Соколики

 
Потерявшие свой естественный цвет ботинки коснулись ступенек автобуса, который должен был увезти нас за семьсот километров от промокшей столицы. Путь нам предстоял долгий: почти половина суток в сидячем положении. Места у нас были в самом конце автобуса, я не стал встревать в спор по поводу места у окна и поэтому решил сесть посередине, приятно вытянув ноги и окинув вид и с правой и с левой стороны. Спустя пару минут освещённый оранжевым светом автобус двинулся с места и начал постепенно мчаться сквозь душное пространство. Мы знали куда мы ехали, но складывалось такое впечатление, что точка нашего прибытия - не город, а иная и отчуждённая реальность. В основе нашего желания вырваться из рутины и зноя лежало не требование в отдыхе, а старание потерять самих себя, сделать так, чтобы мозг воспринимал окружающий мир не как пепелище утерянных стремлений.
Мы все стремительнее отдалялись от черты города, а спустя пару часов автобус совершил первую остановку у какого-то придорожного кафе. Мы не спеша покинули наши места и обосновались на бардюре, отпугивая людей своим придурковатым поведением. На тот момент расстояние, которое мы преодолели, было небольшим, но уже ощущение приятной потерянности успокаивало нас. Каждый раз, останавливаясь в очередном богом забытом месте, мы чувствовали, что наши переживания остались где-то там далеко. Только бычки, брошенные в мутные лужи, выдавали наш след.
Шёл час пятый утра. В которой раз я проснулся от очередного толчка, вызванного постоянно неровной дорогой. Я вяло открыл глаза. Передо мной открылся полуфантастический вид. Справа тянулась бесконечное поле с изредка натыканными деревьями. Все это необъятное пространство было залито серым мраком, который поглощал даже горизонт. Слева же мне в глаза прорезался тускло-зелёный свет - это оказался рассвет. Я не знаю было ли это вызвано моим полусонным состоянием, но облакадействительно были подсвечены еле видимым изумрудным цветом, будто зелёный светофор вдали давал нам добро на проезд. Моё тело рвалось наружу из этого проклятого автобуса, я не мог поверить своим глазам, меня будто ударили кувалдой по мизинцу. Во мне проснулось желание вырваться и остаться навсегда наедине с этой окутывающим мир мраком, упасть у первой попавшейся березы и оставить своё тело гнить посреди вездесущей пустоты. Но привитый человеку инстинкт самосохранения взял вверх, и я снова погрузился в беспокойную дрему.
Добравшись до места назначения, мы нашли место ночлега, плотно пообедали в местной кафешке, приятно удивившись низким ценам и отправившись покорять просторы неизведанного нам города. Прогуливаясь по центральной улице и изнывая от жары, мы все больше углублялись в советскую часть города. В один момент я понял, будто я тут уже был. Выгоревшая трава, непонятные узоры на универсамах, белые четырёхэтажки, сливавшиеся с заливающим тротуар солнцем, выстроенные как оловянные солдатики тополя, советская архитектура муниципальных зданий, заросший по краям бурьяном окраинный парк, засыпанный поломавшемся от жары ветками и бычками. Я это где-то видел, в месте, где будучи ещё совсем ребёнком я впервые покупался на море, ловил ящериц, играл в компьютерном клубе в серьезного Сэма, чувствовал у себя под ногами сосновые шишки, впивающиеся в мою нежную детскую кожу. Это было не то место, я был тут впервые, но тоска по времени, когда умел только ощущать, изъедала меня изнутри, она сжимала в тиски каждый мой орган, блестящим клинком разрывала мой эпидермис и играла в классики на моих нервных клетках. В том возрасте мой разум ещё не начал свою деятельность, поэтому все, что у меня осталось с тех времён - это ощущения и память о времени, когда меня не было, будто раньше за меня жил мою жизнь кто-то другой. Отсутствие способности размышлять делало меня сгустком неподдельной радости. Все, что происходило сейчас, было лишь чувством горечи по ощущениям, ведь теперь разум работает на пределе, и счастья в последней инстанции теперь не существует, ведь у эмоций на самом деле нет этапов и уровней.
