Черногорские заметки

Предисловие
Повествование от первого лица так привлекательно для читателя не только потому, что подсознательно мы доверяем только сведениям, полученным от очевидца. Я бы сказала, что тут еще немалую роль играет жаркое желание человека ввязаться в поединок без серьезных последствий для кожи и рожи, то есть, поспорить.  Вот пишет незнакомый нам, но уже глубоко отвергаемый нами в душе (еще бы, ведь он знаменит, а за что?), N: "В жаркий летний день нет ничего лучше, как сидеть в теплом пруду, пожевывая ломтик арбуза..." И тут же все в нас вспенится, и внутренний протест переполнит нас, и если это книга, мы просто пробубним: "Ну, что за ерунда!". А если это блог, то вы немедленно настрочите комментарий и возвестите всему миру, что самое лучшее в жаркий летний день - поглощать черешню (непременно розовую) и плеваться косточками с балкона собственной дачи где-нибудь в Комарово.
И тут завяжется воображаемая (или нет, ну, то есть, вы думаете, что не воображаемая, а на самом деле вы все равно ни черта не понимаете в репликах оппонента и трактуете его возражения в выгодном вам смысле) беседа, в ходе которой вы побьете собеседника по всем статьям, или гордо уйдете, непонятый, но и не побежденный.
Вот поэтому есть целые жанры, в которых повествование ведется от первого лица. И, конечно, к ним относятся путевые заметки. Так что, опуская это длинное и совершенно ненужное предисловие, начну сразу.
Самое главное в жизни путешественника, как и в жизни бывалого воина, - еда. Если вы любитель экскурсий, вам известно, как важен и первостепенен вопрос о хорошем завтраке, обеде и ужине.
Вот вы отбываете на каньоны в 6-30 утра. А завтрак в вашем тщательно отобранном трехзвездочном, но почти ничем не отличающемся от четырехзвездочного, отеле начинается в семь ровно. Как трогательно вы будете выяснять на рецепции, положен ли вам ланч-пакет и во сколько вы сможете его получить!  А позднее, когда после прогулки по мосту через Тару гид вам объявит, что ужинать вы будете в местном ресторанчике на дороге, где на десерт вам подадут настоящие палячинки, как вы торжествуете! Палячинками, конечно, называются банальнейшие блинчики, присыпанные сахарной пудрой и украшенные парой ягод малины. Это, конечно, обескураживает, но не умаляет того факта, что дома, показывая фото друзьям, вы сможете гордо заявить, что здесь попробовали настоящие черногорские палячинки. Да, еда очень важна во время экскурсии.
Но не забудем и пляжный отдых. Вокруг чего вертится вся жизнь на пляже, чему подчинен наш распорядок дня, куда мы попадаем с завидной регулярностью изо дня в день? Конечно, в отельный ресторан.
Именно поэтому я хочу сравнить наши впечатления от поездки с образом, знакомым всякому. Впрочем, возможно, я переоцениваю наблюдательность моего постоянного читателя, и надо объясниться? Помните ли вы снежно-белые скатерти в обеденном зале? Как губительны для них наше кофе, наша яичница, наш вишневый сок и даже арбуз! Сколько многочисленных пятен оставляет на них наша трапеза! И как же выходят из этой ситуации многоопытные сотрудники ресторана? Они просто покрывают старую, запятнанную скатерть, новой, белоснежной, как традиционная невеста. Так что к концу дня на толе красуется 3-4 скатерти, наложенных друг на друга, как блинчики в блинатом пироге. Вот так же и с нашими воспоминаниями о путешествиях. Они ложатся день за днем одно на другое, и кажется, что в конце концов самым ярким остается последнее. Но опытный странник умеет бороться с такой несправедливостью. Он умеет приподнимать эти скатерти и среди пятен, украшающих их, обнаруживать подлинные драгоценности.
Так хитро устроена человеческая память, что позволяет нам помнить одновременно многое, даже то, что скрыто под многими слоями. Поэтому Шерлок Холмс был не прав, уподобливая чертоги памяти рядового человека захламленному чердаку. В чердаке этом все упорядоченно, просто есть те, что не могут понять логику этого порядка, и те, что могут. Я вот могу. Хотя, наверное, нескромно заявлять об этом вот так прямо. (Тут можете написать гневный комментарий и начать свой, без сомнений, выигрышный спор со своим воображаемым собеседником.
