Каркидоны приходят и уходят

Глава из повести "Песчаное чудовище". Печатается с сокращениями.


    Этот эпизод из нашей полевой жизни в Закаспии никому и никогда автор не рассказывал – слишком невероятные события, почти фантастика…Над нами посмеялись коллеги, когда мы вернулись в Шевченко, и не поверили. Это послужило нам уроком и даже зародило в нас самих сомнение: а может быть, и не было никаких каркидонов, а всё произошедшее на Сарыкамышском побережье нам приснилось?

Сегодня, когда половина участников тех приключений, а иначе те события  не назовёшь, отошли в мир иной, и я сам чувствую, что мне недолго осталось жить, ваш покорный слуга решился предать огласке те события и внести их в эту повесть отдельной главой. Не хочу, чтобы такие интересные воспоминания ушли вместе со мной.

Чтобы не смущать ещё живых участников той корриды и не тревожить память об ушедших из жизни коллегах, автор изменил имена, фамилии и клички всех членов группы, нарвавшихся на приключения. Мы не искали приключений – они сами нашли нас.

А верить или не верить – читающий пусть решает сам.

***
 
В Кунграде, где мы уже не первый раз собирали материалы по территории Восточного Устюрта, местный геолог вполголоса, с оглядкой, предупреждал нас:
    – В районе Сарыкамыша и окрестностей будьте осторожны – там нечисто. Пропадают люди…Говорят, что там прижились какие-то большие крокодилы, по-тюркски - каркидоны. Вроде их там постреляли, была большая охота, но люди по-прежнему исчезают бесследно…

И, понизив голос, добавил:
    – Только я вам ничего не говорил.

Работа в режимных предприятиях создаёт определённый баланс доверия и недоверия между геологами: предупредить коллег об опасности необходимо, но и соблюсти уровень секретности тоже надо. Бдительные товарищи из первого отдела не дремлют.

Босс поблагодарил коллегу и самоуверенно заявил:
    – Разберёмся с крокодилами…У нас ружьё есть.

Наш Босс – очень умный человек. По крайней мере, таким он внешне выглядит. Когда многозначительно молчит. Когда начинает говорить, да ещё с металлом в голосе, то…Ну ладно, здесь не о Боссе идёт речь. О нём – потом.

Возвращаясь в общежитие экспедиции, мы вспомнили напутствие кунградского геолога и дружно посмеялись – нам их страхи показались необоснованными местными страшилками. Старший геофизик Мудя (партийная кличка от фамилии Мутковский), маленький и толстенький крепыш, вообще провозгласил воинственную доктрину:

    – Да пусть только придут эти крокодилы!...Мы им хавальники начистим и в озеро отпустим, пусть плывут и помнят нашу доброту…Правда, Иван Григорьевич?

Иван Григорьевич Каденёв (партийная кличка «Ванёк»), техник геофизик 54-х лет, подчинённый Муди, на это ответил осторожно:
    – Не кажи «гоп!», пока не перепрыгнешь. Посмотрим…Победные песни будем петь, когда вернёмся.

Сдержанность Ивана Григорьевича мне показалась уместной, и я добавил своё:
    – «Будем бить врага на его территории» – это мы уже проходили…Посмотрим…

Но, в общем, я тоже был настроен смешливо и страхи местного геолога мне казались надуманными.

Завтра мы собирались выезжать на юго-восточный Устюрт, там Босс наметил пройти несколько маршрутов. Сарыкамышское озеро входило в наши планы, как объект для рыбной ловли – Босс просто болел этим увлечением и частенько нас впрягал, помимо нашей воли, в свои рыбные дела. Мы не очень этому противились, ибо свежая рыба к столу вместо надоевших консервов нас вполне устраивала.

***
Сарыкамышское озеро встретило нас голубым простором, уходящим к белесому мутному горизонту, в сторону Хивинского оазиса. Мы подъехали к нему с севера. Здесь чинки Устюрта снижались и выполаживались в широкой отлогой долине, соединяющей, как проливом, сухую впадину Ассаке-Аудан, что на Устюрте, с Сарыкамышской котловиной, нынче (в 1970-е годы) опять ставшей озером.