Кто мы и что здесь делаем? Мы знали ответ на вопрос, который не было надобности задавать. Здесь мы - никто. Именно никем нам хотелось стать в последние пару месяцев. Стереть свои профили и быть в состоянии вечного авиарежима. Что же мы делаем? Мы бежим, мы пытаемся скрыться от города, в котором каждый кусок выкорчеванного забора является фрагментом воспоминаний. Мы пытаемся скрыться от людей, чьи силуэты мы безвольно ищем в останавливающемся вагоне, от милых повседневных пейзажей, семнадцатиэтажных панелек и грустных песен на бакончиках. Мысли, оставленные далеко позади сейчас только бы испортили приятное настроение, но от себя не убежать, не зарыться в самую глубокую яму, только если этого не сделает  кто-то другой.
Все мои попытки найти тебя не увенчались успехом. Я знал, что тут у меня этого точно не получится, но чем приятнее я себя чувствовал, тем сильнее во мне просыпалось желание продолжать поиски тебя здесь, за песочным холмиком, смотрящую в блестящую реку. Никогда мне больше не найти тебя, где бы я ни искал. Я сам не знал, чегодобивался. Казалось бы вот оно: беззаботное время, когда можно в порыве безрассудного куража совершить любую глупость. Я не мог убить в себе тебя, не мог не искать тебя там, где тебя не было. Возможно, уже не существовало того человека, в котором я привык узнавать приятные очертания твоего тела, отблеск т запах твоих волос, свечение твоих глаз, нотки позабытого голоса, но привязанность в памяти гасила во мне здравый рассудок. Я очень редко помню тебя в теплую погоду, когда нет пробирающего до костей ветра, голых деревьев и запаха гари от салютов. Все тёплые дни я проводил предаваясь забытью, лёжа на лавках и шатаясь от квартиры к квартире. Я мечтал о том, чтобы когда-нибудь ты лежала со мной на этих лавках и в списке квартир была бы и твоя, чтобы я мог жаловаться на изнуряющую жару и мурчать, свесив голову с балкона.
Только во время рутинных панических атак и нахлынувшей грусти ты невольно возродишь в своей голове обрывки былых эмоций, но когда тебя переполняет безудержное счастье и у тебя все хорошо, то незачем искать кого-то и вообще пытаться вспоминать. Не вспоминай, не думай, продолжай притворяться каждодневно и внесущно, прикрываясь глупыми шутками и закрывая свое лицо руками. Рано или поздно ты измеришь цену своей исповеди в градусах спиртного. Я же не перестану  искать, продолжая обрезать ласточкам крылья, ведь только так я смогу сохранить для тебя солнечную погоду.
Мы же продолжали свою дорогу вдоль берега, искупавшись пару раз в мутной воде. Наша кожа приобрела красноватый оттенок всего за пару часов, ноги немного ныли, но мы, вдохновленные своей свободой, продолжали плестись по улочкам, постепенно проваливаясь в темную ночную пучину. С горечью потратив почти последние деньги на бутылку виски, мы выпили её на набережной, обсудив все больные темы и рассказав уже стони раз услышанные истории, которые всегда будут приятно согревать наш рассудок. Обратно до дома нас несло уже желание спать и оправиться от выпитого. Язык переплетался и выдавал какие-то несуразные звуки, больше похожие на мычание, холодный пот заливал весь лоб.
 Весь остаток следующего дня мы лениво провисели на лавке в ожидании автобуса. Уже сухие и полные песка ботинки в последний раз коснулись ступеньки автобуса, наши надежды сесть по центру разрушились сразу же, так как по номерам мест мы поняли, что сидеть придётся опять в самой жопе. Мы двинулись в обратный путь, в последний раз окидывая взглядом город, в котором мы нашли спасение, хоть и ненадолго.
Выехав из за холма весь автобус залил насыщенный оранжевый цвет. Солнце садилось за горизонт, превращая воду в мутный кисель из сухофруктов. Этот огромный оранжевый диск заставил нас замолчать на все время, пока излучал приятный и уже скорее красный свет. Он не давал добро на дорогу, будто говорил нам, что не надо возвращаться. Наше прибытие он осветил зеленым, а провожал нас с призывом не возвращаться к старому образу жизни.
Горизонт поглотил солнце, мы снова оказались в окутанном тьмой пространстве, я ехал обратно, чтобы найти тебя дома.