Убийство в Ропше

Главы из романа "Век Золотой Екатерины!"


                Из мрачной глубины веков,
                ты поднималась исполином
                Твой Петербург мирил врагов
                высокой доблестью полков
                В век золотой Екатерины...
                Игорь Тальков
               
               

                Глава первая
                Убийство в Ропше


                1.
       После свержение ненавистного всем императора Петра III, который собственно сам себя и сделал ненавидимым не только в столице, но и во всех уголках России, до которых докатились рассказы о его вредных деяниях, Санкт-Петербург бурлил и бушевал несколько дней. Лились рекой горячительные напитки, неизменные спутники всех революционных потрясений, гулял народ и «не народ» тоже. Гуляли все – и добропорядочные граждане, и воры, и преступники покруче. Гуляли, пили здравицу Матушке-императрице и выискивали на улицах иностранцев, от которых, как кричали повсюду и «происходит на Руси всё зло».
        Императрице пришлось даже выйти на балкон дворца, чтобы показаться народу и объявить о своём здравии, поскольку поползли слухи, что иноземцы извели под шумок её, «избавительницу от лютого тирана».
        Но далеко не все предавались в эти дни разудалым празднествам… Кто-то, действительно искренне считал, что дело сделано и наступило время благоденствия. А кто-то полагал, что пройден лишь первый рубеж на пути к «царству разума». К таковым относился и воспитатель великого князя Павла Петровича граф Никита Иванович Панин.
        Отправив своего подопечного на очередной урок – занятия не прекращались и в те бурные дни – Панин вышел в небольшую гостиную, окна которой выходили на шумящую разноголосицей улицу. Затворив окно, чтобы не было так слышно буйства народного, он сказал лакею:
       – Просите графа Теплова.
       Григорий Николаевич Теплов, активный участник переворота, то есть на этом этапе соратник Панина, вошёл порывисто, поклонился графу и сообщил:
        – Я к вам по делу особой важности…
       – Слушаю, граф…
       – Из Ропши прискакал курьер. Сверженному императору срочно лекарь понадобился. Орлов сообщил, что Пётр Фёдорович просит прислать Иоганна Людерса.
       – Ну и что же тут важного? – нетерпеливо перебил Панин. – Вполне понятно, что не совсем здоровому, а точнее давно уже совсем нездоровому Петру Фёдоровичу нужен лекарь.
       – Важно то, что Императрица поручила мне доставить лекаря в Ропшу. И вот я прежде к вам…
       – И это правильно, – сказал Панин. – Вы сами видите, граф, что творится. На-да, начало положено…
       – Начало? – удивился Теплов. – Переворот свершился, император сброшен с престола, Екатерина Алексеевна на троне. И мы с вами как мне кажется, много способствовали этому. Почему же начало?
       – Да, мы действительно способствовали свержению Петра Фёдоровича. Нельзя же было позволить этому сумасшедшему заточить моего воспитанника Павла, на которого все наши надежды, на веки вечные в темницу. Вам известно, что Иоанна Антоновича увезли из Шлиссельбургской крепости в дальний монастырь, чтобы не соединять двух, даже трёх столь опасных узников в одном остроге. И место Иоанна Пятого должны были занять супруга императора и его сын! Разве можно было такое допустить?
       – Её сын, но не его, – поправил Теплов. – Павел не сын Петра Фёдоровича. Он сын Сергея Салтыкова…
       – Граф, – резко оборвал Панин. – Откуда вы это взяли?
       – Говорят, – пожал плечами Теплов. – Для многих при дворе это не секрет. Говорят, что и сам Пётр Фёдорович заявлял, мол, откуда это жена беременности берёт. Он, мол, тут не причём и не знает, должен ли детей на свой счёт принимать.
       Едва дослушав, Панин с раздражением заявил:
        – Забудьте то, что вы сейчас сказали. И разговоры подобные пресекайте! Наследником престола может быть только сын Петра Фёдоровича и не может быть сын камергера Салтыкова. Вы меня поняли? А наша с вами задача подготовить Павла Петровича, – он сделал нажим на отчестве, – к замене на престоле Екатерины, которая владеет им не-за-кон-но, – завершил он, произнося последнее слово по слогам.
       И помолчав, глядя в глаза Теплову, прибавил:
       – Ну а то, о чём вы сказали, граф, мне известно. К сожалению, этот так и если не скрывать тщательно правду, она может сильно помешать нам в нашем деле. Как, впрочем, может помешать и неумное решение новоиспечённой императрицы Екатерины отпустить Петра Фёдоровича в его любимую Голштинию. Он не должен покинуть пределы России.
       – Но здесь он помеха императрице…
       – А за границей он помеха нам, и, кстати, в какой-то мере, защита для неё.
        – Каким же образом? – удивился Теплов. – Каким образом он может быть защитой? Скорее, наоборот…
        – Сейчас поясню. – Панин подошёл к окну, посмотрел на то, что делается на улице, продолжил: – Сейчас, как видите, все в эйфории. Сейчас надо делать вид, что мы с нее. Но потом, когда придёт время Павла занять престол, всё несколько переменится. При живом Петре Фёдоровиче, даже отправленном в Европе, устранение Императрицы не достигнет желаемой цели. Не удастся в этом случае отдать престол моему воспитаннику Павлу Петровичу.
