном, а значит необычном поединке быстро облетело город.
   Когда Анатолий вышел на арену, мягко ступая по выпавшему за ночь снегу, трибуны были наполовину заполнены, а живые реки новых зрителей быстро заполняли оставшиеся свободными места. Наконец Журивой что-то зло крикнул распорядителю поединков. Тот видимо не сразу понял приказа, потому что почтительно склонился перед своим владыкой. А шахиншах наконец нашел на кого выплеснуть копившуюся с утра ярость. Он выкрикнул в лицо бедного распорядителя так, что того буквально снесло с места в направлении ворот ристалища. Низенький полный человечек удивительно часто семенил короткими ножками, подняв полы халата. Он еще надеялся своим усердием заслужить милость монарха - не попасть сегодня на арену.
   По трибунам волнами разносилось имя противника Анатолия, которое как раз и выплюнул в лицо распорядителя Журивой:
   - Маленький убийца!
   - Ну что ж, - подумал Лазаренко, ощущая, как тоненькие ручейки страха все таки заползают в душу, - давно пора.
   Он поднял голову к небу, которое давно стало родным и вспомнил поочередно своих жен, которые должны были уже родить.
    Именно за них - ради выполнения обещания: "Я вернусь!", - он сейчас и будет биться.
   Створка ворот заскрипела, выпуская на арену врага. Профессор обвел глазами трибуны, зашумевшие при его появлении; ненадолго остановил взгляд на шахиншахе. Того все не отпускало волнение, и ответного кивка Такамура так и не дождался. Тогда он перевел взгляд на сегодняшнего противника. Его безумные глаза вспыхнули почти счастливо - этого боя он так долго ждал! Расплывшись в улыбке, он направился к космолетчику неровными, какими-то несуразными скачками. На первый взгляд это было продолжением того безумия, которое давно заполнило голову профессора. Но опытного бойца Лазаренко невозможно было обмануть. Он так и не смог определить, что за стиль боя демонстрировал сейчас Такамура. И не удивительно - это древнее японское искусство запретили уже два столетия назад, настолько оно было смертоносным. Но отточенность движений, плавная грация  хищного зверя показывали - этот человек в любой момент может взорваться смертельной атакой.
   Анатолий, так и стоящий в центре арены в расслабленной состоянии, такой момент не прозевал. Профессор метнулся вперед в прыжке, целя вытянутой вперед ногой прямо в центр груди Лазаренко. Но Анатолия там уже не было. Он отклонился ровно настолько, чтобы успеть достать кулаком ребра пролетавшего мимо соперника. Однако и его удар не достиг цели, перехваченный встречным движением. Жесткое ребро ладони, встретившее руку командира "Стрелки", любому из сидевших на трибунах, перебило бы сразу обе лучевые кости.
   Костяк Лазаренко был защищен не в пример лучше, но и он отскочил в сторону, громко шипя от боли. Ниже места удара правая рука ощущалась теперь мертвым придатком, которую почти сразу заполнили мириады уколов острыми иглами. Именно эти уколы позволили ему загнать невыносимую боль глубоко внутрь - туда, где она не помешает продолжить поединок.
   - После схватки она вернется - понял Анатолий, - если будет куда возвращаться.
   Рассердившись на себя за упаднические настроения, Лазаренко закружил вокруг профессора, который теперь тоже стоял посреди арены, застыв словно столб. А Анатолий вдруг вспомнил своего первого наставника. Тот уже давно не выступал; лишь возился с такими вот несмышленышами, каким были тогда Толька и Мишка. Их двоих он и выделил среди остальных; с ними возился больше всех. Однажды старый мастер рассказал удивительную историю о древнем тайном обществе японских самураев.
   - Мало кто слышал о них, о новых самураях, помнивших забытые приемы древних.
   Старик вдруг смешно надул щеки и прикрыл глаза, и так не очень широкие. А когда открыл их, на мальчишек полыхнуло такой яростью, что они прижались к стене. А старый мастер заметался по большому залу, раскидывая по сторонам и учеников, и зрелых мастеров. Когда все лежали на жестких матах, не решаясь подняться, он вернулся к Михаилу и Владимиру такими же вот рваными скачками, что недавно демонстрировал японец. Черты лица учителя разгладились, снова стали бесстрастными, и он закончил урок:
   - Настоящего мастера такой школы невозможно победить. Потому что он знает все лучшее, что смогли придумать люди, убивая себе подобных тысячи лет. Если вам встретится такой человек - в чем я сильно сомневаюсь - мой вам совет - бегите от него без оглядки. А уж если отказаться от боя нет ни возможности, ни желания, и у вас в руках нет крупнокалиберного пулемета...
   Старик надолго замолчал. Мальчишки невольно улыбнулись - старый мастер до сих пор считал самым грозным оружием маленькие кусочки стали из старинного, запрещенного уже оружия. Бластер с его невидимыми лучами он гордо не признавал.
   - Так вот, - продолжил учитель, - единственной возможностью победить такого бойца... точнее перехитрить его...
   Мастер опять замолчал, а потом поднял лицо к потолку и прокричал, практически прокаркал несколько гортанных слов, от которых - даже не переведенных - повеяло животным ужасом.
   - Этих слов не поймет даже современный японец. Когда-то с ними приносили  жертву японскому богу войны. Прежде чем нанести последний, смертельный удар, настоящий "новый самурай" должен произнести их. В этот момент он абсолютно беззащитен, потому что весь обращен к своему кровавому божеству. Вот в эти несколько секунд и надо успеть.., - мастер усмехнулся, и внутри мальчишек опять все застыло, - сделать то, на что вы способны пойти ради своей жизни, и ради жизни своих близких.
   Старик еще раз прокричал жуткий клич, и больше к этой теме никогда не возвращался.
   Эти воспоминания вихрем пронеслись в голове Анатолия. В следующее мгновение ему было уже не до них. Такамура, который раньше стремился покончить с русским одним ударом, теперь не спешил. Он словно играл с ним, как кот с мышкой - на потеху зрителям. Командир "Стрелки" не подыгрывал ему - он действительно падал, шатался и выплевывал выбитые зубы. Единственный раз он задел рукой противника, но от этого улыбка Такамуры стала только шире. А в голове Анатолия огненным гвоздем засела мысль - когда он наконец упадет, у японца не должно быть ни малейшего сомнения, что это падение настоящее, не подстроенное. И еще - что у Лазаренко не осталось сил даже на самый слабый удар.
   Анатолий пропустил очередной, особенно жесткий, удар и рухнул назад - как есть, выпрямленный, действительно не имея сил сгруппироваться. Он больно ударился о песок арены затылком, в котором немедленно застучал параллельно пульсу огромный молот. Лицо космолетчика скорчилось в гримасе непереносимой боли, и эта гримаса не была искусственной. Анатолий сейчас отдал бразды правления своему телу. Сознанию не давали померкнуть только те самый удары молота, да уши, в которых оно собственно говоря и сосредоточилось. В такт ударам звучали странные и страшные слова, которые когда-то прозвучали из уст учителя.
   - Главное, - успел подумать Анатолий, - не спутать их с теми, которые произнесет Такамура.
   Лазаренко не услышал, как подошел и остановился рядом профессор. Он не был наделен экстрасенсорными способностями, но сейчас был уверен (все теми же остатками сознания) - Такамура сканирует его во всех диапазонах - физическом, ментальном, еще каком-то, о чем Анатолий мог даже не иметь представления. Он вдруг зримо представил себе, как японец довольно кивает, оглядывая неподвижное тело и поднимает к чужому небу голову.
