БЫЛЬ

                БЫЛЬ               
               

Я, сидел у окна, в « Пазике », желтом, пузатом автобусе, на своём любимом месте, прижавшись лбом к стеклу. Рядом сидел отец. Мы едем к бабушке в деревню. Я закончил четвёртый класс и летом, каждую пятницу, отец забирает меня от одной бабушки в городе и везёт к другой, в деревню. Автобус стрекочет часто и громко, как громадный  кузнечик. Мне эта мысль показалось смешной - мы сидим внутри кузнечика, ха! Сейчас как прыгнем! А потом ещё! И в деревне.

Автобус, застрекотал, ещё сильней, дёрнулся и поехал. Что-то внутри сжалось, вдруг почудилось, будто уезжаю навсегда.

Я смотрел в окно на проплывающий, куда то за нас,  город и ждал появления, странной башни. Она появлялась всегда неожиданно, белая, каменная, словно сплюснутая, сильным ударом. Из-под земли виднелась только короткая, толстая часть, с малюсенькими, словно бойницы окнами. Главное было доехать до неё.

- Пап, а что к бабушке, кроме нас никто не приезжает, мы, что у неё одни? - Взбудораженные от происходящего со мной, эмоции, начали выталкивать из меня вопросы.
-  Ну почему, есть ещё дядя Витя, он живёт в Ленске, это очень далеко, поэтому приезжает редко.
- А он один живёт?
- У него есть, жена, тебе тётя Катя и сын Витя.
- То есть получается, что дядя Витя мне дядя, а его сыну ты дядя.
Отец молча смотрел на меня и тут я сообразил.
- У меня есть брат!

 Радость, сменилось сожалением, я прижался к окну. Играть мне там, в деревне, не с кем. Появившийся было брат, далеко, друзья остались дома. И увижу их не скоро.   
Монотонность езды постепенно растворило чувство неизведанности и пейзажи, тянущиеся за стеклом, становились всё более скучными. Я всё с большим нетерпением, ждал башни.

- Пап, почему дядя живёт в Ленске, далеко, а не здесь? - Мысль про появившихся  родственников не давала мне покоя.
Отец, замешкался.

- Понимаешь, он, когда-то жил здесь, был крупным начальником ну и что-то, у него произошло, ну там на работе. И ему пришлось срочно уехать.
- И он больше никогда не приедет?
- Приедет. И брат твой приедет.

Я  заинтересовался и ненадолго забыл про башню.
- Навсегда?
Отец не видел меня целую неделю и конечно был бы рад со мной поговорить, хотя эта тема и не самая лучшая.
- Что бы навсегда приехать, надо наверно подмазать.- Тут отец понял, что сболтнул лишнего. Но было поздно.
- Как подмазать? – Во мне, проснулось любопытство.
- Это каждый сам решает. А ещё лучше делать так чтобы, не пришлось, потом уезжать. 
Я задумался, что-то мелькнуло у меня в голове.
- Пап. А что ты такого сделал, что уехал от нас, с мамой. -  В окне мелькали, слившиеся в одну линию пейзажи.
Отец оцепенел. Он смотрел на меня и лихорадочно думал. Я чувствовал его взгляд
- А ты хотел, чтобы я вернулся!?

Он сказал то, что я хотел больше всего на свете. Я повернулся к нему и обхватил его, что было сил, что бы больше никогда не отпускать и мне захотелось, что бы рядом была мама.

- Прости меня. Я не смогу этого сделать. -  Еле вымолвил он. Обхватившее меня счастье, куда то ушло. Но я держал его также сильно и изо всех старался не потерять то, что у меня осталось. Мы сидели обнявшись. Огромный желтый кузнечик стрекотал изо всех сил. Он уже проехал башню и выехал за город.

Я проснулся, когда мы подъезжали к деревне. Автобус остановился. Нам с отцом осталось пройти ровно один километр. Мы шли по прямой, ровной дороге. Я чувствовал. Что межу мной и отцом, появилось нечто, какой то корень, который связал нас ещё крепче прежнего.

Мы пошли через зады, так называется проход в огороде. У входа всегда стоял большой стог сена, это то место, куда добежала курица без головы, где её схватила и утащила в лес лиса.
Эту историю, рассказывал мне отец, когда он был чуть старше меня. Зимой, у входа в дом, после того как он, отрубил ей голову, она вырвалась из рук и побежала по дорожке и поскольку зимой калитку, отделяющую огород от двора, не закрывают, она помчалась дальше, добежав до стога с сеном, она исчезла. Отец, шедший по её следам в итоге обнаружил лишь лисьи следы, ведущие в лес.

