Старая дверь

" Старая дверь"

 Санька я встретил случайно, на остановке общественного транспорта. Меня он заприметил, чуть раньше, и сразу же поспешил подойти. Широко улыбаясь и протягивая руку, он сказал: Привет! Не сильно занят? - Да вроде нет, пожал плечами я.  - Пойдём тогда к моим предкам, а потом обоснуемся где-нибудь в кофэшке. Его предложению, я не возражал. Тем более что мне всегда хотелось взглянуть на его родителей. Зная этого человека, уже более пяти с небольшим лет, я всегда удивлялся его опрятности, чистоте, и безукоризненному выбору одежды. Ни разу в жизни я не видел его растрёпанным или небритым. Одежда всегда сверкала чистотой, обувь, если это были туфли или даже резиновые сапоги, казалось, начищена настолько, что в них отражалось небо. Даже если мы с Санькой встречались в спортзале, и то, весь его вид светился чистотой и опрятностью. В общем, в любой обстановке, и при любой погоде, он выглядел словно новенький рубль. Достав из кармана отглаженных брюк, бархатную тряпочку, он присел на корточки, и в мгновение ока, почистил туфли. Взглянув на них, я сильно засомневался в целесообразности последнего действия, но к прихотям Саньки, давно уже привык, и перестал обращать на них внимание. Хотя иногда сильно раздражало его чистоплюйство. К примеру, он мог стоять у зеркала целых десять минут, выводя расчёской локоны в причёску, или очищать кожу специальными ватными дисками.
 - Пошли, скомандовал он, поднявшись во весь рост. Я согласно кивнул, и мы направились к пешеходному переходу. Дорогой Санька говорил что-то о родителях, к которым он не любит заходить, но сейчас вынужден, так как, им там что-то срочно понадобилось. Дом родителей Саньки, меня немного удивил. Можно было только гадать, как он остался нетронутым. Располагался этот старый, почерневший от времени, покосившийся двухэтажный, деревянный дом, напоминавший больше барак прямо посреди красивого, зелёного сквера. Торчал он к тому же, впритык к сверкающему свежей покраской и хрустальным блеском новых стеклопакетов зданию театра юного зрителя. Обветшалое сооружение, смотрелось здесь как-то неуместно. Поймав мой недоуменный взгляд, Санька, словно оправдываясь, заявил: - Этот дом, давно обещают снести, но у администрации всё руки не доходят. Пройдя к последнему подъезду, мы вошли вовнутрь. Правда, для этого, нам, что мне, что Саньке, пришлось пригибаться. Постепенно погружающийся в землю дом, предполагал уменьшение дверного прохода, но никак не наоборот. Внутреннее пространство подъезда встретило нас полумраком, скрипом досок пола, и странной смесью запахов затхлости и подгоревшего жира, а так же чем-то неуловимо знакомым, чем-то таким, что не вспомнишь, как ни напрягай память. Санька подошёл к одной из двух дверей.
 - Вот здесь я провёл всё своё детство! С какой-то ноткой не то чтобы грусти, а настоящей тоски, уныло выдал мой товарищ. На секунду мне показалось, что нам не стоило сюда приходить. У меня сложилось впечатление, что он стесняется этого жилища. Внимательно осмотрев дверь, я невольно хмыкнул. Покрытая старым, тёмно коричневым дерьматином, местами потрескавшимся, а к низу, вообще обвисшим и разорванным, она носила на себе множество разнообразных следов, от жирных пятен и глубоких царапин в районе замка, до отпечатков ботинок, оставленных кем-то на память хозяевам. Звонок, заменяли два проводка, сиротливо торчащих прямо из обналички, дверная ручка, кое-как держащаяся на одном шурупе, напоминала труп висельника. Табличка с номерком, прикрученная в центре двери, не давала в должной мере понять, какой же номер на ней изображён. После того как Санька подойдя вплотную к двери поднял руку, и постучал несколько раз прямо в эту самую табличку, стало ясно, почему. Дверь не открывалась. Санька постучал ещё раз. Внезапно на двери загорелся маленький, светящийся кружок. Это обозначилось отверстие для дверного глазка, сам же он напрочь, отсутствовал. Затем свет также внезапно погас, и тут же мы услышали глухой раздражённый голос: - Кто там? Санька приосанился, сделал серьёзное лицо, и ответил: - Это я, мама! В замке что-то звякнуло, хрустнуло, и напоследок щёлкнув, дверь открылась. В освещённом ярким, жёлтым, электрическим светом, застыла худощавая фигура пожилой женщины, одетой в