ВСТУПЛЕНИЕ
Иногда мне снится один и тот же сон. Я всякий раз успеваю почувствовать его появление, когда начинаю погружаться в некое зыбкое, пограничное состояние. Реальность словно осталась за плотным занавесом ночи, а мысль работает четко, быстро, открывая истины, которые невозможно познать в повседневной жизни. Смешно, что наутро от них остаются лишь разрозненные обрывки. «Значит, снова ныряю в лето,» - успеваю подумать я, и ухожу дальше в сон, где уже нет мыслей, и последнее, что я вижу – это темно-багровые волны, которые медленно ходят перед глазами, а потом темнота рассеивается, и я оказываюсь в заполненном людьми автобусе.
Он едет по большому городу с плохими дорогами, иногда его мотает из стороны в сторону, и люди, которых я невольно толкаю, с неудовольствием смотрят на мою походную сумку и гитару на плече. Я лишь виновато улыбаюсь и слегка пожимаю плечами. Смотрю в окно: там новостройки, между ними - чахлые сосенки, новые магазинчики, облицованные белой плиткой, какие-то большие пустыри, летний ветерок гоняет по ним мусор. Киоски кричащих цветов словно зовут: «Подойди! Купи «Сникерс!» Вкуснота ведь невероятная, не пожалеешь!» Кстати, так и люблю их с тех пор. Я смотрю во все глаза и стараюсь все заметить и запомнить, потому что точно знаю – этого города больше нет.
Наконец автобус, тряхнув нас в последний раз, останавливается, с сухим шипением раскрывает двери, и я, единственная из всех, выхожу. Мои невольные попутчики смотрят на меня с удивлением. Им непонятно, зачем я сюда приехала и куда теперь пойду. Это последняя остановка в черте города, но ничто здесь не напоминает город. Справа – капустное поле, слева - остатки заброшенной стройки: начатый когда-то фундамент почти скрыла буйная, как в джунглях, поросль, по бетонным сваям, торчащим из земли, змеится вьюнок. День жаркий, и кажется, что сам воздух вибрирует от беспрестанной трели кузнечиков, и незаметные глазу движения воздушных потоков покачивают колокольчики вьюнка.
Вдали (а мне кажется, что почти у горизонта) – несколько многоэтажек. Интересно, каково это – жить на самом краю города. Пытаюсь представить, сколько до них пешком – час, два? На самом деле, мне туда не нужно, я направляюсь к друзьям, живущим за много километров отсюда. Автобус, на котором я приехала, идет как раз в том направлении, но «зайцем» не проскочишь, а поездки между городами влетят в копеечку. Я уже применила мелкую, вполне законную хитрость – купила дешевый городской билет, проехала по нему по максимуму, но теперь город остался позади, и дальше мне – на попутках.
Здесь тихо, от дороги поднимается горячий воздух. Я кладу ладонь на асфальт и глажу его шероховатую поверхность. Сколько раз дорога меня выручала, избавляла от волнений и сомнений, дарила чувство свободы и желание обнять весь мир. Я никогда ее не боялась, и именно она привела меня туда, где я сейчас, и сделала такой, какой мне всегда хотелось быть.
Девушка подходит незаметно. Я чувствую ее присутствие, и поворачиваю голову. Красивая – черные волосы разбросаны по плечам, пестрая бело-голубая легкая ветровка (точно! У меня такая была – папа привез!), потертые джинсы, блестящие кольца в ушах – цыганка, да и только.
- Будешь? – она протягивает мне пачку сигарет.
- Не, я бросила.
- Ого, - удивляется она, - давно?
- Не помню, - пожимаю плечами, - лет десять как...
- Молодец, - с уважением говорит девушка, - трудно было?
- Не-а, я когда-то решила, что пусть то, что мне действительно нужно, приходит легко и естественно, ну и...
- Неужели получилось? – радуется она.
- Вроде бы, Вселенная меня услышала, - улыбаюсь, - и у тебя будет так получаться.
- Любишь ездить? – зачем-то спрашиваю я – мне ведь известен ответ.
- Типа, - отвечает девушка, - люблю быть там, где я хочу, и чтоб быстро.
Мы молчим, я смотрю на часы и понимаю, что скоро расставаться. И в каждом сне в этот момент я задаю ей один и тот же вопрос и сама не знаю, что надеюсь услышать в ответ.
- Поедем дальше вместе?
Она улыбается и отрицательно качает головой:
- Не сейчас, но когда-нибудь – обязательно...
И тут я просыпаюсь, и уже знаю, что день будет удачный и радостный. И даже не удивляюсь, увидев солнце за окном.
ххххххх
...Иногда мне хочется вернуться в прошлое. Темноволосая девушка ждет. Иногда мы встречаемся – это нужно нам обеим. Она напоминает мне о важных вещах: о том, что в нашем мире очень много любви, о том, что все можно выразить словами, и даже - нарисовать ими картину, о том, как звучат гитарные струны. О том, что любимая музыка всегда рядом, даже если люди, которые каким-то чудом извлекли ее из ноосферы (да, я в нее верю), состарились или, как это называли когда-то, остались вечно молодыми. Раньше так говорили про героев войны. Наверно, все, что убивает таких юных – в какой-то степени война.
Девушка - прирожденная пацифистка, война ей чужда в любом виде, и в детстве она даже испытывала жалость к людям в военной форме: «Подневольные, мотают вас по всей стране».
Она всегда была аутсайдером. Почему так случилось? – Я не знаю... наверно, было предрешено?
Когда ей было года четыре, она заболела – простуда, ничего серьезного, но мама вызвала врача. Девушка помнит, как они обе сидели около ее постели – молодая встревоженная мама и пожилая незнакомая тетя в белом халате, рыжая и с кудрями.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила рыжая.
- Вообще или в данный момент?
Женщины переглянулись и расхохотались. Девочка не обиделась, но у нее появились подозрения, что мыслит она как-то необычно,для ее возраста неожиданно. Она ведь просто хотела дать точный ответ на вопрос, что тут особенного? Мама или папа сказали бы именно так, почему же ее слова показались смешными?
...Потом началась школа, появились первые подружки – все жили в одном микрорайоне, ходили вместе домой, болтали, смеялись. Девочка была выдумщицей, голова ее всегда была полна веселых идей, и потому она не страдала от одиночества. Как-то у одной из подружек был день рождения, и она позвала всех, кроме нее. Было обидно и непонятно – разве она так сильно от всех отличается в какую-то неприятную и непривлекательную сторону? Главное, ведь над ее шутками смеются, ее истории просят повторять снова и снова, и темы для игр она придумывает лучше всех! Тогда она впервые поняла, что творческое начало не принесет ей популярности. Шутки – это хорошо, но куда важнее быть своей в стайке сверстниц. Она не стала никому мстить, но отчуждение осталось. А через короткое время поняла, что существует не настолько много людей, общение с которыми интереснее, чем увлекательная книга. Но все-таки оно разнообразит жизнь, и скучно было бы полностью уйти в чтение.
...7 класс. По всей стране прошел фильм; в главной роли сыграла худенькая и невидная девочка, дочка самой популярной в Советском Союзе певицы - ее потом стали называть «примадонной». Из этого фильма дети почерпнули иностранное слово «бойкот» и тему для новой, жестокой игры. В ее классе жертвой стала одна нескладная девчонка, из тех, что всегда говорят что-то «не в тему». В нагрузку ей прилагалась вздорная худая мама в мохеровом шарфе, из торговых. Она вечно приходила в школу ругаться по самым разнообразным поводам. С девчонкой демонстративно не разговаривали, прятали ее сумку или сменку, подкладывали кнопки на стул, незаметно совали в карманы яблочные огрызки и прочую дрянь. Ничего более серьезного, правда, не делали.
Как-то они обе случайно задержались после школы и столкнулись в раздевалке. Жертва держалась скованно и старалась смотреть перед собой. Моя героиня с интересом глянула на нее – что могло в ней вызвать всеобщее презрение? Руки-ноги на месте, обычный человек. Она подошла:
- Пойдем домой вместе?
- А ты не боишься, что тебе тоже объявят бойкот?
- Нет.
- Почему?
Она пожала плечами.
- Как это?
- Не знаю.
Конечно, такая акция не осталась незамеченной. На следующий день к ней обратилась заводила класса, златокудрая красотка с хулиганскими манерами и перманентным неудом за поведение.
- Ты что, тоже бойкот захотела, как Крылова?
- Попробуй объяви, - и девочка посмотрела в ее красивые васильковые глаза. Спокойно и невозмутимо посмотрела, без страха и волнения.
- Захочу – объявлю, - и заводила отошла. Больше к этой теме никогда не возвращались. Но и к Крыловой с того момента относиться стали лучше. Кто-то ее по-прежнему доставал, особенно мальчишки, а кто-то нормально общался. У детей все-таки короткая память.
...Шло время, девушка взрослела, после школы поступила учиться на ин.яз. Там она особенно отличалась от общей массы юных-многоопытных-обеспеченных. Ни богатого мальчика, ни машины, ни фирменной одежды у нее не было, но по поводу отсутствия всего этого она не огорчалась. Как-то даже демонстративно не огорчалась. Иными словами, отвергала ценности среды. Ну, а среда в ответ отвергала ее.
В ее жизни были совсем другие люди с другими ценностями. Я уже сказала, что от недостатка друзей моя героиня не страдала? Было с кем попеть под гитару, обменяться книгами, послушать музыку и поговорить не о шмотках и машинах, а о жизни и смерти, о религии и философии, о дружбе и любви. Последняя тема ее просто завораживала. Ведь это совсем не то, что у ее одногруппниц с их «папиками». Это родство сердец, и ни пол, ни возраст не важны. Если напомнить человеку о том, что он достоин любви, он будет совсем по-другому смотреть на мир - он уже не захочет войны.
На эту тему она разговорилась однажды со своим приятелем, слегка диссидентствующим студентом-старшекурсником философского факультета. Он был худой, с черными длинными волосами с эффектной седой прядью, в круглых очках, и немного напоминал Джона Леннона.
- И ты действительно считаешь, что такой вот человек, которому об этом напомнят, прямо-таки и не захочет войны? – с интересом спросил он.
- Конечно. Если человек никем не любим, он обозлен на весь мир, и ему хочется сделать себя заметным. На самом деле он просто умоляет полюбить его. Может, его в детстве часто называли плохим... Надо убедить его самого, что он хороший! – это был ее «конек», и об этом она могла говорить долго.
- А если он просто прикидывается таким бедным-несчастным, а на самом деле хочет власти?
- И все-таки – нет... Но это более запущенный случай, из совсем тяжелых. Ему лишь кажется, что он этого хочет. А зачем она, власть? Ведь она не дает ни друзей, ни любви, одни лишь иллюзии.
- Но что-то может его излечить?
- Конечно. Только любовь.
- Ну ты вообще... Не, так-то круто – власть цветов и все такое, – он задумался, - и всеобщая гармония. А вот если я сам лично не уверен, что я хороший и достойный? – и он хитро глянул на нее.
Она подошла к нему, обняла и поцеловала в щеку.
- Ты суперский. Ты обалденно талантливый. Я ведь читала твои стихи. Ты обязательно всего добьешься, если, конечно, захочешь.
Вся компания давно уже с интересом наблюдала за их дружеской рокировкой, и теперь раздались смех и апплодисменты. «Сделала она тебя, Вовочка!»
Он смутился и даже слегка покраснел:
- Вот за что люблю девушек-хиппи, так за то, что всегда обогреют.
"А разве сложно обогреть того, кому холодно?" - подумала она. Ведь теплые слова греют не хуже печки, если они - из сердца. А по-другому говорить она тогда не умела. Да и потом, через много лет, так толком и не научилась.
Хххххххххххххххххххххххх
Весна. Я невесело смотрю из окна трамвая на холодное, колючее, летящее сразу со всех сторон и тихонько напеваю: «Белая гадость лежит за окном...» Эта песня преследует меня с ноября по апрель. Честно говоря, терпеть не могу зиму... Мои предки давненько обосновались в этих негостеприимных краях, но я за все мои 18 лет так и не полюбила шубы и шапки, лыжи и коньки. «Шуба и шапка,» - повторяю про себя, и даже сами слова кажутся неповоротливыми, тяжелыми.
Еще неделю назад все таяло, неслись по улицам потоки, я запрокидывала голову, смотрела в высокое небо, и через пару секунд мне начинало казаться, что я падаю в эту яркую синь. Но было не страшно, а весело, как будто летишь на качелях. А теперь вот – белая гадость... Мои одногруппницы будут сидеть на занятиях в шубках или зябко кутаться в ангорские шарфики с вещевого рынка, бросать высокомерные взгляды. Тоска, тоска...
От трамвайной остановки до института – минут десять ходьбы. Его видно там, в отдалении – неуклюжая громадина из красного кирпича, здание новое, но холодное и пыльное, со слишком высокими потолками, с партами и стульями, которые словно состоят из одних острых углов (хорошо, что я люблю носить джинсы! Им углы не страшны), с каким-то неисправимым дефектом в системе отопления - бестолковое, неуютное строение. А в принципе, без разницы – это просто место учебы.
Между прочим, учиться мне нравится! Любимые мной песни в какой-то момент, неожиданно для меня приобретают содержание, смысл, и это похоже на волшебство. Хотя, ничего чудесного – просто я изучаю английский язык, ну, и научилась мало-помалу их понимать. Вот и сегодня первая пара у нас – устная речь. Тема домашнего задания – выбрать период времени, в который ты хотел бы временно переместиться, и рассказать, почему. Для меня это – конечно, 60-е, примерно середина, и, безусловно, Англия – я б сходила на концерт моих любимых Beatles. А если б получилось там слегка задержаться, то и Queen я бы послушала – ради них можно было бы и застрять в этой необычайной эпохе. Пацифизм и холодная война, аристократичная рафинированность и дух свободы с ощутимым запахом марихуаны, консерватизм и бунтарство. Я хотела бы рассказать об этом так, чтобы и другие увидели. Хотя, моим одногруппницам это совершенно неинтересно – они вообще не любят творческие задания, предпочитают выучивать материал из учебника и отвечать на вопросы.
- Подожди! – меня окликает моя приятельница Оля Златогорская. Она учится на немецком отделении, а живет по соседству с моей близкой подругой Таней Смолиной. Оля – девочка вполне инязовского формата: папа – директор завода, мама – учительница музыки, кстати, настоящая ГДР-овская немка. По языку Оля намного обгоняет остальных – она двуязычная с детства.
Если бы ей пришлось спать на горе матрасов со спрятанной под ними горошиной, она бы ее обязательно почувствовала – это настоящая принцесса, прямо как из сказки братьев Гримм. Прямые и длинные платиновые волосы, светло-серые глаза. У нее все самое дорогое и лучшее – одежда не с рынка, а прямиком из-за рубежа, украшения – только золотые. На прочие металлы у нее аллергия - оказывается, и так бывает. Это может показаться удивительным, но мы с ней прекрасно ладим. Дело в том, что золото и модная одежда в ней не главное, как в моих одногруппницах. Она независима и обо всем имеет собственное мнение, а я это в людях ценю.
- Ты чего своим ходом? Общественность тебя осудит! – шучу я.
- Точно, общественность! Как же я о ней не подумала! –смеется она.
- А ты почему-то о ней никогда не думаешь! Пешком вон ходишь, – продолжаю я.
- От такой же слышу, - весело парирует она. – Кто бы говорил. А в принципе, папе не в тему меня все время возить, а Сашка работу раньше начинает. Но главное то, что мне это теперь не нужно!
Я понимаю, о чем Оля ведет речь. Пару лет назад она перенесла серьезную травму позвоночника, какое-то время совсем не ходила, полгода лечилась в Израиле. Постепенно выздоровела, но именно по этой причине в институт ее возил водитель папы-директора. Теперь вот полностью восстановилась, бегает на высоких каблуках, даже запыхалась - счастливая до невозможности!
- Что вчера делала? – спрашиваю я.
- У Танюшки допоздна просидела. Потом уже папа пришел, домой увел, - улыбается она. – Вот над чем весь вечер просмеялись – вообще теперь не вспомнить... что за ерунда с памятью! Наверно, она чувствует, что сессия приближается, и взяла тайм-аут.
- Тебе хорошо, с тобой мама опять на немецкий перейдет, и никаких проблем. Мне бы так!
- Ага, мама. А на педагогику и психологию кто со мной перейдет? А на дурацкое языкознание? Вчера Игорь с Гришкой приходили, не получилось у Тани к семинару подготовиться. А она честно хотела! Сначала чай пили, она какие-то горячие бутерброды сделала, потом так и проболтались чуть не до ночи.
Кстати, Игорь – это, как бы сказать, мой мальчик. То есть, мы пара. Отношения у нас довольно странные, но об этом - позже. А Гриша – его друг, и мальчик Тани, большой такой, взрослый, с бородой, после армии уже... Они к ней нередко заходят.
- Игорь тебя весь вечер набирал, так и не дозвонился.
- Так телефон, зараза, сломался! Обидно получилось...
Мне немножко жаль, но на самом деле я совсем не испытываю ревности из-за того, что у моих друзей образовался такой уютный междусобой. Во-первых , это чувство мне не свойственно, во-вторых, Игорь – человек верный и надежный. Дозваниваться целый вечер – это вполне в его духе. Ждать от него неприятных сюрпризов не приходится. А впрочем, сюрпризы – это вообще не по его части. Что касается Оли, то у них с ее Сашей дело идет к свадьбе. Три года назад эта идея казалось ее родителям юношеской блажью, два (уже после Олиной травмы) – актом милосердия со стороны Саши, который семья принимать не захотела, год назад упорный Саша вновь повторил свое предложение, и теперь уже это выглядит, как взвешенное и обдуманное решение двух взрослых двадцатилетних людей.
А вообще - очень люблю общаться с друзьями. Когда я вместе с ними, мне кажется, что мы в маленьком космическом корабле летим в другую галактику. Нас окружает бесконечность, но не страшная, а красивая, со звездами, а мы в тепле и уюте, и дышим одним и тем же воздухом. Еще мне просто нравится бывать в гостях у Тани - атмосфера у них особенная. То ли вся мебель расставлена каким-то уютнейшим образом, то ли сам дом и квартира располагаются в месте концентрации разных хороших энергий, то ли дело в том, что все Танины друзья чуствуют, что они – долгожданные гости, даже если приходили только вчера. Когда ее мама была молодая, она мечтала о том, что у нее будет четверо детей. Ну, трое – точно. А получилась одна Таня. Может, поэтому родители окружили дочку такой заботой и любовью, которых с лихвой хватает и на ее друзей.
С разговорами быстро доходим до института.
- Что вечером делаешь? Учишься наконец-то? – спрашиваю я.
- Нет, в кино с Сашкой идем, на какую-то «Горькую луну».
Игорь тоже любит водить меня в кино и всегда выбирает фильмы про элегантных людей с хорошими манерами. А после сеанса смотрит на меня критичным взглядом. Да, я не особо элегантна, в куртке с цветочками, в джинсах, с распущенными волосами. Из украшений – несколько фенечек на обеих руках - это подарки от друзей, и я ношу их, не снимая. Мне кажется, что я Игорю не очень нравлюсь и совсем не подхожу. Мне непонятно, зачем он со мной возится... Я шучу, что ему следует найти тридцатилетнюю любовницу и лазить к ней в окно. Игорь сердится и требует, чтобы я прекратила говорить неприличности. Кстати, мы не любовники, и даже целуемся редко. Когда он меня целует, то словно вознаграждает за хорошее поведение. После этого у меня всегда появляется чувство, будто мне на грудь надели медаль. Почему я не расстаюсь с ним? Наверно, вопреки всему, он мне нравится: ответственный, предсказуемый, и внешне – на мой вкус, невысокий и изящный, как жокей, с большими темными глазами, как у Бэмби. Когда мы гуляем по улицам, взявшись за руки, я чувствую гордость. И мне жаль, что он не подпускает меня ближе – он прекрасно подходит на роль первого мужчины, но не могу же я предложить сама. В ответ на такое он, скорее всего, скажет, что я веду себя неприлично, и мне станет стыдно. Так что я прекрасно знаю, что в этом плане мне ничего не светит.
хххххх
Я без труда нахожу нужную аудиторию. Занятие начинается через 10 минут, две мои одногруппницы, Лола и Рита, уже здесь. Обе скупо кивают мне, потом вежливая Рита бросает: «Привет!» У нее новый ангорский шарф, ярко-красный. Лола его придирчиво рассматривает, высокомерно щурит красивые восточные глаза. Рита вся напряглась – больше всего на свете она боится сделать что-то неправильно. Если Лола, признанная местная королева мод (ее мама – какая-то крутая величина на вещевом рынке) сочтет шарф плохим, для Риты это будет катастрофа. Лола возвращает его с благосклонной улыбкой, и Рита долго и нудно рассказывает, как его покупала... Скука смертная. Потом приходят остальные, начинают рассыпать комплименты Лолиной новой шубе (а я и не заметила) и красному шарфу Риты.
И день потянулся... Впрочем, иногда он вполне прилично набирал обороты. Устная речь просто пролетела. Все было на удивление удачно – и поговорили, и посмеялись, и рассказ мой прошел «на ура». Правда, Лола шепнула своему «оруженосцу» Рите: «Не могу слушать всякое старье!» Это она о моих музыкальных вкусах. Я только улыбнулась - я же пацифистка, и меня не тянет кусаться в ответ, просто неинтересно.
Все-таки, чтобы быть хорошим преподавателем, нужен или дар, или мастерство. Нашей Анне Львовне в половине случаев удается «раскрутить» мою неподъемную, презирающую всякое творчество группу на разговоры и даже шутки. А как еще изучать язык? Для этого нужна особая атмосфера.
Кроме моего, послушали еще два рассказа. Отличница Рита захотела переместиться в 1911 год и посмотреть на спуск на воду «Титаника». Выбор темы меня не удивил – статью про «Титаник» мы читали месяц назад. Конечно, Рита проделала колоссальную работу, даже принесла две книги и кучу распечатанных листов. Она всегда так – как будто диссертацию защищает. Помню, однажды вышла из экзаменационной аудитории с печальным, побледневшим лицом и испариной на лбу. «Что случилось?» - бросились к ней подруги. «Не так я хотела эту «пятерку» получить!»
Наша актриса, «яркая комета» Вера влюблена в Америку 20-х. Гангстеры, «Великая депрессия», сухой закон, маленькие черные платья... Она сама, как будто из тех времен. Яркие губы, тонкие брови, кудряшка на щеке. Вера прирожденный дипломат, она прекрасно ладит со всеми. А я вот не умею, и кое-кого раздражаю, однако, меня это совсем не расстраивает. И не радует. Мне без разницы.
Языкознание будет тянуться бесконечно – скучная, нудная муть. Половина потока набилась в маленькую лекционную аудиторию, многим не хватило стульев, они безнадежно ищут их по соседним кабинетам. Мне повезло – я удобно устроилась на задней парте у окна. И этому есть свои причины. Во-первых, на этих лекциях меня неудержимо клонит в сон, а Богданов любит задавать вопросы студентам, сидящим поближе к доске. Во-вторых, я – обладательница сокровища. Мне тут по случаю подарили прошлогодние записи, так что писать мне ничего не приходится. Просто сижу и смотрю, чтобы материал совпадал, иногда делаю добавления. Терпеть не могу записывать лекции. Для меня это пустая трата времени. Если пишу, то совсем не понимаю, что, а если слушаю, не записывая, то забываю все начисто минут через десять.
Богданов, как линкор, медленно вплывает в аудиторию. Важный, щеголеватый, в ярком шейном платке. Ходят слухи, что он любит заводить романы со студентками. Если это правда, то не понимаю студенток: он же им в отцы годится. Думаю о том, что линкор, с которым я его мысленно сравнила – это корабль войны, он может потопить любое вражеское судно. Главное, чтобы не топил нас на зачете. Говорят, чтобы все сдать без проблем, надо применить один простой трюк – прийти в мини-юбке и сесть так, чтобы было видно ноги. Я размышляю над этим какое-то время и прихожу к выводу, что это не может быть правдой. «Это было бы слишком примитивно, - думаю я, - он же все-таки профессор!»
Через проход от меня сидят Лола и Рита, обе пишут, не поднимая головы. Рита отличница, и для нее не писать лекцию – что-то невообразимое. Такого нет в ее жизненнной системе. Лоле до отличницы – как до Луны, учится она слабенько, и потому старается все записывать. Правда, это мало помогает. Когда-то она рассказывала, что учиться ей очень трудно. Если я делаю задания прямо в трамвае, пока еду домой, Лоле, чтобы приобрести соответствующий настрой, нужно не меньше двух часов.
Я не понимаю, почему, а главное, о чем эти двое дружат. Ни одного общего качества у них я не вижу. Лола красивая и высокомерная, как шамаханская царица. Она - роскошная восточная девушка. Мужчины у нее шикарные, какие-то депутаты, что ли. Может, и врет, я особо не вдавалась. Иногда на нее нападают приступы царственной щедрости, и тогда она дарит одногруппницам пробники духов, помад, кремов. Недавно подарила Рите дорогие перчатки, просто так. На меня она не обращает внимания - не удостаивает. Есть старый мультфильм, в котором девочка гуляет по лесу и поет: «Кто похвалит меня лучше всех, тот получит большую конфету!» Такова Лола: другие ее хвалят, и потому конфетки им достаются. Я не хвалю.
Рита выглядит, как скромница и отличница, какой она и является. В глазах ее застыла глубоко спрятанная тревога – как будто она ни в чем никогда не уверена. Тяжело, наверно, так жить, все время искать одобрения других. Мне тоже иногда важно мнение окружающих, но таких людей можно по пальцам пересчитать.
На улице по-прежнему снег. Я чувствую глухое отчаяние, как будто весна никогда не настанет, хотя так рано в наши края она не приходит. Как мне хотелось бы изменить свою жизнь и уехать куда-нибудь, где много света и море. Я сидела бы на берегу и каждой клеточкой впитывала поющий простор, растворяясь в морских запахах.
Понимаю, что постоянно живу будущим, и, наверно, это неправильно. Но взять хотя бы данный момент – с одной стороны окна снег, с другой – языкознание, семантические поля и концептуальные значения слов. Неделя только началась, и я просто не могу жить таким настоящим. А потому жду субботу - мы с Таней и нашими мальчиками будем гулять по городу, погода непременно изменится, и вечер будет прозрачный, мы со Смолиной будем смеяться над всякой ерундой, а Игорь с Гришей обнимать нас за плечи. Если бы Игорь хоть немного меня любил! Может, тогда настоящее стало бы более ярким.
После лекции ко мне подходит Вера:
- Почему у тебя такое лицо? Разве языкознание не заряжает тебя энергией на весь день?
- Не говори... В этот раз оно заставило меня осознать всю никчемность моей жизни.
Вера смеется.
- Что же в ней такого никчемного?
- Да как сказать... В ней очень мало яркого.
- У меня в такую погоду тоже настроение на нуле, - вздохнула Вера, - и даже играть не получается. Вчера с режиссером поругалась.
- Ничего, простит, - успокаиваю ее я. – Ты летом опять будешь в театральный поступать?
- Обязательно. Родители, правда, только-только расслабились, считают, что английский вполне меня увлекает.
- А он не увлекает?
- Не настолько. Скоро все образованные люди будут его знать, в этом я уверена. Но что это за профессия – знать язык? Мне он будет нужен просто для путешествий. Я планирую много ездить по миру. А театр – это моя цель. Я просто обязана ее добиться.
- Классно тебе, - с завистью говорю я, - ты точно знаешь, чего хочешь!
- А ты не знаешь? - с некоторой растерянностью спрашивает Вера.
- К сожалению, понятия не имею, - вздыхаю я. – А в такую погоду – особенно.
Мы направляемся в буфет. Там тепло и шумно: смех, громкие голоса, народ расслабляется после пар. И даже снег за окном больше не раздражает, а, наоборот, делает атмосферу более уютной. В большой перерыв все словно стряхивают напряжение. Я покупаю кофе и булочку с глазурью, и мое настроение сразу немного улучшается. Вспоминаю мультфильм про Карлсона: «Не в тортах счастье!» - «Ты что, с ума сошел? А в чем?» Это точно про меня. Пока есть булочки с шоколадной глазурью, жизнь не может быть плохой. За соседним столиком сидят девушки в куртках-«целинках». На их спинах – слово «Галактика» и яркие голубые и зеленые звезды. Это педотряд, летом они поедут в детский лагерь работать вожатыми.
