Встречи над облаками

               
Моему Музу с любовью      

   Обычно я долго сплю по утрам. Долго просыпаюсь, потягиваюсь, вспоминаю сны – они у меня всегда такие цветные и необыкновенные…
Время до обеда я провожу за вышиванием или рисованием.
Но с того дня всё стало совсем по-другому…
Утром небо было таким ярким, что казалось, будто голубой свет волнами перетекает в комнату через окно. Одёжный шкаф был приоткрыт, и из-за дверцы выглядывал рукав платья, уже готового соскользнуть с вощёной вешалки;  туфельки, обыкновенно стоящие у кровати, находились в дальнем конце комнаты – они упирались своими носочками в щель под дверью, как будто стремились убежать. Это было настолько странно, что даже расхотелось завтракать. Я быстро умылась, оделась, захватила свою любимую шляпку и альбом для рисования, и хотела уже собираться на прогулку, но оказалось, что приставленную ко мне компаньонку забрали с собой уехавшие в гости тётушки; мама же приболела. Я была раздосадована этими обстоятельствами, но, в конце концов, мне было позволено выйти из дома одной, с тем условием, что я найду в парке наших соседей, обыкновенно бывающих там по утрам, и присоединюсь к ним.
   Выйдя на улицу, я так торопилась, что едва не попала под извозчика. Идти далеко не пришлось – уже через три здания начинается наш чудесный парк.  Вернее, в центре, благодаря аллеям и многочисленным клумбам, он выглядит как парк, но если свернуть на любую из множества тропинок – то, оказавшись скоро в окружении старинных буков и дубов, убедишься в том, что это самый настоящий лес, и где он кончается – никому не известно.
  Сначала я прошлась по центральной аллее,  любуясь солнечными зайчиками, танцующими в анютиных глазках. Наших соседей нигде не было видно, но поскольку навстречу то и дело попадались знакомые, и с каждым приходилось любезно раскланиваться –  я предпочла покинуть людное место и направилась по неприметной дорожке, вначале петляющей в зарослях шиповника, а потом убегающей куда-то далеко, в дубовую рощу.
  Лес в то утро был  особенно праздничным и светлым. Весенний ветер кувыркался в кронах; а деревья шуршали молодыми листочками и расправляли свои ветви, словно просыпались и потягивались. Какое-то необъяснимое радостное предчувствие витало вокруг меня, а ноги сами ускоряли шаг, будто бы знали дорогу. Внезапно я наступила на край своего длинного платья и чуть не упала. Аккуратно расправляя подол, я огляделась вокруг и обнаружила, что дорожка вывела меня на маленькую  уютную полянку, окаймлённую  пышными  кустами  сирени  и заросшую необыкновенно густой травой, отливающей на солнце то тёпло-зелёным, то нежно-голубым. А вкрапления множества сиреневых цветов складывались в такой причудливый орнамент, что создавалось впечатление, будто стоишь посреди пушистого восточного ковра.
    Я была так очарована, что решила непременно остаться здесь, и  порисовать. Становилось жарко; я скинула пальто и с удовольствием устроилась в траве, как в мягком гнезде.  Где-то в вышине две птицы мелодично позвали друг друга; я запрокинула голову и замерла от восторга: ветви дубов тянулись к небу и в то же время переплетались  между собой, наподобие лиан – так, что над поляной возвышался купол: изумрудный, шелестящий, живой.  В просветах его лабиринта играли солнечные лучи, и, прищурившись, можно было принять их за сверкающие звёзды в фантастическом зелёном небе.
 И вот когда я немного пришла в себя, разложила на коленях альбом и приготовила мелки, один из сиреневых кустов громко зашуршал, раздался треск сломанной ветки… и на поляне оказался ты. От неожиданности я вздрогнула,  но твоя нелепая поза с вытянутыми вперёд руками рассмешила меня. Ты тут же обернулся ко мне, смутился, а потом залился таким счастливым смехом, что со мной что-то произошло. Возникло ощущение, что я давно знаю тебя, и это движение…то, как  ты слегка запрокидываешь голову, когда смеёшься…как будто я видела это много раз, и сердце, глухо стукнув в горле, замерло… и вдруг забилось так часто, как никогда в жизни!
 Уже потом ты признался, что тоже узнал меня сразу же, как только взглянул мне в глаза, и этот прилив радости невозможно было перепутать ни с чем другим.
И когда я спросила, каким чудом тебя занесло сюда, ты рассказал, что увидел бабочку какой-то необычайной расцветки, и долго бежал за ней,  но она словно растворилась в кусте сирени.
-  Вы ловите бабочек? – удивилась я. – Никогда не поверю, что Вы из тех, кто коллекционирует насекомых, втыкая в них булавки!
 - Ах нет, ну что Вы! – возразил ты. – Видите ли, мне просто нравится их фотографировать.
 - Простите? - слово было для меня незнакомым, и мне не хотелось показаться невежливой.
Ты улыбнулся и опустился в траву рядом со мной:
 – Вы ещё не слышали о фотографии? Ничего удивительного – ведь это совсем новое увлечение! Однако у него уже много поклонников! Вот смотрите…
 И как-то по-особенному развернув кисти рук,  соединив между собой большие и указательные пальцы, так, что получился прямоугольный контур, ты слегка пригнулся ко мне, и медленно приблизил руки к  цветку клевера, на котором сидел большой перламутровый жук. Ты замер, и, казалось, даже задержал дыхание, а потом вдруг что-то щёлкнуло; ты мягко хлопнул ладонью по открытой странице моего альбома – и на нём оказалась та же картинка, какую я только что наблюдала в окаймлении твоих рук: жук, выглядывающий из цветка.
 Я недоверчиво закусила губу: 
- Это какой-то фокус, правда?
По-моему, ты был доволен моим смятением, но виду не подал:                - Признаться, я сам до конца не понимаю, как это работает. Тут важно полностью сосредоточиться на желаемом объекте, потому что от этого зависит, как долго проживёт изображение. Да-да, оно постепенно исчезает, но я уверен – совсем скоро найдут способ сохранять его неизменным.
 - Как необычно! - восхитилась я. – Но если всё так просто – то в ближайшем будущем  люди разучатся рисовать: ведь это очень соблазнительно - получить готовую картину в одно мгновенье!
 Но ты не согласился и уверил меня, что настоящие художники останутся верны своему мастерству, потому что в их духе – всегда приукрашивать действительность. 
 И так мы ещё долго говорили друг с другом, и никак не могли наговориться. А потом незаметно перешли на «ты», и каждый рассказал о себе всё – с самого начала. С тобой было так легко и спокойно! И чувство, что нет на свете никого ближе тебя, навсегда поселилось в моём сердце. И когда ты прочёл мои мысли, а я прочла твои – мы взяли друг друга за руки, и закружились, смеясь от счастья. 
 Как странно устроено время! Порой целые недели жизни проходят  бесследно: им не радуешься, но о них и не сожалеешь - пустое безэмоциональное  механическое существование. Но, случается, что какие-то несколько секунд  озаряют сознание ярчайшей вспышкой, и след её навсегда остаётся в памяти.  И те самые мгновенья – мелькание листьев, дуновенье ветра, твой лучистый взгляд и тепло твоих рук - я могу воссоздать в любой момент, всего лишь закрыв глаза.
 Как много необъяснимого произошло в тот день! И мы принимали чудеса с глубокой благодарностью и восторгом. А когда дерево заговорило с нами, мы не испытали ни удивления, ни страха.
  Это был самый древний дуб в лесу: необъятный, грациозный, уходящий пышной кроной в бесконечное небо. Его тихий ласковый голос не являлся речью в обычном понимании, но звучал в голове посторонними  мыслями, и мы слышали их одновременно.
  Дерево было счастливо и открыло нам, что очень редко две родственные души, повинуясь непонятному порыву, устремляются в это загадочное место и находят друг друга. Оно пригнуло к земле свои ветви, и пригласило нас наверх, в свои владения.
 То, что происходило дальше, напоминало сон: едва мы приблизились – дерево стало преображаться. Его нижние ветви стремительно меняли форму, то растягиваясь, как каучук, то растекаясь, подобно жидкости – и через несколько мгновений превратились в спиральную деревянную лестницу, завитую вокруг ствола. Мы с изумлением ступили на неё. Поднявшись довольно высоко, я остановилась, чтобы отдышаться, и оперлась на ствол рукой – но тут же отдёрнула её: кора была мягкой, и на ощупь напоминала кожу гигантского животного. Более того – я ощутила, что она ритмично движется, то вздымаясь, то опускаясь: живой организм дышал. Непроизвольно я сделала шаг назад и чуть не оступилась, но ты поймал меня. И в ту же секунду множество ветвей, похожих на руки, мягко подхватили нас и стали поднимать наверх – сначала плавно, а затем всё быстрее и быстрее. В какой-то миг мне начало казаться, что мы летим сквозь тоннель, и я судорожно сжала твою руку. Ты что-то крикнул, но я не расслышала – свист ветра заглушал всё.
 - Не бойтесь! - ясно донеслось  до нас. Движение замедлилось,  мы плавно повисли в воздухе и …обнаружили себя сидящими на широкой дубовой ветке в абсолютной тишине. Солнечные лучи просвечивали сквозь  нежную вуаль листьев, небо сочилось лазурью, а вдалеке беззвучно пролетела стая белых птиц. Чувство умиротворения и покоя овладело нами. И в душе проснулось давно позабытое ощущение юности – беззаботная радость от возможности просто «быть».
 Вдруг ты привлёк меня к себе и указал вниз. Невероятно, но далеко под нами, словно мягкое одеяло, раскинулся до самого горизонта лес. Никогда раньше я не видела его с такой высоты! Вот подул ветер – и по пушистой зелёной поверхности пробежали волны.
 - Как море! - прошептали мы хором.
- Тогда пусть будет море! - произнёс знакомый голос.
 И сейчас же, на наших глазах, зелень деревьев потеряла свою фактуру, как будто смазались на картине масляные краски, и, всколыхнувшись, обернулась изумрудными волнами. И снова пролетела мимо стая белых птиц, и мы узнали в них чаек.
 - Какое чудо! - воскликнула я.
Дерево тихо засмеялось:
- Здесь вы можете сами творить любые чудеса. Попробуйте сами! Что угодно!
  Я не придумала ничего лучше, как пожелать  букет пионов. И сразу же, из дубовой ветки, прямо между нами, показались ростки. Они моментально вытянулись, покрылись листьями, и превратились в пышный куст.  Множество бутонов возникло на нём одновременно, и они дружно открылись роскошными розовыми цветами.  Я восхищённо ахнула, а затем сорвала самый маленький и аккуратный цветок, и закрепила в петлице твоего сюртука  – он очень тебе шёл. Ты только с улыбкой развёл руками. А потом  на минуту задумался, хитро прищурил глаза – и ветка, на которой мы сидели, преобразилась в ажурный диванчик, сплетенный из лозы. Он тихонько раскачивался в воздухе и поскрипывал, а цветочный куст по-прежнему рос между нами.
 Дерево радостно зашелестело листьями:
- А теперь я  что-нибудь сделаю для вас!
 И опять несметное количество ветвей, тонких и гибких, метнулись навстречу друг другу, и, переплетясь между собой каким-то особым образом,  застыли ажурной плоскостью под нашими ногами. С одной её стороны возникла изящная балюстрада, а с другой разбежались в разные стороны плетёные дорожки, коридоры, лесенки, переходы – и замелькали в зелёных зарослях. Дуб также стал разрастаться: из каждой его развилки появлялись всё новые ветки - они вытягивались, мгновенно тяжелели и обрастали листьями.  И когда движение прекратилось – перед нами предстал таинственный растительный лабиринт. Мы восторженно огляделись вокруг, а потом,  не сговариваясь, бросились к перилам балюстрады, пытаясь угадать, какая картина  откроется нашему взору на этот раз:  бескрайние морские волны или далёкий лес. Но перегнувшись через край, мы не поверили своим глазам: повсюду, насколько хватало взгляда, клубились кудрявые белоснежные облака.
- Поразительно! - воскликнул ты и повёл вокруг рукой. –  Но всё-таки что это на самом деле? Я имею ввиду, как всё это выглядит в действительности?
 - Забавные вы, люди ,- хмыкнуло дерево. – всё-то вам нужно выражать словами. И после долгой паузы спросило:  - А как, например, в действительности выглядит солнце? (И в тот же миг замелькали в воздухе перед нами рисунки и схемы: подобия колёс, цветы с закрученными вокруг середины дугами-лепестками, круглые орнаменты, расходящиеся из центра, золотые птицы, концентрические круги…) Человек изображает его на протяжении многих тысяч лет, хотя даже не может его потрогать; и взглянуть-то на него больно. И что оно такое на самом деле? Ориентир для путника в лесу,  для узника - возможность отсчитывать дни, спасение для замерзающих, и погибель для заблудившихся в пустыне. Подлинная действительность всегда внутри: это ваше отношение, мысли, чувства.                Не стоит искать объяснение всему - в мире столько непознаваемого!
  Мы были немного смущены, а я вспомнила, как часто раньше портила себе впечатление от радостных случайностей, пытаясь докопаться до их причины.
  И с того самого момента мы перестали задаваться вопросами, и погрузились с головой в нашу прекрасную сказку.
 В тот день случилось ещё столько чудесного! На нашем цветочном кусте мы вырастили две прелестных фарфоровых чашки с ароматным земляничным чаем, а маленькие бутоны  расцвели небывалыми пряничными домиками с мармеладными окошками. Мы пили чай, раскачивались на диванчике, и весело болтали ногами, как когда-то в детстве.
  А после, блуждая по безграничному лабиринту, мы  обнаружили в широкой развилке ствола загадочную беседку. Несмотря на кажущуюся простоту (выцветшая краска, потёртые орнаменты колонн), она обладала одним особенным свойством: её невозможно было увидеть издалека. Стоило отойти от неё на несколько шагов – она тускнела, становилась полупрозрачной, а затем и вовсе исчезала.  Некоторое время мы бродили вокруг, забавляясь необычным эффектом, а когда это наскучило - вошли внутрь. В беседке было пусто, и мы принялись увлечённо обсуждать, как обставить её, чтобы здесь стало уютно. Так, в центре возник круглый мозаичный стол, под потолком зажглись  бумажные фонарики, а один из проёмов между колоннами заняли полки - на них мы расставили свои самые любимые книги. Я уже подумывала о мягких креслах, но ты изобрёл нечто лучшее.  Много маленьких узорчатых подушек запорхало вокруг нас;  они двигались хаотично, но сталкиваясь, примагничивались друг к другу. Соединяя их между собой, мы  «слепили» два чудных летающих островка, на которых оказалось так здорово кружиться и просто отдыхать.
   Устроившись поудобнее, мы с удовольствием читали друг другу вслух, и были в восторге оттого, что наши вкусы так схожи. А потом дерево показало нам старинную книгу сказок: их рассказали влюблённые, побывавшие здесь до нас в разные времена. Книга щёлкнула латунными замочками, тяжёлая обложка открылась – и ветхие страницы стали медленно переворачиваться. В воздухе над ними, один за другим, появлялись красочные образы, и сказки оживали. Так мы узнали множество необыкновенных историй: про детей, которые менялись снами, про крота и тоннель длиною в жизнь; легенду о раздвоении души и притчу о правдивых чернилах.
 В конце книги ещё оставались пустые листы, и нам захотелось непременно добавить что-нибудь от себя. Тогда ты рассказал трогательную сказку о бессердечном мальчике, и девочке, которая вырастила для него сердце. Слова, сходившие с твоих губ, оборачивались паром, преображались в живые картины, и ложились на страницы прекрасными рисунками. Во время твоего рассказа я с таким волнением ждала развязки, будто сама была этой девочкой; и вздохнула с облегчением, когда всё кончилось благополучно.
  Изумительные рисунки в книге вызвали во мне прилив вдохновения, и я предложила тебе рисовать, а ты признался, что хотел бы сделать витраж. Конечно же, здесь он должен был получиться каким-то особенным!
 Мы попросили у дерева одну из его тонких, волшебных ветвей. Ты положил её на стол, нежно расправил, и повёл вокруг пальцем. Кончик ветки вздрогнул и стал  удлиняться. Так ты чертил на гладкой поверхности стола орнамент, и ветка послушно вытягивалась по намеченной линии, в конце концов, образовав небольшой прямоугольник с причудливыми завитками внутри.  Оглядевшись вокруг, мы выбрали все самые тёплые оттенки лета, от нежно-травяного до солнечно-жёлтого. И, касаясь то мха на коре дуба, то листьев, то моих бус, ты переносил цвета на основу: сектора между деревянными завитками тотчас же заполнялись жидкой краской, которая моментально застывала, превращаясь в яркие прозрачные стеклышки.
 Такого чудесного витража я не видела никогда!  А когда ты сказал, что сделал его для меня – я была вне себя от радости!

