Генеральная уборка

                Г Е Н Е Р А Л Ь Н А Я У Б О Р К А
Прослуживши год и три месяца, мне довелось ощутить на собственной шкуре, что такое генеральная уборка. Она предшествовала проверки вышестоящего гарнизонного начальства.
В один прекрасный, летний день, по моему это был август месяц, по полку поползли слухи о том, что к нам едет проверка. И вот всем было объявлено о генеральной уборке в полку, по причине, о которой каждый мог позволить себе судить самостоятельно. Началом работ был назначен завтрашний день, на утреннем разводе которого должен был быть определен план работ по устранению недостатков и наведению вселенского порядка в истосковавшихся просторах, хаотично живущих составных частей полка, его рот, батарей и всех других подразделений.
И сразу же поползли всевозможнейшие слухи о ее причинах. Слухи были разнообразные, вплоть до того, что к нам собирается чуть ли не министр обороны, с проверкой и что он, от нечего делать ездит по полкам, и смотрит дисциплину, и порядок в войсках, появляясь неожиданно, то в одном, то в другом месте, нашей необъятной страны, при этом пробираясь в самые заветные и недоступные места, и находя все самые скрытые недоделки, и промахи в войсках, так тщательно замаскированные от посторонних, нежелательных глаз начальства. Выискивая самые заветные места, известные только настоящим бездельникам и лобатрясам.
Слух рос с геометрической прогрессией, как снежный ком, катящийся по склону горы, и прилеплял к себе еще большие неестественные в своей смелости, и от этого еще более правдоподобные слухи. Такие, например, как разжалование командиров полков, переводы в другие части личного состава, задержки на "дембель" и появление множества уголовных дел на основании вскрытия неуставных отношений. Слухи ползли и размножались, у них появлялись дети и внуки, которые в свою очередь тоже пытались завести себе новые семьи и размножиться. В общем, полк весь шелестел самозарождающимися нелепицами, от которых сам же и впадал в дикий страх, перед своими маленькими, а у кого и огромнейшими грехами, хорошо скрытыми, но так и стремящимися при любом возможном случае вырваться наружу и побежать навстречу генералам, из состава комиссии по проверке, прыгнув к ним на руки и доверчиво обняв за шею.
Особенно страшно было офицерам и прапорщикам. У каждого видимо был закрыт свой скелет в шкафу, хотя у многих и шкафов-то не было и им приходилось их прятать в чужих.
                * * *
На утреннем разводе, в среду нам объявили решение начать с самих себя, то есть с подразделений, или казармы. Все полы надо прошкрябать битым оконным стеклом, натереть мастикой и отполировать до блеска. Для этого кровати передвигались в дальний угол расположений батарей. В туалетах должен был быть наведен такой порядок, который не видел полк со дня своего образования. Краны натерты до солнечного сияния, раковины отмыты до небесной белизны, трубы покрашены, потолки побелены, очки (унитазов у нас не было) оттерты зубными щетками. И это было только начало всемирного помешательства. Далее работы должны были двинуться на улицу, на плац, на дорожки и газоны, в общем, на территорию всего полка так загаженную и запущенную за время пользования им его населением. Что же касается автомобильного парка, так это вообще отдельная страшная и бесконечно длинная тема, не имеющая конца, но зато с началом в виде покраски всей техники в местах хоть отдоленно напоминающих краску в прежние, былые, как правило, зеленые цвета, благо краски было просто море. И она, как ни странно, но вся имела зеленый цвет. Все же другие цвета добывались из природы. Черный - из рубероида, замоченного в бензине. Белый - посредством гашения извести. Остальные же цвета были просто разнообразными оттенками вышеперечисленных, только в других пропорциях и количествах.
В общем, работа закипела. Не возможно было встретить без дела шатающегося человека. Все работали. И даже тот, кто бездельничал, делал это, изображая непосильный труд. То тут, то там возникали фигуры сосредоточенно выполняющих тяжелую работу бойцов. Кто-то рыл траншею, кто-то же наоборот закапывал ранее разрытую. Кто-то уехал за гравием и песком на карьер и на камнедробилку, для обеспечения работ по покрытию толстым слоем "халявного" бетона дороги, ведшей от КПП в штаб, на плац, и в казарму. Поперек плаца, со стороны помещения караульной службы или по простонародному, из караулки "бурлаки" тянули какую-то бесконечно длинную цепь сначала плавно и силами пяти или шести человек. Затем, по мере ее удлинения, уже числом гораздо большим и более прижатые к земле, под тяжестью непосильного веса, неожиданно отрытой на приполковой территории, все вырастающей и вырастающей из под земли, казалось бесконечно длинной, цепи. Где-то за углом торцевой стороны казармы двое грузин пытались силой отнять у узбека, блестящую на солнце лопату, применяя силу. Он же, в свою очередь, вцепившись в нее, как в самое дорогое, что у него осталось еще в жизни, и не думал ее никому отдавать. Увидя же офицера, резко и неожиданно даже для самих себя, вдруг стали изображать физкультурные упражнения с приседаниями и отжиманием, как бы разминаясь перед работой по рытью траншеи. Так и не отпуская втроем один и тот же шанцевый инструмент. Наконец не выдержав долгого и пристального офицерского взгляда, наприседавшись, представители солнечной Грузии, от страха наказания, отняв все же лопату у вдруг, поддавшегося воина, попытались вдвоем, одной лопатой, вскапывать бетонную отмостку, отодвинув куда-то назад, за себя и вбок, уже видимо потерявшего всякую надежду хозяина инструмента, создавая видимость принадлежности именно им, этой отполированной в руках лопаты. Которая, с искрами от ударов пыталась взрыхлить капризный и неподдающийся бетон застывшей в ожидании дождей глиняной земли вперемешку с гравием, так не разу и не воткнувшись в нее.
Зоркий глаз офицера хорошо запомнил этих двух "дедушек", видимо где-то в глубине себя давно уже живущих на "дембеле". И не трудно было догадаться, что это были славные представители третьей батареи, те еще головорезы и отчаянные бандиты, буквально в первые дни своей службы понявшие, что в наглости - сила, и видимо еще с тех пор действовавшие по принципу: не ты нас, так мы тебя. Складывалось впечатление, что они никогда и ничего не боялись в этом мире, где выживает сильнейший, как они видимо и от всей души считали. Оба были ребята не очень большого роста, но с фигурами борцов, с большими руками, глазами, носами, губами и головами, но очень мелкими мыслями внутри них.
-Я не понял бойцы, что здесь происходит? - спросил подполковник. И выдержав достаточно долгую паузу, все это время пристально глядя прямо в глаза нерешительно застывшим в ожидании приговора солдатам.
- На послеобеденном разводе я вас найду, и тогда поговорим с вами о спорте. – На конец загадочно произнес офицер, тогда еще только вынашивая в себе коварный план возможного, непростого наказания. Которое должно было быть не просто уроком, но и запоминающимся для всех представлением.
