Эх, рано встаёт охрана Ч. II. И о днях незабываем

      И только уже приобретённая за год некоторая моральная закалка, а главное, сознание, что этого “удовольствия” осталось на год меньше, вернуло меня в уже обычное, насколько это было возможно в тех условиях, нормальное состояние...
      Иногда с ужасом думаю, что было бы, если бы заявлению дали  ход!
      Ведь из армии тогда добровольно уйти было невозможно - не отпускали! Оставалось только два выхода:
      Первый – ждать окончания срока службы с неизбежной деградацией в конце и...
      Второй – медленно, но верно спиваться, что ожидало наиболее  мыслящую часть офицерского корпуса с не очень сильным характером. Тогда их, уже спившихся, просто комиссовали, то есть увольняли из армии. За время карантина (курс молодого бойца) так был уволен старший лейтенант Тархов, предшественник нашего капитана, умнейший мужик, превосходивший по своему интеллекту многих офицеров, значительно старших его по званию и должности.
       Да, но что это я с конца?! Ведь надо же по-порядку, и, хотя бы, для начала, представиться!
      Итак, будем знакомы! Зовут меня  Илья Гендлер,  то есть, по паспорту можно бить сразу! А, что касается физиономии, то моему школьному товарищу повезло в этом плане меньше: его били сразу, особенно во времена знаменательных для евреев событий - дела врачей, Суэцкой кампании и пр. Причём, нос его уже был настолько слаб от частых побоев, что иногда хватало простого прикосновения, чтобы потекла кровь... 
      Но для опытных антисемитов и моя внешность не представляла особой тайны, они сразу видели “who is who”. Так, на приёме у декана геолого-разведочного факультета Киевского Государственного Университета (когда я делал попытку перевода со второго курса геофака Ташкентского Политеха, чтобы быть поближе к дому), “огрядному, щiрому” украинцу, каким он оказался,  не нужен был паспорт, чтобы определить, кем были мои родители.
       Он сказал, что перевод возможен только после четвёртого курса, то-есть через три года, прекрасно понимая, что через такой срок ни он, ни его  факультет мне уже будет не нужен. Где-то недели через две декан уже Московского геолого-разведочного института сказал, что я могу перевестись на второй курс уже в этом году при условии досдачи необходимых по учебной программе предметов. Фамилия декана была Мануйленко, очевидно, он был обрусевший украинец. Но к тому времени желание переводиться куда-либо у меня уже абсолютно пропало...
      Тут уместно вспомнить, как после поступления в ТашПИ  на вечерне-заочное отделение и сразу последовавшего за этим призыва, я попытался начать обучение в Армии.
      На вопрос, заданный  нашему замполиту, розовощёкому, упитанному майору, эдакий “котигорошек” из украинской народной сказки, но только в майорской шинели:
“Смогу ли я во время службы сдавать сессии?”,
      он мне коротко и категорически отрезал:

        “Вы приехали сюда службу нести, а не всякими глупостями заниматься!”

      Через некоторое время его перевели на повышение: ценный кадр оказался!...

      Когда же через три года я восстановился в институте, на лабораторных занятиях по химии видел ефрейтора, который посещал занятия регулярно, без пропусков! Нет, явно я “рылом” не вышел! И за что я только девушкам, наконец, начал нравиться?! Возмужал что-ли?! А, может, наивности в глазах поубавилось? А, может, и то, и другое?!
      Опять, уже по привычке, забегаю вперёд! Ведь чтобы восстановиться, нужно “всего лишь” отслужить ни мало, ни много три года и не где-нибудь, а в роте охраны! И это с моей-то фамилией!... Причём, благополучно: то есть, не застрелить никого, и чтобы тебя не подстрелили - нечаянно или даже специально; не заболеть, не попасть в дисбат, да попросту не свихнуться!... 


                Ну, а теперь о днях незабываемых...



                Прибытие к будущему месту службы...