Я побежал по дорожке, к дому. Слева вдоль неё, шла длинная, саманная стена,коровника, бывшего дома, где жили баба Катя с дедом Емельяном, пока строили новый. Справа был ледник, с косой шиферной крышей. Мне хотелось первым увидеть, бабку с дедом.
Я выскочил прямо на неё, она сидела на табуретке перед коровой.
Баба Катя доила и нервно покрикивала на корову, поскольку та не давала ей доить и всякий раз, норовила сбить ведро.
Когда на дорожке появился отец, я уже стоял возле бабы Кати с кружкой в руке, ожидая парного молока. Времени в обрез. Мне надо было увидеться с Валетом, пес, редкой коричневой масти, с необычными глазами и у которого из друзей  только я.
 
Разве, что дед иногда подходит, и то только покормить. Затем, посмотреть на пожарников, или как я их называю солдатики. Маленькие тараканчики, размером, с семечко, с черными точками на ярко красных спинах.
Кроме как здесь, я их больше нигде не встречал и живут они сразу за оградой, в мелко курчавой траве.

Потом, без остановок, мимо Валета, рвущегося с цепи, ко мне из всех сил. Через большие ворота, ведущие в огород. А там, на грядке, посаженные для меня огромные головки мака, сладкая вишня, размером с черешню. Ту, которую, привозила из Ташкента, мне мама. А ещё огромные яблоки, размером с те, которые привозила мама  из Алма-Аты.

Душевные терзания далеко позади, я упивался деревней, метался как пчёлка, хотел успеть везде и попробовать всё. 
Зовут, голос деда. Я помчался, назад через двор и вдруг, увидел, то чего прежде, здесь не было. Какой то бак. Я не имел права, уходить со двора не узнав, что это. Отвинтив, быстро крышку и понюхав содержимое и подняв голову, я обнаружил, что по двору летают мухи. И все они вылетают оттуда, из бака.
 - Деда!!! - Закричал, я.
-Лови их!!! Они, что-то здесь едят!!!- мне было радостно и легко, по двору хороводами, кружились мухи. То, вылетая, то, залетая, обратно в бак.

Дед, что-то говоря, взял меня за руку и повёл. Мима Валета, мимо солдатиков.
Мы зашли в дом - летняя кухня, с большим столом, сени, разделённые перегородкой, за которой, были мешки с мукой, сахаром.
Какие то коробки и много, много всего, а самое главное, что меня всегда волновало, это дедово ружьё. Оно было невыносимо притягательно, блестящее, томительно-коричневого цвета, с загадочной насечкой, на металлической середине с двумя курками и стволами. Всё это возникало в голове, стоило попасть в сени, где был свой неповторимый запах.

Открываем, ещё дверь и попадаем в кухню. Где стоит большая печь, на которой, всегда, что-то вариться. И в этот раз, в честь нашего приезда, как всегда жарилась, на широкой с узкими краями сковородке, мелко порубленная утка.    
Стол, который стол в маленькой комнате, следующей за кухней, был полностью, заставлен. Меня уже ждала, тарелка особого, бабы Катиного борща.

Отец уже сидел на табуретке и о чем-то разговаривал с бабушкой. Дед, сел на кровать, которая примыкала к столу и служила и стулом, одновременно.
Он был, конечно, рад, хотя виду не подавал. За его спиной над кроватью, всегда висело много рамок, на которых было несколько фотографий, с людьми.
Я всегда  силился отыскать знакомое лицо, но никогда не находил, хотя их было и достаточно много. Вот и сейчас, я опять пытаюсь кого-либо распознать и снова никого не нахожу.

- Что, Сергей. - Говорит дед Емельян. Моё имя он произносил, как-то странно, громко и с ударением, на букву г, которую, он произносил, как букву х и букву г одновременно. Это резало слух и словно легонько, подстёгивало меня. Заставляя, быть внимательным  к нему.
Вот и сейчас, я невольно напрягся.

- Отыскать кого хочешь? – Он, уже был во главе стола, где сидели я, отец и рядом хлопотала баба Катя. Над столом и над нами, словно легла какая-то невесомость, которая окутывала нас. Были только мы. Будто, что-то загадочное парило вокруг. 
- Да ты вставай на кровать, может, кого и узнаешь. – Я  встал на самый край кровати, ощутив, жесткую железную раму, держась за крепкое плечо деда.

Рассматривая одну за другой фотографии, я всё равно никого не нахожу.
Наконец, дед не выдерживает, встаёт и начинает, ведя пальцем по фигурам, лицам, называть, имена. Оказывается, что там есть мои родные, бабушка Агриппина, дед Николай. И ещё много родственников, которых я просто не знаю, чаще всего они стоят вокруг гробов. Где-то их немного, всего несколько человек, а где-то еле входят в прямоугольник фотокарточки.