        – Так я не пойму, Никита Иванович, вы за Екатерину или против неё?
        – Я за своего воспитанника Павла Петровича, – Панин упорно называл наследника престола, которому шёл всего лишь восьмой год, по имени и отчеству, подчёркивая важный для себя момент. – Павел Петрович уважает меня – своего воспитателя, даже по-своему любит, он послушен и будет послушен всегда. Будет послушен и на троне. Вы это понимаете?
        – Это понимаю. Но не пойму, что нужно сделать?
        – Нужно, чтобы Пётр Фёдорович был официально похоронен здесь, в России. Нужно, чтобы его смерть была реальной и официально признанной. Конечно, в России самозванство с некоторых пор в моде, но чем больше народу будет знать о том, что бывший император умер и похоронен, тем меньше возможностей у самозванцев.
        – Похоронен? Как это? Инсценировать похороны? – попытался уточнить Теплов.
       – Похоронить натурально. Похоронить умершего императора. То есть необходимо срочно помочь ему умереть.
       Оба некоторое время молчали. Теплов внимательно смотрел на Панина, пытаясь понять, серьёзно ли он говорит, действительно ли хочет поручить столь деликатное, но опасное дело, которое является серьёзным преступлением, или это какая-то иезуитская провокация. Он, действительный член Академии наук и художеств и фактический руководитель Академии вот уже на протяжении более полутора десятков лет, занимался созданием устава Московского университета и «Проекта к учреждению университета Батуринского», но никогда ему не приходилось делать то, что собирался поручить ему граф Никита Панин.
       – Придётся вам выполнить эту миссию, брат Григорий, – твёрдо сказал Панин, вот этим самым обращением «брат», не оставляя никаких лазеек для возражений.
       – Как? Мне самому? – с ужасом спросил Теплов. – Но как же быть с лекарем?
       Панин усмехнулся. Ответил не сразу, словно испытывая собеседника, которого превращал из простого сообщника в делах, касающихся возведения на престол Екатерины Алексеевны, в соучастника убийства свергнутого императора.
       – Вы же понимаете, брат Григорий, что мне сделать это несподручно. В данной обстановке я не могу оставить наследника престола ни на минуту. Да и с какой стати мне ехать в Ропшу? Как объяснить такую поездку? Это вызовет подозрение. А едете по поручению. Оно дано самой Императрицей. Но отвезёте в Ропшу не Людерса, а Карла Фридриха Крузе, – и Панин жестом остановил попытку Теплова что-то возразить – Да, да того самого лейб-медика Крузе, которого Пётр Фёдорович ещё в апреле отправил в отставку. Эму сейчас не до того, чтобы выбирать. Лекарь нужен. Видно разыгрались болячки, а их у него много.
        Панин снова помолчал, глядя на сразу побледневшего Теплова и с улыбкой продолжил:
       – Ну, ну, полноте. Отвезёте Круза – вот вам и прикрытие. А для выполнения своего задания, надёжного человека я дам. Вам только нужно доставить его в Ропшу под видом своего слуги. Расположение дворца тамошнего он знает. Вам же необходимо отвлечь внимание Григория и Алексея Орловых. Ну и тех, кто там с ними назначен охранять бывшего императора. Там, кажется, некто Потёмкин из лейб-гвардии конного полка. Он сумел попасть на глаза Екатерине во время присяги. Но он молод. Орловых опасайтесь. Придётся проявить смекалку. Где высадить слугу моего, он подскажет. Как найти чёрный ход, он знает. Внутри разберётся, в какой комнате пленника держат. Своё дело сделает и незаметно вернётся в карету. Как только даст сигнал через кучера, сразу мчитесь ко мне… Долго не задерживайтесь. Важно, чтобы Орловы обнаружили, что бывший император убит…
      Он сделал паузу, жестом предвосхищая возражения:
       – Повторяю, обнаружить должны только после вашего отъезда, и чем позже, тем лучше. Неровен час – догонят. Они теперь в силе большой. А вот как не сберегут сверженного императора, поубавится силы-то. Пусть оправдываются, как хотят.
        Теплов, человек хоть и незнатный, но высокой учёности, не был совсем уж неискушённым в интригах.
       Морганатический (тайный супруг) императрицы Елизаветы Петровны Алексей Григорьевич Разумовский, поражённый знаниями Теплова, которому довелось хорошо поучиться наукам и в России, и даже за границей, сделал его воспитателем и учителем своего брата Кирилла Григорьевича. Ну а когда императрица Елизавета Петровна назначила Кирилла президентом Академии наук и художеств – в восемнадцать-то лет – руководил всеми академическими делами за своего воспитанника.
       Поговаривали даже, что в какое-то время Теплов едва не составил конкуренцию самому Алексею Григорьевичу, только уже не в науке, а в сердечных делах Императрицы Елизаветы. Так что в интригах Теплов был искушён. Но тут не интрига. Тут преступление. Ещё не известно, как отреагирует на это убийство Государыня. А ежели следствие назначит!?
