про слова и терапию

Про слова и терапию.
Если я ни с кем не говорю – я забываю, как говорить. Если я не работаю в системе «человек-человек» - я просто разучиваюсь формулировать и структурировать свои мысли, и люди перестают меня понимать. Есть опасение, что во время отпуска по уходу за ребенком – я совсем разучусь разговаривать. А если я разучусь говорить – мне будет трудно снова начать работать – преподавателем, терапевтом, или даже редактором или копирайтером – потому что письменную речь я тоже забуду. Чтобы не разучиться хотя бы писать – я хочу регулярно практиковать письменное выражение своих мыслей. Кому адресована эта статья? Она адресована всем, кто так или иначе работает со словом. Но цель ее – глубоко внутренняя. Оставить себе ниточку, по которой я буду выходить из послеродовой депрессии, по которой я буду возвращаться – уже с новыми силами и с новым опытом.
Итак, слово. Почти всегда, особенно проводя групповую или личную терапию, я чувствую себя сапером, который ошибается один  раз. Начинаю говорить, и в ужасе понимаю – не то. Точно также, когда передо мной садится человек и говорит – нарисуй меня. Он требует, чтобы похоже было. А у меня под рукой – только шариковая ручка. Я знаю, что похоже не выйдет. И рисую – моложе и красивее.
Также и слово – здесь я придерживаюсь тактики – не навреди. Лучше ничего не сделать, чем сделать плохо. В нашей культуре людям с детства прививают умение ругать и искать недостатки. Родители ругают детей – дескать, никто тебе правды не скажет, только я. Хвалить и делать комплименты специально учат на психологических тренингах. Специально учат человека говорить о себе хорошо – тогда и о других получится.
И вот клиент рассказывает по моей просьбе -  о своих личных достижениях. А я – чтобы не сидеть пафосной восковой фигурой терапевта – пытаюсь как-то реагировать, давать обратную связь. И тут я оступаюсь, и произношу что-то с интонацией, как разговаривают с детьми или с дебилами… О – ля – ля – ля – ля, романтический момент утерян. Маститый терапевт, читая это, скажет – Вы дура. Вам надо учиться. И еще учиться. Желательно у меня. И, разумеется, за деньги. Потому что – на этом не экономят. А я скажу – конечно, да!!! Восхитительно!!! С неизменной интонацией. Как разговаривают – с детьми или с дебилами.
Но мы, меж тем – отвлеклись. Пространство терапии – сказочное пространство. Где все сбывается. Как во сне. Я говорю, говорю, говорю – структурирую время и место. И вот уже считывается только интонация, смысл слов не важен. Это  - как заговаривают боль – если вдумываться в слова – все равно ничего не поймешь,  да и боль не пройдет. Я знаю этот метод, это знакомая моя дорожка, я – певица, мое оружие – голос, да и в вещах моего покойного отца были найдены книги с заговорами, он как-то умел снимать руками головную боль, при этом что-то говоря, как будто про себя. Да, там в сказке – мама молодая, добрая и красивая, папа – сильный и никогда не умирает. Нет страшной тюрьмы детского сада, школы и навсегда «запертых в стенах» семейных скандалов. Иногда – до слез хочется помочь быстрее распутать клубок – но  - тут я начинаю что-то говорить – и вновь говорю что-то не то, вместо того, чтобы тянуть нить, которая домой приведет – рублю гордиевы узлы, вновь и единожды, фатально – подрываюсь на мине. Маститый терапевт опять скажет мне – Вы – дура. Идите к супервизору. Он вас там пожалеет. Или наругает. В общем, наставит на путь. Непременно – истинный. Потому что это – супервизор. А овес нынче дорог, вы сами знаете, сколько стоит супервизия, на этом не экономят.