   Каркающие слова одни за одним пронзали голову Лазаренко, а наступившая потом тишина - замерли даже трибуны - длилась и длилась, пока Анатолий посылал остатки сил в свои ноги. Такамура уже шевельнулся, когда два живых копья - выпрямленные ноги космолетчика - ринулись вперед. Тренированные годами ступни пронзила резкая боль, но Анатолий даже не заметил ее. Он сейчас вглядывался в лицо профессора, где обычную маску невозмутимости пробила жуткая гримаса.  В том месте, где жесткие подошвы Лазаренко встретили колени Такамуры, сейчас было лишь крошево костей, перемешанное обрывками жил и мяса, заполняемое новыми порциями потемневшей крови.
   Такамура открыл глаза, и этот взгляд словно подбросил безвольное тело Анатолия. Он резво перекатился по затоптанному снегу, а в то место, где только что была его голова, обрушился маленький, но твердый как камень кулак японца.
  Лазаренко все таки смог подняться. Шатаясь, он негромко произнес - только для себя и Такамуры, на японском языке:
   - Однако "новые самураи" тоже допускают ошибки!
   Он мог ошибаться - но в глазах профессора впервые сегодня промелькнула искра разума. Она тут же погасла, и японец пополз к противнику, шустро перебирая по снегу руками. Ярость Такамуры не угасла. Его порыв был так страшен, что космолетчик отступил, уткнувшись спиной в решетку - прямо под трибуной шахиншаха.
   Журивой вскочил, не желая пропустить ни мгновения жестокого боя. Он что-то выкрикнул, и из за его спины выдвинулся воин. Сквозь частую решетку вниз полетел короткий меч. Оружие воткнулось прямо перед японцем, и обе его руки сомкнулись на рукояти. Может, этим Журивой хотел уравнять шансы противников, теперь склонившиеся на сторону Лазаренко?
   Трибуны по-прежнему молчали, а Анатолий почувствовал, как его разгоряченное, несмотря на легкий морозец, тело покрывается холодным липким потом. Он единственный, конечно не считая самого японца, знал, что сейчас представляют собой колени врага. И потому не поверил собственным глазам, когда профессор, опираясь на меч и жутко скрипя зубами, медленно встал. Меч был слишком короток, так что послужил лишь трамплином этому безумному движению. Выпрямился Такамура сам. Он стоял и не шатался; может потому, что знал - шевельнись он, упади, и ему не хватит ни сил, ни мужества, чтобы подняться опять. А потом он встретился взглядом с соперником. И Лазаренко еще раз поразился - в этих темных глазах совсем не было безумия. Была боль, было даже сожаление содеянному, а главное - было ожидание чего-то неизбежного.  Профессор продолжил движение головы, переводя взгляд на шахиншаха. И Журивой не выдержал, отступил вглубь ложи.
   Такамура хрипло расхохотался и выкрикнул несколько фраз по-японски. Лазаренко был единственным здесь, кто мог перевести слова, адресованные владыке. Но он лишь густо покраснел - воспитание не позволило бы ему произнести ни одного из сказанных слов, хотя среди бесчисленных лиц, обращенных на арену, он не видел ни одного женского.
   Журивой наверное что-то почувствовал, потому что открыл рот, чтобы выкрикнуть очередной приказ, но профессор Такамура сам распорядился своей жизнью. Он резким тычком вонзил меч в собственный живот и медленно повел острое лезвие вниз, наискось взрезая его. Зрители вскочили на ноги - такой сладострастной мукой сейчас было покрыто лицо маленького японца. Из разрезанных внутренностей ему на ладони - а профессор держал меч двумя руками - текло что-то невообразимое, представлявшее собой смесь крови и неприятной на вид и на запах жижи. Лазаренко едва не вырвало на снег завтраком. Но он сдержал себя, понимая, что ритуал еще не окончен. Он хорошо знал древнюю церемонию прощания с жизнью японского самурая, который желал оставить честь незапятнанной, окропив ее собственной кровью. Вряд ли что могло  обелить те злодеяния, что совершил в своей жизни Такамура, и Лазаренко лишь покачал головой, отказывая японцу в последней его просьбе. Профессор понимающе усмехнулся, и сделал последнее осознанное движение, загоняя меч глубоко внутрь - туда, где еще билось его черное сердце. Так - со страшной улыбкой на губах - он и упал. Жизнь покинула маленькое тело вместе с кровью, которая на белом снегу казалась почти черной, пропитанной ядом.
   Анатолий медленно побрел, обходя труп, на середину арены. Там он остановился и повернулся к ложе. Холодный воздух ристалища прорезали еще несколько ругательств - теперь уже на русском языке. Они, быть может, не были такими изощренными, но до сердца правителя достали - Михаил Суриков, учитель Анатолия по древним русским обычаям и обрядам, был бы сейчас доволен.
   Как бы не был захвачен поединком Журивой, его итогом он остался явно недоволен. Поэтому он бросил через плечо еще одно распоряжение, и почти сразу же заскрипели ворота - не те, через которые вышли на арену Лазаренко с профессором. На холодном снегу ристалища появился новый поединщик. Неторопливо переваливаясь на ходу, прямо к растерзанному телу японца направился громадный медведь.
   Лазаренко слишком поздно сообразил, что там находится единственный предмет, который давал хоть призрачную надежду на победу - острый короткий меч. Медведь был уже у трупа. Он почему-то недовольно ворчал. Может потому, что обошлись без его помощи? Во всяком случае он проявил ненужное любопытство, поворочав труп японца огромной лапой. Ненужное для Анатолия - потому что Такамура лежал теперь вниз головой, а значит и мечом в собственной груди тоже. Одним движением - понял землянин - оружие теперь не выхватишь.
   - Вряд ли медведь позволит сделать это, - почти безнадежно подумал Анатлий, отступая назад от вставшего на задние лапы и пошедшего на него зверя.
   Косолапый поединщик действовал не спеша - так как привык на ристалище. Он легким галопом побежал за удиравшим от него космолетчиком, и ускорил бег, только чтобы отрезать противника от тела японца. Зверь словно чувствовал то нетерпение, которое толкало Лазаренко к трупу врага. Он снова вырос перед землянином, когда тот сделал полный круг по арене, пытаясь подобраться к оружию с другой стороны.
   Больше сил у Анатолия не оставалось Он остановился - опять напротив ложи - решив дать бой зверю именно здесь. В успешный исход этой схватки он не верил сам - даже если бы не было изнурительной битвы с Такамурой.
   Медведь опять встал на задние лапы и грозно заревел - ему тоже надоела "игра" в догонялки. А может, ревом он хотел привлечь внимание публики? Впрочем, зрители и так не отрывали взглядов от арены. Косматый зверь сделал первый шаг к жертве и вдруг замер - его чуткие уши первыми уловили далекий звук, который пришел откуда-то сверху. Звук стремительно нарастал и наконец обрушился вниз, заполнив все  ристалище - в том числе и душу счастливо улыбнувшегося Лазаренко...







 






Глава 21. Вперед, навстречу звездам
   Би Рослан открыл глаза, и тут же прикрыл их ладонью, оторвав ее от волшебного жезла. В центре Караханы было ранее утро и яркие лучи солнца били прямо в лицо рагистанца. Тут же отнял руки от жезла и Суриков. Он снова переживал незримый полет в пространстве. Что было поразительным - ощущения космолетчика один в один были теми же, что приходили при провале корабля в ноль-пространство.
