Сказ о том, как Василий невесту нашел

1245 год.
Сочная, ярко зеленая трава ложилась под длинное острое лезвие косы, пахла сильно, свежо и радостно. Широкий взмах, шаг, широкий взмах косы, шаг, ещё… ещё... Василий мягко, спокойно шагал по зеленому заливному лугу. Косил широко, размахивал острым лезвием. Направо... Направо…. Знал он прекрасно, что делает все наоборот, но не мог он по-другому, как все. Потому и косил один и на дальнем участке. Левшой был Василий. Только бы мешал всем, если б взялся косить вместе с остальными селянами.
Ещё в детстве отец хотел ему показать, как правильно, да сам запутался и рукой махнул. Бесполезно. Делай все как сам разберешься. Так Вася и стал смотреть во все глаза, повторять про себя, бурчать что-то, водить руками. Он даже лапти из лыка плести сам выучился. Сидел, сидел рядом с дедом Сидором и сплел-таки первый свой лапоть, разумеется левый. Дед, что обувал в отличные новые лапотки всю деревню шутил правда, что в Васькиных лаптях только наоборот ходить и обувать их следует задом наперед. А сам перенял у своего ученика ловкий приемчик и стал применять.
Вырос Василий высоким да плечистым. Голова светлая, волосы как солома, глаза голубые, нос курносый, даже курчавая бородка стала пробиваться.
-Пора уж и невесту искать, - решил отец.
-Я сам найду, – упрямо насупился парень.
-Сам, – передразнил отец, – сам в закутке сидит.
-Я не парась, – обиделся жених, – на ком захочу, на той и женюсь.
-Не лезь поперек батьки в пекло! – нахмурился крестьянин, – ты и посвататься даже без меня не можешь. Так веками заведено и не тебе менять. Я жизнь прожил, я лучше знаю.
-Вообще рано мне ещё! – отмахнулся сын, – успею.
-Ох, – сутулился крестьянин, - горе ты мое! Все-то по своему норовишь делать. Сразу видно, что левая рука у тебя главная.
Сын только улыбнулся самодовольно, дескать вот я какой.
Отец и тогда настаивать не стал, велел подумать, отправил в дальний кривой лужок косить, что б с другими косарями не толкаться.
-По нему все равно здоровенные булыжники разбросаны, там придётся петлями да кругами ходить одному сподручнее. А будет жена, останешься не один, будет кому принести тебе крынку молочка парного, – буркнул отец во след.
А пока отправил вместе с левшей мать кормившую грудью очередного ребёнка. Василий её недолюбливал. Вечно кто-то на груди висел у неё, да и пахла она младенцами, говорила только о том, как кто поел да покакал.
У печки все крутилась Васькина сестра, а эта - то на сносях, то опять с красным орущем ребенком на руках. Сколько у него было этих братьев Василий уж и со счету сбился. Рождались, умирали, появлялись новые, подрасти не успевали.
Вот и сейчас она сидела привалившись к маленькому стожку, кормила грудью младенца. Вася посмотрел на нее, вздохнул и снова взмахнул косой. У-ух. Взмах, шаг. Взмах.. взмах… душистые травы ложились под ноги. Раз… раз… птички щебечут, верещат громко. Жарко, шумно, на душе спокойно…
Внезапно птицы смолкли, мир как-то замер, напрягся. Василий остановился, отер рукавом пот со лба, обернулся неспешно и …  увидел троих всадников и все его степенство как ветром сдуло. Метнулся к булыжнику схоронился за нам. Знал, что злые кочевники сразу убивают мужчин.
Враги налетели в лохматых меховых шапках и куртках, вонючие, визжавшие как параси. Окружили стожок на своих коротконогих косматых лошаденках. Василия не замечали. Он дернулся было защитить мать, да сообразил, что сразу с тремя конными не справится, только сам погибнет и ей сделает хуже, разозлив врагов. Осталось бедняге только смотреть.
Кочевники презрительно уставились на женщину. Один даже плюнул, другой наморщил лоб, заговорил на мерзком ломаном русском:
-Ты дермо! Старый, страшный. Надо молодой, красивый – продать хорошо. Сыды тут.
Женщина испуганно прижимала к себе ребенка. Он не вовремя громко заплакал. Всадник наклонился с седла, дернул за пелёнку, завизжал, заругался.
-Малшик – плохо!  - пояснил второй кочевник, – мстить будет, убивать.
-Он же совсем маленький! – взмолилась мать.
Враг схватил младенца за ноги, размахнулся и швырнул его на камень. Раздался страшный, чмокнувший звук, крик резко стих и мертвое тельце сползло вниз.
-Убил! – громко заорала мать.
Василий молнией вылетел из-за своего укрытия, но кочевникам до них уже дела не было. Пришпорили своих коней и помчались прочь.
Василий бросился к матери, сгреб ее крепко, прижал к груди. Женщину трясло от ужаса, она обмякла словно неживая, взгляд погас, остановился и только помертвевшие губы все повторяли..
-Убили... Убили. Сенечку убили. Нет у меня больше сыночка...
-А как же я? – наивно возмутился Вася, – и другие братья…
-Сенечка… Сенечка.. – причитала, ничего не слышала женщина, – Сенечку убили, сына единственного.
Парень отстранился, посмотрел на ее безумное лицо, попросил ласково:
-Идем домой, мама. Пойдем, пожалуйста…
Она с внезапной силой оттолкнула его, вырвалась, ринулась к камню, схватила остывавшее тельце, завернула в свой большей фартук, прижала к груди и побежала в деревню, словно могла успеть оживить младенца. Сын проводил ее печальным взглядом, покачал головой, вздохнул горько, поднял с земли свою косу, положил на левое плечо и пошел следом.
