История жизни в военные годы

Предисловие
Великая Отечественная Война коснулась, так или иначе, каждую семью, живущую в России. У каждой семьи есть своя история про годы войны. Я бы хотела рассказать свою. Эту историю передала своему внуку, моему папе, прабабушка Наталья Петровна Суржикова.
Нам очень повезло, что наша прабабушка оставила рассказ о войне - маленькую тетрадочку, исписанную от начала и до конца. Первый раз когда я читала у меня были слезы и мурашки. Этот рассказ совсем небольшой, но очень трогательный. Не поленитесь, прочитайте.
В этом рассказе показана жизнь людей во время войны. Про жизнь по ту сторону войны, о которой мы меньше всего знаем, так как в основном нам говорят о событиях на фронте, о сражениях. А как выжили те, кто не участвовал в боях, а работал в тылу, на заводе, растил детей?  В них было столько смелости, сил и бесстрашия. Пожалуй, нашему поколению и младшему полезно было бы знать об этом.
Все кто был на войне, жил в её время – все эти люди герои!

Начало.
Андрюша, я жила в деревне  Быканово, Обоянского уезда. В 1935 году уехала в Москву, к деду Ване. В 1941 году началась война. Завод эвакуировали 11 августа 1941 года. Везли нас в товарных вагонах.
У меня было трое детей: Дуся, Полина, Иван. Вот только сели в вагон в десять часов вечера, как начал немец бомбить. Мы бежали с вагона кто куда. Дед Ваня взял Дусю и Полину, а я Ванечку. Бежали в бараки, сидели до двенадцати часов ночи. В двенадцать повезли нас без всякого предупреждения. Немец снова начал нас палить по вагонам. Так ехали триста километров.
Отъехали. Все успокоились. Дети наши затихли и уснули. Ехали так, что боялись выйти воды набрать, иначе отстанешь от поезда. Двенадцать суток ехали до Омска.

Другая жизнь.
Приехали. Жилья нет, негде ночевать. Пошли искать жильё. Сами нашли комнату, там хозяева раньше телят держали. Дед пошел на работу. Я раньше не работала и не знала, где заработать деньги. Я жила, не знала горя, что денег нет. А тут забрали с завода всех мужчин, восемьсот человек.
Деда забрали на войну. Я осталась жить с детьми. В чужом углу не было детям воли на улицу выйти. Хозяйка закроет ворота, а детки на улице, но меня нет дома.
На работу пошла в 1943 году, на завод чёрных металлов. Тяжёлая работа. Бывало, по три метра длиной болванки носила. У меня на левом плече нарост появился, а работать надо.
Работа тяжёлая. Листы железа в ржавчине. Надо было их в керосине отмывать, а в помещении холодно.
Дуся в первый класс пошла, Полина в садик, Ваня в ясли. Одевать нечего было. Сама Полине сшила шубёнку, одела её. У Вани не было одежды тёплой. Ему тогда два года было. Заверну его в одеяло и понесу в ясли, потом Полину веду в садик.
Работала с 8 утра до 5 вечера. С работы иду за Полиной в садик, приведу её, потом за Ваней в ясли. Кормили их плохо.
Вечером схожу за водой к колодцу, а там уже всю воду выбрали. Черпаю, черпаю несколько раз, наберу ведро. Воды мало, грязь одна. Деток нужно помыть, одежду постирать, сварить что-нибудь, и чтобы было тепло в доме. Часов до двенадцати не сплю. Дров нет.
Дадут на зиму сарай. Собес один кубометр. Зимы были суровые, морозы доходили  до минус 48 градусов и до минус 50. Окна до середины замерзшие были, тепла не было.
Получала заработок шестьдесят рублей. Давали один выходной — воскресенье.
Дам хлебушка, мокрые кусочки троим, а в хатке холодно. Сама пойду в лес за дровами, километров семь или восемь...

