Обрусевшие латыши в России фрагмент из кн. За счас

Необычное поведение “русских латышей”, живущих в наше время в России и Латвии, я наблюдал как у своих родственников, так и у неизвестных мне до того латышей, но  встреченных мною в Москве.

До 10-го класса я ничего не слышал от своей мамы о наших латышских корнях, она даже не объясняла мне, откуда появилась у нас исковерканная фамилия “Эглескальн”, из-за которой мне пришлось в детские и школьные годы наслушаться от русскоязычных сверстников массу оскорбительных кличек и обзывалок, а порой даже участвовать из-за этого в потасовках. Это уже потом, учась в техникуме и институте, когда я получал повышенные стипендии, мои сокурсники повысили уровень своих “кликух” ко мне до благозвучных и уважительных. На их языке я был то “Марксом” и “Энгельсом”, а то “Энгельгардом” и даже “Агрикалчем”. На военной кафедре нашего института я сильно понравился еще на третьем курсе, видно, своей исковерканной фамилией майору Ивану Ивановичу Иванову, обучавшему нас автоделу и правилам дорожного движения. Намного позже, когда я защитил уже диссертацию, а он к этому времени щеголял широкими блестящими погонами полковника на своих плечах, завидев меня издалека, радостно, сверкая двумя рядами вставных золотых зубов, с каким-то воодушевлением и громко на весь коридор 3-го этажа института приветствовал меня, старательно выговаривая мою прежнюю фамилию. Он и не подозревал, что после окончания третьего курса я уже был с настоящей латышской фамилией “Эглескалн”, благодаря каким-то чудом найденной записи в книге гражданских актов регистрации моего рождения в г. Пскове. Работники этого ЗАГСа прислали мне дубликат свидетельства о рождении, написанного с сохранившейся записи о моем рождении, а по нему в отделе МВД г. Москвы мне выдали новый выправленный паспорт с настоящей латышской фамилией.

Когда я начал проводить свои исследования металлических конструкций на Лиепайском металлургическом заводе “Sarkanais metalurgs”, то непременно заезжал в Риге к двоюродной сестре Антонине Яновне Эглескалн. И вот в 1976 году я уговорил свою маму поехать к Тоне, а заодно с ней вместе в Яунауце Салдусского района посетить на хуторе Ати тетю Зелму Августовну. Сам я уехал в Лиепаю, а Тоня позже отвезла мою маму на хутор, как я и попросил ее это сделать. В следующую мою командировку на завод я забежал к Тоне в Риге и расспросил об их поездке на хутор и об исторической встрече после 1939 года двух родных хуторянок Новгородской колонии, которые ничего не знали друг о друге с довоенных лет в течение 37 лет. Тоня рассказала, что у них на глазах были слезы радости от встречи и горечи от тяжких прожитых лет. Но самое главное, чему и сама Тоня удивилась там услышанному, так это то, что обе пожилые латышки, местная латышка тетя Зина и моя мама, обрусевшая латышка, говорили между собой по-латышски. Это оказалось для меня большой неожиданностью, потому что даже после этой поездки моя мама так ни разу и не сказала мне ни одного слова по-латышски. Видно страх, пережитый в детстве и молодости от Сталинского террора и репрессий, которые происходили с Новгородскими колонистами на ее памяти и ее глазах, был слишком силен, он навечно засел в головном мозге каждого латыша, соприкоснувшегося с ужасом репрессий и насилия тех лет.

