Переворот

 Переворот, или Редчайший случай полного единства в российской творческой среде!

На фото поэт-фронтовик-афганец Виктор Верстаков

Где-то лет 25 назад я начал творить свой цикл под названием "Песни Афгана, Чечни, Дагестана". Всё, как это часто и бывает, началось со счастливого случая. Я тогда работал учителем истории в 70-й школе Ульяновска, там на третьем этаже был свободный от парт кабинет, и учительница географии решила создать в нем музей ветеранов Афганской войны. Она бросила клич среди своих многочисленных учеников, привлекла их родителей и родственников, и многие из них вскоре принесли в школу каски, сохранившиеся со времен этой войны гимнастерки, осколки снарядов, остатки мин, разбитых автоматов, фотокопии писем с фронта, фотографии живых и погибших. В общем получился самый настоящий маленький музей войны, которая тогда, в 1992-м году, закончилась вот только что. И всем тогда казалось, что эта проклятая и абсолютно непонятная, не известно для чего начатая  война будет для России самой последней. Наивные, как жестоко мы все тогда ошибались...

 Я дружил с этой самой учительницей географии, мы были с ней почти одного возраста и одних интересов, и поэтому я довольно часто после уроков заходил к ней в кабинет - просто так, поболтать ни о чем, передохнуть, тем более классное руководство у нее было в 5-м классе - то есть дети еще маленькие, не достигшие переходного возраста, и поэтому - самые настоящие ДЕТИ: милые, добрые, хорошие! В этом возрасте они вьются среди взрослых, ластятся к ним, как котята, все такие милые, нарядно одетые, не колючие, и поэтому общаться с ними  одно удовольствие! Эти ее детишки после уроков не торопились домой, а прибегали к своей классной руководительнице тоже просто так - пообщаться, девчонки - чтобы незлобно друг про друга и про других учителей посплетничать. Она, эта учительница, была приветлива, улыбчива и всякий раз показывала мне что-то новое из находок для своего музея. Вот таким образом однажды я увидел у нее сборник стихов воина-афганца Виктора Верстакова. Я прочитал всего лишь одно его произведение - "Горит звезда над городом Кабулом". И оно меня поразило своей необычностью! Вот эти строки:

Горит звезда над городом Кабулом.
Горит звезда прощальная моя...
Как я хотел, чтоб Родина вздохнула,
Когда на снег упал в атаке я...

И я лежу, смотрю, как остывает
Над минаретом синяя звезда...
Кого-то помнят или забывают,
А нас и знать не будут никогда...

Без документов, без имен, без наций
Лежим вокруг сожженного дворца...
Горит звезда, пора навек прощаться...
Разлука тоже будет без конца...

Горит звезда декабрьская чужая...
А под звездой дымится кровью снег...
И я слезой последней провожаю
Все, с чем впервые расстаюсь на век...

 Я сердцем понял, что это не просто стихотворение... Это - исповедь и плач уже давным-давно, еще в 1978-м году, погибшего беззвестного русского солдата, павшего черт знает в какой дали от родного дома... не известно зачем и не понятно за что... Это именно тот самый неизвестный солдат, который в декабре 1979-го штурмовал дворец Амина в Кабуле, и который никогда не будет похоронен... Тело его исчезнет... а кости его останутся навсегда безымянными... Это именно в честь него и таких, как он, на символических солдатских могилах и горят вечные огни во многих городах России...

 Я почти мгновенно написал на это стихотворение песню. Потом прочитал десятки других стихов Виктора Верстакова, и многие из них сами собой тоже превратились в песни. Так и родился цикл "Песни Афгана". Благодаря своим связям с журналистами на местном коммерческом радио я БЕСПЛАТНО сделал довольно качественные записи этих песен. Спел их сам - потому что годы были голодные, безработные, откровенно нищенские, платить более-менее профессиональным местным певцам и жадным самовлюбленным студенткам-певичкам из нашего музыкального училища денег у меня не было и в помине. Пришлось как-то выкручиваться самому. Ну вот и выкручивался... И получилось, честно говоря и без всякой похвальбы, в общем-то совсем даже неплохо. Конечно, совершенно не консерваторно и не симфонически, и вовсе не полифонически. И, разумеется, не академически. Но зато - ЧЕСТНО! Трагически и драматически. А за основу я взял творчество великого исполнителя и моего любимого с юности певца-шансонье Марка Бернеса.

 Никакого интернета и ютуба в те времена еще и в помине не было. Поэтому на магнитофоне-двухкассетнике (сегодня такие найдешь уже только в музее) я изготавливал десятки копий моего цикла и тоже бесплатно раздавал их солдатам, которые служили в ульяновской десантной бригаде. И даже умудрился дать один концерт для ОМОНовцев. Их штаб тогда размещался в сАмом центре города, в бывшем овраге, который остался от маленькой и очень зловредной речки Симбирка. Она каждую весну в момент полноводья подмывала берега оврага, внутри которого текла, от этого стенки оврага постоянно ползли вниз и погребали под собой стоявшие на краю домишки небогатых симбирян. Еще при царе Николае Втором эту Симбирку успокоили - заключили ее в бетонный желоб, овраг постепенно засыпали землей, сделали его менее глубоким, а берега более пологими - так и образовался участок города, который в народе получил презрительное прозвище "яма". И это противное, каторжное, почти бомжатско-тюремное название полностью оправдывало себя. Это был "заповедник" страшных полусгнивших столетних хибар-развалюшек, почти сараев, место очень неприглядное, бандитское, притон проституток, воров, уличных попрошаек, окончательно опустившихся нищих и всякого прочего отребья. Причем, подчеркну, в самом что ни на есть центре города. Вот в этой яме и располагался ульяновский штаб ОМОНа - маленькое 2-этажное совершенно не приметное здание, окруженное высоким забором и с мощным железобетонным дотом у ворот. Видимо,внутри этого дота постоянно размещался пулеметный расчет - на случай отражения внезапного нападения каких-нибудь террористов или охотников до боевого оружия.
 Мне как автору было важно узнать мнение тех, кто когда-то принимал участие в реальных боевых действиях. Под аккампанимент "минусовки" я спел милиционерам десяток своих песен, и в целом они, к моему крайнему изумлению, остались совершенно равнодушными!.. К тому же я выбрал неудачный момент для своего концерта - середину дня перед обедом. Омоновцы только что приехали из парка Победы, где сдавали зачет по бегу на 15 километров на лыжах. Ясное дело, они были все вымотанные, полусонные, потные, мечтали как минимум о горячем чае, об отдыхе, и я слышал отрывки их разговоров: "Скорей бы обед - раздавим поллитровочку! Расслабимся!.." И понравились им только две моих песни: "Белые колготки" и "ППЖ" - самые игривые и сексуальные в моем тогдашнем репертуаре.
 Две из десяти... Ну что же. Для начинающего автора и исполнителя это было чень даже неплохо!
 А потом началась страшная первая чеченская война. А следом и вторая. Хоть времена на словах были вроде бы и демократические, ельцинские, но на самом деле в газетах про эти события писалось очень мало. На ТВ звучала в основном лживая официозная пропаганда о бесконечных победах славных российских войск (в те времена их называли "федералами"). Нагло вдалбливалась нам в головы информация, что боевиков становится всё меньше и меньше, что все они не местные, не чеченские, а сбежались в Чечню со всего мира, что среди них часто встречаются даже негры, и все они воюют не по убеждениям, а сугубо за деньги. Что доллары, которые им платят Хаттаб и Басаев, фальшивые и их печатают здесь же, в одной из секретных типографий в Грозном. Или привозят чуть ли не целыми автофурами из Турции через ставшую нам вдруг враждебной Грузию. Утверждали, что эти боевики трусливо,как позорные шакалы, прячутся в примитивных и холодных землянках в горах, что у них уже заканчиваются еда и боеприпасы, что все они там страшно мерзнут и болеют, что поэтому они уже массово  сдаются в плен на милость победителей, и вот-вот скоро их вообще ни одного не останется! И тогда опять начнется вечный мир и покой! Как это было во времена СССР.
 А цинковые гробы с Кавказа, как и в продажные советские времена войны в Афгане, вновь шли сплошным потоком и вновь их старались хоронить без лишней огласки, почти тайно и на самых дальних окраинах кладбищ... Всё повторялось вновь и вновь - как по заранее разработанному и давно уже одобренному сверху плану. Всё шло по второму и даже третьему бесконечному кругу...
 Повторюсь, интернета в те годы в России не существовало вовсе, никто еще и не знал этого слова, и поэтому жалкие крохи ПРАВДЫ  мы узнавали только из передач нового и еще не подцензурного тогда телеканала НТВ. И это НТВ изо дня в день годами бесстрашно сообщало страшные факты о наших огромных потерях, о бессмысленных смертях как солдат, так и мирных русских жителей - стариков, женщин с малолетними детьми, которые не сумели или не догадались вовремя, еще до массового разрушения всего и вся, убежать из Грозного и теперь вынуждены были месяцами прятаться без запасов еды среди крыс в холодных подвалах разрушенных многоэтажных домов, где их безжалостно обстреливали как боевики с одной стороны, так и наши войска с другой... Также сообщали о продажности, о бесконечной глупости, о бессмысленной жестокости и подлости полковников и генералов как на фронте в  Чечне, так и в Генштабе в Москве. Раскрывались жуткие факты бесконечной коррупции как в самОй армии, так и среди тех, кто в тылу ее снабжает оружием, боеприпасами, формой, пропитанием, деньгами. Вконец обнаглевшими от бесконтрольности, безнаказанности, от вседозволенности российскими штабистами, банкирами, снабженцами, многими полковыми командирами разворовывалось всё, что только было возможно украсть и продать. Причем всё это - вплоть до новейших особо точных и дальнобойных снайперских винтовок, которых еще не было даже в самих в российских частях - прямо с заводских складов свободно попадало в руки чеченских боевиков! Русские убивали русских...
И конца-края этому не было видно!
 А потом эта затяжная, выгодная генералам и банкирам война легко и одномоментно перекинулась из Чечни уже в соседний Дагестан. И теперь зажгла и разбомбила сразу половину Кавказа...
 Стихи обо всем этом  я сочинял уже сам. У Верстакова про Чечню и Дагестан не было уже ничего - он почему-то упорно молчал. Видимо, мог сочинять только про то, что когда-то видел собственными глазами. Что пережил лично - ощутил собственной кожей и ранами. Я же, хоть и не воевал никогда, но увидел по телевидению крови, предательства, смертей и всего прочего столько, что стихи слагались сами собой. И песен из этих стихов про новую войну сложились десятки. Молчать было просто невозможно! Вот так и появился огромный цикл, который я назвал "Песни Афгана, Чечни, Дагестана". Когда наконец появился интернет, я разместил все эти песни на ютубе и, чтобы закрепить своё авторство ЮРИДИЧЕСКИ, я написал и отослал в Москву заказное письмо-заявление с просьбой принять меня в РАО - Российское авторское общество. В общем-то можно было этого и не делать, потому что, судя по просмотрам этих видео в интернете, особым успехом этот мой цикл не пользовался. Всё прошло как-то так... безлико... всё - мимо... Почти никто не писал мне на ютубе отзывов и комментариев. Ну, было несколько "лайков" и пара положительных отзывов, но критики еще больше. Причем критики от самих же участников этих недавних боевых действий - дескать, если ты сам не воевал, если на своей шкуре не прочувствовал - КАК это происходит в реальности: а именно, видеть гибель друзей, слышать их предсмертные крики о помощи и не иметь возможности им помочь... Самому погибать от ран, от обморожения, от гангрены, от отсутствия и на фронте, и в госпиталях элементарных лекарств, анальгетиков, антишоковых препаратов, да что там препаратов - простейших ваты и бинтов... И переживать всё это в то самое время, когда жирующие миллионеры-москвичи буквально разбухают от дармовых денег, просаживают их в немереном количестве в казино, в шикарных парижских ресторанах, на конкурсах красоты в сообществе с юными прекрасными проститутками, на берегах Флориды!.. И обо всем об этом ежедневно пишется и показывается по всем СМИ. И всё это преподносится голодному, безработному вымирающему народу как успешные гайдаровские реформы!..
 Если всё это не прочувствовал на себе, то и говорить и петь об этом другим просто не имеешь права! Потому что ничего не знаешь и не понимаешь и понять уже никогда не сумеешь! Так что лучше не пой. Заткнись и заглохни! Навсегда!
 Вот такие отклики... Сначала они слышались во время чеченских войн. А потом, когда эти войны закончились, то не прекращались и после них. Дескать про войну могут говорить только одни лишь фронтовики.
 Ну и ладно.
 Всё в общем-то было понятно: закончилось время мучительных войн, слезы по погибшим все давно выплаканы, ноющие раны поутихли, наступило время развеселой попсы и занудного проамериканского рэпа, сплошной телевизионной по всем каналам отупляющей развлекаловки и дурацких пошлых анекдотов в стиле Петросяна. Народ устал от постоянных потрясений, от бесконечного кризиса, от нескончаемой нищеты и полной безнадёги и не хочет лишний раз заморачиваться не нужными ему в мирное время былыми военными проблемами...
 Я и забыл про то,что состою в РАО. А РАО начисто забыло про меня...
 Нет,однажды оно о себе все-таки напомнило. И довольно необычным способом. Вдруг мне прислали оттуда официальное заказное письмо со многими марками на сотни рублей (в те годы в России была бешеная инфляция и счет шел на сотни тысяч и миллионы), и в этом письме спрашивали меня, не являюсь ли я автором молитвы "Пречистая Дева Мария"?.. Я принял это за довольно глупую шутку, думал промолчать, но все-таки ответил им, что все православные церковные молитвы  были написаны почти две тысячи лет назад монахами евангелических времен, что церковные гимны сочиняются композиторами уровня Бортнянского, Рахманинова или Чайковского, а тексты к ним -  великими поэтами современности. И потом они, эти гимны и тексты, утверждаются на особых церковных советах или на заседаниях Синода. И поэтому я никакого отношения к авторству молитв иметь просто не могу. И только потом, спустя многие годы, до меня дошло, что меня спрашивали о тех самых так называемых "молитвах", которые сегодня сочиняют всеми кому ни попадя - и бренчащими на гитаре попами-расстригами, и всякими околоэстрадными самодеятельщиками. Потом они, эти "молитвы" также закачиваются в интернет, а РАО за их исполнение другими людьми требует отчисления в пользу авторов, и себя, РАО, конечно, некоторых денежных сумм.
 После этого из Российского авторского общества мне больше никогда ничего не присылали.
 Так прошли не годы - ДЕСЯТИЛЕТИЯ! Я и думать забыл про это самое РАО. Да и зачем оно мне было нужно? Я же не Филипп Киркоров,и не Басков, менеджеры которых тщательно отслеживают соблюдения авторских прав исполнителей. А за их несоблюдение потом неминуемо подают иск в суды. Мне до моих прав и дела никакого нет - я был бы несказанно счастлив, если бы хоть ОДНУ мою песню хоть ОДИН человек слушал хотя бы ОДИН раз в неделю... Бесплатно!
 И вдруг всё изменилось. Резко и сразу!
 Сначала все СМИ России где-то полгода назад, то есть весной 2016 года,  сообщили, что гендиректор РАО Сергей Федотов арестован прокуратурой. Его обвиняют в присвоении от 500 млн до 1 миллиарда долларов, которые на самом деле принадлежат композиторам и поэтам за исполнение их произведений и должны были пересылаться авторам регулярно.Однако им пересылались жалкие копейки или ничего не перечислялось вовсе. И в то же время этот самый Федотов, по сообщениям британских СМИ, недавно купил в Шотландии замок. Плюс к этому имеет несколько квартир в Лондоне, огромную морскую яхту, а во время посещения Великобритании проживает в люксовых номерах самых шикарных отелей страны стоимостью десятки тысяч долларов в сутки!
 Эта новость помаячила в СМИ и в интернете пару дней, и про нее тут же все и навсегда забыли. И не удивительно. Все уже привыкли, что страна, несмотря на объявленную Путиным в далеком уже 2011 году войну с коррупцией, поражена ею прочно и незыблемо! И никакой РЕАЛЬНОЙ войны с нею никогда не было и нет! А есть только видимость этой якобы войны - для того, чтобы коррупционерам вольготно разворовывать страну и дальше. Россия и коррупция - это близнецы-братья! Мы говорим "Россия" - подразумеваем "коррупция". Говорим "коррупция" - подразумеваем не Африку,а именно - Россию!
 Чего стоит одно только дело Евгении Васильевой - любовницы бывшего министра обороны Сердюкова! Она при попустительстве своего дружка-покровителя умудрилась обворовать российскую армию на сотни миллионов долларов! Способствовала ликвидации в Москве элитных военных училищ - ради того, чтобы оставшиеся после них здания и земли фактически по бросовым ценам продать своим подельникам. Лишила работы сотни преподавателей тех самых училищ: им было предложено переехать из Москвы в другие города - в Тулу, в Воронеж, даже в Сибирь, куда вдруг так спешно перебазировались прежние знаменитые и очень необходимые армии высшие учебные заведения. Разумеется,никто из этих преподавателей, полковников и майоров, Москву и не подумал покидать. Таким образом опытнейшие кадры остались за бортом, качество подготовки курсантов снизилось на порядок. Некоторые важнейшие военные училища под видом экономии народных средств были уничтожены вовсе, а офицерам, работавшим в них, посоветовали пойти работать в обычные средние школы - примитивными учителями самой примитивной военной подготовки. При этом эти квалифицированнейшие преподаватели теряли абсолютно всё - и в зарплате, и в смысле престижа военной профессии. Всё!..
 Ветераны армии настойчиво несколько раз официально обращались лично к Путину с требованиями разобраться в причинах столь откровенного и наглого уничтожения высших кадров и материальной базы училищ. Также к Путину с трибуны Государственной Думы обращался лидер коммунистов Зюганов. Но Путин упорно отмалчивался...
 Васильева бесконтрольно бесчинствовала много лет. На уворованные у армии деньги приобрела в центре столицы огромную квартиру стоимостью в десятки миллионов долларов, в которой и забавлялась со своим разлюбезным министром... И всё ей сходило с рук - пока Сердюков не решил развестись со своей женой. А его жена было дочерью бывшего Премьер-министра России Зубкова, давнего и верного друга президента Путина. Вот тут-то жена Сердюкова, а вслед за ней и ее папочка и взбеленились! И подняли кипеж против неверного мужа и неблагодарного зятя, который благодаря связям Премьер-министра был поднят из небытия, из глубокой провинции, из грязи - в князи! До столь значимых высот! Вот только тут-то все  аферы Сердюкова и Васильевой и вскрылись и были широко обнародованы. В итоге Сердюков лишился своего министерского поста. Васильева была обвинена по очень суровым статьям, и ей светил срок до 15 лет! Год она провела под домашним арестом - то есть с электронным браслетом на ноге. Безвылазно проводила весь срок следствия в своих шикарных апартаментах в центре столицы. При этом жаловалась своему адвокату, а тот сообщал об этом уже всей России, что сидеть взаперти Васильевой уже невмоготу! Ей очень хочется посетить своего стилиста, массажиста, психолога и прочих. А ей это строго-настрого запрещено! И это ее страшно угнетает и является нарушением ее демократических гражданских прав! От скуки и безделия она начала писать маслом огромные и абсолютно бездарные картины, записывала песни, которые сама же и сочиняла. Эти картины и песни постоянно показывались и исполнялись по ТВ, они прочно "поселились" в интернете и набрали сотни тысяч просмотров и "лайков"! Музыкальные критики и музейные работники тут же обнаружили у Васильевой, по их словам,  "несомненный многогранный талант" в самых различных видах искусства! И губить эти таланты в тюрьме - это преступление, идущее против здравого смысла и интересов родины! В итоге всего этого совершенно искусственно раздутого пиара цена аляпистых "натворенных" Васильевой, так сказать, полотен выросла на аукционах до десятков тысяч долларов! И их действительно покупали некоторые российские олигархи!
 На состоявшемся суде Васильева получила реальный срок. И прямо из зала суда, не заезжая домой, последовала в автозак. В тюряге она жаловалась на то, что матрас на койке в камере всего один и очень тонкий, и поэтому железки панцирной сетки по ночам врезаются ей в тело и тем самым доставляют ей невыносимые страдания!... Весь простой российский народ открыто злорадствовал: ну наконец-то  хоть одна сука из высшего эшелона власти отсидит наравне со всеми - на грязных нарах, с клопами и тараканами, в холодной камере и возле параши! Но рано радовались! Пробыла она в заключении всего ОДИН месяц. И тут же реальный срок ей был заменен на условный! Оно и понятно: в результате всей этой некрасивой публичной "заварушки" Сердюков глубоко раскаялся, вернулся к законной жене, семейный мир и покой был восстановлен, его жена в результате успокоилась - ведь она, хоть и "любой ценой", но все-таки добилась своего! Ну чего ж требовать от государства еще? К тому же СМИ раскопали, что Васильева приходится Светлане Медведевой, жене премьер-министра Дмитрия Медведева, не кем-нибудь, а двоюродной сестрой! И, разумеется, муженек Светланы через подчиненных надавил на кого надо, и в результате Васильева не просто вышла на свободу, но и осталась жить всё в той же своей огромной шикарной в самом центре Москвы, на Молочной улице, квартире, которую она недавно приобрела на уворованные у нищего народа деньги!
 И что интереснее всего, народ воспринял освобождение Васильевой и выведение из-под какой-либо ответственности Сердюкова удивительно спокойно, почти равнодушно. Общее мнение было примерно такое: а чему тут возмущаться? Значит, пришла очередь воровать теперь уже Сердюкову. А в Кремле всё так устроено - все друзья Путина должны успеть хапнуть, пока их хозяин, и одновременно слуга, находится у власти.
 Когда же Сердюкова сняли и отправили в почетную отставку, то народ опять почти единодушно сделал вывод: всё! Очередь воровать Сердюкову закончилось. Теперь Сердюков - отойди в сторону, дай поворовать другим - тем, кто следующий в этой строго секретной очереди!
 А вскоре про "легкие невинные проделки" Васильевой во время ее работы в министерстве обороны и вовсе все забыли - потому что в 2014 году начался  страшный кровавый Майдан на Украине, вслед за ним - война на Донбассе и на Луганщине. Затем мы вернули себе Крым. И так далее. Россия оказалась переполненной ура-патриотизмом! Мы, как когда-то в дни СССР, стали вновь казаться себе великим и мощным государством! А уж когда наша военная авиация обосновалась на военной базе в Сирии, начала оттуда бомбить международную террористическую организацию ИГИЛ и там развернулась целая эпопейная героическая война фактически против самОй Америки, тут уж и вовсе стало не до широчайшей борьбы с коррупцией. Всем в этих условиях нужно было только безмерно и бесконечно гордиться своей страной! А не критиковать ее, как это беспрестанно на американские гранты делают продажные либералы навроде недавно убитого Немцова, который не просто нагло шиковал, но уже в открытую показушно БЛ***СТВОВАЛ! В свои-то 60 лет!.. И был убит не где-нибудь, а прямо в самом центре Москвы, на мосту напротив Кремля. И, что крайне для любого политика унизительно, именно в тот самый момент, когда после посещения шикарного ресторана вел в гостиничный номер на случку свою 20-летнюю  украинскую любовницу с многоговорящей фамилией Дурицкая!
 В общем жизнь в стране кипела!
 Вот именно поэтому про арест гендиректора какого-то там РАО Сергея Федотова все почти тут же забыли. Все да не все... Оказывается, российские деятели искусств способны не только завидовать, склочничать, сплетничать, мелко  и подло втихомолку доносить друг на друга в соответствующие правоохранительные и карательные органы и потом бурно радоваться чьему-то смертельному падению и полному краху... Нет! Вдруг выяснилось,что в нужный момент наши поэты, писатели, композиторы и все прочие творческие личности все-таки действительно  - ЛИЧНОСТИ! Хоть и творческие... И бесшабашные... И часто абсолютно безбашенные!.. И многое другое... Но несмотря ни на что они способны объединиться на здоровой почве. Вокруг общественно полезной идеи. И начать активную борьбу со своими РЕАЛЬНЫМИ врагами! Честь и хвала им за это!
 В общем весной 2016 года арестовали Федотова, а в июле мне вдруг пришло по почте бумажное письмо, в котором содержалось важное сообщение. Оно гласило, что всё нынешнее руководство РАО в связи с раскрывшимися фактами коррупции потеряло право занимать свои посты, что внутри творческих работников-членов РАО создана инициативная группа, которая проводит опрос среди остальных 30 тысяч членов РАО. К письму прилагались несколько заверенных печатями анкет. В первой из них спрашивалось: согласен ли я на проведение внеочередного собрания РАО, на котором будут рассматриваться вопросы об отстранении Федотова от его поста и выборы нового Председателя этой организации? Я поставил галочку в графе "Да,согласен". В другой анкете предлагались, наверное, более сотни фамилий, из которых я должен был выбрать десять - тем самым я соглашался выбрать этих людей членами правления РАО. Я нашел в списке имена наиболее известных популярных певцов и композиторов и поставил галочка напротив них. Далее мне предлагалось выбрать место проведения общего собрания РАО: Московский Дом музыки, Дом литераторов или Московский мюзик-холл. Я почему-то, чисто наугад, выбрал мюзик-холл.
Всё это я воспринимал в те минуты как какую-то почти детскую игру в романтику. Прекрасно понимал, что от меня тут ничегошеньки совершенно не зависит. Но если люди меня так настойчиво просят... присылают заказное письмо с марками... тратят на это деньги... это письмо почтальон доставляет мне домой и вручает лично в руки под роспись... Приятно, черт подери! Относятся ко мне как к очень уважаемому человеку! Хоть никогда не были со мной знакомы. И это неминуемо вызывало ответное чувство благодарности за внимание к моей персоне и желание ответить хорошим людям тем же - вниманием и добротой, не отмалчиваться. Тут же был чистый конверт опять же с кучей уже наклеенных марок и обратным адресом. Если бы не было этого конверта, я бы наплевал на всё, порвал бы все бумаги да и дело с концом! А тут я аккуратно довел дело до логического финиша: вложил заполненные анкеты в этот самый конверт, запечатал его, перешел улицу и бросил его в почтовый ящик.
 И забыл про него.
 Но через пару недель мне вдруг опять почтальон доставил послание из всё той же Москвы - но только теперь уже не письмо, а телеграмму, в которой сообщалось, что в результате обработки присланных в РАО анкет выяснилось, что я избран участником общего собрания РАО, что оно состоится 31-го августа в Москве в театре Московский мюзик-холл по адресу Каланчевская 33/12, строение 2 в 11-00, просьба прибыть и принять в нем активное участие.
 Вот это переходило уже всякие рамки дозволенного юмора! Я никогда бы, даже в самом счастливом сне, не поверил бы, что меня, никому не известного глубоко провинциального автора, вдруг общим голосованием выделили из всей массы столичных знаменитостей и избрали делегатом! Я и внимания не обратил на эту телеграмму, забросил ее в дальний угол и опять забыл про всё.
 Но еще через пару дней где-то в час дня мне вдруг позвонила девушка из Москвы, сказала милым голоском, что она из РАО и спросила: так собираюсь ли я приехать в Москву на общее собрание, которое состоится уже завтра? Я ей так же мило ответил, что живу в другом городе, что билет до Москвы стоит несколько тысяч, что в стране кризис и у меня просто нет денег для подобных увеселительных поездок! Но девушка только нежно рассмеялась и сказала, что мне всё это обойдется абсолютно бесплатно - и билеты на самолет, и проживание в гостинице. Я не поверил своим ушам... Это казалось сказкой!
 - Ну, если так... если всё бесплатно, то я, конечно, согласен! Я приеду с удовольствием!
 Тогда девушка попросила меня немедленно выслать ей по интернету мои паспортные данные и уже через час мне опять же по интернету были присланы билет на самолет сегодня до Москвы и обратный билет до дома на поезде. И была приписка:"В аэропорту вас встретит человек из нашей организации, у него в руках будет табличка с вашим именем, он довезет вас до гостиницы. Номер тоже оплачен."
 Чудо совершалось на моих глазах! Я всю жизнь мечтал вот так вот бесплатно как какой-нибудь государственной важности человек прилететь в Москву! И чтобы меня там прямо на выходе из аэровокзала встречал сопровождающий менеджер, который довезет меня на переднем сиденье шикарной иномарки до гостиницы. И что это будет люксовый номер в первоклассном американском отеле! И я там буду совершенно один! В номере на самом верхнем этаже - чтобы обозревать из окна всю вечернюю Москву! И спать буду на широченной кровати! И обедать в ресторане со шведским столом - чтобы нажраться всяких деликатесов от пуза! Как в кино!
 Но мечты мечтами, а жизнь постоянно обламывала меня, регулярно макала мордой в самую противную грязь и предоставляла мне только худшие варианты из всего имеющегося у нее ассортимента возможностей! Уж такой я невезучий...
 И вдруг - СВЕРШАЛОСЬ!!! И я еще никак не мог прийти в себя и не верил этому чуду...
 Центральный аэропорт, из которого обычно совершаются все рейсы на Москву, находится в черте города, в пяти километрах от моего дома. Я часто вижу, как с него взлетают огромные пассажирские Боинги или кружат, как пчелы, малюсенькие спортивные одноместные самолетики. Добраться до этого аэропорта не составляло никаких проблем. Однако вот уже несколько месяцев тамошняя взлетная полоса находилась на ремонте, и все рейсы были перенесены на аэродром под названием Восточный - это второй и как бы запасной аэродром в Ульяновске. Он был построен 30 с лишним лет назад специально для авиакомплекса, который начал выпускать огромные самолеты "Руслан". И мой самолет должен был вылететь теперь именно с Восточного, который находится на противоположном конце города. Вылететь в 10 вечера. Рейсовые автобусы туда в это время уже не ходили, и пришлось потратиться на такси. Аэродром находится вообще далеко за городом. Я ехал в такси мимо черных ночных полей и продолжал мучительно думать: а не розыгрыш ли все это?.. Вот приеду сейчас в аэропорт, протяну паспорт, а служащие рассмеются мне прямо в лицо и разлюбезно громко при всех скажут:
 - Вас нет ни в каких списках. Ничего не знаем. Вас, видимо, так разыграли! Ха-ха-ха!
 Вот будет позора-то!..
 Однако - нет. Всё прошло нормально. Протягиваю на контроле свой паспорт, девушка сверяет его показания по компьютеру, выписывает мне билет и приглашает на досмотр личных вещей.
 Только тут я поверил, что чудо действительно СЛУЧИЛОСЬ!!! Потому что никто ради пустого розыгрыша не станет тратить свои деньги на дорогущий авиабилет.
 Я поставил свою спортивную сумку с вещами на резиновую ленту аппарата просвечивания, лента поехала, и тут девушка в летной фирменной форме мне вдруг сказала:
 - У вас в сумке перочинный нож?
 - Да.
 - Доставайте!
 Я подчинился.
 - Зачем он вам? - с огромным подозрением спросила она.
 - Как - "зачем"! Обратно буду возвращаться на поезде. Нужно будет в дороге порезать хлеб, колбасу...
 - Нельзя! К провозу в салоне такой нож инструкцией строго запрещен! Нож должен быть длиной не более 5 сантиметров. И даже 5 - это уже много. Так что оставляйте его здесь!
 - Как - здесь?!
  Данный строжайший приказ меня огорошил... Этот ножик был у меня примерно с 15 лет. Он побывал со мной абсолютно во всех моих путешествиях - и в студенческом походе весной по Жигулевским горам, и в стройотряде в Тюменском крае, и в турпоездках в Ташкент,Душанбе и Ашхабад. И в Самару. И в Нижний Новгород. И в Ленинград - да повсюду. По всей стране. Расстаться с этим ножом было для меня все равно как потерять некую драгоценность! Как талисман, верно охранявший меня от всяческих дорожных приключений и возможных бед  всю мою сознательную жизнь!
 - Не волнуйтесь,- успокоила меня девушка, увидев мое состояние.- Ваш нож никуда не пропадет. Он будет лежать в нашей камере хранения. Вернетесь - получите его обратно.
 - Но в следующий раз я полечу с вашего аэродрома, может, лет через пять!
 - Вот через пять лет и получите его в целости и сохранности. У нас хранились вещи и подольше пяти лет. И никуда не пропадали.
 Тут же меня провели в отдельную комнату, составили протокол изъятия, забрали нож, дали мне один вариант протокола и пожелали счастливого полета! Через 10 минут автобус подвез нас, всех пассажиров, к Боингу, все быстро-молча расселись по своим местам. Я уже приготовился к долгому ожиданию разрешения на взлет...
 В последний раз я летал 24 года назад, еще в советские времена, вместе с мамой к родичам на Украину. И каждый полет в те годы был довольно мучительным мероприятием. Однажды летом в страшную жару в Анапе мы вот так же, задыхаясь, на пороге сердечного приступа, просидели в душном салоне самолета чуть ли не час, пока летчики наконец не соизволили включить турбины и те не начали подавать в салон свежий прохладный воздух. Потом тот самолет долго выруливал к взлетной полосе. Потом в длинном разбеге мучительно трясся по взлётке, как по булыжной мостовой. И лишь когда тряска вдруг резко прекратилась, стало ясно, что наконец-то мы взлетели. Теперь же ничего этого не было и в помине: через 10 минут после захода в салон последнего пассажира наружные двери захлопнулись и Боинг тут же выехал на взлетную полосу, немедленно начал разбег - плавный, словно мы спокойно ехали на автомобиле, и уже через минуту мы были высоко в небе. Всё очень профессионально, красиво и совершенно незаметно!
 В советских самолетах полет всегда был оформлен в некоем театрально-официальном плане: в самом начале, еще перед стартом, стюардесса в микрофон торжественно приветствовала пассажиров, сообщала имена членов экипажа, температуру за бортом на высоте 10 тысяч метров и в аэропорту приземления и всякое излишнее прочее. Теперь же всё проходило абсолютно молча и сам полет был похож скорее на банальную поездку в рейсовом городском автобусе: сели в кресла - взлетели - снижаемся - прибыли к месту назначения. В советских самолетах была плохая герметизация, поэтому давление в салоне на высоте значительно падало, и от этого у пассажиров надолго болезненно закладывало уши. Чтобы как-то сгладить эту боль, стюардессы раздавали пассажирам "долгоиграющие" карамельки - дескать, если часто глотать слюну, то давление снаружи и внутри черепной коробки более-менее выравнивается и противные ощущения проходят.  И плюс к этому раньше самолеты нередко попадали в так называемые "воздушные ямы" - когда самолет на несколько секунд начинал чуть ли не падать и пол пропадал из под ног, а сердце уходило от страха в пятки! Или вдруг начиналась такая тряска, словно ехали на древнем тракторе без рессор по раздолбанному бездорожью и казалось, что самолет вот-вот развалится на куски... Теперь же всё происходило именно как в автобусе - незаметно, без "ям", почти буднично. И никаких карамелек, никакого представления экипажа, никакой торжественности. Всё сугубо делово, без излишеств.
А уже через полтора часа мы приземлились во Внуково. Стюардесса опять не сказала ни "до свидания", ни "счастливого пути", как это было раньше, а просто тихо-молча открылись двери и мы по трапу спустились на землю Москвы, словно прилетели не в столицу, а проехались всего одну остановку на наземном транспорте в своем городе.
 В здании внуковского аэровокзала я прошелся несколько раз по залу ожидания - никто меня не встречал... Так прошло полчаса. Сердце у меня окончательно упало. "Да... и все-таки это был розыгрыш..."- уныло подумал я. После того как я четыре месяца назад, в начале мая, выступил на праймериз Единой России и публично, на весь интернет, раскритиковал экономическую политику партии и самогО Путина, у меня, естественно, появились могущественные враги не где-нибудь, а в областном штабе правящей партии и в губернской администрации! А для этих могущественных и богатых сволочей-чиновников устроить мне какую-нибудь изящную заподлянку - дело чести! Отомстить! Унизить! Опозорить! Загнать меня в угол! Вот и загнали - аж в Москву! Хорошо, что я хоть не забыл взять с собой банковскую карточку - три-четыре тысячи рублей на обратную дорогу мне вполне хватит. Но еще не известно, сколько мне придется прожить на вокзале в Москве, потому что денег даже на самую дешевенькую гостиницу у меня уже не хватит... И чем все это время питаться?.. И попросить взаймы тоже будет не у кого - в Москве у меня нет ни родни, ни знакомых...
 Я продолжал бесцельно бродить по Внуково и уже начал подыскивать свободное кресло, чтобы пересидеть в нем ночь. Потом вышел на улицу. Подумал: "А может, лучше уехать в город? Побродить по ночной Москве." Проходу не давали таксисты. Все они как на подбор были исключительно кавказцами и все наперебой расхваливали свои машины.
 - Сколько стоит доехать до Москвы?- спросил я одного из них.
 - Смотря докуда,- ответил он.
 - До ближайшего метро.
 - Одна тысяча рублей.
 - А сколько стоит доехать автобусом?
 - 50 рублей. Но его придется долго ждать - минут 20. По ночам они ходят очень редко.
 "Ничего себе!- подумал я.- Долго ждать - целых 20 минут! Ходят редко... И это по ночам. У нас в Ульяновске после 11 вечера никаким трамваем или автобусом вообще никуда не уедешь! Тем более в аэропорт... Нет, никуда не поеду! На фиг мне нужно ноги топтать, всю ночь бродить по чужому городу. Непременно попадешь в полицию. В Москве это запросто!.." И я опять вошел в здание аэровокзала. И тут увидел невзрачного маленького мужичка лет 35-ти, который держал в обеих руках тетрадный листок с написанными на нем крупными буквами моей фамилией и инициалами.
 -  Это я Воронин!-обрадовался я, подскочив к мужичку.- Вот мой паспорт,-раскрыл я перед его глазами свой документ.
 Мужичок тоже искренне обрадовался, что я отыскался так быстро. И сообщил:
 - А то вас уже ищут. Долго. Звонят вам и никак не могут найти. Может, у вас телефон сломался? Проверьте.
 Я проверил - мобильник работал.
  - Наверное, это роуминг не сработал,- догадался я.- Там ведь для переключения на другой город надо набрать какой-то код, а я забыл это сделать.
  - Ну тогда - вот, поговорите по моему телефону,- дружелюбно сказал он, набрал какой-то номер и сообщил в трубку,- алё. Да,встретил. Уже сидим в машине. Сейчас поедем в гостиницу. Поговорите с ним сами,- и подал трубку мне.
 - Алло! Сергей? - раздался знакомый голос той самой девушки, которая днем звонила мне в Ульяновск.
 - Да,- ответил я.
 - Как долетели?
 - Прекрасно!
 - Давно приземлились?
 - Полчаса назад.
 - Всё хорошо?
 - Да.
 - Ну и отлично! А то я уже начала волноваться! Звонила вам раз, наверное, одиннадцать, а мне постоянно ответ: абонент вне зоны связи. Это у вас, наверное, с телефоном что-то случилось...
 - Да, что-то с телефоном. Сейчас попробую исправить.
 - Ну тогда поздравляю вас с прибытием в Москву! Сейчас вас привезут в гостиницу, устраивайтесь. Отдыхайте с дороги. А завтра в 9 тридцать в Мюзик-холле начинается регистрация участников. Ждем вас. Не опаздывайте. До встречи!
 - Ага. До встречи!
  И мы поехали в Москву.
 Я прекрасно знаю, что таксисты обожают в пути общаться с пассажирами и поэтому сам начал разговор:
 - Я не был в Москве 16 лет!
 - Ого! Что так долго?
 - Незачем было сюда приезжать. А теперь вот вызвали. И дорогу оплатили. И гостиницу.
 - Кто?
 - Да тут... такое... в общем, одна странная каша заварилась... Понимаешь, я - музыкант. Состою в авторском обществе, которое должно защищать наши права. Ну, там, следить, чтобы за каждое исполнение песни ее авторам платили, то да сё... А власть в этом обществе захватили откровенные уголовники. И вот теперь там идет борьба за кресло, и нас, провинциалов, созвали в Москву, чтобы завтра мы приняли участие в общем собрании и поддержали этот переворот.
 - О как!- восхитился таксист.- Значит, вы в музыке - важная личность! И что вы сочинили? Может, я ваши песни и слышал?
 - Да нет... Какая я личность... так... незначительный провинциальный автор... пишу в основном на военные темы... для "афганцев", "чеченцев"... А меня вызвали, я думаю, чисто случайно - обзвонили всех, кого смогли, ну, и пригласили того, кто завтра не работает или смог взять отгул.
 - Всё равно - важный человек! - продолжал гнуть своё мужичок.- Кого попала на ТАКИЕ мероприятия не вызывают. А Москву вы сейчас просто не узнаете. Она каждый год меняется.А за последние 5 лет при Собянине изменилась вообще полностью: снесли все ларьки, расширили все центральные дороги, уложили повсюду новый асфальт. Путин дал приказ Собянину превратить Москву в самый красивый город Европы - чтобы сюда потоком повалили туристы! Вот Собянин и старается. Молодцы! Не скрою, сам-то я - хохол. Родился на Украине и до армии жил там. А вот последние 12 лет живу в Москве, здесь и женился. Конечно, люблю Украину и Киев, скрывать не стану. Но Москву ни на что не променяю! Здесь всё делается для человека. Всё улучшается с каждым днем! И торговля. И бизнес. Здесь взятки теперь не берут - все боятся! Полиция работает ого-го как! Всех ловит! Никого не щадит! А как город расцвел! Появились даже велодорожки. Теперь есть даже велопрокат - вот приедем в город, сами увидите: велосипеды стоят сутки напролет на неохраняемой велопарковке на улице, и никто их не ломает. Появился даже прокат автомобилей.
 - И никто запчасти с них не ворует?!- не поверил я.
 - Вот сразу видно ваше провинциальное настроение - улыбнулся он. - Вы в первую очередь спросили про воровство. А москвичам это уже и в голову не приходит! Зачем что-то воровать? Если честно пользоваться гораздо выгоднее и удобнее. И безопаснее. В Москве теперь лучше живется тем, кто - честный. И ведет честный бизнес! Время воровства и приватизации закончилось давным-давно, еще при Лужкове.
 Шоссе действительно было исключительно ровным, без единой кочки-колдобины, и мы словно не ехали, а продолжали лететь на самолете. Незаметно въехали в город. Был второй час ночи, и Москва была совершенно пустынна. Ни единого человечка. Редкий раз где-то мелькала машина. Проехали по мосту мимо Кремля, Дома Пашкова, памятника Пушкину на Тверской.
 - Собянин готовится ко Дню города и повсюду наводит лоск - гордо сообщил таксист. - Вот еще пару дней назад вокруг памятника Пушкину были кучи всяких магазинчиков, ларьков, знаменитый торговый центр "Пирамида" - его построил сын самогО Лужкова, еще 20 лет назад. Построил, ясное дело, незаконно. И все боялись его трогать. А позавчера Собянин нагнал сюда экскаваторов, тракторов и снес его ко всем чертям! Никто и не пикнул! Теперь в Москве ЗАКОННОСТЬ! И ПОРЯДОК!- восхитился он политикой властей.- В стране кризис... А Москве хоть бы хны! На нее Путин не жалеет никаких денег!
 - А кризис все-таки чувствуется?
 - Да... И заметно. Люди стали хуже одеваться... меньше сидят в кафе, ресторанах, меньше ездят, чаще считают деньги... Раньше им протягиваешь сдачу сто или даже 200 рублей, а они не берут, говорят: "Ну,какая мелочь!Шеф, оставь себе." А теперь стоят, ждут, когда им отсчитаешь даже ДЕСЯТЬ рублей!..
 Я думал, что он привезет меня в какую-нибудь задрипанную дешевенькую гостиницу для командировочных, где в каждом номере стоит по 5 - 8 кроватей. Впрочем это не имело сейчас ровно никакого значения - не все ли равно, где провести несколько часов до утра. Однако машина остановилась пред шикарным крыльцом 10-этажного 4-х звездочного американского отеля "Holiday inn" недалеко от Белорусского вокзала. Приветливый таксист пожелал мне удачи. Стеклянные двери отеля открылись автоматически, никакого швейцара не было и в помине. Оформление в отеле заняло ровно одну минуту: администратор-мужчина с милейшей улыбкой сверил данные моего паспорта по компьютеру и тут же вручил мне электронную карточку-ключ от номера. И напомнил, что номер оплачен до завтрашнего полудня, что завтрак тоже оплачен, он будет проходить в ресторане с 6 до 10 утра и что здесь практикуется шведский стол.
 Я поднялся на лифте на свой 9-й этаж и вошел в ту самую сказку-мечту, о которой грезил еще десятки лет назад! Это был шикарный номер с красными стенами и бордовыми портьерами на огромных окнах, с креслами, с большим телевизором, с сейфом, с торшером, с белоснежной ванной, с кучей всяких полотенец, с широченной кроватью, по одному краю которой была натянута особая материя, чтобы можно было по американской традиции лечь на кровать прямиком в ботинках. Я подошел к окну - передо мной сияла золотисто-розовым цветом фонарей прекрасная Москва! С одного конца высились причудливые небоскребы Москва-сити. На другом конце города пронзала небо Останкинская телевышка, тело которой посередке было украшено огромным российским триколором. На столе был набор чашек, стаканов и всяческих пакетиков с сахаром, чаем и кофе. На прикроватной тумбочке стоял проводной телефон. Я вспомнил рассказы тех, кто побывал в московских отелях в годы правления Ельцина. Они рассказывали: "Спать невозможно! Только задремлешь, тут же - телефонный звонок: "Девочку в номер желаете?" - "Нет!" - "Жаль..." Опять только закроешь глаза - снова звонок: "Девочку заказывать будете?" И так всю ночь! И потом весь день. Круглые сутки! Пока телефон не отключишь от розетки, так и будут приставать. Это такой позор! Такой беспредел! Словно ты не в Москве, а в каком-нибудь заплеванном азиатском притоне!.."
 Теперь же телефон упорно молчал... И не пикнул вообще ни разу.
 "Хм, и тут навели порядок! - усмехнулся я про себя.- Проституток в гостиницах больше нет. И слава богу!"
 В ванной на столешнице вокруг раковины лежало небольшое и малоприметное объявление: "Уважаемые господа! Вы сами знаете, что стирка гостиничного белья ежедневно забирает огромное количество воды, загрязняет биоресурсы страны. Ради экологии, пожалуйста, оставьте использованные вами полотенца на полу, их заберут девушки из обслуги. Благодарим вас за понимание."
 Я до трех ночи пил чай, кофе, наслаждался видом из окна и продолжал благодарить счастливый случай за то, что на этот раз он выбрал именно меня!
  На другой день утром я направился в Музик-холл. Он находится в удивительной близости от Площади трех вокзалов. Обычно транзитные пассажиры видят Москву только в пределах Комсомольской площади. И им кажется, что столица - это вечное столпотворение пассажиров-азиатов с огромными баулами и мешками за спиной, в сальных цветастых халатах с клоками торчащей из них ваты, в тюбетейках, многие приезжают из Средней Азии чуть ли не всем аулом сразу, человек по 15-20, с оравой вечно сопливых неумытых и орущих детей. Тут же шныряют цыганки-попрошайки и наглые воровки. По крайней мере лично у меня в воспоминаниях детства Москва осталась именно такой - грязной, неухоженной, противной, насквозь цыганской, воровской. В конце Комсомольской площади высится серо-желтая сталинская высотка. Всю жизнь у меня была мечта посмотреть - а ЧТО там, дальше, за этой высоткой? Но за десятки лет я так ни разу и неудосужился перейти Комсомольскую площадь, так и скакал с одного вокзала на другой, знал город скорее изнутри, из-под земли, из метро, чем снаружи. И вот на этот раз я до этой самой высотки все-таки дошел. И не нашел там ничего особенного - запыленная, чуть ли не замшелая серая громадина. Такое впечатление, словно стоишь возле средневекового замка- холодного, бездушного... Рядом обнаружился Проспект имени Сахарова с несколькими одинаковыми полукруглыми полунебоскребами. А вот это место теперь уже очень знаменито! При Брежневе здесь были то ли какие-то министерства, то ли НИИ. При Ельцине эти полунебоскребы заняла нефтяная монополия ЮКОС во главе с олигархом и уголовником Ходорковским. По его приказу убивали неугодных для его преступного бизнеса людей. Всю тюменскую нефть, на которой с момента ее обнаружения держалось богатство и могущество России, он превратил в свою личную собственность. Стал одним из богатейших людей планеты, в то время как рабочие на буровых месяцами не получали своей грошовой зарплаты. И этот Ходорковский из неприметного советского инженеришки вдруг одномоментно благодаря разграблению страны бывшими комсомольцами вырос в фигуру мирового масштаба - за счет возобладавшей тогда в России либеральной идеологии. Эта идеология заключалась в том, что утверждалось, будто советское государство - это ЛЮДОЕД! Что оно пожирает людей. Что ему нужны только рабы в сталинских лагерях, которые своим бесплатным трудом создают богатства и видимость счастья для тех людишек, которые пока еще находятся на свободе. И поэтому это государство нужно немедленно уничтожить! Вот тогда и наступит многоукладная экономика, частный бизнес, свобода мысли, творчества и вообще - ВСЕОБЩЕЕ СЧАСТЬЕ!
 В общем-то мысль насчет людоедского государства была совершенно верной. Но - только отчасти. И ради исправления ситуации вовсе не требовалось уничтожать всю Россию. Но двуличные и подлые либералы из освободителей и реформаторов сами мгновенно превратились в людоедов и уголовников!
 Наиболее авторитетным и неистовствующим глашатаем подобных либеральных идей стал академик Андрей Сахаров. В общем-то он был физиком, а не политиком. И прославился во многом благодаря ТОЛЬКО ЛИЧНО Сталину! И вообще с этими физиками в те непредсказуемые времена происходили странные вещи... Например, после победы над Гитлером в 1945-м году наша разведка захватила множество документов, относящихся к разработке немцами секретного атомного оружия. Сталину для продолжения работ по этой тематике предложили несколько фамилий выдающихся советских физиков, продвинувшихся в изучении именно атомного ядра. Наиболее заметной в этом списке была фамилия теперь уже мало кому известного, а тогда очень знаменитого физика-еврея. Но Сталин сразу же отверг его! Он решительно сказал, что этот еврей совершенно не подходит! Потому что он уже и старик -  как-никак все-таки 70 лет - и к тому же очень знаменит, и поэтому не будет грызть удила и рыть землю копытом, чтобы лишний раз прославиться! Славы у него и без того выше крыши! С горой над головой! И еще кучкой сверху! А вот Курчатов не известен никому. Но полон амбиций! И поэтому он сделает всё возможное, чтобы выбиться в известные и авторитетные люди, стать знаменитым!
 Таким образом советский атомный проект возглавил именно 40-летний беззвестный Игорь Курчатов. Руководил атомными разработками он довольно-таки специфическим образом. Периодически его вызывали в здание Центрального управления КГБ на Лубянке, там ему предоставляли отдельный кабинет, приносили переведенные с немецкого на русский захваченные у фашистов секретные документы по данной тематике, и Курчатов тщательно в тишине годами методично изучал их. И тем самым в теме новейших разработок оказывался всегда на шаг впереди всех остальных ученых, потому что немцы продвинулись в этой сфере куда как дальше советских атомщиков. И когда между различными группами физиков-ядерщиков по тем или иным проблемам возникал спор, то решающее слово всегда оставалось за Курчатовым. И он - вот ведь чудо!- никогда не ошибался. Среди коллег он прославился как гений-теоретик, почти провидец! И никто не знал об истинном источнике курчатовского "провидчества". Не знали вплоть до начала 21-го века, когда открылись секретные архивы КГБ и многое стало доступным широкой публике...
 Примерное то же самое, что и с Курчатовым, произошло и с будущим академиком и трижды героем социалистического труда Сахаровым. Нет, конечно никто перед ним немецкие документы услужливо не раскладывал, до всего Сахаров доходил исключительно своим умом, точнее мозговым штурмом всего коллектива, который он в те годы возглавлял. Но вот ПЕРВОНАЧАЛЬНО он выдвинулся опять же благодаря только лично Сталину. В дни, когда единый до этого атомный проект постепенно и логично разбился на отдельные подтемы и стало ясно, что помимо прежней, атомной, теперь предстоит разрабатывать еще и водородную бомбу, в создании которой далеко вперед продвинулись уже американцы, правительство начало подбирать кандидатуры на роль руководителя это новейшего термоядерного проекта. До сего момента Сахаров не проявил себя абсолютно ни в чем. Это был физик-середнячок, который после окончания московского университета, в годы войны, был распределен к нам, в Ульяновск, и несколько лет трудился здесь технологом и мастером на местном патронном заводе. Причем работал не только умственно, но, как и все в те тяжелые годы, ездил за город на лесоразработки, и там махал топором, валил деревья, обрубал сучья, грузил их на автомобили, слушал мат-перемат рабочих, страдал от голода, едва утоляя его скудным пайком. Здесь же он первый раз женился, взяв в жены простую русскую женщину из народа. И вот благодаря стараниям его отца он  наконец-то был освобожден от обязательной отработки на заводе, ему разрешили вернуться в Москву, где он стал аспирантом. В идеологическом плане Сахаров не был идеален, не был коммунистом и не горел желанием вступить в партию, и иногда даже позволял себе некоторые слишком вольные высказывания в адрес советской власти и ее политики. Так что для КГБ он был фигурой скорее нежелательной. Но и тут, как всегда, решающее и самое неожиданное слово произнес Сталин: из всех предложенных ему кандидатур на пост руководителя водородного проекта он почему-то выбрал именно очень молодого и перспективно мыслящего теоретика Сахарова. Таким вот витиеватым путем и начался восход звезды будущего великого физика!..
 Сахаров вовсе не был мирной овечкой, каким его через десятилетия расписывали демократы и перестройщики. Наоборот одно время он был очень даже ярым сторонником войны с США! И предлагал с помощью подводных лодок заложить возле восточного побережья США ядерный заряд такой мощи, взрыв которого вызвал бы цунами высотой в несколько сот метров! Эта гигантская волна смыла бы Нью-Йорк и все восточные города Америки за несколько секунд до основания! Случись это, сейчас на месте этих городов была бы вообще одна бесплодная каменная пустыня - цунами снесла бы с поверхности весь плодородный слой. Остался бы один голый гранитно-базальтовый материк... И этот сумасшедший проект мог быть воплощен в жизнь вполне реально, потому что советские военные тут же ухватились за "интереснейшее" предложение Сахарова! Ядерного потенциала СССР в те времена для проведения операции подобного рода уже хватало. И кто знает, как бы сложилась дальнейшая история человечества, не окажись кремлевские политики на этот раз куда сдержаннее и мудрее обезумевших физиков и военных. Хрущев и своим генералам, и физикам решительно запретил даже думать о каких-либо военных действиях против Америки!
 Спустя десятилетия после этой невероятной истории ситуация сменилась на прямо противоположную: состарившийся Сахаров во многом благодаря мощной идеологической обработке своей второй жены Елены Боннер (первая умерла от рака) вдруг подпал под влияние западных пацифистов и вдруг резко сменил свое крайне воинственное настроение на крайне миролюбивое по отношению к Америке. Он обвинил советскую власть и КПСС в бесчеловечности и призвал всё мировое сообщество всякими способами бороться с ними! Тут же из врага США он стал первейшим другом всей американской нации. Ему присудили Нобелевскую премию как выдающемуся миротворцу. Поднявшие голову советские перестройщики, демократы, либералы (названия в разные годы у них были различные, но суть всегда одна - предательская) объявили обожаемого ими Сахарова Человеком истинно нового мышления! Гражданином мира! Совестью нации!
 Именно объединившиеся вокруг Сахарова либералы выдвинули из своей среды ввысь в качестве своего второго, после Сахарова, лидера - Бориса Ельцина. Общими усилиями, повторюсь, опять же исключительно на американские деньги, они сумели-таки повалить прекраснодушного болтуна и мечтателя Горбачева, сделали Ельцина президентом страны и таким образом привели Россию к тому развалу государства и всеобщему разорению, которые начались в начале 90-х годов. А после смерти Сахарова ту самую магистраль в центре Москвы, которую я вам сейчас так подробно описываю, переиначили в "Проспект имени Андрея Сахарова".
 Когда президентом стал Путин, то он первым делом расправился с олигархом  Ходорковским, посадил его почти на 10 лет в банальный лагерь для самых рядовых зэков. Возглавляемый им ЮКОС был уничтожен. И таким образом громадные дугообразные здания на Проспекте Сахарова перестали быть юкосовскими и сегодня арендуются Альфа-банком, который принадлежит другому бывшему олигарху.
 В 2011-м году состоялись очередные выборы в 6-ю Государственную Думу, и партия Путина Единая Россия проиграла их начисто! По всей стране. Причем чем крупнее был город, тем меньшее количество голосов ЕР там набирала. Это был такой всем очевидный и бесспорный крах политики Путина, которого не ожидал никто! И в первую очередь, конечно же, сам Путин... В те годы он еще продолжал жить в плену розовых иллюзий, что обнищавший российский народ за разгром олигархата его благодарит и боготворит! И готов носить его чуть ли не на руках! Это настроение в душе президента годами создавали и тщательно возделывали и все официозные СМИ. Впрочем уже тогда все СМИ в России стали официозными. Всякая более-менее значимая оппозиция в Россия была фактически полностью уничтожена! Независимым оставался только интернет. Но Путин в интернет никогда не заглядывал: лизоблюдское верноподданическое окружение донесло ему, что это - грязь, мусор, сплошная порнография и клевета на Россию, и Путин интернет в открытую почти демонстративно игнорировал. И тут вдруг выяснилось, что народ Путиным очень недоволен. Что оппозиция в стране все-таки, несмотря ни на что, существует. И эту оппозиционную сторону занимают не какие-нибудь две-три тысячи одиозных личностей, проживающих в Москве, а чуть ли не полстраны - от Калининграда и до Сахалина! И это для путинской команды стало настоящим шоком! Но совсем ненадолго. И вскоре кремлевская пропагандистская машина сумела-таки довольно виртуозно выкрутиться и из этой очередной щекотливой для нее ситуации. Она первоначальные итоги протестных антипутинских выборов вскоре переиначила таким образом, что Единая Россия в новой Думе получила свыше 50 % голосов! И тем самым приобрела право решающего голосования по любому вопросу, заглушая мнение других, оппозиционных партий. Это была такая насмешка над здравым смыслом и было шито такими очевидными белыми нитками, что приутихшие было либералы вновь подняли голову и призвали народ выйти на улицы столицы на акцию протеста. Местом самого первого и самого многочисленного такого митинга стала теперь уже знаменитая Болотная площадь на острове в центре Москвы. Когда-то именно на ней четвертовали Емельяна Пугачева.  А ныне там собралось до ста тысяч протестующих, которые несли страшные карикатуры и на самогО Путина, и новых депутатов Думы, кричали "мы вас не выбирали!" и требовали их коллективной отставки и проведения новых - честных - выборов! Милиция окружила этот остров кольцом и силой загрузила в автозаки десятки, если не сотни народа. Начались драки и более серьезные столкновения с милицией. Причем время было уже абсолютно интернетовское, все участники этого насилия через свои айфоны и смартфоны вели прямые репортажи как с места своего избиения и ареста, так из автозаков и из камер предвариловки. Любой желающий мог видеть, как задержанные кричали, орали, вопили! Просили о помощи. Показывали свои в кровь разбитые лица. Требовали адвокатов! А некоторые из них, наоборот, радостно хохотали, довольные тем, что наконец-то попали в историческую переделку, чуть ли не в эпицентр революции, о которой мечтали еще со школы, что их личности теперь стали популярными в интернете, войдут в историю, и поэтому все они восторженно и перевозбужденно передавали всем в мире огромный и самый горячий привет!
 В общем и целом было и весело, и очень трагично...
 Американцы назвали всё это российским майданом, обвиняли лично Путина в неоправданной жестокости, кровожадности, в разрешении милиции действовать совершенно неадекватно и расписывали якобы невероятное геройство арестованных, среди которых самой известной оказалась популярная на тот момент телеведущая Ксюша Собчак. Эта Ксюша, надо сказать, всеми фибрами своей гнилой души презирала и ненавидела Путина еще с детства! Дело в том, что папа Ксюши был в 90-е годы то и дело мелькавшим на телеэкране политическим популистом-выступантом, юристом-оратором и мэром Ленинграда. Именно при нем Ленинград был переименован обратно в Санкт-Петербург. А Путин был как бы замом мэра по международным отношениям, а на самом деле - правой рукой, личным шофером Собчака и носильщиком его папок, кейсов и чемоданов как с секретными документами, так и с личными вещами жены Собчака и его тогда еще малолетней доченьки Ксюши.
 Сегодня становится ясно,что это вовсе не Собчак приблизил к себе ставшего тогда, после роспуска КГБ, безработным Путина. А наоборот, это КГБ незримо сделало так, что Путин, несмотря на официальный роспуск КГБ, стал тайным гэбэшным СМОТРЯЩИМ в мэрии С-Петербурга и лично при Собчаке и всей его семье! Тайным агентом. Разведчиком. Штирлицем в стане врага - потому что Анатолий Собчак вырос в крупную политическую фигуру опять же на американские огромные и абсолютно для него дармовые деньги. И потому проводил политику исключительно в интересах США!.. 
 Ничем иным, как всемогущим влиянием КГБ, столь стремительное восхождение Путина по карьерной лестнице в кратчайшие сроки просто не объяснить!
 Но ничего этого Ксюша Собчак до поры до времени, конечно же, не знала. И ,самое главное, - знать не желала! Для нее Путин так и остался - бывшим ЛИЧНЫМ ШОФЕРОМ ее папы. И тем самым личным шофером и ее самой, столь самовлюбленной и наглой Ксюшеньки, поверившей в свою исключительность и неуязвимость...
 Все участники того теперь уже знаменитого исторического митинга на Болотной площади имели на груди бантики из белых ленточек - отчего вновь сформировавшееся массовое политическое движение получило название "Болотное" или "Белоленточное". Однако сам Путин назвал участников этого процесса куда как жестче и презрительнее - "БАНДЕРЛОГАМИ". А все официозные российские СМИ стали употреблять еще более унизительное прозвище - БЕЛОГОНДОННИКИ!
 Как странно предупреждает нас о ближайшем нашем будущем хитрющая и ироничная история! Ну кто тогда, в 2011 году, мог даже в страшном сне себе представить, что это странное словечко из киплинговской сказки про джунгли и про грязных тамошних обезьян - "бандерлоги" - содержит внутри себя корень "БАНДЕР"... И что всего-то через 3 года, в 2014-м, именно БАНДЕРовцы возглавят новый Майдан в Киеве и почти мгновенно превратят некогда прекрасную и сытую Украину в самого ярого врага России и нищую униженную страну-побирушку...
 Однако эти самые БЕЛОГОНДОННИКИ, как их не презирай, все ж таки сумели нагнать тогда на Кремль страху! И если их маленькое безуспешное мирное безоружное восстание против ЛИЧНО Путина на первый раз закончилось провалом, то следующее своё выступление они пообещали сделать более боевым! И его проведение было назначено именно на том самом Проспекте академика Сахарова, на котором я теперь стоял. И всё это было буквально напротив, в каких-то 500-х метрах от Казанского вокзала...
 Я в тот 2011 год работал в 78-й школе в Ульяновске (про нее я уже написал в своей повести "Учары, дыры и классухи"), и власти нашего города со страхом ожидали, что новое выступление московских белоленточников поддержат и ульяновские либералы.
 Надо сказать,что в 2011-м году имя Сахарова уже было прочно старожилами забыто, а молодым и вовсе было не известно - путинские новые власти сумели сделать всё от них зависящее, чтобы это некогда гремевшее повсюду имя и звание - "Совесть нации" - вытравить отовсюду. И в первую очередь из памяти населения. И это им опять весьма успешно удалось проделать! Да и, честно сказать, никогда этот противный картавый и уже в глубоком маразме щупленький старикашка Сахаров не признавался народом ни своим политическим, ни уж тем более моральным лидером. Он был совершенно искусственно навязан России все теми же продажными беспринципными либералами. А еще точнее - американцами. И все это, и в первую очередь сам народ, прекрасно видели и понимали!
 Ну так вот... В тот 2011-й год я работал в 78-й школе и в субботу, когда на Проспекте Сахарова снова начал собираться протестный антипутинский митинг, ульяновские власти решили, что там начнутся уличные бои с применением горячего оружия! Что местные ульяновские либералы, того и гляди, распалятся не шутку и  поддержат Москву, и в городе тоже начнется пальба чуть ли не из автоматов! И поэтому местным министерством образования был разослан по всем школам  и прочим учебным заведения строгий и закрытый приказ: никого из учащихся после завершения занятий на улицу не выпускать - до особого на то разрешения! И нас, как подопытных кроликов, как кутят, в тот день в прямом смысле слова заперли в школе - охранник повесил на дверь амбарный замок и встал перед ней грудью!
 Даже учителям, чтобы уйти из школы, нужно было принести охраннику ПИСЬМЕННОЕ  разрешение на то директора школы лично! А он его выдавать не спешил и поиздевался тогда над неугодными ему учителями вдоволь - долго расспрашивал их: почему они так рано уходят из школы, куда уходят, зачем уходят и есть ли у них друзья или знакомые среди либералов? И какова вообще их политическая позиция и отношение к Путину? И многим уходить все равно так и не разрешил.
 Нечего и говорить, что возмущенные учащиеся пытались брать выходную дверь чуть ли не штурмом! Орали на охранника! И учителям пришлось громко в ответ орать на них, чтобы успокоить, вразумить и развести по классам.
 В общем день был бешеный. И никаких столкновений на проспекте Сахарова не случилось. И просто не могло случиться! Ибо миролюбивый интеллигентный московский люд и не думал идти на штурм Кремля. Тем более народ уже знал, что Кремль давно не является РЕАЛЬНОЙ резиденцией Путина и правительства, что все органы власти во главе с президентом благоразумно рассредоточены по разным частям Москвы и ближайшего Подмосковья, а Кремль превращен в очередной музей и концертную площадку возле могил сотен похороненных там у кремлевской стены исторических деятелей...
 Такое вот всякое разное вспомнилось мне за те полчаса, пока я шел по этой улице...
 Вообще-то в Москве я всегда бывал только проездом и обычно не дольше 5-6 часов. Ну, максимум 12. Но были в моей жизни два интереснейших приключения, когда я прожил в Москве довольно долго. В предпоследний раз это случилось в 1986-м году, когда я погостил там аж 2 недели. И этому предшествовал целый ряд необычных событий.
 После окончания педагогического института я наотрез отказался ехать по распределению в самый отдаленный от моего дома район - Радищевский, в ореховскую среднюю школу. До нее нужно было добираться сначала 5 часов на рейсовом автобусе до райцентра Радищево, который находится почти на границе уже с Саратовской областью, а оттуда еще час-полтора на попутках до деревни Ореховка или Орехово, кто ее там разберет... Так что  особо-то в выходные оттуда домой на побывку и на помывку не наездишься. И денег на дорогу ушла бы куча и маленькая тележка! А зарплата у учителя настолько позорная, что и говорить-то стыдно!
 А распределили меня в эту Ореховку (или Орехово) в наказание за мое вольнодумство и пропуски лекций в нашем препаскудном институте, который сами же преподы в редкие минуты откровенности презрительно называли "богадельней"! Этот дерьмовый провинциальный, гнилой институтишка не давал абсолютно никаких реальных знаний, был как бы ликбезом для выпускников  самых захудалых деревенских школ и был нацелен на то, чтобы всех студентов после пяти лет их учебы направить именно в деревню - туда, где учителей всегда не хватало и куда, в грязь и бытовую неустроенность, никто из горожан по собственной воле ехать упорно все годы советской власти не желал. Я проник в этот подленький институт с огромнейшим трудом! Два года подряд я - по своей юношеской наивности, мечтательности и глупости -  ездил в Москву поступать в университет на философский факультет. И оба раза потерпел сокрушительное и унизительное поражение! В конце концов мне там ясно дали понять, что без взяток и связей туда провинциалам не поступить НИКОГДА! Так что я напрасно теряю время и нервы. И вот после Москвы с ее профессорами и академиками мне с величайшим трудом удалось поступить сначала на рабфак ульяновского пединститута, где профессоров было раз-два и обчелся, а про академиков здесь и слыхом никогда не слыхивали! Сегодня слово "рабфак" уже прочно забыто. А в годы моей юности он существовал при каждом вузе и был ступенью для поступления в институт. И эта ступень была создана для самых безграмотных и отсталых слоев молодежи. Рабфак был зарожден еще при Ленине. Тогда, после гражданской войны, при всеобщей ужасающей безграмотности, необходимо было готовить собственные инженерные, медицинские и прочие кадры из рабочих и крестьян. И вот, чтобы этих самых рабочих,солдат и крестьян, пришедших на учебу прямиком от сохи, станка или винтовки, подтянуть до уровня знаний хотя бы элементарной школы с ее арифметикой и умением писать простейшие сочинения, и был придуман этот рабфак (рабочий факультет). И принимали на него исключительно только тех, кто только что пришел из армии, работал колхозником или рабочим и имел об этом соответствующую запись в трудовой книжке. У меня таковая запись, слава богу, имелась - сразу после окончания школы и неудачных экзаменов в МГУ я устроился работать ДВОРНИКОМ при засвияжском роддоме, где всю жизнь проработала акушер-гинекологом моя мама. Дворник приравнивался к "гордому советскому званию" рабочий, и тем самым я сначала выдержал конкурс 2 человека на место при поступлении на рабфак, проторчал там полгода, снова сдал вступительные экзамены - но теперь уже по облегченной, особой, только для рабфаковцев, системе - и только после всего этого стал студентом УГПИ ( ульяновского педагогического института имени отца Ленина И.Н. Ульянова). Вся суть учебы в этом институте заключалась только в том, что нужно было ежедневно сиднем сидеть по 6-8 часов на совершенно бесполезных лекциях и бесконечно вслед за нудным бурчанием преподавателя что-то там писать, писать и еще раз писать... А когда начиналась сессия и ты открывал учебники, то вдруг выяснялось, что всё тобою за полгода сидения написанное уже давным-давно, еще 20-40 лет назад, напечатано, потом публично опровергнуто, потом переопровергнуто и еще раз переосмыслено и так далее... Что всё это - такая никому не нужная околонаучная акдемическо-коровья глубоко провинциальная ЖВАЧКА, что от ее якобы "изучения просто тошнит! И уже к завершению первого курса большинство студентов, в основном тех, кто закончил городские школы, на лекциях только делали вид, что пишут. А на самом деле, садясь на задних рядах, девчонки вязали, читали, парни играли в карты, не выспавшиеся вообще ложились на стулья и сладко спали...
 После лекций на первой неделе в обязательном порядке необходимо было идти на профсоюзное собрание. В самом его начале необходимо было ПРОучаствовать в омерзительном ритуале, который всякий раз проводил самый главный активист и который назывался "Предлагаю избрать Почетный президиум нашего собрания. Давайте проголосуем за то, чтобы избрать в Почетный президиум нашего собрания в полном составе всё Политбюро ЦК КПСС во главе лично с Генеральным секретарем ЦК КПСС, Председателем Президиума Верховного Совета СССР, Председателем Комитета обороны товарищем Леонидом Ильичом Бреженевым! Кто "за", прошу поднять руки. Кто "против"? Кто "воздержался"? (Таковых дураков-самоубийц, разумеется, никогда не находилось). Товарищи! Состав Почетного Президиума нашего собрания принят единогласно! Давайте поаплодируем!" В ответ звучали жидкие, почти издевательские хлопки. И после этого начиналось переливание из пустого в порожнее, которое длилось 2 часа, никак не меньше. Дело в том, что, по тогдашним нормам и традициям, если собрание продолжалось менее двух часов, то оно считалось как бы ненастоящим, неполноценным, каким-то полудетским, пионерским...... Боже! Какая же это была пытка - слушать бабский бред, который обожали нести наши комсомолки-передовички (ведь в этом педвузе, и особенно на нашем историко-литературном факультете, обучались в основном одни только девицы)!
 На 2-й неделе нужно было идти уже на курсовое комсомольское собрание и опять единогласно избирать там всё тот же самый почетный Президиум во главе со всем Политбюро ЦК КПСС и Леонидом Ильичом Брежневым лично! И сидеть там те же обязательные 2, а то и 3 часа и слушать там тот же самый комсомольско-партийный бабий бред...
 На 3-ю неделю необходимо было отсидеть теперь уже на общефакультетском комсомольском собрании, которое вновь начиналось с единогласного голосования за избрание Почетного Президиума во главе со всеми членами Политбюро ЦК КПСС и лично с Леонидом Ильичом Брежневым! И после этого ритуала-молитвы  типа "О Брежнев,о святЫй Отче наш!" в который уже раз за месяц приходилось выслушивать одно и то же переливание из пустого в порожнее всего того, что всем было уже давным-давно известно и давно и глубоко ненавистно!
 Плюс ко всему этому несколько раз в месяц было необходимо высидеть нудные политинформации, на которых нас часами убеждали в неоспоримых преимуществах нашего родного социалистического строя! Что Запад успешно загнивает и вот-вот развалится. Что пролетариат США, Европы и всего мира бунтует, то и дело организует восстания и погромы! Что он спит и видит - как бы ему поскорей покончить с капитализмом и оказаться в социалистическом лагере...
 И так все пять лет подряд!!! И особенно наши бабы-активистки обожали проводить так называемые "персоналки" - т.е разбор чьего-то персонального дела! Тут уж они вникали в малейшие подробности чужой сугубо личной, интимной жизни, чужого поведения. Изучали всеми доступными им способами каждый изгиб-загиб-перегиб чужой психологии.  Например, самое обычное дело, если студенты выпивают. Ведь выпивка, а затем распевание срамных песен во все горло на ночных улицах  и мелкий дебош и даже драки - это вековечная традиция вольного студенчества всех времен и народов! В России этим отличался сам великий Ломоносов, который научился подобным выходкам в Германии, где жил и учился в различных городах  и университетах много лет. Конечно, гораздо хуже, если после выпивки кто-то из нынешних студентов по совершенно незначительному поводу, скажем, за переход улицы с пьяных глаз в неположенном месте, попадает в милицию. Но и это не трагедия и не преступление - а так... легкое приключение, о котором потом вспоминают с милой улыбкой: дескать грехи молодости... приятное ощущение своего веселого бесшабашного ухарства и озорства! Но совсем не то было в нашем проклятом ульяновском педагогическом институте. Тут уже включались ВСЕ механизмы воздействия на человека! Его морально убивал и профсоюзный комитет, и комсомол, и коммунистическая партия, и даже просто друзья по группе и факультету - разумеется, по науськиванию всё тех же профсоюзов, партии и комсомола. Этому попавшемуся в тиски системы человеку все хором с выражением праведного гнева на лице говорили:
 - Да как ты только посмел прикоснуться к бутылке! Ведь ты живешь на родине вождя мирового пролетариата Ленина! Твой институт находится в ста метрах от дома-музея, где Ленин родился! Увидеть это святое для пролетариата место приезжают люди со всего мира! Даже американцы! Даже их миллионеры! А ты! Пить! И не просто пить. Это еще ладно бы... это еще терпимо... Но ты же потом  в непотребном виде стал бродить перед иностранцами по улице! Позор!!! нет тебе прощения!!!
  И все в институте прекрасно понимали, что эти бесконечные персоналки - опять же спектакль, так сказать традиционная почти религиозная средневековая мистерия. И относиться к ней следовало сугубо философски. Скептически. Нужно было всего лишь молчать и не возникать. Не возмущаться принародно. Дескать, ну да, конечно, это всё очень неприятно, но не смертельно же. Терпимо...
  И ритуальный сценарий сего балагана был отработан до мелочей еще десятки лет назад - в годы только-только еще сАмого первоначального становления Советской власти. А именно: обсуждаемый и коллективно осуждаемый ни в коем случае не должен был каяться сразу. Нет! Он обязан был сначала дать "судьям" и "бабам-прокурошам" выговориться. Вдоволь насладиться видом твоего полнейшего ничтожества! Было бы вообще отлично, если бы обвиняемый от их обличительных речей заплакал бы. О! Это было бы вершиной театрального мастерства всех устроителей сего ярмарочно-балаганного пошлого шутовства! И вот когда несчастный с горя уже готов был пойти и якобы повеситься, тут у баб наступал как бы показательный перелом сознания. И они вдруг меняли гнев на милость. И начинали дружно жалостливо и сочувственно уже не обвинять, а защищать "неудачливого алкаша". И говорить уже не столько самому "алкашу", сколько самим же себе и своим товарищам по партии и комсомолу: 
 - Ну да, оступился человек, провинился... Ну что же, всё в жизни бывает... Все мы в конце-то концов люди... все - человеки... Ну не убивать же его теперь за это! Тем более он глубоко осознал свою неизгладимую вину! Горько принародно раскаялся! И даже при всех искренне, как ребенок, расплакался... А давайте простим его на первый раз. А? И дадим мужичку шанс на исправление. А, товарищи? Ну что? Дадим ему шанс?
  И весь коллектив дружно хором, всем залом отвечал : 
- Дадим!!!
 И каждый про себя в этот момент думал: " Суки! Активисты грёбаные! Поскорее бы вы от меня отвязались! Мне домой, к бабе (к мужику) охота!..  Сейчас приду - вмажем! Потом "спать" ляжем!.."
 И подобное морально-политическое истязание и аутодафе осуществлялась с разными лицами по несколько раз в год. И всякий раз одно и то же... одними и теми же словами... Ритуал, одним словом. Сплошная партийная религия...
Нечего и говорить, что к окончанию института почти все студенты люто ненавидели и партию, и комсомол и всех их местных профсоюзных  и  прочих паскудных лидеров скопом! Все они для нас, молодых, были болтунами, жополизами, карьеристами и сволочами! И, кстати сказать, все они, эти комсомольские студенты-лидеры-пид...ры, после окончания института остались в городе. В деревню никого из них не распределили. Именно только для ЭТОГО, для оставления себя, родного, в городе, сугубо из карьеристких соображений, они, эти проклятые комсомольцы и молодые коммунисты, все 5 лет и старались и так яростно на бесконечных собраниях трепались !
 И вот к окончанию 5-го курса я настолько осатанел от этой безжалостной системы уничтожения всякой вольной и честной мысли, что на собрания, а вместе с этим и на лекции перестал ходить вовсе! Думал: если я - выпускник, то они, начальство, никуда теперь не денутся и диплом мне дадут как миленькие. Преподнесут его на тарелочке с голубой каемочкой. Чуть ли не домой его мне привезут! И еще в ножки мне поклонятся - дескать прими, дорогой и обожаемый студент-пятикурсник! Иначе мы план по количеству выпускников в этом году не выполним, и нам за это в министерстве образования ой как дадут по шапке!
 Но не тут-то было! Я был настолько саркастичен по отношению к нашим комсомольцам! Настолько открыто их презирал! Сочинял про них такие ядовитые стишки-частушки, что в ответ они тоже осатанели! Сначала они над моими стишками хитренько украдочкой и, не привлекая к себе ровно никакого внимания, якобы равнодушно и беззлобно  только посмеивались... Но потом вдруг оказалось, что все мои стихотворные произведения и саркастические высказывания в их адрес они тщательно записывали, собирали, накапливали против меня взрывоподобный компромат. И в нужный для них момент всем этим в мой же адрес и выстрелили! Мощно и убийственно! А стишки действительно были ядовитые и для них крайне унизительные! Вот некоторые из них. Комсомольцев-активистов я в открытую, без боязни называл "комсомольцами-пиз...абольцами, поорать в микрофон добровольцами".
 Про Брежнева я сочинял такое:

Родному Лёне-гению
Опять вручили премию.
С Леонидом Ильичом
Мы последний хрен сосём!..

 Это было по поводу того, что Брежневу то и дело десятки стран всей земли вручали всё новые высшие ордена и международные премии - то имени Жюлио Кюри, то Международную Ленинскую Премию Мира. При этом советский народ жил не просто в бедности, но уже и в самой настоящей нищете! А война в Афганистане шла уже десять лет, и гробы с нее привозили в Россию регулярно и в немалом количестве... 

Я уже с утра кричу:
Слава Лёне Ильичу!
И еще кричу с утра:
Лёне Брежневу Ура!!!
Мы поём про Ильича:
"Рио-рита,ча-ча-ча!"

Это я так стихотворно прошелся по поводу культа личности. Но только теперь культа уже не Сталина или Хрущева, а на этот раз - Брежнева.
И подобным моим стишками не было пересчета! Они сыпались из меня мешками! И никто не мог меня остановить. Я был неутомим. И неумолим! Потому что на лекциях умирал от безделия. Но особенно выводило комсомольцев-активистов из себя то, что сами они не могли срифмовать ни одной строчки! Ну ни единой! Как ни пытались. Ну ни тпру ни ну!.. Потому что как сатирики они были полным говном! Они не могли критиковать власть. Не смели! Боялись! Они этой власти верноподданически и слепо, искренне служили - как псы! Ненавидели ее! Как и все люди вокруг, эту власть искренне и втихомолку презирали! Но - кормились с ее рук. И поэтому на нее почти на коленях - молились!..
И, что меня поразило больше всего, против меня при благоприятном случае, который вскоре для комсомольских активистов предоставился, дружным строем выступили даже те, кого я все эти годы считал своими НАСТОЯЩИМИ друзьями и единомышленниками!.. Корпоративная рабская психология и боязнь КГБ потребовали от них, моих бывших якобы друзей, не выделяться из общей массы, не выступать в мою поддержку, не произнести ни слова в мою защиту. Хотя до сего дня многие - на словах - были по-прежнему за меня горой! Восхищались моими стихами! И советовали мне:
 - Здесь,в гнилом Ульяновске, тебе жизни не будет - наши партократы и комсухи (комсорги), тебя все равно рано или поздно съедят! Доведут как диссидента до тюряги. так что даже не рискуй напрасно. В этом болоте твое творчество не нужно никому! Здесь все думают лишь о том, как обмануть друг друга, насрать друг другу и коммунистам в карман! Нахапать побольше денег и пропить их с бл...ми! Нет,езжай-ка ты, брат, в Москву - там всё гораздо проще и дураков куда меньше. Начнешь петь свои стихи под гитару - тебя быстро заметят, помогут, продвинут, и ты, того глядишь, вскоре станешь вторым Высоцким!
 Теперь же, когда страшные черные тучи сгустились надо мной уже очень по-серьезному, все мои бывшие "друзья" и советчики благоразумно помалкивали... Да оно и понятно: ну кому нужно подставлять собственную задницу ради какого-то там институтского поэтишки-безумца?! Таких бардов вокруг - хоть гусеницами танков дави, и все равно всех не передавишь - так их вокруг развелось много! Слишком много! Сотни. Если не тысячи! А науськивала против меня их всех, этих активистов, куратор нашей группы хохлушка Татьяна Борисовна Ткаченко. Эта говнючка была всего-то на 3-4 года старше меня, но уже была кандидатом наук, выделялась невиданным апломбом и сначала настойчиво пыталась меня перевоспитать. Так сказать, гуманными способами влить меня опять в ряды союзной (комсомольской) молодежи. Когда же ее жалких "педагогических" талантов на это не хватило, то она вдруг предприняла решительный  и безжалостный демарш - организовала массированную травлю моей персоны! Выявила на свет собранное против меня огромное и страшное вышеупомянутое досье, состоящее из моих же стишков! И меня благодаря ее стараниям и при мощнейшей поддержке сознательных комсомольцев из института фактически выгнали! Всего-то за МЕСЯЦ до выпускных государственных экзаменов... Высокая комиссия во главе с самим ректором института Наймушиным сказала мне сурово:
 - За все твои выходки ты не достоин получить диплом! Не имеешь права носить высокое звание СОВЕТСКОГО УЧИТЕЛЯ! Но окончательно добивать мы тебя все-таки не станем. Дадим тебе шанс исправиться - поедешь в самое дальнее село в самом дальнем районе нашей области, отработаешь там годика три-четыре, проявишь себя, привезешь нам оттуда отличную характеристику, вот тогда и посмотрим... Может, тогда и допустим тебя до выпускных экзаменов... А пока диплом ты не получишь! Потому что учителем называться не достоин! Ты - оппортунист!!! Всё твое поведение - сугубо антисоветское! Так что до свидания!
 И хорошо, что тогда я отделался хоть так... малой кровью... Как говорится, спасибо, что живой...
 И только огромные связи моей мамы, которая за десятки лет своей работы в нашем городском засвияжском роддоме лечила почти всех жен почти всех высоких городских и областных  начальников, принимала роды у их дочерей и внучек - только именно одно ЭТО позволило мне получить этот злосчастный поганый учительский диплом, который мне в жизни так никогда потом в серьезном плане и не пригодился... Впрочем, если говорить уже совершенно честно и откровенно, то ненавидеть и презирать комсомол, институт, кураторшу Ткаченко и всё прочее мне, конечно, нужно и можно. Но в то же время следует и ПОБЛАГОДАРИТЬ их за безжалостную ГНОБЛЮ моей маленькой серенькой абсолютно безвредной для великого государства персоны. Ведь именно благодаря стечению всех этих факторов, в условиях страшной моральной ДАВИЛОВКИ и упорного всяческого сопротивления ей я в конечном итоге и стал писателем! И какую-никакую славушку-отравушку все-таки от этого факта потом испытал!.. Но в юности это была такая нервотрёпка и унизиловка, такая грязь и гной, что до сих пор вспоминать об этом мне противно и тошно!
 Между прочим под влиянием эмоций, переполнявших меня в те дни, я накатал жалобу не куда-нибудь, а прямиком в обком партии - в нынешние времена сие заведение называется "губернская администрация". Описал в этом письме обстановку доносительства друг на друга и самой натуральной бериевщины, царящей в нашем педагогическом институте. Что студенты, и особенно исторического факультета, постоянно слышат от преподавателей и комсомольских активистов в свой адрес дикие обвинения - "антисоветчик", "оппортунист" , "клеветник на советскую власть", "диссидент", "идейный пособник Сахарова и Солженицына"  и т.п. В то же время институт не учит ничему тому, что потом студентам может пригодиться в реальной их работе с реальными детьми. Знания студентов чисто начётнические, для школы совершенно не нужные.
 И я с надеждой ждал хоть какой-то реакции на этот мой вызов из верхов...
 Так прошел месяц - установленный законом срок, в течение которого власти ОБЯЗАНЫ давать ответ на письменные обращения граждан. Но никто на эту мою жалобу отвечать и не подумал. На меня повсюду по-прежнему был ноль внимания! Тогда, возмущенный, я пришел в обком партии уже лично и заявил милиционерам на входе, по поводу чего я явился. Они очень долго что-то там выясняли по телефону, переспрашивали число, когда я отправил мое письмо, мою фамилию. И наконец все-таки проводили меня в какой-то кабинет, в котором, до сих пор прекрасно помню, за длинным столом сидела чиновница по фамилии Кудинова и рядом с ней "комсомолец" лет 35-ти. Я сел напротив них.
 - Ну? Что будем делать?..- с тяжелым вздохом спросила Кудинова не меня, а комсомольца.- Как будем на ЭТО реагировать?- и она потрясла в руках моим письмом.- Все сроки реагирования давно вышли.
 И тут комсомолец вперил в мою фигуру свой тяжелый взгляд и вдруг начал атаку именно на меня:
 - Вы понимаете, КУДА вы пришли?
 - Понимаю.
 - Куда?
 - В обком партии. А что?
 - А вы член ВЛКСМ?
 - Угу. Член. И -  что же?
 - Так почему же вы пришли в высший областной партийный орган в ТАКОМ виде?!
 Я оглядел себя... Вид у меня был вполне нормальный.
 - В каком? - не понял я.
 - Вы пришли сюда, к нам - без комсомольского значка!!!
 Мне стало не по себе. Продолжалось то же самое издевательство и, говоря народным языком, МОЗГОДРЮЧЕСТВО, которое было обычным делом в институте - там бабы-комсомолки сначала придирались к какой-нибудь совершенно незначительной мелочи в поведении обвиняемого, прямо тут же, у всех на глазах мгновенно раздували, расфуфыривали эту мелочь до невероятных размеров!!!  И, если в ответ обвиняемый испуганно мямлил что-то глупое и невнятное, то они все дружно по команде начинали коллективно долго, со всякими такими-сякими вывертами и наворотами упорно, тщательно, с выворачиванием души и нервов вытирать об этого человека свои грязные холопские ноги! Этот поганый партийно-комсомольско-иезуитский прием был мню уже давно хорошо изучен. И это меня сейчас просто взбесило!
 - Ну и что!- ответил я великовозрастному комсомольцу-переростку.
 - Как это - "что"!!!- от праведного возмущения он аж покраснел.
 - А так... Значок у меня остался на другом костюме. И что ж из этого?
 - Как это на другом!- наступал он на меня.
 - А вот так, на другом!- так же на повышенных тонах отвечал ему я.
 - Ну знаете! У меня тоже несколько костюмов, но на КАЖДОМ  у меня есть комсомольский значок. Потому что для комсомольца это - СВЯТОЕ!!!
 Нужно особо отметить, что партия продвигала наверх по своей особой и строго привилегированной карьерной лестнице вот именно таких сволочей и демагогов. Интеллектуальных убожеств. Людей абсолютно серых и невзрачных, скудоумие которых было видно еще издалека и с первого же взгляда. Но - людей, надо честно признать, с очень и очень подвешенным языком - чтобы они умели долго и красиво трепаться на собраниях и тем самым якобы "зажигать" народные массы! И вот теперь один из таких партийных выбл...дков допрашивал уже и меня!
 - Святое?- в открытую усмехнулся я над его словами.
 - Да!- пылал праведным гневом комсомолец.- И если вы с откровенным вызовом не носите значок ПОВСЮДУ, то тем самым вы ДЕМОНСТРАТИВНО исключаете себя из членов ВЛКСМ! Вот так!
 - Нет! Мы - что? Собрались здесь обсуждать мой значок или мою жалобу?- повысил я голос еще более.
 Но и комсомолец, видя мое упорство, продолжал наступать:
 - Я в ответ на такое ваше возмутительное поведение имею полное право прямо сейчас же, вот здесь, прямо в этом вот кабинете созвать бюро обкома комсомола, и мы немедленно исключим вас из комсомола - вот чего вы добиваетесь! Хотите? Я сделаю это! Нет, вы действительно ЭТОГО добиваетесь?!
 Но и я тоже был уже не из пугливых - за пять лет прошел прекрасную школу комсомольского сволочизма и не отступал со своих позиций ни на шаг:
 - Нет, мы - что? Собрались здесь обсуждать мой значок или мою жалобу?
 - Одно другому не мешает. И прежде всего я хочу добиться от вас внятного ответа: где ваш комсомольский значок?!
 - А я вам внятно объясняю, что оставил его дома на другом пиджаке. И где это в уставе ВЛКСМ написано, что я ОБЯЗАН носить значок везде и всюду?! Где? Покажите мне это место!
 - Да. Про это конкретно нигде там не написано. Но ЭТО вытекает из самой сущности комсомола! И то, что вы пренебрегаете своими комсомольскими обязанностями, яснее ясного характеризует ваш морально-политический облик. Вы сознательно выделяете себя как особую, не комсомольскую личность из общей единой молодежной среды!
 - Ну и пускай характеризует! Но прежде чем вы ТУТ исключите меня из комсомола, по уставу исключить меня сначала должна первичная организация, в которой я все эти годы состоял. А вы можете лишь одобрить ее решение. Ну, давай, собирайте собрание моей первички!
 Был уже июль месяц, итоговые госэкзамены давно закончились, дипломы выпускникам вручены, самодельная, местного пошиба - по примеру медицинской клятвы Гиппократа - "Клятва ульяновского педагога" была торжественно произнесена, и теперь все разъехались кто куда и уже навсегда - так что иди теперь, разыскивай их всех... Если даже обком комсомола, из принципа, и попытается это сделать, то большинство членов моей первички в ответ только покрутят пальцем у виска и ухмыльнутся:" Ха! нашли дураков!" Им эта комсомольская жизнь обрыдла еще там, в пединституте. Наконец-то они вздохнули от нее спокойно. И они не козлы начинать ее снова.
 Комсомолец понял, что тут он попал впросак... Что ни напугать, ни исключить из комсомола меня ему не удастся... И Кудинова, долгое время с интересом и надеждой ожидавшая, чем закончится наша перепалка, с огорчением увидела, что объегорить меня своей болтологией у них все-таки не получается. И она успокоила комсомольца всего лишь одной фразой:
 - Ну ладно... попытаемся разобраться... Итак,- спросила она меня,- чем же вы недовольны? На что конкретно жалуетесь?
 - Как это на "что" - изумился я.- Я же в письме всё ясно изложил.
 - А вы изложите еще раз, теперь уже словами. Из письма нам ясно только одно: вас возмущает, что вас обзывали "диссидентом". Так? - с ехидной улыбочкой спросил комсомолец.
 - Так. А разве этого мало? И возмущает не только это.
 - В что еще?
 Я попытался было рассказать ему о бессмысленности всей системы подобного "высшего образования", в результате которого студенты только бесконечно на лекциях пишут-пишут, а реальных детей и школы не видят вообще. И в итоге выпускаются фактически неучами, ничего в педагогике не смыслящими. Но зато обученными мастерским приемам морального аутодафе! Но комсомолец продолжал ухмыляться и вдруг сказал,обращаясь к Кудиновой:
 - Вот ведь какой он умный! Вся страна,всё передовое советское студенчество как единый трудовой лагерь учится по системе, утвержденной министерством образования. Опробованной и отточенной на практике в течение ДЕСЯТКОВ  лет. И все эту советскую систему считают лучшей в мире! Изучать ее к нам приезжают даже американцы!!! И только ему ОДНОМУ, какому-то неизвестному Воронину, вдруг она стала не по душе! Вот ведь какой критикан нашелся! Ну, если она вам так не понравилась, вот и шли бы учиться в другой вуз - не педагогический. Так вы - не-ет! Гнули свою линию. На зло советской власти отсиживали лекции. Собирали компромат на преподавателей и членов своего коллектива. А когда вас наконец-то разоблачили, тут-то вы и прицепились к тому, что вас ваши же товарищи-комсомольцы называли "диссидентом". А, может, они вовсе не зря приклеили к вам это определение,а? Ну, сознайтесь хотя бы самому себе! Честно! Ведь не даром?.. А! Ну же!
 Я понял, что этому коммунистическому бреду не будет конца...
 В общем диплом мне тогда все-таки дали, хотя и постарались отыграться и устроили мне вместо экзаменов самую настоящую публичную экзекуцию!
  Но, получив диплом, я тоже в свою очередь не остался в долгу и в ответ на все мои унижения показал государству и всей местной педагогической системе-коммунистической мафии огромную, мягко говоря, фигу и не только не поехал в эту самую ореховскую среднюю школу Радищевского района, но и вообще хрен положил на всю их с...аную педагогику!
 Нужно особо, для истории, отметить, что эта наша выше уже упомянутая курсовая кураторша Ткаченко (мы все про меж собой коротко и панибратски называли ее "Танечкой") долгое время оставалась бобылихой - была она некрасивой, замуж ее никто не брал, и наконец на ней все-таки женился мой одногодок и однокурсник еврейчик Александр (фамилию уже и не помню). Этот Александр был племянником той самой Доры Моисеевны Сандлер, которая является героиней моей повести "Гадик". Вот ведь как жизнь круговертит... А моя мама и Дора Моисеевна всю жизнь были коллегами и большими подругами. И я сам Дору Моисеевну прекрасно знал еще с детства, потому что мы тогда жили рядом с родильным домом, я, будучи ребенком, приходил под окна маминого кабинета по несколько раз в день, и мама, и Дора Моисеевна, и многие другие врачи и медсестры угощали меня то конфетами, то пирожками, то чаем. И я Дору Моисеевну в ответ тоже очень любил - за ее добрую улыбку, мягкий характер и вообще это была очень милая прекрасная женщина. Светлая ей память!
 Но продолжу про институт...
 Потом, после получения диплома, меня вызывали в прокуратуру и требовали написать объяснение, почему я так и не поехал в эту самую трижды проклятую ореховскую школу. Времена, надо сказать, были очень грозные! Андроповские! КГБэшные... И мне за мое такое своеволие грозило довольно серьезное наказание! Но мамины связи помогли мне отбояриться на этот раз уже и от прокуратуры.
 Мама спасала меня всегда! И везде. Мама. Одна только мама! Благодаря только ей одной я не потерял себя еще тогда, в юности. Хотя мне в тот противный 1984-й от рождества Христова было уже 23 года. Какая же это юность? Это уже более чем просто молодость. Это - уже ранняя зрелость... И моя серьезная жизнь начиналась так неудачно... так плохо... Впрочем и дальше было ничем не лучше... Ничего не складывалось... Увы, ничего...
 И вот после всех этих вышеописанных перипетий передо мной во всей своей остроте встал вопрос: кем же мне теперь работать? Я-то раньше по своей наивности и коммунистической, комсомольской убежденности все-таки еще продолжал свято верить, что в нашей советской стране всем честным и образованным людям действительно все двери открыты ! Но жизнь оказалась куда более страшной!.. Меня не брали НИКУДА! Абсолютно НИ-КУ-ДА!!! Как какого-нибудь зэка... Как отверженного и прОклятого всем обществом изгоя!..
 Я попервоначалу обошел различные редакции местных газет, и везде мне отвечали:
 - Кто вы по образованию? Ах, учитель? Вот и идите работать туда, по какой специальности диплом вам дали - в школу! Учительствовать. А нам нужны ПРОФЕССИОНАЛЫ! Закончившие вуз по специальности "журналист". А не какие-то там пИдагоги. В крайнем случае нам подошел бы человек с дипломом учителя литературы - он хоть, мы точно знаем, уже неоднократно на практике проверили, умеет писать. А историк - это вообще НИЧТО! Это как бы и не профессия... А так... что-то такое... невнятное... только для общего развития... Ваше место только в школе. Ну, в крайнем случае попытайтесь сходить в библиотеку. Может, туда вас возьмут... При их-то грошовой зарплате там всегда людей не хватает... работают одни только женщины. Да и то навряд ли и туда возьмут. Там тоже теперь нужны только профессионалы с сугубо профильным библиотекарским образованием - таково стало требование нынешнего законодательства! Это раньше, еще при Сталине, брали, куда угодно - лишь бы у человека были корочки о высшем образовании. Потому что все вокруг были вообще безграмотные или в лучшем случае с семилеткой. Теперь же - нет! На всё нужна строго СВОЯ вузовская специализация!
 Наконец я вроде бы договорился с малюсенькой газетенкой, принадлежавшей городскому трамвайному управлению. Там тоже была такая мизерная зарплата, что на нее не шел никто. И тамошний главный редактор очень обрадовался, что я - мужчина, потому что у него в газете работали только  две 20-летние девочки. Но сказал:
 - Мы тебя впервые видим... Знать не знаем, кто ты такой. А работа крайне ответственная! Связана с идеологией. А идеология в наше время - это... В общем сам понимаешь!
 - Понимаю,- согласно кивнул я.
 - Так что прежде чем принять тебя, мы позвоним в твой пединститут, спросим про твои достижения там... Всё перепроверим... В общем приходи денька через три...
 Я был уверен, что никуда этот самый главред звонить не станет, что он только так... запугивает меня - для острастки... для начала. Потому что какая может быть идеология в газете для тупых трамвайных водителей и слесарей? Условия труда слесарей в депо такие никудышные, а зарплата извечно такая унизительная, что туда идут только те, кого не берут уже никуда - горькие пьяницы и прогульщики.
Поэтому через пару дней я пришел к главреду в полной уверенности, что меня немедленно прямо сегодня же примут в штат. Но на этот раз главред посмотрел на меня уже почти с нескрываемым испугом и сказал:
 - Нет! Мы уже приняли человека! Место занято. Так что извините... До свидания!
 "Значит, все-таки в институт звонил и насчет меня сверялся, гад! И я представляю - ЧТО там ему про меня наплели!.." - понял я, и больше ни слова не говоря, развернулся и, гордо подняв голову, ушел.
  Вот так опять я остался ни с чем...
  Наконец я унизился до того, что пришел в отдел кадров нашего трижды проклятого вонючего, промасленного и задрипанного ульяновского автозавода. Там работать было вообще НЕКОМУ! В прямом смысле этого слова - настолько этот завод был грязным и удушенным масляным, бензинным, сольвентным, ацетоновым и прочим перегаром, который темными облаками скапливался под черными страшными крышами цехов, опускался до голов рабочих, и там просто нечем было дышать. Настоящий концлагерь! Работать там было чистейшим самоубийством! Этот завод был как бы местом ссылки самых тупых и несчастных рабочих и инженеров. Более умные и удачливые устраивались на более чистых соседних предприятиях, которых вокруг при советской власти было море разливанное! И все они успешно работали и приносили прибыль. Пока их не убил своими "реформами" прекраснодушный мечтатель-русофоб Егор Гайдар. Тот самый, дочь которого потом сбежала из России в фашистскую Украину и стала замом губернатора в Одессе - той самой, в которой нацисты-бандеровцы  в мае 2014 года заживо сожгли в Доме профсоюзов более ста человек!
 Когда городских рабочих на автозаводе стало не хватать, то их начали набирать уже в соседних деревнях. Круг охваченных деревень расширялся до бесконечности - в том смысле, что рабочих привозили уже из сел, которые находились и за 30, и за 40 километров от города. И каждый день, не жалея никаких денег, их возили туда-обратно по полтора-два часа, потому что необходимо было выполнять государственный план по выпуску автомобилей любой ценой! А эти "уазики" сотнями тысяч ежегодно поставлялись и в село, и в армию, и даже за рубеж - в ГДР, в Венгрию, Болгарию, в Чили, Венесуэлу, в Аргентину, в Египет, Индию и еще в десятки стран. И их, этих относительно дешевых, по сравнению с американскими и немецкими, советских джипов-вездеходов все равно жутко не хватало. Так что возить людей в цеха готовы были хоть за сто и даже двести километров - лишь бы эти людишки работали. Тем более бензин в те годы стоил сущие копейки, лился, как вода. Доходило до того, что иногда "лишний" бензин, когда бак машины был заполнен под завязку, шоферы просто выливали на землю... Да, было и такое... Когда-то мы жили при самом настоящем коммунизме!
 Когда рабочих стало не хватать уже и в деревнях, то на автозавод начали привозить солдат-срочников из стройбата. И каждое утро этих самых настоящих рабов, в прямом смысле слова заключенных - но только не в тюрьму, а в армию - привозили из казармы в цеха, где заставляли работать на самых грязных и опасных участках. Использовать труд этих несчастных было очень выгодно - ведь им не нужно было доплачивать за вредность, за переработку в субботу, воскресенье и праздники, за всякое такое прочее ( на этом заводе ради перевыполнения государственного плана в выходные работали ВСЕГДА). Ведь рабы они и есть РАБЫ - работают реально за бесплатно, за голую пайку, за миску жидкого супа с куском хлеба... Именно с тех пор слово "стройбат" стало в народе навечно презираемым!
 Здесь же вкалывали и так называемые "химики" - так в народе называли условно заключенных, т.е. тех, кто за незначительное преступление был осужден, но все равно оставался на свободе до той поры, пока не совершит новое преступление или полновесно не отбудет свой срок черным работягой на заводе - и опять же на самых опасных и страшных участках, где добровольно ни за какие деньги дрючться не соглашался уже никто, даже невольники-стройбатовцы. Жили эти "химики" в страшных загаженных общагах, куда и заходить-то всем нормальным людям, не "химикам", было опасно! Там все пили по-черному! Проживавшие там смазливые молодые бабы-"химички" и даже старые дряблые шмары-страхимодины почти все поголовно были проститутками. Драки и поножовщина в общагах были явлением постоянным и регулярным. Эти зэковские порядки "химики" с места ночевки, из общаг, переносили и в цеха, и горе было тому бригадиру или мастеру, а то даже и начальнику цеха, который не находил общего языка с такими подчиненными и начинал требовать от них слишком уж по-серьезному. Такого "бугра" тут же ставили на место - устраивали ему мордобой прямо "не отходя от кассы" - где-нибудь в темном углу цеха или на крайняк вне завода, на улице.
 Когда же не стало хватать даже родных российских "химиков", то принялись завозить уже и вьетнамцев. До тех времен про этих маленьких и желтых азиатов у нас и знать не знали, и в лицо живьем никогда не видели. А тут их как-то вдруг, всех разом, целыми вагонами и самолетами понавезли столько, что завод тут же стали называть "вьетнамским". Потому что их нещадно эксплуатировали только на автозаводе, нигде более их не принимали. Впрочем работягами вьетнамцы были никудышными - потому что все поголовно были крайне хитрыми и ленивыми прогульщиками. Предпочитали не работать, а массово торговать-спекулировать всем попало! И если с понедельника по четверг они еще как-то копошились в цехах, то в пятницу все поголовно сидели и торговали на рынках.
 В общем завод был страшным и диким! Клоака. Мерзость, мразь и полнейший отстой!
 И я пошел на этот автозавод. Потому что идти мне было уже просто некуда... Но и там мне не нашлось места...  В заводском отделе кадров меня высокомерно спросили:
 - А кто ты по профессии?
 - Учитель.
 - Учитель чего?
 - Истории.
 В ответ опять крайне презрительная ухмылка:
 - Ну-у... Такого "ДОБРА" нам тут и даром не надо! Нам нужны РАБОТЯГИ! Особенно те, кто УМЕЕТ что-то делать. А что ты умеешь?
 - Могу малярить, строгать...
 - Мы делаем автомобили, а не столярку. И стены мы тоже не красим. Что ты умеешь делать конкретно по металлу?
 - Ну... в школе на уроках труда изучали слесарное дело... токарное... немного...
 - Немного... Нет! Нам нужны ПРОФЕССИОНАЛЫ высоко разряда! А не самозванцы типа тебя! Который не умеет и не хочет работать, а ищет только лёгких денег!
 Еще даже не приняв меня на свой завод, кадровики уже в открытую начинали меня всячески унижать! Таков был фирменный стиль этого поганого трижды проклятого полузэковского-полудеревенского автозавода.
 - Ну а шлифовщиком ты работал когда-нибудь?- продолжали в отделе кадров допрос.
 - Нет.
 -А токарем, заточником, фрезеровщиком, паяльщиком, сварщиком, наладчиком, газорезчиком,  слесарем-сборщиком, стропалЁм наконец работал? Запись об этом в трудовой книжке имеешь?
 - Нет. Не приходилось как-то ни разу...
 - Угу. Знаем мы вас, образованных... Научили вас - на свою голову! Все вдруг стали учеными. Слишком умными! А работать некому! Все умеют только других учить. А сами и гвоздя вбить не могут! Могу для тебя, ученого, предложить место корректора в заводской многотиражке. Зарплата там - только для пенсионера. НОРМАЛЬНЫЕ  люди там не работают. Если удержишься, то, глядишь, тебя начальство  заметит, и лет эдак через 20 дорастешь и до главного редактора. И до нормальной зарплаты. Ну как, пойдешь?- и он назвал такую унизительную цифру, что я решительно сказал:
 - Нет! За такие деньги я 20 лет работать не буду! Это же фактически бесплатно.
 - Ну, как хочешь... Мое дело - предложить, твоё - отказаться. Тогда могу предложить только грузчиком или на конвейер. Но предупреждаю сразу: там везде работают одни только "химики" и вьетнамцы. Условия - сам знаешь,КАКИЕ!.. Ну что,будешь работать рядом с этим контингентом?
 - Проучиться в институте 5 лет, чтобы работать грузчиком?! Или встать рядом с "химиками"?! Хм. Вот радость! А больше ничего другого, более интеллектуального, у вас нету?
 - Нет! Ничего другого для ТЕБЯ нет! Вот ведь не знали, что ты к нам пожалуешь! Не приготовили для тебя места! Вот если бы у тебя была профессия инженера - любой направленности, вот тогда да! Мы бы с радостью приняли тебя в любой цех хоть технологом, хоть энергетиком. С распростертыми объятиями! И, глядишь, уже через пару лет ты стал бы или старшим мастером, или замначальника цеха или какого-нибудь отдела. У нас грамотные люди растут очень быстро! А с гуманитарным образованием ты для нас НИКТО! Как бы и вовсе без образования... Так что до свидания!
 - До свидания.
 Конечно же, более-менее чистые профессии на заводе были, но они придерживались опять же сугубо для своих - для жен, дочек, сватьёв-братьёв  и всех прочих, которых у каждого начальника были кучи! И ежегодно в семьях подрастали кадры всё новые и новые. И всех их нужно было куда-то со временем обязательно уютно и денежно пристроить. Так что такие теплые и блатные места были для основной массы населения почти что секретными! А я для всех этих начальников был человеком абсолютно чужим. Инородным элементом в их собственной, сугубо местечковой, почти что еврейской "таблице мандалеева".
 Наконец один начальник всё с того же автозавода опять же через его жену, которая когда-то долго лечилась от бесплодия и потом рожала у моей мамы, узнал о моих мытарствах и как-то позвонил мне и спросил:
 - Что тебе на автозаводе нужно конкретно?
 - Не понял... Это - как?
 - Ну, тебе нужны деньги или непыльная работа? Если деньги, то приходи, у меня в цеху ты их будешь грести лопатой! Только работай! Не ленись. Если же ищешь что-то непыльное, нетяжелое, то это не ко мне. У меня для такого случая для тебя ничего не припасено. ТАКИЕ места у нас люди высиживают десятилетиями! И то сугубо по блату! Да и то не все.
 - Ладно,мне нужны деньги!- согласился я.
 - Тогда жду тебя завтра в восемь ноль-ноль в обрубочном цеху. Его ты найдешь быстро - он сразу за литейкой, там из трубы все время идет черный дым, она на весь завод одна такая, не спутаешь ни с чем.
 И я пришел... В этот добровольный концлагерь и ужас!!!.. Из литейного цеха в обрубочный через подвал тянулась стальная конвейерная лента. По ней прямиком из печей поступали только что выплавленные и еще горячие заготовки, спеченные в цепочки по пять-семь штук. И эти цепочки нужно было разбивать на отдельные детали. Была уже поздняя осень, и старые толстые бабы в черных от копоти фуфайках, в прокопченных платках, с "намордниками" на лицах работали молотобойцами - огромными молотками, чуть ли не кувалдами, беспрерывно били по этим "спёкам", раздробляя их на отдельные куски. Черная пыль-окалина стояла над ними густейшим столбом! Запах у нее был противный! И я, давно страдавший от гастрита, тут же почувствовал острую боль в желудке. Но это были еще цветочки... Это было только преддверие цеха, самое его начало. Тут еще гулял сквозняк с улицы, приносивший свежий воздух, и можно было более-менее нормально дышать. Дальше вообще начинался советский дахау-бухенвальд-освенцим! В огромном цеху крутились десятки наждачных кругов. Над ними клубились густые облака уже не черного, а белого цвета. Это висела в воздухе наждачная пыль. Никакая вытяжная вентиляция, никакие намордники от нее не спасали. Здесь нужны были уже противогазы. И даже кислородные маски с отдельным питанием от кислородных баллонов. Но рабочим на вредные и даже крайне опасные условия труда было глубоко наплевать! Именно эти вредные условия их и устраивали.
 - Поработаешь здесь 15 лет - заработаешь "вредность", как у газосварщиков,- объяснил мне один из мужиков, которого я спросил, в чем смысл здесь так нещадно убиваться.- А с "вредностью" выйдешь на пенсию на пять лет раньше, чем все. Вот только  за одно это тут и вкалываем.
 "Ну да... ну да...- подумал я про себя,- если только ты до этой пенсии вообще доживешь..." От наждачной пыли в легких образуется самая настоящая корка, как от цемента. Мама как-то, еще в моем раннем детстве, привела меня в рентгенкабинет в нашей больнице и показала мне снимки лечившихся у них таких рабочих-легочных хроников. Там, на рентгеновских снимках, вместо белых полупрозрачных овалов лёгких были сплошь серые "ниточки".
 - Это - альвеолы,- объяснила мне мама.- Они все заполнены пылью. Ее оттуда не вытравишь уже ничем. Это - уже смерть! Таким людям просто нечем дышать - они реально задыхаются! Нормальный воздух у них до крови не доходит. Люди дышат не кислородом, а своим же углекислым газом, который так и остается у них в забитых альвеолах. Такие больные сначала синеют. Потом их легкие перестают функционировать вообще, в них начинается как бы гангрена. Больные кашляют кровью и кусочками отмирающей ткани. Но это не туберкулез. Это - силикоз. Это - легкие всех шахтеров, строителей, которые всю жизнь проработали с цементом, литейщиков и рабочих с нашего автозавода...
 С той поры слово "УАЗ" - ульяновский автомобильный завод - я воспринимал как синоним слов "кладбище", "смерть", "могила"...
 И вот теперь уже и я сам оказался в одном ряду с этими добровольцами-смертниками... Таковой была страшная советская реальность... Светлый социалистический путь...
 - А какая у вас зарплата? - спросил я рабочих-обрубщиков.
 - Не жалуемся!- ответили они.-Начальство нас тут не обижает. Даже если всю смену будем работать шаляй-валяй, то все равно 350 рэ у нас в кармане всегда! А при нормальной работе так у нас выходит иногда и до 450-и! А пусть попробуют платить меньше - мы все тут же отсюда убежим. За меньшее не хрен тут делать!
 "Если получать по 450 в месяц, то уже через год можно купить кооперативную квартиру! Ни в чем себя при этом не ограничивая - ни в питании, ни в отдыхе"- подумал я. Потому что билет на поезде до Крыма стоил в те годы около 30 рублей на человека в один конец. За сутки проживания в частном секторе хозяева там брали с человека 1 рубль. Где-то полтора рубля в день уходило на питание в столовой. Так что за 400 рублей семья из трех человек могла провести на море 20 дней, мало в чем себя ограничивая.
 500 рублей при Брежневе было официальной зарплатой члена ЦК КПСС! Обычный квалифицированный врач с десятилетним стажем и с 5-6 ночными дежурствами получал не более 250 в месяц...
 Я попробовал поднять некоторые из деталей, которые лежали в бункере. Самая легкая из них весила 10 килограммов, самая тяжелая - 45! Я ее еле приподнял. Рабочие в ответ только рассмеялись - они вертели такие перед наждаком, как детские игрушки! Да еще с такой скоростью, что они прыгала в их руках, как резиновые мячики! Со стороны всё это выглядело пустяшной забавой. Легкой разминкой штангиста-супертяжеловеса. Но на самом деле было трудом адским! Потому что подобных стальных и чугунных деталей каждому из них приходилось поднимать и во все стороны переворачивать минимум по две-три сотни штук за смену, плотно прижимать их руками и пузом к кругам, стачивая с заготовок "наплывы", "припёки" и огромные заусенцы.
 - Ничего!- подбодрили они меня, увидев мою слабость.- Это только с первого раза кажется тяжело. Мы тоже с этого же начинали. А потом - ничё. Попритерлись. И ты быстро попривыкнешь. Будешь ворочать эти "дуры" быстрее нашего. Тут каждый из нас за смену по 15-20 тонн тягает. И ничего. Только давай-давай! Чем больше - тем лучше. Мы тут на сдельщине.
 - Ну как? Будешь у меня работать?- спросил меня начальник цеха в конце моей "экскурсии".
 - Подумаю...- ответил я уклончиво.
 Умирать от силикоза за эти 400 рублей мне вовсе не хотелось
 - Ну,думай,думай... - ответил мне начальник.- Если что - звони. Возьму тебя в любой момент. Мне рабочих постоянно не хватает.
 Он еще "забыл" добавить: "Рабочие здесь мрут, как мухи!"
 Конечно же, устраиваться сюда я и в мыслях не держал.
 Ради любопытства я заглянул и в соседнюю литейку. Несмотря на солнечный день, здесь было темно, как глубоко в пещере. Тусклые прожектора и фонари высоко под потолком не давали почти никакого освещения. Их лампочки и стекла не протирались тыщу лет - наверное, с момента строительства этого здания пленными немцами где-то примерно в 1943 - 1953-м годах. Именно в это десятилетие - после Сталинградской битвы и до самой смерти Сталина - труд пленных немцев массово использовался на восстановлении народного хозяйства, пока их наконец при Хрущеве всех массово не вернули на родину. Дальний конец огромного цеха тонул в копоти и гари, которые вечно висели тут в воздухе сплошной черной вуалью. Изредка, как из тумана, появлялись какие-то черные люди в огромных робах и быстро исчезали. От несусветного грохота закладывало уши! Это бились о наковальни десятки тяжеленных стальных форм, заполненных черной сыпучей специальной формовочной землей, похожей на песок. В этих формах земля утрамбовывалась и после этого поступала уже в печи.
 И это был ад!
 Как раз в эти самые годы московский МХАТ под руководством Олега Ефремова поставил знаменитую пьесу "Сталевары", за которую режиссер и многие актеры получили вскоре премии и высшие ордена. И в этой пьесе сталевары выдавались за самый передовой и выдающийся слой пролетариата! Дескать тяжелый труд, тем более связанный с огнем, делает людей более сознательными! Честными! Чистыми. К классовым врагам непримиримыми! Неуемными борцами за лучшую жизнь пролетариев всей земли!
 Голимый и самый наглый и примитивный советский ПРОПАГАНДОС! На автозаводе я воочию узрел ИСТИННУЮ  сущность и узнал цену этого так называемого передового слоя "химиков" и самоубийц! Вполне хватило для этого и десяти минут...
 Образно говоря ,работавшие здесь добровольцы и условники показались мне земляными червями, которые по ошибке, все в грязи, иногда выползают из своих противных узких нор на свет божий, и тут же торопятся вновь вернуться в свое мрачное подземелье! И эти "червячные" люди тоже вкалывали не во имя какой-то мифической общепролетарской идеи, а всего-навсего за "вредность" - чтобы уйти на пенсию на пять лет раньше остальных, нормальных рабочих. Однако по статистике, большинство таких добровольцев не доживали до пенсии вовсе. Или успевали насладиться ею максимум год-два и тоже быстренько оказывались на кладбище, не достигнув даже 60-ти лет...
 В общем я вновь оказался неприкаянным... Никому не нужным... Ни к чему в этой РЕАЛЬНОЙ, не пропагандистской жизни не приспособленным... Моё хронически безработное состояние меня просто убивало! Всё валилось из рук... Увидев это, наконец-то меня пожалел мой дальний родственник. Вообще-то он был мне не родственником - а так... седьмая вода на киселе... был мужем маминой родной сестры. То есть маме он приходился как бы зятем, а мне, получается, вообще никем - ни сватом, ни деверем, а тем, чему в народе так и не было придумано никакого путного названия. Но это и не важно. А важно было то, что он работал парторгом проектного отдела на нашем механическом заводе. Этот завод всю жизнь выпускает знаменитые противоракетные зенитки "Бук" и кучу другой продукции - до сих пор строго секретной! Когда-то, еще при Сталине, этот самый Механический завод составлял с автозаводом единое целое. Но потом, с развитием ракетной техники, пришлось создавать технику уже и противоракетную. И помимо обычных полувоенных джипов автозавод был вынужден в особых цехах собирать и ставить на колеса и на гусеницы огромные зенитки, снабженные четырьмя крупнокалиберными стволами, локаторами и под завязку напичканные микроэлектроникой. Вскоре эти особые цеха обнесли высоченным забором, поставили по периметру и внутри него усиленную охрану - так и возник новый оборонный завод, который стал носить совершенно нейтральное название - Механический. И это была уже не та грязь и мразь, которые царили на автозаводе. Нет! Механический завод был предприятием передовым и сугубо ЭЛИТНЫМ! Чистым. Буквально сверкающим внутри никелем и хромом. Насыщенным американской и японской передовой технологией. И никакой вам литейки, вьетнамцев, "химиков" и всего прочего ужаса и дерьма там не существовало и в помине. Здесь работал действительно передовой отряд советских рабочих и инженеров. Дураков и зэков тут никогда и в глаза-то не видывали. И вот мой родственник вник в мое состояние и вдруг предложил мне работу на этом самом Мехзаводе! И не каким-нибудь рабочим на сборке, а СОЦИОЛОГОМ! Я от счастья воспарил до небес! О таком везении можно было только мечтать! В те годы профессия социолога была еще никому не понятной и от этого крайне популярной. Про нее снимались кинофильмы, в которых социологи были приближены  к самим директорам заводов! Давали им, директорам, крайне дельные и порой очень парадоксальные рекомендации  насчет того, как улучшить морально-психологическую атмосферу на заводе, увлечь инженерные кадры на трудовой подвиг, воодушевить их на мозговой штурм новой государственной значимости проблемы!
Я уже поверил, что меня устроят на завод уже на следующий день! Но куда там...
 - Нет... Нужно подождать месяц-другой... Это всё не так просто...- ответил мне мой родственник.- За то, что твой будущий начальник отдела пристроит на вакансию социолога тебя, я должен сначала пристроить на нужную должность в своем отделе ЕГО родича. Так что жди!
 Так прошло два месяца... Потом я напомнил родственнику о себе.
 - Нет,- опять ответил он,- твое  время еще не пришло. Придется подождать еще пару месяцев...
 И я снова ждал... А потом пришлось ждать еще месяц... И еще один... И еще... В общем так прошло СЕМЬ месяцев! Слава богу, я не упал духом. Быстро освоился с состоянием профессионального безработного, начал очень много читать художественной литературы, на которую до этого у меня времени почти не было, познакомился с отечественной и зарубежной классикой и вскоре от ничегонеделания начал сочинять уже сам! Написал большое количество стихов, огромную поэму "Таежная жуть", "Маяковско-есенинский цикл" и наконец небольшую поэму "Дети неба".
 И тут в связи с моим нежданно проявившимся поэтическим творчеством со мной произошло новое и опять очень неприятное приключение... А именно: поэму "Дети неба" я отправил письмом в местную очень серенькую и даже примитивную сугубо пропагандистскую газетенку "Ульяновский комсомолец". Там литературным отделом и работой с молодыми поэтами и прозаиками на правах внештатника заведовал 50-летний Лев Бурдин по прозвищу Морячок. Интернета в те дни никакого не было, информацию о людях черпали в основном только из сплетен и слухов, и я долгое время был уверен, что прозвище Морячок Бурдину дали в насмешку - дескать так же разбирается в поэзии, как капитан дальнего плавания в балете или пьяница-сапожник в тригонометрии! Но впоследствии я узнал, что он действительно когда-то служил врачом на флоте и даже имел какое-то офицерское звание. И в связи с этим фактом я просто недоумевал - и как его после ЭТОГО вдруг занесло в газету?! И не куда-нибудь в военную или врачебную тематику, а именно в отдел поэзии... И зачем?.. Вот это мне потом было не понятно больше всего.
Внешность Бурдин имел восточную, и мне сначала показалось, что он - грузин. Но спустя годы я узнал, что он был еврей.
 Поскольку телефон в квартире в те годы в Ульяновске был явлением крайне дефицитным и у нас дома его не было никогда, то мне вскоре из редакции "Ульяновского комсомольца" не позвонили, а прислали письмо, в котором была просьба явиться в редакцию собственной персоной. Я так и сделал. Там я впервые и познакомился с этим самым Бурдиным. Он встретил меня восторженно. Воскликнул:
 - О, Воронин!- пожал мне руку.- Рад! Очень рад познакомиться! Ну, знаешь, ТАКИЕ письма с ТАКИМИ стихами редакции получают раз в десятилетие. И даже реже. Тем более в нашей глубокой провинции. Молодчина! Талантище! Ты способен подобрать рифму к любому слову! Обязательно буду пробивать твои стихи в печать. Чего бы мне этого ни стоило! Будет, конечно, очень трудно - потому что наша газета не поэтическая, а политическая, но - все равно попытаюсь! Это же такое открытие! Такой самородок! И никто о тебе не знает... Сколько тебе лет?
 - 25.
 - Давно пишешь?
 - Ну... как сказать... Если по-серьезному, то первый год.
 - Первый!- изумился Бурдин.- И сразу такой успех! Грандиозно! Вот эту твою поэмку - "Дети неба" - я пробью в печать в самую первую очередь. Просто необходимо ее напечатать! Это - для престижа самой же КОМСОМОЛЬСКОЙ газеты! Открыть такой талант! В нашей провинции. Новый Евтушенко! Только вот одно "но" - название поэмы нужно поменять. Ты не против?
 - Нет. А почему?
 - Ну, знаешь... Это "Дети неба" звучит как-то слишком уж восторженно, великопафосно, по нынешним временам уже несерьезно, что-то похожее на горьковское - "человек - это звучит гордо!" Нет, я ничего такого не говорю - звучит, конечно, но так уж громко кричать об этом, тем более через газету - как-то уже очень банально... Согласен?
 - Согласен.
 И мы с ним стали перебирать различные варианты.
 Комната, в которой мы сидели, была похожа скорее на склад - узенькое длинное помещение с крайне грязными окнами. Повсюду на стеллажах, на столе, на полу,на шкафах до самого потолка валялись небрежно брошенные кипы газетных подшивок 20-летней давности, на них - огромный слой пыли. Было так накурено, что эта комнатка-кладовка напоминала скорее курилку, чем что-то серьезное. В общем с первого же взгляда было ясно, ЧТО это за газета, какого качества в ней печатаются материалы и как здесь относятся к литературе...
 Наконец Бурдин выбрал новое название - "Небесный каравай".
 - Ну как?- поинтересовался он.
 - Нормально,- ответил я.
 - Нет - красиво! И связано с хлебом. С землей. С человеческим трудом. С крестьянством. С упорством. Наконец с героизмом. Прекрасно! А то - "Дети неба"... Понимай, как хочешь: то ли это какие ангелы небесные, то ли еще что-то эфемерное... Будто они все зародились не от обычных людей, а в небе... И летают в нем... И не лётчики, а что-то непонятное... Религиозное  какое-то было название. Его в печать все равно не пропустили бы. А теперь - ИДЕОЛОГИЧЕСКИ строго выдержанно! Вполне в марксистко-ленинском духе! Ну, теперь жди публикации. Ой, и слава же нахлынет на тебя!!! Даже завидую! Так что давай, продолжай в том же духе! Успехов!
 В общем я ехал домой окрыленный и счастливый! Впервые за долгие годы черная полоса в моей судьбе наконец-то сменилась белой! И через неделю я послал Бурдину еще с десяток моих стихов.
 Ох, не даром говорят: не искушай судьбу... Если уж однажды вдруг повезло и ты наконец-то попал на белую полосу, то ни в коем случае больше не пересекай линии, а тихонечко, не торопясь, иди себе всё время только по белой, по белой, всё только вдоль и вдоль... и ни в коем случае не поперек! Никуда ни ни за что не сворачивай. И наслаждайся тем, что есть. Не требуй бОльшего. А то потеряешь и то, что уже имеешь. Я же опять своевольно и очень по-глупому свернул...
 Сколько я потом после моей знаменательной встречи с Бурдиным ни ждал, сколько раз с трепетом душевным ни разворачивал очередной свежий номер "Ульяновского комсомольца", моей поэмы так и не напечатали. И не только поэмы, но и вообще ни одного моего стихотворения. Хотя в разделе "Поэтическое творчество наших читателей" примитивные стишки всяких там юных пионеров и дремучих пенсионеров пОстились регулярно. И почти перед каждой новой подборкой подобных стихов стояло предисловие, написанное Бурдиным. И в каждом из них неизменно присутствовали и из раза в раз неизменно почти слово в слово повторялись строки: "Открытие нового и очень яркого таланта! Его стихи свежи и лучисты, как майский день! Есенинская прозрачность сочетается с умудренностью и опытностью народного городского философа! Поздравляем автора с первой в его жизни публикацией! И желаем ему новых творческих побед на поэтической ниве!" И так далее. И всё в том же совершенно словоблудном и давно уже всем привычном в нашей стране тоне - потому что у нас, какую местную газетенку ни открой - хоть в Мурманске, хоть во Владивостоке, хоть на Камчатке - везде и всюду будет тиснуто одно и то же: "Новый Есенин! Поэт-самородок из нашего родного Чугуева! Свежие и такие лучистые, как солнце, стихи!" И тому подобная чисто ритуальная и никому не нужная хрень-дребедень. Но - всё равно ПРИЯТНО, черт побери! А вот про меня ни разу и ни слова...  И это меня изумляло бесконечно! Я не понимал - ЧТО могло произойти? Наконец я набрался храбрости и вновь приехал к Бурдину в редакцию. Но на этот раз его реакция на мой приход была просто убийственной! Он, узрев меня, чуть ли не испугался! Мне даже показалось, что он попытался сделать вид, что не заметил меня и хотел спрятаться в своем кабинете за кипами пыльных газет куда подальше с глаз долой! Но я, ничего такого особого за собой не подозревая, как к старому знакомому подошел к нему и протянул руку:
 - Здравствуйте!
  Он с откровенной боязнью пожал ее мне... И настороженно вдруг огляделся... И это было так необычно. Так странно... Что я в ответ на это спросил:
 - Что случилось?
 - Как? Тебя разве не вызывали?- почти шепотом ответил он вопросом на вопрос.
 - Куда? - не понял я.
 - В ОРГАНЫ!
 - Какие еще органы?
 - В ТЕ САМЫЕ! Не прикидывайся простачком! На Льва Толстого.В областное управление КГБ.
 - В КГБ?! - изумился я.- Н-не-ет... не вызывали - и, предчувствуя беду, уныло промямлил,- а за что меня туда вызывать?
 - Ну так жди... Обязательно вызовут!- твердо пообещал Бурдин и этому почти ОБРАДОВАЛСЯ! И даже не скрывал своей радости по поводу ЭТОГО!
 - Да что случилось-то?!- возмутился я.
 - Ну! Натворил ты делов!..
 - Каких?
 - Таких! Я тебя просил КАКИЕ стихи мне присылать?
 - Какие?
 - НЕЙТРАЛЬНЫЕ! Про природу там... про цветы...про весну... А ты ЧТО мне прислал?
 - Что?
 - Порнографические!!!
 - Как - порнографические?! Я никакой порнографии вам не присылал!
 - А что ты там понаписал про мотылька про этого... про шмеля дурацкого... как этот шмель кого-то там опылил? А?!
 И я вспомнил, что вместе с прочими стихами, как Бурдин действительно и просил - исключительно про природу - я прислал ему вот такой совершенно, на мой взгляд, невинный и очень примитивный стишок:

Я у папеньки росла, как мотылёк,
Меня папенька родимый мой берег,
Говорил одни любовные слова,
Моя жизнь была послаще, чем халва!

Прилетал сюда жилец чужих земель,
Опылил меня красавец гордый шмель.
И с тех пор я нежно ягодку рощу...
По шмелю всем сердцем плачу и грущу...

Только что-то не летит ко мне герой...
Может, обвенчался он с другой?..
Ты убей скорей печаль мою-нужду.
Прилетай ко мне, мой шмель, я очень жду...
 
 - Ну? Вспомнил? - спросил Бурдин.
 - А чего тут вспоминать? Стихи как стихи. Никакие не порнографические. Именно что про природу.
 - Ты тут овечку невинную из себя не строй!- возмутился Морячок.- Эти стихи я показал главному редактору - так он так над ними захохотал, что читать их тут же сбежалась вся редакция! Ты стал героем дня! Только тебя все потом в курилке и обсуждали! Главный сказал: "Да-а... Сразу видно, что мальчик страдает юношеской половой неудовлетворенностью!.."  Тут же прибежал и наш цензор...
 - Цензор?!- воскликнул я. - Так ведь у нас цензуры не существует! Так везде, во всех газетах пишут.
 Морячок только усмехнулся:
 - Это только для ВАС, наивных простачков, она не существует... А на самом деле штатный цензор сидит в КАЖДОЙ газете! Даже в самой маленькой - в заводской или цеховой. Не говоря уж о нашей - печатном органе обкома комсомола!
 - Ну и что этот цензор про мои стихи сказал?
 - Мне - ничего. Он велел мне отдать ему твою рукопись и сказал:" Я сам с этим доморощенным поэтом Ворониным побеседую... разберусь..." Так что - жди! Он тебя скоро вызовет - к себе. В управление. Поговорит с тобой - как следует! Вразумит - ЧТО у нас писать можно, а что - нельзя!.. А главред распорядился:" Не печатать этого Воронина никогда! Все отныне даже забудьте его фамилию! Навеки!" Так что всё! Теперь ты под запретом! Как какой-нибудь московский диссидент! Но только не мни из себя Евтушенко или, там, какого-нибудь Бродского. Здесь ты - НИКТО! И звать тебя НИКАК! Что положено Юпитеру, то не положено быку! Знай сверчок свой шесток! И мне больше ничего не присылай! Всё! Сам виноват!.. Нам нужны были от тебя стишки типа вот этого, вот - на, почитай, - и он протянул мне рукописные строчки, подписанные не известным мне именем Чесноков. Я прочитал:
 
 «На родине Пластова»
========================
Вечереет.
В округе тихо.
Ждет природа спокойных снов.
Здравствуй, русская Прислониха,
Деревенька среди лесов!
Здесь так ярко и
Так торжественно
В сентябре золотятся леса,
И природа –  как юная женщина!
И смеется небес краса!
И родная Аркадию Пластову,
Как пейзажи его картин,
Средневолжская осень властвует
В тишине золотых равнин.
Здесь хватало и счастья и лиха,
Здесь не нужно пустяшных слов,
Здравствуй, русская Прислониха,
Деревенька среди лесов!