Про речь клиента теперь. Давным-давно я работала в системе «карательной педагогики», сравнить с карательной психиатрией. Которая не лечит, а делает людей удобными. Сижу я в кабинете психолога, а мне ведут клиента. Его ведут по коридору – слышны шаги училки на высоких каблуках и ее истерический крик – вот иди теперь к психологу, будешь знать, как плохо себя вести. Так и есть – заходит учительница и юноша лет 17. Так вот – я про речь клиента. Речи нет. Он молчит  - и правильно, между прочим, делает. Потому что – в системе карательной педагогики – как в милиции – любое слово будет – против тебя. А училка все орет – вот, мол, он на уроке безобразничает, прогуливает, курит за зданием. Я говорю – да, спасибо за информацию, оставляйте его, мы разберемся обязательно. А училка все орет – в армию ему надо, пусть его там научат. Тут я понимаю, что надо что-то сейчас сказать, и  - как обычно бывает в лучшие моменты жизни – рот сам открывается и говорит – ору. На него. Безобразие! Ты что себе позволяешь! К психологу нормальных людей не посылают! В психушку захотел! Садись быстро, мы сейчас разберемся с тобой!!! Училка, испытывая священный трепет – уходит, осторожно прикрывая дверь. Я выдерживаю стратегические 3 минуты – пока удаляются ее каблуки в гулком коридоре. И говорю уже – собственным, спокойным голосом – садитесь… успокойтесь… Мальчик говорит все еще – я не виноват, ни в чем не виноват. Я в ответ опять– садитесь, садитесь, успокойтесь. Посидите здесь полчаса просто так, отдохните. А я тоже буду заниматься своими делами – журнал приема, например, позаполняю. А потом я Вас отпущу.
Несколько минут мы сидели друг напротив друга, я с раскрытым журналом, демонстрируя неподдельный интерес к записям, и он – в смущении не зная, чем занять руки. А потом он спрашивает – а чем вообще занимается психолог? И меня прорвало – да чем он здесь может заниматься – а, собственно говоря – ничем, вот журнал заполнять, например. Потому что – терапия – дело добровольное. И в таких условиях проводить ее невозможно. И ничего с этим не поделаешь – соловей в неволе не поет… Через несколько минут мы уже говорили о музыке. Да, клиент -  говорил. Он рассказывал, как научился играть на гитаре, я сказала, что училась примерно также. Методом проб и ошибок. Аккорды – звездочка и лесенка. Так во дворе объясняли. И мне – тогда еще, и ему – сейчас.
Так о чем я. О речи клиента. Если его присылает карательная система – речи вообще может  - не быть. Просто – молчание. Этому нас не учили в институте. Нам объясняли про фасадный запрос. И про неумение говорить о своих чувствах.  Но про полное отсутствие контакта. Помню молодую девочку, которую хотели лишить родительских прав и комнаты – только потому, что ее тетка захотела нахалявку – хлебнуть счастья материнства. Значит – девочка будет рожать и работать сутками, а эта будет счастливая с колясочкой по двору ходить, свою никчемную жизнь ребенком заполнять. Я тогда была приглашенным специалистом-психологом из наркологического диспансера. И была это – комиссия по делам несовершеннолетних. Начальник этой богадельни, отставной военный, похожий на бульдога – швырнул мне на стол ключ от кабинета и велел пойти  с ней разобраться. Девочка плакала. Я помню, что пыталась поить ее каким-то чаем. И что-то говорила, говорила, говорила. Не думаю, что в этих словах был глубочайший терапевтический смысл. Я заговаривала беду. Чтобы – ни с кем и никогда. Ничего такого не происходило. Это был сеанс без временных рамок. На улице стемнело. Потом говорила она. Про отца –алкоголика, про хорошего крестного, про то, как она без выходных работает в продуктовом магазине, а потом – когда приходит к тетке и приносит все заработанные там деньги – ребенок ее не узнает, а тетку называет мамой. Она приезжала в наркологический диспансер – ко мне на терапию. В мой кабинет, где на окнах привинчены решетки и виден кусок унылого внутреннего двора. Потом прошло время, и она приехала ко мне – с молодым человеком, красивая, счастливая – благодарить. Ребенка они забрали себе. Помню, у нее волосы были в модном блестящем лаке. Девочка.
