ТЕНИ

Открывает глубокое из среды тьмы, и выводит на свет тень смертную.
(Библия. Иов. Гл.12).

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НА РАССВЕТЕ
Глава I
Глаз, появившийся в дыре забора, помигал энергично, разглядывая новый мир. Затем так же энергично исчез. Две секунды спустя появился дугой, поморгал и скрылся. Грязно-белая курица, целящаяся глазом в дыру, тряхнула задом, откинув налипшие к рыхлым перьям отруби, взяла разгон, как профессиональный прыгун в высоту и… взлетела на жерди, V-образно прибитые друг к другу. Вниз медленно спланировало перо, отмахав последнее «прощай».
Трудовое утро следователя Геннадия Генриховича втиснулось в покой деревенского бытия. Полной грудью он впитывал животворящий коктейль запахов прошлогодней листвы, мокрого сена и ещё чего-то тонкого, дымного. Ароматы деревни возвращали в детство, будоражили сознание, отвлекая от будничной суеты.
«Какая свежесть!» — вслух произнёс он и вздрогнул от звука своих слов, сказанных в звенящую тишину безлюдного утра. Оглядевшись, позволил себе еще одно маленькое удовольствие и поджёг кончик сигареты. Курил он крепчайший табак, от которого в желудке становилось терпко, от того приятно вдвойне. Только вот курица почему-то сбила романтический настрой…
Через несколько минут он стоял у деревянного дома за номером пять. Разбуженная стуком в дверь старушка, босая и в длинном простом платье, отворила засовы и впустила незваного гостя.
— А Игорь еще спит, — растерянно ответила она и, разволновавшись, позвала внука.
— Кто там? — в дверном проёме показалась давно не стриженая голова. На заспанном лице молодого человека было скорее удивление, чем беспокойство.
— Ваша знакомая Светлана Воронина, — капитан сделал паузу, а Игорь в этот момент как будто напрягся, — вчера ночью свела счёты с жизнью, как говорится. Вы — последний, кто видел её живой.
— Что вы сказали?… Это, это какая-то нелепость, — губы его задрожали.
— Собирайтесь, молодой человек. Мы как раз и поговорим с вами о нелепостях нашей жизни.
Старушка охнула, прикрыв рот костлявой натруженной ладонью, но сказать ничего не посмела.

…Впоследствии Игорь рассказал, что был у Светланы где-то до часу ночи. Они слушали музыку, пили чай. Ничего беды не предвещало. Девушка была, как обычно, спокойной и разговорчивой. Да, они дружили с первого курса. Интима между ними не было. Отвечая на вопросы, парень то и дело замолкал. На глаза его наворачивались слезы, он словно уходил в себя, начинал снова невпопад. Крупные губы были обветрены и в уголке даже искусаны до крови. Создавалось впечатление, что переживает он искренне.
— Всё, что вы рассказали, конечно, похоже на правду, — сказал следователь. И задал вопрос, немедленно зависший в воздухе: «А КАК ЖЕ ВАШ ГАЛСТУК ОКАЗАЛСЯ НА ШЕЕ ДЕВУШКИ?».
* * *
По университету стали расползаться самые нелепые, шокирующие слухи. События прошлой ночи обсуждались всеми: от уборщиц до профессоров.
…Комендант общежития Лиля Леонидовна и так с трудом переносила ночные дежурства. А теперь… она пила корвалол, и ядрёная концентрация его запаха расползалась по коридорам студенческой многоэтажки…
— У неё было такое странное, белое лицо, — рассказывала пожилая женщина, смахивая прилипшую жёлтую прядь крашеных волос. — Я было подумала, что ей нездоровится… И спокойная… Она была такая спокойная…
Сутками ранее, около трёх ночи Светлана Воронина, студентка, проживающая в этом общежитии, покинув свою комнату, прошла по коридору и вышла на балкон.
— И что ей, думаю, нужно там в такое время? Не сидится им по комнатам. Так ведь они все курят теперь! Взрослые стали! — женщина внезапно замолкла, и увеличенная в очках слеза сползла, затерявшись в морщинках.
…Ужас потряс коменданта, когда она, одержимая благими целями, вышла из «дежурной» и оборотила взгляд к балкону. Она увидела девушку, стоящую на его железных ржавых перилах. Та будто замерла в какой-то странной неестественной позе. Её ночная рубашка, такая детская, хлопковая, нежно прикрывающая девичье тело, развевалась на холодном ветру. Девушка крепко зажмурилась, медленно подняла руки и… спрыгнула… С 9 этажа.
* * *
…Задержав подозреваемого, Геннадий Генрихович не испытывал удовлетворения. На убийцу парень не походил. А эта улика… Галстук действительно принадлежал студенту, юноша даже не пытался это отрицать.
Открыв окно, следователь вынул непростую, в вензелях, зажигалку, покрутил в руке. После щелчка взвился синеватый дымок. Интересно, почему все курильщики, зачастую проводящие свою жизнь взаперти, каждый раз, открывая окно или выходя на балкон, делая, возможно, свой первый глоток свежего воздуха в день, незамедлительно достают сигарету? Будто боятся, что свежесть нарушит планы, прогонит уже хорошо продуманную мысль или заставит организм работать в новом ритме, не подходящем для нынешнего положения.
За двадцать лет службы следователю приходилось видеть всякое, и, казалось бы, уже ничего не удивляло. Нынешняя молодёжь другая, более дерзкие они что ли. Но таким образом выражать свой протест или безысходность решится лишь совсем отчаявшаяся душа. К девчонке, однако, это определение не подходило.
Версия о самоубийстве довольно хлипкая. Результаты экспертизы однозначны — в крови погибшей ни алкоголя, ни наркотиков. Записок никаких не нашли. Парень однако пусть посидит, до выяснения обстоятельств…
Работа теперь предстояла большая. Надо опросить всех знакомых, однокурсников, родных. Накануне следователь решил ещё разок побеседовать с юношей. Тот держался неплохо, хотя бледность выдавала, каким ударом для него является пребывание в СИЗО. Казалось, его мучила какая-то мысль. Может, совесть грызёт?
— Ну что, раскаиваешься в содеянном? — Геннадий Генрихович следовал методике допроса. Если подозреваемый сознается, (а для этого его следует дожать), то дело раскрыто, убийца пойман.
— Что вы? Я не убивал! Сколько можно повторять? Мы дружили… Это неестественно, понимаете вы!!! — парень перешёл на крик, на детских щеках появились красные пятна.
«Нет, не врёт. Да и вообще выглядит как пацан», — Мокроусов в последнее время нервничал. Листок рабочего блокнота был исчерчен различного калибра геометрическими фигурами. Особенно любил вычерчивать майор ромбы. Когда нервы шалили, угловатые фигуры появлялись даже на служебных бумагах, за что он не раз получал нарекания от начальства. Но серьёзных улик в этом деле не наблюдалось. Парня придётся отпускать.
…Через три дня коллектив университета вновь был потрясён. Ещё одна студентка выпала из окна. На этот раз свидетелей не нашлось, а в крови погибшей обнаружили немалую дозу алкоголя.
Поползли слухи о действии какой-то религиозной секты. Университет попал под особое внимание органов. Допросы, наблюдения, поиски каких-либо свидетельств о действии сектантских сообществ к результатам не привели. В адрес педагогического коллектива поступило обвинение в отсутствии воспитательной работы и упадке морально-нравственных ориентиров молодёжи. Это трагическое ЧП серьёзно подмочило репутацию главного вуза области.
* * *
…В этот день всё валилось из рук. Дина то и дело вскакивала, ходила по комнате, то вдруг замирала на долгие минуты, уставившись в одну точку. Хотелось всё вернуть! Вика, её лучшая подруга, они же учились вместе и дружили ещё со школьных времён… Теперь её нет! НЕТ! Сердце от безысходности то замирало, то начинало бешено стучать, словно рвалось на части.
Девушка вскочила, вбежала на девятый этаж и остановилась на балконе… Захлебнувшись прохладным ветром, швырнувшим в лицо рыжую прядь, села прямо на бетонный пол в кучу окурков. Комок слёз застил горло. Дина закрыла лицо руками и зарыдала в голос.
— Красавица, — распевая последнюю «А», высунулся из дверного проёма черномазый юноша. — Что с тобой? Зачем, красавица, плачешь? — нагло улыбался парень.
— Отвали! — неожиданно зло огрызнулась девушка, вскочила с места и заколотила каблучками тапок-шлёпанцев вниз по лестнице. Что есть сил хлопнула дверью, вложив в удар всю силу отчаяния. Старые петли скрипнули, но сдюжили. Благо никто не слышал: все соседки разъехались на выходные по домам. Она схватила с трюмо пачку «Крим-ИНФО», свалив по пути вазу с высохшими цветами. Пошарив в кармане сумки, достала мобильный телефон. Кнопки не слушались, и только через минуту в трубке раздался длинный гудок…
Эту газету Дина часто покупала в киоске, на выходе из студенческого городка. Не пропускала ни одного номера. «Тут все информативно, без «розовых соплей», — говорила она соседкам, спускавшимся с ней за компанию за очередным «Гламуром»…
На пятом сигнале ей ответил немного сонный голос с интонацией раздражения…
* * *
Выпив чашечку кофе, так естественно расслабиться в удобном старом кресле, потом закрыть глаза и позволить сладкой дрёме овладевать сознанием. Неожиданно резко прозвучавший звонок привёл в чувства, Вера с недовольством сняла трубку.
— Алло! Вы меня слышите?! — голос звучал крайне взволнованно.
— Я вас слышу.
— Вы кто? Мне нужен журналист. Очень важное дело, мне очень нужно. Умоляю, помогите!
— Я журналист, Вера Валуева. А вы кто? Что случилось?
— Я Дина… Дина Глаголева. Студентка, учусь в университете. Моя подруга вчера сбросилась с девятого этажа. Не верю, что сама она это сделала.
— Это не телефонный разговор. Да и милиция этим происшествием занимается…
— Милиция пусть занимается… Я хотела с вами кое-что обсудить. Поймите, Вика — моя подруга. Вернее, была… Вы мне поможете?
Валуева была опытным журналистом, а, значит, и хорошим психологом. По внешнему виду могла определить, что за фрукт очередной посетитель их «криминальной» редакции. Голос тоже о многом может поведать. И теперь у неё что-то ёкнуло внутри, как это бывает, когда интуиция шепчет — «здесь что-то есть» или «здесь что-то не так»… В девичьих интонациях явно прослеживалось неподдельное отчаяние, волнение зашкаливало. Если девушка действительно что-то знает, то это может стать зацепкой для дальнейшего серьёзного расследования. Первоначальные сведения ей уже были известны.
Вера до сих пор, в свои 34, сама выглядела как девчонка. Особенно когда собирала густые белокурые волосы в дерзкий хвост, сцепив непокорные локоны красной заколкой. Потёртые джинсы и с ярким рисунком футболка часто сбивали посетителей редакции с толку. К ней обращались: «А где заведующий отделом?». Это забавляло. Но сегодня взгляд её карих глаз был как никогда серьёзным. Этот случай о гибели восемнадцатилетней студентки просто шокировал…
Следующим утром в половине одиннадцатого в дверь переговорной комнаты вошла высокая рыжеволосая девушка. Лицо её покрывали крупные веснушки. Бывают у людей веснушки в мелкую точку, как будто насекомые наследили, но встречаются также особы с золотыми хлопьями на лице. У посетительницы были именно такие. Она была взволнована, теребила в руках какой-то голубой платочек, всё поправляла волосы, в общем, вела себя довольно нервозно.
Пообщавшись с ней минут двадцать и пообещав сразу позвонить, если что-то удастся узнать, Вера мягко выпроводила посетительницу, посоветовала пить успокоительное и хорошенько выспаться.
«Холодная голова» просто необходима настоящему журналисту, — частенько говаривал декан факультета, на котором училась Вера. По-настоящему смысл этой, ставшей крылатой, фразы молодая корреспондентка поняла, когда начала работать в издании, пишущем о криминале. Не сразу удалось адекватно реагировать на происшествия, которые в последнее время широким информационным потоком выливались из реальностей жизни на головы трудяг от пера, затем читателям, глуша все сентиментальные человеческие порывы.
* * *
В ОВД Валуеву знали хорошо. И знали, и уважали. Она не гонялась за жареными фактами, старалась подавать информацию с учётом разных точек зрения.
За подробностями криминальных событий Вера нередко обращалась к Ражнёву, капитану оперативной службы и по совместительству мужу её лучшей подруги Ларисы. И в этот раз она попросила его сообщить по делу всё, чем располагает следствие.
Через час номер Толика высветился на дисплее телефона. Выяснилось, что этой ночью парень, задержанный по делу Светланы Ворониной, повесился… прямо в камере, на шнурках кроссовок…
— Как понимаешь, дело могут закрыть.
— Понимаю. Но ведь парень не может быть убийцей второй жертвы, он не был на свободе.
— Это совпадение. Вторая девушка сбросилась, находясь в состоянии алкогольного опьянения. Кто её знает? Несчастная любовь, конфликт с родителями, проблемы с учёбой. Аморальное поведение часто приводит к плохому концу. Здесь версий самоубийства может быть сколько угодно. Ты ведь знаешь, молодёжь сегодня неуправляемая.
— Да разные они все… — в раздумье произнесла Вера и положила трубку.
Разные… Вера вышла на улицу и присела на лавку. Прохладный вечерний воздух настойчиво выпроводил бабушек с улицы к уютному домашнему креслу и тёплому чаю. Лишь мальчишка лет тринадцати нарезал круги на велосипеде. Поравнявшись с Верой, он легонько спрыгнул, положил транспорт прямо на асфальт и присел на скамью с серьёзным сосредоточенным видом.
— Вы читать любите?
— Люблю, а что?
— Я тоже, — парнишка поболтал ногой, загребая пыль под лавкой, поправил очки и снова спросил. — А спортом увлекаетесь?
— Ну да… Иногда, весной, бегаю по утрам. Когда погода хорошая. Обруч кручу…
— Ясно.
Юный собеседник посидел, подумал, почесал щеку о плечо, сделал ещё круг на велосипеде, и снова присел рядом…
— А какие игры компьютерные знаете?
— А я на компьютере не играю… Я, знаешь, пишу! — Вера поняла, что от встречных вопросов толку не будет, и решила просто понаблюдать.
— А у меня зрение минус пять…
— Правда?! — Вера искренне удивилась.
— Да. И, наверное, сейчас уже минус шесть. Я давно маме говорю: «Пора проверить зрение!». А ей всё некогда и некогда. Она то на работе, то в командировке, то с сестрой сидит. Но это редко. Сестра вообще-то в круглосуточный садик ходит…
— А что папа?
— Папа? — пацан задумался. — А папы нет.
Он совсем по-взрослому поднял велик и покатил его на ночёвку куда-то к гаражам. Вера хотела спросить, как зовут этого маленького «корреспондента», но новые мысли завертелись в голове, отвлекли от мальчугана, и собеседник так и остался инкогнито…
Глава II
Разбудил Валуеву деловитый стук в оконную раму. Настырный воробей по старинке выискивал личинок, должных, по мнению птицы, расположиться именно там, в стеклопакете. Не находя их, птах терпеливо перемещался по карнизу сантиметр за сантиметром. Столкнувшись чёрными глазками-бусинами с сонным взглядом Веры, которая распахнула окно, чтобы пустить в комнату утренней свежести, маленький будильник сорвался по делам.
Вера отправилась в ванную, а выйдя оттуда через считанные минуты, допрыгала до кухни, пытаясь ввинтиться в тесные джинсы. Проглотив наскоро пару бутербродов, в предвкушении нового, отправилась в университет, откуда намеревалась начать поиск информации.
Поскольку Игорь Вазов учился на юридическом, начать пришлось с декана этого факультета. Тот переадресовал её куратору группы. И вскоре Вера уже сидела в учебной аудитории, напротив — полная подвижная брюнетка.
— Мы все в шоке, — восклицала она, воздевая руки лопаточками к потолку, — уравновешенный, не конфликтный такой был, домашний… Тётка его воспитывала, — перламутровые губы то превращались в заглавное «О», то вытягивались в ниточку, когда хозяйка замолкала. — Серьёзный такой был, рассудительный. Дружили они со Светланой. Я звонила в милицию, сказала, что он не мог быть убийцей… Вообще, это всё такой кошмар! Он ведь сам хотел быть адвокатом…Такое горе… — она, посекундно кивая, наконец, прижала руки к груди, что верно должно было означать, что говорит она от всей души.
В общем, беседа не принесла результатов, как и разговор с сокурсниками, поэтому Вера решила посетить родной журфак, где теперь училась Дина Глаголева.
…Несколько лет прошло, а ничего здесь не изменилось. Ошеломленная нахлынувшей вдруг ностальгией, бывшая выпускница Верочка глубоко вздохнула. Знакомый, тот же самый запах, — смесь библиотечной пыли, коридора с затёртым мрамором и вечного ремонта…
Расписание висело на прежнем месте, и ей не составило труда выяснить, что занятия в группе 32 уже закончились. Дину предстояло искать в общежитии.
Это девятиэтажное здание располагалось в пяти минутах ходьбы от учебного корпуса, и Вера направилась туда. О, Господи, сколько воспоминаний связано с этими многоэтажками…
Дины на месте не было, а девчонка из её комнаты сообщила, что соседка сейчас на занятиях у психолога, которые посещает два раза в неделю и никогда не пропускает. Должна скоро вернуться.
Вера отказалась пройти в комнату и решила подождать на этаже в вестибюле. Здесь размещались два небольших теннисных стола.
«Тук-тук, тук-тук» отстукивали девчонка и мальчишка, успевающие одновременно следить за мячом и влюблёнными глазами смотреть друг на друга. Просто удивительно, насколько беззаботно в этом возрасте можно проводить время! Играли они вместо ракеток учебниками, и игра, увлекая, ладилась преотлично, возвращая журналистке спокойствие духа и мерность течения мыслей. И, возможно, поэтому время ожидания пролетело незаметно.
Через полчаса появилась Дина, с глубокой печалью на лице. Девушка дважды скрипнула дверью, и они оказались в обычной студенческой комнате, с тремя «койко-местами». Соседка с важным видом собрала охапку одежды, взяла таз, порошок и удалилась.
— Устала я немного, — объяснила Дина. — Ещё вот фотографии с похорон принесли…
Рассматривая скорбные снимки, Вера недоумевала, зачем фотографировать горе. Его и так в жизни предостаточно, чтобы ещё фиксировать «на память»… Зачем? Чтобы потом в деталях рассматривать, кто как горевал? Как в гробу лежал покойный? Сколько венков и провожающих присутствовало? Такие фотографии стократ умножают пережитое… Но в данный момент эти снимки могли пригодиться.
— Кто это? — спросила она, ткнув пальцем в юношу, выражение лица которого ей показалось каким-то особенным.
— Егор, мой парень.
И только теперь Вера заметила портрет этого симпатичного светловолосого юноши за стеклом книжной полки.
— Он тоже знал Вику?
— Да, ведь она была моей подругой, мы всегда вместе… — Дина запнулась и вдруг расплакалась. Успокоив девушку и уточнив кое-какие детали, Вера собралась уходить, но Дина её задержала.
— Хотите, я вам покажу её рисунки?
Из-под кровати она достала коробку, из которой выложила на стол аккуратно сложенные большие листы. Удивительные изображения птиц с обезьяньими головами, остромордых змей с человеческими ухмылками… Поразил рисунок дерева с поднятыми в мольбе о помощи руками вместо веток…
— Странно, — в задумчивости произнесла Вера.
— Да, многим её творчество кажется необычным. А в прошлом году она в конкурсе заняла первое место. Непонятно, но талантливо. Правда ведь?
— Бесспорно, талантливо. Можешь на время дать мне несколько её работ? И эти фотографии.
— Конечно, берите всё, что может пригодиться.
До редакции Вера решила пройтись пешком. Необходимо было время, чтобы начать складывать пазлы этой истории.
Информации маловато… С одной стороны, будущая журналистка не могла покончить с собой. Об этом в один голос твердят её сокурсники. Но с другой… Стоп. Вика посещала психологические тренинги… Зачем? В профессиональных целях или же помощь нужна была ей самой? Неплохо бы посоветоваться со специалистом по поводу рисунков. Как там звали Викиного психолога?
* * *
Выяснилось, что Наталья Николаевна будет в университете только через неделю, но секретарь, молоденькая девчонка, студентка-заочница, продиктовала её телефон и домашний адрес даже не спросив, кому контакты понадобились. Похоже, секретов тут ни у кого не было. «Ну, раз никто не делает тайн из приватной жизни, мой визит не окажется таким уж большим сюрпризом», — решила Вера и без предупредительного звонка отправилась по указанному адресу.
Дверь квартиры в небольшой пятиэтажке в Спортивном переулке открыла женщина из тех, чей возраст не определишь сразу. Ухоженная, темноволосая. Лоб покрыт тяжёлой чёлкой, квадратные очки в тёмной оправе, густо подведённые чёрным глаза. «Настоящий психолог», — Вера привычно просканировала «объект» и нашла женщину привлекательной.
— Вот, — выпалила Вера, когда все моменты дипломатии были соблюдены, и выложила на стол один за другим рисунки, добытые в общежитии, при этом она твёрдо решила не рассказывать о трагической гибели автора, для чистоты эксперимента.
— О, весьма талантливо, — протянула Наталья Николаевна.
Она взяла рисунок, лежащий сверху. На нём углём было выведено дерево с человеческими руками вместо ветвей, тянувшимися в облака и, будто в сопротивлении сильному ветру, чуть согнутыми в сторону.
— Видите ли, в рисуночных методиках тестирования течение времени имеет направление. Традиционно слева направо. — Она провела ладонью по листу. На её руке, привлекая внимание к ухоженности загорелых пальцев, мелькнул белый перстень, необычайно крупный, по-видимому, из слоновой кости, изображающий черепаху.
— Тестируемый, изображая объекты, подсознательно отождествляет их с самим собой — это так называемая проекция. В том случае, если изображаемое направлено против течения времени, выражается подсознательное желание вернуться назад, в ту ситуацию, где было уютно, тепло — к беззаботному времени, например, под материнскую опеку. Вы меня понимаете? — слоновая черепаха вновь мелькнула, притягивая взгляд собеседницы.
— Да, то есть нет… Как это относится к этому рисунку?
— Ваша художница… Это ведь девушка?
— Да.
— Как я уже сказала, человек, проецирует на рисунок свои тайные желания, помыслы…
— Что это означает?
— Здесь мы видим очень много чувств, которые должны повлечь его к гармонии. А поскольку гармонии нет, то это рано или поздно ведёт к безысходности. Выраженное внутреннее противоборство. Неуверенность в будущем… Посмотрите на краски…
— А может ли это означать склонность к суициду?
— Высокая вероятность.
— А что вы скажете о других рисунках?
— Трудно сказать… Но здесь всё кричит о помощи, по-видимому, ждать её неоткуда, по крайней мере, человек не видит возможного выхода. Нет опоры. Змея с лицом человека. Черты его размыты. Змея не имеет ног, опоры, дома, прикреплённого к земле. Дерево без корней… Уголь, преимущественно применяемый в работе. Штрихообразность контуров — всё это говорит о страхе, тревожности…Ваша художница, несмотря на отсутствие явных психических отклонений, была, если хотите, больна душой.
…В свою квартиру Вера вошла на неразгибающихся от усталости ногах уже затемно. Однако, оказавшись в родной обстановке, в уютном уголке на кухне, она не заметила сама, как, движимая неизвестно каким по счёту дыханием, снова принялась за работу. Необъяснимая тревога не покидала. Откуда это ощущение? Изо всех сил журналистка ловила ниточки, но что-то мешало, мысль ускользала. Устроившись удобнее, Вера включила диктофон и несколько раз прокрутила часть сегодняшнего разговора в Строительном переулке. И вдруг осенило…
«Она её знала!!!» — эта догадка словно пронзила мозг, но вопросов в результате возникло ещё больше.
…Выходные пролетели в домашних заботах-хлопотах. Но Вера ещё несколько раз прокручивала ту часть разговора, где психолог явно произнесла глагол в прошедшем времени: «Ваша художница, несмотря на отсутствие явных психических отклонений, была, если хотите, больна душой». Да, она её знала. Знала и о гибели. Но ничего не сказала…
Вера не стала выяснять причины, решив сделать паузу и уточнить некоторые обстоятельства.
* * *
…Начало новой недели пришлось на Пункт Плана «Три» — посещение Дома художника, где ежегодно проводился традиционный конкурс, в котором, по словам Дины, Вика заняла первое место. Этот конкурс был популярным среди студентов, здесь время от времени рождались новые имена.
Потрясающе живописное место на высоком холме венчало здание Дома художников, однако не отличавшееся архитектурной оригинальностью.
Объяснив свой визит профессиональным интересом к конкурсу, Вера задала вопрос о талантливой конкурсантке.
— Конечно, Вику Завьялову я хорошо знаю, — директор Дома художника слыла женщиной интеллигентной, в том смысле, который вкладывается в это понятие для характеристики человека образованного, с изысканными манерами, с особой интонацией нараспев. На голове колыхался правильный пучок серых с проседью волос, в ушах и на шее — винтажные «кружева». Она продолжала:
— Вика — будущий журналист и подающий надежды художник. Все члены жюри были просто потрясены её работами: завораживающие рисунки. В каждом глубочайшая мысль. Здесь и смысл жизни, и любовь, и трагедия одиночества, и какая-то вселенская тоска. Даже странно, что молоденькая девушка так способна чувствовать. Это талант. Надеюсь, что в этом году увидим её новые работы.
На языке вертелось — «не увидим, никогда», но Вера решила промолчать.
— Вы знаете, — вдруг добавила директор, — мы все в неё просто влюбились. Она так мила, а как трогательно поддерживал её парень на церемонии награждения. Я думала, что таких отношений уже не осталось между молодыми людьми. Подарил ей букет тюльпанов. Мы за Вику так рады.
Беседуя, они подошли к стенду, и женщина вдруг встрепенулась.
— Да вот же! У нас даже снимок есть. Это церемония награждения, а вот и момент с тюльпанами. Правда, красивая пара? Глаз радуется, глядя на них.
…Вера взглянула на стенд и обомлела… Букет Вике подносил… Егор, тот самый юноша. Странное совпадение. Но это был именно он, Егор, которого Дина представила ей как своего возлюбленного.
— Кстати, не помню, как его зовут, но он из очень приличной семьи, — продолжала «распевать» директорша. — Его дед, Виталий Гаврилович Корсунский, был скульптором. Хорошим скульптором, не раз здесь у нас выставлялся, лет пять назад умер. Внук, правда, не пошёл по его стопам. По-моему, на психолога учится.
Глава III
— Тебе из каких-то независимых источников надо выяснить, что за парень этот Егор, — за вечерним чаем высказал своё мнение Борис.
«Муж журналистки», как в шутку называл себя он сам, работал начальником отдела снабжения. Рациональное мышление было его неотъемлемой особенностью, ведь с утра до вечера он занимался подсчётами, а это закаливает и ум, и характер. Но Вера ценила в нём способность разбираться в «душевных шевелениях» человеческой натуры и потому рассказывала все подробности происшествий. Он нередко помогал ей взглянуть на ситуацию со стороны, и, подчас именно это позволяло разглядеть вещи настолько, что порой потрясало до глубины её «иррационального мышления».
— Положительный образ вырисовывается. Егор добрый, Егор хороший. Это настораживает. И, знаешь ли, девчонки его обожают, а на почве ревности не одно преступление было совершено. Кто его знает…
— Ты думаешь, Егор мог совершить преступление?
— Или Дина… Пока не понятно, чьи чувства сильней. Для меня они как литературные персонажи. Сужу с твоих слов.
— Может, опять к психологу обратиться? Она даст характеристику с научной точки зрения.
— Не знаю. Я лично психологам не очень доверяю.
— Ну, ты согласен, что Наталья Николаевна не случайно говорила о Вике в прошедшем времени?
— Конечно. Она же в этом университете работает. Наверняка про случившееся знает. Ты не спросила, а она не сочла нужным с тобой обсуждать эту тему. Напишешь ещё потом… ерунду всякую. Лучше промолчать. Она ведь на все твои вопросы ответила. Понимаешь, у некоторых аллергия на журналистов, как у меня на психологов.
— А мне она понравилась.
— Лучше поспрашивай про этого Егора у его однокурсников или знакомых. Так, может, что-то и выяснишь, за что-то зацепишься.
Чинное вечернее чаепитие и череду наставлений прервал Ражнёв неожиданным телефонным звонком.
— Ну вот, как всегда! — и Борис щёлкнул пультом, оживив экран телевизора, на котором появился футбольный судья с жёлтой карточкой оранжевому игроку. — Ой, я же совсем забыл!!! — Футбольный фанат Борис принялся болеть за своих, оставив без внимания очередной телефонный разговор супруги.
— Ну что, — голос Толика звенел серебряными колокольцами, будто хозяина распирало сообщить преинтереснейшие подробности, — можешь больше не беспокоиться, сохранишь нервную систему.
— Спасибо, Ражнев, за заботу. Выкладывай, что случилось.
— Вера! — пытался вернуть законное внимание супруги Борис. — Верочка, тут же Игра Века! Потише.
Но Вера уже всерьёз была увлечена новостями из области право- и неправосудия. По словам Толика, дело о студентах закрывают, и сам он настоятельно рекомендовал Вере оставить его, — «так никакого криминала, стопроцентный суицид».
Она сразу перезвонила Мокроусову. Следователь рапортовал:
— Молодёжь нынче неуравновешенная: спиртное, наркотики, в общем, ведут асоциальный образ жизни. Вот в этом дело.
— А если по существу?
— Это по существу. Случай вопиющий, не спорю. Но всё же первая девушка была сиротой, с детства страдала депрессиями, вторая жертва употребляла крепкие спиртные напитки, а парень, что повесился, вообще полоумной тёткой воспитывался. Так что всё понятно. Да что там говорить, молодёжь совсем от рук отбилась. В общем, ничего криминального. Вы ведь тоже ничего такого не обнаружили?
— Да, ничего, — произнесла Вера и, поморщившись, положила трубку.

