Литературные наблюдения-1. Обзор

Литературные наблюдения доморощенного литературоведа - 1 (Обзор из разных источников)

ОБЗОР СОСТАВЛЕН ЛИЧНО МНОЮ ИЗ РАЗЛИЧНЫХ ЛИТЕРАТУРНЫХ ИСТОЧНИКОВ.
ИНТЕРНЕТОМ НЕ ПОЛЬЗОВАЛСЯ.

1. Асеев о Поэзии               
- Поэзия свойственна, а значит и нужна прежде всего молодости. В молодости мечты ещё беспредельны и свободно парят в будущем. Поэзия помогает полёту фантазии, вызывает необычные образы этого будущего. Поэтому молодёжь в большинстве своём или сама пишет стихи или не сторонится от чтения стихов.  Под возрастным определением любящих поэзию читателей, я имею в виду заключение Пушкина о том, что «поэзией увлекаются обычно молодые офицеры, а когда они становятся бригадирами, то стихов уже не читают». Конечно же, люди пожилые любят и понимают поэзию не меньше  и не мельче, чем молодёжь. Не возрастное деление я имею в виду, утверждая, что стихам свойственно молодое внимание и любовь. Иногда это молодое внимание остаётся неизменным и до старых лет, как может случиться, что и в молодости его не окажется. 

- Основное свойство поэзии заключается, конечно же, не в том, чтобы различать ямбы от хореев, ломанную строку от распрямлённой.  И не в аллитерациях, и не в рифмах. Всё это частичные особенности только внешнего её отличия. Сущность же поэзии  – в её неожиданности, в её неповторимости, в её новизне, всегда удивительной и зачастую неузнанной по первоначалу.
- Определение поэзии -  ЧЕГО НЕ УЛОВИШЬ ПРОЗОЙ. Это и есть водораздел прозы и поэзии.

2. Асеев: «Слово «ХЛЕБ» сохранило понятие основной еды именно с тех времён, когда пищу хлебали, то есть ели хлеб в жидком виде».

3.  МУЗЫКА/ЖИВОПИСЬ/ПОЭЗИЯ
Лессинг назвал живопись «немой поэзией», а поэзию – «говорящей живописью».   Леонардо да Винчи считал, что "Настоящая живопись - это живопись, которую слышат".

Слушая музыку - видишь картину, видя картину - слышишь музыку души, читая поэзию - рисуешь эмоцией...   Живописный художник пишет немые сцены в своей картине, а поэзия пишет для этих немых сцен сценарий!  Живопись и рисунок это такой же способ выразить свои чувства, как проза и стихи, танец и музыка. Одна и та же картина оживает перед нами в звуках музыки и в звуках, составляющих слова. Стихи предвосхищают прозу, проза дополняется стихами и все это освещается музыкой. Музыкой цвета и музыкой слова. 

Иван Франко отмечал, что музыка аппелирует только к нашему слуху и лишь чисто слуховыми средствами старается разбудить нашу фантазию и наши чувства, тогда как поэзия всеми свойственными ей способами затрагивает все наши мысли.

Фет считал музыку высшим видом искусства и доводил свои стихи до музыкального звучания. Написанные в романсово-песенном ключе, они очень мелодичны. Фет утверждал главенство музыки над словесностью.
Лирика, музыка и живопись  неразделимы и подвластны одним законам. Они с одинаковой силой затрагивают сокровенные струны нашей души, вызывая одни и те же ощущения и образы.  Потому, что в шедеврах музыки, поэзии и живописи есть нечто общее - ДУША!!!!               
4. Принято считать, что ПРОЗА – это то, что объединяет всё, что не СТИХИ, не ПОЭМЫ, не ПЬЕСЫ. Обычно  в собраниях сочинений СТИХИ и ПОЭМЫ даются отдельно от пьес, а ПЬЕСЫ отдельно от ПРОЗЫ.

5. Сарнов: «Настоящие стихи состоят из полученных поэтом душевных  травм и ударов судьбы, из его жизненных драм, катастроф и трагедий».

6.  «От Пушкина до Блока» - эта формула стала названием пути, пройденного русской литературой XIX  и начала XX в. Блок подводит итоги. Но его значение шире. Подобно Данте он завершает и начинает. На нём остановился другой конец поэтической радуги, начало которой озарило мастеров пушкинской поры.

Он же Блок, - даёт начало нашей современной литературе. Блок оказал воздействие на творчество Ахматовой, Цветаевой, Есенина, Мандельштама…Пожалуй, только Пастернак и Маяковский шли своим путём….

7. Есть важный критерий для оценки поэта — стоимость его книги в наше время, когда и живой поэт нужен главным образом родне: скажем, восьмитомный Блок в букинистическом отделе того или иного дома книги стоит от полутора до двух тысяч, а трехтомный Слуцкий 1991 года — от трех до четырех. Это не значит, разумеется, что Слуцкий лучше Блока, но он нужнее. (Из Быкова Дм.).

8. Какую бы ни устанавливали в литературе иерархию и очередность, время ломает эти предначертания. Это относится даже к классикам. Нет постоянно занимаемых мест. Всё находится в движении., и всё переоценивается современниками. Это свидетельствует не о прочности репутаций, а о живом отношении к художественному слову. Меняется не только масштабность поэта, меняется соотношение разных частей его наследия. Было время, когда во главу угла у Маяковского ставились его агитки, плакаты, подтестовки. Теперь их значение не первостепенное. Оно имеет лишь историческое значение. 

9. Из литературных законов М. Светлова:               
- «Первым и обязательным законом для рождения стихотворения является накопление знаний и чувств. Это не обязательно записная книжка. Это душевная кладовая».               
- «Одно хорошее стихотворение всегда лучше, чем одно хорошее и одно плохое. У хорошего поэта должно быть развито чувство отбора, выбора, предпочтения».

10. Довлатов: «Рассказчик говорит о том, как живут люди, прозаик говорит о том, как должны жить люди, а писатель – о том, ради чего живут люди». У Довлатова в России всё складывалось плохо – и не публиковали, и с личной жизнью. В Америке сначала всё было хорошо: Открыл газету: «Новый американец», его произведения опубликовали 10 раз в самом престижном журнале «Ньюйркер» (Аксёнова – всего один раз), он был очень популярен. Но тиражей было мало - и денег мало. Стал сильно пить. Заработал цирроз печени. Когда закрыли газету – это был БОЛЬШОЙ УДАР!!!. Ушёл в сильный  запой – пил так, чтобы стреляло прямо в сердце. И оно не выдержало….

11. Истинный шедевр литературы не поддается экранизации, он создан для того, чтобы остаться на страницах книги, и вот доказательство: никому еще не удалось воплотить на экране «Путешествие на край ночи» (Селина), «Улисса» (Джойса) или «Прекрасную даму» (Коэна) (ИЗ БЕГБЕДЕРА).

12. «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери (1900—1944) – единственная волшебная сказка XX века. В XVII веке у нас были сказки Перро, в XVIII – братья Гримм, в XIX – Андерсен. А XX подарил нам «Маленького принца», книгу, написанную французским летчиком, укрывавшимся между 1941-м и 1943 годами в Соединенных Штатах; там она и была опубликована перед тем, как выйти во Франции в 1945 году, через год после смерти автора. И с момента своего появления эта тоненькая книжица с иллюстрациями доныне остается издательским феноменом, ежегодно покупаемая во всем мире миллионами экземпляров (ИЗ БЕГБЕДЕРА).

13. Из книги ПЕРЕКА «ВЕЩИ»:
Возможно, что прошлое все еще тяготело над ними и не только над ними, но и над их друзьями, коллегами, сверстниками - над всей той средой, в которой они вращались. Возможно, с самого начала они проявили чрезмерную ненасытность: им хотелось сразу достигнуть всего, хотелось, чтобы весь мир, все вещи искони им принадлежали, а они бы лишь расширяли свои владения.

Но это было невозможно: даже если бы они становились все богаче и богаче, им бы не удалось изменить свое прошлое. Им так хотелось жить в комфорте, среди прекрасных вещей! Но они без разбору всем восхищались, восторгались, и именно это и являлось доказательством их чужеродности. Им недоставало преемственности (в самом примитивном значении этого слова) - богатство не было для них чем-то само собой разумеющимся, неотъемлемым, присущим человеку, как ощущение собственного здоровья, - нет, для них это было наслаждение чисто умозрительное. Слишком часто в том, что называют роскошью, они любили всего лишь деньги, которые за ней стояли. Они падали ниц перед богатством; любили его больше, чем саму жизнь.

