В вагоне. Мопассан

Солнце должно было вот-вот скрыться за высокой цепью, где возвышается гора Дом, и тень от вершин расползалась по глубокой долине Руайа.
Несколько человек прогуливались в парке вокруг музыкального киоска. Другие ещё сидели, собравшись группками, несмотря на вечернюю свежесть.
В одной из таких групп шла оживлённая беседа, так как сударыней де Саркань, де Воласель и де Бридуа занимал очень важный вопрос. Через несколько дней должны были начаться каникулы, и речь шла о том, как привезти своих сыновей от иезуитов и доминиканцев.
Эти дамы не имели ни малейшего желания предпринимать это путешествие сами, но они не знали никого, кто смог бы взяться за это дело. Стояли последние дни июля. Париж был пуст. Они искали и не находили имя человека, который мог бы предоставить им необходимые гарантии.
Их смущение росло ещё и потому, что за несколько дней до этого в вагоне случилась история дурного тона. И эти дамы были уверены в том, что все девицы Парижа жили в поездах, между Овернью и Лионским вокзалом. Впрочем, заметки о светских новостях в «Жиль-Бла», по словам мадам Бридуа, сообщали о том, что все проститутки, известные и бесславные, живут в Виши, в Мон-Дор и в Бурбуле. Чтобы туда доехать, им нужно было садиться в вагон, и возвращались они оттуда тоже поездом, без сомнения; они должны были каждый день уезжать, чтобы каждый день возвращаться. Итак, это было бесконечным путешествием туда и обратно всех этих грязных женщин. И дамы огорчались, что для таких женщин не был закрыт вход в вокзалы.
Ведь Роже де Саркань было 15 лет, Гонтрану де Воласель – 13, а Ролану де Бридуа – 11. Что делать? Они не могли позволить своим дорогим детям соприкоснуться с подобными тварями. Что они могли бы услышать, увидеть, узнать, если бы провели целый день или целую ночь в купе, где закрылась бы парочка этих шалуний со своими спутниками?
Ситуация казалась безвыходной, когда мимо прошла мадам де Мартинсек. Она остановилась, чтобы поздороваться с подругами, и они рассказали ей о своей печали.
- Но это же очень просто! – воскликнула она. – Я одолжу вам аббата. Я прекрасно могу обойтись без него 48 часов. Образование Родольфа не пострадает из-за такой малости. Он съездит за вашими детьми и привезёт их вам.
Итак, было условлено, что аббат Лекюир, молодой образованный священник, наставник Родольфа де Мартинсек, поедет в Париж на следующей неделе, чтобы привезти трёх молодых людей.

*
Аббат уехал в пятницу и в воскресенье утром стоял на Лионском вокзале с тремя мальчиками, чтобы сесть на скорый 8-часовой поезд, новый скорый поезд, движение которого было организовано всего на несколько дней по просьбе купальщиков Оверни.
Они прогуливались по платформе, как наседка с цыплятами, и он искал пустое купе или такое, которое занимали бы уважаемые люди, так как мадам де Саркань, де Воласель и де Бридуа дали ему точные наставления на этот счёт.
Вдруг он заметил седого господина и седую даму, которые беседовали с другой дамой, которая находилась в вагоне. Седой господин был кавалером ордена Почётного легиона, эти люди казались очень почтенными. «Вот сюда-то нам и надо», - подумал аббат. Он посадил в вагон мальчиков и сел сам.
Пожилая дама говорила:
- Береги себя, дитя моё.
Молодая отвечала:
- Конечно, мама. Не бойся ничего.
- Зови врача каждый раз, когда начнёшь задыхаться.
- Да, да, мама.
- Что ж, прощай, доченька.
- Прощай, мама.
Они обнялись, затем служащий закрыл дверцу, и поезд тронулся.
Они были одни. Довольный аббат поздравлял себя с находчивостью и начал беседовать с вверенными ему мальчиками. В день его отъезда было условлено, что мадам де Мартинсек разрешит ему давать уроки этим трём мальчикам на протяжении всех каникул, и он хотел немного исследовать способности и характер своих учеников.
Роже де Саркань, самый старший, был высоким мальчиком, который рос слишком быстро, был худым и бледным, с развинченными сочленениями. Он говорил медленно, в наивной манере.
Гонтран де Воласель, напротив, был маленьким и коренастым, хитрым, злым весельчаком. Он постоянно подшучивал над всеми, говорил, как взрослый, и отпускал двусмысленные замечания, которые беспокоили его родителей.
Самый младший, Ролан де Бридуа, не высказывал способностей ни к чему. Это было маленькое доброе животное, похожее на своего отца.
Аббат предупредил их, что они будут под его началом эти 2 месяца, и прочитал им хорошую проповедь, касающуюся их обязанностей, а также той манеры, в которой он будет их учить.
Это был простой и прямолинейный аббат, немного любивший красиво поговорить и полный всяких систем.
Их беседу прервал глубокий вздох, который издала соседка. Он повернулся к ней. Она сидела в своём углу, немного бледная. Аббат вернулся к своим ученикам.
Поезд ехал на полной скорости, пересекая луга, леса, проходил по мостам и под мостами, и дрожал, заставляя сотрясаться и пассажиров.
Гонтран де Воласель теперь расспрашивал аббата Лекюира о Руайа, о развлечениях этого края. Есть ли там река? Можно ли ловить рыбу? Будет ли у него лошадь, как в прошлом году? И тому подобное.
Внезапно молодая женщина вскрикнула, издала стон страдания, который быстро подавила.
Священник, встревожившись, спросил её:
- Вам плохо, сударыня?
Она ответила:
- Нет, нет, господин аббат, ничего. Всего лишь лёгкая боль. Я немного больна, и тряска поезда меня утомляет.
Её лицо действительно стало смертельно бледным.
Он настаивал:
- Могу ли я помочь Вам?
- О, нет, ничего не надо, господин аббат. Благодарю Вас.
Священник продолжил беседу со своими учениками, готовя их к обучению и своему руководству.
Проходили часы. Состав время от времени останавливался, затем вновь трогался. Казалось, что молодая женщина заснула; она не двигалась, забившись в свой угол. Хотя прошло больше половины дня, она не ела. Аббат думал: «Должно быть, она очень больна».
До Клермон-Ферран оставалось всего 2 часа, когда пассажирка неожиданно начала стонать. Она чуть не упала на скамейку, оперлась на руки и с искажённым лицом повторяла: «Боже мой! Боже мой!»
Аббат бросился к ней:
- Сударыня… сударыня… что с Вами?
Она пролепетала:
- Я… я думаю… что… что сейчас рожу.
И она начала страшно кричать. Она издавала долгие безумные крики, которые, казалось, раздирали ей горло, и в этих звуках проявлялось всё страдание её тела и тревога души.
Бедный священник растерялся, стоя перед ней и не зная, что делать, что говорить, и бормотал: «О, Господи, если бы я умел… если бы я умел!» Он покраснел до ушей, а трое его учеников с изумлением смотрели на эту женщину, которая вытянулась и кричала.
Внезапно она скрючилась, подняв руки к голове, и по её боку прошла странная дрожь, конвульсия.
Аббат решил, что она сейчас умрёт, умрёт перед ним, лишённая помощи и заботы по его вине. Тогда он сказал решительным тоном:
- Я помогу Вам, сударыня. Я не умею… но помогу Вам, как смогу. Я должен помогать всем страдающим.
Затем, повернувшись к мальчишкам, он крикнул:
- Быстро отвернулись к окну! Если кто-нибудь из вас обернётся, он мне перепишет тысячу стихов из Вергилия.
Он сам опустил три стекла, поместил туда три головы, набросил на шеи синие занавески и повторил:
- Если вы сделаете хоть одно движение, вы будете лишены прогулок все каникулы. И не забудьте, что я никогда не прощаю.
И он вернулся к молодой женщине, закатав рукава сутаны.