                ***

  Ах, какой это был длинный, счастливый день! Но всё-таки когда-нибудь нужно было возвращаться домой.  Мы горячо поблагодарили дерево за всё; а оно ласково зашелестело в ответ, и на прощанье открыло нам секрет: «Вы можете вновь вернуться сюда в любой момент – достаточно лишь пожелать этого, закрыв глаза и приложив ладонь к сердцу. А главное, время для вас растянется, насколько угодно; для окружающих же вы вернётесь обратно в то же место, и в тот же миг - и никто не заметит вашего отсутствия».
  Затем дуб стал раскачиваться, и вдруг странная усталость навалилась на нас; глаза сами сомкнулись, и уже не было сил бороться со сном…  Очнулись мы так же внезапно от мягкой встряски: ты нежно поддерживал меня под руки, а я прижимала к груди свой драгоценный витраж. Вокруг было шумно: бегали дети, прогуливались пары – мы стояли посреди главной аллеи парка.
 Видимо, привычная обстановка так подействовала на нас, что, направляясь к моему дому, мы разговорились на самые обычные темы. Мне было любопытно послушать о твоей работе в литературном журнале, а ты с интересом расспрашивал меня о моей семье. Но отчего-то во время моего рассказа улыбка исчезла с твоих губ, ты сделался печальным, замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, задумчиво глядя вдаль.
 Я забеспокоилась, а ты тихо спросил, говорит ли мне о чём-нибудь твоя фамилия. И тут я всё поняла! Да, я знала твою семью заочно, равно как и то, что кое-кто из наших родственников терпеть не может  друг друга. С чего началась эта глупая неприязнь – никто уже не помнил, однако в одном я была уверена: о том, чтобы представить тебя родителям, сейчас не могло быть и речи! А ведь я так об этом мечтала! Солёный ком тут же встал в горле, и я была готова расплакаться, но ты принялся утешать меня, заверив, что со временем всё уладится,  и наши близкие поймут нас и простят. Главное, мы нашли друг друга, и не потеряемся уже никогда!
  Печаль испарилась так же внезапно, как и пришла, когда мы выбирали день и время нашей будущей встречи; и расставание прошло легко и безболезненно. 
 Дома же на вопрос «Отчего я так быстро вернулась?» я и не знала, что сказать; оказывается, меня не было всего лишь сорок минут!

                ***

   Вечер, когда все уже были в сборе, выдался просто замечательным! Домашние казались мне особенно милыми, и каждого хотелось развеселить, растормошить, развлечь какой-нибудь мелочью. На месте не сиделось ни минуты: радость рвалась из груди бешеной белкой, а ноги так быстро носили меня по дому, что, казалось, я могу летать; впрочем, споткнувшись вскоре на лестнице, я от души посмеялась над собой.
  Витраж, продемонстрированный мной за ужином, понравился всем без исключения; правда, в ответ на расспросы тётушек о происхождении «этой чудесной вещицы» пришлось сослаться на индийскую лавку, открытую недавно по соседству.
  Назавтра в мою комнату был приглашён стекольщик: он умело заменил одно из множества прямоугольных стёкол окна витражным элементом. И с тех пор каждое ясное утро  появлялись на моей подушке пёстрые солнечные зайчики. Ещё в полусне я медленно проводила пальцами по разноцветным пятнышкам, и они плавно переползали ко мне на руку. И что-то яркое, тёплое, летнее грезилось мне сквозь полуприкрытые ресницы.
            
                ***

    Приближался условленный день, и всё волнительней становилось ожидание. Во время вечерних занятий с учителями я стала рассеянна, и они объясняли это моей быстрой утомляемостью и неудачным распорядком дня. Любой семейный выезд или приём гостей стали мучением: я с трудом могла поддержать беседу, постоянно сбиваясь с мысли.
 Накануне нашего свидания я не находила себе места: то во мне росло убеждение, что волшебства не произойдёт, и мы больше никогда не увидимся, то волна вдохновенья и радости захлёстывала с головой; а руки дрожали так, что в присутствии кого бы то ни было я старалась спрятать их за спину. И ещё одно непонятное ощущение беспокоило меня: спина  между лопатками странно немела, а иногда  появлялось  чувство, будто что-то толкает меня сзади. «Наверное я заболеваю…» - а что ещё оставалось думать?

