Глава 1. Фантастический человек инженер Гриф

Никто не знает, каким образом после стольких бед над Россией уцелел этот человек, ибо начнём мы сие повествование именно с Россейского начала всей истории обретения, заселения и уклада Земли Грифа; минуя все остальные великие и малые державы мира, земли, а ведь есть и другие миры других планет. Начнём из самой, что ни на есть, недостопримечательной точки, или можно сказать, достопримечательной тем, что уголок этот вечно лихорадит переустройством себя. Может, от этого постоянного переустройства и пошёл некий сдвиг по фазе у среднего инженера от роду тридцати двух лет; ростом меньше среднего; худого; с заметно начинающей лысеть маковкой; со впалыми щеками; больными, воспалёнными от недосыпания и неправильного образа жизни, ни на что не надеющимися, глазами; к тому же, обладающего дефектом речи, вызванным очевидно, недостатком зубов, а также неподвижностью еле ворочающегося, возможно, тоже от безнадёжности, языка. Пожалуй, этот уцелевший человек – и есть самое фантастическое в нашем честном повествовании. На работе к Грифу относились специфически. Ему многое прощали потому, что кто-то должен был и работать. И когда надо было чинить дорогостоящий инвалютный прибор, так сразу бежали за ним и приказывали: «Починить!» Но говорить ему ещё и «спасибо» считалось самым дурным тоном – Гриф был вне общества приличных усердных карьеристов и нормальных людей. Его заявления, типа: «Пойду, посплю в кладовку, пока ничего не случилось», - не замечались. В принципе, он был достаточно безобиден и никому не мешал. Однажды, правда, был период беспокойства. Приехали специалисты японской фирмы по наладке и спросили – есть ли у руководства какие-нибудь затруднения по сервису старых приборов, намекая на долгосрочный, дорогой контракт, руководство сказало, что нет, и не предвидится. Специалисты выразили несогласие с тем, что сверхсовершенные приборы могут чиниться местным умельцем… варварски испохабленный монтаж, напаянные провода, перерезанные дорожки, какие-то страшные русские микросхемы, как тифозные вши, впиявившиеся в стройную ткань фирменной разработки; причём прибор работал и самонастраивался, соответствуя по классу новейшей модели фирмы. Федя был вызван, и ему было оказано иностранцами такое долгое внимание, что директор НИИ начал думать, что в Японию пригласят не его, и вообще, Федя, оказывается, мог общаться с ними! Всерьёз подумывали: «А не уволить  ли Федю, припомнив старые грехи?» Но, слава Богу, простили.
Хотя этот человек был закоренелым холостяком, нравственность его была далеко не безупречна. Семьёй он себя не отягощал, но весь его потасканный, прокуренный, пропитый вид говорил о том, что он старый повеса. Впрочем, теперь он отходил от всего такого прочего ввиду того, что молодые уже на него не смотрели, а на старых ещё не смотрел он. Вы спросите, что же такого фантастического в его существовании? А то – что он, если хотите, был гений, и между прочим – чёрный. Нет, не злодей! Но как видите, далеко и не ангел. Впрочем, придёт время, и его, несомненно, будут почитать, как Бога! Но не  будем сейчас утопать в догадках. Дело в том, что он изобрёл некий аппарат, позволяющий уходить ему в другой мир, назовём условно  его, по-научному, подпространством. Секрет, естественно, свято охраняется им лично, ибо речи быть не может ни о каких лицензиях и авторских правах – что бы случилось, если бы всё это стало общедоступным! Но это уже другая история – дарю  тему, можете её развить. Слабо могу лишь намекнуть, что всё дело в так называемом, эффекте Элдриджа, и особых магнитных силовых полях. Я-то в этом не очень разбираюсь, если не вру, но тайна есть тайна, и её не должны знать более двух. Да, может быть, вы не знали, да ещё и забыли об эсминце «Элдридже», подвергнувшемся нечаянности грустного опыта, который не смогли, (а может, не захотели), повторить? Вместо того,  чтобы стать невидимым, он исчез в одном месте, появился в другом, а его несчастная команда частично вымерла, частично сошла с ума; оставшиеся в живых имели обыкновение неожиданным и никак не объяснимым образом исчезать, и вдруг обнаруживать себя в каком-нибудь странном месте, видели то, чего не видели другие, беседовали сами с собой (или с кем-то?); но добиться от них какого-нибудь здравого смысла и более-менее толковых объяснений не представлялось возможным. Многие кончили жизнь самоубийством, либо в сумасшедшем доме…
А я бы на вашем месте не стал ничему опрометчиво верить! То есть то, что было – то было, сомневаться не приходиться. Но всё остальное покрыто мраком, а толковать произошедшее можно по-разному. Не вызывает сомнения лишь тот факт, что всё это было преждевременным, и поэтому все материалы эксперимента сначала были тщательно засекречены, потом потеряны, и очень быстро забыты. А такое ведь трудно забыть! Не правда ли? Ха! Потенциалы разных торсионных магнитных полей… вихревые потоки электронов, направленные в противоположные стороны… система магнитных зеркал… хотите стать гением? Ведь каждый делает свои открытия сам! Иногда маленькие. Иногда побольше! Ищите свой рай, господа! А Федя Гриф для себя его уже открыл!