   Только Свет не спешил отрывать рук от волшебной стали. Открывать глаза ему не было необходимости - они и так не закрывались весь этот необычный перелет между двумя центрами мироздания. Для его товарищей этот полет был мгновенным, а для охотника - разбитым на бесчисленную вереницу отрезков, каждый из которых открывал перед ним новую грань механизма перемещения. Он еще в полете удивился и поежился тому громадному океану энергии, которую планета затратила на перемещение ничтожно малой, по сравнению со своими размерами, массы. А к концу полета он понял - все внешние атрибуты: горящая плоть, непонятные заклинания нужны были магам от недостатка энергии, от незнания движущей силы заклятия.
   Волшебный металл - меч, щит, или те же жезл с кинжалом плюс невероятное количество энергии - могли перенести любое тело в точку, где был след этого поразительного вещества... или туда, где человек оставил свой след. Не каждый человек, конечно же. Ведь не с каждыми могли поделиться своей энергией звезды.
   - Насчет "каждого", - усмехнулся он, - это слишком.
  Энергию, которую должна была обеспечить такой мост, он мог объять чувствами, но не цифрами - такого гигантского числа он просто не знал. Потому и глянул на Сурикова с невольным уважением - ведь его соотечественники научились управлять такой энергией...
   Уже через несколько минут три человека шли, утопая ногами в песке, навстречу солнцу. Впереди, как всегда, шел охотник. Кроме оружия и заплечного мешка он нес погнутый жезл.
   - Зачем он тебе, - еще в самом начале пути попробовал отговорить его от лишней тяжести Михаил.
   Он уже попробовал "железяку", испещренную иероглифами, на вес, и больше поднимать ее не решался.
   - Пригодится, - не последовал дельному совету Свет, - не знаю пока для чего, но пригодится.
   Первым под палящими лучами солнца запыхтел, обливаясь потом, Би Рослан. Сурикова защищал от жарких объятий светила гермокостюм. Он предложил старцу хотя бы на время поменяться одеждами, но историк с плохо скрываемым негодованием отказался.
   - Не подобает, - сказал он, - ученому мужу выглядеть столь вызывающе.
   Суриков даже немного обиделся:
   - Так ведь никто не видит, - воскликнул он.
   - Я себя вижу, - с достоинством возразил он, - и небо!
   Тогда Свет вытащил из мешка шлем.
   - Он немного тяжеловат, но неплохо освежает. Это, - показал он на комок золота, разместившийся в выемке на затыльной части шлема, - то, что осталось от короны Батурхана. С ней осторожней, она еще хранит остатки силы.
   - Я слышал об этом, - важно кивнул историк, надевая шлем.
 И тут же послал мысленный приказ Михаилу. Тот сбился с ритма, послушно замедлив шаг. Тогда Би Рослан уперся взглядом в затылок Света, шагавшего впереди. Но у того не было настроения шутить. Он отбросил мысленный приказ назад столь резко, что рагистанец испуганно охнул. Больше таких попыток он не предпринимал.
   Самое жаркое время дня путники провели под слабой тенью натянутых на меч и жезл комплектов запасной одежды Света. Сам охотник почти прижимался к землянину с одной стороны. С другой так же близко к Михаилу лежал Би Рослан. А землянин включил систему охлаждения костюма на полную мощь и распахнул его, делясь с товарищами прохладой. Историк блаженно подставлял под струи холодного воздуха попеременно разные части тела, стараясь не высовываться на солнце из под тени, которую бросали на него широкие славинские штаны. Когда же землянин предложил ему прохладный апельсиновый сок из трубочки, восторгу старого историка не было конца.
   Когда лучи заходящего солнца стали не столь обжигающими, маленький караван опять тронулся в путь. До самого заката Би Рослан крепился, стараясь не отставать от путников. Свет дождался темноты и, не обращая никакого внимания на слабые возражения почтенного старца, взвалил его на плечо, ускорив после этого шаг. А несчастный Би Рослан, устраиваясь поудобнее на широком плече, пообещал себе опустить этот прискорбный эпизод из книги, которая уже рождалась в его голове.
   Свет почти бежал, подгоняемый сроками, который неведомо кто установил для него. Михаил уже не удивлялся неиссякаемости его сил. Он лишь старался не отставать. Еще один день они провели посреди песчаного моря, защищаемые славинской и парсийской одеждами в качестве навеса. А в полночь - когда звезды дружно усеяли небосклон - Свет остановился, бережно опустив уставшего больше него историка на камни. Земля тут спеклась от неистового жара оружия земного корабля. Тех жалких кусточков, в которых когда-то прятались львы, не было. Впрочем, и от тел самих хищников тоже ничего не осталось - даже золы. Только соль по-прежнему таинственно мерцала под светом звезд.
   - Что теперь? - остановился рядом тяжело отдувающийся Суриков.
   - Ты смог бы управлять своим кораблем с закрытыми глазами? - ответил вопросом на вопрос охотник.
   - Да, - без тени сомнения кивнул Михаил.
   - Видел, как люди двигают предметы на расстоянии?
   - Да, - опять кивнул командир "Белки".
   Свет уже снял с головы историка шлем, и сейчас одевал его на собственную голову. Сейчас ему нужна была сила короны завоевателя.
   - Ну и всех возможностей самого шлема я пока не знаю, - подумал Свет, усиливая давление на тот участок мозга землянина, который находился в зачаточном состоянии - иначе Михаилу была бы прямая дорога в цирк, в фокусники.
   Космолетчик почти не удивился, когда перед ним задрожало изображение рубки корабля. Оно было освещено звездами и собственными огоньками, которые призывно мигали командиру. И Суриков протянул вперед руки. Со стороны это смотрелось, будто землянин шевелит в воздухе пальцами, разгоняя застоявшуюся кровь. Но он сам, да и Свет тоже, видели, как под толщей соли, в рубке космического корабля вдавливались в гнезда нужные кнопки.
   Под ногами дрогнула земля - это ожили двигатели "Стрелки". Следом задрожало бескрайнее соленое зеркало. А под ним бился, пытаясь вырваться на свободу, космический корабль. Суриков на мгновение нахмурился, а потом решительно повел рукой вперед, переводя рычаг подачи энергии на двигатели на максимум. И соль не выдержала, треснула, вспучив навстречу звездам целый фонтан острых осколков. Из глубины показался темный корпус корабля, который сделал стремительный скачок вверх, а потом замер, подвластный невидимым рукам командира. Вот "Белка" медленно опустилась на расплавленное каменное плато и прямо к ногам путников мягко опустился трап. Почтенный историк уже видел и посадку космического корабля, и его взлет. Однако сейчас он оробел, отступив за спину товарищей. Свету пришлось буквально втащить его в космолет за руку.
   В рубке историк освоился быстро. Особенно восхитило его кресло - такое удобное после жесткого плеча охотника. Он в изумлении вертел головой, отзываясь короткими возгласами на каждый зажегшийся огонек. Еще он с видимым почтением взирал на командира "Белки", руки которого так и порхали по пульту управления. Наконец Суриков убедился, что корабль в полном порядке и кивнул охотнику, хранящего невозмутимое молчание, но наполнившегося нетерпением.
   - В Обитель Дао, - коротко бросил Свет, правильно поняв кивок Михаила.