Вокруг яркое и жизнерадостное разлеглось веселое лето. Волновались высокие сочные травы, пестрели яркие глазки цветов, мелькали бабочки, жужжали пчелы, высокое голубое небо звенело птичьими голосами.
Василий ничего не видел и не слышал. Он мог думать только о мести. Весь мир почернел для него.
-Проклятые нехристи! – бурчал он.
Впереди у самого горизонта появился темный силуэт всадника в косматой шапке.
Крестьянин сжал кулаки, а кочевник заметив его, пришпорил коня, поднял свою кривую саблю.
Мгновение спустя, басурманская сталь засвистела над головой крестьянина. Но длинная коса налетела откуда воин не ожидал, чиркнула по горлу. Кровь хлынула, залила волчий мех. Сабля выпала, конь дернулся и галопом потащил мертвое тело.
Крестьянин посмотрел ему вслед и сплюнул презрительно:
-Так ему и надо, супостату.
В этот момент Василий чувствовал себя победителем, бесстрашным витязем из героических сказок и песен.
-Так будет с любым врагом, что придет на нашу землю и помешает мирному труду. Любого, кто придет в нам убивать, ждет неминуемая смерть! – разошелся парень.
Но в это время он уже подошел к родной деревушке и от горделивого настроения и следа не осталось.
Васю охватил ужас. Дома на околице пылали. В гудении пламени, громко и страшно прорывались бабьи стоны, причитания и крики. Поперек тропки раскинув руки лежал труп рослого дядьки Кузьмы. Глаза были открыты, рот перекошен замершим криком. Лицо жуткое. Василий не мог смотреть, отвернулся. Обойти было невозможно, пришлось перешагнуть мертвое тело.
Огонь разгорелся, высоко поднялся над головой, гудел, хрустел, гремел пожирая дома. Деревня страшно опустела. Ни крестьян, ни вездесущих шумных мальчишек, только бабы голосят у каждой калитки. Один столетний дед Семен сгорбится на своем почерневшем от времени крыльце, подпёр костлявой рукой седую голову, бормотал сам себе:
-Пожгли деревню, ироды. И зачем теперь деревня сдалась. Нет никого. Угнали. В полон всех угнали. В рабство продадут туркам аль еще далече. Пропали, ой пропали ребятушки… – пожевал беззубым ртом дед, – нет больше мужиков и девок нет. За косы в полон увели. И детей забрали, чтоб не выросли, не отомстили. Будут из них нехристей растить. Баб толстых да страшных побросали. Вы говорит, себе еще народите, а с кем рожать-то. Я уж старый, ох старый, – причитал дед.
Вася не стал его слушать, а тот ударился в воспоминания о том, каким бравым мужиком он был. Махнул на него рукой парень и пошел туда, где стоял родной дом.
Его тоже подпалили, рядом с пожарищем сидела прямо на земле мать и укачивала мертвое тельце. Она даже тихонько пела ему колыбельную. Больше никого видно не было.
Всюду леденящем душу ветром сквозила, царила смерть. Даже весело брехавших собак и тех не было. Тяжелая длинная цепь на дворе кончалась огромным черным трупом лохматого Полкана. Молчали даже вездесущие воробьи.
Жизнь сжалась, скукожилась, скорчилась. От всей славной деревеньки уцелело всего два дома, один большой, а второй совсем крохотный. Правда, и живых крестьян осталось пятеро баб, трое девочек, совсем малышек, да древняя старуха Матвеевна.
Вот они все в большем доме и поселились, а мелкую халупу отдали Василию. Он там и поселился с двумя дедами Семеном да Егорием. Других мужиков в деревне и не осталось: кого не убили кочевники, того в полон угнали. Бабёнки поголосили, мертвых схоронили, да взялись за обычные крестьянские дела. Трудно было без мужиков, да куда деваться.
С обезумевшей матерью пришлось повозиться. Никак не давала она мертвого младенца закопать. Все к своей груди прижимала. Он уж и мерзко пахнуть начал, тогда дед Егор удумал: пока ее разговорами отвлекали, забрал у нее трупик будто бы полюбоваться ребенком, да сунул вместо него в пеленку чурбан березовый. Она схватил,а давай колыбельные петь.
-Сумасшедшая, прости Господи! – перекрестился дед.
Он ощутив себя всеобщей надеждой, духом воспрял да припомнил, что Семена моложе на пару лет.  Расхорохорился.  Старый.
Кочевники не скотоводы, угнали вместе с людьми только всех коней, а коровушек не тронули. Раньше у каждой семьи обязательно была корова-кормилица, а то и две. Теперь это огромное рогатое стадо громко мычало, требовало доить и кормить. Хорошо доить работа женская, но ведь стояло щедрое время сенокоса, когда каждый час на счету.
Василий косу из рук не выпускал, носился с лужка на лужок, косил, косил с рассвета и до темна. А летом ночи короткие. Не спал совсем.
Возить подсохшее сено с полей к сеновалу вызвался помолодевший дед Егор. Запряг в телегу вместо коней двух молодых коровенок и повел в поводу. Он им что-то в большие уши шептал, они смотрели преданно, как девицы, и шли за ним, тащили телегу, тряся выменем. Так все сено и перевозили. Да некогда было отдыхать. Хлеба созрели, налились…
Конец лета выдался сухой, благостный, без дождей. Хлеб не полег. Сам просился в житницу…
Нет конца крестьянским заботам.
Как-то совсем без сил повалился Василий на лавку в бабьей избе. Куда они его заманили поесть, за столом посидеть, отдохнуть. Не уснул, как в черную бездну рухнул.
Его не будили. Только бабоньки сами страшно усталые измученные не просто так собрались. Забрел в их почерневшую от пожарищ и горя деревушку один веселый да молодой парнишка бродяга. Много он повидал. Многое порассказать мог. Вот любопытство усталость и пересилило. Паренек был вертлявый, несолидный и голосок у него был мерзкий, гнусавый, но рассказывал он складно и слушать его было увлекательно.
