Желтые ромашки. Часть четвертая

Все кануло во мрак. Темнело.
Сгущались тучи. Дождик моросил.

04.08.13.
Я ничем не отличалась от безумного геймера, наконец-то выбравшегося из пыльной, душной, душащей тошнотворными запахами грязных носок и протухших бургеров комнаты. Ну здравствуй, реальность! Давно не виделись. Что новенького? Я как ребенок гуляла по как и прежде гудящим пробками улицам, переливающимся торопливыми разговорами и фыркающим выхлопами улицам, радуясь багряным, как маки, оранжевым, как сладкие апельсины, синим-синим, как глаза мои сестры, машинам, переливающимся под беспощадно палящим город солнцем, собирая букетик персиковых одуванчиков, уже изрядно попачкавших мои ладошки своим ядовитым соком и едва не пританцовывая под крутящуюся на языке песенку из детского мультфильма об облачках, легких, перистых, плывущих куда-то далеко-далеко…
А вечером я заскочила с небольшим, но очень вкусным подарком к Джереми на День Рождения: он ведь сладкоежка побольше моего, так что наверняка оценит тортик Наполеон, прекрасно дополняющий мое поздравление: чтобы завоевывать, а не быть завоеванным! Тони, неожиданно заявившийся на праздник, то ли в память о некогда такой крепкой дружбе, то ли с куда менее безобидными намерениями, усмехнулся: кому как не мне за бокалом искристого шампанского раздавать такие пожелания.
Я уже отступала к двери, убедившись, что «взрослые» коктейли, гарантирующие пробуждение у унитаза, со стойкими рвотными позывами, меня не интересуют, танцы с прижимашками-обнимашками – тем более, а уж про пьяных умников, так и жаждущих сострить, я молчу, - вернулась уважаемая и любимая Софией Елена! – когда наткнулась на парня, кажется, скучающего среди компании не по возрасту так же, как я… Его звали Константин.
Я бы не обратила внимания ни на его начитанность, о которой я узнала много позже, ни на исключительную правильность: ни сигаретами, ни алкоголем, ни наркотиками не балуется, если бы не его потрясающие бицепсы, плотно обтянутые футболкой и наверняка вызвавшие слюнки не у меня одной. Извините, но в вашу удивительную, может, поразительной широты души никто не влюбится с первого взгляда. А вот в накаченный торс – легко! Добавьте к этому золотистые, как у Леонардо ди Каприо, волосы, бездонные океаны глаз, в которые так и тянет окунуться, и стеснительную, извиняющуюся, детскую улыбку – пожалуй, единственное, что в нем могло напомнить Рея. Итак, когда руки, в которые не то что не страшно - хочется упасть, поддержали меня, я уже разглядывала нового знакомого, пытаясь хотя бы ненадолго стать Шерлоком Холмсом и определить, найдется в его мыслях местечко для меня? Кажется, нет…Константин, обойдя меня как столб, заторопился к… коллекции оружия, гордо представляемой Джереми гостям. Меня предпочли какому-то револьверу доисторическому! Какому-то ножу корявому! Видимо, придется мириться с такими унизительными, шипами впивающимися в самолюбие провалами на «личном фронте».
Мои губки обиженно кривятся, как у ребенка готового разреветься, потому что отобрали конфетку, и Джереми уже снова рассыпается передо мной градом комплиментов, когда мой слух, уже настроенный на частоту голоса Константина, улавливает: «да, Джер хорошо свои ручки шаловливые пристроил, но для меня отношения – пустая трата времени и денег». Мои комплексы – наверное, это платье меня полнит, да, определенно, да еще эти каблуки, неустойчивые, тяжелые, пережавшие набухающие синеющие вены, бррр, я как слон, готовый рухнуть и поднять землетрясение! – отступили перед азартом – хм, неужели попался крепкий орешек с принцыпами.
- Согласна, - Константин оборачивается на меня с таким видом… будто лягушонок перед ним выпрыгнул! – Девчонки постоянно капризничают, не поймешь, что творится в их хорошеньких головках, да? – Тони насторожился, прямо-таки впитывал мои слова, непоколебимо уверенный, что я пытаюсь что-то донести до него. А вот Константин…  рассредоточен, что-то жует, хорошо хоть не зевает. – Лучше всего дружба, без клятв и обязательств, - протягиваю ему руку, не очень-то дружелюбно скалясь. Ну здравствуй, женоненавистник, здравствуй, импотент несчастный, а я ведь думала, из нас может получиться прелюбопытная пара!