                ***

 Закончилась беспокойная ночь; настало бесконечное утро, и я еле дождалась окончания завтрака, чтобы отправиться в свою комнату. Усевшись с вышиванием в своём любимом кресле, я с замиранием сердца следила за стрелками на часах, и в назначенное время, задыхаясь от волнения, приложила руку к груди. В ту же секунду дверь в комнату отворилась, и вошла мама. Я в отчаянии зажмурила глаза, и от всего сердца пожелала оказаться там, в нашем волшебном мире, вместе с тобой. Голова закружилась, и последнее, что я ощутила – как деревянные пяльцы медленно выскальзывают из моей ладони…
 Когда ко мне вернулось сознание – я с трепетом обнаружила, что нахожусь в нашей  уютной беседке среди густых дубовых ветвей, а ты стоишь рядом, и с лёгкой тревогой вглядываешься в моё лицо. Едва встретившись взглядом, мы весело рассмеялись, и схватили друг друга за руки, словно ещё сомневались, не сон ли это. Дерево зашумело, и радостно приветствовало нас, а мы снова благодарили его, не в силах сдержать восторга.
   Я рассказала о том долгом ожидании, что тяготило меня последнее время, о своих сомнениях и страхах, от которых теперь не осталось и следа. И не могла не улыбнуться, вспомнив о «симптомах непонятной болезни». Ты же был удивлён и воскликнул, что сам испытывал много раз нечто подобное – щекотку и странное неудобство  между лопаток. А дерево тут же зазвенело листвой и залилось звонким смехом:
–  А как же небывалая радость и вдохновенье? А  впечатление лёгкости, почти полёта: неужели оно не навело вас на мысль о растущих крыльях?  И немного помолчав, добавило не без лукавства: – Впрочем, я всегда забываю - люди с трудом принимают то, что нельзя увидеть или потрогать.
 Мы растерянно переглянулись, и не заметили сразу, как воздух вокруг стал сгущаться и дрожать, будто в жаркий день над раскалённой мостовой, а потом вдруг застыл перед нами гладким зеркалом. Мы увидели в нём себя, взволнованных и счастливых, и за нашими спинами трепетали  невообразимые, фантастические крылья. Твои – грациозные, с роскошными длинными перьями, чёрные с синим отливом, а мои – яркие крылья бабочки  необычайной расцветки: взглянув на них, ты с изумлением прошептал, что именно такая бабочка поманила тебя на поляну в день нашего знакомства.
Когда зеркало исчезло, мы ещё долго делились впечатлениями об увиденном. А потом я взяла тебя под руку, и мы отправились гулять по неведомым дорожкам дубовых владений. Облака на этот раз поднялись высоко, и временами, проходя по таинственным переходам и тоннелям из ветвей, можно было наблюдать, как наши ноги исчезают в тумане.
 В какой-то момент мы очутились перед сплошной стеной зелёных листьев, но стоило подойти совсем близко – они взметнулась вверх подобно занавесу, и нам навстречу хлынул поток света. Мы оказались в удивительном месте, где раскинулось бесконечное море облаков, и с горизонта его освещало большое оранжевое солнце. Широкие ветви, по которым мы ступали, переплелись между собой ажурной дорожкой, убегающей вдаль; она постепенно тускнела и исчезала в облаках, как исчезает под водой во время прилива старый рыбацкий причал.
  Внезапно сзади раздался шорох; мы обернулись, и поймали на себе взгляд четырёх зелёных глаз. С высокой ветки за нами настороженно наблюдали две красивых пятнистых кошки. Ты дружелюбно заговорил с ними и сделал шаг навстречу, но неожиданно вскрикнул, и было отчего! Бедные животные оказались приросшими друг к другу – поэтому им приходилось совершать одинаковые  движения, и синхронно поворачивать головы, которые были одним целым с тремя ушами.  Я задохнулась от жалости, глядя на сиамских близнецов, да и ты был очень огорчён:
– Ах, Боже мой! Как им, должно быть, тяжело передвигаться!
   И неизвестно, как долго ещё мы предавались бы расстройству, только кошки вдруг выгнули спины, недовольно фыркнули, и… разбежались в разные стороны!  Они разделились с той лёгкостью, с которой капля ртути распадается надвое.  Мы же были так ошарашены, что не могли вымолвить ни слова!
– Они часто приходят сюда посекретничать, - сказало дерево. – Но сегодня вы им помешали. И, видя наше замешательство, объяснило:  ¬– Когда кошкам хочется пошептаться, они делают это молча – просто сливаются головами, и слушают мысли друг друга, как свои собственные. Это высшая степень нежности и доверия  между близкими существами - становиться одним целым…
– Должно быть, это необыкновенные ощущения! – задумчиво вздохнула я.
 Тогда ты тихонько сжал мою руку  в своей ладони и серьёзно спросил:
– Скажи, а хотелось бы тебе испытать то же со мной? Это так трогательно и так непостижимо… правда, немного страшно.
  И мне не было необходимости что-то говорить – ответ ты мог бы прочесть в моих глазах.  Я задержала дыхание в волнующем предчувствии, но дерево вдруг тревожно встрепенулось и зашумело листьями, подняв лёгкий ветер:
– Да, здесь вы в силах творить любые чудеса, совершать самые удивительные превращения – вам подвластно любое волшебство, если оно не несёт в себе зла. Но я хочу предостеречь вас: то, что вы намерены осуществить, можно совершить лишь с чистым сердцем. Любой страх или недоверие могут причинить сильнейшую боль, и даже обернуться несчастьем. Поэтому чутко прислушайтесь к себе, прежде чем решиться!
  Но безумная идея уже овладела нами, и счастливые, мы отправились навстречу бескрайнему белому простору, жмурясь от ярких солнечных лучей.  Там, где дорожка погружалась в туман, мы уютно устроились рядышком и долго любовались пушистыми облаками, отливавшими на солнце перламутром. Они постоянно меняли форму, а иногда накрывали нас невесомыми волнами; тогда я ненадолго теряла тебя из виду, но ощущала твоё присутствие.
  В один из таких моментов что-то случилось с моим сознанием: передо мной вдруг появился огненный шар – даже скорее нечто, похожее на светящееся яйцо. Оно состояло из множества тончайших нитей, которые пульсировали и мерцали, излучая тепло. Мгновенье спустя, схлынувший туман открыл мне тебя, и обе эти картины наложились одна на другую.  С каждым твоим движением волокна света изгибались и меняли яркость; и я протянула к тебе руку, чтобы развеять наваждение. Удивительно, но от моих пальцев исходило такое же свечение! И когда ты раскрыл ладонь навстречу моей, произошло странное: встретившись, руки слились воедино, и приятная дрожь тут же пробежала по телу.  Вместе с тем твой взгляд стал для меня осязаемым  - словно ты нежно гладил кончиками пальцев мои веки, щёки, губы.  Отчего-то  сразу вспомнились слова, значение которых я раньше не понимала – «ласкать взглядом». Ты восторженно улыбнулся, прочитав мои мысли, и у меня возникло глубокое чувство благодарности и желание крепко прижаться к твоему сердцу.
  Наши лица сблизились, и внезапно яркая вспышка белого света затмила всё вокруг.  Меня бросило в жар, а затем  я ощутила своё тело как-то иначе, словно это была не я: каждое моё движение было лёгким, плавным и приносило необъяснимое удовольствие. Зрение вернулось, но как будто не полностью: руки, поднесённые к лицу, выглядели размытыми, а  сияние светящихся волокон многократно усилилось. Одновременно перед внутренним взором  пронеслась вереница непонятных видений: они были похожи на сон, и в то же время вызывали немой восторг.
 И вдруг меня озарило понимание того, что мы с тобой теперь одно существо! Что эти загадочные видения – твои мысли, и половина той огромной радости, что я испытываю – тоже твоя! Я прислушалась к себе и почувствовала твоё тело. Это было приятно и забавно одновременно – улыбаться твоими губами, расправлять плечи… Но главное, между нами царило то бесконечное доверие, которое невозможно было выразить словами: сердце принимало вибрацию твоей души и трепетало в эйфории.  Всё, что я хотела знать о тебе – приходило ко мне в виде образов и чувств. Как узоры в калейдоскопе, друг друга сменяли фрагменты твоей жизни. Я видела множество разных людей, и сразу же понимала, кто они, и что значат для тебя. Внимательный и чуткий, ты всегда сопереживал другим и был открыт душой, но люди часто пользовались этим, и причиняли тебе боль.  Ты страшился чужого мнения, злых слов, сказанных за спиной, но всё равно продолжал верить в лучшее и радоваться жизни. И что-то по-детски светлое было в твоей неуёмной жажде приключений и постоянном стремлении к неизведанному.
  Погрузившись в твоё детство, я наслаждалась чудесными играми, в которые ты играл с друзьями; наблюдала, как рождаются самые заветные детские мечты. И улыбалась, зная, что и ты видишь меня сейчас маленькой девочкой.   
 Но вдруг одно болезненное воспоминание всколыхнуло мою память. Я много лет старалась забыть о нём, но безуспешно.
 Однажды, когда я была маленькой, к нам приехали гости. Дом был полон детей: они веселились и бегали друг за другом. Взрослые были заняты собой, а я из-за разбитой коленки могла лишь сидеть в сторонке и страдать от одиночества.
 Случайно мне на глаза попалась чужая кукла. Я взяла её в руки и долго ей жаловалась. И уже вскоре мне казалось, что это единственное существо, которое меня любит и понимает; и мысль о том, что придётся с ней расстаться, вызывала отчаяние. Я спрятала куклу в своём шкафу,  хотя и осознавала, насколько гадко поступаю. Позже, когда всё открылось, был большой скандал. Взрослые наговорили мне таких страшных  вещей, что я не смела взглянуть им в лицо, и от стыда была готова провалиться сквозь землю. С тех пор мне казалось, что этот поступок покрыл позором всю мою будущую жизнь.
  И я обмерла от ужаса, представив на миг, что ты увидишь тот день моего детства. Сердце в панике бешено забилось, а всё моё тело сковало неимоверное напряжение… И вдруг дикая боль пронзила меня насквозь! Перед глазами потемнело, и затем я ощутила резкий рывок и удар, будто неведомая сила приподняла и швырнула меня оземь. 

                ***

 Вначале была только боль. Хотя в те мгновенья я не смогла бы ответить на вопрос, что именно у меня болит. Боль была и внутри, и снаружи одновременно: она обволакивала меня, давила сверху. А потом постепенно стала угасать, уступая место вернувшимся чувствам: я различила пение птиц, поймала губами глоток ветра, а открыв глаза, увидела рядом тебя, поникшего, с выражением муки на лице.
 Как долго и самозабвенно, как нежно и трогательно мы жалели друг друга! Мы укрылись краем пушистого облака, похожего теперь на мягкое одеяло, и шептались, соприкоснувшись щеками.   
– Какие чудесные солдатики были у тебя в детстве! – вспомнила я вдруг.
– А какие необыкновенные «секретики» под стёклышками ты прятала в саду! – улыбнулся ты.
– А всё-таки борода и усы – это жуткое неудобство!  - мои глаза уже слезились от смеха.
– Конечно, гораздо приятней истязать себя тугим корсетом! Я имел счастье испытать это на себе!
  Мы задыхались и хохотали до слёз, не замечая, как последние отголоски боли и грусти покидают нас. И только дерево всё никак не могло успокоиться и причитало:
– Ах, не стоило этого делать! Такая обострённая совесть… И всё-таки насколько же проще кошкам!
   
                ***

   А после мы придумали себе лодку, и тихонько поплыли в ней к далёкому горизонту. Мы забавлялись и играли с облаками, превращая их то в пух, то в воду, то в снежные хлопья. А потом ты попросил меня закрыть глаза, и нежно поцеловал в губы. Я вспыхнула; сердце захлестнуло горячей волной, и где-то далеко пронеслась мысль: «Мой долгожданный первый поцелуй!»
 Но дерево тут же торопливо прошептало:
 – Пусть разум не мешает чувствам – и тогда каждый новый поцелуй будет как первый...
 Больше я не думала ни о чём, а обвила твою шею руками; и в тот день перед расставанием у нас было ещё много-много первых поцелуев.

                ***

  Пяльцы, выскользнув из моей ладони, покатились по полу, а я по-прежнему сидела в своём любимом кресле, прижимая руку к груди. Мама испуганно вскрикнула и бросилась ко мне:
– Ah, ma ch;re! Неужели сердце? Тебе непременно нужно больше гулять!
  С этого дня каждый в доме счёл своим долгом заняться моим здоровьем. Мама, тётушки, моя компаньонка по очереди сопровождали меня во время долгих прогулок. Доктор прописал мне чай на травах и велел больше двигаться, так что теперь по воскресеньям родители отправляли меня к соседским дочкам играть в волан.
 Наконец-то стало по-настоящему тепло! Каждое утро солнце настойчиво заглядывало в моё окно, и разноцветные витражные стёклышки загорались в его лучах яркими огоньками. В нашем палисаднике распустились розовые пионы: пышные и нарядные, как бальные платья. Я любовалась ими и улыбалась, вспоминая день нашего знакомства.
 Наступили самые счастливые дни моей жизни: я ожидала свидания с тобой, и моя душа пела. Теперь нам не нужно было заранее выбирать день следующей встречи – мы научились чувствовать друг друга на расстоянии. Едва по спине пробегала щекотка, а сердце переполнялось внезапной радостью – я знала, что ты ждёшь меня, и спешила остановить время, чтобы скорее оказаться рядом. А когда я первая отправлялась к нашему чудесному дереву – то, не проходило и нескольких минут, как тут же появлялся ты, и мы с восторгом кидались друг другу навстречу. И всякий раз мы сначала подолгу говорили друг с другом, будто не виделись целую вечность. А потом сказочный мир открывал нам свои новые секреты, и хотелось верить, что так будет всегда.
  Мы веселились и играли в прятки в густых дубовых зарослях; качались на невидимых небесных качелях; лепили снежки из облаков или устраивали конфетные дожди, о которых я так мечтала в детстве.
 Иногда нам хотелось рисовать, и мы с лёгкостью переносили на холст любые, самые сложные сюжеты – достаточно было лишь коснуться его шероховатой поверхности кончиками пальцев. И каждая из этих картин восхищала нас своими необыкновенными свойствами. Глядя на морской пейзаж, мы слышали шум прибоя и подставляли лица навстречу влажному ветру; яркие натюрморты источали ароматы фруктов и цветов, а смутные образы из снов бередили душу, отзываясь в ушах неземной музыкой.
 Возле нашей беседки выросли изумительные растения: на них созревали изящные стеклянные бусины разных форм и оттенков. Я могла часами возиться с ними, собирая всевозможные украшения, а ты в это время рассказывал удивительные истории, которые сочинил специально для нас.
  Часто мы просили дерево вытянуть далеко в небо одну из его длинных ветвей, и, сидя на ней, запускали воздушного змея; но каждый раз он обрывал свою нить и улетал, обернувшись птицей.