   - За Анютой и Володькой, - вполголоса добавил Суриков и нажал на очередную клавишу.
   "Белка" рванулась вперед, не создав сидящему в компенсационных креслах экипажу никаких неудобств. Лишь Би Рослан крепко зажмурил глаза - поначалу. А потом он широко раскрыл их навстречу не вовремя показавшемуся солнцу. Огромный обзорный экран тут же прикрыл защитный светопоглощающий фильтр, и историк завертел головой еще сильнее. А космолет сейчас двигался быстрее самой планеты  настолько сильным было нетерпение его командира. Великий океан, который почтенный историк видел впервые в жизни, запомнился ему как огромное лазурное пространство, быстро оставшееся позади.
   Снова показалась земля - теперь уже Белого материка. Замелькали горы, леса и реки, постепенно увеличивающиеся в размерах. Это Суриков постепенно снижал корабль, плавно готовя его к посадке. Землянину передалось нетерпение и беспокойство Света, и он направил "Белку" прямо в центр каменной громадины.
   - Места на центральной площади Обители вполне хватит "Белке", - подумал он, сбрасывая подачу энергии до минимума.
   Однако корабль вдруг остановился раньше намеченного срока, так и не перевалив за высокую стену крепости. Он ощутимо завибрировал и жалобно взвыл, когда командир опять двинул рычаг вперед. Суриков собирался утопить рычаг до отказа, но до его плеча дотронулась ладонь Света, и охотник взглядом показал ему на широкий луг у ворот Обители: "Садись туда".
   Космолетчик немного обиделся за свой корабль, которому не дали продемонстрировать всесокрушающую мощь, но послушно посадил "Белку" туда, куда велел Свет. Он не мог знать, что провести корабль внутри древней твердыни было очень просто - достаточно было, чтобы на том самом рычаге лежала рука охотника, одного из двенадцати мастеров Дао.
   Из ворот уже спешили, предупрежденные кем-то, Мыльников и Кондурова. Суриков со Светом не успели спрыгнуть с крайней ступени трапа, а товарищи уже напали на них с расспросами.
   - Потом, потом, - резко пресек их попытки Свет. Он уже подталкивал землян к люку, когда рядом с космолетом оказался мастер Дамир.
   Старый мастер держал в руке мешок, набитый припасами и свиток, покрытый письменами. Он словно чувствовал, что Свет - как обычно - будет спешить. Охотник с благодарностью принял увесистый тюк со снедью и прижал старого мастера к груди. Но его руку со свитком решительно отвел  в сторону. Он понял, кому предназначалась это письмо; сам был бы рад увидеть и тетушку Зохру, и Замиру, но... Но время катастрофически таяло, отпуская последние часы непонятно чему, и Свет виновато пожал плечами - в чудесную долину он никак не успевал.
   Он даже прикрикнул на служек, которые несли мешки землян, а потом на Мыльникова, который незаметно скрылся в Обители. Врочем, тот быстро вернулся, и уже внутри поднявшегося в небо корабля показал всем свои приборы, жалостно заметив:
   - Еще бы пару дней, и мы бы с библиотекой закончили.
   А охотник тем временем решал мучительный вопрос. Он понимал, что из далеких звездных просторов может не вернуться. Вместе с тем он не мог покинуть родной мир, не исполнив еще одной клятвы, имя которой было - Журивой. Перед глазами Света как живое встало смеющееся лицо Халиды, и он решительно махнул в сторону глубокого ущелья, ведущего в сторону Рагистана: "Туда!".
   Корабль снова поднялся высоко в небо, оставив внизу Дамира, который стоял с опущенными руками. Из одной почти до земли свесился длинный свиток. Старый мастер издалека уловил нотку прощания; он смотрел вслед серебряной точке, пока она не исчезла в синеве неба, а потом истово поблагодарил это самое небо, что оно послало в Обитель такого удивительного человека, как Свет...
   В считанные минуты "Белка" преодолела горный хребет, оставив в стороне долину Зохры. Она понеслась над землей не так высоко, как прежде - чтобы не пронестись мимо намеченной цели. Громовой звук планетарных двигателей заставлял поднимать к небу головы  немногих людей, что путешествовали по заснеженной равнине. Но единственное, что они могли увидеть - удаляющуюся серебристую стрелку; корабль сейчас летел намного быстрее звука. Скоро показались высокие стены Шахрихана. Город был пуст.
   - Значит, - понял охотник, - все на ристалище.
   Туда он и показал командиру "Белки". Здесь ничто не помешало приземлиться кораблю землян. Свет, первым показавшийся на трапе, обвел взглядом притихшее ристалище. Трибуны действительно были заполнены до отказа. В глубине ложи виднелось бледное лицо бывшего начальника тайной стражи. А в центре арены тоже подняли головы в сторону корабля два необычных поединщика - человек и медведь.
   Впрочем, дикий зверь оказался пугливей своего противника; он с глухим ворчанием отступил к воротам. Охотник махнул рукой так и не поднявшемуся с командирского кресла Сурикову: "Туда!", - показывая на ложу.
   Шахиншах Журивой не шелохнулся, пока темная громада корабля медленно подплывала к ложе. Лишь глаза сейчас жили в этом мертвенно-бледном лице. И эти глаза обещали мучительную смерть человеку, которого они так жаждали видеть на арене - в цепях и крови. Только что было охотнику до этих обещаний? Он видел противников куда более могущественных. И ни один из них не пережил такой встречи.
   - А Горн?! - укорил он себя, и тут же хищно улыбнулся, - встреча с ним еще впереди!
   Шахиншах очевидно принял эту улыбку на свой счет, потому что затрясся всем телом. А следом произошло еще более страшное - в руках ненавистного незнакомца, который  был уже на расстоянии вытянутой руки от решетки, вдруг оказался длинный меч, блеснувший молнией. Журивой в ужасе закрыл глаза, ожидая, что холодная сталь сейчас ткнется сквозь прутья и пронзит его насквозь. Но меч полетел по совсем другой траектории.
   Вскочившие на ноги зрители - тем, кому не мешала громада корабля, с недоверием увидели, как легко рассекает толстые прутья лезвие меча, и как они все разом рухнули вниз, на примятый ногами и залитый кровью снег. Два последних остались в руках Журивоя, в  судорожно вцепившегося в решетку. Охотник легко выдернул прутья и послал вслед за первыми, где они жалобно звякнули. Следом вывалился было и шахиншах, но рука Света подхватила рагистанского владыку, и опустила его рядом, на трап корабля. Последний медленно опустился на снег.
   Свет так и не отпустил богато вышитый камзол Журивоя. Он кивком показал на медведя, опять вставшего на задние лапы, и спросил его:
   - Тебе все еще нравятся такие забавы?
   Шахиншах, не соображая ничего от ужаса, послушно кивнул. В следующее мгновение могучий бросок отправил его в объятия дикого зверя. Впрочем, медведь не захотел обниматься с человеком. Он раздраженно махнул лапой, вооруженной громадными когтями, и тело Журивоя пролетело мимо. На снег правитель Рагистана упал уже мертвым. Могучая лапа не только содрала всю плоть с его лица, но и сломала шею. А рядом глубоко в снег ткнулся золотой обод - древняя корона рагистанских шахиншахов.
