Счастье.
Какой у него цвет? Багряный, как у рассвета…
Какой у него вкус? Клубники. Сладкой. Сочной. Вкус детства.
Какой запах? Луговых цветов: ромашек, колокольчиков, одуванчиков…
Какой звук? Тихий шепот океана…
Счастье…
Пожалуй, не то чувство, что принято испытывать на операционном столе.
Тонкая игла вонзается в запястье. Больно. Отсчет начался.
Десять, девять, восемь.
Какая глупость, расстраиваться из-за недопонимания с родителями или разбитого сердца: о проблеме «отцов и детей» писал еще Тургенев, а любовь… о ней кто чего ни писал.
Мое мнение: любовь - это прекрасно. Мы сами усаживаемся в угол, предусмотрительно захватив платочки, и отдаемся страданиям: ведь судьба-злодейка обозлилась на нас, посылает испытания, которые невозможно преодолеть… не соглашусь. Человек может все.
По венам растекается холод. Мне страшно.
Что самое главное в жизни? Не хандрить. А ведь у людей такая склонность к трагедии.
Лампа надо мной приходит в движение. Забавно. Их уже две, но я точно помню, что была одна.
Рей… я хотела написать ему. Ни маме, ни сестре – нет, пусть запомнят меня такой, какая я когда-то была. Храбрая улыбающаяся Елена. Рей… я любила. Это хорошо.
Семь, шесть.
В фильмах еще надевают кислородную маску.
Интересно, а что я первое съем, когда проснусь? Клубнику. Губы вздрагивают в подобии улыбки. Скоро скальпель скользнет по моей шее, а я думаю о еде. Неисправимая обжора.
Жаль я не написала Софии. Она мой лучший друг как-никак. Что бы я написала? «Спасибо». Спасибо за принятие меня такой, какая я есть.
Обрывки воспоминаний: гуляем по сиреневому саду, там такой душистый запах! Мы на качелях – они у меня ассоциируются с летом, солнцем, свободой… София… я обещала научить ее плавать, кататься на велосипеде… столько неотложных дел! Я должна проснуться…
Пять.
О чем я мечтаю? Об еще одном шансе. Жизнь такая прекрасная штука…
Мама… надо бы чаще обнимать ее, говорить. Какие у нее красивые глаза…
Сестра… купить бы ей шоколадных конфет – это же так просто, а она обрадуется…
София… нарву ей букет золотых одуванчиков… обязательно научу плавать…
Четыре.
Мое лицо осыпают поцелуи солнца; меня ласкает нежный ветер… Я на катере, рассекающем бирюзовое море. Это не фантазия – воспоминание. Мама заливисто смеется, придерживая огромную соломенную шляпу, сестра весело визжит, когда нас обдает солеными брызгами. Пляжный платок развевается на ветру за моей спиной, как крылья.
Поплавать с дельфинами – вот моя мечта. Они такие беззаботные, такие неунывающие. Есть, чему поучиться.
Только бы проснуться…
…
Мой личный ад воспоминаний
Июнь, 2012
Дача Юлии Эшворд
Новый этап жизни. Иначе не назвать середину июня в девятом классе – первые экзамены, перед которыми не спишь ночами: готовишься; потом снова не спишь: ждешь результатов. И, когда итоги подведены, кропотливые зубрилки, вроде меня, награждены, а беззаботные гуляки - наказаны, свобода заполняет отныне уже учеников старшей школы, вытесняя мысли об учебе и толкая в лето.
Меня зовут Елена Уорнер. И я из категории «серых мышек», которые, пока сверстники скрашивают монотонность реальности кровавым вином, серебристым мартини и солнечным шампанским и в темноте познают заманчивый мир взрослых удовольствий, садятся читать романы. В местной библиотеке меня помнили как девочку, искоса поглядывающую на полки с громкими названиями «пятьдесят оттенков серого» или «жар ночи», но неизменно берущую детективы и классику.
Я как раз приступила к «Гордости и предубеждению» Джейн Остин, когда мой телефон истошно завопил – звонила Юлия. Маленький подарок Судьбы или большое проклятье.
Юлия… болтушка, «командирша-собственница». На тернистом жизненном пути она падала с незавидной регулярностью и поднималась с завидной легкостью. Новое, неизведанное, опасное ее привлекало; правда, загоралась она так же быстро, как угасала. Эмоциональна: как склад с порохом. Ей требуется внимание в той же мере, что воздух. Мы стали друзьями, теми самыми, о которых писал Дюма. Нас прозвали «сестричками». Всегда вместе…
Юлия не упустила столь благовидного повода, как окончание экзаменов, чтобы освободить загородный коттедж от родителей и созвать друзей. Из-за физической неспособности сказать «нет, не хочу» я была приговорена к пяти дням «веселья».
Набрала целый рюкзак книг: в компаниях я замыкаюсь, превращаюсь если не в молчунью, которой сложно связать слова, то в зануду. Общение, как дикий зверек, мне не давалось: если возникала возможность испортить разговор, я непременно ее использовала.
Личность формируется с ранних лет жизни; меня воспитывали бабушки – не из сказок, с пирожками да топленым молочком, а суровые бабушки 21 века, стремящиеся непоседливое чадо от «вульгарного» и «распущенного» общества. Понятие «тоталитарный режим» знакомо мне не по учебникам истории: памятуя о характере моего отца – безответственном и легкомысленном мечтателе – меня с детства приучали к серьезности и приземленности мысли. И честности – за папой водился грешок лукавства.
Я умела рисовать, петь, танцевать, шить, вязать, готовить – кажется, набор вполне соответствует тому, что требовался девушке века девятнадцатого. Так что сверстники справедливо прозвали меня «инопланетянкой» - я определенно родилась не в то время…
Моей ахиллесовой пятой всегда была внешность: мои щеки не покидал болезненный румянец стеснения, ведь я, высокая, еще по детски полная, напоминала неуклюжего слона рядом с девочками, изящными, воздушными, хрупкими. В зеркале я видела ссутулившуюся девочку, с припухшим от недосыпа лицом, тонкими ломкими волосами и шрамом на губе (напоминанием о неуклюжем падении: поспешишь – людей насмешишь, да еще и покалечишься)… Хорошего у меня - только вздернутый любопытный нос, с явными задатками быть засунутым туда, куда не следует, и глаза-хамелеоны: то зеленоватые, как весенняя зелень, то синие, как океан.
Пряча полную фигуру за безразмерной одеждой, я устраивалась в уголке с книгой и искоса посматривала на разворачивающиеся у других «маленькие трагедии». Пусть внимание мальчиков приковывается к тем, кто цокает на высоких шпильках и соблазнительно покачивает бедрами. Конкурировать - бесполезно: унесет от пары взмахов длиннющих ресниц. А превратиться из гадкого утенка в белоснежного лебедя… так бывает только в сказках.
Правда, вопрос: «что происходит после долгого романтического поцелуя?», - меня волновал. Пара неловких разговоров с мамой, и я получила книгу «откуда берутся дети». Открыла ее. Закрыла. Лучше посмотреть какие-нибудь ужасы, чем это… но благодаря Юлии, с энтузиазмом делящейся подробностями своей личной жизни, я узнавала все больше об этом «взрослом мире»… и мне нравился он все меньше.
Юлия… постоянно что-то выдумывает, куда-то тащит меня, вот и теперь - я еду «веселиться», то есть как всегда смотреть, как веселятся другие.
На пороге загородного коттеджа нас встретил Рей Эванс: «комок счастья». Ему исполнялось четырнадцать в том месяце. Он еще не сталкивался с кусающейся действительностью: его розовым очкам только предстояло разбиться. Друг, которому пишешь, когда приснится кошмар; и маленький волшебник – его сопровождало рождественское настроение и запах шоколадных маффинов.
Мы познакомились на Дне рождении Юлии – она, удостоверившись, что столы ломятся от бардового вина, гранатовой сангрии и других отчего-то исключительно цвета крови напитков, предоставила гостей самим себе, удалившись куда-то с новым обожателем. Боюсь, к ее недостаткам относился и поразительный эгоцентризм: безусловно, каждый из нас – герой своего кино, и все же Юлия всюду умудрялась становиться Солнцем, вокруг которого крутились планеты. За что же я любила эту неугомонную искательницу приключений на свой упругий зад? Она наглядно показывала, что ошибки – это нормально, что лучше заслужить домашний арест, чем добровольно прятаться от мира, такого красочного для нее, и враждебного для меня. Рядом с ней меня осыпало брызгами разбитной жизни.
Итак, я сидела на балконе, отнюдь не тяготясь одиночеством и даже наслаждаясь им, – мне уже открылась простая истина: никому нельзя доверять, ни к кому нельзя привязываться, и вообще, чтобы быть счастливым, надо быть одному.
- Джесс?.. - я чуть не выронила книгу; передо мной возник парень, с очаровательными ямочками на щеках, теплыми искорками-глазами и волосами цвета каштана. – Ой, извини, - конечно, он обознался. Чтобы кто-то заинтересовался моей непримечательной личностью – скорее Земля оторвется от Солнца и закружится вокруг Луны.
- Ничего, - выдавила я одинокое слово, возвращаясь к прыгающим строчкам – ну вот, я растерялась, покраснела и сбивчиво дышу, как будто ему есть до меня хоть какое-то дело и он не занят поисками таинственной и непременно очаровательной Джесс…
- Как дела? – на этот раз книга все-таки упала – он еще здесь? Он меня о чем-то спрашивает?
- Все хорошо, - выдаю автоматически.
- Я Рей, - представился он. - А ты, кажется, Елена.
Молчу. Я не пыталась поддержать разговор – пробовали, знаем, что в лучшем случае, я скажу что-то глупо-забавное, покроюсь болезненно-красными пятнами и уйду. А мне очень не хотелось покидать укромный балкон…
- Я тебя раньше не видел, - «я тебя тоже». – Что читаешь? Ооо… хмм… - пытается разглядеть название, в чем я ему поспешно помогаю: оставь меня уже одну, пожалуйста! – «Великий Гэтсби». Не читал, - «не удивительно», - о чем?
- О любви… привычке… глупости и ошибке, - бормочу. Получается как-то безлично. – О человеке, который боролся за свое счастье и доказал, как губительна и разрушительна любовь, - мне нравятся романы, как один подкрепляющие мое убеждение: сильные чувства вредны для здоровья.
- Я прочту, - громкое заявление. Мне такое часто доводится слышать. И никто никогда не держит слова. – Любишь ночь? – неожиданное упорство.
- Да, потому что это время снов, - кажется, мой ответ его разочаровал: перед ним не какая-то выдающаяся личность, а сама посредственность, после десяти не крадущаяся на улицу, а надевающая постиранную футболку с Микки Маусом и забирающаяся под теплое одеяло.
- И ты никогда не гуляла под звездным небом?
- Нет, и…
- Это надо исправлять! Пойдем, - я попробовала пробубнить, что «мне это неинтересно», но сопротивление оказалось бесполезным. И что он привязался? – Мне нравится ночь, - он скорее напоминал День – светлый, радостный, беззаботный; впрочем, это же так распространено – любить не то, что нам подходит.
И мы гуляли. Кажется, сцена подходила для пера Джей Остин: луна не дремлющим сторожем следила за нами, нарушающими предрассветную тишину; фонари- мандарины окрашивали двор в цвет сепии; обнаженная сирень тесно обступила детскую площадку, пустую без визжащих карапузов, поблекшую в объятиях мрака. В песочнице валялось маленькое сломанное ведерко. Рей усадил меня на качели…
- У тебя очень красивая улыбка, - инстинктивно сжимаюсь, как перед ударом: это же шутка, или издевка, это не про меня… но в его глазах столько доброты, столько света... И уголки губ поднимаются на новую, еще не покоренную высоту.
Мне выпало делить комнату с Фатимой - бывшей одноклассницей, которая предпочла колледж школе и, может, правильно сделала, ибо перспектива еще два года спать на уроках по физике и биологии не грела мне душу. Пожалуй, я даже обрадовалась, что мне предстоит послушать «страшилки на ночь», а не однообразные жалобы Юлии на ее парня. Если человек – скопление всевозможных недостатков, зачем с ним встречаться? На этот рациональный вопрос мне отвечали: «это – любовь», - даже те, за кем я не замечала склонности к воспеванию этого неземного чувства, которое вроде бы умных людей превращает в очередных жертв Амура.
Красочные описания кровожадных маньяков забавно переплетались в моем воображении с представлением Купидона: вот этот непризнанный убийца натягивает тетиву, злорадно ухмыляясь, целится в наивное сердечко, предвкушая, как напьется его слезами… никакие ужасы не сравнятся с теми, на которые человек себя обрекает добровольно: привязаться, довериться, создать единое целое – а зачем? Боль, только боль причиняют осколки некогда безграничного счастья… я уже не слышала Фатиму, кивая не впопад наподобие китайского болванчика и углубляясь в детальное воссоздание своего будущего: уютная однокомнатная квартирка с пушистым ковром, на котором крутится терьер, картинами леса на стенах, бутылкой красного вина в холодильнике и огромном окне, у которого примостились горшки с ромашками и незабудками…
Вздрагиваю – настенные часы гулко отбили полночь. И им в такт в коридоре раздались тяжелые шаги. Фатима вытаращила глаза, рассчитывая увидеть по меньшей мере кровожадного вампира.
- Почему не спите? – пробубнил Рей, замирая на пороге. Храбрость он проявит разве что в борьбе с комаром, хотя и тут может помешать любовь ко всему миру. Такой робкий, нерешительный, мягкий…
- Твою мать, напугал! – воскликнула Фатима, с забавной злостью ударяя подушку кулаком.
- В доме есть собака, которая облаяла бы чужака, - сухо заметила я. Напряжение и раздражение боролись за первенство в приливающей к щекам крови.
– Бессонница мучает? – участливо поинтересовалась Фатима, наклоняясь вперед, демонстрируя стильную пижаму на кружевных бретельках… Задираю одеяло до подбородка – моя низкая самооценка не выдержит таких испытаний.
Мне пришлось смириться с тем, что «красивая» - это для моей сестры. Большие синие как океан глаза, благородные черты лица, как будто отшлифованные скульптором, фигура, на которой прекрасно сидела любая одежда… я же «умная». Читаю, читаю, читаю. И избегаю зеркал: отражение – мой самый страшный кошмар.
- Там, на диване… я один… - Рей боялся темноты. Да чего он не боялся, легко пугающийся, впечатлительный неженка! Впрочем, даже я, слывущая за бесстрашного мушкетера, едва ли уснула бы в огромной пустой гостиной. Только представить скрежет веток по окну и вопли ветра…
- Ужасно, - сочувственно вздохнула Фатима. – Устраивайся со мной, - она ухватила Рея за руку и утянула к себе. Раздался жалобный скрип матраса.
Я попробовала что-то сказать - не получилось. Они зашушукались, засмеялись, беззаботно и просто, а я, пытаясь понять, как можно затащить парня к себе в постель, причем в самом прямом смысле, пялилась в темноту, не слишком заботясь об отвисшей от удивления, возмущения и отвращения челюсти. Это же… неприлично. Некрасиво.