Бабёнки уложили детишек на широкой печке, расселись на лавках вокруг гостя подперли руками щеки, приготовились слушать. Бродяга деловито прочистил горло, неспешно приступил к повествованию
-Стон стоит по всей земле русской от края до края. Многие, ох многие лишились своих отцов, мужей, кормильцев...  -  начал он былинно, - Осиротели поля, некому их обрабатывать. Осыпаются спелые золотые колосья …
-С чего это?! – вмешалась бойкая Пелагея, – наш хлеб не осыпается, сжали мы его. Умаялись да на полях не бросили.
-Смерть как умаялись, – поддакнула немолодая Просковья.
-Я уж вижу, - кивнул гость на повалившегося на стол парня.
-Вся мужицкая работа на нем… – пожалела Василия тихонько сидевшая в своем темном углу древняя бабушка Матвеевна, – от дедов-то что проку! – махнула морщинистой костлявой рукой она, – только трясутся, дурни старые да клюками стучат…
-Сама-то! – рассмеялась Пелагея, – сама тоже с костылем ходишь.
-Мне он нужен только для солидности! – гордо заявила старуха – я Егория на пять лет моложе.
-Странно, – хохотала Пелагея, – а в прошлом годе была старше на семь.
Матвеевна обиженно громко засопела.
-Ладно-ладно! – примирительно сказала дородная Ефросинья, – хлеб жать ты нам очень помогла. С серпом лучше всех управляешься, только вот молотить ты не сможешь, с цепом не разогнешься, не поднимешь его над головой.
-Слишком молодая, – хихикнула неугомонная Пелагея.
Бродяга насупился, решил продолжить свой рассказ:
-Молодых-то девок нигде в округе не осталось. Всех кочевники забрали да в гаремы продали.
-Гаремы эти, че такое? – скрипуче вмешалась молодая бабушка, – нафига там наши девицы?
Осведомленный рассказчик хитро разулыбался:
-Гарем, бабушка, для утех плотских. Там сытые холеные девки ничего не делают, только хозяина ублажают.
-Так что ж им не нравится? – разгорелся глаз у старухи.
Рассказчик гнусно захихикал, ответил не сразу:
-Хозяина-то не выбирают, а вдруг попадется старый да страшный. Черный, волосатый, говорит не по-нашему, молится своим богам…
-Фу! Мерзость какая… – заругалась Матвеевна, – убивать таких мало!
-Вот наши и бьют! – воодушевился странник, – бояться нехристи. С тех пор как ним конь приволок своего всадника с перерубленным горлом оттуда, где они и живых никого не оставили, ходит у кочевников легенда, что русского нельзя убить. Он и мертвый встанет и будет сражаться, а удары после смерти наносит не как живые, а наоборот.
Рассказывал вдохновенно гость, а усталый Василий крепко спал. Понявшая все Ефросинья погладила парня по спине, будить не стала.
-Если б так, – вздохнула она, – если бы убить нельзя было.
-Говорят, все их самые лучшие воины, что самого султана охраняют, все подряд из наших славянских мальчишек. Они детей для того и воруют, чтоб свою элиту из них воспитать.
-У-у нехристи… – вскричала старуха, – чего ж они все чужое грабят, сами землю не пашут, хлеб не сеют. Делом бы занялись, пакостить было б некогда.
-Оседло жить, землю обрабатывать, им Бог запрещает.
-Дурацкий у них бог, – снова плюнула старуха.
-Не плюй на пол! – сторожилась Пелагея.
Матвеевна стукнула клюкой.
-Не командуй. Я тебя старше!
-А может моложе? – в избе снова воцарилось веселье.
Старуха рассердилась, что над нею так неуважительно потешаются, возмущенно швырнула на дощатый пол свою клюку, резкий громкий звук ударил по ушам, селянки испуганные неожиданностью смолкли, даже Василий поднял тяжелые веки, обвел всех мутным взглядом, сжал руками голову, промычал неразборчиво:
-Чего вы тут?
-Тебя хвалим, – нашлась Пелагея.
-Не за что меня хвалить, – пробурчал парень, – не сделал я ничего.
-Только всю работу переделал.
-Кончилась мужицкая работа.  Бабья осталась. Сами справитесь. А я…
Давняя усталость снова навалилась на него и парень уронил голову. Боясь его потревожить селянки затихли, и стала отчетливо слышна колыбельная, которую безумная мать напевала своей деревяшке.
…придет  серенький  волчок,
И укусит за бочок…
Мой сыночек подрастет,
Волка злого он убьет…
Василий поднял голову, прислушался, вскочил на ноги, мрачный, решительный отрезал:
-Пора мне.
И ничего не объясняя вышел из избы.
Осенние работы и впрямь были уже переделаны, молодого помощника легко отпустили. Василий отправился мстить кочевникам за всех убитых и угнанных в плен односельчан, за всю Русь поруганную.
Не был он воином, не имел меча булатного, так по-крестьянски вооружился, косу или вилы таскать с собой не удобно, слишком длинные, заметные, а одинокому мстителю предстояло хорониться, прятаться, обманывать сильного многочисленного врага. Оделся парень заранее потеплее. Одел теплы зипун, ведь зима впереди. Достал Василий новенькие острые топоры да сунул за кушак: один справа, другой слева. Хорошо кочевники даже не поняли какое это страшное оружие, да не забрали. Обул новые лапти, что для свадьбы берег и отправился воевать.
Решил крестьянин догнать один из многочисленных бродивших вольно по Руси вражеских отрядов, да отбить всех пленников.