14. Из Воспоминаний Лили Брик:

«Синяковых пять сестер. Каждая из них по-своему красива. Жили они раньше в Харькове, отец у них был черносотенец, а мать человек передовой и безбожница. Дочери бродили по лесу в хитонах, с распущенными волосами и своей независимостью и эксцентричностью смущали всю округу. В их доме родился футуризм. Во всех поочередно был влюблен Хлебников, в Надю — Пастернак, в Марию — Бурлюк, на Оксане женился Асеев».

15.  В1915 году Маяковский писал: «Чтоб флаги трепались в горячке пальбы, как у каждого порядочного праздника, выше вздымайте, фонарные столбы, окровавленные туши лабазников». Маяковский, считавший Блока хлипким интеллигентом, не знал блоковского чернового наброска 1907 года: «И мы подымем их на вилы, Мы в петлях раскачнем тела, Чтоб лопнули на шее жилы, Чтоб кровь проклятая текла».

16. Из Е. Книпович об отношении Блока к Христу:
«Блок заговорил о своей ненависти к Христу, о том, что Христос – женственный облик, и что подвиг мужественности с ним невозможен, и что Христос преследует его» (этот разговор был в 1918 г.).

17.   «Разумеется, блоковский цикл «Кармен» может быть прочитан и без знания того, что он посвящён Дальмас. Но всё же, если мы знаем реальные обстоятельства жизни поэта и знакомимся с женщиной, внушившей ему этот цикл и др. стихотворения, наше восприятие этих произведений становится куда глубже и богаче» (Из Л. Озерова, стр. 133).

18. Из ШКЛОВСКОГО:
 
- «Помню, как-то Маяковский пришел в «Привал комедиантов» с Лилей Брик. Она ушла с ним. Потом Маяковский вернулся, торопясь. – Она забыла сумочку, – сказал он, отыскав маленькую черную сумочку на стуле. Через столик сидела Лариса Михайловна Рейснер, молодая, красивая. Она посмотрела на Маяковского печально. – Вы вот нашли свою сумочку и будете теперь ее таскать за человеком всю жизнь. – Я, Лариса Михайловна, – ответил поэт (а может быть, он сказал Лариса), – эту сумочку могу в зубах носить. В любви обиды нет».

-  «Женщина, которую любил Маяковский, попросила, чтобы он принес книгу Блока с автографом. Не знаю, где сейчас этот автограф. Блок охотно написал автограф на книге «Седое утро». Маяковский взял книгу и собрался уходить. Стояли друг против друга двое, очень хорошо знающих друг друга, готовых друг для друга на жертву. – Может быть, мы поговорим, если уж вы пришли? – сказал Александр Блок. Владимир Маяковский ответил, как очень молодой человек: – Мне некогда: автограф ждут. – Это хорошо, когда человеку некогда от любви, когда он торопится. Но нехорошо, что у нас нет времени друг для друга..»

19. Брюсов считал, что именно Асеевым введен в русскую поэзию целый ряд новых ритмических и звуковых приёмов. Он отдавал даже некоторое предпочтение Асееву перед Маяковским, заявляя: «Николай Асеев едва ли не самая яркая фигура нашей поэзии сегодняшнего дня». Вера Инбер считала, что Асеев автобиографичен до предела. Своеобразие Асеева заключается в том, что найденная им лирическая интонация не была похожа ни на инфантильно-архаический строй хлебниковской поэтической речи, ни на ораторскую интонационную систему Маяковского, ни на «говорной», «одомашненный» лиризм Пастернака. Больше чем кто-либо из его ближайшего окружения Асеев склонен к лирической напевности.      Сделаем вывод о том, что Асеев был не только соратником Маяковского (как принято считать), но был стихотворцем с собственным уникальным голосом, отличным прозаиком, точным мемуаристом.

20. О Б. ШОУ:

- Писателю было не по душе его имя Джордж, поэтому он часто представлялся как Бернард Шоу.
- Мало кому известно, но Бернард Шоу соединял несоединимое - он увлекался боксом и даже принимал участие в спортивных соревнованиях.
- Как и стоило ожидать, он в 1925 году отказался от денежной части Нобелевской премии по литературе. Это событие он назвал знаком благодарности за то облегчение, которое испытал мир, когда он ничего не напечатал в том году.
- Когда у Шоу спросили, какие 5 книг он бы взял на необитаемый остров, писатель незамедлительно ответил, что взял бы 5 книг с чистыми страницами.
- В свое время драматург увлекался машинами и очень любил ездить за рулем.
- Писатель скончался в 94 года, после того как упал со стремянки во время обрезки деревьев.               
- Юмора этой неординарной личности не занимать. Именно за неимоверный талант, честность, искренность и здоровый цинизм этот писатель стал источником мудрости и вдохновения для многих поколений драматургов, сценаристов, писателей и читателей.

21. Об  Оскар  Фингале  О’Флаэрти  Уиллз  УАЙЛЬДЕ:

- Уайльд обладал феноменальной памятью, знал многие книги наизусть. Он обладал способностью к молниеносному чтению.  Любую самую толстую книгу, требующую многодневного чтения, он бегло пролистывал в течение часа и подробнейше пересказывал содержание из страницы в страницу.               
- Он закончил  школу, затем колледж  с золотой медалью. В Оксфордском университете он своими обширными знаниями в области излюбленной античной классики завоевал себе первое место. Кроме этого он был одним из самых больших остроумцев.

22. Об И. ШОУ:
 
Признав коммунистом, Ирвина Шоу вынудили уехать из США. Позже презрительно называли его романы «облегченно занимательными». Он же продолжал творить. История Ноя Аккермана в «Молодых львах», удивительный рассказ «Медаль из Иерусалима», но еще – потрясающие по своей глубине репортажи из Израиля. Он приезжал в Палестину в годы Второй мировой, затем возвращался в Израиль в 1948-м, 1961-м и 1967-м годах. Еврейская тема не отпускала его.  Когда где-то в 70-х и 80-х до нас наконец стали доходить лучшие романы Ирвина Шоу, мир уже давно знал этого замечательного писателя. А вот для нас Запад тогда был закрыт, и мы узнавали Америку по «Богач, бедняк» и «Нищий, вор», а Европу – по роману «Вечер в Византии». Потом появились и другие его романы. Они просто поражали воображение неискушенного читателя: на знакомом нам только по книгам Хемингуэя, Сэлинджера, Ремарка фоне – жизнь человека с его страстями, метаниями, осмыслением себя. Но фон тогда немножко затмевал содержание. Ведь для нас он был экзотикой. 

23. ДОСТОЕВСКИЙ писал по 40 стр. в день, а ФЛОБЕР  по 70 стр. в год.               
- Когда Достоевский писал свою первую повесть «Бедные люди», он писал брату, что дал клятву, что не будет писать на заказ. «Заказ задавит, загубит всё. Я хочу, чтобы каждое моё произведение было отчётливо хорошо». Это было единственное произведение многократно переделанное автором. Но в дальнейшем, Достоевский почти всегда будет работать на заказ (взяв аванс под ещё ненаписанное произведение). Достоевский писал, что «часто начало главы повести или романа было уже в наборе в типографии, а окончание сидело ещё в моей голове, но непременно должно было быть написано к завтраму». Поэтому – такая скорость – 40 стр. в день.

- Пребывание на каторге в возрасте 29 лет (4 года) оказало огромное воздействие на личность и творчество Достоевского. Он узнал народ не так, как его знали другие. Он узнал его изнутри, постиг всю его правду.

24. Болезнь флоберизма: страх повторить на одной странице два раза одно и то же слово, ужас перед недостаточно искусно поставленным прилагательным или даже знаком препинания, нарушением хронологического течения повествования — словом, перед всем тем, что считалось, да и до сих пор считается мастерством, большим стилем (из книги Катаева).

25. Из книги воспоминаний Дм. Бобышева:
- Мандельштам(воронежский)семимильными шагами шёл к футуризму.               
- Бог – это Бах, а царь под ним Моцарт.               
- Из беседы с Ахматовой:
- Несмотря на её стихотворение «Нас четверо»,  при жизни у них общности не было. Пастернак не читал Мандельштама. Мандельштам уверял, что он – антицветаевец. А Ахматова впервые увидела Цветаеву только после её возвращения.  Это сейчас всё можно объединять.               
- Дочь Цветаевой Ариадна винит в смерти матери Асеева. Считает его чуть ли не убийцей.  Он написал Цветаевой: «Угрозами самоубийства Вы меня не запугаете». Но в это время в Чистополе был и Пастернак….Он говорил мне (Ахматовой): «Я не могу её видеть. У неё глаза - как у Андрея Белого».  
- Считаю, что её погубил сын. Она его страшно любила, а к дочери была равнодушна. В Елабуге он выпрашивал у Марины костюмы. Наверное, на продажу: носить тогда было жарко – август.                -
- Гумилёв не дожил до своей славы двух дней – вся южная Россия писала под Гумилёва.               
- Пастернак сошёл с ума со своим романом, - он от всего отрёкся.  Он говорил мне: «Какая чушь, что я писал стихи».  Я бы сравнила «Доктора Живаго» с гоголевскими «Избранными местами из переписки с друзьями». Когда Гоголь написал «Мёртвые души, от него ждали, что он скажет всю правду. И он решил: если они хотят правды, так лучше я скажу её прямиком. Это его погубило. То же и с Пастернаком.

