Милый мой волшебник. Главы 9-10
сказочная повесть
Глава девятая. Жизнь и судьба
Раннее утро полоскалось под небом, как светло-голубая простыня. Сизая река качалась, и плакали остроклювые чайки. Волны были похожи на ломаное стекло. Ветер рвал плащ с плеч Орехова. Слышен был запах рыбы и мокрых ветвей. Смелые рыбаки, не страшась волн и низового ветра, закидывали удочки, и у некоторых в руках вертелась скользкая синеватая рыба.
Орехов обернулся. Давно покинутый город ждал его. В голове плавной рекой лились воспоминания.
Он вынул из кармана часы и хлопнул крышкой.
«Еще есть немного времени. Девочка, наверное, ещё не проснулась. Слишком умаялась вчера. Представляю – такое испытать... Пройдусь - ка я на то самое священное место, где впервые ее встретил. Господи, когда же это было? Год семьдесят восьмой от Рождества Христова. Да – семьдесят восьмой, далекий год, и с тех пор, подобно стрелке часов, пролетели неумолимые годы, будто быстрые всадники. И тогда, в тот год была тоже прохладная весна, с ароматными, очаровательными вечерами, пахнувшими сырой землей и сиреневым цветом. Я был тогда молод, горяч и грустен, страдал от одиночества и просил у судьбы сжалится и прислать мне наконец Ее. Но всё это я просил раньше! А тогда мне было уже двадцать семь, и все чаще казалось, что любовь проходит мимо, что ей нет до меня никакого дела, раз я никого не любил, никакую родственную душу не встретил.
Помню в тот вечер я вышел из кино совершенно один. И был я студентом, но забросил и забыл своих товарищей, ведь был на последнем курсе, и все уже свершилось, все уже было – и лихие друзья, и неизменные попойки, и рестораны, и клуб, где мы спорили до хрипоты над просмотренным спектаклем или фильмом, и дискотеки, которые начали тогда зарождаться, и душевные компании. Да, все уже ушло из моей души, и стал я сторониться друзей, стал более задумчив, грезил о ней и не находил ее. Я вышел под клены, вечер опустился на землю – бережный, мягкий, а потом пошел ливень и все смешалось. Прикрывшись курткой, стоял я на пороге универмага и смотрел на водяные потоки, несущие яблоневый и вишневый цвет, на прохожих, бегущих под ливнем, на шарообразные зонты, на мокрые костюмы мужчин и приятно облегающие платья, и кофточки женщин, и мне было грустно от моего одиночества. Пробежал и ушел дождь, и зашлепал я по лужам, решив скорее добираться до своего жилища, ведь ноги мокрые от брызг, недолго и застудиться».
Орехов шёл широкими шагами, превозмогая боль в коленях, мимо шепчущих листвой деревьев. Он дошёл до сквера. Все здесь уже давно изменилось, но скамейки остались...
«Правда, это другие лавочки не те что были. И навесок кое-какой соорудили. Но всё равно, немного похоже... Здесь я и встретил их... Сидел, когда они подошли. Он был раздражен, размахивал руками, а она молча слушала, а потом села рядом как-то обреченно, а он все выговаривал ей, наверное, о каком-то проступке.
- Вот пойду и удавлюсь... С моста в реку брошусь! - гордо прервала она его гневливую речь.
- Ну и ступай. Подумаешь – луч в темном царстве! Анна Каренина!
Тут подъехал видавший виды «лиазик». Мужчина, бросив ее, нырнул в автобусную глубину, так и не обернувшись, но потом его лицо показалось в заднем окне.
Пока я обернулся – ее уже не было на скамейке! Она уже шла вдаль по аллее, уходя из сквера. Шла как-то медленно, обреченно, потом зашагала быстрее. Мне бы догнать ее, но не решился, не отважился, смалодушничал, кажется подумал, что она сейчас сердитая, ей не до меня... А вдруг и вправду в реку бросится? Такая красивая девушка... Нежные локоны спадали на плечи....
Долго еще была видна ее фигура в свете фонарей, а потом пропала. И ощутил я такую тоску, что не передать, и, когда в полутьме подошел мой автобус, я шагнул к нему, как вдруг кто-то сзади говорит:
- Молодой человек, вы забыли...