Здесь, на северном побережье Сарыкамыша мы и стали на третью ночёвку. Немного поплескались на мелководье, в чистой тёплой воде, освежились…На рыбную ловлю Босс и Коша не сподобились, хотя как раз сюда они мечтали приехать и порыбачить. Сказывался прошедший рыбный день: наелись мы вчера этой рыбы до отвалу. Каждый день рыбу кушать – многовато будет.

Пока готовился ужин, я прогулялся по окрестностям с фотоаппаратом, сделал несколько снимков. Особенно меня заинтересовала отлогая, довольно широкая долина, по которой мы спустились с Устюрта. По карте эта долина-пролив полого поднималась на Устюрт и там смыкалась с обширной безводной впадиной Ассаке-Аудан, где нам предстояло завтра работать. Здесь обильная растительность выглядела посвежее и позеленее, чем на равнине Устюрта, да и вообще создавалось впечатление некогда существующего здесь человеческого поселения, ныне исчезнувшего от времени, ветров и дождей.

Мои предположения подтвердились: среди невысоких оплывших жёлтых уступов, сложенных плотным суглинком, нашлась небольшая пещера в рост среднего человека, длиной метра полтора и шириной чуть больше метра. Возле дальней торцевой стенки возвышался уступ, высотой полметра, плотно и гладко утоптанный. И округлая стенка за уступом, и сводчатый потолок пещеры создавали впечатление недавней обжитости и ухоженности этой пещеры. Как будто здесь недавно кто-то жил, а потом ушёл и не вернулся.

Я сфотографировал пещеру, а потом вошёл в неё и сел на уступ. Откинулся спиной к спинке «кресла» – сидеть было удобно, как в кресле. И, пожалуй, здесь можно было спать, только сидя.

У меня возникло желание осмотреть все эти уступы и подняться выше по долине – ведь должны же оставаться какие-то следы пребывания человека, кроме этой, наполовину размытой пещеры. Но, на долину уже наползали сумерки, а на востоке, над серой гладью Сарыкамыша, уже засветились первые звёзды. Исследование отложил на завтра.

***

Платоновские места. Десять лет спустя прочитал повесть Андрея Платонова «Джан» и там сразу узнал эти места. Да, именно здесь, в этой долине на северном побережье Сарыкамыша, «у подножия Усть-Урта» поселились в 1930-е годы (для совместной жизни) несколько десятков человек из странствующего разноплемённого народа «джан» . Они построили здесь несколько саманных домов без окон, разводили овец и верблюдов,собирали травы и коренья,  ловили рыбу в озёрах на дне Сарыкамыша – тем и жили. Азиатский колхоз. А прежде (до социализма) они жили вразброс, где придётся…Некоторые зимовали «в землянках, вырытых у подножия Усть-Урта».

Останки подобной землянки мне довелось тогда (в 1979 году) увидеть «у подножия Усть-Урта». Сейчас, когда я пишу эти строки, я понимаю, что где-то там, возможно немного выше по долине, стоял в 1930-е годы маленький кишлак Джан, созданный советской властью для неимущего народа с самоназванием «джан». В повести Платонова описание этого места на стыке Сарыкамышской котловины и Устюрта изложено чётко и в географическом отношении грамотно. Похоже, что писатель здесь побывал лично и всё рассмотрел внимательно. Есть в биографии Андрея Платонова такой факт: в 1934 году его включили в коллективную писательскую поездку по Средней Азии. Отсюда писатель привёз сюжеты рассказа «Такыр» и повести «Джан».

Коллеги и критики вменили в вину Платонову «философское спокойствие», с которым он пишет о страданиях и тяготах жизни азиатского народа. По-моему, он нормально изложил. Да, тяжко жить обнищавшим людям, но нет повода для пафоса и рыданий – пустыня не приемлет суеты и лишних движений. Здесь как бы наперёд всё известно – что было, то и будет. Восточные люди это понимают, живут спокойно, пока живётся, и умирают спокойно, без надрыва.