Головокружение
Я люблю приезжать на курорт вечером. Можно спокойно принять душ, никуда не торопясь, поужинать и лечь спать. Во сне с меня сходят суета и волнения путешествия, и наутро я встаю свежая, довольная, готовая к приключениям и почти привыкшая к новому месту. Вообще, вы замечали, что, чтобы окончательно привыкнуть к месту, в нем нужно переспать? Это очень важно, так же важно, как важно переспать с каким-нибудь трудным решением, которое в вас зреет.
Но в Черногорию я приехала утром. Встать мне пришлось в четыре утра, и уже в десять, правда, по местному времени, я приземлилась в аэропорту Тивата.
Что не удобно в раннем прибытии? Заселение начинается не ранее 12-00, а до тех пор вам, гордому страннику пыльных небесных дорог (большая ошибка думать, что если дороги небесные, то они не пылят!), придется блуждать в незнакомых окрестностях, все время держа в голове местоположение отеля, или, что еще хуже, сидеть на рецепции в местном вай-фае и читать все те же, давно наскучившие, российские новости и российские бложики. А это очень плохо. Ведь главное в отдыхе - отрешиться от обыденного, презреть суету и воспарить во временной нирване. Иначе, уж поверьте мне, отдохнуть вам не удастся.
Но отель, в который я попала, оказался каким-то круговоротом.  Само его местоположение в бухте, со всех сторон оцепленной горами, намекало на это. Начать с того, что сообщение между его тремя корпусами осуществлялось по каким-то волнообразным дорожкам, так что решительно невозможно было предсказать, ступив на одну из них, куда ты в конце концов попадешь. Во-вторых, придя, наконец, в свой корпус, гордо именуемый "Терраса",  я обнаружила, что забронированную мной комнату мне дать не могут, ибо жившие в ней несомненно достойные, но трижды проклятые мною люди решили продлить свое в ней пребывание. И я потащилась по тем же лабиринтам в корпус "Парк". Там за меня взялись всерьез. Сразу же закольцевали браслетом и пронумеровали, а пронумеровав заявили, что вот прямо через пятнадцать минут начинается обед, а пока я могу посетить спа и ознакомиться с его многочисленными процедурами.
Ознакомление с процедурами спа для женщины моих лет - лабиринт похлеще минотаврова, так что к тому времени, как я выбралась из него и отобедала, мальчик уже оттоптал каблук туфли изрядных размеров, порываясь проводить меня в мой номер.
Поэтому после всех этих бесконечных кружений, единственное внятное впечатление, оставшееся у меня от Черногории в первый день, - это вкус мягкого козьего сыра, присыпанного сладкой паприкой.
Такова была моя первая скатерть.

Дождь идет
Идет дождь. Никакие слова не способны выразить всю горечь этого дождя. Ну ладно, там, в далеком Петербурге, я уже привыкла к постоянно льющейся с небес воде. Но здесь же этого нельзя! Здесь же синее небо, яркое солнце, преливающееся море, девушки ходят в ажурных туниках на яркие купальники, и никого не волнует, сколько килограммов, куда и как торчит из этих купальников. И вот те на - гроза!
К тому же паршивый интернет. Поэтому второе мое впечатление о Черногории оказалось страшноватеньким.
В общем-то, практически все это я наблюдала своими глазами. Не теми глазами, что на лице, - теми глазами, что на лице, я видела только, как продают позднюю клубнику рядом с рыбным рестораном, - а теми особыми, мало заметными, но много видящими глазами, которые полагаются каждому сказочнику.
А видела я вот что.
Возле рыбной витрины ресторана - рыба высшей категории по 4-30 за 100 граммов, рыба первой категории по 2,90 за 100 граммов - остановилась красивая женщина, уже в годах, но еще настолько красивая, что годы эти осознать почти невозможно. Заметив ее голодный взгляд, к ней устремился молодой официант.
- Что мадам желает? У нас есть свежая рыба сегодняшнего улова, - затараторил он, но мадам его прервала.
- А мясо? Мясо у вас есть? - негромко, но неожиданно на родном для официанта языке сказала женщина.
- У нас есть мешано мясо, целых 1050 граммов и поллитра пива к нему всего за 15-60, - заторопился официант, но женщина вдруг как-то привычно, как давно знакомого, взяла его за плечо и прошептала почти что в ухо:
- А живое мясо у вас есть? Так, чтоб сердце еще билось?