Казалось, что они созданы для того лишь только, что бы смотреть в даль, стоя на краю скалы или например сидеть во главе стола с перевернутым рогом, до верху наполненным домашним, красным вином в руке. За какой-либо работой представить их было практически невозможно. Как только приходила на ум возможная сцена из их трудовой жизни, так они тут же занимали в ней руководящие посты и должности, или на крайний случай просто возлежали где-то в стороне от процесса, снисходительно наблюдая за проведением работ. В полку можно было часто видеть одного из них, а иногда и двоих сразу с многозначительным видом, создающих видимость решения мировых проблем, но при этом, совсем не напрягаясь, ни одним из своих мускулов, на огромных, высеченных как бы из гранита лиц. С ношей непосильного труда на своих мужественных профилях они могли, например, выдавать белье в бане, резать хлеб или выдавливать "шайбочки" "порцаек" масла в столовой. Одним словом любому легкому труду они были способны придать налет мужества, тем самым доказывая не посильность его исполнения другими. Эти воины справились бы с чем угодно, даже с протиранием пыли в Ленинской комнате, с телевизора два раза в день, придав этому процессу черты незаменимости в данном виде работ.
Тогда, в юности, меня очень удивляла способность имитации процесса у людей, я думал, что в гражданской жизни им это не просто не пригодится, но и приведет к полнейшему разоблачению их никчемности. Но как же я был тогда не прав, не понимая того факта, что именно у таких особей и есть "счастливое" будущее. Только имитация процесса и поощряется властью, результат же процесса никому не нужен, так как рабов всегда хватало и хватает, а актеров мало и им может стать далеко не каждый. Для этого надо, как минимум поступиться со своей совестью и наплевать на все свое окружение в достижении одной "великой" цели, продвижения вперед, к закромам власти и благосостояния.
В общем, полк кипел. У всех была своя работа, и никто не хотел ее отдавать, вцепившись в нее обеими руками и не выпуская ни на секунду, в страхе потерять и опять заняться поисками других, поставленных уже в новых местах и другими людьми, задач. Кто-то неимоверно длинно, как жевательную резинку растягивал свой вид работ в надежде "прошарить" с ним до вечера, а там глядишь и отбой, но не тут-то было. Никто и представить себе не мог, к чему приведет это всеобщее буйное помешательство.
Командир нашего полка сменил на своем посту подполковника Коллисниченко, уволившегося в запас в связи с уходом на пенсию, и готов был на многое ради достижения поставленных ему задач, одна из которых была окончательная и безоговорочная расправа с "дедовщиной", так плотно и глубоко принизавшей всю структуру Совецкой Армии. Его ставили на эту должность, явно пообещав повышение в случае удачи в разрешении поставленных задач. Достаточно было только один раз увидеть его лицо и манеру общения, как сразу же становилось ясно каждому - этот человек не остановится ни перед чем. Он сделает все от него возможное в продвижении к цели ради собственной карьеры. Я тогда многое не понимал еще, и мне казалось, что он просто правильный и честный человек. Сейчас же с возрастом отчетливо хорошо вижу все его хорошо замаскированные под видимостью служебного рвения, скрытые цели продвижения к простому материальному благополучию, так не хватающему его честолюбивому складу характера. Он резко отличался в среде окружавших его офицеров, видением своей цели, казалось, он был запрограммирован только на служебный рост, кроме которого его собственно ничего больше и не интересовало. Рассказывали, что он не понимает даже самых простых анекдотов. Еще бы, ведь они были ему не нужны, они уводили от темы и расслабляли его пыл и только от этого были неуместны и губительны. Казалось, что делая все возможное для солдат и для улучшения бытовых условий жизни всего личного состава он, на самом деле старался только ради продвижения собственной карьере.
Потом, через много лет я хорошо понял для себя, что всегда существует как бы два пути к достижению поставленной сверху задачи. Первый, это продвижение на пролом, героически преодолевая все трудности, возникающие на пути, не останавливаясь ни перед чем в преодолении так и возникающих от быстрого продвижения преград. Второй, более хитрый путь подразумевал под собой неспешное движение, более хитрыми тропами с остановками, передышками и анализом ситуации, для дальнейшего, более спокойного и правильного достижения цели.
Наш командир полка ходил, как и многие не далекие, ограниченные в своем мировоззрении люди, всегда и во всем первым путем. Для него он был беспроигрышным. Но однажды на боевых стрельбах в Казахстане на полигоне Эмба, где нужно было отстреляться хотя бы на три бала и тогда звездочки полковника у него были бы в кармане, он сорвался на крик. Дикий, и по женски, писклявый крик. Видимо у него просто сдали нервы от долгого напряжения в продвижении к своей мечте. Ему казалось, что все вокруг него, так же как и он должны стремиться к той же недостижимой цели, видимой и обещанной только ему, и его сильно раздражало непонимание со стороны других его проблем. Он выглядел слишком правильным и от этого был смешон, особенно его сшитая на заказ фуражка, неимоверно большого диаметра на его довольно маленькой голове.
Руководить процессом генеральной уборки им был поставлен полковник Тимербаев. Совершенно круглый, небольшого роста человек со стороны похожий на зеленый, недозревший, помидор, с красными, обветренными на ветру щеками, круглым пропитым носом и с никогда не иссякающим запасом злого юмора. Иными словами, полная противоположность своего командира, хотя и находившийся в том же звание,,, но видимо давно смирившийся с ним, и понимающим, что для него и этого хватит. Ему было тогда возможно лет сорок восемь, как собственно мне сейчас но он выглядел на все шестьдесят, . Сказывались лишения нелегкой службы в ракетных войсках, с постоянными ночными дежурствами и учебными тревогами. При этом он жил, полной жизнью получая от нее все допустимые и недопустимые удовольствия, не стремясь к чему-то высокому и романтически финансово подкрепленному. Он пытался решать поставленные задачи путем, скорее вторым, чем первым. Но при этом с неимоверной фантазией и юмором, присущим только людям умным и более развитым в вопросах познания мира и простых человеческих взаимоотношений.
На послеобеденном разводе личного состава, на новые виды работ он сказал:
Я никогда не видел, что бы бойцы так плохо работали. Ну, вы хотя бы правдиво изображайте работу. А то сплошная халтура и подделка. Мне вас учить, как работать надо? Вы знаете, за мной не встанет, мне худеть надо, я буду до утра ходить и ловить плохих актеров. Ком. полка поручил мне набрать труппу из "талантливых" актеров на спец. работы. И можете мне поверить, за мной не станет. Репетиции начнутся в столовой, после вечернего приема пищи. Постановка будет новая и современная из трех действий, под названием, ну скажем, например - "Современные технологии в общепите". Вопросы есть товарищи бойцы?
Послышался гул ропота и какие-то недовольные смешки из волнующихся, построенных батарей и рот. Кто-то спросил сквозь толпу:
-А что такое постановка?