Мой родной дядя Анс Яковлевич учился в сельской латышской школе сельца Гориньево Новгородской колонии, летом пас колхозных коров, а когда стал постарше, работал подручным в кузнеце своего дяди Яна Эрнестовича Эглескална, мужа тети Зелмы. Позже эти навыки здорово пригодились ему в жизни.
После смерти моей бабушки в 1932 году мой дед Яков Андреевич запил с горя. Мама рассказывала, как сильно отца мучил радикулит. Он приезжал пьяным домой, и чтобы избавиться от болей в спине, заставлял своих детей топтать свою спину их голыми пяточками. В 1933 году моя мама практически “убежала” из родного дома в Ленинград на учебу в педагогический техникум по приглашению, уехавшего туда ранее, любимого учителя. А 14-ти летний ее брат Анс остался жить с отцом. Отец в это время занимался в Новгороде извозом на очень породистой лошади по кличке Орлик. Еще маленьким жеребенком этого Орлика Ансу подарил на день рождения двоюродный дядя Яков Ансисосович. Его брат, Андрей Ансисович, был дедушкой Ансу Яковлевичу. Жеребенок вырос и превратился в красивого, очень умного и смышленого коня. Вечером к концу своей работы на извозе в Новгороде Яков Андреевич пропивал все заработанные за день деньги, выходил из местной пивнушки, на ощупь отвязывал своего коня от стойки, заваливался в телегу и, собрав остаток памяти и разума, хриплым голосом приказывал смышленому коню: “Орлик домой!”. И тот всегда исправно и бережно вез из Новгорода своего одурманенного алкоголем седока прямо к крыльцу его дома в Ермолино.
Моему дяде Ансу, по-видимому, такая жизнь изрядно надоела, и в 1936 году он упросил мужа тети Зелмы, Яна Эглескална отвезти его к ее брату Эрнесту Августовичу Предэ в г. Мурманск. С тех пор 17-ти летний юноша, мой дядя Анс, надолго, вплоть до выхода на пенсию, оказался на крайнем Севере в Мурманске без родителей и практически полностью оторванным от латышской среды.

Эрнест Августович Предэ пристроил Анса работать слесарем-механиком в каком-то автотракторном хозяйстве. Для начала в качестве экзамена на профпригодность на новой работе молодому Ансу выдали старый заброшенный трактор с условием, оживить и сделать его работоспособным. Упорный и не чурающийся никакой работы молодой амбициозный и дотошный сельский латышский парень, помогавший ранее отцу на хуторе ремонтировать их личный сельхозинвентарь, делать колеса, телеги, сани, бочки, дранку для крыши, гнуть дуги, гнать из березы деготь и кое-что еще посложнее, без страха взялся за эту “грязную” работу. И, как казалось, всем  местным рабочим в его новой конторе, мальца бросили на абсолютно нереальное дело, лишь бы не путался под ногами. Но все они ошиблись, ибо Анс оказался не просто малец, но упрямый и терпеливый латышский боец. Он разобрал этот заброшенный трактор на части, нашел для него не известно где новые запчасти, некоторые из них смастерил сам, смазал все гаечки, валы и болтики. Звонко зацыкал пускачь, появился дым с копотью из выхлопной трубы, забасил и равномерно затарахтел главный двигатель. Это была его, Анса, настоящая победа. Его безжизненный и заброшенный на свалке в виде ненужного металлолома трактор оказался на ходу, правда, не хватало в нем одного подшипника, и в хозяйстве его не оказалось. Но и без подшипника Анс для демонстрации выполненной работы проехал во дворе на восстановленном тракторе показательный круг. “Вот, смотрите, я сделал его!“ – ликовало в груди у него от успеха.

Поспешили доложить начальнику, что этот молодой новичок запустил трактор, но не добавили при этом о главном, об отсутствии одной детальки, без которой его нельзя было нормально эксплуатировать и выпускать в поле. А время, как и начальники в те напряженные и тревожные годы были бескомпромиссные и суровые. Это был 1937 год. Получен приказ, направить трактор с утра в поле на пахоту. Умоляет Анс: “нельзя этого делать, после круга или двух непременно ось полетит, трактор сломается”. Но его начальство не прислушалось к голосу новичка этой конторы, так как выше было другое начальство, указания которого было опасно не выполнить. Естественно, произошло то, чего молодой Анс просил не делать, потому что трактор на второй день работы встал, как вкопанный.