Официант совсем близко увидел крупный рот красавицы, налитые алые губы, ровные белые резцы, чрезвычайно острые клыки, необычно выдающиеся вперед, и вдруг пелена застила ему глаза. А когда отпустило, женщина стояла рядом, взгляд ее уже не был голодным и влекущим, он был скучающим.
- Знаешь что, Гордан Дрангович, потомок славного истребителя вампиров Драгана Дранговича? Знаешь ли ты, что он перебил всю мою семью двести лет назад и тогда я поклялась - а наша клятва дорогого стоит! - поклялась истребить пятое колено его рода полностью, чтобы знал он, сколько бы сыновей он не родил, и сколько бы сынов не родили его сыновья, и сколько бы потомков мужеского пола не произвели на свет сыновья его сыновей, все равно его род истощиться и не будет и следа его в будущем, когда я  и такие, как я, будут продолжать радоваться и праздновать свою свободу! Только знаешь что, Гордан Дрангович, вот уже сорок семь прямых потомков твоего проклятого прапрадеда нашла я, но ни  в одном из них нет его крови. И вот я теперь гадаю: то ли жена его была первая шлюха в Черногориии понесла от каждого, с кем встречалась, кроме него. То ли обманул меня хитрый Драган и не дал мне вкусить сладости мести.
Так что теперь живи, добрый мальчик, и знай, что никакого отношения ты не имеешь к славному роду Дранговичей.
И женщина пошла дальше. На минуту остановилась, купила корзинку клубники, выбрала ягоду посочнее и надкусила своими крепкими резцами...
Официант смотрел ей вслед. Вот она проплыла мимо пиццерии, мимо аквапарка, вот зацепила плечом пляжную сумку на лотке.  Сумка начала падать, но торговец еще не успел податься вперед, как женщина подхватила сумку свободной рукой, одним движением нанизала ее обратно на крюк, потом так же легко взяла клубничину и отправила в рот, который - официант знал - был полон острых белых зубов.
Так что вот такая она, моя вторая черногорская скатерть - пара клыков, впивающаяся в алую сочную плоть.
Осведомленная девочка
Я шла по вечерней набережной, переполненной народом, как по безлюдной улице. Я шла, словно королева, дорогу перед которой расчищает надежная, вооруженная до зубов стража. Стражей мне служила десятилетняя девочка, снаряженная самым эффективным оружием десятилетних детей - подтекшим мороженым и твердым видением цели. Девочка, коренастая, плотная, но не толстая, уверенно переставляла крепкие ножки. Взор ее, которого, конечно, я  не видела, был устремлен в прекрасное далеко, которое уж она-то видела ясно.
А я шла за ней, беспечно шагая в образовавшееся пространство и думала о вчерашней экскурсии, куда набивается разномастный народ, половина которого едет только потому, что их уговорила приятельница или жена, посоветовала соседка в самолете либо гид был чрезвычайно убедителен. Люди эти отличаются тем, что совсем не слушают экскурсовода и теряются в самых невозможных местах. Вчера мы ездили в Цетинье и Котор. Цетинье - это одна из древних столиц Черногории, где стоит монастырь и где довольно долго правили владыки, совмещавшие в одном лице государя и главу церкви, и от того не женившиеся никогда.
В Цетинье хранится десница святого Иоанна Крестителя. Я смутно помню, что рука эта еще где-то хранится, но поскольку мир Господень полон чудес, скромно умолкаю. Но вот, что точно известно и не подвергается сомнению, что в Цетинье в 18 веке правил Петр Первый. Был он высокого росту, выше двух метров, необыкновенно силен, провел несколько реформ, а также боролся с  турками. Меня изумило это совпадение, но как же я удивилась, когда узнала, что в истории страны был период, когда ей правил сын Петра Третьего, нашего Петра Третьего, не здешнего. Разумеется, самозванец. Звали его Степаном, и был он босниец. Даже сделал много для примирения разобщенных черногорских племен. Даже, кажется, умер своей смертью, хотя Екатерина Великая подсылала людей изловить его и, так сказать, дезактивировать. Понятное дело, мало было нашей российской матушке хлопот со своим самозванцем, так еще и черногорские подтянулись.
Кстати, как славно звучит "черногорские"! Так и чудится хулиганский свист и истошный крик вихрастого парня в разорванной от ворота рубашке: "Айда на Лиговку! Черногорские наших бьют!"
Ну, а Котор и есть Котор. Старый порт, бывший под протекторатом Венеции, и оттого, как две капли воды похожий на старый Ровинь, старую Ниццу и все прочие старые города, связавшие свою судьбу с североитальянской чародейкой.