Интересно, каким будет мое первое студенческое лето? Конечно, я приложу все усилия, чтобы оно оказалось не хуже прошлого – ведь их у меня ожидается всего четыре, а потом закончу институт, и начнется совсем другая жизнь... Как тогда все сложится, кто знает...
Пытаюсь заглянуть в будущее, и вижу его довольно ясно. Будем со Смолиной по городу бродить и болтать о всякой ерунде, с Игорем встречаться. Наверно, за лето я ему окончательно надоем, и он не захочет терпеть мои выходки – ведь я не смогу без друзей, автостопа, спонтанности. Он любит, когда все четко распланировано, и чтобы я отчитывалась о каждом своем шаге. А мне нравится срываться в гости, на ночь глядя, или мчаться на последней электричке, любуясь тонкой полоской догорающего за окном заката, или ускользать из города на попутке туда, где поляны, поросшие иван-чаем и клевером, где сосны и прохладные озерца, где маленькие деревни и пыльные провинциальные городки со зданиями еще довоенной постройки; там магазинчики с крошечными окнами и деревянным полом – почему-то мне кажется, что хлеб в них вкуснее, чем в городе. Там и люди другие – проще, спокойнее, приземленнее, с особым юмором. По всему этому я скучаю...
Не так сложно держаться, когда зима – зимой я вообще сама не своя, словно впадаю в анабиоз. Но когда дует теплый и свежий ветер, я чувствую, как зовет дорога – стою у окна и вдыхаю, вдыхаю незнакомые запахи. Весной этот зов станет сильнее, и я не смогу и не захочу ему противиться. Кстати, летом Игорь поедет домой, в Тавду – небольшой городок на севере области. Наверно, и меня с собой позовет, если мы к тому времени не расстанемся. И я не буду знать, ехать мне с ним или нет. Вроде как, это следующий шаг в отношениях. А то, что у нас, и отношениями назвать сложно...Смолина, кстати, в лагерь летом уезжает – она в педотряде «Радуга», аж на две смены собирается...
Прошлое лето было фейерверком... В институт поступила, новая компания появилась, как по волшебству! – я не думала, что такие люди еще встречаются. С ними было легко, наверно, потому, что они были необычными, со своим мнением на все и творческим подходом к жизни. Самое интересное, что мои родители к ним отнеслись доброжелательно («Неглупые ребята, непустые», - отозвался о них папа), а вот Игорь – он появился в моей жизни чуть позже – сразу стал к ним чувствовать какое-то раздражение. Ему вообще неформалы не нравятся, а если они склонны к творчеству, то точно – не от мира сего. Наверно, он в этом прав, но почему-то мне всегда было смертельно скучно среди людей обыкновенных, правильных и во всех отношениях нормальных. В общем, мои друзья дали мне очень много – помогли лучше понять, кто я и что люблю.
Кстати, именно мое любопытство и открытость всему новому привели меня в педотряд «Галактика» во вторую же неделю учебы! Но меня там сразу как-то невзлюбили. К слову сказать, в институте не любят ин.яз – за богатство, выпендреж и демонстративное презрение ко всем остальным. Ладно, я не такая, наши девы от отрядного движения носы воротят, а я сама прибежала. С этим быстро разобрались. На гитаре играю, придумывать умею – неплохое приобретение для отряда. Потом, правда, выяснилось, что не такая уж я и классная: к старшим непочтительна, правила не уважаю, традиции подвергаю сомнению, и вести себя скромно и незаметно, как подобает «новенькой», не хочу. Нас, таких бунтовщиц, две выискалось – я и Римма Иванова с биологического. У нас с ней музыкальные вкусы совпали просто на сто процентов! Мы с ней сразу в честь этого фенечками обменялись. В общем, походили в эту «Галактику»пару месяцев, а потом случился очередной серьезный разговор с нашими старшекурсницами – они решили почитать нам нотации за то, что мы со «стариками» дружественного стройотряда «Данко» после совместной вечеринки пошли в кафе. «Девушки нашего отряда не роняют свою репутацию! Мы ни при каких условиях не должны казаться легкомысленными и доступными!» Мы с Риммой переглянулись и расхохотались к большой досаде наших «воспитательниц». Остаться в отряде после такого было невозможно.
Кстати, вон и она сама подходит! А выглядит просто отпадно, и глаза сияют. Королева-весна, девушка-хиппи из Вудстока. Блузка с этнической вышивкой, джинсовая юбка в пол, вокруг головы – нитка яркого бисера. За ее спиной маячит мальчик – персонаж с того же фестиваля. Это объясняет сияние ее глаз.
- Привет, Римма! – я рада ее видеть. Мы иногда вспоминаем «Галактику», манерных старшекурсниц и глупые традиции. – Что нового в жизни?
- Куча всего! Потом, все потом, я на секунду – надо на семинар бежать. Мне тут досталось одно богатство – книжка про «Queen», на английском языке.
Мои глаза загораются.
- Ух ты! Дай почитать, я буду аккуратненько.
- Дам, конечно, только с тебя переводы песен – там еще песни в конце.
Я просто сражена наповал. Книга про одну из моих любимых, обожаемых групп. Жизнь без нее несомненно потеряла бы часть своего очарования. Это для меня – музыка-праздник. Я слушаю ее, когда мир ярок и радостен, и тогда все вокруг становится просто волшебным.
- Когда за книгой приехать? Я могу сегодня! Тебе скоро ее надо возвращать? – я засыпаю Римму вопросами.
- Возвращать? – спрашивает она с улыбкой. – Значит, ты даже не допускаешь возможности, что мне ее подарили?
-О-о-о, - восторженно выдыхаю я, - значит, можно будеть читать, не торопясь.
- Конечно. Так что, давай через пару недель. Кстати, мы же переехали! Теперь в самом центре живем, от Плотинки – три шага.
- Супер! – я потрясена. – Теперь можно будет чаще встречаться, а то к тебе не наездишься в ваш Юго-Западный.
- У меня родители скоро в Москву к родне собираются, так я думаю новоселье устроить, народ позвать, приходи обязательно со своим Игорем. Я тебе попозже день сообщу – пока еще не выбрала,- говорит Римма.
- Все! Римма, ты – чудо! Еще полчаса назад я просто помирала от тоски и все казалось тусклым, а тут такие новости!
Я очень люблю всякие сборища и праздники. Может даже, чересчур. Впрочем, удивляться не приходится – когда мои родители были моложе, вечеринки устраивались каждую субботу, без исключений. И нередко плавно перетекали на воскресенье. Такое беспечное, не омраченное ничем веселье освещало потом всю неделю. И не давало пасть духом, если устал, если что-то не ладилось или просто весна никак не наступала. Потому что будет опять суббота, накроют стол, появится на нем бутыль домашнего вина и закуски, зазвучит пианино, но громче него будут смех и счастливые голоса. Теперь я ищу этого везде. Иногда нахожу, иногда это ощущение ускользает, а бывает, что предчувствие праздника выливается потом в невероятную круговерть, и я понимаю, что мой настрой сыграл в этом не последнюю роль. Приглашение Риммы просто вернуло меня к жизни – теперь у меня есть, чего ждать.
«Опять витаю в будущем, - ловлю я себя на мысли, - да что ж это такое!»
Третья и последняя на сегодня пара – лекция по философии. Можно «выдохнуть» - это мой любимый предмет. Я по ней много читала и читаю, своего любимого Ницше открыла для себя классе в восьмом. Меня просто поразило, сколько поэзии может быть в философских работах. Пару недель ходила под впечатлением, а в голове теснились фразы и образы – сверхчеловек, высокая сильная воля, канат над пропастью. Недавно решила перечитать. Рита увидела, подошла:
- Ой, это что, это к семинару? – заволновалась: вдруг пропустила что-то важное.
- Нет, просто любимая книга, перечитываю, - пояснила я.
- Это же философия? – слегка удивилась она.
- Ну да. Типа. А ты что сейчас читаешь?
- Я-то? «Театр» Моэма.
- Ну, это вся группа читает, и я тоже. А кроме?
- Да мне и его одного за глаза хватает. После того, как все уроки сделаю, уже только спать. Раньше одиннадцати вечера никак не получается закончить, - с некоторой гордостью в голосе сообщает Рита.
Я не понимаю людей, которые все делают с усилиями, получают от этого удовольствие и все равно никогда не довольны результатом. Они словно несут свое чувство страдания впереди себя, на вытянутых руках, и если хочешь пообщаться с ними, непременно ткнешься в него носом. Мне страдания несвойственны – я живу легко, и даже легкомысленно. Мои одногруппницы, наверно, считают меня наивной и неопытной. Но есть во мне какой-то неубиваемый оптимизм. Я даже верю, что весна вдохнет жизнь и в мои отношения с Игорем. Может, стоит постараться поговорить по душам? Но я пока не знаю, как это сделать.
Пара закончилась, и я, раздумывая, чем бы заняться, неторопливо складываю тетрадки в любимую сумку, купленную пару лет назад на ярмарке в Вильнюсе. Она из крепкой светлой ткани, с вышитыми ромашками. Наши девицы предпочитают кожу дорогих брэндов, и с презрением взирают на мою сумочку, но мне она нравится, и по стилю подходит.
Итак, куда же пойти... Времени всего полтретьего – вторник у нас самый легкий день. Ольга идет в кино с Сашей, Римма, судя по сияющим глазам, тоже после учебы отправится не домой. Можно было бы сходить в гости в тот самый стройотряд, «Данко», из-за которого мы из «Галактики» ушли. У них штаб прямо в общежитии, очень удобно! Но они собираются только по четвергам... Можно направиться к Вове с Ульянкой – это люди из моей «летней» компании. Мы сейчас общаемся не так часто, как летом, но все равно регулярно пересекаемся – люблю я время от времени приходить в их компанию, у них дома всегда необычная публика собирается. Игорь сердится, но со мной ходить наотрез отказывается. Такая вот ерунда! Но их я, скорее всего, не застану – с чего им в разгар дня быть дома? Да и я им кассету «Битлов» вернуть должна, а у меня ее с собой нет.
Можно было бы к Тане моей в универ наведаться, но мне не хочется отвлекать ее от подготовки к семинару - у нее вчера и так вечер пропал. А учеба на их математическом факультете серьезная, после первого курса отчисляют чуть ли не четверть всех студентов.
Значит, просто пойду домой. Там мои книжки, кассеты, гитара. В дневник давно ничего не писала. Вечером с родителями кино по кабельному посмотрим. В прошлый раз нам попалось что-то про вампиров – мы с папой в остроумии упражнялись, а мама только смеялась, так что все большое удовольствие получили. Если даже и фильм неинтересный, так хоть пошутить можно будет.
Хххххх
Он ждал меня в коридоре. Стоял у стены и листал какую-то методичку – Игорь никогда не теряет времени. Как же я ему обрадовалась!
Он меня не видит, склонил голову, темная прядь упала на лоб. Какая-то девушка, проходя мимо, бросила на него быстрый взгляд. Я наблюдаю за ним из-за двери, улыбаюсь. Ко мне подходит Вера:
- Ты чего?
- Да вот, мальчик хорошенький, познакомиться, что ли, - шучу я.
- Вот, ты переживала, что жизнь не удалась, а тут такие экземпляры бродят!
- Сюрприз, точно, - радуюсь я.
У него сосредоточенное лицо. Заглядываю в методичку – там какие-то формулы – Игорь студент-физик. Наконец поднимает глаза и замечает меня.
- Привет! Устала? – спрашивает заботливо.
- Нет, сегодня день сплошного счастья! Мне книжку про «Queen» пообещали, еще нас на новоселье пригласили, и то, что ты пришел – это тоже классный сюрприз!
- Так мы с тобой договаривались на прошлой неделе! – смеется он. – Забыла уже?
Я провожу рукой по его волосам.
- Зачем постригся опять? Ну, пусть хоть немного подлиннее будут, красиво же!
- Нет, это выглядит неаккуратно, я же физик, а лирик у нас ты, - он берет меня за руку, и мы идем вниз.
- Ты не физик, а военный, если судить по стрижке! – смеюсь я, но все равно я очень рада его видеть.
Мы выходим на улицу. Снег больше не сыплет, сменился ветер, воздух наполнен влагой и опьяняюще пахнет весной. Я глубоко вдыхаю, и у меня даже голова чуть-чуть кружится. Как же прекрасно! Еще день, темнеет теперь позже, домашнего задания сегодня нет, и можно гулять!
- Ты чувствуешь, какой воздух? Аж в голову ударяет! – говорю я.
- Тебе нехорошо? – встревоженно спрашивает Игорь.
- Да нет! Но ведь весна!
- Ага, совсем скоро уже, - соглашается он и с неудовольствием смотрит на снежную кашу под ногами.
Именно этим мы и различаемся, и мне иногда досадно. Для меня весна – уже реальность, которая словно зовет в полет, и ничего, что небо такое неприветливое, в серых тучах. Он же всего лишь старается лучше смотреть под ноги, чтобы не запачкать ботинки – кстати, они у него всегда выглядят идеально. Я так не умею ходить...
- Куда поедем? – обращается ко мне Игорь .
- Давай по Вайнера погуляем! – предлагаю я.
Эта улица – наш местный «Арбат». Мне нравится бродить по ней и смотреть на картины, которые продают сами художники, на самодельные украшения и сувениры. А еще здесь много музыки: в ларьках играет что-то модное, от «Комбинации» до «Агаты Кристи», на любой вкус. Но я люблю подолгу слушать живую музыку, и всегда бросаю деньги в жестяные коробки или шляпы, которые исполнители ставят рядом. Игорь считает это глупостью, а мне нравятся эти «островки» внутренней свободы в самом оживленном месте нашего города.
- Да ну, там грязно и народу толпа! – возражает Игорь.
- А куда тогда? - рассуждаю я. - В дендрарии, наверно, еще хуже, по улицам ходить ты не любишь... Давай к тебе в общагу?
- Нет, там Гришка приборку затеял, туда лучше пока не заглядывать. Ладно, Вайнера – так Вайнера! –великодушно соглашается Игорь.
Вообще-то, мне нравится у них бывать, но если Гриша прибирается, то лучше держаться подальше. По комнате летает пыль, под ногами хлюпает вода, все вещи оказываются в коридоре, и сам хозяин, несмотря на добродушный нрав, страшно сердится, когда его отвлекают.
Едем сначала на метро, потом на трамвае, по дороге болтаем о всяких пустяках. Я опять вспоминаю про обещанную мне книгу – просто не могу держать в себе такую радость. Игорю у Queen нравятся лишь некоторые песни, а вообще-то слушает он только Electric Lights Orchestra и Патрисию Каас. Она – его идеал женщины, и он всерьез считает, что я должна сделать такую же стрижку, как у нее. Его бы воля, он поменял бы мне и внешность, и стиль, и мысли, и вместо меня появилась бы какая-то другая девушка: элегантная , правильная и целеустремленная, но без особой фантазии, и никогда бы она не чувствовала непонятной грусти при виде шоссейной или железной дороги. А я вот иногда чувствую...
Бродим по Вайнера. Конечно, Игорь был прав, как всегда – здесь грязный асфальт и толпа людей. Но мне все равно нравится, я от них словно заряжаюсь энергией.
- Давай тебе кожаную сумку купим, - предлагает Игорь.
- Эй, кому тут моя ромашковая торбочка не нравится?
- Ты просто неисправима, - смеется Игорь и обнимает меня за плечи. – Тебе тут хорошо?
- Очень! – киваю я.
- Что тут такого интересного? – спрашивает он.
- Все! Смотри, значки! – замечаю я. – Вот как раз для тебя значок «Big Boss», купи и носи на куртке, чтобы сразу же было видно, кто есть кто. А вот для меня – «Flower power», смотри, какой красивый, на нем ромашки, как на моей сумочке. Давай вдвоем значки на куртках носить!
Я поддразниваю Игоря, но он не против. «Во всяком случае, с тобой не скучно,» - однажды сказал он. А значок мне на самом деле нравится, я его покупаю и гордо цепляю на свою голубую куртку.
- Я сделала еще один шаг по направлению к элегантной даме, - шучу я.
Игорь с безнадежным видом поднимает глаза к облачному небу. Но я беру его под руку и говорю:
- Видишь, ты спросил, что тут интересного, и я сразу же нашла. Если тебе все еще скучно, можно вернуться и купить «Big boss».
- Все, ты меня убедила, - он смотрит на меня и уводит подальше от значков.
И тут я слышу музыку, играют «Отель Калифорния». Играют двое – на гитаре и губной гармошке. Мы идем вперед, и я вижу двух неформального вида парней. Несколько человек стоят рядом и слушают, но они словно ничего не замечают – полностью в музыке. Мы не спеша направляемся к ним.
- Классная песня, - говорит Игорь, - до сих пор непонятно, что именно имели в виду авторы.
- Знаешь, что сказал один из них? Это песня о путешествии от невинности к опытности... А еще есть версия, что это про Джима и Пэм.
- Про кого? – не понимает Игорь.
- Расслабься, мальчик, слушай музыку, - снисходительно говорю я и сжимаю его руку.
Следующая композиция мне незнакома, но есть в ней что-то особенное, она цепляет и почему-то ассоциируется у меня с дорогой, с высокими деревьями по обеим сторонам, со скоростью, с ветром в лицо. Я замечаю, что возле традиционной перевернутой шляпы стоит стопка кассет. А я куплю одну! Потом буду переслушивать ее через много лет, и в этой музыке будут жить мои беспокойные, яркие девяностые.
- Скажите, а что это за мелодия? – спрашиваю я, когда музыканты перестают играть. Один из них смотрит на меня, и я понимаю, что мы знакомы – это брат командира стройотряда «Данко». Он тоже меня узнает, и мы здороваемся. Вежливый Игорь говорит: «Привет!», но смотрит на него с легким неудовольствием.
- Эта мелодия? А вот автор, - и он указывает на второго музыканта.
- Супер! Можно кассету? Это вы себя записали? – и я беру верхнюю из стопки и опускаю в шляпу деньги.
- Да, в студии. Спасибо за поддержку! Ты немного приблизила нашу мечту.
- Какую?
- А мы деньги на поездку в Крым собираем.
- Как здорово...классная мечта , - и я обращаюсь к Игорю, - поехали летом в Крым автостопом?
- Может, прямо сейчас? Чтоб не ждать лета? – шутит он.
- Вы видите? – я обращаюсь к музыкантам. – Меня здесь вообще не воспринимают всерьез! И так всегда.
Игорь обнимает меня за плечи с видом собственника. Он прекрасно знает, что мы никуда не поедем. И я это тоже знаю.
- Классный значок, - говорит брат командира и показывает на мои ромашки.
- Человек разбирается! – с деланным укором говорю я Игорю, и мы идем дальше.
Он недоволен, хотя, конечно никогда бы не показал этого на обществе. Игорь ревнив по природе, и был бы рад, если бы у меня вообще не было знакомых мужчин. Он очень хочет сказать что-нибудь язвительное, но знает, что я не терплю ревности, потому сдерживается. Однако, молчание его очень красноречиво.
- Знаешь, кто это? – у меня хорошее настроение, и мне немного жаль Игоря. Я не хочу, чтобы он огорчался, и рассказываю, откуда мне известны эти люди. А еще мне хотелось бы объяснить ему одну важную вещь. Он мне очень нравится, но если когда-то я захочу с кем-то заговорить, будь то красивый мужчина или древняя старушка, я это сделаю. Меня не остановит тот факт, что мой спутник ревнует. Да, я упрямая - в папу. Если бы больше походила на маму, то была бы дипломатичнее, но как есть, так есть. И все-таки я беру его за руку и очень нежно говорю:
- Меня интересуешь только ты! Мне вот приходится с Патрисией Каас соревноваться, а у тебя даже конкурентов нет.
- А как же все хиппи города? – ворчливым тоном замечает он, но я смеюсь и обнимаю его, и он тоже смеется.
Наш вечер завершается мирно. Игорь делает мне пару замечаний насчет внешности, сравнивает меня с элегантной дамой лет тридцати пяти, которая в полном одиночестве сидит в кафе с чашкой кофе – «дыша духами и туманами», причем, сравнение не в мою пользу. Он приходит в прекрасное расположение духа, провожает меня до квартиры и целует в нос. Это означает, что я была сегодня не идеальна, однако могло быть и хуже, и, в принципе, он неплохо провел время.
Я захожу домой. Мама гремит посудой на кухне.
- Мама, смотри, какой значок!
- Здорово, - отвечает она и идет разогревать ужин.
Перед сном я слушаю мою новую кассету, и выясняется, что в каждой композиции, включая и «Отель Калифорния», есть зов пути. Я словно вижу дорогу – она прямая и ровная, и солнечный свет лежит на ней широкой полосой. Мне так хочется пройти по ней, проехать на попутке или на стареньком автобусе. Я бы смотрела на сидящих рядом людей и пыталась угадать, куда лежит их путь. Игорь считает, что я мечтаю о какой-то бесцельной поездке и что ехать имеет смысл туда, где есть знаменитые развалины или музеи, чтобы смотреть на них, ахать и проникаться духом прошлого. А мне проехаться бы по маленьким городкам... Джек Керуак обо всем этом хорошо сказал. Наверно, он тоже все время слышал этот зов...
хххххх
Весна понемногу набирает силу. Небо часто хмурится, но снег понемногу начинает таять, и ветер такой влажный и ласковый. Мне хочется, чтобы пошел дождь – я скучала по нему всю зиму.
В пятницу утром звонит расстроенный Игорь.
- О, как ты меня удачно дома застал!
- Я помню, что ты сегодня со второй пары, - он никогда ничего не забывает.
Оказывается, мы не сможем встретиться в выходные – у Гриши образовались какие-то срочные дела дома, и они с Игорем прямо сейчас едут в Тавду, вернутся только в понедельник вечером. Я волнуюсь, все ли в порядке. Но выясняется, что помощь нужна в строительстве дома. Отец Гриши слег с больной спиной, а планы были наполеоновские. Меня не удивляет, что Игорь едет помогать – они с детства неразлучны, еще с детского сада дружат, хотя такие разные.
- Чем будешь заниматься? – спрашивает Игорь. Он надеется, что я буду сидеть дома и ждать его.
- Ничем, - отвечаю я. – С Таней буду по улицам ходить, наболтаемся вволю. Никаких вечеринок и гостей, устала за неделю.
Игорь рад – он услышал именно то, что хотел, и потому нежно говорит:
- Я буду скучать, малышка! Приеду – позвоню.
Но нашим планам о прогулке не суждено сбыться – погода портится, дует холодный ветер. Танины родители в субботу днем уезжают в сад, готовить дом к летнему сезону, прибираться – они ждали этого всю зиму, и погода им – не помеха. И я иду к ней в гости с ночевой. Давно такого не было, чтобы пустая квартира и мы вдвоем! Можно разговаривать о чем угодно, и никто не услышит.
Сначала мы долго пьем чай с булочками, которые перед отъездом напекла заботливая Танина мама, а после занавешиваем окна, включаем кинопроектор и смотрим мультфильм «Шпионские страсти» в обратную сторону. Последний раз мы так развлекались в 15 лет, а тут вдруг вспомнили. Катаемся по кровати, смеемся до слез. Потом начинаем придумывать страшные истории – чтобы Тане было, что летом рассказывать детям в лагере. Вместо ужасов получается один смех: черная масса танцует ламбаду, мертвецы устраивают вечеринку и пьют шампанское, в чане с кислотой заводятся улитки и жабы.
Вдруг Тане на глаза попадается телефонный справочник и мы хотим проверить, какая фамилия самая распространенная – Иванов или Петров. Вопреки ожиданиям, пальму первенства получает Кузнецов. Мы сразу придумываем игру – каждая вспоминает всех знакомых Кузнецовых. Потом мы начинаем изобретать всякие дурацкие, невозможные фамилии и проверять по справочнику, существуют ли они на самом деле. Опять смеемся. Как только люди не зовутся! Мне приходит в голову погадать, какие фамилии будут носить наши будущие мужья. Тане достается какой-то Бумагин («Ну конечно! На что еще я могу рассчитывать!»), а мне – Сергеев. Я от хохота сгибаюсь пополам, а Таня упирает руки в бока и говорит: «Это что еще такое?» Фамилия Гриши как раз Сергеев.
Мы больше не можем смеяться, тем временем спускается вечер, за окном ветер качает кусты и деревья, через час по телевизору фильм по Агате Кристи – да, мы обе ее поклонницы. Мы сидим в темноте и обсуждаем наших мальчиков. Тане с Гришей очень повезло – он именно то, что ей надо. Взрослый и опытный, и она при нем, как маленькая девочка – это ее самая любимая роль. «Меня надо воспитывать и опекать!» - заявляет она. Лично мне не нужно ни то, ни другое, вот побольше доверия бы не помешало, но с этим пока сложно.
После фильма мы обе начинаем зевать. Ну что ж, это был длинный и веселый день. Таня засыпает моментально, но я минут через десять чувствую, что сон ушел, и потому поднимаюсь, иду к окну и долго стою там. Напротив – многоэтажный дом, некоторые окна до сих пор светятся, и мне любопытно, что делают люди. За одним – вечеринка, это ясно по мерцанию светомузыки и движению теней. Меня охватывает какое-то необъяснимое чувство горечи, как будто что-то яркое и значительное проносится мимо, оставив меня позади. Словно там, среди танцующих людей в соседнем доме, кроются ответы на все мои вопросы. Я понимаю, что это некая психологическая иллюзия и что любой из них хоть один раз в жизни стоял так же у окна, охваченный печалью или восторгом. Ницше сказал: «Кто приближается к цели своей, тот танцует». Если бы еще знать ее, эту цель... «Игорь, Игорь, возвращайся поскорей, - шепчу я в пространство, - мне так хочется на кого-то опереться!»
Хххххх
Потянулись невозможно скучные, длинные дни. Вернувшийся в понедельник Игорь звонил постоянно, но приехать пока не мог – было много учебы. Таня Смолина впервые в жизни получила двойку по какому-то важному коллоквиуму, отключила дома телефон и все вечера сидела и готовилась. Оля Златогорская была занята примерками свадебного платья и ни о чем другом говорить не могла: сначала рукава сделали короче, чем планировалось, потом бисерную вышивку пришили не там. Я не могла уже слушать про платье, но подруга была такой счастливой, и я улыбалась, кивала, восклицала и удивлялась. Свадьба планировалась на июль.
- Приходи с Игорем, обязательно!
- Спасибо! Я думаю, это будет что-то незабываемое – вы так тщательно все готовите!
- У меня уже просто голова кругом! Бабушка с дедушкой из Дрездена прилетают, представляешь? Я боюсь, что когда все наконец-то приблизится, мне уже не захочется никакой свадьбы! – говорила Оля, но глаза ее так сияли, что было понятно, что эти хлопоты на самом деле ей в радость.
Июль кажется мне далеким, как другая галактика. Честно пытаюсь представить, как мы с Игорем, нарядные и красивые, идем на свадьбу. Я надену вечернее платье, сделаю прическу и тщательно накрашусь, чем незамедлительно прибавлю себе лет 10, и Игорь будет смотреть на меня с восторгом. «Нет, вот можешь ведь выглядеть, если захочешь?» Он мастер подобных комплиментов.
Почему-то процентов на девяносто я уверена, что ничего из этого не сбудется. Оля рисует себе радужные картины, как Игорь, окунувшись в атмосферу праздника любви, тут же внутренне переродится, перестанет меня критиковать и сделает предложение руки и сердца, которое я с радостью приму. И все заапплодируют. Может быть, счастливые люди мыслят как-то однобоко? О своих предчувствиях я Оле не говорю – она точно подумает, что моя интуиция учуяла угрозу, нависшую над свадьбой. Но дело касается лишь меня...
