Старая икона

Наша семья, привыкшая к кочевому образу жизни — цыганские корни давала о себе знать —  постоянно переезжала с места на место.  Таганрог, Новошахтинск, Севастополь, Краснодар, Ейск… Но куда бы не приезжали и где бы не останавливались, неизменно на стену в красный угол дед вешал старую икону Тихвинской Богоматери...

Одно из самых ярких воспоминаний детства: перед тем, как вся семья садится за стол, дедушка всегда крестится на нее и читает молитву. Без этого традиционного обряда никто к обеду не приступал. Все, в том числе и я, сидели и терпеливо ждали, когда можно будет приступать к трапезе… К слову, в семье никогда и никого не заставляли молиться. Скажу более, его младшая дочь и вовсе крестилась уже когда ждала своего первенца. Однако в Бога все верили и чтили обычаи. А молитве  «Отче наш» мама меня научила в совсем раннем возрасте.

Если честно, меня всегда бесит, когда начинают говорить, что во времена Советского Союза верующих притесняли и в церковь ходить не разрешали. Кто хотел, тот ходил. Как говорится, было бы желание и эта самая вера в сердце, без которой человеку не прожить.

Но вернемся к старой иконе. Сколько поколений преклоняли перед ней колени, молили о прощении и просили даровать удачу, сказать не берусь. Доподлинно знаю одно, в годы фашистской оккупации прабабка Дуня, которая была по национальности русской, и родилась где-то под Рязанью, молилась перед ней денно и нощно. Ее дочь Агафью и двух внуков, мою маму Ларису и ее брата Николая должны были уничтожить как людей второго сорта по причине того, что у них было записана национальность: цыгане.

Богородица услышала молитвы. Семью вместе с остальными родными должны были расстрелять 7 февраля, наши войска освободили станицу 4 февраля. Этот день в нашей семья помнят свято.

Не знаю, совпадение или так тому должно было случиться, да только в конце войны случилось большое несчастье. Евдокия тяжело заболела. Во время одного из приступов она схватила топор и с диким криком разрубила икону пополам. Икона раскололась в аккурат по лику Богомладенца. Доски собрали, кое-как скрепили гвоздями с тыльной стороны и вновь водрузили на почетное место… Только молиться на нее стало некому. Ее дочка Агафья не особо верила в Бога, а может, просто времени не было. Пока муж Василий не вернулся с фронта пришлось много работать, дабы не умереть с детьми с голоду…

***

Много лет спустя, когда мир пришел на землю и семья наконец-то обрела постоянное место жительства, это стал город Лисичанск на Донбассе, младшая дочь Агафьи и Василия Люся, комсомолка, красавица, замечательная певунья, по неизвестной причине вдруг решила заработать на этой иконе. Но для этого следовало узнать насколько икона ценная. В общем, уселись мы с ней за кухонным столом и принялись сочинять письмо в местный краеведческий музей.

Когда дед Васька увидел, чем мы занимаемся,  стал кричать так, что казалось стены нашего домика рухнут. Он бешено вращал маленькими черными глазками и твердил что не позволит продавать Богоматерь, потому что это страшный грех. И что его старшие дети выросли нормальными, а из младшей получилось не пойми что.

За компанию досталось и мне, хотя в силу младости лет моя роль в этой истории сводилась лишь к участию в группе поддержки. Однако деда это не остановило и он постоянно  обращался  ко мне, как к равной. Именно от него впервые узнала о художниках-богомазах, которые в старые времена жили при монастырях. Распалившийся дед Василий прочитал целую лекцию о том, как прежде иконы рисовались артелями.

— Их называли богомазами. Один готовил краски, другой создавал рисунок будущего образа, третий рисовал одежды, четвертый руки, пятый  сам лик.. Имелись и такие, кто искусственно состаривали икону. Какой там Рублев или Феофан Грек, —  кипел он, —  эту икону Закарпатье за кусок сала с хлебом малевали!

Люся тихонько посмеивалась:

—  Вот окажется, что автор —  известный художник, тогда  сам побежишь ее продавать!

Во время всего этого скандала  Богоматерь строго смотрела на нас, словно осуждая.

 А я в тот момент впервые задумалась: откуда дед с его тремя классами образования все это знает? Выдумал, наверное. Даже не обратила внимания, что ему знакомы имена великих иконописцев. Забегая вперед скажу, много лет спустя побывала в Музеи Иконы на Таганке. Каково же было мое удивление, когда экскурсовод слово в слово повторил его короткую лекцию. Так что тетушка моя зря иронизировала…

Потом пришел ответ из музея. Директор попросил привезти икону для оценки. Старший брат, тот самый Николай, чью жизнь отмолила бабка Дуся, выступил в качестве тяжелой артиллерии и категорически запретил трогать икону. В результате образ оставался на месте до самой смерти деда Васьки…

***

Когда дед умер, неожиданно для всех Люся во время
очередного ремонта выкинула образ в сырую прихожую, где он остался лежать покрытый белой известкой и заляпанный краской. В один из приездов в родные пенаты я ужаснулась плачевному состоянию старой иконы и забрала ее с собой в Москву.

С тех пор мы не расстаемся с Богоматерью. Она была со мной годы учебы в вузе, да и потом всегда оставалась рядом в горе и радости. Сколько мы с ней квартир сменили, только мы вдвоем знаем! Сколько она моих слез видела тоже ведомо только нам двоим. Но как бы трудно не было, образ всегда меня защищал и я это чувствовала.

Вначале  90-х я, по примеру своей тети,  тоже решила узнать ценность старой иконы, правда, задачи продать не ставила. Просто подумала: а вдруг и впрямь ее рисовал известный художник. Истории с богомазами особо не верила. Словом, показала ее специалисту, чем  жутко развеселила  дядю Колю. Он долго смеялся:

—  У тебя это семейное, что ли? По очереди с тетей проверяете!

Потом серьезно спросил:

—  Надеюсь, продавать не собираешься?

Пришлось успокоить:

—  Конечно, нет!

В ходе экспертизы было установлено, что образ написан в конце восемнадцатого —  начале девятнадцатого века. Автор, как некогда сказал дед Васька,  был из Закарпатья и работал в артели богомазов.  Отдельный акцент был сделан на том, что образ художественной ценности не имеет, однако, может использоваться как предмет культового поклонения или семейной реликвии.

Надо сказать, что я совсем не расстроилась, когда познакомилась с результатами. К тому времени уже прекрасно понимала, в чем заключается богатство образа, который вот уже третье столетие находится в нашей семье.