Мальчики… если мои родственники искренне полагали, что у всех представителей рода мужского на уме исключительно грязные и пошлые мысли, то я судить не бралась: для меня они были инопланетянами. Прилагательные «другие» и «чужие» характеризовали этих существ, которых непременно сопровождали глупые шуточки, фотографии крутых тачек и резкий запах духов. Образ сильного и смелого защитника легко разбивался о «павлинов», чье эго затмевало солнце, и «гопников», видимо, стремящихся доказать теорию Дарвина о происхождении человека от обезьяны. Такие от дракона не спасут – их самих придется спасать.
И вот подобное чудо устроилось на соседней со мной кровати! Я едва подавила желание сбежать с книжкой под мышкой… Часы мирно тикали, как будто издалека доносился смех Фатимы.
- Спокойной ночи, - выдыхаю, скручиваясь клубком под одеялом.
Я вдруг явственно увидела себя – «лишний» человек, наблюдатель. И робкий голос протеста раздался где-то глубоко внутри: я не хочу исполнять роль зрителя, поедающего попкорн и завидующего чужим приключениям.
Дача Юлии Эшворд, день 2
Солнце золотом окрашивало лужайку. Сказка: бабочки пестрым водопадом опускались на цветы, от аромата лилий кружилась голова. В одинокой луже отражались пенные облака, спешащие к горизонту,
Юлия потащила нас на теннисный корт. Я, растерянная, зевающая, стесняющаяся своей неповоротливости и оттого становящаяся еще более неповоротливой, «слила» партию и поторопилась отдать ракетку Фатиме – при виде грациозных подач Юлии моя самооценка сунула пистолет в рот и застрелилась. Все-таки напрасно я полезла в игру: на месте зрителя спокойнее…
Поковыряв носком кроссовка землю и придя к выводу, что это не самое интеллектуальное занятие, я двинулась к Рею, который, кажется, так же портил газон. Несмотря на бессонную ночь – мысль о сползшем одеяле, задравшейся футболке, неудачной позе с фамильярно раскинутыми в разные стороны руками и ногами пугала меня настолько, что я не позволила Морфею и близко подойти, не забывая каждый час отмечать чередой самых изысканных литературных ругательств в адрес незваного гостя, - несмотря на это, я испытывала какое-то незнакомое, но приятное чувство… как будто мы с Реем друзья.
- Что слушаешь? – пробубнила я, зацепившись взглядом за его наушники. Пожалуй, не помешает почитать в Интернете статью на тему «как правильно начать разговор, если хочешь общения, но ты неудачник».
- Я меломан. Все песни о Любви, - почему не делят людей на тех, кто уже пострадал от шаловливого Амура и ищет негодника, чтобы пообломать ему стрелы, и тех, кто еще верит в Любовь?..
Если удача во всем у тебя – помни: поблизости где-то беда…
Правила реальности просты: ни все и не сразу. Что выбрать: продвижение по карьерной лестнице, резервирование мягкого кресла в здании-стекляшке и стабильный доход, который и тратить то не куда или дети, собаки и повесившаяся в холодильнике мышь. Я всегда выбирала деньги.
С детства для меня примером была мама: сильная, независимая и успешная женщина. Она гордо хлопнула дверью перед носом как всегда выпившего папы и не сдавалась, оставшись одна, с двумя маленькими детьми, без работы, не сдавалась, рассказывая мне на ночь сказку, как однажды мы полетим на далекие Мальдивы… и она доказала, что мечты сбываются. Упорство, целенаправленность и непоколебимая вера – вот залог успеха.
Тот, кто утверждает, что деньги ничего не значат, – никогда не испытывал нужды. Пустой кошелек, высасывающий хорошее настроение… Я помню, как отворачивалась от кафе, манящих ароматными запахами… от ресторанов, окруженных гулом тех, кто никак не определиться: взять ему свиную ножку на гриле, снабженную овощным рагу и печеным картофелем или испробовать фондю? Мне бы такой выбор… и каково же было мое удивление, когда я, Елена Уорнер, столкнулась с такой же проблемой? И это мне, Елене Уорнер, приносили мясную нарезку, воздушные торты, фрукты со сливками… мама нещадно избавлялась от поношенных джинсов и растянутых футболок, заменяя их громкими брендами, к сожалению, не способными исправить мою внешность, но однозначно указывающих, что я не из оборванцев. Поездки в США, Канаду, Европу… я гордо расправляла плечи и с восхищением взирала на маму: для меня она покорила весь мир.
И кто добровольно свяжет себя обязательствами, кто выберет ограничения семейного кодекса и ответственность, когда одному строить жизнь проще и быстрее? Все равно знаменитый поезд из Ромашково, стартуя с цветочной станции «Влюбленность», мчась мимо поля «Размолвки» и озера, «где черти водятся», добирался до финальной остановки «Развод, и знать тебя не хочу». И выяснялось, что она – истеричка, он – самодур, и совершенно неясно, как эти люди не поубивали друг друга еще в первую неделю отношений. Счастливых браков не бывает – это аксиома.
С чего бы мне мечтать о второй половинке, если в лучшем случае этот «мишутка» разобьет мое «глупое сердечко» по всем известному и надоевшему сценарию? Я отчетливо видела свое будущее: однокомнатная квартирка в Париже; окна выводят к булочной, чтобы будил меня запах французской выпечки и сахарной пудры; на ковре крутится терьер, неугомонный, чуть более громкий чем положено собаке его размеров; у меня огромная библиотека, пополняемая каждую неделю. И по вечерам я с бокалом кровавого вина любуюсь Эйфелевой башней, пронзающей черное небо лучами прожекторов…
- Не выспалась? - какой потрясающей способностью обладают люди неправильно интерпретировать жесты! Я только мечтательно прикрыла глаза – и вот, Рей решил, что я вздремнула! Заливаюсь краской. Непослушные мысли подползают к запретной теме: а если бы Рей лег со мной… Представив, как он обнимает меня, морщусь: отвратительно. Так дети отворачиваются, когда видят целующиеся парочки. От-вра-ти-тель-но.
- Мне мешали, - надеюсь, получилось достаточно жестко. Ненавижу свой мягкий характер: только и мямлю! А кроме меня никто не возьмется отстаивать мои интересы.
- Понимаю… - неужели сегодня удастся поспать? Меня, конечно, напутствовали: «отрывайся», - но ведь человеческий организм имеет свои потребности! Так что или он сам устраивается в гостиной, или я ему там подушки взобью.
Однако мой понимающий друг так ничего и не понял – вечером я, потягиваясь, прибрела к себе в комнату, едва справляясь с тяжелыми веками и непослушными ногами, а Рей уже обустроился на кровати Фатимы, достал чипсы и приготовился к просмотру какой-то мелодрамы! Прекрасным дополнением и без того комического выражения моего лица стало мое феерическое падение: я умудрилась споткнуться о свой рюкзак и смачно приземлиться на пятую точку.
- Елена!.. – Рей тут же бросился ко мне, но я поспешно поднялась и предостерегающе выставила руку: пусть только попробует подойти… - ты в порядке? - он вглядывался в мое лицо, на котором неоновой надписью должно было высветиться: «какого черта?». Впрочем, невозможно злиться на того, чьи глаза так нежны, так заботливы. – Ты в порядке? – мои губы предательски расплываются в легкой улыбке: конечно, в порядке. Можно ли быть не в порядке, когда о тебе так пекутся? Непривычное для меня чувство… как будто ты кому-то нужен. Как будто о тебе думают. – Извини, я решил, раз Фатима нам обоим мешает спать своими страшилками, то… - он оборвался: неужели до него дошло, что причина моей бессонницы – он! Впрочем, кого я обманываю? У меня не получается на него злиться. И теперь не как-то неприятно видеть его тускнеющий взгляд. Замечаю, что на кровать он поставил две подушки… и две упаковки чипсов…
- Просто это неприлично - спать с парнем, - что бы сказала мама? а сестра? Она ведь подозревает меня во всех смертных грехах, особенно учитывая, какой разгульный образ жизни ведет Юлия… Но поговорка «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты» не работает. Я дала себе установку: не пить, не курить. И не быть шлюхой: пусть я не верила в Любовь, но тратить свое время на парней, которым только затащить бы девушку в постель, я не собиралась. Я выше этого.
- Мы же не спим вместе, - мои щеки горят. Я цвета томата? Или бургундского вина? – Пожалуйста, не выгоняй меня, - да он издевается!
К сожалению, я не способна говорить «нет». Поэтому смиряюсь и, прихватив книгу, валюсь на кровать. Однако на этот раз погрузиться в вымышленный мир не получается – слишком реален взгляд карих глаз.
- Не могу сосредоточиться, когда меня гипнотизируют, - недовольно бормочу. Или строчки расплываются от напряжения, сковывающего каждую клеточку моего тела? Разум морщится: что-то не так с моими стройными мыслями – они путаются, переплетаются и тянутся к этому имени: Р-е-й.
- Может, вместе посмотрим фильм? – робко предлагает он.
И я так же робко соглашаюсь.
- Выбирай, - старшей сестре не так часто уступают право выбора.
И я радостно, как ребенок, с полной ответственностью подхожу к возложенной миссии. «Клятва» Майкла Сакси. О чем? О любви…
Правда, уже на десятой минуте у нас разгорелся оживленный спор об… одеяле.
- Отпусти, - грозно шиплю я, перетягивая его на свою сторону.
- И не подумаю! – он толкает меня, да так, что я снова падаю с кровати и приземляюсь на уже пострадавшую пятую точку.
Вскакиваю. Прыжок – и я на Рее, прижимаю его руки к матрасу и злорадно ухмыляюсь. Мгновение – и он сбрасывает меня, наваливаясь сверху. Жар его дыхания обжигает. Обхватываю его бедра ногами. Кубарем скатываемся на пол. За нами следует одеяло. Я снова над ним. Так близко… Рей обвивает мою неожиданно гибкую талию. Еще поворот. И мир снова кружится.
Никто не отпустит тигра на волю – инстинкты возьмут верх. Запертая в четырех стенах, огражденная от «неправильного влияния», я как будто перешагнула столь опасный «подростковый возраст» на радость бабушек. И все же зародыш авантюризма не погиб, отравленный рутиной: он находился в спячке, только ожидая удобного момента, чтобы напомнить о себе. Все же мой отец – Йен Уорнер. Тот самый парень, который, влезая к девчонкам, дважды падал, и оба раза – в клумбу нарциссов; который вешался от несчастной любви на заборе, да галстук порвался (собственно, забор тоже не выдержал и аккуратно сложился, похоронив под собой картофельное поле); тот, кого ругали за кутежи, пьянство и непостоянство: кажется, не осталось на даче юбки, под которую Йен не залез, и сковородки, от которой потом торопливо не убегал.
Воинственно вскрикиваю – воспоминания о хулигане-отце будят во мне новые силы. Рей зажимает мне рот рукой. Безжалостно кусаю его ладонь – он наклоняется и… на моей щеке расцветает поцелуй. Мой первый поцелуй.
Замираю. Меня как будто облили ледяной водой. Что произошло? Как произошло? Только сердце бешено стучит в висках, как будто пустилось в олимпийский забег…
Рей выглядит растерянным. Отстраняется. Я суетливо выбираюсь из-под него, внезапно вспоминая и о застиранной футболке, и о том, что я – «серая мышка», и мне не стоит высовываться из своей норки. Стеснение как полицейский, заключает мои руки в холодные наручники правил. Взъерошенные волосы настойчиво лезут в рот, дыхание отказывается восстановиться. Избегая взгляда Рея, торопливо забираюсь к себе в постель и, пробурчав что-то невнятное, укутываюсь в одеяло. Что произошло? Как произошло? Мне хочется еще… нельзя. Почему?.. Это неправильно. Но мне хочется…
На краю скалы, когда под ногами кристальное море лижет неприступные скалы, испытываешь безумное желание шагнуть вперед, в манящую неизвестность, забыв обо всем, отпустив себя, вырвавшись из тюрьмы «дозволенного».
Дача Юлии Эшворд, день 3
Меня будит запах блинов - Рей, наша трудолюбивая пчелка, уже крутится у плиты.
- Будешь моим критиком, - Рей ставит передо мной тарелку. Мы на кухне вдвоем… и мне это нравится. Я чувствую себя… свободно. – Что снилось?
Мои сны строятся по одному сюжету: грусть, боль и одиночество переплетаются в мрачные картинки то набережной после дождя, то темного леса, то обнаженного морского берега… перед цунами. Смерть является необходимым завершением – как вишенка на торте. Однако сегодня я едва ли могла похвастаться сюжетом для фильма ужасов или трагедии…
- Мы устроили пикник, - признаюсь я. Сколько цветов! Кузнечики исполняли струнный концерт. И в вальсе кружились бабочки… а солнце играло в каштановых пушистых волосах, переливалось изумрудами в свежей росе…
- Надо будет воплотить в жизнь, - задорно подмигивает он. - Какое у тебя любимое варенье? – за мной так ухаживают… непривычно. Приятно.
- Клубничное.
- Запомню.
Все же из него выйдет хороший муж. Пусть за ним не как за каменной стеной: зато как-то легко… как-то радостно.
К полудню воздух накалился, словно подготавливая арену для водных игр. С криками влетать в колючие кусты смородины, с воинственным кличем перепрыгивать грядки анютиных-глазок - столь несвойственно для тихони, привыкшей к чтению книг на диване! Но, когда вокруг заливисто хохочут, невольно заражаешься возбуждением. Меня как будто подменили, и мне нравилась эта незнакомка, не боящаяся споткнуться (после злосчастного падения, напоминание о котором – шрам на губе – я совсем не доверяла ногам), не стесняющаяся своего голоса. Впервые я не завидовала героям романов: оказывается, реальность может переливаться сочными красками: золото в лучах солнца, искрящаяся бирюза в брызгах воды, насыщенный зеленый в покрывале травы, и теплый каштановый – в волосах Рея. Грудь теснили эмоции, и мой радостный визг сливался с Юлиным.
Когда ветер, как заботливая мать, загнал нас в дом, пришлось вспомнить, что я - мушкетер, и уступить девочкам право первым погреться в душе.
Мои жизненные принципы формировались под влиянием «Трех мушкетеров» Александра Дюма: я влюбилась в мир чести и отваги, интриг и дуэлей… занимая в семье вакантную роль старшего брата, я мечтала стать сильной, храброй и мужественной, чтобы не сгибаться под тяжестью сумок, чтобы не пугаться крови, так часто выглядывающей из многочисленных царапин, чтобы защищать маму и сестру… я мечтала стать мушкетером. Ведь роль принцессы – не для меня.
Однажды маму вызвали в полицию – требовались свидетельские показания об ограблении. Ее страх вселял в меня уверенность – что угодно, но маму я в обиду не дам. Нас встретил заросший щетиной верзила, от которого разило тяжелыми сигаретами и плохим настроением утра понедельника. Я немедленно оценила внушительные бицепсы, кобуру с пистолетом и широкие плечи, как минимум вдвое больше моих… И выдала: «если понадобится, и этого уложим». Здоровяк смерил меня оценивающим взглядом. И улыбнулся – сколько существует видов улыбок! Эта относилась к разряду моих любимых: она словно говорила «у тебя все получится».
Вздрагиваю - Рей накинул мне на плечи свое полотенце. И от этого дружеского жеста я задрожала сильнее…
- Не стоило, - бормочу. Взгляд карих глаз слишком нежный, слишком добрый. Он пугает. Я к такому не привыкла. Чувствую себя птенцом, выпавшим из безопасного гнезда и обнюхиваемого огромным псом. Вот и шершавый язык дружелюбно скользнул по моим бледным перышкам.