В общем, моя весна была наполнена печалью. У меня бывает так иногда – сияние неба и блеск солнца заставляют остро почувствовать, что из моей жизни ушло движение. После учебы я лежу дома на диване и слушаю музыку. Она заглушает шум свежего ветра в еще голых ветвях. “Strange days have found us; strange days have tracked us down”, - повторяет гипнотический голос в наушниках. «Действительно, как все странно, что-то должно произойти», - думаю я. Почему-то мне кажется, что это последние дни перед чем-то важным, и что я запомню их навсегда.
В четверг в институте меня находит Римма. Она, как всегда, торопится.
- Слушай, у вас тут ничего невозможно найти! Почему кабинеты без номеров?
- Ты мне, наверно, книжку принесла? – подкалываю ее я.
- Нет, пока еще нет, ну прости! – она складывает руки, как кающаяся грещница.
- Да ладно, - я не особо расстраиваюсь, - я все равно не смогла бы читать, наверно.
- Почему?
- Не знаю... апатия какая-то, что ли? Ничего не хочется, лежу целыми вечерами и «Дорз» слушаю, а в голове пусто-пусто! Предчувствия какие-то странные, ощущение – как будто затишье перед грозой, - пытаюсь объяснить я.
- А ты не заболела? – встревоженно спрашивает Римма.
- Да нет, - задумчиво отвечаю я. – Просто, видимо, зима все силы вытянула – терпеть ее не могу.
- Кстати, приходите с Игорем на мое новоселье, в субботу, в семь! - говорит Римма. Долго же я ждала! Сто лет никаких праздников не было.
- Класс, придем обязательно! А народу много будет? – любопытствую я.
- Да нет, кое-кто из моей группы, пара-тройка из «Данко», еще будут некоторые интересные люди, песни попоем, музыку послушаем. Книжку наконец-то возьмешь.
- Ты меня просто к жизни возвращаешь! – радуюсь я.
Хххххх
На вечеринку я собираюсь особо тщательно, даже крашу губы и ресницы, что делаю только в исключительных случаях. Я с упоением верчусь перед зеркалом, и мое настроение повышается с каждой секундой. «Только попробуй не сказать, что я самая красивая. Только попробуй», - повторяю я, мысленно обращаясь к Игорю. Мне очень нравится, как я выгляжу: юбка в пол с оборкой из кружева, блузка из тончайшего хлопка, на голове – широкая повязка в тон юбке. Неприятные мысли куда-то делись, и я ощущаю себя вполне счастливой и даже немного влюбленной: «Он такой красивый, такой умный, он обязательно должен понять!»
Пунктуальный Игорь приходит ровно в шесть. Кстати, это качество у нас с ним – общее (да-да, хоть одно нашлось!), я тоже ненавижу опаздывать. Он смотрит на меня с улыбкой, не отводя восхищенный взгляд, и говорит: «Ты уже готова выйти? Но где декольте и туфли на шпильках?» Я обожаю, когда он шутит, и отвечаю в тон: «Может, тебе стоило пойти с Патрисией Каас? Позвони, она еще успеет собраться, если поторопится!» Он подходит ко мне близко-близко, шепчет: «Неисправимая неформалка... ты очень красивая...» и осторожно целует меня. И все было бы прекрасно, если бы не опять это ощущение награды. Впрочем, сегодня ничто не может омрачить мой вечер, я намерена как следует повеселиться, а значит, это непременно будет.
Мы без труда находим дом Риммы - пятиэтажное здание «сталинской» постройки в самом центре города; сюда даже доносится запах речной воды с Плотинки. Обычно мне такие не нравятся – слишком мрачные и тяжелые; рядом, как правило, старые деревья, и из-за них в квартирах темно. И мебель почему-то в них громоздкая, квадратная. Я люблю современные дома, высокие этажи, много света, окна, которые ловят первые солнечные лучи. Но этот дом кажется уютным, и в него хочется поскорее войти.
Из квартиры Риммы доносятся какие-то невозможные, дразнящие ароматы – даже в подъезде чувствуется.
- Ну ты даешь, - ахаю я, - угощение, что ли, настоящее будет? Не картошка с тушенкой, как в общаге?
- А то, - улыбается Римма, - новоселье же!
В гостиной двое колдуют над акустической гитарой –их не устраивает звук, они крутят колки,ставят звукосниматель, потом подключают ее к усилителю, но что-то, видимо, не получается, потому что они только расстроенно качают головами. Игорь с жаром берется им помогать, проводимость звука – это его любимая тема.
- Ну все, научный руководитель за дело взялся, - шутит Римма.
- Вот интересно ему! Пойдем на кухню, не будем мешать, - предлагаю я. Мы выходим, тихо закрыв за собой дверь.
Римма извлекает из подвесного шкафчика кухонного гарнитура початую бутылку чинзано:
- А это для девочек! Пока мальчики не видят.
Чокаемся, медленно пьем.
- Я с утра на ногах, - сообщает Римма, - даже учебу прогуляла. Но ни на секунду не присела! Мне уже часа три, как пора выпить чего-нибудь вкусного, но не было компании. Как же хорошо!
- Слушай, совсем забыла! – я иду в прихожую, достаю из моей «ромашковой» сумки бутылку водки и прячу ее в морозилку. – Чтоб холодненькая была!
Чем мне еще нравится моя сумка, так это тем, что в нее вмещается все, что хочешь – хоть учебники, хоть литровая бутыль.
- Я не знала, что у тебя усилитель для гитары есть! – удивляюсь я.
- У меня еще и две гитары теперь живут. Чтобы усилителю не скучно было, а то чего он один! Это Женька поселил, хотя тут и так не протолкнуться, - на самом деле по голосу Риммы чувствуется, что она довольна.
- Вы так подходите друг другу, сразу видно, - радуюсь я за подругу.
- Сразу видно – это потому, что стиль и вкусы одинаковые. Но это не главное. Мы на самом деле очень хорошо друг друга дополняем. Я поболтать люблю, он – помолчать, может сидеть и целый час струны перебирать, но мне рядом с ним комфортно. Кстати, вы с Игорем вообще разные, и тем не менее, вместе.
- А мы друг другу не особо подходим, - признаюсь я, - но нравится мне в нем что-то... внешность мальчишеская, улыбка, и в сочетании с этим – когда он что-то этакое выдаст, по акустике, например, как вот сейчас. То есть, он знает такое, в чем мне вовек не разобраться, и мне от этого очень круто, что ли...
- Гордишься им, - улыбается Римма, - и правильно! Как же нам ими не гордиться, они ж такие классные мальчики!
Тут из гостиной раздается знакомая мелодия – вступление к “House of rising sun”. Яркий, объемный звук! Привлеченные музыкой, мы с Риммой идем в гостиную.
Женя повторяет вступление несколько раз.
- А спеть? – прошу я.
- Никому пока не удалось убедить Женьку спеть, - смеется Римма.
- Как это? А на 8 марта? – возмущается он. – Я, может, ради тебя нарушил собственный принцип «Никогда не петь»!
Мы смеемся, Римма накрывает на стол, вдруг в прихожей заливисто запел звонок, и она бежит открывать. Судя по шуму голосов, там не меньше двадцати человек! Нет, оказалось, всего шесть. Четыре девушки, высокие, смеющиеся, похожие, как сестры. Одна, эффектная брюнетка с внешностью итальянской кинозвезды, стреляет зелеными очами в Игоря, тот слегка смущается. Я не ревнива, потому мне становится весело. Еще двое гостей – это Леша, командир «Данко», и его брат, один из тех музыкантов с Вайнера! Я сразу же вспоминаю его имя – Костя!
- Как мы с тобой в последнее время встречаемся неожиданно, это нарочно не придумаешь! – удивляюсь я.
Игорь приветствует его вполне дружелюбно:
- Как тогда поиграли, нормально?
- Да, еще несколько кассет продали.
Продолжаем разговор уже за столом. С одной стороны от меня Игорь, с другой – Костя. Кстати, по правую руку от Игоря – та самая красивая брюнетка, Лена.
- Не решили насчет Крыма? – спрашивает Костя.
- Я буду над этим работать, - очень серьезным тоном отвечаю я.
- Над чем ты собираешься работать? – любопытствует Игорь. – Над Крымом?
- Над нашей совместной туда поездкой, посредством автостопа. Нравится мне эта идея все больше и больше, - признаюсь я. Шутки шутками, но дорога, в конце которой ждет море – это именно то, что совершенно необходимо летом. Правда, так далеко до этого я ездила только на поезде, но если подберется компания – почему бы и нет?
- А мне эта идея нравится все меньше и меньше, - смеется Игорь и обнимает меня за плечи.
- Хочешь удержать девчонку-хиппи летом в городе? – удивляется Костя. – Ну-ну.
- Я ее к лету перевоспитаю, - с улыбкой отвечает Игорь, - вот увидите.
- Ничего не получится, - говорит Костя, - она в подполье уйдет, и всех дел. Чтобы в споры не вступать.
- Откуда знаешь? – смеюсь я. – Мы ж почти незнакомы!
- Людей такого типа знаю, да я сам во многом такой же. Человек мирный и спорить не люблю.
Вечеринка набирает обороты. Голоса становятся громче, разговоры – оживленнее, шутки – смелее, смех звучит чаще. Игорь увлечен разговором с девушками – выяснилось, что двое из них, включая Лену, учатся в университете. Наконец, народ, уставший от долгого сидения за столом, тянется на кухню, на перекур. Я тоже с наслаждением встаю с дивана. Римма с хитрым видом показывает мне пачку тонких сигарет, но я хочу немного пройтись:
- А можно мне на экскурсию по квартире?
- Конечно, мой дом – твой дом!
За первой дверью оказалась спальня. Окно – прямо напротив двери; оно притягивает меня, подобно магниту, и я подхожу и смотрю во двор. Деревья, скамейки, пара фонарей, в середине – стол. Уже сейчас очень уютно, летом будет просто невероятно, отсюда и уходить не захочется. Напротив, через двор – такой же дом; еще не поздно, и многие окна светятся. За одним из них я вижу человека. На таком расстоянии не разглядишь, кто это, виден лишь темный неподвижный силуэт на золотистом фоне. Я сразу вспоминаю, как недавно я была у Тани и ночью смотрела на мерцание светомузыки в квартире соседнего дома. Возникает какое-то мистическое чувство, как будто я вижу саму себя, только в прошлом.
Сзади незаметно подходит Игорь, обнимает меня за плечи.
- А я думал, ты в кухне на перекуре, а ты от всех спряталась! Все в порядке?
Сегодня вечер сюрпризов. Обычно он неустанно критикует меня за эту привычку, хотя при нем я стараюсь не курить.
- Не, я чуть попозже, а то табак в сочетании с алкоголем по голове шарахнет – так и свалюсь под стол.
- Не свалишься, я тебя буду крепко держать! – и он еще сильнее обнимает меня.
Я поворачиваюсь к Игорю, и мы целуемся. В свете звезд и фонарей, в чужой спальне. Смех и голоса доносятся теперь издалека, как будто через толщу воды. Внезапно раздается звонок в дверь, Игорь отпускает меня:
- Кто-то пришел, пойдем?
Я с досадой думаю: «Кого там еще принесло!», но праздник зовет нас обратно. Оказалось, что это друг Кости - второй музыкант с Вайнера.
- О, девушка со значком на куртке! И ее спутник, который не хочет в Крым! – приветствует он нас.
- Да вы что, сговорились сегодня насчет этого вашего Крыма, что ли? – смеется Игорь.
- Кстати, я – Эд, - представляется гость. Мы с Игорем тоже называем себя.
- Ты, наверно, голодный, - беспокоится Римма, - надо посмотреть, осталось ли еще что-то на столе, пойдем.
- Нет, я не голодный, - успокаивает ее Эд, - я только что с дня рождения бабушки!
- Бабушка тоже неформалка? – спрашиваю я. Мне почему-то становится очень весело.
- А как же, - отвечает Эд, - обязательно! Бывшая актриса. Но пирожки печет отменные, как и полагается бабушкам.
Наша компания разделилась. Половина пляшет под Bony-M в гостиной (Римма, как и я, не держит дома современной попсы), половина ушла курить в кухню, да там и осталась, с напитками, с гитарой. Я, конечно, в кухне – мне больше нравится петь, чем танцевать, а уж на вечеринках – особенно. Музыка под гитару дает особый настрой, алкоголь снимает барьеры, и разговоры бывают необыкновенные – в них раскрываешься и чувствуешь родство с другими людьми. Мне это время от времени очень нужно.
А с музыкой у меня в принципе близкие отношения – или она тихонько играет в наушниках, или я пою под гитару или без. Иногда я раздумываю над тем, что подобрать, в какой тональности, как песня ляжет на мой голос. Еще мне нравится прямо в голове «включать» любимые композиции, типа “Innuendo” или “Light my fire”, я их слушаю от начала до конца, как по радио.
Игорь моей страсти не разделяет, для него музыка – просто приятный фон. Потому он регулярно утаскивает меня в гостиную, танцевать. А я через какое-то время сбегаю обратно. Еще минут через десять он приходит, сгоняет меня с табуретки, усаживает к себе на колени и слушает наши философские беседы.
В кухню «на огонек» заглядывает Леша.
- О, командир, - приветствую его я, - спой нам что-нибудь про крепкую дружбу и целинное лето!
- Не, я лучше про весну...
«Актриса-весна после тяжкой болезни снова на сцене...» Это новая песня, и я ее очень люблю. В ней чувствуется и солнечный жар, и медленное, но неуклонное пробуждение природы после зимнего сна.
- В этой песне столько жизни, - словно читает мои мысли Римма.
- Ага, весь альбом такой, - добавляет Женя.
- Я слышал, что Шевчук посвятил его жене, - говорит Леша, - она совсем молодая умерла... Говорят, она была его музой...
- Как обидно, - вздыхаю я. – Почему такая несправедливость? Музы вообще не должны умирать.
Нам всем немного печально. Но мы так молоды и полны надежд, что не можем грустить долго. Каждый из нас точно знает, что будет жить вечно. Именно об этом я хотела бы спеть, но я не знаю такой песни. Гитару дают мне, и я какое-то время задумчиво перебираю струны. А потом вспоминается песня о беспечной юной радости, и я начинаю: «Бутылка кефира, полбатона...» Народ весело подхватывает. Эд аккомпанирует на губной гармошке - получается здорово.
А мне хочется послушать ту мелодию, которую я про себя зову «дорожной». Она уже давно сидит у меня в голове, но это совсем не раздражает.
- Слушайте, - обращаюсь я ко всем, - Костя с Эдом потрясающую музыку играют!
Потом поворачиваюсь к Эду:
- Помнишь, вы играли «Отель Калифорния», а потом сразу – какую-то свою музыку? У меня она просто никак из головы не идет! Я ее «дорожной» зову, почему-то так видится. Названия ее на кассете, кстати, нет – упущение.
Эд с Костей с удивлением переглядываются, и Костя говорит:
- Ну, это просто фантастика какая-то...
- Что? Почему? – мне не терпится узнать.
- Понимаешь, - объясняет Эд, - я ее назвал «В дороге» - это книга такая.
- Точно! А я-то думала, с чем она у меня ассоциируется! Ну конечно, стопроцентное попадание!
Эд смотрит на меня задумчиво:
- Как ты тонко все чувствуешь, сестра! За это надо выпить!
- А давайте все вместе! – я поднимаю свою рюмку. – За наши дороги!
- Чтобы у всех наших путей было сердце, - добавляет Костя, - так один индеец сказал.
Игорь понимает, что какая-то тонкая ниточка протянулась между мной и музыкантами, и крепче обнимает меня. А они начинают играть. Когда музыка стихает, никому не хочется разговаривать: кажется, что тишина – ее продолжение.
- Сильно, - говорит наконец Женя.
- Действительно, просто здорово! Я ваша поклонница! – восхищается Римма.
- Очень талантливо, - соглашается Игорь, - классная музыка! Но вот объясните мне, ничего не понимающему в романтике, почему вы все с ума сходите по каким-то дорогам? Леша, ты же нормальный человек, скажи хоть ты!
Леша улыбается:
- Нет, Игорь, я не смогу... У меня ведь целина, это, вроде как, тоже дорога. Я уже после Нового года начинаю ждать лета. Это не просто работа, это особое сообщество, мы все, словно на одном языке говорим. Отрядное движение – это целый мир... Не знаю, как сказать, в нем надо быть, чтобы понять полностью...
- Какой ты оказывается пламенный оратор, Леха! – удивляется Костя. – Казалось бы, родной брат, но подобного в тебе я раньше не замечал!
- Так тема-то любимая! – смеется Леша.
- Ясно. Дорога – это такая философская категория, значит, - размышляет Игорь. – Но почему, как только приходят солнечные дни, эта девица, - и он указывает на меня, - открывает окно и стоит около него часами, нос по ветру? И я не знаю, что на это сказать?
- А она бы тебе объяснила, - загадочно улыбается Эд, - только ты же не разрешаешь, перевоспитать ее хочешь!
- Да я хоть сейчас! – радуюсь я такой возможности. – Понимаешь, вот ты живешь, каждый день делаешь то, что должен, или что привык, и вся эта рутина тебя затягивает и понемножку отбирает у тебя свободу, и в результате ты сам уже не знаешь, это ты или какой-то автомат с твоей внешностью. А дорога – она лишает тебя привычной обстановки, и приходится искать новые пути. Это я не только о путях, по которым ногами идешь, но и про чувства, про мысли, про то, как строишь свое мнение, про ценности. Вообще, все твои действия становятся другими. Конечно, ты теряешь комфорт, но где еще увидишь себя свежим взглядом? Дорога – это всегда в итоге путь к себе...
- Я согласен, - говорит Игорь, слегка подумав, - но все это работает, если тебя что-то не устраивает, и нужна такая встряска. А когда все в порядке? Тогда зачем куда-то ехать?
- Может, меня как раз что-то не устраивает, - задумываюсь я, - может, я себя не до конца понимаю...
- Да это нормально, - говорит Костя, - это в точности, как про меня!
- Вы с этим товарищем, - и Римма указывает на Лешу, - оказывается, оба бродяги, наверно, это фамильное. У вас родители кем работают?
- Ну геологи, - с улыбкой отвечает Леша.
- Вот с этого и надо было начинать! Подобралась компания! – смеется Игорь. – Достаточно философии и пьянства, идем танцевать, - и он уводит меня в гостиную.
Там играет музыка, но никто уже не танцует. Веселые девушки убежали домой, Женькин однокурсник вызвался всех проводить и сам пропал, остальные по-прежнему сидят в кухне, поют и разговаривают – времени уже два часа ночи.
Мы медленно покачиваемся под музыку, я негромко подпеваю: “Strangers in the night…” А ведь это про нас... Мне приходит в голову неожиданная мысль: мы все очень разные, кто-то носит на запястьях фенечки, а кто-то – роллексы, кто-то слышит голос дороги, а кто-то совсем не стремится вдаль, кто-то спокойно плывет по течению, а кто-то берет жизнь, как быка за рога... Но это на самом деле неважно, и мы можем понять друг друга, нужно только захотеть. А ведь этого хочешь больше всего на свете, если любишь.
- Игорь, можно задать один вопрос? Только ты должен ответить.
- Все, что хочешь!
Мне немного сложно решиться, да какое немного! Мне очень сложно решиться. Но я должна это знать, иначе ничего между нами не имеет смысла.
- Ты меня любишь?
- А разве это и так непонятно? – уклончиво отвечает он.
- Нет, мне непонятно.
- Значит, это останется пока в секрете, - улыбается Игорь.
- Но почему?
- Потому что мне так хочется, - терпеливо отвечает он.
- Все всегда так, как тебе хочется... – обижаюсь я.
- Ничего подобного! Я не люблю по улицам гулять, но с тобой же гуляю, - оправдывается он.
- Ладно, забудь, не обижайся, - говорю я.
Мне совсем не хочется ссориться. А может, я не права? Такой вот он нерешительный. А кто решительный в двадцать лет? Или мне нужно, чтобы он мне сделал предложение руки и сердца? От этой мысли по спине пробегает холодок – к такому я совсем не готова. Правда, он мне и не предлагает, надо признаться... Но мы же вместе, чего мне еще надо? Однако, неприятное ощущение, что Игорь нарочно держит меня на крючке, не уходит. Я хочу избавиться от этого ощущения и прижимаюсь к его плечу.
Моя бабушка сказала бы: «Не гневи бога и оставь мужика в покое!» Деликатная мама осторожно предположила бы, что это не я, а он должен задавать подобные вопросы. А подруга Таня Смолина просто заявила бы: «Вот паразит! Ухватил умницу и красавицу, и нервы ей мотает! Пусть немедленно признается!» И все трое были бы правы.
- Ты, наверно, часто меня не понимаешь, и тебе со мной сложно, - говорю я.
- Не понимаю – это да, - чуть смущенно признается Игорь, - но мне не сложно.
- Это как?
- Я ведь знаю, что через годик ты наиграешься во всякие свободы и дороги, научишься красить губы и ходить на каблуках.
Я представляю себя на шпильках, и мне становится смешно:
- А ты снисходительно потреплешь меня по щеке с видом старшего товарища и важно скажешь: «Я так и знал!»
- Ну, типа того, - он подхватывает мой шутливый тон.
- Но если серьезно, то у меня ведь сейчас не черновик, а жизнь... Жаль, что ты этого не видишь.
- Конечно, не черновик, но я уверен, что ты все равно полностью изменишься.
- Изменюсь, может, лет через двадцать уже не буду фенечки носить. Но даже если их не будет, мне все равно будет казаться, что они есть. Потому что то, что сейчас – это настоящее.
- Ну и хорошо, - с легкостью соглашается Игорь.
А я понимаю, что ему это все совершенно не важно, и мне становится очень грустно. Я думала, что он не может меня понять, а он просто никогда и не собирался этого делать. Просто проводит со мной время непонятно зачем.
Кассета закончилась, мы сидим на диване, обнявшись, и молчим. Мне невыразимо грустно: кажется, что я прощаюсь с мечтой о любви, но уже в следующую секунду вижу, что эта мысль чересчур пафосна – какое прощание, какие мечты? Между мной и Игорем как будто толстая стеклянная стена, и сквозь нее не докричишься. А с каждой стороны от стены – совершенно разные миры... Там мы живем. Он воспринимает меня так, как будто я приехала сюда на машине времени, и никак не пойму, что надо жить по-другому, так, как принято сейчас... Но на самом деле-то я вполне современный человек, я верю в мир и любовь и высоко ценю свою свободу, а потому требую к ней уважения. Разве это так много?
Хххххх
Весна пришла, чтобы обосноваться надолго и подготовить все к приходу лета. Сидеть дома в такую погоду невозможно, и мы с Таней Смолиной допоздна бродим по городу и смеемся над всякими пустяками. Иногда к нам присоединяется Оля. Пару раз мы ходили послушать Костю и Эда, они по-прежнему иногда играют на улице Вайнера. Но на Таню музыка особого впечатления не производит. Она говорит, однако, что они отличные музыканты, и оба хорошенькие, но не на ее вкус – их бы подстричь и нарядить в костюмы, но, может, мне стоит заменить Игоря на одного из них.
Кстати, он часто звонит и приходит, и мы рука об руку гуляем по аллеям центрального парка, который совсем рядом с моим домом. В Игоре после того вечера ничего не изменилось – он, видя мою необычную грусть, спрашивает, не устала ли я, хорошо ли себя чувствую (что, впрочем, не мешает ему раскритиковать мой новый жилет ручной вышивки и скромный макияж). Я же ссылалаюсь на проблемы в институте – вторая в моей жизни сессия неотвратимо приближается. Однако, учусь я без особого интереса, по инерции выполняя все, что задают; в общем, апатия возвращается.
Однажды после лекций ко мне подошла наша актриса, Вера:
- Как жизнь?
Меня это немного удивляет – в последнее время она страшно занята репетициями, часто пропускает занятия, а уж после учебы точно никогда не задерживается. А тут выкроила время поболтать!
- Да, вроде, все в порядке.
- Это хорошо. Что делаешь в пятницу вечером?
- Никаких планов пока, - подумав, отвечаю я.
- Приходи на нашу премьеру! «Американская трагедия», кстати.
- Ну класс, - удивляюсь я, - обязательно! А ты кого играешь?
- А увидишь! Пусть будет сюрприз. Ты с тем хорошеньким мальчиком пойдешь?
- Не знаю... нет... что-то у нас не клеится в последнее время, - признаюсь я.
- А, ну ладно! Можешь с Ритой объединиться – я ее тоже пригласила. Больше-то из наших некого звать, - говорит Вера.
- Рита – это хорошо, - радуюсь я. – Обязательно приду!
Игорь звонит вечером и, как обычно, спрашивает у меня о планах на выходные. Теперь мне нужно сделать так, чтобы он не захотел со мной пойти. Это неправильно, и мне неудобно, и раньше ничего подобного не бывало, и вообще я никогда представить не могла, что наши отношения дойдут до такого, но мне действительно нужна передышка. Я уже совсем ничего не понимаю, я потеряла чувство того, что мы с Игорем вместе. Мне нужно посмотреть на все со стороны, а для этого прежде всего необходимо как следует отвлечься. Вот такая борьба идет во мне, пока я тяну с ответом Игорю. Но, как всегда, женская хитрость, которой у меня не особо много, терпит поражение, и я честно рассказываю про одногруппницу-актрису любительского театра и про премьеру «Американской трагедии».
Но реакция Игоря оказывается вполне предсказуемой:
- Театральная самодеятельность? Нет-нет, это без меня! Я такое не люблю.
Я чувствую легкий укол обиды и мстительно думаю: «А я и не собиралась тебя звать!»
- Лучше через неделю сходим в оперный, - размышляет Игорь, - точно, хорошая идея, договорились?
- Ага, - отвечаю я. Мне не нравится опера (кстати, так я ее и не полюбила!), но Игоря это не особенно волнует.
хххххх
В зале темнота, на сцене – полумрак. Освещена лишь фигура девушки, она стоит неподвижно посредине, в темном платье, в шляпке, руки сложены на груди, плечи печально опущены. Нашу яркую красотку Веру и не узнать! Вся ее поза выражает отчаяние и неуверенность. Молодой человек, высокий, в элегантном светлом костюме, нетерпеливо разгуливает по сцене, иногда с досадой глядя на девушку. Ему хотелось бы убежать, ведь там, за сценой – не гримерка с костюмерной, а большой шумный город, в котором уже зажигаются вечерние огни; он готов преподнести свою сюрпризы тем, кто умеет развлекаться.
Наконец девушка решается:
- Клайд, тебе очень нравится мисс Финчли? – спрашивает она. Молодой человек раздраженно качает головой.
- Немного нравится, конечно. Она очень хорошенькая и превосходно танцует. И потом, она очень богата и великолепно одевается.
Его собеседница с отчаянием поворачивается к нему, но этот жест ускользает от его внимания – он смотрит на часы.
- Еще бы! С такими деньгами всякий сумеет хорошо одеться! Будь у меня столько денег, я бы тоже хорошо одевалась! – в голосе девушки звенит обида.
- Ну, Берта, неужели мне слова ни о ком нельзя сказать, не рассердив тебя? Это же вовсе не значит, что я как-то по-особенному к ней отношусь.
- Да, я знаю, у них все есть, а у меня ничего нет. Где же мне тягаться с ними...Если бы мне посчастливилось, как другим девушкам! Если бы я могла куда-нибудь поехать, увидеть что-нибудь!.. Как ужасно - вырасти вот так, в глуши... Ни денег, ни платьев - ничего у меня никогда не было! Ничего и никого!..
Мне так жаль эту Веру-Роберту... Будь это через какие-нибудь двадцать пять лет, она бы бросила все, что не дает расправить крылья. Сложив вещи в удобную сумку и повязав на голову бандану, она вышла бы на трассу и отправилась автостопом на другой конец континента. Будет день, будет пища, будет работа, будут новые знакомства – все будет, если есть дорога. Но четверть века – это так долго...
Вера просила нас дождаться ее после спектакля у служебного входа. Оказывается, премьера и традиционное празднование всей труппой были вчера, а сегодня артисты по одному-двое расходятся по своим делам. В дверях в обнимку показались «Клайд» и «Сондра Финчли», оба высокие, стройные, в черной коже в заклепках. За ними выходит режиссер, элегантный, в светлом плаще.