Оборачиваюсь, смотрю - стоит немолодая женщина в очках, скорее даже старушка – «божий одуванчик», протягивает мне сумочку и зонтик. Как я сейчас понимаю, это и была сама Судьба в виде этой женщины.
Поблагодарил я ее, взял эти вещи, но автобус – то не стал ждать, дверь захлопнулась, и он двинулся. А я остался стоять. Гляжу, а старушки-то нет, может пошла куда, а может как-то быстро и незаметно в автобус села?
Не стал я ждать – побежал по аллее, вдыхая запах молодых листьев, стал искать девушку. Ведь я был уверен, это были ее вещи, но девушку конечно не нашел.
Автобуса ждать не стал – так и побрел в общагу с этой сумочкой и зонтиком. Помню, даже насмешки товарищей вызвал – с дамской сумкой приперся!
Помню осмотрел я ее: губная помада, открытки киноактеров, духи «Дзинтарс», комсомольский билет на имя Хорошевской Елены Казимировны. Где же живет, работает, а быть может и учиться эта Елена, подумал тогда я, очарованный находкой, ведь она рождала столько тайных надежд в душе.
При детальном исследовании выяснилось, что скорее всего учится! В сумочке находился сборник документов для семинаров. Я полистал эту книжечку, содержавшую выдержки изречений древних философов и вопросы к ним. Итак, Елена училась на гуманитарном факультете, судя по штампу – в нашем университете!
Я помню тот яркий весенний день, когда я отпросился с работы и, волнуясь, поехал к университету, старинное здание которого казалось незыблемой глыбой. В университет, понятное дело, не пропустили, а Хорошевской попросили оставить записку. Я написал ей кратко о находке, оставил адрес своего общежития. Немного разочарованный я сходил по ступенькам между двух каменных львов, намертво застывших по бокам лестницы. Оставалось надеяться и ждать. Я бродил по городскому саду, был в кино, а уезжал из порта. Как вдруг, на столбе у остановки, где нашел сумочку, увидел объявление о пропаже, подпись «Елена» и указанный адрес, куда нужно занести находку. Ах, почему я не пришел сюда ранее?
Словно метеор ринулся я по адресу! Елена жила в одной из новеньких кирпичных пятиэтажек, в недавно созданном микрорайоне в отдаленной части города. Здесь были еще груды стройматериала, необорудованные детские площадки. Помню, что из чьего-то окна звучала песня Ободзинского, прямо-таки идеально ложившаяся на ситуацию:
«Может ты звезда моя, может ты судьба моя
Может ты любовь моя, а может быть мираж?»
Она была дома – смуглая, покоряющая своей южной красотой, соболиными бровями, глазами – цвета спелого каштана, а с нею был и он – длинноволосый, высокий красавец. Наверное, помирились – подумал я.
Я помню, что она тогда еще сказала:
«Вот ведь есть добрые люди на свете. Большое спасибо».
Все было в пределах вежливости, снисходительно тепло. Она сверкнула черными очами, была в роскошных расклешенных джинсах, а он, закурив, втянул меня в комнату, предложив выпить. О, как я мог отказаться?
Звали его Костей.
О, знал ли он, какого троянского коня он втягивает в квартиру, как он поневоле готовит себе соперника. Ибо я уже был влюблен в нее, и старался быть разговорчивым и смелым, чтобы завоевать расположение и доверие, а позже – и хорошим другом, вхожим в дом на все праздники.
Елена всегда привечала меня, а на Новый год даже поцеловала и приняла мои горячие стихи, а к восьмому марта цветы. Костя вовсе не возражал, даже подружился со мной, хотя никогда отдельно, как друзья, мы с ним не встречались.
Я все мечтал сделать ей признание, но был тогда робок, не очень высокого мнения о своей внешности и несмел, так все ходил к ней, да не решился сделать этого.
А на вечеринках, когда звучал громко проигрыватель с «Аббой», я сидел в уголке, ловил ее взгляд и улыбку и глядел, как она танцует, извиваясь всем гибким и длинным телом, легкая, будто инопланетная девушка откуда-то из Кассиопеи, и большой радостью для меня было ее приглашение на танец. Тогда я вдыхал ее «Дзинтарс», обнимал ее инопланетное тело, и сам улетал куда-то к Кассиопее или Андромеде, мог даже прикоснуться губами к ее шее, и даже к ее алому рту, с нежным, легким пушком под губой – у нас были свободные нравы, и кое-что было гранью допущения.
