Грант

Когда я был еще школьником младших классов, моя сестра выиграла престижный грант фонда Джорджа Сороса — кучу денег (по тогдашним меркам), которые позволили ей уехать учиться за границу и провести там неимоверно ценное и важное для современной науки исследование. Это событие мгновенно получило статус семейной легенды, передающейся вверх и вниз по поколениям, а я втайне стал мечтать, что, когда вырасту, тоже получу грант — не Сороса, конечно, а кое-что посерьезнее. Поскольку я должен был во всем переплюнуть старшую сестру, мой грант находился за пределами Земли. Он лежал за поясом Койпера, за Плутоном — тогда еще планетой — за пузырем гелиосферы, вне досягаемости даже самого слабого солнечного ветерка. Он лежал на гладкой поверхности другой планеты, покрытой матовым голубым океаном и затянутой тонкими облаками, мягко бликующей в лучах другой, чужой, массивной, незнакомой звезды. Это был экзопланентный грант.

Каждый год, рассуждал я, могущественные инопланетные финансовые организации (МИФО) выделяют определенные суммы в межгалактической валюте на дотации студентам из развивающихся систем. Их — систем — очень много — миллионы, тысячи миллионов, спрятанных в газовых облаках, и на них — сотни триллиардов талантливых и очень талантливых, а также семижды на десять в тридцать седьмой степени талантливых молодых людей, стоящих, прилепив нос к холодному балконному стеклу (или другим прозрачным материалам в других химических реалиях), и мечтающих о том, чтобы пролететь тусклой точечкой через половину небосвода и осесть за партой в не поддающейся описанию родными эпитетами герметично задраенной аудитории чужого разумного мира.

Специальная комиссия принимает заявки со всей вселенной — от холодных окраин великих пустот до самых плотных участков фешенебельных галактических нитей. Из-за масштабности программы и огромного разброса соискателей во времени и пространстве комиссия не может существовать в виде привычной органической сущности, и вместо этого присутствует одновременно и везде, разделившись на бесконечное количество субкварковых единиц. Фактически, в составе любого материала есть небольшой процент этой комиссии — настолько крохотный, что его невозможно обнаружить и выбить у него блат никаким современным или будущим способом, ни на каком оборудовании ни в одном из шестидесяти квинтиллионов пятидесяти семи квадриллиардов умножить на десять в сто восьмидесятой степени государственных НИИ, расположенных на разных и многоликих планетах, вращающихся вокруг умеренных звезд. Но он есть, и благодаря ему заявка от любого соискателя дойдет до комиссии мгновенно, как только он захочет ее подать.

Например, развивал я свою мысль, достаточно взять лист акварельной бумаги и начать рисовать на нем черновую версию своего проекта. Его даже не обязательно раскрашивать — достаточно обозначить цветными карандашами контрольные точки, выразить главную мысль и постараться объяснить, почему именно твой проект заслуживает особого внимания. Почему именно ты должен получить финансирование со стороны Вездесущего Банка? Почему из шестисот дециллионов восьмисот сорока пяти септиллиардов шестидесяти одного и трех в периоде умножить на десять в девяносто девятой степени претендентов — а именно такая цифра была зарегистрирована в прошлом году — мы должны выделить именно тебя, выгоревший на солнце блондин-переросток из города Королева М. О. с двойкой по поведению? Постарайтесь максимально кратко и в то же время ясно изложить цель своей работы, после чего отправьте заполненную анкету вашему химически близкому агенту комиссии до наступления дедлайна (см. ниже). После дедлайна работы не принимаются!

Перед самым звонком, когда все уже сдали рисунки и бездумно плевались из трубочек или просто смотрели в окно на унылый осенний пейзаж, я наконец поставил точку и отнес свою работу учительнице.

— Вот, — гордо сказал я. — Все.

Несколько секунд она молча смотрела на мой тяжелый, полностью закрашенный лист, покоробленный от воды и акварели, частично впитавшейся, частично еще плывущей по нему, собирающейся в ручейки и рискующей стечь на белую учительскую сорочку. В левом верхнем углу было написано красными корявыми буквами слово «ДЕДЛАЙН». Именно оно стекало вниз по листу, внося дополнительный, совсем неуместный элемент еще не распространенного в то время жанра «треш-хоррор». Основную часть композиции занимала Земля с фрагментами океана и континентов, в центре располагался покидающий Землю ярко-оранжевый космический корабль с надписью «NASA», все остальное место заполнял безграничный, выплескивающийся за границы бумаги, переходящий на мои пальцы, мои щеки, парту, губы, стол и частично учительский аккуратный маникюр непроглядный черный космос с несколькими красными звездами и сатурноподнобными планетами, символически обозначающими мои желаемые места обучения.

— Ваня, — тихо начала учительница вместе с оглушительным звонком, и я не слышал ни одного из последующих слов, которые, кажется, и не сходили с ее уст, которые только открывались и закрывались, то есть как бы дрожали, перенимая звонковые вибрации, которые, пристраиваясь в уже некороткую очередь сложноподчинений, продолжали звучать, внося хаос и суматоху в душное помещение класса ИЗО. В остановившейся околосолнечной секунде я смотрел в ее глаза, в блестящую глубоко в них абсолютно черную вездесущую комиссию, ее атомы смеялись, мои находились в состоянии покоя, значения мировых констант испытывали крохотные колебания, благодаря которым последний луч сентябрьского подмосковного солнца падал точно на железный подоконник и подвергался дифракции на утомленно сомкнутых тяжелых ресницах, вызывая электрический импульс, проходивший вниз по всему локтевому нерву и приводивший в движение первые три пальца ее правой руки с изящно зажатой между ними / нелепо измазюканной акварелью псевдоперьевой ручкой, которая выводила не подлежащее пересмотру решение.

Спустя несколько десятков лет, когда до меня наконец дошел свет из регионального представительства комиссии, не сумевшей связаться со мной по другим каналам, я листаю заскорузлый альбом для рисования, отлепляя листы один от другого, смотрю на едва заметную на фоне космоса синюю двойку и, в очередной раз задаваясь вопросом: «Почему с плюсом?», вдруг понимаю—