Тепло в дом.
Сама не ем ничего. Думаю, что скоро вернусь.
Взяли с подругой пилу. Любые пилили, что под руку попадали или те, что нам нравились. Полные санки наложили, уже сумерки настали. Одни санки везли. Шли друг за другом. Вывезли на дорогу. А там солома лежала и го;вна коней. Обратно шли тяжело.
Моя подруга легла на снег и говорит:
- Я буду замерзать. Тяжело везти и далеко.
- Маруся! Поедем! У меня дети одни в темноте сидят, а у тебя мама хоть твоим чайку согреет, но мои-то одни в холоде меня ждут! - сказала ей тогда я.
С большим трудом ехали. Сил нет. Во рту не было ни куска хлеба, ничего. Виднелись поселковые хатки. Маруся сказала: « Наташа, я в крайний домик заеду, санки брошу, пойду. Мама дома чайку согреет, потом с ней придём за санками с дровами».
Наложили по полкубометра, тяжело. Она спросила: « Наташа, кто же тебе поможет? Ты одна...».
Мы с ней распростились. Она завезла в крайний двор санки, как и говорила. Я тянула их, а Маруся повторяла: « Наташа! Как же тебе тяжело! Никто тебе не поможет».
Но, как говорится, Бог есть. Вдруг появился мужчина, задал мне вопрос:
- Вы видимо устали?
-Устала — ответила я,
- Так вам же не под силу! Давай я помогу — сказал он. Помог не много, до переезда довез.
Я сказала ему: « Спасибо! А у меня уже нет сил, целый день не ела».
От железной дороги прошла ко двору. В моей избушке темно, детки лампу не могут зажечь.
Что делать? Воды нести или дрова рубить? Надо воды, пока ночь не глухая. Ночи в десять вечера уже наступали. В колодце воды нет, наберу полведра и всё.
Начала дрова берёзовые сырые рубить. Нарубила и на растопку настрогала, потом стала топить, они не горят, настрогаю — тогда горят. Всё мучилась, а разжечь ни одной сухой палки не было.
Наконец, я легла спать. Детки накормленные спали втроем, потому что некуда было кровати ставить, да и в избушке холодно.
В одно время печку топить нечем было. Дуся пошла на железную дорогу, где уголь лежал, сторожа их роняли. Дусе в то время было восемь лет. Сторож пошёл в один конец, а она за ним наблюдала. Набрала сумку угля, стянула в узелок, пришла за мной. Мы с ней пошли, забрали эту сумку, принесли. Этим начали обогреваться.
Сначала мы понятия не имели, как углём топить. Натопила, в хатке тепло стало. Принесла воды, деток вымыла, сама вымылась. К смерти сама готовилась и детей готовила. Легла спать. Я трубу закрыла, исчезли синенькие зайчики. Прыгали так, как будто дровами топила. Я и не думала, что беда случится.
В два часа ночи дети заплакали. Я схватилась открывать трубу. Стол стоял возле плиты. Нужно сначала на стол вставать, только тогда получалось задвижку открывать. Хорошо, что я керосиновую лампу не зажгла.
Я упала на пол, сознание потеряла.

Одиночество и равнодушие.
Не знаю сколько я лежала на земле. Когда опомнилась, верхушка головы была пробита. Вся в крови облитая лежала. Никто на меня не смотрел. Никого, кто смог бы прийти. Никого. Все люди чужие. Я одна.
Лампа, которая стояла на столе, лежала на земле. Из неё вылился керосин. Хорошо, что лампу не зажгла, а то сгорели бы все.
За прогулы на работе судили. Я с такой головой не могла пойти на работу. Вылезла на улицу, до хозяина дошла. Говорила ему, просила его: « Иван Емельянович! Пожалуйста! Позвони на работу! А, нет, лучше вызови врача, мы все помираем!». Скорая помощь не приехала, так всё прошло.
А хозяин жил крепко, мясником работал на базаре. У нас не было куска хлеба, а он поле посеет. Они ели не только мясо, ещё помидоры сажали у меня под окнами. Дети мои ни одного помидора у них не ели. Хозяйка ворота переставила, и бывало, через него давала детям три помидора. У меня денег не было, чтобы что-то купить. Так жили, мучились.

Ваня.
Я всё думала, что все горя переживу, дождусь жизнь хорошую. Придёт с войны мой Ваня. Нет, не суждено было сбыться моим мечтам...
Мой Ваня воевал под Ленинградом. Была сильная война, не спали ночами, бомбы взрывались не прекращая... Так твой дедушка родной был жив четыре месяца. Он строил мосты, повозки, думая, что будет живым, а тут... Пошел в бой, во время передышки написал мне письмо:

« Пишу письмо во время передышки. В следующем письме положу фото и карточку.
Иван».

1 августа 1942 года пошёл в бой, 6 августа убили твоего деда. Умер в госпитале от тяжёлого ранения. Вот мы и остались сиротами навсегда...
Сколько буду жить, столько буду слёзы лить проливать, столько они будут капать с глазу. Остались детки вечно несчастными сиротами.

