Ненависть

Этот роман написан мной совместно с Аниньей Кретковской (http://www.proza.ru/avtor/annikannika).

"Дорогие, будем любить друг друга, потому что любовь — от Бога, и всякий, кто любит, рождён от Бога и познаёт Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь" (1Иоанна 4:7,8)


1 часть
РОЖДЕНИЕ
1
Преступление.


Терпеть не могу воскресения, особенно такие, как сегодня: погода ужасная, с утра льёт дождь, как из ведра, небо нахмурилось, будто его сильно обидели; на работе ни одного интересного дела, короче, тоска зелёная, и одна надежда развеять её – это хороший натюрморт. Уже несколько лет живопись спасает меня в подобные дни.
 
Рисовать я любил с детства, даже мечтал стать художником, но посмотрев однажды фильм «Дело пёстрых», заболел уголовным розыском, и вот, более двадцати лет, служу следователем в угрозыске и ничуть не жалею об этом. Работа мне нравится и, по сути, только она - единственная утеха в моей жизни, поскольку, с семьёй у меня вышел пшик. Была жена, но она невзлюбила мою работу и не захотела терпеть соперницу, детей у нас, как-то не случилось, поэтому теперь я закоренелый холостяк. Живу работой, живу ради работы и, по сути, она моя жена, моя семья и всё остальное. Сам я детдомовский, поэтому не люблю хныкать, но сегодня просто засада какая-то: ещё и зуб достаёт с вечера, всю ночь спать не давал, сверлил мозг тягучей, нестерпимой болью.

Я вытащил переносной этюдник из шкафа и, кривясь от ночного кошмара, не думающего прекращаться, стал устанавливать мольберт возле окна, по стеклу которого барабанил нескончаемый дождь. Трубчатая ножка упорно не желала выдвигаться, что-то заклинило, видимо, от старости. Ну, что сегодня за день такой! Все напасти навалились, как снежный ком и не дают вздохнуть спокойно. Звонок телефона прервал брюзгливые думы.

- Здравствуйте, Андрей Игоревич! Срочно выезжайте по адресу: Нахичеванская 105, квартира 10, здесь, похоже, двойное убийство, - быстро тараторил мой помощник – Булкин Петя, славный парень, только из юридического, весь горит и рвётся в бой, помешан на детективах и Шерлоке Холмсе (мы его так и прозвали: Холмс). – Я сегодня дежурю и уже на месте, тут такое! Кто-то, видимо, под самоубийство сработал, короче, как вы любите.

Я машинально отложил так и не разобранный этюдник и быстро стал одеваться. Слова Пети обнадёживали. Он хоть и молодой, и неопытный, но на интересные дела у него чутьё (интуиция, как любит говорить сам Петя), а запутанное дело в такие мерзкие дни, как глоток холодной воды в раскалённой пустыне. Вот только зубная боль уже достала до печенки, надо забежать в аптеку и купить что нибудь обезболивающее.

За полчаса старина Опель, купленный по дешевке у одного барыги, ещё в конце прошлого века, домчал меня по нужному адресу. По пути забежал в аптечный киоск, купил обезболивающее и сразу проглотил пару таблеток, запив чаем из термоса, который всегда возил с собой.


В четырёхкомнатной квартире работала опер группа. Петя, увидев меня, быстро подошёл и протянул руку.

- Здравствуйте, Андрей Игоревич! Здесь такое! В кабинете хозяин - Львов Виктор Осипович, полковник ФСБ в отставке, с простреленной головой, а в спальне его жена -  Львова Виктория Павловна тоже с огнестрелом, жуть! Следов грабежа не видно.

Я зашёл в кабинет, просторную комнату с большим письменным столом возле окна и высокими книжными шкафами, слева у стены стоял кожаный диван, возле него торшер и журнальный столик. За столом в кожаном кресле сидел грузный мужчина лет шестидесяти, его голова была запрокинута назад, руки, словно плети, свисали по бокам кресла, возле правой кисти на полу лежал ПМ. На столе под массивной лампой белел лист бумаги. Я подошёл ближе и прочитал напечатанный текст:
«В моей смерти прошу никого не винить! Жену убил из сострадания, не могу видеть, как она мучается, а жизнь без неё не имеет смысла. Полковник Львов».

Потом Петя повёл меня в спальню. Там, стояла широкая кровать, по краям от которой - две одинаковые тумбочки: на правой лежало несколько журналов и газет, поверх них очки; на левой стояли пузырьки, стакан и тарелка с коробочками, видимо, каких-то лекарств. На обеих тумбочках возвышались шикарные настольные лампы с витиеватыми абажурами. Слева на кровати лежала женщина, глаза её были закрыты, казалось, что она просто спит. Её бледное лицо было измождённым и исчерчено глубокими морщинами, но, не смотря на это, была в нём некая красота и грациозность. Следов ранения не было видно, только присмотревшись, я заметил пятна крови на подушке возле левого уха. Видимо, выстрел произвели в рот потерпевшей, странно, почему тогда крови так мало?

- Убитая видимо болела раком, наш эксперт сказал, судя по лекарствам, - поведал Булкин, указывая на тумбочку слева.
- Петь, а с чего ты взял, что это не то, что в записке? – спросил я помощника.
- Убитый левша, а пистолет у правой руки, а убитую, видимо, сначала отравили, а потом выстрелили в рот, чтобы имитировать огнестрел, видите, крови на подушке почти нет.
- Молодец, настоящий Холмс! Ну что же, дельце действительно интересненькое. Ты прав, Петь, здесь есть над чем покумекать.

Зубная боль утихла, то ли таблетки подействовали, то ли новое дело увлекло так, что боль позабылась. Мы вернулись в кабинет.

- Слушай, Петь, а как ты догадался, что убитый левша? – спросил я молодого Холмса, решив проверить его дедукцию.
- Так это же элементарно, Ватсон,  смотрите: на столе подставка для ручек стоит под левую руку, а вот фото убитого, где он играет в теннис, смотрите ракетка в левой руке, убийца, видимо этого не знал, а рассматривать фотографии ему было некогда.
- Настоящий Шерлок Холмс, молодец! Так, а кто сообщил о происшествии?
- Дочь убитых, она приехала в гости из Нижнего, а тут такой сюрприз, бедную сейчас врач на кухне отхаживает. Молодая совсем девчонка, плохо стало, так что с нею пока говорить бесполезно.
- Лады, тогда давай, Петя, пока тут эксперты работают, мы с тобой по соседям пройдёмся, может, что нибудь интересное откопаем.


Мы вышли на лестничную площадку. Влажный воздух с улицы и шум дождя напомнили о больном зубе. Боль утихла, но не совсем, тягучее, ноющее присутствие мучительницы ощущалось, хотя была вполне терпимой.

- Петь, ты давай начни сверху квартиры обходить, а я отсюда.
- Хорошо, Андрей Игоревич, - сказал помощник и быстро, шагая через две ступеньки, стал подниматься по лестнице.

Я позвонил в металлическую дверь, с выпуклым глазком посередине – это была единственная дверь соседей потерпевших на площадке. Дверь тут же открылась, будто меня поджидали. На пороге стояла женщина лет семидесяти в атласном длинном халате, расшитом большими розовыми цветами. Короткая модная стрижка и аккуратный макияж говорили, что старушка не желала мириться с возрастом и всячески старалась удержать былую красоту. Она вопросительно смотрела на меня, будто ожидая чего-то.

- Здравствуйте! Кривенко Андрей Игоревич – следователь уголовного розыска, - представился я и протянул раскрытое удостоверение.

Хозяйка внимательно его рассмотрела, надев очки, которые висели на шее, на серебряной цепочке.

- Виалетта Маркеловна Бордовицына. Милости прошу! – сказала она, не по годам, твёрдым, уверенным голосом, и провела меня в изысканно обставленную комнату; с множеством разных декоративных штучек, расставленных и развешанных по шкафам, тумбочкам, столам и стенам, создающими, в целом, приятный уют. – Присаживайтесь! Чем могу быть полезна, Виктор Игоревич?

Я сел в удобное кресло возле огромного дивана, на который присела хозяйка.

- Виалетта, извините, забыл отчество?
- Маркеловна.
- Виалетта Маркеловна, я хотел бы узнать всё, что вы знаете о своих соседях по площадке.
- А что случилось?
- Понимаете, ваших соседей сегодня нашли мёртвыми в квартире, идёт следствие.
- Господи! – вскрикнула побледневшая женщина и, вскинув руками, прижала ладони к губам.
- Вам нехорошо? – испугался я.
- Не беспокойтесь, - поникшим голосом сказала хозяйка и заплакала.
- Я принесу вам воды, Виалетта Маркеловна, где у вас кухня?
- Там, - указав рукой, женщина разрыдалась.

Я быстро сходил на кухню, нашёл бокал и налил воды, когда я вернулся, Виалетта Маркеловна всё ещё вздрагивала от плача. Я дал ей бокал, она взяла его трясущимися руками и, выпив пару глотков, стала понемногу успокаиваться.

- Может позвать врача? – спросил я.
- Нет, нет, не беспокойтесь! - замахала руками хозяйка и стала вытирать слёзы кружевным платочком. – Так, что именно вы хотели узнать?
- В общем, мне всё интересно: что вы знаете о соседях, были ли у них враги, кто сегодня приходил к ним, если вы знаете, то это очень поможет следствию.
- Львовы были, - на этом слове она опять заплакала, но быстро успокоилась и продолжила, - Витя и Вика были замечательной парой, у них трое детей (уже взрослых), вот с детьми в последнее время что-то неладное творится, говорят, они все попали в какую-то страшную секту. Когда это случилось Вика и слегла, а Витя стал грознее тучи, ходит всё время насупившись, а ведь раньше был балагуром, без шутки мимо не пройдёт. Раньше мне при встрече всегда говорил: «Виалетта Маркеловна, вы всё хорошеете!». Он ведь был человек военный – полковник. Честно признаюсь вам, мне он очень нравился, как мужчина: красивый, высокий, мужественный, а когда форму одевал, то глаз не отвести, такой красавец. Вике повезло с мужем, она за ним, как за каменной стеной. Господи, да, как же это – их больше нет! Такая пара! Такая пара! – и женщина вновь расплакалась.

Я подождал, пока она успокоится, потом спросил:
- А что вы, Виалетта Маркеловна, о детях знаете?
- Когда Львовы сюда переехали, дети ещё в школе учились, поэтому они выросли на моих глазах. Славные детки были, хорошо воспитаны, Витя их держал в строгости, но очень любил, а Вика во всём помогала мужу, поэтому у них была славная семья, - при этих словах она опять всхлипнула и стала вытирать глаза платочком.
- Вы сказали что-то про секту?
- Да, это лет десять назад началось: Лизка – младшенькая их дочка первой попала в неё, потом Ромка с женой, а через пару лет после них и Эдик, говорят, туда угодил. Бедные Витя с Викой места себе не находили, а тут ещё и Витю с работы в отставку отправили, после этого он совсем сдал: ходил, как туча, улыбаться перестал, а тут ещё Вика заболела, когда у них внучка умерла, говорят всё из-за этой секты.
- Что вы имеете в виду?
- Они в аварию попали, Ромка с женой Криськой и внучка Львовых, стало быть, дочь этих сектантов, Леночкой её звали – чудо, а не ребёнок. Так вот, после аварии попали в реанимацию, родители в сознании, а Леночка сильно головой ударилась: машина, которая в них влетела, как раз туда, где Леночка сидела, много крови потеряла, так родители, из-за своей секты, не позволили ребёнку кровь переливать, пока судились, рядились с ними, Леночка померла. Виктор после этого проклял Романа, а Вика слегла, так бедная и не поправилась, - Виалетта Маркеловна вновь разрыдалась.
- Не буду вас больше утомлять вопросами, последний: а сегодня, кто нибудь приходил к вашим соседям? – спросил я, когда она успокоилась.
- Часов в восемь утра Эдик (средний сын Львовых) приходил, я в магазин за хлебом собралась и ещё удивилась, его здесь лет пять точно не было, а тут появился, правда, когда я возвращалась, он уже уходил, хмурый был, как туча. А, буквально перед тем, как милиция понаехала, слесарь приходил, я слышала, как Витя кричал ему, что не вызывал никакого слесаря, а потом пустил его в дом, через полчаса он ушёл, я в окно видела.
- Любопытно! Спасибо вам за информацию, Виалетта Маркеловна! На днях мы вас вызовем к себе, чтобы записать ваши показания, вы нам очень помогли.

Я попрощался со старушкой и вышел на лестничную площадку, сверху слышались шаги спускающегося человека, я направился к лестнице.

- Андрей Игоревич, я уже всех обошёл, - Петя появился из-за поворота, немного напугав меня громким голосом, - Никто ничего не знает, как обычно: соседей не знаем, работа, дела, некогда знакомиться, дома бываем редко. Некоторые к Виалетте Маркеловне направляли: она, говорят, всё про всех знает. Судя по тому, сколько вы у нею пробыли – всё так и есть?
- Да, Виалетта Маркеловна очень сильно помогла следствию, - громко сказал я и приложил палец к губам, понимая, что всезнающая старушка сейчас внимательно слушает нас за дверью, - Пойдём тогда обратно, может с дочерью уже можно поговорить?


  Мы вошли в квартиру и прошли на кухню обставленную гарнитуром из карельской берёзы. За столом возле окна сидела молодая женщина, лет двадцати пяти, волосы, выкрашенные двумя разными оттенками золотистого цвета, были аккуратно уложены, одета она была в деловой костюм из светло-серой ткани. Она сидела, облокотившись на стол и обхватив голову руками. Взглянув на девушку я подумал, что с виду нормальная девчонка, на монашку не похожа, может Виалетта Маркеловна сгустила краски про страшную секту.

- Елизавета Викторовна, можно задать вам пару вопросов? – осторожно спросил я.
- Да, пожалуйста! – подняв симпатичное личико, сказала девушка и стала вытирать платочком заплаканные глаза.
- Андрей Игоревич Кривенко – следователь уголовного розыска.
Девушка равнодушно посмотрела на протянутое удостоверение и приготовилась слушать.
- Скажите, пожалуйста, Елизавета Викторовна, вы первой увидели покойных?
- Да.
- Расскажите подробно, как это было?
- Вчера вечером я получила телеграмму от папы, вот она, - она достала из сумочки листок и протянула мне, там было написано: «Срочно приезжай маме очень плохо», - Первым же рейсом я из Нижнего сюда, а тут такое!

Девушка заплакала, уткнувшись в платочек. Я, подождал пока она успокоится, и спросил:
- Расскажите подробно, как это было, что вы увидели, когда зашли, не видели кого нибудь, когда заходили в подъезд, может во дворе что-то странное или в квартире?
- Да нет вроде всё, как обычно, во дворе никого не видела, а дома: … дверь была не заперта, я позвонила, никто не ответил, тогда я толкнула дверь, она открылась, папа всегда дверь закрывал и нас к этому приучал, вот это странным показалось.
- Вошли, что было потом?
- Я сказала, что приехала, мне никто не ответил, потом увидела в открытую дверь кабинета папу в кресле, испугалась, кажется, закричала, потом стала звонить в полицию, вот и всё.
- А Викторию Павловну тоже вы первой обнаружили?
- Да, я, когда позвонила, забежала к маме в спальню и поняла, что она тоже мертва, - девушка разрыдалась, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки.

Я попросил Петю позвать врача, когда тот пришёл, мы с помощником вышли из кухни. Беседа с дочерью убитого полковника ещё больше заставила меня усомниться в словах соседки о секте, спросить напрямую я не решился (время слишком не подходящее), по ходу следствия, думаю, всё выяснится. Вполне адекватная девушка, очень приятной наружности, да и ведёт себя вполне естественно: такое горе пережить, не дай Бог!

Мы зашли с Петей в просторную гостиную. Эксперты заканчивали работу, за большим круглым столом посередине комнаты сидел мой старый друг – Павлов Фёдор Кузьмич, кряжистый мужик с черными, как смола волосами и щетинистыми усами. Он старательно заполнял протокол осмотра.

- Здорово, Федот! – хлопнув друга по плечу, громко сказал я, наклонившись к его уху.
- Фу, ты чёрт, напугал! – вздрогнул от неожиданности он, - С ума сошёл что ли? Так и заикой можно сделать. Здорово!
- Что скажешь, Федот?
- В общем, ничего существенного, - по-деловому начал Павлов и я внимательно стал слушать, зная, что перебивать его не стоит, и что рано или поздно всё, что нужно он расскажет, - Пальчиков почти нет, всё протёрто; лишнее подтверждение, что это убийство, а не самоубийство, хотя это и ребёнку понятно. На кухне три бокала лежали в мойке, видимо из них пили чай, как ни странно, на всех трёх есть отпечатки. По сути, это единственная зацепка.
Смерть наступила часа три тому назад, когда мы приехали, трупы ещё тёплые были. Мужчина застрелен из своего же именного пистолета, а женщина, видимо, сначала отравлена или задушена, а потом сделан выстрел в рот. Вот, в общем, и всё пока, больше скажу после вскрытия и экспертизы.
- Спасибо, Федь! Как супруга поживает? Остыла после нашей последней рыбалки? Говорил тебе, Федот, не женись! Не послушался старого холостяка, теперь мучайся!

Павлов махнул рукой и стал опять писать протокол, потом вдруг что-то вспомнил и позвал меня:
- Слушай, Андрюха, чуть не забыл, здесь любопытная деталька: в шкафу, где книги стоят, в кабинете потерпевшего, одна толстая книженция, на самом деле – маленький сейф, под книгу смастряченный; так вот, тайник пустой, хотя, на первый взгляд, там что-то лежало совсем недавно. После экспертизы скажу, может быть, что-то более конкретное. Похоже на ограбление.
- Спасибо, Федот! Это уже что-то!

Я вернулся на кухню. Доктор ушёл, Лиза сидела на прежнем месте, положив голову на руки.

- Елизавета Викторовна, извините за беспокойство, но очень нужна ваша помощь. Скажите, в доме ценности были?
- Я давно здесь не была, но знаю, что у папы в кабинете есть сейф в виде книги, там он обычно хранил деньги и свои бумаги.
- Спасибо! Я попрошу вас, Елизавета Викторовна из города пока не уезжать, вы нам ещё понадобитесь, - сказав это, я вышел из кухни и зашёл в кабинет.

Тело Львова уже увезли. Следом зашёл Петя с блокнотом в руках, в который он постоянно что-то записывал (он так делал всегда). Первое время меня это сильно раздражало, но когда однажды, благодаря его записям, удалось раскрыть одно громкое дело, моё отношение к Петиному блокнотику сильно поменялось.

- Ну, что скажите, Холмс? – спросил я его.
- Убийство с целью ограбления. Убийца был знаком убитому, иначе не смог бы подойти так близко, чтобы выстрелить, да и оружие мог только знакомый заполучить, о тайнике знал, опять же!
- Молодец! Всё так, вот только ляп с правой рукой мне не понятен, если знакомый, то, как мог так опростоволоситься?
- Переволновался.
- Не смеши, Петя, такое убийство провернуть и такую улику из за волнения оставить, не смеши! Давай, дежурь дальше, а я домой, покумекаю об этом дельце, завтра после дежурства сразу ко мне, будем версии разрабатывать.
- А поспать после дежурства, Андрей Игоревич? – заскулил Петя.
- На том свете отоспишься, сейчас спецслужбы узнают, что их коллегу завалили, нам вообще спать не придётся, пока это дело не закроем!

Попрощавшись с коллегами, я вышел во двор. Сырой воздух пахнул в лицо, дождь звонко стучал по асфальту. Зуб опять дал о себе знать, я поморщился и побежал к своему Опелю. Сев в машину, нашёл таблетки в бардачке и выпил пару штук. Наконец-то интересное дело, будет чем заняться в ближайшую неделю, на сердце повеселело, ещё бы с зубом разобраться и тогда полный порядок. Решив с утра заскочить к стоматологу и вырвать его, я успокоился, завёл машину и поехал домой.

2
Из дневника Львова. О себе.

Когда годы забирают у тебя все, что ты хотел бы сохранить, и даже память перестает справляться, остается только одно средство - ручка и бумага. Теперь, когда так много пережито, жизнь мне кажется долгой и бесполезной дорогой к неясной цели, к цели, которая, возможно, была лишь миражом. Я ревниво ее оберегал, бешено рвался к ней всю жизнь и никогда не отступал, но вот ... конец пути, и жизненный закат все окрашивает в совершенно другие тона. Миражи рассеиваются и остается только горизонт, бесконечно пустой, позади так много оставлено, так много потеряно, так многим пожертвовано, стоит ли искать смысл? Я не знаю.

Это, конечно, лукавство с моей стороны говорить, что я не понимаю, зачем я жил. У меня всегда было ради чего умереть, а, значит, моя жизнь никогда не была бесполезной.

Я родился в Ленинграде 13 февраля 1934 года, в день, когда затонул пароход "Челюскин" в Чукотском море. Хотя именно к военно-морскому флоту наша семья никогда не имела отношения, факт о затонувшем пароходе часто упоминался почему-то в моем детстве. Это врезалось в память. Кто-то гибнет, кто-то рождается - так всегда. Наша семья состояла из четырех человек, я был единственным сыном майора Осипа Викторовича и Анны Аркадьевны Львовых. Мама моя, несмотря на литературное имя, была врачом, отец, как я уже написал, -  военным. В одном доме с нами жила также моя бабушка по матери, она помогала маме со мной, чтобы мать могла больше работать. Я любил бабушку. А потом пришла война.

К Великой Отечественной у меня всегда будет особенное отношение. И не только потому, что я знаю, как это было на самом деле. Во время этой войны моя жизнь превратилась из детского рассказа в лейтенантскую прозу. Мне было тогда всего семь лет, но понимал я многое. Именно в семь лет произошло мое совершеннолетие.

Как известно, за несколько дней до вторжения фашистов наши войска на западной границе были приведены в боевую готовность. Утром 18 июня, за четыре дня до войны, отец ушел из дома, и больше живым в нашем доме его не видели. Хотя, конечно, в то время мы еще не знали о его гибели, и мать не верила, что с ее мужем могло что-то случиться, а я, мальчишкой, очень верил матери. Уже в июле началось наступление на Ленинград, и маму тоже мобилизовали, как военнообязанную. Я помню, как после дежурства она приходила домой уставшая и обессиленная, от нее пахло нашатырем и йодом, еще не смешанным с запахом разлагающейся живой ткани, который я узнал гораздо позднее. Она приносила еду, которую сама никогда не ела, целовала меня в макушку и ложилась спать. Я смотрел на нее спящую и думал, что, когда вырасту, смогу сделать так, чтобы никто на земле больше не болел, чтобы моя мама могла всегда быть рядом со мной.

В бога я никогда не верил, даже, наверное, с детства. Бабушка всегда рассказывала мне о нем, я слушал, и ее рассказы о всемогущем боге перемешивались в моем детском сознании с былинами о богатырях, рассказанными ей же.  У матери с бабушкой всегда бывали жаркие споры на эту тему. Я точно знал, что мама не хотела, чтобы меня учили чему-то религиозному.

Я помню, что это был сентябрь. Как-то раз вечером бабушка сказала, что завтра нужно будет встать очень рано, потому что мы пойдем крестить меня. Что такое крещение я не знал, но по объяснениям бабушки понял, что это нужно, чтобы, если меня вдруг убьют,  не попасть в ад.

Мама собиралась в тот вечер на дежурство дольше обычного, казалось, будто ей совсем не хотелось идти в больницу. Я же просился, чтобы она взяла меня с собой:
-Ну, пожалуйста, мамочка, ну хоть разочек!!!Я буду мышкой, обещаю.
-Мышек там не держат, зайчик. Ложись спать, проснешься, а я уже дома, ага? - уговаривала меня мама.
-Когда ты придешь меня не будет.
-Как это не будет?!Ну-ка не болтай ерунды, где же ты будешь? - испугалась мама. Видимо, хоть и атеистка, но она была суеверной. А как же в то время не стать суеверной, когда на твоих руках погибают десятки таких же детей, как твой собственный...
Я помню, что я засмеялся, и потихоньку сказал маме наш с бабушкой секрет. Помню, как она побледнела. Она быстро одела меня и, взяв за руку, молча вывела на улицу. Бабушке мама не сказала ни слова. Именно в тот злополучный вечер и начался мой конфликт с богом.

Я мало что помню, меня довольно сильно контузило. Наш трамвай обстреляли артиллерийским огнем, маму ранило в грудь, и она быстро скончалась. А я, оглушенный и ничего не понимающий, остался рядом с ней. Где он был, твой бог, бабушка, когда я сидел на голом асфальте рядом с похолодевшей матерью во вдруг опустевшем огромном городе семилетним, ничего не понимающим мальчуганом? Где он был, когда я стал вдруг никому не нужным сиротой? Ты говорила, что, если меня убьют некрещеным, я попаду в ад. Меня не убили,бабушка, так почему же я все равно туда попал?..

В марте 1942 меня вместе с бабушкой эвакуировали по "дороге жизни". Никогда больше я не возвращался в Ленинград. После долгих скитаний мы поселились в Москве. Еще в детстве я понял, что буду военным. Есть такая профессия - Родину защищать. Это и стало смыслом моего существования, моей миражной целью. Мне всегда казалось и кажется, что я обязан родителям своей жизнью, они свою отдали, чтобы защищать нашу страну, моя должна быть равноценной, как минимум.

Жизнь сделала меня сильным и выносливым, потому что я мог рассчитывать только на себя. У меня никогда не было тылов, я был один в поле, и мне приходилось воевать. Попав в КГБ я понял, что кроме чести и верности Родине, чтобы выживать в этой системе, нужно быть зорким, молчаливым и безжалостным бойцом. И я им стал. Я видел многое, я многое делал сам. Всю свою жизнь я подписывал документы под грифом "СЕКРЕТНО", я знаю столько, что хватило бы на сотню подобных мемуаров самых разных людей. Всю свою жизнь я старался быть достойным гражданином своей страны, я хотел быть ей полезным...И вот сейчас мне 58 лет, и я своей стране совершенно не нужен. Хм...Да и страны моей уже нет.
22 августа 1992г.

3
ВЕРСИИ

Я зашел в свою берлогу (так я называю свою однушку в типовой девятиэтажке, доставшуюся мне, как молодому специалисту, в далёкие восьмидесятые, а потом успешно приватизированную в девяностых), не ахти какие хоромы, конечно, но мне много и не надо: было бы где переночевать и просто побыть одному. У окна лежал так и не разобранный этюдник, я хотел его поставить, но, вдруг, вспомнил слова Виалетты Маркеловны о сантехнике и сразу же стал звонить помощнику. Как я мог забыть об этом? Всё из-за зуба, будь он неладен! В трубке послышался голос Пети:

- Слушаю, Андрей Игоревич.

- Петь, совсем забыл! Зуб достал, мозги напрочь отказали, соседка сказала, что прямо перед вашим приездом слесарь приходил. Проверь в домоуправлении действительно это так или это кто-то под слесаря сработал.

- Хорошо, Андрей Игоревич, всё сделаю.

Мысли о новом деле полностью завладели мной. Прокручивая в уме последние события, я машинально установил этюдник (все ножки прекрасно выдвигались, не такой, уж, он и старый!), прикрепил лист бумаги, завесил стул, стоящий возле шкафа, цветастым покрывалом, поставил на него кувшин, чайную чашку, положил рядом лимон и стал рисовать. Теперь ничто не мешало спокойно думать, я любил такие минуты.

Так что же произошло на улице Нахичеванской? Что мы имеем: благополучная семья, судя по обстановке в квартире – довольно зажиточная, наверняка есть определённый капиталец, короче, всё путём; с другой стороны - отставка, болезнь жены, возможный конфликт с детьми. В принципе, достаточно причин для самоубийства; только факты говорят, что кто-то решил всем этим воспользоваться. Для чего? Здесь основная зацепка – обчищенный сейф, что там могло быть? Деньги, вряд ли там была большая сумма; деньги в банке хранят, а в сейфе так, на непредвиденные мелкие расходы. Скорее там хранились какие нибудь бумаги, может акции? Вряд ли. Полковник ФСБ – бизнесмен? Вот компромат на кого-нибудь – это вполне возможно, завещание тоже вполне могло быть.

"Хорошо, будем плясать от печки,- думал я, вырисовывая кувшин на белом ватмане, - Если это элементарный грабёж, причем здесь слесарь? Почему убитый пустил его в дом, хотя не вызывал, и что он там полчаса делал, по сути, в момент убийства? Если это он убил, то должен хорошо знать и про сейф, и хозяину быть знакомым, и пистолетик уже при себе иметь... Стало быть, бывать у них раньше или же иметь сообщника из таковых.

А, что если папаня наследства просто деток лишил, ведь не зря, соседка про страшную секту всё твердила... Так вот, кто-то из них решил грохнуть папеньку, чтоб не шалил, и прибрать к рукам завещаньеце. Жутко, но в наше время, чего только не бывает!

