Ворон

Существует много переводов этого знаменитого произведения. Я решил добавить ещё один. Надеюсь, оригинал от сего поступка не станет хуже.
Г.Т. Саликов.

Эдгар А. По 

ВОРОН (перевод с английского)


Как-то в полночь, с думой мерной над пророчествами древних,
Что зовут забавой в наши просвещённые года,
Я окутан был дремотой. Неожиданно там кто-то,
Там, снаружи, в дверь застукал, стукал, будто пробуждал               
Время давнее. «Наверно, кто-то сильно запоздал», —
            Так, отпив глоточек виски
            И несильно веки стиснув,
            Я подумал и привстал.

Ах, как всё подробно помню: в декабре то было тёмном.
На полу плясали тени. Жар в камине оседал.
Не терпелось, чтоб светало. Книги мне давали мало
Отвлечения от сердца. Сердце горю я предал:
Умерла Ленор, чьё имя — ангелам Господь отдал.
            Здесь же, в мире, долу свислом,
            Я одною только мыслью
            Был объятым: «Никогда». 

Вместе с шорохом печальным с окон шторы излучали
Трепет, небывалый раньше. В грудь мою он западал.
Сердце беспрестанно ныло. Встал и тихо повторил я:
«Это, верно, гость какой-то, чей-то гость в ночи блуждал,
Просто поздний гость какой-то там снаружи погибал.
            Я же — поступаю низко,
            Попиваю этот виски.
            Помощи не преподал».

Чуть душой своей окрепнув, и сомнения отвергнув,
«Муж, — я крикнул, — иль жена, извините, господа,
Задремал я с книгой древней и не слышал вас за дверью,
И изысканного стука, стука вашего не ждал».
Дверь открыл я, а за нею — будто целый мир пропал.            
            Только рук моих две кисти
            Вздёрнулись в ночные выси,
            В обесцвеченную даль.

Этой тьмою окружённый, с сердцем, страхом обожжённым,
Долго я стоял и грезил — тем, что смертным Бог не дал.
Но молчанье не прервалось, тишина не разменялась.
Слово лишь одно шепнулось. И его я разгадал.
То — Ленор. «Ленор»! — Со стоном, будто эхом, сам шептал.
             Руки по бокам повисли.
             Пальцы сильно, больно стиснув,
             Имя милое шептал.

Дверь захлопнул я обратно с жаром в сердце многократным.
И услышал стуки в ставни, те же, что и в дверь тогда.
«Верно, — я сказал, — ведь ясно: это за окном ненастье,
Объясняется всё просто, всё прозрачно, как вода.
Ну, послышалось, как будто кто-то ломится сюда».
            Я отпил немного виски
            И отчётливо помыслил:
            «Это ветер, господа».

Отпер я крючки у створок. Тут же чёрных перьев ворох               
С шумом в комнату прорвался. И не сразу я узнал,
Кто скрывался в оперенье. У меня застыло зренье.
Он, как страж, метнулся к двери, будто кто его кидал.
И уселся на Палладу. Смолью белый бюст обдал.
            Я, отпитым мною виски
            С изумленьем громко прыснул.
            То был ворон — ветра дар.

Эбонитовая птица стёрла горькие страницы
В моём сердце: видом важным, церемонясь в пух и прах.
«Хоть ты с драной холкой-гривой, — я сказал, — но не трусливый
Жуткий древний Ворон, живший на Плутоновых брегах,
Назови своё ты имя — гордое, как вся беда».
            Он ответил по-английски:
            «Невермор». Объятья мысли
            Сжались: «Больше Никогда».

Чудно было слышать речи слов, как будто человечьих,
Но от твари неразумной, хоть в словах и ерунда.
И поймите, ведь бесспорно, произнёс же что-то Ворон.
Сцена эта, извините, происходит не всегда, 
Чтоб твердила птица имя, своё имя без труда:
            «Невермор», что по-английски,
            Даже без посредства виски,
            Значит «Больше Никогда».