- Эй, молодое поколение! – окликает он их. – Маринка! Вы куда сейчас?
- Пап, мы в «Сфинкс», там сегодня рок-марафон, наши играют, надо поддержать, - отвечает «Сондра». – Ты подойдешь?
Режиссер задумывается на секунду:
- Почему нет? Но мы с ребятами попозже будем, еще пара дел на студии есть.
- Ну увидимся, пап! Приходите! – «Сондра» машет ему рукой, и они с «Клайдом» исчезают за углом.
Мы с Ритой переглянулись.
- Какая классная тут публика! – воскликнула я.
- И ведь на все время находят! – сокрушенно отвечает Рита.
Тут к нам подходит Вера:
- Нравятся наши кадры?
- Режиссер, по-моему, отличный! И чего ты с ним ссорилась! – удивляюсь я.
- Отличный, но требовательный очень, - пояснила Вера, - больше всего, конечно, Маринке достается – по-родственному. Девушки, а давайте сейчас ко мне! Представляете, родители на премьеру бутылку вина подарили! Можно ее на троих распить.
Рита неожиданно быстро соглашается – я и не знала, что они с Верой живут в соседних домах.
- А ты, наверно, птица вольная, летишь, куда хочешь? – спрашивает у меня Вера.
- Мы с родителями уважаем свободу друг друга, - отвечаю я. – В их случае это еще и свобода от ненужных волнений. А потому позвоню им от тебя. А отпраздновать – почему бы и нет?
Так я и делаю. Мама спрашивает, как мне понравился спектакль, и большая ли компания собралась, есть ли мальчики. В этом вопросе не волнение, а надежда, и я знаю, почему – если нам взбредет в голову пойти ночью в киоск, то лучше, чтобы у нас были провожатые. И когда мама узнаёт, что компания – чисто женская, в ее голосе появляется тревога:
- Только никуда не ходите ночью! Я очень прошу.
- Обещаю, что никуда не пойдем, бутылка вина у нас есть.
- Это хорошо, - мама усп окаивается, - тогда до завтра!
У Веры огромная двухуровневая квартира. Она оставляет нас с Ритой в своей комнате – просторная и уютная, даже с собственным балконом, а сама отправляется за вином и закусками и пропадает минут на 15. Я шучу, что в такой квартире можно заблудиться. Когда приходит Вера, то говорит нам, что у родителей гости, и она рассказывала им про спектакль. Мы с Ритой удивленно переглядываемся – до нас не доносится ни звука.
Мы медленно пьем ароматное терпкое вино, курим на балконе, разговариваем про учебу, но что про нее скажешь? Потому переходим на тему, которая волнует нас всех – личная жизнь. Вера говорит, что она девушка в поиске, то есть, пока у нее никого нет, но она чувствует себя вполне комфортно – сама себе хозяйка. Рита, наоборот, даже и не помнит тех времен, когда была одна: с ее Денисом они вместе с детского сада. «Никакой романтики! - в шутку огорчается она, - чуть ли не на соседних горшках сидели!» Я рассказываю о своих сложностях с Игорем.
- Тебе какой-нибудь неформал нужен, тогда и проблем не будет! – считает Рита. – А так вы стараетесь друг друга переделать, вот и ссоритесь.
- Да я не стараюсь, вроде, - оправдываюсь я.
- А ему, может, кажется, что стараешься, - предполагает Вера.
- Да какой там неформал, - огорчаюсь я, - мне уже этот нравится. Но, думаю, он меня скоро бросит.
- Неужели все так серьезно? – сочувственно спрашивает Рита.
- Ну смотри, - начинаю перечислять я, - он не любит автостоп, ездить по области, жить в палатке, песни под гитару.Философские разговоры считает пустой тратой времени, как и долгие обсуждения фильмов или книжек. Не понимает людей, которые плывут по течению и не стремятся всем и каждому доказать свою правоту. Его раздражает моя одежда, мои фенечки; уличные музыканты и художники, самодеятельные театры и искусство, которое нельзя понять с первого взгляда; еще ему не нравится бесцельно бродить по городу. А я все это очень люблю! Он вообще очень целеустремленный человек, и потому у нас с ним – никакого будущего.
- А как вы вообще общаетесь? О чем разговариваете? - недоумевает Рита.
- Я думаю, - с хитрой улыбкой говорит Вера, - тут есть влечение другого рода. Вот у меня осенью был роман с одним артистом из оперетты – красавец, тридцать лет, поклонницы, все дела, не женат. В постели – просто супер-класс! Тянуло нас друг к другу, как магнитом – мы просто о времени забывали, когда были вдвоем. Но стоило ему открыть рот, как он или начинал хвалить себя, любимого, или ругать конкурентов, которые постоянно строят ему козни, или изрекал что-нибудь умное навроде «В овощах много витаминов» или «Крепкий сон полезен для здоровья». У нас с ним не так много общего было, а поди ж ты – несколько месяцев просто неразлучны.
- Если бы, - мрачно отвечаю я, - Игоря в этом плане я совсем не интересую. Ну, вы поняли – абсолютно никак.
- Тогда все вообще странно, - удивляется Рита.
- Да нет, некоторая логика тут есть, - объясняю я. – Вот представь: чистенький и хорошенький мальчик нашел себе девчонку-хиппи из ближайшей коммуны. По улице с ней пройтись круто – такой цветок не в любом саду вырастет! Поболтать тоже интересно – банальностей от нее не услышишь. Но сойтись поближе – это извините: кто знает, с кем она ночью делит палатку. И вообще, надо еще выяснить, как у них там дела с душем обстоят, - я уже всерьез разозлилась.
- Но ты же не в коммуне живешь, - задумчиво говорит Вера.
- А ты это Игорю объясни, - сердито говорю я. – Похоже, что он меня видит именно такой. И ждет, когда я стану другой. И вообще, очень жаль, кстати, что не в коммуне. Это бы массу проблем решило.
Мы еще долго обсуждаем, кого больше тянет друг к другу – противоположностей или людей, похожих по природе. У каждой из нас масса примеров и того, и другого. Взять хоть моих родителей – тихая и деликатная мама и шумный взрывной папа. Или родители Тани – добродушные сангвиники, любители походов, байдарок и ночных костров. Но мне эти примеры никак не помогают. Я сама не знаю, что у меня – любовь, привычка или страх остаться одной.
Мы совершенно забываем про сон, а когда заканчивается вино, переходим на кофе. Спать ложимся только под утро, и мне снится какая-то тревожная муть. Но утро оказывается таким прекрасным, листва деревьев за окном такой яркой, ветер таким ароматным и теплым, что я просто не могу расстраиваться. Я звоню маме, и она весело сообщает, что из командировки вернулся папа – только что звонил с вокзала; я успела соскучиться за две недели, и потому спешу домой. Еще она говорит, что пару раз звонил Игорь, но я мстительно думаю: «Ну и пускай! Так тебе и надо!»
Хххххх
Когда папа возвращается после долгого отсутствия, все события в нашем доме начинают происходить с двойной или даже тройной скоростью. Только что он зашел в квартиру, поставил сумки и поцеловал маму, и уже хватается за телефон. Через десять минут кто-то пулей мчится на рынок, получив от папы подробнейшие инструкции, какое именно мясо нужно купить для шашлыков и как его замариновать. Кто-то переносит важнейшие дела с субботы на воскресенье – папиному напору противостоять невозможно:
- Слушай, ты мне зубы не заговаривай! К теще ты едешь завтра, а сегодня мы все собираемся на даче у Александровых. Или мнение коллектива для тебя ничего не значит? Кстати, у меня есть идея еще лучше – тещу мы берем с собой. Что? Не надо? Ну вот, завтра так завтра! Рабинович за тобой заедет, я уже договорился. И не смей приставать к Рашели, а то он тебе башку открутит! Ну все, увидимся!
Он кладет трубку:
- Что за люди, что за люди! Всех собирать надо. А самим догадаться поехать на шашлыки в такой день, в такую погоду – никак!
Наконец, папа поворачивается ко мне и замирает, как будто пораженный ударом грома:
- Как же ты похорошела! Это просто невозможно!
- Папа, - со смехом отвечаю я, - мы ж всего две недели не виделись!
- Разве? – озадаченно отвечает папа, - а я думал, никак не меньше года. Какая же это была длинная, скучная командировка! Кстати, у меня для тебя подарок – подставляй шейку!
Я бегу к зеркалу, пританцовывая от нетерпения:
- А что это, что это?
- Что, что, - ворчливым тоном говорит папа, - алмазные подвески, конечно, а что еще тебя достойно? Ну, не совсем алмазные, но все равно.
И он застегивает на моей шее цепочку, а на ней – пацифик из блестящего черного камня.
- О-о-о, - восхищенно выдыхаю я, - это просто мечта.
Папа отступает на пару шагов, смотрит на меня, потом поправляет плетеный шнурок на моей голове и говорит с гордостью:
- Настоящее дитя цветов! Кстати, если хочешь, можешь взять с собой Танюшку – две красивых девушки – это ведь лучше, чем одна! Или Игоря позови.
- Нет, - отвечаю , - Таня сегодня с Гришкой, а Игорь... Опять критиковать меня будет! Не могу больше, надоело.
- Ну и молодец! – одобрительно кивает папа. – Сегодня у тебя будет куча поклонников! И не забудь гитару, ты в прошлый раз так здорово украинские песни пела!
И он гонит нас с мамой собираться:
- Поспешите, электричка через полчаса!
Мы живем недалеко от станции, так что опоздать не должны. Я бросаю в сумку одежду, книжку Булгакова, дневник и песенник, беру гитару. Мама уже готова и стоит у двери:
- Ну все, выходим?
- Забыли! Самое главное забыли! – торжествующе объявляет папа. – Вина выпить перед дорогой!
И он наливает домашнего вина в три кофейных чашечки:
- За все хорошее!
- Ну почему в чашки! – возмущается мама. – А не в рюмки?
- А почему бы и нет? Хиппи из чего вино пьют? – спрашивает он меня.
- Из всего, - я стараюсь не рассмеяться.
- Вот видишь, ребенок тебе плохого не посоветует, - говорит папа. – Пей немедленно, а то за шиворот вылью!
Конечно, мы не опоздали, и электричка пришла вовремя. Я сижу у окна и любуюсь весенними ландшафтами под стук колес. В этом звуке мне слышится слово: «Надоело, надоело...»
Хххххх
Когда я вспоминаю эту поездку, то перед глазами проносятся сменяющие друг друга картинки. Вот я в гамаке под соснами читаю «Белую гвардию» - прекрасная, пронзительная вещь. До меня доносится смех, голоса, звон посуды, аромат дыма.
Говорят, что некоторые люди осознают, что были счастливы, когда момент уже прошел. Не знаю, наверно, это у каждого по-своему... Но те мгновения впечатались в мою память как счастливейшие.
Вот мы сидим за столом, пьем красное вино, едим шашлык и салат из чересчур ранних и потому безвкусных овощей. Но даже он кажется восхитительным – со свежей зеленью, со сметаной! Мужчины произносят тосты, один другого смешнее, женщины улыбаются.
Вот мы идем гулять по окрестностям и выходим к маленькому пруду, Александров, большой фотолюбитель, снимает его с разных ракурсов: «Это просто произведение искусства!» Потом доходим до деревенского магазина, и, ко всеобщему удивлению, там обнаруживается какое-то вино, которое и в городе не продают. Мы покупаем бутылку, и мужчины, не взирая на возмущение женщин, распивают ее прямо на улице, да еще и угощают местного старичка. Я тоже делаю глоток из бумажного стаканчика, и папа гордо говорит: «Вот! Это ж моя дочь!» Мама ахает, но ее глаза улыбаются.
Потом женщины сидят в шезлонгах на террасе, а мужчины гоняют мячик по пыльному картофельному полю. Солнце греет совсем по-летнему. Снег полностью сошел, и земля высохла. Удивительно ранняя весна в этом году!
Вдруг к дому подъезжает белая «Волга» - это приехали еще две пары гостей и привезли музыкальный центр с колонками. Опять накрывают стол, разогревают на плите оставшиеся шашлыки; новые гости, как оказалось, запаслись угощением – у них целый казан плова, так что пир продолжается.
Я немного устала, потому иду в комнату, открываю дневник и начинаю писать об этом удивительном дне, и о вчерашнем спектакле, и о нас с Игорем. Стол стоит у окна, и от ветра колышутся занавески. Неслышно заходит папа и приносит чашечку зеленого чая – он не хочет мне мешать. Поднимаю голову, улыбаюсь и продолжаю строчить в дневнике – мысли идут потоком, только и остается переносить их на бумагу.
Как же быстро сменяются картинки, как неудержимо летит время! Уже стемнело, на террасе устроили дискотеку, и в спящем ночном воздухе далеко разносится «Феличита». Потом мы идем на поле печь в золе картошку. Я, Володя Александров и Рашель Рабинович по очереди поем под гитару – студенческие песни, целинные, бардовские. Спать ложимся после полуночи – все буквально валятся с ног, ведь и от веселья можно устать.
Я ночую в той же комнате, где сегодня писала дневник. Небо светло-синее, в окно смотрят звезды. Я протягиваю руку к столу – он рядом с кроватью, и наощупь нахожу папин подарок, пацифик, осторожно прикасаюсь к гладкому камню и шепчу: «Храни меня, мой талисман!» На этом я засыпаю.
хххххх
Игорь не появился ни в воскресенье, ни в понедельник. Ко вторнику меня начали одолевать тревожные мысли – мало ли что могло случиться. Но не успела я разволноваться, как позвонила Таня Смолина и слегка прояснила ситуацию.
- Вы что, поссорились с Игорем?
- Мы? Не знаю, - растерялась я, - я не ссорилась. Вообще его в выходные не видела.
- Значит, он разобиделся на что-то, красная девица! – возмутилась Таня.
- Расскажи, что там стряслось? - прошу я.
Да уж, не делать вообще ничего и при этом ухитриться поступить неправильно – такой вот высший пилотаж. Раньше я так не умела!
- В общем, прихожу я к Гришке в гости, а Игорь дома, учебник читает. Ну, я у него спросила про тебя, типа, как ты поживаешь, а он на меня глазами сверкнул и резко так отвечает: «Понятия не имею, как она, и не уверен, что хочу знать!» И опять в учебник углубился. Я думаю: «Ну и дела! Не иначе, как поругались...» Вот так...
- Давай завтра к ним съездим и узнаем, в чем дело? – предлагаю я.
- Конечно давай! Проучить бы его, паразита, как следует... – сердится Таня.
- Да ладно, - миролюбиво отвечаю я, - сначала нужно все-таки выслушать.
Не хочу изображать гордую девицу, да и не получится у меня эта роль, даже если б захотела. «Подите прочь, сударь, мы более незнакомы!» Впрочем, это мне прозрачно намекнули на «подите прочь»...Но ясность в отношениях для меня важнее всего, а гордо или нет я при этом выгляжу – какая разница?
Я, конечно, догадываюсь, что все дело в моем двухдневном отсутствии. Но, во-первых, такое бывало и раньше, во-вторых, разве я не могу провести время с друзьями и с родителями? Нужно везде ходить вместе и обо всем отчитываться? А в третьих, как бы я ему могла сообщить о моих внезапных планах? Позвонила бы на вахту общежития?
Все это меня расстроило, и немного обидело, и в душе я ругала Игоря – что за ерунда на ровном месте? Но ссориться мне не хотелось – все-таки мы должны дать друг другу возможность все объяснить. Именно в таком настроении я шла в его общежитие на следующий день.
ххх
И Гриша, и Игорь были дома. Получилось удачно – Гриша ушел на кухню жарить картошку, и узнав это, Таня побежала к нему. Игорь сидел за столом и писал, не поднимая головы.
- Ну, привет! – обращаюсь я.
- Привет, - не отрываясь от тетради, отвечает он.
- Ты не хочешь со мной разговаривать? Что-то случилось?
- А ничего! Ты ведь ничего такого не делала, правда?
- Но так и есть! В пятницу я была на спектакле – ты же не захотел составить мне компанию! А потом просто осталась ночевать у Веры, – терпеливо рассказываю я (ненавижу объяснения!), - а в субботу мы с родителями...
- Можешь не оправдываться, - перебивает меня Игорь, - проводи время с кем хочешь, с Верой, со своими неформалами, поезжай с ними, куда хочешь, мне это совершенно неинтересно.
- О чем ты? Я думала, что ты меня выслушаешь, - растерялась я. Похоже, дело обстояло еще хуже, чем я думала.
- А почему я должен выслушивать тебя вместо того, чтобы заниматься своими делами? – возмущенным тоном спрашивает Игорь.
- Потому что мы ведь вместе? Или... – начинаю я.
- Или! – резко говорит он. – Слушай, у меня завтра важный семинар, и на разговоры нет времени. Я продолжу учиться, если ты не против?
- Хорошо, - недоуменно отвечаю я и выхожу за дверь.
В моей голове нет ни единой мысли – они все куда-то разбежались. Ноги сами несут меня на балкон. Я облокачиваюсь на перила (удобно!) и любуюсь на нежно-зеленое море листвы, которое волнуется внизу (красиво!). Достаю из сумки сигареты, закуриваю (ох ты, как дрожат руки!). Глубоко затягиваюсь и слушаю шум деревьев. Понемногу возвращаются мысли. Вначале память услужливо подкидывает музыкальное соответствие: «Если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день...» Можно посмотреть и с этой точки зрения – тогда, действительно, не так уж плохо. Потом вспоминаю это «или», произнесенное Игорем, и начинаю лихорадочно размышлять о том, что он имел в виду. Он просто рассердился на меня? Он не подумал? Не сдержался? Или, может, он тоже долго не мог понять, что нас все-таки держало вместе, и решил со всем покончить?
Чем дольше я думаю об этом, тем больше крепнет моя уверенность в том, что ситуация не в мою пользу. Мне указали на дверь, и теперь у меня есть отличная возможность сыграть роль той самой гордой девицы, которую мне так не хотелось изображать. «Я ухожу, сударь, и более мы не знакомы!»
На балконе появляется Таня.
- Ну что, поговорили?
- Да, - грустно отвечаю я, - разговор был очень плодотворным.
- Что решили? – спрашивает она.
- Я - пока ничего, а что решил Игорь, лучше узнать у него.
- Это как? Что значит?
- А вот так, - объясняю я, - мы теперь все решаем по отдельности.
Сказать «Мы расстались» я почему-то не могу – такая короткая простая фраза, а произнести ее – никак.
- И кто был инициатором? – Таня сразу понимает, о чем идет речь.
- Он, - коротко отвечаю я. Может, стоит заплакать? Все-таки, меня бросили, хотя я хотела помириться. Нет, вызывать слезы по заказу не умею – актерских данных недостаточно.
- Ну идиот! – изумленно произносит Таня. - Вот придет он обратно проситься, а ты его к черту пошлешь!
- Или куда подальше, - мрачно говорю я. – Думаю, он ко мне не вернется.
- Придет-придет, от такой умницы и красавицы разве так просто уйти? Это ему вздумалось дурной характер продемонстрировать! – утешает меня Таня. А может, и на самом деле так считает.
- Нет, задумчиво говорю я, - ничего он, к сожалению, не демонстрирует, он такой, какой есть.
- Ну ладно, - предлагает Таня, - я Гришку на эту тему порасспрашиваю, и пусть только попробует что-то от меня скрыть! Я ему такой дурной характер покажу! Не зарадуется!
- Да Гришка тут при чем, - вступаюсь я за него, - он молодец, хороший мальчик.
- Все они одинаковы, паразиты, - недовольным тоном говорит Таня.
Хххххх
Весь вечер я гоняю одни и те же мысли: наш последний разговор, это «или», которое Игорь так легко произнес. Видимо, он был до крайней степени раздражен и рассержен, и потому захотел от меня отмахнуться, а скорее всего, решение расстаться со мной пришло давно. Оба варианта не вселяют в меня оптимизма. Впрочем, сделанного не исправишь, время назад не повернешь, да и нужно ли это?
Приближается май, я в одиночестве брожу по улицам, и мне невесело. Честно признаться, мне скучно без Игоря! Все-таки он обо мне заботился, интересовался, просто был в моей жизни. Почему-то вспомнилось, как мы все вместе праздновали Новый год в общежитии. Он тогда из-за меня домой не поехал, потом Гриша Тане по секрету рассказал, что Игорь даже с родителями из-за этого поссорился. Но если бы мне предложили измениться, стать такой, какой он хотел меня видеть, а потом попробовать все заново, я, наверно, не согласилась бы. Я люблю спонтанность, не очень-то умею подстраиваться и жертвовать своими интересами (правда, сама от других этого не требую), и никому, кроме себя, не хочу принадлежать. На моем лице не заметно горячего желания раствориться в ком-то без остатка и жить его желаниями. Наверно, это плохо и принесет мне еще массу проблем, но так есть, и мне не хотелось бы этого менять. Так что, наряду с грустью я чувствовала и какое-то облегчение – все-таки нелегко каждый день ломать себя. Это было похоже на сожаления по прошедшему лету: здорово было, но прошло, и даже не стоит думать о том, чтобы вернуть обратно.
...Незадолго до майских праздников институт на пару дней закрыли в связи со срочным ремонтом труб, всех с первой пары распустили домой, еще раз напомнив о том, что сессия приближается, и расслабляться некогда. Часть наших девиц направилась в центральную библиотеку – вместе готовиться к семинару (вот скучно-то!), часть нерешительно толпилась в холле, за троими избранными приехал спонсор Лолы и повез их завтракать в какой-то модный ресторан. Я забыла дома ключи, родители заканчивали работу поздно, передо мной был целый день, и можно было заполнить его событиями на свое усмотрение.
Для начала я покупаю ореховый коржик и пакетик сока в институтском буфете, и еду на трамвае на Плотинку – центральную набережную. Представляю, как сяду на скамейку у воды, и сразу же почувствую холодок, пробегающий по плечам – все-таки еще не лето. От реки потянет запахом тины, по мосту со звоном пойдут трамваи и почти бесшумно – машины. Редкие прохожие не будут обращать на меня никакого внимания, а я на них – буду, потому что каждый из них – маленькая вселенная, как и я сама, и это нас объединяет. Может, кто-то из них изменит мою судьбу через год или через день? Но пока он этого не знает, и равнодушно проходит мимо: время еще не пришло, а его не обманешь.
Все оказалось именно таким, как я себе нарисовала: и река, и холод, и трамваи. Я залюбовалась жемчужным цветом неба, и сами собой стали сочиняться стихи.
Небо бледно-голубое, нежный золотистый свет,
Мир так призрачно спокоен, словно в нем в помине нет
Ненависти и печали, и над тихою землей
Только сонное молчанье в легкой дымке золотой.
Новый день начнется скоро, заискрится, как кристалл,
Беспокойным станет город, гулко зашумит вокзал,
Банки, школы, магазины, словно в море суеты,
Понаедут в центр грузины, будут продавать цветы.
Толпы хлынут, как потоки, каждый занят и спешит,
Нищий сядет у дороги, странник, всем ветрам открыт.
Здесь кричащие рекламы и машины всех сортов,
Ослепительные дамы в обрамлении мехов,
Здесь роскошные витрины – лучше все ж не видеть цен,
И шикарные мужчины – каждый третий бизнесмен.
Здесь студенты небогаты – так уж повелось вовек,
На рекламные плакаты лепестки летят, как снег.
Хижины, дворцы, конторы, рядом блеск и нищета,
Я влюбилась в этот город и боюсь, что навсегда.
Конечно, я кое-что присочинила. Какие меха в разгар весны? Даже девы из моей группы на такое неспособны. Кроме того, новый день давно уже начался, а тишина на улицах объяснялась тем, что весь город давно переместился из квартир как раз в те самые «банки, школы, магазины»- теперь там кипела и пульсировала жизнь. Но это неважно - раз так увиделось, пусть остается, как будто я про предутренние часы написала.
В тот день я много бродила по улицам, любовалась свежей листвой, слушала музыку большого города. Это была самая настояшая музыка – она складывалась из разговоров людей, гудков машин, хлопанья дверей, звуков радио из киосков. В каком-то незнакомом, но уютном дворе я пью пиво, наслаждаясь своей полнейшей праздностью.
Из подъезда выходит красивая молодая женщина в клетчатом платье с лаковым пояском, она тянет за руку упитанного малыша лет трех:
- Женька! – умоляюще говорит она, - ну мы же везде опоздаем, если ты не поторопишься! Папа уже ходит там, нас высматривает, а мы все не идем и не идем!
Когда я была маленькая, у меня было похожее платье, и теперь мне представилось, что это я сама через десять лет. «Наверно, это здорово – родить сына от любимого мужчины", - подумала я.
Потом я решила отправиться в мой любимый сквер на улице Вайнера – толпа почему-то заряжает меня энергией, и побродить по людной улице для меня – как кислородный коктейль. Здесь, как всегда, бойко идет торговля, гуляет народ. Возле обувного прилавка стоят Лола и Рита – выбирают обновки. Лола с брезгливым, как обычно, выражением лица мнет голенище сапога-ботфорта, Рита смотрит на нее с восторгом. Я поскорее прохожу вперед. Потом мимо меня бегом промчались Костя с Эдом – видно было, что они очень спешат, и я их не останавливаю. Сегодня просто какой-то день встреч!
Я сижу на скамейке и читаю «Белую гвардию», когда рядом приземляется необычного вида пожилой человек. На голове его потертая тюбетейка, длинноватые седые волосы заплетены в косичку, украшенную голубым бантиком, одет в какую-то пеструю хламиду. За его спиной – кучка молодежи. Молчат, ждут. Странный человек искоса глянул на мою книжку, а потом со значением произнес:
- Крокодил сидит на крыше, а Булгаков – еще выше!
- А при чем тут крокодил? – со смехом отвечаю я.
- А при чем тут Булгаков? – в его ярких молодых глазах плещется безудержное веселье.
Неожиданно он берет меня за руку и начинает вслух считать фенечки: « Раз, два, три, четыре!», а потом со значением поднимает вверх указательный палец, и обращаясь к своим спутникам, стоящим рядом кружочком, говорит: «Уважаю! Вот эта девушка знает, зачем она живет!»
- А зачем же я живу? – удивляюсь я.
- Ну как это? – в ответ удивляется он и пересчитывает фенечки на другой руке:
- Раз, два, три! Ты же хиппи? Значит, ты живешь, чтобы гасить войну и нести мир.
- А, в этом смысле? Тогда конечно, - отвечаю я.
- Именно и только в этом смысле! Войну и мир, - говорит он. – Кстати, любишь читать? А вот тебе книжечка как раз по твоей теме.
Это две маленькие квадратные дощечки, скрепленные веревочкой так, что их действительно можно открыть, как книжку. На верхней - название крошечными буковками: «Война и мир». На первой страничке нарисован сам экстравагантный автор этого «шедевра», как он пытается залезть на огромный, выше его роста, том. А на второй – всего одно слово «Ого!»
- Спасибо, - с восторгом выдыхаю я, -вы философ?
- Нет, я панк-скоморох, - отвечает он и ударяет по струнам балалайки. Она настроена в до мажоре, и звук получается радостный и торжествующий.
А потом встает и, махнув рукой не то мне, не то своей свите, не то в пространство, уходит. Легендарная личность, кстати, старик Букашкин, главный неформал города. Ему нравится ходить по улицам и знакомиться с людьми. Я сжимаю книжечку в руке и думаю: «Война и мир... Надо же, вот и предназначение для меня нашлось!» И мне кажется, что в мою душу действительно возвращается долгожданный мир.
Хххххх
На майские праздники мы с Таней решили поехать к ней на дачу – вдвоем и с ночевкой. Будем долго гулять и разговаривать, приготовим что-нибудь вкусное, ляжем спать под утро, увлекшись обсуждением вероломного Игоря и надежного Гриши. Я просто дождаться не могу, а время, как назло, тянется медленно. Я очень люблю город, но иногда его становится как-то чересчур много, и тогда я начинаю рваться на природу, в тишину.