Впервые Вера за эти дни ощутила, что очень устала…
Да, молодёжь нередко вязнет в паутине современной жизни, реальность действительно для многих пугающая, ориентиры стираются, людьми начинает управлять отчаянье, они смотрят в будущее без энтузиазма…
Весь вечер она молча глядела в телевизор. Чемпионат по футболу продолжался, и муж в первых рядах неуёмных болельщиков ёрзал на диване, махал руками, то и дело восклицал. Казалось, весь дом болел за результат сегодняшней игры. В открытые окна доносились взрывы безудержного ора из других квартир их пятиэтажки. И почему-то на долю секунды раньше о голе узнавали там, а не в этой комнате. А потом, когда матч завершился, Борис ушёл спать, махнув рукой в сторону Веры, которая не реагировала на его бурную радость.
— Вера, я уже ложусь! Не засиживайся до утра!
В такие минуты её не следовало беспокоить, ему это было хорошо известно. А за окном еще долго взрывали фейерверки, выражали восторг криками «оле-оле». В окнах напротив даже танцевали. Всю страну объединили эмоции победителей. Ночной город кипел…
— А что, наши, кажется, победили?… — только и сказала на прощанье Вера, ну, ещё «спокойной ночи», так и не променяв своих мыслей на всероссийскую радость.
* * *
…Утром в квартире Веры и Бориса первым проснулся телефон. Звонок настойчивой трелью раздражал барабанную перепонку.
— Кто такой умный в семь утра… — Вера протянула руку к телефону и нехотя подняла трубку.
— Вера Николаевна, это я, Дина. Вы извините, что я так рано звоню, но у меня есть одна новость, и это не телефонный разговор. Приезжайте скорей, я вас буду ждать, в универ не пойду, — девушка выпалила всё с таким волнением и так быстро, что Вера ещё минуту соображала, кто звонил и что сказал.
Наскоро одевшись, она уже через полчаса предъявляла своё удостоверение вахтёру общежития. Поднявшись на пятый, нашла Дину сидящей на кровати и выливающей потоки слёз в уже мокрый платок…
— Представляете, я обнаружила записку в её старой тетради, — она протянула листок журналистке.
На белом тетрадном листке было выведено аккуратным почерком: «Нет больше сил, не могу и не хочу ничего никому объяснять, виновных нет, есть только я и эти тени, они давят и толкают меня в бездну».
— Да, странно. Это её почерк?
— Конечно, да вы сами посмотрите, лекции её рукой написаны.
— Похоже… А почему ты только сегодня её обнаружила?
— У меня лекции по истории пропали куда-то, я решила воспользоваться Викиными записями. Она вела их так аккуратно, а все её тетради у меня, ведь Викина мама ещё не забирала вещи.
— Дина, стоп. Ты знакома с её мамой?
— Да, конечно.
— А как можно с ней встретиться?
— Я вам её телефон дам. А что с запиской делать?
— Дай мне и пока никому о ней не говори.
«Что это? Подтверждение официальной версии или совпадение, которое так часто случается в криминальных историях и позволяет с облегчением вздохнуть сыщикам и с лёгким сердцем закрыть дело? Предсмертная записка — это доказательство суицида. И что теперь? Дина сама должна понять, что это неопровержимый документ самоубийства её подруги…».
В этих мыслях Вера вышла на улицу. Заочно поблагодарив Бориса, который сегодня насильно засунул ей в сумку зонтик, так как крупные капли, стремительно начав свой разбег, уже громко барабанили по асфальту, она набрала добытый у Дины номер Викиной мамы и, перекрикивая шум бурлящей улицы, договорилась с ней о встрече.
Родители Вики жили в нескольких часах езды от областного центра, в небольшом городке-спутнике.
Женщина была в трауре. Ещё молодое лицо выглядело осунувшимся. Серые, ставшие металлическими, глаза не могли скрыть невыплаканную горечь. Она встретила Веру довольно сдержанно.
— Нина Михайловна, расскажите про свою дочь.
Женщина тяжело вздохнула:
— Скажите, вам это зачем нужно? Ради сенсации?
— Нет. Этим сейчас никого не удивишь, скорее, ради правды, добыть которую становится всё сложней.
— Если так, то я вам сразу заявляю, что моя дочь не пила, не кололась, вела здоровый образ жизни. В её самоубийство я не верю.
— А зачем она посещала психологический практикум, если с психикой у неё проблем не было? — Вера сказала это наобум, для того, чтобы прояснить некоторые сомнения.
— А, вы про это… Ну, как сказать. Она ведь собиралась стать журналистом, ей бы это пригодилось. А во-вторых, девочка она была необычная, не по возрасту взрослая что ли. У таких талантливых детей всегда бывают трудности в общении со сверстниками. У неё не было близких подруг. Да и некогда… Вы же знаете, наверное, Вика прекрасно рисовала, она всегда была чем-то занята.
— Но у Вики же была подруга. Дина Глаголева.
— Дина? Я про неё не слышала… Мне Вика ничего не говорила… Она с Егором Корсунским общалась. Вместе учились. Хороший парень, искренне соболезнует нашему горю.
Извинившись за беспокойство, Вера собралась уходить, но её внимание привлекли картины на стенах. Нина Михайловна, заметив взгляд журналистки, сказала:
— Это рисовала моя доченька. Смотрите, разве такое мог создать человек, склонный к самоубийству? Мне кажется, что Вика здесь, со мной, в этих рисунках, такая же светлая, жизнерадостная, всегда с улыбкой, — женщина тихо заплакала.
Картины действительно будто светились. На них были изображены: девушка с лебедиными крыльями, изящно обнимающая тонкий берёзовый ствол; золотая осенняя аллея с забытым на ней кем-то зонтом; облака в вечернем небе, напоминающие корабль с алыми парусами. Ни обезьяньих морд, ни змеиных ухмылок. Радостно, романтично, светло.

Провожая Веру, женщина попросила:
— Не пишите про мою девочку плохо. Она ни в чём не виновата. Эта смерть просто нелепость. Я буду вам благодарна, если вы узнаете и напишете правду.
— Я постараюсь, — сказала Вера и попрощалась.
* * *
Ночь оказалась бессонной. Мысли не давали покоя, лезли в голову и ворочались в ней так, что тупая боль уже давно занудливо бубнила о необходимости принять таблетку. Вставать не хотелось. Но в комнате было так душно, что она заставила себя подняться. Приняв пилюлю, вышла на балкон и стала рассматривать звёзды, которыми было усыпано весеннее ясное небо… Затем отправилась в постель, в надежде забыться в царстве Морфея.
Где-то в половине третьего Вера снова проснулась. За окном грохнуло, будто что-то взорвалось. Оказалось, что в старый дуб, росший под окнами, врезался УАЗик. Из кабины неслась забойная музыка. Сосед Колька вернулся с очередной гулянки, на этот раз едва ни в последний… За рулём находился его приятель Витёк. Коля выполз из машины со страшными ругательствами, этажность которых не счёл бы даже бухгалтер со стажем. По двору разносились угрозы: «Ну, всё, ты попал,…на 600 баксов! Твою мать! Ну, всё, 600 баксов!». Эти вопли в различных тональностях повторились раз пятнадцать.
В свете дуэта луны и фонаря Вера разглядела, что голова Кольки в крови. Видимо, он неслабо ударился о лобовое стекло в момент столкновения с деревом. Но горе его по поводу разбитой машины было так велико, что он не ощущал боли. Бегал по двору, размахивал руками, то причитая, то угрожая. Из машины вылезли три девушки. Пассажирки именно «вылезли», они были тоже не трезвы. В конце концов, несколько угомонив страдальца, компания повела раненого в травмпункт, находящийся, к счастью, в десяти минутах пешего хода от дома. Отсутствовали они не более получаса, а вернувшись, уселись на скамейку возле дома и, уже несколько спокойнее, продолжали обсуждать случившееся.
…А в это время возле подъезда мирно дремал Петя, 35-летний безработный, любивший иногда отдохнуть на скамеечке, особенно в «состоянии нестояния», овладевавшего им довольно часто. Вздрогнув от голосов, он начал суетливо озираться, предвкушая встречу с отметелившими его некоторое время назад дружками. Обида взыграла в проснувшемся Пете и разбудила ярость.
Он, громко икнув, поднял с земли деревянный дрын и направился к притихшей было компании. Коля в повязке под опекой пьяных девиц отходил от пережитого стресса. Никто и не ожидал, а Петя, подкравшись сзади, со всей силушки, нанёс сокрушительный удар по перевязанной голове бедолаги. «А-а-а!!! — завизжали девицы. «А-а-а!!!» — вторил басом покалеченный Коля. Сам нападавший, озверев окончательно, угрожающе завопил, оскалив зубы: «А-а-а!» — и треснул еще раз. В этой какофонии никто из участников ночного представления не заметил, как подъехала милицейская машина, вызванная соседями. Из неё выкатился грузный блюститель порядка и в целях профилактики… врезал Кольке по злосчастной голове резиновой дубинкой. Затем всю кучу-малу транспортировали в участок…
Во дворе воцарилась тишина. Люди, разбуженные среди ночи, вышли на балконы и тихо переговаривались. Кое-где раздавались смешки. И всё же всем было жалко непутёвого Кольку. Его УАЗик так и стоял сиротливо под деревом, с подбитой фарой и покосившимся бампером.
Досмотрев неожиданно развернувшуюся во дворе драму, Вера закрыла балконную дверь, зашторила окна и, стараясь не шуметь, легла в кровать. Борис мирно спал. «Утром расскажу», — подумала она и, повернувшись на бок, закрыла глаза. И словно провалилась…
Сны её были странные: девушки, летящие в бездну и превращающиеся в птиц с обезьяньими головами; маленький резиновый милиционер, которого вдруг взялся надувать сосед Колька, и раздул до огромных размеров. Тот, в конце концов, звонко лопнул, и брызги какой-то зелёной слизи попали Вере на платье. Она стала вытирать его махровым полотенцем, из-под которого выползла чёрная змея с жуткой усмешкой на морде. Тело её извивалось, а изо рта раздавались слова: «Она была неуравновешенной, — равновешенной, — вешенной, — шенной». Слова стали походить на шипение, и Вера от ужаса проснулась. Лицо горело, голова была тяжёлой. Борис с тревогой смотрел на неё.
— Вера, у тебя температура. Сегодня ты никуда не идёшь, я вызову врача.
— Когда я успела простудиться? Да… ночью, на балконе. Представляешь… — Вера стала рассказать ночную историю.
Борис улыбнулся, но через мгновение его лицо стало серьёзным.
— Вера, ты должна лежать в постели, а не мотаться по студенческим общагам. И вообще, оставь это дело.
— Недавно Толик сказал мне то же самое.
— Что ты должна лежать в постели?!
— Нет. Что я должна оставить это дело. Ну, ладно, вызывай врача. Мне надо всё хорошенько обдумать.
Глава IV
Несомненно, в перспективе «поболеть» есть своя прелесть. Утро… приятное… без будильника! В голове играет музыка… Что-то классическое, неспешное… Фортепиано. Мысли текут сладко, ощущаешь всем телом, как это — проснуться утром, когда тебе никуда не надо спешить, можно заняться, наконец, собой. Первым делом сделать маникюр, потом педикюр, потом покрутить педали на велотренажёре, потом принять тёплую ванну… Ммм… Стоп, (музыка обрывается), мадам, у вас температура спала только ночью… Поэтому, как минимум, две последние процедуры отменяются! А как было бы здорово (снова соната Бетховена, в которой настроение приятного дня, свежесть морских волн, теплота летнего солнца) лечь в прозрачную водичку, открыть все баночки с ароматными солями и скрабами, выбрать любимые… Ваниль? Нет. Персик?
Всю песнь утра разбила противная телефонная трель. «Надо будет поменять звонок», — подумалось ей. Подняв голову с подушки, поняла, что все мечты рождены больным организмом, который просто хочет пить. Голова как чугунный горшок, в который накидали крупной гальки, и при каждом повороте острые камни ворочаются и создают характерный звон.
Однако на том конце провода бодрым голосом заговорил свет Анатолий. К тому же у него снова были интригующие новости…
Соседка Корсунских по лестничной площадке, некто Баба Клава, поведала Ражнёву, (господи, сколько же я проспала, — думала Вера, — если он уже успел там побывать?) что у Егора был двоюродный брат Юрий, по возрасту годом младше…
— Как ты там оказался?
— Ну я же по твоей просьбе узнал адрес этого юноши, о котором ты мне все уши прожужжала. Решил немного последить за этим Егором. Но в процессе мне другая идея пришла в голову. Очень колоритная соседка здесь оказалась в нужное время и в нужном месте. В общем, мы с ней разговорились. Слово за слово. Пришлось сказать, что я как представитель власти являюсь «спортивным спонсором» от милиции, заждался его, ну и вот… — Ражнёв интригующе вздохнул и поведал очень интересную историю.
Однажды, когда мальчишкам было не более десяти, они с родителями отправились в туристический поход, на байдарках. Предстояло спуститься по горной реке. Что-то произошло во время спуска. Дети попали в беду, решив без взрослых осуществить проход через пороги. Лодка перевернулась. Мальчишкам, оказавшимся в холодной воде, не под силу было преодолеть мощь бурлящего потока, с пугающей скоростью приближающего их к водовороту. Стремительное течение унесло бы их прямо на скалу. За несколько метров до неминуемой гибели Егору удалось схватиться за торчащую из воды корягу и подхватить брата. Затем, пока не подоспели спасатели, он в течение пятнадцати минут удерживал Юрика одной рукой, не позволяя бездушной воде свершить своё тёмное дело.
Когда взрослые вытащили их, мальчишки были без сил, почти без сознания, но Егор продолжал крепко сжимать кулачок, не выпуская рукав Юриной курточки. Тогда, несмотря на молитвы матери мальчика, старания врачей, Юру спасти не удалось. От многочисленных ушибов и переохлаждения он через два дня умер в больнице. После этой трагедии мать Юры, родная сестра отца Егора, тронулась умом. Её даже отправляли лечиться в Германию, но безрезультатно. Домой она так и не вернулась. Ходили слухи, что там, на чужбине, она и скончалась. Корсунские об этом не распространялись.
* * *
— Ну что, я тебя удивил? — спросил Ражнёв, закончив рассказ. — Парень ведь действительно герой.
— Да, интересный случай. А для десятилетнего ребёнка это настоящий подвиг.
Вера положила трубку, а в голове всё продолжали кружиться мысли.
«Значит, Егор в детстве испытал сильное потрясение. Тогда не случаен и выбор профессии… До сих пор сам нуждается в психологической помощи. Чем Егор не связующее звено?».
Пришедшая днём врач, суетливая молодая дама, услышала в фонендоскоп, что ничего серьёзного Вере не грозит, поставила диагноз — ОРЗ, прописала таблетки и согревающие процедуры. На неделю ей предстояло стать затворницей. Но разве возможно усидеть на месте журналисту, ведущему расследование? И уже на следующий день она отправилась к соседке Корсунских, Клавдии Трофимовне…
Классическая трель звонка оживила дверной глазок. Дверь отворилась и явила на свет маленькую сухонькую старушку.
Сидя на крошечной уютной кухоньке, Вера записывала информацию, которую, по родившейся по ходу легенде, она «собиралась использовать для написания очерка об уважаемом семействе».
— Семья у Корсунских большая?
— Раньше была побольше-то семья ихняя. — Клавдия Трофимовна так мягко выговаривала слова. И Вера, утопая всё глубже в уютном кресле и отпивая небольшими глотками ароматный чай, напоминала девочку, с наслаждением слушающую бабушкины сказки. — Сейчас уже нет деда, скульптора, мужа ейного, бабушки Егорки. Ведь у родителей-то он один, сын Егор. На него все надежды. А он молодец, учится хорошо, родителей не подводит. Мать-то всё дома теперича, за хозяйством следит. А отец Егора учёный человек, физику или математику преподаёт в ихнем институте.
— Я слышала, что у Егора ещё был брат двоюродный? — осторожно спросила Вера.
— Надо же, два дня назад я милиционеру рассказывала про него. Ему-то что-то надо было про Егора узнать. Он ведь спортсмен хороший, а милиция их спонсором что ли будет на каких-то соревнованиях, им портрет обрисовать его нужно было. Так дома у них никого не было, вот я ему и рассказала. И про Юрика тоже. Ну, Бог с ним, царство ему небесное. Хороший мальчик был. С тех пор уж лет двадцать прошло…
Клавдия Трофимовна поведала уже известную Вере историю.
— Скажите, а Егор не болел после этого?
— Как же, вот горе-то для семьи было! Лечился он, конечно. Психиатр к нему даже на дом приходил. Нервы пострадали. Да и то, после такого… Долго он под наблюдением докторов находился. Но справился, сейчас весёлый парень-то, не хандрит. Даже сам на психолога обучается.
* * *
Вера вышла от старушки в полной уверенности, что именно Егор главный фигурант в этом деле. Самые ужасные догадки терзали её мозг, и Вера искренне удивлялась, какие извращённые формы они приобретают. Списав это на температуру, она всё же решила посетить занятия хвалёного психолога, не усмотревшего в парнишке признаков «явных отклонений», как теперь ей это представлялось.
…Этот странный кабинет поразил Веру. Спущенные шторы, настольная лампа, освещающая стены пятнами, создавали ощущение какого-то космического пространства, которое проникало в душу и овладевало присутствующими. Но главным чудом была сама Наталья Николаевна. Её глубокий завораживающий голос, казалось, раздавался откуда-то сверху, цеплял, заставлял слушать, вникать и проникаться услышанным.
— Вы сильные, уверенные в себе личности. Повторяйте это каждый день. Вы должны верить тому, что я говорю. Ваша воля — вот главное, что вами движет. Если я говорю себе: «Я хочу добиться высоты!», я её обязательно добьюсь, потому что у меня сильная воля.
Подобные установки Вере были знакомы. Так говорили многие психологи. Но Наталья Николаевна завораживала каким-то особенным тембром. Слова вызывали необыкновенную вибрацию в душе. Равнодушных на этом сеансе не было: ребята сидели, закрыв глаза, двое из них даже раскачивались в такт произносимым фразам. Но самое интересное было дальше…
— Чтобы воля ваша стала крепкой как сталь, вы должны руководствоваться образами, близкими вашему сердцу, — продолжала психолог своим грудным проникающим голосом. — Эти образы могут показаться нелепыми на первый взгляд. Но затем вы их поймёте, разгадаете, ведь именно вы хозяева своих ассоциаций. Чем крепче, явственней будет образ, тем сильнее ваша волевая установка. Например, Люда играет на фортепиано, значит, её музыкальный образ в виде бушующей стихии или пронзительно жаркого чёрного солнца. Образ придёт вдруг, неожиданно, поможет ей воспитать свою волю. Для чего? Чтобы побеждать, чтобы ежедневно доказывать, что вы сильнее жизненных проблем и неудач!
Вера съёжилась. Она даже испытал трепет. Объяснить это было невозможно. Смысл слов психолога начал до неё доходить постепенно, и вдруг возник в сознании неожиданный образ — громадное дерево, пронизывающее корнями землю насквозь. Какая-то необыкновенной силы энергия исходила от него. Несмотря на то, что образ существовал лишь в сознании Веры, она почувствовала, что дерево это вселяет в неё надежду, уверенность, что она способна на многое. С удивлением она также обнаружила, что сидит с закрытыми глазами…
«Я попала под влияние. Просто какое-то наваждение. Наталья Николаевна будто гипнотизирует своих учеников. И меня тоже загипнотизировала. Но я не поддамся». Вера открыла глаза и встретилась взглядом с психологом. Наталья Николаевна смотрела на неё и улыбалась улыбкой Джоконды. Невозможно было понять, что выражали этот взгляд и эта улыбка. Но Вера не могла отвести глаз.
В конце занятия психолог её спросила:
— У вас родился сильный образ? Это должно было произойти, если вы внимательно меня слушали.
— Да… Но это необычно как-то. Я такого раньше не испытывала.
— Конечно, не испытывали. Это результат моей многолетней научной работы. Про экзистенциализм слышали?
— И что, у каждого, кто находится у вас на занятии, возникает подобный сильный образ?
— Не подобный, а у каждого свой. В этом смысл моей методики. Ассоциативный образ у каждого свой. Его надо точно почувствовать, ощутить, пропустить через себя. Тогда он со временем становится всё сильнее и помогает человеку управлять своей волей.
— А как это проявляется?
— Ну, трудно объяснить. Давайте посмотрим. Саша, выйди сюда. — Наталья Николаевна вновь включила «волшебную» лампу, и взмахом руки привлекла внимание студентов. — Держи свой образ! Он у тебя выразительный, чёткий, сильный! Твоя воля крепкая! Ты непобедим в своём желании быть лидером!
Психолог подала студенту стакан с водой. Он взял его в правую руку.
— Ты справишься с силой сопротивления, ты сильный! — продолжала женщина, распространяя на присутствующих чудодейственные флюиды. — Ты — хозяин своего желания, и ты прав, сто тысяч раз прав! Ты сейчас сильнее всех, силой своего желания ты можешь всё. Держи образ! Воля сильнее всего!!!».
Голос этой хрупкой женщины звучал так повелительно, с каждой фразой всё громче и громче раздавались эти необычные слова. И вдруг… парень сжал стакан в кулаке. Стекло треснуло, вода пролилась на пол. Саша будто очнулся. К удивлению журналистки, никаких ран, царапин, крови на руке у него не было. Парень улыбался и выглядел абсолютно спокойным. «Чудо какое-то!» — пронеслось у неё в голове.
Когда ребята разошлись, Наталья Николаевна рассказала Вере, что данная методика уникальна, она разрабатывала её, опираясь на достижения науки зарубежных учёных: Абрахама Маслоу, Ролло Мэя, Роберто Ассаджиоли и других. Центральное место её разработки занимает символ-драма, метод работы с воображением человека. Основу символ-драмы составляет фантазирование в форме образов на свободную или заданную психотерапевтом тему.
Она подчеркнула, что работает её методика безотказно. Достаточно спросить у студентов. Все они хорошо учатся, каждый добился определённых успехов в сфере своих увлечений, интересов.
* * *
Весь вечер Вера мучилась от назойливых мыслей. Машинально открыв википедию, нашла значение этого труднопроизносимого слова «экзистенциализм». Словарь достаточно подробно прокомментировал: «Согласно экзистенциалистскому учению, чтобы осознать себя как «экзистенцию», человек должен оказаться в «пограничной ситуации», например перед лицом смерти. В результате мир становится для человека «интимно близким». Истинным способом познания, способом проникновения в мир «экзистенции» объявляется интуиция.
Значительное место в экзистенциализме занимает постановка и решение проблемы свободы, которая определяется как «выбор» личностью одной из бесчисленных возможностей. Предметы и животные не обладают свободой, поскольку сразу обладают «сущим», эссенцией. Человек же постигает своё сущее в течение всей жизни и несёт ответственность за каждое совершённое им действие, не может объяснять свои ошибки «обстоятельствами». Таким образом, человек мыслится экзистенциалистами как самостроящий себя «проект». В конечном итоге идеальная свобода человека — это свобода личности от общества».
Это было интересно, многое объясняло. Но маячок беспокойства продолжал блуждать в отягощённой мыслями голове. «Человек должен оказаться в «пограничной ситуации», например перед лицом смерти. В результате мир становится для человека «интимно близким». Вера несколько раз повторила эти фразы. И вдруг поняла…
Где-то она уже видела замысловатые образы, обладающие неким сильным воздействием. «Ну, конечно, — неожиданно вспомнила она, — в рисунках Вики что-то такое было. Скорее всего, именно эти занятие и повлияли на разительные перемены в её творчестве. Рисунки её стали будто жёстче, обнажая неведомые грани таланта…».
— Наталья Николаевна — классный специалист, — сказала она вечером вернувшемуся с работы Борису. — Недаром её все хвалят, восхищаются её результатами. Я сама убедилась, что они потрясающие.
— А как же Егор?
— Сомнения меня гложут. Пока не знаю… На этом занятии он был тих, не выделялся. Я не стала спрашивать о нём. Почему-то Дины не было. Вот это странно…
Глава V
Утро началось слишком рано. Вера проснулась в четвертом часу от невозможного гула за окном. Разбудило непонятное ощущение опасности. Впечатление было такое, что сейчас прямо в окно медленно-медленно не влетит, а скорее вползёт Боинг-747. Прямо железным носом в форме тупого карандаша выдавит стекло, закроет собой ранний неяркий свет, раскрошит телевизор, стены начнут трескаться, комната покроется белой мукой строительной пыли… Почему строительной? Если грядёт разрушение? Бред какой-то… Она открыла глаза и поняла, что это действительно шум самолёта. Казалось, что дом войдет в резонанс с двигателем, поймает его колебания и сравняется с бренной землёй. Однако катаклизм не коснулся Бориса, поэтому он продолжал мирно спать. «Вот ведь кого пушкой не разбудишь!». И дальше мысли завертелись, закружились в голове и начали привычную деятельность, не обращая внимания на отчаянные попытки хозяйки усмирить их и досмотреть свой последний сон. А за окном один за другим просыпались звуки автомобильных двигателей, потом защебетали пташки, дворник зашелестел метлой… Началась пульсация большого города.