-Товарищ боец, выйди из строя и задай вопрос как положено по уставу. Давай смелее, я людей не ем, хотя и голодный.
Из строя лениво, больше пародируя, чем пытаясь маршировать, вышел солдат с опущенным ремнем, висячим на пузе и не застегнутой сверху, на две последнии пуговицы гимнастеркой, в пилотке надетой перпендикулярно земле и не известно на чем держащейся на этой шальной и смелой, не очень коротко стриженной голове, с огромным чубом как у Буратино. Это был Алексеев Алексей, наш командир радиолокационной станции, к которой я и был причислен. Он был упрямым, и при этом довольно смелым бойцом из принципа готовым пойти на любые пререкания с командиром, но при этом ему каким-то немыслимым образом удавалось сохранять в себе чувство справедливости и ответственности за порученную ему технику. И нахально улыбаясь, подойдя, как положено, строевым шагом к Подполковнику сказал:
-Товарищ подполковник разрешите спросить?
-Что у тебя с ремнем? - Спросил "Тимер"(такое он носил прозвище).
-Ничего - Невозмутимо ответил боец.
-Тогда офицер сам подошел к нему на расстояние вытянутой руки и сняв его ремень, со всего маху саданул им об асфальт плаца, так что бы пряжка приняла плоский вид, сменив изогнутость пряжки на совершеннейшую плоскость. Затем отдав ремень бойцу со словами:
-Надень и не позорься перед бойцами.
Солдат надел ремень, застегнув его. Но он стал от тех произошедших в нем изменений выглядеть совсем подругому, еще более висяче и бесформенно.
-Ты что клоун? - Затяни ремень
Воин затянул ремень на целое деление, тем самым начав процесс закипания круглого офицера, который и без того был уже красный, а тут его принуждали еще и выпустить пар, как не просто селеному, но еще и вареному помидору.
-Подойди ко мне - Сказал офицер, уже протягивая руку к его ремню. -
-Ремень положено носить вот так - Сказал "Тимер", как его звали за глаза бойцы, затянув ремень таким образом, что воину было не вздохнуть, не выдохнуть.
-Понятно товарищ боец?
-Так точно - Сказал боец, продолжая улыбаться, но уже сквозь ненависть к офицерью. И отчетливо понимая для себя, что шутки кончились.
-А теперь застегни воротник.
Но воротник хоть и застегивался, но не на пруговицы, нет, пуговицы конечное же имели место быть, но они не застегивались да и петли под них были зашиты. Воротник просто залипал на заботливо вшитую в него липучку. Которая с треском была тут же оторвана, а за ней и подшив воротника. Кусок белой материи почему-то не по уставу зашитый в целлофан, и пришитый на века к изнанке воротника в целях экономии времени. Ведь таким образом его не надо было перепришивать свежим, каждый день с вечера по новой.
-Нет, товарищ боец так дело не пойдет. Ты, я смотрю настоящий актер. Так ступай же в труппу. - прознося эти слова "Тимер" отодвинул бойца в сторону, влево от себя и произнес:
-Ну чтож начало положено. Сейчас еще физкультурных тренеров найдем и можно продолжать остальным наводить порядок дальше.
-Каких тренеров? - Послышались недовольные голоса из разных концов построения.
-А тех самых, что отмостку вскапывали. - Сами выйдите или мне вас найти?
-Полк затих......
"Тимер" пошел вдоль батарей, все медленнее и медленнее, заглядывая прямо в глаза и видя казалось насквозь и понимая и раскрывая все тайное хранящееся на уме у каждого мало, мальски думающего вольные мысли внутри себя, бойца.
Полк замер. Никто не шелохнулся. Все знали, что "Тимер" начал игру. Основание труппы было положено и нужно было найти новых и хоризматичных актеров в ее многогранный и разношерстный состав. По предыдущему опыту все понимали, что от него не уйти. Что он видит тебя насквозь и запоминает лицо навсегда, даже если увидел его ночью, при свете раскачивающегося фонаря.
И вот он остановился, повернувшись спиной к содатам, и закурив сигарету сказал. Они думают, что я их не узнаю. Они смеются надо мной. Но я не обижаюсь. Я не из обидчивых, я просто очень люблю театр. И пъеса у меня уже есть в кармане. - произнося эти слова он медленно поворачивался лицом к строю и выпуская струйку дыма в накаленный солнцем дневной воздух. При этом поймав взглядом не менее холодные глаза одного из двух стоящих рядом в заднем ряду, грузин.
-Будете играть у меня полотеров во втором акте. Пять шагов из строя шагом марш. - не делая перерыва на возражения выплеснул прямо в лицо одному из бойцов подполковник. - И друга своего возьми. - как бы оправдывая свою любовь ко всему творческому, произнес он.
Положив начало театру, и построив формирующуюся труппу, спарава от себя, он объявил бойцам о том, что ждет их в вестибюле столовой в 19 00. и отпустил на свободу до неизбежно наступающего назначенного времени.
                * * *
Работы продолжились. Все разошлись по местам недоделанных работ. По всему было видно, что сегодня спать, мало кому придется. В казарме на полу копошились "духи" обдирая стеклом старую, втертую полгода назад в него мастику. По полу была разлита горячая, вспененная вода, с крошками мыла и уже росли ввысь кучи свежей нашкребанной, деревянной стружки. Работали все. Но конца и края еще не было видно.
В воздухе парило ощущение безсонной ночи. День клонился к вечеру и скоро должен был быть ужин. "Дедушки" тоже нервничали, предвкушая бессонную ночь, все время подгоняя "черпаков", а те, в свою очередь "духов" в их тяжелом и нудном труде. Иногда руководство шло напрямую, в зависимости от надобности усиления темпа. В общем, работали все, даже "дембеля" контролировали качество выполняемых работ, разъясняли на местах, как лучше и быстрее добиться определенных результатов. Все находились при деле. Офицеры в полку практичесски не появлялись. Один лишь старшина, прапорщик Крачковский, практически безвылазно сидел в "каптерке", постоянно выдавая бойцам то мыло, то известь, то пасту «гойя» (для натирки кранов в туалете до космического, звездного сияния). Иногда он выходил в расположение и своим зорким, пронизывающим все насквозь взглядом сразу же замечал недостатки, тут же давая распоряжения, а иногда и подзатыльники, заигрывая с "дембелями", а иногда и с "дедами", то пытаясь с кем-либо из них побороться прямо посередине коридора заваленного различным, разнообразным борохлом. Иногда борьба переходила рамки спортивного состязания и приобретала практически воспитательный характер, порою даже оставляя следы на лицах бывалых и видавших виды, готовящихся уже к "гражданке", бойцов.
В общем, атмосфера, хотя и была давяще - тяжелой, но время от времени смягчалась веселым смехом и шутками, вроде таких, например:
-Как же ты на "дембель" то пойдешь ни разу старшину не поборов?