                ***

   И так много дней мы были счастливы, пока грусть однажды не закралась в наши сердца. Как-то вечером мы отдыхали в нашей беседке: ты положил голову мне на колени, и я тихонько водила ладонью по твоим по мягким волосам. Мы молча любовались закатным солнцем и слушали пение цикад. И вдруг ты неожиданно сказал:
– Знаешь, мне бы так хотелось привести тебя к себе! Познакомить со своей семьёй. И чтобы ты никуда не уходила… Мне кажется, ты бы очень понравилась моей маме.
– Если бы наши семьи помирились,  – мечтала я, – нам бы не пришлось больше скрываться.  А после свадьбы мы могли бы много путешествовать!
– А ещё я водил бы тебя по театрам! – улыбнулся ты. – А на праздниках мы бы танцевали с тобой вальс! И каждый говорил бы о нас: «Какая красивая пара!»
– Это было бы так чудесно: каждый день просыпаться с тобой рядом! – добавила я. – Я сама варила бы тебе кофе по утрам. А если бы ты был болен – я лечила бы тебя, не отходя ни на шаг от твоей постели. 
– А ещё ты родила бы мне девочку – такую же бойкую и кудрявую, какой была когда-то сама.
После этих твоих слов у меня защипало в глазах; мы снова умолкли, и только дерево ещё долго и тяжело вздыхало.

                ***

  Теперь всё было решено. Нам нужно было, во что бы то ни стало, поговорить с родителями. Убеждать, взывать к жалости, умолять – что угодно, только получить их благословение!
 На следующий день с самого утра я была настроено очень решительно, и уже представляла, как подойду к маме, брошусь ей в ноги и буду просить её выслушать меня… но всё обернулось совсем иначе. Мама сама зашла в мою комнату и попросила меня спуститься. Она выглядела расстроенной, и я была смущена.
 В гостиной собралась вся семья в полном составе, и каждый смотрел на меня неодобрительно. А когда заговорил папа – мне сразу стало всё ясно. В тот знаменательный день - день нашего знакомства, возвращаясь домой по центральной аллее парка, мы с тобой не раз встречали знакомых, и кто-то из них не упустил случая рассказать о нас родителям. И теперь я могла лишь молча слушать отца, опустив глаза в землю.
 – Разве ты не знаешь, как должна вести себя девушка в порядочном обществе?  Как ты могла? Гулять в парке, вдвоём, с мужчиной! Какой позор! Что подумают люди? А этот молодой человек… разве ты не знаешь, из какой он семьи? Я запрещаю тебе даже смотреть в их сторону!
 Сначала казалось, что у меня пропал голос. Но проглотив тяжёлый ком в горле, я возразила громким шёпотом:
– Папа! Но мы ведь любим друг друга!
Его брови тут же поползли вверх, он схватился за голову, а потом так же громко и внятно прошептал, выделяя каждое слово:
– Ещё хоть одно упоминание о нём – и я не пожалею ни времени, ни сил, но отправлю вас с матерью жить в деревню! 
Он развернулся и вышел, давая понять, что разговор окончен. А я, как на прилюдной исповеди, ощущала на себе укоризненно-колючие взгляды родственников. И только одна, моя самая старая тётушка, излучала сочувствие и печаль.
 
                ***

   Не прошло и получаса, как я уже горько плакала у тебя на груди, а ты бледный и растерянный, обнимал меня за плечи, о чём-то задумавшись.  Твой разговор с родителями тоже не увенчался успехом – они даже не стали тебя слушать. А отец заявил, что хотя ты уже достаточно взрослый, чтобы  принимать самостоятельные решения, но обязан считаться с семьёй. И если его слова для тебя пустой звук – то ты волен поступать, как знаешь, но только с этих пор больше не должен показываться ему на глаза.
– Бежать из дома? Венчаться тайком без благословения родителей? Что может быть хуже? – всхлипывала я.
Ты горько усмехался и качал головой:
– Я мог бы прокормить нас обоих, даже построить дом; но терпеть злорадные сплетни за спиной, быть объектом насмешек, бросить семью… это слишком! Видимо, такова наша судьба, и ничего тут не поделаешь. Но ведь мы и так имеем слишком много, и давай будем это ценить!
 С тех пор каждая наша встреча имела лёгкий привкус горечи. Ты всегда печально шутил по этому поводу:
– Я много слышал про изгнание из рая, но изгнание в рай – это что-то новое!
 
                ***

  Быстро промчалось лето,  подули первые осенние ветра, воздух пропитался тоской.  Дома было всё по-прежнему, разве что теперь я находилась под постоянным присмотром, даже ночью. Видя, как часто я прижимаю ладонь к груди и зажмуриваю глаза, домашние беспокоились о моём сердце и старались меня не волновать.
 Теперь на прогулках меня часто сопровождала моя старая тётушка, и я была этому рада. У неё вечно болели ноги, поэтому мы часто сидели на скамейке в парке и беседовали. Иногда мы говорили о тебе, и я была ей благодарна: если она и не поддерживала меня в моих суждениях, то хотя бы не ругала.
 – Бог терпел, и нам велел, - говаривала она со вздохом. – А коли каждый всё по-своему учудит – что за жизнь тогда будет?
Однажды утром мы, как обычно, гуляли по осенней аллее, наблюдая, как ветер гоняет по парку стаи оранжевых листьев. И вдруг среди проходящих мимо людей я заметила  знакомую фигуру, и вскрикнула от радости! Ты был с какими-то людьми; и тоже заметив меня, улыбнулся и направился к нам.
– Тётушка, милая, посмотри – это он!
Она близоруко прищурилась, затем хитро взглянула на меня и покачала головой:
– Деточка моя! Я очень тебя понимаю! 
  Подойдя к нам, ты поклонился тёте и, оглянувшись на своих спутников, представил нас друг другу. Мы немного поговорили о самых незначительных вещах и попрощались. И уже издали я услышала отрывок вашего разговора: ты рассказывал друзьям, что познакомился со мной на какой-то столичной выставке, о которой я никогда даже не слышала.

                ***

– Зачем? Зачем ты выдумал про какую-то выставку? – удивлялась я.
– А что я должен был сказать? Что встретил тебя одну в лесу?  - ты пожал плечами, и мы рассмеялись.
  Был тихий осенний вечер. В нашей беседке горел камин – горел сам по себе, не требуя дров; под потолком светились нежным светом бумажные фонарики, а мы сидели, обнявшись, и смотрели, как трепещут на ветру золотые дубовые листья.
– Это мой самый красивый наряд, - говорило дерево, и тут же со вздохом добавляло:  – Хотя и самый недолговечный…
Сумерки всё сгущались, и вскоре совсем стемнело. Вокруг драгоценными камнями рассыпались звёзды. А нам вдруг вздумалось вспомнить детство и запускать в небо мыльные пузыри. И каждый такой пузырик, поднимаясь ввысь,  зажигался ярким огоньком, так что уже нельзя было отличить его от звезды.

                ***

    В этот вечер я долго ворочалась в своей постели, и никак не могла уснуть,  терзая себя вопросом, что за странная у нас судьба. А ночью мне приснился необычный, и очень явный сон. Будто до этой жизни было у меня много-много других, и в каждой из них мы с тобой уже встречались. В разные времена, в иных телах; порой мы жили вместе долго и счастливо, а иногда  обстоятельства разлучали нас, причиняя невыносимые страдания. Но перед каждым новым рождением мы давали себе обещание непременно найти друг друга, как бы ни было тяжело; и если не суждено было прожить эту жизнь вместе – хотя бы подать знак, утешить словом или улыбкой, вселить в сердце надежду.
 А потом мне явился Ангел-Хранитель. Он долго смотрел на меня, и его молчаливый неземной взгляд был наполнен таким состраданием, и такой любовью, что оставалось только разрыдаться.
 И когда наутро, ещё взволнованная, я пересказала тебе нашу длинную историю, ты поднял глаза к небу и мечтательно улыбнулся:
– Знаешь, а я ведь давно догадывался о чём-то подобном!

                ***

  Что за непостижимая сила гонит время вперёд! Не успели мы оглянуться, как пришли настоящие холода, замели ледяные метели.
 Пушистым снежным покрывалом укуталось дерево. А в нашей волшебной беседке было по-прежнему тепло и уютно: ветра обходили её стороной, не смея беспокоить нас; ярко горел камин.
 Особенно мы любили бывать здесь по вечерам: нам нравилось забираться на мягкий диван,  и, обнявшись, шептаться о своих мечтах; или листать старинные книги сказок с живыми картинками.
 А порой, поддавшись зимнему настроению, мы выращивали ледяные кристаллы: часто на нашем мозаичном столике выстраивался целый город, в котором были и многогранные башенки, украшенными шпилями-сосульками, и переливающиеся прозрачные лесенки, и окошки, расписанными морозными узорами. А подсвеченный снизу оранжевыми огоньками свечей, чудесный город так переливался и сверкал, что нельзя было оторвать от него глаз.
  Иногда к нам в гости приходили пятнистые кошки – те самые, которых мы уже видели однажды. Когда мы познакомились поближе, то оказалось, что это кошка и кот. Они с удовольствием грелись у камина, а мы слушали их мурлыканье и учились кошачьему языку.