 - Ну как, хорошо написано?- спросил Морячок.
 - Да, неплохо.
 - Вот! Это - пример для тебя на будущее. Пиши ТОЛЬКО ТАК. А про шмеля и всякие там ягодки даже ни-ни! И - всё! До свидания!
 - Хм... до свидания...- в полном ошеломлении ответил я, пожал плечами и ушел оттуда навсегда! Отныне мне в этом гнилом комсомольско-стукаческом месте делать было нечего! Было противно даже дышать одним воздухом с этим говном - цензором, главредом, хохочущими надо мной продажными журналюгами и прочими! А Морячка я с тех пор считал самым распоследним стукачом и ссученной падлой! И даже слышать его фамилии больше не мог! Хотя она в местных СМИ повторялась довольно часто: он вскоре стал редактором местного творческого журнала и продолжал руководить областными художественно-литературными и никому здесь в провинции не нужными талантами. Впрочем в те годы вся страна была под страшным сапогом КГБ. Без ведома комитета невозможно было произнести ни слова - малейший писк любого "комара" мгновенно становился известным в "органах", потому что каждый десятый был в те времена сексотом и доносил на своего соседа по дому или коллегу по работе. А тот в свою очередь регулярно и добровольно с чистой совестью доносил на своего информатора. И остаться в этой тине "чистым светлым ничем не запятнанным поэтом" мог пытаться только наивный мечтатель вроде меня...
 С той поры я Морячка встретил только однажды, года четыре спустя после того знаменательного события. Мы как-то совершенно случайно столкнулись с ним на центральной улице недалеко от той самой редакции, где он продолжал сидеть. Теперь уже я в свою очередь, как он когда-то, попытался сделать вид, что не знаю его. И знать не хочу! Но он в ответ прекрасно узнал меня и сам меня остановил , но, к счастью, не протянул мне своей поганой руки, и единственное, что сделал, так это вдруг без каких-либо предисловий прямо в лоб спросил:
 - Ну как? ТОГДА всё обошлось?
 - Хэ! Конечно обошлось.
 - И никуда не вызывали?
 - Нет! Не вызывали!- гордо ответил я.
 - Ну-ну... и хорошо...- и, больше ни слова не говоря, Морячок пошел себе дальше.
 Падла! Стукач!- хотелось мне крикнуть ему вслед. Но я сдержался. И слава богу. Потому что бог все равно очень быстро наказал его, и он умер где-то года через  4 после этой нашей с ним краткой встречи - в возрасте чуть более 60-ти лет. И мало кто его после этого вспоминал...
 Свои поэмы я потом посылал в различные московские и питерские толстые литературные журналы, но отовсюду мне был или самый решительный от ворот поворот, или же ответов мне не воспоследовало вовсе... Оно и понятно: легендарные времена оттепели, массового интереса к стихам и поэмам и вообще к СЛОВУ давно уже миновали. Всякие там Евтушенки и Роберты Рождественские уже много десятилетий в России не в чести. Их имена многим молодым теперь даже вовсе не знакомы. Что уж тут говорить по меня - беззвестного поэта из неведомой провинции... Однако справедливости ради следует сообщить, что ЕДИНСТВЕННЫЙ московский журнал, который все-таки напечатал меня, нашелся! И это был легендарный опять-таки в годы оттепели журнал "Юность". Правда напечатал он не поэму, а мою повесть "Учары, дыры и классухи" - про современную российскую школу. И опубликовал ее не под моим заголовком, а тем, который они нашли там сами - "Чему нас учит, так сказать, семья и школа?". То есть избрали для этого строчку из знаменитой песни Высоцкого. Ну что же, тем более спасибо "Юности" за это: образовалась хоть какая-то историческая и логическая связь между моей повестью и творчеством великого Владимира Семеновича!
 Интересно еще и то, что в 2012 году, когда я отослал в "Юность" это моё творение, я только-только начал вникать в сущность интернета, потому что до этого у нас в городе не было для него особой выделенной линии и поэтому трафик стоил для нас, небогатых горожан, рядовых работяг, чрезвычайно дорого. Интернет все годы до того момента был в нашем городе всего лишь пустой забавой. И то очень и очень даже не для всех. Поэтому в 2012 году я еще не научился пользоваться многими самыми примитивными на сегодня программами, в частности "Office", и послал в "Юность" не красиво набранный текст с "кеглями" удобного для прочтения размера, а самое обычное банальное ПИСЬМО, набранное к тому же мельчайшим петитом. И послал не всю повесть целиком, а только ее половину, первую часть. И абсолютно нагло приписал внизу: "Если вас заинтересует продолжение этой истории, которая приключилась со мной на самом деле в прошлом году, то я ее допишу. Если нет - то и писать незачем!" Разослал я по интернету это свое чрезвычайно хамское для издателей (только сейчас это вполне осознал) письмецо в различные российские литературные журналы. В десяток - не меньше. А одно даже во Францию, в парижский русскоговорящий журнал, основанный почти сто лет назад бежавшими от революции эмигрантами. И ОТОВСЮДУ  был тщательнейший молчок! Такое же наглое, как и мое письмо к ним, абсолютнейшее молчание. Впрочем ничего иного я и не ожидал. Хотя... Обидно даже не пренебрежение авторами, а сугубо дипломатическое унижение их - раньше, при "проклятой" и "тиранической" советской власти, абсолютно из всех редакций неизменно следовал стандартный ответ типа: "Дорогой автор! Мы внимательно прочли вашу рукопись. В целом написано очень хорошо, местами даже талантливо! Но... Это проклятое "но"... Вынуждены Вас огорчить: мы отклонили Вашу повесть сразу по нескольким причинам. Во-первых, она не подходит нам по своей идейно-политической направленности. Во-вторых, наш редакционный портфель и без того чрезвычайно перегружен. Куда более, по сравнению с Вами, именитые и всемирно знаменитые авторы терпеливо ждут своей очереди по 3-4 года. Мы не смеем себе позволить, чтобы Вы ждали прихода своей очереди 5-6 лет. Это негуманно. Ну и так далее - всех причин нашего Вам отказа и не перечислишь. Не огорчайтесь. Попытайте счастья устроить Ваш материал в другом, менее популярном журнале. Желаем Вам дальнейших успехов на таком трудном и тернистом литературном поприще! Ни в коем случае не отчаивайтесь и не оставляйте своей очень полезной для нашего общества деятельности. С уважением..." Теперь же редакции не присылали даже этой пустейшей отписки. Не позволяли себе "опускаться до подобного унижения"! Впрочем - нет. Из культурной Франции все-таки ответили - любезно предложили мне оформить годовую подписку на их мало кому в нынешней России интересный по-прежнему белоэмигрантский журналишко. Проклятые лягушатники! Абсолютно во всем ищут только СОБСТВЕННУЮ  выгоду! Даже здесь. Будьте вы прокляты!
 И я в очередной раз даже не отчаялся, а просто откровенно забыл про всё это. Как говорят в народе, кое-что на кое-куда кое-зачем с легким сердцем и с улыбкой положил! Дескать "любовь прошла - завяли помидоры..."
  Но не тут-то было! В данном случае всё произошло совершенно не так. И уже где-то через три-четыре месяца мне вдруг позвонили из "Юности" и убедительно попросили все-таки дописать повесть до конца, потому что намереваются ее немедленно напечатать! И это меня огорошило! Конечно, нынешняя "Юность" теперь уже совершенно не та, какой она была в период своего создания и наивысшего взлета - во времена "оттепели" и первоначинания молодых Евтушенко, Роберта Рождественского, Вознесенского, Солженицина и целой плеяды других знаменитостей, которые сегодня стали уже классиками. Помнится, именно в "Юность" послал свои стихи Владимир Высоцкий - в те годы он считался откровенным антисоветчиком, отовсюду его гнали, все редакции сторонились его, бежали от него, словно от чумного! И Высоцкий уже даже и не мечтал увидеть свои строки НАПЕЧАТАННЫМИ - и это его просто убивало! Ведь при советской власти общепризнанным поэтом считался вовсе тот, чьи песни пела вся страна, а тот, кто свои стихи сумел пробить в ОФИЦИАЛЬНУЮ, не подпольную печать. И таким - абсолютно оппозиционным к коммунистическим властям, свободолюбивым, либеральным - был один-единственный на территории страны журнал. И это была именно "Юность". Если уж закончить про Высоцкого, то позволю себе краткое ответвление от моего основного сюжета и сообщу только то, что "Юность" все-таки сумела унизить великого барда - главный редактор лично позвонил Высоцкому и попросил его приехать к нему. Как пишут очевидцы, Высоцкий вдруг вообразил себе, что его наконец-то опубликуют. И тем самым он все-таки прорвет эту ненавистную "зону отчуждения", которую выстроила вокруг него советская власть. И он в крайнем воодушевлении немедленно приехал в редакцию, где его восторженно встречали все работники от мала до велика! Его под всеобщее обожание и просьбы дать автограф провели до кабинета главреда, и тут случился страшный облом - главред сообщил ему, что, безусловно, признает его как великого барда, всенародно признанного певца и так далее. Но как "ПОЭЗИЯ" его стихи совершенно "непечатаемы"... И не потому, что это опасно и журнал за это уже в крайней мере своеволие могут закрыть. Вовсе нет. Журнал не боится никого и ничего! Просто его стихи прекрасны именно как ПЕСНИ. Особенно, естественно, в его, Высоцком, личном исполнении. Но вот как жанр поэзии они крайне слабые... И отказал Высоцкому напрочь!
 Так великий бард и умер через 20 лет, не увидев НИ ОДНОГО  своего стихотворения напечатанным в СССР...
 Зато авторитет "Юности" после это случая вовсе не пал, а наоборот - в глазах той, былой, еще советской интеллигенции - только резко вырос! И вот эта самая "Юность" теперь согласилась напечатать меня!..
 Впрочем это уже совсем другая история и, как говорится, совсем не в ту степь... И связана она не только и не столько со мной...
 Ну а я теперь все-таки должен логически закончить рассказ про того сАмого поэта Чеснокова, стихотворение которого любезно предложил мне когда-то прочитать в стенах редакции Морячок.
 С той поры я про Чеснокова почти ничего не слышал и уж тем более никогда его не видел. Сама его фамилия отталкивала меня от его творчества - как я считал, у больших поэтов не должно быть таких противных чисто мужицких "дурнопахнущих" фамилий! И тем не менее судьба все-таки столкнула меня однажды с ним лоб в лоб. И Чесноков мне своим дельным и неожиданным советом вдруг очень даже помог. Дело было так. Шел 1999-й год. Я уже давно, но абсолютно безуспешно пытался напечатать за свои же деньги свой роман "Великолепная Воложань, или Сатана". Куда я ни приходил, везде мне или отказывали напрочь, считая, что с моей книги прибыль для них будет ничтожная, так что нечего со мной связываться. Или же в наглую заламывали такие бешеные цены, что мне не оставалось ничего другого, как махнуть на них рукой и уйти ни с чем. И вот во время посещения одной из очередных типографий я увидел странного человека в бомжеватой одежде, с дико растрепанными, во все стороны торчащими длинными и давно не мытыми патлами, в почти чарли-чаплинских огромных ботинках, но который тем не менее вольно, как у себя дома, брел по коридору и абсолютно со всеми здесь здоровался. И все в ответ радостно приветствовали его. Было видно, что он здесь - в доску свой и абсолютно всё про всех знает. Наконец он подошел и ко мне. И тоже как  своему старинному другу сказал:
 - Привет! Чё тут сидишь? Кого ждешь?- вблизи я почувствовал шедший от него несильный запах водки.
 - Жду главбуха типографии.
 - Зачем?
 - Он должен скалькулировать, сколько мне будет стоить набрать текст и напечатать мою книгу.
 - А ты кто? Ученый, что ли?
 - Нет... Почему - ученый?
 - Ну, если книгу написал, значит ученый. Или ты - писатель?.. Про что книга-то?
 - Про историю Ульяновска. Про нынешнюю церковь. Н-ну... и вообще... про нашу современную жизнь...
 - Ну, значит, писатель.
 - Наверное, да... Получается, что действительно писатель, - согласился я, еще не привыкнув к такому по отношению к себе слову.
 - Как фамилия-то?
 - Моя? Воронин.
 Он задумался, припоминая...
 - Нет, не знаю... А я - Чесноков. Поэт! Слышал небось?
 - Нет. Тоже не знаю.
 - Как так?! - и он посмотрел на меня с сожалением как на больного...- А зачем тебе набирать книгу здесь? Это тебе обойдется в три, а то и в пять раз дороже.
 - А где же мне ее набирать?
 - Как - где! У Людки, конечно. Там же ее тебе и отформатируют в нужной программе. И всё прочее. А сюда принесешь только уже диск-болванку со всем готовым, с которого можно уже печатать. Я всегда так раньше делал. И все так делали. Один ты ничего не знаешь! Так что иди к Людке. Ее девчонкам всегда шабашка нужна.
 - Какой еще Людке?
 И он, видя мою полную беспомощность и неопытность в подобных вещах, быстро и доходчиво разъяснил мню всю мудрологию данного процесса и дал необходимые адреса и прочие связи. При этом добавив:
 - Если что... если тебе не станут верить... если подумают, что ты - стукач, то всем обязательно говори, что ты - от меня, ну, то есть от Чеснокова.  Меня все знают! Со мной тебе все поверят!
  И действительно - помогло! И когда меня эта самая Людка с подозрением спросила, почему я обратился именно к ней, то я, как и велено было, сослался на авторитет Чеснокова, и тут же все вопросы и подозрения мгновенно исчезли. И в итоге я буквально уже через пару месяцев имел диск-болванку, с которого типография очень дешево напечатала мой огромный труд "местного исторического значения".
 После этого я еще три-четыре раза встречал в СМИ фамилию Чеснокова. Его несколько раз награждали какими-то местными литературными премиями. Потом о нем упоминать перестали вовсе. А когда я однажды, спустя уже много-много лет, ни с того ни с сего вдруг опять вспомнил о нем и покопался в интернете, то вдруг прочитал, что он последние годы после развода с женой действительно бомжевал, много пил, бродил по нашей центральной улице Гончарова даже поздней осенью по снегу исключительно босиком, в рванье, не признавал ничьей помощи, был непримиримо гордым! До самых морозов ночевал на лавочках, но при этом почти ежедневно подавал милостыню всем попрошайкам, которых встречал на своем пути. Милиция к нему уже привыкла как к местному юродивому и не забирала его в участок, а если и забирала, так только для того, чтобы дать ему возможность отогреться, сытно несколько дней на казенную пайку поесть и в нормальных условиях в "обезьяннике" поспать. Наконец после нескольких лет подобного брожяничества он все-таки уехал в свое родное село, в дикую глухомань, где поселился в полуразвалюхе, в старинном домике своих уже давно умерших родителей. Пытался там кем-то работать. Но опять много пил. Но и в то же время вовсе не голодал, как это с ним регулярно бывало в городе. Содержал огород, кой-какую скотинку. Имел запас дров на зиму. Но в первую же зиму то ли задохнулся от пожара, который учинил сам же исключительно по пьяни. То ли угорел от неумелого обращения с печкой. Был похоронен на своем же деревенском кладбище и тут же стал местной достопримечательностью - потому что в этой умирающей деревушке ничего другого, чем можно гордиться, больше нету. А Чесноков все-таки был НАСТОЯЩИЙ поэт! Не лживый официозник типа ульяновского сугубо партийного и нагло пропиаренного властями "глашатая и главаря" Благова, а тихий и спокойный блаженный, которого действительно глубоко уважала вся городская читающая интеллигенция. Ученики местной деревенской школы хоть и с огромным трудом, но все-таки сумели собрать деньги на небольшой, но очень приличный мраморный памятник своему Чеснокову, установили его на могиле несчастного поэта и начали собирать о нем всевозможные и наимельчайшие сведения, чтобы написать его подробную биографию. В интернете обратились ради этого ко всем, кто его когда-либо знал. Написали и мне, предполагая, что я, как поэт и писатель, вполне мог сталкиваться с их знаменитым земляком. И я им ответил, описав всё, что знал - всё то, что сейчас только что выше написал и для вас...
 Однако вернусь наконец к тому, что так и не закончил -  к моему трудоустройству на ульяновский Механический завод. Тут началась своя и весьма занимательная и опять же крайне паскудная история. Вот ее подробности...
 Наконец-то мой родственник сообщил мне, что насчет меня всё со всеми на заводе обговорено и договорено, полное согласие ото всех важных персон получено и теперь мне необходимо встретиться с начальником отдела, где мне предстоит работать. При этом пояснил, что в подотделе социологии на данный момент работает только один человек - хитрющая 34-летняя смазливая бабенка по фамилии Черкасова, которую начальник терпеть не может и мечтает поскорее убрать ее с глаз долой - поскольку она была устроена на это место по какому-то особому блату, помимо желания этого самого начальника и поэтому была для него совершенно чужим и враждебно к нему настроенным человеком. Было узнано и потом подтверждено и неоднократно доказано, что она постоянно следила за своим непосредственным начальником и доносила о нем "наверх" по малейшему поводу и без повода - просто так, из любви доносить и всех закладывать. А начальник боялся доносов на себя отнюдь не напрасно, поскольку его уже давно собирались отправить на пенсию и этот самый повод тщательно искали, но пока не находили. Вот эту Черкасову начальнику и хотелось как можно скорее спихнуть с глаз долой и посадить на ее место "своего" человечка, который не станет заниматься стукачеством на него и которому можно будет стопроцентно доверять. Вот этим человеком неожиданно для себя и оказался именно я. Этот самый начальник сказал моему родичу:
 - Через полгода-год я отправлю твоего Сергея на три месяца на специализацию в Москву, он получит диплом специалиста-социолога, а после этого сделаю его своим замом в подотделе социологии. А суку Черкасову - на хрен! Нечего ей у меня делать! Целыми днями она только сидит на своей каменной жопе, стул греет, чаи гоняет да грязные бабьи сплетни обо всех разводит. А потом доносит на всех и в первую очередь на меня. И больше ничем не занимается. И ничего не умеет. И самое главное - НЕ ХОЧЕТ ничего делать! А зарплату получает. Наглая до ужаса! У нее связи на самом-самом верху! Выше уже некуда...
 Вот так я нежданно-негаданно вошел в бюрократическую систему, которая, как я потом узнал из либеральных СМИ, царила на привилегированных оборонных заводах СССР везде и всюду. Эта система опять-таки, как отростками раковой клетки,  была вся насквозь пронизана самым откровенным беспрерывным стукачеством друг на друга, беспрестанным страхом быть наказанным за малейший нестандартный взгляд на что-либо, и тем самым она убивала всякую живую мысль, любую ценную деловую инициативу и превращала нормального живого человека в совершенно безликую голую функцию, в некий тупой безмолвный придаток чего-то такого огромного, страшного и бессмысленного, чему и объяснения-то не было... Зато был страх... Постоянный всеобщий страх - за себя и свое будущее. Прямо как у разведчика во время войны в логове врага. Никакой инженерный гений никогда и ни при каких обстоятельствах не пробивался в этой системе ни на одну ступеньку вверх, если он не имел для этого мощных родственных или дружественных связей, или не являлся негласным агентом КГБ. Каждый мало-мальский начальник двигал по карьерной лестнице только того, кто был удобен или обязан ему лично. Кто мог ему в чем-то послужить. И плевать этот руководитель хотел на способности своего подчиненного. Наоборот, в этой системе ценились только явная серость, безликость, подхалимаж, беспринципность - чтобы подчиненный никогда и ни при каких обстоятельствах не смог превзойти по уму, по хитрости, по увертливости, по угодничеству перед вышестоящими "каменными жопами" своего непосредственного начальника.
 И вот в эту систему мне предстояло внедриться... стать в ней в доску своим - безликой и совершенно бесполезной функцией! Если бы я заранее знал, КАКОЕ тем самым страшное тЯгло я повесил себе на шею, то никогда и близко не подошел бы к этому страшному механическому заводу! Но я этого, увы, не ведал и никаким чувством даже в страшном сне предчувствовать это не мог. И поэтому рвался на завод в надежде на будущее счастье всей душой!
На следующий день утром я встретился с этим своим будущим начальником, его фамилия была Чекулаев. Это был рыхлый мясисто-толстый невысокий совершенно невзрачный человек уже далеко пенсионного возраста. Он очень внимательно оглядел меня, произнес только:
 - Ну-ну...- и единственно спросил ,- а ты комсомолец?
 - Естественно!- ответил я гордо.
 - Ну, тогда вопросов больше нет. Я согласен. Оформляйся в отделе кадров и жди ответа из Первого отдела.
 И родственник объяснил мне, что этот самый Первый отдел и есть то же самое КГБ, но только на заводе имеющее более скромное и скрытное название. Такие отделы обязательно присутствуют на каждом оборонном предприятии. Они проверяют биографию не только самогО поступающего, но и все его родственные связи вплоть до бабушек-дедушек, двоюродных братьев, племянников и прочих - не попал ли кто из них во время войны на оккупированную территорию,  а также не был ли кто из них судим, а если был, то по какой статье конкретно и насколько эта статья тяжелая  - ну и всякое такое-сякое остальное. Вот тут-то я струхнул очень серьезно! Вся моя прежняя "диссидентская" биография наверняка была прочно зафиксирована в моем личном деле в КГБ, и мне вполне могли отказать в поступлении на столь важный завод как человеку очень неблагонадежному. Ждать предстояло опять месяц. Деваться было некуда, и я промаялся этот срок в метании от светлой надежды до полного отчаяния! И вот наконец мне позвонили из отдела кадров и сообщили, что мои документы прошли Первый отдел успешно, и теперь я должен прийти к ним и оформиться окончательно. Это была гора с плеч!
 И вот наконец-то я с фирменным пропуском в кармане пересек заводскую "вертушку" и по темной лестнице поднялся на 2-й этаж соседнего серого здания, где размещался отдел ОНОТиУ, что расшифровывалось как "отдел научной организации труда и управления". Там-то мне теперь и предстояло работать... возможно, всю мою оставшуюся жизнь... И это, как я потом почувствовал на себе, был как бы современный филиал мюллеровского гестапо - настолько работать там было страшно и опасно! В этом отделе я постоянно чувствовал на себе чей-то цепкий враждебный взгляд, беспрестанную слежку за собой, был вынужден, как Штирлиц, подсчитывать время моего нахождения или отсутствия где-либо и потом отчитываться за каждый свой шаг, за каждое произнесенное на работе и даже вне ее слово, за малейший интерес, проявленный на заводе к чему-либо! Потому что ВСЁ на этом заводе считалось строго секретным, и заигравшиеся в романтическую секретность мелкие чиновные людишки пытались угодить всесильному КГБ и уже сами придумывали для своих подчиненных и коллег всякие мнимые опасности, всюду видели угрозу обороноспособности страны, везде нащупывали когтястую руку Пентагона или ЦРУ, стремились выявить проклятого тайного хорошо законспирировавшегося шпиона в сплоченных советских пролетарских рядах и пугали этими своими подозрениями всех подряд!
 Чекулаев провел меня в большую комнату, где по темным углам сидели шесть женщин и возле огромного окна единственный на всех мужчина, и объявил всем:
 - Ну, как я и обещал вам, вот ваш новый сотрудник. Зовут Сергей. Обеспечьте ему рабочее место. Знакомьтесь. А это, Сергей, твоя непосредственная начальница - Черкасова Ирина Александровна.- И приказал ей,- Ирина, не тяни, прямо с сегодняшнего дня вводи  Сергея в курс дела.
 Черкасова при этом пила чай, держа большущий бокал обеими руками. Она как глядела строго перед собой, так и не перевела свой взгляд в мою сторону, а лишь на мгновение и как бы невзначай покосила на меня глазом и в ответ только презрительно громко на всю комнату хмыкнула! И отвернулась...
 - Прекрасно! Вот и познакомились. Работай, Серёга! - отрезал Чекулаев и ушел в свой кабинет, где сидел безвылазно все дни напролет. Так что я его с той поры за всё время своего нахождения в этом отделе видел от силы пять-шесть раз - совершенно случайно сталкивался с ним в коридоре или сидел вдалеке от него в одном большом зале на каких-нибудь нудных профсоюзных собраниях.
  Женщины тут же послушно освободили от беспорядочной кучи бумаг письменный стол для меня - опять же в самом темном углу, возле выходной двери. Принесли стул, я сел на него и вскоре понял, что высидеть здесь и вытерпеть всё здесь происходящее может только человек, абсолютно тупой, безнравственный и у которого отращена та самая знаменитая "каменная жопа", которая здесь была абсолютно у всех.  Остальные - НОРМАЛЬНЫЕ - люди отсюда давно сбежали! Точнее их отсюда  всеми силами ВЫЖИЛИ так называемые "друзья и коллеги" - каменножопые "соратники" по отделу!
 Непосредственным руководителем этой комнаты был маленький, щуплый, худущий, как скелет, 36-летний еврейчик по имени Вадим Павлович Пигулевский ("подпольная" кличка "Пи...дюлевский" или  коротко "Пига"). Его внешность была почти славянская, с русыми волосами и усами, и выдавал его истинную национальную принадлежность лишь огромный нос на сером длинном лице со впалыми щеками. Как потом случайно выяснилось, когда-то мы учились с ним в одной школе, только он закончил ее на 12 лет раньше меня. Затем он выучился на инженера в нашем политехническом институте и очень возгордился тем, что его, еврея, в те годы почти открытого антисемитизма, всё-таки приняли на оборонный завод и даже сделали замначальника отдела! Отдел был хоть и второстепенный, совершенно ничего для завода не значащий, бесполезный, почти "игрушечный", как все заводчане-управленцы говорили, "для баб-бездельниц и обабившихся мужиков", но - всё ж таки это был целый ОТДЕЛ! И не где-нибудь, а на важнейшем оборонном предприятии! А не что-то там шаляй-валяй-расстебай. И теперь Пигулевский когти рвал, создавая видимость бурной деятельности, чтобы спихнуть с кресла уже своего непосредственного начальника - Чекулаева. Чтобы стать начальником ОНОТиУ уже самому! Но, увы, как Пигулевский ни старался, свалить Чекулаева ему не удавалось уже много лет. Хотя внешне это казалось делом таким легким и почти уже решенным - по той причине, что Чекулаев имел условную судимость. Получил ее он совсем недавно, всего два года назад. И получил по довольно глупой причине. Как тогда шутили, в СССР все пенсионеры делятся на две категории: на "козлов" - то есть тех, кто во дворе своего дома от безделья целыми днями забивает в "козла", и "садистов" -  тех, кто превратился в заядлого садовода и не вылезает со своего участка с ранней весны до самых поздних заморозков. Так вот Чекулаев был именно садистом. Его избрали председателем садового общества, и теперь он, смертельно уставший от 40-летнего совершенно бессмысленного отращивания своей "каменной жопы", всю душу вкладывал в садоводство и огородничество. Добираться до их участков  нужно было на электричке, остановка называлась "по требованию", не имела платформы, приходилось при схождении с поезда прыгать с высоты более метра, и садоводы-старики от  этого очень страдали. Чекулаев, заботясь о людях, сумел раздобыть где-то несколько железобетонных плит, пригнал кран и установил плиты возле рельсов в виде маленькой самодельной платформы. Народ был ему очень благодарен. Но какой-то паразит привычно все равно на него донес, и ОБХСС (отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности) немедленно схватил Чекулаева за одно место! В общем его обвинили в том, что он эти самые железобетонные плиты где-то украл. И хотя на суде Чекулаев предъявлял какие-то документы, доказывающие, что плиты были бракованные, списанные, просто валялись где-то на дороге и всем только мешали, это в правоохранительных органах никого уже не интересовало. В советских судах еще со сталинских времен царил так называемый карательный уклон, который на практике означал, что "в СССР ни на кого уголовное и прочее дело просто так не заводят, и, если человек попал в тиски правосудия, то суд ОБЯЗАН дать ему срок!" Вот, строго блюдя именно этот карательный уклон, судья и влепил Чекулаеву два года условно. А уже из сего прискорбного факта логически вытекало следующее: теперь Чекулаева должны были немедленно уволить с завода, так как на оборонных предприятиях не держат НИКАКИХ судимых, даже условников, осужденных  по самой невинной статье. Но весь ОНОТиУ дружно вступился за своего "обожаемого" руководителя, все подписались под обращением к директору завода с просьбой не увольнять Чекулаева, и директор и Первый отдел смилостивились и на какой-то срок оставили невинно пострадавшего простачка-беднягу на прежнем месте. Пигулевский,разумеется, тоже подписался под петицией своего коллектива в поддержку Чекулаева, но тайно все-таки надеялся, что Чекулаева вот-вот уберут, и на его месте наконец-то окажется он, его зам, Пигулевский! Но годы шли, а Чекулаева всё никак не убирали, и Пигулевский делал вывод, что, естественно, во всем виновата опять-таки его проклятая национальность - начальству куда приятнее иметь начальником отдела пусть и развалюху-пенсионера и условника, но - русского, чем ни в чем не запятнанного, члена КПСС, крайне энергичного, молодого, спортивного, но - еврея. И от этого он очень страдал... И весь ОНОТиУ это видел и прекрасно понимал. И на словах чисто внешне также сострадал несчастному Пиге. Для вида женщины отдела его часто подбадривали: дескать,не унывайте, придет и ваш час! Еще и устанете нами, склочными бабами, руководить! Того и гляди, добровольно убежите с этой крайне ответственной должности куда полегче - в цех, простым технологом. А вот Черкасова над Пигулевским в открытую издевалась! И при этом не боялась ни Пигу, ни самогО Чекулаева - потому что у нее на заводе была мощная "волосатая лапа"!.. И все это знали. И благоразумно помалкивали...
 Таким образом я, сам того не ведая и не желая, с первого же дня своего пребывания на заводе попал в преглупейшую ситуацию - у меня оказалось целых ТРИ непосредственных начальника, и все они дружно и люто ненавидели друг друга! Чекулаев - Пигулевского и Черкасову. Пигулевский - Чекулаева и Черкасову. А Черкасова - обоих предыдущих. И все они отыгрывались на мне. Потому что я оказался среди них, интриганов и сволочей, самым крайним и совершенно беззащитным...
 Хотя начиналось всё очень даже неплохо, и первые два-три месяца я не работал, а отдыхал и блаженствовал на работе. С утра я садился за свой стол, Черкасова в первый же день указала мне на книжную полку, на которой лежали десятки различных журналов, и приказала:
 - Вон, видишь? Читай! Изучай! Конспектируй! Напиши план своей предстоящей работы по изучению научной литературы. Дашь его мне на ознакомление. Я его прочитаю, если соглашусь, то его подпишу, завизирую и тогда работай строго по этому плану. А потом отчитаешься о прочитанном. Я тебя проэкзаменую. А конкретной работы для тебя пока что нет...
 И я с утра и до вечера только и делал, что сидел и только читал, читал и читал. До одури! До рези в глазах! Читал всё подряд. Социологических книг и журналов там не было вообще - так... чистейшей воды околонаучная развлекаловка. Всякая хрень...
 Одновременно с этим я поневоле становился очевидцем внутренней чисто бабской жизни отдела. Здешние женщины просто не знали, чем им в рабочее время заняться, поэтому их рабочий день проходил по ими же раз и навсегда установленному и строго соблюдаемому плану. И это был целый ритуал. Какое-то почти церковное священнодействие! И хоть в чем-то хоть на один пункт изменить его означало вызвать раскол в местном обществе! Породить бурю! Нет - торнадо! И даже еще хлеще - смерч женской ярости!!!
 Итак, с утра все они, то есть местные женщины, первым делом рассказывали друг другу последние внутрисемейные новости: кто из них что сварила на ужин или на завтрак, как на это отреагировал муж или свекровь каждой, какие оценки в школе получил ребенок, как долго они с мужем вчера вечером смотрели телевизор, какие передачи им понравились, а какие - сплошная муть! Затем разговор неизменно перетекал в подробности того, как каждая из них укладывались с супругом спать, какая на каждой из них при этом была ночная сорочка, а на кровати - какие простыни с наволочками и пододеяльниками, с каким рисунком, какого оттенка, из какого материала, когда и где купленные или выстиранные, чем ароматизированные, и что конкретно каждой из них приснилось этой ночью, что сей вещий сон означал - беду, радость, болезнь, отчаяние или расставание... И если расставание, то с кем... по какой причине... когда... И так далее. Слава богу, они воздерживались от рассказов всех подробностей своей половой жизни. Но и то только потому, что Пигулевский в конце концов не выдерживал и громко останавливал их:
 - Женщины! Вы сегодня разошлись что-то уж слишком не на шутку! Вы отвлекаете меня от важного дела - проведения аттестации рабочих мест. Прекратите! Пора бы и вам самим начать работать!
 На это Черкасова свободолюбиво и совершенно независимо всегда обязательно огрызалась:
 - Ба! Вадим Палыч! Очнулись! Молчали, молчали и вдруг высказались! А то мы и без вас не знаем, ЧТО нам делать. Вам-то какое дело! Чё вы беспрестанно лезете в наши бабские разговоры! Дайте нам поговорить. Не нравится - выйдите. Охладитесь на скознячке в коридоре. А то только и знаете - приказываете нам: работать да работать! А то мы и без вас этого не знаем. И так целый день работаем да работаем. Сил уже никаких нету!- и как ни в чем не бывало вновь обращалась к женщинам,- ну, девочки, и что же было дальше? Продолжайте...
 И 40-летние девочки продолжали свой бесконечный трёп...
 Пигулевский удивительно покорно выслушивал унижения в свой адрес со стороны своей подчиненной Черкасовой и только возмущенно качал в ответ головой, тяжело вздыхал и действительно надолго замолкал, с головой погрязнув в каких-то серых карточках, которыми был завален весь его стол. На каждой из этих карточек сверху было написано: "Аттестационная карточка Ульяновского мехзавода, цех №... линия №... участок №... рабочий (Ф.И.О.)" И чуть ниже - цитата: "Аттестация рабочих мест - это важнейшая задача нашей партии по развитию советской социалистической экономики и демократии. М.С.Горбачев".
 Итак, Пига покорно и надолго умолкал, а женщины продолжали сплетничать. Но уж если кто-то из них приносил с собой новые тряпки, то эти обновы тут же все по очереди начинали мерить, прячась от нас, мужиков, за занавесочкой в дальнем углу, и потом придирчиво обсуждали новинки часами. Тут же это шмотьё друг другу продавали или обменивали, потом звонили подругам в соседние отделы и оповещали о приобретенных обновках уже их. Те почти тут же прибегали осматривать товары. И опять все хором их обсуждали - до тех пор, пока Пига всех пришедших чужих наконец решительно не выгонял из комнаты!
 Потом в коридоре ежеутренне и строго в одну и ту же минуту раздавался протяжный крик продавщицы из столовой, что располагалась этажом выше: "Пирожки-и. Горячие бу-улочки. По-ончики. Расстега-аи. Ватру-ушки с тво-орогом, с пови-идлАм. Всё све-ежее. Сейча-ашное. Только что с пе-ечки. Подхо-одим. Покупа-аем! Пирожки-и. За де-есять копеек. Ватрушки пА двена-адцать." Тут во всех, и даже в чрезвычайно педантичном относительно работы и аскетичном, словно монах, Пиге, пробуждался небывалый энтузиазм! Все они во главе с Пигой дружно и весело доставали пакеты, сумочки, раскрывали кошельки, собирали деньги, выделяли из своей среды кого-то одну, давали ей наказ - кому что и в каком количестве купить, и посыльная с огромной радостью и нетерпением почти бежала в коридор за свежей выпечкой. И уже через пять минут возвращалась в комнату с целой горой всякой всячины. Начинали это разделять. Электрочайник в углу уже кипел. И тут происходил маленький всеобщий пир! Минут на сорок.
 Потом женщины, довольно поглаживая животы, вдруг сообщали друг другу:
 - Ой! У меня началась изжога.
 - И у меня тоже. А у тебя,Тома, есть изжога?
 - Да. И у меня началось...
 - Ну, ясно. Значит, сегодня они опять пожарили сдобу на вчерашнем, пережаренном масле. Вот пожалуемся на них в профком - будут знать!
 - Ой, девочки, зря я сегодня сразу три пирожка съела. Всегда обходилась двумя, а сегодня - три. Вот сразу чувствую, что лишний вес набрала... Вот ведь дура!
 Потом они все вдруг вспоминали, что они работают не где нибудь - ТАМ... а всё-таки  - ЗДЕСЬ, то есть в отделе научной организации труда. А эта самая научная организация труда неукоснительно требует, чтобы каждое утро после легкого завтрака обязательно проводилась производственная гимнастика! И тогда женщины выгоняли из комнаты нас, мужчин, доставали всякие половички, коврики, расстилали их на полу, снимали обувь и сначала дружно маршировали, потом приседали, потом и вовсе ложились на пол и делали всякие якобы гимнастические упражнения - еще на полчаса, никак не меньше. Я в эти минуты с тоской стоял в коридоре и думал: у мамы сегодня операционный день, она еще вчера мне говорила, что будет кесарить какую-то женщину 42-х лет. По времени операция уже началась...
 И я представлял, как мама стоит у операционного стола, как она манипулирует всевозможными инструментами, как реаниматор беспрестанно качает "гармошку", подающую кислород в легкие оперируемой... Не дай бог, что случится, у женщины начнет падать давление... или сбоить сердце - и тогда начнутся приказы: "Ввести в кровь то-то и то-то! Неужели перфорация?.. У нее же с детства сахарный диабет... ревматоидный артрит... уже была в прошлую беременность преэклампсия... Подать зажим! Пинцет!" И все медсестры станут поспешать гораздо проворнее, начнется общее напряженное движение. А если вдруг откроется беспрерывное кровотечение, то станут срочно звонить на станцию переливания крови, оттуда немедленно на "скорой" под вой сирены привезут несколько литров донорской крови. Если этой крови будет не хватать, то поставят в известность уже всё городское медицинское и даже партийное начальство. Те дадут команду, и станция переливания крови начнет обзванивать своих кадровых доноров и буквально умолять их немедленно приехать к ним на станцию и сдать кровь, потому что погибает женщина, и в этом случае нужна не замороженная в холодильнике кровь полугодовой выдержки, а кровь теплая, "прямо вот сиюмтнутная"! И эта манипуляция называется "прямое переливание крови". И всё это будет происходить при огромной нервотрепке. При крайнем дефиците времени. А мама в эти минуты будет стоять над беспрестанно кровящей и почти умирающей женщиной и думать: удалять ей кровоточащую матку или все-таки дать женщине на беременность еще один шанс. Хотя какой в ее возрасте с такой больной маткой, сахарным диабетом и кучей прочих сопутствующих заболеваний может быть шанс? Рожать ей больше нельзя ни в коем случае! И плюс к кесареву сечению начнется еще и удаление матки. А потом, когда женщину все-таки спасут, то она, выздоровев, вместо слов благодарности обвинит маму в том, что та совершила чуть ли не преступление! Что вырезала ей матку, и теперь она, эта женщина, не сможет родить еще одного ребенка. А она это всю свою жизнь просто жаждала сделать! И подаст на маму в суд. И потянется бесконечная тяжба... И вот так вся мамина и вообще всех врачей роддома жизнь - как на передовой! Операция "прямо во время боя"! Каждый день они в прямом смысле слова кого-то спасают! Ежедневный бытовой рядовой героизм!
  И вот после такого напряженного дня мама не пойдет домой, а останется в роддоме на очередное ночное дежурство, и за эту ночь ей придется сделать еще две подобные операции, плюс принять по 10-15 родов, потому что при Брежневе рожали много. А после бессонной ночи маме вновь не идти домой - отсыпаться, а опять остаться на работе и вкалывать еще один световой день - потому что таков ОБЫЧНЫЙ НОРМАЛЬНЫЙ график всех врачей Советского Союза. Потому что такой "гуманный и справедливый" трижды прОклятый Советский Союз со дня своего основания относится к врачам наплевательски! Платит им грошовую зарплату. И, чтобы выжить, прокормить свою семью, врачи вынуждены брать по 5-7 ночных дежурств в месяц. Буквально жить на работе. Самим почти умирать там от сердечных приступов, от постоянного недосыпа, стрессов и всего прочего, чему несть названия и числа!
 И вот мама наконец-то впервые за полтора суток часов в восемь вечера приходит домой, садится на кухне за стол, накладывает себе в тарелку еду, берет вилку и... не доносит ее до рта - засыпает прямо на ходу! Почти падает всем телом на стол. Я с трудом бужу ее, помогаю ей добраться до кровати и, так и оставшись голодной, она падает в постель и забывается мертвым сном. Но и тут ей не дают выспаться - потому что мы живем через дорогу от роддома, и там вновь очередное ЧП! Дежурный врач сам не справляется и срочно вызывает себе на подмогу того, кто в сию минуту находится ближе всех. А это - опять же моя мама... И, не поспав и трех часов, она снова бежит в роддом - опять кого-то спасает! Операция заканчивается только в пять утра. Но и опять нельзя лечь спать - потому что после этого нужно заполнить медкарту больного, в которой необходимо описать весь ход операции - во сколько, где и какой был сделан разрез, что внутри обнаружено, какое принято решение, какие введены лекарства и так далее в самых мельчайших подробностях. Потому что уже на первом курсе буквально первого сентября преподаватели каждого медицинского института страны предупреждают студентов: "Запомните раз и навсегда: карту больного вы заполняете не для себя, и не для этого самого больного, а - для ПРОКУРАТУРЫ! И, если, не дай бог, что случится, вы сами уже написали уголовное дело на себя!" Когда вся эта писанина наконец закончена, то уже давно наступило утро, и мама остается на работе еще на один день. И не смеет попросить за эту дикую, гигантскую переработку и постоянный недосып ни отгула, ни дополнительного дня к отпуску, как это положено людям всех НОРМАЛЬНЫХ профессий. Потому что, если мама возьмет отгул, то дополнительная тяжесть в этот день ляжет на ее коллег, а они в ответ начнут маму тихо ненавидеть! Или напортачат с больными, за которых отвечает мама, так, что лучше бы они вовсе ничего не делали - потому что напортачат ОНИ, а отвечать и перелечивать все равно потом будет только мама!
 Вот так она и работала - на половину задаром. Годами! Десятками лет! Всю свою жизнь. Ровно СОРОК ЛЕТ своей работы в ульяновском засвияжском родильном доме. Впрочем не она одна - все врачи всей нашей страны вместе с ней. Люди хоть и героической, на словах, конечно, очень благородной, но на самом-то деле такой дурацкой безжалостной дикой убийственной проклятой профессии!..
 Попробуйте какого-нибудь токаря или слесаря на заводе заставить работать за просто так, за бесплатно, за "сознательность", за "скорую победу коммунистического труда!"  -  в ответ услышите от него ТАКОЕ!!! Уж рабочий не пожалеет для вас матерных слов и самых похабных обвинений в ваш адрес! Потому что советский рабочий гайки не поднимет БЕСПЛАТНО! За любой сверхурочный час своей работы он потребует ДВОЙНОЙ оплаты. Но то - передовой РАБОЧИЙ КЛАСС! Ему всё можно. Ему же и слава, и ордена, и бесплатные путевки во всякие там санатории-профилактории и за границу. А врачи для советской власти - это были даже не люди... а так... какая-то гнилая, совершенно отсталая, отмирающая, по выражению великого Ленина, ПРОСЛОЙКА между пролетариатом и крестьянством... И ведь слово-то какое придумал, козлобородый картавый нерусский вождь всего мирового пролетариата - "прослойка"... Как все равно что женская ПРОКЛАДКА между ног в критические дни... Использовал - и выкинул. И не жалко. И поэтому над врачами можно и НУЖНО БЫЛО издеваться! Потому что дескать, если ты когда-то дал клятву Гиппократа, то теперь тебе можно и не платить... и можно тебя не уважать! Потому что ты - вечный РАБ клятвы!
Вот такая была судьба каждого советского врача...
 И при всем при этом врач обязан был оставаться с больными или беременными исключительно мягким, добрым, нежным, отзывчивым человеком. Терпеть всякую дурь, подлость, хамство, исходящие от пациентов. Потому что, например, беременная баба - это адская смесь бушующих гормонов и всяческих внутренних психических и биологических процессов на грани их полного срыва. Беременная сама за себя уже плохо отвечает и может наговорить своей матери, мужу, свекрови, сестрам-братьям чего угодно: и что ей "было нестерпимо больно, а врач в  это время пил у себя в кабинете спирт, и был совершенно невменяем!" Или очень груб с ней, как ей тогда показалось. Или ввел ей "не то лекарство" и тем самым "заразил новорожденного ребеночка желтушкой, "щетинкой" или "почесуйчиком". И тогда вновь посыпятся обвинения в адрес врача, и снова того будут бесконечно вызывать к прокурору и прочему начальству на ковер, допрашивать, унижать, наказывать рублем, снижать ему его профессиональную категорию, угрожая и вовсе лишить его диплома и тем самым выгнать навсегда уже из самОй профессии врача!
 А эти самодовольные суки из нашего отдела в это время нажираются пончиков, потом рыгают от переедания и изжоги, потом делают гимнастику, чтобы с такой тяжкой жизни не разжиреть. А скажешь им, что врачи в это время кого-то спасают, так услышишь в ответ злобное шипение, что все они там, в этих больницах, и взяточники, и пьяницы, и бл...ди с бл...дунами, потому что во время ночных дежурств все они тем только и занимаются, что трахаются с хирургами да медсестрами! Да медицинский спирт литрами трескают! Да наркотики наркоманам сбывают! Карманы деньгами набивают. Что все советские роддома заражены всевозможными заразами и рожать в них опасно и страшно! И так далее.
 И вот с этими ОНОТиУтовскими суками мне предстоит работать бок о бок ГОДАМИ! И слова им поперек не скажи - тут же сожрут! Заложат. Оклевещут. Напридумывают всякой дребедени, выльют всё это дерьмо на тебя и донесут куда надо. И не отмоешься... Потому что тут же найдутся и "свидетели"  твоего "преступления", и "очевидцы" и всё прочее. Как при Берии! Как в мюллеровком гестапо - только знай себе молчи, ходи и бойся собственной тени, имей неоспоримое железобетонное алиби своей абсолютной невиновности на каждый твой шаг!..
 После столь мощной и радикальной производственной гимнастики недолго оставалось уже и до обеда. И отдельческие женщины, чтобы даром не терять времени, начинали обсуждать своих мужей. Среди них была 19-летняя совершенно некрасивая с крупным мужиковатым лицом девушка, которая собиралась вот-вот выйти замуж. Ей бы радоваться! До потолка прыгать от счастья, что нашелся хоть кто-то, кто берет ее, такую, в жены. Так ведь - нет! Опытные бабы-коллеги начинали обучать ее азам будущей семейной жизни.
 - Ты - смотри!- говорила одна,- мужику с самого начала много воли не давай! Сразу держи его на коротком поводке! Как я! Я своему даю в день ровно один рубль. Чтобы он лишнего ни-ни! Чтобы он у меня всегда был под контролем! Без денег! Я точно знаю, что 50 копеек он потратит на обед, 6 копеек на проезд на работу и обратно, 20 копеек на сигареты, еще 20 на бутылку пива после работы. И еще 4 копейки у него останется - на карманные расходы, когда накопит. Еще 12  у него прибавится, если пустую бутылку от пива сдаст. Всё! С него хватит! Все финансы у меня вот здесь!- хлопала она себя по карману.- Не фиг мужика баловать! Никакой ему свободы! Пусть знает - КТО в семье хозяин!
 При этом сама она, эта "учительница", ежедневно жрала в три горла и пончики, и расстегаи, и всё остальное. И по несколько раз в месяц покупала себе то кофточку, то блузку, то шелковые трусики с кружавчиками. При этом безмерно страдала, сто раз повторяла и сама себя укоряла: "Ведь последние деньги трачу!.. Детям не на что  будет к празднику подарок купить... Ох, плохая я мать!.. никудышная... Но ведь один раз живем... Для чего же я работаю? На что жизнь трачу?.. Чтобы в старье и рванье ходить, что ли?.. Перед другими стыдиться?.. Дети вырастут и разъедутся и "спасиба" матери не скажут, потому что мать в свои 40 лет для них будет уже старуха, она и в старье проходит... А мне на пенсии и вспомнить будет нечего... Дай же я себя, что ли, хоть вот этой "водолазкой" порадую!
 - Да,да, конечно! - подбадривали ее другие женщины.- Нельзя же всё тратить только на детей - нужно и о себе когда-нибудь подумать. Дети о тебе никогда не подумают - они, не успеешь заметить, вырастут и у них уже самих будут СВОИ дети. О тебе они тогда вообще не вспомнят.  А ты у себя - одна! Так что побалуй себя радостью, побалуй! Не жадись! Не жмотничай! Покупай!!!
 И "несчастная" после таких бесспорных доводов покупала себе новую тряпку!
 После обеда на полчаса в отделе наступал как бы "мертвый час" - все сидели тихо-молча и, казалось бы, сосредоточенно работали! Но на самом деле испытывали блаженство от теплой и обильной пищи в желудке и героически боролись с сонливостью! Потом Черкасова выдвигала ящик своего стола, доставала оттуда чистый лист белейшей писчей бумаги высшего качества, очень аккуратно своими длинными пальцами с огромными наманикюренными "когтями" его складывала вчетверо, долго терла места перегибов, затем опять же крайне изящно, почти грациозно при всех рвала этот самый листок на четыре части, комкала его в кулаке и потом еще терпеливо и вновь с крайне значительным видом разминала этот комок, превращая его как бы в суррогат туалетной бумаги... Потому что нормальной туалетной бумаги в те времена уже днем с огнем было не сыскать, и все жители СССР пользовались исключительно "газетками". Затем Черкасова громко говорила своей подруге по имени Наталья Рыжкина:
 - Ну что, подружка, пойдем, что ли, посетим "зал заседаний"?
 - Пошли! - с готовностью тут же отвечала та.
 И они совершали коллективное послеобеденное посещение туалета. И это тоже был годами отработанный  почти священный, сакральный их РИТУАЛ!
 Я пять лет проучился в педагогическом институте, где 90 процентов студентов были девчонки. Так что повидал и узнал за это время о женщинах всякое! Всякое... Но даже там, в институтском молодом и совершенно бесцеремонном, бессовестном, бесшабашном бабьем царстве, девчонки относительно некоторых своих интимных физиологических потребностей были куда как скромнее и целомудреннее! И они НИКОГДА за все эти годы совместного с нами ежедневного и многочасового пребывания в одних стенах столь вызывающе откровенно, бесцеремонно не демонстрировали свою полнейшую дурь и не ходили в туалет всем "хором"! Чаркасова же намеренно вела себя столь вызывающе! Этим самым она показывала всем своим коллегам ее истинное отношение к коллективу и особенно к нам, мужикам - дескать "видала я вас всех в одном месте! Я вас вообще за людей не считаю. Вы для меня хуже дерьма! И поэтому могу при вас говорить и делать всё, что захочу!"
 Меня же от нее начало уже тошнить! От одного только ее вида... Ежедневно идти на работу мне становилось все равно что шагать на эшафот...
 Пару раз в месяц в отделе случался как бы нежданный сюрприз и наступал великий сексуально-вожделенческий праздник! Это к нам в комнату за подписью к Пигулевскому вдруг приходил какой-нибудь никому не знакомый мужчина. И тут же Черкасова из серой невзрачной бюрократической крысы мгновенно превращалась в этакую местную раскрасавицу! Она, сидя на стуле, вдруг резко чисто инстинктивно выпрямляла спину! Расправляла плечи! Начинала мило улыбаться! Бросать на гостя многозначительные взгляды... Хихикать якобы над чем-то прочитанным или вовсе сама с собой... В общем делала всё, чтобы привлечь к себе внимание гостя. Ей, старой деве, очень хотелось выйти замуж! И, как-то раз по пьяни, она проговорилась своим ближайшим подругам, а те, естественно, тут же разнесли это по всему заводу, что, когда она училась в институте, у нее "был милый дружочек сердца". И он даже делал ей предложение. И неоднократно. Был влюблен в нее страстно! Ухлестывал за ней несколько лет! Но она отказала ему самым решительным образом! Потому что была полной дурой! И искала какого-то мифического идеала! Считала себя непревзойденной красавицей! Достойной чего-то более великого, чем банальное замужество с нищим студентом-однокурсником. А потом, после института, всё как-то мгновенно оборвалось... Связи с мужчинами, конечно же были, но это всё было уже совсем-совсем не то... Сердце ее от этих связей уже не трепетало... А предложений руки и сердца ей с той поры не делал вообще уже никто и никогда!
 Но страстная мечта выйти замуж - даже в 34 года - жила в ней всегда! Мучила ее беспрестанно! Потому что годы уходили... Вокруг подрастали новые красавицы - молодые и куда более темпераментные! И мужчины - и молодые, и средних лет - в сторону Черкасовой уже даже и не смотрели... А неистребимые женские гормоны в ее стремительно увядающем организме неизменно брали своё!
 И когда гость уходил, то Черкасова неизменно громко восклицала:
 - Ах! Какой мужчина! Вот это был мужчина! НАСТОЯЩИЙ  мужчина!!! Не то что эти!..- и она с презрением смотрела на Пигулевского и на меня.- И как он был одет! С иголочки! Костюм отглажен! Сразу виден стиль! Словно от Кардена! Рубашка от белизны аж светится!
 - Да-а!..-задумчиво соглашались с ней все другие обитательницы нашей полутемной "пещеры". - Ничего не скажешь! Одно  слово - МУЖЧИНА!!!
 - Ну так ясное дело,- продолжала Черкасова.- Не тютя-матютя какой-нибудь. Не инженеришка на сторублевом окладе. И не работяга потный. Замазученный. А замначальника шестого цеха! Величина! В одном только голосе чувствуется мощь! Стать! Чувство собственного достоинства! За таким - как за каменной стеной!
 - Да-а...- опять согласно кивали все остальные.- Сразу видно, что такой и семью полностью обеспечивает, и забот о том, у кого бы "стрельнуть" до зарплаты, никогда не знает. Да... Аж завидно!..
 И таких разговоров потом хватало надолго. Бабы могли бы трепаться до бесконечности, но Пига наконец не выдерживал и вставлял свое веское слово:
 - Женщины! Да уймитесь же вы наконец! Вы мешаете мне заниматься аттестацией рабочих мест. Отвлекаете своей пустой болтовней.
 - Ба! Вадим Палыч! Проснулись!.. Да забодали вы уже своей долбаной аттестацией рабочих мест! - мгновенно вспыхивала на это Черкасова.- Только и знаете, что целыми днями с утра до вечера, как крот, копаетесь в этих бумажках, копаетесь. И сами весь серый от них, и нас заставляете эту вашу пыль нюхать.
 - Ирина Александровна, успокойтесь... - пытался урезонить ее Пига.
 Но куда там! Черкасова разгоралась всё сильнее! И готова была уже плеваться в его сторону! Тут Пига не выдерживал, вставал и благоразумно покидал кабинет... Исчезал минут на сорок. Черкасова продолжала шипеть ему вслед и не успокаивалась довольно долго. И такие сцены были регулярными. И это была скрытая борьба за свое влияние и "авторитет" в коллективе. Хотя на самом-то деле это был типично межполовой конфликт - склочная паскудная совершенно оборзевшая от своей безнаказанности баба цапалась со слабым, безвольным, в реальности ни на что серьезное, кроме мелких пакостных интриг, не способным мужиком...
 Впрочем Пигулевский требовал дисциплины лишь от других, но сам в распространении сплетен был ой как грешен! В комнате на всех сотрудников был всего лишь один телефон, и каждый, кто хотел позвонить, должен был сначала испросить на то высочайшего соизволения "его величества" Пигулевского. При этом Пига сначала откидывался на спинку своего вертящегося кресла, закинув нога на ногу, несколько времени покручивался на нем, задумчиво выпячивал губёнки, шевеля усами, потом спрашивал:
 - А куда вы хотите позвонить? А зачем? А переждать до конца рабочего дня и встретиться, чтобы переговорить об этом у проходной с глазу на глаз, без свидетелей, разве нельзя? - И так далее. И необходимо было досконально ему всё доложить, изложить и отчитаться по полной. И только после этого он делал вывод и выносил свое "царское" решение: так всё-таки можно позвонить или нельзя.
 Если звонить надо было Черкасовой, то диалог у них почти всегда складывался такой:
 - Ба! Вадим Палыч, да вам-то не все ли равно, куда мне надо звонить! Надо - значит, надо! И всё тут! По делам!- отрезала на его распросы она.
 - По вашим якобы очень важным делам вы вчера звонили целых полчаса! Куда-то... А на самом деле болтали с подругой - я же прекрасно слышал.
 - Ба! Да ваше-то какое дело! Вы меня уже и подслушивать начали!
 - Не подслушивать, а - слышать. И как же мне вас не слышать, если  я сижу с вами рядом в одной комнате?
 - Да что вы всё время лезете в мои дела? Прямо как баба!
 - Не забывайтесь, Ирина Александровна! Я хочу вам еще раз напомнить, что мы работаем на РЕЖИМНОМ  предприятии. И абсолютно все телефонные разговоры здесь прослушиваются! Все! И это для вас не секрет. И когда вы устраивались сюда, то вы подписывали соответствующий документ о соблюдении секретности. О режиме максимальной краткости во время разговоров по телефону. И не выполняете этот пункт договора. А потом в конце месяца Первый отдел регулярно присылает мне огромную "портянку", в которой отмечается, сколько кто из вас и о чем болтал - и всё не по делу. И я потом за вашу болтовню отчитываюсь перед начальством. И получаю по шапке!
 - Ну и ничего с вами не случится - отчитаетесь еще раз.
 - Ну хорошо...- сдавался Пига,- бог с вами, вас не переспоришь... берите...-указывал он на аппарат.
 - Вот и не надо со мной спорить. Телефон не ваш личный. Он поставлен для всего отдела, так что имею право!
 - Но не больше пяти минут!- требовал Пига.
 - Хм!- независимо и коротко отвечала ему Черкасиха, в наглую бесцеремонно брала телефонный аппарат с Пигиного стола, ставила его на стол себе и начинала опять подолгу названивать своим подругам. Когда эти самые отведенные на беседу пять минут исчезали, то Пига начинал постукивать тупым концом карандаша по своему столу и бросать на Черкасову многозначительные взгляды. Но той на Пигу было уже глубоко наплевать! И она болтала целых полчаса и при этом еще вызывающе громко хохотала в трубку!
 Однажды, когда Пига в очередной раз после подобной скандальной перебранки с Черкасихой вышел в коридор освежиться и в тишине приободриться, набраться новых сил для предстоящих сражений с бабой, то уже выше упомянутая подруга Черкасовой Наташка Рыжкина вдруг громко на всю комнату заявила:
 - Девочки! А давайте будем называть Пигулевского промеж собой не Пигой, а Поганышем. А? Как? ЗдОрово я придумала?
 - Гы-гы-гы!- весело на это заржала в своем углу Черкасиха.
 Все остальные благоразумно промолчали...
 Рыжкина тоже, как и все, занималась в отделе не известно чем, и прославилась только тем, что чаще остальных и с огромной охотой по утрам собирала деньги на пирожки и ватрушки и бегала в коридор их для всех покупать. А еще она как-то рассказала то ли анекдот, то ли очень правдивую байку про то, как один чувашин, всю жизнь безвылазно проживший в своем чувашском селе и никогда не видавший русских и не понимавший по-русски ни слова, вдруг познакомился с красивой русской девушкой, которую звали Наталья. Сие имя до этого было ему абсолютно не знакомым и настолько труднопроизносимым, что он долго ломал язык, пробуя его произнести правильно. Но у ничего так и не получалось. Он коверкал его и так и эдак и наконец произнес не по-русски "Наташа",а привычно на чувашский манер: "Натышняк!" И только после этого прочно его запомнил. Этот невинный побасёнок так врезался в память всех отдельцев, что за глаза Наталью Рыжкину они тоже стали называть Натышняк. Так навсегда "Натышняком" она и осталась. Сама Рыжкина об этом прекрасно знала, но была человеком веселого и необидчивого нрава и только хохотала в ответ и тоже в шутку называла свою подружку Черкасову не Ирой, а по-деревенски - Ирчей. И вот Ирче чрезвычайно поимпонировало предложение Натышняк называть отныне Пигулевского не Пигой, а Поганышем. Все в ответ только весело поржали и про этот разговор через десять минут уже забыли. Но кто-то Пиге про это всё равно услужливо донес и через несколько дней Пигулевский вдруг подозвал  к себе Рыжкину, и велел ей:
 - Присаживайтесь, Наталья Ивановна, - и указал на стул сбоку от своего стола. Та, ничего не подозревая, весело уселась перед ним.- Ну вот что, товарищ Рыжкина!- начал нудно зудеть Пига.- Доложите мне, ЧЕМ вы занимались всю эту последнюю неделю?
 Та тщательно наморщила лоб, но так ничего вспомнить и не смогла...
 - Ясно: ничем! Я специально следил за вами - вы только за пирожками бегали,- сделал безжалостный вывод Пига.- А деньги в зарплату тем не менее получаете. И немалые! Якобы как инженер-технолог. А чтобы стать инженер-технологом, между прочим, сначала нужно закончить политехнический институт. А у вас за плечами только культпросветучилище да и то по профилю "работник-массовик". Так?
 - Ну да,- согласилась с ним Рыжкина. А что?
 - Вот я и вижу, КАКУЮ  культуру вы несете в массы.
 - Какую?- не поняла та.
 - Объясняю для непонятливых более подробно: если вы еще раз попытаетесь назвать меня не по имени-отчеству, а станете придумывать мне всякие там нехорошие клички, то я вам в следующий раз объявлю уже не словесный выговор, а - письменный! А если это повторится еще раз, то уже - уволю! Вам всё ясно?
 - Всё...- уныло ответила Натышняк, быстро сообразив, что ее кто-то из своих же сдал.
 - Вот и прекрасно. Вот идите на свое место, сядьте и обдумайте свое поведение. И начните наконец РАБОТАТЬ! Работать! А не всякой там, понимаешь, ерундой заниматься! У вас еще есть время исправиться и стать ценным для нашего отдела кадром.
 - Ну и пожалуйста,- забубнила в ответ ему Рыжкина.- Больше я вам никому за пирожками не пойду - идите и покупайте себе сами!
 - Наталья Ивановна, перестаньте мне перечить! Всё! Свободны. Возвращайтесь на свое место, за свой стол!
 - Ба! Вадим Палыч!- возмутилась на это Ирча. - Это вы уже палку перегибаете! Какое вы имеете право кого-нибудь из нас увольнять?
 - Имею! Как замначальника отдела - ИМЕЮ!!!- огрызнулся Пига.
 - Нет, не имеете!- настаивала Ирча. - Я как социолог каждый месяц сижу в спецкомиссии при профкоме и разбираюсь в причинах увольнения работников завода.-Беседую с людьми.
 - И что?- поинтересовался Пига.
 - А то! Что половина увольнений происходит незаконно! По вине самого же начальства. Так будет и с Натальей: я ЛИЧНО на заседании этой самой спецкомиссии поставлю вопрос о вашем возмутительном поведении!
 - И чем же вас мое поведение возмущает?
 - А тем, что вы сначала загрузИте человека работай, а только потом требуйте от него конкретного результата. А вы и сами ничего целыми днями не делаете, только про свою охоту по телефону с друзьями болтаете, и другим настроение с утра на весь день портите! И тогда выговор дадут уже не Наташке, а вам самому! И я добьюсь этого! Вот увидите - добьюсь! Давно уже пора навести порядок в нашем отделе!
 - Ну-ну... Ну-ну... Добейтесь...- только и ответил на это Пига...
 И действительно, запрещая разговаривать на работе на отвлеченные темы другим, сам Пига мог болтать с друзьями по рабочему телефону ЧАСАМИ! У него была единственная страсть - охота. Почти каждое воскресенье он куда-то ездил и потом, в понедельник, начиная прямо с утра, обзванивал своих знакомых и с гордостью рассказывал, на какое конкретно болото на каком  самом дальнем краю нашей области он вчера съездил, сколько там подстрелил уточек, сколько вальдшнепчиков, сколько выстрелов ушло вхолостую. Как потом этих уточек они прямо на месте охоты очищали от перьев, потрошили, варили и ели. И это был такой восторг, что, рассказывая, Пига забывал обо всем! Особенно он любил описывать красоту болота или озера и расцветку убитых им пташек:
 - Перья у селезня все такие с переливом! Изумрудно-синие, с таки вот внутренним отсветом. Как перламутр! Чудо! Красота! И тишина вокруг! Тишина-а... Безлюдье!.. Аж уши с непривычки ломит!
 После разговоров об охоте он переходил уже к политике и с тревогой спрашивал невидимого собеседника:
 - Ты слышал вчерашнее выступление Горбачева в программе "Время"? Да, да... Хочет начать конверсию... Да,да... Закрыть большинство оборонных предприятий страны, перевести их на выпуск гражданской продукции... Да,да... Дескать вся оборонка работает впустую, производим никому не нужную продукцию - танки, самолеты... А стране нужны ложки, кастрюли, джинсы... Угу... Что будет с нами? Ужас! Да... да... Кошмар!
 Закончив очередную подобную болтовню, Пига еще долго ничего не хотел да и не мог, переполненный эмоциями, делать, а только сидел, с блаженным видом зажмурившись, и, подобно коту, только разве что еще не мурлыкал...
 Из оцепенения его выводил восхищенный голос какой-нибудь очередной его подхалимки:
 - Какой же вы все-таки молодец, Вадим Павлович!
 - А что такое?- пробуждался он.
 - Всё-то вы успеваете: и на работу раньше всех приходите. И уходите позже всех. А по воскресеньям не отсыпаетесь, как мы, а с утра пораньше, с ночи, ездите на охоту - мясо в семью приносите. Добытчик!
 - Ну уж...-  скромно отзывался на это Пига.- Не надо... Не перехваливайте меня...
 - Гы-гы-гы! громко в ответ на всё это ржала в своем углу Ирча, опять держа огромный бокал с чаем обеими руками.
 Но на нее никто в этот момент не обращал никакого внимания.
 - А кто дома приготавливает ваших уток? Вы или жена?- интересовалась лизоблюдша.
 - Я, конечно. А кто же еще? Жене я ТАКОЕ ни в коем случае не доверяю. Правильно приготовить утку может только МУЖЧИНА! И только тот, кто ее сам же и добыл!- совершенно искренно восхищался уже сам собой Пигулевский.
 - Гы-гы-гы! опять громко  ржала Ирча, видимо, каким-то своим мыслям...
 - Когда же вы высыпаетесь, если даже в выходные не спите?- продолжала восхищаться женщина.
 - Успеваю вот! А я вообще привык рано вставать - ведь каждый день перед работой я по утрам сначала сорок минут бегаю.
 - Так вы еще и бегаете!- вообще млела от восхищения начальником подхалимка.
 - Да. Конечно. Для здоровья это полезно. И лишний вес сгоняю.
 - Да какой у вас лишний вес? И без того весь светитесь - худоба! В чем только душа держится?
 - И все равно - бегаю. Потом завтрак готовлю...
 - Так вы еще и завтрак сами готовите?!
 - Ну да. А кто же еще будет готовить?
 - А чем ваша жена занимается? Вот бы она и готовила, пока вы бегаете.
 - Ну нет... У жены очень трудная работа... Она у меня бухгалтер. Там малейшая ошибка очень дорого обходится. Поэтому она должна высыпаться. Да мне это не в тягость. Потом одеваю дочку и веду ее в детсадик.
 - Как?! Так вы еще и дочку сами одеваете и водите?!
 - Естественно.
 - Гы-гы-гы! опять громко  ржала Ирча и всё никак не могла выпить свои поллитра чая.
 - Какой вы всё-таки семьянин!- не уставала восхищаться своим начальником подчиненная.
 - Гы-гы-гы!- громко на это не переставала ржать Ирча.
 Как и всякий еврей-интеллигент, Пигулевский действительно мог похвалиться, что он является прекрасным отцом и семьянином. И еще он, опять же по очень характерной еврейской привычке, обожал, когда его принародно хвалят! И все женщины в отделе это прекрасно знали...
 Впрочем, как и всякий еврей, Пига был достаточно хитрым и умел пустить пыль в глаза. Он действительно приходил на работу раньше всех, и, как он нас уверял, аж на целый час! И при этом, конечно же, врал нам безмерно! Я как-то спросил у ночной дежурной, ведавшей нашим этажом, во сколько на самом деле приходит Пигулевский утром, действительно ли не в восемь, а в семь. И та в ответ лишь расхохоталась:
 - Да какой там час... Врет, собака! На 15 минут раньше вас всех прибежит, запыхавшись... И потом корчит из себя великого труженика. Показушник хренов!
 - А уходит тоже на час позже остальных?- допытывался я у нее.
 - Да с чего ты это взял? Он дурак, чё ли - уходить на час позже? Ему за это, чай, не платят.
 - Ну так он сам об этом постоянно твердит - что на час.
 - И опять врет, пес шелудивый! Вы все уходите ровно в пять, а он ключи от кабинета сдает регулярно в пять пятнадцать. И потом бегё-ёт, родимАй,  к проходной, как бОрзая собака, словно норму ГТО сдает. Или кто за ним гонится! Да и неча ему на работе допоздна делать - хочет он остаться или не хочет, мне до этого никакого дела нету. Он должен сдать ключ от вашей комнаты в пять с копейками. А если не сдаст, то я уже сама его из кабинета выпру и еще рапорт на него в Первый отдел напишу - за подозрительное поведение: а может, он там у вас, без свидетелей, какие секретные документы копирует и врагам их хочет запродать?! Так что пусть не врет, работничек, хренов! Такой же, как и вы все тут, бездельник! Я и то больше вашего на работе вкалываю! А вы целыми днями лишь пирожки жрете да в туалеты потом беспрестанно бегаете... серуны хреновы! Интеллигенция!