Естественно, сразу же о ЧП с трактором узнали в НКВД, оперативники которого тут же прибыли на место событий с намерением арестовать по обвинению во вредительстве спеца, готовившего технику к работе в поле. Обвинение серьезное, правда,  в УК от 1927, позже 1936 не было статьи за вредительство, а была ст. 58.3 "Саботаж", причем статья 58 относилась к государственным преступлениям, не расстрельная, срок по ней полагался до   5 лет. Поломку трактора чекисты могли рассмотреть согласно статьи "Саботаж", которая  была введена в Уголовный кодекс РСФСР еще в 1922 году как мера ответственности за контрреволюционную деятельность. Она классифицировалась как политическое преступление, а преступники соответственно, как политзаключенные. После освобождения заключённые, в оговоренные судом сроки, не имели права поселиться ближе, чем в 100 км от крупных городов. Согласно УК “Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и правительств Союза ССР, союзных и автономных республик или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции”. С 1922 по 1937 годы существовало около 18-ти видов “Саботажа”. Долго разбирались чекисты с этим делом. При желании они могли привлечь Анса, кроме того, по ст.58-9, которая имеет отношение к разрушению госимущества с контрреволюционной целью, т.е. к открытому саботажу: “Разрушение или повреждение с контрреволюционной целью взрывом, поджогом или другими способами железнодорожных или иных путей и средств сообщения, средств народной связи, водопровода, общественных складов и иных сооружений или государственного или общественного имущества влечет за собой - меры социальной защиты, указанные в ст.58-2 настоящего Кодекса. [6 июня 1927 года (СУ N 49, ст.330)], при смягчающих обстоятельствах, понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества [6 июня 1927 года (СУ N 49, ст.330)]”. Для обвинения подошла бы также и ст. 58-14, подразумевающая скрытый саботаж: “Контрреволюционный саботаж, то-есть сознательное неисполнение кем-либо определенных обязанностей или умышленно небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата, влечет за собой - лишение свободы на срок не ниже одного года, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты - расстрела, с конфискацией имущества. [6 июня 1927 года (СУ N 49, ст.330)]”.

Однако по показаниям опрошенных рядовых трудяг, работавших рядом с Ансом Яковлевичем и поверивших в его добросовестные намерения, во что бы то ни стало восстановить валявшийся на свалке уже обреченный на слом трактор, оперативники выяснили наличие смягчающих вину обстоятельств подозреваемого в совершении преступления, который до наступления факта “саботажа” не только восстановил работоспособность трактора, но и публично умолял начальство не выпускать трактор на работу в поле из-за его не всей еще 100 процентной готовности к эксплуатации. Порешили оперуполномоченные Мурманского НКВД в своем заключении, что в данной ситуации вины подозреваемого в совершении преступления по ст.58-3 и другим ст.ст. УК РФ нет, поэтому Анса Яковлевича не арестовали и не предали суду, а оставили на свободе. Пришлось изрядно понервничать Ансу, но повезло все-таки парню, оперативники оказались на редкость объективными. А, может быть, при окончательном своем вердикте о его помиловании они приняли во внимание и тот факт, что молодой Анс сам, в добровольном порядке, прибыл сюда на Север за полярный круг, ибо эти здешние, тяжкие и суровые для проживания места были выбраны соввластью и чекистами для массовых ссылок граждан свободной России в годы разгула сталинского террора и репрессий. А ведь жил здесь Анс в действительности в очень трудных условиях, почти как ссыльный. Конечно, после такого потрясения молодой Анс тут же уволился с этого предприятия с непорядочным начальством, переложившим свою вину и ответственность за чрезвычайное происшествие с трактором на честно и добросовестно работавшего новичка. После этого он отправился в Мурманское рыбное пароходство наниматься мотористом-механиком на судно, ибо там в это время была большая потребность в рабочих кадрах. Самое время в связи с этим вставить несколько слов из истории города Мурманска, которые я нашел в интернете.
Я привел об этом городе несколько подробную информацию не из-за добровольного переселения, равносильного “ссылке“, туда моего дяди Анса Яковлевича Эглескална, но еще и потому, что многие латышские семьи из Новгородской колонии были также сосланы в Мурманск и соседнюю с ним  Карелию. О некоторых из них я упомянул в тексте книги.

В настоящее время Мурманск - крупнейший в мире город, расположенный за Северным полярным кругом. Город вытянулся более чем на 20 километров вдоль скалистого восточного побережья  Кольского залива, в 50 километрах от выхода в открытое море. Мурманск находится в 1490 километрах к северу от  Москвы  и в 1020 километрах к северу от  Санкт-Петербурга. В 16 км от города к северу расположено закрытое административно-территориальное образование (ЗАТО) - город Североморск, база  Северного флота. Между Североморском  и Мурманском расположен посёлок-спутник  Сафоново, который относится к ЗАТО. Ближайший сосед с юга - древний город  Кола. Мурманск, расширяясь, уже достиг южными микрорайонами окраин этого города. С запада и востока город окружают лесные массивы. Самая высокая точка Мурманска - безымянная сопка на восточной границе города высотой 305 метров. В 1921 году Мурманск стал центром одноимённой губернии, с 1927 года -  одноимённого округа в составе Ленинградской области, а с 1938 года  -  Мурманской области.