26. Из С. КИРСАНОВА:
 
- Настоящая поэзия — это не бессмысленно мчащийся по замкнутому кругу автомобиль, а автомобиль “скорой помощи”, который несется, чтобы кого-то спасти…

- В чем разница между обычной цензурой и нашей простой советской цензурой?
Обычная цензура лишь вырезает опасные места, а наша цензура из цензур требует, чтобы автор в опустевшее место еще вписал что-нибудь с ее точки зрения возвышенное.

27. ИЗ КАВЕРИНА («ЭПИЛОГ»):
 
- Бедный Миша (Зощенко)! Ахматова называла его Мишенькой. Бедный Мишенька, никого никогда не обидевший, всем желавший добра, вспомнивший, что он в детстве обидел сестру, и поехавший к ней через тридцать лет, чтобы хоть чем-нибудь, хоть мусором денег загладить вину.

- Ахматова думала, что он погиб, потому что, когда в Ленинград приехали английские студенты и было приказано показать им раскаявшихся, смирившихся писателей, она сказала, что совершенно согласна с постановлением ЦК, а Зощенко ответил, что «согласен не полностью и, написав письмо Сталину, не получил ответа». Права ли Анна Андреевна? Нет. Он погиб, потому что не мог ответить иначе.               

- Четвертый съезд советских писателей газета «Унита», орган Итальянской коммунистической партии, назвала «съездом мертвых душ». Первый съезд, разительно не похожий на все последующие, можно смело назвать «съездом обманутых надежд».  Я был членом ленинградской делегации, возглавляемой Тихоновым.  Что заставило Тихонова так торжествовать, называя членов почетного президиума? «Молотов, — говорил он, окидывая зал радостно-удовлетворенным взглядом, — и после небольшой, но значительной паузы: — Каганович!..»  Был ли он искренен? Думаю, что да. Делегаты должны были испытывать счастливое чувство, зная, что в президиуме состоит сам Сталин, и Тихонов от имени съезда с гордостью демонстрировал это чувство. Шкловский, стоявший за моей спиной, — мы чуть-чуть опоздали, — сказал пророчески: «Жить он будет, но петь — никогда»

- На втором собрании центральной фигурой был А.Н.Толстой — его привезли из Москвы с целью утихомирить взволнованное общественное мнение. Он не выдвигал идеологических обвинений — речь была построена тонко. Он не воспользовался, как это сделал Берковский, близорукостью подростка, героя «Города Эн», чтобы обвинить сорокалетнего инженера-экономиста и писателя в политической близорукости. Он держался снисходительно, доброжелательно и даже пожалел Добычина как человека старого, отжившего, мертвого мира. — В лице Добычина озлобленный, беспомощный завистник жадными, но пустыми глазами следит за расцветающей жизнью, за полетом молодости, и эта слепая зависть мстит ему, убивает его, — говорил он <или что-то в этом роде).

Но «завистник» был одновременно безобидным мечтателем, которого преследовали призраки несбывшегося счастья, — вот здесь мельком было сказано о его загадочном исчезновении. И — уже не мельком — о том, что ничего не произошло: к критике надо относиться терпимо.

Знал ли Толстой, что его роль гастролера — позорна? Без сомнения. Но он шагал и не через такое.  Федина не было на собрании. Он тогда уже переехал в Москву. Но была его жена, Дора Сергеевна. В перерыве я подошел и поздоровался с ней. — Каков подлец! — громко сказала она о Толстом, не обращая внимания на присутствующих. (Это было в переполненном коридоре.) — Вы его еще не знаете! Такой может ночью подкрасться на цыпочках, задушить подушкой, а потом сказать, что так и было. Иуда!.

- О ФЕДИНЕ.  «Мы знакомы 48 лет, Костя. В молодости мы были друзьями». Мне нелегко было написать это письмо, после которого наши отношения должны были рухнуть — и рухнули навсегда, бесповоротно. Легко ссориться в молодости, когда впереди — годы перемен и мерещится среди них трудная или легкая возможность примирения. Тяжко ссориться в старости, когда грубо, непоправимо, точно взмахом колуна, отсекается то, что некогда согревало душу.

Нужна какая-то каменистая, ободранная всеми ветрами вершина, чтобы, спотыкаясь, цепляясь за колючий кустарник, с трудом взобраться на нее и, прикрыв ладонью глаза, вглядеться в прошлое.   По мере того как он становился влиятельным деятелем Союза писателей, административное начало, вторгшееся в литературу, создало особый, взаимосвязанный мир обусловленности, который медленно, но верно становился его миром.

Без сомнения, это не произошло бы, если бы у него был талант, в существе которого лежит стремление, почти бессознательное, сказать новое слово в литературе. Но у него был талант воспроизведения, повторения, а не созидания. В лучших вещах («Трансвааль») ему удавалось схватить и удачно изобразить явление. Но писать запоминающиеся характеры он не умел, а что стоит без этого умения прочно заземленная психологическая проза? В двадцатых годах слово, хотя и не без труда, складывалось со словом.

Пот был виден, но еще было что сказать, и, несмотря на неуклюжую композицию, на стилистическую бедность (а подчас и корявость, на которую однажды в письме ко мне обратил внимание Горький), «Города и годы» и «Братья» были ощутимо нацелены на жанр романа. Замысел выполнялся, натяжки прощались, все здание еще можно было охватить одним взглядом: элементы его, хотя и кое-как, были соотнесены.

Но начиная с «Похищения Европы» его книги уже не писались, а составлялись, и составлялись холодно, без полета, без ощущения власти слова, ведущего за собой другое слово, без той «зацепленности», которая заставляет перелистывать страницы, без той поэзии, которую так же надо тащить в прозу, как прозу — в поэзию.               
Потом, должно быть в пятидесятых годах, кончилось и это. Гуляя со мной однажды по Переделкину, он пожаловался, что совершенно не в силах писать. «Ты не поверишь, слово, как детский кубик, приставляю к слову».               
Для любого подлинного художника это было бы трагедией. Для него — не более чем серьезным огорчением, потому что давным-давно он не то что не мог писать, но мог и не писать. 

- Вагинов был последователем Мандельштама, Тихонов – Гумилёва и Брюсова.

28. КАВЕРИН и ТЫНЯНОВ:

- Они были женаты на сестрах друг друга – Каверин на сестре Тынянова Лидии Николаевне, а Тынянов на сестре Каверина Елене Александровне, – и дети их были двойными двоюродными. Каверин и Тынянов жили настолько близко, что, в сущности, составляли одну семью и очень дружили, но в дружбе их не было равенства. Настоящим писателем в этой семье считался только Тынянов, «дядя Юша», как его называли, а к Каверину относились как к начинающему, из которого неизвестно что выйдет.

Любопытно, что сам Каверин безропотно подчинялся этому мнению семьи, вполне разделял его и относился к Тынянову с почтительным благоговением. Это казалось странным, т.к.  Каверин был  человеком, уверенным в себе, высоко ценящим свой труд, неуступчивым, иногда даже заносчивым. Да и литературная известность пришла к Каверину лет на пять раньше, чем к Тынянову, и к тому времени, как вышел тыняновский «Кюхля», Каверин, серапионов брат, был уже автором широко читаемой повести «Конец хазы».

29.  Из книги Мариенгофа: «Мой век, Мои друзья, Мои подруги….»:

- Я по своей природе склонен к дружбе. А вот к родству по крови не направлен и не раскрыт. Для меня существует только «избирательное родство» (Гёте). С ранних лет отец являлся для меня родственником и избирательным. Тут было удивительно счастливое и очень редкое совпадение: ОТЕЦ и ДРУГ. За полвека я достаточно насмотрелся на людей и теперь могу сказать, с уверенностью: не слишком это часто случается, чтобы отец и сын были настоящими друзьями, такими, как мать с дочкой или брат с сестрой.