Это о нём, прочитав в журнале рассказ «Впрок», сказал Сталин: «Талантливый писатель, но сволочь». А повесть «Джан» вообще долго не хотели печатать. Только в 1989 году вышла первая книга Платонова «Избранное». Ну, это я так вспомнил, для общего развития.

Сарыкамышская котловина у Платонова именуется «безлюдной впадиной», а также «дном древнего моря». По состоянию на 1930-е годы котловина была безводной, только в самой глубокой части её да в русле Кунядарьи (одно из ответвлений Амударьи, впадающее в Сарыкамыш) находились несколько пресных озёр и мелких колодцев.

Поскольку наша повесть о пустынных чудовищах, то будет уместно привести здесь упоминание из повести Платонова о крупных хищных птицах, нападающих на людей в пустынной местности вблизи Сарыкамыша. «…Они походили одновременно и на степных орлов-стервятников, и на диких тёмных лебедей; клювы их были как у стервятников, но толстая могучая шея длиннее, чем у орлов, а прочные ноги высоко носили нежное, воздушное лебединое туловище». – так описывает Платонов этих диковинных агрессивных птиц. Летающие страусы, что ли? Или реликтовые предки орлов?

Птицы нападали с воздуха, пикировали на человека и били его мощным клювом в голову, в грудь, в спину…Назара Чагатаева (герой повести «Джан») спасло только огнестрельное оружие – он убил четырёх птиц, и только тогда они оставили его в покое.

Есть в повести ещё одно упоминание о пустынном зверье. Вот как передаёт читателю эти наблюдения Платонов, через размышления Назара Чагатаева:
«…Он лежал долго, не шевелясь ничем, притворяясь умершим. Он знал многих зверей и птиц, которые поедают мёртвых людей в степи. Наверно, позади народа – в невидимом отдалении – всё время молча шли дикие звери и съедали павших людей. Овцы, народ и звери – тройное шествие двигалось в очередь по пустыне…».

Вот такая пищевая цепочка: овцы кушают траву, человек кушает овец, а человека кушают дикие звери и птицы-падальщики. Каркидоны, если они там были, кушают всех и всё, что движется и воняет. В повести «Джан» Платонов о каркидонах ничего не сообщает. То ли их вообще не было вблизи Сарыкамыша, то ли им хватало сайгаков и муфлонов. Зачем им отощавшие люди, если здесь ходят тысячные стада сайгаков.

***


Вернёмся к Сарыкамышу, в сентябрь 1979 года.

На ужин мы сделали макароны с тушёнкой, попили чаю, покурили…Неторопливо покалякали о том и о сём. Вспомнили метрового сазана и перешли на анекдоты про рыбаков. Над озером царила тишина, только шелестел травой лёгкий ветерок с Устюрта.

Раскладушки раскинули в 10 м от воды. Перед сном вспомнили о каркидонах, которыми стращал нас кунградский геолог, посмеялись слегка…Самым большим «чудовищем» здесь оказался метровый сазан, которого мы сегодня прикончили. Других мы не встречали. Тихий, спокойный вечер над озером внушал умиротворение, и вскоре мы заснули здоровым безмятежным сном.

 
Во впадине Ассаке-Аудан мы отработали целый день и вернулись к Сарыкамышу только в сумерках. Босс принял решение возвращаться в Кунград, а потому мы за один день сделали вдвое больше маршрутов, чем намечалось. Устали, как собаки.

Неторопливо поужинали и завалились спать. На этот раз я поставил свою раскладушку подальше, благо, что места на побережье хватало. Ванёк во сне сильно храпел, а от Муди исходил смрадный запах давно нестиранных носков – ноги он помыл, а вот носки не постирал, хотя мы его просили пополоскать их в солёной воде. Позже я узнал, что у него было притуплённое обоняние. Он вообще не различал запахи.

Встали мы поздно, спешить нам было некуда. Босс сидел, склонившись над картой, Коша задрал кабину «66-го» и копался в моторе, Ванёк отошёл к дальним уступам. Мудя расхаживал по лагерю в трусах и всё не мог решиться, что ему надеть – то ли фирменные джинсы, то ли рабочие брюки.