Мир не был пуст до него. И долгое время мучил его видениями воздушных прекрасных девушек, которые стояли у него перед глазами и вдруг уносились, будто сорванные ветром листы с деревьев. Иногда это были элегантные кавалеры. Но девушки чаще. Были ещё какие-то существа, отдалённо напоминающие амёб из учебников биологии, только более крупные в размерах, которые также летали, подобно растению пустыни перекати – поле, и совсем крошки – мошки, мельтешащие перед глазами, и мешающие рассматривать миражи девушек. Но всё это было  каким-то не настоящим, можно сказать не живым, в обычном понимании этого слова; миражом, проекцией, не явленных миру существ, походило на мультфильменных героев без телес, но с оболочкой. На ощупь, во всяком случае, ни мошки, ни амёбы  и – ох, страсти какие, - девушки не воспринимались, только глазом. Были случаи, когда вереница их проходила через него, не причиняя вреда, как будто экспериментируя, или стояла какая-нибудь перед глазами, и смотрела немигающим взглядом змеи. Видения их не понимали слов, но иногда слушались его жестов и общались с ним также жестами.
Но должны сказать, что ко всему этому  наш фантастический инженер относился, как к собственному бреду, и по-первости находя удовольствие в общении с галлюцинациями, вскоре стал их просто бояться, и собственно за себя, что окончательно «бзикнется». Ладно ещё, видеть что-то, что не видят другие, но ему стало казаться, что в шорохе трав и слабых порывах ветра он стал угадывать и различать слабые голоса, идущие от видений, и чудные звуки музыки, сравнимые с пеньем сирен, ибо всё это грозило поглотить его целиком без остатка и лишить разума, или того, что им зовётся. Он рыдал навзрыд, слушая эти слабые отголоски чужого мира, и только страх потеряться, возвращал его на землю. Болезнь явно прогрессировала. Он пил, и конечно, ни за что не стал бы, рассказывать о своих «глюках», ведь ему не улыбалось считаться больным белой горячкой. К тому же, когда он возвращался в изначальный свой уголок России, отчий дом, однокомнатную квартиру типа «хрущёвка», всё становилось на места, - ни каких девушек, - кроме тех, что  он  таки исподволь приводил и отводил назад, - не было. И уходили они, точнее сказать, сами. Как видим нашего закоренелого одиночку, вполне, можно назвать джентльменом – ведь бросал их не он, а они его; в конце концов, им это всё просто надоедало – приносить его пьяного домой, вынимать из драчек, выслушивать бред собачий и опускать перед  вечно сидящими на скамейках бабками глаза от того, что не жена. Кому хочешь, надоест. В пьяном виде он мог и за ножик схватиться. И потом, эта его манера сравнивать тебя с какими-то эфирными созданиями, и рисовать в «обнажёнке» свисающие куски мяса и жира… Наш инженер был прекрасный чертёжник и, какой ни на есть, художник, тяготевший именно к сверх-модерн-социалистически-пессиместическому реализму. По-другому сказать, помоечная живопись – была его музой. А если претендовать на знание всех направлений в искусстве живописи, его направлением был – немецкий экспрессионизм, пессимистический и упаднический. Его взору доставляло удовольствие сгущать краски – пот, кровь, грязь – фу! Но всё это, если хотите, была ещё одна реальность, сопутствующая основной, - (о, как уцелела эта грань!) – работой над изобретением мира! Всё для этого человека происходило, как бы вскользь, оставаясь незамеченным. Он мог не узнать назавтра свою сегодняшнюю симпатию. Он всегда чувствовал себя униженным, обиженным и оскорблённым. Шёл к людям, чтобы обидеть их, и быть ими осмеянным. Жил с женщиной, чтобы она его бросила. Такие и подобные страсти раздирали его на части, мешая жить, работать и творить. Но наступали, наконец, светлые периоды, и он весь уходил в создание своего мира… 
В конце концов, он браво разделался с видениями, пропустив через них ток высокого напряжения. Видений не стало. Призвав в помощники системы ЭВМ, он создал чертежи величественных дворцов и замков; и начал производить захват своей адской машиной ничего не подозревающих людей во время их сна; и переносить в своё подпространство, где они под принуждением, под действием волн, известных одному лишь злосчастному инженеру, ни по дням, а по часам, и под глубоким то ли гипнозом, то ли наркозом, возводили во славу рождающегося бога, дворцы, замки, и прочую архитектуру. К утру инженер возвращал их по местам, а дальше трава не расти, его не интересовало, что чувствуют люди, которых он использовал. В его руках была полумиллионная армия рабочих и безработных, вечно голодной, серой массы моли, «эпсилон – полукретинов». Вот такой вот «бзик» имел место. Но при этом на своей земле, истинной и грешной, Гриф никогда не использовал приёмчики и технологию своих новооткрытий ни на ближних, ни на дальних знакомых. Надо сказать, что как правило, одно открытие ведёт за собой другое, а если и не открытие, то замеченное новое явление, которое тоже можно «подмять под себя». Таким образом, не затрудняя себя объяснением в деле о пропавших галлюцинациях, в деле нашедшейся волны наркоза – гипноза, не беря в голову, откуда берутся у людей при ночной работе в подпространстве силы, злой гений уже вовсю пользовался ими, предвкушая построение своего светлого мира. Отходя от своей работы, он уже разглядывал себя в зеркале, стараясь придать себе более величественную позу, разглядывал свой хищный профиль, сравнивая себя с Грифом. В нашем случае, у человека, действительно, было два лица: одно – среднего скатившегося инженера, и второе – то, с хищным профилем птицы – Грифа, пока ещё никому не известного, нельзя сказать, злодея – тирана, но тем не менее, чёрного гения, ибо сами видите…
Однако, скатываясь всё ниже и ниже в Россеи, и возвышаясь в собственном мнении на земле Грифа, он терял и терял осторожность…