Что же случилось с Диной, почему её не было на последнем тренинге? Стрессовая ситуация, в которой девушка уже довольно длительно находилась, могла негативно сказаться на её здоровье. С кем ей тогда делиться своими переживаниями? Она уже обратилась к Вере, а, значит, именно Вера и ответственна за неё.
Когда за окном окончательно рассвело, звуки города стали едины в своей будничной тональности, Вера отправилась к девушке…
…В комнате оказались двое — Дина и…Егор.
— Вот, знакомьтесь. Это Егор, я вам о нём рассказывала.
— А я вас видел… вчера…
— Вера Валуева, журналист. — Вера протянула юноше руку. — Дина вам, наверное, рассказала, что попросила меня написать о… — в этот момент девушка, изменившись в лице, поспешила опередить её…
— …о методике Пригожиной.
Парень пожал протянутую ему руку и улыбнулся широко и открыто, чем сразу расположил к себе.
Дина включила чайник, и через некоторое время все сидели за наспех накрытым студенческим столом. Чаепитие всегда располагает к беседе по душам. Но Дина была какой-то напряжённой.
— Нравятся вам занятия Натальи Николаевны? — Вера осторожно задала вопрос.
— Ещё бы! Мы от неё уходим с зарядом жизни. Она умеет так настроить на позитив, что хочется горы свернуть! Мы учимся управлять своей волей, а это главное в жизни, — уверенно сказал Егор и вдруг спросил: — А вам понравилось, ведь вы сами видели, как всё происходит?
— Да, понравилось. Несколько странно, правда. Но образ я ощутила: дерево с ветвистыми корнями…
— Интересно! — засмеялся Егор. — У меня на первом занятии ничего не получилось, зато потом уже при первых словах Натальи Николаевны возникали такие яркие образы!
— И это тебе помогает?
— Конечно. Образ будто вселяется в сознание и возникает в голове каждый раз, когда это необходимо. Образ такой всеобъемлющий что ли, от него исходит энергия, которой заряжается воля. Экзистенциализм, одним словом. Ну, вы это, наверное, поняли и без меня.
— В общем, да…
— Хотя без подготовки понять сложно. Экзистенция, эссенция… Но Дина с этими понятиями здорово управляется. Даже статью на эту тему пишет, какие-то там эксперименты проводит.
Вера обратила внимание, что когда Егор заговорил о Дине, лицо девушки по-прежнему оставалось безучастным.
— Дина, а почему тебя вчера на занятии не было?
— Не могла, — замялась она, — у меня были дела…неотложные.
Вера почувствовала, что с ней что-то происходит, и вывести её из этого состояния вряд ли сейчас удастся. Перекинувшись с Егором несколькими репликами на отвлечённые темы, она попрощалась и ушла.
* * *
Домой Вера вернулась в глубокой задумчивости. Находясь ещё под впечатлением вчерашних событий, она никак не могла заставить себя расслабиться. К тому же беспокоило состояние Дины. Почему она замкнулась? Ведь сама искала поддержки, делилась своими переживаниями, и вдруг закрылась, замолчала. Неспроста это.
В своих раздумьях, даже не переодевшись, она прилегла на диван…Вдруг в голове возник образ крепкого толстоствольного дерева со змееобразными корнями, быстро растущими и пронизывающими землю насквозь. Дерево быстро покорило сознание.
Вера села, помотав головой, но наваждение не исчезло. Она шмыгнула носом, взяла белый гигиенический платок. Да, она пренебрегла прописанным ей доктором режимом. Правда, перед сном Борис делал ей лечебный массаж, почти насильно вливал в неё медовый настой с травами. Температура вошла в норму, но насморк продолжал досаждать. Вера вновь легла, впустив в себя ассоциативный образ, и мысленно направив его на борьбу с недомоганием. Как учила Наталья Николаевна.
Очнувшись часа через два от дрёмы, Вера с удивлением обнаружила, что насморка как не бывало. «Получилось! Здорово! Молодец Пригожина».

…После ухода гостей Дина была ещё больше взволнована. Скрывать свои эмоции было ни к чему, в комнате она оставалась одна. Это состояние растерянности и безысходности появилось ещё вчера, когда она обнаружила в кармане своей куртки записку… от Вики.
«Ты, Дина, хитра и коварна. Это всё из-за тебя, из-за тебя. Твоя рыба в розовых лепестках — это обман. Но меня не проведёшь. И скоро все об этом узнают. Вот увидишь!»
Немалых усилий ей стоило скрыть своё волнение, сначала перед Егором, который обеспокоился её отсутствием на занятиях, а затем и перед Верой Николаевной.
…Руки тряслись, слёзы душили. Вчера, когда она развернула смятый клочок бумаги, у неё началась истерика. Потом, взяв себя в руки, сразу пошла в парк. Даже не пошла, а побежала. Её туда тянули воспоминания и какая-то неведомая сила, словно магнитом. Да, они с Викой часто бродили в парке по пыльным дорожкам. А однажды, прогуливая лекцию по философии, обнаружили старый, с широким дуплом дуб. Под деревом стояла скамейка, несколько покосившаяся. Дина уселась на неё. Затем, валявшимся под ногами прутиком, словно удочкой, поймала камешек, подкатила под ноги, взяла в руки и… закинула его в дупло.
Они так часто делали с Викой. Соревнуясь в меткости, забрасывали в эту «пещеру» шишки, палочки. Ведь надо было как-то убить время, и они проводили его весело, беззаботно. Дина швырнула ещё один камешек, потом другой. Почувствовав, что тоска наваливается, накрывает её, она встала, машинально подошла к дереву и просунула руку в тёмное отверстие дупла. И затем… даже вскрикнула, вытащив на свет содержимое. Этой неожиданной находкой оказались… часы. Да, наручные часики, которые при жизни носила Вика…
…Потрясённая, напуганная, она побежала. Через мгновение резко остановилась, безумными глазами стала оглядываться на шарахавшихся от неё прохожих. Медленно оглядела себя, убрала прядь волос с побледневшего лица. И пошла тихо, будто съёжившись, держа в кармане предмет, который жёг сжимавшую его руку.
Когда она поднималась в свою комнату, комендант общежития спускалась по лестнице. Лиля Леонидовна с удивлением взглянула на девушку: «Ты не заболела?». Та неопределённо кивнула головой и побежала дальше.
Уже оказавшись в комнате, закрыв за собой дверь, Дина села на кровать и вдруг разрыдалась. Плечи её вздрагивали, слёзы лились и лились. Она схватила висевшее на стуле полотенце и закрыла им лицо. В комнату стучали, но Дина ничего не слышала, она не реагировала на встревоженные голоса в коридоре, на топанье ног, угрозы выломать дверь. Через несколько минут она внезапно успокоилась и, совсем опустошённая, легла, уставившись в потолок.
Дине было страшно. Она не понимала, что происходит. Ей надо было с кем-то поделиться. Но с кем? Егор слишком любит Вику. Не поймёт. Журналист Вера начнёт, если уже не начала, подозревать её, и это ни к чему. Оправдываться она сейчас не в силах. Ей бы понять, что всё это значит.
«Кто-то хочет, может, сама Вика, чтобы я испытывала чувство вины. Вины за что? За её смерть? За то, что я в глубине души желала, да, желала ей этой смерти! Трудно в этом признаваться. Но это так. Кто ещё об этом знал или хотя бы догадывался??? Чертовщина какая-то!».
Хорошо, конечно же, что подобные крамольные мысли живут только в одной голове и не вылезают наружу. Дина прекрасно понимала, что в ином случае именно её бы обвинили в смерти подруги.
* * *
— Представляешь, Борис, установки психолога Пригожиной помогли мне избавиться от насморка. Совсем прошёл.
— Хочешь умалить мои достоинства мага и чародея?
— Ты вне конкуренции. И всё-таки.
— Пусть так. Что дальше собираешься делать?
— Надо срочно поговорить с Диной. Мне кажется, она что-то скрывает.
— Да она просто по уши влюблена в этого супермена Егора. Неужели ты не поняла?
— Ну, если и так, влюблена. Что из этого следует?
— Влюблённая женщина — это самурай в юбке. Особенно если любовь её неразделённая.
— Ты думаешь, Дина способна…
— Подружку до самоубийства довести? Нынешние девочки на многое способны — не только довести, но и подтолкнуть.
— Ну, ты даёшь!
— А что? Ты знаешь, недавно к одной девице из нашего отдела приехал ухажёр… из Италии. Она, двадцатилетняя девчонка, дочка крутого папаши, по Интернету мужа отыскала. Так вот, — маленький, плюгавенький, но, как ей показалось, дюже богатый. Так что она делает? Берёт за свой счёт отпуск и целый месяц кутит со своим Фигаро по ресторанам и ночным клубам. Итальянец по уши влюбляется в нашу Машу, но деньги через месяц заканчиваются. Выясняется, что он не владелец заводов, газет, пароходов. Денег у мачо нет, но он влюблён. Делает ей предложение, она, естественно, узнав о его бедности, отказывает ему. Он, не дурак, грозится, что всё расскажет строгому папе. Девочка испугалась шантажа, наняла бандитов. Они его так отмутузили в гостиничном номере, что тот попал в реанимацию. Грядёт суд, дело пахнет международным скандалом. Представляешь?
— А почему мне ничего про это неизвестно?
— Так ты болела, я старался тебя не беспокоить. А Толик ещё не успел проболтаться. Так самое интересное, говорят, что девицу папаша спасет, выкупит, а вот итальянцу придётся туго. Как бы дела ему какого-нибудь не пришили. Тогда «прощай, свобода!». Денег-то у него нет… Вот такие нынешние крали. Отвлёк я тебя от твоих скорбных мыслей?
— Да уж.
— Поговори, поговори со своей Диной. Только будь осторожна. Я вообще-то тебе давно советую это дело оставить. Пусть профессиональные сыщики голову ломают.
— Но ведь они закрыли дело.
— И ты успокойся. Если бы ты меня слушалась…
* * *
Вера поднялась пешком на пятый этаж. В студенческом муравейнике было тихо. Между третьим и четвёртым этажами целовалась парочка. Вера улыбнулась и направилась к Дине. Но в этот раз её никто не ждал…