Погода вполне располагала к осуществлению этого плана. Дни стояли сухие. Дожди не поливали землю холодными струями, не превращали дороги в грязную кашу. Свежая бодрая прохлада подталкивала путника вперед, поощряла его решимость. Василий шагал мрачный, сосредоточенный. Отмахивал длинные мили, все вспоминал нападение кочевников, подгонял себя страшными картинами. Безумная мать его даже головы не подняла проводить, так и бормотала что-то своему чурбачку в пеленках. Другие и проводили в дорогу, и перекрестили, благословили отомстить за родимую землю.
Дорога лежала под ногами сиротливая, пустая до самого горизонта. Не было людей, нигде ни на покинутых зарастающих бурьяном полях, вечно кишевших работниками и детьми с узелками да кувшинами. Ни на проезжей дороге, раньше всегда занятой тяжело гружеными телегами.
Шел крестьянин, озирался кругом и злился все больше.
-Разорили, супостаты, родную землю! – ругался парень, – порушили враги нашу мирную жизнь. Гады! Гады! Убить их мало! Как бы их жизнь поломать.
Пока в голову ничего не приходило. Слишком вольными были дикие кочевники, хозяйство не вели, домов, деревень не строили, носились как степной ветер. Жили грабежом да разбоем. Ярился Василий, ярился, да все зря, улетели, умчались кочевники, только следы на дорожной пыли оставили. Следы копыт. Вася и сам не заметил, как прошагал по этим следам весь день до темноты, а когда небо потемнело и спустился вечер, как-то вдруг осознал, что у него во рту давным-давно маковой росинки не было. Вспомнил, что ему в суму бабы напихали всякой разной снеди, решил отдохнуть. Повертел головой, присмотрел прошлогодний кривой стожок,  да и направился к нему через заросшее поле. А поел, такая усталость навалилась. Зарылся он в теплое трухлявое сено и заснул мертвецким сном.
Уснул он вечером и проснулся вечером. Думать о том, что уже настал другой второй вечер не было сил. Василий открыл глаза поморгал и закрыл. Слишком хотелось спать.
Пришла ещё одна ночь, навалилась давней усталостью огромной непосильной работой за семерых, за десятерых, за всех... Выдохся единственный оставшийся работник. Разлила ночь свою покойную темноту, высыпала крупные звезды.
Отдохнул, отоспался крестьянин. Взяла свое энергичная молодость. Проснулся Василий, потянулся, выбрался из пахучего прелого стожка. Вперед него скользнула отогревшаяся змейка.
-Удирай, удирай ужик, – улыбнулся парень, – пора. Новый день – новые заботы.
Он повел взглядом вокруг. Ранний розовый рассвет освещал, раскрашивал мир. Высокие некошеные травы, волновавшиеся на ветру, жиденькие, растянутые над горизонтом облака, густой душистый утренний воздух между ними.
-Эх! Божья благодать! – выдохнул крестьянин.
Он сразу помрачнел, сурово сдвинул брови, вспомнив о том, как надругались над славным крестьянским миром кочевники.
-Я отомщу! – страшно пообещал парень.
Кочевников он искал, преследовал весь день, приглядывался к следам копыт, возмущался, бранился, увидев между ними отпечатки ног обутых в лапти.
-Пленников гонят, черти! – понял мститель, – ну, я буду не я, если позволю им свое черное дело делать!– прибавил ходу мститель.
Но кочевников все не было видно. Только когда уже снова стемнело, впереди показался рыжий огонёк костерка. Осень уже дышала ночным холодом и люди грелись, жались к огню. Рядом раскинулись молодые гибкие заросли каких-то кустов. Листва с них уже почти опала, но там ещё можно было схорониться.
Василий подобрался поближе, присмотрелся. Человек семь в косматых шапках охраняли десяток пленных в холщевых рубахах. Светлоголовые землепашцы были связаны. Вокруг бродили коротконогие пузатые кони, щипали горькую осеннюю траву. Кочевники отдыхали, грелись у костерка. Рядом из темноты слышались лошадиные всхрапы.
-Табун перегоняют, нехристи! – злобно прошипел Вася, – сейчас я вам устрою.
Он согнулся в три погибели, скользнул в темноту, пробрался к лошадям. Животные взволновались, шарахнулись.
-Чуют меня. Хорошо… – шепотом отметил парень, – значит я не ошибся, ветерок дует с этой стороны от стоянки в степь.
Бормоча так, он выбрал буквально на ощупь сухую травину, чиркнул огнивом, поджег эту тонкую лучинку, оставил разгораться, запалил вторую, третью. Вскоре по сухой траве побежала целая рыжая дорожка. Ветер понес ее в степь, весело раздувал огонь, несся стремительно. Лошади испугались, заржали поскакали прочь.
-Сами виноваты! – усмехнулся крестьянин, – выщипали, съели всю зеленую траву, а старая сухая, лучшая еда для огня.
Кочевники заметили, повскакивали на своих верховых лошадок, завизжали пронзительно, понеслись следом.
Василий только того и ждал, бросился в опустевший лагерь, стал ножом резать веревки -оковы пленников. Те не могли ничего понять, но быстро разобрались, взяли у него второй нож, стали освобождать друг друга.
-Бегите! Бегите! – кричал мститель и подталкивал пленников, – домой, домой к своим. Быстрее, быстрее! Я здесь разберусь.
Люди верили, побежали прочь от проклятого плена. Бросились со всех ног по дороге. Василий проводил их взглядом, вздохнул и стал гасить рыжий костерок, разметал и затоптал. На степь опустилась плотная непроглядная тьма. Вася словно ослеп. Ничего вокруг нельзя было различить. Все разом пропало. Из темноты доносились громкое ржание, топот, визгливые крики. Парень стал торопливо моргать и жмуриться. Тренированные глаза быстро привыкали. Вскоре мститель стал различать силуэты. Кочевники возвращались, но не все, большинство умчались ловить коней. Ветер угнал пламя далеко в степь, перепуганные лошади неслись еще быстрее, косматые шапки умчались за ними, но некоторые вернулись к пленникам, а там осталась только темнота и настороженная тишина.