      Конечно и участие в перевороте, случись провал, тоже было бы вовсе не заслугой. Участникам не сносить головы. Но Теплов не случайно примкнул к заговорщикам. Вскоре после восшествия на престол императора Петра III, он оказался в опале по пустяшному поводу, да мало того, что отставили от дел – его допрашивали со всею суровостью, словно лютого врага. А потому, после того как отпустили, не найдя никаких улик, он сразу примкнул к заговорщикам. Петра Фёдоровича он возненавидел, ведь все беды были именно от него, все страхи именно от него. Но убить!?
       Однако же Никита Панин был твёрд и неумолим. Да и имелись у него серьёзные рычаги, которые мог вполне использовать в случае несогласия. Теплов вынужден был согласиться.
       – Тогда поспешайте…  Екатерина, – Панин упорно продолжал называть новоиспечённую императрицу только по имени, без отчества, – слышите, Екатерина приняла решение, и отправка бывшего императора может произойти в любой день. Мой человек уже готов.
       Санкт-Петербург бурлил и кипел с того самого момента, как город облетела весь о свержении ненавистного всем императора. Иностранцам, которых немало проникло в Россию и оседлало столицу со времён Петра Первого, приходилось прятать в домах у знакомых русских вельмож. Их дома в справедливом бешенстве и гневе разоряли. Горожане, открыто заявляя, что беды все только от иноземцев, были в этом очень во многом правы. Таковых уж иноземцев расплодили в России Пётр и ближайшие его преемники. Императрице вельможи не раз уже предлагали усмирить народные волеизъявления силой, но она, понимая, что эти все беспорядки направлены совсем не против неё, запрещала принимать какие-либо меры.
        Теплов сел в карету на внутреннем дворе, ездовой, не решаясь в городе кричать обычное «пади-пади», только успевал предупреждать, что едет по личному указанию императрицы. Лишь тогда толпа нехотя пропускала экипаж.
      Расстояние до Ропши невелико, всего 45 километров. На почтовых при средней скорости 12 километров в час, чуть более трёх часов надобно.
      Мчался Теплов к Ропше, а тревожные думы, спешили вместе с ним и покоя не давали. Как-то всё получится!? Время лихое, переворот всё спишет. А вдруг да Орловы свои виды имеют на сложившуюся ситуацию, вдруг да просчитали, что живой Пётр Фёдорович, как говорил Панин, лучше, нежели мёртвый. Тут ведь и головы лишиться можно.
       Вздымалась пыль на большаке.
        – Пади, пади! – теперь уже смело покрикивал слуга в ливрее с дворцовыми знаками различия. Да и на карете гербы императорские.
        Вот и Ропша, имение с дворцом, в который не раз приезжала прежде на охоту императрица Елизавета Петровна. Это имение подарила она Петру Фёдоровичу, в то время ещё великому князю, наследнику престола. Панину доводилось бывать во дворце, поэтому он хорошо знал расположение. Бывал ли прежде там нелюдимый слуга Панина, сидевший в карете напротив, Теплов не знал. Этот слуга кутался в плащ, несмотря на жару. Но был в то же время хладнокровен и спокоен. Молчал всю дорогу и лекарь.
        У ограды дворцового комплекса остановила охрана. Теплов пояснил, что везёт лекаря по приказу самой Государыни. Это пояснение, да вензеля на карете, да кафтан придворного на ездовом возымели действие.
        Лихо подкатили к центральному входе. Дворец достаточно велик. Два крыла, к которым от центрального здания вели анфилады.

         У входа – часовые. Карета с императорскими гербами заставила их подобраться, вытянуться. Прибежал офицер, придерживая шпагу у пояса.
        – Доложите. Граф Теплов из Петербурга. По поводу бывшего императора….
       Что ж, ничего не солгал. Действительно ведь по поводу Петра Фёдоровича прибыл. И пакет привёз, правда, не от императрицы, а от воспитателя наследника престола. С Орловыми Теплов знаком. Ну а уж Панина они и подавно знают. На этапе свершения переворота по одну сторону баррикад были. С чего бы Алехану заподозрить, что могло что-то измениться? Под шумок слуга Панина юркнул в кустарник.
       Вышел здоровяк Алексей Орлов, «Алехан», как кликали его братья.   
       Теплов вручил пакет для Григория Орлова. Они и сам не знал, что в пакете, не должен был бы знать, вот и не знал. Сразу подумал: верно, ещё какая-то хитрость. Что-то такое понаписал Панин, что могло заинтересовать, но не могло быть исполнено без ведома Императрицы. Главное, затеять разговор, даже спор. Теплов и на словах должен был кое-что передать. Тоже для отвода глаз. Советы всякие… Мол глядите в оба, есть сведения, что этой ночью Петра Фёдоровича собираются отбить. Будет нападение…
         За Алеханом вышел красавец Григорий Орлов, любимец гвардейцев, подлинный герой Семилетней войны. Теплов знал, что в одном из сражений Орлов оставался в строю, несмотря на три серьёзные раны. И ещё один вышел здоровяк – роста гвардейского, тоже хорош собой, высок, строен, подтянут – хоть портрет пиши.
       У Теплова всё продумано. На приглашение к столу ответил:
         – Нет. Во дворец не пойду. Там глаза и уши. Здесь поговорим…
        О лекаре пока ни слова, словно забыл. А тот и без того перепуганный событиями, сидел тихо, как велено.
        Теплов спросил для порядку о ропшинском пленнике.
        – Что ему сделается? – ответил Орлов. – Не просыхает… Здоров пить, ох здоров.
