Третий по списку

Не знаю, как сейчас в школе, а в мое время к доске вызывали
по списку из классного журнала. Эти журналы стали притчей
во языцех всех школьников, родившихся в СССР. Их выкрадывали, их боялись. Они были чем-то сакральным и определяли наше будущее. Когда мы сидели за партой, всегда гадали, на чьем имени остановится учительский глаз, прежде чем произнести: «Березин, к доске!» Но я-то как раз меньше всего жаловался на список класса. Моя фамилия была третьей сверху, и обычно глаз скользил мимо нее, доходя до букв из середины списка или ближе к его концу.
Первым у нас шел Абрамов Сергей. Его отчество я уже и не помню. Сергей обладал эффектной внешностью. Блондин в стиле Леонардо Ди Каприо, он пользовался невероятным успехом у девушек. Это его и сгубило. Классе в восьмом женское внимание
и алкоголь окончательно отвадили его от мысли поступать в институт. Насколько я знаю, в дальнейшем он стал алкоголиком
и умер от этого.
Далее по списку шел Аристер Анатолий. Внешне Толя напоминал миниатюрную копию Аркадия Райкина. У него были пухлые губы, волнистые черные волосы. Говорил он картаво, что делало его образ окончательно семитским. Но в те времена я даже не знал такого слова.
Третьим по списку шел я — Березин Эдуард. В школе не было учителей, которые были ко мне равнодушны. Они либо любили меня, либо ненавидели. Понять, от чего зависит то или иное
отношение, моей подростковой голове было сложно. Я принимал это как факт. На уроки к тем, кто меня ненавидел, я приходил
с наизусть заученным домашним заданием, которое забывал сразу же после противного однотонного звонка. Наверное, поэтому я не помню ничего из химии и биологии. Хотя неправда. Был
у нас учитель музыки. Он любил всех! Поэтому никто не придавал этому предмету особого значения. Парадоксальна все ж таки психология ребенка.
Моя семья до определенного времени была абсолютно космополитична. Фамилия Березин скрывала от меня до пятого класса, что я могу быть кем-то отличным от соседей по парте в своем этническом происхождении. Папа был воспитан в духе марксизма-ленинизма, а мама была законспирированной еврейской контрреволюционеркой. Об этом говорила ее девичья фамилия Гойдер и польские корни. В глубине души она ненавидела советскую власть, но с папой никогда не спорила. Даже тогда, когда он цитировал газеты или телевизор. Мудрая еврейская женщина. Они прожили вместе более 45 лет.
У нас были пожилые родственники, которые говорили между собой на идиш. Я даже не мог подумать, что за этим стоит особая культура и история. Так, в неведении, я и жил класса до пятого.
И вот однажды я был дежурным по классу, и мне надо было убраться перед уроком. Я зашел пораньше в пустой класс, вытер тряпкой доску, положил свежий мел и сел за учительский стол... Передо мной лежал журнал. Трогать его было строго-настрого запрещено. В нем была наша маленькая жизнь. Оценки способностей, эмоции, страсти и все, что было важно в том прекрасном
и давно прошедшем времени, которое называется детство.
Конечно же, я взял журнал в руки. Оглянувшись на дверь, я раскрыл первую страницу и стал с интересом рассматривать историю нашего класса в цифрах. Отметки, выведенные синей ручкой в колонках напротив фамилий, были как лайки в инстаграме, знаки популярности и значительности. Тройка — неуч, четверка — клево, пятерка — ботаник, двойка — камчатка. Наши первые рейтинги. Я листал и листал журнал школьной жизни: биология, химия, физкультура, география, математика... Предметы.
Я дошел до последней страницы. На ней был список нашего класса поименно, с адресами и национальностями. Я стал читать: «Абрамов — русский. Аристер — еврей». Смешно, какой-то еврей. Что
за еврей такой? «Березин — еврей». Сердце забилось сильно-сильно. Я прочитал снова: «Березин Эдуард Константинович,
прож. Погонный проезд, д. 23, к. 1, кв. 124. Национальность — еврей».
Я в шоке захлопнул журнал.
Вечером я пришел домой, подошел к маме и спросил: «Мама, а я что, еврей?» На что мама, улыбнувшись, ответила:
«И не только ты».