   Космолет наконец опустился на арену, и Свет спрыгнул навстречу медведю. Следом из люка показались остальные воздухоплаватели. Впереди шагали по ступеням земляне; Би Рослан - как не стремился поскорее оказаться на родной земле, все таки держался за спиной Мыльникова. Горожане не узнали его, такого обычного, рядом с космолетчиками, одетыми в серебристые костюмы. На голове Владимира даже был шлем.
   Передняя фигура - Суриков - внезапно вздрогнула, когда навстречу пошел, заметно прихрамывая, поединщик с громким криком: "Мишка!". Суриков узнал друга лишь по внушительной фигуре, да по голосу. Он бы прошел мимо этого оборванца с густой рыжей бородой и заплывшим от синяков лицом, и даже не остановился бы. Нет - если бы он заглянул в эти горевшие неподдельной радостью  и неприкрытым торжеством глаза, он точно бы остановился. Друзья обнялись, а вокруг топтались, ожидая своей очереди, Володя с Анной. Наконец Михаил отпустил Лазаренко и обвел радостными глазами ряды притихших зрителей. Он вдруг побледнел, наткнувшись взглядом на останки японца.
   - Кто это? - воскликнул он в замешательстве.
   - Профессор Такамура, - ответил Анатолий, и в его голосе тоже прорезалась гордость, - преступник и "новый самурай" - помнишь таких? Я победил его! (он ткнул в собственную грудь кулаком; потом ощутимо ткнул в Сурикова). Тебе бы не удалось сделать этого. И никому в этом мире!
   - Никому? - с усмешкой переспросил Михаил, поворачиваясь к Свету.
   Вслед за ним другие земляне, а потом и зрители, вскочившие на трибунах, перевели взгляды на охотника. В этот момент Свет шагнул навстречу грозному зверю.
   Он фиксировал все вокруг; слышал и последнюю хвастливую тираду Лазаренко. Может он решил постоять за свой мир, а может - пожалел зверя, не по своей вине ставшего убийцей. Меч, уже поднявшийся над плечом охотника, с тихим шипением опять упал в ножны. Против огромного зверя стоял невооруженный человек.
   Зверь был на полметра выше его; толщина его, благодаря густой шкуре, вообще не шла ни в какое сравнение с мощной, но сейчас такой хрупкой на вид фигурой охотника. Лишь один из бесчисленных зрителей - Анатолий Лазаренко - пожалел безумца. Он даже сделал шаг вперед, но его остановила рука Сурикова. Последний, а вместе с ним и остальные недавние пассажиры "Белки" напротив - пожалели медведя. А рагистанцы радостно загудели; в этот миг они даже забыли о смерти своего повелителя - настолько въелся в их натуру азарт. Единственным, кто сейчас оставался спокойным на ристалище -  был Свет. Он знал, что ни клыки зверя, ни его страшные когти не смогут нанести никакого вреда обладателю звездной защиты. Однако он не собирался давать зверю даже малейшей возможности сделать это.
   Навстречу огромной мохнатой лапе взметнулась рука, несопоставимая с ней по размеру, но - как оказалось - на менее мощная. Хищник заревел, пытаясь высвободить лапу, которая замерла в  ладони охотника. Вторая конечность, больше похожая на мохнатое бревно, тоже остановилась на расстоянии вытянутой руки от головы соперника. У медведя были еще две лапы, на которых он стоял - с не менее острыми когтями. Он готов был поднять одну из них, чтобы выпустить кишки невиданному противнику, но Свет наконец поймал его взгляд.
   Два противника замерли на арене. Только у Сурикова мелькнула сейчас мысль, что в ход пошла сила, которую сотни лет берегла корона Батурхана.
   А самым ошеломленным взглядом смотрел на эту пару Анатолий. Он уже был готов взять свои слова обратно, но возглас застрял в его глотке, когда охотник плавным - для себя самого, а для немногих остроглазых стремительным движением отпустил медвежьи лапы и оказался за спиной хищника. Лазаренко изумился, а потом восхитился - таких отточенных резких движений, за которыми едва поспевал даже его тренированный взгляд, он не видел никогда. Он не успел перевести дух, а под  лапами медведя, которые казалось не способна оторвать от снега никакая сила, вдруг показались сапоги охотника. Гигантская туша оторвалась от мерзлого песка и поднялась в воздух все выше и выше, открывая взглядам сначала ноги, потом торс и, наконец, лицо героя. Свет стоял подобно олимпийскому чемпиону, взявшему рекордный вес. Однако Лазаренко не мог представить себе еще одного человека, пусть самого прославленного чемпиона, который вот так же внешне легко смог бы поднять трехцентнеровую тушу. Не послушное железо, а живую, пытающуюся вырваться из ладоней живую плоть. Впрочем, медведь не вырывался из этих рук. Он закрыл глаза и негромко поскуливал от нестерпимой боли в тех местах,  где безжалостные ладони охотника вцепились в густой мех, захватив и кожу, и немалые куски мяса.
   Опытные глаза двух бойцов - землян - отметили, как мелко подрагивают под неподъемным весом мускулы Света. Но тот даже нашел в себе силы  и желание  подмигнуть друзьям. Этого микроскопического движения хватило, чтобы в огромной туше на его руках сместился центр тяжести, и медведь стал заваливаться вперед. Свет побежал  - все быстрее - и успел таки впечатать мохнатую тушу в железные ворота. Те ответили долгим гулом, на который жалобным визгом ответил лишь хищник - боль в плоти, зажатой стальными пальцами, стала невыносимой. Кто-то любопытный  отворил ворота, и тут же отскочил в сторону, когда охотник буквально забросил мишку внутрь рукотворной пещеры. Ворота снова захлопнулись - теперь уже под ладонью Света и отрезали от арены поднявшуюся внутри суматоху.
   Свет сделал шаг к космолету, и только теперь на него обрушился град аплодисментов, на который он не обратил никакого внимания. Казалось, никто и ничто не сможет прервать сейчас восторженного рева толпы. Но охотник не успел дойти до друзей, а на ристалище опять установилась тишина. Лишь негромкими волнами перекатывалось одно слово:
   - Дедушка! Дедушка!..
   Человек, который вышел на арену через неприметную дверь, редко открываемую, и потому пронзительно скрипучую, был чудовищно стар. Его могли бы по праву называть дедушкой самые пожилые шахриханцы. Они бегали голопузыми мальцами, когда их отцы и деды точно так же называли этого белобородого старика с удивительно прямой осанкой. Может, он просто не мог согнуть закостеневшую спину? Но нет - он подошел к лежащему на спине шахиншаху и нагнулся - чтобы подобрать древнюю корону.
   Еще этого старика звали совестью народа. Раньше люди за великую честь считали принимать у себя в гостях этого человека. И никогда не обижались на него за правду; а иного старик никогда не говорил. С приходом к власти жестокосердного шахиншаха Нусрата он попытался достучаться до совести владыки. Не преуспел, и пропал из города. И вот теперь появился невесть откуда, чтобы сказать свое слово о происшедшем. А может, огласить приговор городу, погрязшем в жестокости. Приговором для шахриханцев мог стать новый властитель, который вытравил бы жестокость из их сердец.
   И дедушка остановился перед Светом. Старик вытер чуть погнутый мохнатой лапой золотой обод и спросил у  охотника:
   - Скажи свое имя, чужеземец.
   - Свет, - коротко ответил тот.
   - Она твоя по праву, Свет. Распорядись ею по чести. А лучше - правь нами сам. Правь нашим городом, страной и нашими судьбами.
