Второе явление Хрущева в Сибирском Академгородке

1961 год ознаменовался еще одним весьма важным событием в жизни Академгородка. В середине весны Хрущев по пути из Пекина в Москву на несколько дней задержался в Новосибирске. Еще раньше, когда Лаврентьев узнал о визите Хрущева в Пекин, он по линии Академии наук сам отправился в командировку в Китай. По стечению обстоятельств, из Пекина во Владивосток Лаврентьев летел вместе с Хрущевым специальным самолетом.

В салоне самолета он обратился к Хрущеву с просьбой посетить по дороге Академгородок, который в 1959-60 годах вследствие бездарного руководства бывшего первого секретаря новосибирского обкома Кобелева переживал не лучшие времена. В том, что Кобелев, в конце концов, был снят с должности, была немалая заслуга Лаврентьева, и если бы теперь удалось уговорить Хрущева вновь посетить Академгородок, то это сразу подняло бы авторитет Лаврентьева в глазах нового первого секретаря обкома Ф. Горячева.

Заручившись согласием Хрущева, Лаврентьев немедленно вернулся домой, чтобы организовать встречу дорогого гостя на как можно более высоком уровне. Скоро Хрущев прилетел из Владивостока в Новосибирск и в сопровождении председателя комитета государственной безопасности Шеляпова прибыл в Академгородок. Он еще более внимательно ознакомился с перспективами развития Сибирского отделения Академии наук СССР и строительством находившихся у него в подчинении научных центров в виде академических городков в окрестностях Новосибирска, Иркутска и Владивостока.

С одной стороны, Хрущев остался доволен тем, что Дубинина убрали из Сибирского отделения и тем, что к строительству академического городка под Новосибирском уже подключилось Министерство среднего машиностроения. Однако с другой, он не мог не заметить, что влияние Лаврентьева распространилось на Сибирь и Дальний Восток и скоро, пожалуй, дойдет до Средней Азии и Казахстана. Тогда ЦК партии и советское правительство могут оказаться перед фактом существования новой мощной Академии наук в лице Сибирского отделения, которая станет могучим конкурентом нынешней Академии наук СССР, что может стать еще одним аргументом для оппозиции против Хрущева. К тому же Хрущев находился в дурном расположении духа, потому что был очень недоволен встречей с Мао Цзэдуном в Пекине. В таком настроении он мог своим визитом вместо пользы нанести вред Сибирскому отделению, если только Лаврентьев не проявит особую бдительность.

Лаврентьев и его супруга Вера Евгеньевна пригласили Хрущева накануне его отъезда в Москву в свою избу на обед. Никита Сергеевич охотно принял приглашение. На обеде, помимо Хрущева и хозяев, присутствовали еще академики Соболев, Трофимук, Мальцев, Векуа и несколько членов-корреспондентов. Войдя в избу Лаврентьева, Хрущев сразу отметил два обстоятельства, а именно: повешенный над входной дверью лозунг — «Обезьяны не могут жить в Сибири, в Сибири холодно» — и импрессионистические рисунки непонятного содержания на стенах. Однако хозяйка так доходчиво объяснила ему все это, что говорить больше было не о чем.

Обед состоял из прекрасно приготовленных сибирских блюд с русской водкой, армянским коньяком и винами различных марок. Тамаду не выбирали. Лаврентьев заранее предупредил академиков о том, что Хрущев считает выбор тамады пережитком грузинского застолья и не выносит, когда столом руководит тамада.
Первый тост хозяин посвятил Хрущеву, его "славной деятельности и будущим свершениям". Затем тосты примерно такого же содержания произнесли Соболев и Трофимук.

Через некоторое время гости слегка захмелели. Соболев предложил выпить за здоровье хозяев, однако хозяйка сочла это неуместным. По этому поводу Лаврентьев обратился к Хрущеву с такими словами:

— Никита Сергеевич! Второй член нашей тройки, Христианович, сегодня не явился. Причина, возможно, в том, что он оппозиционно настроен ко мне. Как видите, и Соболев пытается меня критиковать, более того, он зовет меня «Держимордой»...

На этом месте Хрущев прервал Лаврентьева:

— А вы и есть «Держиморда», товарищ Лаврентьев! Никто не смеет вам возразить! Какой еще помещик может сравниться с вами? Вы собираетесь сделать своей вотчиной огромную часть территории Советского Союза — Зауралье, но я вам этого не позволю, товарищ Лаврентьев!

От этих слов Соболев как будто почувствовал прилив новых сил, он поддержал Хрущева и вновь предложил за него тост:

— Никита Сергеевич! Даже за этим столом вы сумели показать нам, что вы — поистине гениальный человек. Вы спасли человечество от страшного культа Сталина, того самого Сталина, чей призрак и по сей день наводит страх на всех! Я — один из тех людей, которые сильно пострадали от Сталина. Всех моих родных, среди которых были видные революционеры, он либо уничтожил, либо сослал в Сибирь. Мой родной дядя до сих пор находится в ссылке здесь, под Новосибирском, в городе Бердске. Вчера я и академик Векуа ездили его навестить. Видели бы вы, во что превратился мой несчастный дядя...

Теперь Хрущев не дал закончить фразу Соболеву и перебил его с присущей ему бесцеремонностью:

— Довольно, академик Соболев! Не думаете ли вы, что всех ссылали без вины? Всех, кто при Сталине был уничтожен, выслан или пребывал в тюрьме, я либо реабилитировал, либо они попали под амнистию. Если это не коснулось вашего дяди, значит, он был выслан по заслугам, и поделом ему!

После этого было провозглашено еще несколько тостов в честь Хрущева с пожеланием ему всяческих благ. Все это постепенно вернуло Хрущеву хорошее расположение духа, и он незаметно для самого себя принялся поучать сидящих за столом академиков. Под конец он посмотрел на часы, поднялся, поблагодарил хозяйку и пригласил всех присутствующих на собрание городского партийного актива, где он должен был выступить с речью.

Стоявший в дверях избы Шелепин проводил первого секретаря до бронированного автомобиля «Чайка», и кортеж из пяти автомашин в сопровождении десяти мотоциклистов помчался в сторону Новосибирска.