Он сидел на бюсте девы, ни спокоен и ни гневен,
Будто в слове том всю душу — Бесконечности отдал. 
От дальнейшего свободен, белый свет ему не годен.
«Как друзья иные, — вроде бормоталось мне тогда, —
Как Надежда — он исчезнет на рассвете без следа».
            Ворон каркнул по-английски:
            «Невермор». И клюв свой стиснул.
            «Больше, больше никогда».

Вздрогнул я при сём ответе, прозвучавшем слишком метко.
«Впрочем, он долдонит это, лишь привычке волю дав,
То хозяин его бывший, полон жизни никудышной
Повторял слова несчастья: парня мучила нужда.
Звуки песенки печальной он невольно передал
            Так же никудышной птице,
            Этой чёрной, грязной птице.
            Просто спьяну боромотал".

Был занятен этот Ворон. Улыбнулся я сквозь горе.
Сдвинул кресло до скульптуры, сел пред птицей рассуждать,               
В бархат придавив затылок. «В чём смысл образов угрюмых?
Образ в образе. Вот птица, что с восторгом не в ладах,
Вот её зловещи крики, слов которых что за стать?
            В эти вопли-небылицы
            Раззадоренной здесь птицы
            Что добавить иль отнять»?

Да, разгадка не давалась, складно всё не получалось
Подле Черноты, сверлящей жгущим взором грудь до дна.
Снова образ той, что стала вечным горя покрывалом,
В бархате возник лиловом. Лампы свет его создал.
Вот Ленор: из пятен света; бестелесна. И сюда
            Не придёт и не приснится
            Жизнь моя, что только мнится.
            Не вернётся. Никогда.

Что-то воздух вдруг сгустило, и незримое кадило
Серафимы раскачали, Господу хвалу воздав.
«Бедный, — вскрикнул я, — тебе ведь Бог даёт Своё терпенье, 
Передышку от терзаний памяти. И от Суда. 
Пей его, забудь кончину, улыбайся, не рыдай»!
            Встрял тут Ворон в горло спицей:
            «Невермор»! Воздал сторицей
            Возглас: «Больше никогда».

«О, пророк, ты злое мненье! Птица ты иль чёрный гений!
Искуситель ты, наверно, бурей брошенный сюда!
Вечный сеятель пустыни! Житель стран, обильных гнилью!
Ужаса отродье! Правда ль, умоляю без стыда: 
В мире этом есть забвенье? ты скажи мне только «да»!               
            «Невермор», — твердила птица,
            «Невермор», — ворчала птица
            «Слышишь, больше никогда».

«О, пророк, ты злое мненье! Птица ты иль чёрный гений!
Свод небесный, что над нами, обращаюсь я туда: 
Душу, здесь страданьем сыту, там соединит Спаситель
С той Ленор в объятьях, с тою — чистой девой — навсегда,
С лучезарною, чьё имя — ангелам Господь отдал»?
            Ворон каркнул по-английски:
            «Невермор». Уж тоном низким
            Пало: «больше никогда».

Это слово  —  знак прощанья нам с тобою, — прокричал я, —
В преисподнюю и в бурю! В Тартаре твоя звезда!
И не сбрось пера, чтоб где-то не случилось бы завета
У тебя с моей душою! Не оставь здесь и следа!
Клюв свой вызволи из сердца. Нет там твоего гнезда»!
            «Невермор», — картаво прыснул,
            Повторил он по-английски,
            Слово: «больше никогда».

Ворон всё не улетает, черноту он не снимает
С бюста бледного Паллады. Не стремится никуда.
И в очах его нет тайны  —  дьяволово там мечтанье.
Светит угль, и тень от птицы по полу струится вдаль.
И душе моей оттуда, как из чёрного пруда, — 
            Распластавшись тонко-тонко
            Вровень с темнотою топкой, — 
            Не взлететь уж. Никогда.

Январь 1991