План Победители

Май, 41-го, Брест. У майора Гришина случилась личная трагедия – у него при родах умерла жена, затем умер и младенец. Майор совершает неудачную попытку самоубийства, после чего Гришина отправляют в психиатрическую лечебницу, в Новинки. Когда начинается война, он бежит из Новинок и его восстанавливают на службе. Война даёт ему шанс вернуться к нормальной жизни. Он понимает, что сейчас у каждого есть возможность проявить себя, служить своей родине.

Во время обороны Могилёва он знакомится с девушкой-хирургом. Чтобы во время Смоленской обороны привлечь немцев в Ярцево, предводитель партизан, Батько, он же Митрополит Смоленский и Рославльский, решает устроить венчание Гришина и Веры. Во время венчания разворачивается бойня. Гришину, Вере и ст. лейтенанту Попадейкину удаётся бежать в Москву. Вера не похожа на всех остальных советских женщин, которых майор знал раньше: Вера обладает хорошим вкусом, считает себя феминисткой и иногда может высказываться против советской власти. Он, как настоящий русский мужчина считает себя королём мира и воспринимает женщин как домохозяек и средство удовлетворения своих потребностей, Вера с этим не согласна.. «Они сошлись: вода и пламя». Каждый из них хочет отстоять свои принципы, но война ещё больше усложняет их без того непростой союз.

В общем, буду признательна всем, кто прочитает, репостнёт, напишет рецензию на мою книгу. Помогайте начинающим авторам, как Мультимедийное издательство Стрельбицкого! Уверена, вы найдёте много интересных новинок в гипермаркете электронных изданий.




Отрывок


Как пленник, брошенный в пустой глубокий колодец, я не знаю, где я и что  меня ждет. От меня не скрыто лишь, что в упорной, жестокой борьбе с  дьяволом, началом материальных сил, мне суждено победить, и после того  материя и дух сольются в гармонии прекрасной и наступит царство мировой воли.  А. П. Чехов «Чайка» 


Шпакову А. И.

 ГЛАВА I  Не ставшие героями Бреста 

Гришин проснулся от того, что было поразительно тихо. «Я умер», — подумал он. Ему показалось, что в окне светит сразу два солнца. Потом майор понял, что второе солнце — это бликующая керосиновая лампа.  Любой звук показался бы ему сейчас взрывом. Когда каркнула ворона, он вздрогнул.  «Нервы ник черту», — объяснил он свою панику. Жены рядом не оказалось. Гришин закурил папиросу и подошёл к окну.

 Тишина казалось ему в последнее время чем-то пугающим или даже аномальным.  — Паша, я рожаю! — его жена стояла в дверях и вся тряслась.
 — Так два месяца же ещё осталось. 
— Ну извини, что с тобой не посоветовалась! 

Гришин умылся, вытер лицо полотенцем и только потом сказал:

 — Сейчас пойду за фельдшером.

 Майор со всех ног помчался к дому фельдшера, но вдруг решил, что на велосипеде будет быстрее, вернулся, открыл сарай и вытащил ржавый агрегат. Гришин крутил педали, а за ним над Брестской крепостью продолжало восходить солнце. 

— Вы сегодня рано, майор! — встретил он караульного. 
— Жена рожает. 
— Поздравляю. 
— А ты что здесь делаешь? — спросил он, увидев выходящего из-за угла старшего лейтенанта Попадейкина, в руках у него был подвязанный мешок. 

Попадейкин состроил удивлённое выражение лица. Майор остановил велосипед.

 — Я не пойму, ты опять у меня за спиной самогоном торгуешь, Валера!
 — Я… Це ты балакаешь? Як можно ничего не бачить?! 

Гришин подошёл к лейтенанту и выхватил у него мешок. Тот не сопротивлялся, ведь майор был гораздо крупнее его. Гришин достал из мешка большой бутыль. 