Или
-Что ж ты про армию у себя в ауле рассказывать-то будешь? Как от старшины в кунгах отсиживался, и с земляками колбасу с хлебом жрал? Нет, ты давай покажи на, что способен. Иди ко мне я покажу, как надо рассказы про службу в армии сочинять. Знаешь, сколько я таких историй сочинил? Многие до сих пор мне благодарны. Есть хоть что на родине расказывать. А то там у вас-то делать больше нечего как истории друг другу врать. Хоть бы один правду рассказал. Все врете, друг другу как самолеты вражеские сбивали и над офицерами смеялись. Знаю я вас как свои пять пальцев.
Часа через полтора такого рода развлечений у многих уже горели вечерние фонари на лицах. Кто-то пытался зашивать рваные места на форме и пришивать пуговицы. В общем, все были при деле. Все довольны и востребованы.
                * * *
-Батарея строиться на ужин. - была дана команда дневальным по просьбе старшины, одновременно закрывающего каптерку и застегивающего верхние пуговицы на гимнастерке с короткими руковами.
Вид у бойцов конечное же был не дай Бог. Все грязные изнуренные, но с никак не пропадающим чувством голода, преследующем солдата даже во сне, ибо только голодный человек способен защитить Родину. Строй хоть и очень медленно, но заполнялся бойцами, наскоро отмывшими грязь с рук и застегивающими на ходу свою форму.
-Отставить. Строится у подъезда выходи. - скомандовал "кусок".
И посыпался горох сапог по бетонной лестнице вниз, с третьего этажа по длинным пролетам лестницы толкаясь, и перегоняя друг друга на ходу, бережно относясь к тем, кто прослужил хотя бы на полгода больше.
От подъезда уже "отчаливала" другая батарея, только что проделавшая то же самое скатывание вниз, как и мы и уже поющая на ходу "по долинам и по взгорьям" голодными но от этого очень бодрыми голосами.
Было видно, как впереди маршируют "коробки" других рот и батарей стремительно и шумно, с песнями, продвигаясь в сторону столовой.
Построившись по росту, но при этом таким образом, что в конце изображая строевой шаг, влачили свои скомканные гармошкой сапоги изнуренные борьбой и безделием "дембеля", все с очень короткими стрижками, как полагается сделанными за 100 дней до выхода приказа министерства обороны об увольнении в запас. Батарея тронулась в путь, к столовой горланя патриотическую песню об армии, Родине и победе.
Перед столовой нас всех ждал "Тимер", расхаживающий по Наполеоновский взад и вперед, сложив руки на груди, и устремив взгляд куду-то далеко, в сторону Хабаровска. Он чего-то ждал, но никто не знал чего именно, но все уже знали, что будет представление.
Но голод брал свое, и батареи, одна за другой проглатывались в чреве столовой, которая, казалось сама готова была насытиться солдатами, прежде чем те попробуют в ней, что либо съесть.
Внутри, в вестибюле столовой сидели на выломанных стульях из зала здания ГОКа (горнизонного офицерского клуба) наши "актеры" но уже в большем, нежели днем на плацу составе. Их было не трое, а пятеро и "Тимер" стоя у входа в столовую ждал следующих, выловленных в послеобеденное время претендентов на участие в формирующейся труппе. Те же новые были родом из второй батареи, за что выбор пал именно на них, за какие такие актерские, прфессиональные данные нам, никому не было известно. Но то, что сыграть они могли многое, было видно уже из их наполненных эмоциями нереализованной энергии, лиц.
Двое новых актеров мирно спали за боксом боевой техники на территории автопарка, когда были застигнуты врасплох, вышедшим из бокса пописать "Тимером". Увидев их, он даже передумал было делиться с сухой приморской землей своей живительной влагой, лишь бы не нарушить их мирный сон своим журчанием. Он просто подошел к ним со стороны солнца и в тот же миг тяжелая и грамосткая тень перекрыла весь свет создавая эффект лунного затмения, плавно и неизбежно надвигаясь на расслабленные и умиротворенные лица изможденных непосильным трудом и умиротворенных воинов. В тот миг, когда все солнце было закрыто широкой и могучей "луной" местного разлива, один, более худой и уставший боец, заподозрив что-то неладное во сне, пошевелил губами и сладко зевнув, открыл один глаз, другой так и остался не раскрытым, по причине переклинивая мышцы века. Это был явно "дембель", судя по состоянию обуви, ремня и короткой, только начинающей свое проростание, стрижки. Смотря одним глазом, как кот Базилио на свою спящую подругу Алису, боец пробуждался от своего возможно счастливого, и безмятежного сна, где был его дом девушка и друзья и возможно много, много чего еще интересного, о чем нам и бойцу теперь уже не узнать никогда, ибо связь с реальностью все больше и больше прорисовывалась на его лице.
Второй же участник лежбища морских "котиков" явно не хотел возвращаться в суровые армейские будни и продолжал свою вторую, нелегальную гражданскую жизнь, начатую раньше срока и без, на то какого-либо разрешения командного состава полка.
-Вставай, приплыли. Теперь актерами будем. Вставай Серега, нас "Тимер" накрыл. - обреченно и даже несколько плаксиво пропел худой.
Серега явно не хотел переходить в вертикальное положение, лежа мир казался ему гораздо ближе и милее, но постепенно понимая, что никакого другого выхода уже нет и не будет, не спеша поднялся, облокатившись, сначала на локти, потом сев на попу и на конец оттолкнувшись от мягкой, проросшей травкой земли поднявшись на пока еще плохо слушавшиеся ноги в сапогах с носками как и положнено не по уставу, зарывшись каблуками от неуклюжести сонных движений и от этого качнувшись назад, хватаясь за воздух крутящимися как лопасти мельницы руками, вдруг поймал заботливо протянутую офицером руку, вытянувшую его вперед и умело поставившую на рельсы новой актерской карьеры.
-Саш, попались чтоль мы, да? - Глупо спросил он товарища.
-Нет товарищ подполковник просто подошел к нам что бы помочь встать. - с юродством в голосе ответил Александр, совсем не ощущающий себя победителем как диктовало ему его имя.
В 19.00 жду вас товарищи бойцы в столовой, там и ознакомитесь с ролью. - произнес "Тимер" бодро и радостно, с интонацией, с которой рыбак приговаривает, снимая здорового окуня или карася с крючка:
-Каков молодец, ну иди, ступай в ведро к своим друзьям братьям поменьше. Каков молодец попался мне, красавец, а глаза, глаза то какие огромные, ну просто загляденье. Вечером уху из тебя сварим навааариииистууую!!!!!