- В 1940 г. в семье Мариенгофа случилось  горе. В возрасте 16 лет его сын  Кирилл покончил жизнь самоубийством. Отец очень переживал, что не читал дневники сына. Он пишет: «Сейчас проклинаю свою идиотскую, слюнявую интеллигентность.  Никогда не позволял себе зайти в Кирину комнату без стука или порыться в ящиках его стола и даже не заглядывал в дневник, если он по случайности был раскрыт. ОТЦЫ, МАТЕРИ, УМОЛЯЮ ВАС:

ЧИТАЙТЕ ДНЕВНИКИ ВАШИХ ДЕТЕЙ, ПИСЬМА К НИМ, ЗАПИСОЧКИ, ПРИСЛУШИВАЙТЕСЬ К ИХ ТЕЛЕФОННЫМ РАЗГОВОРАМ, ВХОДИТЕ В КОМНАТУ БЕЗ СТУКА. РОЙТЕСЬ В ЯЩИКАХ, ШКАТУЛОЧКАХ, СУНДУЧКАХ. УМОЛЯЮ: НЕ БУДЬТЕ ЖАЛКИМИ, ТРУСЛИВЫМИ «ИНТЕЛЛИГЕНТАМИ!» НЕ БОЙТЕСЬ ПРЕЗРИТЕЛЬНОЙ ФРАЗЫ ВАШЕГО СЫНА ИЛИ ДОЧЕРИ: «ТЫ ЧТО – ШПИОНИШЬ ЗА МНОЙ?  ЭТО ШПИОНСТВО СВЯТОЕ».

30. Из книги ШЕРШЕНЕВИЧА: «Мой век, Мои друзья, Мои подруги….»:

- В противовес выразительному чтению Маяковского и Каменского, лаю Брюсова, скандировке символистов  Северянин почти буквально пел. Маяковский был одним из лучших чтецов. Лучше его читал только Есенин и, пожалуй, Каменский. Читая стихи, Каменский имел привычку высоко-высоко задирать голову. Публике казалось, что задирать кверху голову полагалось по каким-то футуристическим правилам.

Если Давид Бурлюк был объявлен отцом российского футуризма, то Каменский был объявлен матерью российского футуризма. В 1918 г. в Москве возник Всероссийский союз поэтов. Его председателем был избран Василий Каменский.               
- Маяковский в ответ на обвинения, что его стихи не понятны широким читательским кругам, говорил: «Представьте себе, что кому-то не понятен Шекспир. Что из этого следует? Нужно забросить Шекспира? Нет. Нужно расти до понимания Шекспира. Нужно поднять себя до Шекспира.

- Маринетти как организатор гениален, как творец, как мастер – почти бездарен. Он был предтечей фашизма.               
- В стане футуристов если не по значению (тут оспаривать приоритет  Маяковского нельзя), то по поэтическому дарованию и темпераменту первое место всегда принадлежало Асееву.               
- Для Хлебникова была характерна беспримерная рассеянность, безумная рассеянность. Это даже не рассеянность – это равнодушие ко всему и ко всем.  Но это было не равнодушие эгоиста, а невольное и неизбежное безразличие поэта и философа, который покончил в жизни со всем и со всеми, который всецело поглащён своими мечтами и мыслями. Он всегда молчал. Многим из поэтов, видевших Хлебникова, было неизвестно, какой у него голос.               
- Особым свойством, характеризующим Брюсова была собранность и скованность. Она замыкала и строгие мысли, и девическую застенчивость. Брюсов был не очень умён от природы, но был бесконечно образован, начитан и культурен. Ум Брюсова не был быстр, но очень остёр и подкреплён особой  брюсовской логичностью. Шершеневич Брюсову: «Чего бы вы предпочли лишиться: права писать или права читать? – «Конечно, мне труднее было бы не читать»  - ответил Брюсов.
 - В этом кафе  («Кафе поэтов») родилось молодое поколение поэтов, часто не умевших грамотно писать, но умевших грамотно читать. Голос стал важнее орфографии».

31. М. ЛУКОНИН о БЕДНОСТИ ПОЭТИЧЕСКИХ СРЕДСТВ:
 
В последнее время появляются поэмы – изложения в рифму. Поэмы, представляющие собой рассказ или повесть в рифме. В таких вещах отсутствует главная сила поэзии – эмоциональность, поэтичность, а поэзия не терпит замены её средств средствами прозы.

32. Л. ГИНЗБУРГ «О ПРИНАДЛЕЖНОСТИ К ЛИТЕРАТУРНЫМ НАПРАВЛЕНИЯМ»:

Принадлежность писателя к литературному направлению есть, вообще говоря, явление временное и условное. Она ни в коей мере не покрывает деятельности писателя ни всей её полноте, ни на всём её протяжении. Она  только всего свидетельствует  о том, что в известный исторический момент в работе писателя проступают признаки созвучные теоретическим положениям той или иной группировки.

33. ИЗ ИВИНСКОЙ О ПАСТЕРНАКЕ:

- Пастернак:  «Я совершенно отрицаю современные переводческие воззрения. Работы Лозинского, Радловой, Маршака и Чуковского далеки мне и кажутся искусственными, неглубокими и бездушными. Я стою на точке зрения прошлого столетия, когда в переводе видели задачу литературную, по высоте понимания не оставлявшую места увлечениям языковедческим..."

- «Старайся продолжать также. Чередуй строчки с ударениями на конце со строчками с ударением на предпоследнем слоге. Пользуйся только „смыслом“ подстрочника, а не переноси в перевод полностью слов из него. Они вздорны, не всегда понятны и неподходящи. Переводи не все, а только посильную часть, но этою ценою добивайся „определенности“ в переводе, большей, чем в оригинале, — требование обязательное при таком безалаберном, сумбурном содержании. Весь перевод, вместе с началом, будет новым, за твоею подписью».

- Она (ЦВЕТАЕВА)  так и не сняла перед смертью фартук с большим карманом, в котором хлопотала по хозяйству в это утро, отправляя Мура на расчистку площадки под аэродром. Кто знает, о чем она передумала в свои последние минуты... Вспомнила ли она свое определение самоубийства: "трусость души, превращающаяся в героизм тела. Героизм души — жить, героизм тела — умереть"?

- Помню, что АХМАТОВА нашла прекрасным слог, прозу, лаконичную, как стихи. Но она считала, что литература должна поднимать своего героя над толпой — в традициях Шекспира, и не согласилась с Б.Л., будто Живаго — "средний" человек. Меня поразило, когда она сказала, что никогда не понимала общего преклонения перед Чеховым, потому что в его рассказах основной персонаж обыватель, а об обывателе писать всегда легче. Лирика Чехова, утверждала она, странно звучала в атмосфере Ленинского  предгрозья.

- Почему-то мне вспоминается, что булгарины всех времен в своих преследованиях поистине великих художников применяли один и тот же испытанный прием: они обвиняли своих противников в посягательстве на существующий порядок. Не случайно Пушкин злобного ругателя, фискала и завистника Булгарина называл "сволочью нашей литературы".

- "Его доверчивось равнялась только его недоверчивости. Он доверял — вверялся! — первому встречному, но что-то в нем не доверяло — лучшему другу" (М. Цветаева).

- Объясни маме и всем: я не боюсь умереть, а страшно этого хочу, и поскорее. Все более и более ухудшается и осложняется все: мертвеют все жизненные отправления, кроме двух:: способности мучиться и способности не спать. И не нахожу себе места, где бы отдышаться. Этих мук не представляешь себе даже и ты…. Без сил от мук.

- Дорогие Нина и Олюша! Я страдаю физически неизъяснимо (нога, колено, поясница и все вместе), не сплю. Молите Бога о скорой смерти для меня, об избавлении от этой пытки, равной которой я никогда не знал.  Ночи совершенно немыслимые (...).  Сумасшедшие боли ночью и неоткуда почерпнуть желание жить.

- Печально что так остры формы артрита в коленном суставе. Нога болит почти все время невыносимо, немыслимо. Каждую ночь, едва засну на полчаса, — говорят — испускаю во сне стоны и кричу от боли. Если является иногда мысль о созвании консилиума, то только с этой, хирургической стороны, т.е. относительно ноги. Но и в этом нет надобности. Я их мысль понимаю, и она справедлива и разумна, — гимнастикой, массажем, движением расходить солевые отложения в колене, но они не представляют себе страданий которые приносят эти попытки.

- Сегодня мыли меня в ванне и впервые сам сегодня перековылял в ванну. Если хватит сил добраться до телефона, сегодня или завтра вечером позвоню тебе.

- Когда прийти тебе? В среду будет Аля. В четверг, после нее скажут, слишком рано, надо будет попробовать в пятницу. Слаб, страшно быстро устаю. И весь в поту от писания ответа. 