 Как-то в коридоре я встретил Чекулаева, у которого, как я уже знал, была кличка Чика. Он меня якобы заботливо спросил:
 - Ну, чем занимаешься?
 - Да так... в общем-то ничем, честно говоря... читаю...
 - Да?- удивился он. - Уже полгода прошло, а ты всё читаешь?.. Ну, в таком случае нужно тебе пора уже по заводу походить, с обстановкой познакомиться, с людьми пообщаться, настроение их узнать.
 - Так я все открытые цеха уже давно обошел, всё, что можно, увидел.
 - Ну так теперь пройдись по закрытым.
 - Ха! А кто меня туда пустит?
 - Ну хорошо, я поговорю с Пигулевским, он оформит тебе пропуска в закрытую зону. Начни с первого цеха.
 И, тяжело астматически сопя, Чика ушел.
 Я сначала по наивности подумал, что сегодня же Пига и начнет оформлять мне эти самые пропуска. Но прошло не менее двух недель прежде чем Пига наконец-то подозвал меня к своему столу:
 - Присаживайтесь,- сказал он мне. Я присел.- Чекулаев сообщил мне, что вы интересуетесь работой первого цеха и пытаетесь туда проникнуть и с этой целью просили его оформить вам туда пропуск. Как вы знаете, первый цех - секретный. Зачем вам туда ходить? Какой секрет вы ходите там выведать?!
 Я так и обомлел! Хитрозадый интриган-Пига все-таки сумел перевести стрелки на меня и меня же самого сделать виноватым в том, в чем я ни сном ни духом.
 Черкасова тут же прекратила пить свой чай, и, как лиса, резко навострила уши! Все в комнате притихли, напряженно слушая продолжение нашего разговора.
 - Никого я ни о чем не просил! - отрезал я.
 - Как же так! - возмутился Пига.- Сам Чекулаев только что сказал мне об этом.
 - О чем?
 - Что вы просили его оформить вам пропуск в секретный цех. Вот я и спрашиваю: зачем вам туда ходить? Что именно вы хотите там вызнать? Или мне доложить о вашем намерении сразу в Первый отдел?
 - Доложите.
 - Хорошо. Я так и сделаю. Но сначала я хочу услышать от вас самого - что вам там делать?
 - Мне там делать нечего, и я туда не просился!
 - Но как же так?! Ведь сам Чекулаев мне сказал, что вы хотели туда проникнуть. Или вам устроить с Чекулаевым очную ставку? Хорошо. Я это сделаю!- сурово пригрозил он.
 - Хм! Испугали! Устраивайте! Жалко, что ли! Я не боюсь никаких ставок! И тогда Чекулаев вам скажет, что это не я просился, а он сам мне велел ходить по заводу и знакомиться с производством, беседовать с людьми.
 - С какой целью беседовать? О чем?
 - Не знаю. Вот и спросите об этом самогО Чекулаева.
 - Ну ладно... я подумаю...- ответил Пига, поняв, что напугать меня ему так и не удалось.- Всё! Свободны! Возвращайтесь к своему столу. На свое место. И займитесь вы наконец делом! Делом!!! А то лоботрясничаете тут целыми месяцами... А зарплату получать любите! А за вас всех один только я и работаю. Наязали мне эту аттестацию рабочих мест! Сами никто справиться не могут, а я один тут отдувайся за всех!
 Черкасова опять счастливо загыгыкала над своим бокалом.
 Так прошло еще пару недель. Наконец Пига соизволил опять подозвать меня к себе и протянул мне картонку-приложение к моему основному пропуску. На ней в самом углу стояла малюсенькая синяя квадратная печать, на которой была изображена изящная игривая белочка с огромным хвостом.
 - Вот вам пропуск в первый цех. На три дня. Можете идти прямо сейчас. И надолго там не задерживайтесь. Я потом проверю - ЧЕМ вы там занимались!- сурово пригрозил он.
 - Слушаюсь!- радостно воскликнул я.
 - И не надо... Не надо тут этого самого - паясничать!- недовольно поморщился Пига.- Работать! Работать надо! Приносить своим трудом пользу! Всё! Идите!
 Я был счастлив хоть на час уйти из этой проклятущей комнаты с крысами, подышать свежим воздухом. И потому поспешил в сию же минуту покинуть управленческое здание и прийти на конкретно рабочее производство. Первый цех уже на самом своем пороге оправдал свое секретное содержимое - войти в него было очень непросто: для этого нужно было сначала преодолеть толстенную стальную вакуумную камеру. То есть ты входишь в первую дверь, та за тобой автоматически закрывается, и ты оказываешься в большом "предбаннике". Воздух из него немного откачивается, и теперь снаружи открыть ее уже невозможно, поскольку наружное уличное давление давит на дверь с огромной силой. Потом открывается вторая дверь, воздух возле нее шипит - это выравнивается давление в "предбаннике" с давлением внутри цеха, и только таким способом ты проникаешь уже непосредственно в сам в цех. Я ожидал увидеть там знаменитые ульяновские зенитки "Бук" и "Шилка", которые СССР якобы продавал, но на самом-то деле совершенно безвозмездно всучивал почти всему социалистическому лагерю и "третьему миру", и в первую очередь нашим "самым большим и верным союзникам" - Сирии, Вьетнаму, Анголе и Кубе. Я походил по цеху, но, увы, не увидел ровным счетом ничего важного. То есть какая-то секретная информация в применяемых там технологиях, разумеется, содержалась. Но раздобыть эту информацию можно было, только непосредственно работая на данном участке, зная все тонкости технологии данного производства. А так, если смотреть  поверхностно, снаружи, то было и вовсе ничего не понятно. Ну, печатались там в одном конце цеха какие-то зеленого цвета платы... Ну, впаивали в них на другом конце какие-то детальки... Ну и что... Какие тут можно было узнать секреты, даже очень желая их раздобыть?
 Я подошел к самому первому рабочему, которого встретил на своем пути. Вся его немудреная работа заключалась только в том, что он должен был закрепить деталь в станке и нажать на кнопку "пуск". А дальше японский станок всё делал уже только сам: он крутил-вертел эту деталь во все стороны, сверлил ее, обтачивал, фрезеровал, зенковал, снимал фаски, делал внутреннюю и наружную резьбу и тому подобное. И через полтора часа, когда станок сам останавливался, рабочему оставалось только вынуть готовую деталь и вставить куда надо новую. И даже менял и настраивал программу компьютера при этом станке не сам этот рабочий, а специально приходящий для этого случая инженер-программист. Так что рабочий целых полтора часа стоял истуканом (сидеть и курить здесь строго запрещалось) и его основной задачей было только бы от скуки не заснуть!
 - И сколько ты получаешь за такую работенку?- спросил я этого скучающего работягу.
 - Двести десять рэ. Мало...- пожаловался он.- Во-он на том участке,- показал он рукой куда-то вдаль,- точно за такую же платят 240!
 Я же в своем отделе получал ровно сто...
 "Ни фига себе!- подумал я.- И стоило пять лет учиться, чтобы получать теперь такие гроши... Может, да ну его, этот поганый учительский диплом! Поступлю-ка я вместе с 15-летними придурками-восьмиклассниками в ПТУ при здешнем заводе, через три года закончу его, и потом буду целый день только вола за хвост трепать да триста с лишним рэ получать! И еще на всех своих бывших нищих коллег свысока поплевывать и кричать им, чуть что: я - рабочий класс! Я - основа советской власти! Без меня все вы, пИдагоги, врачи и прочие мудачи - НИКТО! Мразь! Пыль дорожная! Потому что только Я, распрекрасный и великий пролетариат, создаю реальные богатства страны! Ради одного только МЕНЯ товарищ Ленин и саму-то социалистическую революцию сделал! А вы все, интеллигенция продажная, его, созданное МНОЮ богатство, суки, только проедаете! Да проси...аете!"
 И, между прочим, эта моя мысль о переходе в рабочие вовсе не было прекраснодушным мечтанием. На заводе я встретил несколько своих бывших знакомых по институту, которые год-два поработали в школе, познали истинную сущность "такого благородного учительского труда" и действительно плюнули на диплом о полученном ими высшем учительском образовании, устроились здесь простыми слесарями-сборщиками  и по вечерам посещали курсы, где переобучались на токарей или фрезеровщиков. И были счастливы! И проклинали свою глупую юность, потраченную напрасно на изучение всякой вонючей институтской мудристики!
 Вот так-то...
 Когда я вернулся в отдел, меня встретила полнейшая тишина и  показное равнодушие абсолютно всех, даже Ирчи и Пиги. Однако к концу дня Пига как бы очнулся и вновь приказал мне присесть возле его стола и спросил меня в упор:
 - Так. Пожалуйста, отчитайтесь, где вы пропадали целых два часа сегодня сразу после обеда.
 - Как это - где!- буквально опешил я.- Вы же сами приказали мне идти в первый цех!
 - Я никуда не приказывал вам ходить. Эта инициатива, разгуливать по закрытым цехам с неизвестной целью, не моя, а полностью Чекулаева и ваша лично! Я сразу был против подобных ваших путешествий! Так что отчитайтесь - чем вы там занимались все эти два часа! Сроку даю до завтрашнего вечера - опишите всё подробно! Каждый ваш шаг: ель визита. Выводы. И так далее.
 Я только пожал плечами, вернулся за свой стол и тут же начал писать отчет. И описал в нем всё подробно: во сколько и каким образом через вакуумный "предбанник" я вошел  в первый цех, что я там увидел, с кем и о чем там разговаривал. Во сколько вернулся обратно. И в самом конце написал: "Выводы: рабочий класс на заводе чувствует себя прекрасно! Всем доволен!" Ровно чрез сутки я положил эту бумагу перед Пигой на стол, но тот в ответ даже не поднял на меня глаз и только кивнул головой:
 - Хорошо. Я внимательно это изучу и потом сообщу вам о своей резолюции на данном документе...
 Еще через два дня он опять подозвал меня к своему столу, потряс передо мной моим же отчетом и заявил:
 - Это - издевательство над здравым смыслом!
 - Почему?
 - Да потому что вы три дня назад целых два часа где-то прохлаждались... Я думал, вы принесете к нам в отдел какую-нибудь ценную информацию. А вы вместо этого принесли некий рассказ о том, как интересно вы что-то там посещали и что-то наблюдали... Какую ЭТО для кого-нибудь, кроме вас самого, имеет хоть малую ценность?! А?
 - Не знай...- состроил я из себя дурачка.- Моё дело маленькое: мне Чекулаев приказал ходить и смотреть - вот я хожу и смотрю. И делаю соответствующие выводы. Если вам они не нравятся, то вы можете их оспорить. И все ваши претензии - пожалуйста лично к Чекулаеву!
 Пига в ответ только печально покачал головой и посмотрел на Черкасиху. Та с самого начала делала вид, что совершенно не слушает нас и будто бы безотрывно читает какой-то чрезвычайно важный документ. Но на вопросительный взгляд Пиги она, все так же не отрывая глаз от бумажки, только опять нагло гыгыкнула, кивнула в мой адрес головой и покрутила у виска пальцем: дескать дурачок полный... что с него возьмешь?.. нечего с ним и разговаривать...
 Пига в ответ тоже согласно с ней усмехнулся и безнадежно махнул рукой:
  - С вами всё понятно... Возвращайтесь на место...
 Внутренне я весь вспыхнул! Хотелось дать Пиге по роже! Плюнуть в харю Черкасихе! Но я все-таки сдержался... И, прежде чем вернуться на свой стул, с деланым равнодушием как бы невзначай ПРИКАЗАЛ Пиге:
 - Ну так как?
 - Что - как?- не понял он.
 - Так что теперь давайте - оформляйте мне пропуска во все остальные закрытые цеха!
 - Что-о?!- возмутился тот.- Как это - "в остальные"?!
 - А вот так! Ничё не знаю... Чекулаев сказал, что прикажет вам оформить мне пропуска во ВСЕ закрытые цеха. Вот и оформляйте. А моё дело маленькое. Мне приказано знакомиться с производством - вот я и знакомлюсь. Все вопросы и претензии пожалуйста опять к Чекулаеву!
  Черкасова заржала уже во всю свою длинную глотку и, указывая глазами на меня, сказала Пиге:
 - Мда-а! Если мы этого наглеца не уволим отсюда в ближайшее же время, он весь наш отдел превратит в посмешище! На нас весь завод пальцем показывать станет. И так уже все смеются, говорят мне: "Что за дурачок под твоим началом работает"? И куда Чекулаев только смотрел, когда принимал его на работу?!
 - Да-да, полностью с вами, Ирина Александровна, согласен,- откликнулся Пига.- Я поговорю с Чекулаевым о нем. Пусть он его уволит! Это будет мне прямо гора с плеч! Он своим безделием и вызывающей наглостью разлагает мне всю дисциплину в коллективе.
 Однако Чика (Чекулаев) был только несказанно рад появившейся у него возможности в очередной раз поиздеваться над Пигой и все-таки настоял на том, чтобы его, Чекулаева, приказ относительно моих странствий по заводу был выполнен неукоснительно! И Пига был вынужден подчиниться и в течение следующих трех-четырех месяцев все-таки оформил мне все печати во все остальные закрытые цеха.
  Я их, разумеется, тут же все обошел, но нигде так и не увидел, как собирают "Буки" и "Шилки" - потому что их собирали из привозимых со всей страны десятков тысяч деталей в действительно наисекретнейшем одиннадцатом цехе. Туда доступа не было уже никому постороннему ни под каким предлогом!!!
 Мой родич, который устроил меня на этот завод и о котором я уже ранее писал, долго и печально вздыхал, когда я поведал ему всю эту историю. А потом сказал:
 - Да... Сразу видно, что ты совершенно "зеленый" в заводской внутрикорпоративной этике.
 - Это что еще за этика такая?- не понял я.
 - Этика иерархического подчинения и соответствующего лизоблюдского и чинодральского поведения. Ее ты должен был вызубрить с самого начала, знать как десять заповедей! В твоих глазах должно светиться подобострастие перед начальством! Страх! И только. С твоей стороны не должно быть никакой личной инициативы! Ни малейшей! Любое твое действие совершается только с одобрения руководства - после десятков на то согласований и всевозможных подписей. На это уходят месяцы. А то и годы! Ну и что. А куда спешить? Все равно за инициативу не платят - за нее НАКАЗЫВАЮТ: чтобы подчиненный не выказывал себя умнее начальства. И так везде и всюду и всегда - и на производстве, и в политике, и в партии: ты начальник - я дурак! И вот именно этой ипостасью ты так размашисто пренебрег. Ты всем своим поведением показал, что ты - САМОСТОЯТЕЛЕН. Что тебе наплевать на мнение Пигулевского! Что ты - сам по себе. Сам себе начальник. А это - почти преступление! Ты должен был сделать всё наоборот. Если он приказал тебе составить отчет, ну так и составь его так, чтобы максимально угодить своему непосредственному начальнику! Тебе это трудно, что ли? Ведь не переломился бы. Ты должен был написать максимально наукообразным языком - чтобы начальство долго ломало потом над твоей бумагой голову и все равно ничего в ней не поняло бы. Но не подало бы и виду. А наоборот - отметило бы: как мудро и кратко написано! А кто в этом сомневается - пусть прочитает сам. Прочитает и тоже ничегошеньки не поймет. И начальство прекрасно знает, что все они там, наверху, ДУ-РА-КИ!!! Но им, наверху, тоже нужно показывать своим вышестоящим свою значимость, и поэтому наукообразность и канцелярит для них всех - это единственное спасение: когда всем понятно, что ничего никому не понятно. Что вокруг сплошной туман. И это прекрасно! Потому что в тумане никакой ответственности. Никто ни за что конкретно не отвечает. Но зато все на своих местах и при своих огромных окладах! Глупо всё это? Да, бесспорно! Но зато - ах как КРАСИВО! И прочно! И так устроена вся бюрократия в мире - и у нас, и в Америке, и в Японии. Везде! Я тоже, когда был молодым, как ты, много возмущался по этому поводу. А потом все-таки понял, что это качество бюрократии только с ОДНОЙ СТОРОНЫ - тормоз. И только с точки зрения наивного человека, как ты. А с другой стороны и с точки зрения человека опытного, это - ТРАДИЦИЯ. Разумный консерватизм! Ну представь себе, что ты, зеленый и сопливый, только-только пришел на завод и тут же решил всё там перевернуть с головы на ноги. Совершить, так сказать, революцию! И тем самым всё загубить. Потому что любая революция - это прежде всего анархия и развал всего и вся. И тут тебе местная бюрократия вдруг и говорит: "Не-ет, мил дружочек. Ничего ломать мы тебе не позволим! Ломать - не строить. Потому что ломать будешь ты. Всё сломаешь и схлынешь отсюда. Уедешь куда-нибудь к чертовой матери.  Или тебя свои же и прихлопнут! А перестраивать и вновь отстраивать придется опять нам же, бюрократам. А мы лишний раз из-за тебя напрягаться не хотим. Нам это лень. И таков вообще закон жизни - экономить энергию, меньше двигаться - больше спать. А если бодрствовать, то - только лежа. Наблюдать за облаками... мечтать... Так что шишь тебе! Не тобой всё вокруг тебя было построено - не тобой будет и сломано!" Вот ЧТО тебе ответит бюрократия. Вот ЧТО ты должен был усвоить в самую первую очередь. И это было бы очень полезно для твоей будущей карьеры. А ты ее решил с самого начала загубить! Ну вот и наломал дров... Далее. Тебе было необходимо вставить в текст своего отчета чисто бюрократические обороты типа: "исходя из вышеизложенного, следует нижеследующее", "согласно пункту один (подпункт три и четыре), пункту два (подпункты шесть и семь) параграфа десять какого-то там директивного письма от такого-то и такого-то числа такого-то месяца и годы, сообщаю вам, что.." и так далее. Вот как было надо! Потому что такова СИСТЕМА! Она ведет свой род еще с царских времен. Ей тысячи лет. И тебе ее никогда не побороть. Да тебе это и не нужно делать. О нее в свое время сломали зубы даже Ленин и Сталин . Уж какие были лютые революционеры: "весь мир насилья мы разрушим!!!" И что же? Разрушили? А вот фигушки им! Наоборот -  система их всё равно перемолола! И съела! Вот ЭТО ты должен был учесть. А ты ЧТО в отчете своем понаписал? "Рабочие всем довольны, ни у кого никаких претензий..." Ну прямо рай земной! Разве это - НАУЧНЫЙ  отчет? Это беллетристика какая-то. Фикция. Сразу видно, что - издевка над здравым смыслом. Вот Пига и взбеленился!
 - Да где ж я вам возьму эти самые параграфы, пункты, подпункты? - возмутился я.
 - А вот это уже ТВОЁ  дело. Найди. Для этого ты в отделе целыми днями штаны и протираешь. Не смог найти, ну так в крайнем случае - придумай. Все равно этого никто никогда проверять не станет. А исполнительным паучком, этаким хитрованцем, мастером плести бюрократические паутины себя покажешь! И, кому надо, это увидят, запомнят, учтут, а когда будет надо - то о тебе и вспомнят. И призовут к себе - поближе к начальству и жизненным благам! К связям. К деньгам! Тогда и начнется не жизнь, а сказка! А ты вон куда замахнулся - на СИСТЕМУ! Вот они тебя и доведут до увольнения! Если, конечно, вовремя не одумаешься...
 Нет! Сообщу сразу: я в результате этого так и не одумался... И система меня в конце концов все-таки поборола, перемолотила, перемолола и съела. Но произошло это не сразу, а постепенно - с иезуитским "подвывертом, с перезавывертом, с под-над-переувывертом и с переворото-подвыверто-подзаверто-увыветром"! Как система и обожает это над всеми не согласными с ней мелкими людишками проделывать! Но об этом чуть ниже...
 А знаменитые и наисекретнейшие зенитки "Буки" я все-таки увидел! И для этого вовсе не понадобилось куда-то там проникать, проводить головоломные разведческие операции, сочинять комбинации, кого-то там ловить на бабах или взятках, вербовать на грязном компромате и всякое такое прочее - вовсе нет. Всё оказалось гораздо проще до примитивности - благодаря всё тем же русским "шаляй-валяй", "тяп-ляп", "плавали-знаем" и "так сойдет"... Как-то я приехал на кладбище навестить и привести в порядок могилы своих стариков. Это кладбище находится в 10 километрах от города. Всё было спокойно, и вдруг где-то вблизи меня, буквально за спиной, раздалась сострясающая всё вокруг пулеметная очередь! Я, заинтригованный, пошел на этот манящий звук и вскоре вышел на большую поляну, на которой толпы понаехавших горожан собирали землянику. Пересек ее и подошел к колючему забору, огораживающему НЕЧТО - какие-то невзрачные серые цеха и ангары. Я уже собирался уходить, как вдруг ворота ближайшего ангара раскрылись и из них выехала зеленого цвета громадина величиной с двухэтажный автобус на гусеницах и с черными зенитными стволами на квадратной башне. На верхушке у нее быстро-быстро крутились два локатора. Эта образина с грохотом проехала невдалеке от меня, и земля под ее весом сотрясалась так, как она дрожит, когда мимо проносится по рельсам товарный состав! Я понял тогда, что это и был прославленный зенитный комплекс "Бук". Хотя до того момента в глаза его ни разу не видел - только о нем что-то там украдкой слышал. Зенитка проехала на расположенный рядом полигон и там вновь дала очередь по какой-то не видимой мне цели. Это был неописуемый шквал огня и дыма. Нечто ужасающее! Возле забора валялись блестящие стреляные гильзы и уже использованные стальные болванки снарядов. Эти заостренные с одного конца болванки были где-то в 20 сантиметров длиной и 3 сантиметра толщиной. Одной такой штуковины, попади она в самолет или ракету, было достаточно, чтобы полностью парализовать их. А этих болванок за пять секунд стрельбы из всех стволов выпускалось несколько сотен! Это было страшное по силе оружие! И его производил наш механический завод. Но только я в своем ОНОТиУ вовсе не способствовал повышению обороноспособности родины, а наоборот -  только помогал самым откровенным нашим врагам мою родину окончательно разваливать и добивать!..
 Что ни "производил" мой насквозь пробабленный, осклоченный, трижды проклятый ОНОТиУ, всё шло "ни в коня корм", всё получалось ни так, ни сяк, а как-то никак, как у Ивана-дурачка, наперекосяк!.. Например, Чика (Чекулаев), чтобы хоть чем-то прославить свой отдел и оправдать тем самым само его существование, три года назад по наущению Черкасовой задумал устроить на заводе "комнату психологической разгрузки" - сокращенно КПР. Опять же куча времени ушла на убеждение директора завода, что это вовсе не очередная прозападная модная блажь, а насущное веление времени, что подобные "заведения" есть на многих заводах не то что в Японии, но теперь даже и в СССР, и в деле улучшения условия труда и отдыха советских трудящихся нельзя плестись в хвосте "состава"; что создание этой комнаты психологической разгрузки в каком-то плане выдвинет завод в число передовиков и в Ульяновской области в целом, и в своем министерстве в частности. Наконец директор-консерватор был успешно переубежден и всё-таки дал согласие на эту, как он с самого начала прекрасно понимал, "развлекаловку". Все его замы, зам-замов и всевозможные остальные прочие писучие начальники подразделений и отделов каждый в отдельности и сугубо ЛИЧНО завизировали бумаги на выделение необходимых фондов, на их реализацию, амортизацию, пролонгацию и всякое такое-сякое трудно называемое прочее. На огромном заводе с трудом нашли малюсенькую комнатенку и втиснули в нее шесть самолетных кресел, на которых рабочие должны были под релаксную музыку в огромных наушниках 40 минут полулежать, смотреть на слайды с изображениями моря, пальм, облаков и так далее на большом киноэкране и блаженно прямо во время смены расслабляться!..  Основная заслуга лично Чики и директора завода заключалась даже не в создании этой примитивной комнаты психологической разгрузки (КПР), а в том, что они оба сумели достать для нее особые КРЕСЛА!!! Потому что в то глупое социалистическое время в стране ничего нельзя было купить - даже важнейшим оборонным предприятиям и даже если у них на то имелись немалые деньги. Потому что всё в СССР строго планировалось и распределялось в конце предыдущей пятилетки на новую пятилетку - то есть далеко вперед: сколько и чего каждым заводом или колхозом будет в будущем произведено, куда это всё будет отправлено, кем и как это будет потом переработано, реализовано и использовано. И НИЧЕГО  из всего этого не продавалось, а только распределялось. В этом и заключалась вся суть ПЛАНОВОЙ экономики. Этот генеральный план развития страны принимался и утверждался высшими руководящими органами как закон, и малейшее, хоть на рубль или на одну деталь, отступление от этого закона считалось уже преступлением перед самим его величеством государством! И часто это отступление наказывалось даже в уголовном порядке именно как грубейшее нарушение не чего-то там незначительного и второстепенного, а именно закона! И это было огромным тормозом развития всего СССР - потому что всех мелочей и частностей на целых 5 лет вперед предусмотреть было, конечно же, невозможно. Просто немыслимо! Однако ведь как-то жили... Конечно, тонули во всякой ненужной писанине, чиновничьем беспределе и прочей глупости и тупости, но тем не менее - жили! И развивались! Целых 70 с лишним лет. Пока при Горбачеве и Ельцине всё разом не рухнуло...
 И вот небольшое помещение для КПР наконец-то нашли, всякую документацию-регламентацию и все прочие документы на нее за два года с грехом пополам всё ж таки оформили, а вот важнейшее зерно, всю философскую суть этой самой КПР - удобные мягкие кресла с подголовниками -  за эти годы приобрести так и не сумели. Потому что ни в каких планах министерства, которому принадлежал этот механический завод, никакие кресла в комплектацию окончательной его продукции, то есть зениток, не входили. А раз не входили, то они и не были включены в 5-летний план работы завода и всего министерства. А раз  они не были включены в план, то приобретение их где-либо на стороне могло быть расценено контрольными органами как своеволие! Как нецелевая растрата ГОСУДАРСТВЕННЫХ средств! А за это опять же - административная или даже уголовная статья! В общем беда да и только. И, без преувеличения, величайшая заслуга директора завода заключалась в том, что он все-таки умудрился достать эти злополучные кресла - обменял их на что-то с каким-то там предприятием, кажется, авиазаводом, производящим гражданские самолеты чуть ли не в Сибири! И по нашему ульяновскому механическому заводу среди управленцев потом еще долгое время ходили целые былины о величайшей предпринимательской сделке директора, сумевшего незаметно от контрольных органов провернуть ТАКОЕ - достать целых шесть самолетных мягких кресел с подголовниками и откидывающимися спинками! И ведь - вот подвиг-то! - достать не для себя, а для простых РАБОЧИХ! Герой! Супермен! Асс высшего бизнесменского пилотажа!
 И вот наконец-то КПР была торжественно открыта! И самые передовые, самые отобранные рабочие - лучшие из лучших! - получили право первыми пополулежать в этих самых знаменитых креслах! И Чика вместе со всем заводским начальством, журналистами и фотографами уже готовы были услышать от них сверхблагодарственные речи! Но не тут-то было -  с заранее запланированными благодарностями от народа вышла очередная непредвиденная закавыка... Дело в том, что прямо через стенку от КПР находился цех, где гремели многотонные прессы, бешено крутились голтОвки - большие металлические бочки, в которые были загружены сотни мелких деталей. Во время бурного перемешивания эти детали отчаянно терлись друг о друга и тем самым в этом процессе с них сбивались заусенцы  и всякое прочее ненужное и лишнее. Грохот от этих голтовок был такой оглушающий, что даже в 20 шагах люди не слышали друг друга, и им приходилось кричать собеседникам прямо в ухо. И как от этого производственного шума во время релаксации не избавляйся с помощью наушников, всё равно сотрясение пола и стен КПР были такими мощными, что ни о каком пляже с его пальмами и чайками речи и быть не могло! Ощущение было такое, словно ты трясешься на поезде, который едет по самой дрянной и самой разухабистой в стране железной дороге! Да к тому же женщины-рабочие откровенно говорили:
 - Некогда нам тут у вас тут рассиживаться во время смены - нам нужно выполнять план, зарабатывать премию, семью кормить. Даже если начальство нас сюда и отпустит, так мы сами сюда не придем. Нам, если честно, дайте хоть полчаса свободных, так мы просто присядем в углу на лавочке и прекрасно поспим там безо всяких там ваших наушников. А после смены нам тут тем более делать нечего - бежим скорее домой к детям да по магазинам. Отстаиваем вторую смену там, в очередях! Да на кухне у плиты.
 Ведь в те годы за любыми товарами в СССР были огромные очереди. 
 А мужики еще и добавляли:
 - На хрену мы видали ваши грёбаные пальмы? Мы после смены навернем по кружечке пивка, а то и водочки - вот вам и РЕАЛЬНЫЙ расслабон! А не ваша глупая показуха с картинками.
 И действительно вся эта "чикинско-черкасовская" затея закончилась тем, что НИ ОДИН  рабочий, для которых КПР собственно и создавался, сюда с той поры так и не пришел. Полулежать в креслах заявлялись только итээровцы (инженерно-технические работники) - то есть работники не физического, а сугубо умственного труда. Да и то только из тех отделов, где никакой реальной работы у них не было и где они целыми днями только сидели, пили чай, ходили то и дело в курилку, друг к другу в гости да пинали воздух. Их, итээровцев, желающих посетить КПР оказалось столько, что они составили огромную очередь на несколько месяцев вперед. О рабочих же никто больше и не вспоминал... Однако никого из высокого заводского начальства это забвение интересов рабочих уже совершенно не интересовало - ему, начальству, теперь куда важнее было расписать свои невероятные достижения в деле заботы о нуждах трудящихся до такой степени, чтобы их заметили в самОй матушке Москве! И не просто заметили, а - наградили! Повысили в звании! Дали огромную премию! И так далее. В общем начинались хитрейшие и пустейшие чисто чиновничьи игры и холуёжь. И тут было уже совсем не до людей...
 Следующим этапом в "многотрудной" жизни ОНОТиУ стала деятельности спортсмена Лёни, которого приняли в отдел уже при мне. Это был 20-летний тщедушный очень маленького роста паренек с чрезвычайно нежной, почти детской кожей на лице, видимо, еще никогда не знавшей бритвы, и который только что закончил наше городское спортивное училище. Он всё время ходил с глупой полуулыбочкой и, когда к нему обращались или о чем-нибудь просили, то по делу и совсем не по делу постоянно отвечал одними и теми же двумя восклицаниями:
 - Хи! Хэ!
  Сначала наши "добрые и заботливые" отдельческие женщины дали ему кличку "Розовый", потом - "Заморыш". А потом вдруг вспомнили фильм "17 мгновений весны" и тот момент, когда Штирлиц в самом начале второй серии нарисовал карикатуру на Геббельса. И оказалось, что наш Лёня так был похож на эту самую карикатуру, что ему, конечно же, мгновенно дали новую кличку - "Геббельс"! Когда об этом спросили Пигу:
 - Вадим Павлович, вы - как? Не против, чтобы теперь называть нашего Заморыша Геббельсом?- то Пига в ответ лишь задумчиво усмехнулся и загадочно-мудро пошевелил усами... Но так ничего и не ответил... И все поняли, что он тоже не против всеобщего и согласованного решения такого "дружного и сплоченного" в деле унижения кого-нибудь из своих сородичей коллектива!
 Моего мнения на этот счет, разумеется, никто и не спрашивал - потому что я в этот собачье-крысячий бабий коллектив с самого начала никак не вписался и был для всех здесь абсолютно чужеродным элементом.
 Натышняк Рыжкина возненавидела Геббельса буквально с первого взгляда! И постоянно выговаривала ему при всех прямо в глаза:
 - Ну что ты за дурак, а?! Какая мать от какого придурка тебя родила? По пьянке ты получился, что ли? Ведь никакая баба вовек за тебя замуж не пойдет - уж лучше одной весь век куковать, чем от тебя, задохлика, ребенка рожать - такого же идиота, как и ты!
 - Хи! Хэ!- привычно отвечал ей на это тираду Лёня и только ухмылялся, ошибочно принимая ее слова за такую своеобразную женскую сексуальную игру... Потом он наконец-то понял, что Натышняк с ним вовсе не пытается заигрывать, а ненавидит его всерьез. И с той поры он начал в ответ посылать ее уже матом!
 И от этого внутреннее напряжение в ОНОТиУ еще более нарастало... Обстановка накалялась прямо на глазах!
 А я опять же не мог понять - для чего Лёню приняли сюда на работу и каковы были здесь его прямые обязанности? Потому что он тоже, как и все вокруг, целыми днями только бездельничал, бродил по коридору и собирал журналы с картинками. Но на этих черно-белых малюсеньких картинках были вовсе не обнаженные красотки, как этого от него, молодого и розовощекого спортсмена, можно было вполне ожидать, а женщины в "сплошных" купальниках, которые делали всякие немудреные гимнастические упражнения. Когда я спрашивал самогО Лёню, зачем ему всё это нужно, то он в ответ только загадочно опять ухмылялся и произносил своё уже знаменитое:
 - Хи! Хэ!- и не добавлял больше ни слова.
 Партизан, да и только!
 И лишь спустя два-три месяца, ежедневно анализируя "бурную творческую деятельность" Лёни, я наконец-то сообразил, что он был принят в отдел только для того, чтобы проводить в цехах среди рабочих производственную гимнастику.
 Я терпеть не мог Пигу, и общение с ним было для меня трудно переносимой пыткой! Пига видел это. Он и сам в ответ люто ненавидел меня, и поэтому наше общение с ним сократилось только до слова "здравствуйте", которое мы, тщательно отвернувшись друг от друга, вынуждены были, ради чисто показной интеллигентности, произносить по утрам. И я даже предположить не мог, что общение с откровенно глуповатым Лёней будет доставлять Пиге огромнейшее наслаждение! Пига регулярно и чуть ли не ежедневно в конце дня приглашал Геббельса присесть на стул возле своего стола и с пристрастием, буквально "с ножом к горлу" допрашивал того о том, что нового и значительного тот сделал за прошедшую смену. При этом Пига въедливо вникал в каждое слово, произнесенное Геббельсом. И очень внимательно выслушивал и анализировал ответы Лёни. Мне сначала казалось, что таким образом Пига издевается над несчастным, пытается довести того до белого каления! Но вовсе нет. Оказалось, что Пиге очень даже нравились Геббельсовы ответы абсолютно на все его вопросы, и таким образом эти два совершенно разных, таких внешне и внутренне не похожих человека нашли друг в друге прекрасных собеседников!
 - Та-ак...- задумчиво произносил Пига, рассматривая очередную картинку с женщинами, предложенную ему Геббельсом.- А ты уверен, что этот комплекс упражнений подойдет именно для второго цеха?
 - Хи! Хэ! Конечно!- всегда очень коротко и однозначно отвечал ему Леня.
 - Нет. Я повторяю: именно для второго цеха. А не третьго или, скажем, 10-го,- настаивал Пига.
 - Уверен!- не задумываясь, наставивал Леня.
 - М-да-а?..- опять надолго задумывался Пига.- А почему ты в этом так уверен?
 - Ну-у... не знаю... - задумчиво отвечал Геббельс.- Уверен и  всё тут!
 - А, по-моему, не очень...- не соглашался с ним Пига.
 - Почему?
 - Потому что во втором цехе работают в основном женщины и большинство из них уже пожилые. Суставы почти у всех больные, скрипучие... И для них взмахи вверх на 60-70 градусов попеременно то правой, то левой ногой и руки вытянуты перед собой вперед будут очень затруднительны. Некоторые вообще не смогут при этом устоять на ногах. И после трех-четырех взмахов перестанут это упражнение делать. Оно тебе это так надо? А если кто-нибудь из них при этом упадет и вывихнет ногу или сломает руку - КТО за это будет отвечать?!
 - Ну-у... не знаю... - опять задумчиво отвечал Геббельс.
 - А я тебе скажу: отвечать за это будешь только ты! И никто больше. Пострадавшая женщина подаст на предприятие в суд, а предприятие в свою очередь переложит всё на тебя, потому что именно ты - автор этого мероприятия. И на тебе лежит вся ответственность за его организацию и проведение. И выплачивать ей больничный будешь тоже только ты! Из своего кармана - суд тебя обяжет! Так что не бери на себя лишнее. Этим женщинам куда больше подойдет вот это вот упражнение номер 67,- тыкал Пига пальцем в рисунок, - повороты верхней части тела в пояснице на 30-40 градусов по часовой стрелке и против часовой стрелки в положении стойка на месте, ноги плотно прижаты друг к другу, руки на поясе.
 - Хи! Хэ! Хорошо. Заменю на повороты поясницей на 30-40 градусов по часовой стрелке и против часовой стрелки, - совершенно спокойно и послушно отвечал ему Геббельс.
 - Да. Это будет более правильно. И логичнее. И уже из этого пункта будет куда естественнее вытекать следующее упражнение: основная позиция - стойка на месте, поднимание попеременно то правой, то левой ноги, согнутой в колене, и прижимание ее к животу с обхватом поднятой ноги обеими руками в районе чуть ниже колена. Так что этот вот четвертый пункт в своем плане для этого цеха замени на то, что я тебе сказал выше. Перепечатай этот свой план и оставь новый его вариант у меня вот тут на столе. Потом я, ближе к вечеру, вернусь с планерки, это еще раз перечитаю и, может быть, наконец-то завизирую. И тем самым мы с тобой закончим составлять параграф 12-й. И перейдем к 13-му. Та-ак... Теперь рассмотрим план твоих мероприятий по третьему цеху. Ты выполнил моё вчерашнее задание по коррекции графика проведения физзарядки там на 8-м участке?
 - Да.
 - Покажи.
  Лёня доставал из раздутой от многочисленных бумаг папки какие-то очередные совершенно бредовые вырезки, графики, рукописные проекты, раскладывал их перед Пигой и тот опять чрезвычайно внимательно и очень долго всё это рассматривал. И наконец глубокомысленно произносил:
 - Так, так, та-а-ак... Весьма интересно. Весьма! Над этим мне тоже надо будет еще несколько времени подумать. Ты пока оставь эти картинки у меня здесь на столе, хорошо? А я сегодня после работы дома еще посижу над ними, может, что-нибудь и придумаю... Весьма, весьма занятно... Но в целом требует еще бОльшего доведения до ума... усовершенствования... Подумаю...
 И подобная дурь происходила почти каждый божий день и длилась по часу и более. И уже через пару месяцев к концу этих пыток даже придурковатый Геббельс, как и мы, сторонние и невольные наблюдатели этой изощренной экзекуции, тоже начинал выходить из себя и жаловался мне:
 - Заскрёб меня этот ваш долобанный еврей! Замучил! Я скоро замочу ему промеж глаз! Чтобы он наконец-то утух, скотина!!!
 И это всё при том, что никакой реальной производственной физзарядки в цехах за всё время существования завода отродясь не было. Делать ее рабочим было и западло, и унизительно, и смешно, и времени на нее никогда не хватало - у всех у них в глазах ежесекундно вспыхивали только два слова: план - премия! Однако, когда раз в полгода Пига заявлялся с плановой проверкой того, как в цехах соблюдается приказ директора завода об ОБЯЗАТЕЛЬНОМ выполнении производственной гимнастики, то начальники цехов вместе с мастерами начинали бешено метаться между рабочими и громко приказывали им:
 - Пришла проверка! Все встали! Руки на пояс! Делаем что-нибудь. Делаем! Не стоим пеньками! Кто не подчинится - лишу премии!
 В цеху на полную мощь врубали музыку, и рабочие вразнобой, кто во что горазд, начинали под нее кривляться, изображая некие танцы, но только не всеобщую, как в армии, по команде физзарядку. Увидев ЭТО, Пига оставался несколько разочарованным, но все ж таки вполне довольным, и тут же возвращал свою "каменную жопу" опять в ОНОТиУ, сажал ее на свой стул-трон и принимался сочинять для начальства очередной благостный отчет-фиктивку. И всё было распрекрасно! И ОНОТиУ регулярно за свою работу получал ежемесячные премии. Но вот как-то неугомонному старику Чике захотелось прославиться еще раз, и он вдруг, словно очнувшись от векового сна, приказал Пиге разместить в заводской многотиражке не просто словесный отчет, но теперь еще и зримое доказательство результатов своей деятельности, а именно фотографию того, как весело, дружно и полезно для своего здоровья рабочие проводят ежедневную производственную физзарядку. Вот тут-то и началась целая эпопея, самая настоящая "кровавая", со своей стратегией и тактикой, войсковая операция, которая достойна особого описания!
 Сначала Пига, получив выше названное задание Чики, долго-долго составлял сразу два заявления: одно на имя директора завода, а второе - в Первый отдел с просьбой "разрешить ему направить в какой-либо наименее секретный цех - по усмотрению на то самогО руководства - внутреннего заводского фотографа с целью запечатлеть для заводской многотиражки процесс совершения тамошними рабочими ежедневной и строго обязательной для всего трудового коллектива физзарядки". Потом эти заявления долго и много раз перечитывал уже сам Чика, потом он его все-таки завизировал, потом их через канцелярию при посредстве особого курьера переправили по указанным адресам и наконец где-то всего через пару месяцев сначала от директора, а потом уже и из Первого отдела пришло особое разрешение на сей важнейший для оборонного предприятия процесс. Фотографирование разрешалось только в 4-м цехе и конкретно только на 12-м участке. Пига был абсолютно счастлив! И светился, как серебряный самовар, целый день! Он в очередной раз подозвал к себе Геббельса и протряс перед ним этими двумя разрешениями:
 - Ну всё! Действие запущено! Процесс пошел! Теперь давай, действуй ты уже самостоятельно. Я тебе буду только подсказывать направление твоих поступков. А всё остальное ты уже сам. Исключительно сам! Уже не маленький. Следующим твоим шагом должно быть составление заявления на разрешение фотосъемки на имя начальника 4-го цеха с приложением копий вот этих двух виз от директора завода и начальника Первого отдела. Так что иди, сочиняй это заявление самостоятельно, завтра мне свой проект покажешь. Я его просмотрю, исправлю и завизирую. И отнесешь его нашим машинисткам в множительный отдел напечатать в двух экземплярах (ксерокопии в СССР тогда еще не было и в помине!) В двух экземплярах! Только в двух. Запомнил?
 - Да! - почти торжественно отвечал Геббельс.- А если в трех - то что будет?
 - Тогда тебе будет сразу кирдык!
 - Почему это?
 - Потому что тобой сразу же заинтересуется Первый отдел: они вызовут тебя к себе и начнут допрашивать с пристрастием: с какой целью тебе понадобился третий экземпляр, если по инструкции подобные документы нужно размножать всегда только в двух? Кому ты хотел переправить третий экземпляр? Какой такой секрет ты хотел передать врагам?! Давно ли и кем ты был завербован?! Сколько документов ты врагам уже успел переправить? И так далее. И тогда тебе сразу станет очень и очень плохо! Понял?
 - Хи! Хэ!- разумно отвечал ему Геббельс.- А то!
 - Ну вот и хорошо. Вот и иди, и работай. И не отвлекай меня. А то у меня горит план по составлению отчета по аттестации рабочих мест. Сроки уже вот так вот поджимают, - показал Пига себе рукой по горлу.- А работы  еще и половины не отписано. Никто ничего не хочет делать! Всё на меня одного свалили! Я один за всех тут отдувайся! Нашли крайнего!- и он вновь зарывался в своих желто-серых бумажках, которые уже полгода грудой лежали перед ним на столе.
 Фамилия начальника 4-го цеха была Мотрюк. Но он был очень толстый, и все на заводе с издевкой называли его МоХрюк, намекая на хрюкающего хряка. Лёня несколько раз слышал, как в отделе бабы про меж себя называли Мотрюка МоХрюком и поэтому нисколько не сомневался, что истинная фамилия начальника именно МоХрюк. И в своем заявлении на разрешение произвести съемку в его цехе так и написал в заглавии: "Начальнику 4-го цеха МоХрюку М.П." И подал эту бумагу Пиге. Прочитав сию "шапку", Пига, как ошпаренный, так и взвился на своем стуле! Потом подозвал к себе Натышняк Рыжкину и дал прочитать уже ей. Та, давно забыв о прежней с Пигой размолвке, тут же подскочила к своему начальнику, прочитав протянутую им бумагу, заржала, как лошадь, во всю глотку и объявила уже всему отделу:
 - Ну, ты, Геббельс, и козёл! Ну и козел! Козлее тебя никого просто и быть уже не может! Козлина самый настоящий!!!
 - А что? Что такое?! Что случилось?!- взволнованно защебетали все бабы вокруг, предвкушая очередную порцию смеха, а потом и дальнейших издевательств над ненавистным им всем Лёней.
 - Наш Геббельс назвал Мотрюка - МоХрюком!- громко объявила Рыжкина.
 И тут во все горло заржал уже весь отдел! И все единодушно стали крутить пальцем у виска и показывать на Геббельса.
 - Ну откуда же я знал, что он не МоХрюк, а Мотрюк?- оправдывался тот.
 Но теперь это было уже бесполезно. Над Геббельсом вскоре ржал уже весь этаж и уже до сАмого конца рабочего дня!
 Еще через несколько недель после этого противного и очень веселого для всех инцидента наконец пришло согласие на фотографирование уже и от начальника 4-го цеха Мотрюка. Теперь предстояло самое важное, но в то же время и самое тяжелое мероприятие: заставить работать самого маленького человечка в этой глупой и всеудушающей системе - фотографа. И это было делом уже самым безнадежным!.. Потому что тот не хотел работать ни в какую - хоть ты его убей! И находил для этого тысячу оправданий: то у него было важнейшее задание по фотографированию на общезаводскую доску почета всех передовиков производства, то он ездил на пригородные колхозные поля и снимал там то, как заводские вкалывают на этих участках, пропалывая от сорняков капусту, укроп и всё прочее, потому что особым  решением областного комитета партии за каждым заводом было закреплено своё конкретное поле, и за его состояние директор завода ежемесячно отчитывался не перед кем-нибудь, а перед самим губернатором лично! Это закрепление за рабочими колхозных полей было сделано потому, что колхозников в селах осталось с гулькин нос - все они или давно состарились, или спились и вовсе перемерли, или массово перебрались в город, и в сельском хозяйстве давно уже просто некому было работать...
 И вот наконец этот неуловимый проклятый фотограф был буквально схвачен за руку и почти насильно притащен в тот самый злополучный 4-й цех на 12-й участок! Но и там он, такая гадина, еще долго набивал себе цену, кочевряжился и заявлял, что "и освещение здесь не такое, как нужно, и внешность людей не совсем эстетически подобрана", и привел еще кучу всяких "нет", "нельзя", "не стану", "не разрешено Первым отделом", "не положено", пока наконец не щелкнул своим фотиком всего-то один-единственный раз! На требование Геббельса щелкнуть второй раз уже с другого ракурса фотограф опять показал тому известный отрицательный жест и заявил, что на второй "щелчок" Первый отдел ему разрешения не давал. С тем и ушел!
 Потом еще несколько недель прошли впустую, потому что фотограф то болел, то был в отпуске, то был чрезвычайно занят, то не было проявителя и бумаги и тому подобное... И вот наконец-то - всего-то через несколько месяцев после начала всей этой великой эпопеи - Геббельс таки принес в ОНОТиУ из фотолаборатории готовую фотографию и положил ее на стол Пиге. И у того глаза полезли на лоб!!! На фотке стояло стадо самых настоящих "баранов"! То есть, конечно, это были женщины-паяльщицы в белых халатах возле своих столов и они вроде бы пытались сделать вид, что делают производственную гимнастику, но при этом каждая "танцевала" свой собственный "танец" и выражение лиц у всех у них было такое хитрованно-паскудное, что любой человек, только на миг взглянув на них, тут же начинал безудержно хохотать!
 Пига показал эту фотку сначала в своем отделе, и, когда все там отхохотали, очень постарался и раззвонил об этом чрезвычайном событии уже на весь завод. И смотреть эту фотку целый день прибегал весь местный этаж и даже инженеры и технологи из других зданий. И все ржали, как сумасшедшие! И потом панибратски и с легким, почти не скрываемым презрением они все похлопывали Геббельса по плечу и говорили ему:
 - Ну, брат, ты насмешил! Ну просто убил!!! Спасибо тебе! Все равно что как год жизни нам бесплатно подарил! Молодец! Цены тебе нет! Тебе бы в цирке выступать! Клоун! Ну самый настоящий клоун!
 Таким образом Геббельс благодаря сволочному Пиге стал героем дня и прославился на весь завод! Но что самое главное - задание Чики так и осталось не выполненным: фотография о том, как рабочие завода дружно делают производственную гимнастику на своих рабочих местах, в заводской многотиражке так и не появилась. Потому что, чтобы сделать новое фото - даже в том же самом цеху и на том же самом участке - нужно было пройти весь круг вышеописанных согласований, начиная от директора завода, и кончая фотографом, по второму разу, на что ни сил, ни желания ни у кого просто уже не было...
 А вскоре Геббельс не выдержал всеобщего столь презрительного к себе отношения и вовсе уволился. И никому так и не сказал, куда ушел. Впрочем об этом и без того все быстро узнали - потому что увидели, как он подметал участок невдалеке от завода, вокруг здания Засвияжского районного отделения милиции по адресу улица Автозаводская, дом номер 1. Сначала все подумали, что он устроился дворником временно и в качестве подработки к основной своей работе физкультурником где-нибудь в школе или училище. Но Геббельс и не скрывал, что дворник - это теперь основная и единственная его работа, и что она ему очень даже нравится! Так прошло и 10 лет, и 20, и 30, а я всё так и встречал его то с метлой летом, то с лопатой и скребком зимой всё на том же участке возле всё той же самой милиции. Геббельс  за эти годы сильно постарел, лицо его сморщилось, стало совсем стариковским и чрезвычайно  маленьким, но его вечно глуповатое выражение - как и Лёнина привычка беспрестанно и бессмысленно повторять "Хи! Хэ!" - так навсегда с ним и остались...
 Судьба зловредной Натышняк Рыжкиной тоже оказалась трагической... Она весной 1986 года получила на заводе задание съездить в командировку в Белоруссию. И, надо сказать, что она этому приказу обрадовалась чрезвычайно! Потому что это давало ей возможность хоть на несколько дней выбраться из отдельческой гнилой тины, подышать свежим вольным воздухом, увидеть прекрасный Минск. Добиралась она туда на поезде, дорога шла мимо Гомеля, и, как на зло, случилось это всё как раз в те самые дни, когда произошла проклятая авария на Чернобыльской АЭС. Жара тогда стояла страшная! Проводники состава были предупреждены своими начальниками о том, чтобы окна в их вагонах были закрыты наглухо. Но никто не знал истинной причины этот странного запрета - вся информация о взрыве на АЭС была решением Политбюро и лично Горбачева сразу же засекречена. Естественно, все крупные начальники Украины и Белоруссии сразу же узнали всё! И, например, высшее киевское руководство тут же вывезло свои семьи в другие города - подальше от зараженной зоны. При этом самовольно бросили свою работу и умотались прочь многие сами начальники - лишь бы остаться живыми и здоровыми. Потом Горбачев многих из них лишил партбилетов и кресел. Но всё это произойдет гораздо позднее - когда информация о взрыве перестанет быть важнейшей государственной тайной! А пока что во всём царила полнейшая человеконенавистническая секретность. И поэтому все окна в поезде, в котором ехала Наталья, были нараспашку. И Наталья тем самым хватанула немалую дозу радиации!.. Она и без того от рождения была субтильного склада - кожа да кости, и ослабленный организм не смог противостоять болезням, которые вскоре обрушились на нее лавиной! И самой страшной болезнью оказался рак груди. Сначала ей удалили одну грудь. После этого она почти слегла и уже еле передвигалась по квартире. Потом удалили уже и вторую грудь. Но метастазы распространились уже по всему организму. И она слегла совсем. Кто ее видел, говорили, что она стала похожей на высохшую сморщенную старушку... К тому же ей удалили несколько передних зубов - для этого врач специально приходил к ним домой - а протезы взамен удаленных так и не сделали. Так что вид у нее перед смертью был ужасный...  Ухаживала за ней только ее мать: несколько раз в день и кормила ее с ложечки, и ежедневно подмывала... Так, благодаря заботливому уходу, Наталья протянула аж 22 года ровно! И умерла только в марте 2008-го, дожив тем самым до 53-х лет. Врачи неоднократно предлагали ее матери сдать дочь в местный хоспис: дескать там и бесплатный уход, и хорошее и тоже бесплатное питание и всё прочее. И навещать ее там можно будет каждый день и находиться при дочери хоть круглые сутки напролет. Но знающие люди сразу же сказали матери, что всё это - пустейшее вранье: уход и питание там только для видимости, недавно главного врача хосписа и вовсе поймали на приписках и уворовывании из больничного бюджета немалой суммы денег, и что на самом-то деле онкобольные в тамошней очень тягостной атмосфере всеобщего страха и ожидания своей неминуемой скорой смерти выживают максимум год, ну, полтора. И потом дружно все уходят туда... под землю... Потому что никто вокруг них на самом-то деле совершенно не заинтересован в том, чтобы они, эти самые онкобольные, слишком долго так бесцельно и бессмысленно проживали на этом и без них слишком безрадостном белом свете...
Пока Наталья была жива, ее мать еще кое-как бодрилась, чувствовала себя нужной! Но сразу же после ее смерти мать, которой было уже под восемьдесят, очень быстро потеряла зрение и совсем обезумела: никого уже не узнавала, ничего не помнила... К тому же она дома споткнулась на ровном месте и сломала шейку бедра - так что умирала уже под воздействием наркотиков, но все равно в сильных болях, с криками. И прожила после смерти дочери совсем недолго, где-то года полтора. И всё это время за ней заботливо ухаживал ее муж-старик.
 Однако перейду вновь к делам ОНОТиУтовским. После увольнения Геббельса его стол пустовал без хозяина совсем недолго, и в отдел приняли еще одного новичка - на этот раз им, точнее, ею оказалась на вид совсем юная, довольно тщедушная, очень несимпатичная  девушка по имени Катя, выпускница московского университета. МГУ она закончила только что, буквально месяц назад, и, вернувшись на родину из столицы, была переполнена всевозможными творческими планами и радужными мечтами! Они из нее так и сыпались - как из мешка Деда Мороза на Новый год! И Черкасиха почти ежедневно восхищалась огромными талантами этой самой Кати! Катя еще ничегошеньки не успела сделать, а Черкасиха уже многократно всем повторила:
 - Боже! Какая все-таки Катя у нас умница! Сразу же предложила провести в нашей комнате тест на психологическую совместимость - выявить, кто у нас главный источник всего плохого, портит нам тут весь наш моральный дух!.. Молодчина! А еще она придумала выяснить, как рабочие в цехах относятся к своему начальству. Сколько у нее задумок! Вся так и пылает! Не то что этот!- и она указывала всем на меня.-
 И только стоило мне выйти из комнаты, как тут же мне вслед намеренно громко, чтобы я это обязательно услышал, из уст Черкасихи неслось:
 - Сидит тут - подслушивает: ЧТО мы тут про всех говорим. Шпионит! Подослан сюда Чекулаевым!
 - Да! Да!- соглашались с ней все комнатные бабы.- Подослан! Шпионит! За нами!!!
 Однако уже через месяц всё радужное настроение у Кати уже улетучилось... Как психолог она мгновенно поняла, в КАКОЕ дерьмо она с этим ОНОТиУ влипла, и поэтому уже не предлагала ровным счетом никому и ничего, а только безмолвно и почти бездвижно, как статуя, целыми днями напролет сидела за своим столом, подперев голову руками, и тяжело вздыхала... Как-то я ее спросил о том, каким образом она сюда попала? Была ли у нее возможность остаться в Москве? И почему не осталась? И она мне призналась:
 - Конечно, такая возможность у меня была... Я ведь на последнем курсе проходила практику в космическом центре, в Звездном городке, под Москвой. И мне на распределении предлагали остаться там работать.
 - Чего ж ты не осталась?- не понял я.
 - Дура была!- призналась она.- По-другому и не скажешь! Родители мне тогда сказали: "Ну что ты кукуешь в этой Москве? Пять лет промучилась в общаге. Чем тебе дома плохо? С нами? Тут тебе и трехкомнатная квартира - вся в твоем распоряжении. Мешать тебе ни в чем не станем. Мы тебе уже и хорошую работу нашли - на механическом заводе, психологом. По блату!" Ну, я подумала, подумала и - согласилась... И вернулась - в родной Ульяновск... Дура! Ой, дура!!! Какая я все-таки дура!- и она чуть не заплакала...- А как хорошо было в Звездном городке. Мне там и комнату в общежитии уже давали. Отдельную. На одного человека. Почти квартира - и с газом прямо в комнате, и с отдельным туалетом и даже с ванной. Живи - не хочу! И работа почти через дорогу. В научно-исследовательском институте. И люди там совсем другие - не то что здесь. Там же везде - культура! Дисциплина! Городок же закрытый, военный. Оборонного значения. В магазинах всевозможных товаров - завались! И всё очень дешево. И зарплаты у всех ого-го! Покупай - не хочу! Самый настоящий коммунизм! И на каждом шагу то аспиранты, то молодые генералы, то знаменитые писатели, то академики. И у каждого из них обязательно автомобиль-иномарка! И трехкомнатная, а то и пятикомнатная квартира! И у всех по несколько раз в год командировки то в США, то в Англию, то в Германию. И живут там, в Европе, не день-два, а по два-три месяца! А то и по году. И дольше. У всех друзья по всему свету! За мной ухаживали сразу два будущих космонавта, с которыми я проводила спец-исследования по моей собственной программе, которую я сама же и подготовила для своей дипломной работы. Могла бы запросто еще весной выйти за одного из них замуж. Так вот нет же... я выбрала Ульяновск... жизнь с родителями... работу вот здесь вот... с вами... со всеми!.. Дура!!!- и она опять от полной безнадеги хваталась за голову!..
 И мне было ее очень жалко. Все-таки мы, ульяновские, были с рождения привычные копаться в нашей провинциальной болотной тине, и она нам уже не казалась такой грязной и вонючей - потому что нам просто не с чем было ее сравнивать. Ничего другого, более красивого и чистого, мы в своей жизни и знать-то не ведали. А вот тому, кто вкусил прелестей столичной жизни и свободы, наша провинция, естественно, казалась ненавистной тюрьмой! И им от этого было - хоть вешайся!..
 - Неужели ничего нельзя исправить?- спрашивал я Катю.
 - Я бы и рада! Да - как?!
 - Ну-у... Например, напиши туда, в этот самый Звездный городок, своему бывшему научному руководителю, что - одумалась и теперь согласна там работать. Он, наверное, не зверь. Наверняка помнит тебя, не держит на тебя обиду и примет тебя в штат. Придумай что-нибудь! Не может же быть, что всё так безнадежно!..
 - Сережа, не будь таким наивным!- только лишь усмехнулась она.- Место, которое мне предлагали, уже занято другим человеком! И там действует такое негласное правило: предлагают только один раз! Не согласился - всё! Адью! Второго раза уже не будет. Никогда! Хоть убейся! Потому что конкуренция там огромная! И на одно место 50 желающих! И один лучше другого - и все со званиями! С лауреатскими значками. И тому подобное. И я по сравнению с ними - НИКТО! Так что даже нечего рыпаться! Раз выбрала себе эту дорожку - теперь вот сиди и помалкивай!..
 - Ну если не в Звездном городке, так в другом месте, но все равно поближе к Москве, устроиться можно?
 - Теоретически - да. Можно. Но практически - нет! Это - почти фантастика! В Люберцах в одном НИИ работает моя бывшая университетская подружка, она вроде бы обещала составить мне какую-то протекцию... Я бы согласна там работать хоть кем - хоть самой последней уборщицей в лаборатории! За любую зарплату. Хоть на полставки! Лишь бы поближе к науке! Подальше от этого вашего провинциального болота! Но я уже сама не верю, что такое возможно. Нет... Уже не верю... Нет...- произносила она почти со стоном!..
 И Катя в своем полном отчаянии оказалась совершенно права: выбраться из нашего гнилого Ульяновска ей так и не удалось... После того как я уволился с механического завода, я встретил ее всего лишь однажды, лет через 15 да и то мельком, увидел ее издалека и даже не поговорил с ней - она гуляла в парке со своим примерно 4-х летним ребенком. Было ей уже далеко за тридцать, внешне она очень постарела и подурнела, и по ее бедно выглядевшей одежде и обуви было сразу же видно, что она - чистейшей воды провинциалка, а не какая не москвичка, что наша безнадега засосала ее навсегда...
 Провинция - это как смертельная болезнь... Нет от нее никакого спасения...
 И еще об одном довольно необычном ОНОТиУтовском человечУшке, который врезался мне в память, следует поведать. Он был подлее и гаже даже Пигулевского. Звали его Андрей Кузнецов. Ему было чуть меньше 30 лет. Я познакомился с ним в первый же день своего пребывания в ОНОТиУ. Он вошел в нашу комнату со счастливейшей улыбкой на физиономии и громко заявил:
 - Ну, здравствуйте, что ли!
 - О! Андрюшенька! Привет! - обрадовались все женщины.- Чем занимаешься?
 - Онанизмом. Уже почти неделю,- заявил он.
 Никто в ответ и не подумал возмутиться. А Черкасиха так вообще радостно загыгыкала, а Андрюша с огромным намеком ей подмигнул! И все это подмигивание прекрасно поняли... Это был откровенный знак двух "сообщников"...
 - И зачем же ты занимаешься онанизмом? Или жены тебе уже мало?- поинтересовалась Черкасиха.
 - У жены месячные. Вот и приходится...- весело ответил он.
 - А потерпеть никак нельзя?- не успокаивалась Ирча.
 - Нет. Никак нельзя!
 - Или тебе баба на заводе мало?- намекнула та.- Вон сколько незамужних и разведенных! Ты их только помани - они за тобой толпой побегут! Все такие голодные! А мужиков НАСТОЯЩИХ нету!
 - Да я и так уж их маню... Уже устал манить...- и Андрюша опять откровенно подмигнул Черкасихе.
 Та в ответ только весело расхохоталась. И все вокруг поняли их милую беседу совершенно правильно...
 Андрюша внешне чем-то напоминал Дартаньяна: высокого роста, примерно такое же немного вытянутое смугловатое лицо с маленькими черными усиками, вечно веселое настроение, постоянная оптимистическая улыбочка на узких губах и та же самая южная гиперсексуальность! Он не пропускал ни одной женщины - каждую проходящую мимо провожал жадным оценивающим взглядом и сообщал мужикам, которые в этот момент шли вместе с ним:
 - Ох! Какая прелестная мордашка! А какое очко! Так им и играет! Так и ХОЧЕТ! Вот так бы ее и уделал в обеденный перерыв! Только бы пришла!..
 Недаром в русском народе существует пословица: коту делать нечего - он яйца лижет. Заводские управленцы, которые днями и неделями, а то и месяцами изнывали от полнейшего безделья, только тем и занимались, что бесконечно обсуждали: "кто - с кем..." да "кто - кого..." и, конечно же, "какая дура от какого козла так неосторожно залетела" и как это случилось, когда, при каких обстоятельствах и "знает ли об этом ее муж-дурачок..." да "как он на ЭТО отреагировал..." Они, эти совершенно обнаглевшие от своей полной безнаказанности заводские бездельные бабы, прекрасно ведали всё про всех. Так же они догадывались, что Черкасиха с Андрюшей - давние любовники. Вот только зримых и совершенно уж очевидных доказательств этого всё никак не появлялось. Но когда сама же Черкасиха однажды похвалилась, что Андрей Кузнецов пишет маслом большой ее портрет и для этого регулярно приходит к ней по вечерам домой, тут-то всем мгновенно стало ясно, что у них ТОЖЕ!.. ЭТО САМОЕ!!!.. Потому что Черкасиха жила в отдельной 2-х комнатной квартире совершенно одна... Дико и совершенно очевидно страдала от своего полного и уже многолетнего одиночества и женской ненужности, прямо-таки жаждала ПЛОТНОГО мужского к себе внимания! И Андрюша своего такого удачного шанса, конечно же, упустить  никак не мог!..
 Также управленцы давно догадывались, что Черкасиха является любовницей самогО директора их механического завода! Потому что секретарша директора уже неоднократно с возмущением рассказывала своим подружкам, а те - уже и всему заводу, что многие высокие заводские начальники вынуждены записываться к директору на прием за несколько дней и все равно потом, несмотря ни на что, часто дожидались своей очереди в общей приемной часами! Черкасиха же могла войти к директору в любой момент! Даже без предварительной записи. Нагло молча проходила мимо секретарши, не говоря той ни слова, словно ее и вовсе тут не было, открывала дверь в директорский кабинет буквально пинком ноги - никогда секретаршу ни о чем не предупреждая и в свои интимные тайны ее, естественно, не посвящая. Вот секретарша ей и мстила! Все заводские бабы, естественно, тоже презирали "про****ушку" Черкасиху! И то же время жутко ей завидовали! Как-никак ей досталась участь стать этакой ни от кого независящей героиней производственного романа! Прославиться хоть ЭТИМ! Хоть таким образом выделиться из общей серой, унылой, убийственно болотной и безнадежной толпы!..