Наконец – 1 мая. С самого утра я чувствую: что-то важное изменилось, но пока не могу понять, что. На улице солнце, впереди – длинные выходные, родители ждут гостей к обеду, я еду на дачу с Таней. И вдруг понимаю: я сегодня совсем не думала об Игоре. Он расстался со мной так неожиданно, и это меня сильно задело.
Но с каждым днем обида кажется все менее важной. Только истинная любовь стоит того, чтобы о ней переживать, а остальное исправит весна. Именно любовь никогда никуда не исчезает; она лишь изменяется, переходит в новое качество. Как бутон становится цветком, а потом появляется коробочка с семенами.
Я объясняю свою теорию Тане. Мы сидим на бетонном парапете над маленькой речкой, пьем пиво и болтаем ногами.
- А семена из коробочки – это дети? – спрашивает Таня.
- Нет, это такие атомы любви, - говорю я.
- Не совсем прилично получается, но мне нравится, - отвечает она, улыбаясь.
- Это ты неприличная! Все не так. Если между людьми настоящая любовь, то они могут ей поделиться и с другими тоже.
- Супер! А как можно вступить в хиппи? – веселится Таня. – Рекомендацию напишешь?
Она смеется, но я не обижаюсь.
- У тебя на одну только тему мозги настроены, - в шутку ворчу я. – Смотри: если ты любишь, то тебя переполняет счастье, и ты даришь любовь своей семье, друзьям, собаке...
- А собака - кошке, - продолжает Таня.
- Да! А наши друзья и любимые – своим семьям, друзьям, и так далее. Поняла теперь?
- Ага. Но еще один момент: если люди любили, а потом расстались, то между ними было ненастоящее чувство? Они ошиблись?
- Нет, просто если люди любят по-настоящему, то даже если они расстанутся, то сохранят дружбу или хотя бы приятные воспоминания. То есть любовь между ними просто станет другой. Невозможно, чтобы она прошла без следа... Ну, мне так кажется.
Мы молчим и думаем об одном и том же. Потом Таня осторожно спрашивает:
- То есть, если бы у вас с Игорем было по-настоящему, то ты бы его все равно любила?
- Думаю, что да. Было бы тепло от мыслей о нем. А мне, - я задумываюсь, - не знаю даже... Обидно, что из-за ерунды бросил... Ничего, кроме обиды, нет. Но и она проходит, мне становится без разницы.
- За это и выпьем, - хитро говорит Таня, и мы чокаемся бутылками. Допив пиво, медленно возвращаемся на дачу.
Ветви деревьев низко склоняются над дорожкой, мы идем, словно по зеленому коридору. Город остался далеко-далеко. Кажется, мне не очень там везло в последнее время. А здесь уже распускаются цветы, и это единственное, что имеет значение. Весна настигла и мою легкомысленную подругу – она влюблена в преподавателя по турецкому языку.
- Какое интересное нововведение, - удивляюсь я, - у математиков теперь в программе турецкий язык?
- Да нет, - вздыхает Таня, - это факультатив, для всех. Мы пошли с Юлькой для смеха, сидим такие две вороны, веселимся, а тут он заходит...
Фигура воина, грация кошки, мальчишеская улыбка Аладдина – женская половина аудитории была сражена наповал.
- А что скажет Гриша? – хитро улыбаюсь я.
- А что Гриша? Он папочка, а Искандер – так, полюбоваться...
Только что мы про него вспоминали, и вот он сам стоит возле Таниной дачи, в штормовке, с рюкзаком - настоящий походник. Рюкзак, кстати, ее папы.
- Ой, Гриша, здравствуй! - очень сильно удивляемся мы.
Он дружелюбно смотрит на меня, и нежно - на Таню:
- Привет, хиппи! Привет, котенок! - и целует ее в нос.
- Как это ты приехал? - мурлыкающим тоном спрашивает она и трется щекой о его плечо: выдерживает роль существа слабого и беззащитного - какой с нее спрос?
- Соскучился по тебе, поехал в гости, а твои сказали, что вы здесь, - обьясняет он. - Вот, рюкзак вручили.
- А что в нем? - любопытствует Таня.
- Банки пустые.
- Забавно. А другие подарки, кроме банок, для нас есть?
- А как же! - восклицает Гриша и приподнимает стоящую возле его ног сумку. В ней звякают бутылки.
- Пиво! - радуется Таня.
- Это на вечер, - строгим тоном заявляет Гриша. - Кстати, твоя мама просила напомнить, чтобы ты решила задачки к коллоквиуму. Помнишь, ты еще говорила, что у тебя в городе голова плохо соображает.
- Представлешь, - сокрушенно произносит Таня, - я очень хотела их сделать, но учебник дома забыла, так неудачно...
Жестом фокусника Гриша извлекает из сумки задачник с вложенной в него тетрадью.
Таня аж в лице меняется.
- Ну Гриша, - умоляет она, - давай завтра, ну там всего три штучки!
- Вот и сделаешь быстро, а мы пока займемся обедом.
Тане и в голову не приходит не подчиниться ему: такая уж у них игра, и обоих она устраивает. Она медленно идет в дом, мы - за ней. На пороге своей комнаты она показывает ему язык, он с суровым лицом делает шаг в ее направлении, Таня звонко хохочет и быстро закрывает дверь.
- Как ребенок, - с улыбкой говорит Гриша. Я, конечно, не буду ему рассказывать, что моя Танька никакой не ребенок, а большая хитрюга.
"Счастливые", - думаю я без зависти: ни воспитатель, ни папочка мне не нужны.
Если только друг, брат, чтобы можно было, как в «Маугли» сказать: «Мы с тобой одной крови, ты и я!» А воспитатель у меня уже был – сбежал! Я вспоминаю слова Кости: «Ничего не получится: она в подполье уйдет. Чтобы в споры не вступать». Игорь, Игорь, какую непосильную задачу ты на себя взял. Почему-то мне становится смешно.
- Ты чего смеешься? – с подозрением спрашивает Гриша. – Картошку чистить умеешь?
- Вроде, умею, - неуверенно отечаю я, - только медленно.
- Вот какой в тебе прок, а? – необидно ворчит он и вручает мне пакет с помидорами и огурцами. – Помой овощи, да консервы открой.
- Игорь подумал так же, - размышляю я, - какой во мне прок! Гриша, а ты сам что думаешь?
Он молчит и сосредоточенно чистит картошку, лицо у него серьезное, даже хмурое.
- Мне интересно твое мнение, мы же друзья! – прошу я.
- Мое мнение, - нехотя отвечает он, не глядя на меня, - что Игорь – идиот.
- Да ладно, Гришка, ну ты не обязан ругать Игоря, чтобы только сделать мне приятное. Просто так получилось.
- Много ты знаешь, - недовольным тоном говорит он.
Хххххх
За обедом мы неожиданно возвращаемся к той же теме. Никто из нас не собирался этого делать, оно и понятно: Грише совсем не нравится идея обсуждать лучшего друга с девчонками, будь он хоть сто раз неправ, а у нас с Таней женская солидарность, и мы не хотим делиться с ним нашими мыслями по поводу того, что случилось. Просто Таня слегка обижена на то, что Гриша заставил ее заниматься, и решила его подколоть:
- Кстати, папочка, ты мне ничего не хочешь рассказать? – спрашивает она язвительно.
- Ты о чем, котенок?
- А что это за высокая брюнетка вышла из вашей комнаты, когда я пришла? Мне кажется, она выглядела виноватой! И ты, кстати, тоже! – продолжает она обличительным тоном и подмигивает мне, как заговорщица. Мне ясно, что про виноватый вид она все придумала.
Надо сказать, что к Грише и Игорю и девчонки по временам заходят – одногруппницы и соседки, по делу и просто так. Нас это никогда не волновало. Но надо ж случиться, что именно в этот раз Тане захотелось прицепиться к этому, в общем-то, невинному факту.
- А, - помолчав секунду, отвечает Гриша, - это Ленка, с филологического.
- Что еще за Ленка? – возмущенно продолжает Таня.
- Ну а что такого? Заглянула знакомая, взять кассету послушать.
- Твоя знакомая?
- Ну, моя, - неохотно отвечает Гриша.
- Где это вы познакомились? Если сейчас же не скажешь всю правду, я не знаю, что сделаю! – Таня злится уже по-настоящему.
Тут я кое-что понимаю.
- Таня, а брюнетка такая яркая, на итальянку похожа, с большими зелеными глазами, волосы ниже плеч?
- Да, как раз такая. А кто это?
Я улыбаюсь по инерции и молчу. Вспоминаю новоселье Риммы, песни под гитару на кухне, танцы в гостиной, красотку Лену в красном платье, и как она смотрела на Игоря. Мое лицо вспыхивает. Интересно, это он из-за нее со мной расстался, или она появилась уже после?
Эта тема не самая приятная для меня, но что было, то было, и почему бы не поделиться с друзьями? К концу своего коротенького рассказа о том вечере я понимаю, что полностью успокоилась. Я не сержусь ни на Игоря, ни на Лену, и не желаю им зла. Все это уже не имеет ко мне отношения, а желать кому-то плохое я вообще не умею.
Мне хочется объяснить это Тане. Мы сидим на террасе и пьем чай, Гриша счел за лучшее временно исчезнуть, чтобы избежать расспросов : после обеда быстро собрался и ушел рыбачить.
- Ну смотри. Девочка встретила мальчика, и ей в тот момент показалось, что это судьба. Кто ее упрекнет в том, что ей захотелось прийти к нему в гости?
- А если этот мальчик уже занят, уже чей-то? – спрашивает Таня.
- Нет, - не соглашаюсь я, - человек не может быть чей-то, только свой. И что ему с собой делать, решает только он.
- Ну, я не имею в виду, что как при крепостном праве, - поясняет Таня, - но все равно, например, Гришка – мой, а я – его, и если какая-нибудь зараза будет строить ему глазки, то достанется обоим. Ей – чтоб знала, кто тут чей, а ему – чтоб не провоцировал.
- А если он узнает, что ты в Искандера влюблена?
- Ничего хорошего не будет, достанется мне по полной! – с довольной улыбкой говорит Таня. Ревность ее совсем не обижает, а я, наоборот, терпеть не могу ревнивых.
Тане сложно вообразить, что бывают девочки, которые не хотят быть ни собственницами, ни собственностью, но она честно пытается:
- Давай представим, что вы с Игорем не расстались, хорошо?
- По правде говоря, мне гораздо проще представить, что мы никогда не были вместе, - смеюсь я, - но хорошо, ради тебя готова попробовать, - и принимаю серьезный вид.
- Как будто вы на вечеринке, и он флиртует с какой-то девушкой. Что ты будешь делать?
- А что нужно? – спрашиваю я озадаченно, потом молчу пару секунд и тоном внезапного озарения заявляю. - Может, стоит тоже начать с ней флиртовать? А что, я могу!
- Ну я серьезно!
- Так и я тоже. На самом деле я совершенно не хочу флиртовать с какими-то левыми девушками, но еще меньше я хочу указывать взрослому человеку, с кем и как ему общаться, - объясняю я.
- То есть, не будет ни скандала, ни обид с твоей стороны? – удивляется Таня.
- Если мне самой хватает его внимания, чего обижаться на то, что человек хочет общаться с кем-то помимо меня? Хоть бы и флиртовать, - говорю я.
- Ну дурной Игорь... Ему ничего не было запрещено, а он...
- Ты забыла об одном маленьком нюансе, - напоминаю я, - всего того же я хочу для себя. А это Игоря как раз не устраивало. Мое стремление к свободе его раздражало, и он не видел, что я была с ним не потому, что меня привязывали какие-то обязательства или обещания, а потому, что я этого хотела.
- В принципе, я его понимаю, - размышляет Таня, - с тобой как-то ненадежно: сегодня ты с ним, а завтра передумала, и нет тебя.
- Ну почему так уж ненадежно? Зачем мне бросать человека, который меня любит, понимает, разделяет мои убеждения? Я ж за любовь! Только чтобы в ней была свобода и доверие. Хотя, конечно, всякое бывает... Но по-другому нельзя, понимаешь? Для меня - невозможно. Получится, что я принадлежу не себе, а другому человеку, а на таких условиях я его любить точно не смогу.
- А скажи еще, а если он захочет к тебе вернуться, ты не будешь против?
- Вообще-то, мне кажется, что толку из этого не выйдет, но не знаю, смогу ли отказаться, - признаюсь я неохотно, - наверно, соглашусь. Хотя, сейчас точно не скажу...
- А если он уже был с этой Леной? Тебя это не смущает? – удивляется Таня.
- Честно говоря, больше всего меня смущает то, что у нас с ним – совершенно ничего общего. А с кем он там был или есть, или хочет быть – с этим разбираться ему, а не мне.
Эта поездка на дачу, похоже, ставит финальную точку в нашей с Игорем истории. Моя жизнь продолжается, его – тоже (и кажется, он не скучает). Я больше не хочу об этом думать, анализировать, я исписала уже полдневника. Самое время начать новую жизнь.
Быстро пролетел день, выпито пиво, съедена курица, пожаренная Гришей (все умеет, не то, что мы с Таней!). Давно стемнело, влюбленная парочка отправляется спать, а я ухожу в мансарду. Усталости совсем не чувствуется, и сон не идет, и еще сегодня мне хочется что-нибудь написать. Поднимаюсь по лестнице, включаю свет – давно же я сюда не заходила! В прошлом году здесь делали ремонт, и до сих пор чуть-чуть пахнет свежей краской: воздух ушедшего лета в этой комнате словно законсервировался. А что было тем летом, какие у меня были мысли,мечты? Я только что поступила на ин.яз, активно осваивала гитару и пела везде, где только можно - именно это принесло мне мои первые интересные знакомства, Вовка с философского факультета и его компания, первая моя поездка - на какой-то безумный музыкальный фестиваль недалеко от города, разговор родителей на кухне...
- Ну куда она поедет? Как же это? С ночевкой? – это мама.
- Давай закроем ее дома, и подождем, пока она сбежит! – это папа. – Ты думаешь, так будет лучше?
Еще поездки, автостоп, потом осень, Таня, влюбившаяся в Гришу(«Он такой взрослый, такой опытный, такой классный! У него есть один друг, давай, мы вас познакомим!»), а потом Игорь («Ты очень красивая и необычная!»). Нам было весело вчетвером, а вот мои друзья ему никогда не нравились... Может, обо всем этом и написать? Подвести итог и начать все заново?
Я открываю дневник, переворачиваю страницу и крупными буквами пишу: «НОВАЯ ЖИЗНЬ». Но дальше дело не движется – настроение куда-то ушло...
Хххххх
А потом все сменяется так быстро, что мне некогда писать. Вот мы пьем вино на кухне у Риммы и взахлеб обсуждаем новый фильм про группу «Дорз», вот я до 4 утра разговариваю по телефону с Ульяной, Вовкиной женой (кстати, кассету Битлов я ей вернула), вот я с Костей и Эдом на Вайнера.
- Тебе все еще плохо? Тогда пой!
- Но я не могу, тут столько людей...
- Конечно, можешь! Ты ведь ничего на свете не боишься!
- Ну хорошо, я попробую, тогда подыграй «Последний раз», помнишь?
- Начинай.
Мне сложно решиться, но нужно что-то сломать в себе, перешагнуть, и я начинаю:
- Последний раз приходит к нам однажды,
Огонь задут, закончена игра,
Последний раз, его узнает каждый,
Вот он и нам с тобой шепнул «Пора!»
Оказывается, это совсем не страшно, даже весело! Я уличная певица, цыганка, кочевница, вперед иду без сожалений, боли и злости, у меня есть свой путь, а у этого пути есть сердце, как сказал какой-то знаменитый индеец. В этой песне я проживаю целую жизнь, страсть, подобную урагану, крушение, смело захожу в огонь, чтобы выйти обновленной, и действительно больше ничего не боюсь.
Моя жизнь превращается в пеструю карусель, да, именно так я привыкла жить, много встреч, много общения, много спонтанности, еще я успеваю учиться, и иногда засиживаюсь с домашними заданиями за полночь. Какой уж тут дневник? Совершенно не до него, и страница со словами «НОВАЯ ЖИЗНЬ» так и остается чистой.
А потом приходит 9 мая, и это мой любимый праздник. Во-первых, ничего не может быть важнее, чем закончить войну, а во-вторых, с утра по радио – торжественная и радостная музыка, по телевизору – старые фильмы, да и в городе много всего происходит. Днем на Плотинке собираются стройотряды, Танина «Радуга», например, «Данко», и много других. Я пойду послушать песни и пообщаться с отрядным народом, да и на вечер у меня куча всего напланирована, но пока еще утро, и мне совершенно нечем заняться, хотя это и сложно представить. Я открываю дневник, под словами «Новая жизнь» пишу «9 мая». Но опять включается какой-то стопор, и я не могу двинуться дальше: все мысли куда-то пропали! Ну что ты будешь делать... Может, я разучилась?
А потом начинаются звонки, от всех одновременно. Сначала – Таня.
- Слушай, приходи сегодня в общагу к Гришке, будем праздновать! – с энтузиазмом приглашает она.
- Нет-нет-нет, дорогая, это было бы слишком, хозяева меня не звали. Да и у меня что-то планов на этот вечер – умотаться.
- Да ты не волнуйся, Игорь домой уехал, - объясняет она.
- А я не волнуюсь! Но я правда не знаю, как получится, я уже наобещала людям, - оправдываюсь я. Мне не хочется в общежитие, в ту компанию, где я появлялась с Игорем, да и я уже клятвенно пообещала Римме быть у нее не позже десяти.
- Ну хорошо, хорошо! Что интересное будет, все запоминай, потом расскажешь!- просит Таня.
- Это могу гарантировать!
- Ладно, мне пора бежать – едем с родителями наших старичков поздравить, у них там обед, гости, все по традиции.
- Поздравь их от меня, хорошо?
- Всенепременно! – обещает Таня.
В нашей семье ветеранов нет – так получилось. Оба моих дедушки умерли давным-давно, а бабушки в годы войны были еще детьми. А Танины – надо же! – познакомились прямо 22 июня, и всю войну – вместе.И так бывает.
Потом звонит Ульяна:
- Значит, диспозиция такова, - решительно начинает она, - мы будем на склоне, слева от водонапорной башни, с семи вечера. Ты нас сразу увидишь, а если не увидишь, то услышишь. И на дай бог, ты не придешь. Не дай бог.
- Да куда я денусь, приду обязательно! – уверяю я.
- Я тебя знаю, - строго говорит Ульяна, - с зимы носа не показывала, вдруг да денешься. С семи вечера. Ну, с восьми – точно.
- Ничего себе, разброс по времени! – удивляюсь я, и тут слышу в трубке громкий смех и характерный звон бутылок. – Ого, а это у вас там что?
- Ну, если ты спрашиваешь, кто эти иногородние люди, неожиданно заявившиеся к нам в девять утра, то это вопросы не ко мне, а к Вовке. Видите ли, он с ними куда-то когда-то ехал. А если ты спрашиваешь, по какому поводу пиво, то у одного из них день рождения.
- Ого, - шучу я, - а система-то жива! А говорят, ее больше нет.
- Это ты Вовке скажи, - отвечает Ульяна. - Ладно, пойду я разгоню эту веселую компанию – отправлю их в магазин, а потом пусть ковер хлопают. Я им покажу систему! – а потом неожиданно предлагает. – А хочешь, приезжай прямо сейчас!
- Чтобы как раз успеть ковер похлопать? Нет, спасибо! – и мы обе весело смеемся.
Следующий звонок – от Леши:
- Выручай, подруга! У нас тут форс-мажор.
- Что нужно-то? – спрашиваю я.
- Сегодня отрядом собираемся, будем на Плотинке петь, а с женскими голосами – просто беда. У Ани горло болит, Сашка уехала деда поздравлять, Светка одна петь отказывается. Может, попоешь с нами?
- Ну так и пусть одни мальчики поют! – предлагаю я.
- Да нет, там же песни душевные, когда без девушек – не очень звучит, а вы со Светкой как раз бы...
- Надо же, какой перфекционист выискался, не очень ему звучит! Да я ведь и не из отряда даже, и целинки у меня нет... Да и разве я отрядный человек? - слабо отказываюсь я.
- Целинку найдем, ты какие предпочитаешь – чтобы было много нашивок или мало? – спрашивает он.
- Что-нибудь неброское, какие мне нашивки, я ж на целине не работала... – скромничаю я.
- Это все детали! В общем, приходи к фонтану сегодня в час, – и быстро кладет трубку, пока я не передумала.
Вот и планы сами собой образовались! Да и собираться, кстати, уже пора! Люблю повертеться перед зеркалом, и то, что я там вижу, мне почти всегда нравится. Вот и сегодня - темно-синие джинсы-клеш, белая футболка с изображением лотоса безумных, салатно-розовых оттенков, джинсовая курточка, на ней мой любимый «Flower Power» с ромашками, круглый значок с надписью «Великое дело – усложнение жизни», и маленький российский флажок. Глаза слегка подкрашиваю, на губы – немного блеска, волосы распускаю и расчесываю, вокруг головы повязываю черную атласную ленточку. И последний штрих – папин подарок, мой талисман, пацифик из черного камня.
В час дня я стою у фонтана. Народ из «Данко» уже на месте, и Леша вручает мне целинку: она новенькая, только эмблема на спине и одна нашивка ССО – студенческий строительный отряд:
- Все, как ты заказывала!
Мой день складывается поразительным образом! Еще утром я не могла представить, что через несколько часов буду стоять в целинке в кругу стройотрядовцев и петь песни. Я, как говорили мои школьные учителя, человек антиобщественный, аутсайдер, чуждый любым организациям. Мне кажется, что на этом сюрпризы не заканчиваются: сегодня меня несет каким-то удивительным течением, и это мне по душе.
Мы поем, люди проходят мимо, кто-то останавливается послушать, они скользят по мне дружелюбным, но равнодушным взглядом. Для них я – одна из отряда; я, никому и ничему не умеющая принадлежать: мой опыт с «Галактикой» и даже с Игорем это подтверждают. Но наши голоса звучат так слаженно: «Мы друг друга узнаем не по значкам, И нашивки на целинках не нужны...», и от этих слов сжимается сердце. Это не сожаление, не печаль, просто путь - он совсем рядом. Когда-то Леша назвал отряд «Данко» своей дорогой. Прошлым летом и я узнала, что такое дорога, и пускай Игорь считал это глупым болтанием, приносящим ненужные знакомства. Попробовала жить без нее, но в этом слишком материальном мире бывает так тяжело, и иногда я чувствую, что он отталкивает меня. Я не ценю его кумиров, не считаю деньги величайшим достоинством, а брэнды – высшим знанием, и это во мне вряд ли когда-нибудь изменится. А пока мне всего 18 лет, и самое важное – это узнать себя. Все люди, которых я встречаю, все дороги, по которым прохожу – словно зеркала: в них мое отражение. «По домам, мои родные, по домам, От проклятой, но любимой целины...» И я словно возвращаюсь домой. Так бывает каждый раз, когда я пою, или слушаю любимую музыку, и когда рядом люди, воспринимающие меня такой, какая я есть.
Песни закончились, наш круг размыкается, ко мне подходит Леша и обнимает за плечи:
- Спасибо тебе, я боялся, что вдруг ты все-таки не придешь... спасибо.
- Боялся или втайне надеялся? – шучу я.
- Ты же сама по себе любишь гулять, как та кошка, - улыбается он. –Заманить тебя куда-нибудь – задачка непростая!
- А ты попробуй, командир, сегодня у тебя это получается.
- Тогда – поехали сейчас к Светке на шашлыки. Это недалеко, на трамвае минут двадцать.
- А почему бы и нет? – легко соглашаюсь я. И действительно – у меня сейчас пустое время, и неплохо было бы его заполнить. Ульяна со всей компанией ждет меня с восьми вечера, Римма - с десяти.
Трамвай приходит через пять минут, потому до места мы добираемся быстро – движение через центр пока не перекрыто. Меня настигают запоздалые опасения о том, как я буду выбираться отсюда вечером, когда его все-таки перекроют, но почему-то мне кажется, что сегодня все будет решаться само собой, и я никуда не опоздаю.
Здесь так прекрасно; я люблю частный сектор с его уютными домиками, водяными колонками и деревянными заборами. После дождя в теплый день от них валит пар. На заборы ложатся яблони, свешиваются наружу, вдоль узких дорог стоят рябины. И не верится, что совсем рядом кипит жизнь большого города, и не замирает даже ночью.
Стройотрядовцы – люди организованные. Кажется, мы только что приехали, но мангал уже разожжен, мясо нанизано на шампуры, теперь дело за углями, а пока накрывают на стол. Я выхожу в сад и глубоко вдыхаю совершенно деревенский воздух. Ко мне подходит Света:
- Скучаешь?
- Нет, наслаждаюсь!
Бывают компании, которые дают энергию, и такие, которые забирают; в одних сразу находишь свое место, в других мечешься в его поисках; иногда компания дарит ощущение фейерверка, а в «Данко» мне всегда тепло, я греюсь, как на солнце или у костра. Я не одна из них, но почему-то мне нравится иногда приходить к ним. Сейчас мне не хочется ни петь, ни разговаривать: так у меня бывает, когда все слишком хорошо. Какое-то время я сижу чуть вдалеке от всех, чтобы удержать это ощущение, а потом, конечно, сажусь за стол, и пою, и разговариваю, и смеюсь, и фотографируюсь со всеми в обнимку, ем шашлыки, пью вино и даже рюмку водки – за мир. В гости, привлеченный музыкой и запахами, заходит Светкин сосед – общительный веселый дядька лет пятидесяти. А часов в шесть выясняется, что ему нужно ехать на вокзал встречать тещу, и он не против прихватить меня с собой и высадить в центре.
А что я говорила? Сегодня все получается именно так, как и должно. Вот я опять у фонтана, как будто никуда и не уезжала! Правда, на улице стало теплее, и народу вокруг – раза в три больше, чем днем: праздник набирает силу. Однако, у меня еще два часа времени до встречи с Ульяной. Можно, конечно, прогуляться до водонапорной башни, но вряд ли компания уже там. Позвонить ей не получится – где сейчас найдешь работающий телефон? Я хочу увидеться со всеми, и даже с теми иногородними людьми, и предчувствую, что этим летом у меня будет много поездок: теперь это зависит только от меня.
Какое-то время я просто сижу у фонтана с сигаретой и не могу решить, куда мне направиться. А потом встаю и медленно иду в сторону Плотинки. Может, мне удастся встретить старых знакомых или найти новых: несложно подходить к компаниям людей, если ты с гитарой.
Хххххх
Их было человек восемь или десять, и один из них – блондин с жесткими растрепанными волосами и в тюбетейке, поет «Группу крови» под гитару. Так здорово поет, что мне сразу хочется остановиться и подыграть, что я и делаю. Девушка в красной бандане с улыбкой пододвигается и дает мне место. В общем, песню мы заканчиваем в две гитары.
- Классно играешь, - хвалит меня блондин, - а сама споешь?
Компания исключительно приятная, по виду – неформальная, и, конечно, я хочу для нее спеть. С минуту задумчиво перебираю струны – хочется что-то такое, что подходило бы к сегодняшней дате, все-таки День победы... Потом негромко начинаю:
- Сегодня ночью дьявольский мороз, открой, хозяйка, бывшему солдату,
Пусти погреться, я совсем замерз, враги сожгли мою родную хату...
Мне кажется, эту песню я очень хорошо понимаю: в какой-то степени она обо всех нас. Мы одинокие, уставшие, нас никто не любит просто так, за то, что мы – это мы, и враги постоянно жгут наши родные хаты. А потом кто-то отогревает нас, ничего не требуя взамен, и мы оживаем, как цветы после дождя. Когда я ее пою, мне всегда хочется, чтобы другие услышали в ней то, что слышу я, наверно, поэтому я на этой песне выкладываюсь, что ли.
Когда заканчиваю, мне передают бутылку пива – это именно то, что нужно. И тут я слышу: «Можно?», и рядом садится человек, с которым мы, можно сказать, глазами столкнулись, когда я только подошла. Высокий, стройный, темные волнистые волосы до плеч, а шее – пацифик на цепочке. «Правильный мальчик, - думаю, - и хорошенький – глаз не оторвать!» И он на меня смотрит, как будто чего-то ждет. Потом протягивает сигарету и говорит:
- У тебя голос, как у Дженис Джоплин, только ты гораздо красивее!