- Хватит, уже эти гробы рассматривать! – Не выдержала баба Катя – Садитесь, за стол.
В ответ на то, что я соскочил, кровать жалобно чвакнула.   
Борщ неумолимо тянул к себе. От печки пахло жареной утятиной и еще, жёлтые с красными, маринованные помидоры, а на десерт мой любимый вишнёвый компот. Только ради такого ужина можно было многим пожертвовать.

Наконец, дед налил по рюмочке, они с отцом выпили и все дружно застучали ложками и вилками.      
- Вот, тебе бабка эти гробы не нравятся.- Для деда эта тема видимо была злободневная.
- Ты думаешь, почему я их собираю?
- Вся стена в гробах. Не к ночи помянуты. – Баба Катя перекрестилась. Хотя в окне напротив стола стояла темень.
 
Дед, не обращая внимания, продолжал.- Вот человек умер.- Он упоминает родственника, которого я не знаю. - А народу. – Тут он встаёт с кровати, она опять, жалобно вскрикивает, он большим указательным пальцем, который был кривой, с узловатым утолщением посередине, отчего он как будто всегда, показывает в сторону. Я больше смотрел на палец, а не на фотографию.

 - Вокруг него, раз два и обчёлся. Это о чём говорит? Не уважаемый человек. Конечно, эти не могут не прийти, ну а остальные то, где? – Он садиться, кровать опять вскрикивает, как живая.

Наливает по второй, у меня борща уже нет. Баба Катя ставит сковородку с уткой и всё отходит на второй план, голоса  тише, будто уменьшили звук у радио. Мир сузился до размера, где были я и сковородка. Исходящий запах отключил все чувства.

- А у некоторых, что пчёл вокруг матки. – Дед не унимался.
- Ну а если в другом городе человек умирает. -  Что-то видимо, зацепило отца.
- Что, вы за разговоры затеяли, на ночь глядя! – Не выдержала, уже баба Катя.
- Ты, Витька, знаешь, что такое цены на продукты, на сахар там, на соль. Каждому продукту есть цена. Так и здесь. Вот ты с Алкой, почему разошёлся, потому что, не знал цену отношений. Вот мы с бабкой, сколько живём а? То-то.

 Я почувствовал, что происходит, что-то не входящее в мои планы на этот вечер. И я с ходу выпалил.

- Деда, дай мёда попробовать. – Дед, не так давно разводит пчёл, поэтому с охоткой реагирует на чьё нибудь желание попробовать. Я, и сам был не прочь отведать, первого весеннего сбора. А ещё в спальне, посередине, на круглом столе, меня ожидало ещё одно лакомство, в виде семечек, длинных серых в полосочку, насыпанных большой ровной кучей. И особенно вкусных – жареных, тыквенных.

- Бабка, дай внуку мёда. – Скомандовал, дед. Но баба Катя, не торопилась, она всё подавала, убирала за нами, ходила медленно,  переваливаясь с ноги на ногу.
- Катя! Дай ты мёда Сергею. –  Гортанное произношение моего имени опять слегка корябнуло.
- Убрала, я его. – Ей видимо по какой-то причине, не хотелось его доставать. – Далеко он.

 Что-то щёлкнуло у меня внутри.
- Баба, а мы знаем, как сделать, чтобы, дядя Витя навсегда вернулся! – Дед, крякнул, бутылка в его руке дрогнула, драгоценные капли пролились мимо стопки, на кухне у бабы Кати что-то выпало из рук и грохнуло, чем-то, металлическим, а потом стеклянным.
- Надо дать подмазать! -  Стояла такая тишина, что даже радио до этого без конца бубнившее, замолкло.   
- Катя! Дашь ты, в конце концов, внуку мёда или нет? – Дед, похоже, раскусил мой план.
- Это всё твои гробы виноваты. – Баба Катя, будто  и не слышала его. Отец сидел, не жив,  не мёртв.
- А причём здесь гробы?! - Деда, похоже, не ожидал такого удара. Бабе Кате, это надоело. Она решила нашу компанию от греха подальше по одному отделять. Я был первым. А я и не возражал.
- Давай, Виктор, бери шубы стели на пол. – Скомандовала она. – Укладываться пора.

Я, с радостью выскочил из-за стола и прямиком направился к заветному круглому столу.
Спальня была большая, квадратная. Справа стояла старинный диван, с круглыми жесткими валиками. Я любил на нём днём, крутить пластинки на новом патефоне.
Который привез отец когда, вернулся из армии.
Ещё в шкафу висел его китель, красивыми значками. В правом углу, за диваном стоял большой деревянный крест с нарисованным на нём человеком. Прибитый почему то гвоздями к кресту, из под которых сочилась, нарисованная  кровь.

