Любит-не любит...

- Что, прошло детство-то? - Старенькая паспортистка не удивилась, увидев их у дверей кабинета. - Раненько вы. Откуда?
   Ответили.
- Самолётом, значит... Ну, заходите...
Самолётом было и дешевле и быстрее - 15 минут лёту над непроходимыми болотами. Автобусами  - кружным путём - сотня километров с тремя пересадками. И два дня.
Управилась она быстро. Протянула заветные книжицы, ткнула измазанным в чернилах пальцем, где расписаться, а когда они уже попрощались и выходили, окликнула:
- Ребята, молодые вы, красивые... Счастья вам! - седая её голова чуть подрагивала.
Было только 10 утра, до обратного рейса оставалось 7 часов.
- Что, Натка, хуже нет - ждать и догонять?  Пойдём, купим чего-нибудь пожевать. - Заметив секундное замешательство, Генка понял, что в кошельке девушки копейки: бедно жили, пил её отец беспробудно, и добавил, - я при деньгах, ты же знаешь.
Затарились у говорливой, скучающей в одиночестве продавщицы и, переглянувшись, шагнули в проулок - туда, где вдалеке чуть заметно поблескивала на излучине река.
- Ты когда уезжаешь? - Натка бросила короткий взгляд на Сыромятникова, и тугой завиток волос у виска выблеснул на солнце, как золотая пружинка.
- Две недели попросили поработать. Лето. Кто пойдёт на пятьдесят рублей? - Генка улыбнулся сам себе: для него эти полставки и возможность работать исключительно по ночам были даром небес. - А ты?
- Завтра. Крёстный сказал, что возьмёт с собой, если паспорт получу. Я бы не поехала, но дома... - Она помолчала и добавила, - как без меня Светка с Лёшкой будут... Лёшка же маленький совсем...
Генка представил убогий дом, с крохотными окошками и огромной русской печью, дядю Лёню, тощего, всегда пьяного мужика с заросшим щетиной лицом, и худых до прозрачности брата и сестру девушки. "Как же ты сама-то жила, - подумал он, - ведь отличницей все десять лет учёбы была!"
- Натка, ты за них не бойся! Крёстный твой не даст пропасть. Да и ты через год, как поступишь, родителей строем ходить заставишь!
Успокаивал, а в мыслях крутилось:"Ох, загуляет без тебя тётя Вера! "- старше мужа на 10 лет, живая и подвижная, как ртуть, тётя Вера не пропускала при случае возможность покутить в весёлой компании.  От загулов её удерживало только то, что старшая дочь была гордостью школы...
Некошеный луг у реки благоухал каждым из бесчисленных цветков, воздух над ним звенел, гудел, тенькал на все голоса: раннее лето выдалось на редкость удачным - жарким, с редкими, но сильными дождями.
Согожа несла свои тёмные, впитавшие цвет торфа, кофейные воды неторопливо. От сырой земли в зарослях ивняка тянуло сладковатым запахом прели, изредка плескала у камышей хвостом какая-то крупная рыбина.  Нещадно палило приближающееся к зениту солнце.
- Давай здесь устроимся.а? - Генка показал на крохотную полянку у воды.
- Давай, - кивнула Натка.
Он бросил на траву пиджак:
- Присаживайся! - сел сам, расстелил газетку, достал перочинный нож, порезал хлеб, открыл две бутылки ситро и приготовился взрезать банку кильки в томате.
- Ой! - Натка  засмеялась, прикрывая рот ладошкой. - Генка! Чем кильку есть-то будем?
- Нашла проблему! - Не вставая, он нагнул ближайшую ветку ивы, бритвенно-острым ножом срезал её и за пару секунд изготовил вилку-трёхрожку. - На, только оботри, скользкая.
Себе Сыромятников вилку делать не стал, вытащил ножом пару рыбёшек на горбушку и начал жевать простенький этот бутерброд.
- А ложку сможешь?