Его ладонь, холодная, жесткая, чуть ли не острая, как наждачная бумага, прекрасная для мордобоя, но совсем не подходящая для нежных поглаживаний девичьей кожи, пожала мою. Я выдавила улыбку – вау, встретился-таки и на моем пути человечишка, не валящийся к моим ногам мешком муки! Уголки его губ дрогнули, принуждаемые хозяином – нет, ему совершенно искренне плевать на меня!

07.09.13.
Лонгвей… наверное, здесь бы обосновался бог Дионисий – пиво брызжет, пенными звездочками сползая по моим волосам, кубики постукивают по зеленому сукну, какие только кульбиты не вытворяя на глазах у хранящей стовольтное молчание публикой, и я, получив сурьезный значок организатора, к которому простые сметные обращаются с оскорбительно простыми вопросами – например, где туалет? – повизгивая, залезаю на лошадку, уж не знаю откуда притащенную для меня Джереми.
В моей голове – идеальный порядок, ведь я начинаю с чистого листа. Конечно, воспоминания не отправились на помойку вместе с другим хламом – они формируют нас, определяют, кто мы есть, какие ошибки уже совершили, а какие только предстоит совершить. Зато пыль с полочек протерта, фотографии в рамочках-сердечках мамы, сестры и Софии вытащены из чулана, мысли маршируют ровным строем. 
И в моем сердце – штиль. Да, хочется кого-то, кто будет вдыхать запах твоих волос, крепко-крепко обнимать, так что сразу и тепло, и хорошо, и ничего больше не надо, кто будет сладко-сладко целовать, чтоб земля из-под ног ускользала, чтоб бабочки щекотались в животе, на ночь писать какую-нибудь романтическую ерунду, которую и показать-то стыдно, до того глупо звучит, но приятно, чертовски приятно, что о тебе думают, заботятся, волнуются… что тебя любят… и нет, легкая рябь проходила не из-за Рея: отпусти и забудь, что прошло уже не вернуть! – а из-за Константина, этого надутого павлина, этого самодовольного самоуверенного эгоистичного мальчишки, как назло попадающегося мне под ноги каждый раз как только я забывала о его существовании.
Эта ошибка природы несправедливо раздавала критику лучшим представительницам прекрасного пола, цепляясь то к кривым ножкам под короткой юбкой – ну разве не импотент он после этого?! – то к парализованности и неуклюжести походки – а сам попробуй походить на таких каблуках, умник! – то к костлявости – это мода, динозавр несчастный! Меня он упорно не замечал, как будто я невидимка! Впрочем, мне и так приходилось сдерживаться, чтобы не подпортить его наглую мордашку царапинами «ведьмовских ногтей».
Я обходила его, как овчарка добермана, скалясь, вздыбив шерсть на загривке и пуская слюнки от представления, как даю увесистой лапой пощечин этой наглой морде. Он воспринимал меня как акула – рыбу-прилипалу. Не мешается и славно. Ох, Константин, я еще ворвусь в твои скучных сны…
Да, меня что-то привлекало в нем, как воробьев у Макдональдса какая-нибудь гадость. Нельзя – и сразу очень хочется… Плохим девочкам - хорошие мальчики или «противоположности притягиваются».

14.09.13.
Константин… мы виделись с завидной регулярностью, передразниваясь, переругиваясь, но скучая, если ставший привычным раздражитель не появлялся на горизонте. Я даже удостоилась СМС «что с тобой?», когда заболела и не выходила на связь неделю. Я то же беспокоилась о полюбившемся вредном микробе: «ты в канаве какой прохлаждаешься или по клубах шляешься, проводя критический осмотр женского белья, где тебя искать-то, принцип ты наш?».
А уж когда неприступный воин вызывался лично провожать меня до дома после затянувшейся вечеринки, я зарделась от смущения: уж не поддается ли гранит или он на зло пыхтящему Джереми купается в моем внимании?
- Я тоже не тороплюсь, - парировал Джер, прищуриваясь, когда Константин взял меня за руку, и тут же хватая вторую. Не порвут же они меня, правда?