"Тимер" был офицером веселым и развлекался в такой захолустной дыре, как наш полк, как мог, используя весь свой талант режиссера подобных сцен и миниатюр, неоднократно сыгранных ранее с другими невольными участниками представления. Но в данном случае состав труппы подбирался тщательно и с заведомо поставленной задачей - научить жизни бывалых солдат, "дедов" и "дембелей", уже почувствовавших вкус свободы и власти, но еще по большей своей части далеких от "гражданки". Цель, которой руководствовался творчесский офицер, заключалась в пресмирении слишком вольной, по его мнению, жизни оборзевших солдат, возомнивших себя офицерами и по сути даже перхвативших инициативу в управлении полком. Тем самым мешающих спокойной, мирной жизни всего офицерского состава. Создающих цепочку каких-то немыслимых инцидентов, ночных подъемов из теплых офицерских постелей и вызовов в полк на очередные разборки инцедентов с молодыми бойцами начинающими свой путь по самоопределению в тяжелом и опасном мире неуставных отношений.
Последние трое бойцов, которых накрыла волна необузданного театрального искусства были скромными Азербайджанскими водителями "Уралов", но очень "старыми" и опытными, умудрившимися курить в парке в свежепостиранной в бензине форме, во всю испускающей пары, с эффектом дрожащего воздуха, впрочем, как и положено в любом порядочном, уважающем себя фильме ужасов про самоподжигателей. Они устроили целую прачечную, не просто в непосредственной близости от боевой техники, а прямо в боксе, а точнее в одном из его дальних углов скрывшись за стеной "Уралов", "ПЭСок" и БРДэМов. Стройним рядом встретили они появление "Тимера", ничто , кроме сильного, дурманящего запаха бензина, его паров и испуганных глаз смелых и теперь сияющих чистотой бойцов, не выдавало их занятия запрещенной стиркой.
Когда все батареи и роты полка взяли на подносах свой ужин и расселись за столы предвкушая его поедание, на середину зала столовой вышел "Тимер" и объявил, что театральная труппа укомплектована полностью и что в ее задачи входит ночная репетиция пъесы, под окончательно сформировавшимся названием - "Ночь в столовой", из трех действий. Первое действие, которой будет проходить в зале столовой, и в нем будет задействован весь актерский состав, репетирующий подготовку зала к последующей побелке потолков, готовя сцену ко второму действию.  В котором, нас ожидает побелка потолка всего, достаточно обширного обеденного зала и наконец, в третьем действии произойдет кульминация всех работ по обновлению интерьеров столовой, а именно уборка, и отмывка всех стен и полов от побелки, с дальнейшей расстановкой столов. Ведра с известью уже стояли и гасились в вестибюле на первом этаже, в углу под правой лестницей, ведущей на второй этаж. Под левой же, находился весь инструмент, и испуганно забившийся в угол, сегодняшний наряд по столовой, который собственно уже понимал, что им, сегодня предстоит за ночь. Что они будут не просто активными зрителями данной репетиции, но и участниками самых тяжелых ролей заднего плана.
Словно видя их мысли и предвидя направления развития ночных событий "Тимер", свалившись с лестницы, часто перебирая своими тонкими ножками, в яловых начищенных до блеска сапожках сказал:
-У меня именно сегодня бессонница, да еще и полнолуние как назло, так что я буду сидеть в первых рядах и руководить процессом. Если можно так сказать, я буду вашим театральным режиссером, если вы не возражаете товарищи бойцы? Потому что если есть возражения, то я пойду и на роль директора театра, но в таком случае я готов расширить площадь задействованных в спектакле декораций....
Актерам оставалось только зверски скалясь улыбаться и продумывать различные ходы избегания освоения новой, тяжолой для себя профессии. Рассматривались даже планы отравления "Тимера" путем подсыпания ему в пищу большого количества соды, что могло спровоцировать тяжелейший понос. Но как это сделать и остаться незамеченным? В общем, задачи ставились вдвойне сложные и практически невыполнимые.
Дело в том, что самое тяжелое для практически "дембеля" да и для просто "дедушки" это принуждение работать, и особенно работать рядом, можно сказать рука об руку с простыми "черпаками", а то и "духами", в одном строю. Ведь в случае данного смешивания разных призывов в одной не подобающей бывалым воинам работе, произойдет падение в глазах всего личного состава полка их положение в занимаемой иерархической лестнице, вплоть до полной потери всего нажитого до самого последнего дня, перед увольнением в запас.
Ночь предстояла тревожная и, я бы сказал театральная. Ведра с гасящейся известью стоя на полу, дрожали и вибрировали, зловеще напоминая выделяющимся паром о большом количестве квадратных метров потолка, в обеденном зале и, особенно о последствиях оставленных процессом побелки на стенах и полах.
                * * *
Работа и после ужина ни на секунду не замирала. Располаожение не покидали офицеры, тусуясь в кабинете командира батареи, и почти не показываясь наружу, тем самым давая понять, что вся эта возня их совсем не касается, что их дело это боеготовность техники и ответственность за боевую подготовку личного состава на уроках в Ленинской комнате, на учениях и в боевых дежурствах во время выездов на "точку", в тайгу. Но тем ни менее полное безразличие к процессу наведения генеральной уборки, я бы даже сказал, с элементами реконструкции у них не наблюдалось. Все же какой-то интерес к окружающим событиям у них имелся, не смотря на всю обособленность и какую-то элитность своего положения в войсках, как людей знающих и понимающих все в военном деле и не привыкших марать руки об морды простых солдат.
Время клонилось к полуночи. Старшина на время покинул корабль и удалился к себе домой, что бы пожрать и отдохнуть. Первым незаметно исчез командир батареи капитан Колосов, явно грезящий о майорстве, а пока смиряющийся с существующим положением дел не смотря на все лишения дальневосточной армейской службы и неустроенность быта.
Наконец наступил момент полного отсутствия власти в батарее. Старшина еще не пришел, а офицерье все медленно, но верно просочилось в бурую дверь батареи управления, ведущую на лестничные марши и на волю, на улицу, домой, к женам и к детям.
Все "деды", и "дембеля" зашарились в углу сдвинутых тесно кроватей, расслабившись и частично отойдя ко сну. Только лишь мы, "духи" и молодые бойцы продолжали свой непосильный, и однообразный трудб по ручному цыклеванию полов расположения казармы.
