Дедова казнь

Он помнил те далекие 20-е годы, когда на Кубани «наводили Советскую власть». Шла гражданская война. Брат шел на брата, сын на отца.
На всю жизнь врезался в память день, когда в станицу вошли красные. Отца вместе с другими станичниками вывели за ворота и расстреляли. Без суда и следствия.
Мы потом с сестрой видели, как по станице ехали телеги с убитыми. Их вывозили за косогор и сбрасывали в овраг.
Но сильнее всего он запомнил казнь деда Тимофея, которого замучили прямо во дво-ре. Красные в то время особо лютовали.
Деда вывели во двор и чтоб унизить перед всеми, приказали снять штаны с лампаса-ми. Старик, ничего не говоря, плюнул одному из них в физиономию.
- Ах, так! - воскликнул, вытираясь, красноармеец, - Ну  тогда пеняй на себя, падла старая. Ты у меня еще молить будешь, чтоб я тебя добил побыстрее…
При этих словах он наотмашь хлестнул деда нагайкой. Красная багровая полоса раз-делила лицо деда на две части. От внезапной боли дед опустил голову и схватился рукой за лицо. Кровь проступила сквозь пальцы и густыми каплями потекла на землю.
- А ну-ка, братва, сымите с него портки… Я ему детский должок вернуть хочу.
Двое схватили деда за руки, а третий стал стягивать с него штаны. Дед пытался вы-крутиться, но его держали крепко.
- Руки, руки ему вяжи, а то не удержим. Здоров бугай, хоть и старый…,- кричал Ми-кола Гендель.
С трудом они связали деду руки и сорвали штаны вместе с кальсонами-исподниками. Дед остался стоять на коленях в одной рубахе.
Наклонившись к самому лицу деда, Микола злобно произнес:
- Помнишь, хрыч старый, как меня в детстве нагайкой порол? Аль забыл? Ну дык, я табе чичас напомню. Долг, как гутарють, платежом красен, - выпрямляясь громко «для всех» произнес Микола,- вот мы с тобой и расплатимся нынче. Кладите его на лавку, ро-бяты.
- Бандюк ты, Микола, - еле шевеля губами и медленно вставая, выдохнул дед, - Как был бандюком, так им и остался. Все норовишь украсть, где шо плохо лежит. Мало, ви-дать, я тя тогда порол. Больше надо бы…
Он не успел договорить. Микола ударил деда ногой в пах, отчего дед переломился и завалился на лавку, стоящую справа от  него.
- Ты, падаль казацкая, за все мне чичас ответишь! – орал в ярости Микола, с остерве-нением нанося удары нагайкой по упавшему деду, - И за нагайку, и за каторгу мою, и за то, что жировали при царе. За все! Не будь я -  Микола Гендель!

Семья Генделей в станице жила очень бедно. Старый Мойша Гендель был неплохой сапожник, но его заработки позволяли семье едва-едва сводить концы с концами. Тем бо-лее что Мойша очень часто захаживал в шинок  и пропивал заработанное. Жена Генделя – Хава из последних сил старалась содержать семью. Она и стирала белье, и убирала в до-мах у зажиточных станичников. Но все равно этого не хватало. Соседи часто помогали им, то старыми одеждами, то продуктами, но этого все равно было мало. Дело в том, что у Генделей было семеро детей. И всю эту ораву надо было кормить.
 Микола в семье был последним, самым младшим. Именно ему доставались обноски от старших братьев и сестер. Это выработало у Миколы стойкую злость по отношению к другим станичникам. 

- Товарищ командир… Товарищ командир! Во чо я нашел! – крикнул один из крас-ноармейцев, неся из хаты дедов офицерский френч с погонами подъесаула.
Тяжело дыша, Микола медленно отошел от лавки, на которой лежало истерзанное тело деда. Повернувшись на крик, Микола остановился  и долго переводил дух, глядя на офицерские погоны. Наконец, взяв френч, он медленно подошел к деду, который, все еще не придя в себя, лежал на лавке.
- Ах, ты падла офицерская, сука белогвардейская! Так вот как ты нашу рабоче-крестьянскую власть принимаешь! Китель офицерский запрятал… Думаешь старые по-рядки вернутся? Не-е-ет… Мы вас, гадов – офицерье  проклятое, каленым железом жечь будем! Верно сказал товарищ Свердлов - казаков надо уничтожить как класс. Истреблять вас, гадов, надо! Под самый корень, чтоб духу вашего не осталось! - на этих словах Мико-ла с силой рванул погоны, и они остались у него в руках. Он зло выругался, но тут же у него возникла идея:
- Ну-ка, братва, держите эту падаль белогвардейскую, мы сейчас эти погоны ему на всю жизнь прирастим. Где у нас гвозди? Федотов! Неси гвоздей и молоток. Да побольше гвозди-то неси, а то маленькие держать не будут.
Дед постепенно приходил в себя и зашевелился на скамейке.
- О, наш казачок очнулся!  Сейчас мы его в офицеры посвящать будем. На веки веч-ные. Федотов… Галиулин… Держите-ка нашего казачка-разбойничка, а то он опять бры-каться начнет.
Микола взял молоток, приложил погон к плечу деда, поставил гвоздь  и с размаху ударил по нему. Дикий крик раздался из избы. Это кричала  мать, выскакивая на крыльцо:
 - Изверги! Что ж вы делаете? Креста на вас нет! – но это был ее последний крик. Один из красноармейцев вскинул ружье и выстрелил. Пуля попала матери в голову и она, как скошенная трава, рухнула у крыльца. Я не выдержал и хотел закричать, но старшая сестра зажала мне рот. Мы с ней прятались за поленицей и все это видели. У меня непро-извольно покатились слезы.
А Микола продолжал прибивать уже второй погон к дедовым плечам. Дед уже не стонал, видимо потерял сознание. Вся рубаха была в крови. Особо красная была в тех ме-стах, где из плеч торчали гвозди.
Многие, наблюдавшие это издевательство над дедом, не выдерживали и падали в обморок. Я заметил, как молодой красноармеец отвернулся к воротам, а плечи его стали периодически судорожно вздрагивать. Его рвало.
В это время я смотрел на сестру. Она, из всех сил закусив губу, широко открытыми глазами смотрела на казнь. Губы ее то и дело шептали – Господи, не оставь безнаказан-ным злодеяние. Отмерь им по заслугам, Господи!
Видимо надеялась, что слова ее дойдут до Бога.