- Вообще-то, это моя обязанность, - не отстал от коллектива дядя.
Забавно вышло… меня сопровождала маленькая свита. Константин всю дорогу сыпал анекдотами, по большей части унитазными, но ценными хотя бы потому, что предназначались они моим ушкам, только моим. Может, Константин влюбился? Но выдавливать, выуживать, вытаскивать признание я не собираюсь – человеку дан язык,чтобы выражать мысли и чувства, а не для французских поцелуев! Пусть говорит, если есть что сказать… Или это не проказы Амура, а примитивная конкуренция между львенком и львом? Джереми, кажется, готов был придушить юного соперника, а тело бросить в брусничных кустах.
- Спасибо за ваше… эм… внимание. Я бы пригласила вас, но мама… - скомкано прощаюсь, топчась на пороге и уже умчавшись мыслями к сахарным пончикам и какао.
- Уже на ночлег зовешь! – воскликнул дядя.
- Нет, конечно, - тыкаю хохмача между ребер. – По чашке английского гостеприимства – и за порог! – хотя Константина, с такими пушистыми, растрепавшимися волосами, неопробованными, но, не сомневаюсь, нежными губами, можно было бы и пригреть у себя под боком… я не серый волк, не съем, разве что покусаю слегка, но, уверена, ему понравится… ух, поигрывают у меня гормоны… 
-Настоящая дочь Йена Уорнера, - это явно не комплимент, но спасибо, дядя.
Вспоминаю папу, балбеса, опять исчезнувшего на месяц… у него такое случается в двух случаях: или ну очень затянувшаяся пьянка, когда очухиваешься фиг знает где, фиг знает с кем и не уверен, что хочешь вспоминать, что было, или симпатичная юбчонка, задираемая не одну ночь, но не выдерживающая убежденного холостяка, единожды побывшего в браке и больше туда не собирающегося. Я со всей искренностью желала папе найти смазливую, с большими сиськами девушку, не замечающую ни стойкого сигаретного дыма, пропитавшего одежду Йена, не требовательную, не чистоплотную, хорошо бы ленивую, обожающую футбол и пиво с чипсами.  Я желала папе счастья, семейного благополучия и домашнего очага, вновь растопленного домашнего очага, только бы он не забывал обо мне…
Какое напутствие он бросил мне перед таким важным, таким ответственным последним учебным годом в старшей школе? «Смотри, чтобы на повод не посадили и в конуре не заперли». Хотя он вряд ли это помнит – был выпивший, как и всегда…

15.09.13.
«Привет, малыш! Очень надо тебя увидеть. Давай в 19:00 в суши баре?» - СМС от Джереми выбрасывает меня из литературной прострации «быть или не быть Наташе Ростовой?» в реальность – стол ломится от отложенных в бесконечность дел, в пепси плавает муха, наглотавшаяся этой химической отравы и сдохшая.
Я уже набрала в ответ привычное «да, давай!», когда мой параноик добрался-таки до микрофона и заверещал: «опасность, опасность, это ловушка!». В самом деле, что-то не так… может, отказаться? И что дальше, прятаться от Джера из-за дурного предчувствия? Или, еще лучше, исчезнуть? Прошлое не шкурка от мандарина - не выкинешь. Было, есть и будет.
Встречаемся. Приветственные объятия, чуть более долгие, чуть более чувственные, чем хотелось бы моему разоравшемуся параноику.
 «Он хочет от тебя больше, чем ты можешь дать!»
Но мы же друзья! Мне отныне избегать мужчин?
«Он хочет от тебя больше, чем ты можешь дать!»
Джереми берет меня за руку, бухая масла в огонь, так что напряжение вибрирует во мне, я буквально электризуюсь, готовясь бахнуть по нему хорошеньким зарядом тока, если неловкая дискомфортная атмосфера не разрядится. «Ты идеальный вариант, потому что красивая, так что хочется ухаживать, как за девушкой, но слишком маленькая, чтобы укладывать в постель», - напеваю колыбельную для разыгравшегося воображения. Скорей бы разойтись, на утро мои волнения будут «вчерашними глупостями», а я проснусь, с начала… «и повторится словно встарь»…
Джереми обвивает мою талию, как удобно устроилась его ладонь… я оборачиваюсь на пронзительный, прорезающий вечерний воздух визг тормозов как раз вовремя, чтобы мокрые пухлые губы Джереми не дотянулись до моих, а уткнулись мне в щеку. Ч.Т.О? Мой разум отрубается. Кажется, мои глаза готовы вывалиться от удивления, возмущения и… злости. ЧТО ЭТО БЫЛО?