…Девушка с утра до самого вечера находилась в заторможенном состоянии, она тупо смотрела в потолок. Затем резко встала, взяла фотографию Егора, стоявшую под стеклом, положила её в карман. Села к столу и начала что-то быстро писать на обычном тетрадном листке. Дина всё делала молча, казалось даже, совершенно спокойно. Затем она вновь легла на кровать. Пролежав минут пять, быстро вскочила и стала бормотать какие-то нелепые фразы: про розы, часы, записку, свою вину и невиновность, несколько раз произнесла имя Егора. Она говорила всё громче. Вытянув руки перед собой, она двигалась по комнате, натыкаясь на разные предметы, ударяясь, роняя стулья. В этот момент в дверь постучали.
На Дине был бирюзовый ситцевый халат. Пояс развязался и волочился за ней, ноги были босыми. Вдруг девушка остановилась, осмотрелась. Она подошла к окну, отдёрнула штору. Забравшись на стул, посмотрела вниз. Пояс, зацепившись за что-то, не давал ей нагнуться, и Дина оглянулась, сильно дёрнула за пояс, и стул с грохотом повалился, Дина оказалась на полу. Сначала она села на корточки, потом поднялась, завязала пояс и вновь подошла к окну. В дверь стучали и требовали открыть. Девушка встрепенулась, испуганно начала озираться, залезла под стол. При этом ещё один стул неуклюже и громко повалился на пол. В дверь уже не просто стучали, в неё ломились. И через несколько мгновений она распахнулась, вбежала Вера, за ней Лиля Леонидовна и соседка по блоку. Они вытащили Дину из-под стола, девушка не сопротивлялась. В бессознательном состоянии её уложили в кровать.
Прибывшая «скорая» отвезла студентку в психиатрическое отделение.
Глава VI
— Ты выглядишь так, будто вагон кирпичей разгрузила, — Борис с тревогой смотрел на жену.
— Я что-то действительно плохо себя чувствую, — Вера потёрла виски, головная боль мучила её со вчерашнего вечера. — Я ведь вчера шла к Дине, чтобы расспросить про Егора. Вовремя мы успели. Чем бы мог закончиться её приступ, — страшно подумать.
Несмотря на усталость, Вера решила позже навестить Дину, узнать, какой диагноз ей поставили врачи.
Психиатрическая больница располагалась в живописном месте за городом. Когда-то давно, в детстве, она боялась этих мест, здание больницы внушало почти панический страх. Ей, маленькой, с родителями часто приходилось проходить по тропинке мимо забора во время летних походов на реку. Однажды, когда уже миновали это скрытое от посторонних глаз здание, кто-то там высунулся из окна и начал страшно выть. С тех пор, будучи уже взрослой, она всегда испытывала дискомфорт, если приходилось проходить мимо…
Теперь, правда, всё изменилось, больницу огородили высоким глухим забором, с территории исчезли цветы, тогда, давно, их было там насажено огромное количество. Никто не кричал и не плакал, напротив, в коридорах стояла мертвая тишина. Её встретил пожилой врач в очках с толстыми линзами.
— Нет, Глаголеву сейчас беспокоить нельзя. Она очнулась, но взгляд отсутствующий, на вопросы не отвечает, реакции заторможены.
— А где она находится, что делает? — Вера почему-то представила, что Дина привязана за руки и за ноги к металлической кровати, в тёмной комнате, где ничего кроме окон с решётками нет. Жутко об этом думать, и очень жалко девушку.
— Она в отдельной палате, лежит и смотрит в потолок. — Доктор произносил слова как-то протяжно, подчёркнуто вежливо, будто боясь обидеть собеседника. Вера даже подумала, что такая манера говорить может выработаться только после многолетнего общения с душевнобольными.
— И как долго это будет длиться?
— Трудно сказать. Времени прошло совсем немного.
— Я понимаю. Но хотя бы есть надежда, что она вернётся в прежнее состояние? Это не останется на всю жизнь? — Вера чувствовала, что несёт чепуху.
От внешнего вида врача — седые длинные волосы, острый с горбинкой нос и особенно эти жуткие увеличивающие и так большие бесцветные глаза очки — у Веры почему-то побежали по спине крупные породистые мурашки.
— Видите ли, голубушка, — теперь врач говорил так, будто медленно жевал слова, — человек, у которого случился психический срыв, нуждается в серьёзном лечении. И если ей завтра станет легче, то послезавтра может опять стать хуже. Понимаете?
— Понимаю, доктор. Но мне очень надо с ней поговорить. Это… вопрос жизни и смерти. Очень надо, — Вера не знала, какие следует говорить слова в такой ситуации. В психбольнице она находилась впервые.
— А вы сами?
— Что я? — на последнем «Я» даже сорвался голос. Как говорят музыканты, «петуха пустила».
— Не больны случаем?
— А что, похоже?
— Вы представились журналистом, должны обладать терпением.
Ничего не ответив, спешно попрощавшись, Вера с ощущением тревоги и неудовлетворённости отправилась на автобусную остановку. Когда зазвонил мобильник, она не сразу решилась ответить.
— Верочка, это я, — в этот момент, после непростого разговора с доктором, голос Бориса для неё звучал музыкой, — как у тебя дела?
— Была только что в больнице у Дины.
— И как она?
— Жутко. Я ничего не знаю! Мне не дали на неё и взглянуть. Доктор что-то невразумительное про её состояние наговорил. Я очень беспокоюсь за Дину.
— Родителям сообщили?
— Нет. Они живут в другом городе, пожилые люди. Наверное, не стоит беспокоить, пока диагноз не ясен.
— Понятно. А я звоню тебе сообщить, что мы сегодня идём на званый ужин. Ражнёвы приглашают.
— Что, прямо так официально?
— Ну, ты же знаешь Толика.
Вера обрадовалась приглашению, тем более что с подругой Ларисой они не виделись уже месяца два. Перезванивались редко, как-то так повелось. Вера не любила висеть на телефоне. Только при «очной ставке», как говорил Ражнёв, можно было наговориться вдоволь. Оттого встречи друзей были особенно желанными. Последний раз собирались зимой, на день рождения Ларисы. Их двухлетняя дочь Люба, Верина крестница, обожала «тётю Вею», и чувства эти были взаимными.
Да, находясь на «больничном», по гостям ходить не совсем удобно, но этот нюанс Вера объясняла необходимостью обсудить с Ражнёвым в неформальной обстановке некоторые вопросы расследования. В общем, со спокойной совестью она настроилась на приятный во всех отношениях вечер.
* * *
За столом как-то само собой центральным стал вопрос воспитания, тем более что субъект этого самого воспитания находился здесь же, во всеоружии. Получив от крёстной шоколадку, Люба с испачканными руками лазила под столом, чем до бешенства доводила Ларису.
— От неё нет покоя с утра до вечера, — жаловалась она, — то просьба почитать сказку, то начинаются исследования неведомых потаённых уголков квартиры… Вчера вытащила её из бельевой корзины. Спряталась и уснула там.
— Раз такая любознательная, значит, журналистом станет.
— Никогда! — строго сказал Толик. — Не позволю, чтобы моя дочь была в «центре событий». События пока таковы, что не стоит дитя туда пускать. Достаточно с неё бельевой корзины. Пусть лучше парикмахером будет, как Лариса. Ведь красота спасает мир.
— А я считаю, — вступила в полемику Вера, — что только любовь спасает мир, про журналистов спорить не буду. Поверьте, без них мир лучше не станет.
— Кстати, Вера, я сегодня пересматривал картотеку. Мне на глаза попалась одна знакомая фамилия. Выяснилось, что несколько лет назад некий Григорий Корсунский был осуждён за ограбление.
— Да ты что? — Вера была искренне удивлена.
— А дальше — больше… Свидетелем по этому делу проходила Ванина Валентина Дмитриевна, няня детей Корсунских. Теперь она живёт отдельно, но я не поленился, нашёл её, поговорил и кое-что узнал.
— Ты меня поражаешь всё больше и больше.
— Для тебя старался.
— Так рассказывай, не томи.
Ражнёв рассказал о семейной драме, которая происходила в семье Корсунских много лет назад, когда ещё дед скульптор был на гребне славы, а в семье подрастали дети — Александра, младшая дочь, Павел, старший сын (отец Егора) и ещё один сын, средний — Григорий. Он был младше Павла на шесть лет и старше Саши на четыре.
Когда признанный художник Виталий Павлович днями и ночами пропадал в мастерской, а мать, актриса, разъезжала по городам и весям, детей воспитывала няня. В общем, дети были предоставлены сами себе. У Валентины Дмитриевны и так было дел по горло: уборка, стирка, готовка.
Старший брат был поглощён общественными делами, ещё больше его волновали карьерные перспективы. А Гришу, неуправляемого, вечно недовольного всем белым светом, он и вовсе игнорировал. А тот подрастал, и интересы его постепенно определялись: курение, алкоголь, наркотики… Узкий круг увлечений, приводящих в состояние кайфа, к которому он так стремился. Отец ругался, порой лишал карманных денег, но через некоторое время всё возвращалось на круги своя. Видимо, к проблеме он подходил философски — сын перебесится и всё само собой образуется. Мать не хотела вникать, она берегла нервы, проводя с детьми из двенадцати месяцев в году от силы полтора-два.
В шестнадцать лет Гриша попал в милицию за участие в ограблении. Знаменитый папа непутёвого сына откупать не стал. И тот, получив условный срок, за старое взялся с новыми силами, а атмосфера в доме Корсунских стала невыносимой. Закончилось всё весьма трагично. Гриша погиб…
* * *
Сознание к Дине вернулось ночью, неожиданно. Она озиралась, её пугал таинственный полумрак: луна освещала незнакомое пространство голубоватым светом. Ничего не понимая и теряясь в догадках, продолжала всматриваться в предметы. Затем села на кровати и с удивлением оглядела больничную палату. Причудливые узоры на шторах, незатейливые пейзажи на картинах, — обычная и в то же время странная обстановка. На стене над кроватью она заметила красную кнопку. Тревога возросла, и Дине безумно захотелось на неё нажать. Именно это она и сделала. Ничего не произошло: не зажёгся яркий свет, не сработала сигнализация, не сменились декорации. Но через некоторое время в палату вошла санитарка.
— Ах, деточка, очнулась. Ну и слава богу! Только теперь тебе надо отдохнуть. А доктор утром придёт. Тебе что-нибудь нужно?
— Скажите, а где я?
— В… больнице, — запнувшись, произнесла женщина.
— Я заболела?
— Да, ты заболела, но обязательно скоро поправишься. Только не волнуйся. Всё будет хорошо. А теперь ложись, милая, поспи и ни о чём не переживай.
Дина легла в постель и закрыла глаза. Волнение санитарки показалось ей подозрительным. Но думать ни о чём не хотелось. Она ощущала усталость, мышцы ныли какой-то странной болью. Через несколько мгновений она погрузилась в тяжёлое забытьё. Это трудно было назвать сном, будто каменная плита придавила, заглушив все чувства и ощущения.
Очнулась она под утро, когда санитарка, звеня посудой, завезла в палату порцию манной каши и стакан какао.
После завтрака к ней вошёл доктор. Он осмотрел Дину.
— Всё здорово. Скоро поправишься.
— А что со мной случилось?
— Ничего страшного. Но мы ещё понаблюдаем. Аппетит у тебя хороший, это радует. Сегодня к тебе придёт одна гостья. Она очень хочет тебя видеть.
— Мама? — с надеждой спросила девушка.
— Нет. Твоим родителям пока ничего не сообщали.
Доктор ушёл, а у Дины осталось неприятное ощущение. Он что-то недоговаривал. Возможно, такое впечатление производили его очки с толстенными линзами, отчего глаза Айболита увеличивались в размерах и будто сверлили Дину.
* * *
Егор сильно переживал случившееся, а этот неожиданный звонок вывел его из себя. Зоя, соседка Дины по комнате, попросила его срочно явиться в общежитие, сказала, что у неё есть какая-то информация, которую по телефону говорить нельзя. Он выронил мобильник, поднял, бросил на стол, потом опять схватил, положил в карман и выбежал из дома.
Зоя ждала его у входа в студенческую высотку.
— Я еле нашла твой номер телефона. — Егор заметил, что девушка тоже волнуется.
— Не переживай так, я постараюсь помочь.
— Возможно, помощь понадобится именно тебе.
— Что?
И Зоя рассказала…
В тот день, когда с Диной случилось несчастье, и Вера, комендант и Зоя успели ворваться в комнату, кое-что произошло…
Когда они пытались уложить возбуждённую Дину в кровать, из её рук выпали наручные часики и клочок бумажки. Тогда не было времени разбираться, что это за предметы. Зоя машинально положила их себе в карман, а потом, под впечатлением случившегося, забыла об этом. Через день она обнаружила записку. Прочитав её, испугалась. Зоя протянула листок парню и пристально взглянула.
— Что ты так смотришь? — Егора смутил её взгляд.
Он развернул смятый листок и прочёл: «Я её ненавижу, а тебя люблю. Кто меня за это осудит?».
— Ну, что, не понимаешь? Записка адресована тебе. И вот ещё — часы. Почему-то они вместе с запиской лежали…
— Я их дарил Вике…
— Знаешь, Егор, я не хочу в эти дела вмешиваться. Сами разбирайтесь. Мы с Диной были подругами. Но теперь ты сам должен понять, что происходит и что следует предпринять.
— Стой. Почему «были подругами», ведь Дина жива?
— Она жива, но находится в психбольнице. Разве ты не знал? Все говорят, что вряд ли вернётся к нормальной жизни.
— Кто говорит?
— Да все. Мне очень жаль.
Егор сжал записку и часы в руке. Ничего не понимая, он отправился домой. Но по дороге вдруг принял другое решение и резко поменял направление.
Глава VII
Наконец, окончательно поправившись, Вера вышла на работу. Ей сразу предстояло ночное дежурство. Но её это даже радовало. В последнее время мучительная депрессия не давала уснуть, и ей совсем не хотелось огорчать мужа.
Откуда она берётся, эта вползающая в душу субстанция под таким мерзким названием — депрессия? Всё становится отстранённым, не имеющим отношения к твоей жизни. Бессмысленность давит, и, ты, цепляясь глазом за картинку происходящего, пытаешься вернуться к нормальному ощущению жизни, но ничего не выходит. Вера почувствовала неладное после похода в гости к Ражнёвым. Тогда они долго общались с друзьями, весело обсуждали разные события, но рассказ Толика о семье Корсунских как-то подействовал на неё. Уже третий день Корсунские из головы не шли. И откуда взялось это вязкое чувство безысходности, Вера не могла понять. Суета на работе отвлекала, и она старалась загрузить себя делом.
…Накануне выпуска вся редакция находится в состоянии напряжения. Дежурный редактор несёт особую ответственность, и Валуева внимательно вчитывалась в тексты будущего номера, стараясь ни на что не отвлекаться.
А вот для Бориса отсутствие жены по ночам было каждый раз испытанием. Он коротал вечер в одиночестве. Послушав музыку, побренчав на гитаре, теперь сидел на кухне и пил чай. От чаепития отвлёк телефонный звонок. В трубке раздался незнакомый голос:
— Здравствуйте! А Веру можно?
— Нет, она на дежурстве.
— Как жаль, — голос был мужской, и интонация искреннего сожаления Бориса задела.
— А кто это?
— Я студент, из университета. Она одну статью собиралась писать… Ну, вы, наверное, не знаете.
— А вы… Егор? — догадался Борис.
— Да…
— Я муж Веры… Николаевны, меня Борисом зовут. Если хочешь поговорить, приезжай. Можешь прямо сейчас. Записывай адрес, — для Бориса любой собеседник сейчас был в радость, а Егор Корсунский, как зверь на ловца, — особенно кстати.
* * *
Сердце Дины заколотилось, когда в палату вошла незнакомка.
— Можно? — голос был приятным и отталкивающим одновременно.
Женщина поставила стул перед кроватью больной и присела. — Хочу пообщаться с тобой, Дина, — глаза её смотрели прямо в лицо, и Дине показалось, что она где-то эту особу уже видела. Вот только где? Она мучительно наморщила лоб. Это не ускользнуло от посетительницы.
— Тебе сейчас нельзя напрягаться. Только покой поможет тебе совершенно вылечиться.
— Вы врач?
— Ты должна слушаться меня, если хочешь поправиться.
От этого звенящего голоса Дина впала в транс. Она закрыла глаза и глубоко задышала. Посетительница продолжала говорить:
— Слушай меня. Ты впитываешь мои слова и меняешься. Становишься другой, маленькой девочкой, хорошей девочкой. У тебя косичка с белым бантом. Гуляешь в парке, держа за руку папу. Он такой большой, и ты гордишься им. Светит солнце, щебечут птицы. Тебе хорошо. Очень хорошо.
— Хорошо, — повторила Дина.
— Вот ты садишься на лошадку, и карусель крутится. Быстрее, всё быстрее. Ты смеёшься. Тебе весело, — на этих словах Дина улыбнулась.
— Потом вы с папой идёте покупать мороженое. Ты любишь мороженое, ты счастлива. Мороженое очень вкусное, ты с любовью смотришь на папу. — Лицо девушки приняло совершенно идиотское выражение. Невозможно было поверить, что это та самая Дина Глаголева, умница, отличница, красавица.
Дина не заметила, когда ушла эта странная женщина. Ей захотелось есть, причём она явно ощущала запах любимых ею вареников, которые часто готовила бабушка.
— Хатю кусать! — сказала Дина громко, требовательно, как обычно говорят это маленькие дети.
В палату вошла санитарка, принесла еду, и Дина ела жадно, крошки летели в разные стороны, руки и губы были в картофельном пюре. Санитарка с сочувствием глядела на неё молча.
За долгие годы работы в этом заведении она насмотрелась всякого. И всё же, эта девушка, которую она видела ночью, так сильно изменилась всего за несколько часов. Убрав за больной, санитарка вытерла ей лицо и руки, затем тихо вышла.
* * *
«Муж журналистки» всегда умел удивить Веру. Как только она переступила порог, он сходу заявил:
— Егор был у меня.
— Да??? Ты с ним беседовал…без меня?
— Ну, извини, что не предупредил. Парень растерялся по жизни, ему нужна была мужская поддержка, я её предоставил.
Далее состоялась довольно серьёзная перепалка, эмоциональная, с выяснением отношений… Немного успокоившись, Вера сменила тон, хотя нотки возмущения продолжали проскальзывать.
— Ну ты даёшь! А если он причастен…к преступлению?
— Это вряд ли.
— Почему ты так уверен?
— Во-первых, Егор мне понравился: а я в людях разбираюсь. Кроме того, как я тебе уже рассказал, именно у Дины в кармане оказались серьёзные улики.
— Ты хочешь сказать, что Дина — организатор убийства?!..
— Всё возможно. Смекнула, что обстоятельства подходящие: ищут виновного в гибели первой студентки, выпавшей из окна, так что всё дальнейшее с её подачи будет выглядеть правдоподобно.
— Своеобразный плагиат…
— Ну да, почти так.
— Ну, а зачем же тогда она обратилась ко мне? Так бы всё и сошло на нет, само собой.
— Так она ведь не знала, что в милиции дело закроют. Думала, что сможет тебя перехитрить и направить следствие по ложному пути. Хотела снять с себя подозрение.
— Но не рассчитала свои силы, испугалась…
— Вот именно.
— Всё это пока лишь версия. Доказательств никаких. Есть только часы как улика и странная записка.
— Тебе надо встретиться с Егором, — уверенно произнёс Борис, поставив точку в этом утреннем диспуте.
* * *
Егор все эти дни порывался поговорить с отцом, но разговор откладывался. В университет он не ходил, и, запершись в своей комнате, с утра до вечера лежал на диване, на уговоры матери «поесть чего-нибудь», отвечал отказом. Она ещё несколько раз порывалась поговорить с ним, в результате парень закрыл дверь на замок, указав тем самым на бесполезность её материнских порывов. В семье вообще не приняты были «разговоры по душам».
…Однажды, когда Егору было лет десять, он подрался с мальчишками во дворе. Прибежав домой, плакал от обиды и боли. Мать хотела успокоить сына, прижала к себе, гладя его белобрысую головку, приговаривая что-то ласковое. Отец грубо оттолкнул Егора от матери со словами: «Не делай мне из него девчонку! Со своими проблемами он сам должен разбираться, а не распускать сопли. А то так и будет: чуть что — за мамину юбку хвататься!».
Потом ещё несколько раз отец выражал негодование по поводу детских слёз и жалоб. В конце концов, не только в отношениях между отцом и сыном, но и в общении с матерью возник непреодолимый барьер.

…Прежде чем встречаться с Егором, надо было выяснить некоторые детали. Для этого следовало поговорить с Корсунским-старшим. И после обеда Вера решила ему позвонить. Но разговор получился достаточно сдержанным.
Корсунский явно не горел желанием видеть у себя в доме журналиста, но встречу всё-таки назначил.
Вечером Вера отправилась по указанному адресу. Дверь открыл Павел Витальевич с курительной трубкой во рту. Разговор ему был неприятен, и он даже не пытался это скрыть. Особое напряжение возникло, когда речь зашла о тёте Егора, Александре Корсунской.
— Я не понимаю, почему этот вопрос вас заинтересовал. Это, как говорится, было давно и неправда.
— В том то и дело, что это всё правда. Но пока, получается, полуправда. За полной картиной событий я к вам и пришла.
— Ну что сказать? Саша была трудным ребёнком. Она слишком…нервозно воспринимала действительность. В результате, в период полового созревания, ну, вы понимаете, с ней произошёл кризис, и она…заболела.
— Но ведь у неё был ребёнок? Кто его отец и почему вы об этом ничего не сказали?
— Почему я вам, скажите на милость, должен что-то рассказывать? Вы напросились на эту встречу, сам я вас не приглашал и совершенно не понимаю вашего интереса к тайнам нашей семьи.
— Значит, вы не отрицаете, что тайны всё-таки есть?
— Я прожил достаточно долгую жизнь, чтобы утверждать, что тайны есть в каждой семье.
— Но я интересуюсь этим делом как журналист. Мне нужно разобраться в деталях.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я чувствую, что тайны вашего семейства имеют значение для событий сегодняшнего дня.
Павел Витальевич вздохнул, закурил трубку и высокомерно произнёс:
— Ничего не понял. Всегда считал, что среди женщин-журналисток в основном фантазёрки и домохозяйки по призванию. Спрашивайте, что вас конкретно интересует.
Вера проигнорировала эту бестактность.
— Что случилось с вашим братом Григорием? — при этих словах лицо собеседника будто покрылось серой пеленой, он явно не ожидал такой прыткости от «назойливой журналистки».
— Сразу предупреждаю: это происходило давно, ответственности за прошлое никто из членов семьи не несёт, и поливать грязью нас я вам не позволю!
— Павел Витальевич, никто не собирается поливать грязью вашу семью. Я вам уже сказала, что веду расследование, и потому мне необходимо кое в чём разобраться в связи с гибелью студентки, об этом сейчас ходит столько разных слухов.
— Григорий был порочным субъектом до мозга костей. И смерть его была закономерностью. Семья после этого вздохнула с облегчением.
— Почему вы ничего не рассказали о нём своему сыну?
— Зачем Егору знать о своём дядьке мерзавце?
— Ради правды, наверное.
— Правда, правда… Кому нужна такая правда?
— Ну, не знаю…
— А не знаете, так и не говорите.
— Скажите, и правду о своей тётке Егор не должен знать?
— О чём вы?
— Что его родная тётя Александра попала в психиатрическую клинику, умерла в Германии.
— Да, сестра лечилась в Йене, отец оплачивал. Я участвовал как мог. Отвозил её туда. Отец к тому времени сильно пил, а мать лежала при смерти, у неё был рак, — каким-то потухшим голосом сказал он.
— Что с Александрой произошло потом?
Корсунский молча вышел из комнаты, его не было несколько минут. Вера огляделась и присела на чёрный кожаный диван. Вернулся он в комнату с какой-то бумагой в руках. Подал её Вере, это была телеграмма из Йены, датированная 1983 годом. Вера прочитала вслух: «Примите соболезнование. Ваша дочь Александра Павловна Корсунская скончалась 3 марта».
— А кто-нибудь из семьи потом связывался с врачами, узнавал подробности? Где она похоронена?
— Никто ничего не узнавал! Не до того было. Я же вам сказал, родители болели. Мне было некогда.
— Спасибо, Павел Витальевич, — подчёркнуто вежливо произнесла Вера и вышла.
…Она шла домой под впечатлением вопиющей душевной скупости этого человека. У неё тоже в детстве отношения с отцом складывались непросто. Но чтобы вот так похоронить в памяти родных сестру и брата!
Вспомнился случай из детства. Именно к отцу она бежала всегда с новыми своими идеями. С детства придумывала стишки, очень любила рифмовать строки. Правда, интереса дочери к поэзии он не одобрял, а она ждала его, одобрения и признания… И как-то, ей тогда уже исполнилось шестнадцать, она попросила его послушать очередной «шедевр». Самой ей очень нравилось стихотворение, казалось, что в нём столько смысла, глубины…

Облака отражаются в снегах,
А звёзды в осенних лужах.
Сарафанчик мой был в кружевах, —
Ничего не осталось от кружев.

Ах! Растают ли те снега?
Ах! Просохнут ли эти лужи?
Где мне новые взять кружева? —
Сарафанчик мне к лету нужен.