Город находится в атлантико-арктической зоне  умеренного климата. Климат Мурманска формируется близостью  Баренцева моря, влияние которого усиливает тёплое  Северо-Атлантическое течение. Этот фактор способствует сильному отличию климата Мурманска от климата большинства городов, расположенных за Северным полярным кругом. В отличие от многих северных городов, в Мурманске наблюдаются невысокие для Севера зимние температуры воздуха. Средняя температура января - февраля в Мурманске примерно ;10 ; ;11 °C. Оттепели бывают эпизодически, а сильные морозы редко. Из-за близости тёплых воздушных масс, несомых течением  Гольфстрим, наступление холодной погоды в Мурманске обычно происходит примерно на один месяц позже, чем в других северных районах. Ветер в Мурманске имеет муссонный характер - зимой преобладают южные ветра с материка, несущие сухую морозную погоду в город, а летом - северные ветра с Баренцева моря, приносящие в Мурманск повышенную  влажность воздуха  и довольно прохладную погоду летом. Смена ветров происходит примерно в июне и сентябре. Средняя температура июля примерно +12 ; +13 °C, при этом две трети месяца держится дождливая и пасмурная погода, и температура воздуха сильно изменчива. Однако время от времени город достигают более тёплые воздушные массы, и тогда температура повышается до +25 °C, очень редко - выше +30 °C. Большая часть осадков в Мурманске из примерно 500 мм в год выпадает с июня по сентябрь, пик пасмурных дней и дней с осадками приходится на август. Снег лежит в городе в среднем 210 дней, практически полгода, и полностью сходит к маю (в окрестностях города снег может лежать до июня). Нередки снегопады в первой половине июня. Минимальная температура ;39,4 °C была зафиксирована в Мурманске 6 января 1985 года и 27 января 1999 года, максимальная температура +32,9 °C - 9 июля 1972 года. Полярная ночь на широте Мурманска длится со 2 декабря по 11 января, полярный день – с 22 мая по 22 июля. Как следует из приведенной информации, климатические и погодные условия Мурманска не совсем привычные для жителей средней полосы Европейской России, в частности, для города Великого Новгорода, где находилась латышская колония и проживали на хуторах переселенцы из Курляндии.

Далее я ограничился сведениями на довоенном периоде о состоянии и развитии города Мурманска к 1936 году, когда добровольно приехал туда жить и работать мой родной дядя Анс Яковлевич Эглескалн.

К началу 1920 года Мурманск насчитывал менее двух с половиной тысяч жителей и находился в упадке, в городе было в основном кустарное производство, рыбный промысел на исходе, две-три улочки с одноэтажными домами, а в остальном перенаселенные рабочие бараки, лачуги, приспособленные под жилье ж/д выгоны, оставшиеся от интервентов, и теплушки. Однако со второй половины 1920-го года город стал стремительно развиваться, поскольку для России нужен был независимый от соседних стран крупный транзитный порт с незамерзающей водой и выходом в открытое море. Весной 1924  была создана рыбохозяйственная организация “Севгосрыбтрест”. Осенью 1926 тралфлот был полностью переведен из Архангельска в Мурманск, и промысел рыбы в Баренцевом море стал круглогодичным. Число рейсов рыболовных судов в 1927 по сравнению с 1925 выросло на 27%, уловы - в полтора раза. В ноябре.1927 вступила в строй Мурманская тралбаза. В 1928 Мурманский траловый флот насчитывал - 19, в 1932 - 52 рыболовных траулеров. “Севгосрыбтрест” первым освоил круглогодичный лов рыбы и просуществовал до 1931, а затем на его базе были созданы “Севтралтрест” и “Мургосрыбтрест”. Добыча рыбы стала ощутимо возрастать и достигала в 1928 - 336 тыс. ц, в 1932 - 780 тыс. ц, а в 1935 - 985 тыс. ц. С 1933 года Мурманск стал одной из баз снабжения и судоремонта для Северного флота, через порт осуществлялось морское сообщение со строящимся  Норильским  горно-металлургическим комбинатом, а для увеличения уловов рыбы и ее обработки был создан рыбный порт, который уже через несколько лет обеспечивал поставки в другие районы СССР по двести тысяч тонн рыбы ежегодно.