*
Она всё ещё стонала и временами выла. Аббат с багровым лицом помогал ей, успокаивал и постоянно посматривал на троих мальчишек, которые бросали быстрые беглые взгляды на эту загадочную работу их нового наставника и тут же отворачивались.
- Господин де Воласель, Вы мне напишете глагол «не слушаться» 20 раз! – кричал он.
- Господин де Бридуа, Вы будете лишены десерта на месяц.
Внезапно молодая женщина перестала стонать, и послышался странный крик, похожий на лай и мяуканье, от которого три головы повернулись в едином порыве. Они подумали, что присутствуют при рождении щенка.
Аббат держал в руках маленького голого ребёнка, смотрел на него испуганными глазами и казался довольным и печальным, готовым смеяться и плакать; он был похож на сумасшедшего, настолько сильно дёргались его губы и щёки и блестели глаза.
Он заявил, словно объявлял ученикам важную новость:
- Это мальчик.
Затем он сказал:
- Господин де Саркань, дайте мне бутылку воды. Хорошо. Откройте её. Очень хорошо. Налейте мне несколько капель в руку, всего несколько капель. Прекрасно.
И он размазал эту воду по лбу маленького существа, которого держал в руках, произнеся:
- Крещу тебя во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.
Поезд въехал на вокзал Клермона. Лицо мадам де Бридуа показалось в окне. Тогда аббат, теряя голову, показал ей маленькое существо, которое только что принял, бормоча:
- Вот, тут с дамой случилось небольшое происшествие в пути.
У него был такой вид, словно он подобрал этого ребёнка в сточной канаве: его волосы слиплись от пота, брыжи переехали на плечи, сутана была в пятнах, и он повторял:
- Они ничего не видели, даю слово. Они смотрели в окно. Даю слово, они ничего не видели.
И они вышли из вагона с четырьмя мальчиками вместо трёх, тогда как мадам де Бридуа, де Воласель и де Саркань с бледными лицами обменивались отчаянными взглядами и не находили слов.

*
Вечером три семьи собрались вместе на ужин, чтобы отпраздновать возвращение школьников. Но они почти не говорили: отцы, матери и сами дети казались очень озабоченными.
Внезапно самый младший, Ролан де Бридуа, спросил:
- Скажи, мама, где аббат нашёл этого маленького мальчика?
Мать не сразу ответила:
- Ешь и оставь нас в покое со своими вопросами.
Он помолчал несколько минут, затем продолжил:
- Там не было никого, кроме этой дамы, у которой болел живот. Значит, аббат – фокусник, как Робер Удэн, который достает миску с рыбой из-под ковра.
- Замолчи, прошу. Это всемогущий Господь прислал этого ребёнка.
- Но как Он это сделал? Я ничего не видел. Он что, влетел через окно?
Мадам де Бридуа ответила, теряя терпение:
- Послушай, разговор окончен, помолчи. Он появился из капусты, как все маленькие дети. Ты хорошо это знаешь.
- Но в вагоне не было никакой капусты!
Тогда Гонтран де Воласель, который слушал с хитрым видом, улыбнулся и сказал:
- Была. В вагоне была капуста. Но её видел только господин аббат.

24 марта 1885
(Переведено 7 сентября 2016)