    – Хоть голым ходи, только носки не надевай, спрячь их подальше, – попросил я его. Сам он полагал, что его носки пахнут сыром Рокфор. Босс же считал, что благородный французский сыр здесь не причём, а носки Муди воняют падалью.
Сейчас Мудя довольно хмыкнул и милостиво согласился:
    – Ладно, так уж и быть…Избавлю вас от нежных ароматов.

Я раскочегарил паяльную лампу, поставил на таганок рис вариться, открыл консервы и нарезал помидоры – сегодня была моя очередь готовить.

В это время закричал подходивший от Устюрта Ванёк:
    – Крокодил! Смотрите, мужики, к нам пришёл крокодил!

    – Га-га-га…гы-гы-гы, – зашёлся в довольном хохоте Мудя. – Ивану Григорьевичу приснился крокодил! Га-га-га…!

Босс оторвался от карты, снял очки, скользнул взглядом по лагерю, ничего не заметил и пошутил:
    – Иван Григорьевич, ты только на ночь нам не рассказывай страшных сказок. С утра можно, давай выкладывай…

    – Мудаки сраные! Да вы посмотрите…там такая зверюга… – обычно деликатный Ванёк матерно выругался, а это бывало так редко и означало, что он сильно рассердился.

    – А правда, там кто-то копошится…Ни хера себе! – воскликнул глазастый Коша, оторвавшись от мотора.

Теперь мы все повернулись в ту сторону и увидели: за мудиной раскладушкой, стоявшей в отдалении, шевелилось нечто громадное, серое в тёмных пятнах, приземистое. Вот оно подняло голову, и мы увидели большого варана, точнее крокодила, заглатывающего какие-то тряпки. С нижней челюсти его свисала вязкая прозрачная слюна, сверкавшая как хрусталь в лучах солнца.

    – Ах ты сука! Он же мои носки сожрал! – проревел Мудя и бесстрашно ринулся к чудовищу, размахивая брюками. Сейчас он выглядел, как гладиатор.

А ведь прав был кунградский геолог, подумал я. Это те самые каркидоны, которые выжили после большой охоты.

Каркидон, между тем обнюхивал мудины рабочие ботинки – ему явно нравились вонючие человеческие вещи. Он схватил в пасть ботинок и начал его жевать, выпуская обильную слюну.

Тут его и настиг Мудя. Он лупил каркидона по голове…своими рабочими брюками, а тот, не выпуская ботинка, мотал головой, но не отступал. Мудя раздухарился и подошёл ближе.

    – Вот тебе, вот тебе, сука! Отдай ботинок! – приговаривал он, неистово лупцуя чудовище штанами. – Чтобы я вражьим крокодилам свои ботинки отдал – да не в жисть!

Варан всё-таки выпустил ботинок из пасти и тут же сделал резкий выпад в сторону Муди. Тот отпрянул, сделал шаг назад, второй…и упал на спину. Здесь его и цапнул за ногу варан, именно цапнул, и сразу выпустил. Мудя резво вскочил и отбежал в сторону. Нога его ниже колена окрасилась кровью. А каркидон вернулся к ботинку – продолжать прерванный завтрак. Вонючая обувь человека ему нравилась больше человечины.

    – Ружьё! Давай ружьё! – крикнул Босс водителю. – И патроны с картечью!

Коша опустил кабину и полез в фургон за ружъём. И опять зоркий Ванёк, успевший вооружиться лопатой, первым увидел новую опасность и закричал:
    – Там ещё крокодилы…три или четыре…вон ползут! – он показал в сторону Устюрта.

От жёлтых глинистых уступов в нашу сторону действительно ползли каркидоны. Три из них уже вылезли на ровный пляж и вразвалочку, но быстро, шагали к нам. Между уступов, на склоне, тоже наблюдалось какое-то шевеление.

Положение становилось угрожающим. Вспомнились слова из басни Крылова: «Огня, кричат, огня!...Пришли с огнём». У моих ног тихо гудела паяльная лампа, на малом режиме варилась рисовая каша – вот он, огонь!

