В море. Ги де Мопассан

Посвящается Анри Сеару

Недавно в газетах можно было прочесть следующие строки:
«Булонь-сюр-мер, 22 января. Ужасное несчастье только что парализовало наше прибрежное население, и без того напуганное на протяжении последних двух лет. Рыбацкое судно под управлением капитана Жавеля, входя в порт, было отброшено на запад и разбилось о прибрежные скалы. Несмотря на усилия спасательной шлюпки и заброшенные удочки, четверо мужчин и юнга погибли. Страшные времена продолжаются. Люди боятся новых бедствий».
Кто этот капитан Жавель? Брат ли он однорукого?
Если бедняга, которого унесли волны, который умер под обломками своего корабля – это тот, о ком я думаю, он 18 лет назад был участником другой драмы, ужасной и простой, как все драмы на флоте.
Тогда Жавель был капитаном рыболовецкого траулера.
Траулер – это рыболовецкое судно превосходных качеств. Оно устойчиво, не боится никакой погоды, оно плывет под ветрами залива, как пробка, оно борется с морем без устали, раздув парус, таща по борту большую сеть, которая опускается на дно океана, и собирает всех морских обитателей, спящих в скалах, плоских рыб, прижатых к песку, тяжёлых крабов с крючковатыми клешнями и омаров с заострёнными усами.
Когда веет свежий бриз, а волна коротка, корабль начинает ловить рыбу. Его сеть прикреплена к длинному деревянному брусу, отделанному железом, который спускают на двух тросах, скользящих по лебёдкам, ко дну судна. И корабль, маневрируя под ветром и при течении, тянет эту махину, которая опустошает морское дно.
У Жавеля на борту был младший брат, четверо матросов и юнга. Он вышел из Булони в хорошую ясную погоду, чтобы забросить сеть.
Вскоре поднялся ветер, и шквал заставил судно покинуть те воды. Оно направилось к берегам Англии, но море билось о скалы, о сушу, делало невозможным возвращение в порт. Маленькое судно вновь вышло в открытые воды и вернулось к берегам Франции. Буря продолжалась, не позволяя причалить, окутывая пеной, шумом и опасностями все подступы к берегу.
Траулер вновь отчалил, скользя по поверхности вод, качаясь, трясясь, задыхаясь, но не теряя весёлого духа, не смотря ни на что, привыкнув к этой суровой погоде, которая дней 5-6 заставляла его блуждать между двух стран, не приставая ни к одной.
Затем ураган успокоился, когда они были в открытом море, и, хотя волны были ещё высокими, капитан приказал бросать сеть.
Тогда над бортом развернули брус, и двое матросов спереди, двое – сзади, начали разматывать тросы, которые его держали. Внезапно брус коснулся дна, но высокая волна наклонила корабль, и младший Жавель, который находился спереди и спускал трос, покачнулся, и его рука оказалась защемлённой между тросом и брусом. Он сделал отчаянное усилие, пытаясь другой рукой приподнять трос, но сеть уже волочилась по дну, и жёсткий трос не поддался.
Мужчина, скорчившись от боли, позвал на помощь. Все подбежали к нему. Его брат покинул рубку. Они набросились на верёвку, пытаясь освободить руку. Ничего не получалось. «Надо рубить», - сказал один матрос и вынул из кармана большой нож, который мог в два удара спасти руку младшего Жавеля.
Но резать означало потерять сеть, а сеть стоила денег, больших денег, полторы тысячи франков, и принадлежала старшему Жавелю.
Он закричал: «Не режь, подожди, я поставлю по ветру». И он побежал к штурвалу.
Судно почти не слушалось, парализованное сетью, которая сдерживала его движения, но всё же его двигал ветер и дрейф.
Младший Жавель упал на колени, стиснув зубы, с безумными глазами. Он ничего не говорил. Его брат вернулся, всё ещё боясь ножа матроса: «Подожди, подожди, не режь, надо отдать якорь».
Якорь отдали, размотав цепь, затем начали вращать лебёдки, чтобы ослабить натяжение тросов. Наконец, это удалось, и матросы освободили неподвижную руку в окровавленном рукаве.
Младший Жавель, казалось, обезумел. С него сняли рубаху и увидели страшное зрелище, месиво из мяса, по которому струилась кровь, выбиваясь толчками. Один матрос посмотрел его руку и сказал: «Конец».
Так как кровь заливала палубу, один из матросов сказал: «Надо пережать вену».
