Дом

Бормочет:

– Почитай, век отстоял. А теперь на слом? Вот оно как. Эвон, через дорогу, болванище. Кичливый. Триумф архитектуры. Что ты! Один раз снизошел. Рухлядью назвал. Чумазая, мол, развалина. Никакого навара. Бесполезная груда кирпичей.

 В голос:

– Митрич! Где шлындаешь? - гулкое эхо мечется пустыми коридорами, - Не представляем мы с тобой ценности. Одни убытки.  Был доходный дом, да весь вышел.

В глубине раздается стариковское ворчание:

– Чего  разорался? Нет от тебя покоя ни днем, ни ночью, прости душу грешную.

Дом радостно, перебивая:

– Митрич! Сударик разлюбезный! Ты же со мной от фундамента.

– Оно самое. Все нервии вытрепал за столько-то годков. До печенки. Истинный крест, правильное решение, что под снос тебя, зануду каменную.

– Нафталином понесло. - Дом глянул внутрь и закряхтел оставшимися половицами.

– Хе-хе! Зачем это старье, молью побитое, напялил? Оно, того гляди, расползется. Будешь срамом отсвечивать. Люди тебя, чучелу, увидят и помрут со смеху!

Домовой выходит из сумрака, застегивая полуистлевший парадный сюртук:

– Пыжится. Ни одного целого места, окромя стен. Даже крыши. Все туда же! Давеча, видал, сколь оранжевые  техники понагнали? Тьмы! Скоро начнут.

– Мы свое добро послужили, пора и честь знать. Митрич, ты в новоделы подайся.

– Ну их! Тамотко души нет.

Дом с благодарностью выдыхает печными трубами:

– Помнишь супротив мост? Наплавной.  Луговое с Мокрой слободой объединял. По нему ты через реку привратника гонял. Он керосином хозяйским на Подгорной спекулировал.

– Ага! Еще тот шельмец был!

От витражей торгового комплекса в хмарый пролет запрыгнула ватага солнечных зайчиков.

– Лови их! - Дом кряхтит. Гудят металлические балки скелета, осыпаясь ржавчиной.
Домовой хлопает по коленкам, лыбиться, беззвучно открывая щербатый рот, словно карп, натасканный из воды…

«Два этажа, но каменный Город, как не крути, с меня начинался. История! Сколь во мне всего было. Не упомнишь. Читальня общества трезвости чего только стоит. Хе-хе!»

Мысли путались: «При всех властях сносили. Человеку, виднее. Он строит, он же и рушит. Каждому свое время отмерено. Людям - Богом, нам - людьми… ».

– Митрич, а как тебя жильцы отхаживали, когда заболел. Той зимой не топили вовсе.
Смутно было. Дрова в раз пропали…

Домовой щуриться, вспоминая:

– Резолюция кака то. Без малого не представился, тудыть ее через коромысло!

Ветер прошелся по перекрытиям. Гулко стукнула отвалившаяся рама. Донеслись  голоса. Взревел дизель. Бахнул отбойный молоток.

– Уходил бы ты, мой верный друг, Христа ради!
– Отстань от меня! Сквалыжина худая.

Замолчал Дом и темными глазницами окон уставился в яркое, до боли, уходящее ввысь, небо…