Нильс и утки

               
     Оно конешно, когда эдак - то, то само собой. Опять же, вроде, вот оно, хоть трогай, хоть ботинком шевели, хоть окунись с головой, а пробовать не надо. Говно оно говно и есть.
     - Свободу Чойболсану !
     Могучий клич сотряс тщедушное тельце Тадеуша Самуйловича, он даже побагровел, исторгая из картавой глотки мужественную букву "р". Прямо так и исторг. Подошел, облобызал пахнущую дерьмецом и ладаном ручонку, волосатую, толстенькую, мягонькую, встал раком, вильнул уральским задом и зарычал :
     - Ваше пррреосвященство ! Не вели казнить жидка глупого, вели словечко молвить.
     - Рцы, - милостиво повелеть соизволил дюк Ришелье, шурша бронзовым сюртуком.
     Подползая ближе по крутым ступенькам одесской лестницы мэр выл в голос :
     - Констанция ! Сука Боярский. Тамагочи и Терминатор. Бобры и утки. Великая страна. Великий народ. Розенберг.
     На последнем слове он споткнулся, закрутил кудреватой башкой и, наткнувшись на недоуменный взгляд продающей неподалеку семечки Надежды Савченко, героини и борцуньи с врагами, прогремел :
     - Даешь Беломор - канал !
     - Окстись, - на чистом французском посоветовал дюк, - какой на хер Беломор, Казбек, бля. Ну, и Ачхой - Мартан чутка.
     Мэр гордо выпрямился и вдруг плюнул на постамент дюка. Повернулся жесткой спиной и задумался, не видя синего моря, не слыша нашептываний Надежды Савченко, игнорируя дюка и всю Одессу. Он думал о клецках. Достойных таких клецках. Маслянистых. Сочных. Тающих во рту, а не в руках. Проглотил голодную слюну и пошел делать революцию.
     - Нам - то не гони, - в унисон заверещали ведьмы, глупые, стремные бабы с шариками от пинг - понга, ловко прибитыми к головам. - Не так все было. Революцию сделали Берни Сандерс и Панчо Вилья.
     - Ну да, - я не стал спорить и сразу согласился. - Пошел и сделал - разные вещи. Вот, например, ваш дружок ублюдочный Олешка, сколько раз на х...й ходил ? И не сосчитать. Но ведь ни хера при этом не сделал.
     - Как не сделал ? - Яростно вскричала первая. - Пробудил.
     - Ну да, - я не стал спорить и сразу согласился. - Герцена. Проснулся тот рядом с Огаревым на Петровке и говорит : " Сегодня поздно, завтра рано". Вышел под подписку и ударил в колокол, отбил, так сказать, склянки. Он же моряк. Балтиец.
     - Чё - то ты вечно нас запутываешь, - заскрипела клыками вторая, - моряк, согласно Говорухину, у нас один, Розенбаум.
     - Мне ближе Розенберг, - уточнил я маленький нюанс. - Берг - это, наверное, гора, а вот баум - это что ?
     - Звук колокола, - снисходительно пояснила первая. - Герцен зах...ил. Можно сказать, зах...вертил, х...крут, херякнул такой с разбегу.
     - Ну да, - я не стал спорить и сразу согласился. - Лбом. Встал на четвереньки, разбежался и вдарил. Звук еще такой густой попер по всему Лондону. Баумммм.
     Вторая глубокомысленно ковыряла в носу, слушая нас и не вмешиваясь в высокоинтеллектуальный разговор. Куда ей, овце. Скрипнула разок и замолчала. Это правильно, так дурь меньше видна.
     - Ты на что намекаешь ? - Зашипела ведьма.
     - Да ни на что, - потирая свой выпуклый лоб философически настроенного человека меланхолично ответил ей я. - А чо ?
     - Я поняла !
     Вторая перестала ковыряться в носу и влезла между нами, горячечно зашептала :
     - Нильс тоже эту байду просек. Помните, там бронзовый король был. Не герцог, а король.
     - Помним, - согласно подтвердили мы.
     - А второй - то памятник - Розенблюм ! - Торжествующе закричала вторая и упала на пол, корчась в экстазе.
     Я с завистью смотрел, как ее колбасит. Приход, как у эпилепсика. Ништяк.
     - Ну нет, - бес противоречия толкнул меня впервые за вечер поспорить и не согласиться. - Розенблюм - это баба со здоровенными сиськами, ее Аксенов пер где - то в Орехове - Зуеве, а потом в книжку вставил. Репрессии там, Чулпан Хаматова, Берия и режиссер великий.
     - Захаров, что ль ? - Бесцеремонно перебила меня ведьма.   
     - Почти. Аналогично знаменитейший. Снял Нину Ургант. Получил шиш и кумыш. Если б не Чубайс, лизал бы зад царю, но с таким зятьком кладет с прибором.
     - Их двое, Чубайсов - то, - уточнила ведьма, неприязненно хмурясь. - Один да еще один.
     - Второй революционер, - поддакнул я, - практически, террорист. Как Савинков. Только тот книжки хорошие писал и дела достойные делал, а этот херню гонит и ни хера не делает. А так - одно и то же.
     - Так это, что же получается ? - Вставая спросила вторая. - Если трагедия повторилась некогда фарсом, то как теперешнее - то назвать ?
     - Говно на палочке, - подсказал я, а вторая добавила, - в стеклянной баночке. Практически, эскимо, но, как я говорил в самом начале, пробовать не стоит.
     - Ты куда ? - Запищали они, видя мой удаляющийся силуэт.
     - Подальше от вас.