Отец выслушал, хмыкнул и произнёс: «О чём это? Причём здесь сарафанчик? Тебе что, носить нечего?». Вера попыталась объяснить: «Ну, как ты не понимаешь? Это об утерянных мечтах, о разочаровании и, в то же время, о надеждах на будущее». «Так бы и писала, зачем эти облака, кружева?».
Было обидно и почему-то стыдно. Она тогда проплакала весь вечер, и в дальнейшем к отцу со своими произведениями уже никогда не обращалась. Даже прятала свои поэтические тексты, старалась, чтобы они не попадались ему на глаза.
— Вера Николаевна! — вдруг за спиной послышались шаги, её догонял Егор. — Я всё слышал. Отец ничего мне не рассказывал. Никогда не рассказывал.
Вера постаралась взять себя в руки и произнесла довольно строго:
— Наверное, он щадит репутацию вашей семьи.
— Разве враньё способно защитить репутацию?
— Он это делает, как может.
— Но ведь тайное всё равно становится явным.
— Да, рано или поздно.
— Значит, моя тётя… сошла с ума?
— Видимо так. А ты её помнишь?
— Нет. Отец сказал, что она умерла, и вообще об этом говорить было не принято.
— А няня ваша ничего никогда не рассказывала?
— Няня нас покинула, когда мы выросли. Я её хорошо помню. Живём в одном городе, но даже не звоним друг другу. Отец запретил. Его решения для нас всегда были законом. Я как-то видел Валентину Дмитриевну в магазине, но сделал вид, что не узнал. Стыдно признаться, но это так. Отец грубо с ней расстался, и я думаю, ей не захочется с нами встречаться…
— Егор, муж рассказал мне… про записку Дины.
Парень посмотрел на Веру каким-то опустошённым взглядом и тихо произнёс:
— Я ношу её с собой. Пытаюсь понять.
— Сомневаешься, думаешь, что это она сделала?
— Не знаю. Боюсь.
— Боишься?
— Да. Боюсь… поверить в это.
Глава VIII
Испытывая душевное опустошение, Вера сидела в кресле и сквозь стекло любовалась закатом. Раскрасивший небесное полотно в жёлто-фиолетовые полосы, неизвестный художник словно подчёркивал неоднозначность земного бытия, что постепенно настроило на раздумья об иллюзорности всего сущего. Усилия отогнать нахлынувшие сомнения были тщетны: «Дина сама обратилась за помощью… А теперь я вынуждена констатировать, что именно Дина… убийца. Такая хрупкая, сентиментальная девушка. Разве такое бывает?». Вывод более чем горький.
Вера, накормив мужа, отправилась к компьютеру, лучшего способа скоротать время до сна не нашлось.
Утром сомнения не исчезли, словно ноготком кто-то стучал в запотевшее стекло хрупкого сосуда под названием сердце. В конце концов, она набрала номер телефона Пригожиной, но та категорически отказалась от встречи.
— Понимаете, я занята, да и дело, как я слышала, закрыто. Вам это зачем надо?
— Журналистский интерес. Дина ко мне обратилась за помощью, а теперь выясняется, что у неё был мотив. Дело, скорее всего, возобновят. Вы Дину знали до… убийства.
— И что?
— Помогите, Наталья Николаевна.
После уговоров психолог согласилась ответить на вопросы по телефону. А у Веры они были. Изложив информацию о болезни девушки, она приготовилась записывать ответы специалиста.
— Дина ещё не скоро сможет адекватно реагировать на происходящее. Сейчас для неё детское восприятие мира — спасение. Если бы она погрузилась в свои переживания, то последствия могли быть необратимыми. — Голос Пригожиной был уверенным, не допускающим сомнений.
— А когда она придёт в себя?
— Трудно сказать. Это зависит от многих факторов.
— А могло её помешательство быть следствием преступления?
— В каком это смысле?
— Ну, если она совершила преступление, и её неокрепшая психика, грубо говоря, отказалась переварить случившееся.
— Знаете, я ждала этот вопрос. То, что вы не случайно интересуетесь этим делом, очевидно. Вы, как все журналисты, просто жаждете чего-то жареного.
— Не совсем так. Но я, верно, журналист, и мне важно знать правду.
— Знаете, о причастности Дины к убийству я подумала ещё тогда, когда она не явилась на занятие. Ну, не сразу, конечно… Ей было трудно со мной общаться. Ведь людей я вижу насквозь.
— А рисунки Вики?
— Не поняла…
— Они ведь тоже могут натолкнуть на мысли о причастности к преступлению. И, как мне показалось, содержание их вам было знакомо.
— А, вы про это… Конечно, рисунки её я видела и раньше. Трагические образы в них не случайны. Мне кажется, это было предчувствие. Знаете, говорят, люди находящиеся перед лицом смерти, всегда чувствуют её холодное дыхание и свой скорый конец. Когда вы ко мне приходили, она уже была мертва. Но вы мне об этом ничего не сказали, а навязывать мнение не в правилах психологии…
— Мне многое было непонятно.
— А мне, если вас интересует мое мнение, давно всё ясно. — В голосе Пригожиной почему-то прозвучали стальные нотки. — Ведь Дина была одержима ревностью к Вике. Но дело не только в Егоре, вы в курсе их отношений, я знаю, — скороговоркой добавила она, — и именно это послужило последним толчком. Вика была талантлива, из приличной семьи. Можно даже сказать, аристократической семьи. У Дины особых способностей не наблюдалось. Но был ещё один нюанс.
— Какой?
— Об этом знали только Вика и Дина. Но Вика однажды со мной поделилась. Я ведь провожу и индивидуальные консультации… Я… Вообще-то это служебная тайна, но поскольку пациента больше нет в живых, и это вам чем-то поможет…
— Ну что всё-таки было между ними?
— Не торопите меня! — Она собралась с мыслями. — Голос Пригожиной звучал неторопливо, низко, почти как на занятиях. От этого собеседник успокаивался и заворожено следил за течением речи. — Вику давно это беспокоило. Девочка чувствовала, что подруга не так проста в отношениях с ней. А причина, в общем, банальна. Когда-то, давно это было, мать Дины прислуживала в доме Викиных родителей, и девочки вынуждены были проводить время вместе, ведь оставлять дочь в детском саду у неё не было возможности, благо клиенты позволяли. Дина в результате выросла с комплексами. А Вика, как человек тонкой организации, всё понимала, и это тяготило её. Они вроде бы дружили, так как с самого детства много времени проводили вместе. Но, как понимаете, дружба была с подвохом.
— Что, комплекс возник только потому, что когда-то мать убирала дом родителей подруги?
— Знаете ли, девичья зависть-ревность порой возникает ниоткуда, достаточно хлопка, чтобы карточный домик рухнул. Но вы правы, есть ещё одна причина. — Наталья Николаевна вздохнула, было ясно, что ей не очень хочется говорить.
— Так какая причина? — Вере не терпелось выяснить всё до конца.
* * *
Адресный стол без промедления выдал справку. Валентина Дмитриевна Ванина жила на другом конце города. Позвонив, Вера подумала, что предстоящий путь — довольно утомительное путешествие. Добираться предполагалось сначала на автобусе, затем на маршрутке и ещё минут десять топать пешком. Однако в трубке довольно бодрым голосом ответили:
— Аллё! Я слушаю вас!
— Можно к телефону Валентину Дмитриевну?
— Я на проводе, — звенящий торжественными фанфарами голос просто излучал энергию.
— Мне бы хотелось встретиться с вами, я журналистка. Можно?
— А по какому вопросу, позвольте узнать?
— Меня интересует семья Корсунских. Вы ведь у них долго работали няней?
— Да, работала. Но что конкретно вас интересует?
— Я это объясню при встрече. Подскажите, как лучше до вас добраться?
— Да я быстрей сама до вас доберусь. Диктуйте адрес.
— ???
— Не волнуйтесь, я на машине. Уже семь лет за рулём.
Веру смутила «бодрая старушка». Сама-то она, 35-летняя женщина, до сих пор была безлошадной. Смирившись однажды с тем, что это «неженское дело», как внушал ей Борис, она при виде женщин-водителей убедила себя в том, что гораздо симпатичней картинка, когда за рулём восседает законный супруг.
Через сорок минут в кабинет не вошла, а почти ворвалась, создавая вокруг вихревые потоки, женщина солидного возраста. Но именно женщина, а не старушка. Стильная стрижка, ухоженные руки, воздушный шёлк на шее, итальянская сумка из коллекции модного дизайнера, бежевого цвета брючный костюм. Всё подчёркивало, что её жизненный тонус на высоте. Она лихо подставила стул к рабочему столу Веры, распространяя в кабинете тонкий аромат французских духов. Вере стало неудобно, ведь контраст с её джинсами и дежурным пучком на затылке был очевиден.
Разговор с Валентиной Дмитриевной развивался легко и непринуждённо, хотя тема была весьма щепетильная. Она хорошо помнила минувшее, ориентировалась в современной жизни, и оставалось ощущение, что беседовала Вера со своей сверстницей. О судьбе Александры посетительница рассказала много интересного.
…Девочка была одинокой, словно брошенной при живых родителях. Няня, как могла, берегла её от внешних воздействий агрессивной среды. А время было таким нещадным, что сама Валентина Дмитриевна не раз порывалась уйти с работы, но детей, особенно Сашу, было очень жалко…
Гриша был тем, про кого говорят «в семье не без урода». Жестокость его проявлялась во всём, даже от шуток его хотелось плакать. Например, он мог ни с того ни с сего заорать прямо в ухо сестре. Или задрать ей юбку, когда та наклонялась над раковиной. А после громко ржать, будто шутка его удалась. Он часто подглядывал за ней, когда она переодевалась. Няня его ругала, однажды схватила за шиворот и сильно тряхнула в надежде вразумить. На это у него был заготовлен ответ: «Отцу скажу, он уволит тебя! Я не виноват, что она шуток не понимает!».
Такая атмосфера в доме не могла не сказаться на душевном состоянии девушки. Она с трудом общалась с одноклассниками, в каждом юноше видела угрозу для себя. С возрастом проблема усугубилась: перед мужчинами, оказывающими ей знаки внимания, Саша испытывала почти животный страх.
Особенно тяжёлым было время, когда дети стали подростками: Саше шестнадцать, Григорию — девятнадцать лет. Он как-то даже поднял руку на няню, у той появился синяк. Тогда отец Виталий Гаврилович впервые ударил Гришу по лицу. Но отец в эти годы уже изрядно пил, а старшему брату Павлу было не досуг.
— Ему никогда не хватало душевной чуткости. Его интересовала только карьера. Мне казалось, что он был бы только рад, если бы брата вообще не стало. Грешным делом так думала, а ведь на самом деле так и случилось…
Валентина Дмитриевна достала бутылочку минеральной воды, сделала несколько глотков и продолжила свой рассказ…
…Однажды Гриша пришёл домой совсем дурной: он бешено хохотал, стучал кулаком по стене, за которой в комнате спряталась Саша. Она всегда закрывалась в такие дни и старалась не показываться брату на глаза. Он долго выкрикивал непристойности, потом затих. Няня в это время возилась на кухне. Пока девочка была под замком, ей ничего не грозило. Но Валентине Дмитриевне понадобилось выйти в магазин. А Саша, не слыша больше диких воплей, тихо выбралась из засады и на цыпочках стала пробираться к туалету. Когда проходила мимо комнаты брата, он вдруг выскочил, набросился на сестру, затащил в свою комнату, стал валить на кровать. Девушка отбивалась как могла, звала на помощь, исцарапала ему лицо, но вырваться ей так и не удалось. Он её изнасиловал…
Валентина Дмитриевна вернулась из магазина и обнаружила Сашу, бледную, забившуюся в угол. Брат сидел на полу, плакал, тонко попискивая, как нашкодивший щенок, растирал по лицу сопли, вымаливал у сестры прощение. Женщина сразу всё поняла. Она бросилась к девушке, стремясь помочь, успокоить, но та, уставившись в одну точку, не произносила ни слова. Няня побежала на кухню за водой, в это время Григорий, забравшись на подоконник, что-то закричал. На пороге комнаты она остолбенела, выронила из рук стакан, он разлетелся на мелкие осколки. В этот момент парень повернулся в сторону улицы и… выбросился из окна. А после… Саша забеременела. В этом девушка призналась только няне, когда срок уже был большим. Аборт делать было поздно.
— И что было после? — Вера была в шоке от этого рассказа.
— А потом родила сына. Это отдельная история. И стыд, и отчаяние, всё было. Потом свыклась, начала растить Юрика. Потому и учиться больше нигде не стала. — Валентина Дмитриевна вновь тяжело вздохнула. — Не знаю за что, но эту девочку судьба не щадила.
Остальное Вере было знакомо.
— Как отвезла Сашеньку в Германию, ушла от них, больше даже ни с кем из Корсунских не встречалась. Переживала очень. Здоровье моё пошатнулось, и я долго с сердцем лежала в больнице. Лечилась…
— У вас осталась её фотография?
— С собой нет, но дома поищу. Больше к вам не поеду, по электронной почте вышлю.
— Вы и на компьютере умеете?
— А как мне, одинокой, без него? Всё освоила. Даже жениха по Интернету нашла.
— Иностранца? — почему-то спросила Вера.
— Почему иностранца? — удивилась Валентина Дмитриевна. — Нет, он местный. Петенька, наверное, заждался меня. Мы с ним сегодня в театр идём.
После ухода Валентины Дмитриевны наступила пауза, будто в вечерние минуты после жаркого зноя, когда солнце своим ослепительным светом пронзает всё насквозь, но не жалит, вызывая чувство щемящей истомы. В голове клубились мысли, всплывали образы, возникали воспоминания…
* * *
Однажды в её юности произошёл случай, Вера его запомнила на всю жизнь. Тогда она впервые стала свидетелем одного происшествия, жертвой которого оказалась пятнадцатилетняя девушка, её сверстница.
Вера шла к подруге, жившей от неё за два квартала. Подходя к дому, случайно обратила внимание на худощавую девчушку, одиноко сидевшую на качелях и читавшую книжку. Поднимаясь на четвёртый этаж, краем глаза заметила, как из соседнего подъезда высыпала компания подростков, человек шесть. Посидев в гостях около часа, Вера собралась домой, а подруга вышла её проводить. Они шли и весело беседовали, когда к ним подбежала девушка, и Вера с удивлением узнала в ней ту самую, что сидела на качелях. Но она за этот час так сильно изменилась! Вид у неё был напуганный, растерянный. Она озиралась, дрожала, казалось, еле держалась на полусогнутых ногах.
— Помогите мне! — сказала незнакомка каким-то осипшим голосом.
— Что случилось? — Вера с недоумением смотрела на неё, а та всё отводила взгляд. — Я живу не здесь, в деревне Боголюбово, к бабушке приезжала…
В этот момент голос её сорвался, она закрыла лицо руками и зарыдала.
— Что с тобой? — подруга Веры дотронулась до плеча этой несчастной.
— Как сказать? Я не могу… Понимаете, меня изнасиловали! — наконец выдавила из себя, затем, внезапно перестав рыдать, рассказала срывающимся голосом всё, что с ней произошло.
…Катя сидела на качелях и читала книгу. Темнело, и она уже собиралась уходить, как вдруг из подъезда вышли подвыпившие подростки. Один, самый рослый, подошёл к ней и начал говорить какие-то ужасные вещи, от чего она сначала покраснела, потом сказала, чтобы они отошли от неё. В ответ услышала смех, оскорбления, вскочила, хотела добежать до своего подъезда, но они окружили её и начали издеваться. Катя заплакала. Тогда один из них что-то сказал, и подонки с криками и каким-то диким напором схватили её за руки и буквально поволокли в подъезд. Затащив в квартиру на первом этаже, они надругались над ней, все по очереди. Катя не могла кричать, ей в рот затолкали какую-то тряпку. Она с трудом дышала. В один момент ей показалось, что она умирает. Через мгновение потеряла сознание. А очнулась от того, что эти отморозки плеснули ей в лицо воду из банки. Затем, матерясь и дико хохоча, вытолкали её наружу, захлопнув за ней дверь. Она выбежала во двор, на ходу натягивая одежду, в абсолютном безумии…
— Что мне делать, я не могу к бабушке домой… Я не могу! Не хочу жить… Так противно…
Подруги были в шоке, они пытались её успокоить, но у Кати началась истерика.
— Мне надо на поезд! Сейчас! На вокзал.
— Давай милицию вызовем! Они этих ублюдков заберут сразу, по горячим следам.
— Да вы что?! — закричала Катя. — Как я скажу, что скажу бабушке, маме?! Мне домой надо, прямо сейчас.
— А бабушка? Она ведь будет за тебя волноваться.
— Нет. Я к ней не могу!
Девушки посадили её в такси, и она отправилась на вокзал. Вера тогда долго не могла успокоиться. Про Катю они больше не слышали. А гнетущее чувство вины преследовало ежедневно… Может, надо было остановить её, довезти до больницы, до милиции, не оставлять в одиночестве…
…Да, сейчас бы она поступила иначе. Но тогда они с подругой растерялись. После ещё долго боялись ходить по улицам родного города…
Как ни странно, именно этот страшный случай повлиял в дальнейшем на выбор профессии девушек. У Веры появилась цель стать журналистом-расследователем, подруга её поступила на юридический.
* * *
Итак, Саша — Егор — Вика — Дина. Как уязвимы молодые неопытные души. Как беззащитны. И как тонка та грань, отделяющая свет от тени…
Вера на клочке бумаге нарисовала круг, обвела его, подрисовала глаза, нос, косой изгиб-рот и крупные слёзы на щеках этого человечка-символа.
— Всё, — добавила она и отправилась в кабинет редактора, передавшего через секретаря, что ожидает её с нетерпением.
Вере пришлось рассказать всё с самого начала. Николай Александрович прерывал её вопросами, она же, как примерная школьница, отвечала на них.
— Что-то грустно ты как-то говоришь.
— А что тут весёлого? Неожиданная, я бы даже сказала, трагическая развязка.
— Значит, всё же Дина.
— Выходит, так…
— Что писать будем, читатели ведь ждут?
— Ничего, пока Дина в больнице. Дело возбудили, но подозреваемая не в состоянии отвечать за содеянное.
— Ну а зачем с этой экстравагантной дамочкой встречалась сегодня?
— Вам и это известно…
— Конечно. За вами глаз да глаз.
— Это другая история. Она касается больше Егора Корсунского. Мне интересна психология как профессия. Хочу написать серию статей, есть интересные наблюдения, необычные персонажи.
— Надо поторопиться. Читатели ведь не станут ждать. Раз дело студентов застопорилось, давай свою серию о психологии. Работай, Вера!
…По дороге домой она ещё раз прокрутила в голове события последних дней, пазлы вроде бы сошлись, может, не совсем рисунок совпадал с авторской задумкой, оставалось усилием указательного пальца задвинуть фрагмент в пустующее место.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НА ЗАКАТЕ
Глава I
Беседы по душам в вечерние часы перед сном у супругов Валуевых стали доброй традицией. Этот вечер не был исключением. Обсудив повышение Бориса на службе до руководителя отдела снабжения, высказав своё отношение к последним политическим событиям, они теперь занялись каждый своим делом. Вера бродила по дебрям интернета, а Борис решил усмирить эмоции на тренажёре. По напряжённому выражению его лица можно было предположить, что он сейчас обдумывает все «за» и «против». Из приёмника раздавалась попсовая мелодия. Веру она несколько раздражала, но именно эта музыка соответствовала новостям, неуёмным потоком льющаяся из многоклеточного организма мировой сети: Ангелина Джоди родила двойняшек, Хиркоров набрал лишние пять килограммов, Буйлан изнасиловал подтанцовщицу прямо в гримёрке…
— Представляешь, что творится в умах тринадцатилетних, читающих ежедневно всю эту дребедень?
— Вот тебе далеко не тринадцать, а ты тоже читаешь.
— Так я по долгу службы.
— А они по зову…
— Монитора, — закончила Вера. — Хотя…знаешь, и здесь встречаются разные мысли и мыслишки.
— Мыслишки встречаются везде, где встречаются люди.
— И то верно. В виртуальном пространстве людей всё больше и больше. Некоторые здесь практически живут.
— Ну и что интересного ты там поймала?
— Да вот… вроде шутка, но с подтекстом. Люблю такие психологические парадоксы.
Вера прочла вслух пущенный кем-то в цитатник Рунета, «баян», как теперь выражаются. Юмор, так сказать, не нов, но по сей день актуален.

Что даёт тебе мама? Всем мамам посвящается.
— Мама учила меня уважать чужой труд: «Если вы собрались перебить друг друга, идите на улицу, я только что полы помыла».
— Мама учила меня верить в бога: «Молись, чтоб эта гадость отстиралась».
— Мама учила меня мыслить логично: «Потому что я так сказала, вот почему».
— Мама учила меня думать о последствиях: «Вот вывалишься сейчас из окна — не возьму тебя с собой в магазин!».
— Мама объяснила мне причинно-следственные связи: «Если ты сейчас же не перестанешь реветь, я тебя отшлепаю».
— Мама научила меня стойкости: «Не выйдешь из-за стола, пока не доешь».
— Это из разряда «Утонешь — домой не приходи». Знакомая методика.
— Да-а, или «Как уснёшь — скажешь».
Завершив тренировку, Борис отправился на балкон дышать свежим воздухом. Расслабившись и удобно расположившись в кресле, потягивал свежевыжатый апельсиновый сок. В последнее время здоровый образ жизни становился его пунктиком. Вера не могла определить своего отношения к этому новому веянию. С одной стороны хорошо, но когда идея становится навязчивой, это настораживает. Пока не переросло в манию, беспокоиться, верно, не стоит…
— Кстати, Ражнёв вчера анекдот из жизни рассказал, — бодрый голос Бориса свидетельствовал о благотворном воздействии физкультуры. — К ним в милицию поступило заявление. Тётка жалуется на то, что у неё прямо со двора украли велосипед. Живёт она в частном доме, а в соседском дворе обитает милый такой пёс, Сэмом зовут. Так вот. Однажды к ней в калитку постучал мужчина и вкрадчиво так спросил: «Где тут у вас сэм продают?». Ну она поразмыслила недолго и указала на соседский дом. Удивилась, конечно, с чего бы Дудиным собаку свою продавать? Ну, в общем, вернулась она к своим делам. А через некоторое время видит, из той самой калитки, на которую только что добродушно указала, выбегает с воплем тот самый мужик. И Сэм висит у него сзади, вцепившись пониже спины своими крепкими желтыми клыками… Глаза злые, сожрать готов всё то, что ухватил. Мужик вырвался, схватил велосипед, стоящий у забора, и… скрылся в неизвестном направлении. А сосед ей и говорит: «Не любит наш Сэм этих алкашей». «Почему алкашей? Он же вашего Сэма купить собирался». «Ха! Зачем ему пёс? Он «выпить» искал! Алкоголики так самогон называют — сэм. Ну, бобик как услышал своё имя, так и выскочил навстречу. А зверь наш алкоголь, даже «вчерашний», на дух не переносит…».
— А что тётка? — спросила Вера, вытирая слёзы от смеха.
— Так ведь велосипед у неё пропал. Алкаш на нём от пса улепётывал. Бедный. Теперь у него психическая травма. Без специалиста не справится, — усмехнулся Борис. — Ну или без «поллитры». Да, кстати, я тут вспомнил. А что тебе психолог поведала по телефону? Ты так и не рассказала.
— Она сказала, что мать Дины, работая у родителей Вики, украла у них деньги. Они поймали её как-то раз. Был большой скандал. Естественно, женщину выгнали, но в милицию не заявляли. Вике после этого запретили дружить с Диной и просто… вычеркнули их с матерью из жизни. Девочки встречались тайком. Естественно, что Дина чувствовала себя ущемлённой…Ну и… У Дины негатив мог с годами накопиться.
— Эта последняя фраза, явно сказана психологом.
— Ты необычайно догадлив! — усмехнулась Вера.
— А сама эта психолог что больше излучает: позитив или негатив?
— Знаешь, хороший вопрос. Мне в ней не нравится, что она часто повторяет: жизнь жестока. Такой психологический приём, что ли?… Разве с такой установкой человек может стать счастливым?
— А тебе ближе фантики и бантики? Твои розовые очки испортят другому человеку зрение. Думаю, это стиль работы Пригожиной.
Вера не ответила, а музыку сделала громче.
* * *
Ночью Вере приснился странный сон. Корни мощного дерева, врезаясь в землю, пронзали её насквозь. То есть не почву, а планету Землю. Змееобразные корни, обвивая её, крушили всё на своём пути. Заводы, электростанции, целые города безжалостно разрушались чудовищными щупальцами. Люди в панике бежали, с криками, воплями. При этом дерево становилось всё больше, оно росло, быстро увеличивалось до гигантских размеров. Вскоре ствол уже перестал помещаться на крохотном шарике. Приглядевшись, Вера увидела, что на самом деле, уменьшался старый глобус, стоящий на её школьном столе. Она сама, девчонка, сидит в своей комнате и наблюдает, как происходит какая-то чертовщина. Вера взяла указку и дотронулась до дерева. Что-то зашумело, загрохотало, и…вдруг шар лопнул, а брызги разлетелись в разные стороны, несколько капель жидкости попали на лицо.
Внезапно проснувшись, Вера испуганно посмотрела на Бориса, который только что брызнул ей водичкой в лицо, стоял и улыбался.
— Хулиганишь?
— Пора вставать. Ты же сама просила, чтобы я тебя разбудил. Пишущему журналисту тоже Бог подаёт, если он раньше просыпается. Читатели ждут. Так ведь твой главред говорит? Ты должна сдать материал! А не посапывать… в подушку…
Вера потерла ладонью щеку.
— Что-то я так плохо спала, что не готова к подвигам.
Потянувшись, она отпила из чашки терпкий кофе с кусочками свежего имбиря, который Борис поставил перед нею прямо на ночной столик.
— У меня ещё есть неделя. Тема сложная. Обдумать надо… Я хочу в жанре очерков с продолжением…
— Всё это уже слышал. Оправдания не приемлю. Так, дорогая, хватит хныкать! Встала, холодный душ приняла и — в редакцию.
— Да, мой белый господин! Имею право допить свой кофе?
… В полдень, в какое помещение редакции ни войди, становишься невольным участником дискуссий. В курилке журналисты обсуждали убийство депутата, затем пришло сообщение о пожаре в ночном клубе, и надо было срочно выяснять детали.
После обеда Вера, наконец, смогла уединиться и раскрыть свой ноутбук. Итак, необходимо сосредоточиться на записях, вопросах и ответах, взятых накануне у специалистов. Психология увлекла Веру не на шутку. Поделиться своими мыслями с читателями не терпелось, но… назойливая мыслишка пчелой вертелась в голове. В конце концов, Вера решительно встала и направилась к редактору.
Кабинет Николая Александровича был освещён солнцем. Любопытный солнечный луч шарил по стенам, углам и даже в бумагах редактора, затем засветился на столе и начал перепрыгивать с руки на руку, в то время как пальцы шефа прыгали по клавиатуре. Веру это настраивало на весёлый лад. И даже сам шеф, непременно в яркой рубашке и джинсах, был в приподнятом настроении. Он одновременно прижимал ухом мобильный телефон и, смеясь, рассказывал свежий анекдот.
— Ну что, Вера Николаевна? — не сменив своего игривого тона, произнёс, предложив Вере присесть.
— Хочу просить недельку отпуска, — начальник вскинул удивлённо брови, и шальной луч теперь заплясал на лысоватой голове, разбрызгивая по ней разноцветные блики.
— С ума сошла? Материал на стол и тогда отправляйся хоть… на восемь дней.
— В том-то и дело. Надо отдохнуть. Вдохновиться.
— Ну ты даёшь! Журналистика и вдохновение — две вещи несовместные. Ты же знаешь.
— Да я уложусь в срок. Правда, надо отдохнуть. В отпуске не была уже три года. Да и подруга зовёт. В другой раз сложнее будет встретиться.
— Озадачила… Ладно, отправляйся. Но, минимум через неделю, максимум через семь дней материал должен быть готов! Анонс дали. Все ждут публикации. И такой текст, какой только ты можешь…
— Хорошо.
— Где подруга-то живёт?
— В Берлине. Общаемся только виртуально. Пора увидеться.
— Всё, Вера, — он опустил глаза в экран, делая вид, что желает сосредоточиться на работе и сопроводив это выметающим жестом руки. — Время пошло.
* * *
Уже через полчаса, заказав электронный билет, Вера спешила домой собирать вещи, испытывая обычное своё волнение перед дальней поездкой.
Эта идея с отпуском пришла на ум неожиданно. Но показалась такой заманчивой, что сомнения не оставалось.
Лика Вермер, подруга, с которой они учились на журфаке и дружили в студенческие годы, работала на телевидении, и тоже была вся в журналистских заботах. Времени на встречи с однокашниками долгое время не находилось. А эта неделька освобождалась. И случай подходящий — 35-летний юбилей.
Надо было срочно оповестить юбиляршу о приезде. Подруга много раз приглашала в гости. Но работа всё отодвигала затею.
Борис, конечно, был удивлён спонтанному решению жены. Но он старался по возможности не оспаривать её горячих идей.
…Уже поздно вечером, когда пузатый чемодан стоял у дверей, готовый к выгуливанию, Вера задала мужу неожиданный вопрос:
— Как ты думаешь, почему Толик всегда выражает, мягко говоря, неприязненное отношение к журналистам?
— Разве? Тебе показалось. Он просто понимает, что работа журналиста-расследователя опасна. А ты постоянно говоришь о том, что их любопытная девчонка пойдет по стопам крёстной. Кто из родителей хочет усложнять своему ребёнку жизнь?
— А ты тоже так считаешь?
— Считаю. Но я тебя никогда не останавливал. Во-первых, это бесполезно. Во-вторых, давно понял, что ничем другим ты заниматься не сможешь. Это твоё… призвание что ли. Честно, Вера, постоянно очень за тебя волнуюсь. Но всегда надеюсь на хэппи-энд. Хорошо, что у тебя есть возможность отдохнуть.
На следующий день Вера улетела в Германию.
Глава II
Столица Германии встретила Веру тёплым дождём. Чистота улиц, свет неоновых фонарей, клумбы чудных цветов… Восторг и покой. А когда Вера встретила у выхода из аэропорта Лику, усталость от трёхчасового перелёта куда-то и вовсе улетучилась.
Они катились по утренним улицам Берлина в комфортабельной машине и не могли наговориться. Хоть иногда подруги и общались в скайпе, но «живое» общение с электронным не сравнить.
У Лики был небольшой акцент, что придавало её речи особую прелесть.
— Поживи с моё в Германии, и у тебя будет такое же произношение. По-русски ведь почти не говорю.
Вера успела заметить, как шикарно выглядит Лика Вермер. Высокая брюнетка, стройная, в белом брючном костюме, она обладала тем завораживающим шармом, который отличает благополучных иностранок.
Замуж Анжелика Ильина вышла на пятом курсе за немца Ганца Вермера, который в другом российском вузе постигал технические науки. Сразу после окончания учёбы они уехали в Берлин, где и начали вить своё семейное гнездо, причём, довольно успешно. Провожая тогда Лику, многие знакомые злорадствовали по поводу языка, который ей давался с трудом. Но на родине мужа уже за полгода она освоила немецкий так, что в скором времени её пригласили на радио, а затем и на Берлинское TV.
…Сидя в просторной гостиной, где окна во всю стену позволяли обозревать ночной город в огнях, подруги всё говорили и говорили, утоляя жажду общения. Событий накопилось за этот период действительно немало. Стрелка часов давно убежала за «три». А ночь, как известно, располагает к неспешной беседе, и она же предательски скоротечна.
— Да, — произнесла Лика, сладко зевая, — интересную историю ты мне рассказала. Просто жуть, что жизнь с некоторыми людьми делает.
— Вот именно, с некоторыми, — Вера прикрыла рот, зевота ведь дело заразное, — самое интересное, почему эти некоторые так подвержены различным манипуляциям. Почему именно их мозг подвергается такому сильному воздействию, что человек становится монстром…
— Мозг следует тренировать, чтобы не поддаваться. Не все могут. Не случайно здесь психоаналитиков развелось… «как собак нерезаных». — Лика засмеялась, употребив в своей речи чисто русский оборот.
— Чего ты их не жалуешь?
— Да моя подруга на них совсем помешалась. Чуть что — «я к психоаналитику!».
— А ты как же?
— А у меня свой рецепт.
— Какой?
— Рюмка хорошего коньку и порция любимого мужчины — никакой психоаналитик не нужен.
— Ганц в этом вопросе с тобой солидарен?
— Веришь? Ни разу с психологами дела не имела по проблемам семейной жизни. Если только по работе, интервью там, всё такое.
— Да я как-то тоже не очень…
— Вот видишь. Нам, журналюгам, нюни распускать некогда.
— Какая ты стала!
— Да, я независимая. И это мне нравится.
Вдоволь наговорившись, опустошив бутылку хорошего сухого красного вина, уже под утро «независимые журналюги» разошлись по спальням. Вера будто провалилась в сон, а шёлковое розовое постельное бельё гостеприимно приняло её уставшее за долгие сутки тело.
* * *
Что приходит на ум, когда думаешь о Берлине? Ну, конечно, это Бранденбургские ворота, Рейхстаг. Здесь много достопримечательностей. Этот город с необычной историей давно интересовал Веру, и она перед отъездом успела заглянуть в энциклопедию.
В летописях1244 года встречается первое упоминание о Берлине. Удивило, что многие лингвисты не связывают происхождение названия Берлин со словом бер, с немецкого означающее медведь, а склоняются к древнеславянскому бирл, которое переводится как топь, болото. В этих болотистых местах было множество озер и рек. Современный Берлин стоит на слиянии рек Шпрее и Хафель. Здесь издревле селились славянские племена, которые затем были вытеснены немцами.
Вера мечтала пройтись по Унтер ден Линден, и она, наконец, убедилась, насколько великолепна эта знаменитая улица. Более двух тысяч липовых и ореховых деревьев. Основатель прусского королевства и его первый король Фридрих-Вильгельм приказал высадить здесь аллею. Не случайно именно на этой улице в течение долгой истории возводились самые красивые здания.
Как всегда в воскресный день здесь магазины не работали, только несколько сувенирных лавок были открыты. Может, к лучшему? Так больше времени оставалось для осмотра архитектуры.
Порадовало, что в Берлине нет проблем с указателями, поэтому найти любую достопримечательность несложно.
Невероятная громада Бранденбургских ворот протянулась на два километра. Трудно представить, что недалеко отсюда возвышалась стена, разделяющая город на две части. Вот тут стояли автоматчики и стреляли в тех, кто пытался покинуть восточный Берлин! Но теперь Бранденбургские ворота — символ единства. Теперь здесь гуляют люди, — фотографируют, пьют пиво, радуются жизни.
На площади Республики, недалеко от Бранденбургских ворот, находится Рейхстаг. Это красивое сооружение украшает новый прозрачный купол. Перед зданием раскинулась огромная зеленая лужайка. Рядом с Рейхстагом также много туристов: русские, японцы, африканцы. Вера подумала, что фюрер перевернулся бы в гробу, ведь он так рьяно боролся за чистоту нации. Даже не верилось, что отсюда когда-то начался кошмар мировой войны…
С прогулки она вернулась довольной. Лика предложила продолжить знакомиться с городом, но теперь на автомобиле, и Вера с радостью согласилась.
Таинственный вечерний Берлин! Переливающиеся огнями витрины манят и интригуют. Вереницы автомобилей катятся мимо по блестящей в отблесках фонарей дороге. Фонтаны, клумбы цветов, вытянувшиеся как в строю фасады строгих домов… Один из самых знаменитых фонтанов Берлина — Нептун — рядом с Ратушей, перед королевской резиденцией. Как говорят экскурсоводы, это один из самых красивых фонтанов в Европе.
Достопримечательность, с которой Лика решила познакомить подругу — это ажурная 138-метровая радиовышка. Она светилась в ночи как серебряная ёлка. Женщины оставили машину в безопасном месте, решив пройтись.
— Знаешь, мне в голову пришла гениальная мысль, — Лика в стильном кожаном пиджаке, короткой чёрной юбке выглядела потрясающе. Подруги шли под руку, Вера постоянно улыбалась, впитывая свежесть вечернего воздуха.
— Ну, выкладывай!