- За пару минут - из бересты. А зачем?
- Жижку хлебать.
- А ты - через край, но если хочешь...
- Обойдусь... - она поднесла банку к губам, сделала пару коротких глотков, протянула её Генке.
- Не хочу. - он так посмотрел на девушку, что той стало неловко. - Да всё в порядке! - Он улыбнулся. - Просто я тебя с накрашенными губами никогда не видел, а тут этой жижкой... Здорово. Как в кино.
Засмеялись. Попили ситро с пряниками.
- Искупнуться бы... - Натка сплела пальцы на затылке, потягиваясь, прогнулась назад, платьице так туго обтянуло груди, что Генка отвёл глаза:
- Кто мешает-то?
- А купальник?
- Да ты зайди за кусты, разденься и купайся. А я тут покараулю... чтоб не украли - и коротко хохотнул.
- А...
- Да не буду я подсматривать! - он поднялся. - Если боишься, я могу за поворот отойти.
- Сиди уж...
Она скрылась за ивняком, и через несколько бесконечно длинных мгновений плеснула вода.
- Генка! - донеслось до Сыромятникова.
- Чего тебе?
- Вода такая тёплая!
- Это сверху. Потому что тёмная. Внизу - как лёд.
С воды донёсся короткий взвизг и обиженное:
- Что, раньше сказать не мог?
Генка промолчал. Нестерпимо тянуло оглянуться, но он сдержался.
- Генка!
- Ну?
- Ты купаться будешь?
- А что?
- Я боюсь к тому берегу плыть, там кувшинки. Если будешь - нарвёшь?
- Нарву... Если буду...
Плеснула вода, зашелестела одежда, прошуршали кусты. Рука Натки дотронулась до его плеча:
- Ну, ты кремень!
- Можно подумать, я чего-то не видел! - спошлил Генка. И, сглаживая возникшую неловкость, добавил - так я искупнусь?
- Давай.- Улыбнулась. - Теперь я покараулю.
- Кому я нужен!  - Генке стесняться было нечего - плавки у него были шикарные, старший брат подарил, и он уже выпрастывал ногу из штанины.
Фасонясь, нырнул с берега. Контраст температуры был такой, что, не будь под водой, заверещал бы Генка по-поросячьи.
Вынырнул, распластался в верхнем слое, отогреваясь и неспеша поплыл за кувшинками.
- Натка! Ну какие ж это кувшинки? Кубышка это. Кубышка жёлтая! Лекарственное растение, врач ты наш будущий! - проорал он, обрывая глубоко под водой цветоносы жёлто-оранжевых, будто искусно вылепленных из воска, цветков.
Ответа не последовало. Генка резким движением рук и ног выбросил тело из воды почти по пояс, всмотрелся. Натки на берегу не было.
- Чччёрт! - выругался он. И на боку, держа собранные цветы в вытянутой левой руке, устремился назад, вкладывая в гребки правой всю мощь своего тела - физически развит он был не по годам, семнадцати лет ему никто не давал.
   Выбрался на берег, швырнул "лилии" на пиджак и рванул было на пригорок, да Натка уже шла навстречу с огромным букетом, а вернее сказать, с целой охапкой полевых цветов, красивая до умопомрачения, стройная и лёгонькая, как тополиная пушинка.
- Ну я и напугался! - молчать не было сил. Но и говорить ни о чём он и не любил, и не умел. Поэтому сразу осёкся.
- Дурачок! - она ловко села по-турецки, на скрещенные ноги, рядом с собранными Генкой цветами, обдёрнула подол платья на коленках. - Обсыхай пока! - Быстрыми движениями сделала из одного цветка кубышки кулон, повесила на шею.
Потом она неторопливо плела венок из луговых цветов, и разговор шёл ни о чём, до тех пор, пока Натка не сказала:
- Это твой! - и надела его на оторопевшего Сыромятникова. Всмотрелась, чуть сдвинула на лоб. - Вакх! Точно Вакх! И скажи мне, Вакх, почему ты меня больше ни разу с нового года на свидание не пригласил? Только не ври.
