Три жены

               
               

                Три сестры, три судьи, три жены милосердных
                Открывают последний кредит для меня.

                Булат Окуджава «Три сестры»

Юра познакомился с Надей в пионерском лагере. Это были их последние летние каникулы перед последним школьным учебным годом.  Оба состояли в самом старшем первом отряде. Эти пионеры  наподобие, как говорили в дирекции лагеря, дядь и тёть в красных галстучках. Может поэтому любимейшей «пионерской» песней их была не «Взвейтесь кострами», а что клёны выкрасили город колдовским каким-то цветом, это скоро, это скоро бабье лето, бабье лето.
Принадлежащий пионерлагерю жёлтенький автобус ПАЗ почти ежедневно возил всю пионерскую дружину из лагеря в высокогорном урочище Иссары в Ялту на пляж и обратно. А в ней эту банду рослых девок и пацанов – первый отряд. Шоссейка петляла по  горам через сосновый лес, оглашаемый песней о том, как герой «кружил напрополую с самой ветреной из женщин». Все горланили эту песню, а Юра пожирал глазами Надю, целомудренную красавицу-комсомолку. 
А потом  наступило изумительное бабье лето в их удушливом городе  металлургов. Они учились в выпускных классах разных школ, жили в разных районах. Он звонил Наде несколько раз по телефону. Она охотно и подолгу болтала с ним.  Однажды вечером Юра сел в трамвай, и долго, очень долго ехал,  через весь город, чтобы встретиться с Надей и пойти с ней на сеанс «Анжелики, маркизы Ангелов» в близлежащий новый широкоформатный кинотеатр «Заря». Они смотрели кино, сцепив потные руки. После сеанса она сказала, что он похож на графа де Пейрака. Потом они сидели на скамейке перед её подъездом, страстно обнимаясь. Шумели пирамидальные тополя. Её многоэтажку и двор окружали эти старые островерхие тополя с мясистыми пыльными листьями и окаменевшими грибницами вдоль стволов. Чёрное небо пылало по краям от извержений бессемеровских конвертеров и домен. Это огненное свечение неба можно было обозревать практически из любой точки города, нависавшим над громадным металлургическим комбинатом с множеством бессемеровских и доменных печей. И горячая ночь бабьего лета казалась ещё жарче, подсвеченная и подогретая жидкой сталью. И телу было жарко, но при этом ещё больше хотелось прижиматься друг к другу.  Чем они и занимались, причём так долго, что в конце концов в открытом чёрном окне на каком-то высоком этаже нарисовалась фигура и рявкнула: «Надька – домой! Шалава глупая».  Голос был мужской. Отец? Брат? Юру подмывало заступиться за подругу, потому что не шалава, и не глупая, но Надя, зардевшись, убежала, а силуэт в окне исчез.
Их школьная страсть прожила всего полгода. Конечно, Юру этот крик с верхнего этажа  охладил. Но Надя вовсе не была шалавой, потому что дальше  поцелуев дело не пошло. Вообще, она была из тех девушек, на которых только дышать и молиться. Юре казалось, что он всё-таки её любит, а вот она его - вопрос. Хотя всегда была вежлива, умеренно ласкова.  Когда свидания назначались в центре города, никогда не опаздывала. Она готова была встречаться с ним где угодно, но всё же предпочитала ближе к своему дому. В то же время ездить к ней через весь город становилось тяжеловато. Десятый класс, изнурительные контрольные, выпускные экзамены на аттестат, вступительные  в институт. И потом её не шибко культурная семья. Как-то всё это его первую любовь придушило.
Они встретились случайно годика через два после этого их непродолжительного романа.  Они уже были студентами. Опять стояло бабье лето, когда студиозусы праздновали своё возвращение с колхозных полей. Впереди был напряжённый первый семестр.  Хотелось немного расслабиться. «Расслаблялись» в салоне тогдашней Юриной подруги, Любы, теперь уже, да, самой ветреной из женщин, дочери третьего секретаря горкома партии. Партийная головка занимала  коттеджи в престижном районе города.  Более или менее интеллигентная городская молодёжь тусовалась у Любы. Во-первых, отдельно стоящий, большой ухоженный дом. Никаких склочных соседей, грозящихся по поводу и без позвонить в ментовку. Во-вторых, и это самое главное, родители Любы никогда не путались у молодёжи под ногами. Они вообще не появлялись на её вечеринках даже когда были дома. У неё также имелась приличная коллекция зарубежных «пластов»: Битлз, Том Джонс, Хампердинк, Далида. Подобное богатство могло быть только у детей партийных чиновников и завмагов. В общем, идеальные условия. Слушали  хиты вроде «Low story», «Yesterday», «A Man Without Love». Девушки восклицали: «О, Фрэнсис Лэй! О, Фрэнсис Лэй!», держа на отлёте бокалы с вином, которое не купишь в магазине.  Как-то случайно в ряд первачей затесалась мало кому известная Фрида Боккара с песенкой на мотив из «Анжелики» - «Утро моей первой любви». Юре вспомнилось свидания с Надей, их  поход в кино на «Анжелику, маркизу». Хотя на кой хрен она была ему теперь, эта Надя? Тем более пришла не одна. Ну, повидались, раскланялись, и поминай как звали!
Когда гости начали потихоньку расходиться, Юра шепнул Любе:

-Я остаюсь?

Люба помотала головой:

-Глупыш, сегодня экипаж танка в полном сборе.

Экипаж – это папа, третий секретарь горкома, командир танка; мама, домохозяйка, механик-водитель; Юркина Любовь, студентка, которая своего не упустит, стрелок - радист; и сестра, такая же как Любка жрица любви, заряжающий. Родители понятия не имели о бурной жизни  дочерей. Поэтому, когда кто-нибудь из экипажа, за исключением сестры, был в танке, Люба не хотела, чтобы Юра ночевал у неё. Удивительная семья! Не редко все они были в бегах, в командировках, у друзей, а Люба и Юра предавались любви как молодожёны. Юра даже пристрастился немного.

Только вот ругает мама,
Что меня ночами нету.

Прощаясь на пороге коттеджа, Люба щебетала:

- Глупыш, мне самой хочется, но… Ты понимаешь! Я люблю тебя!

Ну, люби, люби! Вообще, всё это доставало. В тот потрясный вечер, когда ему был дан пусть даже временный от ворот поворот, «глупыш» от нечего делать или назло своей подруге увязался за Надькой и её кавалером. На что он надеялся? Бог знает. Опять же, это горячее время года – бабье лето. Хотелось обнять женщину, затискать её, хотелось любви, ласки. Он ехал с ними в одном трамвае номер два, потом долго шёл следом.  Эти двое простились странно, просто разбежались без поцелуев, без объятий. Ухажёр даже не проводил её до дому. Ну, значит, всё путём! Не зря потащился.

- Надя, - тихо позвал Юра уже у самого её дома, окружённого тополями. Она испуганно обернулась. Что тут было! Она позволила ему обнять себя. Она помнила его, графа де Пейрака, и никогда не забывала. Как будто вчера только они сходили в кино, а сегодня встретились опять, чтобы затем уже никогда не расставаться.
Хотя, впрочем, всё это ему могло просто присниться после бурной любви с Любой, когда в сладкой полудрёме он лежал у неё под боком?

- Что ты там бормочешь, глупыш? Надя, Надя! Какая ещё Надя? Ты мне изменяешь?

Любино круглое лицо, обрамлённое пышными прямыми волосами непонятного цвета, склонялось над ним.

- Что ещё за Надя? Говори! – в голосе не было зла или раздражения.

Юра молчал. Люба села на кровати, спиной к нему, свесив длинные ноги. Закурила. Юра погладил её плечи.

- Измена – это когда я сплю с другой женщиной.  А я кроме тебя ни с кем не сплю.

- Когда ты спишь с одной, а любишь другую, это тоже измена. А также, - Люба вознесла над головой два ухоженных пальчика с дымящей сигаретой, – рано или поздно ты будешь с ней спать!

- Кто тебе сказал, что я её люблю?

- Догадливая я.