Заглянул в кастрюлю – рис уже сварился. Взял паяльную лампу, подкачал давления, открыл форсунку – огнемёт победно заревел.

Осмотрелся. Босс уже заряжал патроны в двустволку, Коша стоял с лопатой наизготовку, а Ванёк, не жалея бинтов, перевязывал ногу раненому Муде. На войне, как на войне.

    – В этого не стреляйте! – крикнул я Боссу. – Сейчас мы ему дадим прикурить!

Почему-то было не страшно, а даже весело. Каркидон на тепло прореагировал сразу же – с любопытством поднял голову и, перестав жевать, уставился на паяльную лампу. Вид у него был задумчивый. Из пасти свисала тягучая слюна и шнурки мудиного ботинка. Между мной и животным стояла раскладушка Муди, с матрацем и спальником, прикрытая сверху клетчатым одеялом.

    – Зажигалка, сэр! – крикнул я и резко приблизил паяльную лампу к безобразной морде варана – синее , едва заметное в лучах солнца пламя (самая высокая температура!)пришлось ему по ноздрям, по губам и зубам, опустилось на нижнюю челюсть. Зашипела, запузырилась пожелтевшая слюна, задымились шнурки и резина подошвы…От сильного огня резина в пасти вспыхнула и теперь чудовище имело вид огнедышащего дракона. Если бы кто сфотографировал этот момент! Картинка из страшных сказок. Каркидон ощерился, замотал головой, попятился назад. Ботинок он заглотнул  глубоко, а потому выплюнул его не сразу. За несколько секунд огнемёт изрядно поджарил ему морду…Запахло жареным мясом и жжёным рогом, с примесью горелой резины.

Отказавшись от ботинка, зверюга развернулся и бросился наутёк. Преследовать его я не стал. Впрочем, он далеко не уполз, сначала замедлил движение, а потом остановился, слабо мотая головой. И вскоре затих, распластавшись на песке... Враг отступил, можно перевести дух.

Между тем, на левом фланге нашей обороны гремела пальба. Босс палил по каркидонам из обоих стволов. Слово своё, данное кунградскому геологу, он сдержал – мы отражали атаку чудовищ с помощью ружья. Тогда мы не поверили нашему коллеге, а сегодня голодные чудовища пришли, чтобы напомнить о себе.

Не знаю, попал ли Босс в каркидонов – стрелок он был неважнецкий, но пальба возымела своё действие – чудовища развернулись и поспешно отошли в сторону Устюрта, а потом и вовсе скрылись из поля зрения.

Мы собрались возле раненого Муди. Вид у него был бледный и растрёпанный. Босс похлопал его по плечу:
    – Держись, Валера…Сейчас мы тебя в больницу отвезём.

Мы все пожали ему руку и сказали ободряющие слова.
    – Ты молодец, на крокодила без оружия кинулся, с одними штанами, – сказал Ванёк.

    – А всё-таки, Валера, мы им хавальники начистили, – добавил я. Мудя в ответ слабо улыбнулся.

    – Всё! Разговоры закончили! Быстро завтракаем и вперёд, на Куня-Ургенч, – распорядился Босс.

Завтрак у нас уже был готов. Заварили чай и сели за стол. Раненый наш кушал с аппетитом, и мы сошлись на том, что это хорошая примета.

Когда грузились на машину, я выбрал минутку и сходил к чудовищу с фотоаппаратом. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, весь какой-то плоский, распластанный по песку. На поджаренной морде у него застыла жёлтая пена и на песок свисала жёлтая мутная слюна. Подошли Ванёк с Кошей, у Ванька в руках была лопата. Он осторожно тронул каркидона в бок – тот не шевельнулся. Тогда Ванёк сильно ударил лопатой в бок – лопата зазвенела и соскользнула. Чешуя на зверюге была непробиваемая.

    – Поехали, мужики! Время, время…! – торопил нас Босс.