А может это банальная месть, сработанная под ограбление? Там, где служил убитый, можно много врагов себе нажить. К тому же мужчина он был видный, может, соблазнил чью-нибудь жену, обиженный муженёк его и завалил. Такой вариант тоже нельзя опускать..." - подумал я и принялся вырисовывать чайную чашку.

Не стоит и наших коллег из спецслужб со счетов сбрасывать, уж очень замудрёно здесь всё. Хотя, ляп с левой рукой не в их стиле... А что если это специально сделано, чтобы под непрофессионала сработать и на ложный след вывести? Про эту версию лучше забыть, но всё возможно. Например, недовольный отставкой полковник стал шантажировать начальство каким-нибудь разоблачением, а они его по-тихому убрали, чем не вариант? Впрочем, будет видно по ходу следствия. Эти ребята, если рыльце в пушку, будут нам всячески «помогать».

Тем временем набросок натюрморта был готов, я открыл акварельные краски, налил в банку воды, взял кисть и стал прописывать основные цвета. Набросок версий тоже вырисовался, не терпелось начать работу над ними. Я отложил кисть и краски и опять позвонил Булкину.

- Всё выяснил, Андрей Игоревич. Действительно из квартиры Львовых поступала заявка, и слесарь там был: Попков Юрий Викторович. Он по нашей базе проходит, бывший медвежатник, ныне в завязке. Женат, двое детей; в последнее время никаких нареканий, на работе хвалят. Отправили наряд за ним, дома нет, жена говорит, как узнал про убийство Львовых, быстро собрался и куда-то ушёл, куда не сказал. Похоже, Андрей Игоревич, он их и порешил, надо в розыск подавать срочно.

- Крюгер – убийца!? Не может быть! Он же завязал!

- Какой Крюгер?

- Да, кличка у него такая была, лет пятнадцать назад это был знаменитый вор, а кличку получил за перчатку с отмычками на пальцах (умелец ещё тот был!); не могу поверить, чтобы Крюгер взялся за старое, да, ещё и на мокрое дело пошёл! Вор он был знатный, но не убийца.

- Времена меняются, Андрей Игоревич, видимо, припёрло... Может, задолжал кому-нибудь или фильмов насмотрелся про воров, сейчас часто показывают, вот ностальгия и замучила.

- Ты ещё скажи, что от скуки он двоих завалил.

- Тоже вариант.

- Ладно, мыслитель, срочно ориентировку на него, чтобы из города не выбрался, а завтра поднимем его старые связи и начнём искать.

Зуб опять дал о себе знать, резкая боль заставила забыть обо всём. Обезболивающее я оставил в машине, хорошо хоть не стал отгонять её в гараж, чтобы с утра сразу поехать на работу. Я взял зонтик и выбежал во двор. Дождь по-прежнему стучал по асфальту, вечерело, вдоль дороги зажглись фонари. Мой старичок "Опель" стоял на стоянке, зажатый крутыми современными иномарками. Я открыл дверцу, достал таблетки и сразу выпил пару штук.

Возвращаясь домой, вдруг почувствовал страшную усталость и желание поспать, придя, быстро принял душ, почистил зубы и сразу же лёг на диван. Предыдущая бессонная ночь и насыщенный день сильно утомили меня, поэтому уснул я быстро и спал, как убитый.

Рано утром проснулся от ноющей зубной боли. Выпив таблетки, стал готовить завтрак. За окном восходящее солнце опалило плоские крыши многоэтажек, дождь закончился, чистый новый день звал в свои объятия. Сейчас к зубному и в управление, надо срочно искать сбежавшего слесаря.

Выбежав на улицу, я вдохнул свежий влажный воздух полной грудью и тут же скривился от боли: холодный воздух резанул по десне и ноющему зубу, в голове колокольным звоном отозвался его рассекающий удар. Скорее к стоматологу, я договорился по телефону с Левинсоном Мишей, моим старым приятелем, что забегу с утра к нему домой (он занимался частной практикой).

С Мишей мы познакомились ещё в восьмидесятых, я молодой лейтенант должен был провести опознание личности по останкам погибшего: на одной из дач в нашем районе была ночью перестрелка, соседи позвонили в участок. Пока мы приехали, дача уже сгорела. По нашим данным там жил местный авторитет – Утёсов Василий Васильевич, по кличке Утёс. Когда разгребли пепелище нашли труп мужчины, точнее то, что от него осталось. Погибшего, видимо, привязали к газовому баллону, а потом подожгли дом, пожар сделал своё дело: мужика разорвало в клочья, собирали по кусочкам. Нашли челюсть с пломбированным зубом, выяснили где Утёс зубы лечил и меня с челюстью в целлофановом пакете туда отправили. Там мы с Мишей и познакомились, он практику в поликлинике проходил. Я, когда обугленную челюсть из кулька достал, практикант со стула и рухнул в обморок. Помню, что старый врач, у которого он стажировался, сказал мне: «Ты, лейтенант, мне всех студентов распугаешь своим огрызком!». После осмотра старик подтвердил, что челюсть принадлежит Утёсову и попросил меня, чтобы Мишу быстрее в чувства привести после обморока, разрешить ему осмотреть мои зубы. Зубных я с детства не любил, поэтому стал отнекиваться и ссылаться на занятость, но потом согласился, уж очень настойчив был старый врач. Пока практикант осматривал мои зубы, старик рассказывал анекдоты и давал советы студенту. Потом я всегда ходил в ту поликлинику лечить зубы, а Миша после института там работал. Незаметно мы сдружились и дружим до сих пор.

Не прошло и часа, как я уже вышел из шикарной квартиры Миши, и, сев в Опель, ехал в управление. Неприятные ощущения после лечения понемногу утихали, на душе становилось веселее. В приподнятом настроении я подъехал к управлению, быстро припарковался и бодрым шагом направился к входной двери. Поздоровавшись с дежурными, поднялся на второй этаж и зашел в наш кабинет. Казённая мебель, серые экраны допотопных мониторов словно встрепенулись, когда я вошёл. Мне нравилось бывать здесь, по сути, это был мой второй дом. Кроме моего стола и Петиного, у стены напротив от меня, стоял стол Кузьмина Сергея – давнего друга, капитана полиции и опытного следователя, служившего в отделе уже не первый год. Сегодня с утра я попросил его наведаться к старшему сыну Львова, который жил с семьёй в нашем городе, недалеко от Серёгиного дома.

Я сел за стол возле окна с видом на набережную. Утро разгоралось солнечным сиянием, обещая замечательный день, одинокие фигурки людей сновали туда-сюда вдоль кованной, узорчатой ограды. Река тёмно-синей гладью блестела солнечными зайчиками.

Вдруг зазвонил телефон на столе.

- Товарищ майор, здесь к вам посетитель просится, - чеканил голос дежурного.

- Какой посетитель? – недоумевал я.

- Попков Юрий Викторович. Говорит: по очень важному делу.

- Кто? – я ещё больше удивился, услышав фамилию Крюгера. – Сам пришёл, вот это номер! Проводи его ко мне.

Через пару минут в дверь постучали, потом она открылась, на пороге стоял лейтенант Кротов, он доложил, что доставил посетителя и указал на сухого, долговязого мужчину, лет пятидесяти, с морщинистым лицом, покрытым грубой двухдневной щетиной.

- Спасибо, Кротов! Можешь идти, - отпустил я лейтенанта и обратился к посетителю. – Ну, здравствуй, Крюгер!

- Здравствуйте, гражданин начальник!

- Что опять за старое взялся?

- Что вы, Андрей Игоревич, разве я сейчас к вам бы пришёл? Просто, когда услышал про Львовых, сразу сообразил, что это подстава и решил в бега податься, а потом остыл немного, про вас вспомнил. Я ведь не забыл, как вы мне тогда помогли, а могли же всех чертей на меня повесить... Ан нет, только то, что было доказано. Век не забуду, Андрей Игоревич! Вспомнил всё это и решил вас возле управления с утреца дожидаться.

- Ну что ж, рассказывай, раз пришёл.

- А что рассказывать? Когда я получил эту долбанную заявку к Львовым, ещё удивился: я ведь у них лично месяц назад всё поменял. Меня сам Осипыч подкалымить пригласил, не могло там ничего протечь. Удивился, но пошел, заявка есть заявка, знаете ли... А когда пришёл, он на меня палкана спустил, чуть ли не благим матом орёт, чего, мол, припёрся, я никого не вызывал, а потом успокоился и говорит, что кран ему не нравится, как открывается, иди, мол, посмотри, раз пришёл. Я и зашёл, дурачина! Кран посмотрел, чуть-чуть ослабил и всё, он мне ещё стольник отстегнул, насчёт бабосов он всегда щедрый был, не скупился. Вот и всё.

Я ухмыльнулся.

- А нет. Вот ещё, - он достал из кармана золотую цепочку и пару колец, – У себя в рабочей сумке нашёл после того, как узнал о смерти Львовых.

- Больше ничего подозрительного не заметил?

- Да нет, всё как обычно, единственное мне показалось, что Осипыч снулый какой-то, будто обкуренный был. Да, и еще... Мне странным показалось, что жена голоса из спальни не подавала, она обычно спрашивала у него, кто пришёл, и здоровалась, а этот раз молчала.

- Хорошо, Юрий Викторович, пока, до выяснения всех обстоятельств дела, посидите у нас, а там видно будет.

Когда его увели, в кабинет вошёл стройный мужчина, вылитый Аполлон, стильно одетый и благоухающий дорогим мужским парфюмом.

- Привет, Дон Жуан, что опять ночь жаркая была, очередная краля спать не давала. Смотри, Серёга, доведут тебя бабы до ручки!

- Привет, женоненавистник! Что завидуешь?

- Было бы чему.

- Завидуешь. Небось от тоски воешь в своей холостяцкой берлоге?

- Нет, сегодня от зубной боли в основном, - буркнул я, потому что слова Серёги задели за живое: порой, и правда, бывало до боли тоскливо без женского тепла. – Что у тебя там по Львовым?

- Да так ничего особенного. Мужик, как мужик, кстати, наш бывший коллега.

- Интересно!

- Да ты его должен знать: он замом начальника уголовного розыска в соседнем районе был.

- Роман Викторович Львов, Ромка, не может быть! То-то, я думаю: фамилия знакомая. Классный сыщик был, а потом вдруг исчез.

- Вот это, пожалуй, и самое интересное: ушёл в отставку по религиозным убеждениям.

- Да, ты чё! Львов в религию вдарился!

- Не просто в религию, а в нетрадиционную; он стал Свидетелем Иеговы, более того, ещё и жену свою туда затащил.

- Так вот оно что! Они все иеговистами стали.

- Кто они?

- Дети Львова.

- Не знаю, как все, а старший точно, он у них там даже вроде главного. Ещё выяснил от соседей, что дочь они свою из-за этой секты потеряли и что отец их проклял и лишил наследства.

- Вот это оборот! А ведь Роман вполне мог провернуть это дело и Крюгера подставить... Но этого просто не может быть! Не могу поверить, чтобы Ромка Львов стал бандитом! Что в мире делается? Куда катимся? Нет, не может такого быть!

Дверь в кабинет распахнулась, зашёл Булкин, он поздоровался и, смеясь, стал увлечённо говорить:

- Слушайте, мужики, какую хохму я только что видел. Часов в шесть утра вызвали нас по одному адресочку: мужик пьяный жену убивает. Приезжаем, а там хлюпик в трусах и майке и жена – центнер с гаком - на кухне к стулу его привязала, а тот орёт благим матом на весь дом: «Убью заразу!». Вот соседи полицию и вызвали. Так это ещё не всё, мужики! – затараторил Петя, видя, что история не очень нас развеселила. – Когда мы хлюпика отвязали, он стал жизнь свою проклинать и кричать, что надоело так жить и всё такое, потом вскочил на подоконник, раскрыл окно и выпрыгнул, руки распластал, как Бетман, мордой об асфальт так и шмякнулся.

Мы с Серёгой переглянулись, не понимая, что с нашим сотоварищем, что он так веселиться от этой истории.

- И что насмерть? – спросил я.

- Какой насмерть! В том весь и прикол: бедолага с перепою забыл, что уже неделю новоселье празднует. Это раньше они на восьмом этаже жили, а теперь на первом. Короче, нос себе расквасил и лицо об асфальт всё свёз, теперь в больнице под присмотром врачей и полиции. Пятнадцать суток за хулиганство схлопотал. Может из запоя хоть выйдет.

Посмеявшись, мы взялись за дело: каждый высказал свои соображения, наметили план работы над версиями. Решили, что Петя займётся сбором сведений о погибших, Серёга – детьми потерпевших, а я – слесарем. Внутреннее чувство подсказывало мне, что Крюгер не виновен, но факты говорили обратное.

После совещания, когда помощники умчались выполнять полученные задания, я решил немного подумать. В управлении это сделать невозможно (постоянно кто-нибудь отвлекает), поэтому я пошёл в ближайший парк. Там был пруд, заросший жёлтыми кувшинками, на берегу которого в одном укромном уголке, под раскидистой ивой стояла скамейка. Я всегда уходил сюда, если надо было покумекать над заковыристым делом. Приглушённый шум города, влажный воздух с запахом тины, кваканье лягушек и щебетание птиц – всё это располагало к размышлению.

Как обычно я решил разложить всё по полочкам. Что против Крюгера: во-первых, время и место; во-вторых, вещественные доказательства; в-третьих, его преступное прошлое. Короче, достаточно, чтобы впаять ему по полной.

А что за него: моя интуиция и его рассказ. Не густо. Ну, ещё то, что раньше он никого не убивал - так времена меняются, и люди тоже.

Почему я так уверен, что его рассказ правда? Я не мог ответить на этот вопрос, но моя уверенность от этого не ослабевала.

Хорошо, будем плясать от печки: допустим, я хочу подставить бывшего рецидивиста. Для этого я должен знать его прошлое и нынешнее положение, график работы, чтобы всё спланировать, вызвать в нужное время. Это единственная зацепка и возможность выйти на настоящего убийцу. Итак, надо искать того, кто вызвал слесаря.

После обеда был запланирован обыск в доме и гараже Крюгера, поэтому я решил заглянуть в домоуправление и узнать всё, что можно о заказчике.

Через полчаса мой старичок "Опель", продравшись сквозь городские пробки, доставил меня в нужное место. Коридоры домоуправления блистали только что сделанным евроремонтом, как бы напоминая пришедшим жильцам, что их денежки в надёжных руках, и если они будут платить вовремя за свои квартиры, в их домах коридоры будут такими же красивыми. Узнав у секретаря, кто может мне помочь, я оказался в кабинете главного техника.

Это была женщина лет сорока, довольно привлекательной наружности, в облегающей розовой кофточке и коротенькой юбочке. Увидев меня, она всем своим видом показала, что на посетителей у неё хроническая аллергия, а когда я представился и показал удостоверение, лицо её и подавно приняло вид бультерьера, готового вступить в смертельную схватку.

- Мне сказали, что вы, Анна Алексеевна, можете помочь мне узнать, кто вызывал сантехника в воскресенье по адресу Нахичеванская 105, квартира 10.

- Так вы не из-за горячей воды?

Когда она поняла, что я не просить и не жаловаться пришёл, то её вид бультерьера преобразился в образ милой болонки.

- Вообще-то мы по воскресеньям не работаем, но в эти выходные, действительно, была моя очередь дежурить в аварийной службе, я помню этот вызов, как вы говорите? Нахичеванская 105 -10?  Да, точно. - она полистала журнал и нашла нужную запись. – Вот в девять часов утра поступил запрос на сантехника, прорыв трубы на кухне, я сразу же направила туда Попкова (он у них эти трубы устанавливал). Тот сразу выехал, они бонусы за каждый такой вызов получают, поэтому сейчас оперативно работают. Через час Попков вернулся, Юра всегда хорошо делает свою работу, я ещё удивилась, когда узнала, что его трубы прорвались.

- Скажите, Анна Алексеевна, в голосе заказчика не было чего-нибудь запоминающегося?

- Запоминающегося? Да вроде, голос, как голос: приятный голос зрелого мужчины. Хотя нет, было – картавил он слегка, я ещё подумала, что прямо, как Ленин говорит. Даже когда Юру отправляла, пошутила, что Смольный вызывает, сам Владимир Ильич позвонил.

- Спасибо вам, Анна Алексеевна, за полезные сведения!

Когда я вышел из домоуправления, жара и духота после вчерашнего дождя, приняли в липкие объятия. День набирал силу. Я решил вернуться в управление и узнать, что нового у экспертов, заодно оформить документы на обыск.

Муромцев Иван Павлович, наш патологоанатом, встретил меня хмурым взглядом из под широких, лохматых бровей а-ля Брежнев.

- Привет, Палыч! Чем порадуешь?

- Вам бы только радоваться, - буркнул старичок. Палыч уже не первый год на пенсии, но без дела сидеть не может, поэтому остался на службе, благо таких спецов ещё поискать надо.

- А что нам молодым и неженатым грустить?

- В общем, ничего нового я тебе не скажу. Смерть наступила в районе 10 часов, женщина умерла от яда, а мужчина от выстрела в голову, хотя тоже был отравлен, но доза поменьше, поэтому был ещё жив, когда в него стреляли.

- Что за яд?

- Судя по действию, довольно редкий. Знаю, что спец.службы таким пользуются. У экспертов спроси, они точно скажут.

- Ещё что-нибудь интересное есть?

- Нет, я же говорю, что без вскрытия можно было догадаться что и как, так что давай катись отсюда, не мешай работать, у меня ещё три трупа дожидаются.

- Спасибо, Палыч!

Из морга я зашёл к экспертам. Павлов отдыхал после дежурства, в кабинете сидела только Шурочка - высокая брюнетка, с орлиным носом и большими карими глазами. Белый короткий халат обтягивал красивую фигуру и выставлял на показ длинные стройные ноги. Она приветливо улыбнулась и кокетливо спросила:

- Андрей Игоревич, уж, не по мне ли вы соскучились, что лично заглянули в нашу скромную обитель?

- Конечно, Шурочка, разве от вас что-то скроешь!

- Ай, ай, яй, Андрей Игоревич, не хорошо девушку обманывать, вы ведь по вчерашнему убийству ко мне пожаловали.

- Я же говорю, Шурочка, что от вас ничего не скроешь.

- Вот отчёт. Пальчики на бокалах Львовых и ещё третьего, яд был в двух бокалах из трёх, так что выводы делайте сами.

- Значит, третий и есть отравитель.

- И, как вы об этом догадались, - опять игриво сказала Шурочка, а потом серьёзно продолжила, – в сейфе лежали какие-то документы, возможно деньги и что-то ещё золотое, потому как есть частицы и этого благородного металла. Причём, могу сказать точно, что золото лежало там давно, да и бумаги достали из сейфа, как минимум неделю тому назад.

- Откуда такая уверенность, Шурочка?

- Пыль, уважаемый Андрей Игоревич, есть везде, и у неё есть дурная привычка – оседать, так вот в сейфе неделю, как минимум, её не вытирали.

- Значит, Крюгера действительно подставили, - подумал я вслух, а потом обнял и поцеловал ошарашенную такой выходкой Шурочку. – Спасибо, родная, ты меня порадовала!

- А уж как вы меня порадовали, Андрей Игоревич! – придя в себя, опять кокетливо сказала девушка.

После экспертов я уже не сомневался в невиновности Крюгера, надо было это только доказать. К вечеру, проведя обыск, мы нашли кое-какие бумаги и пачку долларов в какой-то жестянке, на одном из стеллажей гаража. Эксперты подтвердили, что эти бумаги и деньги из сейфа и лежат в гараже не меньше недели. Круг замкнулся: кто-то делал всё возможное, чтобы свалить убийство на Крюгера, но убийца не учёл, что неделю назад слесарь Попков Юрий Викторович отдыхал с семьёй в солнечном Адлере, и знать не знал, что в его гараже делается. Попкова можно было отпускать, но мы решили попросить его нам посодействовать и остаться на пару дней в управлении, чтобы не спугнуть настоящего убийцу.

4
Из дневника Львова. О семье


Как говорят турки, все великие истории любви начинаются с ссоры... Моя история любви началась с ненависти. Ненавидеть, видимо, у меня всегда получалось лучше, чем любить.

Со своей женой я знаком с детства, так уж получилось. Мы жили в одном дворе. Я был грозой всего местного населения и атаманом дворового сброда с самых ранних лет, а она - трусихой, об этом знали все. Пока мы сооружали шалаши на верхушках деревьев, она собирала цветы с подружками и кормила бездомных кошек, которым мы поджигали хвосты.

Ну нет, конечно, я не совсем был разгильдяй, но бабушки у подъездов называли меня неслухом, хотя и любили, это я точно знал. Я всегда громко с ними здоровался, когда выходил или, наоборот, заходил в подъезд, мог помочь поднять мигом сумку на пятый этаж или сбегать за хлебом. Я был готов всегда быть рядом с тем, кому нужно помочь. И все же подарком я не был, так же как и мои друзья:  шайка безголовых ребят, таких же отчаянных, как и я сам. Я был немного старше их, на год или два, поэтому управлять ими не составляло никакого труда. Мы организовывали "партизанские отряды", совершали "рейды" по району в поиске "преступников", дрались с пацанами из соседнего двора, объявляли голодовки, искали клады, поджигали сараи, а потом их тушили или не тушили... И в этом во всем я, естественно, был заводилой. Если бы ни мои идеи, ничего и никогда в нашем дворе бы не происходило. А так у нас всегда было весело. Я прославился на весь район среди родителей своих сверстников и прославил свою бабушку. Кажется, она не была этому рада.
 
С бабушкой после смерти родителей, как и с богом, отношения у меня не складывались. Вероятно, все мои бесчинства и сумасбродства были только лишь предлогом позлить ее, показать ей все, на что способен... Я хотел им обоим что-то доказать, с самого детства. Никак не пойму что...может быть, их бессилие?

 Так, ладно, к теме.

Как-то раз в мою светлую голову пришла "отличная" идея: прыгнуть с парашютом. Эта мысль завладела мной так сильно, что я не мог ни спать, ни есть, не думая о том, как буду летать. Я присмотрел крышу даже для этого мероприятия, оставалось только найти парашют. Но и это была не проблема. Один из моих верных товарищей, Мишка, был сыном летчика... Чтобы ярче обрисовать картину, хочу подчеркнуть, что идею эту я вынашивал не два дня. Сначала я хотел никому об этом не говорить, мало ли что... Но потом понял, что Мишке точно сказать придется, не выкраду же я у них парашют из дома?! Хотя... Я бы - мог. Сказав Мишке, я не удержался и проболтался еще парочке друзей из нашей шайки-лейки. Когда уже почти все было готово к "полету", я решил, что это чистой воды эгоизм - летать одному. Надо попробовать прыгнуть всем вместе, по очереди, возможно; это я еще тогда не придумал. И так как эта мысль настолько захватила все мое детское воображение, что я спал и видел, как медленно опускаюсь со своим парашютом в самый центр нашего двора, а вся мелюзга окружает меня с неописуемым восторгом в глазах, мне понадобились зрители. Я начал искать "проверенных" людей. Мы рассказывали о нашей задумке под угрозой страшной расправы в том случае, если кто-то из взрослых узнает об этом. Информация распространялась по секрету всему свету, и совсем скоро я собрал нужную мне аудиторию. Старт был запланирован на утро следующего дня. Это был июнь 1947 года, мне было всего 12 лет, Трусихе на тот момент было только десять, и она была одной из тех, кто под грифом "секретно" узнал о том, что будет происходить на крыше ее собственной пятиэтажки. Эти грифы "секретно", по-видимому, никогда не оставят меня в покое, я с самого детства болен ими...

Так вот представьте себе крышу типичной пятиэтажки рано утром. Кучку пацанов, суетящихся над огромным несуразным полотном чего-то непонятно-светлого...Я был тогда очень воодушевлен и немного взволнован. Это была моя мечта, мой триумф. Я помню, что возился с какими-то веревками, которые не поддавались мне настолько быстро, насколько я торопился. Потом помню, что услышал, как стих воробьиный лепет моих дружков. Именно услышал. Я удивился тишине и поднял глаза. Передо мной стояла Трусиха, за руку ее держал отец, огромный коренастый мужчина в милицейских погонах. Я смотрел на него долю секунды, а мне кажется, что прошла вечность. Я видел, как рушится целый мир, который я построил в своей голове...

 Конечно, я был зол! Я был готов растерзать эту девчонку. Она стояла передо мной в желтом сарафане с двумя тугозаплетенными косами и заплакаными глазами. Видно было, что плакала она долго. Но это меня не трогало. Все мое существо требовало мести, и моя месть была не детской. Еще долго я закрывал глаза и видел перед собой это заплаканное лицо и все мое существо содрогалось от негодования. Я ненавидел ее детской лютой ненавистью!

Странно было то, что Трусиха и не думала мне уступать. Я знал точно, что она боялась всего на свете, начиная с темноты и кончая концом света. Я знал, что только из страха прыгать с этой проклятой крыши, она решила сдать меня своему отцу. Вся ее сущность, мне казалось, состояла из рассудительности и боязни. Но меня она не боялась, что бы я с ней не вытворял. Я позорил ее в школе, пряча ее одежду из раздевалки на физкультуру, обливал компотом в столовой, крал тетради, переписывал за нее контрольные на двойки, писал гадости на стенах в подъезде, обзывался, придумывал обидные клички... Я видел, как напрягаются ее скулы, когда она меня видела, и улыбался. Где-то в классе восьмом только я понял, что Трусиха спасла нам всем жизнь, и я в общем-то ей обязан. Но "война" была в самом разгаре, и я не мог признаться, что ошибался. Однако ярых нападок со временем стало меньше. у меня появились другие заботы. Но и позволить ей просто так жить я не мог. Я все так же высмеивал ее перед ребятами в школе и ехидно улыбался при встрече. Это были незабываемые встречи. Мы с Мишкой шли, например, в школьную столовую, а она с подругами выходила оттуда. Я не мог пройти спокойно мимо и  пропустить это без внимания.
-Шшш,Трусиха! - прищуриваясь и "мило" улыбаясь, я снимал перед ней воображаемую шляпу, тем временем Мишка по приказу ставил Трусихе подножку. Она спотыкалась и, стараясь не упасть, ухватывалась за одну из подружек.
- Индюк! - злобно выпаливала она, так же напрягая скулы и стискивая изо всех сил зубы.
Я хохотал.
Прозвище "Индюк" как-то прижилось в лексиконе Трусихи. Все знали, что, если она говорит "Индюк", речь, естественно, идет обо мне. Я называл ее по-разному, обидно и глупо, но в мыслях она всегда была для меня Трусихой, девочкой в желтом сарафане с заплаканным лицом и виноватым взглядом.

Когда кто-то разбивает твои мечты, трудно потом поверить, что это было не нарочно. Да и вообще, когда твои мечты рушатся, трудно быть здравомыслящим и объективным. Именно тогда я понял, что мечты в этой жизни мне не нужны. Они только мешают. Нужны цели - четкие, короткие формулировки и планы их достижения. Нужно жить, избегая по возможности возможности чувствовать. Я жил без чувств до того самого лета после окончания третьего курса военного училища.

Во время учебы в училище я редко бывал дома и был этому в общем-то рад, потому что с бабушкой все также не ладилось, а злить ее больше почему-то не хотелось. Я приходил домой только, если начинались каникулы; в увольнения я ходил почти каждую неделю, но никогда не бывал дома. Бродил по городу в поисках приключений и, естественно, их находил. Вокруг меня, как и раньше, ошивался всякий сброд тех, кому, как и мне, было скучно.

Правда, учебой я занимался серьезно, не показывая вида, конечно. Я прекрасно понимал, что на этом свете помочь мне совершенно некому. Я один, как перст, никому не нужен, поэтому я должен бороться, чтобы выбиться в люди. Бороться сам. И первым пунктом моей борьбы было училище. Тут у меня, также как и в школе, была слава бездаря и обормота, я вел себя дерзко и смело, никогда не боялся сказать то, что думаю, что считаю верным и правильным. Я мог подраться, мог натравить на кого-то из преподавателей свою свору, если считал это справедливым. Я всегда был за справедливость. Поэтому я  вступался за тех, кого, на мой взгляд, незаслуженно гнобили, мог отказаться участвовать в общем плане срыва пары, если считал это несправедливым... Я был, как обычно, грозой всего местного населения. Конечно, мне за это несладко доставалось. Постоянные наряды вне очереди и замечания. Преподаватели удивлялись, когда на экзаменах я выдавал отличные результаты. Да, я умел удивлять... Но меня удивить, казалось, никто не мог. Кроме Трусихи.

Лето после окончания третьего курса сулило быть невыносимо жарким, уже в мае стояло такое пекло, что хотелось проклясть все сто тысяч солнц Маяковского. На каникулы я уходил всегда без энтузиазма, по мне так лучше шестьсот нарядов вне очереди, чем бабушкины нравоучения. Все мои друзья разъезжались либо по разным городам, либо на юга, я один должен был торчать в городе. В нашем дворе все давно уже было по-другому, да я и не ожидал, что все останется, как было. Или ожидал?