Мы ходили на пляж, в жаркие желтые дни плавали компанией на стареньком прогулочном пароходике, на острове ныряли с камней в скользкую глубину, и когда она выходила из воды в облепившем стройное тело купальнике – вся моя душа ликовала, а тело напрягалось, я чувствовал, что желаю ее остро и безнадежно, так как Костя всегда был рядом, и его «государево око» было недремлющим. Чтобы скрыть свое смущение я ликовал и смеялся, шутил и в тот же день получил приглашение на свадьбу.
Был золотой сентябрь, остро пахло краснобокими яблоками и свежесрезанными цветами. Я был в нарядном костюме, был в важной роли свидетеля и провожал в новую жизнь девушку, которую любил.
Я был остроумен в этот день, и, наверное, неумеренно пил, потому что, когда за полночь вернулся домой, то просто свалился и рыдал от горя.
Я долго смотрел на портрет Елены, на которым мы в обнимку были засняты Костей же во время волшебного южного счастья на Азове, вспоминал свой сегодняшний танец с невестой... Последний танец на свадьбе, когда она еще казалась свободной, не скомканной Костиными руками, и потому блестевшая жгучей, горячей красотой, и я представлял, как эта красота поблекнет в семейной жизни, как увядает сорванный цветок, как уйдет ее неумеренная веселость и погрустнеет она, как грустит природа осенью. И, используя свой последний шанс, а быть может, под воздействием головокружительных затей вина, я поцеловал ее в сладкие бархатные губы, и отвел к жениху.
Я так тогда размышлял, глядя на портрет, а потом тихо спрятал его.
Проснулся я в тот день поздно, с тяжелой головой, выпил вина, привел себя в порядок, оделся и пошел к ним на квартиру, где была назначена встреча родных и близких в тесном кругу за праздничным столом.
Я шел по городу, и ноги меня несли не туда, помню только, что я оказался в парке, долго думал, как ей признаться в любви, но так и не признался, не решился...
Годы летели, и она не увядала, и я продолжал ее любить на расстоянии. Я приходил к ним, у них с Костей, конечно, были разлады, но, в целом-то, все было хорошо, и они любили друг друга, и я пытался полюбить другую, но остался бобылем на всю жизнь.
Я оказался романтиком-однолюбом, жил один, потом начал писать сказки, посвящая их несуществующим дочерям и сыновьям.
... Его я различил за сотню голов, он стоял на песке, у самой воды и плакал. Это был светловолосый мальчишка лет пяти, он потерялся, и я успокаивал его. Я ему говорил, что мы обязательно найдем его маму, и, помню, что мы обошли весь пляж, но так ее и не нашли, купили мороженое и пошли к корпусу, где жили отдыхающие, и, наконец-то, увидели маму, бегущую по аллейке. Звали ее Аглая, она была пышной блондинкой, доброй, хотя и несколько рассеянной, порывистой и необязательной.
Мы встречались ежедневно, но больше я подружился с Корнюшей (так звали мальчика), а Аглая была мне благодарна. Корнюшу я учил плавать, спускаться с горки и нырять с трамплина, строить крепости и замки из песка, мастерить парусные кораблики, водил его в тир и в кино. И добродушно-рассеянная мать никак не могла налюбоваться на нашу дружбу. Она очень радовалась моим приходам, и, в конце концов, я стал приходить и по вечерам, и при закатном солнце, читал Корнюше свои и чужие сказки и клятвенно обещал, что напишу сказку и для него. Аглая всячески склоняла меня оставаться на ночь, и когда поздно мальчишка засыпал, то жаркие поцелуи и жадное до ласк тело Аглаи было к моим услугам, и так продолжалось целый двадцать пять ночей, и я никак не решался признаться ей, что люблю другую женщину... А потом пришло время прощаться. Аглая плакала, просила не забывать, и я что-то обещал, потом вернулся домой, исхудавший и подтянутый, и часть обещаний выполнил. Написал сказку для Корнелия о счастливой любви, о том, что он станет добрым волшебником, будет помогать людям, послал её ему в подарок ко дню рождения, переписывался с Аглаей, а потом как-то все заглохло. Жил тогда я далеко, да творческие и издательские дела затянули меня в свой водоворот.