выцветший, засаленный халат. Уперев руки в бока, она выдохнула перегаром: - Санька, это ты? - А это кто с тобой? Указала она мутными глазами на меня. - Это мой друг, Вован, как-то сразу перенимая манеру её речи, ответил он. Развернувшись к нам спиной, и пошаркав в недра квартиры, она впустила нас. Зайдя вовнутрь, мы невольно остановились. Короткий, узкий коридор, заполонённый разномастной, поношенной обувью просто физически не допускал к расположению в нём, большого количества людей. Старая вешалка, прибитая к стене, помещала на себе невообразимое количество вещей. Здесь можно было увидеть и лёгкие летние куртки, и старые дырявые пуховики, китайского покроя, и пошарканные, с торчащими наружу кусками ваты, фуфайки. При взгляде на всю эту одежду, обувь, и расположенные поверх всего шапки, среди которых была даже помятая кепка с надписью "Речфлот", складывалось ощущение, что я рассматриваю чей-то дачный гардероб, в который хозяева откладывали всё не нужное. Санька, по-видимому, сильно смущаясь этого, отвернулся и принялся усердно развязывать шнурки на своих туфлях. Из одного из дверных проёмов, ведущих из дальнего конца коридора, внезапно раздался пьяный крик: - Любка! Мать твою, кто там припёрся?! - Сын твой. - О, мля! Санька! Разуваться, а тем более проходить дальше, мне расхотелось ещё при виде входной двери, но не желая обидеть Санькиных родителей, а тем более его самого, я все же разулся и прошёл за другом. Перед широкой дверью, оклеенной теми же обоями, что и стены, я свернул на право. Вообще, не смотря на свою тесноту, весь этот убогий коридорчик, был прямо таки завален непонятными вещами. Кроме вышеупомянутых вешалки и обуток, по углам громоздились какие-то черенки, то-ли от лопат, толи от швабр, непонятные коробки, куча всяческих тряпок, палок раскрытых чемоданов, и прочего. Единственная деталь интерьера, действительно удивившая меня, это плакат с изображением Арнольда Шварценеггера, едущего на мотоцикле, в короткой синей майке. В общем-то, плакат как плакат, но вот губы у культуриста, почему-то были выкрашены фломастером в ярко красный цвет. От этого картинка не портилась, а совсем наоборот, приобретала необычайный блеск. За проёмом, завешенным ширмой из собранных из пластиковых колечек от пивных бутылок, оказалась крохотная кухня. В дальнем её конце, у самого окна, сидел, по колориту весьма схожий с Санькиной мамой, высохший, сгорбленный мужичёк в засаленной майке алкоголичке и обвислых неопределённого цвета трико, с вздутыми на коленях пузырями. Был он лыс, небрит, и неопрятен. На неожиданно больших для такого тощего тела кулаках, синели татуировки. Несколько пальцев украшали синюшные перстни. Зубов у него явно не хватало, и от этого, мужчина сильно походил на старенького дедушку. Обстановка, царящая на кухне, не воодушевляла. Всё тут было примерно такое, как я и предполагал, ещё стоя в коридоре. Справа имелась заляпанная подгоревшим жиром, газовая плитка, сразу же за ней, небольшая тумба, заменяющая разделочный стол, между ним и стеной, каким-то чудом был втиснут низенький холодильник. Слева же имелся небольшой столик, заваленный закуской, пустыми стаканами, ополовиненной бутылкой водки, и кучей прочих необъяснимых вещей. Табуреток, или стульев не имелось. Их заменяли поломанный, и поставленный на попа стенной шкафчик, нерабочий телевизор, и алюминиевая фляга, на которой собственно и восседал отец моего друга. Воздух в кухне был плотным, и липким, пахло какой-то кислятиной. Складывалось ощущение, что воздух стоит, словно студень и никуда не движется. Дым тонкой струйкой поднимавшийся вверх из переполненной окурками пепельницы, лишь подчёркивал это впечатление. - Санька, шпингалет! Растянув губы в пьяной улыбке, воскликнул он. - Кого я вижу. По лицу Саньки, на мгновение пробежала тень отвращения. Вот это да! Подумал я. А ведь он их стесняется. И видимо, поэтому всё время выглядит чистюлей. На кухне тем временем происходило необычайное действие. Мне довелось наблюдать, как Санькин отец, облапывает его в порыве отцовской любви, подогретой изрядным количеством алкоголя. Грязными ручищами, размазывая по его рубашке остатки немудрёной закуски, прилипшей к пальцам. По лицу Саньки было видно, что в этот момент он испытывает самые настоящие муки.