                ***

  Близилось Рождество. Дома начались нескончаемые приёмы гостей, поездки к знакомым, а также подготовка подарков и обоюдные поздравления. И лишь наши встречи могли спасти меня от суеты, успокоить, дать отдых душе.
   Но что-то изменилось в тебе в последние дни: ты стал задумчив и печален;  а когда я беспокоилась –  отвечал на мои расспросы невпопад, раздражаясь без причины.
   Я огорчалась, не понимая, что с тобой; а одно неприятное домашнее происшествие окончательно нарушило  моё и без того хрупкое душевное равновесие.
   Намечалась очередная поездка на костюмированный праздник, сборы были в самом разгаре. Кругом царила неразбериха: домашние нервничали, приводя в порядок свои платья и укладывая причёски. При этом каждый не забывал попутно давать мне наставления о правилах этикета, которые и так были мне хорошо известны. А когда меня в десятый раз попросили повторить стихи, приготовленные для праздничного вечера – я закусила губу от досады, а затем… просто сбежала к тебе, привычно закрыв глаза и прижав ладонь к сердцу. 
  Это был наш самый долгий вечер, проведённый вместе! Мы придумали калейдоскоп с нетающими снежинками, и наблюдали через большое выпуклое стекло, как их узорчатые лучики складываются в неповторимые белоснежные орнаменты на тёмно-синем фоне. А потом пили чай с малиновым вареньем, и, в конце концов, задремали, глядя на пышные хлопья падающего снега. Так мы проспали, обнявшись, до самого утра; и когда, проснувшись, я отправилась домой – произошло непредвиденное. Вернувшись назад, к тому самому моменту, когда домашние собрались вокруг и вопросительно смотрели на меня, я растерялась, не понимая, что происходит. Наверное, я должна была им что-то ответить, но что? Такое странное чувство бывает, когда ночуешь в гостях, и утром, спросонья ещё не понимаешь, где находишься, и всё ещё сомневаешься - не сон ли это?
  На праздник в тот вечер мне разрешили не ехать, и отправили спать. А на следующий день к нам приехал врач. Он долго осматривал меня и без конца задавал бессмысленные вопросы: как звали моих покойных бабушек, помню ли я свой почтовый адрес и дату собственного рождения. Перед уходом он многозначительно переглянулся с мамой, и они ещё целый час беседовали за закрытыми дверями.
 Почти всю неделю я провела в своей постели под постоянным надзором родственников. Неустанно сменяя друг друга, они поили меня лекарствами и  заставляли нервничать. И лишь изредка со мной  оставалась  моя старая тётушка. Тогда  я переставала волноваться и занималась в своё удовольствие вышиванием, а она веселила меня забавными сказками.
 
                ***

   Мы встретились вновь на Рождество. Радостно бросившись навстречу, я повисла на твоих плечах, а ты подхватил меня на руки и закружил, словно в быстром вальсе.  И всё же странная тревога беспрестанно жалила меня: то ли твой печальный взгляд был тому причиной, то ли груз внезапно навалившейся усталости.
 Мы превратили несколько дубовых веток в пышные еловые лапы, и украсили их необыкновенными игрушками, которые оживали на наших глазах: мишки улыбались и махали нам лапками, маленькие феи зажигали повсюду разноцветные огоньки, а шустрые гномы доставали из своих мешочков горсти драгоценных камней, и рассыпали их вокруг, точно конфетти.
 И когда я с улыбкой протянула тебе свой рождественский подарок – платок с вышитым вензелем – ты вдруг сник и закрыл лицо руками. Я в ужасе замерла, не зная, что и думать, а ты с грустью взглянул мне в глаза, и тихонько проведя ладонью по моей щеке, сказал:
– Ты каждый раз так искренне удивляешься, вопрошая, что случилось… Но случилось это уже давно, и случается каждый день с тех пор, как моя жизнь раскололась пополам. Я уже уяснил для себя, это как две чаши весов: чем большее счастье я испытываю здесь с тобой – тем хуже становится ТАМ. Все говорят, что я изменился, и это правда. Я многое забываю, и порой не могу сосредоточиться на самых простых вещах, потому что живу в мечтах. Ты возразишь, что мы способны останавливать время. Да, это так, но наша жизнь – не книга с картинками, которые можно безболезненно перелистывать туда и обратно: здесь всё тесно переплетено между собой.
  Я не говорил тебе, но знаешь ли, что творится сейчас с моей работой? Статьи, которые раньше я записывал буквально на бегу, теперь приходится вымучивать часами, страдальчески подбирая слова. Я редко успеваю к сроку, и так не может продолжаться вечно. В конце концов, меня попросят уйти, и это будет большим ударом для родителей. Только я должен что-то зарабатывать для семьи, ведь, к сожалению, в моём саду на деревьях не растут пряничные домики.
 Мне часто бывает тревожно оттого, что я не знаю нашего будущего. Но даже если бы я и мог заглянуть в него хоть на мгновенье – то испугался бы и не стал этого делать.
  Я слушала тебя, и боялась пошевелиться, потому что слёзы уже готовы были хлынуть из моих глаз. Тогда ты нежно обнял меня и продолжал:
 – А твои подарки… если бы ты знала, как много они значат для меня! Созданные с такой любовью родными руками … Но ирония в том, что ни одну, даже самую маленькую вещь, вроде этого милого платка с вышивкой я не могу забрать с собой, не вызвав при этом лишних вопросов.
  Ты вздохнул, и мы долго молчали. А потом вдруг поднялся ветер, и дерево заговорило с нами:
– Когда-нибудь это должно было произойти, и прекрасно, что вы поняли это сами! Да, ни одно живое существо не может жить полноценной жизнью в двух мирах одновременно. Поэтому рано или поздно, приходится делать выбор; иначе невозможно избежать хаоса, который постепенно, день за днём, незаметно начинает разрушать судьбу.
 Вы можете остаться здесь навсегда, и до конца своих дней наслаждаться счастьем  взаимной любви и заботы друг о друге. Творить, воплощая в реальность ваши самые безумные идеи; читать старинные книги и заглядывать в прошлое; гулять по облакам и говорить со звёздами. Но единожды приняв решение, вы больше уже никогда не измените его.
 Как странно, но нам даже не понадобилось время на раздумья. И мы поняли друг друга без слов.
– Но ни один человек, пусть самый любимый, не может заменить собою всех на свете! – возразил ты. – Даже в раю.
– Ах, это были волшебные дни! – печально добавила я. – Но мне отчего-то кажется всё чаще, что я перестала быть собой. С каждым новым чудом я задаю себе вопрос, какая в том моя заслуга, и не нахожу ответа. Мы создали десятки восхитительных полотен, но вместе с тем я практически забыла, как держать кисть и смешивать краски. И все те изумительные вещи – одежда, украшения, игрушки – они идеальны! Без единой торчащей нитки или узелка. Я любуюсь и восторгаюсь ими, но в глубине души не ощущаю той усталой удовлетворённости, которая приходит после многочасового кропотливого труда  с болью в спине и исколотых пальцах. Но разве возможно перебороть себя и отыскать столько терпения и сил, если любое желание исполняется тут же безо всяких усилий?
– А сколько удивительных, неизвестных миру знаний открывается нам здесь всякий раз! – подхватил ты. – Но невозможность поделиться ими с людьми всегда будет тяготить. Мир только для двоих – грустный мир.
– Да-да, я понимаю вас, - зашелестело дерево, - и всё-таки так жаль…
 – И что же теперь будет с нами? –  быстро спросила я и внутренне сжалась в ожидании ответа.
– Будет то, что случилось бы неизбежно. Не думайте, я вовсе не гоню вас! Вы ещё не раз придёте сюда, но происходить это будет всё реже и реже, пока один мир постепенно не вытеснит другой. Вероятно, со временем вы даже забудете обо всём, что приключилось здесь, и лишь яркие проблески воспоминаний будут изредка тревожить вас во сне...

                ***

   Наступили долгие дни томительной неопределённости. Внешне всё было как прежде: мы точно так же встречались, став ещё внимательнее и нежнее друг к другу. Отчаянно стараясь радоваться настоящему, мы не говорили о будущем ни слова, как будто его не существовало. Но я хорошо помню это беспокойно-болезненное состояние, словно навсегда прощаешься со своим родной домом; и, глядя, как носильщики выносят последние чемоданы и узлы с вещами, понимаешь, что тебе больше некуда ехать.
 Вспоминая о нашем недавнем разговоре, я часто просила тебя брать с собой рабочие рукописи. Тогда мы уютно устраивались в нашей беседке у камина: ты подолгу работал, а я, делая вид, что вышиваю, тихонько наблюдала за тобой. Мне нравилось подмечать любую мелочь: как, перечитывая тексты, ты задумчиво хмуришь брови и поправляешь очки – всегда одинаковым движением руки, или радостно жмурясь, сладко потягиваешься, довольный результатом.
 Теперь нам не хотелось никакого волшебства, зато мы могли до бесконечности держаться за руки и смотреть друг другу в глаза, и каждый раз перед расставанием говорили друг другу такие необыкновенные слова, от которых почему-то становилось тяжело на сердце. 

                ***

   Повороты судьбы невозможно предугадать. От встречи к встрече, мы благополучно пережили зиму, и когда  с первым свежим глотком весны закружилась голова, и уже мелькнула в душе надежда на лучшую участь – всё стало неотвратимо меняться.
 Как-то раз я, по обыкновению, исчезла из дома в предчувствии скорого свидания,  но ты не появился.  Дерево рассказало, что ты прождал меня несколько часов, но, не дождавшись, расстроенный, вернулся обратно. Я недоумевала, как такое могло произойти и не находила себе места! Напрасно я оглядывалась по сторонам и мысленно звала тебя: в тот день мы так и не встретились.
 В другой раз мы увиделись всего лишь на несколько минут: у тебя заболел отец, и ты не мог больше думать ни о чём другом. Однако ты был рад, что у меня всё в порядке, и, бережно обнимая меня, сказал напоследок:
– Странно, но в этот раз мне удалось попасть сюда не сразу. Возможно, всё это от душевного расстройства и недосыпания, но может быть, просто подошло к концу наше время. К сожалению, настоящее каждый миг неизбежно становится прошлым,  его невозможно удержать! И я прошу тебя, что бы ни случилось: если будет трудно, представляй, что у тебя есть волшебный сундучок с драгоценными камнями, и каждый такой камушек – это воспоминание о наших лучших днях, проведённых вместе. Перебирай эти сокровища почаще и не грусти!

                ***

  Весна расцвела пышным цветом. В который раз я появлялась в дубовых владениях одна, и задумчиво наблюдала, как дерево покрывается молодыми зелёными листочками. Оно радовалось своему новому наряду, но радовалось тихо, видя мою глубокую печаль.
 Первое время я всё надеялась, что ты придёшь, убеждая себя, что всему виною обстоятельства. Я стыдила себя за своё бессердечие, повторяя, что ты как никогда нужен сейчас своей семье, и всё ещё будет хорошо, но моя надежда постепенно угасала.
 Прошло около месяца, и однажды я вдруг поняла, о чём ты говорил в день нашей последней встречи. В один из шумных семейных вечеров, утомлённая бесконечными разговорами, я собралась бежать о суеты, и совершила привычный ритуал… но ничего не произошло! Тогда я ещё крепче прижала  ладонь к груди и сильнее зажмурила глаза, изо всех сил стараясь отрешиться от происходящего вокруг. И уже ощутив на миг, как чьи-то руки тормошат меня, я, очутилась, наконец, под зелёным куполом из дубовых листьев.
 Теперь, от раза к разу, мои каждодневные путешествия давались мне всё тяжелее, требуя большой сосредоточенности и огромных душевных усилий. Наблюдая, как, держась за сердце, я обливаюсь горькими слезами, домашние  пугались, бежали за лекарствами и укладывали меня в постель. Но чем труднее исполнялось волшебство, тем упорней и отчаяннее я стремилась использовать последнюю возможность, словно утопающий, который цепляется за свой последний вдох, уже, по сути, не имеющий значения.