Как-то в пятницу за обедом, я хорошо помню, что это была пятница, бабушка ненароком упомянула о Трусихе.
- Вика-то Пашкина замуж что ль выходит..
- Кто? - с набитым ртом спросил я, только чтоб поддержать разговор. Эти бабушкины сплетни меня всегда раздражали до жути.
- Трусиха твоя, - ответила бабушка. Я чуть не поперхнулся, честное слово. Пришлось заставить себя все спокойно дожевать, а потом уже расспросы устраивать.
- И что ж? - выдавил из себя я.
- Ничего.
Бабушка пошла на балкон за помидорами, а я проклял себя трижды за то, что притворился равнодушным. Меня почему-то задела эта тема. "Почему?"- промелькнул в голове вопрос. "Как это замуж?!"- думал я. Мне показалось даже, что мне больно, будто кто-то со всей дури дал поддых, странное чувство, словно забыл, как дышать, или никогда не умел. А кто нас учил дышать?.. Все мы самоучки. У меня почему-то сдавило горло, так всегда бывало, когда нарушалась моя собственная вселенская справедливость. Мне хотелось драться, потому что... "Почему?" - вдруг опять спросил я себя и не нашел ответа.

Потому что у меня отняли то, что я по определению всегда считал своим. Какая тут справедливость?

Когда пришла бабушка, я уже не мог есть спокойно.
- И за кого же?
- Что? - переспросила бабушка
- И за кого же, говорю? - громче проговорил я.
- Что за кого же? - не поняла бабушка, она уже и думать забыла, о чем мы с ней до этого говорили на кухне.
- Трусиха замуж выходит. За кого?
Бабушка удивленно на меня посмотрела .
- А тебя-то это что так задело-то?
- Ничего не задело, просто интересно, что за индюка она себе нашла! - начал защищаться я. Сказав слово "индюк", я снова задохнулся. "Потому что индюк - это я. Только я, и никто другой!" - нашел я вдруг ответ на свой вопрос.
- Ну что, ты мне расскажешь, или мне самому пойти у них спросить? Я же могу, ты знаешь!
- Вот те на!!! Сумасшедший!
- Ну! - крикнул я. Бабушка испугалась.
- Ты заболел что ли, Витя? Чего так кричишь?
Я, не вытерпев, вскочил на ноги, швырнул стул и пулей вылетел из квартиры, достаточно сильно хлопнув при этом дверью. Бабушка осталась стоять в растерянности посреди своей кухни.

Конечно, я все узнал. Трусиха училась в консерватории, это я знал давно. Как и следовало ожидать, она была лучшей студенткой всего, чего только можно было назвать. Они с оркестром часто ездили на гастроли, это я тоже раньше слышал. Этим летом были за границей. "У нее  блестящее будущее!" - сказал мне кто-то. Да уж, можно позавидовать, но я не завидовал, мне стало вдруг горько. Кто я? Бедный курсант, которому еще предстоит пробить себе путевку в жизнь. А она?.. Трусиха. Одно слово. Нет слов. У меня не было слов.

Ее жених был из музыкантов, познакомились во время гастролей, где-то в Париже. Она ему безумно понравилась, и он тут же сделал предложение. Не стал медлить, как некоторые. А что некоторые? Некоторые даже и отчета себе не отдавали в чем-то подобном. Откуда мне было знать, что от ненависти до любви все тот же один шаг? Я злился. На себя, на нее, на ее жениха, на весь свет. Ее жениха, если бы он мне попался сейчас вот в руки, я бы, наверное, так отделал, родная мама бы не узнала! К чести Трусихи надо сказать, что она не дала свое согласие этому музыкантишке, сказала, что надо обо всем поговорить с родителями. Именно сегодня она должна была познакомить своего женишка с папой и мамой. Конечно, я не мог этого допустить!

Стремглав я помчался в ее подъезд, залетел на нужный этаж и, не задумываясь, нажал на все тот же, хорошо знакомый, звонок. Сколько раз мы с мальчишками звонили в него и убегали! Сколько раз оставляли всякие гадости под этой дверью!..Перед глазами пронеслись отрывки из школьных лет.
Долго не открывали, или мне просто так показалось. Когда дверь открылась, я увидел знакомые карие глаза, такие же внимательные и серьезные, как были в детстве. Она кажется была очень удивлена, увидев меня возле своей двери, я заметил, как напряглись ее скулы...
- Ты любишь его? - без предисловий выкрикнул я.
- Что, прости? - Трусиха вышла в подъезд и плотно закрыла за собой дверь.
- Любишь его?!Отвечай!!
- Тебе-то какое дело?! - возмущенно проговорила она. Я снова видел, как напряженно она сжала зубы, как нахмурились ее брови. Трусиха снова не испугалась меня.
- Ответь!
- Индюк! - выпалила она.
- Трусиха.. - на автомате вылетело у меня, я на секунду осекся, - Ты не должна знакомить его со своими родителями!
- Почему?!

Она не закрывала дверь, я был удивлен. Это давало мне надежду. Просто воспитанность и тактичность? Не может быть, думалось мне, я не тот, кого Трусиха стала бы терпеть, она никогда меня не терпела, всегда уходила первая. Я еще раз взглянул на нее. Маленькая, тонкая, с прямыми, собранными куда-то назад волосами, она смотрела на меня своими огромными глазищами. Я заметил по ним, что она плакала, не сейчас, может быть, ночью. Ее глаза всегда ее выдавали.

- Почему? - повторила она, - Ты снова думаешь только о себе!
- Я думаю о нас! Я люблю тебя! Ты должна выйти за меня замуж! - я посмотрел Трусихе в глаза и сделал шаг в ее сторону, этого оказалось мало, я быстро подошел и, обняв ее, поцеловал. Этот поцелуй был самым наглым из всего, что я  делал до сих пор, сколько бы глупостей я не совершал, но Трусиха не сопротивлялась. Все еще не отпуская ее из своих рук, я строго спросил, глядя ей в глаза, как маленькой:
- Ты выйдешь за меня замуж, правда ведь?
Трусиха молчала, я тряханул ее тихонечко за плечи, чтобы она посмотрела на меня, и снова спросил:
- Выйдешь за меня?
- Это очередная издевка? - спросила тихо она, и тут впервые в жизни я увидел страх в ее глазах.
- Какая издевка, глупая, я только что сказал, что люблю тебя, я всегда любил тебя!
- Ты всегда меня ненавидел.
- Это было вынужденно, зачем ты рассказала отцу о моем плане, помнишь, тогда на крыше?
- Я не рассказывала ничего, я была без ума от этой идеи и молчала, как рыба, только во сне проговорилась, а папа услышал... Я разговариваю во сне, - виновато сказала она и опустила глаза.  Мне стало ее так жаль, такую глупенькую девчонку, такую маленькую и хрупкую, которая разделяла с самого детства  мои мечты, а я и не знал этого. Я не мог оценить, я мог только ненавидеть. Неужели это навсегда со мной?
- Прости меня, - вырвалось у меня впервые в жизни, - я не знал. Ты выйдешь за меня? - снова задал я тот же вопрос, но уже отпустив ее из своей хватки.
- Выйду, - твердо сказала она и улыбнулась.

27 августа 1992г.

5
Семья Романа.

Домой я приехал поздно. Солнце уже спряталось за спины серых многоэтажек, зажглись фонари, и длинные тени растянулись на асфальте, как спящие коты. День был долгим, я немного устал и решил, что сразу после ужина, дописывая натюрморт, еще раз обмозгую все не спеша.
После того как версия о сантехнике накрылась медным тазом, хотя с самого начала я предчувствовал, что так и будет, я стал думать о старшем сыне Львова. Неужели Роман стал преступником?
Вчерашний натюрморт был почти готов, осталось прописать детали. Я сел за мольберт и стал вглядываться в нарисованное, сравнивая это с тем, что стояло на стуле возле шкафа. Затем взял кисть и, обмакнув в банку с водой, стал размешивать краски.
Так, что мы имеем против Романа? Во-первых, он знает Крюгера, знает, кем тот был раньше. Во-вторых, Рома - бывший мент, и знает наши методы работы. В-третьих, он сын убитых, стало быть, был вхож в дом и мог всё легко подстроить. И, наконец, у него был мотив: лишение наследства. Вполне достаточно для возбуждения уголовного дела, однако это лишь косвенные улики. Конкретного ничего пока нет. Надо будет взять ордер на обыск, может, найдём какую-нибудь улику. Хотя это вряд ли. Но попробовать стоит.
Тем временем мой натюрморт был готов, я ещё несколько раз полюбовался делом рук своих и стал собирать этюдник. За окном сияли фонари, словно светлячки, и ночной город отдыхал от дневной суеты и многообразия красок.
Мне не спалось. В голове роились мысли вокруг этого странного дела, возвращая к событиям вчерашнего дня. Слова Маркеловны о страшной секте и Сергея о том, что Львов стал еговистом, заставили задуматься о религии.
Я с детства воспитывался, как атеист, поэтому мысли о Боге меня бесили; что-то в них было старое, заплесневелое и безграмотное. Не понимал я людей, веривших в эту чушь о любящем Создателе, как в это можно верить образованному человеку, глядя на то, что творится вокруг. Каждый день сталкиваясь с человеческой жестокостью, жадностью и изощрённостью, я считал, что Бога нет или, если и есть Создатель, он просто холодный разум лишённый всяких чувств.
О еговистах я впервые услышал ещё в детдоме. Был у нас там один мальчишка из такой семьи; родителей отправили в колонию за агитацию, а его - к нам. Помню, мне порой его было жаль: все издевались над ним, дразнили, часто устраивали тёмную, а он поплачет и дальше верит в своего Бога. Один случай особенно запомнился.
Было это на уроке пения. Мы разучивали новую песню к новогоднему празднику, а Лёха (так его звали) отказывался её петь. Учителем по пению у нас был бывший старшина военного оркестра. Все у нас его дразнили Костылем, потому что он ходил с протезом: ему на фронте ногу взрывом оторвало. Мужик он был строгий, чуть что не так, мог так по башке указкой зарядить, что искры из глаз летели. Так вот, Лёшка ему: "Не буду петь про Деда Мороза, давайте я другую песню выучу про зиму". Тот, естественно, на дыбы: "А я говорю: будешь!" Лёха ни в какую, тогда Костыль схватил его за ухо и выволок из класса. Потом мы узнали, что он заставил сектанта зубной щёткой туалет чистить, но петь Лёха про Деда Мороза так и не стал.
После этого случая мы Лёху зауважали и стали меньше его доставать из-за веры, да и парнем он оказался неплохим. Жаль, что родители втемяшили ему в башку эту дурь о Боге! Что с ним потом стало, я не знаю, кажется, в тюрьму попал за отказ служить в армии.
Ладно, это пацан, но Ромка-то как в эту секту угодил? Не понимаю. Умнейший мужик, таких сыскарей, как он, раз, два и обчёлся. Может, крыша поехала, тогда он вполне мог это дельце состряпать, с его умом и опытом это раз плюнуть.
Так за думами я и уснул под утро. Будильник разбудил меня ровно в шесть. За окном уже рассвело, озорные солнечные зайчики вовсю скакали по занавескам и потолку. Быстро позавтракав, я поехал в управление. Через полчаса я уже шёл по коридору нашей конторы и думал о Львове, неожиданный оклик прервал мои мысли.
- Андрей Игоревич, зайдите к нам, пожалуйста! – Шурочка стояла возле открытой двери в лабораторию экспертов.
- Шурочка, неужели я дожил до этого дня? – игриво воскликнул я.
- До какого? – удивлённо заморгала Шурочка накрашенными ресницами.
- Как до какого? До светлого и долгожданного: самая красивая женщина нашего унылого заведения приглашает меня на аудиенцию!
- Вынуждена вас огорчить, Андрей Игоревич, это Фёдр Кузьмич вас приглашает, он услышал ваш голос в коридоре и попросил меня позвать вас.
- Вы разбили моё сердце, - театрально сказал я и вошёл в кабинет.
- Здорово, Андрюха! – пробасил Федот, когда я протянул ему руку. – Не знаю, поможет это твоему делу или нет, но предсмертная записка была напечатана заранее и не на хозяйском принтере, а на чьём-то ещё: у Львова струйник стоит, а эту на лазерном печатали. И вот ещё что. Смотри, на обратной стороне какой-то стишок напечатан. Сам решай, касается он дела или нет. На копию записки и стишка.
Я взял протянутый листок и прочитал:
- Месяц ехать до вокзала,
          там квартира тайной стала,
          так и этак поверни,
          душу грешную спаси. 
- Что за хрень? Странно, заранее пишут записку и не смотрят, что на ней с другой стороны? А принтер хоть тот же?
- Нет. Этот стишок на струйнике отпечатан, причём почти со стопроцентной уверенностью могу сказать, что это принтер из кабинета убитого. Возможно, убийца хотел создать вид спонтанности. Решил старик застрелиться, схватил первый пропавший под руку листок.
- Возможно, ты прав, Федот. Получается, убитый должен писать стихи, и об этом должны многие знать. По крайней мере, тот, кто его убил, знал точно. Спасибо, Федот, твоя дотошность опять очень помогла. Про другой принтер - это очень важная деталь!
Выйдя из лаборатории, я прошёл по лестнице на второй этаж в свой кабинет. Серёга уже грел чайник и резал колбасу для бутерброда (он часто завтракал в кабинете), Петя сидел за своим столом и перебирал какие-то бумаги.
- Что, Серёга, сегодня тебя опять выперли без завтрака, либо муж очередной пассии неожиданно из командировки вернулся? – сказал я, переглянувшись с Петей. Мы заулыбались.
- Смийтеся, смийтеся, бисовы диты! – буркнул Кузьмин и, откусив смачный кусок бутерброда, стал аппетитно жевать.
- Здорово, Дон Жуан! Смотри, когда-нибудь в одних трусах в управление прибежишь, говорю тебе: доведут тебя твои бабы! – мы поздоровались, потом я подошёл к Пете и поздоровался с ним.
- Здравствуйте, Андрей Игоревич! – Петя отложил бумаги, достал свой блокнот и оживлённо затараторил. – Знаете, оказывается, убитый был крутым мужиком. Во-первых, полковник ФСБ, уже о чём-то говорит! Я в их конторе справлялся, говорят, специалист высочайшего класса. Тогда почему уволили, спрашиваю, мнутся, мол, сам попросился на пенсию, устал, здоровье стало подводить. Я узнавал, со здоровьем полный порядок. И к тому же его знакомые говорят, что он сильно расстраивался из-за увольнения. Во-вторых, герой. Участвовал в Афганской и Чеченской кампаниях и везде получал правительственные награды (опять же, именное оружие от командования). И, в-третьих, он ещё и поэт – две книжки со стихами выпустил (не в моём вкусе, но так ничего).
- Спасибо, Холмс, про стишки - очень кстати, а что про жену накопал?
- Тоже не без талантов женщина, когда-то была подающей большие надежды пианисткой, закончила консерваторию с отличием, но, когда вышла замуж и забеременела, всё оставила и стала домохозяйкой. Года два назад у неё обнаружили рак, много лечилась, но ничего не помогало. Если бы не убийство, то через пару недель сама бы умерла, по словам врачей.
- А у тебя, Дон Жуан, что по Львовым младшим?
- Да, в общем, ничего особенного, - жуя бутерброд и запивая его чаем, сказал Сергей.
- Совсем ничего? Расскажи хоть это ничего.
- То, что было до ухода из органов, рассказывать не буду: ты лучше меня знаешь, а вот после - большие перемены у него. Я уже говорил о секте, так вот, в девяносто пятом Львов крестился у них, потом - его жена, через два года дочь умерла после аварии. Кстати, жена у него – красавица, бывшая певица, из богатой семьи, дочь известного стоматолога. Короче, упакована по высшему разряду, мечта поэта! Львов знал, кого в жёны брать, говорят, это его папенька его за неё сосватал.
Сейчас Львов - активный еговист, ходит по домам и агитирует, посещает сходки в их церкви, они ее называют «зал царства». Более того, по словам единоверцев, он у них старейшина и пионер – это особые титулы у еговистов. Короче, выбился в начальство наш бывший коллега в своей секте. Жена - тоже пионер, точнее, пионерка. Соседи говорят, что они часто уезжают на неделю из дома, а бывает, что и по полгода их не бывает. Как  я узнал, это связано с их религиозной деятельностью, соверующие говорят, что они в каком-то "разъездном служении" задействованы. Что это за дела такие, пока не знаю.
- Что насчёт завещания?
- Львов не скрывает, что знает о завещании и о том, что отец лишил их всего. Говорит, что понимает отца и претензий к нему не имеет. Работает он в строительной фирме, зарабатывает неплохо, говорит, им с женой хватает.
- Что про других детей узнал?
- Средний сын – бывший военный лётчик, имеет боевые награды за Чечню. Живёт в Ростове-на-Дону. Тоже неожиданно оставил службу в начале двухтысячного, в личном деле написано, что по состоянию здоровья. В том же году стал еговистом, сейчас тоже старейшина и пионер. В настоящее время находится в Германии, как сообщили коллеги из Ростова, на конгрессе Свидетелей Иеговы, обещал вернуться через неделю. Кстати, в воскресенье был здесь в Москве.
- Так он на похоронах родителей не будет что ли?
- Какие похороны? Бог с вами, Андрей Игоревич! – воскликнул театрально Сергей. – Он же еговист! Они своих не хоронят, а ты хочешь, чтобы он приехал православных родителей хоронить. Как же, не дождётесь!
- Мрак какой-то, - нахмурился я. - Ладно, что там по дочери?
- Елизавета Викторовна – аппетитная дамочка! Красавица, спортсменка (мастер спорта по стрельбе из пистолета), активистка у себя в секте (тоже пионер), причём, она самая первая из детей Львовых в секту вступила, ещё в девяносто втором. Живёт в Нижнем, сейчас здесь.
- Спасибо за информацию! Теперь давайте распределимся. Поскольку, версия сантехника лопнула, займёмся Львовыми вплотную. Я с Ромой поработаю, моим давним товарищем. Ты, Петя, дочерью, а ты, Серёга, лётчиком.
- А можно мне дочерью? – взмолился Сергей, подскочив со стула.
- Что монашку захотел попробовать? – засмеялся я. – Ладно, тогда ты, Петь, за лётчика возьмись. Если это дело Рома провернул, ему нужны сообщники. А кто как не родные, да ещё и однопартийцы, и товарищи по несчастью?!
Обсудив детали дальнейшей работы, мы разбежались выполнять намеченное. Я взял номер телефона Львова у Серёги и тут же позвонил. Мы договорились встретиться через час у него на работе.
Я подъехал к новой многоэтажке, построенной на месте снесённого аварийного барака, известного, как притон бомжей и наркоманов. Новый дом ласкал взор и обнадёживал сердце, что больше не придётся выезжать сюда, чтобы выяснять, чей труп здесь обнаружили.
Поднявшись на восьмой этаж, я нашёл нужную квартиру и позвонил. Дверь открыл сам Львов. Он стоял на пороге в рабочем комбинезоне и белой бандане на голове. Внешне Роман почти не изменился, хотя прошло уже более десяти лет с нашей последней встречи. Он добродушно улыбнулся.
- Здравствуй, Андрюха! – воскликнул он, протянул обе руки, словно желая обнять меня.
Я тоже был рад его видеть, но внешне постарался этого не показывать, поэтому сдержанно поздоровался и прошёл в квартиру. Ремонт шёл полным ходом, мебели не было, вокруг лежали рулоны обоев, стояли банки, тазики, вёдра, возле стены стремянка. Мы прошли на кухню: здесь ремонт был уже закончен; она радовала глаз приятной новизной и красивым видом.
- Твоя работа? – спросил я, указывая на ступенчатый потолок из гипсокартона с оригинальными арками по углам.
- Да, - ответил Роман, понявший по моей холодности, что за ней кроется.
- Я так понимаю, ты уже в курсе о ходе дела? Прими мои соболезнования по поводу смерти твоих родителей.
- Спасибо! О деле знаю, но не очень много. Меня не пустили в квартиру.
- Что думаешь об этом? – спросил я, присев на стул возле окна.
- Думаю, что кто-то разыграл спектакль, чтобы подставить невиновных под раздачу.
- Не буду юлить, как уж на сковородке, ты знаешь, я этого не люблю. Я ценю тебя, как отличного сыскаря, но теперь ты не с нами, и у меня есть веские причины считать, что этот спектакль разыграл ты.
- Ну, что ж, спасибо за откровенность! Раз ты так считаешь, значит, дело очень серьёзное, я готов отвечать на твои вопросы, - он сел на стул с другой стороны стола, который стоял здесь же у окна и внимательно посмотрел на меня. Я хорошо помнил его проницательный взгляд, который, казалось, сканировал до самого нутра, да так, что холодная дрожь пробегала по спине. Но сейчас его взгляд был другим, сочувствующим и добрым. Поймав его, я отвёл глаза в сторону и спросил:
- А что лично ты знаешь по этому поводу?
- Я мало знаю: на месте преступления не был, отца вообще давно не видел и не общался с ним, правда, месяц назад он собрал нас всех, чтобы зачитать своё завещание, а потом выгнал. Так что по тому, что мне известно, очень похоже на работу спецслужб. Лично я эту версию одной из основных рассматривал бы, ведь не случайно он из органов ушёл, по идее, генерала должен был получить, а нет, в отставку отправили.
- А почему ушёл, случайно не знаешь?
- Мама говорила, что не сошёлся  с новым начальством политическими взглядами. Он ведь был коммунистом до мозга костей, опять же путч поддерживал.
- Ладно, эту версию мы тоже рассматриваем, но сейчас меня больше ты интересуешь. Расскажи, как ты в секту попал?
- Какую секту?
- Не прикидывайся, я о еговистах говорю.
- И таких не знаю, а, если ты о Свидетелях Иеговы, то с превеликим удовольствием расскажу.
- Этого я и хочу.
- Со Свидетелями я впервые столкнулся, когда Лиза с ними изучать Библию стала (отец попросил меня помочь ей от них избавиться). Уже тогда они поразили меня своей добропорядочностью и законопослушанием, ведь отец просил пересажать их всех, а оказалось, сажать их не за что. Я ещё тогда удивился, почему про них столько гадостей говорят, а, по сути, нормальные люди, все бы такими были, милиция без работы осталась бы. В учения я их особо не вникал, да и в Бога я тогда не верил. Лиза бросила университет (она в МГУ училась) и укатила на Алтай проповедовать, я оставил Свидетелей в покое, но один случай заставил меня к ним вернуться. Помнишь Глыбу?
- Какого Глыбу? Того, что в девяностых в своих лапах самые злачные места держал? Как же его не помнить, ты ведь его в места не столь отдалённые отправил, кстати, как тебе это удалось? Ведь к нему было не подступиться: хитрый гад был, ничего сам не делал и следы подчищал так, что не подкопаешься, даже в депутаты чуть не пролез.
- Вот, вот, когда это я это узнал, решил, что пока он депутатскую неприкосновенность не получил, посадить его хоть на пяток лет. Добился ордера на обыск его офиса, поддержкой его соперника по выборам заручился и наркотики ему при обыске подбросил. Так вот с этого Глыбы всё и началось. Он ведь на суде поклялся меня и мою семью порешить, когда на свободу выйдет. Пришлось мне внимательно следить за тем, как его заключение протекает. Года через полтора мне из колонии сообщили, что Глыба стал Свидетелем Иеговы и готовится к досрочному освобождению за примерное поведение. Я, естественно, заволновался, стал выпытывать подробности. Мне говорят, что этого бандита просто не узнать, другой человек, курить бросил, не чиферит, работает усердно, даже материться перестал! Конечно, я в это не поверил, поехал в колонию и лично убедился. Тогда я и решил серьёзно изучить то, чему учат Свидетели Иеговы. Что это за учение такое, думал я, которое из изверга человека делает? Пошёл в ближайший ДК, где Свидетели свои встречи проводили и попросил об изучении Библии, через год я крестился, а ещё через полгода Глеб (так Глыбу зовут) досрочно освободился, при встрече мы обнялись с ним как старые знакомые и дружим с тех пор. Фирма, в которой я сейчас работаю, ему принадлежит.
- Понятно, - сказал я, а про себя подумал, что в такой компании можно кого угодно завалить, в чудеса я не верил. – Теперь классический вопрос, где ты был во время убийства?
- Сначала скажи, когда оно точно было?
- Около десяти часов.
- В это время я стоял на стенде с литературой Свидетелей Иеговы возле вокзала. Это новый вид служения. Идём навстречу пожеланиям трудящихся. Чтобы не приставать к людям с разговорами, теперь стоим и ждём, когда они к нам пристанут. Так что нас с женой многие там видели, можешь у дежурных полицейских спросить, Буткова Ваню помнишь, из нашего отдела? Его смена была, мы с ним немного побеседовали, он должен помнить.
Я не подал виду, что давно уже через Серёгу всё проверил, и спросил:
- А неделю назад ты был в квартире родителей?
- Нет, я же тебе говорил, что месяц у родителей не был.
- Ты знал, что Крюгер работает в домоуправлении, где дом твоего отца.
- Да, знал. Он у меня сантехнику менял, я с ним до сих пор Библию изучаю.
- Случайно не знаешь, кто его рекомендовал твоему отцу?
- Знаю. Я его рекомендовал, не ему, правда, со мной он не общался, маме. С мамой я часто созванивался. Как-то она пожаловалась, что трубы уже старые, менять пора, а отец не хочет этим заниматься, вот я ей и дал телефон Юры Попкова.
- А кто его в день убийства вызвал, не знаешь? Диспетчер сказала, что вызывавший картавил, уж, очень на вас похоже, Роман Викторович.
- Я и вызвал. Мама утром позвонила, говорит, трубы подтекли, я в аварийку и позвонил, а то, что там Попков дежурил, я не знал.
- Понятно, - сказал я. Картина преступления стала в моей голове обрастать деталями. Странно, почему только он ведёт себя так глупо, по сути,  роет сам себе яму? Не может быть, что это не он. А может, рассчитывает, что я так и подумаю, тогда он великий артист. – Скажите, Роман Викторович, а в квартире и гараже Крюгера, точнее гражданина Попкова, вы бывали?
- Да бывал, я же говорю, что Библию с ним изучаю, обычно у него дома на кухне, когда жены дома нет (она у него рьяная православная и против этого изучения), а когда она дома, то в гараже пару раз встречались. Вы, Андрей Игоревич, всё-таки решили, что это моя работа? Ну, что ж, вполне логичное заключение, только все улики косвенные. Очень надеюсь, что вы докопаетесь до истины, а не спишите всё на меня, – он с какой-то тоской в голосе сказал это и глубоко вздохнул. – В Библии есть такие слова: «Во всём поступайте с людьми так, как хотите, чтобы они поступали с вами». Я всегда считал тебя, Андрей, порядочным человеком, живущим по этому правилу, и очень надеюсь, что ты не изменился.
Он встал и спокойно сказал:
- У вас больше нет вопросов? Извините, но мне работать надо.
Мы официально попрощались. Я вышел из квартиры с двояким чувством: с одной стороны, я был уверен, что это дело провернул Роман, а с другой, что-то глубоко в сердце твердило, что не мог он этого сделать. Продолжая думать об этом, я спустился во двор, сел в машину и поехал в управление.
По дороге я решил встретиться с Профессором, так звали моего осведомителя. Созвонившись с ним, я подъехал к небольшому кафе на углу улицы возле городского парка, оставил машину на стоянке и зашёл внутрь. Уютный зал был пуст, я прошёл к столику в углу, сел и заказал обед на двоих. Через несколько минут в кафе зашёл худой пожилой мужчина в потёртом сером костюме, чистая рубашка была не глажена, а на голове у него была фетровая шляпа с засаленными краями.
- Здравствуйте, Андрей Игоревич! – сказал вошедший, сняв по пути шляпу, и, слегка поклонившись, прижал её к груди.
- Здравствуй, Профессор! – ответил я и предложил присесть и отобедать, зная, что сам он никогда не сядет без приглашения.
Аркадий Павлович Мяусов – полное имя этого человека, бывшего лектора культпросвета (отсюда и кличка), но после падения СССР оставшегося без работы, спившегося, выгнанного из дома женой и уже долгие годы живущего в подвале местной кочегарки при городской бане. Профессор был интеллигентным бомжом: мог поддержать любой разговор, был очень эрудирован, следил за своим внешним видом и регулярно мылся в бане. Мы с ним познакомились давно, он часто помогал в различных делах, так как был в курсе почти всех дел происходящих в нашем районе. Пил он по-прежнему, но тоже интеллигентно, каждый день, но по чуть-чуть, как он любил говорить.
- Скажи, Профессор, что ты знаешь о Глыбе? – спросил я его, когда он уселся и, заткнув салфетку за ворот рубашки, принялся хлебать щи.
- Это бывший пахан, который святым стал?
- Что значит святым?
- А то и значит, уважаемый Андрей Игоревич, - энергично заговорил он, усердно жуя хлеб и прихлёбывая из ложки. – После отсидки он вернулся другим человеком, говорят, был бандюком ещё тем, а пришёл овца овцой. Он в тюрьме Свидетелем Иеговы стал. Я про эту секту в своё время столько лекций прочитал, что знаю их, как облупленных.
- И, что же ты знаешь?
- Американская тоталитарная секта, держит своих адептов под строгим контролем: не разрешают им переливать кровь, строить семью с инакомыслящих, служить в армии. Кроме того они полностью переписали Библию под себя и исказили все христианские учения. В последнее время их развелось очень много и у нас в городе, люблю с ними поспорить, наивные люди, верят во всякий бред!
- А на сходках у них бывал?
- Да, ваши коллеги из КГБ просили. Так ничего особенного: сидят Библию читают, свои журналы, песни поют и все, как попугаи, одно и тоже тараторят. Я даже на их конгрессе был. Народу тьма! Все чистенькие, культурные, какие-то чужие, не русские! Я хотел на бутылочках там подзаработать, ведь народу полный стадион, так где там! Даже фантиков после себя не оставили! Крохоборы! Чистота после них, словно саранча прошла. Я же говорю: не наши они, не русские. То ли дело возле храма и пивком угостят, и сигареткой, и речь привычная, родная, православная.
- Понятно. Так, что Глыба завязал?
- Совсем завязал. Вы не поверите, уважаемый Андрей Игоревич, строителем стал, точнее фирму открыл по ремонту квартир, говорят, одна из лучших в городе. Конечно, может, это только прикрытие, но ничего не слышал. Это ему, скорее всего, всё-таки сектанты голову заморочили.
- А про бывшего следователя Львова Романа Викторовича, что тебе известно?
- Про Романа Викторовича ничего, знаю, что ушёл из органов и пропал.
- Что говорят об убийстве его отца и матери по улице Нахичеваньской?
- Так полковник ФСБ – это его отец, получается, …Роман Викторович тоже в секту попал. Говорят, что дети сектанты родителей из-за наследства порешили, а Крюгера, помните ведь его? Так вот, его подставили.
- Хорошо, спасибо за информацию! Вот деньги, как поешь, расплатишься, а я побежал дальше. Если что-нибудь узнаешь, звони!
- Хорошо, уважаемый Андрей Игоревич, только вы мне киньте полтинничек на ваш телефончик, а то он без денег не звонит.
- Ладно, сейчас положу, - сказав это, я быстро встал и вышел. Мне был неприятен этот человек, что-то в нём было отталкивающее и неприятное. Не знаю что, то ли его лизоблюдство, то ли его манера говорить, а скорее всего его образ жизни лентяя и пьяницы. Но его помощь порой была просто необходима, поэтому я купил ему дешёвый сотовый телефон для связи и регулярно пополнял его счёт.
После обеда я возился с бумагами, эта часть работы мне особенно не нравилась. Правда, с появлением компьютеров стало намного легче писать бумаги, естественно, и требовать их стали больше. Не нужно теперь было переписывать сотню раз одни и те же казённые фразы. На освоение новой техники ушло пара лет, но зато теперь я, хоть и не хакер, но скопировать часть текста и перенести в другой документ, научился. Оформив ордер на обыск, мы всей группой выехали на квартиру Ромы.
Дверь нам открыла стройная женщина лет тридцати с шикарными чёрными волосами, в красивом длинном платье. Точёные черты лица и грациозные движения просто влюбляли в себя; я поймал себя на мысли, что не могу оторвать глаз от этой красоты.
Выполнив необходимые формальности, мы принялись за осмотр комнат: Петя с Сергеем и хозяином пошли в кабинет, я стал осматривать шкаф с книгами в гостиной. Хозяйка села на край дивана и спокойно наблюдала за происходящим. Когда я проходил мимо, услышал ангельский голосок:
- Нелёгкая у вас работа!
- Что вы имеете в виду? – не зная, что сказать от неожиданности, спросил я.
- То, что трудно, очевидно, бороться с преступностью, когда её становится всё больше.
- Здесь вы правы, работы хватает, - смущённо сказал я, робея перед такой красивой женщиной.
- Люди нынче словно озверели, преступление на преступлении и преступлением погоняет, - выкрикнул из кабинета Серёга, постоянно зыркающий оттуда на хозяйку взглядом кота, почуявшего сметану.
- А знаете, что в Библии предсказывалось всё это?
- Что предсказывалось? Что угрозыск зашиваться от работы будет? – усмехнулся я, пытаясь пошутить.
- Да, и даже из-за чего работы у вас будет много, - она быстро открыла толстую книгу, лежавшую на столе, и зачитала, - Но знай то, что в последние дни наступят необычайно трудные времена. Люди будут самолюбивыми, любящими деньги, самонадеянными, высокомерными, богохульниками, непослушными родителям, неблагодарными, неверными, лишёнными родственных чувств, несговорчивыми, клеветниками, не имеющими самообладания, ожесточёнными, не любящими добродетельность, предателями, своенравными, гордецами, любящими удовольствия, но не любящими Бога, имеющими вид преданности Богу, но отвергающими её силу.
- Точно это про нас! Не люди, а звери какие-то, - опять подал голос Серёга. - Сегодня такое порой увидишь на вызове, что волос дыбом встаёт!
- Заметьте, что здесь речь идёт о последних днях, значит, так будет не всегда. Здесь же, в Библии, говорится и о том, что будет дальше. Смотрите! – Она пролистнула несколько страниц и протянула мне открытую книгу, указывая ухоженным пальчиком на строчки внизу страницы.
- Ещё немного, и уже не будет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его. А кроткие наследуют землю и насладятся обилием мира, - прочитал я.
- Заметили, что будет с преступниками? Их не будет, а послушные наследуют землю.
- Хорошо бы, если так, но это несбыточные фантазии, - улыбаясь, сказал я.
- Когда-то сотовый телефон в кармане тоже был несбыточной фантазией, а сейчас никого не удивляет. Вспомните, что ваш товарищ сказал о первом пророчестве про людей в наши дни, что оно точно про нас, так и про это, придёт время, скажем, точно про нас.
- Нет, мне это точно не грозит: здесь про праведников речь идёт, а я в Бога не верю, - с усмешкой сказал я, а про себя подумал, почему такая красивая и, с виду, умная женщина верит в такую чушь?
К нам подошёл Пётр и тихо сказал:
- Андрей Игоревич, пройдите в кабинет, там кое-что нашли.
Я извинился перед хозяйкой за прерванный разговор и пошёл с помощником. В кабинете кроме Сергея и Львова были понятые, которых пригласили из соседнего дома. Они все стояли возле стола на котором лежал лист бумаги.
- Смотрите, Андрей Игоревич, - Серёга всегда переходил на официальный тон, когда рядом были чужие, - Здесь любопытный документ нашли, в столе лежал, в кипе бумаг.
Я подошёл к столу и увидел завещание Львова старшего, в тексте говорилось, что он лишает своих детей всех прав на его имущество, и, что всё, что у него есть завещает детдому, в котором он находился некоторое время после войны.
- Откуда у вас эта бумага? – спросил я Романа.
- Не знаю, - твёрдо ответил Львов и, немного помолчав, добавил. – Видимо, кто-то подкинул.
- Кто именно?
- Не знаю.
- Мы вынуждены вас задержать по подозрению в убийстве ваших родителей, Роман Викторович, надеюсь, объяснять почему, не нужно?
- Нет, Андрей Игоревич, я всё понимаю.
Через час мы уже были в управлении. Получив ордер на арест Львова, я продолжал думать о противоречивых чувствах, мучивших меня в последнее время: факты говорили, что Львов – преступник, а моё сердце с этим не соглашалось. Не мог я поверить, что Ромка стал отцеубийцей. Мысли путались, надо было отдохнуть и всё осмыслить на свежую голову. Если преступник - Львов, то надо искать соучастников, и его братец - главный кандидат на эту роль, к тому же его видели в тот день у родителей. С этими мыслями я ехал домой, ночь уже окутала город сиянием рекламных вывесок и многочисленных фонарей, не давая уснуть людям, таким же, как и я, чем-то озабоченным и спешащим к недостижимому покою.