 Андрей Кузнецов был художником и вместе с четырьмя пенсионерками-художницами работал в соседней с нами комнате. Некоторое время я от скуки заходил в их очень просторную комнату с большим удовольствием и разглядывал художественные журналы с красочными иллюстрациями, которые грудами лежали там повсюду. Эти журналы валялись там не просто так, а по производственной необходимости - художники по мере надобности подыскивали подходящую картинку, перерисовывали ее, слегка реформировали и создавали таким образом то огромный транспорант к праздничной демонстрации на 7-е ноября, то красочную цеховую стенгазетку, то еще какую-нибудь пустую показушную пропагандистскую дребедень. Тем целыми днями и занимались. И у них не было той тягостной напряженной атмосферы, которая постоянно царила в нашей комнате. Наоборот, художницы всегда работали с шутками-прибаутками, с анекдотами, с легкими невинными розыгрышами друг друга. Вот так вот однажды я увидел в этих залежах большую фото статуи Венеры Милосской и от нечего делать нарисовал как бы карикатуру на нее - естественно в обнаженном виде. При этом я совершил две страшнейшие для всех местных чинодралов ошибки: во-первых, я не должен был ничего рисовать вообще. А во-вторых, если уж нарисовал, то обязан был это  уничтожить тут же! Я же, по своей неопытности и наивности совершенно не подозревая о грядущих последствиях, оставил свой рисунок на столе у Кузнецова и легкомысленно удалился в комнату к отдельческим бабам и опять уселся на свой стул - опять бесконечно скучать и бороться со сном. И не подозревал, что моя карикатура УЖЕ вызвала в ОНОТиУ целый переполох!!! Как только я вышел от художников, сначала посмотреть мой шарж подскочили к столу Кузнецова все тамошние пенсионерки. Они немного поулыбались, но в целом правильно поняли, что это - именно шарж, невинная шутка и разошлись по своим делам. Но Андрюше Кузнецову этого было мало, и он тут же позвонил по внутреннему телефону Черкасихе. Та молча встала и, никому ничего не говоря, вышла. Через минуту на столе Пиги опять зазвонил телефон. Пига подозвал к трубке уже одну из рядовых сотрудниц. Та тоже десять секунд поговорила, пошепталась... На этот раз после краткой между собой беседы все бабы дружно мгновенно сговорились и все разом куда-то ушли... Еще через пару минут вновь зазвонил телефон, Пига взял трубку, выслушал... и тоже молча смылся... Я остался в комнате совершенно один. Никого из них не было довольно долго... Когда же они всей толпой наконец вернулись, то молча почти угрюмо, как на похоронах, расселись по своим местам и все при этом смотрели на меня с таким видом, словно я совершил что-то до дикости странное и вовек непоправимо страшное!!! Я уже привык к непонятным узкокорпоративным  выходкам отдельческих женщин во главе с их совершенно обабившимся предводителем Пигой и не удивлялся их подобной шизофрении. А еще через полчаса к нам в комнату вдруг - впервые за полгода - заявился уже и сам "великий мэтр" господин Чика! И это событие по своему значению было подобно, скажем, нежданному приезду Папы Римского в какую-нибудь захудалую и почти уже вымершую деревушку где-нибудь в сибирской глуши! Чика ради приличия покрутился возле Пиги, соизволил снизойти до того, что взял с его стола и прочел пару каких-то бумажек... Потом грузно сел возле его стола, и его жирное тело всё так и заколыхалось! Рожа его раскраснелась! Одышка сжала его горло... Откашлявшись, он спрсил Пигу:
 - Ну? Как обстоят дела с отчетом об аттестации рабочих мест?
 - Работаю! Не отхожу от стола. Простите, не при женщинах будет сказано, но даже в туалет порой некогда сходить!- подобострастно и чрезвычайно сладким голосом отчитался Пига.
 - Хорошо. Молодец!- похвалил его Чика.- Смотри, не затягивай. Вопрос наиважнейший! В конце года именно по итогам аттестации будет решаться вопрос, дадут ли нам премию за год или не дадут.
 - Всё знаю,- ответил Пига.- Не волнуйтесь, свой отдел я не подведу. Умру, но к сроку всё сделаю! По ночам буду сидеть! Спать вообще перестану, но - всё выполню!!!
 - Отлично! Ну! А ты чем занимаешься?- вдруг обратился Чика ко мне. Вопрос был настолько неожиданный, что я не успел к нему подготовится и ответил честно:
 - Ничем... Сижу вот...
 - Ну-ну...- подвел итог Чика.- Значит, того... самого... голых женщин рисуем, да?! Значит, новый художник у нас появился? Может, тебе тогда вообще к художникам перейти, если ЗДЕСЬ тебе заняться нечем?! А?!
 Я в ответ только пожал плечами и сначала по своей полной неопытности воспринял его вопрос как невинную шутку. Но все бабы в комнате поняли, что "дело запахло керосином"! Они впервые видели Чику таким раздраженным. А Чика молча встал и, больше ни слова не говоря, ушел прочь! И все бабы с нескрываемой ненавистью посмотрели на меня - как это я посмел довести до свирепого состояния их обычно такого мягкого и доброго старичка! И я почувствовал себя в этом крысином коллективе полнейшим изгоем! Я тут же пришел в комнату художников, подошел к широко улыбающемуся Кузнецову и спросил его:
 - Ты зачем меня сдал?
 - Я?!- удивился он. - Кому? Когда?
 - Ты! Только что. Показал мою карикатуру всем. И Пиге, и Чике. Зачем?
 - А-а...-радостно и еще шире заулыбался он.- Нет, а чё такого-то,а? Чё такого-то? Ну, показал. И что же теперь? Что? И пошутить уже нельзя?
 - И еще радуешься! Ну и говно же ты!- отрезал я. И после этого старался с Кузей (Кузнецовым) не встречаться вообще. А при вынужденной встрече руки ему не подавал.
 Впрочем я скоро убедился, что Кузе всё было трын-трава, а уж на моё к нему отношение он плевал с самого высокого американского небоскреба! Он, оказывается, много пил. И его странная на первый взгляд постоянная веселость и сексуальная игривость объяснялась тем, что он прямо с утра ежедневно опохмелялся. И потом весь день находился в приподнятом настроении. Когда же опохмелится ему не удавалось, то смотреть на него было страшно! И опасно! Он становился совершенно непредсказуем! Один раз он решил украсть тюбик с масляной краской, чтобы дома писать свою очередную картину. Уж не знаю, каким образом, но об этом проведал Пигулевский... На следующий день Кузя, от которого так и несло перегаром, подскочил ко мне и чуть не схватил меня за ворот рубахи. Закричал мне прямо в лицо:
 - Сука! Стукач! Не даром тебя тут все не любят!
 - Ты это чего?- удивился я его такой неожиданной резвости.
 - Это ты меня сдал! Ты! Больше некому! Ты позвонил.
 - Куда?
 - И еще строишь тут из себя! На проходную позвонил. Чтобы меня там взяли - с краской. Будто я деталь какую своровал. Да там всего-то один тюбик был. За 70 копеек. За такую мелочь статью не дают. Так что зря старался! Ты чё, не знаешь, что у меня отец - бывший майор, замначальника охраны, что он меня от любой статьи всегда отмоет. Сука! Ну да. Пахло вчера от меня. Пахло. Да! Я выпил. А тебе-то какое дело. Если сам не пьёшь и баб на работе не трахаешь, так и другим нельзя, да?!
 - Никуда я не звонил. И откуда я мог знать, что ты своровал краску? Я вчера с тобой вообще не общался.
 - Нет - знал! Знал! Ты в вашей комнате подслушал мой разговор с Рыжкиной, я ей об этом по секрету сказал, а ты рядом сидел и всё слышал. Сука!
 - Сам ты козел! Пошел ты на ..., алкаш гребаный!- послал я его куда подальше и ушел от него прочь.
 Через пару дней Кузя опять подошел ко мне и с примиренческой тихой улыбочкой похлопал меня по спине и сказал почти нежно:
 - Серега, ну прости! Не обижайся. Я был не прав. Я ведь тогда подумал, что это и впрямь ты заложил меня охранникам. Но мой папашка провел расследование, узнал, КТО принял звонок из вашего отдела, чей этой был голос, и выяснилось, что это был Пига. А больше и некому. Он тогда тоже был в комнате, когда я разговаривал с Натышняк, и тоже про краску всё слышал. Евреюга поганая, он давно на меня крысится, что я на работе выпиваю... А тут и вовсе меня сдал! И кому? Моему же отцу. И ведь как ловко всё проделал - всё свел на тебя. Дескать только ты и мог меня заложить. Ну, еврей! Одно слово: ЕВ-РЕЙ!!! Нет, я когда-нибудь набью ему морду!
 Я не стал говорить с Кузей больше ни о чем. И он тоже с той поры старался избегать встреч со мной. Вскоре после всех этих событий я уволился с завода и встречался с Кузей только раз примерно в десять лет и совершенно случайно. И всякий раз впечатления от этих встреч впечатывались в мою память навсегда. Вот как это происходило. Однажды я ехал в переполненном трамвае и вдруг услышал знакомый голос Кузи: он, как всегда, был заметно навеселе и с кем-то из пассажиров шутил, вел себя совершенно развязно, почти по-хамски, приставал к молодым женщинам. Наконец один из мужиков не выдержал и заорал на Кузю:
 - Козлина! Если не заткнешься, я выкину тебя из трамвая!
 Кузя действительно испугался и на ближайшей остановке выскочил прочь! Какая-то старушка вступилась за Кузю, стала упрекать мужика:
 - Ну вот... Обидел пьяненького... Чё он тебе плохого сделал? Ну, ехал он себе и ехал... шутил... и бог с ним...
 - Да знаю я этого придурка!- грубо отрезал мужик.- Бывший зэк, сидел за мелкую кражу в магазине. Кузя его фамилия. А кличка Помазок. Живет тут недалеко, возле автозавода. Я, когда работал в нашем засвияжском РУВД следователем, так он у меня "барабаном" был. Отлично "стучал"! На всех подряд. За пару бутылок пива многих своих подельников тогда мне сдавал. Благодаря ему я кучу дел закрыл. Ему потом свои же за это рёбра переломали! Он долго в больнице лежал. Козел редкий! Так что нечего его жалеть! Так ему и надо. Стоять тут рядом с ним мне было западло!
 Вот так я узнал, что Кузнецов заполучил срок.
 Еще через несколько лет я увидел Кузю на проспекте возле проходной автозавода, в 30-ти метрах от многочисленных киосков, где мужики пили пиво. В воскресный день он поставил на зеленом газоне возле пешеходной дорожки мольберт, сам сел на складной стульчик и громко зазывал:
 - Портре-ет. Рисую портре-ет. Карандашом. Кому портре-ет? Всего за 20 минут. Сто рублей. Очень дешево. Всем за сто рублей. Девушкам за 90. Девственницам за 70. Подходи. Налетай! Портре-е-еты!
 При этом он тщательно делал вид, что совершенно меня не замечает.
 Прохожих было немного, желающих не было совсем. Наконец мимо прошла совсем юная пара, и девушка вдруг резко поддалась на рекламу и зажелала быть запечатленной. Спутник пытался отговорить ее, но та, как капризный ребенок, буквально запрыгала на месте и захныкала:
 - Хочу! Ну давай. Прикольно. Такого большого изображения у меня еще никогда не было. Одни только маленькие фотки. Ну пусть нарисует. Заплати!
 - Ну хорошо, хорошо, садись,- наконец уступил парень, и девчонка села на стульчик напротив Кузи.
 - Почем рисовать будем?- игривым тоном спросил он девчонку.- За 90 или за 70?
 - Конечно, за 70. Иначе б я не стала,- так же весело ответила она ему.
 - А вы точно девственница?- вдруг нагло спросил Кузя.
 - Естественно!- хохотнула та в ответ.
 Эта их сексуальная игра очень не понравилась парню девушки, и он пригрозил Кузе:
 - Эй ты, х... собачий, а не хочешь за такое в морду?! Оля, брось ты это дело! он же пьяный. Нарисует хрень какую-нибудь. Позорно смотреть будет. Пошли!
 - Да я же шучу! Шучу,- нисколько не обиделся на мат в свой адрес Кузя.
 - Нет! Не пойду! Хочу портрет! - отрезала девчонка.- Он так шутит. Пускай. Так даже прикольнее. Какой клевый мужик!- и осталась сидеть. А ее парень от злобы только пыхтел и еле сдерживался.
 Мне стало противно наблюдать эту пошлятину, ждать, закончится этот процесс дракой или нет, и я ушел. Но это была еще не самая грязная пошлятина, которая звучала из уст Кузи...
 И наконец в самый последний раз я встретил его году где-то в 2010-м. И все там же, недалеко от того места, где он рисовал девичий портрет. Эта магистраль раньше называлась Восточный бульвар. Рядом находится параллельный ему Западный бульвар. Всё было очень логично и красиво. Но в 1967 году из сугубо патриотических соображений Восточный бульвар переименовали и дали ему совершенно корявое название - Проспект 50-летия ВЛКСМ. Сегодня уже мало кто помнит, ЧТО оно такое, это самое ВЛКСМ, и с чем его едят. Однако противное название так с тех пор за бульваром и сохранилось. Была зима, стоял лютый мороз, и я зашел в автозаводскую поликлинику на этом самом Проспекте 50-летия ВЛКСМ, что была по пути - просто погреться. Там, на первом этаже, где возле гардероба толпилась куча народа, ошивался Кузя. Он бродил здесь явно без цели - просто так, ради общения. Он опять был сильно пьян, уже много дней небритый, без шапки, вид у него был расхристанный, ботинки чуть ли не летние. Казалось, он знал здесь почти всех медсестер - и совсем юных, и уже очень пожилых, и, какая из них ни появится в коридоре, он тут же с выражением огромного счастья бросался ей навстречу и кричал:
 - О-о! Маша! Привет! Как живешь? Ну дай, дай я тебя хоть обниму!
 Те с презрением отмахивались от него, как от назойливого насекомого и кричали куда-то:
 - Ну где? Где охрана? Опять этот алкаш сюда припёрся. Гнать его в шею!
 Увидев меня, Кузя на этот раз не стал делать вид, что меня не знает, а наоборот просто таки кинулся мне навстречу с широко распростертыми руками:
 - О-о! Серега! Здорово!- Я брезгливо уклонился от его объятия. Но он не отставал: Дай червонец на опохмел. Ну дай!
 - Нет! Не дам!- отрезал я.
 - Что? Жалко, да?
 - Да! Жалко! С какой это стати я буду давать тебе деньги? Кто ты такой?!
 - Презираешь, да? Ну и правильно. Я сам себя теперь презираю! Видишь, я КАКОЙ стал?- И вдруг заорал на весь этаж,- онанизмом занимаюсь! Да! И не скрываю! А что делать? Жена не дает. Уже несколько лет! Говорит, что от меня псиной и козлиной, бомжом воняет! Так что я теперь дрочу! Да! Эх, сте-епь да сте-епь круго-ом, путь далё-ёк лежи-ит,- неожиданно во всё горло затянул он песню. Потом резко замолк... задумался... потом сказал,- вот... Синяк этот видишь?- и указал пальцем на почти черный здоровенный синяк под глазом.- Сын позавчера поставил. Бьет меня! Мать свою от меня защищает. Чтобы я на нее не замахивался. Вдвоем они меня бьют! Из дома гонят, "надоел ты нам", говорят, "сдохни наконец-то где-нибудь под забором, избавь нас от твоего присутствия"! А сыну уже 24 года, сильный! Мышцы у него - во! Железные! В школе он самбо занимался, все болевые приемы знает. Ка-ак даст мне в лоб - у меня аж искры из глаз! Ка-ак еще раз даст мне в солнечное сплетение - я аж задыхаюсь! На пол валюсь. Все кости трещат! Больно! Очень! Я прямо плачу... перед ними обоими... прошу их: "Пожалейте вы меня... ну куда я пойду?.. где мне жить?.. в подвале?.. бомжевать?.. Я же уже старый... мне же уже шестой десяток..." А им все равно, "бомжуй,- говорят,- подыхай, нам жалко, что ли!" Эх-х... сте-епь да сте-епь круго-ом, путь далё-ёк лежи-ит...- опять затянул он с тоски.- А Черкасову в ОНОТиУ помнишь?
 - Конечно,помню. А что?
 - Так ведь она была моей ПОСТОЯННОЙ бл...ю!
 - Хм! Я догадывался...
 - Да! Все шесть лет, что я работал на механическом. Ох, как я ее трахал! Как трахал!!! Во все дырки! Вертел ее, как хотел. Как куклу. Как манекен. А она в ответ аж стонала от счастья и только просила: "Еще! Еще! Глубже! Дальше! Не останавливайся! Хочу оргазма! Оргазма!" Она на всё была готова! Не поверишь, жарил ее часами! Она ж меня еще и подкармливала - чтобы у меня сил было больше. Да-а... Какими деликатесами кормила! У-у! Дорогущими! Красной икрой! Балыками. Коньяки с ней распивали! Всякие! И на ее же деньги! Эх-х! Ну, я в ответ и старался! Драл ее только так! Ой как дрючил! Как дрючил! Эх, какая горячая была! Есть, ЧТО вспомнить! Есть! И ведь я был у нее не один. У нее куча мужиков была. Одновременно. От одного потом валила к другому. Такая ненасытная!
 Я поскорее ушел из этой поликлиники - уж лучше на морозе, чем в тепле, но рядом с таким придурком!
 А еще через несколько лет после этой встречи я опять шел по кладбищу и вдруг совсем недалеко от могил моих стариков мой взгляд уловил что-то подозрительно знакомое... Это был мощный гранитный памятник, который по высоте выделялся среди прочих, и на нем было написано "Андрей Кузнецов". Портрета не было. "Он или не он?"- подумал я тогда. Посмотрел на год рождения - дата примерно совпадала с тем, когда Кузнецов родился... Этот участок кладбища был давно закрыт для массовых захоронений, сюда только подзахоранивали к старым могилам тех, чьи родственники здесь лежат уже 30 лет. Следовательно, рядом должен был находиться памятник кого-нибудь из родственников этого самого Кузнецова, скорее всего его отца или матери. Его отца я на механическом заводе неоднократно видел на проходной - он был высокий, сухой, сутулистый, в 50 лет очень морщинистый, рыжеватый, с большой проплешиной, так что я легко смог бы узнать его по портрету. Но никаких подобных памятников рядом не было и в помине. Место для могилы словно специально все 30 лет сохраняли нетронутым именно для этого самого Кузнецова... Так что я ничего тогда так и не не выведал. А потом знакомые мне сообщили, что Кузнецов действительно окончательно спился и где-то в году 12-м умер. Так что тот памятник был скорее всего именно Кузин...
 Однако надо закончить рассказ о моих злоключениях на заводе. Пига, возмущенный тем, что я имею слишком много свободного времени и рисую повсюду голых баб,  решил загрузить меня работой по полной. Сделал это он очень культурно: сначала развернулся на своем вертящемся стуле в сторону Черкасихи и вежливо спросил ее:
 - Ирина Александровна! Ваш подчиненный Сергей постоянно мается дурью! Позорит наш коллектив! Развращает его! Вы не будете против, если я его наконец-то загружу под завязку? И загружу МОЕЙ работой - по аттестации рабочих мест.
 - Мне-то что,- ответила Черкасиха, не отрывая взгляда от каких-то бумаг, которые она безотрывно часами изучала уже не первую неделю, лишь изредка для пущей видимости их перекладывая из одной стопки в другую.- Загружайте. Хоть берите его к себе насовсем. Мне с ним работать уже невозможно! Этот идиот мне любое задание завалит. Теперь я его и знать не хочу! У меня теперь в подчинении есть умный человек - наша Катенька! Она закончила МГУ! А не какой-то там сраный ульяновский пединститут! Историк, называется! Который ничего не соображает в истории... Ни дня не работал по своей специальности. Только и умеет, что голых баб повсюду рисовать! Хэ!- хмыкнула она совершенно так же, как это когда-то проделывал наш незабвенный Геббельс.
 - Да... да... Полностью с вами согласен...- сочувственно тихим голосом, как на похоронах, согласился с ней Пига.- Ни дня по специальности! Полная дисквалификация... И зачем только учился?.. Чьё-то место занимал... Куда страна катится?! Каких специалистов в вузах готовят?.. Зачем?.. Никто из них в деревню ехать не хочет. Все стремятся остаться при мамах с папой, в городе. Кто страну поднимать будет? Непонятно!
 - Да... да... Полностью с вам согласна,- закивала в ответ головой Черкасиха.
Всё это было сказано в моем присутствии и так громко, чтобы унизить меня перед всеми окончательно!
 Я промолчал... Но кулаки сжал!..
 - Сергей, подойдите сюда!- приказал мне Пига. Я подчинился. - Вот!- указал он мне на груду серо-желтых небольшого формата бумажек перед собой.- Я поручаю вам задание особой важности! По тому, как вы его выполните, начальство будет судить, сможете ли вы и дальше трудиться в нашем отделе! Или вам и впрямь лучше начать рисовать карикатуры... Или вовсе уволиться с завода!
 Черкасиха при этих его словах громко заржала, как лошадь! И безапелляционно произнесла:
 - Уволить! Только уволить! Безо всяких там соплей! ТАКИХ жалеть незачем!
И даже "умненькая" психолог Катенька тоже ехидно улыбнулась и многозначительно переглянулась с Черкасихой. Так называемая "умненькая Катенька" уже заметно подпала под мощное и тлетворное влияние своей безнадежно развратной начальницы и неожиданно очень быстро из психолога и бывшего гордого, знающего себе высокую цену московского студента превращалась в самую заурядную и душевно грязную провинциальную отдельческую склочную бабу-крысу!..
 Пига велел мне сесть рядом с ним и настойчиво целых полчаса вдалбливал мне суть этой самой аттестации рабочих мест, о которой он так загадочно говорил последние полгода:
 - Вы возьмете вот эти вот анкеты,- указал он на ту самую груду серо-желтых бумажек на своем столе,- и переработаете все данные, которые в них содержатся. Вот вам пример. В этой вот анкете в самой верхней графе написано: "цех № 3". Далее - "участок №24". Далее: "площадь пола, приходящаяся на одного рабочего токаря", написано:  "4 квадратных метра". Таким образом вы просматриваете все анкеты, которые я вам дам, и подсчитываете, сколько в цехе №3 рабочих мест, которые принадлежат токарям, и на каждого из них приходится ровно 4 квадратных метра пола. Ну, плюс-минус 10 квадратных дециметров. И записываете эти показания вот в эту графу на этом вот сводном листе-таблице. Понятно?
 - Понятно.
 - Ничего не напутаете?
 - А чего тут путать?
 - Погодите! Не торопитесь. Потом вы точно таким же манером высчитываете, сколько в цехе № 3 рабочих-токарей, на которых приходится уже 5 квадратных метров пола. И записываете это уже вот в эту графу на сводном листе. Потом 6 квадратных метров пола. И так далее. В общем тщательнейшим образом записываете всех, кто имеется в этих вот анкетах. И таким манером подсчитываете уже всех токарей в цехе № 3. И общую на них всех приходящуяся площадь пола. И опять заносите выявленные вами показания уже вот в эту графу сводного листа. Понятно?
 - Понятно.
 - Погодите! Опять не торопитесь,- поморщилмя он.- Далее вы подсчитаете всё то же самое, но теперь то, что касается фрезеровщиков. По всем выше мной изложенным пунктам. Потом опять все то же самое, но теперь уж относительно сверловщиков, потом многостаночников, если таковые имеются, потом наладчиков. И так далее. В общем всех профессий, которые будут записаны в анкетках, которые я вам доверю. Сделав это, вы перейдете уже к подсчетам количества железных шкафов, в которых рабочие хранят свой инструментарий в третьем цеху и на каждом участке конкретно. Укажете общий объем этих шкафов в кубических сантиметрах. Подчеркиваю: сантиметрах, а не дециметрах. Потом тоже самое относительно количества железных этажерок, на которые рабочие складывают в процессе своей деятельности или заготовки, или уже полностью готовые детали. И тоже - в сантиметрах. Но теперь уже не кубических, а квадратных. И учтите, что этажерки бывают разные - одни двухэтажные, другие - трех, а есть и вовсе одноэтажные, маленькие такие, но они встречаются крайне редко. Но все-таки есть. Так что деваться некуда и нужно учитывать в особой графе их тоже. Так, это всё, что касается исключительно 3-го цеха. Опять же подчеркиваю: только 3-го цеха! Смотрите, ни в коем случае не перепутайте! А то мне потом из-за вас дадут по шапке! И только сделав всё мной выше указанное, только затем уже переходите к новым анкеткам  - относительно того, что будет касаться уже не третьего, а 4-го цеха. Потом 5-го. И так далее. И так по всему заводу. Но анкеты по всему заводу я вам пока не доверю ни в коем случае! Еще напутаете или, хуже того, какую из них потеряете - вон у вас на рабочем столе какой беспорядок с бумагами. Стыд-позор! А каждая такая анкетка - на вес золота! В ней содержится ценнейшая для всего предприятия и министерства  и секретнейшая информация! В общем выполняйте. Не торопитесь. Но и чаи не распивайте в рабочее время. Думаю, трех недель на всё про всё вам вполне хватит. Ну, в крайнем случае 4-х. Но повторяю - 4 недели это только в самом крайнем случае! Если вы, скажем, заболеете или, не дай бог, умрете...- пошутил Пига.- Всё! Выполняйте! Как сделаете - доложитесь. Я перепроверю. И только тогда доверю вам анкетки по новым цехам.
 Я вернулся за свой стол и тихо про себя выругался! В общем эта столь загадочная аттестация рабочих мест оказалась всего-навсего совершенно бесполезной отпиской, которую никто никогда и читать-то не будет! Отошлют эти сводные таблицы по количеству площади пола, шкафов и этажерок на одного заводского рабочего секретной почтой в Москву, в министерство. Там таких бумажек ежедневно скапливается тысячи! Какая-нибудь молоденькая секретутка типа нашей развратной Черкасовой сложит всё это в каком-нибудь пыльном углу в коридоре возле курилки или вообще туалета, и там эта макулатура пролежит лет 5 -7. Пока ее наконец не вывезут за город и как носитель особо секретной информацию не сожгут на какой-нибудь свалке - под особым контролем милиции. И это вовсе не преувеличение. О миллионах бесполезных отчетов, таблиц, сводок и прочих бумажек, которые составляются чиновниками всей страны неизвестно для кого и чего, писали в эти годы уже абсолютно все советские газеты, бесконечно твердило радио и телевидение. Горбачевская гласность набирала обороты, и то, что раньше считалось величайшим секретом, особенно те сведения, которые касались внутренней работы всевозможных министерств, теперь всеми открыто в печати высмеивалось и называлось "позорным уродливым явлением советской бюрократии!" И высшее руководство страны требовало от министров не болтовни о мнимых успехах, а реального ускорения экономики. Горбачев уже от гласности перешел к перестройке.
 В общем я целых два часа просидел над пиговскими бумажками и ближе к обеду сложил их все опять в единую пачку и положил на стол перед Пигой.
 - Что?- не понял он.- Не получается? Не справились? Я так и знал! Ничего вам доверить нельзя! Никудышный вы работник!
 - Почему это не справился,- усмехнулся я в ответ.- Наоборот - всё сделал! Давайте следующую партию ваших бумажек.
 Пига так и подпрыгнул в своем кресле:
 - Ка-ак?!! Как это всё сделал?!! Так быстро?.. Не может быть!
 - Ну да. Всё. А чего тут рассусоливать? Дело-то плёвое. Пятиминутное!
 Черкасиха, услышав это, заржала еще громче, чем недавно. Но теперь было не понятно, над кем она так ухахатывалась - надо мной или над Пигой.
 - Нет! Я сначала всё сам лично перепроверю...- уныло ответил мне Пига...
 - Пожалуйста. Перепроверяйте. Жалко, что ли. А у меня работы никакой опять нет!- и я вернулся за свой стол и вольготно и нагло развалился на стуле.
 Прошло несколько дней, прежде чем педантичный Пига, улучив момент, когда в комнате почти никого не было, едва повернув в мою сторону голову, вдруг ни с того ни с сего, откровенно признал свое полное поражение:
 - Сергей. Я перепроверил предоставленные вами цифры по аттестации рабочих мест в 3-м, 4-м и 5-м цехах - вы правы, ошибок в них действительно нет... Все ваши цифры сошлись на сто процентов...
 Было совершенно не понятно, зачем он это сказал... Но нужно отдать ему должное: его идиотский педантизм делал его человеком по-своему справедливым... с какой-то своей исключительной, очень эгоистической, однобокой логикой... но все-таки - логикой, а не бабскими вспышками дури в башке. Но тем самым я попросту УБИЛ Пигу! Ведь я всем наглядно показал, что всё то, чем он так усиленно и показушно занимался последние более чем полгода, на самом-то деле яйца выеденного не стоило! И всю его якобы титаническую работу мог выполнить кто угодно максимум за неделю.
 И отныне никаких своих особых заданий Пига мне уже не давал - тихо, как мышь, сидел он в свое углу возле окна и продолжал корпеть над своим бумажным мусором исключительно лично!
 Казалось, бОльшего унижения Пиги, чем то, что я только что описал, и представить было невозможно! Но вскоре выяснилось, что это было только самым-самым подножием кипящего огнем и воняющего адской серой великого вулкана. Настоящие страсти в отделе еще только-только начинали разгораться!..
 Кто-то однажды как-то совершенно случайно сообщил ОНОТиУтовским бабам, что в уже известной вам комнате психологической разгрузки сменилась релаксная музыка и полностью поменялись картинки, которые возникают перед зрителями на экране. Натышняк Рыжкина тут же загорелась немедленно вновь посетить эту самую КПР, где она была уже не менее десяти раз, и посмотреть на новые виды богатой и солнечной буржуазной жизни, которая царит на всяких там заморских островах и пляжах. Она увлекла с собой и психолога Катеньку, которая в КПР не была еще ни разу, и таким образом они незаметно для всех исчезли из нашей комнаты минут на 40. Незаметно для всех, но не для каждого... Когда они вновь появились, то Пига вдруг спросил их прямо в лоб:
 - Женщины! Где вы были?
 - Что за вопрос, Вадим Павлович,- хохотнула Натышняк.- Ну, в туалет ходили. Что? Нельзя? Уже и на ЭТО нужно спрашивать у вас разрешения? Да?!
 - Не надо мне тут дерзить!- резко оборвал ее Пига.- Вы ходили не в туалет, а в КПР. Я точно это знаю. Я только что туда позвонил и всё выяснил.
 - Ну да. Да! Мы с Катенькой были в КПР. И  что же теперь: казнить нас? Или все-таки помилуете?- попыталась она перевести разговор в шутливое русло.
 - Казнить я вас не стану, смилостивился Пига, - но объяснительную вы мне все равно напИшите!
 - Какую еще объяснительную?!- так и опешила Рыжкина?
 - Объяснительную по поводу того, где вы пропадали целых 40 минут. Так что садитесь и пишите! Обе.
  Рыжкина всё еще не верила своим ушам... И пыталась определить, шутит Пига или говорит всерьёз.
 - Ба-а!- встряла тут в их беседу Черкасиха.- Вадим Палыч, я вас сегодня не узнаЮ.
 - А вас, Ирина Александровна, я попрошу в мой разговор с подчиненными не вмешиваться!- сурово потребовал от нее Пига.
 Черкасиха пока только хмыкнула. И вся комната раскинула уши и с интересом ожидала, чем закончится эта почти театральная трагическая сцена.
 - Вадим Палыч!- защищалась Рыжкина.- По новому андроповскому закону, прогулом считается только то, если человек отсутствовал на своем рабочем месте более двух часов. Только после этого можно его наказывать. А нас не было всего 40 минут. Так что не надо тут нам шить "дело", не надо!
 - Прогулом - да, более двух часов,- согласился с ней Пига.- А я вам инкриминирую не прогул, а - отсутствие! Причем по неуважительной причине. И без уведомления заранее своего непосредственного руководителя. И его на то разрешения.
 - Ах, так вот почему вы с нами вдруг так резко заговорили!- догадалась Рыжкина.- Чекулаев ушел на больничный, и вы решили свою власть над нами показать, да? Ну, молодец, Вадим Палыч! Молодец! Ничего не скажешь!
 - Наталья Степановна! - Прикрикнул на нее Пига.- Я вам не сосед по лестничной клетке, чтобы вы так вольно со мной разговаривали! - Я вам приказал: садитесь и пишите!
 Натышняк и Катенька послушно написали то, что он просил, и протянули бумажки Пиге. Он их обе прочитал и резюмировал:
 - Приказ будет мною оформлен после обеда.
 - Какой еще приказ?- остолбенела Натышняк.
 - Приказ о лишении вас обеих премии.
 И действительно, после обеда Пига пригласил к своему столу Натышняк и Катеньку, предложил им ознакомиться с приказом, который он лично только что отпечатал на машинке, и велел внизу под ним расписаться. Они обе, еще не до конца веря в то, что Пига действительно может их наказать, прочитали и ахнули! Им объявлялся выговор и они лишались премии за этот месяц на сто процентов - а это, не много не мало, цена трех килограммов мяса. Таких суровых репрессий не ожидал никто! Все в комнате сидели, как ударом тока пораженные! Натышняк, чтобы не разругаться с Пигой вдрызг и вхлам, выскочила в коридор и там отчаянно материлась:
 - Всё! Моё терпение кончилось! Он не меня наказал. Я-то как-нибудь стерплю. Он моего сына наказал! Я уже подобрала ему новый костюмчик и ботинки, старые совсем износились, хотела с получки купить, а этот х... нерусский вон что устроил. Козлина! Сам сидит пень пнём, целыми днями только по телефону про охоту с дружками треплется, бумажки свои говенные с места на место перекладывает, делает вид, что у него куча дел, а все его дела - за бабами подсматривать да подслушивать. Да премий их лишать. Так бы и набила ему морду! Следит - чем мы занимаемся. Он бы еще за нами в туалет ходил - посмотреть, чем мы ТАМ занимаемся, сучара! Увольняюсь!- и дальше шел такой мат, какой можно услышать только от мужиков в цеху.
 С той поры Натышняк перестала замечать Пигу. Тщательно игнорировала его, словно того в комнате не было вовсе. Пига пытался было хоть как-то сгладить неловкость момента, ведь раньше они с Рыжкиной дружили. И однажды даже купил утром ватрушку и предложил ее Рыжкиной:
 - Вот, Наташа, возьми... это от меня...
 - Не нужны мне ваши позорные подачки, Вадим Павлович!- огрызнулась она.- Никогда ничего вам не прощу! Ешьте свои подарки сами!- и отвернулась. И так целый день просидела - к нему почти задом. А через две недели положенной отработки действительно уволилась и ушла работать методистом в соседний дом культуры - в зарплате ничего не потеряла и почувствовала себя наконец человеком!
 Катенька, узнав, что ее лишили столь значительной премиальной суммы денег, тут же тихонечко заплакала, и это окончательно вывело Черкасиху из себя:
 - Вадим Павлович!- сурово сказала она ему,- какое вы имеете право наказывать МОИХ сотрудников?
 - Каких это ваших?!- возразил он,- здесь нет ВАШИХ. Они тут не рабы и не крепостные, чтобы быть вашими. Здесь все - работники ОНОТиУ.
 - Нет - МОИХ! Мы все трое, я, Катенька и вот этот,- указала она на меня,- не имеем к ОНОТиУ никакого отношения!
 - Как это не имеете?- возмутился Пига. - Сидите тут...
 - Сидеть - да. Сидим. Но это чисто формально. Точно так же мы могли бы сидеть и в любом другом месте. Но как социологическая служба мы подчиняемся директору завода ЛИЧНО! Ему и только ему! Так что вы нам - никто! И ваш приказ относительно моей подчиненной Кати - ничто! И вы можете своим приказом себе одно место вытереть!
 - Это вы сами только что придумали - относительно вашей подчиненности директору лично?- усмехнулся Пига.
 - Нет! Таким было решение директора с самого начала. Именно на таком условии я согласилась здесь работать, когда только устраивалась сюда - чтобы никакой болван не смел мне указывать, как мне нужно работать!
 - Ирина Александровна, не забывайтесь! Вы находитесь на работе, а не на базаре. Перестаньте скандалить. Раз вы сидите в этой комнате, следовательно, вы подчиняетесь Чекулаеву. А в его отсутствии - мне. И прекратим этот разговор. Тем более при подчиненных.
 - Нет не прекращу!- наступала Черкасиха.- Вы покажите! Нет, вы покажите мне штатное расписание вашего ОНОТиУ - где там написано, что моя социологическая служба входит в число вашего штата. Нет там этого. Нет! Это вы сами с Чекулаевым всё напридумывали, чтобы больше веса себе набрать. И я пока помалкивала... Всё терпела ваши с ним выходки! Но вы уже совсем обнаглели, Вадим Павлович! Распоясались! Я вам руки-то укорочу!
 - Ирина Александровна...- попытался вставить тот хоть слово. Но куда там...
 - Что вы за человек, Вадим Павлович? А? Вы же стали как баба! Дочку в школу утром провожаете - вы. Завтрак жене готовите тоже вы. Пока она дрыхнет. Белье жены и дочери наверняка стираете тоже вы. Может, вы его и гладите? И сами же еще и штопаете? Наверное, и трусы бабьи жене тоже вы сами покупаете! А? И здесь, в отделе, вы ведете себя тоже как баба - слушаете целыми днями наши сплетни, знаете все наши секреты. Вы же сами превратились в бабу! Стыдобища!!!
 - Ирина Александровна, прошу вас, успокойтесь...- опять попытался вмешаться в ее тираду Пига.- Нас  слушают подчиненные... Давайте перенесем наши споры в другое место и в другое время...
 - Да и пускай слушают! И хорошо, что слушают. Пусть они тоже знают, какой вы ДУРАК! И баба!
 - Ирина Александровна...
 - Да пошел ты!- отрезала она. Сложила в папку какие-то бумаги, решительно встала, надела плащ и вышла. В окно мы видели, что она направилась к так называемому Белому дому - там находился кабинет директора завода. Все напряглись, ожидая скорых и грозных событий!.. И они не замедлили воспоследовать. Уже на другой день в нашу комнату вошла 16-летняя девочка-курьер и принесла из канцелярии директора завода приказ. Она громко вслух передала слова директора - чтобы с этим приказом немедленно ознакомились все работники нашего отдела и каждый лично расписался в подтверждении этого внизу. Приказ гласил, что за плохую организационную работу отдела и несоблюдение сроков выполнения плана по аттестации рабочих мест замначальника ОНОТиУ Пигулевскому объявляется строгий выговор и он лишается премии за этот месяц на сто процентов.
 Первым этот приказ прочитал сам Пига. Он побледнел... Потом расписался и положил приказ на соседний стол, справа от себя - там сидела как раз Черкасиха. Она тоже прочитала листок. Самодовольно ухмыльнулась и тоже расписалась. И пустила листок по всем остальным столам. Все читали, еще не веря своим глазам, про себя ахали и молча расписывались.
 На Пигу было страшно смотреть... Он отвернулся к окну, прямо на глазах осунулся еще больше... Его великолепная еврейская карьера рушилась на глазах! И виновницей этого была всё она - шлюха Черкасова, которая своим доступным передком чрезвычайно быстро и успешно протоптала тропинку к самым-самым верхам!  Зато сама Черкасиха совершенно откровенно ликовала - она опять, как полновластная королева, сидела за своим столом, обеими руками держала огромный бокал с чаем, ни о чем переговаривалась с Натышняк Рыжкиной и весело гыгыкала!
 И всем окончательно стало ясно - КТО здесь реальный хозяин! Черкасиха более чем зримо доказала, что секретарша директора завода все эти годы вовсе не клеветала на нее и она, Черкасиха, действительно является давней и несменяемой любовницей директора...
 Казалось бы, после описанных событий уже ничто не могло потрясти отдел. Всё самое страшное и подлое, что только могло произойти, уже произошло. Дальше ехать было просто уже некуда. Но я опять ошибался. И новое потрясение коснулось уже лично меня!
 Через несколько дней после скандала Пиги с Черкасихой вышедший с больничного Чика вдруг снова из своего кабинета, где он целыми днями сидел безвылазно, заявился в нашу комнату и собрал здесь весь свой отдел - все 20 человек, которые сидели в разных комнатах на одном этаже. И с чрезвычайно скорбным выражением лица сказал:
 - Вы прекрасно знаете, что о нашем отделе у дирекции предприятия в последнее время сложилось очень отрицательное мнение! И вы знаете - почему... Но это - ладно... дело уже давнее... почти забытое... Хуже всего то, что среди членов нашего коллектива есть люди, которые своим поведением продолжают позорить наш отдел! В частности они распространяют среди заводчан мнение, что все мы тут, на работе, дурака валяем! Целыми днями, понимаете ли, только и делаем, что бесконечно пьем чай! Прямо как пришли с утра - так сразу и схватились за чай. С пирожками, плюшками и ватрушками. И только пьем его и пьем бесконечно. Делаем после этого гимнастику, чтобы похудеть. Потом обедаем. Потом снова пьем чай. Потом сплетничаем. И снова пьем чай. С плюшками и ватрушками. Вот и выходит, что все мы тут - кромешные бездельники, получающие зарплату ни за что! И на самом-то деле все у нас в ОНОТиУ не работают, а целыми днями только распивают чаи да разговоры разговаривают. И так далее. Вот ЧТО про нас говорит этот самый человек... член нашего коллектива... Если дело пойдет так и дальше, если этот человек не замолчит, то скоро над нами начнет смеяться весь завод. Нас начнут регулярно лишать премии, а потом и окончательно всех разгонят! Такие вот дела... Вот ЧТО я вам хотел сказать...
 - Да кто же ТАКОЕ может про нас говорить?!- начали дружно возмущаться все.
 - Да! Кто?!- отвечали им другие.
 - Не знаю...
 - И я понятия не имею, кто этот негодяй! - разводили руками третьи и четвертые.- Говорить про нас подобное! Это же немыслимо!
 - Лично я работаю весь день, головы от бумаг не отрывая!- визгливо почти крикнула одна из женщин.
 - И я тоже!- отозвался Пига.- Работаешь тут, работаешь! Составляешь отчет по аттестации рабочих мест. Да еще и выговоры получаешь якобы за низкую производительность труда. А тут про нас - ЭТАКОЕ!
 - И кто бы это мог быть?
 - Да! Кто? Товарищ начальник, назовите его фамилию, пожалуйста.
 Все напряглись! Но Чекулаев ответил:
 - Никаких фамилий я вам называть не стану. Но на досуге вы все обдумайте свое поведение в присутствии людей из других отделов, когда они к нам приходят, и хотя бы при них не пейте чай. Всё! Собрание закончено. Расходимся. Занимаемся работой. Работаем! Все работаем! Пока нас всех не лишили премии.
 Все покорно разошлись. Но бурных комментариев и возмущений хватило еще на несколько дней. За время своего выступления Чика так ни разу и не взглянул на меня. Но если бы он назвал мою фамилию, то меня тут же все просто растерзали бы! Сначала словесно и чисто морально. А потом, может быть, даже и физически! Потому что Чика слово в слово повторил то, что недавно об ОНОТиУ говорил именно я! А произошло вот что. Как-то раз, идя по заводу, я неожиданно встретил свою бывшую одноклассницу, с которой не виделся около десяти лет. Она пригласила меня в гости в свой отдел, и во время обеденного перерыва я пришел в их комнатушку, где помимо нее сидели еще несколько баб, и мы мило с ней полчаса поболтали о том о сем. И во время этой невинной болтовни о жизни, ни о чем, на вопрос, чем мы у себя там в своем отделе занимаемся, я и поведал ей, что конкретно - ничем!  Все там только и делают вид, что работают, а на самом-то деле целыми днями распивают чаи да разговоры разговаривают да перебалты перебалтывают. И, разумеется, эту мою речь слышали в той комнатушке все тамошние бабы. И одна из них тут же поспешила передать мои слова непосредственно самому Чике. Ну, может, она рассказала это вовсе и не Чике, а только своему мужу, а тот передал их кому-нибудь еще, а тот - еще и еще кому-нибудь. На заводе это делается в пять минут. Особенно в курилке или по телефону. Но так или иначе, но моя речь перед моей бывшей одноклассницей  была повторена Чикой почти дословно, без изменений.
  Вообще доносительство - это национальный вид спорта большинства русских людей! Причем всех людей - и мужиков, ну и, разумеется, любящих посплетничать женщин. Вид спорта куда популярнее, чем даже хоккей или футбол. Это - национальная черта рабов! Отчасти, вероятно, наследие сталинщины. И мне опять вспомнился фильм " 17 мгновений весны". Там Ефим Копелян своим незабвенным голосом рассказчика за кадром сообщает: "Зимой 1945 года Берлин был переполнен беженцами с востока. Люди спасались от приближающегося фронта. Внешне казалось, что в стране царил хаос. Но на самом деле даже в этих невыносимых условиях кажущейся анархии тайная полиция третьего рейха действовала, как всегда, четко и слаженно. По-прежнему каждый второй продолжал доносить на своего соседа. А тот в ответ доносил на своего информатора. И спрятаться в этой мутной воде мог надеяться только наивный мечтатель, который не знал всех тонкостей работы германской тайной полиции". Всё в точности, как в Германии 1945-го года, происходило и в России 1987-м году, когда я работал на заводе. Всё совпадало до мельчайших подробностей! И это вызвало бы искреннее восхищение! Если бы не было так страшно... Людей современного Советского Союза уже никто не заставлял "стучать" друг на друга. Никто! Тем более при таком по-честному демократичном и действительно добром Горбачеве. Они, люди, делали это сугубо добровольно. И сознательно. Видимо, подчиняясь давнему условному рефлексу искать повсюду "врагов народа". Но скорее всего это подлое качество - "стучать" - присуще человеческой природе вообще: чтобы обгадить, унизить, уничтожить представителей своего рода как возможного соперника и тем самым насладиться зрелищем его реальной и мучительной гибели, как это было в Древнем Риме, когда голодные львы на арене Колизея разрывали на части первых христиан - под хохот и улюлюканье довольной, сытой и пьяной толпы изнывающих от безделья нищих городских плебеев...
 И тут я понял, что против меня восстал даже сам Чика! Что его выступление на этом памятном собрании было последним мне предупреждением. Что еще немного, и тормоза у начальства сорвутся, его терпение лопнет окончательно и после этого жизни в отделе и вообще на заводе мне не будет уже никакой. Ее УЖЕ не стало! Слежка за мной была невыносимой. И нужно было отсюда бежать. И бежать немедленно! Но - куда?.. Никакой другой работы, кроме этой, нынешней, для себя я так и не нашел. Неужели опять предстояло стать на долгие месяцы безработным?..
Даже мысль об этом была невыносимой! И тут произошло маленькое чудо: мне вдруг заказным письмом пришел вызов из Москвы, из ВГИКА - так называется Всесоюзный государственный институт кинематографии имени Сергея Герасимова. Меня приглашали приехать и попытаться поступить на режиссерский факультет. И я загорелся новой мечтой! И это меня спасло от наступавшего и душившего меня чувства полной безысходности.
 И вот теперь необходимо объяснить причину особой ненависти, которую почти с самого первого дня моего появления в отделе начали питать ко мне проклятые онотиутовцы. Дело в том, что все эти месяцы моей работы в отделе я усиленно готовился к поступлению во ВГИК и для этого упорно и ежедневно писал рассказы. Для поступления во ВГИК необходимо было пройти сначала заочный творческий конкурс. Для этого на кафедру режиссуры претендентами присылаются написанные ими рассказы, или эссэ, или критические статьи и всякое такое прочее числом не менее пяти штук. Поскольку на этом этапе конкурс составляет около ста человек на место, то эти рассказы должны быть очень короткими, чтобы читатель не устал, но в то же время чрезвычайно ёмкими, эмоциональными и яркими! Очень запоминающимися. Поэтому я на работе постоянно что-то обдумывал, ломал голову, вспоминал, отбирал сюжеты, придумывал новые их повороты. И особо мне врезался в память рассказ одного еврея... Вообще-то у нас в Ульяновске евреев не так уж и много, никак не более, чем и повсюду в центральной России и в Поволжье, по крайней мере они не встречаются здесь на каждом шагу. Но мне почему-то на это дело очень "везло", и я сталкивался с ними весьма часто. И вот однажды в родильном доме начал работать 28-летний еврей по имени Илья Петрович Изыгзон. Я все пять лет моей учебы в пединституте работал дворником вокруг роддома, по утрам встречал всех врачей и медсестер, которые или шли на дневную смену, или возвращались домой после ночного дежурства, и таким образом я знал каждого и каждую из них в лицо и вообще считался в роддоме своим человеком. На мамин день рождения к нам домой приходили все врачи, а их и было-то на весь роддом человек 10-12, так что я со всеми ними не просто общался, но с некоторыми иногда даже и дружил. Так вышло и с Изыгзоном. Он был старше меня всего-то на 8 лет, особой разницы в возрасте с ним я не ощущал, и мы по утрам, во время моего пятиминутного перекура от ведра и метлы, частенько с ним трепались о том о сем. Был он арменоидного типа - то есть низким, коренастым, горбоносым, смуглым, с толстенными, вовсе не акушерскими пальцами. И вот как-то в минуту такой очередной болтовни мы с ним вдруг ударились в разнеженные мечтания... Была весна. Обновление! Уже грело солнце. В парке возле роддома вовсю распевали птицы.
 - Хорошо-то как!- невольно воскликнул Илья Петрович, оглядевшись вокруг.- Вот так вот живешь-живешь, вкалываешь на работе сутками напролет, потом в выходные целый день отсыпаешься, потом в понедельник снова бежишь на работу и не замечаешь, что жизнь проходит... И какая жизнь! Прелесть! Сказка! Ты, Серега, не думай, что она - бесконечная. Это, пока ты студент, тебе кажется, что вокруг тебя одни только красивые девочки, повсюду любовь и жить будешь еще долго-долго. А потом как начнешь работать, так и поймешь, что годы летят - не успеваешь считать... И зачем ты только такую профессию себе выбрал - педагог, не задумывался?
 - Нет, особо не задумывался. Просто историю люблю. А что?- ответил я.
 - Любить историю и любить детей - это совершенно разные вещи. История - это профессия книжная, тихая, библиотечная. А педагогика - это такая дрянь! Ты этого просто еще не понимаешь. А когда поймешь - то уже поздно будет. Локти будешь кусать! Да ничего уже не исправишь... У меня с медициной всё тоже самое вышло. Я ведь как в нее попал?
 - Как?
 - Да вот как и ты - мечтатель был. Не думал о будущем. Решил, что это - самая благородная и гуманная профессия...
 - А что? А разве не так? Не гуманная?
 - Нет, конечно! Гуманность... благородство... Это - только слова... для юношей безусых... Эти пафосные фразочки выгодны только государству... Потому что за них людям не нужно платить. Наше государство людей не уважает. Презирает! Наше государство обожает, чтобы его рабы работали на него за бесплатно! Только за красивые слова... за благородство... Я ведь как врачом стал...
 - Как?
 - Да вот как ты - совершенно не думая о будущем... о зарплате... Решил тоже стать БЛАГОРОДНЫМ! А мой отец мне в точности повторил слова, какие все евреи-отцы говорят своим сыновьям.
 - Какие слова?
 - Он сказал: "Сынок, ты - еврей. Иудей в чужеродной тебе христианской стране. И что бы там про гуманизм и дружбу народов по телевизору не болтали, антисемитизм здесь был и будет всегда. Всегда! Это русский Иван, даже дурак, всегда найдет себе здесь работу. Хоть самым последним говночистом! Но - найдет. И никто на него не будет показывать пальцем, потому что он - СВОЙ! Потому что - РУССКИЙ. И даже если он не найдет работу, даже если станет пьяницей и будет питаться на помойке и спать в подвале, то и тогда он - в СВОЕЙ  стране. Со СВОИМ народом. А ты всем здесь - ЧУЖОЙ. И работать говночистом или жить в подвале для еврея - позор! Уж лучше сразу повеситься! Поэтому ты должен хоть умереть на работе, но - вылезти наверх! Стать лучше других! Во всем! Потому что русский, пускай он на работе и сделает что-нибудь плохо, но для него все равно "и так сойдет". А про еврея за малейшую его ошибку все скажут:" У-у! Еврей позорный! Вредитель! Враг!" И больше уже никуда хода ему не будет! Никогда и никуда! Так что, сынок, хоть лоб себе расшиби, хоть сдохни на работе - но стань в своем деле лучшим! И уж если ты выбрал медицину, так поработай для начала в самом дрянном ее месте. И если не разочаруешься - тогда твой выбор правильный. Не понравится - беги из медицины со всех ног! Закончи лучше политех. Там и учиться проще и станешь мастером на стройке - будешь куда больше зарабатывать, чем врач." Вот так вот мне отец сказал и, знаешь, куда он меня устроил?
 - Куда?- спросил я.
 - Не поверишь, санитаром в морг!
  Я в ответ только присвистнул...
 - Да,- продолжал он.- И проработал я там целый год. Зарабатывая себе практический медицинский стаж - он при поступлении в мединститут дает преимущество.
 - Ну и как было там, в морге?- поинтересовался я.- Понравилось?
 - Честно тебе признаюсь: было ужасно! Первое время я просто спать не мог! А какой там запах!.. Ведь туда привозят всяких - и полугнилых, и целиком разложившихся, найденных где-нибудь на помойке.  В которых и вовсе черви шевелятся... опарыши... целой кучей... и собаки их наполовину обгрызли...
 - Ну и зачем вам это было нужно? Я бы плюнул! Ушел бы сразу.
 - А я вот не ушел! Проверял себя!
 - И как? Проверили?
 - Да. Ты знаешь, проверил! И понял, что медицина - действительно мое призвание. Хотя, конечно, не трупы. Не анатомичка. Выбрал себе гинекологию. Тут - новая жизнь! Хотя и здесь случаются всякие мертворожденные и уроды...
 - А как вы с запахом боролись? Курили постоянно? Чтобы мертвечину не чуять? Или как?
 - Нет. Никогда не курил. Но привыкал к вони действительно долго. А на перекошенные рожи криминальных трупов старался вообще не смотреть. А вот моим наставником в морге был старик, который трупы просто обожал! Да! Он их обмывал, одевал. Брил. Постригал. За деньги, конечно. И за большие деньги! Бывало, он за три-четыре дня зарабатывал, сколько квалифицированный врач получает за месяц. Это когда трупы шли косяками, штук по 20 в день. Бывало и такое. И очень даже часто. Ты вот, наверное, слышал, как на похоронах про покойника говорят: "Лежит как живой". Так вот не бывает таких трупов - как живых. Это всё - грим. И этот старичок, мой наставник, гримером был хоть куда! Ему хоть в театре работай. Профессионал! Он  с покойниками - как с живыми. Даже, бывало, разговаривал с ними: "А вот я тебе сейчас губки-то подкрашу... и волосики причешу, голубушка ты моя. И будешь ты у меня лежать, словно лебедь белая! Вся раскрасавица такая, что хоть сейчас под венец!" Тьфу!- с омерзением сплевывал Изыгзон.- Ну ладно. Мне пора. Пока!- и он шел на смену, в роддом. Осматривать женщин. Принимать у них роды...
 Вот именно эту историю я, ничего не привирая и не изменяя, записал в виде очень короткого рассказика. А также вспомнил и с десяток других интереснейших историй, некогда по откровенности поведанных мне различными роддомовскими врачами и другими знакомыми мне людьми. Отпечатал и отослал их все на заочный творческий конкурс во ВГИК. Надежды на то, что я пройду зловредное сито предварительного отбора у меня было мало... Вообще не было никакой... Но - попытка не пытка. Так что же не попробовать? Наоборот, отказ от этой попытки означал бы крайнее слабоволие, смирение с не сложившейся суровой к тебе судьбой, уходом от черной и грязной действительности в мир алкоголя или прекраснодушного маниловского мечтания о чем-то далеком и уж совершенно не доступном...
 Тут, чтобы не мучить моего читателя ненужными его вопросами и излишними догадками, пожалуй, стоит довести только лишь вкратце обозначенный мой рассказ про Изыгзона до его логического конца и поведать о дальнейшей судьбе этого несчастного еврейского врача. Он родился и всю жизнь прожил в Казани. Там жили его родители и вообще все предки. Там же он выучился на медика и женился. Его красавицу жену звали Мирра. У них родилась дочь. Потом все они стали жить у нас, в Ульяновске, куда Илью Петровича распределили после окончания института. Здесь им дали однокомнатную квартиру. Но семейная жизнь у них не заладилась. К тому же Мирре очень не понравился серый убогий провинциальный Ульяновск, и она вернулась в свою родную столичную Казань, где у ее родителей была 3-комнатная квартира. А Изыгзон так и остался здесь, у нас в Ульяновске. Он был человек очень темпераментный и, естественно, у него вскоре появились многочисленные любовницы из числа медсестер и прочих. И это ни для кого в роддоме уже не было секретом, поскольку болтливые медсестры-любовницы сами же своим подругам - а "услужливые" подружки уже и всем вокруг - рассказывали о любовных похождениях горячего врача-еврея. Его Мирра в свою очередь тоже не скучала в своей славной Казани и очень быстро завела себе там русского любовника. Это дело закончилось тем, что она забеременела от этого самого русского, родила от него ребенка, опять дочь, потом официально развелась с Изыгзоном и официально вышла замуж уже за своего любовника. Илья Петрович после этого еще несколько лет промучился в полном одиночестве в Ульяновске, а потом вдруг уволился из родильного дома и вовсе исчез... И лишь спустя годы те, кто когда-то дружил с его бывшей Миррой и переписывался с нею, узнали от нее, что Илья эмигрировал в Канаду, там он женился на еврейке, у которой было трое собственных детей, она родила от Ильи четвертого ребенка, мальчика. А еще через годы мы вдруг узнали, что Изыгзон умер... В возрасте 40 с небольшим лет...  Вот и всё, что мне до сих пор известно об этом удивительно целеустремленном и таком неудачливом человеке... О его Мире с тех пор я не слышал вообще ничего.
 Но продолжу повествование про мою ВГИКовскую эпопею...  Писал все эти рассказы я не дома, а только на работе. Дело в том, что в стране тогда вовсю процветала и набирала всё бОльшие и бОльшие обороты горбачевсая гласность, и все газеты, все программы телевидения и радио того периода были переполнены статьями и передачами разоблачительного характера. Это только сейчас, спустя десятилетия, нам стало совершенно очевидно, что руками недоумка Горбачева западными политиками проводилась масштабная идеологическая диверсия и под видом развенчания сталинщины и брежневщины советскому народу навязывалась мысль о полной тупиковости их жизни и всего их государственного строя. Внушалась идея бессмысленности существования СССР вообще. Дескать СССР - это абсолютное повторение фашистского третьего рейха, но только с другой идеологической окраской - не нацистской, а коммунистической. Но в целом они - близнецы-братья. Фактически одно и то же. Потому что, скажем, самые первые концлагеря появились вовсе не в Германии, а в России, при Ленине, и в них массово уничтожали буржуев и священников. А к 37-му году так называемый "архипелаг ГУЛАГ" дескать и вовсе стал основой всей советской экономики. И именно поэтому необходимо фашистско-сталинский СССР как можно скорее уничтожить. А вместе с ним убить и всё советское. И перенять исключительно западный, англосаксонский образ мысли и жизни. И мы на эту примитивную западную обманку тогда все массово, как зомбированные, повелись... послушно ее заглотнули и сразу как-то не подавились... И в дальнейшем, уже при Ельцине, поплатились за это полным развалом и всей нашей страны, и всей ее экономики. Столкнулись в мирное время лицом к лицу с массовой нищетой. С реальным голодом и холодом. С дикой преступностью. С войной в Чечне. Со всеобщим и совершенно безнаказанным казнокрадством, совершаемым  в первую очередь самими же высшими кремлевскими чиновниками.  И со многим чем еще... Но всё это было потом... потом... А на тот момент нашей жизни этот горбачевский период был очень даже всем интересен -  потому что вдруг, почти мгновенно после десятилетий серой, убогой однообразной жизни при Брежневе всё стало совершенно иным - передачи по телевидению превратились в яркие захватывающие шоу! Повсюду появилось много секса, западной прежде запрещаемой музыки. Раскрывались до этого строго секретные архивы, и народ узнавал про своих былых руководителях страшные вещи - что абсолютно у всех у них руки были по локоть в крови! Что подавляющее большинство из них якобы были или гомосексуалистами, или шизофрениками или полными дебилами и нацистами по своему внутреннему убеждению! От изобилия такого рода информации все простые люди только столбенели или хватались за головы! Так что дома думать и критически осмысливать внушенное было просто некогда - придя с работы, все тут же включали телевизоры или обкладывались газетами и читали и смотрели всё это до глубокой ночи и узнавали каждый день про свою страну что-то новое и сверхстрашное! Но жить было все равно очень интересно! Потому что, повторюсь, мы даже и предположить не могли того дикого будущего, которое нас вскоре поджидало...
 А вот на работе мне творить было наилучше время. Самое то! И самый смак! Потому что ничего другого мне там делать было просто нечего. Но писать что-либо - особенно на закрытом заводе и особенно когда за тобой, за каждым твоим движением пристально следит куча народу - было и глупо, и очень опасно! Вообще безумием!!! Просто я это пока еще не до конца осознал... Не прочувствовал этого на своей собственной шкуре! А когда наконец-то прочувствовал, то было уже слишком-слишком поздно... Но расскажу об этом последовательно.
 Поначалу то, что я что-то там целыми днями пишу, ни у кого в онотиутовской комнате не вызвало никакого подозрения - все там что-то бесконечно писали или считали, и вообще: ну мало ли какие у человека могут быть дела. Хотя все прекрасно знали, что никаких дел на заводе у меня отродясь не было. Потом некоторые, особенно, конечно же Пига и Черкасиха, стали интересоваться, чем это таким "важным" я там постоянно занимаюсь?.. Что это такое загадочное я постоянно в своей тетрадочке строчу?.. На прямые их вопросы об этом я отвечал:
 - Да так... ничего особенного... это я лично для себя записываю... всякую ерунду...
 Но это моё отнекивание и отбояривание тем более вызывало их подозрение и усиливало любопытство! Тогда я стал делать вид, что будто бы не сочиняю, а всего лишь конспектирую некие книжки по социологии. Но Пига с Черкасихой, как собаки-ищейки, были уже натасканы на тотальную слежку за своими подчиненными и по движению моих глаз прекрасно видели, что на самом-то деле я ничегошеньки не конспектирую, а всё пишу только из своей головы - потому что, если человек что-то переписывает, то его глаза  то и дело бегают с книжки в тетрадь и обратно. Мои же глаза постоянно были направлены только в тетрадь и лишь изредка переходили на книгу. Это их раззадорило и разозлило тем более! Как это я посмел их так примитивно надуривать! И тогда у них возникла мысль, что я слежу за ними всеми и тщательно и в наглую ежеминутно и еждневно методично записываю все их разговоры, которые они ведут на работе. И это их вообще взбесило! Хотя сама мысль о том, что их сугубо бабские беседы о кружевных трусах и лифчиках могут быть интересны кому-нибудь еще, казалась дикой! Но что тут поделаешь... Семя сомнения в честности моих действий и ненависти ко мне как к человеку вообще было уже посеяно и успело разрастись в огромное дерево с мощной корневой системой. И выкорчевать его было теперь уже ничем и никак невозможно. И тогда у отдельцев проявилось мстительное желание ответной слежка за мной. Они решили во что бы то ни стало узнать - ЧТО именно я там в своей тетрадочке пишу. Я мгновенно уловил изменения их настроения ко мне, безошибочно понял причину этого и решил обмануть их, усыпить их бдительность. И для этого я однажды целый день действительно конспектировал некую статью, потом закрыл тетрадь, положил ее в стол и незаметно для всех присыпал ее обложку пылью, которую наскреб в углу своего стола. Потом я громко объявил Пиге и Черкасихе, что иду в туалет и ушел на полчаса. Когда я вернулся, открыл ящик стола и посмотрел на обложку моей тетради, то увидел, что пыли там уже не было. Значит, они, такие честные и доверчивые, все-таки залезли ко мне, прошпионили и прочли то, что я написал. И даже виду не подали... Все в комнате сидели с непроницаемыми лицами и делали вид, что ничегошеньки не произошло и все они всё это время поту упорно трудились! "Ну и прекрасно. Теперь они от меня отстанут со своими подозрениями", подумал я тогда. И грандиозно ошибся. Потому что в реальности слежка за мной только усилилась. Теперь я без спроса Черкасихи не мог отойти даже в туалет - оказалось, что она меня в какой-то степени ревнует и думает, что я пошел не в туалет, а на встречу в коридоре с какой-нибудь очередной бабой...
 - Сиди!- приказывала она мне.- Нечего так часто в туалет бегать.
 И это было наихудшим видом унижения!
 И тогда я решил над ними поиздеваться. Я уже перестал скрывать, что я действительно не конспектирую, а что-то сочиняю. Но вместо букв я целыми днями вырисовывал загогульки и выгибульки, кружочки и черточки, палочки и кочерёжки... И, выходя в очередной раз в туалет, забирал эту тетрадочку с собой. Тем самым я давал им понять, что я прекрасно видел, что они за мной следят и догадался, что они однажды все-таки прочитали мои записи. А они в свою очередь догадались, что я догадался об этом... И у нас началась целая шпионская игра! И однажды я все-таки "забылся" и не взял мою тетрадочку с собой, а положил ее в стол. Но перед уходом опять присыпал ее пылью и плюс к этому положил поверх обложки две скрепки - одну ориентированную строго по направлению "север-юг" в правом верхнем углу, а другую ориентированную по направлению "юго-запад - северо-восток" почти в центре обложки. И вновь ушел. Когда же вернулся, то мои родимые скрепочки так и лежали на своих прежних местах и ориентированы были строго по тем самым направлениям, которые я назвал, но пыли на обложке, про которую онотиутовцы, конечно же, не догадывались, опять не было... Значит, вновь лазили ко мне и пытались прочесть мои письмена, но получили в ответ только фиг - не читаемую абсурдицу. И, конечно же, они догадались, что я давно разгадал их коварные планы раскрыть меня как доносчика и что я последние дни водил их за нос: возбуждал их любопытство, но на самом деле не писал ничего, а только куролапил всякие там загогульки. И тогда отдельцы уже совсем осатанели! Они поняли, что я - одно из двух: или опытный кагэбист, провести которого почти невозможно и нужно терпеть меня в их отделе таким, каков я есть. Либо я - полный идиот, хотя и очень опытный и скрытный... И они начали упорно биться над этой загадкой! И я в ответ это прекрасной видел. Но когда Чика провел то самое совещание, на котором не назвал мою фамилию, но дал мне понять, что отдельцы уже готовы меня растерзать, я понял, что я заигрался и пора отсюда сматываться! Пока не поздно... И, дождавшись момента, когда Чика в конце дня оказался в своем кабинете один, я пришел к нему и сказал, что я согласен уволиться хоть завтра. Но что мне пришел вызов из Москвы, что я намерен поступать на режиссерский факультет ВГИКа и поэтому мне для этого нужна партийно-производственная характеристика. Услышав это, Чика облегченно вздохнул - наконец-то он избавлялся от меня! И избавлялся безо всякого скандала, а очень даже чинно, благородно, почти по-товарищески, выкидывая меня из отдела "по собственному желанию". Но вот с характеристикой дело обстояло значительно сложнее...
 - Понимаешь, Серега,- сказал он.- Мне для тебя ничего не жалко. Я всё готов для тебя сделать! Тем более ты - свой человек. Я взял тебя к себе в отдел по рекомендации твоего родственника. А я ему обязан многим. Когда меня судили по известному тебе садовому делу, то твой родственник на специальном совещании у директора завода по моему вопросу меня очень поддержал! Только благодаря твоему родственнику меня тогда оставили начальником отдела. Но срок на суде мне все равно дали. Хотя и условный... А по уставу партии, человек, получивший срок, из рядов КПСС исключается автоматически. Так что я больше не член партии... Как начальник отдела я, конечно же, напишу тебе блестящую характеристику! Просто великолепную! Но вот вторую подпись под ней должен поставить парторг нашего подразделения. А он тебя не знает  совершенно. И он, прежде чем что-либо подписать, обязательно позвонит сюда, к нам в отдел. Но позвонит теперь уже не мне, как это было раньше, когда я был членом КПСС, а - Пигулевскому, чтобы он охарактеризовал тебя. А Пига тебя люто ненавидит! И он просто обоссытся от привалившего к нему счастья! И наговорит партогу подразделения про тебя ТАКОЕ, чего и не было! Так что ты потом и сам не рад будешь!.. Так что даже не советую тебе к этому парторгу обращаться. И чем тебе тут помочь, и сам не знаю...- развел Чика руками.
 На том мы с ним и расстались.