Ночь сразу наполнили злые крики кочевников. Они лупили своих коньков пятками, вертелись, визжали…
-Шайтан, шайтан…
Стали спешиваться, прыгать на землю и сразу один из них рухнул с топором в спине.
-Шайтан! Шайтан! – взвыла ночь.
А шайтан черной тенью метнулся ко второму кочевнику, тот отступал бестолково, вслепую размахивал своей кривой саблей, кричал проклятия. Крестьянин метнул в него несгоревшую черную полежку, кочевник потерял равновесие, попятился и с размаху сел на неостывшие угли.
-Ай а-аяяй! -  взвыл кочевник.
Из темноты раздался смех, враг наугад полез вперед и попал прямо под удар сабли того, что рубил темноту. Кочевник испугался того, что натворил, оттолкнул умирающего, шарахнулся от него в ночь, закричал противным визгливым голосом:
-Шайтан! Шайтан!
И стал еще злее размахивать своей кривой саблей. Шайтан шагнул к нему, вытащил из-за кушака второй топор, приноровился и метнул его во врага. Раздался жуткий звук. Тяжелое орудие попало кочевнику в голову, раскроило ее как репу. Обрывки косматой шапки опали на землю, как осенние листья. Мстителю наблюдать было некогда. Он остался без оружия и лихорадочно искал на земле какую-нибудь упавшую саблю, он точно знал, что где-то под ногами должны валяться кривые сабли трех убитых кочевников, но в ночи не было видно ни зги. А со стороны открытой степи, оттуда куда унеслись лошади и где разошедшийся огонь еще лизал сухую траву, поднимался не высокой, но длинной стеной у горизонта. На его фоне черный силуэт  всадника смотрелся особенно жутко. Косматая шапка, одежда вывернутая мехом наружу, коротконогая взъерошенная лошаденка. Враг вырвался из ночного кошмара.
Он отлично видел в темноте и сразу заметил безоружного русича, различил на земле трупы, понял, что пленники сбежали, выругался длинно, затейливо, смачно, плюнул, спешился, выхватил саблю, поднял над головой и двинулся на Василия. Тот все не мог найти себе хоть какое-нибудь оружие. Шарил по земле, отступал к голым осенним кустам.
Наткнулся на мертвое тело, шарахнулся в сторону, под ногами темнела то ли змея, то ли кривой клинок. Крестьянин наклонился за ним. Над головой просвистела вражья сабля. Вася подхватил оружие, отпрыгнул. Драться на саблях крестьянин не умел, ему бы за плугом идти или хотя бы дрова колоть. Саблю он впервые в руках держал. Оружие кривое, неудобное, мешало землепашцу. Он и не знал толком, что делать. Взял оружие в левую руку, поднял, ловил, отбивал хищные удары, пятился, пятился… больше всего Василий боялся оступиться или запнуться обо что-нибудь и рухнуть на спину прямо под ноги врагу. Гибкие ветки кустов уже упирались, кололи ему под лопатки, не пускали дальше. Жуткая сталь мелькала уже у самого лица. Крестьянин мог только неловко отмахиваться. Кочевник наступал, приближался. Василий уже отлично различал длинный мех его шапки, низкий лоб, узкие злые глаза, хищную самодовольную улыбку тонких мерзких губ, желтые зубы… крестьянин был беспомощен перед этим отвратным кочевником.
-Сдохни! Сдохни! – в полном отчаянии закричал мститель.
Кочевник только усмехнулся, размахнулся, поднял саблю над головой…
Вася даже зажмурился перед неминуемой смертью. Но страшного удара не было. Он открыл глаза. Противник валился на него, схватившись обеими руками за свое горло.  Пальцы были темными от хлеставшей крови. В помертвевшей тишине слышались хрипы и клокотание. Крестьянин шагнул в сторону. Труп кочевника рухнул рядом. Только теперь мститель заметил нож, торчавший из шеи врага.
-Мой нож! – поразился парень.
Кто-то потянул Васю за кушак. Он резко обернулся, и сразу получил по щеке гибкой веткой. Из кустов раздался звонкий смех.
-Это кто хохочет? – поразился мститель, – ребенок?! Здесь не было детей!
Васю схватили за руку и потащили куда-то через кусты. Он подчинился, но замер, потянул обратно.
-Топор там остался. Хороший топор, – буркнул он.
Василий не просто так вернулся, он знал где искать. Труп первого кочевника лежал у самых ног, это об него мститель запнулся и едва не упал. Крестьянский топор так и торчал у того из спины. Василий наклонился, потянул за светлое деревянное топорище, вытянул, перехватил удобнее, тщательно обтер лезвие об одежду убитого, поднял, сунул за пояс.
-Вот теперь бежим.
Таинственный спаситель ухватил его за руку, маленькой теплой ладошкой. Крестьянин все не мог его толком рассмотреть, торопился, уворачивался от голых веток. Впереди только виднелась светлая холщевая рубаха.
-Маленький, точно ребёнок, – пытался на бегу размышлять Василий, – но откуда? Среди пленников детей не было.
Остановившись он долго не мог отдышаться, бурчал недовольно:
-Давненько я так не бегал. Не солидно взрослому мужику так носиться.
Он оперся на колени, дышал, пыхтел заодно разглядывая своего спасителя. Парень от удивления рот разинул. Он-то ожидал увидеть перед собой веселого, вихрастого пацана, а на него дерзко смотрела невысокая пухлая девчонка. Из-под белого платка выбивались светлые кудряшки, нос картошкой, усыпан пятнышками веснушек, румяные щеки раскраснелись, голубые глаза лукаво щурились. Пухлые губы насмешливо улыбались. Длинная холщовая рубаха, цветной поясок, лапти.