— В Германии, мы с тобой уже говорили об этом, психология очень развита, актуальна. А моя программа косвенно как раз об этом. Называется «Барьеры роста».
— О карьерных амбициях что ли?
— Не совсем. Я приглашаю на интервью людей, которые чего-то достигли. И не обязательно материального благополучия. Которые… как бы это выразить… Сделали себя сами!
— Интересно.
— Конечно. И роль психологии здесь трудно переоценить, как ты понимаешь. Иногда работа над собой позволяет достичь необыкновенных результатов.
— Соглашусь. Тут не поспоришь.
— Вот я и думаю…Может, тебе посетить какую-нибудь лечебницу? Выяснить, как действительно работают современные методики, чего можно достичь с их помощью. Тем более, припоминаю, ты говорила, что…как её…твоя героиня…ну…
— Корсунская?
— Ну да. Она же лечилась здесь, в Германии.
— Да-а… Слушай, так ведь можно посетить именно ту лечебницу! В Йене!! — Веру осенило. — Это ведь действительно гениальная идея!
— А то! — журналист журналиста понимает с полуслова.
— А как же торжество?
— Что торжество?
— Его надо готовить, всё продумать. Сценарий опять же. Я вроде для помощи к тебе прибыла. Хочешь избавиться от меня?
— Ну, конечно, избавиться, — уверенно парировала Лика. — Не парься, как у вас говорят. Зачем тебе эти заботы? Делай дело, пока есть возможность. А она есть! Тебе повезло. В Йене живёт мой хороший друг, коллега. Он работает в газете, у него связи есть. А самое главное — русский знает, учился в России. На этой почве мы с ним и сошлись.
— Да неудобно, мы ведь не знакомы.
— Вот и познакомишься! Неудобно… сама знаешь что делать… — Лика как-то замялась.
— Ха, а ты забыла? Забыла поговорку?!
— Ну, забыла. Что ж теперь? Напомни!
— Неудобно штаны через голову надевать!..
— Я другую пословицу имела в виду…
…В приподнятом настроении они вернулись в квартиру. Оставалось лишь продумать завтрашний маршрут до Йены, забронировать гостиницу, так как предполагалось пробыть там дня три.
* * *
Утром Лика отправилась на работу, а Вера поехала на главный железнодорожный вокзал Берлина — Hauptbahnhof, который был открыт в 2006-м году к Чемпионату Мира по футболу. Вокзал — пятиэтажное крытое здание, чудо архитектуры. Информационные табло оповещали о времени прибытия поездов — белые щиты, об отправлении — жёлтые. До Йены поезд идёт два с половиной часа.
…Когда Вера выходила из вагона, её кто-то мягко поддержал под локоть, и она с комфортом приземлилась на платформу.
— Вы Вера?
— Да. А вы, наверное, Эрик Браун.
— Приятно познакомиться.
— Взаимно.
Молодой немецкий журналист оказался общительным, сообразительным, сведущим во многих вопросах. Его ломаный русский был вполне сносным, тем более что общение в смысле языка ей тоже шло на пользу, некоторые немецкие выражения она уже усвоила и воспринимала на слух. Одним словом, помощник был хорош во всех отношениях.
Вечером, после хлопот по устройству в гостиницу, Вера договорилась встретиться с Эриком в кафе. Здесь стоял гул от оживлённого говора студентов, которых здесь к вечеру набралось так много, что все столики оказались заняты. Пришлось покинуть уютный привал, поскольку разговаривать там было невозможно. Однако пройтись по узким старинным улочкам — не менее приятное занятие.
Йена — старинный университетский город, сохранивший особый колорит молодости и веселья. Это особенно остро ощущалось в исторической обстановке древней архитектуры.
Коллеги шли по мощёной булыжником дороге. Идти на каблуках было не совсем удобно, тем более что город славился своим холмистым рельефом. Вера взяла Эрика под руку, и они продолжили обсуждать начатую ещё в кафе тему.
— Думаешь, возможно полностью излечиться от душевного заболевания? Вряд ли существует способ заставить человека забыть пережитое горе. А ведь именно пережитые страдания мучают и сводят с ума…
— Забыть? Вряд ли. А вот методика научиться жить с этим есть. Помнить, но правильно относиться. Сколько учёных работает над мозгами человека. Ведь всё дело в мозге! Вот и пообщаешься завтра со специалистами… на заданную тему.
Вера волновалась, завтрашний день обещал быть насыщенным. Предстояло многое успеть. Поговорить с врачами и, если позволят, поработать в архивах лечебницы. Вера мысленно составила план на предстоящий день. Жаль, языка не знала. Но Эрик обещал помочь. Попрощавшись с ним, отправилась в гостиницу.
Ночью она проснулась от жуткой головной боли. С трудом открыла глаза, пошарила рукой по тумбочке, одновременно соображая, где находится. Включила настольную лампу. Таблетки лежали в косметичке, и она долго копалась в сумочке, прежде чем отыскала спасительные пилюли.
В висках словно стучали молоточки, а голова была стянута стальным обручем. Видимо, сказалась разница часовых поясов и климатических особенностей. Вспомнив, как ей помог в прошлый раз волевой образ, возникший на занятиях Натальи Николаевны, Вера вновь хотела испробовать на себе его врачующее воздействие… Но он был словно стёрт из памяти. Вера удивилась, но объяснила себе это тем, что редко посещала Пригожину, поэтому образ ушёл безвозвратно. Если, конечно, это не начало склероза. Стоит поговорить со специалистами о заболеваниях головы, о причинах мигрени. Минут через двадцать лекарство подействовало, и Вера до утра больше не просыпалась.
Глава III
Вера шла по узким улочкам города и удивлялась. Немцы, несомненно, фанатики рисайкла (утилизации отходов). Чувство порядка и чистоты у них в крови. По улицам и даже иногда в магазинах она видела разного цвета огромные бочки, куда бросать бутылки следовало в соответствии с цветом. Урны повсюду, и они тоже с несколькими отделениями, так что надо читать, прежде чем что-то положить в них. Такие резервуары для мусора стояли даже на вокзале.
По дороге они встретились с Эриком. До лечебницы, которая находилась на другом конце города, Вера и Эрик прокатились на автобусе, любуясь местными красотами.
* * *
…Уже два часа Вера копалась в архиве клиники, куда их с Эриком допустили как журналистов. Эрик здесь бывал и раньше по работе, года два назад делал репортаж. Кое с кем из персонала был знаком. Но вот незадача, все врачи в данный момент были заняты, поэтому посещение клиники началось не с интервью, что было бы логично, а с архива. Вера пыталась найти что-то, свидетельствующее о пребывании здесь пациентки по фамилии Корсунская.
«Порядок у них во всём, а вот документы найти невозможно!» — тщетность поиска начала отзываться раздражением. Правда, она сама не знала, что конкретно надо искать. Зацепкой могла быть любая бумажка. Но нужная папка не находилась, а документов в архиве было так много, что уже через полчаса спина предательски стала ныть, к тому же Вера начала безостановочно чихать, не сумев преодолеть атаки зловредной книжной пыли. Истории болезни Александры Корсунской здесь не было. Эрик также терялся в этих архивных трущобах. В конце концов, Вера попросила коллегу связаться с главврачом. По внутреннему телефону ответил приятный баритон. Журналист поговорил с доктором, и, к счастью, через некоторое время они с Верой были приглашены на второй этаж. Их провели в светлый просторный кабинет. За столом сидел элегантный седовласый мужчина.
Дела давно минувших лет хранились в архиве, но на иностранцев (из бывшего СССР с особым грифом) — отдельно. Их было гораздо меньше, поэтому металлический сейф с архивными документами располагался по соседству, в кабинете заместителя главврача. Но и здесь нужные бумаги не нашлись.
— Как же так? — вслух выражала удивление русская журналистка, Эрик старался прилежно переводить, смягчая некоторые обороты. — Девушка у вас долго лечилась, безуспешно, умерла… А документов соответствующих нет. Так ведь не бывает!
— Да, так не бывает! — вторил ей по-немецки доктор. — Плохо искали. У нас порядок, потерь быть не должно.
Главврач решительно встал из-за стола и вышел. Не было его минут сорок. Вера успела оглядеться и внимательно рассмотреть обстановку. Кабинет, отделанный тёмным деревом, на стене изображение релаксирующего вида — бурлящая вода, стекающая с живописного холма, на массивном столе фотография милой белокурой девчушки верхом на пони. Успокаивающе воздействовал и пёстрый во всю стену аквариум, из которого разноцветные рыбы с любопытством разглядывали посетителей просторного кабинета.
— Вы же говорили, что ваша пациентка умерла! — с этими словами главврач появился в дверном проёме и как вещдок предъявил толстую папку.
…Нет, чудеса, конечно, случаются. Любой журналист прекрасно знает, как непредсказуема бывает судьба. Удивляло другое. Почему родные Саши Корсунской оказались такими равнодушными, не интересовались ею совершенно, на протяжении множества лет не удосужились выяснить, жива ли она! Это обстоятельство вызвало некоторое недоумение.
Возникало множество других вопросов: куда делась Александра после выписки? Как сложилась её жизнь и почему она не объявилась в родных пенатах? Почему не осталось никаких сведений о её судьбе? И, в конце концов, — ГДЕ ОНА НАХОДИТСЯ СЕЙЧАС?
Для статьи материал уникальный: драматичная история жизни русской пациентки немецкой клиники для душевнобольных, интервью с ней, да ещё и комментарий специалистов!
…Когда доктор полистал историю болезни, то пояснил, что двадцативосьмилетняя женщина как бы «уходила в себя», отказывалась от реалий этого мира. Но ей повезло. Именно в те годы в клинике работал доктор Миллер, применяя в лечении свою уникальную методику. Вера подробно фиксировала всё, что переводил Эрик со слов главврача:
«Доктор Миллер — последователь теории Шнейдера Курта, который в двадцатые годы прошлого века предложил построенную на психологическом принципе типологию психопатических личностей, среди которых он выделял депрессивных, неуверенных в себе, фанатиков, жаждущих оценки, бесчувственных, безвольных, взрывчатых, астенических, другие типы. Типология психопатий Шнейдера и сейчас широко используется в психиатрии. Миллер в лечении использовал и теорию Шульца Генриха, основателя аутогенной тренировки. Но основой его теории является учение Карла Ясперса — одного из создателей философии экзистенциализма. «Экзистенциальное озарение» — это понятие, которое в науку ввёл Ясперс, а Миллер его развил. Он работал с больными в группах и индивидуально. Тогда многие пошли на поправку. К сожалению, доктор умер три года назад. Но методика его существует, дорабатывается. В истории болезни пациентки из Советского Союза написано, что она покинула клинику совершенно здоровой».
— Здесь написано, что пациентка поправилась, — доктор строго повторил и внимательно оглядел посетителей.
* * *
Анжелика радостно улыбалась. Эта фотография, украшавшая комнату, вообще была какой-то необыкновенной. Портрет на фоне солнца сам излучал свет, от этого в комнате становилось светлее. Под ним на тумбе возвышался стильный двухрожковый подсвечник, который Вера с помощью Эрика выбирала часа два в одном из магазинов Йены. Он здорово вписался в обстановку гостиной. И действительно пришёлся по нраву и виновнице торжества, и её мужу.
— Вот видишь, не зря съездила, — говорила Лика, поглаживая подсвечник, а когда Вера с укором на неё взглянула, она весело добавила, — теперь твой материал будет гораздо интересней, я же говорила.
— Не знаю, столько вопросов возникло в результате, — задумчивый вид Веры не вписывался в сценарий сегодняшнего вечера. В конце концов, пора отбросить все философские размышления. Надо готовиться к празднику, ради которого собственно она сюда и прибыла.
Вечер пролетел, как и полагалось, плавно перетекая с восторженных восклицаний на лирические признания. Звучали стихотворные строки, душевные романсы, даже фокусы продемонстрировал один из гостей, чем сильно удивил задремавшего было немногословного Ганса.
Когда гости ушли, а кое-кто остался мирно похрапывать на диване в гостиной, подруги переместились на веранду, откуда открывался удивительный вид на ночной город.
— Время пролетело. Опять будем только в Интернете «видеться»…
— Уже это неплохо. Но, думаю, теперь ты запланируешь поездку на родину и не заставишь себя ждать.
— Только, Вера, с тебя должок!
— Какой?!
— Материал о психологии и… этой интересной истории. Зря что ли я Эрика просила тебе помочь? Как напишешь — сразу. Использую в своей передаче. А ещё лучше — сама примешь участие.
Встреча в Германии завершалась. Уже завтра она будет дома, продолжит свои поиски ответов на вопросы этой непростой жизни…
* * *
На родине Веру встречал Борис. Всю дорогу до дома, катясь в машине, они разговаривали. Через открытые окна было слышно, как гулок остывающий и свежеющий воздух, как отражается в нём шорох колёс от влажного, к ночи, асфальта.
Поздний летний вечер, неведомые запахи и звуки. Похоже, день был жаркий, так как далеко в небе плескалось чистое золото, разлитое тонким слоем по линии горизонта. А в черноте под ним, внизу, скучившимися светлячками мерцали огни родного города…
— Несчастная была эта Александра. Жаль, пока не удалось выяснить, как сложилась её дальнейшая жизнь.
— Что значит «была»? Она ведь, как говоришь, поправилась…
— Да… Так и написано в истории болезни. Правда, на немецком. Но доктор повторил это дважды.
— Раз дважды, значит так и есть.
— А ты всё шутишь. Смотрю, совсем не скучал в моём отсутствии.
— Грустил… Но в меру. Некогда было, работа, знаешь ли. Должность обязывает.
— Ах, да! Я совсем забыла. Ты ведь теперь большой начальник.
— Кстати, вчера Ражнёв звонил, тобой интересовался. Егор Корсунский пропал…
— Как пропал?!
— Ну откуда я знаю, Вера? Я не вникал. Думаю, у девушки ночевал, а Ражнёв сразу тебе названивать, голову морочить. Возьми да позвони сама.
— Так поздно уже.
— Значит, завтра с утра. Надеюсь, не отправишься прямо сейчас на поиски.
Да, сейчас на поиски отправляться не стоит. Вера устала, хотелось домой. В гостях, как говорится, хорошо, но дома… Да и что там могло случиться?
…С самого утра Валуева постаралась узнать подробности об исчезновении Егора Корсунского. Его уже не было два дня. Отец переживал, хотя в последнее время отношения между ними не клеились, и Егор мог уехать к приятелям, не предупредив родителя. Однако заявление в милицию было написано.
* * *
…Утром в день выпуска газеты посетитель редакции не увидит суеты и суматошной беготни, означающей серьёзную напряженную работу. В лучшем случае несколько человек сидят на своих местах и занимаются кто чем. Кто-то внимательно рассматривает потолок, кто-то чертит или рисует, переводя казённую бумагу, ну а кто-то, примостившись на столе, и, болтая ногой, развлекает байками прочих праздношатающихся. Днём уже редакционный вихрь разгоняется, захватывая в свой круговорот всё больше и больше участников. Дежурный редактор паникует и кипятится, начинает махать руками, кричать на одних корреспондентов, что сделали слишком мало, на других, что слишком много, и скорее всего всё не влезет в газету и придётся сокращать материал…
Когда вихрь уже был на пике, на самом его гребне, в редакции появилась Вера.
— Привет, Верунчик! — пропела навстречу Тоня — девушка с вечным рыжим хвостом на затылке, маленького роста, никогда не красившая ресницы, отчего никому не было известно, сколько ей лет. Она вполне могла быть студенткой третьего курса, но профессионалом она была уже сложившимся, из чего следовало, что в этой среде она по призванию, а значит всё равно, сколько ей лет. — Как поездка? Удачна? — кинула она на лету, почти не дожидаясь ответа.
— Ооо! Лягушка-путешественница! Как ты? Отдохнуть успела?
— Костя! Привет! Главный у себя?
— А ты разве не ко мне? — парень ехидно улыбнулся. — Да у себя, ты сейчас к нему? А то смотри, он не в духе!
— Отлично, мне как раз пока необходимо сделать звонок…
Пробираясь к курилке, точнее к кожаному диванчику, уютно примостившемуся недалеко от неё, Вера вынула мобильный, на ходу набрала Ражнёва.
— Говорю быстро, только ты меня внимательно слушай и не пере…
— Привет, Верочка — девочка! — высокая лысая секретарша Лёля, в кожаных брюках и бежевом кардигане с микроскопическими пуговицами, нагнувшись над диваном и продемонстрировав крупное украшение на шее, протянула густо накрашенные губы и чмокнула Валуеву.
— Какие новости? Как заграница, процветает? — похоже, вся редакция знала о цели отъезда.
— Кукин! Ну, слова нельзя сказать, чёрт побери! Никуда от тебя не деться! — на диван с видом заговорщика присаживался молодой коллега Костя Кукин, частенько приводивший всех в бешенство своим бесцеремонным поведением.
— Ражнёв, повтори! Что там в прихожей?
— Валуева! Ну какая прихожая?! При-го-жи-ной! — затем в телефоне что-то захрипело, и Вера не уловила несколько слов. — Короче, срочно выезжаю в Москву. Приеду — позвоню.
— Костя, будь другом. Срочно оформь на первой полосе объявление об исчезновении студента университета Егора Корсунского, — голос у Веры был так напряжён, что все обернулись и уставились на неё.
Она огляделась, решительно махнула рукой и неожиданно крикнула:
— Срочно!!!
* * *
Егор в последнее время был словно не в своей тарелке. Его мучили подозрения, воспоминания, страхи. А ещё чувства вины и стыда. За что? За какие деяния? Он бы и сам не смог ответить. Но именно эти смутные ощущения толкали его к поискам «вещественных доказательств», как сказал бы следователь…
Оказавшись в комнате отца, он понял, что его непреодолимо тянет к шкафу с книгами. Их было много, этих драгоценных сокровищ, которые в детстве он именно так и воспринимал. Позже эти толстые и не очень тома мыслей, открытий, фантазий стали представляться непреодолимым барьером между ним и отцом. Ведь в воспоминаниях отец всегда восседал в кресле или за столом в своём просторном кабинете и постоянно был занят этими книгами-монстрами.
Егор взял с полки первую попавшуюся книгу и не сразу заметил, что из нее что-то выпало. Только наступив на фотографию, он понял, что книга хранила это свидетельство прошлой жизни. На ней были изображены мать, отец, няня и эта незнакомая девушка… Но чем дольше он смотрел на снимок, тем больше возникало в памяти образов и воспоминаний…
Как-то в детстве, когда Егору было всего лет десять, ему купили новый письменный стол. Из настоящего дуба, он радовал школьника красотой текстуры и блеском полировки. Такого не было ни у кого из одноклассников. Гордость испытывал мальчишка, когда он представлял, как этот двухтумбовый, с полками и дверцами, стол будет красоваться в центре комнаты, а он за ним будет делать уроки. И обязательно получать пятёрки. Обязательно.
Покупку в назначенный час заносили незнакомые мужчины. Переполненный радостью и благодарностью, Егор бросился им на помощь. Когда стол разворачивали, пытаясь вместить в дверной проём, мальчишка протиснулся между носильщиками и начал его поддерживать изо всех своих детских сил. Даже кряхтел от старания…Внезапно раздался звонкий подзатыльник, у Егора потемнело в глазах. Отец строго сказал: «Не мешайся под ногами! Так и норовишь напакостить! Видишь ведь, не до твоих шалостей сейчас». Егору так хотелось воскликнуть, что он помогал, а не пакостил, что он это делал по-взрослому, по-настоящему… Обида и слёзы душили, он бросился в комнату, лёг на кровать и, уткнувшись в подушку, горько заплакал… Не заметил, как уснул.
Когда лучи солнца начали пробиваться сквозь окно, мальчик открыл глаза. Проснувшись, он обнаружил, что новенький, красивый, блестящий стол уже стоял возле окна и… совершенно не радовал…
…Почему именно теперь, когда Егор вдруг обнаружил в одной из книг на полке в кабинете отца эту старую фотографию, вспомнился этот случай из далёкого детства?… Внезапно пришло понимание. Озарило. Словно вспышкой, от которой можно и ослепнуть.
Как только отец появился на пороге дома, он выпалил ему прямо в лицо все обиды: и за эту фотографию, и за отчуждение, и за недомолвки… Отец сначала пытался оправдываться, но вскоре перешёл на крик.
— Да! Знал я, всё знал. Предупредили меня добрые люди, доктор Миллер считал своим долгом. Но он ведь не понимал, что Саша — это позор нашей семьи! Позор!!! Я даже уехать хотел, но не решился… Ради вас, вашего будущего…
Когда же Егор бросил обвинительные фразы, в которых звучало слово «убийца», Павел Иванович, схватившись за сердце, захрипел:
— Как ты смеешь, щенок! Я оградил вас! Не запятнал… Эта дрянь оказалась здесь, в нашем городе…
Егор больше ничего не хотел слушать, — положив фотографию в карман, бросился к Наталье Николаевне, надеясь выяснить всё окончательно!
* * *
…Вера уже полчаса сидела за своим рабочим столом и выводила карандашом какие-то произвольные линии. Впервые не хотелось ни о чём думать. Вернее, мысли превратились в сплошной клубок из оборванных нитей. За какой конец ни потянешь — распутать никак не удаётся…
Обратившись к своему материалу о психологии, она перечитала пришедшее ещё до отъезда в Германию письмо, на первый взгляд странного содержания. В редакцию приходят разные письма. Некоторые люди продолжают верить в силу печатного слова. Кому-то попросту не с кем поговорить. Они ожидают, чаще на подсознательном уровне, что если кто-то прочтёт их жалобные строки, то помощь придёт. Не важно, откуда, но обязательно всё разрешится…
«Решила написать вам, так как мои проблемы своими силами решить не могу. Я уже далеко не юная девочка, мне тридцать лет, но любимой и приносящей удовлетворение профессии нет. Сначала не проявлялся интерес ни к чему. Мне ничего не нравилось. Возможно, мне так казалось. Думаю, сказались и те отношения с матерью, которые идеальными не назовешь. Мама — школьная учительница, всегда считала, что правильно только то, что она таковым считает. Последнее слово было за ней, решения за меня принимала она. В результате — постоянная депрессия, которая заедалась обильным количеством еды, затем самокопание и самобичевание. Как результат — низкая самооценка, неприятие своей внешности. А что это значит? Взрослея, я была убеждена, что достойна лишь того партнёра, который первым обратит на меня внимание.
В 23 года я ушла от мужа, поняв, что это не тот человек, с которым бы я хотела жить всю жизнь. Сразу после я решила морально отделиться от матери. Депрессии уменьшились, а скандалы с матерью увеличились. Отношения до сих пор остаются тягостными, очень плохими.
Я признаюсь, со многими проблемами справилась самостоятельно, на что-то мне раскрыли глаза добрые люди, но остаются ещё проблемы, которые мне самой никак не решить…
Например, мне сложно контактировать с людьми. Даже по телефону разговаривать для меня мучительно. Это может показаться смешным, ведь я взрослый человек, но это так… Понимаю, что именно здесь и кроются мои неудачи в профессии. Мои знакомые, кому я об этом сказала, не верят мне, так как привыкнув к людям, я научилась и отпор давать, когда надо, но проблема остаётся…».
Конечно, данное послание требовало комментария эксперта. И тогда Вера обратилась к Наталье Николаевне. Та, ознакомившись с содержанием письма, согласилась дать свой профессиональный ответ. Перечитав его, Вера задумалась. Суть комментария била в самую точку. Пригожина излагала мысли в своей довольно жёсткой манере.
«Наши взрослые проблемы и психологические сложности очень часто родом из детства. У взрослого и уважаемого многими человека жизнь может не складываться. Ты задаешься вопросом — почему? Догадайся! Всё дело в тебе. Да-да, только ты тому виной. И это давно уже стоит признать. Не мужчина, который бросил, не начальник, который уволил, не подруга, которая предала. Именно ты сама. Лучше признать это и начать с этим работать.
Наверное, ты часто болела, была послушной, всё делала, как говорили родители. Очень боялась разочаровать их, и потому не способна теперь реализовать себя. Скорее всего, ты одновременно ощущаешь собственную никчемность и просто вон лезешь из кожи, дабы доказать всем окружающим, что значима, что тоже имеешь право голоса, требуешь, чтобы с тобой считались. Люди могут думать, что у тебя завышена самооценка, что ты слишком высокомерна, а на самом деле ты просто не способна любить себя такой, какая ты есть. А это необходимо для того, чтобы жизнь состоялась.
Алкоголики, наркоманы, самоубийцы — это все те, кто не смог принять себя самих со всеми недостатками и проблемами.
Руку к этому могли приложить и родители. К примеру, мать нередко говорила: «Я ради тебя всем пожертвовала», «я столько сделала ради тебя», «ночей не спала», «ты меня измучила, хоть немного пожалела бы мать», «не хочу даже видеть тебя», «сдам тебя в детдом, ты мне надоела своими выходками». Она-то хотела, чтобы ты раскаялась и стала послушной и управляемой, вернув таким образом родительскую любовь.
А итог, как правило, иной. Ребёнок устроен так, что его подсознание делает определённый вывод: «Я не нужен, меня не любят, я только мешаю». Та ещё установка! С ней потом этот человек и идёт по жизни, если только не решит, что его существование и вовсе ошибка. И тогда запускается программа саморазрушения.
Можно винить родителей. И они действительно виноваты, ведь они переложили свои проблемы на самого беззащитного — ребёнка. Это самый простой способ облегчения. И его выбирают многие родители. Слабые родители. Трудно это осознать и принять как есть. Правда?
Как ни странно, даже частые головные боли иногда бывают из-за подобного воспитания. Тебе мать говорила в детстве «не думай, а делай», «я сама знаю, как тебе лучше», «не умничай», «забудь об этом» и тому подобное. Если так (а я уверена, что так), возникает барьер, который мешает самостоятельно думать, принимать разумные решения, быть уверенной в своей правоте.
Вот такие деструктивные установки чреваты. Не хочу пугать, но от подобного воспитания могут возникнуть даже такие заболевания как диабет, язва, гинекологические проблемы.
Ты зависима от общественного мнения. Родители наверняка прививали тебе мысль не выделяться, быть как все. И ещё часто сравнивали тебя с другими мальчиками и девочками, такими хорошими и замечательными, по их мнению. «Ты зачем испачкала платье? Вон Леночка какая аккуратная».
И вновь дело в родителях. Они сами бояться выделиться, готовы быть всю жизнь на вторых ролях. Одним словом — неудачники.
Завершала своё письмо Пригожина достаточно щадящей интонацией. И Вера, вспоминая собственные «детские сюжеты», даже растрогалась, смахнув слезу. Но последние несколько строк её тронули до глубины души. Она взяла ручку и скопировала их в свой рабочий блокнот.
«Ты понимаешь, что все твои проблемы возникли не случайно, теперь им можно дать научное название — деструктивные установки. И всё же не стоит торопиться обвинять родителей. Они руководствовались своими представлениями о воспитании и своими понятиями о твоём счастливом будущем, ведь хотели лучшей доли для тебя. Они тоже являются жертвами воспитания своих родителей, и, скорее всего, им приходится также трудно жить. Главное, что тебе следует сделать — простить своих родителей и прекратить с ними бороться. Лучше начни бороться со своими комплексами».
Несмотря на то, что Пригожина обращалась к конкретному человеку, а обращение это носило личный характер, и письмо читательницы, и ответ психолога были подготовлены к публикации в очередном номере газеты под рубрикой «Письмо в номер». Как назидание родителям, обеспокоенным будущим своих детей. Вере показалось, что Наталья Николаевна, как человек с опытом и хороший профессионал, была достаточно искренней в своих наблюдениях, и из этого многие смогут почерпнуть для себя определённую пользу. Да и самой ей после работы над этим материалом… почему-то стало легче на сердце. Говорят ведь, что слёзы облегчают душевные тяготы…
* * *
Сомнения то накатывали, то отступали. После звонка Ражнёву сегодня Вера впервые открыла почту. Надо признаться, сначала сообщение об исчезновении Егора не слишком тронуло. Да, отношения с отцом у него напряжённые. Вот и пропадает парень. Пусть старший Корсунский поволнуется за сына, ему полезно. Возможно, он именно такой реакции отца и добивается…
Она отправила сообщение Лике, что добралась хорошо, поблагодарила за содействие. Затем, потягиваясь, начала читать послания, напевая что-то бодрящее…
…И вдруг музыкальная пауза резко прервалась… громким возгласом удивления.
— О-ох! — будто что-то упало на пол. — Ничего себе!
— Ну что там ещё? Бритни Спирс вышла замуж за Снежного человека? — Борис появился в дверном проёме, но при виде Вериной озабоченности улыбка сползла с его лица. Вера смотрела на экран округлёнными от удивления глазами.
— Посмотри, Борис. Валентина Дмитриевна, ну, я тебе рассказывала про неё, выслала мне фотографию Александры Корсунской в юности. Она, фотография то есть, у неё сохранилась. Вот она. Ужас. Это…это…же, — не в состоянии выразить мысль, журналистка тыкала пальцем в фотографию, и вместо слов у неё выходило что-то вроде мычания.
Борис уставился на снимок, с которого на него смотрела юная девушка.
— Ну и что тут ужасного? Довольно симпатичная барышня.
— Это же… это… — Вера не могла это выговорить, и Борис в недоумении ушёл на работу.
Глава IV
Женщина сидела у окна, и вся её поза словно кричала об одиночестве. Опущенные плечи, осунувшееся лицо, поддерживаемое сомкнутыми в замок руками, и стеклянный взгляд… Зеркало, отразившее этот горестный образ, словно специально загородилось от него вазой с цветами. Правда, розы уже были увядшими. Букет был куплен неделю назад. Из ярко-жёлтых цветы превратились в жухлые бесцветные комочки. Коснувшись пальцем мятой розы, она с интересом стала наблюдать, как один за другим, сухие лепестки попадали на стол…
Поежившись, словно от холода, и поправив сползший синий плед, налила себе водки в обычный стакан, выпила залпом.
Письмо от этой несчастной женщины её не просто разжалобило, оно всколыхнуло самые сокровенные чувства, воспоминания. Она написала комментарий, по просьбе этой назойливой журналистки, довольно жёсткий, но справедливый.
Да, у неё был сегодня повод выпить. Но об этом никто не должен знать. Психолог, как учитель, является к страждущим непогрешимым, всегда довольным и бодрым, радостным и счастливым.
Вот вчера к ней приходила мамаша со своим великовозрастным сыном. Нет у 22-летнего парня ни цели, ни интереса, ни желаний. «Диагноз» налицо — отсутствие какой бы то ни было мотивации к жизни. Всё больше и больше появляется таких молодых людей, с необъяснимой грустью на безучастном лице. Просто эпидемия какая-то…
Юноша сидел и молчал, никак не реагируя на многословие своей обеспокоенной матери. Этим безразличием он сильно раздражал. Обычно понимающая и такая спокойная на сеансах, она уловила это монотонное, словно вибрация стоматологического сверла, чувство раздражения. Правда, парень пару раз хмыкнул в сторону матери, тем самым обозначив бесполезность консультации и бессмысленность всего и вся. Затем и вовсе, как-то невыразительно махнув рукой, встал и вышел из кабинета. Приходилось делать усилия над собой, чтобы раздражение не вышло наружу.
И в чём тут дело? Сразу нашёлся ответ — «Отсутствие страданий». Душа этого юнца ещё не плакала, в ней не происходило никаких реакций, она не расцвечивалась огнями радости и не переполнялась чувством безвозвратной утраты. Ведь всё теперь может протекать в режиме онлайн, стоит лишь нажимать на послушные кнопки, и вот ты бог и царь в своём виртуальном мирке. Здесь добиваешься многого, возвышаясь в своих глазах, а неудачи не столь трагичны, ведь о них кроме тебя никто не знает…
На столе лежала вчерашняя газета, одна из новостей которой была обведена карандашом.
«Задержан подросток, убивший своего отца. Причиной тому послужила любимая компьютерная игра, в которой герои дерутся на топорах, мечах, молотах и др. Родители не знали, как побороть страсть 14-летнего ребенка к виртуальному миру и лишили его возможности играть в «Готику», отобрав клавиатуру. Отец спал, сын зашёл в комнату и ударил его по голове кувалдой несколько раз. Проснувшуюся мать заставил вернуть клавиатуру, угрожая разделаться таким же образом и с ней. После спокойно закрылся в комнате и начал играть…».
Женщина ещё раз пробежала глазами газетные строки и произнесла: «Такими проще управлять. Следует лишь знать, на какие кнопки подсознания нажать. И с какой целью…».
Она сняла с полки фотографию мальчика, машинально пальцем стёрла пыль с чёрной рамки и примкнула к портрету губами. Слёз не было. Их не было давно. Высохло горькое озеро скорби. Тупая сердечная боль всё чаще являлась вместо тихой слёзной печали. Силы ей давала лишь цель, к которой она безустанно стремилась…
* * *
Ожидание всегда терзает душу. Тем более ожидание с неизвестным исходом. Вера отправилась в больницу, теперь она торопилась.
При входе в лечебницу она обратила внимание на санитарку, которая поливала цветы, стоящие на подоконнике.
— Здравствуйте. Был ли у вас здесь парень?
— Какой парень? — женщина, не понимая, о ком идёт речь, часто заморгала.
— Ну, молодой такой, симпатичный, лет двадцати-двадцати двух. Егор Корсунский… зовут.
Полистав книгу посетителей, санитарка произнесла:
— Не-а. Никого не было. А вы ведь… журналистка, бывали уже у нас, я помню.
— Да, Вера Валуева меня зовут.
— Вы-то мне и нужны… — женщина вдруг поменялась в лице и перешла на шёпот.
— Зачем?
— Ну не в милицию же мне обращаться…
— А что случилось-то?
Вместо ответа она, посмотрев по сторонам, указала на расположившуюся в дальнем углу коморку, открытый дверной проём которой гордо демонстрировал полки с уставленными на них порошками, вёдрами и другой бытовой утварью.
…В тесной комнатке женщина присела, облокотившись на край втиснутого сюда каким-то образом стола.
— Понимаете, я санитарка, давно здесь работаю. Но такое… Это впервые. Так вот… вчера…
Она рассказала, как случайно подслушала разговор врачей. Они ругались. Вернее, сначала на повышенных тонах что-то объясняли друг другу. Речь шла о больной Глаголевой.
— Сама я давно заметила, что девушку здесь держат как невольницу.
— Как это? — не поняла Вера.
— Ну, Наталья Николаевна девчонку ввела в транс этот, а вывести, как бы… забыла. Так вот доктор ей и говорит, что, мол, это нарушение методики. А она как завопит: «Я здесь автор, а не вы! Требую мне не мешать!». Он ей — «Читал я вашу методику, не впервые на свет родился. Нарушаете…как её…этику. Нельзя экспериментировать на девчонке. Пора выводить из транса-то этого!» В общем, шумели, даже до оскорблений дело дошло. Карьеристкой он её назвал.
— Карьеристкой?
— Ну да. Она так закричала, что я даже испугалась, — больные могли услышать.
Женщина огляделась:
— А потом знаете что было? — Вера вопросительно посмотрела в безумные, как ей в этот миг показалось, глаза собеседницы. В голове пронеслось: «Здесь, наверное, все, от уборщицы до докторов, сумасшедшие». А женщина после паузы продолжала. — Она потребовала таким страшным голосом «Верните мне запись или я вас у-ни-что-жу!!!». Так и сказала «УНИЧТОЖУ». Представляете?
— А что за запись-то? — Вера наклонилась к её уху.
— Не знаю… А Степан Аркадьевич ей ответил, что в милицию пойдёт, если она не прекратит измываться над Глаголевой.
Вера не стала больше задерживаться и направилась к кабинету главврача.
— Так это… Его нет сегодня… Он дома. Завтра у него дежурство.
Записав его домашний телефон и попрощавшись, она отправилась на автобусную остановку.
«Ладно, — рассудила Вера. — Здесь Егора не было. Это уже успокаивает. Можно сделать передышку. Дина долгое время лежит в неадекватном состоянии, которое вызвано методикой Пригожиной. Надо поговорить с доктором… Степаном Аркадьевичем».
Из больницы Валуева сразу отправилась на работу, быстро доделала свои текущие дела, сдала в набор письма читателей, дала указания дежурному редактору. И… внезапно сникла.
Круговерть впечатлений выбила почву из-под ног. Она словно запуталась в паутине подозрений, версий. Идти к главреду в этот день так и не решилась…
* * *
…Ражнёв, получив от Веры информацию о судьбе Александры Корсунской, сразу занялся поиском данных биографии Пригожиной. Дело было необычным, возбуждая профессиональный его интерес. К счастью, служебная машина сегодня была наготове, водитель свободен. И именно это дело Валуева назвала неотложным. Интуиция редко подводила Веру, в этом Толик убеждался не раз.
Не прошло и получаса, как пришёл ответ на запрос. Указывался московский адрес проживания Натальи Николаевны… в девичестве Корсунской, которая более двадцати лет назад, расписавшись с неким Михаилом Константиновичем, стала Пригожиной (!).
…Тем временем, журналистский пытливый ум не позволял Вере расслабиться.
«Что там говорила медсестра про этику психотерапевта?» — машинально открыв тему в Интернете, Вера стала листать страницу за страницей. И ей становилось всё интересней… Причём, она выяснила, что клинический психолог и психотерапевт — одно и то же.
Вера давно знала, что основной принцип врачевания, как впрочем и журналистики, — «Не навреди!». А вот некоторые другие этические принципы показались ей чрезвычайно актуальными.
Особые обязанности клинического психолога. В том случае, когда психолог понимает, что лечение не сможет помочь пациенту или же нанесёт вред его здоровью, все вмешательства должны быть прекращены.
Все сведения, которые психолог получил в результате доверительных бесед с пациентом, должны быть сохранены в тайне. Запрещено разглашение, как сознательное, так и случайное. Любая информация в отношении испытуемого не должна его скомпрометировать, то же относится и к заказчику лечения, и к психологической науке в целом.
Любые высказывания критического характера следует делать аргументированно и тактично. Недопустимым является выяснение отношений между коллегами и сотрудниками в присутствии клиентов и посторонних лиц.
Нельзя передавать сложные психологические методики некомпетентным специалистам и самостоятельно применять на практике те методики, которые не изучены в достаточной степени.
Для проведения испытания психолог обязан получить согласие пациента.
Психолог должен уметь беседовать с пациентом так, чтобы он ощущал удовлетворение от общения со специалистом.
Психологу надо учитывать особенности возраста, пола, образования, социального состояния пациента специфике эксперимента.
Выходило, что все эти принципы Пригожина игнорировала. Ей наверняка известно, что «этика работы практического психолога основывается на общечеловеческих моральных и нравственных ценностях, на положениях Конституции Российской Федерации, защищающих права человека». Знает, нарушает сознательно… для получения каких-то… выгод. Каких? Вот в чём вопрос!
Вера ещё долго пребывала в состоянии задумчивости, попеременно читая сборник статей о психологии и занося заметки в блокнот. Вечером особенно хорошо думается. Лишь в третьем часу ночи она легла в постель, где уже глубоким сном после затянувшегося рабочего дня наслаждался супруг.
…Утром, как ни странно, Вера ощутила бодрость духа и прилив энергии. Готовя завтрак, она вслух, нараспев, одно за другим, декламировала стихи.