   Под одобрительный ропот трибун и удивленные взгляды экипажа "Белки" старец высоко поднял руки и водрузил корону рагистанских шахиншахов на голову охотника. И тот не стал отказываться! Акустика ристалища была великолепной. Ответные слова охотника прогремели в огромной чаше, заполненной народом так неожиданно, что скулы Сурикова и Мыльникова закаменели. Михаил удержал рукой Анюту, готовую броситься к Свету со словами:
   - Неужели Свет передумал? Неужели он забыл о Весне и сыне?! Неужели...
   Свет продолжил уже не так громко.
   - Я принимаю корону и благодарю народ Рагистана за великую честь. Но...
   Вскочившие было с бесчисленных скамей люди так и не успели разразиться овациями.
   - Но, - продолжил охотник, - прямо сейчас я улетаю на этом корабле туда, где вершатся судьбы мира. Поэтому правителем Рагистана до моего возвращения будет человек, хорошо знакомый вам своей ученостью и благонравностью. Имя ему - Би Рослан!
   Широкая ладонь вытолкнула растерянного историка вперед и только теперь народ Рагнистана разразился шквалом оваций. Поэтому никто, даже земляне не услышали, как Свет добавил:
   - А возвращаться я в этот гадюшник не собираюсь.
   - Я не смогу, - отчаянно закричал Би Рослан, но его услышал лишь ближний круг друзей, - я не умею повелевать.
   - Даже с этим? - охотник улыбнулся и достал из мешка свой шлем. Миг - и неправильный комок золота переместился на корону шахиншаха. Пальцы охотника даже постарались придать короне, вернее двум коронам, весьма оригинальный вид.
   - Бьюсь об заклад, - весело вскричал за спиной Света Мыльников, - такой короны не найти ни в одном из обитаемых миров.
   - В двух - точно, - повернулся к нему с такой же улыбкой охотник.
   Ристалище довольно шумело, разглядывая нового правителя с необычной короной на голове. А Свет отошел к землянам, которые как раз изумленно выслушивали категоричный отказ Лазаренко лететь домой.
   - Не могу, - развел он руками, - у меня здесь семья.
   - Жена, дети? - язвительно спросила Анюта.
   - Три, - бывший командир "Стрелки" даже показал ей три пальца.
   - Что три? - изумилась девушка.
   - Три жены, - застенчиво улыбнулся Анатолий.
   - Три жены!? - воскликнули пораженные друзья, и даже Свет с почтительным уважением взглянул на землянина.
   Лазаренко не стал вдаваться в подробности.
   - Может быть потом, когда вы опять прилетите, - неуверенно протянул он, - тогда и сыграем мои свадьбы. И вашу заодно.
   Анюта с Михаилом дружно покраснели, а Свет помрачнел и покачал головой:
   - Нет! В следующий раз корабль с Земли прилетит сюда только через  двадцать лет.
   - Через двадцать! - недоверчиво воскликнул Лазаренко. Его друзья переглянулись, и вместе со Светом кивнули - его словам они привыкли доверять безоглядно, даже если он говорил о будущем.
   Все вдруг повернулись к Мыльникову, который раньше исчез в космолете, а теперь появился в проеме люка. Он уже успел спрятать где-то кристаллы памяти, в которых была записана почти вся библиотека Обители. А в микрокомпе сейчас опять был тот кристалл, с помощью которого охотник учился русскому языку, и многому, многому другому. Он сунул комп в руки Би Рослана, который уже мог управляться с иноземным прибором, и опять исчез в рубке.
   - Подождите, - крикнул он, - я быстро.
   Владимир действительно показался на трапе спустя десяток секунд. Показался со своей реликвией в руках - футбольным мячом. Он был истовым (а точнее сказать - неистовым) болельщиком московского "Спартака". Его любимая команда после многих лет забвения снова заиграла мощно и результативно. А в прошлом году даже завоевала  кубок Федерации, обыграв в финале грозную "Барселону". Неизвестно какими путями Мыльников смог достать этот мяч. На каждом белом кожаном пятиграннике красовались подписи - автографы чемпионов.
   - Там, - показал он историку на комп, - есть правила одной древней игры. И даже записан эталонный матч  (тот самый, за звание чемпиона). Раз уж твои соплеменники не могут без зрелищ... Эх!
   Владимир грустно повертел мяч в руке, и выкрикнул, боясь передумать:
   - А это главное, что нужно для такой игры. Это мой подарок тебе.
   Он выпустил мяч из рук и без замаха пнул его так сильно, что тот свечкой взмыл вверх под завороженными взглядами зрителей, уже почувствовавших в нем будущее ристалища.
   - Может быть, - немного печально произнес бортинженер "Белки", - когда-нибудь и здесь (он показал на ложу) будет висеть табло с надписью "Спартак" - "Динамо", и счетом...
   Только Свет расслышал эти слова. И только он сейчас переводил изумленный взгляд с ложи на Мыльникова и обратно.
   - Никогда бы не подумал, что в нем может проснуться дар провидца!
   А мяч тем временем весело отскакивал от утоптанного снега и падал обратно, подчиняясь закону всемирного тяготения. Ему было все равно, что мир здесь совсем другой, и что свой Ньютон здесь еще не родился... А зрители невольно считали эти подскоки: "Один, два, три...".
   На восьмом прыжке мяч внезапно завис в воздухе, не собираясь возвращаться к земле. Но только Свет отметил это удивительное явление. А следом на ристалище, а может и на весь подлунный мир упала тяжелая - невидимая ни для кого, кроме охотника - тень. Свет понял - существо, уже однажды посетившая его в начале пути по Илети, вернулось!
   Зрители все так же открывали в беззвучном крике рты; мяч замер в воздухе. Только охотник мог двигаться. Он поднял голову навстречу неведомому гостю. Меч Владимежа на этот раз остался в ножнах. Свет не стал возводить защиту. Напротив - он сам устремился навстречу гостю.
   Охотник по-прежнему стоял, надежно попирая затоптанный снег арены ногами. Одновременно он был везде; мог заглянуть в каждый дом, даже в душу каждому горожанину. Но этого Свету не было нужно. Так же, как сейчас пришелец изучал сейчас самые мельчайшие частицы его организма, охотник пытался понять суть этого темного облака. Оно было огромным - действительно объяло всю планету. А при необходимости - охотник как-то знал это - могло протянуться от одного края вселенной до другого. А потом собраться воедино, в любой ее точке - как сейчас, над ристалищем. Наконец он понял главное - пришелец разумный, а его природу составляет такая же энергия, какой с ним поделились звезды. А еще он почувствовал, что это разумное облако уже собрало всю необходимую информацию и сейчас исчезнет. Оно замерло, готовясь покинуть планету, и ощутимо вздрогнуло, когда Свет обратился к нему - всей своей сутью:
   - Мир тебе, звездный брат!
   Существо послало навстречу Свету импульс, означавший то самое вздрагивание. Вздрогни оно по настоящему, в физическом плане, от планеты мало что осталось бы.
   - Мир тебе! - наконец ответило оно.
   - Меня зовут Свет, представился охотник.
   - Знаю, - пришелец не представился; он не имел имени, поскольку Анализатор, как называли его существа, создавшие его когда-то, вряд ли можно было назвать именем.
   Охотник догадался о причине заминки, но вопрос задал о другом:
   - Зачем тебе знать обо мне?
   - Мне незачем, - мягко - иначе не скажешь - ответил гость, - но моим хозяевам...