-  Моя болезнь сейчас в полном разгаре. Я страшно ослаб. Отзывы сердца на любое ничтожное движение ужасно болезненны и мгновенны. Единственно, что доступно сравнительно без боли это лежать плашмя на спине.

- Олюша родная меня удивили твои вчерашние фантазии насчет санатория. Все это совершенный и немного безжалостный бред. У меня не хватает сил побриться, выпадает бритва из рук от приступов лопаточной боли.

34. Широкому тематическому и жанровому диапазону работы Пастернака отвечало не поддающееся перечню разнообразие изобразительных средств. От двухстопного амфибрахия и трёхстопного ямба до пятистопного ямба и обновлённого гекзаметра, которым по существу является пятистопный анапест.

35. Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ:
               
- «Я устала, измучена, грустна, глупа, трудолюбива, брюзглива, стара….Мне исполнилось 70 лет, и в этом есть огромное торжество, чувство чудной внутренней свободы. Это порог и совсем особое веселье – поразительно, как много значит цифра, кончающаяся на ноль! Бывает же такое….Но 70 лучше, чем 50….  Я наслаждаюсь 70 годами. Дивный возраст – дай Бог каждому. Жизнь течёт, и я здорова, весела и всё прочее…Ничего что противоречие – оно только внешнее».   
- О себе (ей 72 года). «Смертельная усталость, которая излечивается только смертью. К несчастью, не чувствую её приближения. Больше всего боюсь беспомощности, чтобы не повиснуть на своих друзьях и не быть им в тягость».               
- «Сейчас всё труднее жить одной, но ничего не поделаешь. К смерти я готова. Боюсь только долгожития. Не дай Бог дожить до 80 или ещё хуже – до 90. Страшная беспомощность….» (её знаменитая книга «Вторая книга»  вышла, когда ей было 73 года).

36. О ШТЕМПЕЛЬ НАТАЛИИ:
               
- «Возвращаясь к Мандельштаму, надо сказать, что для восприятия Натальей Евгеньевной его стихов было характерно невнимание, даже, пожалуй, безразличие к содержанию стиха (вернее отсутствие «всё понять», «разложить по полочкам», расчленить, литературоведчески истолковать и т.п. – всё что характерно для наших «мандельштамоведов»). Помню, мать моя, в общем не любившая «непонятных» стихов, всё добивалась у Н.Е. – что это за «кошачья голова во рту» в стихотворении «Скрипачка». Н.Е. на это только застенчиво улыбалась, как бы говоря: «Какое это имеет значение?» (а может быть, и напрямую так говорила – не помню). Но, может быть, это и есть выражение истинной любви к стиху?» (Самохина Н.).               
- «Не знаю, насколько Н.Е. понимала поэтический язык Мандельштама. На мои просьбы что-то разъяснить обычно затруднялась с ответом. Она просто любила его стихи. Наверное, за их музыку…..» (Ботникова А.).

37. О ЗОЩЕНКО (Из мемуаров К. Чуковского):

- Зощенко первый из писателей своего поколения ввел в литературу в таких широких масштабах  новую, еще не вполне сформированную, но победительно разлившуюся по стране внелитературную речь и стал свободно пользоваться ею, как своей собственной речью. Здесь он — первооткрыватель, новатор.  Так досконально изучить эту речь и так верно воспроизвести на бумаге ее лексику, ее интонации, ее синтаксический строй мог только тот, кто провел свою жизнь в самой гуще современного быта и узнал его на своей собственной шкуре.

Зощенко именно таким человеком и был, человеком большого житейского опыта, прошедшим, так сказать, сквозь огонь, и воду, и медные трубы.               
С самой ранней юности он весь с головой погружен во внелитературную речевую стихию: ему не было еще двадцати семи лет, а он успел побывать и столяром, и сапожником, и телефонистом, и штабс-капитаном 16-го гренадерского мингрельского полка, и милиционером, и плотником, и актером, и красным командиром, и агентом угрозыска, и бухгалтером, и контролером на железной дороге,— словно специально готовился к своей единственной важнейшей профессии — изобразителя нравов современных ему людей и людишек.               
Такова была та трудная житейская школа, в которой он учился языку. Курс был долгий, учителей было много.  Ученик оказался на диво способный и памятливый, с тонким, восприимчивым слухом. Он так успешно усвоил современное ему просторечие и c такой точностью (в сгущенном, концентрированном виде) воспроизвел его в своих сочинениях, что стоило нам в вагоне или на рынке услышать чей-нибудь случайный разговор, мы говорили: «Совсем как у Зощенко».

- 16 августа 1937 г. с Зощенко встретился К. Чуковский, записавший в дневнике: «Был в Сестрорецке. Встретился с Зощенко. Говорил с ним часа два и убедился, что он — великий человек — но сумасшедший. Его помешательство — самолечение. Далее Чуковский пишет: «Во все это время Зощенко производил впечатление совершенно здорового. Было похоже, что ему действительно удалось это чудо: победа над собою, над своей ипохондрией. Он так настойчиво, с таким неутомимым упорством требовал от себя оптимизма, радостного приятия жизни, без которого, по его убеждению, немыслимо подлинное литературное творчество, что в конце концов достиг своего.

- Фрейд - основоположник психоанализа, оказавший несомненное влияние на общую концепцию книги «Перед восходом солнца». Толкование сновидений в эротико-символическом ключе было одним из основных методов фрейдизма.

38. Из ЗОЩЕНКО:

- Отличное, мощное и красивое имя римского императора - Калигула обозначает всего-навсего "солдатский сапог". Имя другого римского императора Тиберия - означает "пьяница". Клавдий - "разгоряченный вином". Дивное, поэтическое наименование Заратустра, рисующее нам нечто возвышенное, поднебесное, обозначает, увы, в переводе с арабского "старый верблюд". Мечта поэтов и желание многих дам называться хоть сколько-нибудь похожей фамилией Боттичелли - в переводе на наш скромный язык означает всего лишь маленькую бутылочку или посудину (бочоночек).

И, стало быть, сама фамилия будет по-нашему Бутылочкин или Посудинкин. Эдип - "опухшие ноги". Знаменитый художник Тинторетто - значит "маляр", "красильщик". Замечательный писатель Вассерман - Водянкин или там Водовозов. И даже фамилия политического деятеля Пуанкаре означает примерно-Кулаков ("квадратный кулак").
- Мировые гении (поэты в особенности) делятся на 2 категории – коротко живущих и долго живущих. Причём роковой рубеж первых сгущается вокруг цифры 37. В комментариях к «Возвращённой молодости» Зощенко приводит длинный список  наиболее замечательных и всем известных людей (музыкантов, художников и писателей), закончивших свою жизнь в самом цветущем возрасте.  Сюда же можно добавить еще много имен знаменитых людей, умерших около сорокалетнего возраста. 

Как правило, это люди мощного дара, но неумеренно сжигающие себя. А не сжигать не могут.               
Последние астрономические исследования показали, что Иисус Христос родился за 4 года до н.э., следовательно, был распят в 37 лет. Это гибельный рубеж гения.

- Стихи более доступны, чем проза. Они легче складываются. Это почти песня. Дети, как известно, начинают писать именно со стихов. Со стихов начинали свою литературную судьбу почти все писатели.               
- У меня была лёгкая и удачная литературная судьба. Мне не пришлось мотаться по редакциям. И не пришлось вкручивать свою продукцию. В те счастливые годы отв. Редакторы сами приходили за рукописями на квартиру и несли в зубах деньги.

- Если человек, достигнув тридцати лет, не женился, то он делается болен…

- Писатель с перепуганной душой – это уже потеря квалификации….

39.  КАТАЕВ-НАБОКОВ – АНТИПОДЫ (из Дм. Быкова):

Я даже думаю, что Катаев был странным набоковским двойником, его зеркальным отражением; один из главных законов всего живого на свете — парность, и почти у каждого нашего гения есть несомненный западный двойник. У Платонова, скажем, — Фолкнер. Тут можно проследить занятнейшие параллели (с Хемингуэем, впрочем, тоже).               
Набоков и Катаев зеркальны во всем — дело тут, конечно, еще и в социальном антагонизме. Оба, что интересно, атеисты; оба начинали как поэты, к революции относились одинаково страстно и пристрастно — один с обожанием, другой с ненавистью. Катаев сильно начал, с тридцатых по пятидесятые писал посредственно (не считая, конечно, «Паруса»), закончил блистательно;
Набоков начал слабо, с тридцатых по пятидесятые писал исключительно сильно, закончил посредственно. Оба описали круг — опять-таки любимая фигура и любимый тип композиции у обоих.               
Насколько я знаю, Катаев Набокова ценил, называл его описания феноменом, чудом стиля; отзывов Набокова о Катаеве, по-моему, нет, но Ильфа и Петрова он обожал — не зная, что сюжет «Двенадцати стульев» подсказан именно Катаевым.