Речь терапевта – кнут и пряник. А кому и скальпель – удаляющий застарелый нарыв. Мне рассказали об одной женщине-терапевте из Питера,  которую приглашали в учебную группу, состоящую из будущих терапевтов. Приглашали в тех случаях – когда надо было «выводить слонов». То есть – говорить о том, о чем говорить не принято. Досталось девушке с больными ногами, пораженными ДЦП. И самому рассказчику – за длинные, пространные монологи, видимо. Ага, попробовала бы она в наших реабилитационных группах, состоящих из гопников и наркоманов – повыводить каких-нибудь слонов. Ей бы там сразу беседу о половых органах и как ими пользоваться провели. Помню, мы проводили разогревающую игру «люблю-не люблю». Смысл ее в том, что один из участников говорит, что он любит, а кто-то другой меняется с ним местом – если люби или не любит то же самое. Звучали разные «люблю» - я люблю трахаться, бухать, героином ставиться, давать ****юлей. Я не гимназистка, конечно, трахаться я вот тоже иногда люблю. Я вот встала в этот момент, и оказалась без места. Стою. А они – здоровые лбы – все ржут надо мной. В тот момент я почувствовала себя маленькой, думаю – пропади эта работа, не вернусь я больше в эту группу, пусть уволят меня к чертям. Выпрямилась и  говорю: «Я люблю мороженое». И парень один встает – большой такой, бритый, с серьгой в ухе и в татуировках. «И я люблю… Только сли-и-и-вочное!».
Иногда слово оказывается, как бы – распутьем, волшебным ключом – который что-то открывает. Как подобрать его? Да никак не подберешь. Просто рот открывается, и говорит. И оказывается правильно.
Работали мы как-то на телефоне доверия. Лично мне дали учебник по телефонному консультированию, в котором я успела прочитать единственное– что у телефонного консультанта должен быть псевдоним. И уже начались звонки. Среди прочих позвонила какая-то тетя и стала жаловаться на своего сына-алкоголика, мол, пьет, не работает, бабу привел, баба пьет, не работает. Все на ее шее, она – несчастная-бедная, одна за всех (как и все нормальные созависимые). Говорит – баба его мне надоела, и я ее выгнала. А мне надоело ее слушать, я ей и говорю:
- Ну и его вместе с ней – выгоните. В шею.
А она:
- А что… - Можно?
Занавес.
Да, конечно, я как великий Терапевт Всех Времен- повелеваю)))

Так вот, что мы видим. Какой должна быть речь терапевта? Помогающей. Как лекарство. Надо точно рассчитывать – время приема и дозировку. Все средства хороши. Вот про манипуляции говорят – плохо. Он, мол, манипулятор. Осознанная манипуляция – это круто. Не каждый владеет. Потому что – как в шахматах – думать на ход вперед, а то и на несколько и следить за ситуацией на доске.
Возврат еще есть. Думаю, этот прием где-то уже сто раз открыли, и где-то он как-то называется,  но – мне было некогда копаться в литературе и в первоисточниках, надо было работать с реальными клиентами. Техника для терапевтов, обладающих хорошей памятью и музыкальным слухом. В определенный момент возвращать клиенту его фразу в точности, с его же интонациями, максимально приближенно к его голосу.
И еще. Повтор – великая сила. Это меня перформансисты научили. Иногда несколько раз повторяю одну и ту же фразу. Встраивая ее в разный контекст. Иногда обозначая, что клиент повторяется, а я хочу уже слышать другое.
Речь клиента.
Ее может вообще  – не быть.
О, она – появилась!!! Лед тронулся!!! Формальные фразы. А у нас время кончается.
Фасадные запросы – помогите мне вылечить моего мужа от алкоголизма. Ага, гребаная фея, ангелочек, летает на цветочек. И никогда не какает. Даже стразами. А муж – мудак, пьет все время. Какое досадное невезение. И вот я слушаю выученные фразы, по сто раз пересказанные подругам и соседям. а время сеанса, меж тем – подходит к концу. Какое досадное невезение.
А еще клиенты любят говорить чужими голосами. Как будто – в них кто-то вселяется и говорит другим голосом. Эта техника подходит для внимательных терапевтов с тонким слухом. Техника распознавания. И еще – когда человек врет – голос его меняется. Вот сидите вы и слушаете Вашего клиента.  Нет, реально слушаете, а не думаете о том, как вы пойдете в перерыве чайку попьете с вафелькой. Можно еще уточнить – кто это говорит? Тут клиент отвечает обычно – я это говорю. Да, более исчерпывающего ответа не найти))
Продолжение следует.