Медаль

Медаль

Назар Шохин

Every medal has two sides

Старик тревожно смотрел на монитор компьютера. Ожидание очередных писем от учеников было томительно: Томсон ругал себя, что в последнее время все больше давал волю немощи, не сопротивлялся поспешности подопечных. Но более всего тревожило, что полувековые исследования останутся без денег. Испытания в знаменитой лаборатории переживали не лучшие времена: разразившийся кризис сокращал все расходы, даже зарплату приходилось урезывать.

Молодые не понимали, что надо жить по средствам – да их по большому счету никто и не заставлял экономить. Одно время Томсон научил бухгалтеров перекидывать деньги из одной статьи бюджета в другую, но все это казалось им далеким и малоактуальным. Сотрудники предпочитали дорогие, хотя и подержанные, иномарки, отдых на заморских островах или просто большие бонусы. И убедить в чем-то молодежь, которая становилась все меркантильнее, старик не мог, ибо все обязательно заканчивалось проблемами самих испытаний: сначала сотрудники начинали возмущаться, потом угрожать переходом в другие коллективы, а затем и вовсе увольняться по собственному желанию... Лаборатории, и без того становившейся малопривлекательной для начинающих, грозило утратить престиж, доставшиеся дорогой ценой приборы могли остаться без владельцев, впереди ждали дни или даже месяцы простоя.

Сейчас, по-прежнему вглядываясь в экран, профессор ломал голову, куда делись фанатизм и порядочность в науке. Новая истина всегда воспринималась как ересь. И еще Томсон размышлял о том, что скоро не сможет уберечь учеников от множества наплодившихся компаний-посредников, которые переманивали исследователей в производство какого-то массового ширпотреба… И как вообще молодые будут жить, когда профессоров-стариков уже не станет?

Замигал долгожданный желтый значок нового письма на правой стороне монитора, старик поспешил к компьютеру. Открыл почту и стал внимательно читать.

Обычных для писем приветствий с каждым месяцем становилось все меньше, хотя самих посланий не убыло – кажется, это было единственное, в чем Томсон сумел убедить учеников. Тут помог случай: как-то срочно понадобилось рекомендательное письмо, а руководителя, для которого составление текста обращения было делом привычным, два дня не могли найти. После этого учеников беспокоило даже однодневное отсутствие их профессора.

Письмо начиналось шутливо: «Уважаемый профессор, разрешите доложить, что мы в скором времени перестанем считать монеты и получим солидный грант от нового восточного фонда».

Перед мысленным взором старика мигом пронеслась вереница известных ему авторитетных и надежных фондов – экзотических там никогда не наблюдалось.

«”Восточный” фонд? Зачем такому самые передовые западные технологии, если они не могут дать выручку в ближайшей перспективе?» – подумал старик, еще раз прочитал начало письма, раздумывая, читать ли дальше. Ему вдруг стало холодно, и на какое-то время он будто остолбенел: неожиданно возникла проблема, с которой он не знал, как справиться.

«Эта, хотя еще совсем молодая, структура успешно работает в третьих странах». После скобки шло перечисление каких-то далеких и солнечных государств с островами. «Так что мы со своим престижем вполне потянем работу с ней».

Автор принялся радостно рассказывать, как ему удалось «засечь» фонд и «удостоиться его внимания». И как удалось «дозвониться и добиться приема» у «всесильного председателя правления», «к удивлению, знавшего все научные достижения нашей лаборатории» и велевшего своим помощникам «оказать всяческое содействие в составлении заявки».

«Ставьте бутылку шампанского, сэр! Скоро мы будем праздновать продолжение финансирования». Томсон как будто слышал голос собеседника, опьяненного своим «сверхуспехом», и уже боялся, что переубедить его будет непросто.

Стараясь не показывать свой страх, и, как всегда, спокойно старик ответил: «А, может, это была предрождественская шутка?»

«Нет и нет! Это – очень серьезные люди, с которыми можно работать долгие годы».

В переписке возникла первая долгая пауза.

Профессор знал, конечно, что, сколько ни убеждай учеников, все сейчас будет только раздражать их, поэтому, думая только о том, как бы не наделать глупостей, с упавшим сердцем прошел в спальню, лег на кровать и, уставившись в потолок, изо всех сил попытался отвлечься. Он слышал, как за стеной вновь сигналил музыкальным переливом значок, предупреждая о продолжении переписки.

Старик не мог уснуть всю ночь. Он понимал, что не сможет уберечь учеников от поисков подозрительных фондов. Шесть лет уже, как Томсон свыкся со своей долей, редко встречался с любимой женой. Привык, что раз в год ему приходится обивать пороги кабинетов важных чиновников и богатых бизнесменов и фактически выкупать там продолжение исследований, в очередной раз напоминая о своих научных заслугах. Давно примирился с тем, что стезя ученого в этом веке мало кого озолотила, подорвав при этом здоровье многих; для него не осталось ничего более-менее ценного от прежней жизни, которая, может, и казалась порой скудной, но всегда воспринималась стариком как счастье для истового служителя науки.