40. Бродский, сравнивая Платонова с Набоковым как двух гениальных писателей XX века, сказал:  «Но если Набоков — искусный канатоходец, то Платонов — покоритель Эвереста».  Суть этого высказывания такова. Семидесятые прошли под знаком Набокова, который против Платонова – все равно что канатоходец против альпиниста, взобравшегося на Джомолунгму.

41. Мало кто знает, что писатель Евгений Петров, тот, который совместно с Ильей Ильфом написал «Двенадцать стульев» и «Золотого теленка», имел очень странное и редкое хобби: на протяжении всей жизни он коллекционировал конверты от своих же писем. А делал он это так - писал письмо в какую-нибудь страну по вымышленному адресу, вымышленному адресату и через некоторое время ему приходило письмо обратно с кучей разных иностранных штемпелей и указанием «Адресат не найден» или что-то вроде этого. Но это интересное хобби однажды оказалось просто мистическим...

В апреле 1939-го Евгений Петров решил потревожить почтовое отделение Новой Зеландии. По своей схеме он придумал город под названием “Хайдбердвилл” и улицу “Райтбич”, дом “7; и адресата “Мерилла Оджина Уэйзли”.
В письме он написал по-английски: “Дорогой Мерилл! Прими искренние соболезнования в связи с кончиной дяди Пита. Крепись, старина. Прости, что долго не писал. Надеюсь, что с Ингрид все в порядке. Целуй дочку от меня. Она, наверное, уже совсем большая. Твой Евгений”.

С момента отправления письма прошло более двух месяцев, но письмо с соответствующей пометкой не возвращалось. Писатель решил, что оно затерялось и начал забывать о нем. Но вот наступил август, и письмо пришло. К огромному удивлению писателя это было ответное письмо.

Поначалу Петров решил, что кто-то над ним подшутил в его же духе. Но когда он прочитал обратный адрес, ему стало не до шуток. На конверте было написано: “Новая Зеландия, Хайдбердвилл, Райтбич, 7, Мерилл Оджин Уэйзли”. И все это подтверждалось, синим штемпелем “Новая Зеландия, почта Хайдбердвилл”!
Текст письма гласил: “Дорогой Евгений! Спасибо за соболезнования. Нелепая смерть дяди Пита, выбила нас из колеи на полгода. Надеюсь, ты простишь за задержку письма. Мы с Ингрид часто вспоминаем те два дня, что ты был с нами. Глория совсем большая и осенью пойдет во 2-й класс. Она до сих пор хранит мишку, которого ты ей привез из России”.

Петров никогда не ездил в Новую Зеландию, и поэтому он был тем более поражен, увидев на фотографии крепкого сложения мужчину, который обнимал его самого, Петрова! На обратной стороне снимка было написано: “9 октября 1938 года”.  Тут писателю чуть плохо не сделалось - ведь именно в тот день он попал в больницу в бессознательном состоянии с тяжелейшим воспалением легких. Тогда в течение нескольких дней врачи боролись за его жизнь, не скрывая от родных, что шансов выжить у него почти нет.  Чтобы разобраться с этими то ли недоразумением, то ли мистикой, Петров написал еще одно письмо в Новую Зеландию, но ответа уже не дождался: началась вторая мировая война. Е. Петров с первых дней войны стал военным корреспондентом “Правды” и “Информбюро”. Коллеги его не узнавали - он стал замкнутым, задумчивым, а шутить вообще перестал.
Закончилась эта история совсем уж не забавно. 

В 1942 году Евгений Петров летел на самолете из Севастополя в столицу, и этот самолет был сбит немцами в Ростовской области. Мистика – но в тот же день, когда стало известно о гибели самолета, домой к писателю пришло письмо из Новой Зеландии.  В этом письме Мерил Уизли восхищался советскими воинами и беспокоился за жизнь Петрова.

Среди прочего в письме были вот такие строчки:  “Помнишь, Евгений, я испугался, когда ты стал купаться в озере. Вода была очень холодной. Но ты сказал, что тебе суждено разбиться в самолете, а не утонуть. Прошу тебя, будь аккуратнее — летай по возможности меньше”.  По мотивам этой истории был снят фильм «Конверт» с Кевином Спейси в главной роли.

42. В ТВ – передаче, посвящённой  поэтам войны, Смехов чрезвычайно высоко оценил творчество Твардовского, сравнив его с Пушкиным своей эпохи. Он сказал, что  "Евгений Онегин" и "Василий Тёркин"  являются шедеврами своей эпохи. Если Е.О. - это энциклопедия русской жизни, то В.Т. - это энциклопедия Отечественной войны. Также он отметил сходство этих произведений в лёгкости изложения, огромном охвате событий и в том, что в них сквозит ирония.

43. Некоторые отмечали: три БЕДНОСТИ этого поэта: БЕДНОСТЬ голоса, БЕДНОСТЬ музыки и БЕДНОСТЬ стиха. О ком речь? Об ОКУДЖАВЕ.

44. АКСЁНОВ: «Писание мемуаров – это для литератора абсолютная сдача позиций. Дальше только гроб».

45. ИЗ АКСЁНОВА «ТАИНСТВЕННАЯ СТРАСТЬ»:

- Аксёнов Рождественскому о стихах Ахмадулиной. «Я недавно слышал, как Нэлка читала в Зале Чайковского. Это было нечто, знаешь! Она витала в своем волшебстве! Ты знаешь, я как-то странно воспринимаю стихи в декламации авторов. Слышу только музыку, тащусь вслед за ритмом и рифмой и очень редко улавливаю смысл. Особенно это относится к стихам Нэлки.

- Тебе не кажется, Роб, что Кукуш (Окуджава) у нас становится королем поэтов, вытесняет Яна (Евтушенко)? — спросил Ваксон (Аксёнов). Нарочно заострил: Кукуш, дескать, с Яном Тушинским борются за первое место, а Роберт Эр, мол, остается в стороне, ну, где-то в десятке. Роберт пожал плечами: — Ну, разве что в области пения. Ваксон тоже пожал плечами. Он часто ловил себя на том, что начинает повторять манеру говорить и даже мимику собеседника.

- Я в данном случае не о «гамбургском счете» говорю, а о влиянии на публику или даже о градусе популярности. Вот, скажем, Тушинский ошарашивает всю страну «Наследниками Сталина» или «Бабьим Яром», а Кукуш где-нибудь в застолье под магнитофончик поет «Простите пехоте, что так неразумна бывает она», и через неделю опять же вся страна начинает распевать эту новую песню. К манифестам Тушинского все уже привыкли, а Кукуш всякий раз выдает что-то непредсказуемое. Его песни, знаешь ли, это совершенно невероятный феномен. Просто уникальный какой-то сплав лирики словесной и музыкальной. А магнитиздат все-таки не поддается контролю, распространяется миллионами копий, только денег не дает.

- Ты не прав, Вакса, — вяловато, возможно под влиянием баночного вина, пробормотал Роберт. — Янька тоже, знаешь ли, не лишен уникальности. Он вообще-то новую рифму нам принес: «высокомерно и судебно /там разглагольствует студентка», это вам не сладкий перец, милостивый государь. Да чего там спорить, оба они хорошие ребята. По большому счету просто классные ребята.

- Ваксону вообще-то претила манера Роберта и его другa Юстаса выделять в какую-то свою особую касту так называемых «хороших, классных ребят». Нюансов в таких случаях не требовалось. Хороший парень, полезай в наш мешок хороших ребят! Поэта вообще-то трудно туда запихать, вечно будет выпирать из мешковины. Блок не был хорошим парнем. Лермонтова ненавидели хорошие ребята того времени. «Хорошим ребятам» впору в ЦК ВЛКСМ сидеть, а вот Кукуша, весьма замкнутого псевдоскромнягу, туда не засунешь. Да и Тушинскому, между прочим, такая наклейка вряд ли годится, нет-нет, Ян вовсе не из разряда классных ребят…

46. ИЗ АКСЁНОВА: «Квакаем, квакаем……»:
               
- «Раздавить гадину» — так у нас переводили  вольтеровское выражение, мне понятнее все же «Раздавить лицемерие».  — «Раздавить лицемерие» — намного шире, потому что направлено было не только против церковников, религиозного фанатизма, но и против сословий…

- Вольтер у нас порядком подзабыт, на нем незаслуженно лежит печать чего-то скучно-занудного, хотя философствовал он как бы мимоходом, шутейно, чем и восхищался Пушкин.