В этот период, несмотря на суровые и неблагоприятные для жизни климатические условия,  рос и преобразовывался сам город. Прокладывались улицы с деревянными тротуарами и рядами одно- и двухэтажных рубленых домов. В 1927 году появилось первое многоэтажное здание из кирпича, сохранившееся до наших дней. В 1934 году по Мурманску пошёл первый маршрутный автобус от северной окраины до южной части города. Тогда же по железнодорожной магистрали начал курсировать до Ленинграда экспресс “Полярная стрела”. В 1939 году впервые в городе началась укладка асфальта на улице Ленинградской. К началу  Великой Отечественной войны  в Мурманске насчитывалось уже несколько десятков кирпичных и каменных зданий, а население города достигло 120 тысяч жителей.

Так вот, моего дядю без всяких препятствий и охотно приняли на работу мотористом на небольшое дряхлое рыбопромысловое суденышко, ибо он приехал в Мурманск добровольно, а не по этапу эшелоном с ссыльными. Работа в открытом море на севере оказалась не простой из-за постоянной качки и болтанки в брызгах северного моря, колючего, принизывающего насквозь, холодного ветра, но и опасной, потому что с непривычки в любой момент можно было оказаться за бортом. Суда уходили в море на срок от 3-х месяцев до полугода. Эти и другие прелести моряка Анс Яковлевич испытывал, когда вся команда от простого матроса до пом капитана находилась на верхней палубе во время путины при подъеме на борт сетей или трала, и все, вооружившись необходимыми орудиями, принимали участие в разделке пойманного улова рыбы. А в походных условиях молодой моторист Анс Яковлевич находился в трюме тесного и жаркого машинного отделения судна, обеспечивая бесперебойную работу грохочущей дизельной установки в несколько тысяч, а в последующих плаваниях и сотен тысяч лошадиных сил.

Крутятся валы и шестеренки двигателя в разных режимах, испытывая многократные знакопеременные миллионные циклы нагружения, подвергаясь усталости и физическому износу в процессе длительной эксплуатации судна. И задача его, Анса Яковлевича, моториста и механика этого судна своевременно смазать трущуюся деталь, заметить в ней появившуюся трещину или какую-нибудь деформацию, заменить износившуюся деталь, чтобы своевременно предотвратить поломку или аварию основного агрегата – сердца судна, его огромный двигатель. Такой профессиональный опыт приходит с годами и любовным отношением к технике и к своей работе. А тогда по молодости и по недостатку опыта с обслуживанием судовых моторов на первых порах однажды произошел на старом суденышке непредвиденный случай, заглох  в море в самый разгар путины такой же старый и изношенный дизель. Быть бы ему, молодому Ансу, снова в руках оперативников НКВД по той же статье 58-3 за вредительство или саботаж, но на его счастье в начальстве у него был, со слов Анса Яковлевича, авторитетный и уважаемый на рыбном флоте в Мурманске бесстрашный грузин, который решительно встал на защиту молодого моториста и отстоял перед органами НКВД его невиновность в непредвиденной поломке двигателя на судне во время путины. И чтобы эти оперативники не доставали с излишними допросами молодого Анса Яковлевича, отправил его умный начальник раньше, в не графика, в следующий спасительный рейс и на более длительный срок. Так вот во второй раз судьба оказалась на стороне Анса Яковлевича, и он снова не был репрессирован и остался на свободе.