-Ты… ты девица! – выдохнул мститель.
-А ты кого ждал? - обиделась кудрявая.
-Ты так нож метнула…
-Меня братья учили. У меня четверо братьев! – охотно объяснила она, – надо было по другому бросать!
-Главное тот в лохматой шапке помер.
-Не то плохо бы тебе пришлось!
-Девчонка! – все не мог поверить Василий.
-А что?! Руки, ноги есть, в холщевых рубахах одинаковых ходим, чем я хуже?
-Девицы должны в избе сидеть, возле печки!
-Не дали мне у печки сидеть, – посерьёзнела крестьянка, – батьку, мамку поубивали. Братьев в полон забрали, а меня в другую сторону погнали, даже проститься не дали. Я тоже хочу отомстить. Вот и пригодилась наука братьев.
-Что ж ты со всеми вместе не убежала?
-И кто бы тогда тебя спас? – хитро сощурилась девушка и заявила громко, без подобающей стыдливости, – меня Настя зовут.
-А я Вася, – растеряно протянул «шайтан».
-Я смотрю, – без малейшей паузы заговорила кудрявая, – ты далеко собрался, надолго, зипун надел. Тебе не жарко?
-Жарковато, – признался парень, – особенно днём, когда солнышко.
-А я горячая, мне и без зипуна жарко. Зато в темном зипуне тебя враги ночью не видели. Ух и дал ты им!
-А где же твой зипун?
-Говорю же, не нужен он мне, и так жарко.
-Это пока бабье лето - тепло, - озаботился крестьянин, – а впереди - холода, снег, зима.
-Там видно будет, – отмахнулась Настя легкомысленно.
-Ничего не будет видно! – возразил парень сурово, - как любил повторять отец: «Нечего будет смотреть, если заранее не позаботится». Куда ты вообще теперь пойдешь?
-А ты?
-Не знаю ещё, – поморщился мститель.
-Вот. А я знаю, – гордо заявила девушка, – у меня тут невдалеке есть дядька Матвей-мельник.
-Недалеко? – задумался Василий, – где это? Дорогу помнишь?
-По дороге далеко обходить, – поморщилась девушка, – я лучше путь знаю напрямки через лес, вдоль речки. Там нас и не словят, а то смотри светать стало, вот-вот совсем светло станет, будем видны как на ладони.
-Ерунда! – отмахнулся мститель, – осенью день настает поздно. Погодка противная, серая. Это тот жалкий лесок, ты гордо лесом, зарослями именуешь? – усмехнулся он кивнув на три жалкие чахлые елки.
-Там дальше по берегам речки настоящий лес, – обиделась Настя.
-Пошли, пошли к твоему дяде. Кочевники наших деревьев не любят, степи свои предпочитают, там их лохматым лошаденкам – раздолье, и видно все далеко, не страшно. Веди к мельнице.
Она схватила снова Василия за руку и потащила за собой, так быстро как только могла. Мститель торопился за ней, успевая только под ноги иногда посматривать. Погони не было, но беглецы торопились, словно за ними гнались. Крестьянин только и успел заметить, как под лаптями сухие степные ковыли сменились сочной остролистой болотной травой.
-Осторожней ступай, – посоветовала кудрявая, – ноги не промочи. Тут справа река, а слева топь.
-Я уже вижу, – недовольно пробурчал парень.
Земля под ногами стала сырая, вязкая, мягкая как тесто.
-Не жалуйся! – посоветовала Настя, – зато нас здесь не найдут.
-Особенно если сами в трясину угодим. Бульк и все, - насупился парень, – скоро мы дойдем? Я вообще-то устал. Дрался всю ночь.
Он остановился, отобрал свою руку, подбоченился, выпрямился, выгнул грудь колесом. И сразу вечно-зеленая, пушистая иголочками еловая ветка выскользнула из-за плеча, махнула в воздухе крылом. Василий поправил ее рукой и сам не заметил, как прямо ему по щеке прилетела пятерня другой ели.
Девушка опять звонко расхохоталась.
-Не нравишься ты сегодня деревьям! Слишком важничаешь. Лес таких не любит!
-Вот, я деревья и вырубаю. Поля да сенокосы лучше.
-Они ведь не дерутся! – смеялась девушка.
А хлебопашцу было не до смеха, он неловко отшатнулся от летающих, драчливых веток, шагнул в сторону, оступился и болото, чафкая, стало затягивать его ногу. Обхватила холодная противная вода, обняла лапоть.
-Глупость какая! – дернулся парень.
Резко отступил, но стало ещё хуже.
Ноги завязли, погрузилась по самые колени. Василий попробовал оттолкнуться, выбраться, но жижа внизу была мягкая, жидкая, затягивала, словно заглатывала человека, будто огромный голодный сом. Дна у трясины не было. Парень опускался все ниже в жидкую, страшную смерть.
Настя смотрела на него серьезно, без улыбки, но и без ужаса, долго молчала, потом скомандовала:
-Падай! - и резко дернула вперед его за полы зипуна.
Мститель рухнул на дорожку, пополз, подтягивая себя руками. Сзади жадно зачавкала грязь, трясина неохотно отпустила ноги. Василий вытянул лапти из болота, долго лежал, не мог прейти в себя, отдышаться. Девушка наклонилась, осведомилась строго:
-Жив?
-Жив, – порадовался парень.-  Едва без лаптей не остался.
-Ха! Болото жизнь забирает легко, не то что лапти, – хмурилась Настя.
-Уф. С этим болотом сражаться устал сильнее, чем с кочевниками драться.