                ***

  Прогулки по знакомым местам приводили меня в чувство, давая хоть небольшое, но утешение: здесь всё напоминало о тебе. Я любовалась кудрявыми облаками и с улыбкой вспоминала наш первый поцелуй, а глядя на пролетающих мимо белых птиц – представляла себе парящих в небе воздушных змеев. Всё вокруг было таким родным и настолько знакомым, что, обнаружив однажды скрытое за густыми ветвями дупло, я сильно удивилась. На краю дупла сидела небольшая серая птица с длинным клювом, и из её блестящих тёмных глаз ручьём лились слёзы.
– Она живёт здесь очень давно, - сказало дерево. – Странно, что вы до сих пор не встречались.
– Но почему она плачет? – недоумевала я.
– Ах, это бесконечная история. И чтобы понять суть, стоит заглянуть в её домик.
 Я осторожно приблизила к дуплу лицо; птица даже не пошевелилась.  Сначала я не видела ничего, кроме темноты. Но вдруг перед моими глазами замелькали яркие огоньки!
– Это светлячки. – Пояснило дерево. – А вернее, как считает эта грустная птица, её личные звёзды. Каждый день она сидит на краю дупла и любуется ими. Но когда кто-нибудь из них улетает – а происходит это постоянно – она горько плачет. Но главное, она совершенно не слушает меня! А ведь если бы ночью она хоть на минуту высунула из дупла свой клюв – то изумилась бы огромному звёздному небу, которым можно любоваться  бесконечно, не прилагая для этого никаких усилий. Но это странное создание настолько занято своим крохотным мирком, что не замечает ничего вокруг. Наверное, ей нравится такая жизнь. – Дерево хмыкнуло, и как мне показалось, без тени сочувствия.

                ***

  Как жаль, как ужасно жаль ускользающего волшебства! Чудесный мир потихоньку закрывал передо мной свои двери, оставив лишь маленькую щель - но и она  должна была вскоре исчезнуть.
  Всё короче становились мои путешествия: теперь я возвращалась домой не тогда, когда хотела этого сама, но совершенно непредсказуемо и настолько мгновенно, что не успевала это осознать. Я могла горевать о тебе – и внезапно оказаться перед мамой с заплаканными глазами, или, беседуя с дубом, продолжать свою эмоциональную речь в присутствии родственников. Мои домашние уже не шептались, но открыто говорили, что я «не в себе», только не это волновало меня сейчас больше всего.  Острое ощущение чего-то упущенного и очень важного ежедневно росло во мне: мой внутренний голос неустанно твердил, что времени почти не осталось…
 И вот одним тихим вечером, сидя в нашей уютной беседке, я слушала рассказы дерева о былых временах и задумчиво листала волшебную книгу сказок. И вдруг, словно вспышка, передо мною пронеслась ясная мысль – я вспомнила, что беспокоило меня все эти дни!
– Я так давно собиралась спросить, но каждый раз забывала об этом! – заторопилась я. – Мне хотелось бы узнать о тех людях -  влюблённых, что приходили сюда до нас, и об их выборе. Что стало с ними потом?
 Дерево заскрипело, медленно потянулось и расправило свои ветви:
– Уже двенадцатый век я доживаю в этом лесу. И хотя я очень старо, но до сих пор помню всех моих гостей. Ведь встреча двух любящих сердец – это каждый раз настоящее чудо!
 Что стало с ними? Главное то, что они нашли своё счастье. Но кто-то смог удержать его, кто-то нет… Почти все они вернулись в свой обычный мир: одних разлучили обстоятельства; другие прожили в любви и согласии всю жизнь, являя потомкам образец настоящей преданности и заботы друг о друге…
– Нет-нет, а те, другие? – взволнованно перебила я. – Которые остались…
– Такое было лишь однажды, -  вздохнуло дерево. – Эти молодые люди с самой первой встречи стали так близки друг другу, что расстаться даже на один день было для них мучением. К тому же, родители девушки уже определили для неё будущего мужа, и она даже хотела бежать из дома, не в силах изменить свою судьбу.
 Они остались, не раздумывая. Только написали родителям письма, в которых просили за всё прощения.
  О, эта была замечательная пара! Их вкусы были схожи во всём! Они обожали поэзию и читали друг другу стихи; им обоим нравились цветы – и они выращивали на моих ветвях диковинные букеты, источавшие пряные ароматы. Они были в восторге от высоты, и устроили свой домик прямо в одном из облаков, которое лежало на моей макушке,  будто пришвартованный к пристани кораблик. Они устраивали друг другу сюрпризы, стараясь превратить каждый день в праздник…
 Дерево умолкло, но я всё ещё ждала продолжения:
– И что было дальше? Они дожили вместе до старости и были счастливы?
Ответ последовал не сразу – дерево словно сомневалось и подбирало слова:
– Да, они дожили вместе до старости, каждый день согревая друг друга нежностью и заботой. За много лет они так хорошо изучили друг друга, что беседуя, угадывали фразы с полуслова. А свои последние годы они практически провели в молчании: когда одинаково мыслишь, слова уже не имеют значения. Они стали очень похожи, даже внешне. И отчего-то это было печально.
– Но почему они не завели детей? – допытывалась я.
– А им бы это и не удалось. - Дерево закачалось, успокаивая меня. – Ведь этот необыкновенный мир - мир для двоих.

                ***

  Много раз с тех пор я пыталась вернуться к заветному дереву, но тщетно. Это было моё последнее путешествие. Исполненная тоски, я мучилась странными чувствами: как сон, увиденный во сне, промелькнула и оборвалась моя вторая жизнь, накрепко связанная с первой, оставив взамен пугающую пустоту.
 Я стала бояться темноты и вскрикивала по ночам, а днём грезила наяву, мысленно проживая заново встречи и расставания с тобой. Родные переживали: мама отменила мои занятия с учителями, и меня наконец-то избавили от регулярных поездок к знакомым, чему я была несказанно рада. Визиты врача стали теперь ежедневными: он всегда приходил после завтрака, не спеша мыл руки и заходил в мою комнату с выражением сочувствия и печальной улыбкой на гладковыбритом лице. Каждый раз он просил меня открыть рот и высунуть язык, ощупывал мой подбородок, тревожно заглядывал в глаза и расспрашивал о самочувствии. Но что я могла ему сказать? И когда он доставал из кармана стопку разноцветных бумажных квадратов и просил выбрать цвет, который мне сегодня особенно нравится – я отвечала, что предпочитаю сложные цветовые сочетания или же просто отворачивалась, не желая отгадывать глупые загадки. На что доктор непременно обижался и уходил, поджав губы. Он прописал мне сердечные капли и горькие пилюли – но они не вызывали ничего, кроме головной боли.
 Первое время мне не позволяли выходить из дома. Зато родители почти не отходили от меня. Мама выбирала в библиотеке самые полезные, по её мнению книги, и читала мне вслух. Отец же приходил проведать меня перед сном: он опирался на спинку кровати и, бурно жестикулируя,  рассказывал забавные истории о своих друзьях, над которыми сам же весело смеялся.
 А я смотрела на родителей и думала: «Как удивительно! Ведь это мои самые родные люди! И они так любят меня, что из лучших побуждений лишили меня счастья. Наверное, я никогда этого не пойму».
 И только с появлением тёти, когда больше никого не было рядом, я могла быть самой собой! Не вести долгих бесед и не вымучивать улыбку, а зарыться лицом в подушку и выть, выплёскивая накопившуюся боль.
 Тётя долго охала и гладила меня по голове: «Ну ты и впрямь как маленькая!» Она журила меня за несдержанность, но за её мнимой строгостью я ощущала глубокое сострадание.

                ***

   Через неделю доктор объявил, что пребывание в четырёх стенах уж точно не прибавит мне здоровья, и мои прогулки возобновились. Бедная тётя ходила еле-еле, и теперь составляла мне компанию всё реже. По обыкновению мы тихонько брели к парку и садились на ближайшую свободную скамейку.
  Глядя, как бонны оттаскивают расшалившихся детей от фонтана, тётя улыбалась, вспоминая свои детские годы, и тут же вздыхала о своём преклонном возрасте.
– Тётушка, милая, - как-то спросила я, – должно быть, невежливо расспрашивать тебя об этом, но скажи: оглядываясь иногда назад, чувствуешь ли ты, что всегда всё делала правильно, и тебе уже ничего не хотелось бы исправить?
– Ах, деточка, - ответила тётя, – ещё недавно я сказала бы тебе «ничего», а теперь я и сама этого не знаю.
 Часто во время наших душевных бесед я мечтала вслух о тебе и забавляла тётю, примеряя на себе роль замужней дамы и разыгрывая диалоги в лицах. Но потом разговоры прохожих или детский смех возвращали меня к действительности, и мысли снова начинали свой вечный бег по кругу.
– Какая горькая насмешка, -  шептала я, склоняя голову на тётушкино плечо, -  в одно и то же время появиться на свет на такой огромной планете; жить на соседних улицах и ни разу не посметь приблизиться друг к другу!
Мутная пелена слёз застилала мои глаза, и я плотно сцепляла между собой  ладони, чтобы унять дрожь в руках.
– Бедная ты моя! – причитала тётя и бережно прижимала меня к себе. Ну как же мне тебя утешить, чем помочь…

                ***

 Одним жарким воскресным утром вся женская половина дома собралась в гостиной. Мама распорядилась перенести сюда старые сервизы, чтобы отобрать часть посуды для детского приюта.
 Кухарка уставила стол тарелками, тётушки раскладывали их в стопки, а я перебирала по одной, протирая мягким полотенцем. Руки вскоре привыкли к этому занятию и выполняли свою работу механически, а неуёмные мысли вновь плеснули в сердце тоски – и вот уже ручеёк слёз пополз по голубому ободку белоснежного блюдца. Сегодня был твой день рожденья, и я тихо страдала оттого, что не могу послать тебе даже маленькой весточки.
 Моя милая тётя, видя, что я совсем раскисла, незаметно для всех погрозила мне пальцем, и, внезапно хлопнув в ладоши, бодро объявила:
 – Ну-с, после обеда мы вам не помощники! Погода-то какая на улице! Да и за париком я давно собиралась съездить – сколько уж можно в таком виде…
 Я засмеялась от неожиданности, а мама поддержала:
– Конечно, погуляйте! Дома совсем нечем дышать! Только не забудь выпить свои лекарства, дорогая, – добавила она, обращаясь ко мне. 
  После обеда я поспешила в тётину комнату и едва не столкнулась с ней на пороге. Она закрыла за мной дверь и всплеснула руками:
– Батюшки мои, да что ж опять стряслось?
 Я забралась с ногами на высокий резной диван и всхлипнула:
– Тётушка, как тяжко! - Мой взгляд упал на оконную стекло, а затем на цветущие кусты пионов у крыльца, и это зрелище всколыхнуло бурную волну воспоминаний. – Хоть бы знак какой ему подать, что я каждую минуту помню о нём!
– Ох, девочка, ну что ты выдумала! – заволновалась тётя – Знаешь ведь, что никак нельзя! Ну ничего, вот мы с тобой сейчас поедем, развеемся…
– А если незаметно, тётя? – во мне вдруг затеплилась надежда. – Поверь, никто ни о чём не узнает!