Перед окончанием войны Анс познакомился с Софьей Козловской, которая была на 3 года моложе его, и у нее в Мурманске была многочисленная родня. Они-то и стали его новой, русскоязычной средой обитания моего дяди.
Первой в семье Анса родилась 31 июля 1945 года дочь Жанна, затем с очередностью в 5 лет – сыновья Владимир и Виктор. Дети пошли по стопам отца, захотели стать моряками и поступили в Мурманское высшее мореходное училище, созданное 11 января 1950 года на основании распоряжения СовМина СССР № 259р для подготовки инженерных кадров для флотов рыбной промышленности СССР. До его создания ни в СССР, ни в других странах мира не было вуза, готовящего таких специалистов. Сначала было два факультета - судоводительский и судомеханический, в 1967 году появился третий морской факультет – электромеханический. Вуз развивался, росло количество направлений и специальностей, расширялась материально-техническая база, накапливался и увеличивался интеллектуальный потенциал, менялись и названия вуза. Из Мурманского высшего мореходного училища (МВМУ) - 1950-1969 гг., пройдя, пять этапов переименований, это училище превратилось c 1996 года и по настоящее время в Мурманский государственный технический университет.

В 1964 году, будучи студентом 3-го курса Московского инженерно-строительного института (МИСИ), я решил слетать в Мурманск в гости к своему дяде Ансу Яковлевичу на своей день рождения с пятницы 6-го по воскресенье 8-ое ноября, чтобы 9-го успеть с утра на занятия. Погода была пасмурная и уже зимняя, в Мурманске меня встретил снежок на земле и небольшой морозец. Деталей особо не помню. Зато в день вылета в Москву погода резко изменилась, периодически на город обрушивались снежные заряды. Вылет моего занесенного снегом самолета задерживали, и я с напряжением  и опасением следил через иллюминатор, как одни аэродромные техники счищали сугробы налипшего снега с крыльев и фюзеляжа нашего Ил-14, а другие вслед за ними обрабатывали его реагентами от обледенения. Все обошлось благополучно. В конце концов, мы вылетели из Мурманска, и я не пропустил занятия в институте.

Квартира у дяди была небольшая. Родители Жанны после нашей встречи оставили нас одних, и мы с Жанной чуть ли не всю ночь стреляли из “мелкашки” ее старшего брата, из коридора по мишеням в ванне через открытую дверь. На следующий день была экскурсия по городу, командовала Жанна. С нами был младший брат Витя, а старшего Володи дома не было, он уехал на соревнование по биатлону. Жанна показала мне центральную улицу города, и обратила мое внимание на местную достопримечательность – ресторан, где обычно пропивали свои заработанные деньги, вернувшиеся из рейсов местные моряки. У них здесь в Мурманске был при этом странный обычай, спиваться до последнего присутствующего из компании, который мог еще залезть под стол и подняться оттуда самостоятельно. Многие моряки из-за пьянства теряли работу и поджидали, затем на берегу возвращения своих дружков с рейса, чтобы за их счет выпить. В городе из-за этого была в то время масса трагедий, разводы, разбитые семьи и брошенные дети. Не каждому удается быть коммуникабельным в рейсе на судне, бывали ссоры и даже драки.

К счастью, мой дядя оказался хорошим семьянином и настоящим хозяином своего дома. На судне он всегда был занят либо своими  прямыми обязанностями, в машинном отделении у него всегда полный порядок, чистота и опрятно, двигатель работает как часы. Вне вахты он тоже всегда занят и нет времени у него для сумасбродных выходок, апатии или тоски по берегу. То он плетет из капроновых ниток сети, хозяйские авоськи или мочалки, то солит и коптит палтус, случайно выловленный тралом. Возвратясь с рейса, он занят ремонтом своей квартиры, даже перебирает и красит полы, герметизирует щели в оконных рамах, оставшиеся после некачественного городского строительства типового поточного жилья, сам готовит и даже выпекает пироги. В квартире у него идеальная чистота и настоящий морской порядок, все вычищено, окрашено свежей краской, стоит на своих местах, он даже сам разводит комнатные цветы и умело ухаживает за ними и знает, когда и в какой день зацветет один из них. Он не сломался, когда остался в Валдае один после смерти своей дорогой жены Сонюшки в 1974 году.
Несколько раз, возвращаясь из Латвии через Новгород или из Санкт-Петербурга, мы с женой специально забегали к дяде, чтобы узнать о его здоровье и самочувствии. Жил он в Валдае на 3-м этаже одного из 2-х домов по ул. Радищева, 52-7, специально построенных Мурманским пароходством для своих пенсионеров. Анс Яковлевич обычно, радостно и усмехаясь, говорил, что все хорошо, вот только с каждым годом теряет слух, побаливает спина и ноют от хронического ревматизма кости и суставы. Зато, провожая нас, он с палочкой обгонял нас по лестнице и бодро шел впереди к нашей машине.
После приветствий раздеваемся, и он ведет нас в небольшую и чистую кухню. Тут же на столе перед нами уже стоит горячий супчик, картофельное пюре с большой аппетитной сарделькой или котлетами и чай с бисквитным прожженным, как будто только что приготовленными своими руками специально для нас к нашему приезду, о котором он и не догадывался, ибо мы с женой считали, что лучше будет, если наше появление окажется для него небольшим сюрпризом.