-Болото страшнее любых кочевников.
Спорить крестьянину совсем не хотелось.
-Как только люди живут там, где земля из-под ног уходит?! – ужаснулся крестьянин.
-Люди везде живут, – философски заметила девушка, – бывают места и похуже. Не всем так повезло – поля, поля. Зато здесь ягоды растут сказочные.
-Хороши ягодки, – возмущался мститель, – не я ими лакомился, а болото меня чуть не сожрало. Ноги вот теперь мокрые.
-Хватит жаловаться! – рассердилась Настя, – а то брошу тебя обратно.
-Бросишь… – передразнил парень.
Кудрявая насупилась, исправилась
-Ну, толкну. С тебя хватит. Идем, ноги сушить.
Парень послушно поднялся, отряхнул зипун, зашагал следом за своей спасительницей. Больше он старался ни на шаг с тропы не сходить. Очень внимательно шагал за Настей, след в след.  Лес совсем расступился, рядом шумела и плескалась речка, обдавала холодным промозглым дыханием. Солнечные лучи совсем не пробивались через мрачную еловую стену.
Василий как-то особенно неприятно ощущал свои мокрые ноги, хотел искренне удивится, как это его спутница не мерзнет в одной рубашке, да как раз в этот момент девушка зябко поежилась, обхватила плечи руками.
-Долго ещё идти? – не выдержал шайтан.
-Почти пришли, – отозвалась кудрявая.
-Не похоже, – поморщился парень.
Девушка в ответ принялась крутить головой, вздохнула и неожиданно согласилась:
-Не похоже.
-Мы заблудились? – осведомился Василий довольный тем, что наконец его самоуверенная спасительница ошиблась.
-Нет, мы идем верно. Негде здесь блудить, иди себе вдоль реки да иди, никуда не сворачивай, болото не пустит блудить… только…
Она тревожно смолкла.
-Только? – подгонял мститель.
-Только с этого места должна уже быть видна мельница.
Парень присмотрелся, хитро сощурился, спросил ехидно:
-Ну, где твоя мельница?
Она совсем погрустнела, прошептала едва слышно:
-Делась куда-то…
Беглецы продолжили свой путь, обогнули речной поворот, поднялись на пологий холмик. Оттуда открывался вид на небольшой, глубокий, судя по темной воде, прудик. Сдерживавшую его воду  насыпь-запруду, большое мельничное колесо… но самой мельницы рядом не было. Девушка с ужасом рассматривала оставшееся на ее месте пепелище. Почерневшие длинные балки, в чёрную пыль превратившуюся муку, огромные закопчённые обломки жернова, пожарище, угли, угли…
-Неужели кочевники и сюда добрались?! – ахнул мститель.
 -Это свои сделали. Кочевники ни за что бы не…  Да, нет… – сурово возразила племянница мельника, -  степняки ни за что бы сюда не забрались. А забрались бы, дядька им живым бы не дался. Видишь, трупов здесь нет.
-Да-а… – протянул шайтан печально, – после кочевников всюду трупы остаются.
-Здесь явно свои постарались, – брезгливо сморщилась крестьянка, – давно уже грозились здесь все пожечь. Вот и пожгли.
-Да кто?
-Крестьяне, - горько усмехнулась Настя, – поблизости поставили еще одну мельницу, думали само собой дело пойдет и работать не надо будет, жернова все сами сделают, а люди к ним свое зерно бегом понесут. Не тут то было. Дядя работал, работал…
-Даром ничего не дается, – со знанием дела сказал землепашец.
Кудрявая только вздохнула в ответ.
-Где ж нам теперь погреться? – горько вопрошал мститель, разглядывая свои промокшие ноги, – куда мог податься твой дядька?
-Вот это как раз проще простого, – повеселела девушка. - Дядька мой зимою, когда работы мало любит поохотится, силки расставить. А по морозному лесу бродить - нужен охотничий домик где-нибудь прямо в чаще. Тепло нужно, крыша над головой. Дядька рассказывал, как однажды в своей сторожке буран целую неделю пережидал.
-А где та сторожка знаешь?
-Конечно, знаю, – возмущенно наморщила нос спасительница, – я там ни один раз с дядькой бывала.
-Так он сейчас должно быть там, – обрадовался Вася.
Кудрявая так и прыснула смехом.
-Молодец. Догадался. Сам понял или подсказал кто?
Парень надулся, обиделся.
-Я же ничего не знал, – буркнул он, – и ты ничего не говорила.
-Вот говорю, – веселилась девушка, – и веду тебя прямехонько в охотничий домик.
-Вот и веди.
-Вот и веду.
Кудрявая поправила волосы и деловито зашагала по едва приметной тропке в лес, прочь от пожарища. Мститель поплелся за ней. Под ногами земля не чавкала, не  пугала бездонной трясиной, рассыпалась рыже-коричневыми глинистыми кочками, корежилась кривыми корневищами. Вокруг потемнело, небо закрыли развесистые еловые лапы. Пахло прелыми иглами, корой, грибами и еще чем-то. Резкий дух лесной чащи был незнаком земледельцу.
-Сюда ни один кочевник не сунется, побоится, – хвасталась девушка, ловко уклоняясь от веток.
Парень молча шел за ней, сосредоточенно отводя колючие лапы. Он отлично запомнил их тяжелую пощечину и совсем не хотел повторять.
Из мрачной чащи они выбрались на солнечную полянку. Здесь птицы щебетали так громко, словно впереди была не холодная зима, а жаркое сытное лето.
На самом краю полянки торчал маленький домик.
-Это что ли твоя сторожка?
-Не моя, а дядина… и не сторожка вовсе, – насупилась кудрявая.
-Так мы сюда топали? – уточнил мститель.
-Да, – светло улыбнулась девушка.
Над заманчивым домишкой кружился дымок.