  Честно говоря, мне было абсолютно наплевать на то - что и кому обо мне расскажет какой-то там придурочный и мстительный Пига. Я по рассказам тех, кто когда-то закончил ВГИК, прекрасно знал, что там, во ВГИКЕ, маститому режиссеру, который набирает себе новый курс, и дела никакого нет до того, что написано про абитуриентов в их характеристиках с их прежнего места работы. Этот режиссер набирает себе талантов и гениев! А таковых в общей массы абитуры способен увидеть только он - этот самый режиссер, мастер курса. И больше никто! А чем талант или гений ярче - тем сильнее он выделяется из серой и не понимающей его толпы. И поэтому тем хуже у него производственная и партийная характеристика. Потому что толпа его не принимает. Резко выкидывает его из своих сплоченных пролетарских и колхозных рядов! Именно так обстояли дела при поступлении во ВГИК, скажем, у Василия Шукшина. Тот был вообще мужик мужиком, алтайским "валенком". Все его считали полнейшим чудаком - тем более в просвещенной и такой гламурной и по-снобистски высокомерной Москве. И только удивительная проницательность Михаила Ромма, набиравшего себе курс (кстати тоже еврея) позволила разглядеть в Шукшине или в Тарковском великих самородков! Когда Ромму "доброжелатели" посоветовали не брать на курс Шукшина, потому что "он какой-то не такой, как все прочие... да и наверху будут очень недовольны," то Ромм им всем ответил примерно так: мне и на ваше, и на ИХ высочайшее мнение наплевать! Он (Шукшин) мне нравится! И всё тут! Я набираю курс, а не вы. Так что помалкивайте, если уж доверили мне это дело. Либо доверяйте до конца и во всем. Либо отстраняйте меня от него сразу же и навсегда!
 И все недоброжелатели, советчики и откровенные враги тут же замолкли.
 Потому-то характеристика мне была нужна только лишь как факт - что она, эта пустая и чисто формальная бумажка, реально существует на свете, и не более того. Как подтверждение того факта, что я действительно предыдущее время где-то работал. Всё равно ее никто и никогда читать не станет - потому что жизнь будущего режиссера сразу же делится на "до" и "после": на то, что было у него в биографии до ВГИКА, и на то, что он сотворил во время учебы и потом.
 И я пошел за этой дурацкой характеристикой к парторгу нашего подразделения. И всё вышло в точности так, как это и предсказал Чика! Всё вплоть до самых микро и нано-мелочей.
 Ох! Кто бы знал, как я ненавижу всех этих маленьких местных партийных фюреров! Кстати определение "фюрер" (вождь) относится вовсе не только к Гитлеру, но является в Германии самым стандартным по отношению к любому партийному руководителю. Любого ранга. В одном из городов Германии до сих пор на одном из зданий красуется огромная мемориальная доска, на которой написано, что здесь в таких-то годах проживал Ленин - "фюрер русских большевиков". Интересно так же и то, что советских туристов к этому дому никогда не подводили - уж слишком неприятна  была тогдашним московским коммунистическим вождям эта самая надпись про Ильича...
 Парторг подразделения, к которому относился ОНОТиУ, сидел в отдельном просторном кабинете в Белом доме. Темная крышка его стола блестела глянцем, словно зеркало! Над столом висел огромный портрет Горбачева. Тут же всем входящим бросалось в глаза, что на столе у него лежали толстые номера журнала "Вопросы философии". Видимо парторг, выложив эти журналы всем на обозрение, явно хотел показать себя чрезвычайно умным человеком! Внешность его была настолько стандартно-партийная, что ее невозможно было описать и уж тем более запомнить: просто нос... просто лоб, рот, глаза... А какого они конкретно цвета или формы запомнить было уже совершенно нереально. Всё это было трафаретно-типично и "сделано" словно на станке - из единой заготовки по единому лекалу, как у бесформенного солдата в огромном едином полковом строю! И не дай бог в этой армии совершенно одинаковых людей кому-нибудь хоть чем-нибудь выделиться - потом косых взглядов, выговоров и наказаний не оберешься! Не устанешь отмываться от обвинений в попытке бонапартизма и всякой другой никому не ведомой нехорошей бяке!..
 При моем появлении парторг вопросительно воззрился на меня. Я объяснил ему, кто я, откуда и зачем к нему явился.
 - Значит, ты хочешь поступать во ВГИК?- переспросил он.- И на кого собираешься учиться - на актера или на режиссера?
 - Нет. Ну что вы! Ну какой из меня актер и уж тем более режиссер... Кто я для Москвы такой? Так... мелкая сошка... Хочу выучиться всего лишь на кинооператора, - нагло врал я. Потому что слово "кинорежиссер" в те времена для провинции было почти равнозначно словам "представитель элиты, носитель голубой привилегированной крови, небожитель"! А вот "кинооператор" звучало как-то попроще, поприземлённее и потому не вызывало у завистливых чиновников мгновенного отторжения.
 - Ну хорошо, пускай на кинооператора, ладно,- якобы поверил мне парторг.- А при чем тут наш завод? Где - мы и где - ВГИК? Это же две совершенно не совместимые вещи! Кино и оборонное предприятие. Просто не понимаю тебя...
 - Ну как же,- пытался я выкрутиться.- Ведь у вашего завода есть свой дом культуры.
 - Да, есть,- согласился со мной он.- Ну и что из того?
 - И там раньше был фотокружок. Я сам в детстве в него ходил.
 - Да, было такое. И что дальше?
 - Я выучусь, вернусь в Ульяновск и начну вести в вашем доме культуры уже не фото, а кинокружок. Будем вместе с детьми создавать кинолетопись вашего завода. Разве это плохо?
 - Хм!- усомнился парторг.- Что-то слишком запутанно получается... Ты уже имеешь высшее образование. Так?
 - Ну да. И что?
 - А то! Что по закону после этого ты должен в качестве молодого специалиста отработать три года. Но ты проработал всего один год и теперь хочешь идти против закона! Пытаешься снова поступать в вуз. И еще 5 лет проучиться в Москве. Закончить ВГИК! И всё это ради того, чтобы опять вернуться в Ульяновск? И работать всего лишь руководителем кружка для детей. Так, что ли? Да? И явился ко мне, чтобы я - парторг всего подразделения!- дал тебе для этого положительную характеристику! Правильно я тебя понял? Да? Так вот - нет! Не верю я тебе! Что-то ты темнишь, парень! Где ты, сказал, работаешь? В каком отделе? Напомни.
 - В ОНОТиУ.
 - Та-ак... Кто там у вас начальник?
 - Чекулаев.
 - Да-да... помню такого... Мы его недавно исключили из партии. Кто там, кроме Чекулаева, еще остался из членов КПСС? Посмотрим...- раскрыл он свой какой-то особый справочник.- Ага. Вот... На весь отдел всего лишь один член КПСС - Пигулевский. Помню, хорошо помню такого. Очень уважаемый товарищ! Авторитетный! Трудоголик! Именно ему поручено выполнение важнейшего партийно-производственного задания - аттестации рабочих мест. Вот ему-то мы сейчас и позвоним. И всю поднаготную про тебя тут же и выведаем... Подожди-ка пять минут...- и он прямо при мне начал звонить.
 Лучше бы мне тогда было уйти сразу! Потому что с самых первых слов было ясно, что общего языка с парторгом мне никогда не найти. Но я почему-то медлил и на что-то еще надеялся... А выражение лица этого местного маленького "фюрера" по мере его разговора с Пигой из настороженного превращалось сначала в резко скептическое. И он уже начал поглядывать на меня с крайним подозрением. А потом на его тонких партийных губенках, привыкших произносить громкие и совершенно пустые никчемные брежневские, а теперь уже и горбачевские перестроечные лозунги, и вовсе расплылась ехидно-презрительная улыбочка! И по мере общения "фюрера" с Пигой эта улыбочка становилась всё противнее, а взгляд высокомерным. Он трепался по телефону очень долго, минут десять. И наверняка Пига за это время припомнил и пересказал "фюреру" каждый мой неосторожный шаг в отделе... каждый мой взгляд... каждое произнесенное мною двусмысленно понимаемое слово... Наконец он положил трубку и сказал мне с вызовом:
 - Ну вот что, молодой человек! То, что вы мне тут предложили подписать, я могу назвать только одним словом - служебный подлог! Ибо ваш непосредственный руководитель товарищ Пигулевский охарактеризовал вас с самой неприглядной стороны! Уголовникам в тюрьме дают куда более хорошую характеристику, чем вам! Уж не знаю, какие у вас тайные личные отношения с Чекулаевым, с ним по этому поводу я еще разберусь!.. А вот с остальным трудовым коллективом ОНОТиУ вы не ужились. Вас сразу надо было гнать из отдела! И вообще с завода! А вы мне предлагаете подписать вам сугубо положительную характеристику, чтобы вы поехали с ней в Москву! В институт кинематографии! Позорить своим поведением уже весь наш город! Представляю, какие вы наснимете фильмы, допусти я вас до этого института! Так вот нет, нет и нет! Никакой характеристики вы не получите! И никуда не поедете! Сидите здесь! В Ульяновске. И идите работать тем, на кого вы учились - педагогом. Какой у тебя предмет?
 - История.
 - Господи! - показушно схватился за голову "фюрер".- Это КАКИХ же, с позволения сказать, историков выпускает наш пединститут?! Чему они научат наших детей?! Какому патриотизму?.. Позорище! Нет! Тебе надо идти работать не в школу, а дворником! Или грузчиком. Только там твое место! До свидания!
  Я вышел из кабинета совершенно ошарашенным!.. Я ожидал от парторга всякого, но не ТАКОГО! И моя мечта опять натолкнулась не непредвиденное и непреодолимое препятствие... Неужели мне так и не суждено попробовать себя во ВГИКЕ? Неужели мне судьбой предначертано вечно до самой моей смерти гнить в этом продажном стукаческом Ульяновске?!..
 Весь этот разговор с "фюрером" я в этот же день передал моему родственнику, который год назад и устроил меня на этот самый механический завод.
 - Зачем ты вообще к этому парторгу пошел!- укорил меня родич.- Не мог сразу со мной посоветоваться? Это же человек в 10 раз хуже вашего Пиги. Я его прекрасно знаю - говно! Причем говно с самой большой буквы! Какая только  может быть в русском алфавите! Он делает себе карьеру, шагая по трупам! Не обращает на людей никакого внимания. Ну ничего... Ему это так просто с рук не сойдет... Мы с ним еще поквитаемся...- мстительно прищурился родич.- Хорошо! Будет тебе твоя партийная характеристика! Сделаю. Поедешь ты в свой ВГИК!
 И точно. Уже через несколько дней он вручил мне характеристику, на которой стояла подпись Чики и его самого - то есть моего родственника. Со всеми полагающимися гербовыми печатями.
 - На! Держи!- сказал родич. - Но даю ее тебе только с одним условием: никому в Ульяновске ее не показывать! Потому что это - действительно служебный подлог, и я подписал эту бумажку, будто я являюсь парторгом вашего отдела. Но РЕАЛЬНО такой должности на заводе не существует. Попади она в руки кого-нибудь из моего начальства - мне несдобровать!.. Ну так как? Обещаешь никому ее здесь не показывать?
 - Конечно!
 - Ну и прекрасно! Пусть твой Пига утрется! Желаю тебе непременно поступить! И успешно закончить. Чтобы твое имя через 5 лет было на всех киноафишах Ульяновска! Чтобы все в городе тебе завидовали! И мы тобой восхищались! Езжай! Пока!
 Вот так я всего через пару недель после этого оказался уже в Москве, во ВГИКЕ!
 ВГИК располагается совсем недалеко от ВДНХ. И по соседству с Останкинской телебашней и Аллеей космонавтов. Когда-то это была обычная серая захудалая деревенская окраина Москвы, с полями и огородами, и Генеральному конструктору ракет Сергею Королеву здесь дали участок земли и разрешили построить для своей семьи домик. И этот домик в этой деревне мало чем выделялся среди подобных строений. И никто еще вокруг понятия не имел, кто он такой, этот Сергей Павлович Королев. Теперь же его малюсенький мемориальный дом оказался в центре огромного проспекта, носящего имя Королева, а на ВДНХ высилась гагаринская ракета.
 На кафедре режиссуры ВГИКа симпатичная секретарша меня легко вспомнила:
 - А-а... ну да...ну да... Ну как же... Воронин из этого самого... как его...
 - Из Ульяновска, - напомнил я.
 - Ага, ага, точно. С Волги. Был у нас тут тоже Воронин. Учился. Год назад закончил. Но он был с Севера. Ну что же, показывай твой паспорт, его копию, военный билет, сейчас я тебя оформлю, выпишу пропуск в общежитие,- про характеристику она и не вспомнила... Я ее даже не подал. Так что мне можно было приехать сюда и вовсе без этой вшивой бумажонки и не испытывать из-за нее столько ненужных унижений от людишек типа "фюрера" и Пиги...
 С первых же минут говорливая секретарша дала мне понять, чтобы я не очень-то задирал нос и раньше времени не чувствовал себя неким выдающимся творцом.
 - Заочный творческий конкурс еще абсолютно ничего не значит!- предупредила она.- Это всё так... замануха... фишка... пустая формальность. Вон, видишь тот "сундук"?- указала она на довольно объемный фанерный почтовый ящик, который валялся в углу.- Всё никак не соберусь его выбросить в мусорку - а вдруг еще на что-нибудь сгодится. Так вот в этом самом сундуке один друг из Кузбасса месяц назад прислал на заочный конкурс свои рассказы и повести. И стихи и поэмы тоже. Не пять ШТУК. А пять КИЛОГРАММОВ рукописей! Мы как его открыли - так все и ахнули! Никто эти бумаги даже читать-то не стал - это ж сколько нужно времени, чтобы всё это только пролистать... бегло просмотреть!
 - Но вызов-то вы ему все-таки выслали?- спросил я.
 - Ну, это конечно! Человек так старался! Творил! Сочинял! Ну как ему после ТАКОГО не выслать вызов? Выслали естественно. А всего вас таких, великих творцов, мы пригласили сюда ровно 40 человек. Разделили вас на 4 группы. Очный творческий конкурс начнется послезавтра. Мастер будет смотреть первую десятку. Ты включен в 4-ю. Это значит: послезавтра плюс 4 дня...-прикинула она в уме, закатив глаза...- так... это, значит, будет... так-так-так... ну, в общем, подсчитаешь сам.
 - А кто наш мастер?
 - Так ты что?! Не знаешь самого главного?!- удивилась она.
 - Нет, не знаю.
 - Прошел предварительный конкурс и так и не узнал?
 - Нет...
 - Ну вообще! Ваш мастер - знаменитый режиссер Юрий Озеров! Вот абитура пошла... Совершенно ничем не интересуется! Одних только самих себя вокруг видят. Никого уже за людей не считают!- несколько игриво отчитала она меня.- Ну ладно, всё, ступай. Устраивайся. Знакомься с ребятами и девчонками.
 И через полчаса я уже подходил ко вгиковскому общежитию, которое располагалось недалеко, на улице Бориса Галушкина. Это были стандартные 16-ти этажные дома, где 6 лет назад, в дни московской Олимпиады, размещались общежития для спортсменов. У входа спала старушонка-вахтер, так что я прошел в общагу безо всякого пропуска. И точно таким же манером сюда проходили десятки других, совершенно случайных, вовсе не вгиковских, людей с улицы. Чуть ли не бомжи и преступники - такие вот либеральные и доверчивые тогда были времена... Каждый номер общаги представлял внутри себя довольно обширную прихожую, из которой вели вовнутрь три двери: одна в туалет, а за другими были две небольшие комнатки. В каждой такой комнатке было окно, письменный стол, кровать, продавленный обшарпанный в клочья диван, такое же древнее кресло и разваливающийся стул. И всё это было таким старым, таким изношенным и испачканным всем, чем только возможно испачкать, что прикасаться к этим предметам было противно, словно находился не в цитадели будущей киноэлиты, а в каком-нибудь мухосранском милицейском гадюшнике! Окна нигде не мылись, видимо, с момента уезда отсюда олимпийцев и были все матово-серыми. Там, где я поселился, на двух противоположных стенах и потолке были черной краской отпечатаны следы от подошв ботинок - словно некий человек-паук или муха прошелся по одной стене до сАмого потолка, потом свободно прогулялся уже по диагонали по потолку и спустился вниз по другой стене. Остроумно, конечно, но все равно, когда над твоей головой ходило нечто вроде урода, чувствуешь себя как-то мерзопакостно... В конце коридора находилась очень грязная общая кухня с несколькими черными от нагара электроплитами. В темном углу длиннющего коридора огромной кучей был свален мусор, среди которого были и бумажки из туалета, и заплесневелые куски хлеба и воняли кости с остатками сгнившего на них мяса. Повсюду огромными и наглыми стадами беззастенчиво гуляли тараканы, пробегали иногда и мыши. И подобное было на каждом этаже! Меня от всего этого чуть не вытошнило! Кто бы мог подумать, что я окажусь не во дворце, как я наивно раньше предполагал, а в самой настоящей помойке! Впрочем удивляться такой картине было нечего. Всё было даже очень логично. Ведь с начала июня по конец августа здесь проживали тысячи приезжих со всей страны, которые пытались поступить в первую очередь, конечно же, на актерский факультет. А там конкурс бывал по 100-200 человек на место. И среди абитуриентов, естественно, находилось немало всяких "гениальных", но никем не признанных алкашей, наркоманов, симпатичных проституток, шизофреников и прочих "подарков" обществу. Подобные твари сознательно засирали общагу - так они самовыражались и оставляли свой "неизгладимый след" в советском искусстве! А когда даже вполне порядочные абитуриенты не проходили по конкурсу и отсеивались отборочной комиссией, то они и вовсе мстили всей кинематографии, как только могли, и громили в общаге всё, что только способны были разгромить! Потом в течение учебного года студенты всё порушенное на собственные деньги по мере своих сил восстанавливали. Но следующим летом погром повторялся в прежнем масштабе. И не было этому конца! Нам рассказывали коренные москвичи, которые жили неподалеку от ВГИКа, что в июне-июле, когда шла основная лавина абитуры, мест в общаге для всех, естественно, не хватало, и тогда желающие стать актерами и актрисами, где-нибудь на пустыре неподалеку от ВГИКа разбивали огромный палаточный лагерь и жили неделями там - жгли по ночам костры, варили еду, пели песни, развлекались, как могли. В общем это был как бы стихийный городской турслет. Конечно же, обычным делом там были пьянки, драки, разврат... Я поступал в августе, когда прием на актерский факультет был закончен, так что общага была на половину уже пустой. Вместе со мной в комнате поселился парень из Ленинграда - именно так в те годы назывался Санкт-Петербург. Звали соседа Олег. Был он моего возраста, очень общительный, хорошо играл на гитаре, которую привез с собой,пел, так что мы подружились быстро. Послушать его приходили мужики из других комнат.Биография Олега была короткой, но уже очень интересной. Он мне рассказывал:
 - Отучился 10 классов, взяли в армию. Там получил профессию механика. После армии грезил приключенческой романтикой да и денег хотелось побыстрее заиметь побольше. Именно ради этого устроился на рыболовный траулер. Хотел механиком, но взяли только простым матросом. Фактически подсобным рабочим. Плавали в Атлантике. Но никакой такой романтики я там не увидел. Наоборот, это - ужас! Один сплошной ужас! Особенно когда начинают вытаскивать из воды трал с рыбой, а погода - чуть ли не шторм, валит снег, стоишь на вахте на открытом воздухе часами, весь мокрый, на тебя льет со всех сторон. Да еще и судно раскачивается. А руки от холода сводит. И ухватиться не за что. Бывало, что в такие минуты некоторых людей вообще сносило волной с палубы и они погибали - их никто даже не пытался спасти. Потому что при такой качке шлюпку на воду за пять минут не спустишь. Бывает, ее спустить вообще невозможно - она разбивается о волны в щепки! Спасательный круг тоже бесполезен - нет таких снайперов, которые могут бросить его точно к рукам утопающего. Особенно если того уже унесло на 50 метров и дальше. А ночью его так и вообще не видно. Так что человека, как как правило, там вообще не спасают. А если его не вытащили в первые 3 минуты, то у человека в ледяной воде сводит все мышцы, останавливается сердце и он камнем идет на дно. Тем более он в сапогах и одежде. Да-а...- вздохнул Олег,- однако была у меня тогда возможность устроиться в жизни по-человечески... была... Это когда мы остановились в одном из канадских портов. Из нашей команды тогда сразу 4 человека сбежали. Эмигрировали. И такое бывает каждый божий раз, когда судно прибывает в Канаду. С каждого советского судна всякий раз, как оно останавливается в Канаде, кто-нибудь обязательно эмигрирует. Это уже такой неписаный морской закон. Как устав! Все капитаны это уже давно знают и уже заранее к этому готовятся... говорят: "Хоть вообще не заходи в порт... Стой вдалеке от берега на рейде..." Ну а как не заходить? Ведь надо запасаться топливом, пресной водой, продавать улов и так далее. Штатный гэбэшник на борту икру мечет - всех заранее строго предупреждает, что родственников невозвращенцев в СССР со света сживут! А люди на судне в это время втихомолку ухмыляются и только и ждут не дождутся, чтобы сбежать! И бегут! Да и как не бежать! Если там вид на жительство дают в сию же секунду! Любому советскому человек, ступившему на берег Канады и пришедшему в ближайший полицейский участок, вид на жительство дается АВТОМАТИЧЕСКИ. И все матросы это прекрасно знают. А с видом на жительство там можно устраиваться на работу и свободно жить. И передвигаться по стране в любом направлении. А ровно через год получаешь уже и канадское гражданство. И всё! Ты - гражданин свободного мира! А в Канаде уровень жизни выше, чем даже в США. Никакой безработицы там нет и в помине. Канада - страна северная, такая же, как и СССР, так что на тамошних северАх рабочие руки всегда в дефиците. И зарплата там ого-го! В разы больше, чем в СССР! На эту зарплату уже через тройку-пятерку годков люди приобретают в полную собственность и квартиру, и автомобиль, и полностью обставляют квартиру шикарной мебелью, и целиком с головы до ног упаковываются сами - в джинсУ, в дубленки, в меха! В итальянскую или американскую обувь. Там это всё стОит сущие гроши. Это тебе не Советский Союз, где за вшивенькую квартирку нужно горбатиться за копейки полжизни! И что мы за глупая страна такая? Полмира кормим, а свой собственный народ власти за навоз держат! И что я тогда не сбежал? Ведь стояли мы в Канаде. Стояли. На берег увольнительную мне, правда, не дали. Не заслужил доверия у боцмана. Ну так что ж. Перемахнул бы ночью через борт и по канату спустился бы на пирс. Всего и делов-то. Все так делают, кто хочет сбежать. Штурман с гэбистом к швартовочному канату уже специального вахтенного поставили - чтобы следил. Ловил эмигрантов. Так этот вахтенный в первую же ночь сам же и смылся! И мне надо было тоже вместе с ним! Дурак был... Патриот!.. Думал: ну как же я родину брошу? Маму с папой предам? Ведь их потом КГБ замордует! С работы обоих уволят. Из Питера на сто первый километр переселят. Боялся... Да хрен с ним, с этим КГБ! Я бы через год своим родителям уже сам вызов прислал. Они бы переехали ко мне, в Канаду. И зАжили бы уже все вместе по-человечески! И медицинские страховки там прекрасные! Так что медобслуживание фактически бесплатное. И пенсия по старости там высоченная! Не то что в нашем дурацком СССР. Эх-х... До сих пор локти кусаю!
 - В чем причина такой приветливости к нам Канады?- спросил я.- В США ни за какие деньги не пролезешь. Хоть сдохни! А в Канаду - всегда пожалуйста! Только приедь,будь любезен. За что такая особая честь?
 - А черт их поймет! Мне этого никто не объяснял. Я тебе рассказываю лишь то, что есть. Что я видел и слышал сам, своими глазами и ушами. Но лично я размышляю так: Канада - страна северная, как и мы. В заполярье жить дураков мало. Другие люди там просто замерзнут. Не выживут чисто физически. А советские - ничё! Мы ко всему привычные. Вот они нас и переманивают. К тому же мы почти все - люди не просто работящие, но еще и крайне терпеливые. И все поголовно образованные - с вышкой или как минимум со средне-специальным. А такие везде ценятся. Хоть здесь,хоть там. К тому же в Канаду сразу после революции уехали миллионы украинцев - так что мы им, канадским, совсем не чужие. Все - свои. Славяне. И еще такой момент: куча среди этих украинцев тех, кто смылся туда после войны, бывших бандеровцев. Недобитков. И они жаждут отомстить советской власти! Нагадить ей во всем. Любым способом. Так что принять наших беглых для них - это, так сказать, подарить нашим СВОБОДУ от сталинского рабства! И спасибо им за это! Заботятся о нас. Когда собственное наше правительство на свой народ давно наплевало! Вот так вот лично я размышляю... Ну, а когда вернулись в СССР, то я тут же уволился с этого дикого рыбфлота и устроился механиком в наше питерское метро. Работа исключительно в ночную смену. Как только в два ночи метро прекращает работу, так там отовсюду, как тараканы, изо всех щелей вылезают сотни рабочих и разбредаются по всем туннелям. Меняют шпалы, рельсы, кабеля. Стучат, гремят, прозванивают, кувалдами дОлбают! Все в черных телогрейках. Все замазученные, как негры. Работа очень грязная. Конечно, денежная, но - бесперспективная... Тупая, противная, монотонная. Изо дня в день одно и то же, одно и то же. И никакого просвета в жизни! Никакого... Я ведь пишу рассказы. Меня уже и печатали. Да! В нашем питерском журнале "Нева". Так ты думаешь, это принесло мне какую-нибудь славу? Популярность среди местной интеллигенции? Да ровным счетом ничего. НИ-ЧЕ-ГО! Потому что хоть мы и считаемся как бы второй столицей, а на самом-то деле в культурном плане мы - такой же провинциальный, забитый город, как и любой другой. Никакой разницы. Это ведь если ты напечатался в Москве - уж тем более в "Юности" или, там, в "Новом мире", то тогда ты  - ого-го! Сразу - супер! О тебе тут же узнаёт вся элита! Твое имя гремит! Девочки-интеллектуалки от тебя млеют!.. Но Москва - это МОСКВА. Особый город. Он - как сталкерская "зона" у Тарковского. Только в фильме это - непонятная тайна типа радиации, а здесь - зона блата. Москва печатает в основном только своих - москвичей. И там, в этих узких кругах,  тоже царит своя чисто цеховая групповщина: каждый журнал имеет собственную группировку авторов и печатает только их. И никого чужих! Без связей и рекомендаций туда даже не суйся! Засмеют! Затопчут! Съедят! Но уж если ты туда пробился, то ты - король! Ты вытащил в своей жизни счастливый билет! А в нашей "Неве": что ты печатался, что нет - не имеет значения. Всё равно ты никому не интересен. Потому что этот журнал по большому счету никто в стране и не читает, только питерские пенсионеры да некоторые местные критики. Потому что там ничего стОящего никогда неразмещают. Недаром же есть поговорка: за что в Москве стригут ногти - в провинции за то же самое отрубают руки! В Москве ценится этакое фрондерство! Лёгкое диссидентство в литературе - это всё привлекает читателей, дает бОльший тираж. А значит, и прибыль. А в Питере запрещено всё! Понимаешь ты - абсолютно ВСЁ! У нас ни слова правды! В литературе - голимая коммунистическая агитация и пропагандОс! На первом месте только один лозунг - социалистический реализм! Всё - для партии! Ничего для народа! Не даром почти все знАчимые питерские актеры и писатели, и художники давно уже сбежали в Москву - здесь и зарплата куда больше, и тираж, и престиж, и связи, и квартира обеспечена, и гастроли за границей, и связи с членами ЦК, и с министерством культуры, со всякими прочими шишками. А в Питере ничего этого отродясь не было. Вот я на это всё посмотрел, посмотрел да и решил удариться в кино. Потому что иначе хоть вешайся! Прислал во ВГИК свои рассказы - меня москвичи и пригласили сюда на творческий конкурс. Да и то - сколько я намучился, чтобы мне начальство написало характеристику-рекомендацию.
 - Да,да,- согласился я.- Я тоже ради нее немало побегал! Поунижался!..
 - Но тебе ее хоть написали?
 - Написали... Родственник - по блату... И то не рекомендацию, а просто характеристику. Дескать я - хороший человек, не прогульщик, активист и всё в такое чисто в стандартном духе.
 - А мне так вообще ничего не написали. Пришел я к своему начальнику, а он мне и говорит: "Олег, ну что ты от меня хочешь? Я могу подтвердить, какой ты классный работяга! Как хорошо устройство электровозной тяги знаешь! Как красиво под вагонами в технической яме ползаешь. И всё такое. С этим я не спорю. Но вот какой ты кинорежиссер - тут меня хоть убей, я ничего про тебя написать не могу." Я его и так уговаривал, и эдак, но он ни в какую, да и всё тут!
 - Ну и как же ты?
 - Да никак! Приехал сюда без рекомендации. А секретарша про нее и не вспомнила. Я тут некоторых уже поспрашивал, кто уже год-два здесь проучился, так они мне объяснили, что с них тоже никаких рекомендаций ни у кого при поступлении не потребовали. Оказывается, она тут никому на хрен никогда была не нужна! Преподаватели тут на талант смотрят. А не на бумажку. Ну кто? Кто в Питере или в другой провинции сможет понять - талантлив человек или нет? Тем более подтвердить это документально. Никто! Искру божию способен разглядеть только мастер! Который набирает себе курс. Себе. И строго под себя. И мнения всех других он посылает на хрен!
 Наши дискуссии с Олегом о жизни, о литературе и всем прочем заканчивались далеко за полночь. Днем мы отсыпались -  всё равно делать нам было совершенно нечего. До проведения первого тура очного творческого конкурса оставалась еще целая неделя. За это время я несколько раз побывал во ВГИКЕ - бродил по нему часами, наблюдал за творческой атмосферой, которая якобы должна была там царить. И ВГИК меня ужасно разочаровал! В смысле не сам вуз, а его здание. Его не ремонтировали лет 30, если не больше. Все стены там были обшарпаны и облуплены. Кое-где отвалившиеся куски штукатурки замазывали и закрашивали краской совершенно другого цвета. Так что коридоры во многих местах напоминали некие аляповатые картины Малевича. Лак на огромных деревянных дверях и на дубовых сталинского времени панелях в гардеробе превратился в подобие коричнево-черной потрескавшейся краски или вытерся вовсе. Всё деревянное там ужасно скрипело. Паркетные полы в коридорах вытерлись до такой степени, что образовывали самые настоящие ямы глубиной в сантиметр. Во многих местах паркетины вовсе вылетели и их заменили более-менее подходящими по размеру досками или фанерой. И это было ужасно! Впечатление было такое, что ты находишься не в привилегированном вузе, где учатся студенты и аспиранты не только из СССР, но также из Индии, США, Германии и прочих передовых кинематографических стран мира, а будто бы ты попал в некую совсем уж захудалую и никудышную шарашкину контору в каком-нибудь глухом таежном поселке или в тундре. Я заглянул также и в малюсенький репетиционный зал: там были позорные, еще сталинской моды, выцветшие красные плюшевые кулисы, пыльные до такой степени, что казались не синими, а серо-сизыми. Стулья были почти все ломаные-переломаные, кое-как наспех скрученные проволокой или грубо сколоченные огромными гвоздями, и эти гвозди из них во многих местах высовывались так далеко, что при неосторожных движениях вырывали из одежды целые клочья! Во многих местах висели таблички "курить запрещено", но курили абсолютно везде и почти все. Отчаянно матерились не только мужики, но и женщины и даже совсем юные милые девочки. У нас в провинции мат, исходящий из нежных девичьих уст в культурном учреждении, был в то время явлением еще совершенно невозможным. Так что все матершинницы мне казались откровенно продающими себя проститутками! Отчасти так оно и было на самом деле... Почему-то в раскованной московской элитарной среде свободная любовь была явлением распространенным, естественным и, по мнению развращенной гламурной молодежи - без нее вообще было никуда! И уж вовсе меня добил тот факт, что во ВГИКЕ не было спортзала. И все обязательные и знаменитые тамошние артистические занятия по гимнастике, фехтованию или танцам проходят прямо в небольшом холле на втором этаже. Можно представить себе качество образования... нет, не  образования, а ОТНОШЕНИЯ  московских властей к образованию, когда какой-нибудь маститый профессор, обладатель высших государственных и международных кинопремий читает студентам в аудитории лекцию, скажем, о творчестве Мастрояни, Модильяни, Хичкока или какого иного гения, а в это самое время за дверью под музыку и командирские приказы тренера десятки студентов все время громко топают, хлопают, изучают танцевальные па или отчаянно со звоном шпаг друг с другом фехтуют!.. У нас в Ульяновске даже самые захудалые школы обязательно имеют спортзал, а то и целых два. И только в самой глухой и совсем уж вырождающейся деревне ученики скачут через козла на уроке физкультуры в узеньком общем коридоре. Но для данной деревни это все равно - позор! Пережиток прошлого, с которым местные власти усиленно борются. Во ВГИКЕ же подобное было нормой с самых древних, сталинских, времен, когда ВГИК был только-только еще образован. И ничего в нем за эти десятилетия так и не изменилось...
 Через неделю настала наша с Олегом очередь предстать перед глазами нашего возможного будущего мастера. И тут нужно особо рассказать о руководителе этого набираемого будущего курса - режиссере Юрии Озерове. Сейчас его имя уже почти забыто. А в 70-80-е годы, при Брежневе, оно гремело вовсю! И было известно всем и каждому от мала до велика! Озеров снял многосерийную киноэпопею "Освобождение" про Великую отечественную войну и в итоге вошел в число корифеев советского кинематографа! Батальные сцены, которые ему удалось запечатлеть, по количеству используемой техники и участников живой массовки вошли в книгу рекордов Гиннеса того времени. Озерову на время съемок особыми распоряжениями Политбюро переходили в подчинение целые армейские дивизии, корпуса, а то и вовсе армии! Комбинированные съемки тогда были очень низкого качества, применялись редко, компьютерную графику еще не изобрели вовсе, и поэтому в лентах Озерова неслись по полям и степям лавиной самые настоящие железные танки, в небе выписывали пируэты воздушных боев самые настоящие самолеты, рыли окопы, наводили через реки понтонные мосты, бросались в атаку десятки тысяч живых солдат. То было легендарное и богатое время, когда все внутренние цеха "Мосфильма" по особому госзаказу работали на одного только Озерова: художники рисовали и создавали из фанеры и папье-маше внутренности кабинета Сталина в Кремле или Рузвельта в американском Белом доме, бункера Гитлера в Берлине. Швейный цех кроил и шил тысячи комплектов советской, немецкой, итальянской военной формы, потому что в этих фильмах показывался поход советской армии по всей Западной Европе, где нашим пришлось воевать и с венграми, и с румынами, и со всякими многочисленными прочими. Сразу на нескольких московских заводах рабочие сваривали из жести точнейшие копии советских самолетов "Як", "Ил",станков Т-34, всевозможных грузовиков ЗИС, американских студебеккеров, виллисов, хаммеров, фашистских юнкерсов, "Тигров", "Пантер", разнокалиберных пушек, гаубиц, минометов, автоматов системы ППШ и "шмайсер" и всего-всего прочего, что только использовалось на той огромной войне. И всё это было воссоздано в мельчайших деталях и подробностях! Работа была проделана наиколоссальнейшая! После освобождения Озеров помимо всего прочего опять же по госзаказу снял еще и художественную многосерийку "Солдаты свободы". И это было подробное повествование о том, какое участие принимали в той войне будущие руководители стран социалистического лагеря: венгр Янош Кадар, создатель будущей Югославии Иосип Броз Тито, болгарин Тодор Живков, немец Хоннекер и всякие прочие многочисленные дипломаты, президенты, короли и генералы из множества других стран. И, конечно же, особая роль в той ленте была отведена лично Леониду Ильичу Брежневу! Помню, когда я учился в 10-м классе, то всех старшеклассников всех школ города прямо таки насильно заставляли сдавать деньги, классные руководители покупали на них билеты и прямо в учебное время мы вместо школы с утра ехали в центр города в огромный торжественный кинозал и смотрели этих самых "Солдат свободы". Точно так же приказом сверху коллективные просмотры "Солдат" совершали в выходные дни и коммунисты многих предприятий, учреждений, больниц, районных милицейских управлений и всего прочего нашего города Ульяновска. И подобное творилось по всей стране! Это и было зримым проявлением культа личности Брежнева. Потому что в этой ленте, в самом ее конце, был заснят артист, игравший молодого Леонида Ильича: там какой-то человек, только что освобожденный от фашистского ига, искренне благодарил советского красавца-полковника с огромными густыми бровями. И тот в ответ произносил не столько конкретно для этого освобожденного, сколько для всего мирового человечества, очень пламенную, торжественную речь! И выглядело это так неприглядно, так по-тяп-ляпски, что все зрители только диву давались! И все они, зрители, видя это позорное лизоблюдство режиссера-коммуниста перед властями, втихомолочку в темноте переглядывались друг с другом, ухмылялись... А после завершения фильма все дружно вставали и по команде своего парторга, конечно же, бурно аплодировали! А потом вдобавок ко всему этому еще и проводили партийные собрания, на которых обсуждали "столь потрясшее их воображение историческое кинополотно" и давали фильму высочайшую оценку! Отчеты о подобных партсобраниях во множествах трудовых коллективах страны печатались в прессе, о них рассказывалось как о значительном явлении мирового масштаба в свежих новостях по телевидению!
 В общем Юрий Озеров был одновременно и военным летописцем, и кино-криво-писцем, и прожженным коньюктурщиком, и любимцем лично товарища Брежнева, и лауреатом всевозможных советских званий и премий в искусстве! Плюс к этому его родной брат Николай Озеров был знаменитым спортивным комментатором, выразительный голос которого несколько десятилетий подряд знала и действительно любила вся страна. И вот этому человеку каждому из нас, претендентов на место студента ВГИКА, теперь нужно было очень и очень ПОНРАВИТЬСЯ! Чтобы он кого-нибудь из нас взял к себе на курс.
 Итак, в девять утра вся наша десятка претендентов собралась в коридоре перед дверью в одну из аудиторий. Все напряженно ждали прибытия самогО мэтра! Наконец с огромным опозданием он явился. И нас стали по одному вызывать на аудиенцию-испытание. На каждого затрачивалось от 40 минут до часа. Например я дожидался своей очереди почти 5 часов! Разумеется, за это время мы успели обсудить в коридоре все последние новости. И те, кто побывал здесь накануне, уже порасспрашивали участников других десяток и тем самым изучили особенности мастера. Например выяснилось, что Озерова интересует всё вокруг только лишь с чисто военной точки зрения. Например, он спрашивал испытуемых о том, сколько в конце войны в СССР было маршалов. Потом показывал их коллективную фотографию того времени, тыкал ручкой в их лица и просил назвать имя и фамилию каждого маршала. Вызнавал также максимум подробностей о генералах, которые командовали, скажем, Воронежским или Центральным фронтами, или просил назвать номера армий, которые воевали непосредственно на Мамаевом кургане во время Сталинградской битвы. Нечего и говорить, что испытуемые к этому совершенно не готовились. Им  даже в голову не могло прийти, что им будут задавать подобные узкопрофильные вопросы, ответы на которые мог знать только историк-специалист или выпускник какой-нибудь военной академии. И в первый день участники творческого конкурса "сыпались" один за другим! А Озеров в ответ был крайне недоволен тем, что, по его мнению, выросла глубоко непатриотическая молодежь, которая ничего знать не хочет о героическом прошлом своих отцов и дедов!
 Рассказывали также и то, что он вдруг начинал требовать что-то уж вовсе неординарное. Например, одного из испытуемых он попросил в пяти-шести рисунках, сделанных прямо тут же от руки, показать, что на улице уже зима и стоит трескучий мороз - не используя при этом никаких надписей или устных объяснений. И находчивый талантливый парень с  таким сложным заданием неожиданно легко справился! На первом рисунке он изобразил деревенскую бабу с коромыслом, которая идет за водой к реке. На втором рисунке эта баба долбит ломом лед. На третьем зачерпывает из полыньи воду. На четвертом возвращается домой. На пятом она вскоре возвращалась опять к реке. И на шестом снова долбила лед. Озерову этот ход мыслей парня понравился, и он его похвалил. Но на второй тур творческого конкурса все равно его так и не пропустил. Отсеял... Всего же за последние три дня на второй тур было выбрано уже 9 человек. Так что сегодня из нас, десяти, он должен был выбрать лишь одного оставшегося. Ну, максимум двоих. Так что ни у кого надежды не было фактически никакой. Еще до нашего вступления в эту "игру" мы эту "партию" уже проиграли сразу и окончательно...
 Когда наконец назвали мою фамилию, то я вошел в аудиторию и увидел перед собой длинный стол, за которым сидели несколько человек, и в самом его центре располагался "его величество" мэтр - толстый и совершенно невзрачный низенького роста человек, ни капли не похожий на всем известного телекомментатора Николая Озерова. Он попросил меня представиться, в двух словах рассказать свою биографию. Потом указал на стол перед собой и предложил выбрать из десятка лежащих там альбомного формата листов какой-нибудь один. Я выбрал. Перевернул его. Показал его всей комиссии. На нем был изображен почти нищий человек с перекошенным лицом, с открытым ртом, в изодранной рубашке, со рваными штанами, которые заканчивались примерно возле колен и далее шли только их клочья. Без обуви. Но что самое интересное, этот человек имел на голове нечто мятого шутовского колпака и он карабкался (или спускался) по веревке.
 - Придумайте по этому рисунку интересный связный рассказ,- предложил мне один из членов комиссии.- Времени на подготовку 20 минут.
 Я сел за стол. Но придумывать мне было ничего не надо. Мне как историку всё сразу было понятно. И через положенные 20 минут я встал, вновь подошел к столу, за которым восседала приемная  комиссия, и поведал свою только что сочиненную историю:
 - Здесь изображен французский санкюлот.
 - Кто,кто?- переспросил один из "приёмщиков".- Напомните нам, кто это такие.
 - Во время великой французской революции дворяне носили модные тогда короткие бархатные штаны, которые доходили им чуть ниже колена. Они были оторочены богатыми кружевами и имели серебряные или даже золотые застежки. А простой народ ходил в самых обычных грубых штанах нормальной длины - до щиколоток. И богачи обзывали бедняков "санкюлотами", что значит: "без штанов", "безштанные", голые.
 - Хорошо!- похвалил меня один из заседающих.- Пока что всё сходится. Ну, а дальше что?
 - Ну и вот... Нарисованный здесь бедняк на самом деле почти без штанов, то есть он и есть самый настоящий санкюлот.
 - А что у него на голове?- поинтересовался другой.
 - Это - такой фригийский колпак.
 - Что, что?
 - Ну... во времена великой французской революции среди народа был моден такой вот формы колпак, который назывался "фригийский" - в честь древней страны Фригии. Ну, как сегодня называется, скажем куртка "аляска" в честь Аляски, или была у нас такая мода на штаны "техасы" - в честь штата Техас. Ну, так вот и во Франции был тогда моден фригийский колпак.
 - Хм... тоже сходится! Ну-ну... Интересно. И что же дальше? Что этот человек делает на веревке?- продолжали меня допрашивать.
 - Он взбирается вверх на колокольню, чтобы ударить в набат! Призвать народ к восстанию против богачей! Он кричит! Поэтому рот его перекошен!
 - Хм. Тоже всё сошлось,- почти обрадовалась моему рассказу одна пожилая женщина, которая, судя по ее командирским повадкам, должна была замещать мастера на занятиях в дни, когда он отсутствовал. Сам Озеров при этом сидел с каменным совершенно непроницаемым лицом...
 - А теперь прочитайте нам басню,- попросила эта самая пожилая дама.
 Я прочитал коротенькую басню Крылова про зайца. которого звери выбрали себе в начальники. И сделал это очень эмоционально, в лицах, с выразительными жестами. И, видимо, сделал это так весело, что эта дама даже хохотнула и сказала Озерову:
 - Ну а что, молодец!
 - Ладно...- поморщился в ответ тот,- еще подумаем...
 - Спасибо. Вы пока свободны,- сказали мне из-за стола, и я вышел.
 Итоги этого первого тура обещали подвести в шесть вечера. У меня было полтора часа свободного времени, и я гулял по округе и почти летал от счастья! Мне казалось, что во второй тур я непременно пройду - так удачно у меня всё сегодня получилось. Когда я вернулся во ВГИК, то комиссия всё еще заседала, и мы все, истомленные ожиданием, опять толпились в коридоре. Так прошло еще около часа. Наконец дверь открылась, мэтр вместе со всей своей свитой стремительно вышли! А секретарша, когда они все скрылись и мы уже не могли их догнать, чтобы возмутиться или задать вопросы, громко объявила:
 - Внимание! Объявляю результаты первого отборочного тура вашей десятки. Во второй тур прошли двое: Елена Тонунц и Олег Щёголев. Всё! Счастливчиков прошу сейчас же зайти ко мне на кафедру. Всем остальным большое спасибо и до свидания! До встречи на следующий год!
 Но все уже прекрасно знали, что никакого "следующего года" не будет. Дело в том, что нам всем очень повезло, что в этом году отобрали именно нас. Потому что два предыдущих года во ВГИКе наборы были целевые национальные. То есть отбирали среди тех, кто приехал строго по рекомендации своих министерств культуры из национальных окраин СССР или вовсе из других стран. Так, в позапрошлом году принимали, кажется, только кубинцев. В прошлом - казахов. На следующий год планировали принимать, видимо, киргизов или что-то около того. Пока дойдет очередь опять до русских, мы все уже безнадежно состаримся...
 Щёголевым был как раз мой сосед по комнате в общежитии Олег из Ленинграда. А кто такая Тонунц, я понятия не имел. Потом мне объяснили, что это та самая актриса, которая в знаменитом фильме "Берегите женщин" играла красивую и бойкую девчонку с косичками - матроса Галю из команды буксира "Циклон". Никто на эту самую Тонунц во время нашего многочасового томления в коридоре ВГИКа и внимания не обратил, хотя она действительно была среди нас - приехала за полчаса до вызова "на прием", в одиночестве простояла в сторонке,  скромно прижавшись к стенке далеко от аудитории. После того, как ее вызвали, сначала в аудиторию вошел какой-то, как мне сказали, известный артист - моложавого вида, в возрасте примерно 35-ти лет, лицо которого я и знать-то никогда не знал и ленту с его участием видеть не видел. Он о чем-то несколько минут беседовал там с членами комиссии. Потом Тонунц пробыла "на приеме" меньше всех нас, буквально 15-20 минут и потом так же незаметно, почти бочком вышла и уехала с тем самым моложавым артистом на его же автомобиле. И вот именно она, оказалось, и прошла во 2-й тур. Ясно было сразу и всем, что ей удалось это сделать  исключительно по блату. Впрочем в вузах, обучающих творческим профессиям, это - явление самое обычное и естественное, поскольку мастер в ответ на критику всегда может ответить (и отвечает): "А он (она) мне нравится! Я его (ее) знаю кучу лет как облупленного! Зачем мне запускать его(ее) на чисто формальный творческий конкурс, если я давно для себя решил, что беру его (ее) себе в мою мастерскую?! Имею на то полное право!" И ведь действительно имеет!
 Я своему неожиданному поражению не огорчился вовсе, хотя в душе и надеялся на успех. Все-таки я уже прекрасно знал, что я - человек крайне невезучий. Что всё мне достается с огромным напряжением. Что для достижения хоть малейшей победы мне приходится проходить через самые суровые испытания и даже унижения! И к этому я относился уже спокойно, безо всякого там надрыва, истерик и стенаний. Чисто по-философски: ну нет - так нет. Всё решает Бог, а мы - лишь его куклы... Нужно принимать то, что есть, и радоваться даже самой незначительной мелочи: жив сегодня - ну и хорошо. Солнце светит - ну и прекрасно! Кусок хлеба есть на столе - так вообще счастье!!! Ничего не болит - молись и бесконечно благодари за это Бога! И к тому же я был исключительно домашний человек, привыкший с самого рождения жить комфортно, всегда иметь свою комнату в хорошо обставленной квартире. И очутиться на 5 лет в "таборной цыганской" общаге, где всё - общее, где кругом - грязь и вонь. И снова еще 5 лет жить на одну лишь нищенскую стипендию величиной 40 рублей и опять по утрам и вечерам подрабатывать грузчиком или дворником, долбить зимой лед на тротуарах, таскать тяжелые мешки из вагонов - это было уже на грани моих физических возможностей и моего долготерпения! Да и после окончания ВГИКа перспективы трудоустройства были весьма туманными... Остаться в Москве могли рассчитывать только лишь те, кто уже до этого был москвичом или во время учебы женился на москвичке. Или те народные самоцветы, вроде всё того же ранее уже упоминавшегося Шукшина, кто сумел ярко проявить себя еще во время своей учебы - разумеется, при максимальной поддержке своего мудрого и пробивного мастера. Всем же остальным светила "ссылка" в лучшем случае в Свердловск или в Киев - в вовсе уж примитивную киностудию имени Довженко, где снимали самые позорные, самые бездарные фильмы в СССР! И там тоже приезжим режиссерам, особенно, конечно же, русским, не давали квартиру - национализм даже в годы Брежнева на Украине процветал уже вовсю! И эти несчастные приезжие режиссеры еще годы и годы жили или в съемных комнатах, или опять же в гнойных вонючих почти бомжатских общагах... Так что, конечно, я потерял возможность выделиться из общей массы, получить на всю жизнь хорошую и денежную профессию. Но, с другой стороны, я возвращался не просто в провинцию - я возвращался ДОМОЙ! В свой родной и такой теплый уютный кров, где все родные меня любили! А мать так вообще во мне души не чаяла! Жила мной! И только ради меня! И оставлять ее фактически в полном одиночестве и уже навсегда - эта перспектива разрывала мне сердце! И я сказал сам себе: ну и ладно... Что ни делается - всё к лучшему! Принимай, Серёга, что есть... Погулял 10 дней по Москве, насмотрелся на знаменитостей, увидал всю мерзкую поднаготную советского киноискусства - будь доволен и этим! Не всё коту масленица. На чужой каравай рот не разевай. Жри что дают!
 Мой сосед по комнате Олег старательно не показывал виду, что он счастлив! Наоборот,он всячески хмурил лицо. Пытался говорить грубо и резко! Но все равно его глаза светились огромной надеждой на то, что он наконец-то вырвется из порочного круга своей такой серой, такой бессмысленной жизни, войдет в круг избранных!
 - Да ну вас! Нашли с чем поздравлять,- показно отмахивался он от наших рукопожатий.- Еще ничего не решено. Всё станет ясно только завтра, на 2-м туре. Вот тогда и посмотрим... А сейчас не надо поздравлять раньше времени! Это - плохая примета...
 Но все равно глаза выдавали его. Он купил бутылку вина, и мы выпили за его самый первый успех. И никто из нас ему ни капли не завидовал. Все были глубоко искренни в своих поздравлениях.
 - Что такое особенное ты им там показал и рассказал, что сумел им понравиться?- расспрашивали мы его.
 - Да уже и сам не помню - ЧТО именно,- честно отвечал он.- Всё тут же из головы вылетело... Как только вышел из аудитории, всё тут же и позабыл!.. Ну... напридумывал что-то... насочинял... даже спел и станцевал что-то! Аж самому потом стыдно стало! А им, видишь ты - запомнилось! Кто бы мог подумать!..
 На следующий день в 8 утра Олег ушел во ВГИК на прохождение второго тура, а я съездил на Казанский вокзал, купил билет домой и потом вновь бесцельно ходил по Москве. И радовался! Радовался, что скоро опять буду ДОМА! Нет, ДОМ - это все-таки великое счастье! И понимаешь это только тогда, когда надолго вдруг покидаешь его...
 Я вернулся в общагу в 4 часа дня, Олега все еще не было. Не пришел он и в пять, и в шесть. И появился где-то около семи.
 - Где ты был так долго?- удивился я.
 - Всё там же, во ВГИКе. Ждал, когда они наконец-то примут окончательное решение. Обещали огласить результаты где-нибудь в три, а проспорили, вон, видишь, до скольки. Аж до шести.
 - Ну и как? Прошел?
 - Нет!- отрезал он.- Нет! Всё! И позабыли об этом! Больше ни о чем даже не спрашивай! Возвращаюсь домой. В Питер! В Питер! И больше никакой Москвы! Никогда! Ни за что! Я - никто. И звать меня - никак! И больше никакого искусства. Никакого ВГИКа! Я - тупой работяга. Чернорабочий. Я теперь знаю своё место!..
 На него было тяжко смотреть - он явно был не в себе...
 - Подожди, не отчаивайся. В конце-то концов, кроме ВГИКа, есть и другие вузы - скажем, театральный...- попытался я его успокоить.
 - Хэ! Еще лучше - театральный... Вот позорище-то! Всю жизнь скакать под дудку какого-нибудь тупого режиссера... Не царское это дело! Это - только для тупых смазливых баб! Ну, сказанул!
 - Ну ты же живешь в Ленинграде, у вас там своя киностудия. Послушай, не мне давать тебе советы. Ну, устройся там тем же механиком или шофером, да даже вторым помощником режиссера - я слышал, у вас там на эту должность берут людей и без режиссерского образования. Потом будешь потихоньку расти, расти, так и дорастешь до ВГИКа. И будешь поступать уже тоже по блату, как эта самая Тонунц. Кстати как там она, эта самая Тонунц?
 - Вот именно эта Тонунц второй тур как раз и прошла. Теперь уже всем ясно,что по блату.
 - Ну вот и ты точно так же пройдешь... в свое время...
 - Ага! К сорока годам, да? Когда надо будет думать уже о пенсии...  Так, что ли? Нет уж! Спасибочки!
 - Да подожди ты...
 - И ждать нечего - нет!!
 - Успокойся!
 - Нет! Нет!! И нет!!! Всё! Я еду домой. Прощай!
 - Куда ты? На ночь глядя.
 - На вокзал. Если нет билетов на прямой поезд, доберусь на разных попутных электричках. Так даже дешевле выйдет. В крайнем случае пересижу ночь на вокзале.
 - Ну дождись хотя бы до утра. Ну чего ты так взбеленился?
 - Не хочу быть в Москве больше ни часа! Всё! Домой! Домой! В Питер!
У меня к тебе только одна просьба. Выполнишь?
 - Ну, говори.
 -  У секретарши во ВГИКе в папке с моими данными остался мой военный билет. Я тебе сейчас напишу записку к ней с указанием данных моего паспорта. У нее эти данные имеются, так что она тебе поверит и мой билет тебе отдаст. Забери его, пожалуйста, и вышли мне его заказным письмом, чтобы мне сюда ради него потом не приезжать. Деньги на дорогу не тратить. Хорошо?
 - Ладно, сделаю. В чем проблема. Ну давай хоть выпьем на дорожку и на прощание. Ведь наверняка больше уже не увидимся...
 - А ты приезжай ко мне в Питер. А? Остановишься у меня. Хоть на неделю. Я тебе и город покажу, возьму ради этого отгулы. Как?
 - Спасибо! Не обещаю... Я у вас уже бывал. Всё видел. Так что вряд ли...
 - Ну, смотри... А то, если надумаешь, милости просим! Только сообщи заранее. Мне с тобой было интересно. Ты много чего мне порассказал - на нашу истинную историю глаза открыл. Спасибо тебе! Всегда буду тебя помнить!- и он пожал мне руку.- А я еще подумаю... Может, как и ты, пойду в наш университет, тоже на исторический факультет. Подумаю...
 - Что ж, тоже неплохо. Только мой тебе совет: сразу же начинай вести там активную комсомольскую жизнь. Занимайся показухой. Не стесняйся. Такова наша жизнь... Зато это даст тебе шанс потом поступить в аспирантуру. А когда защитишь кандидатскую, то будешь работать преподом в универе - там и зарплата высокая, и уважение. А без кандидатской попадешь только в школу. А школа - это такая нищета! Такая мерзость! Даже и говорить не хочется!
 - Учту... учту... Спасибо за совет,- искренне поблагодарил он.
 Я пошел в магазин. Вернулся очень быстро - комната была уже пуста... Сумки Олега не было. Он все-таки не вытерпел лишних полчаса и уехал. На столе лежала записка-доверенность к секретарше ВГИКа с просьбой выдать мне его военный билет. На втором листке был написан его домашний адрес. Сверху записки лежал один рубль - на оплату заказного письма...
 Я в одиночестве допоздна сидел... пил купленное мною вино и с сожалением вспоминал тех многих талантливых ребят, с которыми успел здесь познакомиться и даже подружиться, и которые, как и Олег, так не смогли никуда пробиться...
 А через пару дней потихонечку съехал из общаги уже и я сам.
 Вернувшись в Ульяновск, я пришел домой, оставил сумку и тут же направился прямиком на завод. Ни Пиги, ни Черкасихи я - после всего того, что узнал в Москве и во ВГИКе - видеть уже не мог! Меня от одного только вида их самодовольных самовлюбленных наглых рож просто откровенно тошнило! И поэтому, даже не заходя в свою комнату, я заявился в кабинет к Чике.
 - О! Уже вернулся!- удивился он.- Так быстро. Ну как, поступил?
 - Нет... Вот, пришел написать заявление по собственному желанию. Можно уволить меня сразу? Без этой дурацкой обязательной двухнедельной отработки?
 - Вообще-то такое у нас не практикуется... Но только уж ради тебя... Сейчас выясню...
 Он долго куда-то звонил, объяснял, доказывал, что работа у меня абсолютно второстепенная, что с моим уходом показатели выполнения какого-то там плана никак не снизятся. И наконец положил трубку и весело сказал мне:
 - Всё. Обо всём со всеми договорился. Уволят без отработки. Так что не волнуйся, садись и пиши заявление сегодняшним числом. Им тебя прямо сегодня и уволят. Я так и сделал.
 И с того самого дня Чекулаева я больше никогда не видел. И слава Богу! Черкасиху потом видел всего пару раз. Дело в том, что директора механического завода вскоре перевели на повышение в Москву, в министерство. И он бросил в провинции не то что всех своих любовниц, но по такому случаю даже развелся с женой. И укатил в столицу налегке. Черкасиху после этого с завода немедленно уволили! И вот как-то, лет через пять-шесть после моего ухода с завода, я по каким-то делам зашел во второстепенную по своему значению контору и там внезапно наткнулся на Черкасову. Она заметно постарела, занимала самую маленькую должность. Рога ей пообломали! Так что во взгляде ее уже больше не было прежнего выражения самодовольства и всесилия. Ко мне она обращалась уже на "вы" и опускала глазенки долу!.. А во второй раз, и, надеюсь, в последний, я увидел ее - вот мистика-то! - именно в дни написания этой самой повести, еще через 25 лет, в декабре 2016 года. Столкнулся с нею в городском пассажирском автобусе. Сначала услышал знакомый и такой неприятный высокий и опять чем-то возмущенный голос. Потом увидел невысокую тощую старуху с большими отвисшими мешками под глазами и трясущимися брыдлами на щеках, во всем черном и даже с темным, чуть ли не черным макияжем вокруг глаз. Я не сразу узнал в ней Черкасову - ведь ей теперь было почти 70 лет... Она была хорошо одета: в богатую шубу и модную по форме норковую шапку. Но на лице ее так и осталось прежнее слегка истеричное и вечно чем-то недовольное выражение. Она сделала вид, что не узнала меня. И быстро прошла мимо, в самый конец автобуса, к свободному креслу. А мне не больно-то было и надо, чтобы она меня узнавала. Я пару раз оглянулся, внимательно разглядывая ее. Но она смотрела вбок от меня и старательно "изучала" что-то очень важное за окном... Замуж она так никогда и не вышла. Детей тоже не заимела. Ну и черт с ней, стервой! Не оставит после себя потомства со своей такой дурацкой шлюшечьей наследственностью!
 Механический завод вскоре почти целиком развалился. Сначала его усиленно убивал дурак Горбачев, проводя свою бессмысленную конверсию, которая привела к убиению российской оборонной промышленности. А потом дело довершил уже Ельцин. Людям по полгода и более не платили там зарплату, и они дошли уже до крайней нищеты. Закончилось это тем, что однажды, году примерно в 2001-м или втором, тысячи рабочих механического завода рано утром вышли на огромный перекресток и перекрыли дорогу, ведущую в самый населенный и промышленный район Ульяновска, где как раз и находится завод. И простояли так, как заранее и обещали, ровно до шести вечера, парализовав тем самым жизнь целой трети города. Они требовали выплаты им их зарплаты. Зарплату им вскоре действительно выплатили, но всех зачинщиков забастовки с завода через месяц уволили. И завод продолжил умирать и дальше... Пига к тому времени перешел уже на соседний автозавод, где зарплату выдавали вовремя и она была раза в три выше. Стал там трудиться самым рядовым технологом в одном из цехов. Раньше, на механическом, он ходил как король - в отутюженном чистеньком костюмчике, в белоснежной рубашке и галстуке. На него за день не попадало ни пылинки! Теперь же те, кто его видел, рассказывали, что он, как савраска, в синем производственном халате бегал по цеху и то и дело с кем-то ругался, чего-то добивался, примерял и измерял различные детали, заполнял какие-то многочисленные бумажки. Нередко работяги его там посылали! В общем он окончательно распрощался со своим элитарным привилегированным положением и наконец-то окунулся в реальную рабочую жизнь!
 Я как-то пару раз встречал его на улице, видел его издалека - он все больше и больше тощал, высыхал, старел и превращался в некое подобие сушеной воблы. От прежнего Пиги у него остался только его знаменитый длинный нос!
 После выхода на пенсию Пига устроился работать в соседнее со своим домом техническое училище преподавателем технологии обработки металла. Конечно же, полный амбиций, он мечтал преподавать в университете. Но его туда не взяли - там было полным-полно молодых кадров с кандидатскими званиями. Вот и пришлось ему идти в ту систему образования, которая считается худшей из всего, что на данный момент имеется в России. Не хочется особо углубляться в эту скользкую и мерзкую тему, но училища намного примитивнее даже обычной школы. Всех бандитов, наркоманов, бездельников, хамов, самых откровенных сволочей и будущих уголовников, от которых школа старается всячески избавиться, вынуждены принимать в свои стены училища - потому что никто другой учиться туда просто не идет. В училище принимают абсолютно всех, большинство вовсе без вступительных экзаменов. Потому что толку от таких экзаменов никакого. Мне рассказал мой бывший однокурсник, который сумел выдержать в подобном училище только один год, что в сентябре месяце, сразу после зачисления новых учащихся, администрация училища приказала провести контрольные работы по основным предметам:  математике, физике и русскому языку, для чего писалось сочинение. При проверке выполненных заданий выяснилось, что более-менее грамотно писать по-русски из них не умеет вообще никто! Они даже не знают, для чего служат запятые и не ставят их вообще. Впрочем, как и точки. Большинство так и пишут весь текст сплошняком, выделяя новую мысль лишь заглавной буквой в самом начале предложения... Когда при решении примитивной математической задачи им пришлось умножить 6 на 8, то никто не смог сделать этого в уме. Никто! Они даже не потрудились сложить цифры столбиком на бумаге. Даже не догадались сделать этого - лень было сделать! Пользоваться мобильниками им еще в самом начале контрольной запретили. Так вся группа будущих электросварщиков в составе 20-ти с лишним человек и сидела, не знала, что делать, и 10 минут ждала, пока один из них под видом "сходить в туалет" на самом деле наконец-то не догадается сбегать в раздевалку и там на калькуляторе мобильника произвести это самое умножение 6 на 8. И потом громко объявит это уже всем. Так общими усилиями и решили сию "сложнейшую" задачку...
 При этом все они, эти ученички, поголовно в свои 14-15 лет курят и большинство пьют. И без сигарет не могут выдержать даже 45 минут, пока длится урок. Как только прозвенит звонок на перемену, вся эта огромная толпа, все двести с лишним человек, которые здесь учатся, с лютым матом, сминая всё  на своем пути, устремляются вниз, к выходу на улицу - чтобы там наконец-то вдоволь накуриться! При этом все одеты строго одинаково - в черные куртки, в черные же спортивные шапки, которые они стараются не снимать даже в классе, в черные или темно-синие спортивные штаны. И тем самым они в своем поведении - точная копия уголовной зэковской среды, которая сегодня существует на реальной зоне. Это - подрастающая смена, которая морально уже готова к "посадкам" и "достойному продолжению славного дела отцов и старших братьев-уголовников"!  Дисциплины в этих училищах никакой. Над преподавателями издеваются по-всякому. Поначалу это всё скрывалось, как-то затушевывалось и не проникало в СМИ. Теперь же то и дело сообщается, что в очередном училище Ульяновска 15-летняя шпана-ученики в очередной раз избили своего преподавателя. Самым громким фактом последнего времени стало избиение теперь даже не мужчины, а преподавательницы-женщины. Обкуренные ученики автомеханического техникума (то есть будущие шофера и автомеханики) встретили своего педагога, которая наставила им много двоек, на мосту через местную речку Свиягу, несколько раз ударили, а потом и вовсе сбросили в ледяную ноябрьскую воду!
 В СССР, несмотря на существовавшие тогда очень даже либеральные порядки и  снисходительное отношение к уголовным "проделкам" будущих представителей славного рабочего класса, за дисциплиной в училищах все же внимательно следили и за годы учебы, бывало, безжалостно отчисляли за плохое поведение и двоечную учебу до 50 процентов первоначально принятых. Нынешняя же власть пала до того, что министерство образования издало приказ: зарплата преподавателей и директора училища напрямую зависит не от качества учебы, а от количества учеников. То есть чем больше откровенных бандитов и наркоманов отчислят - тем ниже будет зарплата педагогов. Это привело к тому, что училища превратились в самый настоящий ассенизаторский отстойник и рассадник преступности и разврата! Отныне сами же преподаватели делают всё, чтобы скрыть любые проявления уголовщины в стенах своих училищ. Терпят над собой всевозможные унижения - лишь бы не потерять в деньгах...
 В общем описывать это уже невозможно. И это - дебилизм в полном и ярчайшем его проявлении! Результат всех "реформ", осуществленных в России, начиная с горбачевской перестройки 1985-го года "рождения" и проводимых по сей момент. И конца им "родимым" не видно...
 И, честно говоря, я даже рад, что Пига попал именно в эту среду. Пускай до краев вкусит реальной жизни! Испьет уготованную ему судьбой горькую чашу до дна. Он в своей прошлой жизни наподлячил немало - пришло время искупать свою вину по полной!