Дневальный, стоя с открытыми глазами, спал "на тумбочке" охраняя место от украденного кем-то телефона и карауля вход в расположение с целью подачи команды, в случае входа в расположение какого либо офицера. В общем все заснули в своем монотонном и унылом деле, напоминая скорее мертвое царство нежели воинскую часть готовящуюся к проверке. Кто-то спал с открытыми глазами, кто-то спал прямо на мокром полу, кто-то в обнимку с краном прямо в туалете. И не было того смелого человека, который смог бы взять на себя ответственнсть остановить работы официально и разрешить выделить чуть-чуть времени на отдых. Казалось что все это какая-то игра. Что мы все играем в одну большую и кем-то принятую по умолчанию игру и что, по другому никак и быть не может. Потому что только в игре и происходят самые серьезные события, тчательно замаскированные под фарс, но на самом деле еще какие серьезные и значимые в общем деле. Но никак по другому то их и нельзя было подавать, как ни в виде простой игры, где никто не брал на себя ответственности за общее дело, но при этом видел цель, к которой особо и не стремился. Казалось, что какое либо стремление просто противопоказано и запрещено, что оно как бы признак плохого воспитания, признак некачественной и неумелой игры, которую все боялись ухудшить своим явным исполнением. Это было запрещено. Возможно, и возникало впечатление того, что управление всем процессом нарушено и корабль плывет сам по себе и, не известно куда. Но достаточно было только одного грубого слова или крика, и весь процесс движения вперед становился явным и стремительным. Нужно было только время от времени его ускорять именно криком, мордобоем, или угрозой. Все послабления возможны были только нелегальным путем отсутствия ответственности за принятие координальных решений. Все происходило как бы по умолчанию и само по себе.
Батарея дремала......Лишь изредка, проходили бледные тени караванов шедших по надобности в туалет.....Воздух наполнился липким и вязким летним и очень крепким сном............
Вдруг открылась входная дверь и в нее очень тихо и со зверской улыбкой нашкодившего кота, заглянул своим прищуренным глазом прапорщик Крачковский
Несколько молниеносных шагов, и пилотка дневального, снесенная сильной оплеухой с головы, летела в сторону расположения, придавая собой, как бы движение к всеобщему пробуждению ото сна, всего многонационального состава батареи управления, лишь не на долго, оставшейся без управления, в этой черной дальневосточной ночи, наедине с беспорядком генеральной уборки, и предвкушая завтрашний, не менее тяжелый день. Ведь при движении такими темпами в неполноценном контроле за проводимыми работами, процесс наведения порядка мог затянуться на долгие дни. Но, слава Богу было известно число и время возможного появления высокого начальства на территории полка.
-Ааааай БОЛЬНООО!!!! - Проорал дневальный заваливаясь в сторону своего головного убора.
-Где твой телефон боец?!!!! Я тебя спрашиваю. Как тебя самого не унесли, я еще не понимаю, вместе с тумбочкой враги. Я тебя спрашиваю. Где телефон? Куда ты его дел?
-Дневальный тер затылок, и хлопал глазами, с лицом полного дебила, не понимающего, где он и что вообще сейчас произошло и вообще, что за телефон такой у него пропал?
-Какой телефон? - только что и смог он ответить старшине еще до конца не проснувшись и не понимая реальности происходящего.
-Нет, вы посмотрите, он еще меня спрашивает - Какой телефон? Да вы о...ли товарищ боец. Ищите телефон, пока я из вас телефон не сделал. Будешь бегать у меня по полку, как ток по проводам. - Пытался вылить всю свою злость на солдата, старшина при этом сам еле сдерживаясь от смеха.
"Лука", такая кличка была у дневального, наверное, в честь его фамилии - Лукьянов, зачем-то полез в тумбочку, в надежде на то, что спросонья сам туда его спрятал.
-Вы что товарищь боец издеваетесь надо мной, я не понял? Даю вам пять минут на поиски, идите и будите своего сменщика, пусть он пока стоит за вас, и ко мне с докладом. Я буду ждать в каптерке. - сказал старшина и шагнул в сторону каптерки. Из которой через некоторое время вылетели один за другим бойцы клеившие обои и заснувшие прямо в шкафу на почти новых и мягких шинелях, один держась за ухо, другой прикрывал ладонью глаз.
-Я устрою вам б...ть "дембельский аккорд", вы у меня еще порох понюхаете орлы облезлые. - слышался крик погружающегося в свою родную стихию, старшины. Казалось, что он просто рад от того, что ему сегодня наконец-то таки, за долгий период времени, удалось побывать на своем месте и почувствовать полную свою незаменимость и власть над вверенными ему бойцами, для которых он был и папой и мамой и отвечал за каждого головой, еще больше чем все вместе взятые офицеры.
Телефон появился, так же как и исчез - неожиданно и "Лука" его появление не заметил, как и исчезновение, чем вызвал еще больший гнев, но в то же время и скрытую радость со стороны старшины - хоть одной проблемой в этот вечер меньше.
И опять продолжился так и не закончившийся до конца день. Опять зашкребыхало об пол стекло, задвигались кровати, забегали бойцы. Работы было очень много и казалось, что она никогда не кончится.
Но тем ни менее неумолимо наступал рассвет, и чувствовалась усталость, она была у всех и у тех кто работал и у тех, кто руководил, и даже у тех кто по сроку службы вообще ничего не делал. Она накапливалась и постепенно, тихо и неумолимо, делала свое дело. Со стороны, человеку непосвященному казалось, что работают все не покладая рук, но если присмотреться, можно было понять, что работют лишь какие-то единицы, остальные же просто создают видимость процесса. Вся воинская часть разделилась на четыре степени работающих людей. Основная нагрузка легла на молодых солдат, только что принявших присягу, они выполняли все самые тяжелые и грязные работы, под руководством уже более опытных, отслуживших более полугода бойцов, которые в свою очередь то же не стеснялись втягиваться в процесс. Над ними стояли уже отслужившие более года, как правило, просто грамотно выполнявшие прикахания "дедушек", солдаты, знающие, что из чего "растет" и с чем это едят. Они в свою очередь, просто распределяли работу и следили за ее качественным выполнением, лишь только в исключительных случаях беря в руки, какой - либо инструмент, да и то только с целью показать, как правильно им пользоваться. Среди всей этой иерархии могли затесаться и те, кто, отслужив и более, полутора лет оказался просто человеком слабым, не умеющим накричать на других или дать по морде по разным причинам. Как правило, это были люди, не имеющие своего внутреннего стержня, не сильные духовно и слабые морально, одним словом "стукачи", способные ради спасения своей шкуры на явное предательство. И именно тогда, наблюдая все это я понял, такую, простую на первый взгляд вещь, но практически не разглядимую невооруженным, не подготовленным взглядом. А именно то, что предательство, если оно скрыто и замаскировано под высокость целей, не выглядит уже предательством и является силой характера. Я понял тогда, что смелость бывает разной. Безудержной, расчетливой, показной, затаенной. Но она присуща даже самым слабым людям, и слабым, как правило, по причине своего воспитания, той среды, в которой они выросли, сформировавшихся в полной неспособности кого-либо ударить, и тем более по лицу, но при этом стойких духовно и способных выдержать тяжелейшие испытания, которые преподносит нам жизнь и порою выбираясь из одного мы попадаем в другое, закаляясь внутренне, но никак не внешне, где-то внутри, в глубине себя, как булатная сталь, которая с виду такая же, как и простое железо, но на деле способна перерубать другие мечи. Тогда я только начинал понимать такие вещи, не имея еще того жизненного опыта, которым обладаю сейчас и возможно через годы буду понимать еще большее.