И вот, на склоне лет – я здесь... Нет, довольно воспоминаний, надо идти, ведь Даша проснется, а она славная девочка, очень славная».
Орехов зашагал мимо шумящих деревьев, гаснущих витрин магазинов, мимо переполненных гремящих трамваев, туда, где его возможно ждали.
Он уже подходил к дому, окруженному садом и поприветствовал выходившую из калитки с корзинкой в руках Валерию Петровну, как в ту же минуту Дашу, почивавшую доселе на раскладушке, подбросило словно от удара током.
Она сидела, свесив ноги, изумлённо осматривая незнакомую комнату, протерла глаза, и обрывки воспоминаний вернулись к ней. Она вспомнила, что произошло, и заныло все ее существо, страдания переполнили чашу ее души.
Она встала, глядя в окно, стала медленно одеваться, как тут, тихо постучав, вошел Орехов.
Он улыбнулся ей ободряюще и протянул букет белой сирени.
- Вы уже проснулись? Как отдохнули? Вот это вам – срезал по пути несколько веточек.
- Спасибо, - произнесла Даша немного суховато, тут же погрузив лицо в обволакивающий аромат цветов, и ей стало намного легче.
Он положил руку на ее плечо.
- Сейчас будем завтракать...
Даша замотала головой.
- Мне надо домой – меня хватятся - всю ночь скиталась неизвестно где.
Орехов посмотрел с улыбкой.
- Не хватятся. Во всяком случае, лишние полчаса ничего не решают. В умывальнике найдете мыло, полотенце. А я сейчас...
Через двадцать минут они завтракали яичницей и пили ароматный чай.
Даша молча и ободрено смотрела на Орехова.
- Игорь Владимирович, большое спасибо вам. Но, почему вы помогаете мне?
Он пожал плечами в светлой бумажной паре.
- Просто увидел хорошего страдающего человека. И захотелось помочь. Вас бросил любимый? Может быть и я здесь частично виноват...
Даша расширила глаза.
- А вы-то тут причем?
Он опустил взгляд в тарелку.
- Да может и не причем. Но, всякое бывает... Бывает люди, казалось бы незнакомые, сцеплены тонкими, невидимыми нитями судьбы. Бывает, что и мысль, и слово написанное могут стать материальными... Но, впрочем, это все философия... Не это сейчас главное! Но вам я помогу. Запомните одно: «Все проходит. И это тоже пройдет». Это великая мудрость!
Даша хмыкнула и сказала:
- Слышала где-то. Небось какой-то философ изрек...
Орехов пояснил:
- Согласно библейской легенде, эти слова были начертаны на кольце царя Соломона.
- Я слышала что-то о его мудрости.
- Несмотря на мудрость, жизнь этого древнего царя не была спокойной. Был подвержен страстям, страдал от одиночества, непостоянства, необязательности, неразделенной любви. Вот ему один мудрец и подарил кольцо с утешительной надписью: «Все пройдет». С тех пор Соломон обрел спокойствие. Но настал момент, когда, взглянув, как обычно, на кольцо, он не успокоился, а наоборот — еще больше вышел из себя! Тогда он сорвал кольцо с пальца и хотел зашвырнуть его в реку, но вдруг заметил, что и на внутренней стороне кольца имеется еще какая-то надпись. Он пригляделся и прочел: «и это тоже пройдет…». Ему стало значительно легче на душе...
Даша вздохнула.
- Да, возможно это и так.
Орехов сказал:
- Дашенька, вам сейчас нужно развеяться и отдохнуть. Царю Соломону подарили кольцо с надписью, а я вам сказку напишу. А пока - езжайте – ка на юг, к морю. Вы же мечтали туда поехать...
Даша удивилась.
- А вы откуда знаете?
Орехов рассмеялся:
- Да уж знаю. Поверьте, там вам станет легче. Вы обретете новую жизнь!
Когда Даша собралась, он напомнил ей:
- Букет не забудьте! И помните, о чем я говорил.
Даша кивнула, глядя на него глазами, полными веры.
Орехов улыбнулся:
- А на прощание – хотите стих о сирени?
Она кивнула и, как завороженная, присела на стульчик.