                ***

  Спустившись с крыльца, я быстро оглянулась на окна и украдкой нарвала букет самых пышных пионов. А потом взяла тётю под руку, и мы вышли на улицу.
– Ох, не по душе мне эта авантюра! – ворчала тётушка, время от времени делая остановку, чтобы отдышаться.
 Так мы неспешно добрели до центральной площади. Здесь было людно, как и всегда в этот час. Пройдя мимо цветочного прилавка, я с любопытством окинула взглядом яркие букеты в плетёных корзинах, а цветочница улыбнулась при виде моих пионов.
 Неподалёку стояли в ряд новенькие чёрные фаэтоны; извозчики увлечённо о чём-то спорили. Мы взяли экипаж, и уже пару минут спустя симпатичная рыжая лошадка везла нас к магазину париков и шляп.
Имея слабые от природы волосы, тётя постоянно носила парик, причём каждый год приобретала новый. Она предпочитала ездить в салон сама, чтобы перебрать и как следует рассмотреть все модели, но неизменно выбирала одну и ту же: светлые короткие букли, симметричные с обеих сторон, разделённые посредине пробором. Этот раз тоже не стал исключением. Довольная покупкой, тётя вопросительно взглянула на меня, потом обречённо вздохнула и, собравшись с духом, назвала извозчику твой адрес, попросив остановиться на противоположной стороне улицы.   
 Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее у меня перехватывало дыхание, а сердце как будто спотыкалось, то испуганно сжимаясь, то бешено стуча.
 Мы остановились напротив невысокого светло-песочного особняка с красивым яблоневым садом. И, несмотря на постоянное мелькание прохожих, я уже издали разглядела за завитками узорчатой ограды компанию нарядных людей; в глаза бросились яркие платья дам, послышался громкий смех. Видимо, из-за жары   праздник продолжался на свежем воздухе.
 Я подозвала проходящего  мимо разносчика газет - мальчика лет восьми.  Он ловко запрыгнул в экипаж и уселся на откидной скамеечке у меня в ногах, с любопытством ожидая указаний. Я спросила, не согласится ли он отнести букет цветов в дом напротив и протянула ему несколько монет, которых хватило бы не на один печатный пряник. Мальчик кивнул. Я вручила ему цветы, несколько раз повторила твоё имя и велела ничего никому не объяснять.
 Обеспокоенная тётя собралась было о чём-то спросить, но я опередила её:
– Он всё поймёт без слов!
 С огромным волнением я наблюдала, как мальчик переходит улицу и приближается к воротам. Его сразу заметили и впустили; я замерла! Не прошло и нескольких минут, как он снова ступил на мостовую и направился к нам быстрым шагом. Цветов в его руках не было.
– Ну как, скажи ты ради Бога! Отдал? – подступилась я к мальчугану, едва он уселся на прежнем месте напротив.
– Конечно, сударыня, в собственные руки.
– Ах, как хорошо! – воскликнула я. – Но сказал ли он что-нибудь?
– Да, он поблагодарил. Но только… – мальчик отвёл глаза, и моё сердце упало, – он тут же отдал эти цветы какой-то даме и вернулся к разговору с господами.
У меня потемнело в глазах, и на мгновенье показалось, что мир рухнул. Я прошептала «спасибо», и мальчик, поклонившись, спрыгнул с экипажа и пропал из виду.
– Неужели всё это правда, и он забыл меня? – в отчаянии я бросилась к тёте на грудь и зарыдала. Она обняла меня и засуетилась:
– Господи Боже мой, да что ж это? А я старая дура – ведь как чувствовала, что добром не кончится! Миленькая, но что же он мог поделать? Это при людях-то! - и видя, что извозчик, повернувшись, уже косит в нашу сторону одним глазом, рассердилась: – Ну чего смотришь?! Поехали!

                ***

  После той печальной поездки  будто что-то надломилось во мне. Я ощущала бесконечную усталость, словно стала дряхлой разбитой старухой. Желая остаться наедине со своими мыслями, я не выходила из своей комнаты, когда в том не было нужды– но и там меня редко оставляли одну. Тогда я сбегала в комнату тётушки, и, забираясь с головой под одеяло, плакала и терзалась тяжкими раздумьями.
Тётя утешала меня как могла, и без конца повторяла с укоризной:
 – Вот ведь маловерная ты какая! Страхи одолевают – а ты и лапки кверху! Молитвой их гони! Чего ещё выдумала – «забыл»! А как же ты хотела – чтобы он расплакался от умиления над твоим букетом, а потом бы весь город об этом шушукался? Ну, будет тебе!
 И тогда я утирала слёзы и улыбалась: все сомнения вмиг исчезали, но лишь для того, чтобы назавтра вернуться вновь. 
  Ночами меня сводили с ума одни и те же мучительные сны. Вначале я неизменно видела себя среди большого скопления народа – в гостях,  на гуляниях в парке, или в фойе театра перед началом премьеры. Повсюду царила атмосфера праздника, которая поневоле передавалась и мне. И когда я внезапно замечала тебя в толпе, то вспыхивала от счастья и еле сдерживалась, чтобы не броситься навстречу. Беседуя с кем-нибудь из знакомых, ты неспешно направлялся в мою сторону, но потом проходил мимо, словно не замечая меня. И каждый раз это было так неожиданно, врасплох - что я сжималась от боли, как сухой осенний лист, и покорно отдавалась во власть отчаяния и нежелания жить.
 С криком я просыпалась в своей постели - скрюченная, в холодном поту; и вот уже кто-нибудь маячил с ночником в открытом проёме двери, которую давно не позволяли закрывать на ночь.
 Я захлёбывалась слезами и пила успокоительную микстуру, но так и не могла заснуть до утра, тщетно пытаясь избавиться от навязчивых ночных кошмаров.
 По утрам я выходила к завтраку последней, стараясь не привлекать к себе внимания. Но всё равно отец тут же грустнел и твердил, что я плохо выгляжу, и что он обязательно отвезёт нас с мамой на море, как только закончит срочные дела по службе.
 Мама обнимала меня и целовала в лоб, но затем хмурила брови и ругала моего врача, который, по её словам, был слишком бестолков. «Я непременно найду тебе другого доктора, дорогая! И скоро всё станет как прежде, вот увидишь!» - говорила она.
 И тогда я просто молча кивала и садилась за стол. Будучи уже однажды наказанной за свою откровенность, я приняла правила игры и предпочитала быть несчастным нервным ребёнком с больным сердцем, нежели  упрямой и неблагодарной дочерью.
 Я очень понимала маму, улавливая в её интонациях нотки раздражительности. Привыкшая к частым визитам гостей и постоянным выходам в свет, ей не удавалось теперь в полной мере вести прежний образ жизни, и я была тому причиной. Она опасалась моей внезапной перемены настроения на людях, стеснялась моего болезненного вида – и теперь досадовала на меня.
  А я читала её мысли и думала о том, что так не может продолжаться бесконечно. Что-нибудь обязательно изменится – вот только когда?

                ***

   Как-то утром тётя появилась в моей комнате с рассветом. Она собралась в церковь на утреннюю службу, что делала каждый раз на годовщину смерти своего мужа, моего дяди – и звала меня с собой. «Всё равно ведь не спишь, а так хоть польза будет!» - сказала она.
 
 Никогда раньше я не видела нашу улицу такой пустынной и уютной! Ещё не ездили экипажи, а редкие прохожие не нарушали утренней тишины. Пока не наступила жара, в воздухе витал аромат свежей зелени и цветов, а косые солнечные лучи как будто танцевали, стелясь по мостовой и играя с тенями. И даже пыль, поднятая метлой дворника, клубилась в утреннем розовом свете волшебным облаком. 
  Мы потихоньку добрались до ворот церкви, которая выглядела сегодня особенно светлой: её золотые маковки ослепительно сверкали на солнце, а в вышине над ними кружились белые голуби.
 Стоило нам войти в Храм, как началась служба. Народу было немного, и мы встали у клироса, напротив певчих. Их мелодичные голоса, вторившие молитвам батюшки, несли умиротворение и радость, и я время от времени тихонько подпевала. Мне нравилось рассматривать старинные иконы: лики святых в дрожащем свете свечей словно оживали; а взглянув на иконостас, я вздрогнула: мне показалось на миг, что Богородица коснулась меня своим печальным взглядом.
 И тогда я мысленно обратилась к ней: «Пресвятая Богородица! Столько чудесного произошло в моей жизни за последнее время, что грех жаловаться. И все мои горести – ничто в сравнении с тем, что пришлось пережить тебе. Но помня твою бесконечную доброту, прошу тебя о помощи! Дай мне знать хоть что-нибудь о моём любимом - ведь нет ничего хуже неведения! Всё ли у него благополучно, здоров ли он? По-прежнему ли вспоминает меня с радостью, или уже давно забыл, и нет больше в моей жизни никакого смысла?» С последними словами я совсем сникла, но тем усерднее старалась класть поклоны вместе с остальными, чтобы унять подступившие к горлу слёзы.
 Два часа пролетели на одном дыхании, закончилась служба. Бедная моя тётушка, которая с самого начала отказалась сидеть в сторонке на скамейке, теперь чуть  не падала с ног, но лицо её сияло. Напоследок  мы договорились о панихиде, поставили свечи на канун и к любимым иконам, молча подумали каждый о своём и отправились домой.
Очарование утренних улиц уже пропало - они снова были полны народа и суеты. Тётя держала меня под руку, и я ощущала при ходьбе, как трудно ей передвигаться.  «Зато будто душой помолодела!» - приговаривала она, улыбаясь. А на мои уговоры взять извозчика строго замечала: «Ну вот уж нет: в церковь только ножками ходят!»
 Так, не спеша, мы преодолели полпути, когда тётя в очередной раз остановилась, чтобы отдышаться. Я задумчиво рассматривала прохожих, но внезапно знакомый голос заставил меня вздрогнуть. Из дверей здания, у которого мы задержались, вышли двое мужчин, и (я не верила своим глазам) вместе с ними был ты! От радости моё сердце чуть не выскочило из груди, и тётя, перехватив мой взгляд, сразу всё поняла.
 Твои спутники были уже не молоды, а один из них, с волевым лицом и седыми висками, поразительно напоминал тебя. И я тут же поймала себя на мысли: «Как жаль, что мы так и не увиделись с твоим отцом при других обстоятельствах!» Он указал тростью на стоящий неподалёку фаэтон, и я замерла в тревожном ожидании, понимая: сейчас ты пройдёшь мимо и окажешься так близко, что наши глаза встретятся…
  Как зачарованная, я ловила каждое твоё движение. Но, занятый беседой, ты последовал за остальными, даже не взглянув в мою сторону. Всё было словно в дурном сне – земля ушла у меня из-под ног, и тётушка крепко сжала мою руку, чтобы привести в чувство. С упавшим сердцем я наблюдала, как твои собеседники садятся в экипаж, но вдруг произошло непредвиденное. Пропустив всех вперёд, ты обернулся и, прижав руку к сердцу, посмотрел на меня умоляющим взглядом. А потом сложил вместе ладони, и приоткрыл их так, что это было похоже на… книгу? ракушку? Сундучок воспоминаний!!! Вот что ты хотел мне сказать! Ты понял, что я догадалась, и, счастливый, кивнул, призывая и меня улыбаться наперекор обстоятельствам.
 Спустя несколько мгновений экипаж уносил тебя прочь, а в моей груди разгоралось что-то большое и жаркое, похожее на солнце.
 В этот вечер тётя зашла ко мне пожелать спокойной ночи. Она выглядела очень довольной, но отчего-то нервничала – такой я её ещё никогда не видела. В ответ на мои расспросы она улыбнулась и обняла меня, а уходя, сказала:
- Ах, девочка, всё ведь просто чудесно – ты не находишь?
 Перед сном я беспрестанно ворочалась в темноте, и горько усмехалась, поражаясь тому, как долго я находилась в плену собственных страхов, заглушавших голос сердца.
«Интересно, - думала я, - если бы человеческая радость могла распускаться волшебными цветами, вдохновенье – порхать пёстрыми бабочками, а любовь – гореть ярким светом; и если бы страх становился липкой паутиной, сомнения – острыми корягами, а мрачные мысли обращались бы в чёрных воронов; то за все те годы, прожитые здесь, что стало бы с этой комнатой: превратилась бы она в райский сад или сгнила подобно болоту?»
 А потом я вспомнила про слёзы – чем были бы они в этом странном мире?
«Наверное, слёзы счастья или светлой печали стали бы сияющими звёздами, А слёзы гнева и обиды застыли бы острыми стеклянными осколками. Знать бы только, чего было больше…» - шептала я, засыпая.   
 Этой ночью мне приснился удивительный сон: мы с тобой были детьми, и блуждали в мрачном лесу в поисках нашего волшебного дерева. Я боялась темноты, плакала, и без конца хватала тебя за руку, но вдвоём было гораздо тяжелее протискиваться сквозь колючие кусты и пробираться под поваленными стволами. Ты уговаривал меня разжать ладонь, чтобы идти поодиночке, но я никак не могла на это решиться. И тогда ты состроил озорную рожицу, а потом улыбнулся своей чудесной улыбкой - и весь мой страх тут же рассеялся: я рассмеялась и отпустила руку.
 Всю дорогу я следовала за тобой, иногда надолго теряя тебя из виду, и это было так странно – находиться в лесу одной, но в то же время знать, что ты где-то рядом. И чем увереннее я шла на твой голос, тем светлее становилось вокруг.
 Вскоре заросли расступились, и нам открылась знакомая поляна. Чудесный дуб по-прежнему радостно приветствовал нас; в его листве кувыркались солнечные зайчики, и птицы заливались звонкими трелями. А мы бегали босиком по траве, подставляя лица солнцу, кружились, взявшись за руки, и смеялись до слёз – и совершенно точно знали, что нет на свете большего счастья.