И вот пока я размышляла о том, что большинству моих спутников здешний Петр Первый, несомненно, представлялся совершенно таким же, как Петр Первый Великий, и весьма вероятно, в облике Николая Симонова, в распахнутом камзоле на носу корабля, с подзорной трубой в руках, моя телохранительница-девочка с мороженым в руках внезапно свернула в пиццерию, и оттуда донесся ее звонкий голос "Мама! Ла-ла-ла ла-ла-ла", из чего немедленно стало ясно, что поразительная уверенность девочки объясняется ее принадлежностью к здешним местам.
Кто мы с ее точки зрения? Приезжие дураки, покупающие кусок пиццы за 2 евро, а бутылочку воды - за целый евро. Мы даже не знаем, где продается самое вкусное мороженое. А вот она - знает. И ходит к заветному продавцу даже и за километр отсюда. Славная, умненькая девочка! Останется ли она жить в приморском городке, печь по стопам матери пиццу, или уедет в чужие места и там уж сама испробует на себе участь приезжего дурака? Кто знает.
Так что третья моя скатерть о Черногории вот такая: девочка, которая отлично знает, кто на набережной продает самое вкусное мороженое.
Коленки
Самый опасный день на курорте - третий или четвертый. К этому времени вам уже кажется, что вы все-все знаете об этом милом приморском городишке (да что там знать-то!) и преисполняетесь спесивого самодовольства, за которое так любит карать  не карать, а так помаленьку щелкать по носу Господь.
Я уж и не помню, на какой день все это случилось, наверное, на четвертый. В девятом часу я, сытая после обильного завтрака, шла себе по набережной, обдумывая очередную главу своей незатейливой повестушки. Лицо мне приятно холодил разыгравшийся ветер, а повесть в моей голове так сладко бежала от события к событию, потихоньку набирая обороты, что мне хотелось петь и пританцовывать. Вообще, вы знаете, это довольно тонкий момент в сочинительстве, когда в голове у тебя уже все сложилось, а на бумаге конь не валялся. Кажется, что все уже готово. А ничего еще не готово! Чертовски щепетильный момент, если вы меня понимаете.
Так вот, шла я, согреваемая солнцем, овеваемая ветром, ласкаемая шумом прибоя. И постепенно забирала все вправо и вправо. А поскольку шла я этим путем уже в пятый или в шестой раз, естественно, перед глазами у меня была скорее реальность воображаемая, чем действительная. И я совершенно забыла, что справа набережная соприкасается с дренажной канавой. В нее-то я и угодила. И славно так угодила! Левая коленка ободрана, правая икра тоже, из безымянного пальца хлещет кровь, как будто после анализа, когда в испуге чересчур разогрел подушечку перед уколом.
Так что пришлось мне идти в номер, там промывать все водой, смазывать, за неимением йода, туалетной водой Донны Каран и залеплять подранные места пластырем.
Вы думаете, это конец? А вот нетушки! Бог, когда берется учить,  учит уж до конца, пока ученье из ушей не полезет. Тем же вечером сижу я с планшетом на рецепции, потому что только там ловит хорошо интернет, и коленка моя уже почти не болит, чуть пощипывает, когда задеваешь, и все. а апротив меня сидит молодая девица и что-то там в телефоне наманикюренным пальчиком набирает, и улыбается, и елозит в кресле, и глазки строит - в общем, переписывается с парнем. И между делом закладывает ногу на ногу, так что у меня в самом виду образуются ее коленка. Гладкая загорелая коленка восемнадцатилетней девицы, округлая, как плод с древа познания, и столь же искусительно блестящая, будто сам змей покрыл ее воском для верности. Перевела я взгляд на свою разбитую левую, на свою неутешительно выглядящую, хоть и целую, правую... И так мне горько стало, братцы!
Так что вот она, моя четвертая скатерть:  гладкие блестящие коленки кукольной юицы.
Да, а самое обидное, что половину того, что я гуляючи придумала, я от падения и последующей суеты насмерть забыла! Вот так-то вот.