 - Папа! Гневно выкрикнул он. Но отец не замечая этого, прижал Санькину голову к своей, и горячо зашептал ему что-то на ухо. Наконец, вырвавшись, он отпрянул назад, угодив рукой в гору грязной посуды, переполнявшей раковину. Выругавшись, Санька опёрся локтём о стену, уронив при этом, не менее грязное, чем посуда, кухонное полотенце. Если бы не теснота кухни, он бы точно упал на пол. Застыв на мгновение на месте, Санька отряхнул руку, от прилипших к ней остатков пищи, и злобно оглядев своих родителей, метнулся по коридору в ванную, распинывая ни в чём не повинную обувь.
 - Чего это с ним, уставившись на меня, спросила мать. Покрасневшие, мутные от выпитого глаза её, выражали столько удивления и укора, что мне стало как-то не по себе. Чуствуя себя неловко, я пожал плечами. В плотном воздухе повисла неопределённая пауза. Я не знал что говорить, и что делать. Ситуацию разрядил Санькин отец. Повернувшись ко мне, он спросил: - Ты Сашкин друг? Я кивнул в знак согласия. - Как зовут? Володя. - Вовка, значит, резюмировал он. - А Саньку моего, давно знаешь? - Да лет пять уже, учились вместе. - Странно, мне он о тебе ни чего не рассказывал. Следующий вопрос меня немного удивил. - Сидел? - Где сидел? Не поняв сперва, о чём он толкует, переспросил я. - В тюрьме! Сдвинув брови, ответил он. Я отрицательно замахал головой. - А-а-а, досадливо махнул рукой  он проговорив: - Не нашь! Мне стало неприятно. Складывалось ощущение, что если я не преступал закон, и не сидел в тюрьме, то я вообще, не достойный человек. Вскоре из ванны, вернулся Санька. Был он злой и сосредоточенный. Велев мне одеваться, он о чём-то ещё переговорил с родителями, а затем мы вышли на улицу. Вне пределов душной квартиры Санькиных родителей было хорошо. Меня не отпускало впечатление, что мы вырвались из какого-то тёмного мира, спрятанного за старыми, обитыми лопнувшим дерматином дверями.
 - Ты извини меня! Проникновенно высказался Санька. - За что? - За то, что привёл тебя к ним. Они! Они... Он эмоционально махнул рукой, и достав из кармана помятую пачку сигарет, нервно закурил. По всему было видно, что он сильно расстроен. - Я не хотел, что бы ты думал, что я такой же как они! Похоже, мои подозрения насчёт того, что он стесняется своих родителей, полностью подтверждались. - Я думал, они будут трезвые, понимаешь? - А что такого? Поинтересовался я. - Знаешь, я и вырвался-то от них, за счёт учёбы, а потом работы. И возвращаться не собираюсь. То как они живут, меня просто бесит! Ненавижу! - А зачем заходил? Денег дать, грустно пробормотал он. Затем сильно затянувшись, и выкинув окурок, добавил: - Всё равно пропьют. Подняв на меня глаза, он проникновенно спросил: - Ты не расстроился? - Чему? Недоумённо спросил я. - Их поведению. Вопрошающий взгляд Саньки, говорил о том, что мой ответ ему очень важен, и несмотря на то, что я не видел в той ситуации, ни чего хорошего, я всё же ответил: - Да нет. На лице его отобразилось облегчения. - Ты не обращай внимания, это у них недавно. - Что недавно? - Бардак этот. - Да ладно, успокаивая его, ответил я. Какая разница. На самом же деле, нечто подобное внутри квартиры, я ожидал встретить, ещё увидев старую покоцанную дверь. Затем, видимо вспомнив, что мы хотели пойти потом в кафе, Санька решительно зашагал по улице, в сторону, давным-давно облюбованного ещё со времён студенческих попоек, месту. И я, понимая, что об его родителях лучше не вспоминать сегодня, поспешил за другом.