Он читал вдохновенно и негромко, не отрывая глаз от букета.
В раю кипенный свет сияет -
С сиренью я к тебе пришел!
И нежным духом освящая,
Светлейший ангел снизошел.
В белейший океан сирени
Ты прячешь смуглое лицо.
Играют скрипки и свирели,
И я дарю тебе кольцо.
Цветы хранят твою улыбку,
Их запах в комнате разлит.
Достоин Гебы, стан твой гибкий,
Но к сердцу ключик твой сокрыт.
Вот на окне букетик снежный.
Захлопнув розовый футляр,
Блеснув своей улыбкой нежной,
Ты возвращаешь мне мой дар.
И проходя у твоих окон,
Я будто вижу твой портрет.
Сквозь марево оконных стекол
Под ним сирени той букет.
Года бегут, и я седею,
Но также от любви горю.
Как юный бог мечту лелею
И вновь сирень тебе дарю.
***
Они вместе встречали утро после своей первой, очень нежной томной ночи.
Это было на даче друга в старинном, немного запущенном доме в два этажа с очень толстыми стенами и черным камином.
В окна лился розоватый утренний свет, после дождя пахло лилиями.
Временами порывы ветра били в оконные рамы, стучали ставнями, и земляничный аромат ее нагого тела смешивался с запахом цветов, влетающим в открытую форточку. Он нежно гладил ее дегтярные волосы, внимательно и ласково пробегал маленькими поцелуйчиками по великолепным черным ресницам, по крепкому, кофейно-молочного цвета, спелому телу, к роскошно раскинувшемуся широкому океану бедер, где в белой лунной воде плавал островок одинокой черной ладьи.
Лишь по тонкому и осторожному содроганию тела он определил ее слезы. Глаза были видны в утреннем полумраке блестящими алмазами.
Он спросил тогда, что с нею, она встала, набросив на себя легкое покрывало, подошла к окну и глядела на загорающийся день.
Он тогда подошел и, обняв ее за плечи, спросил о причине ее внезапных слез.
Слова о том, что у нее никогда не может быть детей, позвучали прямо и хлёстко, но он выдержал удар, еще крепче прижав ее к себе.
- Что ты, любимая, милая моя, не горюй, не плачь, я же с тобой, и всегда буду с тобой. И вместе мы найдем выход.
Она стояла, вздыхая, глядя на разгоравшееся утро, обнажавшее островерхий зеленый, колышущийся лес, и ей хотелось обнять и целовать всю вселенную и его, родного и любимого. Ей было легче на душе.
Глава десятая. Этюд с девушкой и художником на фоне моря
Пароход тяжело причалил к пристани поздним вечером, когда на угольном небе уже зажглись яркие звезды, отражающиеся синими фонариками в темно-зеленой воде.
Дашу окружал теплый, густо насыщенный звуками, южный мир. Мерно звучал прибой, вода музыкально плескалась о причал.
Пахло крабами и водорослями. В многолюдной толпе ловко шныряли носильщики, предлагая свои услуги. Одному из них Даша доверила чемодан, а сама несла клетку, в которой беспокойно прыгала птица.
В густой тени акации, расцвеченной гирляндой фонарей, она остановилась в ожидании автобуса. Море грохотало далеко у мола, скрипя гравием, месяц серповидной рыбкой отражался в темных волнах.
Освещенный автобус, похожий на стеклянный аквариум, вез Дашу по душным, сверкающим огнями улицам, на которых покачивались высокие деревья и густые кустарники. Из окна несло пряной духотой. Улицы и площади были заполнены праздными гуляющими людьми, мостовые были выложены старинными каменными плитами. Лилась звонкая музыка, сияли разноцветные фонари. Все это создавало у Даши ощущение праздника, смешанное с некоторой робостью и нерешительностью.
Утро застало ее в уютном пансионате. В открытое окно доносились свежие запахи моря и цветов. Ярко голубело раскинувшееся дугой небо.
Даша чувствовала себя отдохнувшей, полной сил. Сдерживая внезапно нахлынувшую, подбирающуюся к горлу радость, она набросила халат и кофту и выглянула в окно. Далеко за пирамидальными тополями и ольхой величественно дышало море. Она вспомнила, как волны шуршали о гальку всю ночь.