Острожная
Никакой отдых на курорте не обходится без экскурсий. А там уж все известно: семейка, состоящая из бабушки, дедушки, папы, мамы и двух детишек, которых беспрерывно кормят бананами, яблоками, бутербродами, а когда не кормят, поят водой или соком. Престарелая старая дева (в Черногории их зовут злыми тетками), которая ловит каждое слово экскурсовода, иногда даже записывает, задает массу вопросов и норовит поймать на неточности. Молодожены, которым до лампочки и святой Стефан, и святой Василий, и которые целуются и обнимаются на одном из последних кресел автобуса, а на остановках делаю селфи. Мрачный мужик, заходящий во все монастырские лавки, и скупающий по бутылке каждой сливовицы, грушовицы, ракии, настоянной на персиках и инжире, и прочей питейной продукции, которую - представляется мне - будет так же мрачно потреблять потом с друзьями, чтобы вынести в конце концов вердикт, что наша водка намного лучше.
Так вот, были мы в горном монастыре, называемом весьма красноречиво Острог. Последнюю часть пути (около 2,5 км) можно проделать пешком по череде полуразрушенных лестниц, или на маршрутке (около 4 км). Я, конечно же, пошла пешком. Через сорок минут, задыхаясь и утираясь салфеткой, вышла на площадь и обнаружила очередь, за ней еще, а за ней еще одну. Это были очереди к мощам, к чудесной лозе, и самая длинная - за свечами и записочками за упокой и о здравии. Я, понятно, нигде стоять не стала, ибо ненавижу очереди, а сверх того не воцерковлена. Поэтому умылась у источника, набрала в бутылку воды и пустилась в обратный путь.
Но вот что странно: когда я шла туда, ноги ступали ровно, не спотыкаясь, а главное неудобство состояло в необходимости сохранять ровное дыхание. А когда я пошла вниз, камни вдруг стали невероятно скользкими, и я была вынуждена свернуть на асфальтовую дорогу и, презрев опасность в виде автомобилей и жгучего солнца, спускаться по ней.
И все равно вышло так, что я попала вниз за полчаса до времени сбора. Села себе на лавочку и стала следить за маршрутками.
Маршрутки берут 1 евро с человека. Немного, но некоторые платить не хотят. И вот представился мне благочестивый водитель, который целый день возит пассажиров в монастырь и обратно за так. Местные таксисты уже не пристают к нему, потому что решили, что с блаженного нечего взять, хотя по началу мяли ему пару раз бока, и даже лобовуху разбивали. Набиваются к нему в машину люди верующие и не очень, но по большей части явные жадины. А он их все возит, возит, тратит свое кровно заработанное инженером там или строителем в будние дни, а по выходным возит и возит.  И вот однажды со всей своей набитой маршруткой, полной этих самых жадин, срывается в пропасть.
Его душа, ясное дело, летит прямо в рай. Но что делать с десятком пассажиров? С одной стороны, это благочестивые люди, а с другой стороны, их последнее деяние в этой жизни продиктовано жадностью, а жадность - смертный грех.
Т вот на божественном совете встает Иоанн Богослов, и говорит долго и велеречиво, и речь его полна сложных образов, вроде вола, исполненного очами, и под конец убеждает всех, что повинны грешники эти, и надлежит их отправить туда, где червь неумирающий и огонь неугасающий. И все мириады старцев, и святых, и угодников, и мучеников согласны с ним. И Господь обводит взором свои легионы и вдруг видит Иоанна Кронштадтского, утирающего слезы.
- О чем плачешь, сын мой? - возглашает он.
- Жалко мне того водителя. Сколько лет он тратил время свое и деньги на то, чтобы довозить таких же, как он, смертных до божьей обители. И уж, без сомнения, делал он это в надежде, что приближает их к царствию небесному. И вот теперь вместе с ним погибли эти десять несчастных. Не решит ли он по доброте душевной, что повинен в их смерти, не станет ли искать их рядом с собой, чтобы успокоится? И что мы ему ответим? Что они горят в аду? Вот как, - подумает тогда он, - обернулось мое добро. Не я ли, глупец, стал причиной того, что они ввергнуты в геенну огненную? Ведь если бы меня не было, они бы заплатили свой евро, и никто бы их не обвинил в жадности. И тогда омрачится душа этого доброго человека, и рай ему станет адом. Вот о чем я плачу, Господи!
- Что ж, - молвит великий судия, - да не огорчится праведный! - и, повернувшись к серафимам, велит, - гоните всю эту братию в рай. У нас для всех места хватит!
И неожиданно вот она какова моя пятая скатерть: скользок путь, ведущий вниз, и будь осторожен, путник, вступивший на него! А то как бы тебе не оказаться в месте назначения несколько раньше, чем ты ожидал.
