Его звали Джеймс...

В пятом часу чумазый нарцисс
через граненое сито,
прикусив
белоснежным клыком зубочистку,
цедил томатную пасту сливочных круч.

Пробужденный дуэтом Пиаф и Матье,
у полога кровати тянулся взъерошенный фермер.
На кухне тучная мать гремела чугунной кастрюлей.
Варилось повидло. У окна увядала лаванда.
Мотылек засыпал на плите.

***

Где-то за тысячу миль,
на Мэдисон-авеню, за Собором Святого Патрика
в трактире резвился их блудный сын,
подпевая саксофонисту.
На нем был английский suit,
на чьих запонках пузыри шампанского
танцевали чарльстон.
Пьяный Хемингуэй имитировал взрывы пороха,
А Фицджеральд ему аплодировал.
Дионис торжествовал.

***

Его звали Джеймс. По вечерам
он включал патефон.
Игла поскрипывала о виниловые пластинки.
В сквер с балкона бросалось сопрано,
ми минор пропадал в шипении магистралей,
держа курс к перспективе бродвейских узлов.
Там - океаны портвейна топили нахальных девиц,
чьи лица полнили испанские сигареты.
Кокаиновые господа
прижимали их груди к начищенным пиджакам
и вызывающе хохотали.
За ними заискивающе следили мелки,
насыщая горчичный пергамент
размазанными набросками,
охватывавшими багетные корочки
сывороткой из чернил,
спозаранку купленными художником
в тесной лавке
за один доллар -
мятого Джорджа, сунутого
в спешности в портмоне.
И Джеймс через призму пенсне
магией скорости света
астрально переносился
в лапы режиссерских задумок.

***

Но, как бывает в историях эмигрантов,
чье серебро - дань романтикам средневековья,
Джеймс в сопровождении манхэттенской нежности
плутал по чертогам блюзовых аллилуй.
Для него инопланетные зодчие выстраивали
из попавших под влияние осени листьев
бордовые изгороди,
постепенно подвязывая жердь за жердью -
они забирались на Эдгар-стрит,
где в баре мистера Уокера
Аллен жадно целовал кислотную проекцию Лу.
У стойки в шифоновом платье
на фортепиано некая леди играла
Уильяма Хэнди,
привораживая посетителей кокетливым взмахом бровей.

***

Католичка-Софи -
так была известна она в Бруклине -
отвергала лукаво миловидных бульварских писак,
однако
помогала им, вручая редакции их графоманские рукописи.
Софи веселилась, порхая, как голубь
над живописными фонарями,
но какая-то грустная отрешенность,
словно корни каштана,
сдавливала ее череп.

Харизматичная леди была влюблена
в мальчишку с девятой улицы,
который по утрам приносил ей три стеклянных бутылки
коровьего молока и букет васильков.
Она с крыльца, улыбаясь, их забирала.
Пол - ее муж - отупелый банкир
не выказывал интереса
к преподношениям мальчика.
Встречая его - дразнил
безразличной гримасой
и, насупившись, шел по своим делам.
В отсутствие Пола мальчик приходил к Софи,
развлекая ее небылицами и британскими анекдотами,
а она, в свою очередь, учила его французскому,
вслух читая Рембо и Руссо.

***

Пролетала одна зима за другой.
Таял снег, затапливая каналы.
Газетные заголовки провожали
в дальнее плаванье пароходы.
Пыхтели заводы.
Мальчик в дубленке таскал молоко.

Старела Софи. Он взрослел,
порой забывая о тайном обряде.
Минуло семь лет. Он возмужал.
Познакомился с юной студенткой.
Пол скончался через год в ноябре.
Софи обеднела.
Мальчик ее больше не навещал.

***

Набережная Ист-Ривер сладко зевала,
глотая
морковные джунгли Уолл-стрит и Трамп-тауэр.
Веснушчатая студентка гуляла с кудрявым денди.
Его звали Джеймс…