— А это что?
— У рядового уродини. Я ему решил подсобить.
— Не ври мне! Я знаю, что ты на говор переходишь, когда виноват. Ты мне обещал прекратить! Рядовой, свободен!
— Слушаюсь. 

Караульный поспешил вернуться на пост.
 — Валера, ещё раз застукаю тебя, я не посмотрю, что мы с одного селения, и что в одну школу ходили. 
— Я тебе первый лук из ветки сделал.  — Не дави на жалость! 
— Мы из цебарки пили мою пирвую горилку. 
— Я сказал, не дави на жалость. 
— А куди ты намылился на рассвете? 
— Жена рожает. Нужно найти фельдшера. Или кого там.
 — Поздравляю! Думаю, этот бутыль нам ещё пригодится. 
— А то! Но я слежу за тобой. А ну домой! Командир взвода, мать его, барыжит тут с утра пораньше. Тебе через два часа на службу. 
— Слушаюсь, командир.  Командир снова сел на велосипед и поехал дальше.

Минуты две он тарабанил в форточку дома фельдшера, наконец, тот показался.
 — Что-то случилось, майор? 
— Жена рожает. Нужна ваша помощь. 
— Вовремя, ничего не скажешь. 
* * * 

Уже прошло часа три, как Гришин слышал жуткие крики из соседней комнаты, но до сих пор не раздалось детского плача. 

— Роды могут и целый день проходить, майор, — успокоил его Арсений Петрович.  — Это наш третий ребёнок, кому бы рассказываете!
 — И правда! 

Ожидание для Гришина было мучительным, как и всё это утро. Он ходил от зеркала к шкафу и обратно, потому что поскрипывание деревянного пола его успокаивало. Майор с ужасом посмотрел на часы — через пару секунд кукушка должна была прокуковать семь раз. Он не выносил этот звук с тех пор, как повесил в доме часы. Иногда Гришин нарочно хотел поругаться с женой, чтобы был повод разбить её подарок на его день рождения. Когда кукушка куковала двенадцать раз, он думал о том, что хорошо, чтобы именно сейчас началась война и заглушила эту ненастоящую птицу.  Кукукукукукуку. Затем Гришин услышал детский плач. Он тут же бросил папиросу в умывальник и ворвался в комнату. 

— Мальчик, — объявил Арсений Петрович.  Майор взял младенца на руки. Он был весь в крови и почему-то показался ему похожим на чернослив.
— Мы назовём его Петькой. В честь моего бати. 

Его жена молчала.

 — Кровотечение не останавливается.
 — Что?! 
— Кровотечение не останавливается. 
— И что делать? 
— Нужен доктор. Нужно послать в госпиталь за доктором. 
— А ты ни что не способен разве? 
— Обычно роды — плевое дело. Но что-то пошло не так. Плацента. Срочно нужен доктор! 

Гришин отдал ему ребёнка и побежал в детскую. 

— Лёва, проснись!
— Мама так кричала, что я уже давно не сплю. 

Светловолосый мальчуган протёр кулаками глаза. 
— Срочно беги в госпиталь! Найди там доктора Спиридонова. Или беги к нему домой, он ёще, наверное, там. 
— Так сначала бежать в госпиталь или к нему домой? 
— Я сейчас ничего не соображаю. Сам разберёшься, восемь лет как-никак. 

Пацан вскочил с кровати, схватил штаны и, на ходу их надевая, побежал во двор. 

— Пап, а меня братик или сестричка? — спросонья поинтересовалась его пятилетняя дочь. 
— Брат. 