- А у тебя рубашка, как у Джима Моррсиона! – отвечаю в тон. Я этот стиль сразу узнала – белая такая рубашка, воротник-стойка.
- У меня круче, - говорит он и показывает рукав, а на нем – автограф с буквами «М» и «Н».
- Так, кто же это... – начинаю думать.
- Майк, - с гордостью сообщает он.
- Круто... Джим Моррисон бы позавидовал! Кстати, как тебя зовут?
- Дима.
В ответ называю свое имя. А то сидим, разговариваем, как друзья, а имен не знаем – непорядок.
- Не, ты – Дженис , - улыбается он.
- Была бы я Дженис, знал бы ты меня как королеву блюза, - улыбаюсь. Флиртую, конечно, немилосердно – но нравится мне этот Дима все больше и больше.
Даже возникает чувство, что мы раньше виделись, потом жизнь развела, а сейчас снова свела. Знакомы пять минут, а какое-то чувство близости и даже родства у меня уже возникло. Из разговора быстро выясняем, что любим одну и ту же музыку, одни и те же фильмы, и помним их по одинаковым цитатам. Это ведь ужасно важно – чем человек живет, что слушает и читает. Вокруг нас шумит город, но мы не слышим, мимо прогулочным шагом проходят люди, но мы слишком поглощены беседой, чтобы заметить их, спускается вечер, но нам это безразлично. Становится прохладнее, я набрасываю джинсовку на плечи. Он сразу это замечает и берет мои руки в свои. Игорь все время критиковал меня за короткие ногти и отсутствие лака, и теперь я по привычке слегка смущаюсь. Но Дима смотрит на мои руки и говорит:
- Дженис, у тебя такие красивые пальцы, изящные!
- Димка, спасибо! – вот и обменялись именами. Ну ладно, раз уж ему так хочется, пусть буду Дженис.
Он осторожно сжимает мои пальцы. Мне нравится, как наши руки выглядят вместе – смуглые, с фенечками на запястьях. «Мы с тобой одной крови, брат, ты и я?» В нашей крови растворились запахи травы, цветов и попутного ветра.
Права все-таки была Рита, когда говорила, что мне нужен кто-то, похожий на меня. А разве Димка такой? Как выяснить за полчаса общения? Я все время тороплю события, идеализирую людей, а сейчас вообще пребываю в каком-то романтическом облаке. Наверно, это неправильно: гордая девица, роль которой у меня так плохо получается, должна быть слегка высокомерной и отстраненной, и каждая ее улыбка – это награда. За такую бьются друг с другом смелые рыцари и совершают подвиги. Но все дело в том, что я во все это совсем не верю. И даже не считаю, что воинственность равна мужественности. Улыбка не сходит с моего лица, глаза блестят, а моим рукам хорошо в руках Димки.
- А у тебя бывает так, что стоишь у открытого окна, воздух свежий, и чем-то веет таким незнакомым, и такая тоска берет, что ужасно хочется в дорогу? Вот так бы и поехал, куда глаза глядят! – спрашиваю.
- Не-а, - и улыбается хитро.
- Как это так? – не верю я.
- А я не тоскую, а собираю сумку, и с утра выезжаю. Чего тосковать? – Димкины темные глаза смеются.
- Обманываешь, наверно, - вздыхаю. – Не всегда ведь можно сорваться с места...
- Обманываю, - признается он. – Наверно, такая тоска у многих бывает. А если честно, ты в следующий раз скажи мне, и поедем туда, куда захочешь. Я хороший попутчик, - добавляет серьезно.
Почему-то от этих его слов у меня замирает сердце и кажется очень важным, что он сделает в следующий момент. А он поворачивается к тому блондину в тюбетейке , потом опять ко мне, а в руках – ручка и листочек бумаги. Он пишет на нем «Дженис» и протягивает мне:
- Напиши свой телефон!
Не решаюсь писать, потому что руки просто ходуном ходят. Я и сама не думала, что так разволновалась.
- Ну пожалуйста, - смотрит на меня так умоляюще, но при этом и с улыбкой, что отказать просто невозможно.
И тут у меня возникает ощущение, будто стрелки на давно стоящих часах со щелчком сдвигаются, и часы начинают идти. Может, я влюбляюсь? От этой мысли лицо вспыхивает, хорошо, что по моей смуглой коже этого не увидишь. А кстати, давно пора уже и влюбиться, почему бы и нет? Тем более, что вон он как на меня смотрит, в глазах этих просто утонуть можно. Ну и ладно, пусть будет, как будет.
Димка просит меня спеть что-нибудь на английском:
- Если ты знаешь... ты ж все-таки Дженис! – назвал так назвал... Я, конечно, знаю, и вообще, у меня с этим языком очень хорошие отношения, даже несколько песен на английском я сама написала. Ему пока неизвестно, что этот язык станет моей профессией; кстати, чем он занимается, я тоже понятия не имею, но так даже интереснее – всему свое время.
Я, минутку подумав, выбираю свою любимую: “So take my hand, and we will fall into this dancing universe…” Эта песня у меня как-то быстро сочинилась, как будто ждала, что я ее услышу в собственной голове и запишу. Когда пою ее в больших компаниях, то всегда выбираю одного человека и представляю, что песня – про него. В этот раз она про Димку.
После песни он становится задумчивым, а потом говорит:
- Здорово как... я раньше не слышал.
Мне хочется сказать: «Конечно, не слышал, ведь это я сама написала!», но неожиданно для себя скромно изрекаю:
- Ага, мне тоже очень нравится...
Хотя, это и так понятно – иначе зачем бы я стала ее петь?
- Она мне напоминает Ницше: образы, сравнения... – замечает он.
И он прав – я эту песню по его мотивам и написала, только добавила любовную тему.
- Знаешь, - продолжает Димка, - когда я прочитал Ницше, то впервые задумался о том, как прекрасны люди. Не сверх-человеки, а обычные люди, замотанные, меркантильные, куда-то вечно спешащие...
- Прекрасны и достойны любви, - добавляю я.
- Но вот знаешь, эта гонка за престижем, за деньгами, чтобы занять в обществе место получше, пройти для этого по головам - иногда мне кажется, что она просто везде, и ты словно в водовороте. А я совсем не хочу в ней участвовать... Может, это и неправильно, конечно, я не знаю... – размышляет он.
- А чего бы тебе хотелось в жизни? – спрашиваю я.
- Мне? – задумывается он. – Даже не знаю... Наверно, узнать себя, посмотреть мир... А еще – делать что-то хорошее для других людей... Как-то так, что ли...
- Без денег мир не посмотришь, - вздыхаю я, - вот и получается, что от материальной стороны никуда не убежишь...
- А ты много ездишь?
- Да нет, не очень... так, чуть-чуть прошлым летом... у меня потом всякие обстоятельства были... – я не хочу объяснять то, что Игорь никогда не одобрял моих поездок. – А ты?
- Когда как... когда-то спонтанно, когда-то, конечно, планируем задолго.
- Очень хочется к морю, - вспоминаю я почему-то о планах Кости и Эда...
- А что, очень хорошая идея! – радуется Димка. – Я тоже о чем-то таком думал, лето все-таки близко...
Так мы разговариваем, почти что забыв о времени. Почти – это потому, что я все-таки помню, что около восьми обещала Ульяне появиться. Конечно, никуда мне идти не хочется, но как нарушить обещание? Я смотрю на часы -десять минут девятого.
Теперь уже точно пора. Я нерешительно смотрю на Димку. Но он неожиданно поднимается и протягивает мне руку:
- Мне тут нужно одних знакомых навестить, пойдем, составишь компанию?
- Не справа от водонапорной башни, случайно?
- Нет, - улыбается он, - на той стороне, у музея.
- Далеко, - говорю я. – Пойдем, все равно по пути.
- Но ты потом вернешься? – немного взволнованно спрашивает он.
- Да куда я денусь, вернусь, конечно.
Он обнимает меня за плечи, и мы не спеша идем вместе с гуляющей толпой.
«Так хорошо просто не бывает, - отчетливо думаю я, и сразу же в сердце возникает тоскливый холодок, - а раз не бывает, то и не будет».
Димка словно чувствует это, и крепче сжимает мое плечо.
- Ты чего? – спрашиваю я.
- Мне показалось, что ты почему-то волнуешься, нет?
- Да просто голова как-то резко заболела, но сразу все прошло, - я придумываю объяснение.
У памятника мы расстаемся, договорившись встретиться через ровно через тридцать минут или раньше. На прощание он сжимает мою руку:
- Дженис, только никуда не исчезай, хорошо? Через полчаса буду ждать здесь.
Мне хочется сказать ему то же самое, но я только киваю. И мы расходимся. Я считаю шаги – раз, два, три, четыре, пять, не оборачиваюсь. Но больше всего мне хочется развернуться и пойти обратно.
Я совсем не понимаю, куда иду, но ноги сами выносят меня к давно не виденным друзьям. Кстати, и сейчас я не очень их вижу – приветливо улыбаюсь, рассыпаю приветствия, но мой взгляд равнодушно скользит по лицам. Меня знакомят с иногородними людьми, приехавшими утром, но я через секунду забываю их имена.
Проницательная Ульяна сразу все замечает:
- Пойдем покурим! - Мы с ней отходим немного в сторону и садимся на газон. – Ты чего такая загадочная?
Черт, неужели так заметно? Мое лицо – враг мой. Мне никогда не удается ничего им изобразить или даже просто скрыть чувства или эмоции; лицо вынуждает меня в любой ситуации оставаться честной. Ну что ж...
- Неужели твой Игорь объявился?
- Нет, - отвечаю я, - он же с другой планеты, здесь был с дружественным визитом, а потом вернулся домой. Он за тысячу световых лет, а ты говоришь, объявился.
- А мне так с самого начала казалось! – пожимает плечами Ульяна. – Ты и сама знала. Ломать себя полгода – это надо уметь.
- Главное, что не сломала, - с улыбкой замечаю я.
- Бесполезное занятие! Останешься с нами сегодня или какие-то планы?
- Планы, попозже немного...
- Значит, все-таки кто-то нарисовался, - удовлетворенно говорит Ульяна, - моя интуиция меня редко подводит. А он какой?
- Ну, ничего такой, - вспоминаю Димку, и аж сердце замирает, - может, мы с ним летом на море махнем...
- Во! – Ульяна поднимает вверх указательный палец. – Молодец! Уже вижу, что правильный выбор. А он случайно малиновый пиджак не носит? Или золотую цепь? А то вон море предлагает...
- Типун тебе на язык! – смеюсь я. – Думаю, пиджаки – это вообще не его стиль.
После того, как я рассказала Ульяне о причинах своего беспокойства, оно немного отпускает меня – словно делает шаг назад. Знаю, что это ненадолго, и я первой прибегу к памятнику, буду ходить кругами, с тоской глядя перед собой, боясь поднять глаза на толпу, в которой отсутствует единственное лицо, какое хочется видеть. Но теперь я пришла пообщаться с друзьями, у меня вагон времени, и я хочу провести его, как следует.
- Ну пойдем к народу, а то чего мы в стороне, - предлагаю я Ульяне.
- А я думала, ты убегаешь, а то сидишь, как на иголках! – удивляется она.
- От вас убежишь, как же! Я вон попробовала, так долго пробегала? – я со смехом обнимаю ее за плечи. – Главное, какой мальчик был, хотел из меня Патриcию Каас сделать.
- Не, не получилось бы, скорее уж, Дженис Джоплин!
Я на пару секунду задумываюсь: это упоминание - случайное совпадение или знак? Пусть будет знак... Мы не спеша подходим ко всем остальным.
- А спой что-нибудь такое, я тебя сто лет не слышала! – прошу я Ульяну.
И она поет «Все идет по плану» - песня, написанная для мужского голоса, ей непостижимым образом идет. Энергетика у Ульянки, как электрический разряд. И вдруг по контрасту с песней, меня просто накрывает ощущение радужно-безбрежного, весеннего счастья... Я такая, какая есть, и другой не стану. Мои ровесники часто меня не понимают: я не следую моде, не стремлюсь к богатству, а задумываться о том, что думают обо мне окружающие, я перестала лет в четырнадцать. Я чувстую презрительные взгляды одногруппниц, но мне даже отчасти приятно – это всякий раз доказывает, что я другая. Им не нужна свобода, и они изо всех сил стараются ее поскорее потерять, а для меня их рамки, ограничения и предрассудки – хуже клетки. У меня же есть друзья, подобные мне, любимая музыка и книги, мои мечты, безумные идеи, и мои дороги – я пройду и проеду по многим, уж теперь-то я в этом уверена...
Возвращаюсь обратно... Чтобы не ускорять шаги, считаю про себя: «Один – вдох, два – выдох...» Это успокаивает, иначе не сдержать стук сердца... «Конечно, Димки пока нет у памятника. Он не мог добраться так быстро. Музей – вон где, далеко». Пытаюсь представить, что он делает в этот момент. Наверно, как раз заканчивает разговор с друзьями, которых давно не видел – в таких ситуациях точно время не рассчитать... Пусть так и будет. Я подойду к памятнику, спокойно, без волнения оглянусь вокруг, присяду на постамент, улыбнусь чему-то, а потом буду ждать столько, сколько нужно. Из моей головы улетучатся все мысли, но чтобы скрасить ожидание, можно считать – один – вдох, два – выдох, можно перечислять слова на какую-нибудь букву, хотя бы на «д», и если я не прервусь и не задумаюсь, то он сразу появится... Дом, друзья, дорога... Дорога – это движение, вся жизнь – движение, дорога уводит из дома, но приводит к друзьям, а дружба – это доверие, даже если вы далеко... Девятое мая, Димка и Дженис, Дженис и Димка... «Надо же, какая ерунда в голове...» - думаю. Вот уже и памятник... Нарочно замедляю шаги: если Димки еще нет, пусть я увижу это на секунду позже... Потому что безумная надежда, что он уже ждет, и безумный страх, что не придет совсем, переплелись в моей голове и сводят с ума.
Хххххх
Он ждал меня у памятника. Мне кажется, что сначала я почувствовала это, а уже потом увидела его, высокого, стройного, в белой рубашке и с темными волосами до плеч, такого заметного в толпе. Вот бы скрыться, исчезнуть на секунду, чтобы стереть с лица эту безудержную радость, придать ему выражение безмятежно-независимое. Но Димка сразу замечает меня и машет рукой, и я подхожу, улыбаясь.
- Я думал, ты не придешь, - он сжимает мои плечи.
Он такой сильный, и у меня аж дыхание перехватывает. А я еще почему-то знаю, что эта сила сейчас подвластна мне. Может, это изменится завтра или через неделю, но пока это так.
- Почему это я должна была не прийти? Мы же договорились.
- Не знаю... Гитару с собой забрала. Хотя, я свою тоже нигде не оставляю.
- Вот ты сам все и объяснил.
Наши глаза встречаются, и в его взгляде ожидание чуда. Давно на меня так не смотрели, хотя, если честно, никто и никогда так на меня не смотрел.
- Спой, - просит Димка.
Я сразу вспоминаю, как Игорь запрещал мне петь на улице. «Ты еще шапку рядом поставь!» - «А что, очень хорошая идея, давай! Разбогатеем!» - «Ну прекрати, а?»
Сажусь на постамент памятника, провожу рукой по струнам. Все мысли куда-то исчезли, осталось только одно лишь слово, оно звенит над всей весенней землей – Свобода! Да, это мой город, это мой праздник, и если я пою на улице, это мой выбор, и никто не может диктовать мне, что я должна делать.
«А у Тани на флэту был старинный патефон, железная кровать и телефон,» - начинаю. Я читала где-то, что эта Таня – реальная личность. Вроде, она была тележурналистом. Друзья ее любили и часто у нее собирались. Она действительно умерла совсем молодая, а теперь вот навсегда осталась в песне... Может, она на самом деле считала, что «все в конечном счете растает без следа», но мне кажется, что просто так ничего не исчезает. Что-то незримое все равно сохраняется.
Когда песня заканчивается, Димка молчит, а потом задумчиво повторяет:
- А у Тани на флэту... Кстати, я тебя никогда и нигде раньше не встречал! Странно, да?
- Да я мало где бывала, так что ничего странного... только чуть-чуть летом... а потом были обстоятельства всякие...
- Да какая разница! – беспечно говорит Димка. – Вот уже опять почти что лето!
А потом он обнимает меня за плечи, и мы медленно идем.
- А знаешь, - начинаю я, – это мой любимый праздник, даже любимее Нового года. Потому что весна...
- Ну, у меня этот Новый год получился неудачный.
- А что случилось?
- Да сорвались с одним приятелем в гости к друзьям в другой город. Конечно, зимой стопом ездить – идея не очень, но расстояние не такое уж большое, и все складывалось так удачно, ждать, пока подберут, вообще не приходилось, и с ночевкой все получилось здорово, но вот приехали на место, и у меня – температура 39. Так и провалялся у друзей в кладовке два дня. Второго января, вроде, ожил...
- А почему в кладовке? – смеюсь я.
- Да у них хрущовка, квартирка маленькая, вот, они в кладовке еще комнату и оборудовали. Там ничего, нормально...
Мне хочется прикоснуться к его лбу, чтобы убедиться, что высокая температура прошла. Это глупо – ведь все было несколько месяцев назад...
- Обратно тоже стопом? – укоризненно спрашиваю я. – Сразу после температуры – в самый раз.
-Ага – деньги-то потратили все. Да долетели с ветерком, все нормально. Так я и не видел ужасов зимней трассы.
«Совсем еще мальчишка,» - думаю я. Мне представляется ясный зимний день, и в его ослепительном сиянии - Димка с другом, не спеша идущие по дороге. Вокруг пусто и тихо, но они ничего не замечают, поглощенные разговором. Может, они обсуждают музыку «Битлз», философию Ницше или знакомых девушек. Их манит путь, их не волнует холод. Хиппи конца века, они так отличаются от своих предшественников, но в то же время так на них похожи. Со спокойными и дружелюбными улыбками они делают то, что им хочется, не больше и не меньше, не доставляя никому неудобств, не слушая ничьих советов. Они довольствуются малым, пренебрегают комфортом и не признают зависимости от обстоятельств. Если хочется куда-то попасть, достаточно всего лишь выйти на дорогу. Если хочется ощутить свободу, достаточно просто быть собой.
Но давно прошла зима – даже и не верится, что была когда-то. Димка обнимает меня за плечи, мы никуда не торопимся, и я могла бы идти так вечно. Проходящие люди не смотрят на нас, да и нам нет до них дела. Будь бы это лет двадцать назад, повышенное внимание было бы нам гарантировано. Как тогда говорили – облик, не сооветствующий строителю коммунизма. Нам повезло – если и придется за что-то бороться, то явно не за то, чтобы выглядеть так, как хочется. Задумываюсь – а какой бы я была, если бы жила тогда? Наверно, слушала бы «вражеские голоса», читала самиздат и имела бы на все собственное мнение, не смогла бы стать одной из толпы. Это было бы несложно, если бы Димка был рядом...
Хххxxx
Мы не сразу услышали эту музыку. Сначала среди городского шума возникли чистые ритмичные звуки, через какое-то время стала различима мелодия, а потом мы поняли: где-то играет духовой оркестр. Мы с Димкой переглянулись.
- Пойдем послушаем, - предлагаю я.
Музыканты расположились в небольшом скверике, вокруг танцевали пары. Не только пожилые, но и молодые – навроде нас. Димка смотрит на меня, чуть наклонив голову, и мне кажется, что все образы, голоса и запахи исчезают, растворяются, лишь мы вдвоем стоим на краю космической бездны. «Потанцуем?» - читаю я по его губам, и музыка обрушивается на меня водопадом, а вместе с ней возвращаются все звуки этого мира.
- Я не умею танцевать вальс, - признаюсь я.
- Я тоже, - улыбается он.
Мы покачиваемся в такт музыке. Я точно знаю, что влюблена, мне кажется, что и он тоже, но если я все-таки ошибаюсь, то предпочитаю не знать правды.
День клонится к вечеру, мы стоим на мосту, облокотившись на парапет и отвернувшись от проходящей мимо толпы.
- Почему-то духовые оркестры ассоциируются у меня с приморскими городами, - задумчиво говорю я, - не знаю, почему...
- А ты часто к морю ездишь?
- Когда маленькая была, каждое лето в Сочи отдыхали. Ну, или где-то поблизости. А ты?
- Бывал пару раз. Мои родители, вообще-то, не очень-то любят далеко уезжать – вот за грибами или в сад, это пожалуйста. Вот дальше – уже с трудом.
- А ты в каких цыган такой получился?
- Не знаю, – он пожимает плечами. – Мама говорила, что у нее бабка цыганка была...
- Внешность от нее унаследовал, да?
- Да нет, я и не похож совсем...
Я беру его за руку:
- Смотри: дружба народов. А я ведь тоже не светлокожая, но ты темнее.
- Точно, - удивляется Димка.
Он внимательно смотрит мне в глаза, не отводя взгляда, и молчит. А потом серьезно говорит: «Будь, что будет!», и целует меня.
Для меня это полная неожиданность, но, кажется, я счастлива. Все правильно, и именно так и должно быть, и никак иначе. Никакой награды, никакого превосходства, только гармония. Почему-то вспоминается, как мы целовались с Игорем в последний раз, на новоселье... неужели это правда было? Он не смог сказать, любит ли меня...Как все удачно получилось! А потом строчка со словами «Новая жизнь. 9 мая» в моем дневнике. Совершенно случайно я оказалась права! Что бы ни случилось дальше, она уже наступила, эта новая жизнь... Только, пожалуйста, держи меня крепче...
Но в конце концов Димка все-таки отпускает меня, и даже чуть-чуть отходит – стоит рядом с виноватым видом, опустив голову.
- Какой решительный молодой человек! – шутливо замечаю я. Он даже не смотрит на меня и потому не видит моей улыбки.
- Я заслужил пощечину, только не сердись, Дженис...
«Да ты мой мальчик, - внутри у меня все замирает от нежности, - такой сильный, такой смелый и красивый, что же тебе сказать-то...»
А Димка продолжает сбивчиво, но я понимаю, о чем он:
- Я иногда сильно тороплю события, но только, если в чем-то полностью уверен, и ты никогда в жизни не пожалеешь, если сейчас не уйдешь...
Осторожно прикасаюсь к его руке:
- Ну что ты такое еще придумал, куда я уйду... – я кажусь себе взрослой и опытной, и мне хочется защитить этого мальчика от всех неприятностей и огорчений. – А если я тоже полностью уверена?
Думаю, что гордая девица, образ которой посещает меня иногда в яркие моменты моей жизни, никогда бы так не сказала. Но какого черта – я такая, какая есть, и другой быть не хочу.
На улице темнеет, но от праздничной иллюминации вокруг светло, и только весеннее небо – зелено-синего цвета, людское море шумит – сейчас в центре значительно больше народу, чем днем, от реки доносится музыка – там установили сцену, и сейчас поет кто-то эстрадный-знаменитый. А мы гуляем, не замечая толпы, и разговариваем, торопясь лучше узнать друг друга.
- Дженис, я никогда не встречал таких, как ты, - признается Димка.
- Я тоже.
- Я совершенно обычный, - скромничает он.
- И я обычная, - и теперь мне на самом деле так кажется – просто девочка с фенечками, сейчас таких сотни.
Вдруг совсем близко раздается глухой грохот, как будто залп орудий, а потом громкие неслаженные крики «Ура!» Мы с недоумением переглядываемся, поднимаем глаза к небу и не можем сдержать смех: это же праздничный салют, а мы про него совершенно забыли. Как дети, затаив дыхание, стоим и любуемся россыпью разноцветных искр, образующих в темном небе в причудливые фигуры.
- Никогда тебя не отпущу, - говорит мне Димка.
- Как это? – поддразниваю его. – Превыше всего я ценю свободу, как же с этим быть?
- Да, конечно, - смущается он, - я имел в виду, что ты сама не захочешь уйти... Постараюсь, чтобы не захотела...
- А если я исчезну?
- Я тебя найду.
- А если куда-нибудь далеко уеду?
- Ты уже знаешь, что расстояния меня не пугают. Так что в какой-то момент найду обязательно.
- Если все так серьезно – успокаиваю его, - лучше уж мне не исчезать.
И вдруг меня окликает знакомый голос. «Это же Римма!» - радуюсь я. Делаю шаг в сторону и с удивлением вижу незнакомую девушку, обнимающую свою подругу, как будто они сто лет не виделись. Мне становится смешно: моя имя, конечно, не полгорода носит, но близко к тому – лучше уж Дженис. Я поворачиваюсь к Димке, чтобы сказать ему об этом, но там, где он стоял секунду назад, его нет.
Стараюсь не поддаться панике, зная точно: если ты потерял кого-то в толпе, нужно стоять на месте, тогда тебя обязательно найдут, если ищут. Но он ведь ищет, правда? Однако, в моей ситуации оставаться на месте невозможно – салют закончился, и я оказываюсь как раз на пути людского потока. Потому отхожу к ближайшему фонарному столбу и стою там, неприкаянная, с тоскливыми глазами, как потерявшаяся Каштанка. Правда, в отличие от нее я не бегаю и не мечусь, лишь мой взгляд бросается от одного человека к другому. Чувство досады во мне растет – надо же, каким скучным вдруг все стало! При этом, кстати, ни секунды не сомневаюсь, что в ближайшее время мы с Димкой увидимся – ведь он записал номер моего телефона. Я стою, люди идут мимо, праздник заканчивается, ветер носит по асфальту разноцветный мусор, и музыка стихла.
В какой-то момент понимаю, что устала, замерзла и хочу домой. Родители уехали на дачу к Александровым, и это очень кстати – было бы неплохо побыть одной. Правда, меня ждут у Риммы, но – ничего, позвоню ей из дома и все объясню. Пусть у меня будет спокойный вечер, я заварю кофе, с сигаретой выйду на балкон и буду стоять там, вспоминая сегодняшний день. Только когда я наконец добираюсь до дома, то понимаю, почему так рвалась сюда, потеряв Димку в толпе – мне хочется быть поближе к телефону, ведь звонок может раздастся в любой момент. И я начинаю ждать.
Хххxxx
Первое, что увидела Дженис, открыв глаза – это широкие полосы света, лежащие на ковре. Утро давно наступило, и золотистый поток льется из окна. Улыбаясь, она протягивает руку к солнечным лучам, и вокруг нее начинают плясать пылинки. Дома тихо и пусто, родители должны вернуться лишь вечером. Вдруг она понимает: что-то неуловимо изменилось в окружающем мире, в весне или в ней самой, но что? Конечно, она помнит вчерашнее знакомство – захочешь, так не забудешь. Дженис точно знает, что этот Димка, высокий и стройный, с волосами до плеч уже изменил ее жизнь, и свою, кстати, тоже. Сегодня вечером он ей позвонит, не рано и не поздно, часов в семь. Это совершенно неотвратимо, а потому не может не произойти.
Она вскакивает с постели и нетерпеливо подбегает к зеркалу. В нем отражается худенькая девушка с длинными растрепанными волосами и сияющими глазами. Дженис наклоняет голову и внимательно смотрит на отражение: хрупкие плечи, изящные запястья ( без фенечек казались бы, наверно, чересчур тонкими), пальцы с короткими ногтями, как у школьницы – а кто-то видит в них красоту... он видит.
В пустой квартире телефонный звонок кажется оглушительным. «Значит, не надо ждать семи вечера!» - метнулась радостная мысль. Но это не Димка, а Таня.
- Слушай, привет, пойдем сейчас гулять, а? У меня для тебя интересные новости.
Дженис догадывается, что новость касается Игоря, а он теперь кажется далеким, как Антарктида. И совсем ей неинтересно, что там у него произошло. Но нужно занять чем-то мысли и время: хотя она и пытается делать вид, что будет с удовольствием ждать вечера, это всего лишь самообман. Надо просто одеться, позавтракать наскоро и уйти от телефона – так будет лучше.