        – Так слушайте сюда! – проговорил Теплов и начал пересказывать то, что Панин велел. – Есть сведения, что хотят отбить сверженного императора и на престол посадить. Глядите!
       Сам понимал, что чушь несёт, да надо было хоть чушью, но время выиграть. И ведь именно чушь, порой, лучшим образом вводит в заблуждение.
        Орловы только посмеялись над опасностями. Мол, всех порубаем, если что.
         – Как, Гриц, верно говорю? – спросил Алехан у незнакомого пока Теплову гвардейца.
       Тот повёл богатырскими плечами, подтвердил:
        – Порубаем…
       Теплов посмотрел вопросительно. Добрый молодец представился:
       – Вахмистр Потёмкин.
       – Да уж не вахмистр, – Теплов протянул указ императрицы, который словно бы сразу отдать забыл. – Государыня самолично перечеркнула «подпоручик» и вписала – «два чина по полку». Только я не знал, кто таков. Теперь рад познакомиться.
       И тут же, заметив знак слуги Панина, сказал:
       – Мне пора! – и прибавил, глянув на кусты. – Едем!
      И уже открыв дверцу кареты, воскликнул:
      – Ба-а-а, да ведь я лекаря привёз. Заболтались тут, так едва не забыл.
      Лекарь выбрался, испуганно озираясь, ну и конечно, привлёк к себе внимание. Ну и а Теплов ещё и добавил:
      – Вы уже его тут не обижайте. И так совсем дрожит…
      Орловы и Потёмкин обступили лекаря.
      Алехан спросил:
      – Это и есть Людерс?
      – Крузе, Карл Крузе, – пробормотал лекарь.
      Заметив краем глаза, что слуга Панина занял своё место в карете, Теплов сказал:
      – Кого приказали мне, того и доставил. Счастливо оставаться – и он вскочил в карету, которая сразу рвануласьс места.
     – Всё сделал? – спросил Теплов, едва устроившись поудобнее.
     – Как велено, – буркнул слуга.
      
      Помчались во весь опор. Теплов всё думал и думал, хорошо ли, плохо ли лично для него, что принял участие в таком деле. С одной стороны, Панину услугу оказал, а Панин крепко на ногах стоит, и как знать, может ещё крепче станет. Но если прознает Императрица?!
       Граф Панин выслушал сообщение с удовлетворение:
       – Следов не оставили? Отлично. Пустим слух, что Орловы зарезали в пьяной потасовке. Выпивают там, говоришь?
      – Ну, не то чтоб очень, хотя Орловы навеселе. Правда, этот новый, выскочка Потёмкин, как стёклышко.
      – А кто видел то, что трезв? Поняли: в пьяной потасовке прирезали. Народу так интересней будет. Конечно, официально скажут, мол сам умер, а время пойдёт, начнут Екатерину осуждать за то, что отправила супружника на тот свет. И не оправдаться…
    
                2.
               
        Когда карета с Тепловым скрылась из глаз, Алехан, обращаясь к брату и к Потёмкину, проговорил с вопросительной интонацией в голосе:
        – Ну и кто проводит медика к больному?
        – Не спеши, – сказал Григорий, – сначала глянем, что в пакете, который Панин прислал?
       – Небось, те же опасения и предостережения, что и Теплов высказал, – заметил Потёмкин, – чушь какая-то
        То, о чём сообщил на словах граф Теплов, было несущественным. Над предупреждением, что бывшего императора кто-то может отбить, все трое просто посмеялись. Сообщение о пожаловании чинов? Но Орловы и так уже знали об указе, поскольку Григорий Григорьевич участвовал в его составлении.
         Между тем, Алехан вскрыл пакет, который был у него в руках. Там оказалось короткое письмо графа Панина, адресованное Григорию Орлову.
         – Держи, это тебе, – сказал Алехан, протягивая письмо брату, – если нет        тайн, читай.
         – Какие уж там тайны!? – с усмешкой отозвался Григорий, быстро пробежав глазами короткую записку. – Тут и читать нечего. Сообщает, что посол прусского короля заинтересован судьбой свергнутого Петра Фёдоровича, что Императрица приняла решение выпустить его в Голштинию, ну и рекомендует беречь как зеницу ока. Вот… Пишет, что вы, мол, все пышете к нему ненавистью, ну и, глядите, не сделайте что необдуманно.
       – Та-ак, – проговорил Потёмкин, – сдаётся мне, что как раз графу Панину очень хочется, чтобы мы что-то этакое необдуманное сделали. Только что?
      – Да чтоб порешили его, поганца – отправили на тот свет, – вставил Алехан.
      – А ведь верно. Он этаким вот способом – от обратного – подсказывает нам, что сделать надо, – заметил Потёмкин. – Что там он ещё пишет? Я уже догадываюсь… Мол, этого допустить нельзя… Вас, мол, пожурят, но не сильно. Так?
        – Немного другими словами сказано, – ответил Орлов. – Но смысл тот же…
         Все трое продолжали стоять перед входом в здание. В помещение уходить не хотелось. Вечерело, жара спала, и в воздухе разливалась прохлада, принесённая с полей лёгким ветерком. В звенящей тишине были слышны бурные разноголосые «беседы» лягушек, доносившиеся от живописного усадебного пруда, ещё стрекотали кое-где в траве кузнечики, но птицы уже устраивались на ночлег, шевеля то здесь, то там ветки деревьев.