Тогда же я видел то, что армия является сжатым, сконцентрированным как сироп отображением всего окружающего мира, который я собственно еще не познал вполне тогда, но уже видел его плохие стороны. И в армии они были еще более выражены и предоставлены как на ладоне, нужно было только правильно их видеть, под нужным углом зрения, который видимо, формировался во мне с детства моими родителями, воспитанием и окружающей меня средой. Я не мог ударить человека или "припахать" на работу вместо себя, угрожая расправой, мне было это мучительно тяжело и невозможно. Тогда я думал, что причина вся заключается просто в моей трусости, страхе быть избитым и тем самым униженным в глазах другх. В страхе потерять уважение окружающего "общества", не справившись с простой бытовой ситуацией, не набив морду более слабому физически человеку. А ведь для этого нужно было так мало. Для начала просто выбрать слабую безответную жертву и избить ее, потом же получив результат можно было уже переходить к следующей жертве, имея какой-то опыт за плечами, благо всегда был рядом кто-то послабее. И, таким образом, поступившись со своей совестью однажды, не стесняться этого больше никогда, ибо стыдно только один раз, в самом начале, дальше же все гораздо проще. Человек, как правило, думает только один раз, первый раз, в самом начале, потом все превращается уже в привычку. Мы все живем по привычке и она формируется, в начале нашего самостоятельного пути. И армия для нашего поколения как раз и была практически нашим становлением, как личностей. Мы в ней самоутверждались и делалаи это кто как мог, кого, как учили и воспитывали. И большинство людей принимали законы навязанные обществом и до невозможности сконцентрированные армией.
Особенно мне нравилось наблюдать за чертами присущими различным национальностям. По началу, кажущимися, безудержно смелыми, и безстрашными, но потом, оказывающимися просто кичащимися показной безнаказанностью. Тогда я этого не понимал, и мне казалось, что это очень смелые люди, не боящиеся ничего, если они способны так просто ударить человека не задумываясь о последствиях моральной стороны вопроса.
Один раз, много лет спустя, я видел как водитель, сбивший пешехода на переходе, насмерть, вел себя с достоинством, не поддаваясь панике и спокойно вызывая скорую и полицию, понимая, что все уже произошло и что думать надо было раньше, а теперь смириться и оставаться человеком не поддаваясь панике, не юля и не подтасовывая факты. Все это было видно по его лицу, излучающему, наряду с глубокой скорбью от случившегося, еще и смирение с произошедшим, понимание того, что все это произошло не только из-за его вины, но и послано как испытание для проверки на прочность его, как человека. Такое очень редко бывает в наши дни, люди в погоне за материальными благами потеряли страх перед самим собой, перед своей совестью. Мы стали жертвами общества потребления, мы все когда-то дали слабинку, когда-то давно, кто-то возможно еще в армии, поступившись чем-то сперва малым, но потом как снежный ком, ставшим огромным, и вот уже подмявшим нас под себя с головой, и уже не шевельнуться, а мы все продолжаем лгать, и давить друг друга, будучи сами-то уже давно раздавлены.
Меня всегда удивляло, как быстро меняются люди и встают на свои рельсы, только недавно бешено слетев с них и размахивая кулаками ничего и никого не боясь. Особенно хорошо и отчетливо это видно в лихих ситуациях на дороге, когда, как правило, заполнившие внутреннюю пустоту хамством, от безнаказанности, озверевшие хамы вступают в драку и как потом они трусят в судах, теряя чувство собственного достоинства еще недавно с таким пылом отстаивающие оное на дороге. Как они давят пешеходов специально, на зло, сбивают мотоциклистов не включая «поворотники», перестраиваются через две полосы и поворачивают там, где запрещено и как потом делают все возможное что бы откупиться и найти лазейку в российском законодательстве нанимая дорогих адвокатов только из-за простейшего чувства звериного страха, приходящего, как правило практически всегда после безудержной смелости, как похмелье после тяжелой и долгой пьянки.
Тогда, в армии я не понимал, что смелый не тот кто смог всех подмять кулаками, иногда, не скрою, еще и думая головой, но, как правило, только с целью как лучше перевернуть с ног на голову правду или поменять ее с ложью. А смелый тот, кто смог выдержать, не испугавшись потерять положение в обществе, наплевав на стандартное, навязываемое всеми мнение толпы, не пал духом и справился, не опустившись, оставшись при этом жить обособленно от общества, в сторонке, но зато своей собственной не диктуемой окружением, жизнью.
Таких людей очень мало, но мне довелось видеть таких людей. Вся искусственность, солдатско, сержантско, дембельской, алигархии не коснулась их, они, живя скромно, не сломались, не поддавшись ей. Они жили своими законами, сохраненными в себе и выбранными еще в детстве на всю жизнь, как принято говорить, всосанными в себя с молоком матери.
Рядовой Лукьянов был таким. В современном обществе это изгои, для окружения они являются больными людьми. Все хотят их либо вылечить, либо забить до смерти, решив, таким образом проблему отличия от всех остальных, проблему колоссальной пропасти, все больше разделяющей общество и таких сильных внутренней, не выставляемой на показ силой, людей.
Мне было тяжело определиться в своем месте в жизни, окружающей меня плотным и принуждающим к насильственному выбору той или иной стороны своих интересов, кольцом. Но в то же время и дающей, право самостоятельного выбора со всеми последующими из него проблемами.
Во всей суете капитальной генеральной уборки хорошо просматривалась как бы структура современного общества, для этого нужно только лишь закрыть глаза на офицеров и рассматривать всю местную иерархию с их полным отсутствием в процессе данного мероприятия. Достаточно просто внимательнее приглядеться к простым служащим срочной службы и к прапорщикам, так же замешанным в этот процесс и придающим ему еще больше краски, глубины, что бы понять его очень плотную связь с окружающим миром. Только с еще большей сконцентрированностью на меньшей территории земельного участка, ограниченного забором воинской части, с огромным сосредоточением представителей всех национальностей, населяющих тогда еще СССР.
Иными словами, если попытаться принять наш полк за маленький мир, то можно на его уменьшенной копии наблюдать все ситуации, возникающие в государстве, на всех уровнях управления им и просто среди простого населения, только гораздо более выделенные и насыщенные. И особенно все становилось явным именно в процессе генеральной уборки, когда условия становились, если не экстремальными, то уж точно тяжелыми для жизни. И уборка эта, возможно напоминала репетицию всей будущей жизни, которая зарождалась именно сегодня и сейчас, на основании дел и поступков каждого, кто варился в этом котле хорошего сконцентрированного сиропа для неоднократного разведения в воде будущей жизни.
                * * *
Команды: - "Подъем" - не было, так как никто и не ложился, просто все построились на завтрак, и вяло потянулись в сторону столовой.