Если первыми освободятся душевые кабинки?.. я отчетливо представила, как неловко раздеваюсь, непременно запутываясь в футболке, торопливо включаю обжигающе горячую воду, но продолжаю слышать прерывистое дыхание Рея, стоящего за перегородкой всего в метре от меня, растерянного, смущенного, такого беззащитного… Кажется, я схожу с ума. Выгоняю мысли из головы, запрещая им возвращаться. Это неправильно. И румянец не сходит со щек, как будто я больна… Наверное, это солнце. Да, точно: целый день под его палящими лучами не мог не сказаться на моей и без того подводящей в последнее время рациональности. Романтичность. Мечтательность. Глупость и только.
Освободилась ванная. Запираю дверь в безуспешной попытке убежать от злосчастного имени… Рей, Рей, Рей… оно преследует меня. Может, это нормально? Это и есть дружба? Но я ведь не думаю столько о Юлии! И не представляю ее обнаженную спину, на которой струи воды рисуют чарующие узоры… пускаюсь в изучение разнообразных флакончиков с солями и другой аристократической ерундой, гордо стоящими на стеллаже в приятной тесноте. Мне неспокойной. Так животные, предчувствуя грозу, прячутся. Я тоже предчувствовала, что что-то надвигается… но куда прятаться, не понимала.
Стащив липкую одежду, подхожу к зеркалу. Первый порыв скорее отвернуться подавляю и приступаю к изучению непривлекательной толстой девочки, сжатой, сутулящейся… глаза. Не такие уж и маленькие. Отнюдь не из тех, что «зловеще блестят» - загнанность, страх и доброта. Волосы, пусть и ломкие, редкие, незаметно отросли до пояса… полнота уже не вызывала отвращения – правильное питание, больше движения, и я избавлюсь от лишних килограммов. И образ меняется – передо мной отнюдь не неудачница, обреченная на будущее с кошками. Я еще посоревнуюсь с теми, кто смотрит на меня с высоты своих шпилек – если я надену каблуки – ух, берегитесь. Улыбаюсь – и шрам на губе уже не так заметен.
В моей семье собрались самые типичные характеры: мама – заботливая наседка, папа – безответственный ребенок. И бабушка – местный Гитлер. У нее есть и «домик в деревне», где бесконечные грядки пестрят золотыми нарциссами, бардовыми розами и хрупкими лилиями, где из распахнутых настежь окон вырывается задорный свист чайника, а стол ломится от горячей выпечки, свежих ягод и парного молока. И все же она, гордая, независимая, и девушка, игриво поглядывающая на меня с черно-белых фотографий – это два разных человека. Искорки озорства потухли в холодном мудром взгляде. Я бы и не поверила, что красавица в легком зеленом платьице с развевающимся на ветру платком – моя бабушка. Какая же она была счастливая…
Последняя подобная фотография сделана накануне свадьбы. Сказки с храбрыми принцами и благородными воинами – это… сказки. Бабушку ослепили гусарская бравада и кровавые розы, оглушили пустышки-слова. Стоило золотому кольцу обвить ее палец, а печати запачкать паспорт, и супруг из нежного и внимательного защитника превратился в тирана.
Ревность сжигала его сердце – бабушка была такой яркой, такой легкой, что на нее невольно заглядывались. И тогда он поспешил порвать ее воздушные крылья. Бабушка стойко переносила крики, унижения, насилие, но, когда на свет появилась моя мама, она не выдержала: дочь не только становилась свидетелем ее избиений, но порой попадала под горячую руку отца…
Однако развод не давали – не принято. И бабушка сбежала.
Закуток на краю Москвы… там выросла моя мама. Пустой холодильник, в котором и мышь считала бы позором вешаться; матрас, занимающий большую часть голой комнаты. Но бабушка никогда не сдавалась: постепенно она училась жить по новым правилам. Откуда-то появились постиранные занавески, подоконники украсили фиалки в потрескавшихся горшках, лампочку накрыл серенький абажур, на стене болтался прошлогодний календарь.
Нужда в деньгах возрастала с каждым днем – мясо красовалось на столе не по выходным, а раз в две недели, одноразовая посуда отказывалась служить дольше положенного ей срока… Бабушка занялась поисками работы. Унизительные предложения «продавец» она не рассматривала. «Бороться за счастье и никогда не забывать себе цену».
И она добилась места в престижном офисе. Целеустремленность, непреклонность и решительность дали ей преимущество перед теми, кто пришел хвастаться дипломами. Шаг за шагом бабушка прогрызала себе путь к свободе. Упорный труд на работе был вознагражден чередой повышений, которые привели ее на должность главного редактора…
Бабушка стала примером для дочери: мой папа и не подозревал, что хрупкая супруга может выставить его за дверь и всего добиться самостоятельно. И для меня: не стоит полагаться на Удачу – она известный предатель. За счастье надо бороться самому…
Стук в дверь вывел меня из транса, в котором я упорно доказывала себе, что не перехожу рамок приличий. Думать – не преступление. Я буду бороться за свое счастье! И, может, однажды Рей будет любоваться мной…
- Кто там? – чувствую же, что Рей…
- Я, - и почему у меня сердце вздрогнуло? – Ты забрала мое полотенце… - да, точно, на стуле висят целых два… на моем лице опять глупая улыбка?
- Секунду! – каким голосом я это сказала? Неужели тем самым высоким и писклявым, как в дешевых мелодрамах?..
Разумеется, о чистых вещах я не позаботилась – загадывать на перед? Нет, не про нас. К мокрой рубашке я и не притронулась – как это будет смотреться на мне? Уж лучше обмотаться в полотенце…
Рей прислонился к косяку и терпеливо ждал. Юлия бы без перерыва поторапливала и недовольно хмыкнула под конец, даже если бы вы управились в рекордно короткое время. А его взгляд… как будто он успел соскучиться. Он посмотрел на мою обнаженную ключицу, на которой еще блестели свежие капли воды. Моя кожа покрылась мурашками…
- Что-то не так? – пришлось прокашляться – в горле ком.
- Ничего, - Рей, чуть не забыв о цели своего визита – полотенце, быстро ретировался, оставив меня в каком-то подвешенном состоянии. Нет, с этим точно надо что-то делать…
Для одного дня конфузных ситуаций более чем достаточно, но… Рей зашел в нашу комнату именно тогда, когда я, в нижнем белье, искала футболку – как выбрать из застиранного, мешковатого, дешевого тряпья что-то стоящее? У меня не то что не развито – отбито чувство стиля! Я готовилась спустить воображение на беззащитную самооценку и позволить растерзать ее в клочья, когда за моей спиной раздалось тактичное покашливание Рея – резко обернувшись, я не удержалась на ногах и в замедленной съемке наблюдала, как шкаф приближается ко мне. К счастью, успела выставить руки и избежать удара - только синяка на лбу мне не хватало!
- Наверняка же видел женщин в купальниках, - мгновенно зашипела я, памятуя, что, лучшая защита – нападение. Впрочем, Рей испытывал дискомфорт в той же мере, что и я. Если бы желания сбывались, мы бы оба провалились под землю и так и не избежали бы общества друг друга.
Схватив какую-то футболку, устраиваюсь на кровати – не очень-то я доверяю дрожащим коленям. Да и за дыханием приходилось следить: пусть мой организм поверил, что без кислорода ему будет лучше, я не хотела падать в обморок.
- Симпатичная футболка, - попробовал заполнить звенящую тишину Рей, - только мне красный цвет не нравится…
- Мой любимый, - автоматически парировала я.
- На вкус и цвет фломастеры… - молчание. - Обиделась? – он устроился возле меня. Внутри тут же что-то больно сжалось, вынудив меня встать и сохранить между нами дистанцию. Странно: расстояние спасало. Рядом с ним – душно, жарко, накалившийся воздух; пара метров – способность здраво мыслить и говорить возвращается, температура в норме.
- Устала, - попыталась я найти оправдание. Как еще объяснить, почему мне невыносимо смотреть в его глаза? Как будто погружаюсь в них… - Нужно передохнуть. А еще, я проголодалась. Кажется, съем что угодно, даже Юлину стряпню.
- Это станет последним, что ты отведаешь. Могу придумать что-нибудь особенное, для тебя, - мне кажется, или он произнес конец фразы хрипло? Я, наверное, напоминаю солнце во время заката: багряное такое. Замечательно! – И еще… я думал о твоем сне, о нашей прогулке в лес… Я не настаиваю. Но, мне бы очень… хотелось… - мы вернемся в город заикающимися.
После ужина мы еще час просидели за играми – оказывается, это весело! И пусть Юлия меня часто перебивала, мой еще тихий голос не слышали за криками других, - я одерживала победу за победой, но это не Фортуна решила меня побаловать – просто я была не одна. Я и Рей. Вместе.
Повалившись на кровать, я приземлилась на что-то жесткое – книга! Элизабет и мистер Дарси. Что там у них происходит?
- Поборемся? – я не успела прочесть и страницы. Рей… Джейн Остен не отвела бы ему и абзаца. Разумнее отказаться, потому что соблазн согласиться слишком велик. Держать ситуацию под контролем.
Отбрасываю книгу…
Светает. Простыни сбиты, подушки на полу, а мы лежим, запыхавшиеся, смеющиеся, счастливые…
- Сдавайся, - прошептал Рей, наклоняясь ко мне…
- Нет, - я мушкетер, я не сдаюсь! Но я рада, что ты победил…
Его пальцы на моем запястье считают учащенный пульс. Его дыхание ласкает мои губы. Он так близко…
Но как бы мне ни хотелось, а справиться с парой миллиметров я не смогу. Я не такая. Я не Юлия… прежде изгой за непреклонность, неумение прогибаться под общество и индивидуальность, теперь она обрела независимость. Да, бабушка у подъезда может осудительно покачать головой и пригрозить ей пальцем – Юлия не обратит внимания, потому что это – ее жизнь, и только она выбирает, какие глупости совершать.
Впервые я захотела стать похожей на нее. Чтобы не читать о поцелуях, от которых «перехватывает дыхание» и «кружится голова». А испытать это. Самой.
Дача Юлии Эшворд, день 4
- Нет, - подхватил летний ветерок мой протест и понес над дачными участками.
Юлия, взвалив на себя тяжкие, но такие приятные обязанности лидера, забыла об одном из важнейших условий успешного управления: учет мнения каждого. Раньше я не задумывалась, как часто решения принимаются за меня: скажем, я не слишком беспокоилась, когда мне диктовали распорядок дня, что есть, с кем дружить; но сегодня за завтраком услышав вердикт, вынесенный без суда и следствия, – «мы пойдем в развлекательный центр, коктейли, кальян и мальчики в любом количестве» - я ощутила поднимающуюся в груди волну протеста: да с какой стати кто-то диктует мне, что делать?! К чему мне утопать в мягком кресле и крутить бокал виски со льдом в надежде, что жидкость испариться, а вместе с ней и надоедливый собеседник, когда за окнами будет шуметь лес, переливаться изумрудными, фисташковыми и ореховыми цветами…
Я никогда не отличалась командным духом. В одиночку проще. Юлия же принципиально отказывалась рассмотреть вариант временного разделения нашей компании. И какая разница, если одному нравится мясо, другому рыба – смешаем и получим удивительное по отвратительности блюдо, которым накормим всех.
- Пускай остаются, - Фатима не выдержала нашего спора, в итоге сведенного к тупому повторению: «пойдем» - «нет». – Играют с бабочками да собирают одуванчики!
- Ты приехала ко мне, а не отходишь от Рея! - Юлию больше других задевал тот факт, что я и Рей вместе, постоянно вместе: вдвоем в бассейне, вдвоем в беседке, вдвоем на батуте… «неразлучная парочка». Неужели она ревновала?.. - Появились другие интересы? Это не повод забывать про меня! А ты?! – она обернулась к Рею, молчаливо стоящему в сторонке. - Раньше так дорожил моим обществом, а теперь что? Я не готова лишиться сразу двух близких друзей!
- Если я предлагаю то, что тебя не устраивает, – мы это забываем; если тебе что-то интересно – это автоматически входит в общие планы. Не справедливо, – переспорить Юлию – как до Марса долететь – невозможно… И все же я не сдавалась: со мной Рей. Мы вместе. А, значит, я не имею права отступать. – После прогулки присоединимся к вам.
- Вот только не надо одолжений! Нам и без вас весело, - бросила Фатима. И ее слова стали прекрасным завершением: так как управлять лицом я умела в той же мере, что наша командирша – языком, на нем неоновой надписью высветилась обида, которую Юлия сочла за свою победу и гордо удалилась, на ходу раздавая нам указания: покормить собаку, вымыть посуду, приготовить ужин… «раз мы сидим дома».
И пусть, спускаясь с крыльца, я не испытывала радости. Все же это был первый раз, когда мне удалось отстоять свое мнение! И я знала: он был не последним.
Рей любил лес по-своему: поначалу свежесть, душистые запахи луговой травы и диких цветов кружили голову, шелест ветра в подорожнике, щебетание птиц и шуршание белок щекотали слух, а сочные бусины земляники, ежевики и малины раздразнивали аппетит. Однако вскоре одинаковые пейзажи наскучивали: детский восторг городского мальчишки от нахождения гриба сменялся холодным констатированием богатства леса, тропинка, обступленная ландышами, зверобоем, медуницей казалась бесконечной дорогой, ведущей в никуда; особенно громкие представители фауны вызывали не интерес, а раздражение.
А еще Рея не покидал страх. Чем дальше мы заходили, тем чаще он оглядывался.
- А если мы потеряемся? – выдавил из себя Рей душащие его сомнения. – Здесь… так… пусто… - лес проглотил его последнее слово. И как противиться желанию прилечь на пушистое покрывало травы, закрыть глаза и слушать, слушать, слушать?.. Легко. Городские пейзажи были знакомее и уютнее для Рея. В ушах вместо привычного шума – рычащих машин, свистящего метро, бесконечного ручья разговоров, - какой-то звон… да и грязная земля только испортит новенькие джинсы. Впрочем, история про Лешего и других недружественных обитателей леса волновала Рея не меньше.
- Ты со мной, так что не трусь, - и что может случиться? «Все будет хорошо», – вот мой девиз, следующий сразу за "могло быть и хуже". Просто из длинных дней, порой напоминающих жидкое безвкусное мороженое, надо отбирать кусочки шоколада.
- Как ты вдруг стала такой храброй? – мне как будто досталась пощечина: когда это я была трусихой? Может, раньше я плевать хотела на то, что происходит вокруг: я находила в книжных героях все то, что не очень-то легко развить в себе и… училась. Теперь, когда пришла пора заводить личный дневник и вести волнующие записи, я не позволю никому мне диктовать. – И эта размолвка… ради чего?.. надо возвращаться, ужин приготовить… - миротворец, чертов!
- Юлия - избалованный ребенок, привыкший к подчинению всех и вся своему непомерному эго! Если она возомнила, что Солнце кружится вокруг нее, я не буду подпитывать это заблуждение!