«Как хороши, как свежи были розы!»
Как счастлив тот, кто знает прелесть прозы…
Мы в розах видим дивное творенье!
Но, между тем…едим из роз варенье.

— Что-то такого четверостишия я не знаю, — раздался из комнаты голос недоумевающего слушателя.
— Представляешь, Борис, эти строки я сочинила, когда мне было всего четырнадцать лет.
— Но первая строка явно не твоя.
— Но ведь дальше все мои. А смысл какой!
— Что-то ты начинаешь петь себе дифирамбы с самого утра. Подожди хотя бы до обеда.
— Может, в обед уже поздно будет. Лучше уж с утра.
— А что у нас запланировано на обед?
— Кто же знает? Может, там будет не до стихов.
— Ты думаешь, что сегодня все твои бандиты будут разоблачены?
— Нет, утром об этом я не думаю. И что значит «твои бандиты»?
— Ну, герои твоих будущих публикаций.
— Я ведь их не усыновляю, а всего лишь о них пишу…А если серьёзно, то у меня сегодня намечена встреча с Толиком.
— Опять Ражнёв? То милиция, теперь ещё психологии полон дом! — Борис в сердцах сбросил объёмный фолиант с обеденного стола на диван. — Смотри не переквалифицируйся…
* * *
Недовольство по поводу «моды на психологов» она слышала от Бориса не раз. Вера не стала продолжать дискуссию.
Да, и без того народ находится под обстрелом всевозможных допингов: алкоголь, наркотики, секты… А в качестве альтернативного выбора — на любой вкус «психотерапевты», называющие себя целителями, колдунами, магами, экстрасенсами, правда, на поверку нередко оказывающиеся довольно предприимчивыми гражданами, умело владеющими слабостями попавших в беду людей…
А люди что? Они готовы броситься в пучину чудодейственных теорий, объясняя своё одиночество непреодолимой потребностью новых знаний, мыслей, советов, объяснений… и просто ЧУДА, на которое в глубине души рассчитывает каждый из нас. Ведь в отчаянии человек бросается к любому, кто сулит хоть малейший намёк на это самое чудо. Им может быть и случайный попутчик, и мудрый сосед, и некий гуру-учитель.
…Где-то месяц назад одна из знакомых посвятила Веру в историю собственной доверчивости.
От Кати ушёл муж, и она… отправилась по гадалкам и ворожеям. Вернуть благоверного не удавалось, и тогда она решилась ехать в Москву, предположив, что статус тамошних специалистов выше, а, значит, они должны быть компетентней на фоне провинциальных коллег. Женщина в ворохе газет выбрала наиболее убедительное объявление и отправилась, оставив на мать восьмилетнюю дочку, в столицу…
Прибыв по адресу, робко позвонила в дверь, за которой располагался «офис» столичной ведуньи. Она вошла в комнату: блестящие драпировки, таинственные символы вполне соответствовали её представлению о предсказателях. В прихожую вышел лысый мужчина, с чёрной, клинышком, бородкой. На откровения женщины «добрый волшебник» ответил: «Будем работать, но точно сказать, сумею ли я вам помочь, смогу только через два дня. Сразу определить трудно, стало быть, первая консультация — бесплатно».
После часового сеанса Катя вышла на улицу в полной растерянности: надо было искать ночлег. Она не думала, что манипуляции по возвращению мужа в семью растянутся на несколько дней. Но больше её мучил вопрос: почему вместо женщины-ведуньи оказался мужчина-колдун? Она пыталась это объяснить своеобразием методики по привлечению клиентов, подвоха в этом видеть ей не хотелось. Вообще она предпочитала верить. «Если будешь верить, то сбудется», — такой принцип на данный момент её устраивал. Она очень хотела оставаться замужней женщиной. Да и то, что первая консультация проводилась бесплатно, выглядело вполне привлекательно.
Первую ночь Катя с горем пополам провела в подъезде старого не закрытого на кодовый замок дома. На следующий день стала искать цивилизованные способы ночлега. Пришлось заплатить немыслимые для обычной провинциалки деньги за койко-место в столичном отеле, но зато проспала она там почти сутки.
При повторной встрече колдун её обнадёжил: «Вам очень повезло. Ещё не всё потеряно. Придётся, конечно, поработать. Надеюсь на положительный результат. Вы правильно сделали, что обратились ко мне».
С таинственным видом он взял фотографию мужа, пошептал что-то над снимком, достал стеклянный шар…
…Свечи мерцали, отражаясь в переливающемся всеми цветами радуги оке. Кудесник достал приворотного зелья, посыпал на фото. Скрестив магическим образом руки, он ещё что-то произнёс, затем попросил клиентку закрыть глаза и представить супруга. У Кати не выходило как надо: образ не был столь чётким, как требовалось, размывался и словно таял в воспоминаниях.
«Чем чётче образ, тем действие этого эликсира будет сильнее. Теперь всё зависит от вас», — он говорил очень серьёзно, интонации завораживали, дарили надежду, и бедная женщина с тройным усилием старалась.
«Вам придётся посетить меня ещё три раза: чем больше процедур, тем выше гарантия успеха», — это прозвучало как гром среди ясного неба. Оспаривать было бесполезно, и Катя вернулась в гостиницу, стремясь не растрачивать сил и денег. Теперь уже было не до столичных красот.
Во время всех последующих сеансов женщина находилась словно в трансе, безоговорочно выполняя требования колдуна. Даже магический танец танцевала, произнося несуразицу на каком-то немыслимом языке. А когда работа, наконец, была завершена, ей было предложено оплатить услуги в кассу по прейскуранту. При виде суммы у неё похолодело внутри. Она заплатила и, сжимая в кулаке квитанцию, вышла на подкосившихся ногах, утешая себя лишь одной надеждой: теперь супруг просто обязан вернуться в семью…
Дома Катя стала ждать. День, месяц, год…