...- Ты не представляешь, что вчера было! – вместо приветствия выпаливает Таня при встрече.
Дженис хорошо изучила подругу и знает, что это нетерпение и блеск глаз – верный признак того, что дело не обошлось без активного Таниного участия.
- В общем, сидим, празднуем, народу – человек двадцать, если не больше. Стол – через всю комнату, как на деревенской свадьбе. Вдруг дверь открывается, и на пороге, догадайся, кто? – интригующим тоном спрашивает Таня.
- Комендант общежития, пришел возмущаться по поводу шума, - предполагает Дженис.
- Ну, какая ты скучная! А если подключить фантазию?
- Тогда Игорь – опоздал на поезд и вернулся.
- Нет! Красавица его с филфака! – торжествующе объявляет Таня. – С какой-то подругой-белой мышью. Все на них глаза вытаращили – типа, вы чего тут забыли?
Дженис становится смешно – она, конечно, знает о склонности подруги все преувеличивать, но в ее пересказе сцена кажется забавной.
- В общем, вдруг Леша, в очках, из восьмой комнаты, говорит: «Давайте, проходите!», а они стоят, как две дурочки, с салатиком, и с места сдвинуться не могут. Ладно, прошли, сели. Тут я Леночке говорю, а сама ресничками- хлоп-хлоп:
«А разве Игорь тебе не сказал, что он домой уезжает? Вот ведь какой – назвал гостей, а сам исчез! И подруга моя куда-то запропала, девушка его бывшая... а может, уже и не бывшая», - Таня замолкает, чтобы перехватить дыхание, а потом доверительно говорит, - здорово я ее, правда?
- Вот что ты за язва? – смеется Дженис. – Лена, наверно, расстроилась. А может, они с Игорем идеальная пара.
- Нечего тут, - недовольно говорит Таня, - обойдется.
- Да ладно, пусть Игорь будет счастлив, с кем хочет. Мне уже совершенно другой человек... очень сильно нравится.
- Определилась наконец-то? Молодец! Костя или Эд? Костя, конечно, симпатичнее, еще бы его постричь и в костюмчик переодеть... Но у Эда фигура – просто супер, и высокий...
- Эй, а при чем тут они? Его звать Дима, и мы только вчера познакомились.
- А на кого из них он больше похож?
- Ни на кого, на себя.
- А на неформала похож?
- Это да, - мечтательно отвечает Дженис, - что есть, то есть.
- Ну и отлично, а я вот совсем голову потеряла, - Таня не может долго разговаривать о том, что не имеет к ней отношения.
- Кто счастливый избранник, я так понимаю, не Гриша?
- Искандер – я тебе уже говорила. Он на меня все смотрит и смотрит – явно ко мне по-особенному относится. Кстати, недавно его после занятий жена встречала – такая бледненькая, беленькая, бесцветная, не странно, что он от меня глаз отвести не может. Я думаю, что она что-то подозревает, - увлеченно продолжает Таня, - иначе с чего бы она вдруг пришла его встречать?
- Ты роковая женщина, - со смехом говорит Дженис.
- Ну не роковая, но поклонников иногда чересчур много.
Дженис не интересуют поклонники, ей нужен лишь один человек. Его прабабка была цыганкой, наверно, поэтому он любит дорогу. Кто знает, где он сейчас? Может, опять в пути. Она придумала, что сегодня вечером он ей позвонит. А еще - что их жизни теперь связаны. Это маленькая хитрость – до вечера она останется хозяйкой собственного времени и мыслей. Но уловка не сработала, и перед глазами Дженис опять встает единственное в мире лицо.
Хххxxx
Заливистая трель дверного звонка возвращает Дженис к реальности – она опять заблудилась во вчерашнем дне. Быстрый взгляд на часы – ровно семь вечера!, шальная мысль, не успевшая оформиться: «Как же так-то?», и она бросается открывать.
На пороге стоят Оля и Таня, в руках у Оли коробка с тортом. Сначала Дженис чувствует разочарование – вопреки доводам рассудка все-таки ожидала увидеть Димку, но оно быстро сменяется радостью. Секундная стрелка пробежала еще один круг, то, чего она так хотела весь день, может быть, произойдет через час, два или даже завтра (нет-нет, конечно, сегодня!). А время в компании подруг пролетит незаметно, не нужно будет кругами бродить по комнате или, замерев у окна, считать подходящие к остановке трамваи – когда их станет двадцать, можно посмотреть на часы. Все это кажется невыносимым, но ждать по-другому Дженис не умеет. Она встряхивает волосами, словно избавляется от остатков грусти, и бросает красноречивый взгляд на торт:
- По какому поводу праздник?
- Платье, - облегченно выдыхает Оля, - всё готово, просто мечта, - она на секунду замолкает, а потом начинает увлеченно выкладывать подробности, - я хотела кружево ручной работы, такое, как будто плетеное, а швее вчера только привезли итальянское, прямо из Флоренции, белое с золотом, и теперь по вырезу будет пара сантиметров...
- Слушай, а ты по-немецки так же быстро можешь? – со смехом прерывает ее Дженис. Честно говоря, она терпеть не может обсуждать одежду – от таких тем ее клонит в сон.
- Что? – переспрашивает Оля. – Да, конечно могу. А надо?
- Лучше совсем не надо, а то мне на твое платье смотреть неинтересно будет. Лучше один раз увидеть, сама знаешь, – и она переводит разговор на тему, которая ей ближе, - а какой торт?
- С ванильным безе и с орехами, такой, как ты любишь, - с готовностью отвечает Таня, - видишь, какая я молодчинка, все про тебя помню!
- Ну, пойдем тогда на кухню! – приглашает Дженис.
Кухня – место, идеальное для философских бесед, жарких споров или сердечных признаний, здесь поют под гитару и курят в форточку. Сюда можно сбежать, если хочется отдохнуть от гостей, правда, в середине вечера в кухню переместится вся компания – магнитом притягивает эта особенная атмосфера, обнимающая уютом, как теплым одеялом, которого хватает на всех. А сегодня здесь просто пьют чай с тортом, и это тоже неплохо.
Вечер выдался душевный, с пением чайника на плите, с негромным бормотанием телевизора за стеной, с майской сиреневой теменью, притаившейся за окном. Казалось, если бы не тоненький слой стекла, весна ворвалась бы вовнутрь, закружила, одурманила ароматами, увела бы из дома. Но зажгли бра, на стол лег круг света, темнота ушла куда-то далеко, с ее запахами и догорающим оранжевым закатом.
Конечно, Дженис не удалось полностью отвлечься от мыслей, которые становились все печальнее, конечно, она не переставала прислушиваться к звукам из коридора, к телефонным звонкам. А звонили, как нарочно, целый вечер – мамина подруга, папин коллега, тетя из Полтавы, дядя из Москвы и какая-то дама с оперным голосом – она ошиблась номером и долго извинялась. Но поймать за хвостик ощущение счастья все-таки удалось – как же ей повезло, она может общаться с совершенно разными людьми, не похожими друг на друга, и при этом оставаться собой. Что-то в ней находит отклик в их душе, и они становятся друзьями. Они не пытаются ничего изменить в ней, исправить. Был один, но эта страница позади. А новая никак не наступает! Но все еще будет.
Словно услышав мысли Дженис, на стене «проснулось» радио: «Южный ветер еще подует, и весну еще наколдует...»
- Вот это да, - рассмеялась она, - а я как раз об этом сейчас подумала!
- О чем? – не поняла Оля.
- О том, сколько хорошего нас ждет впереди, - слегка слукавила Дженис, - и о том, как я вас люблю.
- Да я тоже, - смущенно добавила сдержанная от природы Оля.
- Ты совершенно права, - воскликнула Таня, - мы ведь самые умные и самые красивые, если не во всем мире, то в нашем городе – точно. И абсолютно разные, что делает нас еще ярче! Оля у нас богатая иностранка, ты – неформалка, тебя из материального одни цветочки интересуют, а я – золотая середина, самая гибкая, значит, мне больше всех повезло!
- Ты просто неподражаема! – расхохоталась Оля.
- И не надо мне подражать, а то есть некоторые... я не про вас, конечно, - недовольно заметила Таня, - сами ничего оригинального придумать не могут, а за мной повторяют.
И вдруг, в этот самый момент, когда Дженис сидит за столом с подругами, без единой мысли, с улыбкой глядя на желтый круг света, чашки и заварочный чайник, ее на краткий миг посещает уверенность, похожая на озарение – а ведь все действительно еще будет, так, как в песне, только гораздо лучше. И об этом можно будет снять фильм или написать книгу. «Пусть только придет лето,» - не замечая сама, шепчет Дженис...
Хххxxx
Лето пришло ночью, в ярком, цветном сне, а вместе с ним – Димка. Они были на концерте под открытым небом, на их головах - венки, а руках почему-то – фонарики. На сцене девушка, немного похожая на Олю, пела под гитару. Дженис просто глазам поверить не могла – светловолосая певица была невероятно популярна в начале 70-х, и вот эта песня, она долго возглавляла хит-парады, и на Вудстокском фестивале она исполняла именно ее, а многотысячная толпа фанатов ловила каждое слово и пела вместе с девушкой. Как могло случиться, что несколько лет Дженис даже не вспоминала про нее? Ведь имя-то на слуху! Да как же ее зовут... надо же, забыла! Но какая все-таки красивая, необычная песня. Дженис с восторгом повернулась к Димке:
- Это так здорово, что не передать!
В ответ он обнял ее за плечи и прижал к себе. И вдруг неожиданная мысль холодом пронзила сердце Дженис: ведь эта певица, она в 27 лет разбилась на машине, вместе со своим ударником – на полной скорости врезалась в грузовик. Какая-то темная история: то ли алкоголь, то ли наркотики... Прекрасное, несчастное, отчаянное поколение, оно должно было наконец-то дотянуться до американской мечты. Но все пошло не по сценарию. Напуганное войной, сбивавшееся в многотысячные толпы (ведь вместе не так страшно), ищущее забвения во всем, готовое любить целый мир, пока он еще живет и дышит.
Дженис сжала Димкину руку – она была теплой и вполне реальной.
- Где мы? – чуть слышно шепнула она.
- Там, где все возможно, - с загадочной улыбкой ответил он, - тебе ведь нравится, правда?
- Но она ведь погибла много лет назад, разбилась на машине, я прекрасно знаю!
- Это как сказать, - Димка отводит взгляд, - с одной стороны, конечно, но если с другой, то...
- С тобой-то хоть все в порядке? – взволнованно спрашивает Дженис. – Я не могу тебя потерять!
- Да хорошо все, - с какой-то неуверенностью в голосе отвечает он, - но вот случилась одна дурацкая история. И сам не представляю, как... ты извини меня... в общем, иду я домой 9 мая...
Димка продолжает говорить, но Дженис не может разобрать ни слова. А голос певицы, наоборот, становится все громче. “Let this summer come,” – поет она. «Точно, так и называется эта песня! Как же я могла забыть!» И, не осознавая этого, тихонько подпевает: “Let this summer come!”
- Так я о том и говорю! – убеждает ее Димка. – Пусть только лето начнется.
- Оно ведь уже началось? – не понимает Дженис.
- Нет, ночи до сих пор холодные. Надень-ка мою куртку!
И в эту секунду Дженис просыпается. Волнение и страх за Димку, которые она испытывала во сне, медленно растворяются в спасительной темноте. Ничего не значит ее сон, никогда не было такой певицы – это игры ее подсознания или воображения. Той песни, кстати, тоже нет... Впрочем, если записать ее и спеть под гитару. Но мелодия ускользает от Дженис, и не поймать, тонкие гармонии уходят вместе с остатками сна. Все, что остается – это лишь слова: “Let this summer come”. Песню из этого не сделаешь, хотя, как знать?
Заснуть быстро не получается, и она, вздохнув, снова, минута за минутой, переживает тот день – где-то в нем кроется ответ на мучающий ее вопрос. Ну почему он не звонит? И вдруг она все понимает – это же элементарно просто! Как она только сразу не догадалась. Дженис с таким восторгом рассказывала тогда, как ценит и любит свою свободу, а в конце вечера просто исчезла. Ей-то кажется, что это Димка пропал, а ему, наверно – что она. И теперь он просто не решается позвонить ей. Эта мысль действует так умиротворяюще, словно расставляет все по своим местам, и она, с удовольствием вытянувшись, наконец-то проваливается в глубокий сон.
Хххxxx
Наутро весна исчезла. В комнате было темно, как в сумерки, от тяжелых туч, закрывших горизонт. Дженис долго лежала в постели, слушая, как холодный дождь вперемешку с мелкой снежной крошкой царапает стекло. Но нужно было вставать, собираться и идти в институт, а там общаться с людьми – хотя бы кивать, отвечать на вопросы на парах, читать что-то в учебниках, писать, переходить из одной аудитории в другую, и сейчас все это казалось невыносимым.
Ночное объяснение Димкиного молчания в мглистом свете холодного утра уже не казалось таким логичным и стройным. Когда он целовал ее на мосту, он совсем не был робким, а тут вдруг стеснительность напала! И вообще, прошел всего один день. Может быть, у него сломался телефон, или он до него так и не добрался – она ведь не знает, где он живет! Mожет, он в пути, или простудился и лежит, как в тот Новый год. И все-таки, если это ее человек, он непременно будет с ней, а если не ее – и волноваться не стоит, все равно ничего не изменишь. Хватит гонять мысли по кругу, изводя себя.
«А весна еще придет,
И меня еще найдет,
Ведь за тучей солнце есть!
Будем жить сейчас и здесь», - сами складываются строчки в голове Дженис.
«Да, если бы все в жизни было бы так же просто, как писать стихи», - думает она, а потом наудачу вытягивает кассету из стопки и, не глядя, вставляет ее в магнитофон.
«Are you lonesome tonight, Do you miss me tonight? Are you sorry we drifted apart?» - кажется, что этот мягкий голос звучит только для нее.
«А ты когда-нибудь чувствовал себя одиноким, король? Или тебя постоянно окружали завитые девушки в пышных юбках, по моде твоего времени? - задумывается Дженис. – Вот меня, похоже, ожидает скучноватый вечер... Да ладно, пусть день начнется, а с вечером как-нибудь разберемся!»
Удивительно, но заряда, заключенного в короткой фразе «Будем жить сейчас и здесь» хватает надолго. На занятиях Дженис сосредоточена, мысли ее никуда не убегают, и, наверно, поэтому время летит незаметно. После первой пары она спускается на первый этаж, в книжный ларек, и покупает там новый детектив Чейза, а потом читает его на каждой перемене. И не думает ни о чем, кроме хитросплетений сюжета, даже немного переживая из-за рисковых, но неудачливых геров.
Страх накрывает ее, когда она уже одевается, чтобы пойти домой. Парализующий страх, от которого перехватывает дыхание и темнеет в глазах. В ее сне был знак, а она его нарочно проигнорировала. Она ведь точно помнит, как спросила Димку, все ли с ним в порядке, а он отвел взгляд. Нет, не может быть, чтобы в том сне она видела его в последний раз. Дженис хватается за стену и медленно опускается на скамейку. Какие-то люди, идущие мимо, замедляют шаги, но она слабо улыбается и машет рукой, и они проходят. Этот странный приступ длится не дольше пяти секунд, а потом проходит, оставив после себя ощущение ноющей тоски – о таком состоянии говорят, будто кошки на душе скребут.
Дженис совсем не суеверна и не доверяет ни дурным предчувствиям, ни снам. Однако, теперь она точно знает одно: можно постараться обмануть себя и заглушить мысли о том, о ком хочется думать двадцать четыре часа в сутки. Сколько это продлится? Полдня? А потом все вернется, властно и неотвратимо, вернется болью, близкой к физической. Какая же все-таки тоска... А если он не позвонит? А если он и не собирался звонить? Вот бы просто сидеть тут без движения, смотреть на стену. Через какое-то время восстановится дыхание, мысли станут медленными и спокойными, словно широкая река, текущая по равнине. Теперь Дженис представляет, что она подобна стакану с водой – он чистый, прозрачный, вода в нем неподвижна. Он пропускает свет,а для звуковых волн он – всего лишь препятствие. Для него не существует слов любви или обиды, музыки или криков. Только полный покой, только гармония.
Вдох – волнистые темные волосы до плеч, выдох – в его лице идеальна каждая черта, наверно, потому оно запоминается сразу и навсегда, вдох – его пальцы перебирают струны гитары, выдох – на его шее пацифик на цепочке. Это знак мира. А сам он такой мужественный, и при этом без капли агрессии. Дженис устала видеть воинственность в молодых мужчинах. Им кажется, что сила всегда должна быть немного демонстративной, потому они поигрывают мускулами, их губы сжаты, в глазах вызов. Сразимся? Надоело... слишком много войны вокруг. Ницше сказал: «Война и мужество совершили больше великого, чем любовь к ближнему», но Дженис не совсем с ним согласна. А может, она не хочет в своей жизни ничего великого – любви было бы достаточно.
Она медленно выходит из института. Страх ее прошел – на самом деле она боялась того, что Димка потерян не для этой жизни, а для нее. Отсюда его извиняющийся тон и отведенный взгляд в ее сне. А то, как крепко он ее обнимал – не более, чем желание Дженис поскорее увидеться, ощутить рядом. Но все-таки – а если заболел, сломал ногу, попал в аварию? Как же узнать? Можно, конечно, позвонить Ульяне – ее круг знакомств очень широк: хиппи, панки, рокеры, творческие оригиналы, непризнанные таланты, каждый из которых мог бы основать свою субкультуру. У нее постоянно останавливаются иногородние люди, они приезжают автостопом, на электричках, на автобусах, привозят с собой новые песни, книги, идеи, анекдоты, а также ветер дальних странствий. Он потом свободно бродит по всей квартире, хлопает дверями и окнами и приносит легкий запах бензина, прибитой дождем дорожной пыли и каких-то горьковатых трав. Эти люди особенные – они не умеют быть несвободными. А своих они узнают в любой толпе, по походке, по глазам.
Когда в этом кругу происходят какие-то крупные события – свадьбы, рождение детей, Ульяна, как правило, узнает. И если несчастные случаи – тоже... Конечно, пока волноваться не о чем, прошло всего два дня, но когда Дженис вечером набирает ее номер, руки ходят ходуном. Спросить напрямую невозможно – от одной мысли щеки горят, но она придумала окольный путь. Теперь остается надеяться на то, что Ульяна, с ее знаменитой интуицией, об этом не догадается.
Когда в трубке раздается знакомый голос, Дженис уже полностью спокойна. Через пять минут разговора о погоде и повседневных делах подруга сама выходит на нужную тему:
- А как там твой любитель юга, который малиновые пиджаки не носит?
- Не знаю, - грустно и совершенно честно отвечает Дженис, а после пускает в ход небольшую хитрость, - сорвался к друзьям в Москву, что ли, обещал позвонить с дороги, и больше не проявлялся. Я волнуюсь.
Ульяна молчит секунды три, а потом мягко говорит:
- Не нервничай, наверно, он просто до телефона пока не добрался, это бывает.
- Никаких не было в том направлении аварий или чего-то подобного? А то пропал куда-то!
- Нет, ничего не слышала. Да успокойся, я чувствую, что все будет прекрасно. У меня ведь чутье, забыла, что ли?
После окончания разговора Дженис какое-то время сидит неподвижно, глядя в одну точку, на ее губах легкая улыбка. Чему она улыбается, и сама бы не сказала. «Все хорошо, - мысленно повторяет она, - все хорошо». Значит, все-таки волновалась. А вот Ульяна уверена, что все еще будет – как в той песне.
«Что же делать? – беспомощно думает она. – Ведь так дальше невозможно!» Ответ возникает сразу же – одно короткое слово, и в нем – выход, решение. То ли Дженис была действительно так устроена, то ли игра для взрослых, охватившая чуть ли не целое поколение тридцать лет назад, уже стала ее частью, но в ее сознании появляется слово «Любить». Любить этот мир, и людей, его населяющих, и жизнь, как бы она с тобой ни обходилась, любить вопреки всему. Потому что ничего нет выше любви. И тогда, на мосту, она все-таки была между ними, и значит, мир уже стал лучше. Двигаться вперед, идти, не забывая о ней, других выходов нет и быть не может.
И потянулось время. Пустовато и скучновато, без фейерверков – в прямом и переносном смысле. Но все-таки – весна, бабочки-цветочки, мечтания-надежды, кто же от них откажется? А значит, можно слушать музыку, читать книги, встречаться с друзьями, ходить в институт, и сессия приближается, и о ней подумать надо. Если бы Дженис спросили, смирилась ли она, то она не знала бы, что ответить. Она просто плывет по течению. Главное – проходя в свою комнату через коридор, не смотреть на телефон, тогда еще ничего, можно жить.
Хххxxx
В субботу утром Дженис проснулась поздно, потому что вечер пятницы выдался неожиданно бурный. Сначала они с Риммой отправились в одни интересные гости – в мастерскую художника. Хозяину было или слегка за сорок, или почти под пятьдесят (когда тебе самой восемнадцать, это одно и то же), но гости, в основном, были юны и неформальны. Художник восхищался золотоволосой Риммой, обещал написать ее портрет в стиле Ботичелли и назвать его «Богиня мира» - она только хохотала, откидывая назад голову, впрочем, весьма польщенная.
Разговоры велись об искусстве, напитки лились рекой, и из крохотной кухни тянулся дымок с ароматом сосновых иголок . Потом какой-то непризнанный гений с лохматой шевелюрой, объявивший себя «наследником» Джимми Хендрикса, начал петь свои бесконечные баллады в стиле индейский фолк в сопровождении сложного гитарного аккомпанемента, Дженис с Риммой переглянулись, и вскоре они в окружении нескольких любителей веселья шли в другие гости, оттуда – еще в одни, в общем, когда извилистая дорожка судьбы привела Дженис в район, где был ее дом, она решила сбежать, и по-английски ушла в ночь. Было немного страшно без провожатого, но дворами до дома оказалось пять минут.
А теперь солнце бьет в окно, в квартире пусто, и у зеркала - мамина записка: «Уехали на оптовый рынок, будем к обеду». Слегка гудит голова, но это пройдет – нужен кофе.
Когда звенит звонок, Дженис уверена, что вернулись родители. Но на пороге стоит Игорь. «Что-то в нем изменилось,» - думает она, и тут же понимает – никогда раньше она не видела его нестриженым.
- У тебя что, волосы вьются? - изумленно спрашивает она.
- Нет... не знаю, - нерешительно говорит он.
Дженис бросает взгляд на его рубашку – на груди красуется ярко-желтый круглый значок с надписью “Big Boss”. Она улыбается.
- Можно войти? – робко спрашивает Игорь.
- Ой... ну конечно, заходи. Хочешь чаю или кофе?
- Не знаю... наверно, нет... наверно, все-таки чаю...
Она смотрит на него с удивлением:
- С такой прической ты немного похож на хиппи.
- Не знаю... ну, может, - отвечает Игорь.
- Сегодня ты постоянно говоришь «не знаю», это очень странно и непохоже на тебя!
Он хочет опять сказать «не знаю», но только пожимает плечами. А потом они смотрят друг на друга и смеются, как будто не было никаких обид. Оказывается, это так хорошо – смеяться вместе...
- Можно остаться? – он смотрит на нее каким-то новым взглядом, как будто раньше ее толком и не видел.
- «Я к вам пришел навеки поселиться?» - отшучивается Дженис.
Вместо ответа он делает шаг к ней, а потом крепко обнимает, и так стоит, прижав ее к себе. Она чувствует себя странно, как будто старый друг вернулся после долгой разлуки. И больше ничего.
- Я так виноват, ты простишь? Пусть все будет, как раньше...
Дженис осторожно отодвигается, она тоже хочет посмотреть на Игоря по-новому. В его облике появились легкость и мягкость, и немного отросшие волосы ему очень идут.
- Понимаешь, - говорит она, - если ты уже в завтрашнем дне, то во вчерашний никак не вернуться... Ничего не бывает, как раньше.
- Если ты с кем-то встречаешься, то ты, конечно... – нерешительно говорит он, - но я все равно... я очень соскучился...
- Теперь моя очередь применить твою любимую фразу «не знаю», - пару секунд помолчав, отвечает Дженис, - хотя, говоришь, соскучился? Хочешь остаться?
- Очень.
- Ну и оставайся, что мы, не друзья, что ли?
- Друзья, - и Игорь осторожно сжимает ее пальцы.
- Тогда пойдем чай пить, рассказывай, что ты, как ты, чем занимался.
Так в жизнь Дженис вернулся Игорь...
Хххxxx
- А я что говорила! – воскликнула Таня.
Девушки сидят на скамейке и едят мороженое, а над ними шумит кронами деревьев, дышит теплым ветром, рассыпает по дорожкам парка сотни солнечных зайчиков лето, всегда долгожданное в этих не очень ласковых широтах. В этом году оно, правда, пришло рано – уже в середине мая.
“Let this summer come,” - вспоминает вдруг Дженис и вздыхает: это фраза - все, что осталось от того волшебного сна. Больше ей такие не снились. «Где ты, Димка, - думает одна, - заблудился в этом лете?»
- Теперь ты можешь из него веревки вить, - удовлетворенно замечает Таня.
- Из кого? –Дженис не сразу понимает, о ком идет речь.
- Из Игоря, конечно!
- Да, точно! – смеется она. – Он стал таким внимательным, все ему во мне нравится, все устраивает, не то, что раньше.
- А тебе это не кажется скучным?
- Вроде, нет, он такой, как есть, пусть таким и будет.
- То есть, ты рада, что он вернулся?
- Да как сказать, - задумывается Дженис, - мне не нравится, когда на меня кто-то обижается, особенно, если я ни в чем не виновата. Хочется Игорю быть рядом – я не против.
- У меня такое чувство, что тебе по большому счету без разницы. Не ждала, что он вернется?
- Я теперь жду совсем другого, - отвечает Дженис с легкой улыбкой.
Но Тане уже надоело обсуждать дела подруги:
- Вот так ждешь и ждешь чего-то, а происходит совсем другое... А у моего Искандерчика жена беременная, представляешь? – печально говорит она. – Приходила к нему недавно, уже заметно...
- А он тебе по-прежнему глазки строит?
- Я бросила занятия, - без сожалений отвечает Таня, - подумала: зачем мне этот турецкий язык, куда потом с ним... Да и сессия... Я в следующем году на испанский пойду, язык красивейший, а мужчины у них – просто закачаешься!
- Это, конечно, очень важно, чтобы мужчины были покрасивее, - смеется Дженис.
- А как же? – Таня с удивлением смотрит на подругу. – Какой смысл ехать в страну, если там и пофлиртовать не с кем?
- А Гриша уже знает о твоих хитрых планах?
- Ага, обещал домой провожать после курсов, если будут поздно заканчиваться. Думает, чем бы дитя ни тешилось. Я же с ним играю роль такой наивной девочки!
- А ты совсем не наивна...
- Да, я очень коварное существо, - довольным тоном говорит Таня.
Разговор с Таней наводит Дженис на одну мысль, простую и глубокую одновременно. Мы редко друг друга понимаем – мы, люди, род человеческий. Как правило, и не особо стараемся. Таня не понимает, почему Дженис не хочет отомстить Игорю за его долгое отсутствие – ведь выпала такая прекрасная возможность. Он и сам этого не понимает, и смотрит на Дженис влюбленным взглядом, как на чудо чудное, диво дивное. Но когда он целует ее на шумной улице, в разгар дня, ей все-таки кажется, что он хочет что-то доказать себе, или ей, или проходящим мимо людям. «Эта принцесса с фенечками на руках и в юбке до земли – моя, мы с ней презираем предрассудки и мещанскую мораль». А может быть, она его просто не понимает...
Грише кажутся странными Танины увлечения: турецкий язык, потом испанский, а до этого были современные танцы, а теперь еще педотряд, летом поедет вожатой в детский лагерь. Когда Таня об этом говорит, то у нее аж глаза блестят от нетерпения. Для Гриши это все – трата сил и времени. Другое дело – строить дом, медленно, планомерно, день за днем. Но его подруге это пока совсем неинтересно, и потому он терпеливо ждет.
