Беженцы

       Впервые помню себя лет с пяти. Первые воспоминания в детской кроватке. Мы живём временно у папиной сестры Чарны. И это не в родном и любимом мамином городе, где все мы родились, а здесь в Вильнюсе, где все говорят на разных странных языках, что язык сломать можно и ни слова понять нельзя. Моего папу зовут Арон, а маму - Хая. Мы с Мишкой их дети. Мы беженцы из другого города с Украины.   Дома про тот город, откуда мы приехали вслух говорить нельзя, а то у мы сразу истерика и ей дают капли. После этого мама долго плачет и вечер, как говорит папа, уже испорчен. Всякий раз он твердит маме, чтобы набралась терпения, пока  он не купит визы. И тогда мы всей семьёй уедим в Польшу. Только это тайна. Потому, что когда в доме говорят про Польшу, Чарна закрывает все окна и они с папой прячутся в отдельной комнате, где могут шептаться целыми часами. Об этом они могут говорить бесконечно. Но в конце споров и пересудов приходят к тому, же выводу, что долго здесь оставаться нельзя. Опасно.… По ночам стреляют бандиты, а днём хоронят советских солдат. И ещё неизвестно чем всё это кончится. Не дай Бог,  чтобы не погромом как в Бердичеве.
Я не раз допытываюсь у моего старшего брата Мишки, почему маме нельзя ни слова сказать, ни упомянуть про Бердичев, если все родные знают, что это самый лучший и красивый город в мире, в котором жили самые известные и умные люди. Но нормального ответа даже от него я не получаю. С его слов это секрет. Но ведь в этом городе остались все наши родные кроме Чарны. Так почему мы должны жить в этой чужой Литве, где мама толком не понимает  ни одного слова?  В конце концов, у Мишки кончается терпение, и он полушепотом рассказывает, что обеих наших бабушек и маминого папу и всю застрявшую в Бердичеве родню, ещё в июне 1941 года расстреляли немцы и добровольцы украинцы из бывших  соседей. А мама про войну просто вспоминать не может, потому, что в эвакуации умерла наша сестра Идочка и наш старший брат Сашка. Кстати, у папы тоже не самые лучшие воспоминания об этом городе. Он как-то рассказывал Мишке, что его отца - учителя Берла в 1920 году зарубили Петлюровцы во время погрома. Так что в с 8 лет он остался младшим сыном и рос со своей мамой - вдовой, растившей ещё троих братьев и сестру. Таких бедных семей как они было больше половины города. Дети в лучшем случае учились четыре года в ХЕДЕРЕ. И на этом кончалось их образование, а вместе с ним и детство.
Взрослели быстро. В поисках любой работы мотались по всей Украине, и чаще всего  вдали от своего обнищавшего города. Не случайно, что и два маминых брата в 1922 году уехали в Америку за лучшей жизнью. С маминых слов они думали, что если даже их жизнь и там не сложится, то, по крайней мере, там никто не устраивает еврейских погромов.
Эти слова глубоко запали в душу нашему папе и его сестре Чарне. Особенно   теперь, после такой страшной войны и гибели стольких родных. Поэтому невозможно доверять соседям,  когда столько плохого пишут о нас в газетах , и говорят по радио про евреев? Завтра напьются – и Погром… Папа хорошо помнит, что и в Германии  до войны было тоже самое  и чем это закончилось для евреев…
 Единственным правильным выходом он считает убраться отсюда пока не поздно. Так что мы здесь живём только временно, пока не уедем в Польшу.
А пока в этом городе творится чёрт знает что. Все боятся всех. Литовцы перенесли свою столицу из Каунаса в Вильнюс. Поляки, разумеется, за это их ненавидят. К тому же  прибавилось и тысяч 15 евреев, успевших вовремя эвакуироваться со всей Литвы до прихода немцев. Так что в городе одновременно проживают три различных группы населения, переполненных взаимной ненавистью и болью от пережитого. Но управляют городом военные из Советской армии. И среди них много офицеров 16 Литовской дивизии, среди которых есть и первые, и вторые и третьи…
 Кстати, папа тоже многого здесь не понимает, но он хоть немного договаривается по-польски. Оказывается, что в этом языке есть много слов похожих на наш, - украинский.  Ко всему, он уже занимается в вечерней школе и учится дома щёлкать на счётах своей левой рукой. Правая его рука весит плетью, и пальцы почти не шевелятся. Но он не падает духом и считает себя счастливчиком, потому, что оттуда, где он воевал за родину, мало кто вернулся после войны. Вообще, это слово ВОЙНА самое употребляемое среди людей. Этим словом объясняют всё. – Нет муки? – Война.… Нет сахара? – Война… Что ни день стреляют бандиты? – Война.… Даже когда ночью ОБЛАВА, будят весь дом и говорят что искали шпиона или бандита, а арестовали кого-то без прописки – тоже война… Я уже какой раз спрашиваю у брата, почему люди всё объясняют войной, а по радио каждый день передают праздничные марши и говорят, что мы победили, и война кончилась?