      Было оно довольно длительным - расстояние от Ташкента до Львова мы преодолевали семь длинных суток, вместо где-то четырёх - тогда до нас ещё не доходило, что наша служба уже началась, как говорится: “Солдат спит - служба идёт!”, и это были не самые худшие её дни... Ехали мы так долго, потому что прямого рейса не было, а был он, как сейчас сказали бы, “чартерный”, т. е. в некотором смысле “разовый”, хотя ещё один такой “разовый” эшелон попался нам где-то на середине пути, в Казахстане, на одном из полустанков.
       Шёл он с Кавказа к нам в Среднюю Азию (колониальная политика соласно девизу британских колонизаторов: “Разделяй и властвуй” - в действии!...). Эшелон этот разительно отличался от нашего (тоже не самого спокойного) страшным шумом, гамом, просто дикими криками, нёсшимся из всех вагонов, разнообразного мусора, вываливавшегося из их окон и дверей, растерянных лиц сопровождающих. Как сейчас бы сказали - различие в менталитете налицо...
      Не знаю, как в других вагонах нашего эшелона, но в своём мы ехали дружно. Всю провизию и спиртное, какое у нас было, мы собрали в первом купе, вернее, на первом плацкартном месте, в одном нижнем отсеке для багажа. Постелей, кстати, никаких не было – только одни замусоленные матрасы...  Поскольку я ехал не из дома, и никакой провизии у меня не было, то компенсировал это деньгами, благо “их было у меня”, всё-таки перед отъездом успел получить свою скромную на тот момент, по сравнению с недавней полевой, зарплату.
      Правда, весь полагавшийся мне расчёт я получить не успел (финансировала нашу группу Таджикское Геологическое Управление) – обещали его выслать по адресу матери на Украину. Завтракали, обедали и ужинали, собираясь все вместе, в первом купе. Вначале, перед едой - традиционные сто грамм. И хоть было это по три раза в день, пьяных у нас не было, так как не было и более ста грамм за один раз.
      Однажды к нам в вагон с утра пораньше занесло капитана - начальника эшелона, очевидно, с дежурным обходом. Мы как раз всё приготовили для завтрака, водка была уже разлита, я сидел с краю, ближе всех к входной двери. Держу в руках свою законную стопку, хотел даже сказать что-то, а тут “Явление Христа народу!”...  Вместо приветствия, как само собой разумеещееся спрашиваю: “Не хотите?!”, а он почему-то не отказывается, и я отдаю ему свой “стопарь”!
       Ребята мне тут же компенсируют его другой ёмкостью...  Потом несколько человек вместе с капитаном вышли в тамбур покурить. В тот очередной период своей жизни я тоже курил, но до того момента, пока не увидел, как солдаты собирают “бычки”, где только могут (под нарами в караулах, в урнах для мусора и. т. далее), и это надолго отвадило меня от курева, по крайней мере, на весь мой армейский срок, за редким исключением, когда кому-нибудь присылали домашний самосад, тогда по моей просьбе мне тоже сворачивали козью ножку... 
     Среди всего нескольких человек в тамбуре оказалось сразу аж два еврея: я и ещё бывший студент одного московского престижного ВУЗа, исключённый оттуда за какую-то неполиткорректность. Капитан, несмотря на то, что выпил у нас и, наверно, уже ранее хорошо приложившийся, всё-таки заметил это и спросил с явной подковыркой, как мы собираемся в Армии служить? Мельман Аркадий, старше меня на несколько лет не замедлил спросить его:
     “А вы знаете, что евреи, Герои Советского Союза, по количеству в процентном соотношении уступают только русским?”. Я бы сейчас добавил, что это несмотря на существовавший неофициальный государственный антисемитизм. Но тогда то, что я услышал, было  для меня откровением...
      Небольшая остановка в Нежине. Высадили нас на большом плацу. Построили. Спросили: “Кто хочет служить в батальоне охраны?” Мне почему-то не захотелось. Сказали, что остальных повезут в Стрый. В Стрыю уже год служил мой товарищ, с ним я проучился десять лет в одном классе. Жили рядом, вместе ходили в лес, бегали летом по огородам, лазили по чужим садам... Подумал: “Хоть, кто-то из своих будет рядом!”. 
      Оставшиеся доехали до Киева. На вокзале высадились, стали ждать поезда на Львовское направление. Спросил у сопровождавших нас сверхсрочников, сколько времени нужно ждать, оказалось несколько часов. Я предупредил, что на час отлучусь и вышёл на хорошо знакомую мне привокзальную площадь. Взял такси и “махнул” на Подол, к тёте. Она была дома, и появление моё для неё было полной неожиданностью. Угостила меня чаем, дала на дорогу полкурицы и, тут-же на такси я вернулся на вокзал. По-честному поделился со сверхсрочниками курицей, и через некоторое время мы все уже сидели в вагоне поезда “нужного” нам направления.
       Вот уже и заснеженный Львов (первый снег, который я вижу в этом году), а там через несколько часов ещё более заснеженный Стрый. Как позже нам сказали: “Город дождей, б----й и велосипедистов”, в чём каждому со временем была возможность убедиться...
      С вокзала на крытом военном грузовике нас отвезли в гарнизонную баню, где в предбаннике уже ожидал старшина с ручной машинкой для стрижки волос. Ею он каждого вновь прибывшего “обнулял”, лишая нас растительности, успевшей вырасти после призывной комиссии, давал всем кусок хозяйственного мыла и только потом отпускал нас собственно в баню... После бани мы уже надели обмундирование. Надевали долго, уж очень было непривычно...
      Вид, конечно, был ужасный: всё висит мешком, перекособочено, жуть!... Позже нас научили одеваться чуть быстрее (за время, необходимое для сгорания одной спички), но вид наш от этого не намного улучшился... Помнится, где-то месяц уже после карантина перед Новым Годом мы заступали в караул. Перед построением, около штаба части, чтобы не замёрзнуть, я начал в своих кирзачах немного пританцовывать.
       Мимо проходили две женщины, чьи-то жёны, то-ли офицеров, то-ли, скорее всего, сверхсрочников. Посмотрев на меня пезрительно-жалостливо, одна из них сказала: “Танцуй, танцуй, тебе ещё долго так танцевать придётся!”… Теперь задним числом я могу представить, как  тогда выглядел: и так-то отроду худой до смерти, а после месяца муштры впроголодь на мне вообще всё висело, скрюченный от холода, карабин на правом плече гнёт книзу в эту же правую сторону, в длинной шинели до пят, ещё ни разу не обрезанной, да ещё солдатская шапка свободно вращалась вокруг стриженой головы, ну, в общем, пародия на солдата, а не солдат...
       Правда, уже на второе лето службы картина резко изменилась: однажды после прибытия из караула в подразделение я чистил на улице карабин. Ремень, чтобы не мешал, снял, ноги для устойчивости расставлены. Сзади проходили два молодых солдата, и один другому заметил обо мне, но так, что я услыхал: “Вот это солдат!”, как, говорится, “ни больше, ни меньше”..., но для этого нужно было только лишь всего-навсего прослужить две зимы и одно лето (почти как в известной песне), то есть полтора года...
      В итоге, я всё равно попал в охрану, но не в батальон, а в роту - роту охраны авиационного полка. В Армии говорили: “Где начинается Авиация, там кончается порядок!” Позже я убедился, что бардак был повсеместный, то есть Всеармейский!... Товарища же моего, ещё когда я был  в карантине, вместе с его батальоном отправили на Дальний Восток...   
      

                Продолжение следует