- Какая-то гнилая дружба получается, - пробормотал Рей, за виновато опущенным взглядом пряча волны возмущения, рычащие морской пеной. – Знаешь, недостатки Юлии настолько так же заметны, как… одуванчик в траве, - сорняк согласно кивнул своей золотой головкой. - Кстати, желтый – цвет ревности… у него такие противные бывают, просто-таки отвратительные: кисло-лимонный, грязно-грушевый… но желтый – это и теплое Солнышко, это и сладкая дыня, и крошечные лютики, - моя гранитовая решительность дала трещину, когда уголки его губ дрогнули в едва заметной улыбке. – И пушистые канарейки…
- Ты прав, - оказывается, это не так сложно, признать за кем-то правоту…
И где же мой эгоизм? Я привыкла отстаивать свои интересы: думаю, это свойственно всем старшим братьям и сестрам, «монархам, лишенным своего трона». Что бы ни утверждали родители, а внимание в большей мере уделяется второму ребенку, который всегда будет «младше» и «слабее». Так что, не успеешь ухватить себе клубничку, – она тебе не достанется. А я так люблю клубнику… но, попадись она мне сейчас – и я отдам ее Рею… это так странно: добровольно лишать себя чего-то в пользу другого, и испытывать при этом… радость.
…
Подхожу к калитке, упорно отгоняя навязчивый образ Юлии, потягивающей «Кровавую Мери» и закусывающей дымящейся пиццей, с тянущимся золотистым сыром… живот обиженно заурчал. Запускаю руку в карман, подумывая, чем бы себя утешить – спагетти Карбонара, с сочными ломтиками бекона и нежным сливочным соусом, или, может, свинину «по-французски» - такое вкусное название! В кармане поджидало разочарование - видимо, я забыла ключи в прихожей. Правда, я отчего-то сомневалась, что они лежат там: Юлия наверняка обнаружила их и забрала, теперь рассчитывая, что мы…
- Пойдем к ним навстречу? – Рей уже набирал номер Юлии.
- Нет! – я чуть не выбила телефон из его рук. - Не хочу, чтобы им казалось, будто мы нуждаемся в них!
«Нам и без вас весело», - напевал ядовитый голос Юлии в моей голове, - «Нам. И. Без. Вас. Весело.»
- Мы что-нибудь придумаем, - с обширным воображением это представлялось, с одной стороны, делом простым, с другой – затруднительным. – Перелезем через забор? – это же проще простого: Рей меня поднимет, я ухвачусь за шпили, перекину ногу через забор, подтянусь худо-бедно…
- Нет, и если тебя не смущают гарантированные царапины и синяки, то подумай о том, как откроешь калитку, если не знаешь кода. Давай не будем усложнять и просто присоединимся к Юлии.
- Интересно, а взломать замок, теоретически, возможно?.. - ответом мне стал противный писк нажимаемых в телефоне кнопок. – Подожди! - я, Елена Уорнер, всегда имею запасной план! - Пойдем к соседям, - Рей игнорировал. – Пожалуйста! Вспомни! Там есть проход к дому Юлии! – ух, как неожиданно это обстоятельство всплыло в моей памяти, прямо таки выскочило, как пробка из бутылки шампанского: две дружащие семьи предпочли слепому забору живую изгородь, в центре которой – дверка, такая небольшая, скорее декоративная, чем-то напоминающая истории о хоббитах.
- И что мы скажем? – доверия в голосе Рея не прибавилось, но этот план хотя бы не относился к разряду «крушить-ломать».
- Объясним сложившуюся ситуацию! – воодушевилась я.
Игнорируя: «подумай еще разок», и повторяя: «кто не рискует – тот не пьет», я подскочила к соседской калитке и дернула за шнурок, причем с такой силой, что он едва не оторвался.
- Входите, - раздался щелчок. Рей что-то еще говорит… взгляну на него, и моя уверенность растает, как лед в кипятке. Никакой поддержки, никакого одобрения – поэтому я не обернулась.
Приняв решение - не отступай. Кажется, это одно из правил успеха.
На крыльце сидели две женщины. «Не парни», - выдохнула моя приготовившаяся убегать самооценка. «Улыбающиеся и гостеприимные», - обрадовался разум, готовящийся обороняться от раздражительных бабушек, которых кто-то смеет отвлекать от сериалов. Из-за моей спины испуганно выглядывал Рей: «неужели никто не собирается вызывать полицию?» - читалось в его бегающем взгляде кролика.
- Здравствуйте, - выдавила я. – Мы приехали к вашей соседке, Юлии. Мы… вышли погулять, но… забыли ключи… а Юлия… ушла… и.. может быть… вы… разрешите… пройти через ваш участок… потому что я знаю, что ваши семьи тесно общаются, и что через ваш участок можно пройти к Юлии. Вы разрешите?..
«Да» - получила я в ответ. А еще тарелку с горячей выпечкой: «как же мы удачно зашли», - проворковал живот.
Странно: мне с детства твердили, что «добрых людей не бывает». Помню, когда первый раз вышла на улицу без мамы с очень ответственным заданием – вынести мусор - у меня даже голова закружилась: мир без границ, бесконечные дороги, уводящие к горизонту, а вокруг – люди, люди, люди. И я испугалась. Сосредоточенные, торопящиеся, с потухшими глазами, наморщенными лбами, сдвинутыми бровями и парой ругательств на языке. Обозленные, раздраженные, загнанные, опасные.
Но папа всегда говорил: «в одном я убежден – хороших людей больше». И пусть он часто ошибается, но здесь, кажется, правда на его стороне.
…
Беседка. Плющ, жадно вцепившийся в крышу, заслонял толстыми листьями клонящееся к горизонту солнце. Тишина. Разве что хруст золотистой корочки пирожков, которые Рей с завидным аппетитом уплетал, плюхнувшись на пыльный диван. Не преступая вечно путающегося под ногами закона нам не проникнуть в дом, и как бы ни привлекал меня «взлом с проникновением», в пока что очень коротком списке приключений, заигрываться с Удачей-изменницей я не рискнула. Нет сомнений, что спереди она - фея с волшебной палочкой, а со спины – лягающаяся корова. Так что важно вовремя остановиться, пока фортуна не повернулась задом и не сработала копытами.
- Интересно, что делает Юлия? – мое раздражение оскалило клыки: неужели со мной так скучно? Зачем эти постоянные вопросы? Может, Юлия ему нравится?!
- Не знаю, - пробурчала я, наверное, не так сурово, как хотелось бы: ну что поделать, если меня накрывает душаще-нежной волной, когда эти медовые глаза заглядывают в мои?
«Нам и без вас весело», - крутилось, как на заевшей пластинке. И все бы ничего, но я не из тех, кто умеет прощать – обида не выливается безмолвными слезами, но перерастается в злобу, глухую черную злобу.
Я практическим способом убедилась в бесполезности слез, вызывающих у кого жалость, у кого раздражение, и деформирующих лицо в красное бесформенное опухшее образование. И полезности ненависти, в которой можно забыться…
Самый темный период жизни или последний год в музыкальной школе. Мама утверждала, что, не позволяя бросить что-то на полпути, заставляя меня заниматься, она воспитывала во мне чувство ответственности: «взялся– доводи до конца». Боюсь, вышло несколько иначе: я приучала себя к мысли, что в мире нет никого, на чью защиту я могла бы рассчитывать, и, следовательно, я одна могу за себя постоять. Цветы ненависти прорастали в моей душе под композиции Баха и Моцарта.
Помню, противно-желтый цвет лампочки на кухне: я тогда крутила кухонный нож, играя бликами света на лезвии, и подумывала оставить на запястье вечное напоминание о равнодушии родственников на мои: «пожалуйста, мне это не нравится!» или «Пожалуйста, не заставляйте!». Слезы. Крики. Истерики. Беспомощность. Безысходность. Злоба.
Одна. Я должна научиться справляться со всем одна. И никого ни о чем не просить – все равно не помогут. Не услышат.
«Терпи». «Терпи». «Терпи». - «Не хочу!» «Не буду!» «ПОЖАЛУЙСТА!!!» - «ТЕРПИ».
Какая цена у слов, если их спокойно игнорируют? Я разучилась плакать. Я сдалась. И что-то сломалось. Прямо-таки хрустнуло. И из места надлома потекла черная кровь, заполняя меня злобой и ненавистью. И жаждой мести. Пусть я вынуждена подчиняться, пусть меня к чему-то принуждают, пусть я без права свободы голоса и свободы выбора… я отомщу.
Случайно травмировала руку на уроке физкультуры – две недели без фортепиано; приложила ладонь к раскаленной плите – месяц. Это становилось интересным.
Вскоре перестала и по ночам кусать подушку: мои глаза осушились навсегда.
Заключительный аккорд – и настало замечательное время мести. Это ведь блюдо, которое подают холодным. Мой немой укор верной тенью преследовал родственников. Кажется, каждый не упустил возможности извиниться. «Кто не ошибается». Жаль, я разучилась прощать. Особенно смешно звучали слова папы - «прости меня, я должен был вступиться за тебя» - Всту-пить-ся. Не дать в обиду. Поддержать. Защитить. Смешно. Я одна. И справлюсь со всем сама.
Злоба девятым валом обрушилась на меня, когда Лили, моей сестренке, разрешили бросить занятия музыкой, памятуя о моем «неудачном опыте». Я с трудом удерживалась, чтобы не потребовать: «пусть мучается, как я, пусть страдает!». Какая несправедливость!
И мне дали право решающего голоса. И я сказала: «не надо портить ей жизнь». И разбила руку об стену.
Ненавижу свою доброту.
…
Подруги вернулись поздно, напоминая объевшихся, уставших, замученных хомячков, с едва разлипающимися, тяжелыми веками, из-под которых все же поблескивали нездоровыми пьяно-веселыми искорками красные глаза. Юлия, возглавляя это забавное шествие, недоумевала: как мы смогли пройти на территорию без ключей, которыми она, к слову, удивленно болтала в воздухе, пытаясь сфокусировать свой непослушный взгляд на нас, сонных, зевающих, не помнящих, когда Морфей успел зацапать нас в свои объятия. Очень дружеский поступок! Впрочем, я сама виновата: как себя чувствует Фатима, когда я зову Рея в сад? Лишней? А Юлия, видя нас, визжащих на батуте? Брошенной?
Но уже ночью я забыла о доводах, что привел разум в пользу коллективных развлечений, и потащила Рея на улицу. Вдвоем. Зачем нам кто-то еще? Тем более в такое волшебное время: перед рассветом. Ночь как будто бы чернее, тише, спокойнее, хвастаясь всей своей красотой перед тем, как небосклон зальет туманно-золотой свет нового дня. От дыхания в воздухе образуется призрачно-прозрачное облачко пара. Утренняя прохлада, бодрящая, умывающая алмазами росы. Однако в резких движениях Рея, пытающегося согреться, без труда читалось: «и что веселого в приключениях? Не лучше ли под теплым одеялом?».
- Не хочешь выйти за территорию? – предлагаю в надежде, что он разделит со мной это странное торжественное чувство, как будто я присутствую при рождении кого-то… небо светлее, кажется в его серовато-пурпурно-синюю палитру добавили молочных красок. А у востока закрадываются уже и аметистовые, и розово-лиловые оттенки…
- Нет, - прошипел Рей. Морщусь. Может, я просто неправильно задала вопрос? Надо было сразу настроить его на положительный ответ и уж точно не начинать предложение с частички «не»… - Глупо совершать глупости!
И в такт его словам хлопнуло окно, приговаривая нас наслаждаться утренней прохладой, пока Юлия не проснется и не впустит нас под пронзительно-обвинительным взглядом домой.
Восход. Лилии сонно раскрывали свои лепестки, рубиновые клематисы тянули хрупкие головки к горящему горизонту. Герберы с бусинами росы и пышная пирамида синих лепестков - король дельфиниум – слегка колыхались на игривом утреннем ветерку. Мы плюхнулись на диван в беседке, уже не такой пыльный после нашего дневного посещения. Рей, несмотря на стойкое убеждение, что я – виновница наших напастей, притянул меня к себе, согревая в нежных медвежьих объятиях. Что-то странное, умиротворяющее, зародилось в моей душе… радость: первое, что я увижу при пробуждении, будет его улыбка.
Дача Юлии Эшворд, день 5
Пенящейся волной меня накрывало чувство стеснения каждый раз, когда Рей оказывался рядом, «Думаю о тебе», - читала я в его взгляде и легким движением губ отвечала: «мои мысли голодными пираньями кидаются на тебя, так что неясно, как ты не умер от икоты».
Роман Джейн Остен скучал в углу: судьба мистера Дарси и Элизабет меня больше не волновала. Чужие истории не так привлекательны, когда появляются свои. Юлия, смирившись с тем, что ее «маленькие трагедии» утратили свою верную слушательницу, попыталась взвалить на свои слишком уж хрупкие плечи все те обязанности, которые как бы негласно сваливаются на хорошую подругу: быть прокурором, адвокатом, сыщиком, семейным психологом у «неопытной парочки», стать помощницей для «домашних питомцев, забредших в опасный лес любви». Но мне казалось, что в словах Рея было что-то личное, интимное. Да и я, как бы случайно касаясь его руки, совсем не хотела, чтобы кто-нибудь стал свидетелем этого. Поэтому Юлия оказалась в созданном мной информационном вакууме.
Окончание отдыха ознаменовалось разведением пионерского костра. Люблю огонь: есть в нем что-то магическое, не поддающееся описанию. Языки пламени - словно кисточки, изящными взмахами которых на черном неба полотне кто-то рисует узоры. Вот ромашка с тонкими лепестками, которые срывает ветер, гадая «любит - не любит - любит». Вот два силуэта, сливающиеся в один единый, неделимый…
- Пойдем к бассейну? – вздрагиваю: это Рей. Снова мою кожу покрывают мурашки. – Только ты и я… - как романтично. Мое сердце жалобно заскулило.
- Шутишь? – и это вместо «да, конечно, давай, с удовольствием»?! Какой кошмар. Язык перестал совсем перестал слушаться! А можно время чуть-чуть отмотать назад и все исправить? Я хочу, да, я хочу…
Рей решительно берет меня за руку, твердо заявляет Юлии: «мы устали и пойдем к себе», - уверенно уводит меня в такую темную, напоминающую горький шоколад, ночь… а ведь он изменился! Это уже не робкий мальчик, который следует принятым за него решениям. Нет, он не позволит Юлии диктовать, что ему делать. Что нам делать.
Однако по мере приближения к графитовой глади бассейна, мой энтузиазм испарялся. Это я в себе не люблю: трусливое отступление перед уже принятым решением. И отступаю-то не от того, что решение неправильное… просто невозможно, невероятно, чтобы хотя бы легкий ветерок перегнал пыль с одного места на другое в моей рутиной жизни. Как со мной, читательницей, произойдет что-то особенное? Как я, зритель, попаду на экран? Веселые истории о напившихся, неосторожных, но очень удачливых подростках – не про меня. Душещипательные истории о сумасшедшей, головокружительной и разрушительной любви – не про меня. Захватывающие истории о дружеских вылазках в безопасные и опасные места – не про меня. Юлия может танцевать босоногой на траве, такая яркая, зажигательная, с кровавыми каплями вина на губах, алым бесовским пламенем в глазах. Венок одуванчиков съедет с ее огненных волос, лямка платья поспешит оголить привлекательное плечико… и все парни не смогут оторвать взгляда от этой дьявольской красоты.
Неужели я завидую ей? Ее независимости? Популярности? Изяществу?.. Может, вернуться к костру, выпить под поощрительные возгласы бутылку пива и, наконец, стать такой же как другие?