Еще издалека было видно, что завтрак будет не простым. Какое-то тревожное предчувствие парило в воздухе, не давая покоя и создавая видимость неустроенности быта и возможно даже лишения одной из самых главных его составляющих, а именно лишения возможности простого принятия пищи в установленное время и в установленном месте.
Всеобщее предчувствие не оказалось безосновательным, то есть столовая стояла на месте, да и завтрак, все-таки не смотря ни на что, был готов, но вот только съесть его было довольно трудно. Дело в том, что места на всех измученных уборкой воинов, не хватало, так как большая часть столов была сдвинута в кучу и на высвобожденном от них участке, неизвестно каким образом еще выжившие бойцы из наряда по столовой, оттирали испачканный побелкой пол. Столы же тоже были не в первозданном виде и нуждались в частичной реставрации. Одним словом потолки были побелены и надо сказать, достаточно качественно, насколько можно было это сделать в такие кратчайшие сроки. Но все остальное, все, что было вокруг и хоть как-то соприкасалось с решением этой проблемы, пострадало по полной программе. Более того, к работе по подготовке к покраске были привлечены все, кто хоть мало-мальски попал под руку многонациональному коллективу профессиональных маляров, которые, сделав свою работу и угрозами припахав весь наряд по столовой, сидели в дальнем углу на одной длинной лавке в состоянии анабиоза после долгой трудовой и опасной ночи.
Всем и с самого начало было-то понятно, что эти "полудембеля" в очередной раз выкрутятся из непростой ситуации, показав как надо работать, а точнее как надо грамотно организовывать любую работу, делая из этого шоу, а точнее играя спектакль в трех актах. Режиссер-постановщик кстати сам не ожидая таковых последствий, хотя и неоднократно наведывающийся в зал репетиций расхаживал с сигаретой в дальнем углу нервно выпуская дым в разные стороны и в свою очередь боясь получить п.....й от командира кадрированного полка, который появлялся редко но метко и как правило в самый неожиданный для подчиненных час и в самом неожиданном месте. Точнее, конечноеже в самом ожидаемом месте, но только с его точки зрения.
Процесс поедания завтрака личным составом полка проходил героически мучительно в выделенной части зала столовой, которая не позволяля разместиться в ней сразу всем подразделениям одновременно. И от этой проблемы завтрак сильно затянулся. Внизу столпилась уйма голодного народа, совершенно не согласного с плохой игрой актеров и требующая возвращения денег за билет обратно, хотя бы в виде горячей еды.
Спектакль не удался. Актеры не раскрылись для зрителей, да и могли ли они раскрыться? Ведь внутри у каждого была пустота, нагло прикрытая видимостью актерского мастерства. А что касается режиссера, то это был заранее предсказуемый провал. Такие постановки невозможны с зажравшимися артистами. Они не способны привнести что-либо новое в пъесу, так как давно живут по шаблону, взятому из своего такого же зажравшегося окружения.
Из всего увиденного было ясно одно, то, что добро опять не победило зло. И дикие законы жизни не преодолимы. Любая борьба здесь просто неуместна. Зачем бороться, если можно просто жить и радоваться? Не надо ничего менять, а если уж приспичило менять, то тогда надо менять страну, людей, поведение, да и, пожалуй саму планету возможно, но начинать с самого себя. На собственном примере доводя до людей принципы жизни по уставу. Не устраивая шоу из шоу, а просто, не мешая событиям развиваться своим чередом при этом не участвуя в них как соучастник.
                * * *
Проверка в наш полк на следующий день не приехала, как не приехала она и через день, и через два, она вообще не приехала никогда. А может ее, и не должно было быть? Кто знает? Но теперь я думаю, что главное не в этом, не в самой проверке и даже не в ее возможности. Главное в том, что мы играем свою жизнь, не живя ее в полную силу, все время, боясь оставаться самими собой, маскируемся под наше окружение, в страхе хоть чем-то, самую малость, но отличиться от других, совершенно не нужных нам людей, скорее тянущих нас за собой, на дно, чем дающих что-то новое, необычное и индивидуальное. Мы все играем добровольно выбранные нами роли в пустой и однообразной искусственно созданной нами же среде. Только ради совершенно второстепенной, и ненужной нам цели - достижения определенного веса в обществе и материального благополучия, не понимая, что созданы для другого, в первую очередь для самовоплощения, для потдержания заложенного в нас самих с самого рождения того, индивидуального и неповторимого, того, ради чего мы собственно и появились на этом свете. Я много думал о своем пути, о том, что главное и что второстепенное. В молодости я стремился к приобретению материального, но жизнь складывалась не так, как мне бы хотелось, она как бы все время уводила меня куда-то в сторону от всего сиюминутного и наполняла по большей части духовным, вечным, не приносящим радости физической, но приносящей радость ощущения своей востребованности, через исполнение творческих начинаний. Все, что удавалось мне приобрести в процессе постижения нового, все, что делало меня умнее и опытнее, давалось мне с неимоверным трудом, зато приходило навсегда и пронизывало своей полнотой всего, от самых моих основ до границ на уровне восприятия действительности, ибо я становился другим изнутри, не временно и не поверхностно.
Например, в своей профессии я стал понимать что-то довольно поздно и ощущение того, что я занят своим делом пришло ко мне в окончательном объеме только в 33 года, но зато в полной мере понимания значимости произошедшего.
Я знаю людей, изменивших профессию в середине жизни, на, совершенно противоположную. И так же знаю таких, которые уже в 17 лет понимали, чем они будут заниматься, все свои отведенные на этом свете, годы. Не берусь судить о том, что лучше, но главное не в этом, как мне кажется. Главное в том, что бы понять, что ты на своем месте и занят своим делом, остальное все, на мой взгляд, полная ерунда. Как и полная ерунда занимаемая тобой должность, так и момент наступления понимания правильности выбора.
Когда понимаешь такие вещи, а точнее они становятся не просто понятны, а идут как бы изнутри, тогда можно считать себя полностью сформировавшимся человеком, которого уже не могут расстроить достижения других. Тогда пропадает чувство зависти от ощущения полного удовлетворения чувством собственной надобности в процессе созидания и возможности участия в оном без прикрытия какой-либо личиной равнодушия, возникающей, как правило, от комплексов неполноценности, навязанных пустым "благополучием" всего окружения.
Генеральная уборка подходила к концу, наведя самый главный порядок во мне или точнее показав возможность наведения такого порядка.
Впереди был бесконечно длинный, трудовой день, принесший огромнейшее количество подвигов. Но это все было не главное. Это все не производило на меня такого впечатления, как ощущение состояния внутреннего порядка, понимания своей частицы, в этом сконцентрированном мире воинской части, имитирующей собой мир окружающий, и встречающий в своих объятиях человеком другим, понявшим то главное, что сложно понять годами спокойной и ровной жизни в разбавленном как вино окружающей действительности мира будущего, еще совсем недавно выдавившего меня из себя только лишь для того что бы потом принять обратно но уже в совсем другом переродившемся виде обратно на "гражданку".