Но есть и другие непонятные мне вещи. Ведь нет и недели, чтобы не хоронили какого-нибудь нашего офицера. Обычно гроб везут в открытом грузовике вдоль речки Вильняле через мост на Заречную,  и оттуда в Ерузалимку. А за машиной пешком идёт вся процессия, включая духовой оркестр. Вот люди и судачат, что это работа Лесных Братьев. Живут те в лесах и прячутся в подземных норах, а по ночам наведываются в деревни, где их кормят и помогают во всём местные жители. Да как не поможешь, когда в середине ночи заваливается вооружённая банда и среди них твой сосед соседнего хутора, женатый на твоей племяннице… Ну что? Не покормишь голодного родственника?
Поэтому хоть и ловят бандитов годами, а всё никак не переловят. Так что советская власть только в городах, а чуть поближе к лесу… - только до наступления ночи.
Так проходит целый год, пока в один вечер не приносят грустную весть, что визы уже не продаются и трёх каких-то знакомых офицеров расстреляли. Граница с Польшей как нам тогда казалось, стала для нас закрытой навсегда. Впрочем, старшая дочь Чарны, Лиза в 1955 году всё-таки уедет, так как её муж действительно родился в Польше. 
Что касается нашей семьи, поневоле застрявшей в Литве, предстояло прожить оставшуюся, часть своей жизни в городе Вильнюсе.   
 Вопросов я уже давно не задаю. Один раз мама позвала  меня в спальню Чарны, точно как и та, закрыла наглухо все три окна, и сказала: - запомни сынок, мы живём в очень страшное время. Никогда и не с кем не говори о том,  что слышишь в нашем доме. Скажешь лишнее – папу заберут,  и больше никогда его не увидишь. А мы будем голодать и умрём, как двое моих детей в эвакуации. Мне стало страшно, и не зря. Это была самая настоящая правда.
Наконец папа решил что-то предпринять по поводу квартиры. Вопрос нашего пребывания у его сестры встал после рождения моей двоюродной сестры настолько остро, что настало время его как-то решать. К этому времени все лучшие квартиры, уцелевшие в городе, заняло правительство или военные и их семьи. А таких инвалидов как папа, набралось - хоть пруд пруди. Так что на ближайшее время ни на какую квартиру от горисполкома рассчитывать не приходилось. Вот тогда пригодилась прежняя папина смекалка, и он взялся с двумя приятелями собственноручно возродить полуразваленный бомбёжкой остов дома на берегу Вильняле. Ежедневно, после работы они трудились в этой развалине при свете трёх керосиновых ламп, орудая кирками и молотками,  сбивая цемент со старых кирпичей. А папа клал кладку, оперируя одной левой рукой. Но в результате, три  месяца спустя мы въехали в свою двухкомнатную квартиру с кухней на третьем этаже. 
Шёл 1952 год. Я уже был во втором классе. В один прекрасный день папа вернулся с работы очень расстроенный. А к вечеру к нам в гости внезапно заглянули пару его ближайших друзей с очень неприятной новостью. 
-Ходят упорные слухи, что всем евреям, - сотрудникам милиции и НКВД однозначно приказано временно сдать личное оружие. А на вокзале уже формируют эшелоны с теплушками. Это наверняка для нас. Вроде бы всех отправят в Биробиджан... Многие считают это не случайным совпадением, а последствием судебных процессов над евреями – предателями и шпионами.
А на днях в кинотеатре Спалис, в киносборнике мультфильмов я своими глазами смотрел мультфильм про богатую лису, которая все вещи в доме покупает из заграницы, но из еды предпочитает русское сало. Вот тогда в зале нашлись люди, которые встали со стульев и стали кричать: Жиды! Жиды! Бей жидов, - спасай Россию! И мне по-настоящему стало страшно. Ведь никто в зале не знает, что наша семья не жиды, которые в войну прятались в Ташкенте. А мой отец самый настоящий герой и даже инвалид войны. Он за это даже пенсию получает целых сто пятьдесят рублей… Только вот, беда. Если начнут бить, кто различит, кто жид, а кто просто еврей и может быть даже герой… Поэтому мама строго настрого просит после уроков сразу возвращаться домой, и ни шагу во двор!
Только это не помогло! В один воскресный день к нам в дверь кто-то стал колотить ногами и кулаками, с криком: ЖИДЫ откройте! Сквозь ставни узнал в нём соседа с первого этажа, капитана с которым мы здоровались каждый день, но никогда не приходилось с ним разговаривать. Он был в в военной форме, и очень пьян. Соседи по общему коридору тоже заперлись и не собирались выходить. А отец открыл окно и стал звать на помощь. Так продолжалось минут двадцать, пока кто-то не оттащил этого пьянчужку,  и увёл восвояси.