Работа.
Тяжело мне было жить. Пособие на детей платили мне 360 рублей, зарплату 70 рублей. Но то, что меня спасло — это сотня, которую я с Москвы захватила, и 160 метров ткани. Тогда и детей было во что одеть. В одно время даже жулики ночью ко мне лезли в избушку. Где работала, по карточкам хлеб получала. Вечером приходила, троим делила на утро, обед и ужин.
Вздумалось Полине и Ване идти до меня. Они дружно вдвоём жили. Дуська совсем другая была, отличалась от них. До моей работы, до аэропорта, было километра три. Сначала погода тёплая была. Шли, шли они до меня. Вдруг поднялся буран, и силы у них закончились, не ели ничего. Сели они под столбом телеграфным. С аэродрома везли самолёты и увидели, что дети сели мои. Забрали их, а Полина с Ваней ничего мне об этом не сказали, потом уже поздно было спрашивать, сама на работе узнала.
Приходилось трудно. Я малограмотная была, работы хорошей мне не давали. Устроилась работать на заправку самолётов, пять лет проработала. В масле ходила, в бензине. Работали с восьми утра до десяти вечера. За смену восемнадцать самолётов сдавали на войну. Пропуск заберут на проходной, и не уйти никак.
Топить же дома нечем было. На работе возьму угля к вечеру, засыплю, для того чтобы он обгорел, только взялся огнём, потом вытаскивала в снег. Я его забирала, и в проходной спрашивали меня: «Что несёшь?», а я отвечала: «Шлак». Этим и начала жить, печь топить.
Нас в бригаде работало шесть человек. Одни бензином заправляли самолёты, ЯКи, истребители, другие масла сливали. Я мыла бочки зимой на улице бензином, тридцать штук в масле. Сначала руки холода боялись, потом уже дрожали, и я их не чувствовала. Лес, бензин в кожу...жуть.
Вот три мужчины умом тронулись на этой работе. Надо сдать за смену восемнадцать самолётов, война требовала давай, давай! Доработались они, с ума сошли.
У меня волосы выпали, вес уменьшился, кожа стала жёлтая и сухая. Врачи сказали, что дела плохи. После войны те мужчины умерли, меня на курорты отправили. На Кавказ ездила, когда было не самое подходящее время.
Жили в бараке. Вода под полами всё лето стояла. Жуков было много, ужас! Ходила к директору завода, квартиру просила. Все ни на что внимания не обращали: что дед твой был ефрейтор, что его убили. Всегда ходила кругом со слезами. Станут пытать, что я от слёз не могла ничего сказать. Стала работать в насосной станции, от безысходности. Проработала там восемнадцать лет. Никто начальства мне предлагал. Работала, не ленилась, и насосы у меня блестели. Чистоту я любила, была передовой работницей, свою работу ценила.
Нужно трудиться, чтобы никто глаз не колол. Когда ты хороший работник, тебя будут во всем уважать. А если ты будешь лодырем, все от тебя будут отворачиваться.
Бывало, ночью на работе болела голова от переутомления. Домой пришла, нужно в магазин, еду приготовила. Когда дядя Ваня стал взрослым, он ездил ко мне на обед, готовила ему. Иногда не досыпала, не доедала. Всего было.

После войны.
Вот, детки выросли. Сами стали себе хозяевами, уехали кто куда, как им понравилось. Один сынок остался.
И так, Андрюша, я забытая стала. Теперь только жду каждый день, поглядываю, что кто-нибудь вспомнит про меня. Вами я довольна, а вот дядя Ваня совсем чужим стал. Прошла у него жалость, которая была. С какими трудностями мать их растила! Всякие были года. Хорошие тогда, когда дедушка твой, Иван Афанасьевич, жив был.

Воспоминания.
С детства росла, трудно было. Маленькая спать любила. Мама моя заставит свиней пасти, выгоню трёх или четырех в пять утра, и нельзя было отказаться, хворостина у ней была! Это было в 1915 году, на Украине.
В 1918 году всё прошло, я выросла, потом начался голод 1933 года. Были бригады, ходили по дворам. У кого найдут булку хлеба, то забирали последнюю с полки. Народ остался живым, потому что ел лебеду, а от неё зубы чернели, коров мало было.
Потом урожай хороший был. Люди стали есть каждый день. Несколько человек несли на верёвках, руки и ноги болтались. Ямы некому было копать, сил не было. Люди стали рожь парить, есть её, а потом кишки у них лопались, умирали они... Выжили те, кто мало ел.
В 1935 году в Москву переехала. Четырнадцать лет жила и горя не знала. Приехала в Москву, карточная система закончилась. Ели хлеб и не наедались. Так и дожили до войны.

Война.
Стал немец бомбить утром, время летнее, в 4 часа. Это было так, как-будто учебные занятия начались, потом стал днём бомбить, что не могли хлеб взять, в магазин сходить. Копали траншею палками. Накрыло нас так, что земли на голову столько сыпалось! Деда взял двоих, а я Ваню. Будем ли живые? Сами не знали. Ночью стали летать пустые самолёты друг за другом. Всё черно и красно! Горела Москва. Мы рады были хоть где-нибудь укрыться, чтобы дети поспали.
Были у нас две козочки, четыре козлёнка, поросята, семь курочек- всего это лишились, всего того, что нажили.
Была Финская война, но она скоро утихла.
Когда забрали Ивана Афанасьевича на войну, две недели не ела, не пила, не рада была всему, что есть на белом свете.
Был голод, был холод, но я была сильная. Всё себя успокаивала, что всё переживём, что будем хорошо жить.
Получу паёк на детей по 400 грамм, на три раза делю.
Мне на своём веку досталось всего: горя, холода, голода. Мои трудности ушли, с ними и моё здоровье ушло. А вот с детками... Сколько мать горюет по своим детям. Как это, бросить квартиру, оплакать все уголки от радости? Я бы не уезжала, залетела, как синичка, в теплые края.
А теперь всё бывает в жизни. Праздники одна дома сижу. Остались только воспоминания... Столько слёз вылила в море...


Обращение.
Вот, внучек почитаешь,  какие года твоя бабушка пережила. А может, тебе и неинтересно. Это у тебя горя нет, но в жизни всё бывает. Да вот, Андрюша, кто работает хорошо, всякие награды получает. А кто ленивый, тому нигде почёта нет и чести, все его обзывают, смеются над ним, этот человек как будто хуже всех.

Конец.