- У меня такое ощущение, что он и сам говорит: «Я не настоящий философ». Он им и не был. Монтескье, Дидро — философы. Д'Аламбер — человек колоссального интеллекта. А Вольтер немножко поверхностный такой… Но он был демиургом. Мне захотелось, что называется, освежить представление о нем. Сказать, какой он был неотразимый человек огромной созидательной силы. Ему никто не мог отказать, все аристократы бросались ему служить, народ распрягал его экипаж и тащил на себе карету — так все безумно его любили. Откуда бы это все взялось, если бы он был скучным?

- Нам не хватает такого, как Вольтер. Не вождя, который поведет за собой армии, а вот духовного лидера, который сдержит и революции своим обаянием, и будет чувствовать социальную справедливость, и будет просвещенным, элегантным человеком с большим чувством юмора. Эпатажным, да, забавным, то есть смешным, как Вольтер, который ходил на своих каблучках. Но, увы, нет даже намека на такого человека в нашем обществе, Александр Исаевич хотел, конечно, стать властителем дум, но вообще время властителей дум прошло, литература сейчас не может состоять из властителей дум, это совсем другое…

- Но Вольтер не был литератором в чистом виде…

- Не был, скажем, романистом. Он написал один роман, вся остальная проза — это «parables», то есть притчи. Либеральные притчи с намеками, с массой подтекстов, контекстов именно политического, вольнодумного характера, страстные трактаты о толерантности, написанные всегда легким, общепринятым языком.

47. ОБ АКСЁНОВЕ:
 
Председатель жюри престижной литературной премии "Букер - Открытая Россия" Василий Аксенов заявил, что ему не понравился роман-победитель, и публично отказался называть имя лауреата. "Я не считаю этот роман романом-знамением. И вообще он мне не понравился. Поэтому я и отказался объявлять имя лауреата", - признался Аксенов на пресс-конференции.

"Вы уж извините, Денис", - сказал он сидящему по правую руку Денису Гуцко, автору романа "Без пути-следа", который большинство членов жюри назвали лучшим. Гуцко сконфуженно промолчал.  По мнению Аксенова, лучшим в 2005 году стал роман Анатолия Наймана "Каблуков".  Напомним, что в этом году в жюри конкурса вошли писатель Василий Аксенов, петербургский прозаик и поэт Николай Кононов, критики Евгений Ермолин и Алла Марченко, музыкант Владимир Спиваков.  Букеровские премии за лучшее литературное произведение вручаются ежегодно с 1992 года. С 2002 года премия называется "Букер - Открытая Россия".

48. ИЗ ГЛАДИЛИНА:

У меня есть письмо Довлатова, которое можно напечатать и полностью, но я процитирую только то место, где он объясняет, почему в эмиграции молодые, задиристые начинают меня царапать: «Они самоутверждаются. Их отношение к Вам подкрашено социальным чувством. Огрубленно — содержание этого чувства таково: „Ты, Гладилин, знаменитость. С Евтушенко выпивал. Кучу денег зарабатывал. Жил с актрисами и балеринами. Сиял и блаженствовал. А мы копошились в говне. За это мы тебе покажем“.

Я не из Риги, я из Ленинграда (кто-то остроумно назвал Ленинград столицей русской привинции). Но и я так думаю. Или — почти так. И ненавижу себя за эти чувства.  Поразительно, что и Бродский, фигура огромная, тоже этим затронут. Достаточно увидеть его с Аксеновым. Все те же комплексы. Чувство мальчика без штанов по отношению к мальчику в штанах, хотя, казалось бы, Иосиф так знаменит, так прекрасен… А подобреть не может».

49. У Коржавина есть злая эпиграмма на Слуцкого: «Он комиссаром был рождён….». И все его друзья, приятели, просто знакомые иначе как «комиссаром» (чаще за глаза, но нередко и в глаза) его не называли. В его повадках, манере поведения, во всём его облике и в самом деле было много комиссарского (Сарнов).

50.  (Из  Сарнова):

Вот как Слуцкий  сам сказал о ситуации, которая  разрушила  самую основу его жизни и в конце концов взрывной волной уничтожившем его самого:
Где-то струсил. Когда – не помню.
Этот случай во мне живёт.
А в Японии, на Ниппоне,
в этом случае бьют в живот.

Бьют в себя мечами короткими,
проявляя покорность судьбе,
не прощают, что были робкими,
никому. Даже себе.

Где-то струсил. И этот случай,
как его там ни назови,
солью самою злой, колючей
оседает в моей крови.

Солит мысли мои, поступки,
вместе, рядом ест и пьёт,
и подрагивает, и постукивает,
и покоя мне не даёт.

Он прекрасно помнил, где и когда имел место “этот случай”, перевернувший всю его жизнь. И дело было совсем не в том, что он просто струсил, проявил робость, “дал слабину”. Это бы ещё ладно – с кем не бывает. Такое ещё можно было бы себе простить.               
Не мог он себе простить, как уже было сказано, что в этот критический момент повёл себя как член той партии, негласный, неписаный устав которой приказал ему струсить и солгать.               
Вот как это было. Когда готовился шабаш, на котором братья-писатели должны были дружно проклясть и изгнать из своих рядов Пастернака, устроители этого важного партийно-государственного мероприятия были очень озабочены тем, чтобы свора проклинающих состояла не только из их цепных псов, чтобы был среди них хоть один истинный поэт, имя которого хоть что-нибудь значило бы и для читателя, и, может быть, даже для культурной элиты Запада. Перетасовав свою жидкую колоду, они решили привлечь к этому делу Леонида Мартынова.

Кто-то, видимо, вспомнил, что даже у настоящих поэтов “есть такой обычай – в круг сойдясь, оплёвывать друг друга”. Вон даже и у Блока сказано, что и в его время, когда поэты собирались вместе, “каждый встречал другого надменной улыбкой”... Может быть, кто-нибудь из коллег даже намекнул, что Леонид Николаевич относится к Борису Леонидовичу, как нынче принято говорить, неоднозначно, полагая (в душе) себя, а не его первым поэтом России. Хорошо бы, решили они, воспользоваться этими его настроениями...  Но как? 

Поговорить с этим отшельником напрямую? Что называется, без обиняков? Чего доброго, ещё пошлёт парламентёров куда подальше, и вся затея тут же и лопнет. И тут они вспомнили про Слуцкого. Всем было известно, что Слуцкий с Мартыновым в добрых отношениях и даже, говорят, имеет на него некоторое влияние. А Слуцкий как-никак член партии. И если ему поручить это тонкое дело...

Сказано – сделано.  Позвали они Бориса Абрамовича на свою тайную вечерю (как сказано у Галича: “тут его цап-царап – и на партком”), и, подчиняясь партийной дисциплине, он согласился взять на себя эту тонкую дипломатическую миссию. И действительно уговорил Леонида Николаевича принять участие в той постыдной карательной акции.               
Но Леонид Николаевич – натура нервная (поэт всё-таки) – в последний момент взбрыкнул. Что же это, говорит, меня вы на это дело подбиваете, а сами – в сторону? И тут уж Борису не оставалось ничего другого, как воздействовать на беспартийного собрата личным примером (“Коммунисты, вперёд!”).               
О его выступлении тогда ходило много слухов. Говорили, что из всех речей ораторов, участвовавших в травле, его речь была самой туманной и, как оценило высокое партийное начальство, даже неоправданно мягкой.               
Он не присоединился, как это сделал председательствующий С.С. Смирнов, к председателю КГБ Семичастному, который сказал о Пастернаке: “Свинья не сделает того, что он сделал. Он нагадил там, где ел”. В отличие от В.Перцова, он не утверждал, что Пастернак “не только вымышленная, преувеличенная в художественном отношении фигура, но это и подлая фигура”. В отличие от К.Зелинского, не уверял, что имя Пастернака – синоним войны. И не кричал истерически: “Иди, получай там свои тридцать сребреников! Ты нам здесь сегодня не нужен!”               
Факт, однако, остаётся фактом: он был одним из них, принял участие в карательной акции, в этой постыдной травле.

И до конца дней не мог себе этого простить. Думаю даже, что не слишком погрешу против истины, если скажу, что “этот случай” сильно способствовал тяжкой душевной болезни Бориса и сильно приблизил его смерть.               
А всё потому, что, считая себя коммунистом, то есть человеком идеи, на самом деле он был партийцем, то есть членом банды….

51. Б. Слуцкий написал 4 тыс. стихотворений, больше чем у всех его современников.