7
ЛЁТЧИК

Минуло два дня, как арестовали Львова. На допросах он был невозмутим, отвечал спокойно, обстоятельно, часто цитировал Библию и ни в какую не хотел сознаваться. Мне нравилось, как он держался.
- Расскажи о своём брате, - попросил вчера его на очередном допросе (мы опять перешли на ты по взаимному согласию).
- Я, думаю, Эдик про себя лучше расскажет, когда с конгресса приедет.
- Кстати, а ты почему на конгресс не поехал?
- Из-за похорон. Ведь родителей некому хоронить, вот мы и решили, что Эдик с Лизой поедут, а мы с Кристиной останемся, но Лизу вы задержали до выяснения, поэтому поехал один Эдик, а так мы все собирались. Такая возможность с братьями из других стран повидаться! Кто его знает, может быть, это последний такой конгресс в этой системе вещей.
Когда Роман упомянул похороны, я вспомнил, как они проходили. Огромное число людей с цветами, все аккуратно одетые, как потом выяснилось, большинство из них были единоверцами Романа. С бывшей службы убитого прислали военный оркестр и взвод автоматчиков для салюта. Я думал, Елизавета Викторовна учинит скандал по поводу военных действий на могиле её родителей, но она стояла в окружении друзей, которые её утешали, и плакала. Я с Сергеем сопровождал Львова на похоронах, он попросил сказать пару прощальных слов над могилой, и я разрешил. Говорил он спокойно, иногда останавливаясь, чтобы сглотнуть подступающий ком в горле. Говорил о том, как благодарен родителям за жизнь, говорил, какими они были любящими и заботливыми, потом он сказал о надежде увидеть их снова, здесь на земле, когда будет обещанное Богом воскресение праведных и неправедных, цитировал библейские стихи, и в заключении попросил присутствующих спеть песню про будущий рай. Огромный хор запел, разорвав кладбищенскую тишину красивой мелодичной песней. Затем Роман произнёс молитву, после которой раздалось многоголосое «аминь».
Увиденное впечатлило и меня, и Сергея. Это было совсем не похоже на то, как мы представляли себе тех, о ком говорят, что они не хоронят своих. Видимо, столичные сектанты были более цивилизованными, чем те, что из провинции.
- Ты уверен, что он вернётся? – спросил я Романа, все еще перебирая в голове воспоминания того дня.
- Конечно. В Германии и без него Свидетелей хватает, в России он нужнее.
- А я вот не уверен. На, смотри! – я протянул заключение экспертов по пальчикам с третьего бокала, который был в мойке на кухне убитых. Точно такие же были получены после обыска в квартире Львова среднего и присланы коллегами из Ростова.
- То есть... ты хочешь сказать, что Эдик родителей отравил? Но ведь этого не может быть!
- Почему же?
- Он армию оставил, чтобы врагов не убивать, а тут родители! Несуразица полнейшая! Хотя против улик не попрёшь, тут точно папины соратники сработали, а его подставили. Не мог Эдик этого сделать, ты хоть режь меня!
Этот разговор меня беспокоил очень долго. Его уверенность и искренность были столь натуральны, что не поверить ему было трудно, но факты говорили обратное, поэтому мы уже подготовили документы на задержание Эдуарда и отправили Петю в Мюнхен на тот конгресс. В этом нам коллеги из ФСБ посодействовали. Они, как узнали, что из сейфа документы пропали и что Львов средний возможно причастен к этому делу, сразу своих людей в Германию откомандировали и нашего Холмса прихватили посольским чартером. В ближайший час он должен был мне позвонить. Чтобы скоротать время, я решил вызвать Романа на допрос. Против него появилась ещё одна веская улика, поэтому нам было, о чём поговорить.
Минут через двадцать дежурный привёл Львова в мой кабинет.
- Присаживайся, Роман Викторович, - указав на стул, сказал я ему.
- Здравствуй, Андрей Игоревич! Чего опять спать не даёшь? Вызвал не свет, не заря, - улыбаясь, сказал Роман и сел на стул.
- К сожалению, плохие новости для тебя. Экспертиза показала, что предсмертная записка напечатана на твоём принтере.
- Кто бы сомневался, только не я. Говорю тебе, что это работа папиных коллег, они всё делают на совесть!
- Возможно, но меня сейчас больше ты интересуешь. Ты знал, что отец пишет стихи?
- Конечно. Он всегда их сочинял, и книги его у меня есть.
- А такой стих тебе, случайно, не знаком? – я протянул ему лист со стишком, который был на другой стороне предсмертной записки.
Роман внимательно прочитал, задумался, а потом спокойно сказал:
- Нет, такого не припомню, но стиль знакомый. Отец любил нам в детстве подобными стишками задачки загадывать. Ты знаешь, он был большим любителем головоломок... Похоже, и здесь какая-то загадка.
- Этот стих на обратной стороне той записки был.
- Любопытно, – Роман вдруг замер на мгновение, словно прокручивая в голове какую-то комбинацию, потом, словно размышляя вслух, сказал, - Видимо, отец что-то этим стихом хотел сказать... Так может это всё-таки… Не может быть!
- Что не может быть?
- Да так, я вдруг подумал, но не стоит об этом. Лучше дай мне ещё раз прочитать.
Я протянул лист, он несколько раз пробежал его глазами, словно заучивая, потом отдал листок мне.
- Слушай, Роман, а о какой системе вещей ты говорил, когда я тебя о конгрессе спрашивал? Я что-то тебя не понял.
- А, это я о нашем времени, в Библии так написано. Была своя система вещей до Потопа, после него новая началась, сейчас мы живём в последние дни этой системы. Её Бог в Армагеддоне уничтожит, после неё будет новый мир, как сказано: "новые небо и земля".
- И ты в это веришь?
- А почему я должен в это не верить? Библия пока мне не врала, почему я должен ей не доверять?
- Ты же образованный человек! Неужели не понимаешь, что Библию писали люди, и трактуют они её, как им выгодно?
- Если люди, тогда откуда они знали в какой последовательности сотворение проходило? Откуда они знали, что Земля - это шар, который висит в пространстве?
- Ну, это ты уже загнул! Со школы известно, что всякие там батюшки сотни лет учили, что совершенно плоская Земля стоит на китах, слонах и черепахах, даже Коперника спалили за ересь о том, что Земля круглая.
- Дай Библию и сам увидишь.
- На вот, твоя сестра просила передать тебе.
- Спасибо, – он взял книгу и быстро открыл нужное место, – слушай: "Он распростёр север над пустотой, повесил землю ни на чём". Видишь: «Повесил ни на чём», – пролистал ещё несколько страниц и опять зачитал, - "Есть Тот, кто обитает над кругом земли, и живущие на ней — словно кузнечики; Тот, кто расправляет небеса, как тонкую ткань, раскидывает их, как шатёр для жилья". Опять же слово, которое здесь переведено, как «круг» также обозначает шар, мяч.
- Это в вашей Библии написано.
- Это в любой Библии написано.
- Тогда за что Коперника сожгли?
- Этот вопрос не ко мне, а к тем, кто его сжёг.
Зазвонил телефон. Это был Петя, я махнул рукой дежурному, чтобы Львова увели. Когда они ушли, я взял трубку.
- Здравствуйте, Андрей Игоревич!
- Здравствуй, Шерлок Холмс! Как там пиво баварское, ещё не всё выпил?
- Некогда пить, да и не любитель я пива.
- Ну, рассказывай, что накопал, как наш подопечный?
- Андрей Игоревич, я его тут еле нашёл. Оказывается, у них, у этих Свидетелей Иеговы, всё серьёзно. Народу, как на олимпийских играх! Полный стадион! Карнавал целый, многие в национальных костюмах. Для русскоговорящих целая трибуна отведена, кроме русского программа ещё на пяти языках идёт, даже для глухих одна трибуна есть. Я полдня искал Львова на русской трибуне, так и не нашёл, думал, что улетела птичка, хотел полицию попросить помочь, а их вообще на стадионе ни одного нет.
- И, как же ты выкрутился?
- Случайно. Стал программку рассматривать, что всем входящим на стадион дают, а в ней разные "службы", есть "служба размещения". Я решил в неё обратиться, что, мол, с другом собирался встретиться и потерялись, там мне адресок его и дали.
- Молодец! Настоящий Шерлок Холмс! Ну, и как дела у нашего лётчика?
- Ничего, неплохо устроился в пригороде Мюнхена у пожилой семейной пары. С утра до вечера на конгрессе. Слушает, что-то записывает в тетрадь. Не поверите, они все тут поголовно конспекты ведут! Наш лётчик, оказывается, в совершенстве английским владеет, поэтому сидит на английской трибуне среди негров, я недалеко устроился, сижу кимарю потихоньку, ведь ни шута не понимаю, а тут все такие сочувствующие, то Библию суют, когда все что-то в ней читают, то водички предлагают, то под зонтик от солнца прячут. Завтра конгресс заканчивается, ребята из ФСБ обещали помочь с задержанием, если Львов домой решит не возвращаться. А если полетит, то в Москве возьмём. Так что, Андрей Игоревич, завтра или послезавтра буду дома, тогда расскажу поподробнее.
 
Через два дня после этого разговора Петя уже взахлёб рассказывал нам с Серёгой о баварских приключениях.
- Нет, это нереально круто! Вы бы видели, какой порядок на стадионе был и ни одного полицейского! Вот, что значит цивилизация! Я помню, в институте нас в оцепление на стадион поставили (концерт звёзд эстрады перед выборами был). Так вот, нас курсантов в парадной форме у сцены поставили, толпа нас чуть в клочья не порвала, когда их кумиры пели. У меня рубашку в двух местах раздербанили, погоны с мясом выдрали, а фуражку я так и не нашёл. Жуть, что творилось, а народу раза в два меньше было, чем в Мюнхене. Нет, далеко нам до них! Цивилизация одним словом.
- Ладно, хорош здесь антироссийской пропагандой заниматься! Лучше расскажи, как лётчика брали.
- Ничего интересного. Он после конгресса на экскурсию в Зельтерс поехал (там у них штаб-квартира местных Свидетелей). Я тоже к их группе примазался. Любопытнейшее зрелище, я вам скажу! Эти немцы в отношении порядка такие молодцы: чистота кругом, работают, как пчёлки, рот до ушей, короче, посмотрел я, как для России литературу печатают. Впечатлило, захотелось переехать в Германию.
- Я тебе перееду! Ты опять агитацию разводишь? Не отвлекайся, давай о деле.
- После экскурсии Львов вылетел в Москву, где мы его и взяли. Сопротивления он не оказал, был удивлён только или показал нам, что удивлён, когда сказали о причине задержания. Вот и всё, я же говорю, что ничего интересного, - сказал Петя, видя наши разочарованные лица.
- Ну, ладно, давайте познакомимся с этим лётчиком поближе.


Через полчаса в кабинет ввели мужчину среднего роста, спортивного телосложения, коротко подстриженные чёрные волосы которого были слегка всклокочены.
- Здравствуйте, Эдуард Викторович! Присаживайтесь, - поприветствовал я вошедшего и представился, - Андрей Игоревич Кривенко – старший следователь уголовного розыска.
- Здравствуйте, Андрей Игоревич! Очень приятно! – спокойно сказал Львов и сел на стул напротив моего стола.
- В связи с тем, что вы подозреваетесь в причастности к убийству ваших родителей, я вынужден задать вам ряд вопросов. Хочу предупредить вас об ответственности за дачу ложных показаний. Вы имеете право не свидетельствовать против себя и своих родственников.
- Хорошо, задавайте вопросы.
- Где вы были утром десятого июля, с семи тридцати до восьми тридцати?
- У родителей.
- Расскажите, пожалуйста, что вы там делали?
- Я собирался на конгресс в Мюнхен, поезд в понедельник из Москвы, вот я и решил Романа с Кристей проведать. Приехал в субботу к обеду из Ростова, а вечером позвонил маме, хотел и с ней повидаться. Отец с некоторых пор не пускал меня в свой дом, а тут она говорит, что он не против, только сказал, чтобы ровно в восемь пришёл. Я сильно удивился: отец со мной с двухтысячного не разговаривает, а тут разрешил к ним прийти. Правда, месяц тому назад он меня уже приглашал, чтобы завещание нам зачитать... Так вот, я пришёл к ним ровно в восемь, отец не любил неточность. Мы пили чай возле маминой постели, потом она устала и легла, а мы с отцом пошли на кухню, там он высказал всё, что обо мне думал и выгнал меня из дома. Вот и всё.
- Не могли бы вы более подробно описать ваш последний разговор?
- Нет, мне не хочется говорить об отце плохо и повторять его слова. Суть их была в том, что ему очень не нравится моя религия.
- Вы больше не возвращались в квартиру?
- Нет.
- Был ли ещё кто-то там кроме вас троих?
- Нет, никого не было. Я по всем комнатам прошёл, ведь столько лет не был в родном доме, месяц назад нас дальше прихожей не пустили.
- А кто наливал чай в бокалы?
- Не помню, кажется, отец... А нет, нет! Я наливал. Он меня попросил принести чайник с кухни, я принёс и сразу налил во все бокалы.
- Экспертизой установлено, что в двух бокалах был яд, а в вашем бокале его не было? Как вы это объясните?
- Никак, я понятия не имею, откуда там яд взялся.
- Хорошо, тогда расскажите, почему у вас с отцом такие натянутые отношения были?
- Я уже говорил, это из-за моей веры. Он не мог смириться с тем, что я тоже стал Свидетелем Иеговы и оставил ВВС.
- Кстати, а почему вы ушли из армии.
- По религиозным убеждениям. В Библии написано, что желающие слушаться Бога не должны учиться воевать. "Перекуют свои мечи на лемеха и копья на садовые ножи".
- А разве защищать Родину – это не святое дело? – вмешался в разговор Сергей.
- Я вам расскажу, как мне приходилось её защищать. Я был одним из лучших лётчиков эскадрильи, поэтому все самые ответственные задания поручали мне. Однажды, там Чечне, приказали мне бомбить одну деревеньку, потому что там банда боевиков окопалась, я сравнял деревеньку с землёй, а потом начштаба говорит, что перепутал (названия очень похожи). После этого случая я до сих пор по ночам плохо сплю, а тогда я впервые задумался о тех, кто в этих деревеньках живёт. Ведь боевиков пару десятков, а мирных жителей: стариков, детей, женщин – сотни, а у бомб глаз нет, им без разницы, кого убивать. Мне тогда так жутко стало, что позвонил я старшему брату (я с ним несколько лет не общался) и всё ему рассказал, излил ему душу. Он выслушал, что-то из Библии зачитал, а потом предложил её изучать. Когда я понял, что нашёл истину, стал думать, как из ВВС уйти, но мои рапорты не подписывали (кто же по собственной воле лучшего лётчика отпустит?). На вылетах я уже деревни не бомбил, сбрасывал бомбы в лес, где точно никто не живёт, и продолжал писать рапорта.
- И, как же уволиться удалось? – с любопытством спросил Сергей.
- Наша система помогла. Мы каждый год медкомиссию проходим на лётную пригодность. Кто не пройдёт – в запас. Чтобы её пройти надо врачам на лапу дать (у каждого своя такса). Так вот, я отказался платить - меня и комиссовали, даже ходатайство командования ничего не дало, врачи за свой «хлеб» горой! Я уверен, что это мне Иегова помог уволиться.
- Получается, по-вашему, гражданин Львов, воевать – это грех? А если опять какие-нибудь фашисты или басмачи нападут на страну, будут детей убивать, жён насиловать, кто их защищать будет, если все в Библию ударятся и в кусты попрячутся? – возмущённо почти кричал Сергей.
- Если все, как вы говорите, «в Библию ударятся», то никто ни на кого нападать не будет, а тем более убивать и насиловать. Неужели вы считаете, что у Бога к разным народам разные требования? В Библии сказано, что Бог нелицеприятен и во всяком народе поддерживает тех, кто ему предан, поэтому Свидетели Иеговы не воюют и даже не учатся воевать, и если все такими станут, то с войнами будет покончено. В псалмах есть пророчество, что наступит время, когда Бог уничтожит всё оружие и войн больше не будет.
- Вашими устами, да мёд бы пить, Эдуард Викторович! - сказал я и добавил. - Войны были, есть и будут всегда – такова реальная жизнь!
- Ну, это кто во что верит. Время покажет, кто прав. Так говорит Библия, и она меня пока не подводила. Я считаю, что в ней записаны слова Бога, а Бог не умеет врать, и нет силы, способной помешать Ему, выполнить любое Его намерение. Даже имя его – Иегова -  означает «Он даёт становиться». Получается, Он тот, кто всегда выполняет свои обещания.
- Мало ли, что люди в книге написали, к тому же она древняя, и за тысячи лет переписывания её так исказили, что концов не найдёшь, - подал голос Петя, оторвавшись от ведения протокола допроса.
- С этим не соглашусь, потому что точность Библии научно доказана. К тому же, как здравомыслящий человек я понимаю, что любой хороший директор всегда проверяет за секретарём, как тот записал его приказ, а уж потом подписывает; а как верующий человек я не сомневаюсь, что Иегова способен проследить за тем, чтобы Его слово не искажалось.
- Всё это демагогия. Бога нет, и быть не может! – уверенно сказал Петя. - Вы читали Карамазовых Достоевского, там очень хорошо показано, почему его не может быть: в рассказе Ивана о затравленном мальчике, когда барин на глазах у матери его голенького собакам скормил за то, что он нечаянно его борзую поранил. Что же это за бог, который допускает подобное? Где же его любовь?
- Вы действительно хотите знать ответ на этот вопрос?
- Нет, потому что нет ответа на этот вопрос, и никто на него не ответит!
- А сам Бог.
- Как же он может мне ответить, если я в него не верю?
- Вера приходит со знаниями, исследуйте Библию, то, что создано, и убедитесь в Его любви, мудрости, силе и справедливости.
- Нет уж, Эдуард Викторович, увольте, - вмешался я в разговор, видя, что началось прямое вербование моих сотрудников в секту еговистов. – Нам этим заниматься некогда. Кто-то должен здесь на земле косяки за вашим богом подчищать. Давайте вернёмся к делу. Вы сказали, что с завещанием отца были знакомы, а, где оно хранилось, вы знали?
- Нет, но если вы про папин сейф, то о нём я знал. Все в семье о нём знали. Неужели, Андрей Игоревич, вы считаете, что я родителей из-за наследства убил? Но это глупо! У меня хорошая пенсия, двухкомнатная квартира в Ростове, машина и всё, что нужно для жизни, зачем мне ещё что-то? Да к тому же, из-за этого тех, кто мне дорог, убивать? Бред полнейший!
- А для сына? Ведь у вас есть сын.
- Он уже взрослый, и сам себя обеспечивает.
- Итак, гражданин Львов, вы категорически отрицаете, что причастны к отравлению своих родителей?
- Да, отрицаю.
- Хорошо, прочтите и подпишите, - я дал ознакомиться с протоколом, который вел Петя, и, когда Львов, внимательно прочитав, расписался, вызвал дежурного.
Когда лётчика увели, Петя тут же затараторил:
- Язык у него подвешен ого-го! Как убедительно чешет, такой, кого хочешь, в секту затащит. А ведь он ещё и отец-одиночка! Знаете, Андрей Игоревич, когда он из армии ушёл, его жена с восьмилетним сыном бросила. Так вот, он один его воспитывал. Мальчишка способным оказался, школу с медалью закончил, а потом вместо института, как все нормальные дети, пошёл на курсы парикмахеров.
- А сейчас он где?
- Служит.
- Как служит? Разве он не стал еговистом?
- Стал, поэтому альтернативную под Ростовом в одной психиатричке проходит, горшки выносит, да видимо, психов стрижёт.
- Не могу я понять этих сектантов! – подал голос Сергей. – Мазохисты какие-то! Сейчас служить год всего, а они готовы с психами нянчиться почти два года, лишь бы от армии откосить. Чего людям не живётся?
- Идея – это великая сила, а идея о любящем Боге – это страшная сила! – сказал я с пафосом и иронией.
- Неужели в это можно верить всерьёз? Не понимаю: что без бога жить нельзя?! Живи и радуйся! Ан нет, надо в какое-нибудь извращение вляпаться. Ладно половое, я ещё понимаю, хоть удовольствие получаешь, но здесь – муки страдальца за светлое будущее, которого никогда не будет!
- Они вечно жить собираются, что для них два года? Так – пшик.
- Да, глупость это несусветная о вечной жизни! Все подохнем, и черви нас сожрут, жить сейчас надо, а не потом. Я скорее поверю, что у них всё-таки есть тайные оргии, как про них молва ходит: свет потушили, и кто кого поймал, того и имеет.
- Нет, на кого кого, а на сексуально озабоченных они явно не похожи, - сказал Петя.
- Кстати, Серёга, что там по красавице Лизе? Как идёт процесс обхаживания монашки? – с улыбкой спросил я.
- Нормально, - невесело ответил Кузьмин. Видимо, всё шло не так, как ему бы хотелось. – Дикая она какая-то: отказывается со мной наедине в кабинете оставаться. Позавчера я дежурного попросил выйти, а она спокойно так говорит, что будет кричать, если мы останемся одни, я думал, шутит.
- Неужели закричала?
- Как ненормальная, сразу, как только за ним дверь закрылась. Сумасшедшая одним словом.
Мы с Петей дружно захохотали, представив себе эту картину. Когда мы успокоились, Сергей стал рассказывать всё, что узнал про дочь Львова.