- Второго раза не будет! – Рей плюхнулся в воду, подняв целый фонтан брызг. – Давай! Иди ко мне, - я заглянула в его теплые медовые глаза и… плюх!
Дышала я, наверное, как тюлень: то ли от ледяной воды, то ли от сковавшего меня стеснения, но воздух покинул легкие и возвращаться не собирался. Пара нервных гребков – и я в надежных руках Рея. Темно-оливковая зелень, средь которой проглядывают черно-красные цветы, обступает бассейн, на угольно-черном небе с редкими бусинками-звездами ярким прожектором светит луна, отражение которой на глади воды, как капля молока в черном чае. Рей так близко… серенаду нам стрекотали кузнечики. Откуда-то издалека им подпевала незнакомая птичка. Рей касается моей руки, проводит от запястья до локтя… и я едва не тону от напряжения, возбуждения, духоты, головокружения. Мои губы как будто накаляются, становятся чувственнее, чувствительнее… я чувствую, как он притягивает меня к себе… еще мгновение… и в мерный оркестр природы врывает инородный, размеренный, сухой стук чьих-то каблуков по плитке.
Прячемся у бортика, напоминая двух напуганных птенчиков. Совесть строгой учительницей отчитывает меня, проснувшись и испугавшись, каких дел мы только что чуть не натворили. Поцелуй… разве так ведут себя благородные девушки? Разве позволяют такие легкомысленности?
- Нас, наверное, ищут, - как только цокающие каблучки затихли, я поспешила вылезти из бассейна.
- Тайное всегда становится явным, - пошутил Рей. Но в том, чтобы Юлия узнала о наших отношениях, шутки не было – стоит пустить ее в наш хрупкий мир на двоих, и она как капризный ребенок, разрушит его, словно кукольный домик.
Меня трясло от холода, когда я наконец-то спряталась от поднявшегося из ниоткуда и беспощадно жалящего ветра. Рей утянул меня вниз, к душевым кабинкам – «так нас никто не заметит».
- Я рассчитываю на твою порядочность, - пропищала я, плотно задергивая шторку. Итак, я, обнаженная, а Рей всего в метре, отделенный всего-то шторкой… кажется, каждая клеточка моего тела вибрировала от напряжения. Такой беззащитной я себя никогда не чувствовала. Интересно, а его тоже заливает румянец от одного представления моей голой спины, по которой стекают капли горячей воды? – Знаешь, мы как-то обсуждали парней. Я и Юлия. И спорили, что в наше время принца на белом… Мерседесе не встретить. Либо карьеристы, либо заядлые курильщики, либо любители выпить, либо женоненавистники… Я тебя привела в пример… - есть у меня такая черта: при определенном уровне волнения, начинаю болтать.
- А ты влюблялась в… кого-нибудь? – неожиданно. Кто-то мне говорил, что для правильного ответа на вопрос надо понять, зачем его спросили. Зачем, Рей? «Мы не подходим друг другу. Это будет больно и трагично для обоих» - эту мысль я откинула куда подальше. Но отношения – вещь тонкая. Сломать их настолько же просто, насколько сложно построить. Поэтому они мне не подходят. Только трата времени, энергии и нервов.
- Я не умею любить. Ценить, дорожить, уважать – это да, но любить… у меня нет сердца, а без него, кажется, это невозможно, - нет сердца с тех пор я отдалилась от семьи, от мамы…
Новый год. 2009. В гостиной изумрудная елка, которую едва видно за переливающейся мишурой и шарами с изображением Деда Мороза, стол ломится от салатов, среди которых «гость программы», конечно, салат «Цезарь», тарелок с сыром из Франции и Швейцарии, в центре - поднос с жареным цыпленком, от которого комнату наполняет такой вкусный аромат чеснока и перца… конечно, Цыпленка сопровождает запеченная картошка, на которой еще плавятся кусочки масла. За окном хлопьями валит снег, ветер прибивает хрупкие снежинки к стеклу. А в комнате тепло от праздничных свеч и дружественной семейной атмосферы: только я, мама и сестра. Из телевизора доносится музыка, смех, шуточки, тосты и звон бокалов с шампанским.
Я торопливо иду за Лили в кухню – скорее расставить тарелки и отведать кулинарных изысков, среди которых мои мысли так привлекает салат с курицей и ананасами… Внезапно раздается крик Лили: я умудрилась наступить ей на ногу, слишком уж была в шикарных туфлях на шпильке… Наверное, стоило раньше уяснить: когда счастье заполняет чашу через край – чаша переворачивается и разбивается, а осколки режут руки.
Мое сердце сжалось в предчувствии беды. Беззвучно извинилась: я как зверек, надеялась спрятаться, исчезнуть, стать невидимой, неслышимой… Лили расплакалась; небрежно оттолкнув меня, разрушительным ураганом улетела к себе в комнату. Ее всхлипы напоминали раскаты грома. Разумеется, мама бросилась за ней и принялась дотошно расспрашивать ее, что случилось. Я попыталась объяснить – от возрастающего страха слова путались, прямо таки застревали в горле. Ничего не добившись от Лили, мама кинулась ко мне. Я вжалась в стену, втянув голову в плечи и ссутулившись как столетняя старуха, издалека слыша грозные требования извиниться перед несчастной сестрой. Остатки сознания, которое торопливо собирало сумки, чтобы меня покинуть, протестовали: когда человек в истерике, ему нужно время, чтобы самостоятельно справиться с бушующими чувствами, сделать пару успокаивающих, отрезвляющих вдохов, будет только хуже, если сейчас лезть к Лили… Мама требовала.
От моего невнятного бормотания сестра лишь сильнее разрыдалась. Я оборвалась, не закончив фразы, и попятилась к двери.
- Проси прощения! - закричала мама, грубо толкнув меня в комнату, так что я не удержалась на ногах и оказалась на коленях. Слезы обиды и унижения обожгли мои глаза. Я ненавидела Лили. И маму тоже. Одна. Снова одна. Меня трясло.
Проглотив ком в горле, я как заученный стих твердила извинения, от которых Лили только сильнее заводилась. «У нее истерика» – отметила я необычайно равнодушно.
В мой локоть впиваются ногти мамы.
Невидимой волной меня вышвыривает в коридор.
Громом хлопает дверь.
В гостиной телевизор извергал радостные поздравления.
Боль. Словно в сердце вонзили с десяток иголок. Прикладываю ладони к груди, испугавшись, что сердце пробьется наружу и убежит.
Хрипло вздыхаю. Голова кружилась от недостатка кислорода. Вдох – выдох. Вдох. Выдох. Стараюсь сдержать слезы. Бесполезно. Стараюсь сдержать всхлип. Бесполезно.
Меня колотило. Пришлось прислониться к стене, чтобы удержаться на ногах. И сильнее прижать руки к груди – там что-то щемило.
Падаю на кровать – и как я добралась в свою комнату, когда пол напоминает волнующееся море? В бок уперся нос плюшевой собаки.
Судорожно сгребаю ее в охапку и забиваюсь в угол, крепко обнимая нового маленького друга. Одиноко…
Ни к кому не привязываться. Никому не доверять. Я справлюсь со всем одна. Так проще. Так безопаснее.
- Любить – это жестоко. Не хочу страдать, когда все закончится, - воспоминания окончательно отрезвили меня: «опасное дело к кому-то привязываться: с ума сойти, до чего от этого больно. Больно от одного страха потерять» - утверждает Марк Леви. И он прав. Но меня это не касается: у меня нет сердца. Я так хочу.
- Ты не будешь страдать. Ты не такая. Но всем выпадает шанс наступить на эти грабли, так что жди шаловливого Амура со стрелой и, мой тебе совет, не убегай от него. Никогда не знаешь, к чему приведут те или иные отношения.
…
Такое смешливо-желтое солнце. Возвращаться в душный суетливый город с перспективой просидеть в четырех давящих, душащих стенах и бережно перебирать воспоминания этой недели. Грустно.
Медведя, попробовавшего человеческой крови, убивают – меня легче застрелить, чем снова усадить за книги! Не хочу быть начитанной, образованной, благовоспитанной леди, на своей недосягаемой высоте отгороженной от мелких радостей, неживой, несчастной. Жизнь одна, и ее надо прожить так, чтобы на Небесах сказали: «а ну-ка, повтори», а не устало зевнули. Мы сами решаем, что с нами произойдет и произойдет ли с нами хоть что-то. И смысл жизни в том, чтобы набрать как можно больше ярких, сочных, красочных впечатлений, чтобы они серебром алмазов, синевой аквамарина, закатом рубина и зеленью изумрудов переливались в памяти. Смысл жизни в улыбках. И улыбка закрадывается в уголки моих губ, когда я смотрю на Рея… может, тогда, смысл моей жизни в нем?
- Приятно. Провели. Время, - запинаясь, отчеканила я, когда гудок машины возвестил, что пора расходиться. Ну вот, дотянули. А мне так много хотелось сказать! - Надеюсь, будем видеться чаще. Не забывай меня, - какой же неподражаемый бред! Захочешь, так глупо не выразишь простое «уже скучаю, пожалуйста, позвони мне как можно скорее, потому что мне важно услышать твой голос».
- А если бы… я… позвал тебя… ко мне на дачу?.. – он старательно глотал окончания.
Что за странный вопрос? Конечно, да!
…
Вместе можно справиться с любыми невзгодами,
Вместе ничто не страшно,
Вместе - синоним к слову счастье,
Потому что вместе - это когда не один.
Дача семьи Эванс, день 1
Лили уже обосновалась на нашей даче и звала меня присоединиться, видимо, рассчитывая, что я, как в прошлые годы, буду с энтузиазмом копаться в грядках дни напролет, наслаждаясь оторванностью от всего мира, лежа в гамаке под душистыми яблонями или копаясь в грядке, среди всевозможных представителей семейства насекомых. Безжалостные слепни или комары-активисты дополняли картину черными кляксами. Нет, спасибо.
Мама отпустила меня; удивительно, но решающим стало присутствие у Рея на даче Юлии, которая, разумеется, «присмотрит» за мной. Мама помнила ее тощей девочкой с коронками на зубах и уродливыми очками с толстенными стеклами, девочкой, которой не место среди напивающихся до беспамятства, накуривающихся до одурения и тащащих в постель все, что движется длинноволосых, длинноногих, пышногрудых блондинок и развязных, не следящих ни за языком, ни за мыслями, пошловатых, глуповатых парней. Но Юлия превратилась в головокружительную, сногсшибательную красотку, может, и не способную похвастаться изяществом форм, однако готовую окунуться с головой в шипящие шампанским приключения. Она питалась опасностью, не забывая жаловаться, что ее задница притягивает приключения. Впрочем, я пребывала в непоколебимом убеждении, что лучше, чтоб задница приводила к приключениям, чем приключения – к заднице. У Юлии наблюдались оба случая.
Итак, я посередине огромной студии, богато обставленной дубовой мебелью, с люстрой, расползшейся по потолку как паук, диваном окраски «тигр», который мне предстоит делить или с Юлией, или с Реем, и блестящим паркетом, который так и приглашает танцевать. На стенах собрались не только семейные фотографии и детские рисунки: забавные часы с перевернутыми цифрами и мордочкой Микки-Мауса в центре, календарь, где каждый день символизирует какой-то цветок… 25 июня – желтая лилия. Какая-то неестественно, прямо-таки ядовито желтая… в общем, от каждой вещицы прямо-таки разило хорошим вкусом и обеспеченностью хозяина, который, к моему неудовольствию, сдался под напором Юлии и ретировался в соседнюю комнату. Какой же он… «добрый и миролюбивый» - подсказало оглушено-ослепленное сердце, вместо «слабый и бесхарактерный».
В комнате с Реем устроилась четвертая гостья: Катрин. Ей было двенадцать. Кошачьи небесно-голубые глаза, искрящиеся задором, энергией и смехом, вздернутый носик, как у лисички. «Чем светлее глаза – тем темнее в душе» или «чем нежнее улыбка – тем коварнее планы» - это как раз про нее. В отличие от Юлии, играющей хитрую и сильную личность, но чаще демонстрирующей растерянного и непредусмотрительного ребенка, Катя показными наивностью и безобидностью маскировала свою авантюристскую натуру.
Испытывала ли я ревность к ней? Да. Ревновать человека, который еще не твой парень? Легко! Тем более рядом с Катей и Юлией, двумя тощими моделями, мой комплекс неполноценности грозил развиться до невиданных масштабов. Пришло время мучить себя голодом и зарабатывать хронические заболевания.
Пришло время разжигать свой костер жизни, а не завидовать чужим!
Мы вылезли на улицу в полдень, зевающие, сонно щурящиеся от солнца, сетующие на бессонную ночь и не сомневающиеся, что вечером найдется не меньше разговоров, за которыми мы встретим рассвет. Ни я, ни Юлия прежде не бывали на даче семьи Эванс, и нам не терпелось исследовать местность: дух бунтарства, безнаказанность или бесконтрольность сыграли роль, но мне не терпелось куда-нибудь залезть, что-нибудь вытворить, где-нибудь нахулиганить. Вперед, за приключениями! Чтобы потом похвастаться перед сестрой.
Мама обустроила мне чудесное место под своим теплым крылышком. Безусловно, она, как и другие родители, искренне верила, что мне все еще года три… как ребенка отпустить в этот злой, кусающийся, царапающийся мир? как бросить белоснежную ромашку в грязь? Как выставить беззащитного беспомощного глупенького щенка за дверь, к церберам и боксерам? Но мне исполнялось шестнадцать – опасный возраст! Как бы ни внушали мне, что рационализм, консерватизм и хладнокровный расчет – залог успеха – бесполезно. Это как уговаривать льва не есть кролика, как просить солнце вставать на западе – бесполезно! Переосмысление, переоценка, самоанализ, саморазвитие… это необходимо. Ветхая деревушка детства должна разрушиться, а уж из ее обломков закладывается фундамент для города, в котором будут возводиться здания-интересы, здания-идеи развивающейся самостоятельной личности.
И появляются свои истории. Как у моего папы. Сколько с ним успело приключиться! В какие передряги он не впутывался! А ведь генетика утверждает, что так или иначе родители отражаются в своих детях… следовательно, я уже приговорена хотя бы к паре-тройке приключений.
Что было в моем детстве? Книги, книги, книги… Жутковато. Человеку жизненно необходимы переживания, настоящие, заполняющие нас вином тихой радости или карамелью печального виски, окрыляющие или сваливающиеся на нас тяжелым мешком, перехватывающие дыхание или замедляющие сердцебиение. Амплитуда эмоций позволяет не только опуститься на дно Марианской впадины и заглянуть в черную печаль, но и взлететь над перистыми облаками, ощутить такое счастье… багряное, цвета рассвета, сочно-сладкое, вкуса клубники, родное, как запах луговых цветов: ромашек, колокольчиков, одуванчиков… мерно шелестящее, как волны океана…
В первый же день я обратилась к тяжелой артиллерии - коротенькое красное платье, прямо-таки вопящее «посмотри на меня». В конце концов, у меня длинные загорелые ноги, почему бы не похвастаться ими? Привлекательный размер груди, так зачем его прятать? Волосы могут не болтаться в строгом хвосте, а нежными волнами опускаться на обнаженные плечи, в кои-то веки не ссутуленные, а гордо распрямленные. Внимание Рея завоевано! Видимо, не такие уж и «непонятные» эти мальчики! Совсем не инопланетяне.