   Он словно решился наконец открыть великую тайну:
   - По всей Вселенной я разыскиваю тех, кто может представлять опасность для Древнейшего из миров.
   - Хозяев?! - изумился Свет, - каким же могуществом должны обладать те, кто имеет такого слугу?
   Пришелец опять прочел его мысли.
   - Каждый из них не сильнее тебя, но их раса насчитывает столько лет, что даже я не могу сказать, когда появился их первый разумный предок.
   - В этом "даже я" Свет распознал бесчисленные тысячелетия; может даже миллионы лет, которые существо, объявшее мир, провело меж звезд.
   - Что же ты расскажешь им обо мне?
   - Правду!
   Охотник молчал, и пришелец продолжил:
   - Ты опасен для них, как никто другой прежде. До сих пор самый высокий индекс опасности у существа из другого мира был ноль сорок восемь.
   - А у меня? - невольно вырвался вопрос у Света.
   - Единица! - звездный гость словно сам удивился этой цифре, - если тебя не остановить, ты когда-нибудь сможешь уничтожить Древнейший из миров. С вероятностью в сто процентов.
   - Но мне нет никакого дела до их мира, пока они не лезут в мой - это ты можешь им передать?
   - Могу, - пришелец словно пожал плечами, которых у него не было, - но это вряд ли что изменит. К тому же они уже вторглись в этот мир, и изменили будущее... Твое тоже.
   - Они уничтожат меня?
   - Нет! Это гуманный мир - по крайней мере считает себя таковым. Ты можешь спокойно жить здесь. Но как только попытаешься покинуть его... Ты можешь попасть совсем не туда, куда стремился - в мир, из которого еще никто не возвращался. Даже мне нет пути туда.
   - Значит, я не смогу попасть на Землю? - в отчаянии мысленно вскричал Свет.
   - Не сможешь, - согласился пришелец, как только они узнают о твоем индексе опасности...
   - От тебя?
   - От меня.
   - А ты не можешь?...
   - Не могу, - покачал невидимой головой, которой у него тоже не было, пришелец; он догадался о чем сейчас хотел попросить Свет.
   Огромное облако вздохнуло - опять таки мысленно, потому что реальный вздох смахнул бы все живое с половины континента, и продолжило:
   - Я служу им.., я обязан им своим существованием.
   - Но подождать хотя бы десять минут ты можешь?
   - Десять минут? - существо задумалось неожиданно надолго.
   Может оно думало сейчас о том, как такой ничтожный промежуток времени может подарить надежду человеку? А может соизмеряло эти минуты с немыслимой чередой лет, которые провело среди звезд. И существо кивнуло - опять таки мысленно.
   - Хорошо! Десять минут, и не больше.
   - Мне хватит, - прошептал охотник, почувствовав как пошел стремительный отсчет времени.
   Огромный звездный собрат наконец отпустил планету из своих объятий. Зрители снова зашумели, задвигались. Мяч упал на рыхлый участок и больше не подпрыгнул. А Свет повернулся к землянам.
   - Или мы в течении десяти минут уйдем в ноль-пространство, или никогда не попадем на Землю. Решай, - обратился он к Лазаренко
   - Я уже решил, - Анатолий отступил на шаг назад, обозначая свое решение.
   - Хорошо! - Свет на краткий миг прижал к своей груди Би Рослана и кивнул остальным, - быстрее!
   Анна и Владимир резво запрыгнули на люк; на мгновение задержался лишь командир "Белки" - чтобы проститься с другом. А Анна тоже высунулась и сбежала по трапу. Она сунула в руки другу детства снятый с себя костюм, а главное - медицинский прибор.
   - Подлечи зубы... муж - объелся груш. Целоваться с женами будет неудобно вот так! - она впилась в губы Анатолия долгим прощальным поцелуем.
   - Не беспокойтесь, - крикнул в закрывающийся люк наместник шахиншаха, - больше в Рагистане вашему другу ничто не будет угрожать.
   А Анатолий уже тащил Би Рослана подальше от двигателей "Белки".
   Наконец корабль оторвался от арены и легко взмыл в воздух. Несколько минут ему понадобилось, чтобы удалиться на безопасное для всего живого внизу расстояние.
   Анна блаженно утонула в мягком кресле. Она прикрыла глаза и мечтательно протянула:
   - А на Земле сейчас весна. Ландыши цветут...
   - Ландыши растут не только на Земле,  - грустно улыбнулся Свет, усаживаясь поудобнее в соседнем кресле...
   Би Рослан опять вернулся в центр арены и запрокинул голову, придерживая корону. Он стоял так, пока яркая звездочка в небе не сверкнула ослепительнее всякой звезды. В следующее мгновение корабль исчез - он оказался так далеко от Ристалища и всего этого мира, что в рагистанском языке даже не было слова, обозначавшего такое расстояние.
   - Свет! - запоздало воскликнул историк, - передай привет чужому миру!.. И возвращайся!

   Главный Наблюдатель неплотно прикрыл дверь. Впрочем, эта дверь была лишь декоративной деталью покоев Первого из мудрейших. Она стояла сейчас, обозначая границу покоев в память о тех невообразимо далеких временах, когда их предки только начинали вразумительно стрекотать.
   - Быть может, - подумал вдруг Наблюдатель, - Мудрейший помнит те времена. Очень уж он отличается от других обитателей Древнейшего из миров!
   Настоящая защита - знал он - была невидимой и гораздо более надежной, чем этот кусок пластика, искусно подделанный под дерево. Главный наблюдатель безмерно изумился бы сейчас, если бы узнал, что дверь была настоящей, деревянной.
   Вошедший не остановился у дверей, как того требовал ритуал. С некоторых пор между этими двумя могущественными существами установились особые отношения. Некая тайна, не раскрытая пока полностью, связывала их. И имя этой тайне было - Свет.
   По неестественному блеску громадных глаз посетителя Первый из Мудрейших понял - именно об этом... человеке и пойдет речь.
   - Анализатор вернулся... задержавшись беспричинно на десять малых ударов судьбы, - глухо буркнул он, уставившись в какую-то очку выше трона.
   Мудрейший знал, что там на стене нет ничего интересного. Он подался вперед: "И!..".
   - Только что мне принесли результаты анализа. Нет не так, - поправился громадный кузнечик, - я сам завершил анализ. Индекс опасности этого человека - единица.
   - Правильно, - кивнул Мудрейший, - нечего остальным... Что?!! Как единица?! Ведь это значит...
   - Это значит, - перебил - опять вопреки этикету - старшего по рангу Наблюдатель, - что когда-нибудь он уничтожит наш мир.
   - Древнейший из миров, - проскрежетал огромными жвалами разумный, старше которого во вселенной не было никого. Если не считать Анализатор, конечно. Но его разум Первый из мудрейших считал сугубо искусственным.
   Оба потрясенно замолчали. Мгновения текли тягуче, медленно - пока глаза сидящего на троне не заполнились изумлением. Поистине это был день нарушения традиций. Потому что в дверях стояло существо, которое никогда, ни при каких условиях не могло здесь находиться. Непонятно было, как помощника Главного Наблюдателя вообще пропустили сюда. А тот испуганно пролепетал:
   - Главный Наблюдатель сказал, чтобы я его отыскал всюду, если будут новости об этом Свете.
   - Говори! - вскочил на ноги коленками назад Первый из мудрейших.
   - Он покинул свой мир десять малых ударов судьбы назад.