Я, старался не подходить к нему. Не то чтобы, было страшно, просто оттуда исходила непонятная для меня энергия. Причём, чем ближе к ней я подходил, тем сильней она исходила. Поэтому я старался держаться подальше. Вот и объект моего вожделения, стол. Он круглый на нём лежит, скатерть зелёного бархата, с красивыми свисающими кистями. Ого, сегодня здесь лежали какие то новые, большие, чёрные семечки.
 
Отец, положил уже две овечьи шубы на пол, где мы с ним, обычно спали. И ушёл к деду в сени, за двумя волчьими шубами, которыми мы будем укрываться. Баба Катя положила, две огромные, пуховые подушки, которым, стоило только упасть на шубы, как сразу стали манить меня к себе.

Грозящий быть бурным вечерний ужин, как-то растворился, началось неспешное приготовление ко сну. Отец с дедом о чём-то негромко разговаривали на кухне. Баба Катя, гремела посудой. Один день пребывания в гостях стремительно приближался  к завершению. Телевизора здесь никогда не было, поэтому его никто не смотрел.

Эта спальня, могла сказать многое о жизни бабы Кати и деда Емельяна. Если не всё. Кроме старинного дивана, стола, была ещё кровать обыкновенная пружинная, где спала Баба Катя, зеркало в деревянной раме, с пошедшей трещинами фольгой, висящим над комодом. Стоящим в углу шифоньером, который был до отказа забит вещами, одетыми которых я ни разу не видел. Внизу шифоньера были два выдвижных ящика набитых до отказа солью и спичками, да были ещё свечи парафиновые. Всё. Минимум вещей, почти не надёванные, да жизненно необходимые запасы.

Казалось, это ненастоящее жилище, что люди здесь живут временно.
Но вот тот угол, где стоял тот крест, говорил о другом. Он был как флаг, как стяг, который говорил не вещи главные, он главный.
 
Когда все стали укладываться, я передумал спать на полу с отцом и обьявил, что буду спать с бабой Катей. Забравшись в пуховую перину и обернувшись в пуховом одеяле, таким образом, что оказался в маленькой, теплой сфере.

Я страдал, мне было жаль себя, почему все говорят о каких-то старых фотографиях, о пчёлах, коровах, почему меня никто не замечает. Я ощущал собственную никчемность, мне стало одиноко, как будто меня бросили, я такая же вещь, там, в шифоньере, рядом с парафиновыми свечами.
Зажат, солью и спичками, пропахший нафталином, в темноте. Навсегда. Мне до слёз захотелось домой к маме.

Почему-то подумалось о бабе Кате, вот она то, на этой кровати, лежит всегда. Одна.
Мне стало её безумно, жаль. Хорошо, что лёг с ней. С этой мыслью я уснул.

Среди ночи, меня разбудил резкий спазм, резко кольнувший в живот и тут же отпустивший. Ещё не до конца вынырнув из пучины сна, я ощутил тепло спины бабушки и опять провалился в сон.

Внезапно проснувшись от ещё более резкого спазма, я вдруг понял, что произойдет конфуз, если я в считанные мгновения не соскочу с кровати и не побегу в туалет. Ещё пролетая над бабушкой. Я понял, что до туалета мне не успеть, ведь надо было пробежать через весь спящий дом в темноте найти галоши и добежать до огорода. Всё это промелькнуло в голове, я решил это сделать под кроватью, выбора у меня не было. Почти под кроватью я понял, мне там просто не разогнуться, уже развернувшись, чтобы выскочить в обратную сторону, моя рука поймала какую то металлическую посудину.

Ещё мгновение. Прислонившись спиной к тёплой печке, сидя на горшке, я с огромным удовольствием, снова провалился в сон.

- Катерина! Катерина! Проснись, смотри. – Сквозь сон, я слышу голос деда. -  Говорил я тебе! Дай внуку мёда! Для чего предназначено то и сбудется! Виктор не спишь? Говорил же бабке, не клади мёд в горшок!

Мы шли с отцом и дедом, по прямой и ровной дороге к профилю, трассе ведущей в город. 
Время от времени, пройдя небольшой отрезок дороги, мы поворачиваемся, смотрим на машущую нам с крыльца, бабу Катю, машем ей в ответ и идём дальше.

Втроём, почти час ловим попутную машину. За спиной, сколько видно глаз, до самого горизонта, пшеница. От ветра она колышется и становиться похоже на желтое, бескрайнее море.

Меня раздирают чувства, ещё вчера до слёз, я не хотел уезжать из дома, теперь то же  самое испытываю сейчас. Наконец останавливается, рычащий « Газик «, мы прощаемся.

Вдруг замечаю, что у деда по слегка небритой, седой щетине катиться слезинка. Наверно, я сюда ещё вернусь. Да! Я вернусь!