- Что это? – два одиноких, вырванных и общей картины здания, стоящие посреди дикого поля, как две черные кляксы на белой бумаге приковали взгляд Юлии. «Опасность, внимание, опасность» - продекламировал мой разум.
- Дома. Заброшенные, - добавил Рей, помедлив. Кажется, он предполагал возникновение нездорового интереса нашей искательницы приключений и подготовился: - И нет, мы не полезем туда: грязь, мусор, может, компания наркоманов, и бомжи. А еще битое стекло, гвозди, на которые кто-нибудь непременно напорется, обваливающийся пол… Если мама узнает о подобной идее, идее, - Рей надавил на последнем слове, - вы отправитесь немедленно домой, а мне – трепка! - учитывая, что мать души не чаяла в сыне и едва ли хоть раз использовала ремень для его воспитания, я с трудом представляла, какую «трепку» он себе воображает.
Я видела непокорные искры в глазах Юлии. Что значит для нее «нет, нельзя»? Но разум продолжал настырно повторять: «опасность, внимание, опасность», - и не позволял мысли «а было бы интересно хотя бы разок, хотя бы на минутку заглянуть в заброшенное здание» обосноваться в моей голове.
- А озеро поблизости есть? – поспешила я сменить тему. - Может, болото? – страсть к топким местам корнями уходила в мое детство.
Неподалеку от моей дачи находилось не большое, наверное, в прошлом прудик, бережно спрятанное за камышами, загадочное болото. Мы часто проходили его по дороге на станцию. И я все старалась идти подальше от этой дразнящей любопытство, но такой пугающей, салатовой, пушистой поляны. Воображение подкармливали истории о медленной, мучительной, неминуемой смерти, которую готовит трясина для каждого, кто подойдет слишком близко…
Одним знойным летним днем мы ехали на станцию на велосипедах. Как только я заметила черноту знакомых, голых, умирающих деревьев, предостерегающе покачивающиеся, коричневато-черные головки камыша, руль предательски задрожал в моих неуверенных руках. Каждый камешек, попадающий под колесо, казалось, грозил стать решающей преградой и скинуть меня с железного коня прямо в холодные вязкие объятия болота… я смотрела в эту зеленую, на солнце кажущуюся такой безобидной, поляну, как будто зовущей, притягивающей, завлекающей… внезапно мой железный конь брыкнулся, соскальзывая передним колесом с дороги, я повалилась на мшистую, влажную землю и еще прежде, чем мой крик застыл в воздухе, кубарем покатилась со склона прямо в трясину.
Я оказалась у самого края, так что одно движение – и вот она, противно-пушистая, как будто покрытая зеленой плесенью жижа. Я боялась пошевелиться. Боялась вздохнуть. И тут чьи-то крепкие руки легко подхватили меня… это дедушка, кажется, перепугавшийся еще больше, бросился за мной, протаранив тропинку в кусачих зарослях. Когда он меня вынес, я обнаружила крепко зажатый в левой руке золотистый одуванчик. «Леший подарил, чтобы не боялась» - пошутил дедушка.
С тех пор я часто ходила в гости к лешему – в леса, поля, к водоемам и болотам. И одуванчики для меня приобрели свой, особый смысл: «не бойся, - кивали они мне по весне, - нет в этом мире боли, страха и разочарования. Только счастье и любовь».
Какие же кокетки-обманщицы…
Сладкий пьянящий аромат полевых цветов… в высокой траве фисташкового, грушевого, оливкового оттенков мелькали колокольчики, васильки, лютики, незабудки. Где-то даже показывались солнечные подсолнечники или алые маки, над которыми кружились в вальсе белокрылые бабочки и нудно жужжали трудолюбивые пчелки. Блестели панцири жуков, откуда-то выглядывала сонная гусеница, дремали на листьях березы божьи коровки, ну и, конечно, за музыкальное сопровождение отвечали неугомонные кузнечики.
Болото… когда-то на это месте был прудик, где плескалась, визжа, ребятня, куда выбирались семьями для тихих вечеров… сколько успел загубить человек прекрасного из-за глупости, невежества, непредусмотрительности? «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». Трясина всегда навевала на меня тоску. И страх. Ради покорения последнего я и подходила к самому краю…
Обида, злоба и ненависть уже подчинялись мне, как дрессированные львы, осталось взять под контроль страх – и чувства, которым приписывают власть над разумом, не смогут мною руководить.
Любви я не отводила места в этом списке: если она и существует, то ее силу явно преувеличивают.
Юлия смотрела на меня, прищурившись, слегка наклонив голову, как будто выжидая. Так змея с интересом наблюдает за уже отравленной жертвой в ожидании, когда же начнет действовать яд. Перебороть свой страх… мои глаза невольно поднялись к двум темнеющим зданиям – это-то Юлия и ждала.
- Как мы туда проберемся? – схватился, как за спасительную соломинку, Рей. Мое эго, раздразненное метко брошенным «что, страшно?» - запихнуло в рот разуму кляп и потребовало доказать всем и вся, что я, Елена Уорнер, ничего не боюсь!
- Вдруг нас заметят? – не отступал Рей, жалобно поглядывая на меня.
Молчу. «Слов на ветер не бросай» - наставляет голос папы. Я уже сказала «да». Быть может, слишком поспешно, но взвешивать «за» и «против» можно было до вечера. «Доверься своим чувствам – рассудок обманывается, сердце - никогда», - воодушевляющее твердил голос. И что-то внутри меня радостно поддерживало его, наполняя меня обжигающей силой, нуждающейся в скорейшем применении.
«Лучше излишняя осторожность, чем необратимые последствия» - противостоял ему голос мамы.
Но любопытство уже присоединилось к бунтующему эгоизму: это так интересно, зайти в вечно пустые комнаты, коснуться осыпающихся от времени стен, может, обнаружить признаки старых обитателей: выцветший журнал, едва различимый под слоем косматой пыли, прохудившийся, почти развалившийся ботинок, непременно фигурирующий в фильмах о таких местах…
Меня всегда привлекали чужие дома: что там, за этими неприступными дверями? Как живут? Как думают? Что их волнует? Что их радует? Какие обои выбраны для спальни – медовые или песочные? Может, пурпурные или индиго? Что за часы отсчитывают время – строгие, с огромным циферблатом, или же какие-нибудь разноцветные, с кукушкой или другими причудами? А картины? Как в галерее, на каждой стене по непонятному произведению искусства или природа, детские рисунки? Люстра большая, так что по вечерам комната превращается в хирургический кабинет? Или болтается одинокая тусклая желтая лампочка, от которой и толка-то нет? Люблю рассматривать магниты на холодильнике - кто где был и куда только собирается поехать?
И вот теперь мне выпадает уникальная возможность заглянуть в дом, где никого нет. Пустой дом. Тоже какой-никакой опыт… правда, нам еще предстояло преодолеть забор, который отделял территорию богатеньких благоустроенных коттеджей от этих двух брошенных уродцев.
- Я заметила гору пека и пристроенную к ней доску, кажется, стащенную с какой-то детской площадки, - взялась с радостью командовать Юлия, - там и перелезем. Все пройдет, как ножом по маслу! - наверное, с этого момента и стоило начинать бояться: после таких громких утверждений неприятности сыплются как из рога изобилия.
«Что может случиться?» - повторяла я, пока моя решительность растворялась, как лед в кипятке. Неужели меня душил страх? Или инстинкт самосохранения? Трусость мне не свойственна, но ужасы я предпочитаю смотреть по телевизору…
Юлия первая грациозно справилась с препятствием, так что после нее я бы выглядела мешком с мукой, даже если бы не пропускала уроки физкультуры. По ту сторону забора обнаружилась тропинка, явно свидетельствующая, что мы не первые оказались «такими догадливыми». Колючий кустарник, цепляющийся за одежду и так и тянущий назад, ямы, прикрытые строительным мусором и обломками камней, кочки, скрытые безжалостной крапивой, – казалось, кто-то то расставил ловушки, чтобы или отпугнуть незваных чужаков, или покалечить незваных гостей. «Штиль перед бурей» - комментировало подсознание мертвую тишину, нависшую над этим мрачным местом, в которой мой слух судорожно цеплялся за тяжелые, неуверенные, скользящие по мусору шаги друзей.
Мы направились к зданию с чернеющими пустыми окнами-глазницами, с зияющей черной дырой-ртом вместо двери. Его близнец выглядел куда более опрятно и культурно: оказалось, он был первенцем, и на него строители затратили куда больше времени. Дом строили из камня, теперь ветхого, испещренного порами и готового рассыпаться от прикосновения. Пол, грозящий обвалиться, прохудившийся, с глубокими трещинами а кое-где и дырами, заунывно заскрипел.
Что же мы увидели? Нет, это не фильмы-ужасов, где в кресле-качалке величественно восседает кукла без глаза, следящая за вами. Там не было ничего, кроме покосившихся железных балок, как бы обозначающие пределы несуществующих комнат, надписей «люблю Адель» или «Джеймс козел», и, конечно, грязь, грязь, грязь. Мусор и пыль, господствующие в этом месте, паутина, брошенная прогадавшим пауком, плесень и мох, соревнующиеся в поедании камня, обрывки чего-то, свисающие лохмотьями с потолка. Запах гниения, сырости. И все же чувство отвращения не смогло побудить нездорового возбуждения: страх опьянял, страх контролировал пульс, сердцебиение, дыхание. Адреналин заполнил мои вены, обострил все мои чувства. И это было потрясающе!
Впрочем, разум злобно выплюнул кляп и дико вопил: «опасность!!! Вы спятили? Опасность!»
- Давайте уберемся отсюда, пока все хорошо, - прошептал Рей, сжавшийся под жутковатой кладбищенской тишиной. Мы как раз заканчивали осмотр второго этажа, ничем не отличающегося от первого.
- Нет, - если бы не вибрирующее напряжение, не трусливый голосок, пищащий: «бегите отсюда, бегите», - я бы тут же бросилась прочь, в чистоту, тепло, безопасность. Но поддаться страху? Ни за что!
- Кажется, экстремальных ощущений предостаточно. Давай ты не будешь трепать мои нервы…
- Волнуешься за меня? – сердце выкрутило один из кульбитов.
Мой взгляд замер на его губах в ожидании ответа. Я хочу его поцеловать. Прямо в эти побледневшие, но от того не потерявшие привлекательности кораллы… рывком я сократила расстояние между нами…
- Там человек! – взвизгнула Катрин, спрыгивая с подоконника, на котором устроилась, заскучав в «огромной помойке». Она жадно высунулась из окна, видимо, чтобы убедиться, что зрение не сыграло с ней злую шутку и там, в диком поле, кто-то есть…
Рей подскочил к ней и тоже выглянул. Юлию я успела удерживать на месте.
«Шаг первый: не высовываться», - подсказ мой разум, наверное, перечитавший детективных романов.
- Кого ты видела?! - прохрипел Рей.
- Мужчину, - захрипела в ответ Катрин. – И он увидел меня. Взял пилу. И. Направился. Сюда, - мое сердце отбивало ритм в такт ее словам.
«Стадия: отрицание», - продекламировал разум. Кажется, и с психологическими книгами пора завязывать.
«Может, тебе померещилось?», «не шути так!», «это охранник?» - посыпались вопросы и предположения. «Все будет хорошо», - закрутилась у меня в голове одна простая и предельно ясная мысль. Все. Будет. Хорошо.
- Надо уходить! Скорее! – я уже подскочила к лестнице, когда раздался скрип половиц внизу. Замираю. Способности двигаться, кричать или хотя бы хладнокровно мыслить мгновенно отказали. Воображение нарисовало готическими буквами слово «конец» и отключилось. Только это не фильм. Это реальность! Но я не могу пошевелиться. Я как будто запуталась в паутине, как бабочка, и остается только дождаться паука…
Разум отвешивает сам себе пощечину. «К черту панику, надо действовать, - выдвигает он лозунг, - Страх ослепляет, а хладнокровие – спасает!».
Но что делать, если прикован к месту? Как бороться с желанием закрыть глаза? Пусть это будет сон, только ночной кошмар…
Это реальность. Смирись и действуй уже!
Пытаюсь сосредоточиться на дыхании. Вдох-выдох. Вдох. Выдох. А теперь один шаг назад. И еще.
- В комнату! – мой голос показался мне чужим, отдаленным, каким-то неестественно твердым.
Но кто, если не я? Катя ухватилась за привилегии своего возраста: пусть старшие руководят ситуацией. Юлия боролась с головокружением и тошнотой: у нее это часто случалось в самые не подходящие моменты. Рей напоминая зависший компьютер. А я… с заставкой готическими буквами «Конец» пыталась вернуть себе голос. Или способность двигаться.
Шаги внизу приближались к лестнице…
Нас убьют? Мама с ума сойдет, когда обнаружат наши трупы. Изуродованные, окровавленные. Как это произойдет?? Интересно, это будет больно? А если нас изнасилуют?.. А если нас будут мучить?..
Надо спасаться!
Но что сделать против мужчины? Мы обречены…
Тогда тем более терять нечего. Но надо сопротивляться! Тогда хоть у кого-то будет шанс убежать…
Мама не поймет, какого черта нас сюда занесло. Она очень расстроится. Она будет плакать…
Нас четверо, а он – один, мы справимся! Нельзя допускать даже мысли, что не справимся!
Прыжок из окна будет стоить жизни или только сломанных ног?
У нас преимущество: он видел только двух, самых слабых, а нас четверо и Юлия… нет, на ее не положиться: такой остекленевший взгляд… и я, Елена Уорнер, справлюсь с ним!
Папа проронит слезу или будет злиться? Может, испытает гордость, что дочь пошла по его стопам?
Йен бы не растерялся. Не перетрусил до панического шока! Он бы что-нибудь предпринял, а не стоял с тупым взглядом, вперенным в стену и уж точно не обдумывал свою смерть!
Что сестра будет делать с моей освободившейся комнатой?
Ничего не будет делать! Она не освободится! Нельзя же просто так отказаться от только начинающейся жизни? Как же мечта уехать во Францию и сходить на Королевскую площадь, где устраивались дуэли? Как же Любовь? Рей? Как же правило никогда не сдаваться? Разве я не мушкетер? Смелый, храбрый, отважный?
Я мушкетер. И я не дам в обиду моих друзей!
Я мушкетер. И я не позволю страху задушить рассудок!
Я мушкетер. И, значит, мы выберемся отсюда!
Осматриваюсь в поисках хоть чего-нибудь, что худо-бедно сойдет за оружие. Бутылка. Не плохо. Нет, я не выйду с поднятыми руками. Удар по голове, потом «розочкой» - в лицо. Я не испытала отвращения от представления брызжущей крови противника. Вгрызусь ему в шею, если потребуется. Я мушкетер. И вырву победу.
- Может, он уйдет? – пискнула Катя.
Прислушиваюсь: тишина. Может, он уже ушел?..
И тут меня оглушает рок-музыка, возвещающая Юлию о телефонном звонке. Вот теперь мы перешли в разряд дешевых фильмов ужасов. Мне захотелось громко рассмеяться. Юлия как-то умудрилась непослушными пальцами отклонить вызов. Катя бесшумно ругалась, явно используя такие слова и конструкции, которые не подобает знать девочке ее возраста. Рей пребывал в ступоре. Интересно, как далеко его мысли? Мои вернулись к кладбищу и могиле «Елена Уорнер. Дура, полезшая, куда не надо». А симпатичненько. Еще ирисы всюду, белые, желтые и мои любимые, темно-синие…
- Он знает, что мы тут, - вернемся к мистеру Х, бродящему внизу. Хоть бы кашлянул ради приличия – неизвестность и надежда, что все обойдется, мучили меня не меньше, чем представления своей смерти и поминок. И маминых слез. От этого даже в дрожь кидало.