 Ну и теперь самое время закончить мой затянувшийся рассказ, который, если читатель помнит, я начал с того, что меня нежданно-негаданно пригласили в Москву на чрезвычайное собрание Российского авторского общества (РАО). И вот я рано утром из шикарной 4-х звездочной американской гостиницы направился на Каланчевскую улицу, в московский мюзик-холл, где проводилось это самое собрание. Еще издалека я увидел возле входа в мюзик-холл большую толпу. Мероприятие обещало быть очень серьезным, и поэтому полицейские плюс работники ЧОПа тщательно проверяли паспорта всех желающих проникнуть внутрь при входе, даже еще на ступеньках "крыльца", и сверяли их со списком приглашенных. Я занял очередь и простоял в ней минут 15. К моему изумлению, сразу за мной встал сын Владимира Высоцкого, а теперь директор музея Высоцкого Никита Высоцкий. У нас в Ульяновске раз в два года проходит свой небольшой местный кинофестиваль, на которые приглашаются не только российские, но и мировые звезды. Так, в последний раз приезжал режиссер Кустурица со своей "джаз-бандой". Был на этом кинофестивале и Никита Высоцкий. И вокруг него все время вилась стайка журналистов и просто любопытных местных провинциалов. Здесь же, в Москве, Высоцкий не интересовал ровным счетом никого, даже журналюг. Я был настолько изумлен столь необычным соседством по единой очереди, что сначала повернулся к Высоцкому боком, а потом уже и вовсе лицом и нагло его рассматривал! И даже в какой-то момент принял участие в его разговоре с кем-то из его знакомых. Они обсуждали нынешнего председателя РАО Сергея Федотова, и Высоцкий пересказывал последнюю новость:
 - Представляете, Никита Михалков выступил в защиту этого самого Федотова. Заявил в СМИ, что тот является его соседом по усадьбе на Николиной горе, что знает его много лет и ничего плохого сказать про этого афериста не может, мол, он - отличный человек!
 - Да, да, я тоже слышал это заявление Михалкова,- ответил собеседник Высоцкого.
 - Вот гадина!- возмутился Высоцкий.- Кто его просил лезть со своими заявлениями?! Кто? Не может ни минуты прожить, чтобы не покрасоваться перед телекамерами!
 - Да! Да! Ничего не попишешь, лизоблюд и позёр!- согласился с ним собеседник.
 - Да! Да!- громко и выразительно подтвердил слова Высоцкого и я, хотя никто из них меня совершенно не просил... Но, как говорится, наглость - это второе счастье!
 Высоцкий посмотрел на меня с удивлением, видимо, пытаясь вспомнить, кто я такой, но не вспомнил... А я благоразумно поспешил повернуться к нему опять спиной. Тем более внешний вид Никиты меня очень и очень разочаровал: он имел на лице свою уже "фирменную" десятидневную седую щетину, которая превращала его "физю" в некое отвратительное подобие бомжа... Выцветшие очи были пучеглазы. К тому же правый угол его губ был резко опущен вниз - видимо, следствие уже очень давнего инсульта. В общем даже чисто внешне он не имел никакой звездности и ни малейшего намека на выдающийся талант, которым обладал его великий отец. Скорее он демонстрировал даже некоторое совершенно очевидное и неоспоримое вырождение... Как еще одно зримое подтверждение тысячелетней истины: на детях знаменитостей уставшая от прошлых невыносимых трудов природа тщательно и упорно отдыхает...
 Тут подъехал автомобиль, из которого вышел знаменитый продюсер Виктор Дробыш. Все журналисты всей своей стаей так резко и бросились брать интервью у этой звезды телеэкрана. Тот вылез из авто и вразвалочку вальяжно направился к нам и занял очередь уже за Высоцким. Дробыш и не подумал воспользоваться тем, что его лицо известно вокруг всем, и не попер в наглую мимо толпы, чтобы пройти внутрь без очереди. Наоборот он с радостью расцеловался с Высоцким и его собеседниками, изучил меня - но нет, не вспомнил, и поэтому руки мне не протянул... И так и стоял с нами все 15 минут, ожидая того момента, когда возьмут на проверку и его паспорт. Наконец я оказался внутри здания. Здесь, опять же у самых дверей, стоял ряд столов, за которым сидели симпатичные юные москвички и еще раз проверяли паспорта, сверяли их со своими списками, ставили галочки, просили расписаться и вручали небольшой зеленый картонный прямоугольник - карточку для голосования. Перед этими столами опять была очередь, точнее уже несколько очередей. На каждом столе стояла табличками с буквами: А-Д, Е-К и т.д. То есть к данному столу должны были подходить только те люди, чьи фамилии начинались на данные буквы. Поскольку моя фамилия Воронин и она начинается с Высоцким на одну букву, то я снова оказался с Никитой рядом, но только он был несколько расторопнее и, пока я разглядывал фойе мюзик-холла и присутствовавших там юных москвичек, он на этот раз встал впереди меня. Зарегистрировавшись, я было попытался закадрить одну из самых симпатичных москвичек, но сразу предупредил ее, что я - из провинции и мало кому известный музыкант. Москвичка, услышав это, сразу же потеряла ко мне всякий интерес и только мило улыбалась дежурной резиновой улыбочкой. Я понял всю бесполезность моей сексуальной попытки взять ее резким штурмом и, очень огорченный, направился в буфет, который был в трех метрах отсюда, в глубине фойе. Это был фуршет - то есть бесплатное угощение салатами, колбасками, пирожными, кофе и вином за высокими столами при отсутствии стульев. Здесь также была значительная толпа: люди атаковали витрины с бесплатной едой, накладывали ее себе на тарелки помногу, и задние ряды в нетерпении напирали на передние. И я вновь оказался по соседству с Высоцким. Он посмотрел на меня уже с подозрением - уж не преследую ли я его... Но я преследовал отнюдь не его, а исключительно только еду. И даже не еду, а вино! Оно было здесь двух сортов - белое и красное - и тоже в неограниченном количестве. Напившись вдоволь, я принялся разглядывать присутствующих здесь гостей. Одного я узнал тут же. Это был известный поэт-песенник Илья Резник: седой, величавый, галантный, в своем неизменном фраке и белоснежной манишке с белой же блестящей бабочкой то ли из шелка,то ли из парчи. Он стоял за одним столом с четой Пресняковых-старших. Девочки-москвички из обслуги упросили Резника сфотографироваться с ними на мобильник, тот, естественно, согласился: встал между ними, обнял их обеих, и все трое состроили широченные улыбки - видимость полнейшего счастья! Но меня удивило не это, а тот странный факт, что  никто из провинциалов, которых здесь были десятки, не просил ни Резника, ни прочих знаменитостей с ними запечатлеться для истории. Люди ели, пили и вовсе не делали вид, что они - очень независимые, что имеют собственную провинциальную гордость и поэтому им нет ровно никакого дела до звезд. Нет, людям действительно до московских звезд не было ровно никакого дела - люди именно ели, пили и ни на кого не обращали особого внимания! Но меня особенно заинтересовал один тип, лицо которого мне показалось очень знакомым. Я долго вспоминал, кто бы это мог быть. Он был очень схож с моим другом из ульяновской синагоги Мишей Богомазовым, которого я сделал одним из главных героев в своей повести "Израильский заговор". Но, естественно, Миша присутствовать здесь никак не мог - он никогда ничего не сочинял и поэтому не был членом РАО.
 Напившись вина, я понял, что засыпаю на ходу - тем более следует учесть, что перед этим я всю ночь любовался видом Москвы из гостиничного окна и спал всего  три с небольшим часа. Найдя места на небольшом диванчике, я сел и тут же отключился... Включился оттого, что меня расталкивал охранник из ЧОПа и приглашал пройти в зал. Я подчинился и подумал, что сяду на самый последний ряд и там прекрасно высплюсь. Само данное собрание меня мало интересовало. Тем более со студенческих комсомольских поганых лет я все эти собрания терпеть не могу! Но не я руководил судьбою, а судьба играла мной как хотела - когда я вошел в зал и посмотрел на последние ряды в нем, то оказалось, что все они заняты под завязку. Зато все передние ряды были абсолютно пусты. И мне ничего не оставалось делать как пройти почти до самой сцены и сесть там, где было свободно. Так я оказался на третьем ряду на крайнем кресле справа. Я уселся и через минуту снова заснул... Проснулся на этот раз оттого, что прямо передо мной стоял видеооператор, а журналист рядом со мной брал у кого-то интервью. Я оглянулся - позади меня, на четвертом ряду, сидел опять все тот же неугомонный и словно бы привязавшийся ко мне Никита Высоцкий, рядом с ним несколько мужиков (как вскоре выяснилось, это были композитор Матета, джазист Бутман и еще кто-то, кого я не знал). Собрание началось. И тут было уже не до сна - потому что интересно стало просто неимоверно! В зале погас свет, освещенной осталась одна только сцена. На сцене стояла трибуна и два ряда столов. На трибуну вышел один из тех, кто уже сидел за одним из столов и сообщил:
 - Для проведения собрания нам необходимо избрать президиум и счетную комиссию. Предлагаю в президиум избрать Никиту Высоцкого, композитора Алексея Рыбникова, джазмена Бутмана (он назвал еще ряд фамилий). Тех, кто "за", прошу поднять зеленые карточки, которые вам всем выдали сейчас в фойе при регистрации.
 Тут же в зале вспыхнул яркий свет и стало прекрасно видно, что поднялся лес рук, в которых были зажаты те самые зеленые карточки.
 - Кто "против"? Кто "воздержался"?- продолжил ведущий.(Таковых не было)- Единогласно. Таким образом президиум выбран. Членов президиума прошу занять свои места на сцене.
 Почти все мужики, которые сидели прямо за мной на четвертом ряду, дружно поднялись и перешли на сцену. И тут я понял, что тот самый человек, который давеча во время фуршета показался мне таким знакомым и таким похожим на моего ульяновского друга Михаила Богомазова, но имя которого я никак не мог вспомнить, был не кто иной как знаменитейший композитор Алексей Рыбников, музыку которого я просто обожаю!
 "Вот это да!- ахнул я про себя.- Да я же, сам того не ведая, оказался в элите элит! В самом центре российского музыкального культурного круга, знаменитее которого уже просто не может быть!"
 Свет в зале тем временем опять погас.
 Ведущий продолжил:
 - Председателем счетной комиссии предлагаю избрать композитора Игоря Матету. Тех, кто "за", прошу снова поднять ваши карточки.
 Яркий свет прожекторов, висящих над сценой и направленных прямо в зал, ослепил нас всех! В зале вновь поднялся лес рук.
 - Единогласно,- вновь сообщил ведущий.
 И Матета занял место на сцене за отдельным столом.
 Было совершенно очевидно, что всё это действо было хорошо и заранее отрепетировано. Для истории его снимали на камеры не менее двух десятков журналистов вместе с видеооператорами, которые разместились по всему залу.
 Ведущий продолжил:
 - Слово предоставляется председателю счетной комиссии Игорю Матета.
 Сегодня имя этого композитора почти забыто. А лет 20 назад он гремел вовсю и был известен в стране почти каждому! Он был основным поставщиком песен для внешне крайне разгульной и бесшабашной певицы в мини-юбке Маши Распутиной, и почти каждая такая песня в ее исполнении становилась шлягером, и Маша на своих концертах зажигала тысячные залы на "раз-два"!
 Матета вышел на трибуну и сообщил:
 - Всего членами РАО является около тридцати тысяч человек. Для кворума необходимо присутствие 130 человек. В данном зале присутствует 170 делегатов, представляющих всю страну. Они были выбраны тайным голосованием, которое проводилось путем рассылки именных строго пронумерованных анкет, заверенных печатями особой комиссии, которая была создана специально для организации данного собрания. Таким образом кворум налицо и собрание имеет полную юридическую силу. Объявляю собрание открытым и как председатель счетной комиссии позволю себе вкратце напомнить вам и присутствующим здесь журналистам, почему и ради чего мы все здесь собрались. Примерно год назад я написал заявление в Генеральную прокуратуру с просьбой расследовать деятельность РАО, поскольку у меня есть веские основания предполагать, что руководитель РАО Сергей Федотов незаконно присваивает себе деньги членов РАО. Наши с вами деньги! Генпрокуратура якобы провела тщательную проверку деятельности РАО и вскоре прислала мне ответ, что никаких нарушений в деятельности руководства РАО не обнаружено. Данный ответ Генпрокуратуры попал в СМИ, но мое имя там не упоминалось. В ответ на это Сергей Федотов вместе со своей мамашей устроили самую настоящую охоту в поисках того, кто это осмелился написать на них в Генпрокуратуру. Поскольку мое имя не фигурировало, то они целый год шерстили всех, кого только было возможно в поисках врага в "своих рядах". Узнай они мое имя, мне грозила бы очень серьезная опасность! И это не преувеличение - от этой страшной семейки можно ожидать всего! Достаточно напомнить, что Сергей Федотов - рецидивист и сидел в первый раз за махинации с украденными автомобилями, а второй тоже за какую-то уголовщину. Всем в РАО на самом деле заправляла его мать. Сынок был лишь подставной фигурой. В общем государство в лице Генпрокуратуры расписалось в своей полной беспомощности и крайнем равнодушии к проблемам людей искусства, нас с вами! Всё в РАО так и продолжалось бы до сего дня, всё было бы шито-крыто, но тут неосознанно нам на помощь пришли журналисты из Великобритании. Они сообщили, что этот самый Федотов во время своих неоднократных поездок в Лондон останавливался исключительно в самых шикарных гостиницах, в люксовых номерах за 10-20 тысяч евро в сутки, в которых позволяют себе проживать только президенты, американские кинодивы или олигархи. А недавно он и вовсе купил в Шотландии старинный замок ценой в десятки миллионов евро. При  этом на вопросы английских СМИ Федотов ответил, что помимо своей основной деятельности в РАО он в качестве приработка якобы занимается риэлтерской деятельностью, которая дескать и приносит ему такие бешеные бабки. И это в годы кризиса, который расползся по всему миру и дорогущая недвижимость теперь мало кого интересует - у людей просто нет на нее денег! Даже у олигархов! Сегодня "поджаться" вынуждены уже все - даже они! Этот факт наглого вранья и невиданного обогащения Федотова тут же стал известен и российским СМИ. И вот тут-то наша родная российская Генпрокуратура уже не смогла отмахнуться от этих возмущений. Под натиском в первую очередь английских СМИ она была вынуждена сохранить свое лицо и на них отреагировать. И действительно отреагировала - завела уголовное дело по факту хищения Федотовым средств, поступаемых на банковские счета РАО. И арестовала Федотова. И сегодня он сидит - крепко и надолго! Но это ровным счетом ничего не значит, потому что всеми делами в РАО, как и прежде, заправляет его мамаша, Вера Федотова. И ее положение в РАО на данный момент незыблемо! В подобной ситуации мне ничего не оставалось делать как вместе с моими тремя друзьями московскими поэтами создать инициативную группу по организации чрезвычайного собрания членов РАО. Мы встретились со многими заинтересованными в чистоте наших рядов людьми, изыскали с их помощью средства, провели заочное анкетирование и оно показало, что более 50 % всех членов РАО выразили свое несогласие с деятельностью нынешнего руководства РАО и проголосовали за проведение данного чрезвычайного собрания. И вот мы все здесь наконец-то собрались. И собрались только с одной единственной целью - избавиться наконец-то от ненавистной семейки Федотовых, от ее многолетнего беззакония и нашего перед ней бессилия и выбрать новое руководство РАО.
 Далее слово было предоставлено Илье Резнику.
 - Песни на мои стихи звучат и на всевозможных концертах, и на ТВ, и по радио, и в интернете каждый день сотни раз. Казалось бы, я должен быть богатейшим человеком! Мой гонорар должен составлять миллионы рублей в месяц! Но куда там... Я уже несколько десятилетий получаю сущие копейки!!! Однажды я пришел в РАО и попросил их показать мне список моих произведений, прозвучавших за прошедший год. Мне вынесли кипу бумаг вот такой толщины (Резник развел пальцы сантиметров на 8 и показал залу и журналистам). Я посмотрел, во сколько оцениваются мои песни. Напротив каждой указывалась сумма, которую исполнитель перечислял в РАО. И там стояли просто смешные цифры: рубль двадцать за песню, 90 копеек и даже 15 копеек... (В зале раздался смех). Но даже ЭТИХ денег я в глаза не видел - все они так и остались на счетах РАО. А куда потом их дел Федотов - это огромная тайна! Когда я спросил об этом там, в РАО, то мне ничего не ответили... Я считаю, что нам необходимо покончить с произволом этой преступной семейки Федотовых и избрать новое руководство РАО - кристально честное! Которому мы все доверяем. И еще одно замечание. Средняя зарплата в СССР в 80-е годы равнялась 150 рублям. Сегодня средняя зарплата в России - 15 тысяч рублей. То есть зарплата выросла в тысячу раз! А наши гонорары так и остались копеечными! И это не смешно. Когда я был молодым и много, часто ездил с выступлениями по стране, то у меня было достаточно денег, чтобы вести достойный "звезды" образ жизни. Их хватало даже на помощь другим творческим людям. Например, я много лет помогал моему давнему товарищу знаменитой поэтессе Римме Казаковой, у которой в старости была малюсенькая пенсия и которую в годы перестройки уже совсем не печатали, поэтому никаких гонораров у нее не было и она жила в полном одиночестве и почти в нищете! Но теперь в помощи нуждаюсь уже я сам, поскольку я уже давно не молод, езжу с гастролями мало, а моя пенсия точно такая же, как и у всех рядовых пенсионеров - величину ее называть просто позорно! Я считаю, что новое руководство РАО, которое, я надеюсь, мы сегодня выберем, обратится в правительство с настоятельным требованием изменить закон и наконец-то повысить сумму наших гонораров как минимум в сто раз. Только тогда мы сможем жить на них достойно.
 Следующим выступающим был композитор Алексей рыбников. Он сказал:
 - Мои произведения уже десятки лет звучат повсюду. Моя рок-опера "Юнона" и "Авось" почти каждый день идет в московском Ленкоме при переполненном зале. То же самое происходит и в десятке других миллионных городах страны. Казалось бы, я должен получать со всех них причитающиеся мне проценты в качестве гонорара. Но я не получаю ничего! Ничего!!! Уже десятки лет. Мы все прекрасно помним времена СССР. Тогда нам перечисляли деньги не то что театры или телевидение. В конце каждого месяца директор каждого ресторана, каждой официально зарегистрированной дискотеки был обязан составить рапортичку, в которой подробно перечислял, чьи произведения и сколько раз прозвучали за это время в его заведении, и за каждое он перечислял в государственный налоговый орган соответствующую сумму. С этой суммы нам потом и начислялись гонорары. Всё было очень прозрачно, справедливо, система работала десятки лет прекрасно и ни у кого никогда не вызывала никаких вопросов и возмущений. Но с разрушением СССР эта система распалась. Нас, никого не спрашивая, насильно перевели уже не в государственную, а в частную лавочку, которая стала называться РАО и которая якобы является правопреемницей прежней службы по выплате нам гонораров. Я спрашивал многих моих коллег, и все они мне честно сказали, что никто из них никогда не писал никаких заявлений о принятии их в члены этого самого РАО. Всё было сделано чисто автоматически, тайно ото всех. Тем самым РАО было создано незаконно и собирает, а точнее сказать, присваивает себе наши деньги самовольно! Преступным путем! Семейка Федотовых просто воспользовалась анархией, которая царила в стране при Ельцине, и мошенническим путем стала воровать наши деньги! Однажды я пришел в это самое РАО - так меня даже не пустили вовнутрь! Меня, члена этого РАО, которое и существует-то только за счет наших гонораров, меня же к себе и не пропустило! Тогда я через охранника передал этим самым начальникам РАО, что я этого так не оставлю и пообещал привлечь СМИ и раздуть скандал! Только после этого меня наконец-то пропустили вовнутрь, провели в какой-то кабинет, где промурыжили час с лишним, но так и не ответили ни на один мой вопрос: куда делись мои гонорары, какая сумма мне должна быть за прошедшие десятки лет перечислена и так далее! Ни на один! Так я и ушел ни с чем... Представляете себе: огромное здание в центре Москвы на Большой Бронной переполнено народом. В каждом кабинете сидит куча людей, все они неотрывно что-то щелкают на компьютерах, все непрестанно переговариваются, звонят, заполняют кипы каких-то бумаг, но что они делают конкретно - страшная для всех тайна! И еще одно замечание. Раньше каждый из нас, написав хорошую пьесу, стихотворение или песню, был уверен, что государство в лице министерства культуры его поддержит. Теперь же даже я, известный композитор с авторитетным именем, создав что-то новое, не знаю, ЧТО с этим произведением делать. Мы стали некому не нужны. Куда ни обращусь - то ли на радио, то ли на ТВ, везде слышу только одно: не формат! А что же тогда формат? Никто этого не объясняет и не знает. В сфере массовой культуры царит полнейший произвол продюсеров. Без продюсеров мы все, люди искусства, стали никем и ничем! А кто такой продюсер? Это - денежный мешок. Чаще всего просто купчишка без музыкального или литературного образования и вообще без знания самых-самых основ культуры. Поэтому я считаю, что новое руководство РАО должно не просто собирать деньги, но и быть агитатором и распространителем качественной музыки и песен, стать менеджером нового образца. Примером для всех неучей и самозванцев, которые называют сами себя продюсерами, а на самом деле только распространяют на эстраде самую грязную пошлятину и гребут с этого бабло!
 Выступающих было много. И каждый из них рассказывал нечто такое, отчего волосы вставали дыбом! Я решил, что такое дело необходимо срочно запить и закусить и, сделав вид, что у меня зазвонил мобильник, приложил его к уху и под этим соусом вышел в фойе. Там, кроме официанток, не было ни единого человека. Я опять налил себе вина, взял пару пирожных и уже приготовился немножко попировать в одиночестве, без свидетелей, но тут ко мне подошел охранник с крайне встревоженным выражением лица и спросил меня:
 - Скажите, это ваша сумка лежит на кресле на третьем ряду?
 - Да, моя. А что случилось?
 - Немедленно заберите ее или вернитесь в зал!
 Я поторопился вернуться на место - возле моей спортивной сумки, с которой я сюда пришел, уже напряженно стояли трое охранников и тревожно переговаривались по рации.
 - Это ваша сумка?- спросил меня один из них, указав на нее.
 - Да.
 - Ни в коем случае не оставляйте в зале никаких предметов!
 Желание пировать у меня, естественно, исчезло, и я вновь уселся и продолжил слушать звезд нашей культуры. А Матета тем временем предложил закончить дебаты и перейти к выдвижению кандидатур на должность нового главы РАО:
 - Итак, голосуем за прекращение дебатов. Кто "за"? - Софиты со сцены вновь ярко ослепили нас. Все подняли свои зеленые бумажные прямоугольнички.- Единогласно,- подвел итог Матета.- Софиты тут же послушно погасли.- На должность председателя РАО предлагаю избрать человека, которого я глубоко уважаю! Я с ним работаю уже многие годы! И он ни разу не подвел меня. Не дал даже малейшего намека на какую-либо несправедливость по отношению ко мне. И точно так же с другими авторами.
 И тут все сидящие на сцене в президиуме вдруг повернули головы в мою сторону и все, не мигая, как мне показалось, уставились прямо на меня! Я невольно ощупал себя - уж не случилось ли с моей рубашкой или брюками чего такого, пока я ходил в фойе... Нет, всё было нормально. Но тем не менее все продолжали смотреть именно на меня, при этом переговариваясь и качая головами... Мне стало не по себе! И тут Матета наконец-то произнес имя кандидата:
 - Это  Максим Дмитриев - основатель всем известного Первого музыкального издательства. Максим, прошу тебя встать.
 И тут мужик, который единственный, когда все ушли в президиум, остался сидеть в четвертом ряду, сразу за мной, встал и показал себя всем в полной красе. Это и был тот самый Максим Дмитриев. Это именно его все только что обсуждали в президиуме и смотрели именно на него, а не на меня, как это мне с испугу показалось.
 - Максим, прошу тебя пройти на трибуну и скажи всё, что считаешь нужным,- предложил Матета.
 Тот послушно взошел на сцену, встал за трибуну и озвучил свою позицию:
 - Если меня изберут председателем РАО, то считаю необходимым провести полную ревизию всего того, что совершило прежнее руководство РАО за все годы с момента своего образования до сегодняшнего дня. Только после этого мы сможем воочию увидеть всю реальную картину. И для этого нам будет необходимо нанять уважаемую, авторитетную и независимую службу аудита. Естественно, мамаша Федотова, оставшаяся на посту заместителя РАО вместо арестованного Сергея Федотова, начнет чинить нам всяческие препоны. Она подаст на нас в суд, станет добиваться, чтобы наше нынешнее собрание было признанно незаконным. Она уже сделала это, даже не дожидаясь начала нашего с вами собрания, еще на самой первоначальной стадии сбора анкет. Борьба за справедливость и наведение порядка в рядах РАО будет жестокой! Потому что на кону стоят огромные деньги! И нам необходимо провести нынешнее собрание РАО таким образом, чтобы и голосование, и все протоколы строго соответствовали закону. Только после этого мы сможем обратиться в министерство юстиции, оно, изучив наши сегодняшние документы, признает наше собрание законным и полномочным, и только после этого мы получим право участвовать в предстоящих судебных процессах как полноценное юридическое лицо, а не как самозванцы - именно так нас именует и Вера Федотова, и, к сожалению, примкнувшие к ней Олег Газманов и Игорь Матвиенко.
 Дмитриев имел в виду того самого Игоря Игоря Матвиенко, который был создателя группы "Любэ". Именно эти два человека, Газманов и Матвиенко, видимо, заранее подкупленные, в последние дни выступили в СМИ с громкими заявлениями, что Матета готовит переворот в РАО и призвали власти сурово покарать негодяя Матету!
 - Я вижу в этом зале не только всем известных московских лидеров нашей культуры,- продолжал Дмитриев,- но и десятки неизвестных мне лиц, людей из провинции. Они пишут талантливые произведения, но ясное дело, что им никуда в столице без связей не пробиться. Я полностью согласен с выступавшим передо мной Алексеем Рыбниковым в том, что РАО должно вести не только финансовую, чисто фискальную работу по сбору денег, но также и продюсерскую деятельность и продвигать таланты - и особенно тех, кто из провинции. Делать их известными всей стране. Деньги на это у РАО есть.
 Матета вновь взял слово и предложил проголосовать за кандидатуру Дмитриева. Вновь вспыхнули софиты на сцене, ярко освещая зал, и вновь было "единогласно"! На этом собрание собственно и закончилось. Всё прокрутилось в каких-то два с половиной часа. Матета поздравил всех присутствующих с победой и сказал:
 - Ну а теперь приглашаю всех снова пройти в буфет, чтобы...- он замялся, подбирая нужное слово.
 - Чтобы доесть там всё, что еще не съели!- весело подсказали ему из зала.
 - Примерно так я и хотел сказать,- подтвердил Матета.
 И вся толпа снова пошла пить и жевать. Минут через сорок всё было наконец-то съедено и выпито, и люди начали постепенно расходиться. Я тоже вышел на улицу и побрел, куда глаза глядят. Времени до поезда оставалось еще 4 часа, и я неспеша обошел округу, располагающуюся невдалеке от Казанского вокзала - прогулялся по улице Маши Порываевой, Садово-Спасской, Красноворотскому проезду, Старой и Новой Басманной, зашел в парк Баумана. Я ровно 19 лет не был в первопрестольной. Последний раз был здесь в 1997 году, когда праздновали 850-летие Москвы. Тогда весь город был похож на один сплошной восточный базар и одновременно на огромную помойку. Все улицы были завешены поперек тысячами разноцветных рекламных растяжек, которые на ветру болтались над головой, как длинные портянки. Все дома от огромных рекламных баннеров, покрывающих их с ног до головы, стали похожими на какие-то нереальные игрушечные коробки. Повсюду всё было только на английском или англицированном русском: шоп! эксклюзив! филипп морис! водка ройал! Всё продавалось только на доллары. Вокруг всех станций метро располагались целые городки из киосков, забегаловок, пиццерий, рюмочных, казино. Урны были переполнены, мусор вываливался наружу, повсюду грязь, вонь, крысы, не боящиеся уже никого и ничего, противные фигуры оборванных и заблеванных алкашей и бомжей. И везде торговали одни только совершенно обнаглевшие от своей безнаказанности азербайджанцы. Менты группками бродили среди этой азиатско-русской человекообразной биомассы и заняты были только тем, что выискивали - как бы с кого содрать мзду за отсутствие паспорта или временной регистрации. Властям и лично тогдашнему мэру Лужкову было на всё глубоко наплевать! Все были заняты только одним - шинкованием бабок. Извлечением бабла из всего, что только можно было "остричь". Абсолютно у всех в глазах светилось лишь одно: деньги! деньги! деньги! Было такое чувство, что попал в самую отсталую и позорную азиатскую страну. Станция метро "Комсомольская" и вовсе превратилась в некое подобие биржи - там азиатские барыги продавали только что приехавшим с востока и юга своим же соплеменникам фальшивые документы, позволявшие мигрантам устроиться в Москве на временную работу. Эти азиаты уже не стеснялись называть Москву не Москвой, а на собственный лад - Москвабадом...
 Москвичи стали бояться ездить в метро - там повсюду сновали одни только азиаты. Грязные цыганки выпрашивали у всех деньги, полуголые даже зимой цыганята сновали у пассажиров под ногами и воровали у зазевавшихся людей деньги, часы, мобильники. Повсюду лежали прямо на полу бомжи, обмочившиеся пьяницы, играли на гитарах, аккордеонах, саксофонах, скрипках, контрабасах довольно приличные музыканты - некоторые и вовсе студенты из консерватории или обнищавшие оркестранты из развалившихся ранее известных музколлективов. Ничего не боящиеся русские барыги  громко кричали: "Продаем дипломы и любые другие документы!" И все это было в самом центре Москвы, чуть ли не на Красной площади... Казалось, Россия впала в какое-то безумие!.. Это была психбольница на улице, полное повторение нравов времен Чехова. В рассказе "Палата номер шесть" Антон Павлович описал именно эту ситуацию: тогда, в 19-м веке, психбольных не кормили в больнице, государство просто не выделяло для этого денег, и они, кое-как одетые, чтобы не умереть с голоду, каждый день выходили на улицу и там побирались или воровали...
И вот я снова ходил по Москве. И не узнавал ее. По сравнению с временами лихого безудержного "свободного рынка" это было небо и земля! Теперь здесь не было нигде ни одной рекламы. Улицы блестели от чистоты! Асфальт везде ровный, как зеркало! Нигде ни одного киоска, ни одного бомжа - даже возле Казанского вокзала, где их всегда были толпы! Там они рылись в урнах, выгребали из них и ели выброшенные куски пирожков, допивали из найденных бутылок пиво или кока-колу, докуривали еще дымящиеся окурки сигарет. Мочились они где-нибудь рядом, прямо тут же, за углом, у всех на виду, только повернувшись к проходящим толпам народа спиной. Вонючие лужи текли людям под ноги, и равнодушные менты не обращали на это ни малейшего внимания - потому что ну что они могли содрать с нищего бомжа? Только кусок недоеденного им огрызка...
 Также я не встретил теперь ни одного азербайджанца и вообще азиата! На улицах теперь были одни только культурные славянские лица. Москва снова стала европейской Москвой, а не азиатской помойкой.
 Повсюду размещались пункты проката велосипедов. Они стоят прямо на тротуаре, и никто их не воровал. И вокруг не было видно ни одного полицейского. Раньше от них было буквально не протолкнуться - они ходили в мышастого цвета мешковидной своей гадостной форме и стреляли во все стороны глазами, выискивая жертв - так они собирали дань с тысяч трудовых мигрантов, алкашей и торгашей. И тем самым были еще одним позором столицы. Теперь этих продажных гнид заменили видеокамеры наблюдения, которых повсюду было натыкано до одури!
 Но что меня поразило больше всего - так это пустынность московских улиц. Бывало я проходил сотни метров и не встречал ни единого человека! Все словно вымерли... И это в самом центре! Вечером. В огромном Богоявленском соборе на Спартаковской улице было от силы человек восемь. В зеленом сквере на Елоховской площади сидел на лавочке всего один человек. На длиннющей Новорязанской улице я не встретил вообще ни единого человека! Впрочем эта улица похожа скорее на грязный задний двор - она вся состоит из заборов, складов, гаражей и "задниц" магазинов типа "Пятерочка" или "Магнит". Не было народу и в самих этих огромных торговых центрах, где скучающих продавцов сидело в разы больше, чем покупателей.
 Время приближалось к семи. Я поспешил к поезду. С севера на Москву стремительно наползала огромная туча. Уже начал накрапывать мелкий дождичек. Когда я подошел к своему вагону, то он стал уже гораздо сильнее, а через пять минут и вовсе превратился в буйный ледяной ливень - так что я успел к своему поезду тютелька в тютельку. И этот дождь не прекращался он уже всю ночь. Я вернулся в свой Ульяновск в девять утра. Когда я уезжал отсюда 30 августа, то еще было самое настоящее лето - жара более 20 градусов, небо абсолютно чистое! Теперь же, первого сентября, было всего 8 градусов, с неба моросило что-то противное и нудно-бесконечное. И эта сырость так и не прекращался уже весь сентябрь. Осень в этом году наступила точь-в-точь по календарю. Прямо день в день. Как по расписанию. Не было потом ни бабьего лета, ни традиционного тепла в октябре. И так до декабря, когда уже в самом начале месяца как-то сразу лег снег, который уже не расстаял, и грянули многодневные морозы под двадцать градусов без оттепелей!
 В конце декабря, подводя итоги уходящего года, Максим Дмитриев - избранный нами новый председатель РАО - поведал журналистам, что, как он и предсказывал, прежнее руководство РАО во главе с госпожой Федотовой и всё тем же неугомонным Игорем Матвиенко подали на новое руководство иск в суд с требованием признать новое руководство РАО незаконным. Причем исков было сразу четыре - в Хамовнический и в Хорошевский суды. И они были направлены не только против Дмитриева, но и против Игоря Матеты, джазиста Бутмана, и других людей, которые вошли в состав избранного нами 31-го августа на общем собрании Художественного совета РАО. И оба эти суда удовлетворили иски мадам Федотовой и всей ее компании, и таким образом Дмитриеву было запрещено занимать пост нового председателя РАО, а Министерству юстиции России эти суды запретили регистрировать новый состав РАО как реальный и единственный орган руководства. Впрочем подобному решению никто особо не удивился - по опыту прошлых лет все уже прекрасно знали о продажности и необъективности районных московских судов. В ответ на это Дмитриев, Матета и прочие подали жалобы уже в московский городской суд. И тот своим решением отменил все четыре иска обоих вышеназванных районных судов. Однако в Едином государственном реестре юридических лиц Генеральным директором РАО по-прежнему числится все тот же Федотов, а его замом его мать. Таким образом в РАО возникло двоевластие. Федотова и не думает сдавать свои позиции. Продюсер Игорь Матвиенко ее целиком поддерживает и уверяет журналистов, что старое руководство РАО - честнейшее и благороднейшее в мире! Что оно всегда выплачивало ему гонорары в полном объеме и поэтому никто не смеет преследовать и уж тем более отстранять этих людей от власти!
 Однажды Дмитриев с коллегами приехал в здание РАО, чтобы провести переговоры о том, как им путем согласия выйти из сложившейся опасной ситуации, но там при входе их встретили многочисленные люди в боевом камуфляже, в бронежелетах и с автоматами наперевес, которые потребовали гостей немедленно удалиться! Что и было сделано... Федотова так и продолжает до сих находиться в здании РАО, окопавшись там всерьез и надолго. Ее прославившийся сынок-рецидивист так и продолжает сидеть! Федотова мешает проведению объективного аудита. Но одна из фирм, которая вышла из подчинения Федотовой и признала власть Дмитриева, уже предоставила документы, из которых следует, что эта фирма в реальности является подставной, что она была создана только для увода капиталов за рубеж, и в 2016 году через нее в Англию мошенническим путем было переведено 250 миллионов рублей. И это - только самая верхушка айсберга. Самое захватывающее всех нас ждет впереди...
 Именно этим и интересна жизнь - своей постоянной новизной и непредсказуемостью!

                КОНЕЦ

2016 г.