Несколько снимков каркидона я успел сделать. На одном из них варан лежит на фоне нашей машины и людей, стоящих сзади, у раскрытой двери фургона – хороший снимок! Жаль только, что эту плёнку я испортил (засветил) при проявлении. Тогда у меня пропало много хороших кадров.
 
В районной больнице Куня-Ургенча раненого принял и осмотрел главный врач, молодой высокий туркмен в очках. Он единственный из всех выслушал нас внимательно и без насмешек. Слово «каркидон» ему, похоже, уже было знакомо. Он позвал хирурга и медсестру, сказал им несколько слов по-туркменски. Раненого оставляли здесь – ему требовалась срочная операция. Сейчас ему готовились сделать иньекцию антибиотика. Боссу главврач посоветовал везти раненого в Ашхабад или в Ташауз – в данном случае возникла необходимость в медицине высокой квалификации.

Босс вышел в коридор, где мы сидели в ожидании. Посовещались, решили так: Мудю оставляем на попечение местных врачей до утра. Сейчас едем в Кунград, собираем весь отряд (там, в местной экспедиции трудились ещё трое наших сотрудников). Встаём рано, едем сюда, в Куня-Ургенч, забираем Мудю и гоним через Устюрт знакомой дорогой. К вечеру надо быть в Шевченко, и сразу в хирургию – во-первых ему опять нужно вколоть антибиотик, а во-вторых врачи и вся больница в Шевченко – высокого класса. Сюда привозили больных даже из Алма-Аты, столицы Казахстана.

***

Так мы и сделали. В 22 часа по Москве, на следующий день, мы сдали раненого в приёмный покой хирургического отделения. Его осмотрели и сделали всё, что надо – укол антибиотика, промывание, обезболивание и положили в стационар. Теперь мы могли спокойно ехать на свою квартиру.

Дома Босс рассказал нам, что на вопрос: «Что произошло?» он сказал правду – крокодил укусил – и вот здесь ему врачи не поверили, приняли за шутку, усмехнулись и записали происхождение раны в документ, как «глубокий разрыв мышечных тканей левой ноги от клыков большой собаки».

Нам не поверили даже наши коллеги, оставшиеся в Кунграде. Когда мы ехали через Устюрт, то они смотрели на страдающего Мудю с жалостью, а потом переспрашивали в десятый раз: «Да откуда же там крокодилы взялись?».

Трудно пришлось Боссу, когда он отписывался перед начальством по поводу несчастного случая на производстве. Диагноз врачей «…рана…от клыков большой собаки» оказался приемлемым для всех. О крокодиле мы перестали рассказывать – над нами смеялись. В конце концов, сошлись на том, что собака, покусавшая Мудю, была здоровенной и зубастой, как крокодил. И напала неожиданно, в маршруте…Хотя Мудя её не дразнил. Производственная травма при форс-мажорных обстоятельствах. В это верили все. Мы тоже сделали вид, что так и было.

К сожалению, две отснятые в Закаспии плёнки я засветил, когда проявлял их  дома. По небрежности. Очень ценные эпизоды с каркидоном, да и другие интересные кадры пропали зря, и нечем было подтвердить наш нешуточный рассказ. Больше всех огорчился Босс, но по другому поводу: теперь никто не увидит фотку, где он держит в руках метрового сазана.

Лечение Муди проходило успешно, но долго. Врачи опасались заражения крови. Ему сделали повторную операцию, аккуратно зашили все раны. Когда он вышел из больницы, то мы уже камералили в Ессентуках.

В конце ноября он прилетел из Шевченко и явился народу, как герой сезона. Мы поздравили его с выздоровлением и первым делом спросили: а можно ли ему пить водку? Мудя ответил оптимистично: не только можно, но и нужно. А тут и праздник подоспел – День взятия Бастилии. Босс противился – он боялся гнева начальства, но мы его убедили, что причина для застолья ну очень уж уважительная. Отметили на работе, в ближайшую пятницу. Босс уехал по делам в экспедицию – если что, то он не причём, подчинённые сами затеяли гулянку. Приглашённый народ из других партий удивлялся такому раскладу: дескать, впервые видим и слышим, что геологи отмечают День взятия Бастилии. И не верили нам. Но водку пили охотно.