Даша вышла прогуляться по тропинкам возле белоснежного корпуса. Легко шумели под ветром эвкалипты и пальмы, волнами качался цветущий желтыми и белыми цветами кустарник, радовали глаз ирисы, гортензии и розы.
Даша погуляла по тисовой аллее, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение, а потом поспешала покормить птицу.
После завтрака она зашагала к густо-синему морю. Кричали у прибоя чайки. Миновав серебристую рощу, Даша, наконец-то, вышла на пляж. Вода здесь оказалась ярко-голубого цвета. Неподалеку расположился художник. Это был молодой парень в панаме, с небритым, загорелым лицом. Он рисовал масляными красками, и, казалось, был полностью погружен в свою работу. Когда Даша посмотрела на его картину, то увидела мрачное худое бородатое лицо человека в шляпе с печальными голубыми глазами на фоне моря.
- Интересно вы рисуете. А кто этот старик? – простодушно поинтересовалась Даша после приветственного кивка.
Тот кивнул в ответ и пояснил:
- Это Ван Гог. На фоне моря...
- Ван Гог? Голландский художник?
Парень кивнул, явно не желая отвлекаться, но посмотрел вслед Даше, когда та спускалась по камням к воде. Фигурка идущей девушки, колебание ее бедер привлекли его...
Даша ринулась в лазурные волны и ощутила себя наверху блаженства! Ей хотелось кричать от радости! Несколькими взмахами она преодолела расстояние, перевернулась на спину, ликуя от прилива чувств. Тело охватывала прохладная истома. Она нырнула в пузырчатые зеленоватые глубины, в гулкий морской мир и проплыла под водой, а потом, вынырнув, не могла надышаться и внезапно засмеялась легким, искристым смехом.
Несколько дней пролетели как один миг, и все эти дни были наполнены необыкновенным ощущением радости и покоя.
Ежедневно Даша ходила на море и быстро загорела. И там, на море, она всегда видела бородатого художника, глядевшего на нее льдистыми глазами. Даша познакомилась и подружилась с Людой, приехавшей в пансионат со своим сыном - молчаливым, полноватым увальнем, круглощеким Федькой. Вместе купались и загорали, вместе ходили в кино и на танцы, гуляли в зеленоватой полутьме парка, под липами.
Ночи стали душными, и жаркая синеватая тьма окутывала землю. Сон, зачастую, приходил лишь под утро.
Ездили на прогулки за город, к лиловатым скалам. Оливы и виноградники стали бледными, жухлыми, выжженными солнцем.
Как-то Люда повела Федьку в детский кукольный театр. Даша одна отправилась на прогулку и зашла на липовую аллею. Идя по дорожке, она сама не заметила, как вышла к древнему храму с пожелтевшими, обвитыми ползущими растениями, колоннами. Она пошла по гулкой холодной площадке, оглядывая колонны, распугивая птиц. Неподалеку бил источник – вода струилась из львиной головы в круглую каменную чашу. Даша хотела подойти и насладиться серебристо бьющей струйкой, но заметила недалеко мольберт и художника, склонившегося над ним. Он что-то осматривал, а затем, подойдя к источнику, склонившись, оголив по пояс тело, стал мыть руки. Его худощавое, но жилистое тело смутило Дашу. Она быстро и почти беззвучно прошла мимо, на мгновение лишь глянув на мольберт. На нем была девушка на фоне изумрудных волн, в цветастом легком платье. Волосы ее развевались, подставленные ветру, а шляпу она держала в руке.
Даша быстро прошла по аллее дальше. Только спустя время она осознала, что девушка с портрета была похожа на нее.
Вечером, гуляя с Людой и Федькой, Даша видела, как художник шел в толпе беспечных загорелых отдыхающих. Их взгляды встретились, художник на минуту задержал взгляд, кивнул, но Даша, ответив на приветствие, тут же отвела взгляд. Чувство чего-то хорошего и теплого появилось в ее душе, и горящие фонари на аллее, и порхающие у них мотыльки, стали казаться ей чем-то приятным и радостным. На смолистом небе уже рассыпались сиреневые звезды, Люда что-то ей говорила о Федьке, который идет будущей осенью в школу, и ему нужен костюмчик, но Даша слушала вполуха. Ее мысли захватил этот человек с мольбертом - что-то было в нем привлекательное и загадочное. И в последующие дни Даша, выходя с Людой и Федькой на пляж, видела, как художник выходил далеко на косу и там, устроившись, орудовал кистью.
