Обида

Вологда   - российская глубинка. Потому сюда приезжают просвещать, размышлять и углублять. Проверить себя, свое слово, попытаться найти живой отклик. Вот так и оседают в моем дневнике записочки-наблюдения после открытых творческих встреч с М. Хуциевым, Р. Габриадзе, Д. Жилинским И. Шайтановым и многими другими могиканами русской культуры. И сидит потом, совсем по-чеховски, в голове гвоздь… от совпадений и отсылок к пережитому когда-то душевному опыту. То, отчего душа болит и истончается.

Юрий Норштейн. (встреча со зрителями 21 апреля, 2008, вольный пересказ)
Когда я учился в младших классах, моя мама всегда давала мне с собой «завтраки» в виде бутерброда с колбасой.  В классе, где я учился, был мальчик из очень бедной семьи. Мы все после войны жили тяжело, но тут ситуация была особой. Зная это, моя мама всегда мне делала по два бутерброда, чтобы я мог поделиться. Однажды, случилось так, что я пришел в школу без бутербродов. Дома ничего не оказалось. На перемене, как обычно, ко мне подошел этот мальчик и сказал: «Давай бутерброд!» Я ответил, как есть, но он продолжал требовать. Я объяснил, что у меня ничего нет. И тут началось. Он дразнил, кричал на весь класс: «Жид, жид! Жадный жид!» Страшная обида заглушала звуки. «Как же так,» - думал я. Ведь я каждый день делился с ним всем, что у меня есть». Что остается после этого? Обида, разочарование, боль.
Мир ребенка – это космос. Настоящий огромный космос. Но  если у него случается горе, то это – как черная дыра, которая все в себя вбирает. Ребенок просто не знает, что после плохой полосы наступает хорошая. Вот поэтому я стал делать детские мультфильмы <…> Если до 5 лет ребенок оказывается в пространстве нужных слов, нужных ритмов, то гораздо меньше вероятность того, что он вырастет плохим человеком. 
Обида
Я очень хорошо помню этот зимний вечер. Мой второй класс. Нам по 8-9 лет. Вторая смена. Уроки заканчивались поздно. Так тогда казалось. В это время года у нас вечереет рано. Иногда на небе уже можно было разглядеть звезды. (Почему-то почти все возвращения из садика, из школы у меня запомнилось при звездном небе). Мы всегда задерживались в классе, коридоре, ведя какие-то долгие разговоры, сопровождаемые незамысловатыми действиями: поливкой цветов, расстановкой стульев, влажной уборкой (раньше дети сами убирали свою закрепленную территорию). Во втором классе мы гурьбой ходили к Иринке Г. дрессировать живую свинью, которую на зиму из деревни привезли для «выживания» в городской барак. Не менее бурно мы обсуждали то, зачем нашей Машке домработница, которая приходит даже мыть посуду (как будто они сами этого не могут!). Мы пытались разгадать тайну социального неравенства, наивно полагая, что вся проблема в лени. И сама Машка, конечно, очень ленивая. А мы – само собой – очень трудолюбивые. Половина нашего класса, кажется, уже тогда записалась в фотокружок, и одной из обсуждаемых тем было – инфракрасное излучение. Тебя фотографируют, а потом на снимках ты – голый… С этого времени у меня в голове «зависла» мысль о том, что фотографы – страшные по своей сути «дядьки». Да мало ли поводов было задержаться за разговорами в школе. Однажды, после долгих сборов в раздевалке оказалось, что у меня пропал портфель. Красивый такой, удобный ранец – моя тайная гордость. Вещи мне доставались от старшей сестры, поэтому родители покупали «на вырост» что-то добротное. Я и еще две мои подруги с усердием принялись его искать… Кто-то предложил идею посмотреть вокруг школы (вдруг, да кто спрятал, но ведь зима?) Мы искали, как мне тогда показалось, час или полтора. Когда подступили слезные потоки горя и бессилия, мои «спасательницы» признались, что они сами спрятали мой портфель, оставив его у входа в бомбоубежище. Счастье облегчения обжигала обида: как же так, ведь они с самого начала обо всем знали, и не сказали! Принять такую «игру» не смогла тогда, до сих пор она отзывается гулким эхом. Предательство. Именно тогда оно было прочувствовано и пережито, отложено и спрятано, чтобы никогда-никогда…  Помню пересохшие слезы и чувство брезгливости. Любимая мною школьная жизнь на глазах развалилась на «до» и «после». С одной из этих девочек мы дружили и потом. И были уже другие обиды и радости. Но все это уже было «после». А уже своих сыновей я просила, почти заклиная, стараться не делать поступков, которые вот так, бросят тень, и ни стереть, ни исправить.