И теперь у Томсона оставалась только лаборатория. Она была в его жизни всем тем, ради чего он ходил на бесконечные званые, скучные для него вечера, дипломатические приемы и унылые презентации, концерты авангардной музыки, надеясь сохранить прежние связи и как-то избежать дефолта, в котором оказалась не одна лаборатория.

Но подорванное здоровье профессора становилось все хуже. Дорогой врач, которого все чаще приходилось вызывать на дом, подолгу засиживался над историей болезни и рецептами и все больше настаивал на диспансеризации. Доктор отказывался от чека с дополнительным гонораром, каждый раз с тревогой бросая взгляд на стопки книг и бумаг на письменном столе, которые могли бы превратиться во флакончики для лекарств.

В эту ночь старик слышал, как до утра повторял получасовые новости телевизор, как противно выли сирены мчавшихся полицейских машин и реанимобилей, чередовались звуки автомобильной сигнализации, как журчала вода в ванных комнатах верхних этажей, слышал джаз в кухнях начавших готовить завтраки соседей. И все думал, как уговорить учеников не греметь кружкой на паперти, не просить милостыню у потенциальных мошенников. И сон совсем не приходил, а если и наведывался, то с мыслью – как не пустить учеников туда?! Взять и самому поплакать и покаяться?

Долго лежать без движения было трудно – давила ночная тишина. Под самое утро старик все же забылся на несколько минут, но тут же встрепенулся, встал, надел тапочки, бросился в кабинет к компьютеру. А там в почтовом ящике среди других писем оказалась уже оформленная и подписанная заявка на сотрудничество с фондом…

«Не удержал!» – охнул старик.

Не зная, что ему теперь делать, профессор ходил по дому, ругался и то и дело заглядывал в компьютер, словно там могло вдруг появиться опровержение.

Взгляд его упал на стену. Оттуда с фотографии в позолоченной рамке смотрела на него царствующая чета в окружении ученых. Фото это было сделано в далеком шестьдесят втором. И тут на него словно снизошло неожиданное решение.

Старик открыл миниатюрный сейф.

Он прижал к груди темно-синий бархатный футляр, открыл его. Блеснул греческий профиль Галена с изречением на латыни. Золотая медаль в тесном футляре с атласной обивкой – знак самой престижной научной премии. Старик погладил барельеф, потом положил награду в портфель, оделся и вышел из квартиры.

До аукционного дома было недалеко: через площадь, сквер, сад и старинный дворец – минут двадцать. Но Томсон шел долго, дыхание то и дело прерывалось, а в висках стучало так громко, что, казалось, прохожие слышат этот стук, то и дело бросая на старика удивленные взгляды.

Он уже подходил к офису, когда мимо, заполнив собой всю проезжую часть, прокатил, сверкая на солнце, роскошный черный, с серебряными ободками лимузин. На таких обычно ездили российские олигархи. Из машины вышел чернобровый мужчина в очках в дорогом пальто и каракулевой шапке-ушанке. Профессор почему-то сразу подумал, что вот он-то и станет потенциальным покупателем его раритета. Заокеанский гость вяло махнул рукой водителю и нехотя вошел в здание.

А старик вдруг ощутил такую неловкость, собственные мизерность и беспомощность, что не смог бы, казалось, сделать и шагу. Однако позади были его ученики, и Томсон все же открыл дверь.

Здесь чинно пересекали холл по диагонали известные торговцы, коллекционеры и антиквары. Увидев их противные рожи, натужные, фальшивые улыбки, старик готов был уже повернуться и уйти, но вместо этого решительно направился к стоящему в центре зала мужчине из лимузина.

Почувствовав на себе напряженный взгляд, богатый гость аукциона занервничал, но, увидев человека в костюме с бабочкой, внимательно смотревшего на него, спросил:
– Чем могу быть полезен?
– Вот, оцените, – жалко улыбнувшись, протянул Томсон футляр. – Это медаль полученной мною международной премии. Присуждена полвека назад. Она – золотая, это может подтвердить любой ювелир. Больше у меня ничего нет. Это вам… за науку. Прошу, помогите ей.

Будто вспоминая что-то, человек в шапке-ушанке смотрел на коробочку, потом взял ее и открыл. О, знакомое выгравированное имя владельца! Профессор Томсон собственной персоной?! Это ему, изобретателю препаратов от рака, был благодарен больной отец. «Сын, смотри, как далеко вперед ушла наука!», – любил повторять он, счастливо улыбаясь. Новый владелец футляра почувствовал даже аромат лепешки с маковыми зернами, увидел, как отец, еще молодой, сидит у окна онкологической больницы и смотрит куда-то вдаль. Перед мысленным взором импозантного незнакомца предстали голубое небо, поросшая елями гора над кишлаком – где-то там лежат теперь его отец и мать...

Когда богач пришел в себя, старика уже не было рядом. А ему хотелось сказать профессору, что это плохо, очень плохо, когда выдающийся ученый продает награду, полученную за свои достижения. Что такая медаль не должна быть предметом торга. Что этот символ подлинного величия должен остаться у его настоящего владельца…

Но газеты уже печатали интервью ученого, заявлявшего, что он передаст полученные от некоего покупателя миллионы в качестве благотворительной помощи родной лаборатории, университету и колледжу.

Кругозор (США). – 2016. – 16 марта.