-По черному топится, – отметил крестьянин, – странно, что твой дядька огонь запалил, еще ведь не зима.
-Это он специально твои ноги греть.
-Откуда ж он знает, что я в болоте тонул? – поразился Василий.
-Он много чего знает, – хвасталась кудрявая, – он вообще видит будущее. Много чего может заранее рассказать. Он точно знает, кто, когда к нему придет и зачем.
-И про меня знает? – все не верил шайтан.
-Сам видишь, огонь развел, – смеялась Настя, – вот глянет на тебя один разок и всю твою жизнь расскажет.
-Так уж и всю?
-Что захочет, то и расскажет.
-Не интересно так все заранее знать, – мудро подметил Василий.
-А мне охота свое будущее знать, -  мечтательно произнесла Настя, – только дядька не рассказывает. Твердит, что всему свое время.
Так они и вошли в низкую дверь охотничьего домика, кто греться, а кто и про судьбу выспрашивать.
Гости шагнули на порог, перекрестились на висевшие в красном углу образа, поприветствовали хозяина.
Тот выступил из серого дымного полумрака большой, пузатый, дородный. Крестьянина поразило, что всеведущий мельник не был стар, хотя ранняя седина и осыпала его волосы, словно мука. Курчавая окладистая борода была пшенично-русой, а голос густым и мощным.
-Ну, наконец-то дошли! – воскликнул здоровяк, – сколько можно в болоте лапти мочить?!
-Это мы из-за кочевников – нехристей задержались, – затараторила племянница, – их было видимо-невидимо, а Вася всех уложил.
-Знаю, знаю, - мягко осадил ее здоровяк, - троих всего-то он одолел. Одного и вовсе ты сама. Не зря тебя братья учили ножи кидать.
-Проще простого, – заважничала кудрявая.
-Ничего в том хорошего нет - людей убивать, – посуровел мельник, – только нельзя нам по-другому. Враги пришли на нашу землю.
Василий посерьёзнел, только не мог он никак привыкнуть к тому, что пузатый мельник все сам знает, будто рядом был и собственными глазами все видел, ничего от него не скроешь. Сразу и подвиги мстителя как-то померкли. Парень напустил на себя независимый вид, принялся вертеть головой, разглядывать жилище здоровяка. Маленький домик был по-мужски неуютным, зато полным полезных вещей. На стенах красовались связки пушистых шкурок: зайцы, горностаи, лисы, куницы. И даже пепельно-серая волчья шкура и огромная бурая - медвежья. По углам лежали силки и ловушки. Дымный очаг, пара лавок да заставленный мисками стол – вот и все убранство.
Гость заскучал, повернулся к хозяину, спросил насмешливо:
-Что ж ты все заранее знаешь, а того, что твою мельницу палить придут не предусмотрел, не исправил?
-Есть вещи которых изменить нельзя, бесполезно… – серьезно ответил мельник, – знаешь такое и ждешь. Божьей воли не изменить.
-А в чем теперь божья воля? – хитро сощурился шайтан, разуваясь, развязывая и раскладывая свои мокрые анучи и лапти у огня.
Мельник опустился на лавку, посмотрел на своих гостей светло, спокойно произнес просто, даже обыденно
-Поженитесь вы.
Настя зарделась, стыдливо опустила глаза. Босой Василий выкатил грудь колесом, подбоченился.
-Чем я не славный жених?
-Все равно других не осталось, – скептично заметил здоровяк, – кого враги убили, кого в полон угнали.
-Это что ж, – возмутился мститель, -  кочевники за нас все решили?!
-На все воля Божья, – вздохнул мельник.
-Пойдешь за меня? – спросил парень, ещё ничего не осознав, только окинув невесту придирчивым взглядом, а про себя подумал, – «все равно я жениться собирался. Девка вроде подходящая».
Она вскинула на него быстрый взгляд, застеснялась еще больше, прошептала чуть слышно:
-Пойду, чего ж не пойти?! – и повторила громко, даже с вызовом, – пойду, раз зовешь. Пусть только дядя нас благословит.
-И благословлю на доброе дело, – расплылся в улыбке дядя, – нынче свадьбы редкость. Теперь отправляйтесь за благословением к матери. Она вроде в себя пришла, полено оставила, на могилку ходит, плачет. О Василии спрашивала. Ступайте к ней да свадебку сыграйте…
-Во дела! – вдруг перебил его парень, – все за меня решили. Куда идти, на ком жениться, когда… Где... А я сам все решил. По-другому решил. И как я решил, так и будет! Сейчас я отправляюсь злодеев кочевников бить. Буду за нашу поруганную жизнь мстить, пленных освобождать, отца искать, а вернусь с победой может и свадьбу справим.
Мельник расхохотался, восторженно ударил себя ладонью по колену, воскликнул:
-Прав! Прав молодец! Так оно и будет, как он сказал.
-Да! – притопнул босой пяткой, задрал подбородок мститель.
-Рано, рано тебе еще мирную жизнь строить. Судьба тебе сперва навоеваться за родную землю.
-А я? – обиженно надула губы кудрявая, – как же я?
-А твоя бабья доля сидеть и ждать. Пойдем с тобой к Васькиной матери, будем по-хозяйству помогать, да терпеливо его возвращения дожидаться.
Теперь ногой громко топнула Настя.
-Терпеть не могу ждать! – заявила она, – этот дурак без меня пропадет, вляпается куда-нибудь, как в болото. Я тоже воевать пойду!
Мельник нахмурил косматые брови, сказал недовольно:
-Не нравится мне все это. Но ведь он правда может пропасть. Странная судьба… странная… Что ж отправляйся и ты, – посветлел дядя, – только зипун надень. Зря я его что ли заранее сюда принес. А я уж тогда ждать вас буду.