Кошки и дети
Черногорские кошки - совсем как тургеневские птицы - не поют в асы зноя. Вернее сказать, не показывают свои серые, черные и изредка пестрые морды на улицу. Бог весть их, где они прячутся. Зато утром и под вечер, когда тени становятся длинными, их грациозные фигурки мелькают тут и там. На месте они сидят мало, чаще перебегают торопливо улицу и скрываются под ресторанным креслом. Питаются, по моим наблюдениям, в основном, рыбой. Видимо от этого взрослые особи выглядят, как пятимесячный котенок.
Сейчас у них как раз время вывода котят из гнезда. Поэтому нередко видишь кошку, ревниво следящую за играющими в пыли котятами.
И, конечно, котята эти чрезвычайно влекут к себе детей. Малыши, едва научившиеся ходить,  тянут к ним свои пухлые ручки и гулят что-то невыразимо нежное на своем младенческом наречии. Дети постарше пытаются ухватить кошачью мелочь за хвост или шкирку, но куда там! те очень ловко уворачиваются. Ну, а уже почти взрослые дети (таковыми, как известно, считают себя все те, кто уже достиг возраста в семь лет) терпеливо ловят их своими мобильниками и делают фотографии.
Дети на курорте повсюду. Слева, справа, спереди и сзади. Вы окружены детьми. Они покупают кусок пиццы или мороженое, они катаются на каруселях и этих смешных помочах, которые так популярны, они купаются в море, а когда не пускают, восклицают тоненькими голосками у вас за спиной: "Мама! Я хотю купатя!"
Встречаются дети загадочные. Вот недавно я видела мальчика лет десяти. Он сидел на корточках, а перед ним были вложены двадцать белых камней и четыре черных раковины от мидий в квадрат 5х5. Причем одна ячейка была пустая. Он смотрел на свою головоломку внимательным взглядом, но не двигал предметы. Какая систематическая задача рождалась в его голове? Кто знает...
Рядом с детьми всегда родители. Как я заметила, одна из основных забот у родителей на отпуске - накормить детей. Я к этому вопросу отношусь просто. Я бы, не мудрствуя лукаво, накормила их жареной картошкой или макаронами. Во всяком случае, это то, что они едят, не капризничая. Вся остальная еда, даже безобидное яблоко, вызывают у них подозрения. Малыши вообще очень консервативны в этих вопросах. Я помню себя в три года. Я очень любила пирожные. Но ела исключительно корзиночки. Потом я сильно удивилась, что эклеры, картошка и лицейская полоска тоже вкусные. Когда, наконец, решилась их попробовать, лет в семь.
Кстати, дети, в отличие от кошек, вполне себе поют в часы зноя. И очень даже громко.
Так что вот моя шестая скатерть: младенец, смотрящий восторженными глазами на кота.
За бокалом белого
Странные, почти мгновенные, фантазии рождаются, когда не очень обильный обед оросишь бокалом-другим белого вина. В ресторане моего отеля два смежных зала. Левый всегда заперт. Вероятно, там должно быть обслуживание а ля карте. И вот представляю я себе гранд-даму, для которой каждый день открывают эту левую половину. Она завтракает, обедает и ужинает в совершенном одиночестве. Она каждое утро и каждый вечер по полтора часа прогуливается по набережной, ни с кем не заговаривая и улыбаясь своим мыслям. Все остальное время она в своем номере. Это президентский люкс и ни за какие деньги никто не может снять его. Он всегда занят.
В сентябре гранд-дама сидит за своим скромным ужином и следит, как постепенно уменьшается число гостей. И вот наконец она остается одна. Два других здания отеля давно мертвы, но ее корпус работает только для нее. Только для нее на лестнице стоит представительный швейцар и расторопный мальчик. Только для нее зажигают вечером фонари. Только для нее каждую субботу выступает фольклорный ансамбль.
Кто она, эта дама? Изгнанная королева одной из еще сохранившихся монархий? Некогда знаменитая актриса, скрывающаяся от назойливых поклонников и папарацци? Великая авантюристка, отошедшая от дел, проживающая свои миллионы, нажитые нечестным, но и не легким трудом?
Отель свято хранит свою тайну. Зимой побережье пусто, и лишь одно здание залито светом, в холле наряжена огромная ель, стоит чаша с пряным глинтвейном и кузовок жареных каштанов  - гранд-дама празднует рождество.
Это мой седьмая, и последняя, черногорская скатерть.