         – Вот что я скажу, – продолжил Потёмкин, – Панину почему-то не хочется, чтобы императрица выпустила своего сверженного супруга за границу. Почему?
         Наступила пауза. Казалось, в эту минуту все трое по-иному взглянули на события, связанные с Петром Фёдоровичем.
         Потёмкин заговорил снова:
         – То есть Панину нужно, чтобы Петра Фёдоровича не было – ну.. не было совсем! А ведь глядите. Он и за границей будет помехой в возведении на престол Павла. А это – цель Панина. Посадить на трон отрока-воспитанника своего, да и править Россией. Да, хитро задумано. Кстати, а кто это в карету шмыгнул, пока мы тут лекаря разглядывали?
       – Ты что, Гриц, кто мог шмыгнуть? – отмахнулся Алехан.
       – Видел я, точно видел. Не от узника ли нашего кто?
       – К нему не войти, не выйти. У чёрного хода – часовой, – успокоил Алехан. – Однако, не пора ли лекаря к больному отправить, ну а нам обмыть награды Государыни? За мной…
        Когда поднялись на второй этаж, Орлов сказал офицеру, сопровождавшему их, чтобы проводил медика к Петру Фёдоровичу, а сам шагнул в зал, где у стены с огромными окнами был накрыт стол. Потёмкин сразу заявил:
        – Мне только чай. Дело нынче серьёзное. Не сам ли Панин задумал, о чём нас предупреждал и не прощупывал ли таковую возможность Теплов? Что-то он задумал, но что?
        В этот момент дверь в гостиную отворилось, и стремительно вошёл, почти вбежал лейб-медик Крузе. Ломая слова, с заметным акцентом он быстро заговорил:
        – Импе-ла-тог… Он, бывший им-пе-ла-тог…
        – Что, что такое? – вскакивая со стула, воскликнул Григорий Орлов.
        – Они не ды-шат, – сказал медик, с ударением на втором слоге. – Они, они ме-гг-твый совсем.
       Орловы и Потёмкин бросились в опочивальню, которая была буквально через комнату от гостиной.
       Пётр Фёдорович лежал без движений.
       – Что с ним? – вопросил Алехан, схватив лейб-медика и едва не оторвав его от пола. – Что? Убит?
       – Кинжа-ль-а вона на пол вона… там, – указал Крузе.
       – Убит! – констатировал Григорий Орлов.
       – Кто же, кто мог убить? – воскликнул Алехан, оглядываясь по сторонам.
       Он поднял кинжал и стал рассматривать его.
       Григорий был в замешательстве. Ему сразу вспомнилось, как Императрица, направляя его в Ропшу для охраны Петра Фёдоровича, наставляла:
        – Ни один волос не должен упасть, ни один волос… Ты понял!? Кроме тебя поручить некому. Я решила отпустить его в Голштинию. Вон, посол Фридриха так и вьётся. Говорит, королю будет приятно, и ну и сгладит всё это известие о перевороте… У короля свои игры с братьями по ложе. Он ещё не знает – не дошло известие. А посол уже суетится. Что-то задумал. Обещает твёрдо против нас императора бывшего не использовать. Да и не опасен он нам. Помни: гибель сверженного императора мне не выгодна, но выгодна моим врагам! А потому необходимо его отправить в любезную его Голштинию.
       – А потому он оттуда явится, чтобы престол вернуть, – высказал предположение Орлов.
           – Не явится… Я уверена. Он сыт царствованием… Понял, что трон Российские не прочен и он не для него. Лишь бы ноги унести. Унесёт – ещё как повезёт. Другой раз и не повезти может. Так что никаких возражений… Отпускаем. И ты сделаешь вот как…
       В этот момент от воспоминаний оторвал Алехан, который пока ещё, как и все участники событий, не был посвящён в тайный план Императрицы, который она изложила Орлову.
       – Это слуга Теплова, – сказал Потёмкин. – Точно, он. Теплов его высадил, когда подъезжал, а как тот дело сделал, да сигнал ему дал, он и разыграл тут, что про лекаря забыл. Вот нас и отвлёк.
        – Но как он проник? У чёрного хода часовой? – спросил Потёмкин.
         Вот это была загадка… Случись всё в другое время, до приезда Теплова, она бы осталась неразрешимой. Теперь, казалось, всё ясно и понятно.
        – А ну ка, Гриц, спустись, спроси часового, не видал ли чего подозрительного? – попросил Григорий Орлов.
       Потёмкин вышел во двор через чёрный ход. Никого у дверей не оказалось. Кликнул начальника караула. Тот то же был в недоумении, почему нет на месте гвардейца, поставленного вход охранять.
        Начальник караула стал убеждать, что солдат отличный, дисциплинированный, но осёкся на полуслове. Заметил на песке следы крови, а чуть дальше оторванную пуговицу. Шагнули к кустарнику, раздвинули ветки. Часовой лежал весь в крови. Кинжал торчал, убийца даже вынимать его не стал. Видно торопился, да и как с оружием в карету вернёшься при всех.
      Потёмкин сразу подумал о слуге Теплова, хотя ведь всяко могло быть. Недаром Панин говорил о возможном нападении. Вот только зачем предупреждал?