                ***

  А утром умерла моя тётя.
Я проснулась от громких криков и топота ног, наспех оделась и выскочила из комнаты. У тётиной двери суетилась прислуга, кто-то посылал за врачом. Я вошла. Здесь привычно пахло старой мебелью и духами. Тётушка лежала на кровати одетая, в своём новом парике, с еле заметной улыбкой на губах. Я всё ещё не могла поверить, и шагнула вперёд, желая дотронуться до её руки, но внезапно кто-то резко дёрнул меня за локоть. Мама, стоявшая за спиной, развернула меня к себе и со слезами на глазах воскликнула:
- Ну что - теперь ты довольна? Ты этого добивалась?
Я ошарашено смотрела на неё и не понимала. Тогда она стала что-то громко и сумбурно говорить, постоянно срываясь на рыдания, пока отец не унял её. А я, испуганная, бросилась вон на ватных ногах и выбежала на крыльцо. У меня тряслись руки, и кровь громко стучала в висках. Стараясь привести мысли в порядок, я хлопала себя по щекам до тех пор, пока мамины слова, словно выплывая из тумана, не обрели смысл.
 И вдруг мне всё стало ясно! Вчера вечером тётя говорила с матерью. И я уверена, она просила за нас с тобой, отчаянно надеясь, что найдёт нужные слова и встретит понимание своей младшей сестры. Моя бедная тётушка желала нам счастья, но я могу только догадываться, что она услышала в ответ. А после ей сделалась плохо…  И теперь мама обвиняла во всём меня. Но какое значение это имело сейчас, когда уже ничего нельзя было исправить?
 Я спустилась с крыльца, и, судорожно глотая воздух, пыталась успокоиться, оглядываясь по сторонам. Тут моим вниманием завладело большое розовое пятно на фоне яркой зелени. Подойдя ближе, я обнаружила крупный раскрывшийся пион, и удивилась: «Как странно, ведь они уже давно отцвели…»  Я механически приблизила к нему лицо, но, не почувствовав знакомого аромата, в ужасе отпрянула – цветок оказался искусственным! Мной овладело жуткое отвращение, и я швырнула его на землю! Кому же могло прийти в голову такое - воткнуть в куст подделку? Мне казалось, что теперь кто-то непременно подглядывает за мной и злорадно смеётся. Это стало последней каплей в чаше эмоций, переполнявших меня: слёзы брызнули из моих глаз, и я заревела в голос. Сколько печалей, горестей и обид накопилось в моей груди, слипшись в один большой ком!  Только сейчас я остро ощутила, как мне не хватает моей милой тёти, её понимания и спокойного молчаливого присутствия. Мне было жалко себя, и было жаль родителей – оттого, что я не оправдала их надежд. А ещё я вдруг осознала, каким враждебным и неуютным стал мой дом: вспомнила вечно распахнутую дверь в собственной комнате, представила мамин гневный взгляд…  Больше всего в этот миг мне хотелось скрыться от вечного домашнего надзора, и, забившись куда-нибудь в угол, бесконечно плакать в одиночестве.
 И тут меня посетила безумная мысль: «Я отправлюсь к нашему чудесному дереву, и найду там уединение!» Конечно, я не надеялась больше на волшебство, но зато хорошо помнила дорогу! Нужно было только быстрее решиться, пока в суматохе все забыли про меня!
 Сама не своя, я опрометью кинулась за калитку, и, лишь будучи на другой стороне улицы, услышала вдалеке испуганный оклик. Страх быть пойманной подхлёстывал меня, и вот я уже бежала по центральной аллее парка, плачущая, с растрёпанными волосами, распугивая редких прохожих.
 Небо хмурилось, начинался дождь. Я почти выбилась из сил, но узнала знакомую тропинку, и с возгласом облегчения свернула в лес. Трава была скользкой: мои домашние туфли соскакивали с ног, а платье намокло и цеплялось за колючие кусты.
 В дубовой роще стояла тишина: деревья печально сникли, и холодные струи воды стекали с их ветвей, обжигая мне руки и шею. Я металась  в поисках полянки и не находила её. Внутренний голос уверял меня, что я блуждаю по кругу, но я отказывалась верить, и в исступлении бежала всё быстрее.
 В какой-то миг нога наткнулась на что-то твёрдое, я потеряла равновесие и  лишь успела заметить, как мелькнула перед лицом сломанная ветка, торчащая остриём вверх. Всё произошло так молниеносно, что я даже не вскрикнула. А последним воспоминанием стала пронзительная горячая боль в виске.

                ***

  Очнулась я от яркого солнечного света, лёжа в своей постели, под говор знакомых голосов. Попытавшись привстать, я почувствовала слабость и застонала. Ко мне бросилась мама: она улыбалась, и я тоже была очень рада её видеть. Тут же собрались все мои домашние, довольные тем, что я пришла в себя. Они наперебой рассказывали о том, как искали меня, и что почти две недели я пролежала дома без сознания.
 Меня осмотрел врач и пообещал, что я обязательно пойду на поправку. А я с удивлением узнала, что практически ничего не могу делать сама. При попытке сесть у меня кружилась голова, мучила тошнота, и даже собственные руки меня почти не слушались.
 Как оказалось, теперь у меня была сиделка - добродушная рыжеволосая девушка с веснушками на носу. Она постоянно находилась рядом, и не отходила от меня ни на шаг до тех пор, пока её кто-нибудь не сменял.
  Поначалу мне всё было непривычно, странно, но потом, день за днём установился некий распорядок, и в определённое время я уже ждала, когда мы будем умываться, переодеваться, завтракать. С каждым днём мне действительно становилось лучше:  и если вначале меня кормили как младенца, то через неделю я уже сама управлялась с ложкой, лишь изредка пронося её мимо рта.
 Ежедневно у нас бывал доктор: он делал мне уколы и ободряюще улыбался родственникам. По утрам меня навещал отец, днём веселили тётушки, пересказывая всевозможные городские сплетни, а вечером со мной сидела мама. Обычно она читала мне вслух, но мы мало беседовали друг с другом, опасаясь болезненных для нас обеих тем. Правда, беспокоясь о моём здоровье, она часто упоминала, что хочет отправить меня в здравницу : «На минеральные воды и чистый воздух - тебе бы это очень помогло!»

                ***

 Прошло совсем немного времени – и я почти поправилась. Конечно, мне не удавалось надолго вставать, но зато я много читала; рисовала, разложив на постели груды цветных карандашей; вышивала крестом… И всё это доставляло мне необыкновенное удовольствие! Я часто задавала себе вопрос, почему раньше от меня были скрыты такие простые вещи: что так приятно наслаждаться собственным телом – когда внезапно исчезает боль, когда тебя слушаются руки и ноги; и всё, что угодно – луч солнца или ложка бульона -  могут принести столько радости. Нет-нет, да и вспоминалась мне та маленькая печальная птичка с длинным клювом, которая не видела мира, занятая своими сокровищами. А потом я вспоминала о тёте и грустила, сознавая, что принимала её заботу как должное, и наивно полагала, что она будет рядом всегда.
 Но конечно, чаще всего я думала о тебе! У меня даже появился особый ритуал. Когда на время дневного сна меня оставляли в покое, я закрывала глаза и улыбаясь, мысленно открывала свой драгоценный сундучок воспоминаний. И тогда передо мной разворачивались сказочные миры, где мы снова и снова купались в облаках, запускали в небо воздушных змеев и, счастливые, кружились, взявшись за руки. 
 А однажды, вспоминая день нашего знакомства, я попыталась повторить твой опыт с фотографией – и он оказался удачным! Тогда я стала держать под рукой особый альбом, и в последующие дни мне удалось получить несколько ярких цветных изображений. Впрочем, они быстро поблекли и исчезли, но результат впечатлял! Позже мне пришла идея фотографировать сновидения. Каждый раз самым трудным было найти во сне свои руки, но зато увидев их, я привычно складывала пальцы рамкой, сосредотачивалась и хлопала ладонью по альбомной странице. Ночью я просила сиделку не гасить свет, и с восторгом рассматривала пойманные кусочки сказок. Я пыталась показывать альбом родителям, но они только пожимали плечами и, переглядывались,  отвечая, что ничего не видит. Неудивительно, ведь изображения так мало живут!

                ***

  Сегодня такой необычный день. Не знаю, что подняло меня с постели – мой  сон или раскаты грома. Я проснулась затемно и, стараясь не разбудить спящую в кресле сиделку, уселась в кровати и смотрела на грозу за окном. Сперва мне было тревожно, но потом звуки стучащих по стеклу капель успокоили меня. Я задумалась, и отчего-то стала вспоминать всё о своей жизни, и о нас с тобой – с самого начала. С каждым таким воспоминанием на душе становилось светлей, и вместе с тем светало за окном. Дождь утих, а когда первый луч солнца проник в комнату, заиграв разноцветными зайчиками, я увидела, что  к мокрым витражным стёклам приклеился дубовый лист. И это удивительно, ведь рядом с нашим домом нет ни одного дуба! Какой хороший знак!
 Надо собираться. Уже через два-три часа под окна подадут экипаж. За дверью слышны разговоры и смех – дом просыпается. Сегодня все будут провожать меня: тётушки снова станут давать свои смешные советы, сколько минеральной воды нужно выпивать за день и рассказывать о том, какие грязи целебней. А мне важно не забыть и спросить у мамы: здравница – это надолго?
 Признаться, меня сбил с толку сон. Я видела красивое здание на берегу моря, но от него веяло тоской. Зачем-то я вошла внутрь, и меня встретили девушки в белых одеждах. Они ласково говорили со мной, но в ответ на мои расспросы тут же отводили глаза и замолкали. Мы никак не могли понять друг друга, и я уже решительно собралась уйти, когда заметила на окнах решётки…   
 Иногда мне бывает страшно, но это быстро проходит. Потому что теперь я знаю, что в жизни всё устроено очень правильно, и если не было бы в ней горестей и слёз, то человеческое счастье стало бы таким привычным, что мы перестали бы его замечать. Все наши радости познаются в сравнении, и их нельзя растить до бесконечности, как невозможно вдыхать воздух, не выдыхая, или вечно улыбаться. И если светлая полоса внезапно кончилась, это означает только то, что вскоре начнётся новая – просто нужно её дождаться..
 Я благодарна судьбе за то, что в ней было столько волшебства; за то, что  встретила тебя. И когда мне бывает тяжело, я утешаю себя мыслью: главное, мы нашли друг друга – а значит, уже не потеряемся и непременно встретимся вновь. Быть может не скоро, наверное даже в следующей жизни, но это обязательно случится! И всё снова будет хорошо, потому что не может быть никак иначе.