Тогда взяли верёвку, толстую коричневую верёвку, и, перевязав руку над раной, затянули изо всех сил. Потоки крови постепенно иссякли и, наконец, прекратились совсем.
Младший Жавель встал с болтающейся рукой. Он взял её другой рукой, приподнял, повернул, потряс. Всё было порвано, кости были сломаны, лишь мышцы удерживали этот кусок тела. Он посмотрел на руку мрачным взглядом, размышляя. Затем сел на сложенный парус, и товарищи посоветовали ему постоянно мочить рану, чтобы избежать заражения.
Рядом с ним поставили ведро, и он каждую минуту зачерпывал воду стаканом, поливая ужасную рану.
- Тебе будет лучше внизу, - сказал ему брат.
Он спустился, но через час поднялся вновь, не чувствуя себя хорошо в одиночестве. К тому же, он предпочитал свежий воздух. Он вновь сел на парус и продолжил поливать руку.
Рыбалка была хороша. Большие рыбы с белым брюхом блестели рядом с ним, содрогаясь от предсмертной агонии. Он смотрел на них, не переставая поливать рану.
Когда они уже подплывали к Булони, поднялся новый порыв ветра, и маленькое судёнышко начало подпрыгивать, сотрясая несчастного раненого.
Настала ночь. Буря бушевала до зари. На рассвете моряки вновь увидели Англию, но, так как море немного успокоилось, вновь направились во Францию.
Ближе к вечеру младший Жавель позвал товарищей и показал им чёрные следы – злые свидетельства гниения в члене, который больше не принадлежал ему.
Матросы смотрели, высказывая своё мнение:
- Это может быть гангрена, - думал один.
- Надо бы полить сверху солёной водичкой, - заявил второй.
Принесли солёной воды и начали поливать рану. Раненый побледнел, стиснул зубы, скрючился, но не закричал.
Когда жар успокоился, он сказал брату: «Дай мне твой нож». Тот протянул нож.
- Подержи мою руку на весу, прямо.
Эта просьба была исполнена.
Тогда он принялся резать. Он резал медленно, обдуманно, перерезая последние сухожилия острым лезвием, и скоро осталась только культя. Он глубоко вздохнул и заявил: «Так было надо. Иначе я пропал бы».
Он с силой выдыхал воздух и, казалось, испытывал облегчение. Он вновь принялся поливать култышку водой.
Ночь вновь была суровой, корабль не мог причалить.
Когда рассвело, младший Жавель взял свою отрезанную руку и долго рассматривал её. Разложение становилось явным. Товарищи тоже пришли, чтобы посмотреть, и передавали руку друг другу, поворачивая, трогая и нюхая.
Его брат сказал:
- Нужно немедленно бросить её в море.
Но младший Жавель рассердился:
- Нет уж, нет! Я не хочу. Она моя, это моя рука.
Он вновь взял её и положил между ног.
- Она сгниёт, - сказал старший.
Тогда раненому пришла в голову мысль. Чтобы сохранить рыбу, когда корабль долго находился в море, её клали в бочки с солью.
Он сказал:
- Я мог бы её засолить.
- Да, это хорошая мысль, - сказали другие.
Тогда одну бочку освободили от рыбы и положили руку на самое дно. Сверху насыпали соли и вновь положили рыбу.
Один из матросов отпустил шуточку:
- Лишь бы не продать её на аукционе!
И все рассмеялись, кроме братьев Жавель.
Ветер всё ещё дул. Корабль лавировал до 10 часов следующего дня. Раненый беспрерывно поливал руку водой.
Время от времени он вставал и ходил взад-вперёд по палубе.
Его брат наблюдал за ним из рубки, подняв голову.
Наконец, корабль вернулся в порт.
Врач осмотрел рану и заявил, что опасности нет. Он сделал перевязку и прописал полный покой. Но Жавель не хотел ложиться, не взяв прежде свою руку, и быстро вернулся в порт, чтобы забрать бочку, которую он пометил крестом.
Её опустошили перед ним, и он схватил свою руку, которая хорошо просолилась. Он завернул её в салфетку, принесённую специально для этой цели, и вернулся к себе.
Его жена и дети долго осматривали этот остаток, трогая пальцы, выскребая соль из-под ногтей, затем вызвали плотника, чтобы сделать маленький гробик.
На следующий день весь экипаж траулера пришёл на похороны отрезанной руки. Два брата, стоя рядом, были в трауре. Священник из местного прихода держал отрезанную руку под мышкой.
Младший Жавель перестал ходить в море. Он получил небольшую должность в порту и, когда позднее говорил об этом несчастном случае, тихо прибавлял:
- Если бы брат захотел обрубить сеть, я сохранил бы руку. Но он трясся за своё богатство.

12 февраля 1883
(Переведено 4 сентября 2016)