Когда Даша с Федькой проплывали на надувном матрасе, она мельком цепляла его заинтересованный взгляд.
Спустя два дня Люда с Федькой уехали. Перед отъездом Люда обещала звонить, дала свой адрес в Интернете.
Даша осталась одна, сидела грустно на скамейке со щеглом в клетке, читала электронную книгу с романом Симмонса и скучала, поглядывая на липовую аллею. Изредка там мелькал силуэт художника. Но на море его не было!
Следующим днем дождь умыл сад, а порывистый ветер играл с волнами. Тем не менее Даша пошла на пляж: вообще она очень любила кататься, нырять на пенистых гребнях волн. Беспокойно пахло водорослями. Она шла по серому влажному песку, переступая через гладкие камни, выброшенную на берег рыбу; иную, трепещущую, она подбирала и бросала в море...
Даша с удивлением заметила, что, несмотря на непогоду, художник появился на берегу. Он выпил чего-то на площадке бара, который нависал над серым пляжем. На площадке стояли столики под зонтиками. Ветер рвал крыши канареечных зонтиков, шатал пластмассовые столы и стулья, унес он и панаму художника. Художник догнал ее, подобрал и, вооружившись своим обычным инструментом, пошел на косу, о которую разбивались пенистые шаровидные валы. Видимо он решил рисовать шторм, несмотря на то, что ветер рвал из его рук бумагу...
Даша с удовольствием каталась на волнах, иногда поглядывая на одинокую фигуру на косе. Она приблизилась к бурунам, и вдруг высокий вал подхватил ее и ударил о берег. Сознание Даши помутилось, ее тело безвольно обвисло, его уносила волна.
Тут художник бесстрашно прыгнул в воду...
Очнулась Даша на песке, усыпанном галькой. Перед нею было серо-стальное небо и небритое лицо с тревожными глазами.
- Вам лучше? Как вы себя чувствуете? Может вызвать доктора? – настойчиво спрашивал художник.
Даша покачала головой, приподнимаясь, садясь на песке. Купальный костюм тесно охватывал ее тело. Голова кружилась, во рту было гадко.
Художника звали Игнатием.
Он помог ей добраться до пляжа, найти ее вещи и дойти до пансионата.
- Больше так далеко не заплывайте, - сказал Игнатий на пороге корпуса и улыбнулся. – В такую погоду опасно плавать!
- Я плаваю хорошо, это была просто случайность, - угрюмо сказала Даша, улыбнувшись уголками рта. – Вы виноваты, это я на вас засмотрелась...
И добавила:
- Огромное вам спасибо.
- За что? - смутился Игнатий.
- Ну как? Можно сказать, вы мне жизнь спасли.
Он, махнув рукой, повернулся, чтобы уходить, а потом, будто набравшись смелости, попросил:
- А можно к вам завтра зайти, Даша?
Она кивнула, окидывая взглядом его худощавую, но крепкую фигуру в парусиновой светлой куртке.
На следующий день у Даши начался жар, и врач велела ей лежать и принимать лекарства.
Днем ее навестил Игнатий. Он появился – высокий, смущенный слегка, с букетом ирисов и длинным пакетом, который тут же развернул. На листе бумаги стояла Даша на фоне моря. С необыкновенным волнением она приняла рисунок в дар и улыбнулась. Угнетённое состояние последних дней и болезнь унеслись прочь.
Вечером она уже нашла в себе силы пройтись с Игнатием по тисовой аллее. Издалека нарядно светилось винно-красное море. Они шли, говорили о море, о картинах и о Ван-Гоге и не могли остановиться... Даше казалось, что она знает Игнатия всю жизнь!
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
* Рисунок Светланы Громовой.
Свидетельство о публикации №216090800245
Ваши герои находят и становятся счастливыми.
Спасибо. Дальше буду читать.
Лилия Левендеева 13.12.2016 19:07 Заявить о нарушении
Александр Гребёнкин 14.12.2016 08:10 Заявить о нарушении
Большое спасибо Вам!)
Александр Гребёнкин 14.12.2016 08:13 Заявить о нарушении