9
ЛЮБИМИЦА


Мы сидели в душном кабинете и слушали рассказ Кузьмина. За окном солнце вовсю раскочегарило огнедышащую печь, кондиционер не справлялся, поэтому было невыносимо душно. Сергей подробно рассказывал о дочери Львова.
Многое мне уже было известно ещё от Маркеловны, но было много интересного. Например, наш Дон Жуан говорил о спортивных заслугах Лизы, то, что она мастер спорта по стрельбе, я знал, а вот то, что она входила в сборную страны, пусть и молодёжную, я не знал. Ещё Серёга нам поведал, что она с золотой медалью закончила школу, в совершенстве знает английский и немецкий языки, училась в МГУ на дипломата, но после третьего курса ушла из университета и уехала на Алтай, там работала в сельской школе учителем английского языка. На Алтае против неё был суд за разжигание межрелигиозной розни. Процесс длился почти два года, Львову приговорили к общественным работам, но она подала апелляцию в вышестоящий суд и добилась полного оправдания.
Через восемь лет Лиза переехала в Нижний Новгород, где проживала до настоящего времени, официально нигде не работала, давала частные уроки и активно проповедовала. Из разговоров с единоверцами Львовой, Сергей понял, что она у них была на особом счету и занимала должность спец.пионера – это те, кто у еговистов зарплату получают (объяснил нам Сергей). Было несколько приводов в полицию, всё из-за проповеди (жильцы вызывали наряд, когда она ходила по домам).
- А когда ты с ней встречаешься? – спросил я Серёгу, когда он закончил рассказ.
- А что мне с ней встречаться? – недовольно буркнул Кузьмин. – Всё, что надо, я узнал, в Нижний смотался - у неё всё чисто.
- Что, Серёга, сдался? Это на тебя не похоже! Неужели есть девчата, которые тебе не по зубам?
- Ладно, не доставай! Не в моём она вкусе, захотел бы – раскусил.
- Не в твоём вкусе? Скажи: кишка тонка! Фанатичная преданность Богу - это такая сила, что тебе, Серёга, ничего там не светит, - смеялся я над несчастным Дон Жуаном. Петя, внимательно слушавший наш разговор, тоже засмеялся.
- Смийтэся, смийтэся, бисовы диты, - пробубнил Сергей и зарылся в бумаги, делая вид, что ему не до нас.
Позже мы с Петей узнали, почему Кузьмин не хотел говорить на эту тему. Клетцов Валера наш замполит был на одном из допросов. Он рассказал, как Львова Кузьмину по щеке зарядила, когда он ей что-то на ушко прошептал. Мы долго смеялись над этим и не упускали возможности подшутить над незадачливым Казановой. Тот смущался, как нашкодивший ребёнок, и бурчал в ответ что-то про дикарку и фанатичку.

Пошла вторая неделя с начала расследования. Дело можно было уже передавать в суд, но пока не было ответа на главный вопрос: кто же всё-таки стрелял из пистолета?
Разбирая бумаги из кабинета убитого, я нашёл любопытное заявление. Львов писал в полицию о пропаже пистолета. Причём, судя по дате, обнаружил он пропажу накануне того злосчастного воскресения и, видимо, в понедельник собирался передать его в полицию, но не успел. Так же в нём сообщалось, что последний раз убитый видел пистолет месяц назад, когда зачитывал детям завещание, после их ухода он положил завещание в сейф, пистолет был на месте. Больше он сейф не открывал.
Это заявление подтолкнуло меня на мысль, что дети Львова сообща провернули это дело. Тогда, по логике, они должны были заранее обо всём договориться и, судя по раскладу, стрелять должна была Лиза. Я долго думал вчера над этой версией за очередным натюрмортом и вот что надумал.
Когда дети Львова поняли, что папенька их лишил наследства (по нашим подсчётам это не много, не мало, а около шести лимонов на каждого), они решили выкрасть завещание, а от родителей избавиться или помочь им побыстрее в рай перебраться (опять же святое дело – родителям помочь). Роман Викторович придумал план – свалить всё на спецслужбы; выкрал пистолет и документы, всё организовал, подставил Крюгера. Эдуард травит родителей, чтобы Лизе было проще, ну, а спортсменка завершает дело и представляет всё, как неумело имитированное самоубийство. Всё вроде складно, только как доказать причастность дочери к убийству? Есть косвенные улики: была в квартире, умеет стрелять, мотив есть, опять же, весомый.
Только я подумал о пистолете, как меня озарило: логично было бы оружие сразу передать в Нижний, чтобы её приезд был похож на спонтанный и чтобы ни с кем из братьев не встречаться до убийства. Приехала она автобусом (Серёга проверял), а это только подтверждает мою версию (в этом транспорте нет досмотров и выйти можно, где попросишь). Стало быть, пистолет надо было где-то хранить, а неопытная девушка могла и наследить этой вещицей у себя в квартире.
Отправив запрос на обыск и Серёгу для контроля в Нижний, мы с Петей занялись подготовкой бумаг для передачи в суд. Когда я кимарил над очередным протоколом, звонок телефона, стоящего на моём столе, разбудил меня.
- Андрюха, спустись к нам на грешную землю, есть кое-что интересное по твоему делу, - голос Павлова был многообещающим, поэтому я быстро спустился на первый этаж в лабораторию. Шурочка сидела за столом и переливала из одной колбы в другую какую-то прозрачную жидкость. Подмигнув ей, я подошёл к столу Федота и сел на стул.
- Ну, что у тебя?
- Вот, читай! – он протянул мне заключение по экспертизе.
Я повертел лист с непонятными формулировками и сказал:
- Что ты мне её суёшь, словно не знаешь, что я ничего в твоих каракулях не понимаю.
- А мне не за чистописание платят, а за правильные выводы.
- То, что нам платят, даже за неправильные, маловато будет. Объясни, что ты тут нацарапал?
- В квартире убитых были найдены волоски - довольно длинные, стало быть, женские.
- Почему раньше ничего не сказал?
- Ты бы меня задолбал, а генетическая экспертиза сразу не делается. Так вот эти волосы принадлежат дочери покойных.
- Великое открытие, она ведь там была в день убийства!
- Быть-то она была, но говорила, что к отцу не подходила, а только к матери. Волоски же я изъял с костюма убитого и с ночной рубашки убитой, накрытой одеялом.
- Да ты что?! Стало быть наша монашка не такой, уж ангел! Она даже врать умеет! Надо будет с ней поговорить. Спасибо, Федот!
- Спасибо много, а вот пиво с тебя.
- Хорошо, звони, как освободишься. Только давай не как в прошлый раз!
- А что было в прошлый раз? – с любопытством спросила Шурочка.
- Да ничего особенного, - буркнул Павлов.
- Ничего? Конечно, если не считать, что твоя Зиночка чуть пивную не разнесла, устроила нам боевую операцию с артобстрелом и рукопашным боем.
- Это из-за тёщи, - оправдывался Федот, - она жену настропалила.
- Не знаю, тёща это или чёрт в юбке, но лучше бы нас ОМОН брал, нам бы меньше досталось. Ладно, бывай! Пойду монашку допрашивать. Шурочка, оревуар!

Получив ордер на арест Львовой, мы с Петей на старичке Опеле подъезжали к дому Романа, где остановилась Лиза. Вдруг напарник вскрикнул:
 - Смотрите, Андрей Игоревич, это не наша ли спортсменка?
Я посмотрел в сторону тротуара и увидел двух девушек, стоящих возле витрины магазина и разговаривающих с пожилой женщиной. Одна из них была Лиза. Мы припарковались недалеко от магазина, вышли из машины и встали возле витрины за спиной у девушек так, чтобы они нас не видели, и стали слушать разговор, делая вид, что рассматриваем витрину.
- Новое правительство решит эту проблему, вот посмотрите, что записано в Библии: «Тогда Он (Бог) отрёт всякую слезу с их глаз, и смерти уже не будет, ни скорби, ни вопля, ни боли уже не будет. Прежнее прошло». Заметьте, Мария Ильинична, что даже смерти не будет!
- Ой, милая Лизочка, такого никогда не будет, а, если и будет, то я не доживу.
- Мария Ильинична, вы в школе учили нас доверять тем, кто не обманывает, а в Библии слова Бога записаны, а Он врать не умеет, и пока всё, что в ней написано исполняется, значит, и это исполнится. А, насчёт смерти, смотрите, - она пролистала несколько страниц и зачитала, - «Я имею надежду на Бога, которую и сами они питают, что будет воскресение мёртвых, праведных и неправедных». Бог намерен вернуть к жизни людей, которые не доживут до тех дней.
- Хорошо бы, милые мои девчонки! И, что же вы вот этим занимаетесь? Это работа такая?
- Нет, Мария Ильинична, я репетитором работаю, а это в свободное время. Согласитесь, что веря в такие обещания, было бы нечестно скрывать их от других?
- Да.
- А я в салоне красоты стилистом работаю, - сказала вторая девушка.
- Молодцы! Ещё и людей о Библии просвещаете. Молодцы! Была рада с тобой повидаться, милая Лизонька. Пойду я, до свиданья!
- До свиданья, Мария Ильинична!
Они попрощались, старушка пошла к соседнему дому, а девушки в нашу сторону. Когда они поравнялись с нами, я повернулся и сказал:
- Здравствуйте, Елизавета Викторовна! Рад вас видеть, вы мне очень нужны, прошу проследовать за нами!
- Здравствуйте, Андрей Игоревич, если не ошибаюсь! Я бы с радостью, но я занята и не могу сейчас.
- Извините, Елизавета Викторовна, но вынужден настоять на своём, так как вы подозреваетесь в убийстве ваших родителей.
- Как? Не может быть! – девушка побледнела, потом заплакала, её перепуганная подруга стала утешать, потом резко повернулась к нам и сказала:
- Вы, видимо, что-то перепутали! Лиза не могла никого убить, тем более родителей – это какая-то ошибка!
Мы подождали, пока девушки успокоились, потом проводили Львову до машины и поехали в управление.

В кабинете было по-прежнему очень душно. Я сидел за своим столом, напротив сидела Лиза, а Пётр писал протокол за столом Кузьмина.
- Скажите, Елизавета Викторовна, вы подходили к отцу, когда вошли в кабинет и увидели его в кресле?
- Нет.
- Хорошо подумайте!
- Нет, я хорошо помню, что сразу стала звонить в полицию.
- А когда зашли в спальню, вы поднимали одеяло, которым была накрыта ваша мать?
- Нет.
- Точно?
- Да.
- Тогда, как вы объясните то, что на костюме убитого и ночной рубашке убитой под одеялом обнаружены ваши волосы. Вот заключение экспертизы, прочтите!
- Я не знаю, - сказала девушка, даже не посмотрев на бумагу. Покрутив её в руках, она положила заключение на стол.
Меня поразила её реакция: самое время ухватиться за последний шанс и «вспомнить», как подошла к отцу, а потом поправила одеяло, но подозреваемая им не воспользовалась. Видимо, Рома продумал и этот вариант, научив сестру, ничего не говорить, если что-то пойдёт не по сценарию. Тянуть время до суда, а там всё, что надо вспомнить.
- Скажите, Елизавета Викторовна, вы привлекались ведь уже к суду? – спросил я.
- Да, но была полностью оправдана.
Другого ответа я и не ожидал, хотя, для себя уже давно решил, как всё было. Видимо, после того, как сестричку осудили, Рома подключил свои старые связи, нанял хороших адвокатов, дело пересмотрели и сестру оправдали. Чтобы укрепить уверенность в своих догадках я спросил:
- Ваш брат – Львов Роман Викторович был причастен к этому суду?
- Нет, но он приезжал поддержать меня, и давал свидетельство на одном из заседаний.
- Понятно, а о каком правительстве вы говорили женщине на улице? – уже просто из любопытства спросил я.
- О Божьем Царстве, о нём в Библии говорится. Например, в книге Даниила говорится, что на смену существующим правительствам Бог установит своё, которое будет стоять вечно, а существующие уничтожит. Иисус учил молиться о нём, слышали, наверное, молитву «Отче наш», там есть слова: «Пусть придёт Твоё Царство!»
- И вы в это верите?
- Конечно, а почему, я должна в это не верить? Например, в том же сне об истукане с глиняными ногами из книги Даниила, в котором говорилось о Царстве Бога, перечислялись также мировые державы, которые должны были сменить Вавилон (золотую голову истукана). Мидо-Персия – серебряная грудь, Греция – бронзовый живот, Рим – железные ноги - всё так и было. Мировая история тому доказательство. Почему я должна сомневаться в заключительном объяснении этого предсказания? Только потому что оно ещё не исполнилось или потому что оно слишком невероятное? Так падение Вавилона тоже было из области фантастики, когда Даниил объяснял сон Навуходоносору.
Я внимательно слушал девушку, которая с каким-то восторгом рассказывала мне все эти сказки, и вдруг поймал себя на мысли: "А ведь она верит во всё это!" Задав ещё несколько вопросов и выполнив формальности с протоколом, я вызвал дежурного. Львову увели.
- Как тебе наша киллерша? – спросил я Петю.
- Не могу поверить, что она могла это сделать!
- Э, брат, в нашей практике и не такое бывает! Ты же слышал, как у неё крыша повёрнута на этих пророчествах о разных царствах. Такой, что хочешь, можно в башку втемяшить. Это всё от большого ума, перезанималась в своё время, вот крыша у девчонки и съехала!
- Нет, всё равно, не верится! Такая симпатичная девушка!
- Вот, вот, ты уже, как Серёга, по внешности женщин оцениваешь, а они волки в овечьих шкурах. Моя тоже по первому ангел была, а потом такой язвой оказалась, что до сих пор скулы сводит!
Нашу беседу прервал звонок. Серёга сообщил, что едет домой не с пустыми руками: в квартире Львовой нашли вещи, испачканные оружейным маслом, возможно, от нашего пистолета. Круг замкнулся. Картина преступления была готова, осталось сделать несколько незначительных мазков, на которые непосвящённый зритель даже не обратит внимание.
Чувство опустошённости и непонятного разочарования навалилось на плечи. Я не мог понять, почему нет радости от раскрытого преступления, как это бывало обычно? Старичок Опель урчал, как сытый кот, и вёз меня домой к этюднику и краскам, к бессонной ночи и хороводу мыслей о законченном деле.

2 часть
СТАНОВЛЕНИЕ
1
ВСТРЕЧА

После недели неимоверной жары и духоты, опять пошёл дождь. Он зарядил с утра, освежил воздух и остудил закипающие мозги. Я сидел на диване перед раскрытым мольбертом и рисовал непонятно что. Сегодня выходной после двухнедельного аврала, накопилась усталость, поэтому я решил просто отдохнуть.
Писать абстракции - не моё, но, почему-то ничего другого в голову не приходило и не хотелось. Я выписывал непонятные закорюки и фигуры, а сам всё думал про закрытое дело и пытался понять, почему нет чувства удовлетворения, как обычно, когда распутываешь заковыристое убийство.
Преступники схвачены, улик предостаточно, чтобы суд впаял им по полной, но какой-то червячок сомнения гложет и гложет, где-то там глубоко внутри и не даёт успокоиться. Я вырисовывал непонятные закавыки на бумаге и думал, что не так и где главная закавыка, которая не даёт мне успокоиться.
Лёгкий шелест дождя доносился в открытую форточку, рука всё выписывала кренделя на, уже зарисованном, листе, а мозг стал шаг за шагом вновь водить меня по закоулкам законченного дела.
Нормальная семья: отец – полковник ФСБ, мать – пианистка, трое детей умниц; старший – майор УГРО, замечательный следователь, его жена – певица, дочь известного стоматолога; средний – военный лётчик, герой; дочь – красавица, учится в МГУ. Что ещё людям надо? И вдруг всё это рухнуло.
Из-за чего? Этот вопрос мучил, точнее даже не он, потому что из-за чего было ясно: из-за религии, убеждений, веры в Бога, но я не понимал, как нормальные люди: самодостаточные, умные, здоровые, материально обеспеченные, могли до такой степени погрязнуть в этом мракобесии.
Я решил разложить всё по полочкам и постараться понять механизм падения. Продолжая рисовать непонятно что, я стал вспоминать всё, что узнал о семье Львовых за эти две недели. Шаг за шагом я рисовал живые картины в голове, стараясь, стать очевидцем происходящих событий.

Лиза училась на третьем курсе и готовила курсовую по религиоведению. Тема была интересной – «Нетрадиционные религии». После перестройки и периода безудержной гласности, религия расцвела в стране буйным цветом, поэтому разных сект и церквей развелось, как грибов после дождя, осталось только выбрать про кого писать.
Гуляя однажды по парку, Лиза присела на скамейку и стала читать. Она любила такие минуты, можно было насладиться любимым Есениным, сбежав от людской суеты в берёзовые рощи и переливы тальянки. Люди сновали вокруг, спеша по своим делам под городской рокот автомобилей, но девушка не замечала этого. Белые берёзы качали кудрявыми кронами, деревенские избы источали домашнее тепло, а малиновый плач тальянки теребил сердце.
Вдруг приятный женский голос заставил оторваться от книги:
- Извините, что отвлекаю! Вижу, что вы читаете Есенина, мне тоже нравится этот поэт, а вам приходилось читать письма поэта?
- Кое-что читала, - заинтересовано сказала Лиза.
 - Просто я совсем недавно читала некоторые, знаете, наткнулась на любопытное место, я даже выписала.
Лиза стала внимательно рассматривать собеседницу. Девушка, примерно её возраста, одета была со вкусом в красивый женский костюм с юбкой чуть ниже коленей (Лиза подумала, что девчонка немного отстала от моды, колени сейчас никто не прячет), причёска была аккуратной, приятный запах духов и красивое, доброе лицо – всё располагало к знакомству. Незнакомка открыла сумочку и достала маленький цветастый блокнотик, открыла его и сказала:
- Вот послушайте: «…Это какой-то Исай Павлов, юноша, как и мы, и с такими же порывами. Он прислал хозяину письмо, так как тот ему знаком и наболтал, конечно, что-нибудь про меня, то вот он и, конечно, захотел частью, может быть, из благой цели, а частью из гордости, увидеть мои сочинения и узнать, кто из нас лучше пишет. Ну, да простит ему Егова эту детскую (немного похоже на мальчишество) выходку… ». Не знаете кто такой Егова?
- А, Иегова – это одно из имён Бога, нам на лекции говорили, ещё «Яхве» его зовут. Почему вас это интересует?
- Просто, я подумала, если у Бога есть имя, то оно должно что-то значит, если Он сам себе его выбрал.
- Интересно, я об этом не думала, - Лиза с любопытством смотрела на собеседницу. Вопросы религии интересовали её только в рамках учебной программы, верующей она никогда не была, более того считала, что вера в Бога – это пережиток, который вот-вот отомрёт, но, почему-то упорно не хочет этого делать. Почему? Лиза не знала и не понимала, а о том, что она не понимала, целеустремлённая девушка старалась не думать.
- Знаете, а я в последнее время в серьёз взялась за изучение Библии и нашла вот что об имени Бога, - девушка достала из сумочки красочный журнал и, открыв его, зачитала, - Это имя является формой еврейского глагола ха•ва;х, «становиться» и по сути означает: «Он дает становиться». Таким образом, имя Бога указывает на Того, Кто последовательно исполняет свои обещания и неизменно осуществляет свои намерения. Только истинный Бог может иметь такое значимое имя.
- Интересно, а можно взять у вас это почитать?
- Берите, я уже прочитала. Меня Ирой зовут, а вас?
- Лиза. Можно на ты. А, как мне её вернуть?
- Давайте, то есть, давай. А брошюру послезавтра, я буду здесь в это же время.
- Хорошо, я приду.
- Тогда до встречи, Лиза!
Девушка ушла, а Лиза спрятала томик Есенина в сумочку и стала читать брошюру.
Через два дня девушки встретились снова. Лиза узнала, что Ира изучает Библию со Свидетелями Иеговы и уже больше года ходит на их встречи. Врождённое любопытство, жажда приключений, а также курсовая по религиоведению заставили Лизу напроситься пойти на одну из таких встреч.
Они пришли на квартиру к одной из сектанток (Лиза считала, что это ни что иное, как очередная ловушка для простачков, типа Иры, чтобы трясти из них деньги). В чистой, скромно, но со вкусом, обставленной квартире собралось человек двадцать разного возраста, одна женщина с дочкой, явно восточных кровей, остальные славянской наружности, вёл встречу пожилой мужчина, говоривший со смешным украинским акцентом, от чего Лиза не могла воспринимать всерьёз то, что он говорил. Она ничего не помнила с той встречи, кроме улыбок, радостных лиц и состояния мира и дружелюбия. Удивительно было видеть всё это, потому что Лиза ожидала встречи с угрюмыми, ограниченными фанатиками, желающими затащить её в свою секту, а увидела вполне нормальных людей, радостных и добрых.
Первая встреча понравилась Львовой, потом была вторая, третья, четвёртая, пока посещение таких встреч не вошло в привычку. Частые выезды на соревнования позволили Лизе побывать на встречах Свидетелей Иеговы в других городах и даже за границей, когда выезжала на международные соревнования. Её поразило то, что везде её встречали, как родную и чем дальше она уезжала, тем теплее был приём. Всё это сильно впечатлило молодую женщину, поэтому она стала более серьёзно относиться к тому, что слышала на встречах.
Однажды она рассказала обо всём матери, та заволновалась и вечером всё рассказала отцу. Тот разговор Лиза помнит до мельчайших подробностей. Они сидели на кухне, потом отец встал и закурил, он никогда не курил в квартире, но сейчас табачный дым окутывал его сердитое лицо.
- И давно ты к ним ходишь? – грозно спросил он, пыхнув табачным облаком, стал расхаживать из угла в угол.
- Уже полгода.
- Ты в своём уме, Лизавета? Ты, что не понимаешь, с кем связалась? Это же  американская зараза, чтобы нас изнутри сожрать; это раковая опухоль, которую надо уничтожить, а ты к ним на шабаши ходишь!
- Это не шабаши, а встречи собрания. Там нормальные люди, они изучают Биб…
- Мало ли чего там изучают эти придурки, ты то, нормальная девчонка, - отец перешёл на крик, глаза его горели ненавистью. – Ты скажи, чего тебе не хватает? Опять хочешь вляпаться, как с тем Вадиком?
Лиза заплакала, потому что отец порою мог быть очень жестоким, вот и сейчас он напомнил о том, что его дочь упорно пыталась забыть, но не могла.
Было это на первом курсе. Вадик – красивый парень с длинными вьющимися волосами был её первой любовью. Их роман был жарким и коротким. Когда Виктор Осипович узнал, что дочь по уши влюбилась в студента, родители которого были простыми инженерами на каком-то заводишке, стал убеждать любимицу одуматься.
Лиза была упрямой, и на этот раз, она решила делать всё по-своему. Ушла на квартиру к Вадику и вскоре забеременела. В это время будущий отец вдруг исчез и, как оказалось позже, он перевёлся в Питерский ВУЗ и уехал, не попрощавшись с Лизой.
Убитая горем, она вернулась домой, отец простил любимицу, потом убедил её сделать аборт и забыть эту историю. Сейчас он напомнил эту историю:
- Так вот, дорогая доченька, если ты немедленно не порвёшь с этими сектантами, то я их всех пересажаю за антисоветскую пропаганду, - прокричал Львов и стукнул кулаком по столу.
- Не пересажаешь! Гитлер и Сталин с ними не справились, а, уж, тебе тем более, - успокоившись, возразила Лиза. -  С ними Бог, а Он посильнее тебя будет.
- Что? – завопил Виктор Осипович. – Да, как ты смеешь так с отцом разговаривать? Плевать я хотел на ихнего бога, а тебя я предупреждаю, если не порвёшь с ними – выгоню из дома.
- Хорошо, - спокойно сказала Лиза и пошла, собирать вещи.
Львов сдержал своё слово. Используя все старые связи, он взялся за сектантов основательно. В итоге прошло несколько судов и МРО (местная религиозная организация) еговистов была закрыта. Только дочь оказалась права, меньше Свидетелей не стало, даже наоборот, их становилось всё больше и больше. Виктор Осипович с трудом сдерживал себя, когда они подходили и задавали свои глупые вопросы.
Возвращаться домой Лиза не собиралась, звонила регулярно, но отставной полковник был слишком принципиальным, чтобы разговаривать с непокорной дочерью. Он всё надеялся, что ещё немного и дочь одумается, вернётся домой, попросит прощения и всё будет, как раньше. Виктор Осипович не мог смириться с тем, что его годами складываемая по кирпичику жизнь рушилась, как карточный домик: уволили со службы, теперь дочь. Он даже не подозревал насколько разрушительным будет это крушение.

3
СЕКТА

Я отложил карандаш, взглянул на исчерченный лист замысловатыми линиями и встал с дивана. Дождь барабанил в стекло, словно просясь внутрь, от этого я невольно съёжился, представив, как холодные струйки, словно змеи, сползают за ворот рубашки. Стряхнув этот кошмар, я пошёл на кухню, открыл холодильник и достал бутылочку пива. Глядя в окно, я продолжал думать о законченном деле.
За окном лил дождь, заполняя уютный дворик кипящими лужами. Одинокие прохожие шли, закрывшись от дождя зонтами; вот кто-то подъехал на машине, выскочил и быстро побежал к подъезду; а вот тот, кому дождь не дождь, а работать надо – дворник Филипыч, кряжистый старик с неухоженной, топырящейся во все стороны, бородой, ходит с метлой и прочищает сливные решётки канализации от мусора.
Я смотрел во двор, но мысли вновь и вновь возвращали меня к делу Львовых. Снова и снова вспоминались, неприметные по началу, детали и складывались в единую картину, но ощущение непонимания чего-то важного продолжало теребить мозг и заставляло всё глубже вгрызаться в воспоминания.