   На вопрос, кто такие каркидоны, покусавшие Мудю, мы отвечали привычно: это такие громадные и зубастые азиатские собаки. Вот здесь нам верили.

А мы уже привыкли, что нам не верят, когда мы говорим правду. Ну и ладно, ваше неверие – ваши проблемы.

***

Сухопутные крокодилы. Сегодня, 37 лет спустя, когда я пишу эти строки, мы знаем гораздо больше о животном мире прошлого и настоящего.

Большие вараны с острова Комодо, достигавшие длины максимум 3,13 м и веса до 170 кг, оказывается, имели древних предков в Австралии: во-первых, мегалания (гигантский мясник) – громадная зубастая ящерица длиной до 11 м и весом более тонны, очень агрессивная, вымерла 30 тысяч лет тому назад. И ещё - сухопутный крокодил, проживающий на территории Австралии вместе с первобытным человеком и исчезнувший совсем недавно, в 4-м веке н.э. Эти были похожи на современных крокодилов, но жили на суше, в условиях слабо залесённых пустынь, вблизи пересыхающих озёр и солончаков. Жили там, где бегала на водопой хоть какая-то добыча.

Сухопутный крокодил (каркидон) – это название и образ жизни более всего соответствует тем чудовищам, коих мы встретили и от которых отбивались на северном побережье Сарыкамыша. Полагаю, что там к нам пришли сухопутные крокодилы – какая-то древняя реликтовая помесь варана и крокодила. У Бога всего много. Не вдаваясь в подробности, остановимся на некоторых особенностях поведения этих чудовищ. Вот уже 30 лет за варанами с острова Комодо наблюдают учёные (там сейчас заповедная зона) и кое-какие выводы уже можно сделать.

На человека вараны нападают редко, только когда сильно голодные или в тех случаях, когда сам человек провоцирует варана к агрессии…запахом грязных носков. Такие случаи имеются в истории сравнительно мирного сосуществования варанов и людей на острове Комодо и других островах, поменьше. Дело в том, что у этих ящеров чрезвычайно развитое обоняние – запахи они улавливают с расстояния 3-4 км, добычу видят с расстояния 300-400 м, а слух у них вообще неважный. Они мастера засады, но если добыча не приходит к ним, то они идут к добыче. Могут пройти до 6 км в день, по жаре шастать не любят. Отсиживаются и ночуют в прохладных норах. Едят от 1 до 3-х раз в месяц, если добыча попадётся крупная, а по мелочи охотятся каждый день.

Когда голодные, то жрут всё подряд, даже своих мелких собратьев и людей. Хорошо маскируются на местности, бросок на добычу делают с одного метра, обладают ядовитой и весьма токсичной слюной. При укусе крупного животного, например, буйвола, последний долго не живёт – падает обессиленный, а варан его легко догоняет и пожирает. За один присест может сожрать до 80% от своего веса. Брюхо у него о-го-го! Куда там льву или гиене!

Очень любит падаль и всякое вонючее дерьмо, и легко это находит по запаху. Нападение каркидонов, пришедших с Устюрта, где они отлёживались в норах, спровоцировал наш геофизик Мутковский, вернее сказать, каркидоны припёрлись на запах его вонючих носков. Вероятно, они были очень голодные, а тут такой заманчивый дух пошёл с ветерком от Сарыкамыша. Носки как приз достались чемпиону забега, самому крупному зверюге. За что он и пострадал, но успел всё же укусить владельца благоухающих носков.

Напрашивается не научное, но умозрительное сравнение каркидонов, которых мы видели, с песчаными скатами Устюрта и окрестностей – а что если это одни и те же чудовища? Только люди их увидели и описали каждый по-своему. Я имею в виду тех свидетелей, которые остались в живых. Мы ведь тоже вернулись живыми, и только с одним раненым.

Иногда я спрашиваю себя: а если бы Мудя тогда, вняв нашим просьбам, взял и постирал бы носки? Пришли бы каркидоны или нет?

Ладно, чего уж там! Всё хорошо, что хорошо закончилось.