       Спустились по чёрному ходу и Орловы, обеспокоенные долгим отсутствием Потёмкина. Подошли и замерли как вкопанные.
         При унтере обсуждать случившееся не стали. Велели убрать убитого и выставить сразу двух часовых. Место преступления надо было охранять пуще пленника.
         Вернулись в гостиную. Ни пить, ни есть никому не хотелось.
         – Ну что же это? Что же? Будем без вины виноватыми, – сказал Алехан. – особенно я.
         – Почему ты? – спросил Григорий Орлов.
         Ответил Потёмкин:
          – Ясное дело. Ты, Григорий Григорьевич, неподсуден, ну а я слишком молод, что отвечать. Но, не думай, всех молва в убийцы запишет. Тот же Панин и постарается.
        – Да, сплетни у нас любимое при дворе занятие, – вздохнув, заявил Орлов.
        Потёмкин же, как бы подводя итог, прозорливо сказал:
       – Сплетня – это всего лишь сплетня. Но сплетня, повторяемая многократно, становится отвратительной клеветой. Ну а теперь, Григорий Григорьевич, садись за письмо к Государыне, да немедля курьером в Петербург. А то и сам отправляйся.
       – Нет, сам не поеду, – поразмыслив, сказал Григорий Орлов. – Ну а письмо, письмо давай ка помогай писать. Вижу, ты у нас башковитый. Не зря, значит, в университете штаны протирал.
       – Стоп! – вдруг сказал Григорий Орлов. – Охрану усилить, а вы за мной.
       И когда расселись за столом, Григорий велел всем, кроме Алехана и Грица выйти из зала.
        Уже смеркалось, но огней не зажигали. Вдали, за лесом, медленно садилось в красном закатном огне солнце.
         – Завтра быть ветру, – зачем-то сказал Потёмкин, любуясь открывшимися видом.
       Но фраза, произнесённая Григорием Орловым, заставила в следующую минуту забыть о красотах природы.
       – Пётр Фёдорович жив. Он перевезён в другое место. Спрятан на Гетманской мызе Разумовского.
       В зале повисла тишина.
       – А кто убит?
       – Государыня поручила мне подменить Петра Фёдоровича другим узником, из острога, как можно более похожим на него. Подменили… Ну и накачали как следует, чтоб доктор осмотреть не мог. Что б даже близко не подходил. Но Теплов привёз не того, кого просил бывший император. Странно, почему? И тут какая-то загадка. Впрочем и Крузе его бы узнал. Тогда зачем подменили?
       Потёмкин высказал предположение:
       – Наверное, его сделали соучастником. Но что с бывшим императором?
       Григорий Орлов пояснил:
       – План таков. Подменить его, затем укрыть на какое-то время поблизости, а когда всё поутихнет, перевести в Шлиссельбургскую крепость, а откуда на корабле отправить в Голштинию. А там уж им Фридрих займётся. Пётр Фёдорович его за бога земного почитает.
       – А что с этим – подставным – делать? – спросил Потёмкин.
       – Что-что, – ответил за брата Алехан, – планировали порешить, да похоронить… А его и так…
       – Ни в коем случае не порешать, – возразил Григорий Орлов. – Императрица специально предупредила – никаких смертей. Она не хочет начинать правление своё с крови. Ну а с подставным? Что с ним? Подержать сколь можно, да отпустить, когда бывшей император в Голштинии своей окажется. Он ведь, этот узник и не ведает, вернее, не ведал, о роли своей. Выхватили из острога, привезли, поместили не по тюремному, да ещё и напоили! Чем не жизнь!?
        – А вот как обернулось, – проговорил Потёмкин. – Ехать тебе, Григорий Григорьевич, к императрице…
       – Не мне, мне нельзя. Весь план на мне завязан. Мы с тобой, Гриц, немедля на мызу отправимся, ну а Алехан – к Государыне. Нам надо быть на мызе, – повторил он. – Неровен час, ещё кто попробует, тогда не сносить нам головы.
       
         Хоть и не было в ту давнюю пору мобильной связи, но иные сведения, особенно рождающиеся на основе сплетен, распространялись с удивительной быстротой. Правда весь о смерти, причём насильственной смерти сверженного императора, прилетела в Петербург вместе с примчавшимся туда из Ропши графом Тепловым. Первым узнал о ней, разумеется, граф Панин, но он же, приняв меры к тому, чтобы эта весть выплеснулась на улицы, порекомендовал сообщить о случившемся и Екатерине Алексеевну, поскольку Теплов обязан был доложить ей о выполнении поручения.
        Он прибыл во дворец и был тут же принят Екатериной Алексеевной.
       – Ваше Императорское Величество! – начал он, склоняя в почтении голову. – К сожалению, лекарь не понадобился. Пётр Фёдорович убит перед самым моим приездом.
        Императрица побледнела. Эта бледность выдала её волнение.
        – Как? Каким образом? Что вы такое говорите, граф?! – воскликнула она. – Кто сделал это?
        Всё было продумано, всё рассчитано графом Паниным. Теплов не мог говорить наверняка, но должен был сказать с намёком.