- Это… по-дружески? –спрашиваю хрипло, заикаясь. Я воздухом задыхаюсь!
- Ты же видишь, я отношусь к тебе не как к другу, - если бы меня ударили тяжелым тупым предметом по голове, я бы не так растерялась, как теперь. И все же брови не взлетают, как пташки, ввысь, челюсть не меряет расстояние до пола. Я не виновата, что поверила, я не виновата, что доверилась…
- Нет, Джер, ты говорил, что мы друзья, и я считала, что мы друзья, близкие друзья.
- Я так не говорил, - и тут я разозлилась. Да как он смеет врать мне?!
- Могу процитировать, - шиплю сквозь зубы, - я красивая, так что хочется ухаживать, но слишком молодая, чтобы тащить в постель! И это ты повторял не раз! – ха, я кричу на него прямо посреди улицы и нас обходят стороной как двух ненормальных!
- Я пытался относиться к тебе как к другу, но это невозможно. Ты такая красивая… такая прекрасная… я не могу, как бы ни хотел, не могу быть тебе другом.
- Но я не разделяю твоих чувств, я считала, и считаю, и буду считать тебя другом! – эх, не люблю я повышать голос – это всегда проявление слабости, но сейчас лучше покричу на Джера, чем приложу пылающуюладонь к его гладко выбритой, так и просящей пощечины, щеке.
- Я понимаю, Елена, правда, понимаю, что не могу требовать от тебя ежеминутного ответа. Я лишь хочу спросить, возможно ли что потом… однажды… могу ли я надеяться… ждать… -
- Нет, - обрываю его лепет резко, жестко, не допуская пресловутых «если» и «может быть». Не может. Хватит. Я умею говорить «нет»! Умею и буду! И пошли все, кого не устраивает, к слону в задницу! – Ты был мне хорошим другом, - вбиваю слова, как гвозди, в гроб наших отношений.
Он вздыхает. Как будто поставил ставку на бегах и проиграл!
- Хорошо, что я не Тони, - бросает он. – Мне тут рассказывали, -конечно, мой дядя, кто еще? – как ты разбила ему сердце. Мне тоже больно, правда, но я справлюсь. Я, наверное, кажусь глупым, да, Елена? Наивным? Но я верил… в нас, - меня сейчас стошнит.
- Только друзья, - подвожу я итог, и вечер проходит по мне товарным поездом: давилась скользкими суши, заливая отвращение шипучим, пузырящимся на языке лимонадом, кривилась в судороге улыбки на избитые, плоские шуточки, проглатываю ненависть, проглатываю злобу, проглатываю «да какого черта, Джер, какого черты ты все испортил?!». Меня как будто выпотрошили…
Наверное, большая глупость, чем Любовь – это Доверие. Душа же огромная, просторная, в ней какая гадость не спрячется, какая мерзость не затаится где-нибудь в глубине. Что ж, Джереми победил.
Прощаемся. Джер еще топчется, что-то бубнит, украдкой поглядывая на меня, как будто ожидая чего-то большего, нежели официально-холодного, укоризненно-резкого кивка.