Мы подошли к красивому, очень простому и аккуратному дому с ухоженными газонами и клумбами красивых цветов. На вывеске было написано: «Зал Царства Свидетелей Иеговы», рядом висела такая же вывеска, но надпись была сделана, видимо на армянском или грузинском языке. К зданию со всех сторон стекались люди, нарядно одетые, мужчины в костюмах и галстуках, женщины пестрели разноцветьем своих нарядов. Радостные лица завораживали искренностью и необычной красотой, которая бывает у тех, кто занят любимым делом, такая красота притягивает, на неё хочется смотреть и смотреть, но я пришёл не для этого.
Пришло время поближе познакомиться с тем, что сломало жизнь замечательным людям, я шёл на встречу Свидетелей Иеговы, хотелось посмотреть изнутри, что же представляет собой эта страшная секта. Петя всю дорогу рассказывал мне, что он вычитал о Свидетелях в интернете.
- Андрей Игоревич, знаете, что их сайт более чем на трёхста языках работает, а данные можно скачивать более чем на пятиста – это рекорд для инета, таких сайтов больше нет!
Я слушал Петю в пол уха, считая, что всё, что пишут в интернете это для рекламы и далеко от жизни, а, что там на самом деле, вот сейчас и посмотрим. Мы подошли к открытой двери, молодой парень в сером костюме, заразительно улыбаясь, протянул руку и поздоровался, потом познакомился с нами, показал, как пройти в зал.
Внутри здания было оживлённо, стоял спокойный гул от многоголосья, то там, то тут раздавался смех. Многочисленные группки стоящих оживлённо беседовали, входящие обнимались, видимо, с близкими друзьями и присоединялись к беседе. Само здание было очень чистым, на стенах ничего не было, только на одной из стен висело несколько досок объявлений, а на одной из колон большие круглые часы. Из фойе, за стеклянными дверями, были видны залы с рядами стульев, как в кинотеатре.
Когда мы вошли, к нам сразу стали подходить люди и, радостно улыбаясь, знакомились с нами. Честно признаться, меня тогда сильно впечатлило, как им легко удаётся создавать вид искреннего интереса и радости, потому что верить, что это правда мне не хотелось, да и не может здесь обитать правда. Мой серьёзный вид и отсутствие галстука, да ещё рядом Петя в потёртых джинсах, сразу выдавали нас, как пришельцев на фоне этой нарядной толпы, поэтому мы и привлекали внимание всё большего числа сектантов.
Вот подошла красивая молодая женщина с двумя маленькими мальчиками в голубеньких рубашках с яркими галстуками.
- Здравствуйте! Меня зовут Злата, - она протянула руку. – Вижу вы впервые у нас?
- Следователь Кривенко Андрей Игоревич, я здесь по делу, хочу посмотреть, как проходят ваши встречи. А, как зовут этих молодых людей?
- Я Дима, - сказал тот, что был поменьше, и протянул руку.
- Лёня, - представился старший, остроносый мальчуган лет семи, и тоже протянул руку.
- Не скучно вам в воскресенье на службу ходить? – решил я воспользоваться детской наивностью и узнать, что тут происходит на самом деле.
- На какую службу? – удивлённо спросил младший, глядя мне прямо в глаза.
- Ну, ту, что здесь проводится.
- А, - встреча собрания, нет, здесь не скучно, - деловито сказал Дима и, немного подумав, серьёзно добавил, - Мы здесь у Иеговы учимся.
Мама стояла и смотрела на сына, не вмешиваясь в разговор, меня это удивило. Почему она не вмешивается, ведь сын сейчас проболтается и ляпнет что нибудь запретное, то, что чужим знать не полагается. Пользуясь этим замешательством, я спросил малыша:
- И чему же он вас учит?
- Маму и папу слушаться и людям о нём рассказывать, что скоро он землю превратит в рай и мы будем там жить вечно, - всё тем же серьёзным тоном сказал малыш и, устав от беседы, он стал виснуть на мамину руку, шепча ей, - Пойдём в зал.
Только мы попрощались с ними, к нам подошла супружеская пара восточной наружности. Мужчина средних лет с лёгким акцентом поздоровался и представился:
- Алимбек, а это моя жена Жангил, мы из Ташкента в гости приехали. Вы часто ходите на встречи? У вас тут дружное собрание.
- Нет, я впервые пришёл, да и то по работе, так я этим не увлекаюсь, - сказал я и хотел уйти, но мой новый знакомый вдруг сказал:
- Вы, как я, тоже, когда то пришёл по работе, и тоже не увлекался.
- Что вы имеете в виду?
- Я был осведомителем спецслужб, меня посылали выявлять, где собираются сектанты (у нас в стране они полулегальны, точнее, нелегальны), вот я и выявлял места их сборищ, а в итоге сам стал одним из них, когда понял насколько всё это серьёзно.
- Надеюсь, со мной этого не случиться, - сказал я, улыбнувшись, и попрощался, дав понять, что мне некогда.
Входя в зал, я заметил мужчину на инвалидной коляске, его искорёженное тело пугало своей неестественностью, он был одет в костюм и широкий серый галстук на светлой рубашке  хорошо сочетался по цвету. Инвалид тоже приветливо улыбался и кивнул головой, когда мы проходили мимо.
Приветливый старичок встретил нас в зале и показал свободное место, пригласил сесть, потом спросил, есть ли у нас Библия, когда мы отрицательно покачали головой, он попросился сесть рядом, чтобы мы могли пользоваться его Библией, объясняя, что без неё многое будет непонятно в программе встречи.
Зал, в котором мы находились, был заполнен почти полностью, около ста человек заняли места, на невысокую сцену поднялся наш новоиспечённый сосед и, встав за пюпитр, поприветствовал присутствующих, потом он попросил сотовые телефоны перевести в бесшумный режим, и пригласил исполнить песню. Все в зале поднялись со своих мест, зазвучала приятная музыка, вокруг громко запели, нам дали небольшую книжку со словами песни. Песня закончилась, но все продолжали стоять, наклонив головы, сосед за пюпитром тоже наклонил голову и стал молиться. После молитвы все хором сказали: «Аминь!» и сели.
Сначала мы слушали доклад, не помню, что-то о Боге, докладчик часто приглашал открыть Библию и что-то постоянно из неё зачитывал, наш старичок любезно показывал нам с Петей все эти отрывки в своей Библии. После доклада опять пели песню, а потом обсуждали статью из брошюры, зал активно участвовал в обсуждении: дети, пожилые, мужчины и женщины, все старались ответить на вопросы, которые зачитывали со сцены. Меня удивила такая активность, но в суть того, о чём говорили, я не вникал.
После очередной песни и молитвы, зал дружно выдохнул «Аминь!» и зашумел, как улей. Мы с Петей поблагодарили соседа за помощь и быстро вышли на улицу. Свежий воздух пахнул в лицо, тёплый ветер трепал волосы.
- Ну, как тебе сектанский утренник? – спросил я Петю.
- Впечатляет.
- Что именно?
- Настрой нравится: все приветливые, радостные, добрые, сейчас редко такое увидишь.
- Тут ты прав, похоже, здесь всех блаженных под одну крышу собрали.
Мы вернулись в управление, был выходной день, поэтому в здании почти никого не было. Сделав необходимые записи и обсудив план дальнейших действий, мы разошлись по домам. Я подвёз Петю к его общаге, а сам поехал домой, продолжая думать об утреннем походе в сектантскую берлогу.
Все-таки странно, как такое может быть, чтобы нормальные люди шли в религию, да ещё и сектанстскую? Ладно, тот инвалид, в его положении во что хочешь поверишь, больше ничего не остаётся, но узбек – на спецслужбе состоял и тоже вляпался, да ещё говорит, что у них тоже такие собрания есть. Не стыкуется у меня в голове, что их всех туда влечёт? Неужели по настоящему верят во весь этот бред о лучшей жизни, если это так, то это несусветная глупость, давно уже доказано, что никакого Бога нет. Даже если он и есть, то, что же он тогда не следит за своими служителями, почему они грызутся, как собаки?
Недавно один такой приходил к нам в управление, орал так, что на всех этажах было слышно, видите ли, мы не предпринимаем мер  против сектантов, и они распоясались, уже людей убивают – это он о нашем деле.
Если бог такой всемогущий, что же он расплодил столько религий, неужели они все правильные? А, если правильные, то почему нет среди них согласия, ведь одному богу служат? Вывод ясен: либо бога нет, либо ему плевать на людей и их поклонение. Вот и у этих сектантов про любовь говорили и всемирное братство, даже слова Иисуса цитировали, что его учеников по любви узнают… Постой, так у них эта любовь чувствуется, ведь не для нас с Петей они радушие разыгрывали, похоже, для них это обычное состояние. Нет, такого не может быть, тем более, в какой-то секте!
Я переключил свои мысли на анализ собранных фактов по нашему делу и вскоре забыл о боге и его служителях окончательно. Подъехав к дому, я припарковал машину и решил посидеть на лавочке во дворе под раскидистым клёном. Погода была чудесной, дневная жара спала, день катился к вечеру, поэтому чувство умиротворения и спокойствия влекло в незримые объятия. Я сидел и смотрел в голубое небо, затуманенное белыми кудряшками облаков. Думать ни о чём не хотелось, поэтому я просто смотрел на плывущие облака и старался прогнать любую зарождавшуюся мысль.
- Извините, можно возле вас присесть? – услышал я приятный голос. Передо мной стояла пожилая женщина, лет семидесяти, в голубом платье, усыпанном мелкими белыми горошинами.
- Да, конечно, - сказал я, указывая на скамейку. – Пожалуйста, присаживайтесь!
- Хорошая сегодня погода, - сказала бабушка, хотя так её называть язык не поворачивался, она имела стильную причёску и хороший макияж, что скрадывало несколько лет и делало её не такой, уж, старой, как показалось, судя по голосу.
- Да, погодка чудная! – решил я поддержать разговор, хотелось отвлечься, поэтому я спросил: - Вы из нашего дома?
- Нет, я здесь была по делу, сейчас немного передохну и пойду домой, я живу в соседнем квартале.
- Возле рынка? Должно быть, шумно там у вас?
- Что есть, то есть, - улыбнувшись, сказала женщина.
- А я вот с работы бреду, решил воздухом подышать, прежде, чем в свою берлогу забраться, - не знаю для чего, но я сказал это.
- Нравится Вам работа?
- Не всегда, но в общем – да.
- Это хорошо, когда работа нравится, - сказала женщина и добавила. – Скоро только так и будет.
- Что Вы имеете в виду?
- То, что работа у всех будет такая, которая радует и нравится.
- Вы всё надеетесь, что коммунизм построят? – улыбнулся я, поняв, в чём дело.
- Нет, на коммунизм я и раньше то не особо надеялась, потому что работала секретаршей в райкоме партии и знаю, что та система была обречена.
- Тогда, откуда такая уверенность? – удивился я.
- Вот читайте! – она достала книгу из сумочки и протянула мне, открыв на закладке и показав нужную строчку.
- Там не будет больше ни грудного ребёнка, который прожил всего несколько дней, ни старика, который не прожил полностью своих дней, но человек умрёт юношей, даже если ему будет сто лет, а грешника, даже столетнего, проклянут. Люди будут строить дома и жить в них, будут разводить виноградники и есть их плоды. Не будет так, что они построят, а жить будет другой, посадят, а есть будет другой. Дни моего народа будут как дни дерева, и мои избранные будут в полной мере пользоваться делом своих рук. Не будут трудиться напрасно и рождать детей для бедствия, потому что они — потомство, благословлённое Иеговой, … а понятно, я мог бы сразу догадаться – Вы – Свидетель Иеговы?
- Да, - с некой долей гордости и радости, что её узнали, сказала старушка и добавила. – Приятно, когда правильно произносят имя Бога! Заметили, что в этом обещании о работе говорится?
- Слова то хорошие, только вряд ли они исполняться, по крайней мере, мы не доживём.
- Я возможно, но вы то, ещё молоды, а по признакам время то очень близко.
- По каким признакам? Вокруг такой бардак и лучшего не предвидится, а вы говорите: «близко»!
- Так это и есть признак последних дней. Смотрите, вот здесь! – и она опять протянула мне открытую Библию.
- Но знай то, что в последние дни наступят необычайно трудные времена. Люди будут самолюбивыми, любящими деньги, самонадеянными, высокомерными, богохульниками, непослушными родителям, неблагодарными, неверными, лишёнными родственных чувств, несговорчивыми, клеветниками, не имеющими самообладания, ожесточёнными, не любящими добродетельность, предателями, своенравными, гордецами, любящими удовольствия, но не любящими Бога, имеющими вид преданности Богу, но отвергающими её силу. От таких удаляйся, - прочитал я и невольно сказал. – Прямо среднестатистический обыватель наших дней описан.
- Заметили, когда такие люди будут? Вот здесь в первой строчке.
- В последние дни. В последние дни чего?
- Если вам интересно, то я могу в другой раз вам рассказать об этом, скажите, когда и где вам будет удобно? В это время я могу в любой день, кроме четверга.
- Дайте лучше ваш телефон, если что я позвоню.
- Хорошо! – она продиктовала свой телефон, записала мой и представилась. – Меня зовут Вера Петровна, а вас как?
- Андрей.
- До свидания, Андрюша! Было приятно с вами поговорить.
Она ушла, я ещё немного посидел на лавочке и побрёл домой, хотелось есть и спать. Я шёл и думал о том, что прочитал в Библии этой женщины, как хорошо было бы, если это действительно было бы правдой!

5
ФАНАТИКИ

Дождь за окном набирал силу и не думал прекращаться. Абстракция на листе становилась всё более заковыристой. Взяв кисть, я стал размешивать на палитре краски. Раскрашивая замысловатые завитушки, продолжил думать о законченном деле и пытался понять, что в нём не даёт мне успокоиться и, почему нет чувства удовлетворения, ощущения полной завершённости раскрытия необычного убийства.

Роман Викторович Львов был следователем от бога, на работе его ценили, поэтому, когда он вдруг подал рапорт на увольнение, все посчитали, что это недоразумение какое-то. Потом стали искать виновных: может, обидел кто, с начальством поругался, в семье нелады, заболел. Предположений было много; потом его уговаривали остаться, пугали будущим: невозможностью вернуться, трудностями с трудоустройством, но никакие просьбы, доводы и угрозы не подействовали. Один из лучших сотрудников угро ушёл в отставку. Трудно было в это поверить, но ещё труднее поверить в то, что причиной ухода стала – вера в Бога.
После истории с Глебом Верховцевым, когда Роман узнал, как Библия повлияла на этого бандита, он согласился на изучение со Свидетелями Иеговы, чтобы понять, что могло так повлиять на Глыбу. Опытный следователь серьёзно взялся за новое дело: прочитал Библию в разных переводах; проверял всё, что узнавал; ходил по библиотекам, отыскивая самые надёжные источники, и всё сверял, анализировал, всё больше убеждаясь в серьёзности претензий этой книги на звание «Книги книг». Постепенно стала расти и его вера в то, что автор Библии не человек, а Тот, кому подвластна нечеловеческая мудрость. Роман стал чаще задумываться о существовании Создателя; его мозг, привыкший сопоставлять факты, делать логические выводы, убеждал сердце принять веру в Бога и, чем больше знаний он получал, тем сильнее становилась зародившаяся вера.
Однажды Роман вдруг понял, что Бог реальная личность, но есть ли у Создателя вселенной интерес к нему – простому человеку, ничтожной пылинке на планете Земля? Опытный следователь решил провести следственный эксперимент.
В то утро, уходя на работу, Роман поссорился с Кристиной из-за денег, точнее, из-за их отсутствия. Зарплату задерживали уже не первый месяц, запасы на чёрный день иссякли, поэтому вопрос отсутствия денег всё чаще становился основным на семейных советах. Вот и сегодня, Кристина поставила ультиматум.
- Ты наш кормилец, вот и корми! Мне хлеб не на что купить, к обеду принеси хлеб, - чуть не плача, кричала она, когда Роман выходил из дома.
-  Хорошо, только не ори на весь подъезд, - хлопнув дверью, огрызнулся он на прощанье.
Время до обеда пролетело быстро и незаметно. Денег Роман не добыл, все, как и он ждали подачки от государства, которое металось в послеперестроечной и реформаторской горячке, поэтому Львов шёл домой не в лучшем настроении. В это время ему и пришла мысль провести свой эксперимент. Впервые в жизни он искренне обратился к Богу, как к кому-то существующему:
- Если Ты меня слышишь, реши мою проблему, и я поверю в Тебя окончательно! - прошептал в отчаянии Роман Викторович и погрузился в невесёлые думы о предстоящем разговоре с женой.
Чтобы оттянуть время нежеланной встречи, Львов пошёл домой пешком по липовой аллее. Деревья свесили кудрявые ветви и шелестели, раскрашенными осенью в жёлто-оранжевые цвета, листьями, как бы говоря: «Эй, прохожий, посмотри на нас!», но Роман шёл, опустив голову, и ничего этого не замечал. Две трамвайные остановки тоже незаметно остались позади, вот поворот к родной многоэтажке.
- Роман Викторович, - услышал он оклик. Это знакомый корреспондент районной газеты махал рукой с другой стороны улицы. – Можно вас на минуточку, Роман Викторович?
- Да, конечно, - растерянно сказал Львов и остановился, дожидаясь, пока тот перейдёт улицу.
- Роман Викторович, как хорошо, что я вас встретил, - тяжело дыша от быстрой ходьбы, скороговоркой затараторил корреспондент. – Понимаете, вы, как-то мне статью о криминальном положении в районе помогали написать, помните? Так вот я гонорар за неё получил.
- Поздравляю, а я тут причём?
- Как причём? Ведь вы всю работу проделали, я только переписал, можно я вас коньячком угощу?
- Коньячок – хорошо бы, но нельзя ли получить наличными, понимаешь, на службе запарка с зарплатой, а жена денег требует, - озвучил, сверлившую ум, мысль отчаявшийся следователь.
- Конечно, Роман Викторович, рад буду помочь, вот возьмите – это на хороший коньяк, обещайте, что, когда зарплату получите, купите себе бутылочку и выпьете за моё здоровье, - засмеялся корреспондент и, попрощавшись, побежал к остановке, чтобы успеть к подходившему трамваю.
«Не может быть! – подумал Львов, глядя на деньги в руке. – Так просто, или это совпадение? Нет, я этому парню столько статей помог написать, что на ящик коньяка хватит, а он только сегодня решил меня отблагодарить, явно, его кто-то надоумил, так получается, Ты действительно меня слышишь! Спасибо!»
С тех пор изучение Библии пошло совсем по-другому. Роман перестал выискивать, за что бы зацепиться, чтобы разрушить зародившуюся веру, а наоборот, стал её взращивать, причём, теперь он знал, что Бог его слышит, поэтому всё чаще обращался к Нему за помощью, и, видя, как Тот отвечает на молитвы, проникался всё большим уважением и доверием.
Так незаметно, однажды он вдруг осознал, что Бог стал реальным, что Он всегда рядом, как любящий отец. Роман опять почувствовал себя маленьким ребёнком, как это было много, много лет назад, в далёком детстве, когда они всей семьёй ездили на море и отец брал маленького Ромку на плечи и бегал вдоль кромки моря, весело колотя босыми ногами по воде. Он помнит, как было хорошо и спокойно в сильных, любящих руках отца, то чувство блаженства и мира до сих пор согревало сердце.
Отец всю жизнь был рядом. Роман помнит, как он познакомил его, тогда ещё молодого курсанта-выпускника, с дочерью своего друга, известного стоматолога – Эммануила Иосифовича Варнена. Кристина сразу понравилась ему. Вряд ли кому она могла не понравиться: стройная брюнетка с осиной талией, красивым личиком, большими чёрными глазами и изящной шеей, которой завидовали женщины и, которая сводила с ума мужчин своей грациозностью; к тому же она прекрасно пела и была солисткой в эстрадном ансамбле, набиравшем популярность среди молодёжи.
Они встречались всего полгода и, как только Роман закончил училище, сыграли шикарную свадьбу. Родители подарили квартиру, медовый месяц провели в Пицунде, через год родилась Леночка, и опять - отец был всегда рядом. Он убедил Кристину оставить сцену и заниматься ребёнком, дарил подарки, помогал решать житейские и бытовые проблемы.
Присутствие отца Роман ощущал всю свою жизнь и очень сильно любил его, поэтому ему было особенно больно, когда встретил холодное непонимание и даже ненависть со стороны любимого человека после того, как он, впервые поделился своими чувствами о зародившейся вере и желании посвятить себя служению Богу.
- Ты что, с дуба рухнул?! Ладно, Лизка – ребёнок ещё, детство в попе не перебродило, но ты, ты – взрослый мужик и веришь в эту чушь?! – кричал отец, стуча кулаком себе по лбу. – Это же бред! Какой бог? Ты вокруг посмотри, посмотри, что творится – где твой бог? Нет никакого бога, и никогда не было, разуй глаза!
Он ещё долго кричал, размахивал руками и ходил взад-вперёд по комнате. Роман пытался что-то ответить, но каждая его фраза прерывалась криком отца и очередным проклятием в сторону Бога. Тот разговор так и закончился ни на чём.
Позже отец сменил тактику, он перестал говорить на эту тему и, если Роман пытался что-то говорить о Боге, то Виктор Осипович продолжал говорить о своём, будто ничего не слышал. Так продолжалось до того дня, когда Роман ушёл в отставку.
Отец ворвался в его квартиру, как ураган. Он, не разуваясь, влетел в кабинет Романа и сразу закричал:
- Ты совсем сдурел?! Что это значит? Как ты дальше жить собираешься, на что кормить семью будешь? – он метался по комнате, как раненый зверь, буравя злобным взглядом сына. – Вы с Лизкой решили меня в гроб загнать! Опозорили на всю Москву! Нет, ну это надо же, ладно бы, бабу смазливую встретил – голову потерял, а тут – в бога поверил! Ну, прямо – детский сад! Ужас какой-то!
Опять он долго кричал, не давая сыну вставить слова, потом выкричавшись, сел на стул и обхватил голову руками.
- Пап, послушай меня! - подойдя к отцу, спокойно сказал Роман и хотел положить руку ему на плечо, но тот брезгливо оттолкнулся от неё. – Ведь ты всегда учил меня думать, прежде чем, что-то делать, неужели, ты считаешь, что на этот раз я не подумал?
- Так, хватит мне тут сопли жевать! Вот моё слово: либо ты бросаешь эту блажь, либо ты мне больше не сын! – Львов старший резко встал и быстро ушёл, громко хлопнув дверью.
С тех пор Виктор Осипович стал вести настоящую войну против сына, а, когда Кристина тоже стала Свидетелем Иеговы, он подал иск в суд о лишении родительских прав на его внучку злостных сектантов. Суд длился около года, и роковая авария случилась, когда Роман с семьёй ехал на очередное заседание.
Было туманное утро, улицы тонули в рычащих машинах, проезжая один из перекрёстков, Роман вдруг увидел, как из-за поворота вылетел чёрный джип, послышался визг тормозов и сильный удар опрокинул девятку Львова. Удар пришёлся в ту сторону, где сидела Леночка с Кристиной. Скорая приехала через час, потом ещё час добирались до больницы, когда врачи осмотрели Леночку, она была без сознания, нужна была срочная операция, но Роман, получивший несколько ушибов и переломов, отказался подписывать разрешение на операцию. Врачи отказывались делать её без переливания крови, а Роман настаивал на этом, он через соверующих быстро связался с больницей, где были согласны сделать такую операцию, но тут вмешался отец, обратившись в прокуратуру с требованием срочно оперировать внучку с переливанием крови.
Время шло, девочка теряла силы и через сутки умерла, так и не получив помощи. Львов старший был в ярости, он сильно любил внучку и то, что из-за непутёвого сына он потерял её, а то, что это было именно так, Виктор Осипович не сомневался, более того он считал, что это бог Романа убил его кровинушку и ещё больше возненавидел и сына и его бога.
Бывший военный начал войну против всех сектантов, он решил уничтожить этих фанатиков, чтобы ни их, ни их бога и близко не было. Начался громкий процесс и после долгих лет местную организацию Свидетелей Иеговы запретили, но самих Свидетелей от этого меньше не стало - это не давало покоя, не привыкшему сдаваться, полковнику. Месть за внучку стала движущей силой, она заставляла забывать о возрасте, об усталости и здравом смысле, как обезумивший зверь, Виктор Осипович все свои силы тратил на борьбу с опасной заразой. Обивая пороги разных организаций, редакций газет и журналов, звонил друзьям и знакомым во все уголки страны, старался уничтожить ненавистного врага, но его ждал ответный - ещё один болезненный удар.

7
НЕЙТРАЛИТЕТ

Я посмотрел в окно, слёзы дождя ползли вниз, нагоняя тоску. За струящейся вуалью была видна многооконная стена соседнего дома, люди сновали у её подножья, укрывшись зонтиками и плащами. Отведя глаза от окна, я посмотрел на мольберт, рисунок напомнил мне сумбур в голове, который не давал успокоиться. Мне, видимо, никогда не понять, что движет верующими людьми. Как люди, которые здраво мыслят, могут верить в того, кого нет и быть не может? Ведь даже, если допустить его существование, то этому богу до нас нет никакого дела, какой смысл ему поклоняться, если он элементарного не может, например, у тех же Львовых порядок в семье навести, а, что говорить, о всей земле! Нет, мне никогда не понять таких людей! Ладно, Елизавета по молодости поверила в эту чушь, Романа, видимо, его работа довела, слишком много думать приходится, вот мозг и не выдержал – съехал, надоело трезво мыслить, решил отдохнуть, а его среднего брата, вообще не понять.

