Такое не забывается

 Чтобы встретится и поговорить с  Лидией Константиновной Никулиной , жительницей блокадного Ленинграда.  Я позвонил ей,  спросил разрешение на встречу. Она согласилась и назвала свой адрес . Улица  3 – ей Пятилетки.  Я еще подумал для современной молодежи странное название улицы. Но я знаю их жизнь , это название улицы как эстафета  времени – драгоценный опыт  их трудовой  борьбы с разрухой , которым они хотели поделиться  с новым  молодым поколением в первую очередь. И вот я на  улице, мне на встречу идет невысокая,  женщина. Рядом по обочине бежали две маленькие собачки. Мы встретились, поздоровались.  В ее глазах полных тревоги ,  я понял ее вопрос:  - зачем, почему я ? Но помолчав она тихо сказала: «Сколько лет прошло, забывается».  Я спросил разрешения задать ей  вопросы  на глубоко личную тему, о пережитой войне.   
- Я хочу  чтобы в ваших  воспоминаниях заговорило то далёкое суровое время ,  но дорогое для всех нас прошлое.    Понимаете, вы были молодые – они сейчас молодые, нас сближает настоящее время, когда мы можем лучше понять друг друга, находясь  на расстоянии человеческого взгляда. …  Этими словами, я начал нашу беседу с Лидией Константиновной.  Мы шли по улице, спокойная обстановка располагало к разговору. Выслушав меня . Лидия Константиновна  посмотрела на  частный,  старой постройки дом. Спокойно начала рассказывать. 
Я родилась в 1936 году в Ленинграде. В поселке Рыбацкое, ул. Володарского дом 113. В маленьком, но очень уютном деревянном домике. Помню в апреле месяце 1941 года,  родилась сестренка.  А  в июне началась война. Папа ушёл на войну и пропал без вести.  Город, стал, резко меняется.  Начались бомбежки. Дом от взрывов дрожал. Стекла в рамах звенели. Я боялась входить в комнату, чтобы лечь спать.  На улице от пожарищ было светло и страшно.  Деревянные дома горели, их никто не тушил, просто было некому. Я смотрела на свои окна, в которых отражалось красное зарево от пожаров, и плакала. Уснув у мамы на руках . Утром  мы с мамой бежали на ее работу в госпиталь  около завода Большевик.  Бежали от моста до следующего моста, их было три. Чтобы передохнуть.  В воздухе метались немецкие самолеты. Обстреливали город и бомбили. На нашем пути пока бежали, на дороге лежали  убитые люди.  Их убирали  только ночью. В госпитале мы с мамой часто дежурили на чердаке ,  мама гасила зажигалки в песке,  а меня  она боялась отпускать от себя.  В госпиталь мама   меня проводила  тайно,  чтобы начальство не видело. Я жила у мамы в кабинете под круглым столом. Услышав шаги, я должна была молчать.  Однажды мама под стол подала мне тарелку и сказала, поешь киселя.  Я с радости набрала полную ложку и засунула в рот.  Кисель оказался горьким и соленым . Я не знаю что это было. Я не смогла его есть. Поставила тарелку на пол и долго тихо плакала. Мама осторожно  выводила меня  на улицу погулять, я отходила подальше от госпиталя.  В апреле 1942 года сестренка сильно ослабла и умерла. Умер дядя Коля.  Было очень холодно. Постоянно хотелось есть.  Люди ходили как тени, если в человека что то и попадало. Даже крови не было видно. Просто человек переставал двигаться.  Помню длинные очереди в магазин, стою в очереди за хлебом.  Когда давали довесочки , если их было два один я съедала. Мама на работе.  В 1942 году мама так ослабла,  она не смогла идти домой и ее положили в больницу, где она  работала. Я осталась одна в доме.  Пересилив страх, голодная  я решила идти к маме на работу. Дошла до  Володарского моста, начался обстрел.  По сигналу воздушной тревоги люди бежали в бомбоубежище. Я присоединилась к ним. Когда кончился обстрел люди пошли на выход. Я шла одна, ко мне сразу подошел дружинник.  Расспросив  меня, он отвел в распределитель. В распределителе я рассказала, где моя мама работает.  Они видимо звонили маме на работу.  Меня долго держали в детском доме,  мама была еще сильно слаба.   Когда пришел приказ об эвакуации 34 детского  дома. 29 июля 1942 года нас эвакуировали.  Матросы заводили нас по тропу на баржи. Рассаживали плотно друг к другу.  При переходе наши суда атаковали вражеские бомбардировщики . Матросы отбивались со всех орудий, рядом с бортами рвались бомбы . Через открытые иллюминаторы вода  попадала на судно. Когда рядом с нашей баржей раздался очередной взрыв, через иллюминаторы мы увидели, бомба попала в среднее судно.  В нем находились учащиеся из училищ. Команда матросов была убита. Бомба пробила палубу и днище судна, оно начало погружаться в воду. Нам  были слышны крики и плач детей.  Залитые кровью лица и руки  хватились за иллюминаторы. Мы все тоже плакали.  Наше судно, как сейчас я понимаю,  не могло остановиться и помочь,  тогда бы и оно стало мишенью для фашистов.  Причалив к берегу, нас вывели  по трапу на берег. Погрузили в вагоны и повезли в Сибирь. Привезли в Томск. Поместили в здание школы. В школе было очень холодно, и я заболела. Пролежала в больницы почти год.  В детском доме я прожила три с половиной года.  Голод постоянно преследовал меня, после обеда я  пробиралась  на кухню и слизывала остатки пищи в бочках. Меня за это ругали, но я ничего не могла с собой поделать. Уехала в своем сереньком пальтишке,  в нем в 1945 году приехала в Ленинград. Из пальто так и не выросла. О маме до возвращения  я  ни чего не знала. Мама привела меня   в школу в третий класс, я была такая маленькая, пока мама не показала документы,  меня  в третий класс не записывали.
Я понимаю сейчас другое время, но я знаю, каждая секунда жизни не повторяется,  ее каждому надо прожить самому.