Красотке Лене непонятно, почему Игорь перестал стричься и вернулся к девушке, с которой у него ничего общего (а с ней, Леной – наоборот, она это сразу поняла). А для самой Дженис – загадка, куда же все-таки исчез Димка. Сейчас, наверно, уже не позвонит – десять дней прошло...
хххxxx
- «Shake dreams from your hair, my pretty child, my sweet one»... Это пронзительно прекрасно, правда? – спрашивает Дженис.
- Да, - не задумываясь, отвечает Игорь. Он не обманывает – именно таким он воспринимает все, что делает и говорит эта девушка, потерянная по его глупости и вновь обретенная благодаря счастливому велению судьбы.
Сегодня они оба прогуливают институт, а сейчас лежат рядом на теплой крыше панельной пятиэтажки. Рядом с ними шумят тополя, а небо –очень летнее, ярко-голубое, и только у самого горизонта, там, где фабричные трубы и белоснежные «свечки»-многоэтажки, лазурь незаметно переходит в свинцовый цвет, какой бывает у моря в жаркий день, когда сам воздух кажется неподвижным, застывшим.
Вообще-то, Дженис скучает по морю. Зимой нет, а в такой ленивый, золотистый день – очень. Она с наслаждением вытягивается, закрывает глаза, и ей сразу же начинает казаться, что совсем близко, между серыми домами и старыми деревьями оно дышит, пульсирует, играет волной, величественное, вечное. Оно умеет менять цвета, превращать бутылочные осколки в волшебные круглые камешки и уносить все печали. «Shake dreams from your hair, - мысленно повторяет она, - тебе повезло, поэт, если бы у меня была возможность каждый день бродить по пляжу, я бы только и делала, что писала стихи... А вот ты бы попробовал, когда полгода лежит снег...»
Дженис садится и поворачивается к Игорю:
- Мне представляется девушка, она целый день плавала в океане снов, а вечером открыла наконец глаза...
- А почему вечером, а не утром?
- Времена такие были, - пожимает плечами она, - ночная жизнь, измененное сознание, творчество всякое-разное...
Оба молчат. Потом Игорь протягивает ей бутылку пива:
- Хочешь?
- Ага... – Дженис с наслаждением делает большой глоток. Пиво уже не такое холодное, как ей нравится, но все равно... Она закуривает, и запах дыма в теплом воздухе напоминает ей что-то из детства – тогда она жила с родителями в частном доме, приходили гости, стол накрывали в саду, домашнее вино, угощение, сигаретный дым... «Лето, лето, - бессмысленно повторяет она про себя, - лето, let this summer come…»
- Я тебя раньше ревновал по-страшному, - признается Игорь.
- А сейчас?
- Что сейчас... во-первых, все теперь по-другому, я ведь понимаю... А главное, с тобой не пройдет такой номер.
- В каком смысле?
- Ты никому и никогда не можешь принадлежать. Я раньше этого не осознавал, но теперь знаю точно. Даже если ты когда-нибудь захочешь это изменить, думаю, ничего не получится – так ты устроена...
- Я тоже не хочу, чтобы кто-то был моим, - немного извиняющимся тоном говорит Дженис, - мне так неинтересно... я же не специально, оно само.
- Это ясно, - с улыбкой отвечает Игорь и обнимает ее. Она такая хрупкая, и нужно держать ее крепко, словно она может выскользнуть и улететь в это высокое небо, и все время он чувствует, как она на самом деле далеко. Дженис в последнее время очень спокойная и отстраненная, ее улыбка так безмятежна, и взгляд направлен вдаль. И со всей неизбежностью вдруг он понимает, что она уже ускользнула, и как только установится погода, она исчезнет в этом лете, и не найдешь, и больше не вернешь. Он прижимает ее к себе, понимая, что ничего уже не изменить, и лучше привыкнуть к тому, что больше они не вместе, но пока он просто не может по-другому...
Хххxxx
В рок-клубе «Сфинкс» шумно, тесно и темно. Свет, там, где его разрезают лучи прожекторов, кажется матово-белым от табачного дыма. На сцене поет молодая и неизвестная группа, компенсируя недостаток опыта громкостью звука. Дженис морщится. Она совсем не хотела идти, но ее уговорила Римма. Позже должна выступать Чичерина – эту еще можно послушать...
- Вот мне интересно, как Игорю в «Сфинксе» понравится... – несколько ехидно спрашивает Римма.
- О, не беспокойся, очень понравится! Кроме того, он говорит, что уже здесь бывал, в прошлом году, с одногруппниками, - в том же тоне отвечает Дженис.
- Какой все-таки разносторонний человек!
- А то! Кстати, он стричься перестал, представляешь?
- Неужто в неформалы подался? – удивляется Римма.
- Ну почему сразу в неформалы? Говорит, что... сейчас, как же он сказал... хочет посмотреть на реальность под другим углом и лучше узнать себя, вот. Или что-то подобное. Я вот все жду, когда он наиграется, и прихожу к неожиданному выводу...
- К какому же?
- А это вовсе не игра. Его действительно в данный момент это чем-то привлекает... – задумчиво отвечает Дженис.
- А если он на самом деле изменился, значит... – с хитрой улыбкой начала Римма, но замолчала, увидев грустное лицо подруги.
- Не значит, - говорит Дженис, - это ничего уже не значит.
Оглушительная музыка доходит до кульминации и неожиданно умолкает, а потом тишину нарушают робкие хлопки. Музыканты гордо удаляются, а на сцену поднимается хрупкая девушка.
- Попомни мои слова, она станет звездой! – Римма с восторгом сжимает руку подруги. –Мы еще ее по радио будем слышать каждый день!
- Вполне возможно, - спокойно реагирует Дженис. Она относится к Чичериной нейтрально, хотя и дружелюбно.
- Вот бы было такое радио, чтобы передавало только русский рок! – продолжает мечтать Римма.
- А иностранный чем тебе не угодил?
- Так уже есть такие станции, где его крутят. А тут – представляешь? Чичерина, «Кино», «Крематорий», «Чайф», «Аквариум»...
- Ага, точно, «Смысловые галлюцинации», - со смехом продолжает Дженис, - если уж ты Чичерину в список включила, или еще эти, как их... «Сансара»!
И подруги дружно хохочут.
«Привет, девушки!» – незаметно подходит Игорь. Он обнимает подруг за плечи, целует Дженис, потом бросает взгляд на певицу на сцене, - «иногда мне кажется, что в ней что-то есть, а иногда – что совсем ничего... Наверно, время покажет!»
Римма потрясенно смотрит на него: На Игоре потертые джинсы, футболка с английской надписью “Don’t worry, be happy!”, на груди – значок Big Boss.
- Хотите? – он достает бутылку пива из рюкзачка.
А Дженис становится грустно. Еще месяц назад она была бы счастлива видеть изменившегося Игоря, а сейчас это для нее безразлично. Вот бы сейчас сбежать и пойти не спеша вдоль рельсов, домой или куда глаза глядят. Мимо бы проезжали трамваи без пассажиров – ей кажется, когда они пустые, то гремят больше.
Когда Дженис была маленькая, она просыпалась иногда ночами, и не могла снова заснуть – тишина, только что казавшаяся абсолютной, начинала наполняться жуткими звуками: вот как будто медленно поворачивается ключ в замке; потрескивает пол в коридоре, словно кто-то осторожно переступает с ноги на ногу, устав от неудобной позы; штора почему-то сдвинулась, но форточка закрыта, и сквозняка нет... Она сворачивалась калачиком под одеялом и дрожала от ужаса. Но все заканчивалось в пять утра, когда по пустынным улицам с громом проносился первый трамвай. Дженис без страха подбегала к окну, чтобы взглянуть – он был похож на грохочущий остров света. И понимала, что жизнь не замерла и не остановилась, как ей только что казалось, она летела вперед мимо ее окон. И уже засыпая, успевала подумать о том, что когда она утопала в своих страхах и боялась пошевелиться, заспанный водитель трамвая уже пил чай в каптерке, готовясь начать утреннюю, такую раннюю смену, а с ней и весь новый, нетронутый, свежий день.
Но исчезнуть не получится – друзья никогда не поймут... Появляется Женя, и Римма уходит с ним поближе к сцене. А у Дженис начинает болеть голова от громкой музыки, и они с Игорем идут в противположный конец зала, к стене – там потише.
- Ты такая красивая и грустная, - говорит он и целует ее.
«Все правильно, наверно, так и нужно... просто плыть по течению, действительно просто... если рядом нет того, кого любишь, люби того, кто рядом. Только не надо вспоминать о том, что было две недели назад», - проносится в голове Дженис. Ей кажется, что все люди в зале исчезли, а может, это они с Игорем стали невидимыми для окружающих.
Но она ошибается – один человек смотрит на нее, не отводя глаз, и боится даже моргать. А вдруг эта удивительная девушка опять пропадет? 9 мая она просто растворилась в вечернем воздухе. Наверно, все-таки сбежала – как сквозь землю провалилась!
...«Ну и ладно, - миролюбиво подумал он тогда, не увидев ее рядом - номер телефона-то у меня остался!» Но что за мистика – листок пропал, как будто испарился. Димка долго озадаченно оглядывался по сторонам: то ли девушку искать, то ли листочек с ее номером. Но он не привык сдаваться, а потому искал ее две недели, и совсем неожиданно нашел здесь, в «Сфинксе», вон она, в паре метрах от него, стоит и целуется с каким-то парнем неформального вида. Поиск закончен. Теперь-то он ее не упустит...
А через минуту их взгляды встретились. Земля не прекратила вращение, и на нее не упало небо, просто двое знакомых людей случайно увидели друг друга – ничего особенного. Дженис хочет помахать, потом решает, что это будет выглядеть глупо, потом передумывает опять, в результате жест получается механический, неестественный, и улыбка – одними губами, а в глазах – тревога.
Она поворачивается к Игорю и на автомате говорит:
- Тут так жарко, я выйду ненадолго, найди пока Римму, хорошо?
В данный момент Римма ей не нужна, но теперь она знает, что Игорь не пойдет за ней. И она, не глядя по сторонам, почти что выбегает из зала.
- Дженис! – Димка стоит у окна с сигаретой.
Она нерешительно подходит.
- Прости меня, Дженис, я полный идиот!
- Ну хорошо... а что такое?
- Я потерял номер твоего телефона. Когда ты исчезла 9 мая («А я думала, это ты исчез!»), я решил тебе позвонить. Руку – в карман, а листок с номером пропал...
Вот и все. Такое простое объяснение, но почему-то именно оно даже не приходило в голову Дженис.
- Я могу тебе его снова написать, если хочешь, - смущенно предлагает она.
- Не надо, - улыбается Димка, - он у меня уже есть – один человек дал его мне пять минут назад... я ведь тебя искал все это время... Так что, если бы мы здесь не встретились, я бы позвонил сегодня. Как раз примерно сейчас.
«Ах ты как... А я так волновалась, с ума сходила, а звонка ждала каждую секундочку! На телефон смотреть не могла, думала, что если отвлекусь как-то, он сразу зазвонит, но у меня ни разу не получилось забыть!» - но всего этого Дженис не говорит, но не потому, что стесняется, а просто в горле появляется комок, и она вообще ничего не может сказать.
Оба молчат и не знают, что делать дальше. Ниточка, которая связала их в тот день, стала совсем тоненькой и незаметной, и теперь они оба боятся, что она исчезнет. Именно сейчас, когда они уже начали ее чувствовать.
Димка понимает, что разумнее всего было бы уйти. Попрощаться, сказать, что позвонит завтра, пожать руку на прощание и выйти из дверей, не оглядываясь. Позволить ей вернуться к тому человеку, с которым она целовалась. Может, он случайный персонаж в ее жизни, а может, нет – для Димки это не имеет никакого значения. Важно лишь то, что он и Дженис – половинки.
Он это понял сразу же, и она обязательно поймет в самое ближайшее время – ведь глупо отрицать то, что очевидно. Если бы только можно было рассказать ей, как он узнал ее еще до их знакомства, в самый первый момент, когда увидел, узнал по фенечкам на руках, по лотосу на футболке, по походке.
...В тот праздничный день она шла по улице вместе с гуляющей толпой, но казалось, что она с другой планеты: отстраненная, погруженная в собственные мысли. Первым его желанием было подойти и заговорить.
- Да, красивая, - Ося тогда заметил его взгляд, направленный на девушку.
- Что б ты понимал, - на автомате ответил ему Димка, не отводя глаз от незнакомки. Конечно, красивая, но важно не это, а что-то... какое-то... в общем, это очень сложно описать словами, но легко почувствовать.
А потом Ося запел «Группу крови», девушка подошла, стала ему подыгрывать, а чуть позже сама спела песню на английском , и Димка окончательно понял, что она не только особенная, но для него - единственная. Он привык начинать каждый свой день с этого голоса, звучащего из динамика магнитофона... Наверно, есть голоса звонче и красивее, но именно этот словно переполнен самой жизнью: в нем есть жаркий солнечный свет, прохладное мерцание звезд, любовь и боль, в нем опыт всех веков, которые видела планета, и одновременно невинность, чистота. Димка думал, что, появившись на короткий срок на Земле, такой голос не может повториться снова – оказалось, что ошибся. В другое время, в другой стране, у другой девушки. Может, он не такой сильный, но тембр, хрипотца, и то, как она берет дыхание между строчками песни, и эта солнечная энергия...
Один раз он потерял ее, по собственной невероятной глупости... Две недели он вспоминал каждое ее слово, каждый жест, и как она пела, и как улыбалась. Ему кажется, что она опять ускользнет, ведь ее ждут в зале, но вопреки его опасениям она не уходит.
- Ты что делаешь сегодня вечером? –спрашивает Дженис и сразу же ругает себя за этот вопрос: вроде, как она напрашивается.
- К другу на новоселье иду, да ты его знаешь – это Ося Ткач. Пойдем вместе, он будет рад тебя видеть!
- А разве это удобно? Наверно, он меня уже и не помнит, - конечно, она ужасно хочет пойти, но как-то не решается.
- Помнит-помнит, он тоже в курсе этой истории, и будет очень рад! – уговаривает ее Димка. – Я вообще-то пришел сюда, только чтобы взять твой номер, а сейчас мне уже пора.
Он не представляет, что она может сейчас уйти из «Сфинкса» с ним, хотя, именно это и должно произойти, если они связаны так, как ему кажется. Но так же он не представляет, что она сейчас попрощается и исчезнет. Он пытается успокоить себя, вспоминая о том, что интуиция редко его подводит, а Дженис все стоит и смотрит на него с мягкой улыбкой, а потом говорит:
- Ну хорошо, подожди немного, только не исчезай.
- Дженис! – окликает ее Димка, пока она не успела скрыться за дверями зала.
Она оборачивается и внезапно в ее памяти возникает 10 мая, то утро, когда она проснулась и ощутила, что нечто изменилось в ее жизни. Она еще тогда не смогла понять, что именно, а теперь вот ответ пришел: Дженис. Когда Димка так ее назвал, она удивилась, смутилась, была польщена, в общем, испытала гамму эмоций; всякий раз в тот день, когда он так к ней обращался, она вздрагивала и заливалась румянцем. А наутро началась ее жизнь с именем Дженис, такой ее увидел Димка, и такой она была готова для него стать. Ему просто показалось, что это имя подходит ей больше, чем ее настоящее – значит, так тому и быть. И если ему захочется изменить в ней что-то еще, это будет только к лучшему, и она с радостью воспримет перемены.
Она возвращается в зал – теперь надо найти друзей и сказать, что ей пора идти, да и с Игорем объясниться. Черт, как же найти нужные слова? А они вообще бывают?
- О, ты куда пропала? – спрашивает Римма. Вся компания в сборе, хоть искать не придется...
- Да я тут это... на секундочку буквально... Игорь, мне нужно с тобой поговорить!
Он смотрит на нее с улыбкой:
- Я так и подумал.
Так и подумал? Догадывается о чем-то? Наверно, он выходил из зала и видел ее с Димкой. Но как же все объяснить?
- Никак слова не находятся, да? – все так же улыбаясь, сочувственно спрашивает Игорь. – Сложно, конечно... но мы же друзья?
Дженис благодарно сжимает его руку:
- Помнишь, мы однажды были у Риммы в гостях, и я задала тебе один вопрос...
- Помню, и вопрос, и то, что я тебе сказал...
- Да, я спросила, любишь ли ты меня. Хочу сейчас спросить снова...
- Я бы предпочел сказать то же самое, что и тогда – «Пусть это останется в секрете», но я чувствую, что в этот раз такой номер не пройдет, да? – он отвечает медленно, словно тщательно подбирая каждое слово.
- Не пройдет, - опустив голову, тихо говорит Дженис.
- Я просто не хотел, чтобы ты обиделась...
- Почему? – не понимает Дженис, но где-то внутри нее уже возникла радость: ведь это наверняка означает «нет, не люблю», то есть, не будет боли, обид и огорчений, только поиски собственного счастья, и они ведь не чужие, пусть у него будет все прекрасно, и она будет счастлива за него, все-таки такого близкого...
- Понимаешь, я не знал, что тебе ответить... Я не мыслю такими категориями, и не знаю, что такое любовь. Привычка, привязанность, симпатия – это понятно, а что из этого любовь... ну как тут разберешься? Я же не лирик, а физик, - шутит Игорь.
Дженис неожиданно становится легко и весело:
- А к той Лене, к брюнетке, у тебя что-то есть? Ну, хоть чуть-чуть...
Игорь пожимает плечами:
- Вообще не знаю... Так странно тебе это говорить... Ты совсем-совсем на меня не обижаешься? Ну, из-за всего этого...
- Нет-нет, что ты! Ни капельки! Я наоборот рада!
- Ей тоже нужны ответы, а сама она уже во всем разобралась.
- Значит, она умнее тебя! – смеется Дженис. – И тебе следует к ней прислушаться.
- Не знаю, ну, может...
- Вот ты не мыслишь категориями любви , - Дженис не может сдержать сияющую улыбку, - а я, как теперь сама понимаю, мыслю... И еще как мыслю... даже сама не знала раньше такого за собой.
Оба молчат, но это молчание не натянутое. Так бывает у друзей, или просто у давних и хороших знакомых. Не обязательно говорить, и так все понятно. Но пора расставаться! Почему-то у Дженис сжимается сердце, но она смотрит на спокойное лицо Игоря – он совсем не кажется расстроенным.
- Слушай, ну, мне пора... Я лучше побегу, а то ждут... – нерешительно говорит она.
- Да и мне пора. Ты не знаешь, здесь есть телефон?
- Есть, причем, работающий – Римма сегодня по нему разговаривала! - Дженис ужасно хочется, чтобы он позвонил той, о которой она сама упомянула, пусть позвонит сейчас, пока не передумал, - а если он сломан, то там есть другой, за углом. Тебе жетон надо?
Игорь улыбается:
- У меня есть, не волнуйся... Давай, беги, увидимся!
- Обязательно увидимся! Спасибо тебе, - Дженис целует Игоря в щеку, а он крепко обнимает ее, по-особенному, как мог бы обнимать брат или старый друг.
Димка стоит там же, где они расстались, у окна. В руке зажженная сигарета, напряженный взгляд направлен в сторону зала. Она останавливается, чтобы полюбоваться, и с гордостью думает: «Завидуйте все, он такой красивый, и заметный, и необычный, а ждет он меня, потому что мы – люди одной породы, и потому именно я ему нравлюсь. Мы с ним – одной крови. Как же нам повезло, что мы получились именно такие и любим то, что любим...»
- Ну что, идем на твое новоселье! Там будет какая-то веселая компания?
- Можно и так сказать, - с загадочной улыбкой отвечает Димка, - родители Оси, бабушка с дедушкой, еще один дедушка с невестой – кстати, бывшая балерина, дядя Боря из Харькова, с семьей, ну, и новые соседи – какая-то пожилая пара.
- О-о-о, - разочарованно тянет Дженис, - а может, ты меня домой проводишь, а сам пойдешь веселиться?
- Нет, - Димка смотрит на нее, склонив голову набок, - куда я, туда и ты.
- Вот это да, - растерянно говорит она.
Раньше, когда кто-то говорил ей что-то подобное или даже намекал, это вызывало у независимой Дженис раздражение, и желание общаться полностью пропадало. Но теперь в душе появляется необычное теплое чувство. Ей представляется, как человек заходит с холода в темную и пустую квартиру, и зажигает настольную лампу под красным абажуром – такая была у нее в детстве. Комната сразу же становится жилой и уютной, с этим таким живым огнем.
- Постой еще секунду... чтобы ты уж точно никуда не пропала... – он снимает с руки фенечку из бело-синего бисера и надевает на руку Дженис. – Ну, все, теперь ты моя!
- Как это, разве ты забыл, что никто никому принадлежать не может, и непонимание этого – основная причина страданий, - с улыбкой говорит она.
- Кто это сказал? – слегка озадаченно спрашивает Димка.
- Будда!
- А, ну... а я больше пофигист, чем буддист!
- Значит, немножко все-таки буддист?
- Наверно. Есть что-то в этой религии, близкое мне...
- У меня так же, - Дженис радуется очередному совпадению, - но мне кажется, что мой интерес к ней будет возрастать с годами. Так что, просветление у меня еще в будущем, - шутит она.
- У нас много всего в будущем.
Дженис опять представляется квартира, в которой горит настольная лампа, только теперь хозяин, проходя через все комнаты, включает в каждой свет. Хрусталь в серванте бросает аметистово-изумрудные блики по стенам, в полированных поверхностях словно замерли маленькие солнца, глянцево блестят суперобложки книг. Как же много света в этой квартире! Она, конечно, самая обычная – не очень богатая обстановка, простая мебель, но она похожа на дом Дженис. Наверно, так и выглядит внутренний мир...
- Идем! – зовет она Димку. Теперь ей хочется выйти на улицу и увидеть все впервые: трамваи, деревья, прохожих.
- А мы к морю поедем? – с надеждой спрашивает Дженис.
- Почему бы и нет? – отвечает Димка. – Если куда-то ехать, то лучше всего к морю.
- Автостопом?
- Гораздо интереснее... У одного моего друга есть машина – не очень новая, но он говорит, что до моря добежит без проблем. Он хотел куда-то в Прибалтику махнуть, через Питер, но я ему так расписал поездку – пляж, палатки, костер, природа, рассветы и закаты на море, красота! Местное домашнее вино, шашлыки. Да и вообще...
- А когда это ты успел все организовать? – удивляется Дженис.
- Как то есть когда? Ты же еще в прошлый раз про море спрашивала. Ну, я и подумал...
«Конечно, - думает Дженис, - значит, я считала, что он забыл о нашем знакомстве, а Димка уже планировал поездку на юг. Просто потому, что я предложила..» От этих мыслей перед глазами появляется горячий туман, она поднимает взгляд к небу, но звезды расплываются в яркие кляксы, еще чуть-чуть - и скатятся с неба прямо к ним под ноги. Дженис моргает, и туман исчезает.
- Не грусти, - говорит Димка, крепко обнимая ее за плечи, - разберемся. Пусть только лето придет...
- Let this summer come, - шепчет Дженис, - let this summer come.
- Это песня? – спрашивает Димка. – Я раньше не слышал.
- Думаю, получится песня... что-то вертится в голове... надо посидеть с гитарой, подумать, поиграть.
- Непременно получится – ты же Дженис, тебе положено петь по-английски. Ты талантливая!
- Да ну, - отмахивается она.
- Буду повторять, пока не поверишь, - очень серьезно говорит Димка.
- Нет, не надо повторять, пусть я буду талантливая, - отвечает она, и про себя добавляет: «Если ты хочешь».
Она снова поднимает глаза к небу, но звезды остаются на месте, только мерцают, как будто переговариваются. Наверно, на одной из них – душа одинокой девушки с волшебным голосом.
«Тебя не смущает, что это всего лишь раскаленный огненный шар, и человеку там несладко бы пришлось? Вообще-то, ты сама той же, звездной породы... Я воспользуюсь твоим именем, ладно? Что ж делать, раз Димка так меня назвал... Постараюсь быть счастливой – для меня это несложно. Хотела бы я, чтобы и тебе счастье давалось легко, как пение, да что уж теперь... Обидно, когда с самого начала все идет не так, и потом это уже не исправить, и звезды не помогают...»
И ответов по их мерцанию не прочитаешь...
- Ну не знаю я азбуку Морзе, что уж тут поделать... - думает Дженис.
- Да не надо Морзе, можно же просто так, - как будто в ее голове возникает чья-то мысль, но почему-то это совсем не удивляет, - кто ее вообще сейчас знает, эту азбуку...
- Наверно, на кораблях-то знают, они ведь посылают сигналы бедствия...
- Да, наверно...
-Твой сигнал бедствия я бы обязательно услышала...
- Нет, - грустно отвечает звезда, - с людьми это не работает почему-то. Человек любит тебя сильно-сильно, а когда ты на весь мир кричишь о своем бедствии, не слышит. Я часто такое встречала...
- А ты – это правда она? Я думала, так не бывает, - удивляется Дженис.
- Я – это и она, и многие другие, и даже ты, и цветущие деревья, и весенние запахи, и вон те люди на трамвайной остановке. Ну, и раскаленный огненный шар, конечно, тоже. Весь мир един, но это не сразу понимаешь. А когда поймешь, то жить становится легче, и уже не одиноко, даже если ты где-то далеко в космосе. Потому что он – это тоже ты.
- И все-таки, это неправильно, если ты не слышишь сигнал бедствия любимого человека... Но, ведь что-то можно сделать, - огорчается Дженис.
- Скорее всего, можно, только я не знаю, что... А вообще, много чего можно в твоем мире. Да и в моем тоже.
-Нет, - улыбается Дженис, - в нашем мире.
- Верно, - отвечает звезда.
Можно дать любимому человеку новое имя, если тебе кажется, что оно подходит ему больше; можно достичь настолько звездной славы, что твое имя, вполне обычное, будут и через много лет связывать только с тобой; можно представлять, что разговариваешь со знаменитыми вечно юными певцами, чья музыка подарила им бесконечную жизнь; можно автостопом проехаться по стране и вернуться к себе самому; а можно ждать любви, и, дождавшись, медленно идти по ночному городу, взявшись за руки.
- Ты чего молчишь? – спросит Димка. – Все в порядке?
- В полном, - ответит Дженис. – Видишь, сколько сегодня звезд? С одной я только что разговаривала.
- Вполне подходящая для тебя компания, - улыбнется он, - ты и сама – как они.
И Дженис подумает, что еще можно быть вполне обычной девочкой, но звездой в глазах Димки. Или быть известнейшей рок-звездой, но для любящего будут иметь значение лишь твои глаза, душа, твои мелкие странности, смешные привычки и как ты улыбаешься во сне. А слава – она пройдет. Или не пройдет, в любом случае она не так важна. Главное, чтобы твои сигналы бедствия были услышаны. Ей вдруг представится корабль в штормовом море. Может быть, в его борту пробоина, или что-то поломалось в механизме, и ему необходима помощь. У капитана непроницаемое лицо, по нему ничего не прочитаешь; он стоит на мостике и вглядывается вдаль. И еще не знает, что через пять минут по правому борту появятся огни, еле различимые в чернильной грозовой темноте, и оживет радиоэфир: «Мы вас видим, прием!»
И где-то в параллельной реальности немолодая женщина поднимется на сцену, улыбнется девчоночьей улыбкой и скажет: «Если вы думаете, что я не смогу для вас спеть...», и зал взорвется апплодисментами. А в далеком будущем зеленоглазая кудрявая девочка сорвет белый одуванчик, дунет на него и заливисто расхохочется. Мама с бело-синей фенечкой на руке подойдет к ней, обнимет и скажет: «Это семена, смотри, как много! Все улетели!» И девочка воскликнет: «Я тебя люблю, мама, это любовь, смотри, как много! Она улетела!» А солнце будет смотреть на них с синего неба и смеяться, хотя это всего лишь звезда и смеяться не умеет.
Пусть только придет лето - Let this summer come
© Copyright: Наташа Антонова, 2016
Свидетельство о публикации №216090601985
Свидетельство о публикации №216090601985
Рецензии