Эдик рос любознательным мальчиком, ходил в дом пионеров в кружок юных техников и был помешан на самолётах. Самолёты в его комнате стояли на полках, на столе, висели под потолком. Отец привозил конструкторы и готовые модели из командировок, Эдик всё свободное время что-то клеил, мастерил, читал книги о самолётах и лётчиках, не пропускал ни одного сеанса в кинотеатре, если фильм был про авиацию. Когда Эдуард закончил школу, вопроса о том, кем быть, как такового не было, молодому Львову лишь надо было выбрать, в какое лётное училище поступать. Отец посоветовал Качинское военное училище, и, Эдуард уехал в славный город Волгоград, успешно поступил, а через пять лет был направлен в одну из воинских частей под Ростовом-на-Дону, так началась его военная жизнь.
Одержимый самолётами лейтенант быстро стал одним из лучших лётчиков эскадрильи. Ему доверяли самые важные задания и быстро продвигали по службе, к тому же отец внимательно следил за карьерным ростом сына и всячески содействовал ему. Пытался Виктор Осипович и личную жизнь сына устроить, но тут его опередили. Однажды сын просто сообщил, что женился, а через месяц приехал к родителям с молоденькой девчонкой, кругленький животик которой объяснял причину скоропалительной женитьбы.
Это было громом среди ясного неба, Львов старший не любил, когда что-то шло не по его сценарию. Марина, так звали невестку, сразу не понравилась Виктору Осиповичу, она была из простой семьи, смазливая девчонка, которая свою жизнь решила построить, найдя состоятельного мужа, видимо,  Эдик оказался самым подходящим кандидатом для этого. Всё это было видно невооружённым глазом, поэтому опытный разведчик сразу понял суть этой женщины и делал всё возможное, чтобы открыть глаза сына, но он ничего не хотел слушать, через пару дней они с Мариной укатили в Ростов и больше к родителям никогда не приезжали.
Весной родился маленький Саша. Эдик был без ума от сына, а Марину ребёнок тяготил, слишком много времени приходилось тратить на малыша. Отец был постоянно на службе, тут ещё война в Чечне началась, и Эдуард вообще почти не бывал дома. Молодая мама стала думать, что выйти замуж за военного была не такая, уж, и хорошая идея. Сначала она сильно об этом жалела, потом появился  Вадим, потом Григорий, офицеры из штаба округа знали, что есть у одного лейтенанта жена, которая очень любезна, к тому же красива и всегда может за определённую сумму оказать интимные услуги.
А Эдуард сражался за Родину, получал медали и ордена, и неизвестно, за что больше: за то, что он был классным лётчиком или за то, что у него была классная жена. Сын подрастал, очень любил папу, который в нём тоже души не чаял, но который так редко бывал дома. Мама часто уходила вечерами, оставляя маленького Сашу одного, и постоянно кричала на него, поэтому мальчик рос замкнутым, нелюдимым, сильно стеснительным и пугливым. Когда Александр пошёл в школу, у него появилось интересное занятие, как ни странно, это была сама учёба. Мальчишке очень нравилось узнавать что-то новое, к тому же в школе его часто хвалили и ставили в пример другим, поэтому Саша учился с большим желанием и отличался немалыми способностями.
Товарищи Эдуарда стали беспокоится о нём и всё чаще говорили о проделках жены и о том, что пора ему, боевому лётчику, решить эту проблему, но Львов не хотел верить, что его Маринка могла быть такой подлой. Он злился, когда очередной доброжелатель начинал потрошить его бельё, начинал кричать и просил оставить его в покое, говоря, что в своей семье он сам как-нибудь разберётся. Естественно всё это не могло не отразиться на их отношениях с Мариной, к тому же Эдуард стал замечать, что жена не любит ни его, ни Сашку, что она любит только себя.
Однажды он поздно приехал домой, хотя должен был лететь на задание, но из-за непогоды полёт отменили. Войдя в квартиру, Эдуард тихо прошёл в спальню, надеясь увидеть спящую жену, но кровать была пустой и заправленной. Тогда он прошёл в спальню Саши. Сынишка, сжавшись в комочек, спал, с головой накрывшись одеялом. Марины нигде не было.
Она пришла под утро. Львов сидел на кухне и курил.
- А ты почему дома? – испуганно спросила жена, войдя в комнату.
- Я то, дома, а вот почему тебя нет? – сверкнув свирепым взглядом, спросил Эдуард, поднимаясь со стула.
- У подруги задержалась, - никогда не видевшая его таким, ещё больше испугалась и стала пятиться из кухни.
- Стой! Ты мне прямо скажи, это правда, что о тебе говорят? То, что ты собой промышляешь?
Марина молчала, не зная, как себя вести, ей казалось, что если она сознается, то он её сейчас убьёт, такая ненависть и боль горели в глазах мужа, что та решимость, с которой она думала сознаться при первой же возможности, просто улетучилась.
- Так это правда! – простонал Эдуард, поняв по глазам супруги, что она хотела сказать, но побоялась.
Он бессильно рухнул на стул и, уткнувшись в сложенные руки, зарыдал. Марина, ошарашенная такой переменой, презрительно фыркнула и пошла в спальню.
Разводиться Львов не стал из-за сына, он боялся потерять Сашу, поэтому смирился с ролью мужа-рогоносца и стал ещё больше пропадать на службе, часто забирая сынишку с собой в часть.
В это время Эдуард стал внимательно читать письма от сестры и старшего брата, они писали ему и раньше, но читать было особо некогда, к тому же их письма были больше похожи на проповеди, постоянные ссылки на Библию и намёки на Бога, поэтому молодой лётчик быстро пробегал глазами всю эту дребедень, как любил сам выражаться, и читал только то, что касалось жизни брата и сестры. Сейчас он стал размышлять над прочитанным и замечать, что его родные искренне беспокоятся о нём и его сыне и, что у них жизнь складывается более осмысленно, чем у него. Это заставило Эдуарда впервые прочитать Библию, многое было не понятно, много, казалось, несерьёзным, но многое внушало уважение к авторам мудрых слов о сущности человека.
Когда Эдуард читал об Иисусе Христе, он был восхищен мужеством и силой этого человека, его мудрые советы были столь просты и действенны, что Львову вдруг захотелось узнать больше, он решил пойти в местный храм, надеясь увидеть последователей Христа. В ближайшее воскресение, он взял Сашку и повёл его в храм.
Поднимаясь по ступеням величественного здания, молодой лётчик вдруг почувствовал себя маленькой, ничтожной пылинкой, решившей посягнуть на славу высоченной горы. Эдуард хотел повернуться и уйти, но потом все-таки сделал решительный шаг в сторону открытой огромной массивной двери, украшенной резными орнаментами и кованными вставными розетками. Неожиданно совсем рядом он услышал голос, подобный шипению змеи:
- Шапку сними, срамник! В святое место вступаешь. Какой пример мальчонке подаёшь!
Львов повернулся и увидел маленькую старушку, закутанную в чёрный платок, который сливался с длинным чёрным платьем, укрывавшим её до мраморного пола. Она грозно смотрела на военного, сверля его сердитым взглядом. Рука невольно потянулась к фуражке, а ощущение ничтожности стало ещё больше, с этими чувствами Эдуард вошёл внутрь храма. Огромный зал со сводчатыми потолками, возносящимися куда-то ввысь, ещё больше придавил своим великолепием. Несколько старушек, стояли возле иконной лавки и что-то тихо обсуждали, когда увидели вошедшего военного с маленьким мальчиком, затихли, потом опять стали что-то шептать друг другу, кивая головами в их сторону.
В глубине огромного зала офицер увидел священника, тот стоял возле иконостаса и что-то внимательно рассматривал на одной из икон. Эдуард тихо подошёл к нему сзади и тоже посмотрел в сторону взгляда служителя храма; тот смотрел на икону с изображением Марии с маленьким Иисусом на руках.
- Извините! – тихо сказал лётчик, привлекая внимание священника.
Монах встрепенулся от неожиданности и удивлённо посмотрел на Львовых:
- Что Вы хотите, сын мой?
- У меня вопрос, святой отец.
- Какой?
- Иисус Бог или Сын Бога?
- И то и другое.
- А как это: сын и отец одно и то же? Вот мой сын, но он ведь не я.
Священник замялся, стал нервничать, стал что-то говорить, потом взял себя в руки и спокойно, елейным голосом заговорил, чуть ли не нараспев:
- Пути Господни неисповедимы и не всё нам дано понимать, сын мой. Бога надо воспринимать таким, как Он есть, и не надо голову ломать над тем, чего мы никогда не поймём. Господь любит тебя и готов простить все твои прегрешения, за тебя Он пошёл на крест и понёс твои грехи, Он принял страшные муки, претерпел позор, чтобы ты верил в Него, а не задавал вопросы.
- Но он так просто и доходчиво учил своих апостолов, что мне кажется…
- Что тебе кажется – оставь при себе! – не выдержал монах и сердито прервал военного на полуслове. – Либо ты принимаешь Господа таким, как Он есть, либо тебе здесь не место.
Эдуард повернулся и, надев фуражку, решительно пошёл к выходу. Проходя мимо иконной лавки, он услышал знакомое шипение:
- Опять бесстыдник шапку напялил и, как земля таких носит? Ещё и ребятёнка с собой таскает.
«Вот это любовь! – возмущённо думал Эдуард, решительно спускаясь по ступеням храма. – А я, дурак, поверил, что христиане – святые люди, такие, как сам Иисус, как там написано: «между вами будет любовь». Какая любовь? Змеиный гадюшник, стоят косточки перемывают всем посетителям, а этот, батюшка, толком ответить не может, а я виноват, что вопросы задаю, а кому мне их задавать, я же не про самолёты спрашиваю!»
Львов шёл по улицам города, ведя сына за руку, и продолжал возмущаться, незаметно они вышли к большому симпатичному зданию, к которому со всех сторон подходили нарядно одетые люди, они улыбались и весело что-то обсуждали друг с другом. Молодой военный остановился и с любопытством стал смотреть, куда все идут. На здании весела вывеска «Зал Царства Свидетелей Иеговы», чуть ниже ещё две вывески на непонятных языках.
- Зайдём, Сашок? Посмотрим, чему здесь учат, заодно дяде твоему и тёте сообщим, чем живут их ростовские соратники.
- Пойдём лучше в парк на качели, - простонал сын, ему посещение храма оставило неприятные ощущения, будто он не выполнил домашнее задание и директор школы отчитал не только его за это, но и папу за то, что допустил такое безобразие, поэтому второй раз испытывать такое унижение Сашке не хотелось.
- Мы одним глазком, и сразу в парк.
Они вошли в скромный чистый зал со стройными рядами кресел, вокруг суетились люди разных возрастов, увидев военного с ребёнком, многие стали подходить и знакомится, кто-то предложил сесть рядом, чтобы они могли пользоваться Библией во время встречи. Ровно в одиннадцать часов встреча началась. Эдуард вспомнил про фуражку, тихо снял её, когда присутствующие запели красивую песню, потом была молитва и библейская речь об Иисусе Христе. В ней докладчик подробно и очень доходчиво, пользуясь одной Библией и, побуждая присутствующих сверяться по своим, объяснил, какую роль в намерениях Бога играет Его Сын. Львов удивлялся, почему он этого сам не увидел, ведь всё так просто и вот всё написано, всё легко и нет никакой тайны.
После встречи они с сыном ещё долго общались с семьёй, которая сидела рядом. Отец семейства: Геннадий, молодой мужчина, лет тридцати, пригласил Эдуарда с его семьёй в гости и предложил вместе изучать Библию, на что опытный лётчик сразу согласился. Так для Львова началась новая страница в его жизни. Он стал посещать встречи Свидетелей Иеговы, самостоятельно проверял и убеждался, что всё чему его учат, основано на Библии. Однажды Эдуард поймал себя на мысли, что стал часто в уме спрашивать Бога, как быть, что делать, Бог стал для него реальной личностью, и вера в Него стала расти день ото дня, пока желание служить Богу полностью не овладело его разумом.
Тогда и встал вопрос выбора: служить Богу, значит слушаться, прежде всего, Его, а как же истребители, ведь это его жизнь, его сердце не мыслило себя без этих скоростей, без неба? Но в Библии сказано, что служители Бога «перекуют свои мечи на лемеха и копья на садовые ножи. Народ не поднимет меча на народ, и не будут больше учиться воевать», так лучший лётчик эскадрильи решил оставить службу. Он помолился Иегове и пошёл к комэску, всё объяснил, но услышал грубый отказ и много нелесных слов в адрес Бога и Свидетелей Иеговы:
- Да они тебе просто промыли мозги. Очнись! Двадцать первый век на дворе, какой бог, какая, к чертям, религия? Ты в своём уме? Чем семью кормить будешь? Шагом марш отсюда! Ты не приходил и никакого рапорта я не видел, только через мой труп ты уйдёшь! - он порвал рапорт и бросил его в корзину для мусора.
Были рапорты и вышестоящему начальству, но результат тот же. Эдуард много молился и просил Бога помочь, и помощь пришла с самой неожиданной стороны.
На очередной годовой медкомиссии, Львов отказался давать негласный денежный взнос врачам за своё отменное здоровье и его забраковали, как не способного выдерживать лётные нагрузки, в итоге он стал никому не нужным в эскадрильи, и его уволили. Марина была вне себя, узнав, что муж уволился из армии.
- Это всё твоя секта! Чем жить теперь будем? Ты думаешь о сыне, или только о себе? – кричала она, расхаживая по комнате и махая руками, как куст терновника ветвями за окном, когда сильный ветер рвёт его в клочья.
  Дня через два после этого, придя домой, он нашёл записку: «Я ухожу к другому, не хочу жить с сектантом. Сашу оставляю тебе. Марина». Вскоре заказным письмом из Сочи пришли документы на развод и через полгода Львов стал опять холостяком, только уже не бездетным. Он устроился на работу в сельхозавиацию и, понемногу, жизнь стала налаживаться. Стали налаживаться и отношения с Богом, Эдуард уже не мыслил себя без небесного Отца.
В это время буквальный отец обивал пороги влиятельных начальников, ведя войну с сектантами. Когда Виктор Осипович узнал, что и младший сын стал сектантом, он пришёл в бешенство, он не мог простить Эдуарду его выходки с женой-проституткой, а тут ещё это. Как нож в сердце - эта весть чуть не убила Львова старшего, он даже попал в Склифосовского с инфарктом, но старый вояка не думал сдаваться.

9
ПРОПОВЕДНИКИ

Я сидел перед мольбертом, неосознанно водя кистью по нарисованным закорючкам, раскрашивая их в разные цвета. Дождь продолжал нагонять тоску скрипучим, заунывным шелестом за окном. Странно, но порою жизнь и в правду похожа на эти разноцветные закорючки, когда привычное вдруг становится непривычным, а понятное – непонятным. Порой приходит время, когда хочется что-то понять, но вдруг с ужасом осознаёшь, что понять ты этого не можешь, хотя оно есть, существует и сверлит твой мозг этой самой непонятностью до остервенения.

На конгресс Свидетелей Иеговы мы пошли втроём. Форму решили не одевать, чтобы не привлекать внимание, но когда подошли к стадиону, на котором это сборище сектантов проходило, мы поняли, что всё равно наш вид сильно отличался от общей массы. Серёга с Петей в потёртых джинсах выглядели, как два мухомора среди белых грибов, ничуть не лучше выглядел и я в вельветовых брюках и чёрной водолазке. Вокруг нас шли толпы наряженных женщин и детей, а все мужчины, как на подбор в отглаженных брюках и в разноцветных рубашках с короткими рукавами и яркими галстуками. Многие сразу же принимались с нами знакомиться, радостно улыбаясь, будто мы были их ближайшими родственниками, которых они не видели много лет и всегда ждали этого светлого дня, когда мы к ним приедем в гости.
- Слушайте, а ведь в Германии тоже самое было, а я думал, что наши так не могут, - озвучил свои мысли наш Шерлок Холмс, когда мы уселись на трибуне, недалеко от двух старушек, весело что-то обсуждавших с молоденькой девчонкой в цветастом платьице.
- Что тоже самое? – жуя хот-дог, купленный по дороге на стадион, спросил Кузьмин.
- Ну, обстановка та же: все радостные, кругом порядок, никто не курит и полиции нет. Заметили!
- Нет, не заметил, а вот то, что здесь уйма хорошеньких девчат – это я заметил, а коллеги мне в управлении надоели, хорошо, что их нет.
- Я узнавал о конгрессе, - вмешался я в разговор. – Мне из местного райотдела сказали, что уже не первый год у них эти сектанты собираются и проблем, в смысле, порядка у них никогда не было, поэтому обычно на стадионе в эти дни пара сотрудников дежурит.
- Пара?! На такую толпу, да ведь здесь тысяч двадцать собралось, у них уже около трёх десятков публикаций признаны экстремистскими, и пара полицейских! А, если их босы кликнут: «Мочи иноверцев!», рядом ведь рынок?! У нас там, что начальство совсем охренело! – Серёга чуть не подавился хот-догом.
- Что-то не похожи они на экстремистов, - сказал Петя, осматриваясь по сторонам.
- Сейчас не похожи, а скажут: «Мочи!» - будут похожи: они же, как зомби, сказали улыбаться – улыбаются, скажут мочить всех – будут мочить.
- Ты это серьёзно, Серёга, или придуриваешься?
- Конечно серьёзно, что-то мне уже не по себе здесь. Ощущение, что среди сборища вампиров находишься, они такие милые, улыбаются и ждут подходящего случая, чтобы вцепиться тебе в горло.
- Ладно тебе, Серёга, Петьку пугать, он весь побледнел, аж!
- Ничего я не испугался, к тому же, не забывайте, я уже был на таком конгрессе и, как видите, цел и невредим.
- Так ты один из них, - расширив глаза, сказал Кузьмин и картинно прижал недоеденный хот-дог к груди. – Боже, они тебя зомбировали!
- Ладно, хватит придуриваться, на вас люди смотрят.
На нас, действительно, то и дело посматривал мальчик, лет восьми, который сидел на скамейке ниже нас. Он удивлённо смотрел в нашу сторону, потом дёргал маму за рукав платья и, что-то ей говорил. Мама тоже посмотрела на нас, улыбнувшись, кивнула головой, что-то прошептала сыну на ухо.
Мальчонка встал со своего места и подошёл ко мне.
- Здравствуйте! Меня зовут Юра, можно с Вами познакомиться?
- Андрей Игоревич, - сказал я и протянул ему руку.
- Пётр, - улыбаясь, представился Булкин.
- А я – Серёга, - доев бутерброд, весело пробасил Кузьмин и протянул свою огромную лапищу.
- Я вижу, вы без шляпы, Андрей Игоревич, а сегодня будет очень жарко и солнышко Вам может напечь голову, мама разрешила мне отдать свою шапку, - он снял с головы незамысловатую треуголку, сделанную из газеты, и протянул мне.
- А сам как, без шляпы?
- Мама мне другую сделает, она быстро их мастерит, обещает меня научить, тогда я тоже буду делать такие шляпы.
- Ну, спасибо! – я надел треуголку на голову и кивнул Юриной маме в знак благодарности, когда она посмотрела в нашу сторону.
Мальчик ушёл, но, когда началась программа, он опять подошёл к нам и тихо сказал:
- Можно мы с мамой сядем рядом с вами, а то у вас нет Библии, а как вы будете читать её, когда скажут.
Ничего не поняв из его слов, я согласился. Юра весёлый сбегал за мамой и через пару минут уже сидел рядом со мной и открывал мне свою Библию, когда докладчик просил посмотреть тот или иной отрывок. Меня очень удивило, как этот маленький мальчуган быстро отыскивал нужное место в толстенной книге и тыкал в него пальцем, привлекая наше внимание к написанному. Он внимательно читал сам, следя по маминой книге за словами докладчика, а нам передавал свою, кроме всего этого, юный вундеркинд успевал что-то записывать в тетрадь. Кстати, тетрадки и блокноты были почти у всех присутствующих на стадионе и они что-то усердно писали, слушая выступающих. Из любопытства я заглянул в тетрадь Юры и увидел название доклада, имя докладчика и сокращённые записи местонахождения библейских цитат, на которые ссылался докладчик.
Докладчики меняли друг друга на сцене, украшенной искусственными цветами. Не помню, о чём они говорили, но слушать порой было интересно, приводились примеры из жизни, разыгрывались сценки, иногда брали интервью у особо отличившихся сектантов. Дрожащие от волнения голоса говорили о том, что многие выступающие были явно не профессионалами в этом деле, но глубоко засевшая в мозгу мысль, что всё это спектакль для наивных простачков, не давала мне поверить в искренность происходящего. Мой здравый смысл шептал мне: «Этого не может быть! За всем этим стоят алчные босы, которые наживаются за счёт вот таких мам, как у этого Юры и тех старушек, что сидят поодаль». Тут же другой голос возражал: «Странно, почему тогда о деньгах ни слова не говорят? Наоборот, вон в прошлой речи, что жить надо проще, не надо стремиться много зарабатывать, если боссам деньги нужны, то не к тому побуждают». Здравый смысл всё равно побеждал: «Это хитрый манёвр, усыпляют бдительность».
Три часа пролетели незаметно, пришло время обеда. Стадион загудел, как улей. Люди стали расходится: кто-то на лужайках вокруг стадиона расстилал покрывала, кто-то прямо на трибуне доставал принесённые продукты и вскоре большая часть присутствующих обедала, весело общаясь. Мы собрались уходить, но маленький Юра умоляюще посмотрел на меня и сказал:
- Останьтесь с нами пообедать, мама много приготовила, всем хватит.
- Да, пожалуйста, останьтесь, а то пропадёт всё. Я думала родственники придут, а они в последний момент отказались, так что помогите, пожалуйста, нам с сыном всё это съесть! – вмешалась в разговор мама Юры, симпатичная женщина, лет тридцати, с тёмными волосами и красивыми, большими, добрыми глазами.
- С удовольствием, - пробасил Серёга и присел поближе к Юриной маме.
Мы принялись уплетать деликатесы, на свежем воздухе аппетит разыгрался нешуточный, поэтому первое время было не до разговоров. Первой тишину прервала мама Юры.
- Как вам здесь?
- Ничего, - сказал Серёга. – Только скучновато. Юрок вон, наверное, еле высидел до обеда. Побегать хочется, а не лекции слушать, так ведь, Юрок?
- Вовсе мне не скучно, - обиженно сказал Юра, потом улыбнулся и добавил. – А побегать, я потом смогу, мы с братьями вечером в футбол будем играть.
- Где это?
- Нас в общежитии какого-то училища разместили, - объяснила за сына мама. – Там рядом маленький стадиончик, вот они и гоняют там мяч, и стар и млад, меня и то на ворота поставили.
- Так вы не местные? – спросил я.
- Из пригорода. Чтобы не ездить каждый день, решили поближе к стадиону разместиться, да и с соверующими пообщаться хочется.
- Тебе здесь нравится, Юр? – спросил я мальчишку.
- Да, - жуя бутерброд с колбасой и запивая чаем, улыбнувшись, сказал Юра.
- А что именно?
- Здесь хорошо, все радостные, никто не ругается, здесь рассказывают об Иегове и Его сыне, мне нравится про них слушать, а ещё я хочу жить в новом мире, когда горя не будет.
- Ты думаешь, такое время настанет?
- Обязательно, ведь об этом в Библии написано. Иегова врать не умеет, что сказал, так и сделает! – уверено сказал малыш, продолжая жевать бутерброд.
- Ты прямо, как маленький профессор, - шутя, подметил Серёга.
- Да, я маленький профессор, меня мама так тоже называет.
Обед тем временем закончился, вновь началась программа, мы стали собираться уходить, Юра подарил нам две новеньких брошюры, которые давали вчера всем присутствующим, после окончания программы. Он очень сожалел, что мы не остаёмся до конца, потому что сегодня тоже могут дать какую нибудь книгу в подарок, а может видиофильм, как в прошлом году. Мы пообещали, что в другой раз останемся подольше и пошли к выходу.
Когда вышли за стадион, удивила чистота газонов после обеда, ни одной бумажки вокруг, не верилось, что всего несколько минут назад тысячи людей обедали на этих газонах. На одной из скамеек, что стояли вдоль дороги со стадиона, сидели те два полицейских, которые дежурили здесь. Они жадно курили сигареты, ведь среди некурящей толпы, так просто не закуришь, сейчас, когда все зашли на стадион, дежурные уединились, чтобы спокойно покурить. Серёга тоже закурил и, выпуская дым очередной затяжки, вдруг закашлявшись, сказал:
- Фу ты, не иначе и меня зомбировали, курить бросить захотелось, чувствую себя помойной ямой, как тот дедок, сравнил курильщика с мусоркой, в которую всякую гадость бросают, - он скомкал сигарету и раздражённо бросил её в урну. – Точно говорят: «С кем поведёшься, от того и наберёшься!»
- Нет, что не говори, а организация у них впечатляет! – сказал Петя.
- Так зомби ведь, им, что скажешь, то они и делают, - всё ещё кашляя, сказал Сергей.
- А я думаю, всё дело в вере, - вступил в разговор я. – Они верят в то, что изучают. Даже этот малыш верит. Одно не пойму, как нормальные люди могут верить в эти сказки о светлом будущем?
- А также, как в коммунизм и Великого Ленина, какая разница: у коммунистов Ленин, у этих Иегова, суть одна, - пробасил Серёга и опять закурил. – Каждый ищет бога, как костюмчик, главное, чтобы хорошо сидел.
- Может ты и прав, - сказал я, подходя к стоянке, где мы оставили мой старенький Опель.

3 часть
ИТОГ
1
Суд

Сегодня получил повестку из суда. Через неделю меня приглашают в качестве свидетеля. Честно, меня удивило, что свидетелем меня приглашают со стороны защиты.
Я вышел из дома и направился к своему Опелю. Утро было прохладным, чувствовалось приближение зимы. Деревья уже отметали листья на посеревшую траву газонов. Осиротевшие ветки скрипели на ветру, словно ёжась от холодного, промозглого ветра. Небо над головой нахмурилось тёмными тучами, вот-вот готовыми прослезиться очередным дождём.
Проехав пару кварталов, я притормозил возле газетного киоска и купил несколько свежих газет. Уже несколько недель на первых страницах писалось о громком процессе над отцеубийцами, наконец-то открылось истинное лицо Свидетелей Иеговы, такие мысли очень часто встречались мне не только в газетах, но и на телевидении и по радио.
Я много думал об этом, и какая-то внутренняя вина не давала мне успокоиться. Ведь, во многом я виноват в этой шумихе. Тут же вторая половинка моего разума говорила, что я всего лишь собрал факты и передал в суд, а ему решать, где правда, а где ложь.
Газеты подробно описывали ход дела. Было ясно, что многие уже считают детей Львовых виновными в их смерти. Статьи строились так, что казалось, суд чистая формальность для назначения заслуженного наказания злодеям, всё и так ясно. Почти в каждой статье писалось о страшном разлагающем влиянии религии Свидетелей Иеговы на убеждения людей, на опасности этой заразы и о необходимости срочных мер по её ликвидации.
Когда я вошёл в кабинет, то увидел спящего на диванчике Сергея. Он громко похрапывал, закинув голову на подлокотник, а ноги торчали из-под пальто на другом подлокотнике.
- Рота подъём! – крикнул я.
Серёга испуганно вскочил с дивана и стал искать глазами что-то вокруг, потом увидел меня и, махнув рукой, сердито пробурчал:
- А, это ты, Андрюха? Прикалываешься?
- Что опять среди ночи из дома выперли? Бросай, Серёга, свои похождения, найди себе хорошую девчонку и женись, а то добегаешься!
- Ладно, не учи учёного, без тебя знаю, что мне делать, - буркнул Кузьмин и понёс пальто к вешалке.
Дверь в кабинет открылась, зашёл Петя, румяный и чем-то встревоженный:
- Нет, вы только послушайте, какой бред пишут в этих газетах: «Это скорее капиталистическая фирма организовавшая бизнес на религии», - возмущённо затараторил наш Шерлок Холмс, махая газетой перед собой.
- Ты о чём, Петя? – спросил я его.
Булкин, словно опомнившись, поздоровался, а потом сказал, бросив газету в мусорную карзину:
- Я про этих газетчиков, пишут бред какой-то, такую гадость про этих Свидетелей, что просто диву даёшься. Мы же с вами видели: нормальные люди, все бы такими были, у нас работы бы поубавилось.
- Вот, вот, Петя! А ты, надеюсь, не хочешь остаться без работы? - сказал Серёга, включая чайник.
- Нет, я не о том. Я понимаю, странные они, но ведь у них много хорошего, мы же ходили к ним на встречи и общались с ними. Почему у нас, если не такой, как ты значит враг, значит опасный, значит тебя надо гнобить? Почему нельзя учиться друг у друга лучшему и жить друг для друга, а не против друг друга? Почему так?
- Дорогой Петенька, жизнь сложная штука и не всегда в ней так, как должно быть, чаще в ней всё хреново и не так, как надо, - подытожил Кузьмин, замешивая чай в большом бокале. – А то, что про них пишут всякую ерунду, так сами виноваты, не надо людей доставать своей назойливостью.
- Так ведь они верят, что люди в опасности и их надо предупредить, неужели ты не понял! – махая руками, чуть ли, не прокричал Петя.
- Я то, понял, что они чокнутые на всю голову, но всем этого не объяснишь, - спокойно говорил Кузьмин, прихлёбывая чай из бокала и грызя бублики, которые достал из своего стола.
- Вы ещё подеритесь из-за них! – вмешался я в разгоревшийся спор. – Виноваты, не виноваты…, я считаю, веди себя, как все и не будут тебе косточки промывать. А раз взялся воду мутить, будь готов, что кто нибудь из этой мути тебя за ногу схватит, а может и в воду утащить.
- То есть, вы, Андрей Игоревич, считаете, что надо поступиться своими принципами и жить, как все, даже, если на ваш взгляд, все живут неправильно?
- Нет, я не об этом. Просто я говорю, что взялся за гуж, не говори, что не дюж. Они сами напросились на неприятности, и сознательно идут на них.  Помнишь, на конгрессе один зачитывал слова Иисуса, что всех, кто идёт за ним, будут ненавидеть; так вот, они и считают себя мучениками за праведность – это их фишка, и тут ничего не попишешь.  Отбери её у них и сразу станешь их врагом.
- Неужели вы думаете, что им нравится, когда про них такое пишут? – Булкин ткнул пальцем в, лежавшую на моём столе, газету.
- Думаю, что да, иначе, как объяснить их упёртость.
- А, как объяснить жизнь самого Иисуса, если она была?
- Вот именно, если она была. Так и объясню, есть категория людей, которым нравиться быть униженными и страдающими.
- Только вот беда, не похожи они на таких. Вы же видели: жизнерадостные, самодостаточные люди, вполне счастливые и довольные жизнью. За всё время, что мы с ними общались, они ни разу ни на что не жаловались.
- Потому и не жаловались, что всё у них есть: их бог, служение ему и мир, который их ненавидит.
- Не знаю, не знаю, мне это не понятно, - Петя сел за свой стол и стал перебирать бумаги, которые достал из стола.
- Так хорош о сектантах, а то наш Холмс скоро к ним сбежит, давайте лучше делом займёмся, - сказал Серёга, допив чай.
Я провёл короткое совещание о планах на день, потом достал из сейфа новое дело и стал его листать, но мысли крутились вокруг утреннего разговора и суда. Просидев так около часа и ничего толком так и не поняв в прочитанном, я закрыл толстую папку,  встал из-за стола и подошёл к окну.
На улице было всё так же пасмурно, люди спешили по своим делам, кутаясь в шарфы, куртки и плащи.  Деревья обгрызенными ветками пытались, словно схватить их и удержать, склоняясь под напором ветра всё ниже и ниже к земле. Река  за ажурным парапетом дыбилась серыми волнами, нагоняя тоску.
- Слушай, Петь, а лично ты считаешь детей Львовых виноватыми? – повернувшись к Булкину, спросил я.
- Если честно, то я уверен, что они тут не при чём.
- Тогда, какого чёрта, ты молчал, когда мы дело в прокуратуру передавали? – повысив голос, выругался я.
- А что я мог сделать? Факты говорят, что они виновны, а мои предположения и уверенность к делу не пришьёшь.
- Может прав был Роман – это дело спецслужб, решили пришить своего бывшего коллегу, чтобы лишнего не растрепал, а заодно со злобными сектантами покончить.
- Даже, если это так, я ничего не нашёл, - обречённо сказал Петя.
- Так ты работал над этой версией? – удивился я.
- Да, только у меня ничего не получилось, их контора не любит, когда копаются в их белье, а то, что я откопал мало связано с нашим делом и ничего не доказывает.
- А ты, Серёга, что думаешь?
- Я? Ничего. Дело сделано, а кто виноват пусть суд решает.
Их слова ещё больше растеребили незаживающую рану. Где я ошибся, чего не увидел, чего не понял? Вопросы, как осы, жалили в самое сердце. Я надел куртку, и вышел из кабинета, ничего не сказав.
На улице холодный ветер отвесил несколько, бросающих в дрожь, пощёчин. Я поднял капюшон, завязал его, чтобы не сдувало, и пошёл вдоль набережной к парку, хотелось побыть одному и спокойно подумать.
Что же я сделал не так? А, что если, кто-то решил воспользоваться нашей, годами отработанной, системой проведения следствия? Это мог быть Роман, что первым пришло мне в голову, а мог быть и кто-то ещё? Может всё-таки спецслужбы?
Чем больше я думал об этом, тем хуже мне становилось. Неужели на меня тоже подействовала неприязнь к этим несчастным? Неужели я поддался всеобщему мнению, что, раз ты не такой, как я, значит, получай по полной? Ну и что, что эти люди по-своему верят в бога, я должен вести следствие непредвзято. Как это трудно!
Изводя себя такими раздумьями, я добрёл до парка, прошёл к любимой скамейке и сел на неё. Ветер бушевал в верхушках деревьев, иногда прорываясь вниз, взлохмачивая осенний ковёр из разноцветных листьев. В парке было пусто, я сидел и думал, прокручивая в голове, что же я сделал не так.
Вспомнились слова Романа, во время нашей встречи, ещё до его ареста: «…по тому, что мне известно, очень похоже на работу спецслужб. Лично я эту версию одной из основных рассматривал бы, ведь не случайно он из органов ушёл, по идее, генерала должен был получить, а нет, в отставку отправили». Я ведь эти слова, за отвлекающий манёвр принял, и отмёл, как ненужное. Получается, они убедили меня в виновности Романа, в его причастности к убийству. А, что если, он прав?
Эта мысль меня обожгла своей очевидностью, я встал и решительно пошёл обратно в управление.