На следующий день вечером к нам неожиданно  заскочил другой сосед по имени Виктор. Он тоже служил в армии офицером, как оказалось в той же части, что и Витаутас - наш вчерашний непрошеный гость.  Увидев его на пороге, мама в страхе отпрянула от двери, а мы с Мишкой спрятались у ней за спиной.
Он очень смутился, извинился, что явился без приглашения и объяснил, что пришёл просить прощения за вчерашнюю выходку сослуживца. К этому времени, и папа пришёл с работы. Минут через десять они уже сидели и мирно беседовали за накрытым столом, а Виктор рассказывал, как вчера вовремя вмешался и спас нашу семью от возможного погрома. Он так и не сказал этого слова. Но папа всю жизнь  помнил, что это означает, и как погиб его отец. 
Вкратце, Виктор оказался тем самым человеком, кто вчера спас нашу семью, потому, что всё могло кончиться очень печально, так как Витаутас вчера был пьян до потери сознания и вооружён. А наш гость попросил у отца прощения от имени советской армии и убедительно просил оставить этот случай без широкой огласки, чтобы не нанести ущерба престижу армии-освободительнице. На том и порешили.
Но спустя два-три дня эта история имела любопытное продолжение. Пообещав отцу уладить вчерашний позорный инцидент, Виктор доложил о случившемся командиру своей части. А тот без промедления вызвал виновного на ковер и приказом отчислил его в дальневосточный округ. Это был тяжёлый удар. Молодая жена, семилетняя дочь, а климат…
В тот же вечер весь двор оказался свидетелем того, как герой отечества, советский офицер капитан Витаутас Журялис пытался покончить с собой в нашей речушке Вильняле, где вода едва доходила ему по пояс.
Несчастная жена с плачущей девочкой, рыдая на берегу, безутешно  взывала к мужу, умоляя соседей помочь в беде. К счастью, таковые нашлись, и после долгих усилий вытащили его на берег.
Всем было жалко его жену и дочь. Им предстояло отбыть в ссылку в далёкие и чужие края, где их будут ждать тяжёлые испытания… В глубине души симпатии соседей  были явно на стороне этой женщины и некоторые бы предпочли, чтобы вместо них в ссылку отправили бы нас. Такая атмосфера царила и навязывалась в ежедневной прессе, что многие простые люди просто ждали, когда дадут зелёный свет на истребление чуждой всем нации.
Дошло до того, что мама пошла к соседям пережившим  ГЕТТО, чтобы воспользовавшись их жизненных опытом, узнать, что нужно брать с собой на первое время, для того, чтобы перенести долгую дорогу в Сибирь. Но даже они не смогли дать ей разумный ответ, потому что климат и дорога в Биробиджан в теплушках не имели ничего похожего, с климатом в Литве… Будущее явно не сулило нам ничего хорошего. Тем не менее, мама потихоньку начала собирать каждому из нас по отдельному чемоданчику с тёплой одеждой…
В эти тяжёлые дни она всё время была печальна и даже иногда разговаривала сама с собой вслух, в поисках источника наших несчастий. Иногда вспоминала своих братьев, вовремя уехавших в Америку. Но в результате однажды высказала нам всем своё кредо в отношении причин происходящего.
 – Мы были ЧУЖИМИ в Бердичеве, мы останемся чужими и здесь и в любом другом месте, потому что нас всегда будут преследовать для жертвоприношения и общего презрения, как отдушину для убогих  и голодных на зрелища простолюдинов. Именно так всегда было с народами, которые не могли сами себя защитить.… Не зря такие национальные меньшинства в Советском Союзе пренебрежительно принято именовать НАЦМЕНАМИ.             
Апогея событий наступила 12 января 1953 года, когда во всех газетах было опубликована статья о деле врачей-вредителей, и среди них известных профессоров и общественных деятелей: Вовси, Шлемович, Михоэлс. Их обвиняли в вредительстве и КОСМОПОЛИТИЗМЕ.
Мишка спросил у папы, что означает это страшное слово. Но его объяснение ничего не прояснило. Потому что со слов отца, во время войны группой евреев - известных деятелей искусства по поручению правительства был создан Еврейский Антифашистский Комитет. И в течение войны эти люди собирали по всему миру и особенно в Америке средства на оружие для защиты Нашей Родины…
Мы были в шоке. И никак не понимали, за что их  судят и хотят расстрелять. Но Бог всё-таки оказался на нашей стороне. Через 2 месяца, 5 марта Сталин умер. А вместе с ним и отменили нашу ссылку в Биробиджан. Может быть, это событие и сыграло в моей жизни решающую роль, повлиявшую на формирование вспыльчивого необузданного характера. Наверное,  именно тогда, мальчишкой я начал верить, что есть какие-то высшие силы, которые стоят на стороне справедливости и оберегают наш народ. И они гораздо сильней властей-узурпаторов и подонков..