- Может, сдаться? – зашептала Катя. – Сказать, что мы сожалеем, что пришли…
- То-то он вооружился на двенадцатилетнюю, - зашипела Юлия. Ее глаза превратились в щелки, ноздри раздувались, как будто она собиралась унюхать противника.
Некто прислушивался, проверяя, где мы: второй этаж или подвал?
- Звонила Кларисса Эванс, - Юлия побледнела сильнее прежнего, хотя, казалось, для ее смуглой кожи это невозможно, - мать Рея! Что делать? – ответ пришел сам: женщина перезвонила. И, так как все мы верили, что история закончится американским хэппи-эндом, а умирать в руках перепуганной и разозлившей Клариссы никому не хотелось, Юлия не решилась повторно отклонять. - Здравствуйте. Извините, я думала, это будильник… мой шепот? – Юлия замялась, так что пришлось ущипнуть ее. – Мы спим… а, вы скоро будете… - некто пришел в движение. – Хорошо, ждем, - затараторила Юлия. – Нет, нет, все в порядке… нет… Рей спит… а не могли бы вы заехать в магазин?.. мороженое!.. домой не торопитесь!.. Спасибо… до вечера!
Некто поднялся на пару ступеней вверх – я прислонилась к стене, подняв бутылку и крутя в голове: «удар по голове, «розочкой» - в лицо», «удар по голове, «розочкой» - в лицо». Потом с ноги в живот, например, столкнуть его с лестницы… главное, не перепутать ничего. Не растеряться. Не промедлить. «Удар по голове, «розочкой» - в лицо». Я справлюсь. Я мушкетер. Кто, если не я…
Вдруг ветер заиграл мусором в подвале. Некто замер. Мы затаили дыхание. «Пожалуйста, Ангел-Хранитель, пожалуйста, спаси меня! И я больше никогда-никогда…» Некто спустился на пару ступеней вниз, прислушиваясь. Только бы не дернуться. Только бы не свалиться на дрожащих от напряжения коленях, не заполнить горящие легкие воздухом. «Пожалуйста…»
Некто вернулся на первый этаж. Ждать. Он должен спуститься в подвал. И тогда…
Времени на споры не было, и я пошла первой. Рассчитывать, что Рей проявит храбрость или Катя вспомнит о своем поясе по карате, не приходилось. Я двигалась медленно. Осторожно. Тихо. Слезящимися от напряжения глазами выискивая противника. Но нет, он допустил ошибку и искал не там. Глубоко вдыхаю…
… а выдыхаю уже дома, обессилено повалившись на диван, дрожа, едва удерживая готовые вырваться слезы и всхлипы. Как мы мчались по полю, спотыкаясь, обжигаясь крапивой, как перелетели через забор, бежали, захлебываясь воздухом, уже ничего не видя, едва не падая от усталости, боли в царапинах, синяках и вывихах, как заперли двери, как зашторили окна, прячась и от заходящего солнца, которое, казалось, специально указывает этому Некто на нас…
Это позади. Весь день позади. Выделю его черным в календаре: впервые чуть не подписала себе смертный приговор.
Дача семьи Эванс, день 2
Падаю под тяжестью Рея. Он прижимает мои запястья к раскаленной туго-натянутой сетке батута, немедленно пружинящей, толкающей меня к нему. Он как будто случайно касается губами моих волос, как будто случайно наши пальцы переплетаются. Я вижу только его нежный, любящий взгляд, я слышу только его сбившееся теплое дыхание, за ароматом духов я улавливаю запах его кожи, я чувствую биение его сердца, чувствую учащенный пульс, чувствую…
Рей терпеливо выслушал мой сбивчивый, сумбурный, очень путаный рассказ о Франции, о мушкетерах. И хоть французы в понимании Рея остались мерзкими лягушатниками, а Эйфелева башня – уродливым металлическим сооружением, он согласился как-нибудь однажды посетить со мной Париж… и это было моей маленькой победой. Я не сомневалась, что, позавтракав круассанами с горячим шоколадом, а на ужин выпив красного вина на уютном балкончике с розами, увидев Версаль, пройдясь по Люксембургскому саду, Рей разделит мою любовь к этой стране!
Я же высидела два часа романтической комедии с многообещающим названием «Клятва»… и мне понравилось! Да, там не было ни драк, ни погонь, ни коварных интриг, но столько чувства, столько эмоций… И, конечно, Любовь в главных ролях.
На календаре цвел амарант – никогда прежде я не видела такого диковинного растения! Мелкие цветочки образуют сочную колосовидную гроздь, пушистую, душистую, водопадом спадающую вниз. Правда в том, как безжизненно свисали коричнево-бордовые лепестки была какая-то печальная обреченность… но мысли из моей головы разлетелись напуганными пташками от внезапного грозного рычания мотора с улицы. Подскакиваю к окну – верно, у дома мотоцикл, так и приглашающий обхватить ногами изящный блестящий корпус с совсем неуместной наклейкой-бабочкой, крепко-накрепко вцепиться в руль и крутануть ручку газа… этим Юлия и занималась, как всегда самоуверенная, будто в кармане прятала водительские права, неудержимая, взрослая…
Что привлекательного в опасности? Глупо совершать глупости! Но удержаться невозможно… воспаленное любопытство так и просит удовлетворить его хотя бы разочек, так и цепляется за любую возможность попробовать, вкусить, оценить. Но это болото: вязкая трясина не отпустит свою жертву. Это наркотик – требуется еще и еще для удовлетворения жажды.
И вот я уже возле мотоцикла, любуюсь жутковатым рычащим зверем.
Моим воспитанием занималась мама - рациональная, предусмотрительная, аккуратная и осторожная. Сколько помню: каждый вечер она спешила домой, к нам, неизменно предпочитая шумные встречи старых друзей, судачащих когда о чем, но чаще всего о противоположном поле, просмотру романтических комедий на пуфиках за чашкой горячего шоколада, печеньем и маршмеллоу. Лили пошла в маму: тихая, до пресности правильная, выделяющаяся среди сверстников чистотой и непорочностью, как белое перышко в грязи. Мне же с трудом приходилось умещаться в рамках понятий «хорошо» и «плохо». Я пошла в папу.
Йен Уорнер. Беззастенчивый весельчак, самоуверенный эгоист, свободолюбивый искатель острых ощущений. Без комплексов, без правил и без страха. Жгучая смесь черного юмора и колкой иронии, восприятие невзгод любого масштаба как пустяковых испытаний, хоть слегка скрашивающих надоевшую монотонную рутину, бесконечный, заразительный оптимизм. Йен задыхался в четырех стенах, метался из угла в угол как тигр, жалобно-жадно поглядывал на улицу и непременно выходил под кремовый свет Луны - он любил прохладную, темную ночь, а не солнце – «ослепляющий прожектор в подвале». Йен с затаенной радостью бросался в авантюры, несмотря на возраст, кажется, предписывающий покой у телевизора с пивом и соленой рыбкой, бросался без оглядки, с азартом, выкручиваясь не за счет шустрых ног да везения, но благодаря живому уму и определенным талантам ораторского мастерства.
«Не страшно расстаться с жизнью, стоя на краю скалы, когда снизу доносится рокот клокочущего океана и шипение вспененных волн, а небо играючи подмигивает сребролучистыми и синими звездами. Страшно никогда этого не увидеть».
Мама старательно прятала меня от волнений, прокатывающихся в обществе грозными валами, - политика и связанные с ней бесконечные митинги и забастовки униженных и оскорбленных меня не касались, - оберегала от пагубного влияния ставших популярными компаний грязно ругающихся и грязно думающих, непременно напивающихся до скотского состояния и придерживающихся теории Фрейда подростков. И я скучала, лишенная хоть каких-то развлечений, о которых так часто сбивчиво, задыхаясь от переполняющих эмоций, рассказывала Юлия. А теперь… «волка к конуре не приучишь, - говорил мой папа. – Как бы его ни кормили, ни обхаживали, а в лес все равно потянет, за своим, за родным».
Рей и Юлия снова спорили. Снова из-за меня: кто прокатит Елену Уорнер вокруг поселка, кто первым заглянет в лихорадочно горящие глаза, сорвет визг восторга с прежде плотно сжатых губ? Рей победил. Он готов бороться за нас?.. аккуратно сажусь на поскрипывающее кожаное сиденье, крепко обнимаю Рея, прижимаясь к его спине, вдыхая его головокружительный, такой приятный, как будто слегка щекотливый запах, прислушиваюсь к ускоренному биению его сердца, видимо, пустившегося в олимпийский забег… звук похожий на визг электронной пилы разрезал воздух – и мы помчались куда-то вперед, к еще горящему закатными огнями горизонту.
Адреналин мгновенно заполнил мою кровь, опьяняя, окрыляя, даруя легкость и силу, обостряя все чувства до предела: привыкнув к слегка размытым очертаниям предметов, я удивлялась, какие они на самом деле – будто их прорисовывал художник! Видеть не зеленую массу, называемую лужайкой, а отдельные, стройные, острые, как шпаги и такие же тонкие травинки, не неопознанный летающий объект из-за белого цвета соотносимый с понятием «бабочки», а бабочку, с мохнатым тельцем, парой черных бусинок-глазок, длинными, изящно загнутыми усиками и замысловатым узором на крыльях, выполненным рассыпчатой, как мука, пыльцой. Передо мной оглушительно-ослепительным салютом раскрывался новый мир, в котором палитра состояла не из семи цветов радуги, и новая жизнь, оказавшаяся так близко, всего лишь за стопкой моих книг – жизнь, полная неожиданностей, порой - испытаний, порой – опасностей, жизнь, которая не обойдется без провалов и неудач, разочарований и падений, потому что эту жизнь я буду строить сама, а не под чьим-то бдительным контролем.
- Нравится? – прошептал Рей, сбавляя скорость.
- Бесподобно, - шепчу. И удобнее устраиваю голову у него на плече. Не хочу, чтобы этот полет прекращался.
- А ты представляешь нас спустя время? – аккуратно заговорил Рей. – Мы катаемся по ночному городу, когда улицы такие пустые… заезжаем в какой-нибудь ресторан, где мне подадут сэндвичи, а тебе – трюфели или крем-брюле, сладкоежка, - улыбаюсь. – А потом возвращаемся домой, и там, за бокалом бургундского, любуемся: я – розами на нашем балконе, ты – Эйфелевой башней. Да, мы в твоем Париже…
Нет, я не представляла такого будущего. Свою квартиру на улице Риволи, однокомнатную, с терьером, вьющимся у ног, и никого, кто связывал бы меня обязательствами и обещаниями, кто добавлял бы грязной посуды в мойку, а белья - в стирку, кто теснил бы меня в кровати, - нет, Рея рядом не было.
Дача семьи Эванс, день 3
23:00. Катя посапывает в гостиной – денек выдался насыщенный. Рей, видимо, побаиваясь, до чего еще мы горазды додуматься, устроил нам утомительную прогулку под беспощадными, прямо-таки высасывающими энергию, лучами солнца в саду матери, в котором вишенкой на торте, веточкой базилика на пицце, яблоком в поросенке были набухшие сочные бутоны пионов, в окружении радуги цветов и ароматов. Гонял нас по площадке, на радость детей, видимо, не привыкших, что чопорные и чинные «взрослые» могут проявлять интерес к их забавам. Нашелся и бассейн, в который свалились уставшие, фыркающие моржи, лениво плещущиеся и сонно зевающие.
23:05. А мы оккупировали кухню, хрустя чипсами и в очередной раз выслушивая «терзания сердца» Юлии, такого не постоянного, но неизменно страдающего. Не помню, как так вышло, что Рей придвинулся ко мне, как моя голова удобно устроилась на его плече – как будто только для этого оно и предназначалось! – как он как будто случайно коснулся моих волос губами. И еще. И еще. И все как будто случайно… кажется, мы нервировали Юлию. Количество язвительных замечаний на минуту времени возрастало…
- Может, чем-нибудь займемся? – хлесткие, злые, обиженные интонации в тоне Юлии, ее глаза, так воинственно блестящие в тусклом свете, активная, нервная жестикуляция – тут уже не «попахивало», а прямо-таки «воняло» ссорой, от которой я и поспешила убежать.
Тишина. Видимо, от меня ждут предложений.
– Может, в бутылочку? – сказала я для того, чтобы хоть что-то сказать. Впрочем, не совсем так: де-то глубоко в подсознании я уже давно подыскивала удобный момент для подведения моей истории с Реем к логическому финалу – нет ничего хуже затянутой книги. Пора бы написать «счастливый конец», поставить точку. К тому же Юлия безумно обрадуется возможности исполнить роль учительницы и наглядно продемонстрировать нам свои богатые познания в языке любви.
Хотя так страшно воплощать мечты в жизнь: они, всегда такие идеальные, уродуются ограниченностью, грубостью, прозаичностью реальности.
Итак, я и Рей. Секундная стрелка как будто замедлила свои нервные торопливые рывки. Ехидные комментарии Юлии уже и не слышны за громоподобным тяжелым замедлившимся стуком сердца. Чувствую, как воздух пробирается в легкие, тонкими льдинками покалывая, обжигая холодом мое болезненно лихорадящее, разгоряченное тело. Чувствую, как в вены проталкивается свежая, бурлящая адреналином кровь. Чувствую как слегка вздрагивает напрягшаяся, натянувшаяся вена на шее. Мои губы, сухие, слегка приоткрывшиеся, горячие, кажется, налившиеся пурпуром…
Интересно, а что испытывает Рей? Он, ссутулившись, слегка подергивая ворсинки на ковре, не поднимал на меня глаз, дыша порывисто, как будто захлебываясь воздухом. Осторожно, как будто он дикий зверь, а я охотник с уже заряженным ружьем, придвигаюсь к Рею. И откуда во мне столько решительности? Уверенности? Я ведь не могу сама его поцеловать. А если ему не понравится? Если он оттолкнет меня, сморщившись, как будто я лягушка? Я не могу… пытаюсь вспомнить, как это бывает в фильмах – нет, не помню. Я слишком нервничаю. У меня точно ничего не получится. Я не могу!
Мои губы на миг коснулись его щеки, и я прямо-таки отскочила от него. И волна разочарования, поднявшаяся где-то между ребер, едва не выплеснулась слезами – я бесхарактерная, бесхребетная, безвольная. Я - слабая. Я - второй план.
- Нет! Нет! Нет! – запротестовала Юлия, подскакивая с дивана. - Что за детский сад? Пора взрослеть! Он не кусается, Елена! Давай! Это же так просто! Ну же! Попробуй!
«Сейчас или никогда!», - поддакивал ей мой разум.- «Хочется же! Не сопротивляйся! Отпусти себя!»
Рывок – и я едва не роняю Рея, наконец-то соединив наши губы. Отстраняюсь прежде, чем секундная стрелка успела с двенадцати прыгнуть на тринадцать. Это произошло. Я это сделала.