         – Кто же мог? Никто, кроме тех, кто его охранял, проникнуть во дворец возможности не имел. Я оценил организацию охраны. Она, поверьте, на высоте. Григорий Орлов постарался.
         Надо обязательно похвалить, обязательно… Ничего личного. Сама объективность. Но тут и к делу. Кому, как не императрице не знать, что никто из охранявших свергнутого императора, любви особой к нему не питал. Ну и о действии горячительных, как не сказать.
         – Думаю, Пётр Фёдорович сам виноват. Не понял, в каком положении. Гордыня… Ну а гвардейцы наши навеселе, уж ясно что не без этого. Какое великое дело свершили! Ниспровергли тирана и поставили добродетельную Государыню!
        Императрица отмахнулась от неприкрытой лести, спросила с досадой:
        – Так они что там, пьянствуют?
        – Ни, боже упаси. Так, для снятия напряжения… Ну а Пётр Фёдорович, пьёт беспробудно. Он, небось, и затеял драку, в которой… словом кто-то воткнул ему кинжал…
         Теперь представим положением императрицы. Она ведь распорядилась подменить Петра Фёдоровича. Ну и не знала: успели подменить или не успели? Кто же убит? В любом случае убийство ей не по душе. Ну ладно там кого-то из острога. А если убили свергнутого ею императора? И кто – её же приближённые. Об их отношениях с Григорием Орловым всем известно. Алехан – его брат. Что теперь скажут в столичном обществе? Что скажут в дипкорпусе? Понятно, поставила своего возлюбленного Орлова охранять бывшего супруга, чтобы избавиться от него!?
       Она сухо распрощалась с Тепловым, словно он виновен в случившемся – о том, что он действительно соучастник убийства она не знала. Теплов почувствовал эту сухость. Ему стало несколько не по себя. Екатерина Алексеевна быстро входила в роль Императрицы Российской. Нет, не роль. Тут слово роль не подходит. Она всё твёрже вставала на Престол Русских Царей и всё увереннее себя на нём ощущала.
        Теплов с досадой думал о своей зависимости от Панина, в которую попал по своему же неразумению и непониманию, к чему ведут игры со всякими тайными обществами. Ох, как бы ему сейчас хотелось оказаться полностью на стороне победившей императрицы и не играть под чужую дудку в игры, которые, по его мнению, были весьма опасны.
       Он уже покинул покои императрицы, когда увидел входящего в парадный подъезд Алексея Орлова. Поспешно встав за колонну, он пронаблюдал за ним. Да, Алехан спешил к Императрице. Да и куда ещё он мог направляться во дворце, к кому, как не к ней.
      «Всё, завертелось, – понял он, – и куда теперь выведет эта кривая?»      
       Алексей Орлов попросил доложить о себе, и тут же был принят.
       Императрица встретила сурово. Алехан понял, что ей уже всё известно. Впрочем, всё, да не всё.
        – Матушка Государыня! – воскликнул Алехан, картинно палая на колени. – Не вели казнить – вели миловать…
        Всё театрально и всё продуманно. Сначала, словно бы о самом страшном – о гибели сверженного императора. И только потом о том, что убит тот, кто был подставным лицом.
         И быть может, едва ли ни первым он пал на колени, едва ли ни первым назвал матушкой тридцатитрёхлетнюю Екатерину Алексеевну матушкой – он, которому было двадцать пять лет.
         Молодые, совсем ещё молодые люди взваливали на свои плечи огромный груз ответственности за Россию. Они могли ошибаться, могли в чём-то перестараться. Им было трудно выработать правильное решение.
Императрице – 33 года, Григорию Орлову – 28 лет, Алехану – 25, Григорию Потёмкину – 23.
         А вот у тех, кто им противостоял, жизненного опыта было побольше. Никите Панину шёл сорок четвёртый год, Григорию Теплову – сорок пятый.
        – Поднимись, Алехан. Что за фокусы… Докладывай, – сурово потребовала Императрица.
       – Не уберегли мы подставного-то. Петра Фёдоровича, слава богу, успели на Гетманскую мызу отправить, а вот этого то, подставного, не уберегли, – поспешно сообщил Алехан.
        Было заметно, что у Екатерины Алексеевны отлегло от сердца. Она уже более спокойно проговорила:
        – Ну что ж, молва-то, конечно, поползла. Но, коль Пётр Фёдорович жив, и то ладно, хотя не хотелось мне даже и с такой крови начинать правление. Говори, что было то.
       Алехан вкратце поведал о приезде Теплова, о странном его спутнике – слуге, не слуге, – об убитом часовом.
       – Берегите Петра Фёдоровича пуще прежнего. Если буря поднимется, так мы его и предъявим, – решила Императрица.
       – Какая буря, матушка!? Какая буря… да его ж, Петра этого, все в России ненавидят.
       Императрица поморщилась:
       – Брось эти свои… Придумал тоже, матушка… А то и буря. Русский народ, особый народ в целом свете… Не каждому понять душу русскую. Сегодня ненавидят, а коли узнают, что извели его, да ещё с жестокостью, и перемениться могут – сердобольный народ. Или не ведаешь того?
       И помолчав, тоном ещё более мягким поинтересовалось:
       – Что, так уж похож, подставной ваш этот?