Хлопаю дверью. «Бум» повисает в темной прихожей. Еще секунда - и выбежит мама, и я, конечно, буду беззаботно щебетать, пока меня разъедает боль изнутри… я слишком люблю ее, чтобы разочаровывать. Пусть она видит во мне мушкетера, не барахтающегося в паутине собственной лжи, не изранившегося об острые кусты жестокости, не запачкавшегося в липких чернильно-черных интрижках… 
Но еще секунду я буду выравнивать дыхание – вдох-выдох, вдох-выдох, - и отгонять как надоедливого шмеля мысль о ноже… так ведь принято решать подростковые проблемы? Сигая с крыш, наглатываясь таблетками или режа вены? У Юлии запястье испещрено напоминаниями о худших днях… как «черная среда», когда она, напившись, отдалась сразу троим, или «черный четверг», когда ее изнасиловали…есть еще «черная пятница» - опиумное опьянение, кажется, с последующими серьезными гинекологическими заболеваниями… да, моим проблемам с ее не сравниться, так что приходится отложить лезвие, умыться студеной, освежающе-отрезвляющей водицей и идти спать. Утро вечера мудренее…

Осень
На Западном фронте не без изменений! Константин, убедившись, что в Лонгвее я больше не появлюсь, какими вкусностями ни завлекай, вот уже третий раз зовет меня на «дружескую» прогулку, выбирая места тихие, укромные, не кричаще романтические, но очень… интимные. И мы болтаем, об изменчивой погоде, то балующей нас солнышком под цветастым стариком-дубом, то загоняющей в Старбакс хлопающим по асфальту ливнем проливным, о фильмах, теме опасной, богатой на разногласия, но уж если найдется что-то общее, то мы заваливаемся в кино с ведром хрустящего попкорна и фильм проходит за перешептыванием, хихиканьем и пощипыванием. У нас не находилось ничего общего, как будто он с Марса, а с – с Венеры. Но нам, двум упрямым барашкам, двум спорщикам, двум упрямым нарциссам, безумно нравилось быть вместе! Константин ежедневно сверялся о моем здоровье, настроении, планах, время от времени поджидая меня у школы с незапланированным визитом, букетом ромашек, которые, к слову, заставляли мою комнату, или карамельными кексами. Пожалуй, я бы не стала называть завязывающиеся крепким узлом отношения между нами Любовью, но и Дружбу они переросли…
Когда Константин прикасается ко мне, во мне просыпается голод, ненасытный голод к ласкам, нежностям, а сердце, ух, это неугомонное сердце, какие кульбиты не пытается вспомнить из давно забытого репертуара. Когда он рядом, я как будто под защитой, ни о чем не волнуюсь, ничего не боюсь… все-таки женская игра поддавки, а не шахматы, и, кажется, я нашла того, кому с удовольствием поддамся, прояви он чуть больше напора. Я как будто на взлетной полосе и вот-вот оторвусь от Земли…
На Константина заглядываются чаровницы-нимфетки. Кыш-брысь! Это мое. Он как бы негласно занял вакантное место моего парня, чьи мягкие игрушки обнимают перед снов, чьи СМС лучше всякого шоколада поднимают настроение. Нет, он не вытеснил Рея, из моего сердца, он стал с ним сожительствовать, и весьма успешно: я одаривала его теплом и заботой, предназначенными для другого, но этому другому даром не нужные. Я провожу по жестким, золотым, как львиной гриве, волосам Константина, но чувствую мягкий каштан медведя, я заглядываю в его синие-синие глаза, а вижу медовые огоньки…
Парк. Поздняя осень. Купидон разлил краски на деревьях… столько брызг желтого, ало-багряного и кричаще рыжего. Опавшие листья шуршат под ногами… Константин целует меня, собирая хрусталики сахарной пудры от рахат-лукума на мои губах. Во мне раскрылся рваной розой багряный как закат салют… как же я боюсь обжечься - дважды в розетку пальцы не сунешь, - но чувства отказываются подчиняться рассудку и, выпущенный на свободу после долгого заточения еще свежей, еще опасней.
Ресторанчик с услужливыми улыбчивыми официантами, парой подвядающих лилий и белоснежными, как снег, мертвенно-бледными салфетками. Последний день осени, с еще далеким, но хорошо различимым воем вьюги, серебрящимся призрачным илом, приковавшим пожелтевшую, исхудавшую травку к земле и сварливым хулиганом-ветром, так и норовящим залезть под юбку. Я и… Тони. Он настоял на встрече. Я не отказала: сколько проблему ни откладывай в долгий ящик, однажды она вылезет, разбухшая, с молодыми приростками. Если прошлое стучится в двери, впустите и дайте хорошенький пинок ему под зад. Я равнодушна, хладнокровна и неприступна. К безразличию примешивается призрение: Тони надушился до отвратительного привкуса во рту, его потуги непринужденно улыбнуться вызывают только жалость, романтическая аура тянет отплевываться радугой. Он занялся фехтованием - «зачем тебе кто-то, если рядом мушкетер», - увлекся телевидением, - «я бы и за тебя замолвил словечко», - и приглядел квартиру в Париже, - «одно слово, и я сделаю твои мечты реальностью, Елена». Кого вы спасете: человека, которого любите, или который любит вас? Конечно, того, кого любите… это, оказывается, даже не вопрос. «Я всегда буду ждать тебя, Елена», - звучит как угроза! Но и целый мир осточертеет, если рядом не тот человек.