Майор вернулся в спальню к жене. Она неподвижно лежала на постели. Её тело на перине словно образовало гипсовый слепок. Гришину показалось, что ещё чуть-чуть, и его жена утонет в этой белой массе. В углу лежали окровавленные простыни.  Она тяжело дышала и будто боялась пошевелиться, или у неё просто не было на это сил. Майор взял жену за руку. 
— Паша… 
— Я здесь, мать.
 — Можешь, хотя бы сейчас не называть меня так?! 
— Таечка… 

Гришин вспомнил, как умер его отец. Он, восьмилетний мальчик, остался тогда единственным мужчиной в семье. Его тогда словно окатили холодной водой и объявили, что детство закончено. Село Тарасовка тогда ему показалось одной сплошной могилой для его отца — всё ему напоминало об этом крестьянине. Вот здесь он рыбачил с отцом, вот здесь он рубил с ним дрова, здесь он пас с ним коров, здесь слушал, как он играет на гармони. Поэтому, когда через год мать вышла замуж за киевского инженера, он был только рад. Они уехали. Только благодаря отчиму Гришин окончил больше четырёх классов. Только благодаря ему попал в училище. Сейчас он подумал о том, что его сын в восемь лет может остаться без матери. Затем подумал, о том, что никто не умеет печь такие пышки и делать такой каймак, как его жена. «Я даже не знаю, где лежит соль в этом доме! — запаниковал Гришин.

— Я не умею жить один».
— Паша, кажется, я умираю. 
— Всё будет хорошо! Не говори так! 
Она будто прочитала его мысли. 
— Я не боюсь умереть. Может быть, там лучше, чем здесь. И я не хочу войны. Но я боюсь за тебя. Ты даже не знаешь, где сахар в этом доме. Ты совершенно не умеешь готовить. 
— Вот видишь, я не смогу без тебя! 
— Сахар и соль, кстати, в нижнем правом ящике. Гречка в ящике над ними. Консервы я спрятала в сундук. 
— Твою мать! 
— Я беспокоюсь за тебя. Но ты справишься. Ты в Испании был, вернулся. И для советского офицера нет задач, с которыми он не справился бы. Ты всё преодолеешь.  — Помнишь, когда я приехал к бабке на побывку в Тарасовку, я так напился, что чуть не замерз в снегу. Ты погрузила меня в сани и довезла до хаты. Ты уже тогда спасла мне жизнь. Потом ты спасала меня следующие десять лет. 
— Теперь ты будешь спасать себя сам, дорогой. Ты — сильный. Только не забывай поливать мои грядки! 
— Твою мать! Не хорони себя раньше времени. 
— Я люблю тебя, майор. 
— И я тебя люблю. 
— Помни только хорошее. Плохое и само не даст себя забыть. 
— Я не могу сказать о тебе ни одного плохого слова. 

Майор сел на табурет. Они замолчали и просто держали руки вместе. Арсений Петрович не нарушал семейной идиллии и просто напил себе чаю. Новорождённый понял, что сейчас до него никому нет дела, и притих.  Гришин задремал. Его разбудил Лева, который вернулся с доктором. Спиридонов пощупал пульс у хозяйки дома. 

— Она мертва. Слишком поздно. 

«Слишком поздно для чего? Для того чтобы дать по морде этому бестолковому фельдшеру?!» — подумал про себя майор. 

— Мама, мама, мама, — завопил Лёвка. 

Майор не стал его успокаивать. Ему дико захотелось на свежий воздух. Он чуть не сорвал занавеску на двери, когда направился во двор. Ярко светило солнце. Оно явно не разделяло его несчастья. Оно словно насмехалось над ним. Легкий ветерок, птички поют, всё зелено. Он столько лет был домашним тираном, избалованным ребёнком, а сейчас его королевство рухнуло, и природе, похоже, на это наплевать. Он подошёл к колодцу, набрал ведро холодной воды и облил себя.  Мокрый, покинутый, несчастный он присел на крыльцо. Рыжий кот пристроился с ним рядом. Майор погладил своего питомца. Тот в ответ лизнул ему руку. Гришин заплакал — наверное, впервые в жизни. Нет, в последний раз он плакал года в четыре, когда соседский мальчик забрал у него трехколесный велосипед.  Новорождённый умер через час.