       – Ещё как! Гриша подобрал в самый раз, – не упустил Алехан похвалить брата. – Я как увидел – ещё не поведал нам Гриша, что к чему – и не сколь не усомнился. Ну, прямо Пётр Фёдрыч лежал с кинжалом-то в груди.
      – Предай Григорию, чтоб приберёг тог убиенного –сказала Императрица. Неровен час, сгодится. Как-то всё обернётся. Знаю, откуда это идёт. От Панина. Он мягко стелет, ой мягко… Да жёстко при нём будет. Мечту его разгадала – сына моего Павла малолетним на трон посадить, чтоб им управлять, а через него Россией. Ну, ступай, да Григорию скажи особо, чтоб смотрел в оба. Да и тебе о том говорю.
       – Всё сделаем, всё, Ваше Императорское Величество. Всё…
       Императрица усмехнулась и махнула рукой, мол, ступай уж.

                3.

       Оставшись одна, призадумалась. Сама жизнь вносила коррективы в её планы. Вот и слухи уж по столице разлетелись – убит император. Первая волна накатилась ещё в день переворота. Кто накатил её? С какой целью? Тогда она отметила для себя, что хоть и ненавистен был император, да как объявили, что везут его, убиенного, так и примолкла толпа, где проходила процессия – страшное таинство смерти поубавила пыл погромщиков и гонителей иноземцев, большая часть которых и её, выросшей в Европе, давно опостылела.
        Притушили эту волну выдумок, да ведь Петра Фёдоровича живым в городе никому не предъявили. А значит, кто-то поверил, что жив он, а кто-то нет. Ну а теперь снова слухи поползли. Народ простой напрямую с государями не общается. А следовательно и знает о них через рассказы, многие из которых – чистейшей воды сплетни. Убедили народ, что все беды от императора были, так народ и поверил. А если по-хитрому в обратном убедят, как тогда быть. Эйфория от бурных событий, сдобренных горячительными напитками, быстро пройдёт, если уже не прошла, а жизнь-то, жизнь прежней останется. Как её сразу переменить? Как сделать лучше? На это нужно время, да и не только время – труд нужен, титанический труд Государя. А готова ли к нему государыня? Хватит ли опыта, да и самое главное, хватит ли воли государевой?
        Чувствовала – хватит. Она ведь не просто так взяла и вступила на престол, она ведь ещё девчонкой … Она ещё в пятнадцать лет, когда пришлось приглашение из России и родители гадали, принимать его или нет, догадавшись, о чём идёт речь, заявила матери, что гадалка пророчила ей великое будущее, заявила, будто сказала ей прорицательница: «Предвещаю по всему, что Пётр III будет твоим супругом».
       Ну а Пётр тогда был вовсе не Петром III, а великим князем Петром Фёдоровичем, причём, не столько уж привлекательным по своим человеческим качествам. Тем не менее, и тут выбор был сделан в юности и на всю жизнь. Выбор, о котором сказала она так: «русская корона больше мне нравилась, нежели его (великого князя Петра) особа».
       И вот она на русском троне, и корона ждёт её на торжественном обряде коронации.
        Но ждёт и борьба с теми, кто на каком-то этапе был с нею по одну сторону баррикад, но только на какое-то время. А для тех, кому не по нраву то, что заступила на престол, любые способы хорошо. И она знала, что сверженный император может стать в руках её врагов серьёзным оружием. Знала она и то, что число врагов будет только множиться, множиться потому, что она не собирается плясать под чью-то дудку. Она решила править самостоятельно, во славу Державы, «в которой, – как выражалась она, – поставил меня Бог», и которой не желала она ничего, кроме блага.
         Сколько свалилось забот, сколько задач, порою, очень нелёгких. Вот хоть эта… Она решила отпустить Петра Фёдоровича в Голштинию, но кому-то была выгоднее его смерть в России. Кому? В первую очередь, конечно, воспитателю наследника престола графу Панину. Она прекрасно понимала причины, она сразу указала на них, ставя задачу Григорию Орлову. Немного, очень немного было пока людей, которым она могла доверять так, как доверяла Орлову, с которым была любовь, от которого у неё был сын Алексей, наречённый Бобринским. И конечно, она могла доверять братьям Григория. А остальным? Остальных она изучала, приглядывалась к ним, выбирая тех, из которых можно было выковать себе надёжных помощников в деле государственного управления.
         Её не могло не тревожить, как исполнится всё задуманное. Кажется Алехана удалось убедить в том, что Пётр Фёдорович нужен ей живой, именно живой, пусть даже там, в Голштинии, пусть под крылом прусского короля. Королю сейчас нет резона строить ей козни. Русская армия показала полное превосходство над прусской. Она бы одержала победу над «непобедимым» Фридрихов и раньше, но политические игры, а прежде всего состояние здоровья Елизаветы Петровны мешали сделать это. Как только состояние императрицы ухудшалось, и дела на театре военных действий ши из рук вон плохо. Как только опасность миновала, сразу начиналась победная поступь русских войск.
        Ну а что касается Петра Фёдоровича, то уж если ему суждено уйти в лучший мир, а врачи в один голос твердят, что не жилец он по своим болячкам, так пусть случится это не в России.
        «А лучше б жил подоле, – как бы подвела она итог своим мыслям. – И мне спокойнее… Вот только бы выпроводить его с Богом… Выпроводить за пределы России»
(Продолжение следует)