Зима
Мы проходим неизбежную, как смена времен года, но важную, как завтрак, стадию «прошлое», с ручонками цепкими, когтистыми, длинными… проходим осторожно, нащупывая путь взаимопонимания, принятия не очень-то белого, не очень-то пушистого зайки таким, какой он есть – пусть с гнилыми прошлогодними листьями на брюшке, пусть с лопнувшим капилляром на правом глазку. Константин скушал мой салатик «а я невинная овечка», приняв ох как искаженную, ох как перевранную историю «как я провел это лето» за правду прописную. «Если кто-то посмеет тебя донимать, ты только скажи…» - я повисаю на шее моего защитника, моего мушкетера.
- Не хочу отпускать тебя, - он впивается в мои губы жадно, ненасытно, его руки рвут податливую блузку, так что лиловые пуговки звенят по кафелю. Если бы только у меня была свободная квартира… мои мысли заходят далеко, подбираясь к титрам, уже не устраивающим меня. Что же такое этот загадочный «С.Е.К.С.»?
Я и Константин проходили подготовительные этапы к кульминации:
«Нежный поцелуй» - пройдено.
«Поцелуй под теплым осенним дождиком, шлепающим по лужам, хлюпающим, выдувающим пузыри» - нет.
«Французский поцелуй» - пройдено.
«Поцелуй под луной, когда вокруг никого, тишина баюкающая, позвякивающая стрекотом кузнечиков, ночь безветренная, безоблачная, с миллионами миллионов звезд, холодного серебра, лазурного моря, алого рассвета и золотых одуванчиков…» - нет.
«Засос на шее», - пройдено.
Но что дальше? Есть только один способ узнать…
-У меня странный вопрос, - утащила я Юлию в укромный уголок «для разборок полетов и, собственно, их совершения». - Только между нами… - бросаю, чтобы завладеть ее по-детски непостоянным вниманием. – Помнишь мою подругу Лили?
- Помню. И что? – кажется, она торопится на свидание с черногривым новеньким еще необъезженным скакуном, забредшим в наш класс ненасытных безжалостных охотниц всего неделю назад, и уже попавшимся не в одно капкан-объятье. Мой вопрос напрямую касался того, что Юлия, наверняка нацепившая кружевной комплект под это плотно обтягивающее ее отсутствующую грудь и упругую попку коктейльное платье, собирается сделать со своей жертвой. Что я, неопытная, до красных ушей стесняющаяся своего тела, неуклюжая и владеющая языком любви в той же мере, что и китайским, собираюсь сделать с Константином, как только моя домоседка-сестра хотя бы на часик оставит квартиру свободной… я как-нибудь подавлю стеснение – думаю, бутылки вина будет достаточно, чтобы расслабиться и, если не превратиться в сексуальную тигрицу, в позе «Наездница» скачущую к удовольствиям, то хотя бы не выглядеть котенком, с выпученными глазами, вздыбленной шерсткой и ужасом во взгляде.