52. СЛУЦКИЙ – САМОЙЛОВ: 

Вечные друзья-соперники.  Самойлов, которым Слуцкий нередко любовался — и которого все-таки недолюбливал. Тут тема не для одного исследования. Самойлов воевал не хуже, хоть и не дослужился до майора и не устанавливал советскую власть в Венгрии. Самойлов не был либералом — дневники рисуют его скорее имперцем, да и в стихах чувствуется никак не эскепизм, не эстетизм и не дистанцированность от вопросов времени.

Никакого релятивизма, опять-таки. Просто где у Слуцкого пафос прямого высказывания — там у Самойлова глубокий и могучий подтекст: это не страх расшифровки, не обход цензуры, а просто поэтика такая. Самойлов, грубо говоря, приложим к большему числу ситуаций — может, поэтому он сегодня даже востребованней Слуцкого: многое из того, о чем говорил Слуцкий, ушло и сегодня уже непонятно. А Самойлов высказывается на поверхностный взгляд общо и расплывчато….. Слуцкий остается в Москве, он конкретен и пристален, его тексты насыщены сиюминутными реалиями.

Это не мешает им оставаться поэзией, поскольку найденная Слуцким литературная манера позволяет говорить о чем угодно — с абсолютной прямотой и естественностью. Таким манером можно прогноз погоды излагать — и будет поэзия. (Из Быкова Дм.).

53. ИЗ ВОЛОДИНА: «ЗАПИСКИ  НЕТРЕЗВОГО  ЧЕЛОВЕКА»:

- Почему думают, что смерть - это страшно? Потому что больше не будет радостей жизни, ее удовольствий? Нет, смерть страшна не этим, а наступающим безразличием к радостям жизни и наступающим интересом к ее болям, ее лишениям и разочарованиям. Разумным, правильным разочарованиям во всем... Так смерть отнимает дни у жизни. Как будто ей мало - долгая жадная смерть отнимает у маленькой щедрой жизни.

- «Евреи считали себя богоизбранным народом. Судьба рассеяла их по странам мира.               
Японцы были воинственны. Для самурая честь – выше жизни. Судьба обрушила на них атомную бомбу – Япония стала миролюбивым народом.               
Россия долго была империей. Покоряла себе, правила другими народами. Теперь зовем опытных американцев: «Помогите нам…»

- С тяжелыми мыслями надо бороться не выпивкой, а хорошими мыслями… Но если они появляются именно после того, как выпьешь? Как, например: «Все забудется, все уйдет в прошлое».

- Годы, когда обо всём только мечталось, сменились годами, когда многое стало уже невозможно.

54. О В. ПАНОВОЙ:
 
Любой прочитавший ее автобиографию — полностью напечатанную лишь в 1989 году — поразится авторской неуверенности в себе, готовности всякую вещь писать заново, словно не было ни прежних опытов, ни успехов, ни читательских писем; а между тем перед нами один из самых титулованных советских литераторов, женщина с репутацией настоящего советского реалиста и чуть ли не ортодокса. Три Сталинских премии. Тринадцать экранизаций либо фильмов по ее сценариям. Добрый десяток регулярно ставящихся пьес.

Панова? — ну как же, «Кружилиха», «Времена года» (которые, правда, мало кто помнит), обязательные «Спутники» и «Сережа» — в основном благодаря экранизациям: «На всю оставшуюся жизнь» — Петр Фоменко, «Сережа» — Георгий Данелия с Игорем Таланкиным. Нет, не кондовый канон, конечно, не эпические колхозные романы, не дикие нечитабельные хмурые эпопеи о заводских семьях либо сибирских звероватых борцах за «совецку власть», — нет, такой себе, по выражению Сергея Довлатова, соцреализм с человеческим лицом (вспомним, о ком он это сказал: о Гроссмане!).

А между тем тот самый Сергей Довлатов — литературный секретарь Пановой в начале семидесятых и во многих отношениях ее ученик; это он записал и донес до читателя некоторые ее остроты и не предназначенные для чужих ушей домашние разговоры, благодаря которым представление о советской писательнице Пановой несколько расширяется, чтобы не сказать переворачивается. Но для читательских масс, увы, она именно в первую очередь хороший советский писатель, таких много, они полноправно могут считаться лучшими из худших, но попытки вернуть им читательский интерес — даже путем издания хорошо подобранных однотомников — как-то не проходят.

55. Академик  Пивоваров:
 
«...Единственный раз в жизни, в 1987 или в 1988 году, в метро, я чуть не умер, читая литературное произведение. Мне было 37 лет, здоровый мужик, занимался спортом, плавал. Со мной случился сердечный приступ, когда я читал роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Гроссман великий писатель. Солженицын у него «украл» (не забудьте поставить кавычки) Нобелевскую премию по литературе. Я читал рассказы Шаламова; читал как германист много специальной литературы, но сердечный приступ у меня случился, когда я читал Гроссмана; не понимаю — за что? Как это стало возможно?

56. Из книги Соловьёва В.И. «Три еврея…..»:
 
- Однажды я написал, что поэт исполняет роль, эскизно уже набросанную Историей. Это верно по отношению к Некрасову, Блоку, Маяковскому, Бальмонту, Евтушенко, и нисколько их не умаляет. Это неверно по отношению к Пушкину, Тютчеву, Баратынскому, Мандельштаму, Пастернаку — они незаменимы, и не будь их, развитие и сознание наше было бы иным. Неверно это и по отношению к Бродскому.

- Бродский поэт хороший, а человек  - нет. Евтушенко наоборот. А кто из крупных поэтов хороший человек?
Железная Ахматова с патологическим нематеринством (по отношению к сидевшему Льву Гумилёву)? Предавший Мандельштама в разговоре со Сталиным Пастернак? Мандельштам, заложивший на допросах тех, кто читал его антисталинский стих? Преступный Фет, на чьей совести брошенная им и покончившая собой бесприданница? «Не верь, не верь поэту дева», - обращался самый по поведению непоэт (sic!) Тютчев к своей сестре, которую охмурял Гейне. А характеристика Заболоцкого Дэзиком (Давидом) Самойловым:… И то, что он мучит близких, А нежность дарует стихам….

- Бродскому нужна была победа, а не добыча. Он был охотником, которого интересовала не дичь, а приз» (о том как на вечеринке Бродский отбил у Соловьёва девушку, но сразу же к ней охладел).

- В русской поэзии XX в. только Бродский и Пастернак могли писать стихи в эпистолярном и поздравительном жанре. Это свойство насквозь поэтической натуры. Они смогли этот стихотворный трёп вывести в высокий жанр подлинной поэзии».

- Исайя Берлин на основании стишка Архилоха («Лиса знает много вещей, но ёж знает одну большую вещь…») поделил писателей на лис, преследующих много, часто не связанных между собой и противоречивых, целей (АРИСТОТЕЛЬ, ГЁТЕ, ПУШКИН, БАЛЬЗАК, ТУРГЕНЕВ, ДЖОЙС) и целеустремлённых, связующих всё в один узел-принцип ежей (ПЛАТОН, ДАНТЕ, ПАСКАЛЬ, ДОСТОЕВСКИЙ, ПРУСТ). Толстой – это лиса, которая хотела быть ежом. А сам Берлин – типичный пример лисы.

57. ИЗ ТВ-ПЕРЕДАЧИ О БРОДСКОМ:

- Если Евтушенко своим творчеством строит Кремлёвский Дворец, то «Рыжий» – башни Гауди.

- Бродскому нравится Баратынский больше, чем Пушкин, и он в компании считал себя Баратынским, Рейн – Пушкиным, Найман – Вяземским, Бобышев – Дельвигом.
Ему не нравился Тютчев.

- Бродскому предлагали пересадку сердца, когда у него были проблемы со здоровьем. Он категорически отказался. Это невыносимо представить – поэт с чужим сердцем.


Литературные наблюдения-1 http://www.proza.ru/2016/09/08/1089
Литературные наблюдения-2 http://www.proza.ru/2016/09/20/1826
Литературные наблюдения-3 http://www.proza.ru/2016/09/23/1810
Литературные наблюдения-4 http://www.proza.ru/2016/11/13/2000
Литературные наблюдения-5 http://www.proza.ru/2016/12/05/2221
Литературные наблюдения-6 http://www.proza.ru/2017/05/08/1924
Литературные наблюдения-7 http://proza.ru/2019/02/27/201   
Литературные наблюдения-8 http://proza.ru/2019/02/28/185
Литературные наблюдения-9 http://proza.ru/2021/01/27/332
Литературные наблюдения-10 http://proza.ru/2021/02/22/325
Литературные наблюдения-11 http://proza.ru/2021/03/08/322



               
Домашнее фото