- Не то! – донесся до меня возглас Юлии. – Как моржи! Настоящий поцелуй… ну совсем иначе! – вдруг она опустилась возле Рея, крепко обхватывая его шею, как доктор, чтобы пациент не вырвался, и хитренько улыбаясь. – Научу! – и она с энтузиазмом впилась в его губы еще прежде чем Рей успел хотя бы пискнуть.
Вопросы «что происходит», «когда это началось», и «как я в это ввязалась» довольно часто посещали меня, так что я не обратила на них внимания, сосредоточившись на размеренных, как будто заранее продуманных и отрепетированных, движениях Юлии. В общем-то, действительно, ничего сложного.
Когда Юлия наконец выпустила Рея, то лишь разочарованно покачала головой, как учительница: этот в уроке не разбирается.
- Слишком скован, - вынесла она вердикт. – Теперь Елена, - ей оставалось разве что облизнуться, чтобы полностью соответствовать амплуа сексуального маньяка.
Пока она не устроилась возле меня, устраивая одну руку на моей талии, а другой поддерживая голову в нужном положении, я не верила, что она и правда собирается меня целовать. «Аморально, ненормально, неправильно!!!» - завопил мой разум, но разве не эти прилагательные придется мне использовать в сочинении «как я провел это лето?», разве это самое дикое из того, что мы уже натворили? Бурный водоворот моих мыслей прервал ее настойчивый поцелуй. Разум быстро собрал чемоданы и отправился в отпуск. Мне не отстраниться – очень уж крепки объятия Юлии – да и зачем? Она - моя лучшая подруга, так кому как не ей научить, показать, объяснить… пробую повторить ее движения, перехватить инициативу… а это любопытно! Мне определенно нравится!
Рей нас окликнул, сердито, резко, обиженно. И закрутил бутылочку, не особо считаясь с тем, на кого она показывала: он приблизился и целовал меня, вначале очень осторожно, как будто лепесток розы, нежно, легко, словно боясь вспугнуть. Но вот объятия дружеские, ласковые сменились на сердечные, жадные, жаркие, поцелуи загорелись огоньком страсти.
Я и не заметила, как Юлия покинула нас, как Рей увлек меня на улицу, под кремовый свет луны, к легкой ночной прохладе…
Влажные горячие поцелуи Рея, легкие клубы пара, вырывающиеся в те короткие моменты, когда он отрывался от меня, вдыхая бодрящий предутренний воздух и что-то невнятно бормоча, что-то такое формальное, ненужное, лишнее сейчас, когда мы, слившись в то самое «единое целое», переплетясь в недружеских объятиях, наслаждались тишиной, уединением, живительной росой, серебром луны… слегка дрожащими, почти не послушными пальцами я играла его волосами, всем телом я старалась как можно теснее прижаться к Рею, чтобы меня обнимали его тепло, сладковатый запах какао, любовь…
Не помню, как мы упали на влажную сетку батута, как Рей навис надо мной, и его глаза, медово-карие, сверкали ярче звезд, как он намотал локон на мой палец, как поцеловал в шею, вначале робко, осваивая новую территорию, а после настойчиво, уверенно, пылко, так что мое тело буквально свело судорогой, а бабочки в животе дернули крылышками и отправились в далекий сладко-мучительный полет.
Светало. Новые золотые волны отгоняют старые, черные, с крапинками-звездами. Я заворожено смотрю на вырываемые из ночной темноты бутоны цветов, подрагивающие, раскрывающиеся, с поблескивающими капельками росы на лепестках. На лужайке так много ромашек! Целое желтое море пушистых головок.
- Елена… - я вздрогнула – хрипловатый голос Рея насторожил, напугал, заставил расслабившееся, нежащееся в его объятьях тело напрячься, как струна. – Елена, я… - «что-то плохое, он скажет что-то плохое». Конечно, я ведь просто я: некрасивая, не яркая, не интересная. – Если бы я… когда-нибудь… в будущем… - внезапно страх попадает в ловушку к надежде: «нет же, Рей не обидит, потому что… он просто не сделает мне больно! Он хочет сказать те заветные слова, что так не терпится услышать любой девушке». – Ты бы… согласилась… со мной встречаться? – он перешел на какой-то неизвестный мне язык заиканий, покашливаний, проглоченных гласных, и все же я поняла, почувствовала, что он хотел сказать… и растерялась.
«Встре-чать-ся». Что это? Что это такое? Это значит семью? Замужество? Пару спиногрызов? Обязательства? Скованность? Ограничения? На что я подписываюсь?
- Ну… - затягиваю я. Конечно, я готова визжать «да! Да! ДА!» и как при получении Оскара высказывать благодарности всем и вся за поддержку, участие и терпение: вот, наконец-то и у меня есть парень. Отношения. – Если я буду свободна, - что такое «встре-чать-ся?!» Видеть по вечерам? Созваниваться? Целоваться? Делить радости и невзгоды? Знакомиться с родителями и вместе готовить ужины? Последнее я не вынесу – чтобы кто-то мешался под ногами! – Я соглашусь, наверное, может быть, в принципе… - я с трудом оборвала себя, крепко стиснув челюсти. Дети и свадьба - не для меня: связывать себя, а потом еще и камень на шею вешать. Но Рей… я, черт побери, хочу называть его своим парнем! Что я наговорила? Какой изысканный бред! Боже, пожалуйста, можно чуть-чуть отмотать время назад? Я хочу, хочу, хочу! Я уже готова написать сочинение на тему «разрушенные Судьбы из-за недомолвок» - он не скажет «А», она не скажет «Б», и не получится у них алфавита.
- А почему мужчины должны делать первый шаг? – неожиданно спрашивает Рей. Так принято? Им терять нечего? Не знаю. - Вспомнил одну историю. Двое… случайных знакомых. Их тянуло друг к другу. Парень хотел признаться, что для него уже нет ничего важнее ее улыбки по утрам, но боялся… что она… не разделяет его чувств. Боялся настолько, что не решался говорить о… физической необходимости видеть, слышать, чувствовать… что она рядом… что она с ним. Она улетала в другую страну, навсегда. Они прощались и… он так хотел… он все обдумал… с ней у него рождалась надежда… вера в завтрашний день… с ней все обретало смысл… и он… он упустил свой шанс, - такая неожиданно печальная концовка меня буквально оглушила.
А где же хэппи-енд? Если эта история о нас, то как-то неправильно все получилось. Мои легкие уже наполняются необходимым количеством кислорода, чтобы выдать: Рей, пожалуйста, не оставляй меня никогда, давай вместе, вместе навсегда!», но у меня не получается ничего сказать, даже звука издать – ничего. Передо мной разверзается черная, неизвестная бездна, что-то новое, притягательное и пугающее, но сколько об этом уже сказано! И неизлечимо раненное сердце, ноющее по ночам и в плохую погоду, и иссушенные, казалось бы, глаза, на которых все равно откуда-то берутся слезы, когда кто-то ненароком назвал запретное имя или включил грустную музыку. Я не хочу забиваться в угол, задыхаясь болью, обхватывая ребра, чтобы не рассыпаться, разрываться изнутри. Но ведь бывает у любви и счастливый конец… у нашей истории будет!
…
Уже третий будильник надоедливо верещал, в третий раз будя Клариссу Эванс, но по-прежнему не вырывая меня и Юлию из объятий Морфия. Тяжко просыпаться. Особенно когда утро не приносит ничего приятного. Особенно когда ночь была так коротка. Когда я все же победила слипающиеся ресницы, меня ослепило, и не только солнце, уже поднявшееся над макушками леса и ползущее к зениту, но воспоминания: поцелуи, объятия, поцелуи, поцелуи. Невольно провожу пальцем, проверяя, не изменилось ли что-то. Нет, все как будто по-прежнему… встаю. Меня уже не пошатывает, не кружит. В зеркале все по-прежнему: Елена. Уорнер. Не выспавшаяся. Растрепанная. Серая. И это не только про цвет лица и майки. Зато глаза… переливаются всеми цветами счастья.
Рей сладко сопит в своей комнате. Как же поступить? Как общаться после вчерашнего: сделать вид, что ничего не было, или относиться ко всему равнодушно-спокойно? Мое сердце стучит, как Биг-Бен. Надо тихонько улизнуть, пока он спит. Но какой же он красивый! Не той красотой, что выставляют на обложках женских журналов: нет ни накаченного торса, ни бронзового загара, ни голливудской улыбки, настолько же сияющей, насколько пустой. У него усталое лицо, озаренное добротой и нежностью, на его губах – мои поцелуи, и я знаю, какие мягкие у него волосы, знаю, какой запах у его кожи… внезапно он открыл глаза, не так как в фильмах – не тянулся, не дышал «глубоко и тревожно». Просто открыл глаза и немедленно поймал мой взгляд.
- Ты не уехала? – поразительная у него способность: по-детски искренне радоваться таким мелочам. Или, может, мое присутствие – не мелочь?..Сердце, как непокорный конь, сбросило узду рассудка.
- Пришла попрощаться. До новых встреч, - усердно махаю рукой. Я буду скучать. Я уже скучаю. Столько мыслей. Они не то что путаются, они образуют творожную массу.
- Я…удачного отдыха, Елена, - мое имя из его уст – это и есть счастье!
…
Что может быть прекраснее, чем забраться под теплое одеяло, свернуться клубочком и дремать, зиждясь на тонкой грани между реальностью, о проблемах которой, к счастью, можно не думать еще пару минут, и снами, в которых проблем вообще нет. Ни о чем не переживать, никуда не спешить, ничего не делать. Да еще солнце посыпает лицо своими огненными поцелуями, ветер по-дружески заходит через окно и шастает по квартире. Я возвращаюсь в кладовую воспоминаний, на песчаный берег моря, который облизывают мерно шуршащие волны, где воздух терпкий, тяжелый, с повышенной влажностью, где небо светло-голубое, с нежными сливками облаков… где найдется место и для Рея: вместе купаться в кристально-прозрачной воде, вместе загорать, попивая коктейли, и, может, даже попробовать «Кровавую Мэри» или «Секс на пляже», вместе ужинать экзотическими блюдами, деля кальмаров и лобстеров. Вместе засыпать под шум прибоя…
Какая разница, уеду ли я в Париж, на улицу Риволи, забьюсь ли в однокомнатную квартиру, скрашивая одиночество, особенно давящее дождливыми ночами, послушным терьеров и бокалом бургундского, поднимусь ли так высоко по карьерной лестнице, чтобы не видеть, что я – несчастная, не состоявшаяся в любви девушка, спрятавшаяся от правды за кипой работы.
Из раздумий, грозящих привести к глубинному самоанализу, который, в свою очередь, только подводил к никем не замечаемой, но очень болезненной депрессии, меня вырвал поднадоевший рингтон мобильника. Как порой хочется вышвырнуть его в окно! Итак, пришло сообщение. Имя отправителя подействовало на меня как чашка крепкого кофе: Рей.
«Еду в город. Может, прогуляемся?».
Я уехала с его дачи ровно три часа и тридцать три минуты назад.
…
Кларисса готовила блинчики. Она только вернулась, закинув меня и Юлию в город, и уже снова собиралась уезжать. Множество планов, неудачная реализация, нескончаемый оптимизм – коротко об ее образе жизни. Наверное, из-за столь наглядного примера, Рей и не любил загадывать наперед: лучше сделать и показать результат, нежели попусту болтать. Дела ценнее слов.
- Доброе утро, дорогой, - Клариссаторопливо чмокнуласына, ввалившегося в кухню. – Рано проснулся.
- Выспался… я поеду с тобой в город? –дрожащий голос бессовестно выдавал напряжение хозяина.
- Уже соскучился? – Кларисса ничем не выдала своего раздразненного еще утром любопытства. «Никогда я не видела такого неба, какое видела Елена прошлой ночью», - сказала она Юлии. И ей не терпелось выведать, что же такое произошло, если неприступная, холодная вроде Снежной Королевы, замкнутая Елена растаяла.
- Да… я… - Рей налился краской, как спелый помидорчик.
- Ладно, собирайся, - не стала Кларисса мучить его. «Не стоит насильно вторгаться в личную жизнь детей: они это оценят и однажды сами раскроются перед вами», - вычитала где-то Кларисса. Она, как любая мать, надеялась стать верным другом своему ребенку. Конечно, она не хотела быть посвященной во все подробности периода взросления: первая сигарета, первая пьянка, первый клуб вполне могли остаться секретами. Но то, что волновало Рея, волновало и ее. И теперь это не были оценки или задиры-сверстники: это была «Елена Уорнер».
…
- Мы такие разные, - между нами разверзалась пропасть вкусов и интересов, через которую мы кропотливо строили шаткий мостик взаимных уступок. Я, эгоист, уступала и не только не испытывала раздражения или злобы, но радовалась, когда его медовые глаза зажигались улыбкой. Наверное, это и есть любовь: когда его счастье – твое счастье, когда стук его сердца синхронизируется с твоим. На моей шее висело черное крылышко, только на первый взгляд крылышко – вторая половинка была у Рея, серебристая, и вместе они образовывали сердце.
Мы спрятались от ливня, прорвавшегося из разбухших туч, в маленькой пекарне, приглашающей не только белоснежными салфеточками на миниатюрным столиках, но и переплетением запахов грушевого ликера и сладкой выпечки. Мы разговариваем. С жадностью кидаемся в прошлое друг друга, осторожно приподнимаем завесу будущего. Мы молчим. Изучаем друг друга, как будто старается как лучше запомнить перед долгим расставанием каждую деталь внешности: у Рей родинка над левой губой, такая аккуратная, как будто прочерченная циркулем, у него ни одной морщины, даже мимических нет, у него слегка опаленные ресница, так забавно подвивающиеся – верно, на даче Юлии он как-то неудачно сунулся к костру.
- Не хочу тебя отпускать… - шепчу я, когда телефон Рея недовольно пищит: Кларисса. Время жестоко. Оно растягивает минуты мучения и сокращает часы удовольствия. «Порой и год не стоит дня, порой и день дороже года», - декламирует голос папы.
- Послушай, - в тон Рея пробираются несвойственные ему серьезные нотки, остужающие, требующие сосредоточенности. - Я буду скучать, уже скучаю… - я на месяц улетаю в Грецию. Еще так недавно это было единственным, что скрашивало мое лето, а теперь я буду подниматься по трапу к самолету, как на казнь. Уже отсчитываю дни до моего возвращения, дни до нашей встречи. - Если что-то произойдет за время расставания, я пойму. Я имею в виду… не хочу привязывать тебя обещаниями, потому что и так верю. Верю в нас. Только не забывай меня. Ты мне нужна…
- Ничего не говори, - я не забуду. Никогда. - Я… Рей я… - «люблю тебя» тонет в поцелуе. Я прижимаюсь к нему, вжимаюсь в него, пытаясь образовать единое, неделимое, чтобы никто и ничто не разделило нас… я не выдержу, если потеряю Рея, я не справлюсь…
- Люблю тебя, - с улицы донесся нетерпеливый гудок: Кларисса. Рей провел по моим волосам, крепко сжал мою руку и… отступил. Шаг назад. Еще. Еще.
- Я тоже, - чем дальше он уходит, тем лучше я чувствовала связь между нами, невидимую, но такую ощутимую. Вместе. Навсегда.
Желтые ромашки. Часть первая
© Copyright: Натали Беар, 2016
Свидетельство о публикации №216090701028
Свидетельство о публикации №216090701028
Рецензии