- У нее намечается первый раз… ну, наедине с парнем… то есть близость… - почему-то при попытке произнести вроде бы безобидное слово «секс», у меня сводило челюсть. Юлия смотрела на меня как на чокнутую: зачем ей интимные подробности из скучной безоргазменной жизни какой-то целки-неудачницы? – Она очень переживает… чтобы среди последствий не оказалось бэби-бона… она спрашивала... она хотела узнать... но я-то только по фильмам могу судить, так что… ей это очень важно…
- Хорошо. Во-первых, да, это больно. Неприятно так точно, - ха, понятия о боли разнятся: палец порезать – не руку сломать! Впрочем, от этого еще никто не умирал… - Кровь может быть, и в таком случае совсем чуть-чуть, а не на полпростыни, чем так пугает кинематограф, а может и не быть, но это не значит, что девушка шлюха какая – парень должен членом порвать девственную плеву, которой, к слову, может не быть у девушки от рождения, или до которой он может не дотянуться, или которая может быть порвана тампоном… - «может, может, может». – Во-вторых, предохранение. Есть презервативы. Это вроде даже дети знают. Есть противозачаточные таблетки, но их не наобум выбираешь, а идешь к доброму дяде-Айболиту, и он их прописывает. С ним та еще морока – принимаешь каждый день, в одно и то же время, то есть еще и память тренируешь. Есть таблетки «после». Но это такой удар по организму, разрушение микрофлоры и всего-всего, что их не рекомендуют. Есть понятие «прерванный половой акт» или попроще: «вовремя вынуть». Но тут ответственность полностью на парне, а он может и не проконтролировать ситуацию, увлечься или еще что, а если вспомнить уроки биологии, - хм, а полезный предмет, оказывается, не зря преподают! - выясняем, что и вначале выделяется сперма, которой по идее не хватит, чтобы залететь, но это по идее, и к черту идеи в таком щекотливом вопросе, - ух, надо было записывать! Информация обрушилась на меня Ниагарским водопадом. Но общее впечатление вполне себе определенное: отвратительно!
Лучше объесться шоколадного мороженного и быть счастливой пышечкой, чем… но отступать нельзя. Нет, я не буду «целкой-неудачницей»! и если прынципиальный и сурьезный Константин не поступится своими прынципами, я найду кого-нибудь другого… мы все равно разойдемся, и не из-за какой-нибудь ссоры, которые, кстати, участились, или погоды, - Небеса подыгрывали нам в этот раз, зима выдалась теплая, снежная, мимолетная, так что и испугаться не успеешь… повезло бы мне так год назад… - мы разные, с разными возможностями и мечтами. Я уеду в Париж, обязательно, даже если рухнут Небеса, я буду попивать горячий шоколад в кафе на бульваре Капуцинок, я буду вечерами читать «Трех мушкетеров» на Королевской площади, я запущу бумажный кораблик с моста Александра III, и у меня будет лучший в мире йоркширский терьер, едва не описывающийся от радости, когда я по вечерам буду возвращаться, тыкающийся мне в ладошку своим славным мокрым носиком и пушистым клубочком сворачивающийся на моих коленях. У Константина аллергия на «лягушатников», животных и все, что я так люблю. Он не одобряет путешествия – наверное, потому что не может себе их позволить! – утверждая, что «в гостях хорошо, а дома – лучше,» и зачем в таком случае в гости вообще ездить. Он видит в неприметной скромной обыденности счастье, стремится получить стабильную ненавистную работу со стабильным заработком и стабильным же негативом, одинаково тащимыми в дом, к серой мышке-жене, по совместительству уборщике, поварихе и шлюхе в постели. Наши дороги разойдутся…

23:45. Не уснуть… Мысли не вытравить ни стадом белых барашков, ни коровками… Я курила.
- Да ладно тебе, - парень Юлии застиг меня в раздевалке, занимая своим накаченным допингами объемным телом проход. – Прежде чем судить и осуждать попробовала бы сама хоть разочек! – он вертел сигарету в пальцах, только недавно запечатлевших на моем запястье синяки, ибо я, простая смертная, посмела обидеть его божественную Юлию, выразив беспокойство о ее пожелтевших, а некогда таких симпатичных, зубках, и об общем состоянии ее и без бесконтрольного курения слабого здоровья. – Это тебя не укусит, Елена, - подступал он, пока я подумывала, врезать ему в челюсть или не ставить новый синяк на своей и без того пострадавшей руке. – Или ты боишься? Боже, Елена, ты действительно не доверяешь своей хваленой силе воли? Ты думаешь, тебе понравится? – порывисто хватаю сигарету – нет, я не такая слабая, как мой папа, как Юлия, да как кто угодно, попавшийся в плен никотина! Парень торопливо дает мне прикурить… Разум в расстроенных чувствах покинул зал заседания.
Три затяжки, прежде чем я закашлялась. Мой организм отказывался принимать эту гадость, к горлу подступала тошнота. Я тяжело опустилась на скамейку, нормализуя дыхание и вытирая слезы – этот придурок уже убежал доносить своей хозяйке что Елена оступилась еще раз.