- Я кроме тебя никого не люблю! – заверил Юра, притягивая Любу к себе.

- Расскажешь это своей бабушке, - говорила она, прижимаясь к нему.

Счастье это или несчастье, когда тебя любят? Кажется, что-то подобное про любовь он говорил когда-то Наде. И вот они расстались, а он спит с другой женщиной. Да ещё какой! С той, о которой мечтал. О которых песни слагают. При этом у него самого нет никакой уверенности, что у Любы он один-единственный с её откровенной гиперсексуальностью. Так что любовь до гроба -  чепуха, басни. А может просто люди разучились так любить? Да и кому это сейчас нужно?
Прошло ещё немного времени. Все они закончили свои институты-университеты. Юра получил распределение на работу в какой-то заштатный городишко. Люба не собиралась отпускать главного любовника в «какой-то мухосранск». Папа поможет «её жениху» получить открепление. А потом папа же устроит Юру на самую лучшую работу. Все, особенно Юрины родители были на седьмом небе. Наш Юрка просто гений, герой!
Герой с дырой. Тоже мне, геройство: спать с дочерью главного городского коммуниста. Никто ведь не думает, что будет потом, после того, как Любин папа осчастливит его? Любин папа не знал наверняка о похождениях своих дочерей, но догадывался. Поэтому он, Юрий, должен будет осчастливить третьего секретаря горкома партии и жениться на его дочери - потаскушке. Да он ведь уже «жених»! Юрка был видный парень, даром, что родители простые инженеры. Вельможный папа против него ничего не имел. Он ему, папе, даже нравился.
В общем, всё прошло, как было задумано. Юра открепился, устроился на престижную работу, на металлургический комбинат – градообразующее предприятие, самый большой в городе завод, а возможно в стране или даже в мире. Но на Любе Юра не женился. Не потому что не хотел. Люба неожиданно вышла замуж за еврея и эмигрировала с ним в Израиль. Тогда это было в тренде. Надю Юра тоже потерял из виду. Зато появилась Вера, молодой инженер отдела, которым он в то время уже руководил. Поначалу она его боялась и опускала свои прекрасные серые глаза всякий раз, когда говорила с ним или заходила в его кабинет для отчёта. А он так хотел их видеть! Что бы такое сделать, чтобы Вера не опускала глаза? И опять стояло бабье лето в их задымленном промышленном граде, шуршали старые тополя, полыхали мартены и домны.  И он увидел Верины прекрасные глаза, когда овладел ею за ширмой в её съёмной комнате, где вместе с ней проживал её трёхлетний сын Мишка и пожилая маман. Интересно, что Верины глаза в этот момент ничего не выражали. Хотя по причине того, что у Юры и Веры, как ему стало известно, давно не было секса, её глаза должны были хоть что-то выражать. При этом Юра зажимал Вере рот, боясь и надеясь, что она вдруг закричит или застонет от восторга. А этого нельзя было делать, потому что  сын и мамаша были рядом за ширмой, смотрели «Спокойно ночи, малыши» по телевизору и пили чай с вареньем. А Вера не думала кричать, напрасно он боялся. Он так и не понял, почему она ему отдалась: из любви, ради повышения зарплаты или потому что после холодов и слякоти настало бабье лето, когда молодые теряют голову.
Юра считался в городе завидным женихом. Многие известнейшие и богатейшие семьи города мечтали иметь его в зятьях. А он возьми, да и женись на этой Вере, ниоткуда взявшейся разведёнке, симпатичной, но не красавице, да ещё с довеском. Весь этот колхоз после свадьбы переехал в Юрину новую однокомнатную квартиру, которую он получил от комбината.  Родители теперь считали его идиотом, но самое интересное, Юра был счастлив. Просто, как в песне:

Я давно искал такую,
И не больше и не меньше

Какую, такую? Что в ней было особенного? Ничего! Но жили не тужили. Юра двигался по службе и двигал Веру, которая ещё к тому же поступила в аспирантуру. Юра усыновил её сына Мишу. Получил трёхкомнатную квартиру.
Вера забеременела. С первого дня до того срока беременности, когда у Веры обозначился животик, супруги ходили в женскую консультацию вместе. Это была элитная консультация, в которой обслуживалось городское начальство. И вот однажды, о, боги, в приёмной он увидел Надю. Она тоже ждала приёма у лучшего  гинеколога. Она стала ещё привлекательнее. Она была ослепительно красива! Она тут же узнала Юру, но в присутствии его беременной подруги или супруги ничем себя не выдавала. Когда Веру позвали в кабинет, Юре как обычно предложили подождать, пока доктор её осмотрит, а потом его пригласят, и доктор сообщит обоим, как протекает беременность.  Юра кинулся к Надежде: как ты, что ты, замужем? Нет, она не была замужем. Детей у неё тоже не было. Она в основном отдавалась работе. Юра не мог ею надышаться. Упрашивал её дождаться его. Он отправит жену домой на такси, а потом они пойдут где-нибудь посидят, вспомнят молодость. Если она не против, конечно. Нет, Надя была не против, как всегда. Юру позвали к гинекологу.  Сообщили ему что и как. Всё шло нормально. Он как обычно расцеловал Веру. Когда они вышли из поликлиники, он подозвал такси, усадил жену, сказав, что ему нужно срочно на комбинат. Вера предложила поехать вместе на завод, а потом вместе домой, но он сказал, что у него совещание у главного инженера, а ей лучше отдохнуть, ей на заводе сегодня просто нечего делать. Раньше он ничего не говорил ей об этом совещании. Она насупилась.

- Вера, ты меня в чём-то подозреваешь? Я когда-нибудь врал тебе?

Вера, глядя не него своими прекрасными серыми глазами, отрицательно покачала головой. 

- Поэтому успокойся, милая, займись домашними делами. А я на обратном пути куплю бутылочку виноградного сока, и мы с тобой, с Мишкой и с мамой отметим наш сегодняшний поход к врачу.
Он поцеловал её, и она ответила. Что-то пробрало его после этого её поцелуя. Что-то в нём было горько-щемящее. Как в последний раз перед долгим бессрочным расставанием.
Когда он вбежал обратно в приёмную гинеколога, Нади там уже не было. Сбежала, не дождалась! Он хотел было взять такси, но не мог дать водителю правильный адрес. А может быть и не было никогда  адреса? Нет, адрес точно был. Просто он не удосужился его узнать и записать. Он нашёл её телефон.  Позвонил, но никто не ответил. Он помнил трамвайную остановку, на которой нужно  сходить. Поэтому он опять сел в трамвай маршрут номер два и долго ехал к Наде через весь город. Потом нашёл её многоэтажку в окружении старых тополей, её подъезд, их скамейку. К сожалению, он никогда не провожал её до квартиры. Он позвонил в первую квартиру на первом этаже. Щёлкнул замок. Он сказал женщине, отворившей дверь:

- Извините, в этом подъезде живёт молодая женщина по имени Надежда.

Женщина помотала головой: не знает.

- Ну как же вы не знаете! Надя, Надежда! Подумайте, умоляю.

Женщина пожала плечами:

- Спросите в другом подъезде или в другой квартире. Я вообще тут мало кого знаю. Недавно переехала.
Юра проснулся в их с Верой спальне, на их большой кровати. Он опять наверно во сне звал Надю. Жена не спала, пристально смотрела на него из темноты своими прекрасными серыми глазами.

- Почему ты не спишь, Верочка? Что-то случилось?

Она ответила, что ничего не случилась. Она вот так немного полежит и заснёт. Юра обнял её и поцеловал.
Утром Вера сказалась больной и на работу не пошла. Юра отнёсся к её нездоровью с пониманием, хотя как ему было известно вторая беременность часто протекает без токсикозов. Он несколько раз звонил домой с работы, но трубку никто не брал. 
Он примчался домой раньше обычного несколько встревоженный.  Квартира была пуста: не было ни жены, ни тёщи, ни приёмного сына. Только записка: «Я не могу и не хочу ни с кем тебя делить. Будь Счастлив с Надей!»




© Alex Tsank

San Diego, CA

September 4, 2016