Такой сюрприз мы преподнесли дяде, например, в 2009 году к юбилейной дате – его 90-летию. Выехали из Москвы за 3 дня до дня его рождения 6-го октября, по пути остановились на базе отдыха Межутоки, расположенной в сосновом лесу у края длинного озера в 40-ка км не доезжая Валдая. Заранее нашли в интернете сайт http://www.mezhutoki.ru/ со следующим описанием этого места:
“ровно посередине между Москвой и Питером, Бологое и Валдаем, в краю сказочных озер с волшебными островами находится удивительное место, называемое Межутоки. Если вы устали от столичной суеты, то спустя четыре часа нескучной езды по трассе Москва-Петербург и еще через пятнадцать минут живописной дороги вдоль неширокой вьющейся речушки вы сможете сбросить усталость с плеч, вдохнуть целебный хвойный воздух и, разбежавшись, окунуться в чистейшее лесное озеро”.

Осень в том году оказалась на удивление теплая, в сосновом лесу на следующий день 5-го октября мы нашли много грибов, которые сложили в корзину, и вместе с другой корзиной с нашими яблоками, положили с собой в машину, а ровно в 16 часов нагрянули без предупреждения в нарядной одежде к дяде в Валдайскую квартиру. Там уже собрались близкие для дяди гости, приехавшие из Мурманска Жанна, Володя с женой Валей и двумя сыновьями Эдуардом и Антоном, а также подруга и бывшая сокурсница Жанны по Московскому пединституту и теперешним директором местной Валдайской школы со своим мужем. Перед началом торжества я спел юбиляру и гостям на латышском языке заздравную. Позже по ходу вечера я спел еще две латышские песни и в заключение – латышскую народную песню “P;t veji;i”, которая в русской интерпретации называется “Вей ветерок”. На просьбу, чтобы дядя спел какую-нибудь песню на латышском языке, он смущенно ответил, что знает только первые следующие слова начальной строки из популярной народной песенки: “Kur tu teci, kur tu teci, Gail;ti mans?”. А дальше я ему помог и дополнил: “Kur tu teci, kur tu teci, Gail;ti mans? No r;t;;a agrum;. No r;t;;a agrum;”.

Его дети, которых он несколько раз возил в Ригу еще в советское время, не знают не то, что латышских песен, но и самых обиходных в разговоре латышских слов. Мне  было прискорбно осознавать этот факт, ибо все они, и дядя и его дети, родившиеся в России, имеют красивую латышскую фамилию и формально считаются этническими латышами по линии своих предков, родившихся в Латвии, но на самом деле они уже настолько “обрусели”, что далеко отошли от своих национальных истоков. И это не их вина в этом. Так сложилось время, в котором им пришлось жить, и которое было продиктовано навязанной с рождения им большевиками коммунистической идеологией СССР. Так было и в Латвийской ССР, где все, в том числе и многие коренные латыши, говорили на русском языке.
Со мной, когда я приезжал еще, будучи студентом, из Москвы в глубинку Латвии на хутор к своей тете Зелме Августовне и ее дочкам Нелии и Арии Эглескалн, все мои родственники сразу переходили в разговоре на русский язык и не пытались даже вставить ни одного латышского слова. Как же, к ним гость приехал, из столицы России Москвы.
Да и, действительно, живя в Москве, перемещаясь по России в командировках, я практически не имел никакой возможности поддержать свои знания  латышского языка, если бы они у меня имелись.
Это общая беда всех “обрусевших” этнических латышей, живших предков и живущих потомков в настоящее время в России.

Юрий Эглескалн.                8.09.2016