Юлия…«Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Может, я и восхищалась ей, поразительной, неунывающей, наплевавший на правила, но быть такой же как она я не хотела, не теперь, когда рядом со мной Константин, которому даром не нужна плохая девочка. Я отгородилась от Юлии, забросалась камнями преткновений, спряталась за той, кто отпугивал чистотой и непорочностью – Софией.
Почему она любила меня? «Ты ангел, ослепленный какой-то жуткой, безумной целью – прорваться во что бы то ни стало в ад, - но лишь разбивающий свои крылья о Землю», - говорила она. Не питая иллюзий на мой счет и будучи посвященной в каждую грязную историю, она обнимала меня, гладя по волосам как напроказившего ребенка. «Ты хорошая, Елена, ты чудесно хорошая»…
Я должна быть сильной, чтобы оправдать веру Софии в меня. Больше никаких треклятых сигарет! Ни за что! Ни под каким соусом! К черту, к черту, к черту!

Весна
Кажется, я снова обманула себя. Не так-то просто разобраться, кто я такая, Елена Уорнер, с не очень-то ясными представлениями «что такое хорошо, а что такое плохо», с непреодолимой тягой к адреналину – пусть глупо, пусть опасно, пусть мой разум ползает на коленях, прося прислушаться к нему, я нет-нет, а загляну в окна какой-нибудь заброшки, обвитой диким плющом и вьюнком, с покосившейся, ржавой, поскрипывающей калиткой, как будто чуть-чуть приоткрытой, как будто зовущей меня, - и привязавшейся, как ни постыдно признавать, к сигаретам – да, гадость, да, фу-фу-фу, но пачка Винстона надежно спрятана в моем рюкзаке – никто не увидит, никто не узнает, как я, словно преступник, укрывшись за гаражами, выкуриваю сигаретку, уже и не считая, ведь с каждым днем число только возрастает и этот привкус, противный, рвотный, но не заглушаемый ничем, даже тортиком три шоколада, преследует меня… Но ко всему выше перечисленному я - преданный друг, готовый вытащить друга из гиены огненной – собственно, только туда и осталось залезть Юлии, чтобы меня удивить, - я любящая и любимая дочь, как-то построившая мостик над пропастью между лагерями отцов и детей, и я хороший человек, потому что если и врежу кому, то только себе самой…
Так кто же я? Боюсь, разделение на «хороших» и «плохих» тут не сработает… я не могу отказаться от Юлии. Она как амфетамин, - и до могилы может довести! – но что за жизнь без приключений? Скука. Я благодарна ей за каждый неверный шаг, который мы совершили вместе: один оступился – другой удержал. Наверное, это и есть настоящая дружба. Ведь ее номер я вспоминаю первым, если случится что-то хоть немного выходящее за рамки «рутины». Чтобы разделить или радость, не тихую, а брызжущую шампанским, или грусть, не унылую, а кроваво-винную, с нотками меланхолии, или приключение, в котором она не преминет поучаствовать. Да, она с таким багажом недостатков, что в самолет не пустят – тяжеловат. Но я любила ее именно такой, неугомонной чудачкой, очаровательной Харли Квин во плоти!
От Софии я и не пробую отказаться. Она – моя пристань, голубая лагуна с серебрящейся, полной солнечных зайчиков и рыбок-клоунов, напевающей колыбельные, нашептывающей сказки, шелестящей водой, студеной, отрезвляющей, освежающей, теплой, как парное молочко, с узорами из лепестков ромашек да одуванчиков… София – «чистейшей прелести чистейший образец». И все же в ее совершенстве и кроется единственный изъян: она идеальна, как мраморная статуя на Олимпе, которой можно сколь угодно долго восхищаться, но, как ни желай, она останется стоять в доме Богов, а в ближайшую кафешку за ледяным мартини, просто необходимом в истинно греческую жару, пойдешь один…

На следующий день у меня запланировано посещение больницы. Нет, не действующей, куда давно пора бы меня упрятать, а заброшенной…  я как будто слышу хруст битого стекла под ногами, чувствую мшистый камень под пальцами, вдыхаю затхлый запах сырости, плесени, пыли, жадно читаю неразборчивые корявые осыпающиеся штукатуркой надписи… Больница эта – край чудес, зашел в нее – навек исчез... Глупо, конечно, но жизнь скучна без глупостей!
На следующий день я видела Рея…