Генка залился краской. Тогда он набрался храбрости, зашёл домой к Натке поздно вечером и пригласил прогуляться. Они молча бродили по пустой улице час или два, и казался себе Сыромятников олухом.
Когда в бессчётный раз проходили мимо Наткиного дома, и время близилось к полуночи, она просто свернула на тропинку к калитке и уже оттуда крикнула:"Пока, Генка" - и убежала.
- Ну, и чего молчим? - притворно нахмурилась Натка, принимаясь плести второй венок.
- Не умею я...
- Что не умеешь?
- На свидания ходить! - почти выкрикнул Генка. - Некогда было освоить эту науку. Это у Валерки времени на вас - он осёкся, - на девчонок, то есть, хватало. А я уже два года, считай, сам себя кормлю...
Замолчали... Натка торопливо доплетала венок, губы её подрагивали. Генка протянул руку, погладил её по голове:
- Ты меня прости. Но я правда не умею...
- Ладно, Сыромятников, проехали. - Надела венок и вдруг улыбнулась как-то особенно, совсем по-взрослому. - Смотри, две ромашки осталось. Гадать умеешь?
- Что уметь-то? Любит-не любит. Чёт-нечёт!
- Ты точно ничего не умеешь. Надо: любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт, сомневается! Держи.- И протянула ему ромашку.
Без слов шевелились их губы, когда пальцы обрывали лепесток за лепестком. Не сговариваясь, последний лепесток не оторвали на своей ромашке оба.
- Ну? - Генка поднял глаза.
- Давай потом скажем, а? - Натка открыла допотопный редикюльчик, вынула паспорт , вложила в него цветок с единственным лепестком.
- Ладно. - Генка. Вложил свой в записную книжку.
Они ещё о чём-то говорили, пока солнце не стало клонится на запад и пора было идти на "аэродром" - как две капли воды похожий на их- деревенский.
- Венок... Неудобно... - Генка растерянно посмотрел на Надежду.*
- А давай их пустим по реке!
- Давай!
Тёмная вода отнесла два венка от берега, закружила, и они, медленно отдаляясь друг от друга, скрылись за поворотом...
***
Звонко брякнула калитка, и в распахнутом настежь окне показалась голова почтальонки.
- Письмецо вам, Геннадий Анатольевич.  Адресок прежний, почерк прежний, но почему-то заказное. Сюрприз вам, поди. Расписывайтесь! - и протянула корешок квитанции.
- И тебе не хворать! - Сыромятников поставил закорючку против галочки.
- И что, сразу не посмотрите? - круглолицая, толстенная почтальонка была любопытна до изумления
- Не посмотрю. Угадать попробую, что за сюрприз.
- Тогда я пошла?
 - Беги!
Он сел за письменный стол, положил перед собой конверт и задумался. Ох, чудит Натка что-то. Оба всю жизнь переписывались, ревниво отслеживая успехи друг друга. По детям он её обогнал, по остальным позициям они шли ровно. После окончания школы прошло сорок лет...
Он вынул из кармана старинный перочинный нож, всегда отточенный, как бритва, и вскрыл конверт. Две картонки, обёрнутые скотчем. Между ними - открытка. Развернул - и под сердцем резануло: внутри был высохший цветок ромашки с единственным лепестком и листок бумаги. На нём было одно слово:"Любит"
Геннадий Анатольевич достал из ящика письменного стола металлическую шкатулку, нажал невидимую кнопку - крышка откинулась. Вынул старенькую записную книжку, несколько последних страниц которой были склеены. Чиркнул ножом. Достал высохший цветок ромашки с одним лепестком.
Положил рядом с тем, Наткиным.
Странно потрудилось над ними время - каждый цветок стал похож на птицу с одним крылом...
.
Март-сентярь 2016 г.