3
СОМНЕНИЯ

Вернувшись в Управление, я сел за свой стол и несколько минут сидел молча, решая, что делать дальше. Серёга уехал по новому делу, а Петя что-то искал в интернете.
- Слушай, Петь, а, если это действительно спецслужбы, то, что нам делать?
- Я тоже об этом думаю, Андрей Игоревич. Уже не первую ночь мне это дело уснуть не даёт. Завтра меня уже в суд вызвали, как свидетеля. Что я там скажу? Хотелось бы хоть как-то помочь этим несчастным!
- Ты в другую крайность, то не впадай! Ещё не известно несчастные они или хитрые, хладнокровные убийцы. А вот кое-что проверить время ещё есть. Ты в своей книжечке всё пишешь? Посмотри, что за яд был в бокале и где его можно раздобыть.
- Уж, не для себя ли вы, Андрей Игоревич, хотите? – засмеялся Петя.
- Есть ода мыслишка.
Петя достал свою записную книжку и стал быстро листать, потом прочитал что-то и уставился в экран монитора, быстро набирая текст. Он долго что-то читал, потом резко повернулся ко мне и сказал:
- Какие мы лопухи, Андрей Игоревич! Ведь лётчик не мог быть убийцей, по одной лишь причине, он просто не мог иметь такой яд. Послушайте, что здесь пишут: «На самом деле о большинстве ядов мы не имеем ни малейшего представления – они выведены в лабораторных условиях и неизвестны обывателю», а ведь, правда, откуда лётчик мог взять этот яд. Помните, наши эксперты сказали, что яд очень редкий.
- Постой, тогда явная нестыковочка: зачем спецслужбам использовать такой яд, подставляя себя под подозрение?
- Не знаю. Может время поджимало, может человеческий фактор сыграл роль.
- Нет, тут что-то не так. В выборе основной улики, так проколоться – это на спецслужбы не похоже. Видимо, убийца из их конторы, но действовал от себя, а поскольку он, видимо, не сильно разбирается в ядах, то достал такой, который ему понравился, а про то, как его достать жертва подставы сможет, не подумал.
- Вполне возможно.
Этот разговор с Булкиным ещё больше заставил меня сомневаться в правильности наших выводов по этому делу.
Вечером, приехав домой, я, как обычно в такие минуты, достал мольберт и, соорудив небольшой натюрморт, стал рисовать. Мысли крутились вокруг убийства Львовых, а может все-таки личная месть?
Кому Львов мог перейти дорогу? С женщинами он, вроде не путался, я лично проверял эту версию. С коллегами особо не ругался, все отзывались о нём только в положительном ключе. Друзья? Так их у него почти не было, семья была его главным другом, впрочем, был один друг: Глотов Дмитрий Павлович, тоже полковник ФСБ, кстати, занял место Львова после его увольнения.
Они дружили ещё с училища, почти никогда не расставались, вместе в академию попали, служили в одной конторе. Что интересно: Глотов почти всегда был в подчинённых у Львова, куда бы тот не переходил, всегда друга за собой перетаскивал. Так может зависть или что-то не поделили? Я стал вспоминать разговор с другом Львова.
Мы договорились о встрече по телефону. Я должен был подъехать к его дому и по дороге на работу  в машине мы, и вели беседу.
- Здравствуйте, Андрей Игоревич! – сказал он при встрече и крепко пожал мою руку.
- Скажите,  Дмитрий Павлович, давно вы знаете, точнее, знали Львова Виктора Осиповича?
- Ещё с детдома, мы вместе в одном детдоме были, судьбы похожие, родители погибли. Потом вместе в военное пошли, потом академия и служили почти всю жизнь вместе.
- Что вы можете сказать о Львове, как человеке?
- Сильный был мужик, волевой, умел своего добиваться, - сказал Глотов с, показавшейся мне тогда, долей зависти и какой-то безнадёжностью в голосе.
Точно! Он ему завидовал, я тогда подумал, что это грусть о погибшем друге, а сейчас вспоминаю, что на сильно опечаленного он не был похож.
- А о его супруге, что можете сказать?
- Вика, - помню, он смутился при этих словах, и тут же продолжил, - то есть Виктория Павловна была замечательной женщиной, я был просто влюблён в неё, впрочем, как и все мужчины, знакомые с ней. Невероятной красоты и обаятельности женщина!
Тогда я тоже не придал значения, но он говорил с такой теплотой и нежностью о жене Львова, что я подумал, что здесь что-то большее, чем простая влюблённость, за словами чувствовалось то, чего не было, когда он говорил о самом Львове.
- И традиционный вопрос: как вы считаете, кто мог совершить это преступление?
- Понятия не имею. Насколько мне известно, там какой-то уголовник проходит по делу, может это простой грабёж.
- Не похоже, - я тогда сначала удивился, откуда он знает о Крюгере, а потом вспомнил, где служит Глотов и успокоился.
- Тогда не знаю.
Мы подъехали к метро, попрощались, я вышел и побрёл в подземку. Тогда этот разговор был простой формальностью, ничего полезного мне не давшей, но сейчас я стал вспоминать детали того разговора, мимику Глотова, его слова, с какими чувствами он их говорил, что-то не давало мне покоя. Я не мог понять что.
Я аккуратно выписывал кистью ажурный завиточек на чайной чашке в натюрморте и упорно пытался понять, что из того разговора меня так разволновало. Понял: он говорил о лучшем друге, как о давно умершем, как о том кто умер не позавчера, а несколько лет назад, а вот когда заговорил о Львовой, то сразу почувствовалась боль, по его глазам было видно, что это потеря для него, и потеря немалая.
На следующий день мы с интересом слушали рассказ нашего Холмса о суде, он первым из нас побывал на процессе в качестве свидетеля.
- Слушайте, это что-то! Народу полон зал, все нарядные, как на собрании у Свидетелей, что не говори, а они друг за друга горой, пришли поддержать единоверцев. Судья солидный дядька, в чёрной мантии, вы его, Андрей Игоревич, должны знать - Прохоров.
- Знаю такого.
- Так вот, а от обвинения Вера Григорьевна – зам нашего прокурора.
- О, Вера Григорьевна, - оживился Серёга, - эффектная женщина, и прокурор хороший, думаю, сектантам не поздоровится.
- А защищает их четыре адвоката, двое из Питера приехали, один местный, а один из Америки прилетел – очень известный там, говорят.
- Ничего себе! – удивился я. – Где же они такие деньжищи нашли, чтобы столько адвокатов нанять?
- А они тоже Свидетели Иеговы, приехали соверующим помочь. Так вот адвокаты все с ноутбуками, а наши судья и прокурор с записными книжками и кипой бумаг на столе, как пещерные люди.
- Ладно, хорош опять тут западную продвинутость восхвалять!
- А, что я, я говорю то, что видел своими глазами.
- Ты лучше расскажи, о чём спрашивали?
- Прокурорша просила подтвердить факт задержания лётчика и наличие его отпечатков на бокале в доме убитых, а вот адвокаты меня просто удивили!
- Чем же? – с нетерпением спросил я.
- Своими вопросами. Сначала они спросили, какой яд был обнаружен в телах погибших и в бокалах, потом спросили, как я думаю, откуда у подозреваемого мог быть этот яд. Потом зачитали справку об этом яде и попросили приложить её к делу. Оказывается, этот яд используют только спецслужбы, в кустарных условиях он не изготовляется, и приобрести человеку, не имеющему контакта со спецслужбами, его просто невозможно.
Потом, они стали выяснять, какую дозу яда обнаружили в телах убитых, я ответить не смог, тогда было зачитано заключение экспертов. Львову, оказывается, была введена недостаточная доза для смерти, поэтому адвокат спросил меня, как я могу объяснить этот факт. Я не нашёл, что ответить, а сейчас, думаю, что кто-то специально оставил Львова живым, чтобы его потом застрелили.
А потом они убили меня наповал: показывают мне пузырёк в пакетике и спрашивает, знаю ли я, что это. Естественно, я понятия не имел, что это за пузырёк. Тогда они достают бумагу и зачитывают, что этот пузырёк был найден дворником под окном Львовых в день убийства, на нём кроме отпечатков пальцев дворника ничего больше нет, а внутри частички яда, которым были отравлены Львовы. Спрашивают меня: логично ли убийце выкидывать пузырёк под окно квартиры, когда он мог вынести его куда угодно и не оставлять такую важную улику под окном.
- А какого …, этот дворник молчал, когда его допрашивали? – выругался я, когда Петя замолчал.
- Так про пузырёк его никто и не спрашивал, - сказал Серёга, - Никому и в голову не пришло, что такую улику можно в окно выкинуть.
- Так может, этот лётчик специально его под окно подбросил, чтобы на самоубийство свалить? – сказал я.
- Нет, Андрей Игоревич, не сходится, есть показания свидетелей, которые видели, как он вышел, сел в трамвай и уехал – это дворник при мне говорил.
- Стало быть, всё-таки кто-то другой, но получается, этот кто-то был в квартире либо вместе с лётчиком, либо после него, - сказал я вслух пришедшую на ум мысль.
- Получается так, - сказал Петя.

5
УЛИКИ

Петин рассказ о посещении суда не давал мне сегодня уснуть, поэтому, как только рассвет размалевал окно красным заревом, я встал, собрал постель и, не позавтракав, вышел из квартиры, побрёл в гараж по замерзшим лужам.
Через час я уже сидел в кабинете и просматривал базу данных жильцов дома, в котором жили Львовы. Вот то, что я ищу: Глотов Дмитрий Павлович, квартира 28 – это в соседнем подъезде. Получается, они жили в одном доме.
- Здравствуйте, Андрей Игоревич! – в кабинет вошёл, раскрасневшийся с мороза, Булкин.
- Здоров, Петро! Слушай, ты кстати, смотри, что я откапал: оказывается в одном доме с Львовыми жил их старый друг – Глотов. Помнишь, вчера мы подумали, что убийца должен был быть внутри?
- Да, Андрей Игоревич.
- А ты не помнишь, дверь на чердак была открыта или закрыта, когда ты опрашивал жильцов?
- Открыта. Я хорошо помню, потому что залез на лестницу и заглянул на чердак.
- Значит, из соседнего подъезда можно было попасть в этот не выходя на улицу, и бдительная Маркеловна могла пропустить такого визитёра?
- Вполне возможно.
- Слушай, Петь, я сегодня должен к начальству на отчёт явиться, поэтому сгоняй к Глотову и узнай, что он делал в день убийства, есть ли у него алиби, только постарайся без его участия всё это провернуть, чтобы нам не засветиться, а то со спецслужбами шутки плохи.
- Хорошо, Андрей Игоревич.

После обеда я пришёл от начальства не в лучшем настроении. Новое дело не шло, никаких зацепок, а сверху давят, к тому же дело не интересное: обычные криминальные разборки, один бандит с другим рынок не поделили, вот и постреляли друг друга, а нашей группе в этом дерьме теперь копаться.
В кабинете сидел Серёга, пил чай из большого бокала и что-то разглядывал в мониторе. Увидев меня, он смущённо клацнул мышью и стал копаться в бумагах на столе.
- Что опять девочек на порно сайтах разглядываешь?
- Нет, ну могу я хоть немного расслабиться после суда? Мне там так мозги промыли, что хотелось с работы уволиться из-за своей бездарности.
- Ты это о чём?
- Да меня сегодня американский адвокат так отмутузил, что мало не покажется! То, что мы нарыли по делу Львовых всё туфта, причём полнейшая, кто-то нас развёл, как первоклашек, - Кузьмин встал и стал расхаживать по кабинету, как Пётр Первый по набережной Невы.
- Успокойся и расскажи, что там было?
- Этот америкоз мне говорит, он, кстати, по-русски не хуже нас чешет, так вот, он меня спрашивает: «Вы уверены, что в Львова стреляла его дочь?». Я, естественно, говорю, что дочь не дочь, но пистолет у неё в Нижнем побывал, а на костюме убитого её волос найден, и кроме неё в квартире из живых никого не было, а он мне: «Вы в этом уверены?». Умеют эти америкосы в тупик поставить, естественно, я замялся.
Потом он спрашивает: «Производился ли осмотр сумочки подозреваемой в день убийства?», я сказал, что всё, что находилось в квартире на время прибытия опергруппы, было осмотрено. Тогда он мне: «Были или не были обнаружены следы смазки пистолета в сумочке?», я ответил, что нет. «В других вещах?» - тоже нет. «Тогда, как пистолет из Нижнего попал в квартиру Львовых?».
Короче, загнал меня в тупик, а потом, выдержал паузу, прямо по Станиславскому, и спрашивает: «Когда брали на анализ волос подзащитной?», я сказал, что через два дня после убийства, а он мне: «Вас не удивило, что волос за два дня усох на двенадцать сантиметров?». Я сначала подумал, что он спятил, кто на длину обращает внимание, ведь волос на голове куча, а потом вижу, что он ждёт ответа и говорю, мол, не обратил, какое это имеет значение к делу. Америкоз достаёт бумажку и к судье: «Вот показания стилиста, который делал причёску подзащитной месяц назад». Потом объяснил, что, то была короткая стрижка, и волос был не более двадцати сантиметров на всей голове, за месяц он мог вырасти на десять – пятнадцать миллиметров, а на костюме убитого нашли волос длинной в тридцать два сантиметра, стало быть этот волос взят с головы подзащитной не менее месяца назад.
- Ёкарный Бабай! Как же мы так лоханулись? – с досадой проговорил я.
- Постой, Андрюха, мы лоханулись по полной. После этого америкоз спрашивает: «Когда подзащитная вошла в квартиру?». Знает, зараза, всё, а спрашивает. Естественно, я сказал, а он тут же: «А когда прозвучал выстрел?», я говорю, что эксперты утверждают, что примерно в это же время, самого выстрела никто не слышал. Тут этот холёный адвокат с видом победителя достаёт ещё одну бумагу и всё!
- Что всё?
- Убеждает меня, что пора мне уходить из органов, потому что грош цена таким следователям, которые так ведут дело. Оказывается, над кабинетом убитого живёт бабулька-инвалид, дети о ней заботятся, она лежит в комнате, прямо над кабинетом Львова.
- А почему мы об этом не знали?
- А кто их спрашивал? В показаниях записано, что дети ничего не знают, про бабульку ни слова. А она слышала хлопок, когда смотрела любимый сериал и вспомнила эпизод, когда он прозвучал. Этот америкоз представил программу телепередач и расчасовку фильма, получается, что выстрел прозвучал за пять минут до прихода Львовой к родителям. Вот так, Андрюха, мы с тобой чуть невиновного человека под монастырь не подставили! Я теперь этому америкосу должен в ноги поклониться, что такой грех с моей души снял.
- Да, дела! – задумчиво протянул я и подумал, что дело-то намного интереснее оказывается.
- Знаешь, Андрюх, мне эти сектанты всё больше нравятся. Я узнал через знакомых из адвакатуры, что америкоз точно бесплатно этим делом занимается, представь, за свой счёт из Штатов прилетел, чтобы соверующим помочь, да ещё так старается! Когда он меня обрил наголо, я так и сел на ближайшую скамеечку, чтобы отдышаться. Тут же следующего свидетеля пригласили, знаешь, кто это был?
-  Понятия не имею.
- Не поверишь! Курбан Адоев.
- Кто это?
- Адоева не знаешь! Трёхкратный чемпион Мира по борьбе, мой кумир! Ты знаешь, как он боролся – это ураган, сметал соперников, как смерч!
- И что он там делал?
- Вот и я о том же. Думаю, что он тут делает. Стал слушать, оказывается, тоже Свидетель Иеговы, перечислил свои спортивные достижения, рассказал, почему стал Свидетелем Иеговы и, как его новая вера помогла ему изменить характер; он раньше был очень вспыльчивым, однажды чуть не убил человека в драке. Я помню, шумиха была в прессе тогда большая об этом случае. А теперь говорит: ходит по домам, выслушивает оскорбления в свой адрес и никого не трогает – всё благодаря новой вере.
- Что-то я не верю в такие сказочные превращения. Брешет твой чемпион, - мои мысли крутились вокруг новых версий по делу Львовых, поэтому я слушал Кузьмина не очень внимательно, мне не терпелось узнать, что там Петя нарыл о Глотове – это теперь была основная версия и очень хотелось, чтобы она бала верной.
- Не брешет! Я остался до конца его допроса, потом объявили перерыв и я решил понаблюдать за Курбаном, он меня не знает, поэтому я встал в сторонке и гляжу в оба. Он стал приветствовать чуть ли не всех в зале за руку, со многими мужчинами даже обнялся, как со старыми друзьями, потом с одним старичком вышел из зала и пошёл к своей машине, я за ними.
Через полчаса приехали на рынок, они с дедком вышли и пошли внутрь, я за ними. Знаешь, чем они там занимались? Осетинам что-то из Библии читали, какие-то брошюры раздавали. Я рядом ходил, столько про Иегову наслушался и про его царство, что ещё немного и мог бы, как они с лекциями выступать.
Не пойму я, что такого человека туда затянуло и Львовых этих не пойму!
- Фанатики.
- Да нет, не похожи! Нормальные люди, знаешь, я, когда рядом ходил даже завидовать им стал: ходят лыбяться, некоторые их на три буквы посылают, а они шутки друг другу отпускают, особенно Курбан деда подтрунивал, но тот тоже молодец.
Выходят они с рынка, а Курбан дедку: «Слушай, Володь, ты говоришь всю жизнь на самолётах летал, а можешь сказать какой самолёт вон там летит», и пальцем в еле заметный в небе самолётик показывает. Дед посмотрел быстро и серьёзно так говорит: «А, это из Питера АН24 летит».  Курбан удивлённо: «Откуда ты знаешь, что из Питера?», а тот опять серьёзно: «По усам, только питерские пилоты усы носят». Я чуть в голос не засмеялся, когда увидел лицо чемпиона, он сначала выпучил глаза, а потом расхохотался так, что прохожие стали оборачиваться.
Потом я всё-таки подошёл к Адоеву и попросил автограф, он расписался на одной из брошюр, которую достал из своей сумки. Вот, смотри: автограф самого Курбана Адоева!
Я для приличия взглянул на протянутый журнал и опять погрузился в размышления о новой версии. Не терпелось узнать, как дела у Петра, поэтому я позвонил ему.
- Да, слушаю вас, Андрей Игоревич, - послышался голос Пети в трубке.
- Ну, что, Холмс? Удалось, что нибудь узнать или ещё нет?
- Я уже обратно еду. У Глотова железное алиби, он был на совещании во время убийства и никуда не отлучался.
- Понятно, ну, давай ждём.
Я положил телефон на стол и задумался: версия Глотова рухнула, остаётся только Роман, неужели это он родителей порешил или нанял кого-то, но явные улики, найденные в его доме, не давали мне успокоиться. Я упорно не желал верить, что в так хорошо спланированном убийстве могли быть допущены столь детские ошибки.

7
АДВОКАТ

Сегодня мне идти в суд. Я выехал пораньше, чтобы успеть, но таких, как я было очень много, поэтому пришлось постоять в пробках. Обычно в это время я думал; думал и сейчас, ожидая на очередном перекрёстке, когда удастся продраться до следующего затора.
Если у Глотова алиби, то и у Романа такое же алиби, постой, но ведь преступление мог совершить кто угодно. Здесь и Глотов, и Львов - равны, даже у спецслужб выбор исполнителей может быть и пошире. Хорошо бы на суде это показать, чтобы дело отправили на доследование.
Незаметно я добрался до здания суда, припарковал машину и пошёл внутрь. В коридоре, возле зала заседания, сидело несколько человек, видимо, тоже приглашённых в качестве свидетелей. Я мельком взглянул на них, прилично одетые люди, многие, встретившись со мной взглядом, кивнули головой в знак приветствия и улыбнулись, хотя никого из них я не знал.
Продолжая думать о деле, я сидел и ждал, вскоре меня вызвали. Я зашёл в просторный зал – это был самый большой зал заседаний в суде. Он был переполнен, возле входной двери стояло несколько человек, которым не хватило места. Удивила тишина, не смотря на такое скопление людей, в зале было очень тихо.
За большим столом передо мной сидел Прохоров Антон Дмитриевич в чёрной мантии, солидный мужчина с седыми волосами и небольшой залысиной на лбу. За соседним столом секретарь, молоденькая девчонка в сером брючном костюме, сидела возле монитора компьютера. Слева – Вера Григорьевна, которая в прокурорской форме выглядела просто обворожительно. Справа стоял стол адвокатов, вместе с ними сидели подсудимые. У каждого адвоката на столе стоял ноутбук.
После формальностей типичных для суда, меня стала опрашивать зам.прокурора, вопросы касались найденных улик против подозреваемых. Поскольку, младшие дети Львовых, по сути, уже были вне подозрения, Вера Григорьевна дотошно спрашивала меня о завещании найденном в кабинете Романа и о принтере с предсмертной запиской, также она мастерски подвела к выводу, что Львову, как опытному следователю вполне по силам было спланировать и осуществить это убийство, и, хотя, он не участвовал в самих убийствах, но мог быть их организатором.
Потом встал один из адвокатов. Молодой парень, восточной наружности, чёрные, как смола волосы, аккуратная, модная причёска, светло-серый костюм, галстук такого же цвета и рубашка с лимонным отливом.
- Скажите, уважаемый Андрей Игоревич, вы давно знаете моего подзащитного?
- Да, более двадцати лет.
- Скажите, пожалуйста, каким человеком он себя зарекомендовал за это время?
- Хорошим человеком, добропорядочным, но последние пять лет мы практически не общались, поэтому я не могу быть полностью объективным.
- Хорошо, тогда скажите, вы уверены, что именно Львов организовал эти убийства?
- До вчерашнего дня был уверен, - слукавил я, и тут же добавил, - или почти уверен.
- И, что же случилось вчера? Ваше мнение изменилось?
- Да, я теперь не уверен в этом, более того я думаю, что и у других людей была возможность и желание совершить данное преступление.
- Вы можете более подробно рассказать об этом?
- Нет, я надеюсь, что дело отдадут на дорасследование, поэтому в интересах следствия не хочу открывать детали.
- Хорошо. А, что вы, Андрей Игоревич, думаете о четверостишье на обратной стороне предсмертной записки?
- Ничего особенного. Видимо, преступник, чтобы списать всё, как бы на самоубийство, взял листок со стола убитого специально со стишком, чтобы создать впечатление спонтанности.
- Нет, я хотел бы узнать ваше мнение о тексте этого стишка?
- Я в поэзии не разбираюсь, чтобы его оценивать.
- А вам не показалось, что это стих – загадка?
- А, да, Роман Викторович говорил, что его отец любил подобные загадки им загадывать.
- А вы не пробовали разгадать эту загадку?
- Зачем? Мне это даже в голову не пришло, ведь это, скорее всего, случайный листок, первый попавшийся под руку.
Адвокат взял со стола бумагу и повернулся к судье:
- Ваша честь, разрешите приобщить к делу заявление моего подзащитного, здесь ответ на загадку с предсмертной записки, - он стал читать текст документа. – «Я, Львов Роман Викторович, заявляю, что в предсмертной записке моего отца содержаться указания на отгадку причины его смерти. Вот текст стихотворения:
Месяц ехать до вокзала,
там квартира тайной стала,
так и этак поверни,
душу грешную спаси. 
Зная своего отца и его любовь к подобным загадкам, я, уверен, что в этом четверостишье содержится важная информация, которая может помочь в раскрытии данного преступления. Обычно отец в первых двух строчках скрывал информацию, а третья и четвёртая строчки давали пищу для определения метода отгадки и какую пользу это принесёт.
Вот моё решение загадки:
Месяц – это 30, поскольку до вокзала надо ехать, значит 30 минут, секунды и часы явно не подходят, значит это Киевский вокзал – он в 30 минутах езды от дома отца.
Квартира тайной стала – это набор цифр для кода и номера ячейки в камере хранения. Скорее всего номер квартиры – это номер ячейки, а номер дома – это номер кода, хотя фраза «так и этак поверни» может означать и перевёрнутое значение набора цифр или, поскольку в номере кода первой идёт буква, слова «так и этак поверни» могут подсказывать именно её. Насколько я знаю своего отца, скорее всего код будет или «А105», или «К105», в этой фразе ещё буква «и» есть из набора шифровальщика камер хранения, но не думаю, что отец использовал её, скорее всего это «а» и «к», которые повторяются в словах. Ячейка, скорее всего  - 10, хотя возможны и другие варианты с использованием соединения номера дома и квартиры, даже перевёрнутое значение не исключаю, такие как: 01, 501, 01501, 50101, 10501, 50110.
Видимо, в этой ячейке и лежат важные сведения по данному делу, которые могут помочь снять подозрения с меня, а так же, моего брата и моей сестры».
- Возражаю, Ваша Честь! Какое отношение может иметь к делу предположения подсудимого, - это попытка затянуть судебный процесс, уведя его в ложном направлении, - Вера Григорьевна вспорхнула со своего места, как коршун, бросившийся на добычу.
- Возражение принято, - сказал судья и предложил продолжить допрос свидетеля.
- У меня только один вопрос, - адвокат пристально посмотрел мне в глаза и сказал, - если бы во время следствия мой подзащитный попросил Вас проверить данную версию, Вы бы сделали это?
- Возражаю, Ваша честь! Вопрос не имеет отношения к делу, - прокурорша гневно сверкнула глазами в мою сторону, она поняла, что я обязательно проверю эту версию и была вне себя от того, что уже ничего не исправить.
Как только мне разрешили уйти, я тут же вышел из зала заседаний и сразу позвонил Петру. Мы договорились встретиться возле главного входа в Киевский вокзал. Я решил добраться туда на метро, чтобы не опоздать.
Не прошло и часа, как мы уже стояли возле камер хранения. Вокзальная суета всегда нагоняла на меня тоску. Чего людям не сидится на месте? Видимо, неудовлетворённость жизнью и отсутствие стоящего смысла в ней, заставляет куда-то бежать, ехать, спешить. Подобно слепым котятам они мечутся, сталкиваются лбами и опять куда-то стремятся, похоже, сами толком не знают куда.
Мы отыскали старшего. Это был грузный мужчина лет пятидесяти, с круглым животом, на котором форменная тужурка едва сходилась, густые чёрные усы желтели никотиновым налётом возле пухлых губ, видимо их хозяин был заядлым курильщиком.
- Заведующий багажным отделением Сомов Виктор Петрович, - представился он, - чем могу быть полезен?
- Андрей Игоревич Кривенко, - представился я и протянул открытое удостоверение, - следователь уголовного розыска, а это мой коллега Пётр Владимирович Булкин.
Сомов испуганно рассматривал наши удостоверения, потом будто опомнившись опять заулыбался и спросил:
- Так чем обязаны вашему визиту?
- Мы хотели бы узнать, есть ли у вас ячейки вот с такими номерами?
Я дал ему список, который мы составили с Петром из возможных  комбинаций цифр номера дома и квартиры Львова. Он посмотрел на листок и сказал:
- Пятизначных номеров у нас нет, а вот 1,10, 105, 501,  1105 и 1501 есть. Хотите осмотреть?
- Да.
Мы прошли в зал с автоматическими камерами хранения, людей здесь было не много, поэтому через несколько минут мы стояли возле первой из названных заведующим.
Я попросил Сомова пригласить ещё кого нибудь в качестве понятого и, когда он подошёл, стал набирать шифр. Проверив все три варианта, мы перешли к ячейке с номером 10, я набрал первую комбинацию с буквой «А» - ничего, когда я поменял её на «К», дверца щёлкнула и открылась. Внутри лежал целлофановый пакет, я достал его и открыл. Там была толстая общая тетрадь с потёртыми, истрёпанными краями. Я осторожно открыл первую страницу и прочитал вслух:
- Дневник Львова Виктора Осиповича.
8
ИЗ ДНЕВНИКА ЛЬВОВА. МЕСТЬ.
Ну вот и всё. Пришло время сделать последнюю запись. Всё таки странная штука жизнь! Всё время пока живёшь пытаешься её догнать, но так и не успеваешь сделать то, ради чего жил. Я так и не понял, зачем всё это. Зачем я коптил этот свет, пытаясь что-то доказать? Всю жизнь я пытался оправдать своё существование, стремился ставить цели, но когда я их достигал, они были бессмысленными миражами, ничегошеньки не значащими.
Как случилось так, что прибежав к финишу я не нашёл ответа на простой вопрос: зачем всё это? Я стремился жить ради своей страны, но она выкинула меня, как использованный презерватив. Я жил ради детей, но они предали меня – отвергнув мои идеалы. Я жил ради любимой, но болезнь отняла её у меня. Так ради чего я жил!? Неужели всё это не имеет смысла?
Нет. Я не привык сдаваться, поэтому решил своей смертью проучить тех, кто плюнул мне в душу чёрной неблагодарностью за любовь, которую я дарил им, за разбитые надежды, которые я возлагал на них. За мою Трусиху, которая из за них сейчас лежит при смерти. Как я их ненавижу!
Но я не стану поступаться своими принципами и даю шанс их богу, в которого они так слепо верят. Пусть он спасёт их, если он есть! Только бог сможет разгадать то, что я придумал. Ни один здравомыслящий человек не станет заступаться за фанатичных сектантов, убивших своих родителей ради наследства. В тюрьме у вас, дорогие детки, будет время вспомнить кому вы обязаны своим появлением на свет.
Когда вы выйдите на свободу, очень на это надеюсь, вам пришлют посылку из Швейцарии, там, в одном из банков, я оставил тетрадь с подробным планом моего мщения.
Да, сейчас я убью себя и мою дорогую Вику, но обвинят во всём вас и это будет заслуженная кара за то, что вы отняли у меня!
3 июля 2013 год.