   - Те самый десять ударов, - переглянулись два высокопоставленных кузнечика.
А подчиненный так же униженно продолжил:
   - Он сейчас на корабле землян; направляется в их мир.
   - И вы не перехватили его?! - Первый из Мудрейших опять встал с трона.
   Замершая у двери фигура сжалась, стала казаться еще меньшей. Помощник не ответил. Его храбрость исчерпалась полностью. А глазевшие на него мудрецы и без него знали, что провести такую операцию без решения Совета Мудрейших не позволено никому.
   Глава Древнейшего из миров сел. Он снова был хладнокровен и собран. Теперь от него исходили конкретные приказы.
   - Все системы наблюдения и перехвата сосредоточить вокруг Земли. Есть там у нас Информатор?
   - Есть, - склонился перед троном Главный Наблюдатель, - Информатор без права возвращения.
   - Только бы этот Свет не наткнулся на него, - произнес Мудрейший и в испуге прикрыл открытый рот, едва не прикусив жвалами хитиновое крыло.
   Говорить о таких вещах не следовало. Вылетевшее изо рта слово обладало хоть малой, но силой, и сила эта могла сдвинуть с места камушек - начало горного обвала. Наблюдатель деликатно перевел на прежнюю тему:
   - Анализатор тоже подключить к наблюдению?
   - Нет! Загнать его к... в самый дальний уголок вселенной! Пусть помогает исследовать погибшие миры. Больше никаких контактов с разумными!
   Два наблюдателя выскользнули за дверь, и уже там помощник доложил начальнику, что в ноль-двигателях корабля оставили ровно столько сталенита; сколько потребно для возвращения на Землю. Но у этого Света столько сталенита, что...
   Начальник над всеми Наблюдателями горестно заскрежетал, а осмелевший помощник с победной ноткой в голосе добавил:
   - Только этот запас мог сыграть злую шутку со Светом.
   - Поясни - потребовал начальник.
   - Мы проследили полет ноль-корабля до Земли.
   - И что?
   - Среди высадившихся Света не было!..
   Первый  из мудрейших некоторое время грустно смотрел на деревянную дверь. Он еще помнил то время, когда его сородичи были смелы, решительны и инициативны. И не тратили время на ненужные никому церемонии. А потом кому-то из глупых Мудрейших пришло в голову, что их вид вызывает раздражение и даже смех у остальных разумных.   И Древнейший из миров заперся внутри себя, посылая к обитаемым мирам только неживых разведчиков. Он вздохнул, и перевел мысли на другое - на то, как трудно будет объясниться ему на Совете Мудрейших. На главный вопрос: "Как он упустил разумного по имени Свет?", - у него ответа не было...

к о н е ц  в т о р о й  и с т о р и и









И з  и с т о р и и  т р е т ь е й :
"Черная боль Земли"
   Имя - Александр Васильевич Суворов - было единственным, чем оставалось гордиться Сашке. Больше ничем он похвастать в своей жизни не мог. Разве только тем, что с треском вылетел со второго курса Воронежского лесотехнического института и неожиданно для себя оказался на рядовой должности лесника Ковровского лесокомбината. Здесь его по имени-отчеству назвали всего один раз - при приеме на работу. Назвал директор лесокомбината, Юрий Степанович Назаров. Он, впрочем, называл так всех работников - память у человека была исключительной.
   Теперь Суворова все звали просто Сашкой, или Сашкой-лесником. Только "хозяин" соседнего обхода - Володька Угодин - называл его корефаном. Вообще-то он так называл каждого, с кем выпил хоть один стакан самогона. Впрочем, по одному стакану Володька никогда не пил.
   Сашка - парень лет двадцати, не очень крепкий на вид, как и его знаменитый однофамилец и тезка - мрачно оглядел огромный деревянный дом. В пятистенке, одиноко стоящем в лесу, раньше жил его дядя. У дядьки Толи он обход и принял. А тот после выхода на пенсию уехал в Москву, к сыну. Теперь Сашка жил в служебном кордоне один. Совсем скоро, поскольку березы и осины вокруг уже оделись в богатый осенний наряд, придет повестка из военкомата.
   А до тех пор (и до нового лесника) нужно было топить две печи. Дрова лежали длинными рядами - там где длинные сухие хлысты распилил "Дружбой" на одинаковые по длине поленья вальщик дядя Вася Симанов. Не за так конечно - за два пузыря "Пшеничной". Парень заглянул в дровяной сарай - он был пуст. По словам того же Угодина совсем скоро должны были хлынуть дожди. И они требовали немедленно взяться за работу.
   Однако настроения у Сашки не было. Он вяло тюкнул пару раз по полену - как на грех сучковатому, не поддавшемуся, даже когда парень стукнул колуном со всего размаха. Толстое острие застряло в вязкой древесине, и Сашка отпустил самодельную рукоятку колуна. Рядом - на подоконнике открытого окна - стоял магнитофон. Этот старенький катушечный "Маяк" привез на кордон Суворов. Рядом стопкой были сложены разнокалиберные бобины, и парень взял первую попавшуюся. Она оказалась старой, еще со школьных времен. Он начал пристраивать пленку. Далеко - от станции Крестниково - донесся гудок, а вслед за ним шум отъезжающей электрички.
   - На Владимир, - машинально подумал он, - три часа. Сейчас пойдет встречная.
   Словно в подтверждение его слов издали, от станции Гостюхино, рядом с которой располагалась контора лесничества, прогудел другой электропоезд.
   - Может, сходить в магазин? - подумал он теперь вслух, собравшись уже нажать на клавишу магнитофона, и пожал плечами.
   В доме было полбуханки хлеба, а в магазине, топать до которого было почти полкилометра - а бензина в старенькой "Яве", и в еще более древнем "Восходе" не было совсем - кроме таких же черствых буханок, да рыбных консервов ничего не было. Правда за Татьяной, продавщицей, был небольшой должок. По весне она срубила баньку (не сама, конечно - муж), и без участия лесника тут не обошлось. Но Суворов не хотел испытывать ее благодарность больше разумного. Остаток "долга" он берег  на собственные проводы.
   Магнитофон наконец натужно заскрипел, начав сразу с середины когда-то популярной песни:
   - Мы точки-тире телеграфные,
     Ищите на стройках меня...
   Суворов повернулся к дровам. В это мгновение от толстой сосны, стоящей отдельно от леса - растущей внутри огороженного горбылем двора - отделилась человеческая фигура. Напротив Сашки остановился незнакомец - высокий, плечистый, могучего телосложения, что было хорошо заметно даже под странного покроя одеждой.
   Он дослушал хриплые слова о том, что: "...Мой адрес не дом, и не улица - мой адрес Советский Союз!", кивнул своим мыслям и улыбнулся.
   Сашка заглянул в бездонные голубые глаза, для чего ему пришлось поднять голову вверх. Ему вдруг показалось, что рядом стоит старинный, давно ожидаемый друг. Он понял, что в магазин все таки придется идти, когда незнакомец протянул ему руку и сказал, четко выговаривая слова - совсем как учительница русского языка в Сашкиной школе:
  - Мир тебе, человек, - себя незнакомец словно не относил к человеческому роду, - меня зовут Свет...




















   
   


Рецензии
Квантовая киноэпопеи!!!

Лариса Белоус   19.02.2017 21:12     Заявить о нарушении