Вера, впечатлившись рассказом, написала тогда статью о магах-шарлатанах. Редакцию завалили письмами с похожими историями, люди делились, как из-за собственной глупости были лишены и денег, и надежды.
Кто-то скажет, что растяпам так и надо. В наше время первому попавшемуся проходимцу доверяет только глупец. Но ведь так было всегда — в трудные времена люди с утроенной силой ждут чуда, их измотанное проблемами сознание притупляется, очевидное затуманивается.
«Бомбардировка мозга — самого слабого места в человеческом организме…», — так однажды охарактеризовал этот орган редактор Николай Александрович. Непросто противостоять всем ухищрениям, манипуляциям, производимым ловцами человеческих душ. И «…обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад».
Глава V
— Степан Аркадьевич, вас беспокоит Вера Валуева. Помните, я уже была у вас в больнице…
— Как же? Помню… — собеседник немного замялся.
— Вы здоровы, доктор?
— Здоров. Просто удивлён… На ловца, как говорится, и зверь бежит.
— На ловца? Что вы имеете в виду?
Степана Аркадьевича не пришлось ни в чём убеждать. Как сам выразился, находился он на стадии принятия решения: когда позвонить в милицию, сегодня или завтра.
— Но и в редакцию неплохо, если это редакция газеты «Крим-Инфо». Правда, нет времени до вас добираться. Лучше бы, конечно, с глазу на глаз поговорить, но… принимая во внимание обстоятельства, изложу вам всё по телефону.
Старик рассказал, что его уже давно настораживает поведение Пригожиной. Последней каплей стали сеансы, во время которых она начала записывать всё, что происходило с девочкой, на видео. Это категорически запрещено без согласия самого пациента или его родных!
«Как-то решил послушать, что там происходит, на её так называемых сеансах. Был в высшей степени возмущён, когда убедился, что она действует поперёк существующей методике. Я всё понимаю, она занимается наукой, проводит какие-то исследования. Но ведь всему есть предел! Пациенты же не подопытные кролики. Она же Глаголеву специально вводит в состояние, которое вызывает необратимую реакцию! Девочку потом невозможно будет вылечить! Невозможно!!! И она это должна прекрасно понимать», — доктор от возмущения даже закашлялся…
Вера осторожно спросила, как попали к Степану Аркадьевичу эти пресловутые записи.
— Так я сам записал, когда она диктовала Глаголевой установки. Не стал это скрывать, даже сказал, что буду жаловаться, а то и в милицию сообщу. Она в ответ грозилась меня убить. Вот так вот.
— Убить?!
— Ну как-то так сказала…
— Может, уничтожить? Возможно, имела в виду уничтожить как специалиста или ещё что-то…
— Да, да. Уничтожить обещала. Но я почувствовал в её голосе настоящую угрозу! Вы не думайте, во мне не зависть, не задетое самолюбие говорит. Я ведь врач с большим стажем. Разных специалистов повидал.
…После она пожалела, что позвонила доктору до встречи с Ражнёвым.
* * *
Ражнёв, вернувшись из столицы, сразу отправился к Вере, несмотря на довольно поздний час. Уже с порога начал рассказывать всё, что смог выяснить во время поездки.
…Часа в три по полудню Анатолий уже был в столице. По нужному адресу он застал молодую семейную пару. Ребята на вопрос о бывших жильцах ответили, что ничего о таких не слышали и посоветовали обратиться к соседке, живущей напротив, которая обитала здесь с незапамятных времён. Тяжеловесная и высокая баба Груня сразу, услышав фамилию «Пригожина», вспомнила Шурочку.
— Как Шурочка? Её же звали… Наташа. — Ражнёв с недоумением смотрел на бабу Груню.
— Нет же, Шурочка её звали. Я ещё из ума не выжила. — Славная женщина была, — продолжала соседка, как-то особенно произнося букву «л», словно эта буква западала. — Так, по-соседски, она часто ко мне обращалась, я помогала советами по хозяйственной части. Муж её, знала его с детства, тихий был, долго холостяком ходил, а женившись, шагу без Шурочки ступить не мог… С ней что-то случилось?
Узнав, что бывшая её соседка живёт в другом городе, успешно трудится, баба Груня успокоилась и рассказала всё, что знала о семейной идиллии Пригожиных. Как оказалось, Шурочка была с ней довольно откровенна.
…Александра вышла замуж за тихого, непьющего мужчину. Ей повезло. Так думали все, кто видел эту пару. Но, главное, что так думала сама Саша. Работал Михаил водителем-дальнобойщиком. Иногда отсутствовал неделями, а Саша сначала училась, поступив на факультет психологии, закончила по ускоренной программе, потом писала диссертацию, занималась частной практикой. После года совместного проживания муж Натальи Николаевны неожиданно погиб в результате ДТП, и Пригожина переехала в свой родной город.
«Бедная Шурочка. Такого мужа покладистого потеряла. Он, когда из поездок своих возвращался, пылинки с неё сдувал, души в ней не чаял», — баба Груня со знанием дела делилась информацией.

— Интересно ведаешь, словно сказку сказываешь.
— Так сказка и есть. Искали Наталью, нашли Шурочку. Чур меня, чур!
— Фотографию догадался спросить?
— Обижаешь. Первым делом.
Толик достал из портфеля фотографию, предусмотрительно завёрнутую в белый лист бумаги. Вера увеличила на экране монитора ту фотографию, что прислала ранее няня Корсунских. И оба начали внимательно рассматривать снимки. На фото, добытого Ражнёвым, женщина была изображена как-то полубоком, черты лица немного размыты, обеими руками облокотившись о стол, она изящно поддерживала подбородок. На электронном снимке девушка была моложе, с длинными вьющимися волосами, но чёткости тоже не хватало. Вера принесла из кабинета мужа лупу.
— Вроде та же самая.
— Похоже. Но стопроцентной уверенности нет, — Вера поднесла фотографию к лампе. — Что-то здесь… Вот только что?
— А что ты ищешь, позволь узнать…
— Ну, меня что-то настораживает. Так бывает, когда смотришь и не видишь. А оно есть. Понимаешь?
— Пока нет, — Ражнёв взял фотографии. — Эта старше, лет на пятнадцать. Вот и бижутерия выдаёт возраст. Такие бусы в юности не носят.
— Да-да, бижутерия… — Вера вырвала карточку из рук Толика. — Я тоже обратила внимание… Так. — Она вздохнула, вскочила на ноги и победно воскликнула. — Поняла! Вот оно… доказательство!
На среднем пальце правой руки этой женщины красовался перстень, изображающий… белую черепаху. Перстень выделялся довольно ярким пятном в глазнице лупы на фоне чёрно-белой картинки. Именно этот перстень, да, нет сомнений, Вера самолично лицезрела у Пригожиной на ухоженной загорелой руке.
— Итак, получается…
— Что же теперь делать? — вопросительный взгляд Толика начал раздражать Веру.
…Она сидела, поджав ноги. В этой позе была похожа на маленькую девочку. И внутреннее состояние было схожим. Да, маленькая девочка, которой не хватает смелости и веры в собственные силы. Толик, сидящий за кухонным столом напротив, засмотрелся, остановив взгляд на прикрывавшей глаза Вериной чёлке. Она ощутила неуместность момента, решительным движением смахнула волосы с лица, а также ту неуверенность, которая грозила подавить решимость, столь необходимую в этой непростой ситуации.
— Надо срочно искать Егора! — почти крикнула Валуева и вскочила с целью решать проблему сейчас же, безотлагательно.
* * *
Выслеживать что-то или кого-то в психбольнице — решение довольно рискованное. Ражнёв и Вера, уже в сложившемся тендеме, не могли отказаться от, как им теперь казалось, единственной возможности довести дело до конца. А потому успех столь рискованной операции теперь зависел от зоркости журналистского глаза и оперативного вмешательства специалистов.
…У Пригожиной было ночное дежурство, она обходила больных, которым требовалась её неотложная помощь, и, в конце концов, вошла в палату к Дине. Плотно прикрыла за собой дверь и затем в течение получаса что-то монотонно ей вещала.
— Вот видите, опять внушает свои разрушительные мантры. И так постоянно во время её дежурства, — очки Степана Аркадьевича даже запотели от волнения.
Доктор переживал за жизнь девушки, хотя угрозы из уст Пригожиной звучали собственно в его адрес…Кроме того, до сих пор не объявился Егор, чья жизнь могла быть также в опасности.
Вера предложила было с утра осмотреть квартиру подозреваемой. И довольно решительно требовала действий со стороны милиции. Но Ражнёв пояснил, что оснований для ордера нет, а без него обыскивать квартиру незаконно. Все их свидетельства: фотография, перстень, телефонная запись, — всего лишь косвенные улики. Надо набраться терпения и отыскать неопровержимые факты…
Последующий день также не дал существенных результатов. В «засаде сидел» Ражнёв. Он вообще почти никого не видел. Степан Аркадьевич был очень занят оформлением каких-то бумаг, потом оказывал помощь одному из буйных пациентов, и, в конце концов, Толик попросту заснул. Правда, потом признался в этом проколе Вере. На этой почве у них возникла перепалка. Но ведь он и так занимался делом сверхурочно, упрекать его долго Валуева не стала.
— Одна деталь всё же есть. Я подобрал листок, выпавший из папки доктора. Вот. Почитай, — безусловно, Ражнёв был профессионалом.
«Жизнь и смерть взаимозависимы: физически смерть уничтожает нас, но идея смерти спасает нас. Сознание смерти обостряет чувство жизни и радикально меняет взгляд на неё; оно дает нам толчок к переходу из модуса существования, основанного на отвлечениях, успокоениях и мелких тревогах, в более подлинный. Истории людей, у которых после конфронтации со смертью произошли значительные личностные изменения, несут недвусмысленное и важное сообщение для психотерапии. Дело за техниками, которые позволили бы психотерапевтам использовать этот терапевтический ресурс для всех пациентов, вне зависимости от их жизненных коллизий или наступления смертельной болезни.
…Мы испытываем ужас (или тревогу) в связи с перспективой потерять себя и стать ничем. Эта тревога не может быть локализована. Говоря словами Ролло Мэя, «она атакует нас со всех сторон одновременно». Страху, который нельзя ни понять, ни локализовать, противостоять невозможно, и от этого он становится еще страшнее: он порождает чувство беспомощности, неизменно вызывающее дальнейшую тревогу».

Листок был альбомный формата А-4. Текст был написан аккуратным почерком. «Женским, — подумала Вера. — Безупречно ровные строки. И такие однокалиберные буковки свидетельствуют о любви к порядку, столь свойственной круглым отличницам».
Прочитав текст, она призадумалась. Смысл достаточно претенциозный. Возможно, это цитаты из специальной литературы или… из научного исследования…
Позже Степан Аркадьевич подтвердил, что листок принадлежит Пригожиной. В его папке оказался случайно, мог просто выпасть из её вороха бумаг, а он подобрал и машинально положил и оставил у себя.
— Если я не ошибаюсь, — доктор сделал паузу и продолжил, — это выдержки из книги Ирвина Ялома «Экзистенциальная психотерапия».
Уже дома, анализируя прочитанное, Вера подытожила. Ключевыми мыслями здесь являются две: 1. Актуальны и востребованы такие техники, которые были бы применимы ко всем больным, вне зависимости от ситуации, в которой находится пациент и от возможного смертельного исхода. 2. Любой человек опасается и даже испытывает ужас при мысли, что может наступить потеря себя как личности, а, значит, перспектива стать ничем.
Прослушав запись, сделанную доктором во время терапевтических сеансов Пригожиной, Вера совместила написанное и услышанное. Определённая взаимосвязь была очевидна.
* * *
Да уж, не случайно Степан Аркадьевич назвал установки Пригожиной, адресованные Дине, мантрами. Тексты сомнительного содержания звучали зловеще и, конечно, на слабую психику больного человека могли оказать мощное воздействие.
• Постоянно изучай себя — свои слабые и сильные стороны. Прими себя такой, какая ты есть. В слабости тоже есть свои плюсы. Не суди окружающих. У любого есть достоинства и недостатки. Разберись сначала в себе, прежде чем судить поступки других. Ты можешь обнаружить столько «чёрных дыр» в себе, что поймёшь, насколько жизнь необратима.
• Из душевных глубин выведи на самую поверхность свои самые тёмные пятна. Постарайся с этим разобраться, не обманывая себя, называя неприглядные вещи своими именами. Если справишься, то тобой овладеет страх.
• Не думай, что страх можно побороть верой. Что такое вера? Ожидание чуда, которому в жизни места быть не может. А страх реален, а потому сильней.
• Всегда используй самокритику, ведущую к саморазрушению, ненависти к себе и недооценки себя. Это тёмные чувства, которые способны душить и высасывать энергию подобно вампиру. Вместе с этим выдавливаются тёмные стороны личности.
• Развитие личности может проходить скачкообразно, не так стремительно, как бы хотелось. Прояви терпение. У каждого свой путь.
• Сохраняй связь с другими людьми, в первую очередь со мной. Будь зависима от моих слов, это приблизит тебя к продуктивному общению, ведь лишь я тебя понимаю как никто другой.
«Какой-то винегрет! Согласна с доктором. Перемешано белое с чёрным, получается что-то среднее, а серое в глаза не бросается. Этого Пригожина и добивается, — давить на сознание, а для посторонних создать иллюзию позитивного воздействия».
Глава VI
— Вера, а тебе не кажется, что не стоит продолжать копаться в этом деле? Это опасно.
— Что опасно? Ты же всё время иронизируешь по поводу психологии, считаешь психологов чудаками, не веришь в реальную их полезность.
— Я же не про психологов. Здесь криминал.
— Так это в поле моих профессиональных интересов. Дина и Егор в опасности. И как я могу быть в стороне? А психология здесь напрямую задействована. Знаешь, я прочитала, что Юнг считал исследование психики наукой будущего. Для него актуальная проблема человечества заключалась не столько в угрозе перенаселения или ядерной катастрофе, сколько в опасности психической эпидемии. Таким образом, в судьбе человечества решающим фактором оказывается не сам человек, а его психика. Еще конкретнее: этот «решающий фактор» сфокусирован и сконцентрирован в бессознательной психике, являющейся реальной угрозой. У него так сказано: «Мир висит на тонкой нити, и эта нить — психика человека», — Вера захлопнула энциклопедию.
— Это моя психика уже висит на тонкой нити, — Борис был подчёркнуто серьёзен.
— Но ведь у меня есть Ражнёв, он защитит.
— Утешила. У тебя есть я, твой законный муж.
— Ну что ты переживаешь? Это моя работа. Всё, как говорится, под контролем.
Именно в этот момент зазвонил телефон. Вера вздрогнула и торопливо схватила трубку.
— Убили!! Он мёртв! Я же вас предупреждала!!! — Роза Витальевна кричала неузнаваемым голосом.
— Что случилось? Скажите внятно. Кто убит?!
— Степан Аркадьевич мёртв! Сейчас обнаружила. Сразу вам звоню.
— Вы уверены, что он мёртв?
— Лежит на полу, не дышит.
— Вызывайте срочно милицию и скорую!
— Уже. Вызвала, — в трубке раздались рыдания, а Вера бросила телефон и начала быстро собираться.
— А ты куда? — Вера вопросительно смотрела на мужа.
— Я с тобой!!! — Борис ответил как отрезал.
* * *
Квартира Пригожиной располагалась в одной из высоток в престижном городском квартале. Добраться до верхнего этажа следовало без шума, а потому решили не пользоваться лифтом. Поднимались по лестнице друг за другом, молча и быстро. Перед запертой дверью немая пауза длилась недолго, требовалось быстрое решение, раздумывать было некогда. Ражнёв медленно навалился на дверь, а она, без сопротивления, издав скрипучий обречённый рык, отворилась… Беспрепятственно войдя в квартиру, Толик, Геннадий Генрихович, Борис, эксперт-криминалист Жора и, заключающая компанию Вера, стали осматриваться.
В глубине горели свечи, шторы мерцали странным блеском… В большой просторной комнате никого не было. С потолка свешивались чучела каких-то страшных зубастых птиц. В природе вряд ли такие существовали: длинные крючковатые клювы, странные винтообразные рога… Их вид вселял ужас.
Вера не узнавала пространства, в котором ей уже приходилось бывать. Светящиеся на стенах странные знаки и символы пугали и завораживали одновременно. Озираясь по сторонам, Толик искал выключатель. В полумраке обнаружить его было непросто. Эксперт Жора включил фонарик, стало светлее. Проявились очертания кровати, над которой висела картина с изображением беснующихся обезьян.
«Где-то подобное я уже видела», — подумала Вера, а вслух произнесла:
— Жуть-то какая.
— Нас не запугать никакой жутью! — вся эта фантасмагория возбуждала Ражнёва. — Выходите, гражданочка! Наталья Николаевна, Александра Корсунская! Клиенты прибыли!
Когда имя психолога прозвучало во второй раз, Вера уловила звуки, еле слышимые, где-то за стеной. Но другой комнаты здесь быть не могло. Осмотрев все помещения: кухню, туалет и ванную, оперативники оставались в недоумении. Они обратили внимание на шкафы, громоздившиеся вдоль всей стены. Что-то в их конструкции было не так. Что же именно?
— У меня такое ощущение, будто за нами наблюдают, — почему-то шёпотом сказала Вера.
…Вдруг с трёхметровой высоты с каким-то жутким свистом рядом с Верой упало чучело птицы, задев крылом её плечо, она вовремя успела отскочить в сторону.
— Если они все сейчас попадают на наши головы, то нам не сдобровать. — Мокроусов подошёл и толкнул ногой упавшую птицу.
Все заметили, что глаза её медленно закрылись.
— Что за чертовщина! — теперь не выдержал криминалист. — Выходите, Пригожина-Корсунская!
В углу между стеной и шкафами Ражнёв обнаружил своеобразную галерею: вдоль стены висели портреты в определённой последовательности: Светлана Воронина, Игорь Вазов, Вика Березина, Дина Глаголева, Егор Корсунский. Эта выставка демонстрировала редкую циничность замысла «экспериментаторши». Но в портретах присутствовало что-то ещё…
— Странное впечатление оставляют эти лица, — Вера с удивлением переводила взгляд с одного портрета на другой.
— Так… — эксперт вгляделся в лицо Вики Березиной. — Красавица… но что-то… — Он как специалист пытался под разными углами рассмотреть тот неуловимый налёт искажения…
— Может, дело в подсветке? Этот голубоватый оттенок придаёт лицам смертельную бледность.
— Нет, это компьютерная обработка. Это Пригожина с умыслом сделала. Портреты пугают, а, значит, удовлетворяют её больное воображение. — Бориса озарила догадка. — Тем более, обратите внимание: Дина и Егор выглядят на портретах обычно, без искажений…
— Словно разделены на живых и… мёртвых, — эксперт многозначительно поднял указательный палец.
— Вот именно! — Борис присел на край стула, который печально скрипнул, тем самым подтвердив догадку.
— Молодец, Боря. Да-а… Кругом психологические заморочки… Вот только где сама виновница торжества?
— А зачем ей это? Не понимаю… — Вера пока не могла переварить увиденное.
— Возможно, она подпитывается от этих предметов, — Борис тоже недоумевал, — а потому здесь и птицы, и жуткие рисунки, и эти портреты — весь этот кошмар.
…На письменном столе, стоящем возле дивана, обнаружилась тетрадь в синей обложке, в которой ровным аккуратным почерком были исписаны почти все страницы.
— Толик, смотри, кажется, она фиксировала все свои действия. Про галстук пишет и дату ставит: когда изъяла его у Игоря…Вазова, когда и как повязала на шею жертвы.
Ражнёв взял у неё из рук тетрадь, полистал.
— Здесь и про звонки в милицию есть… Тут всё! Надо же… Она, наверное, назвала бы эти записи научным трудом. Проводила наблюдения, подтверждая свои психологические опыты.
— Эта экспериментаторша всех нас за подопытных кроликов держит…
— Писанина эта — самая главная улика в деле, — Ражнёв захлопнул тетрадь.
— Пригожина, хватит ломать комедию! Ваш выход! Актриса, блин, чёрт возьми!!! — нервы у Толика начали сдавать.
Все воззвания растворялись в тишине. Молчание начинало раздражать. Хозяйка этих чертогов должна была быть дома. Но не превратилась же она в чучело птицы!
Геннадий Генрихович тем временем заинтересовался масками, развешенными в углу возле шкафов. Маски тоже были жуткими, как и всё в этой квартире. Он подошёл ближе, дотронулся до одной из них, коснулся чёрных провалов глазниц… И вдруг дверки шкафа растворились. В глубине обнаружился потаённый проём, в нём было темно, но угадывались смутные очертания небольшого помещения.
Мокроусов медленно направился в эту «чёрную дыру». Тишина нарушалась еле уловимыми звуками, шорохами… И вдруг из этого немыслимого пространства раздался крик. Все бросились на помощь, а она, безусловно, требовалась. Словно фурия, нападавшая схватила жертву за волосы, но удержать мужчину ей было не просто, на подмогу Мокроусову подоспел Ражнёв. Они стремительно скрутили Пригожиной руки и надели наручники.
— Что, поймали, да?! Нашли, вычислили!!! — женщина кричала, брызжа слюной, изменившись до неузнаваемости.
Волосы её были растрёпаны, она озиралась по сторонам, до хрипоты выкрикивала всю скопившуюся ненависть.
— Я вас всех ненавижу! Вы мелкие земляные черви! У вас нет ничего, ничего! Кроме никчемной жизни. Вы боитесь, всего боитесь… Бойтесь, правильно делаете! Ха-ха-ха!!! Что вы возомнили о себе? Вы способны изменить этот мир?! Сделать его чище, лучше?! Чёрта с два!!! Это я могу что-то изменить, это мне подвластны ваши чахлые душонки!!! Мне!!!
— Заткни этот фонтан! — Ражнёв протянул Мокроусову скотч.
Вера во все глаза смотрела на Наталью Николаевну, не узнавая её. К чувству отвращения, внезапно возникшее к этой женщине, примешивалось и чувство жалости… И это ставило её в тупик.
«Откуда это странное ощущение? Она убийца, мерзким способом безжалостно отправляющая на тот свет детей… Почему жалость? Что за бред?» — Вера негодовала сама на себя, не понимая, что за бес кувыркается в её душе…
— Ну давайте, свяжите, попробуйте, ударьте меня!!! — кричала Пригожина. — Вы не станете сильнее меня!! Я лишь могу управлять вашими мышиными мозгами. Только я могу сделать с вами ВСЁ!!!
Мокроусов пытался залепить рот Пригожиной, но она извивалась, продолжая кричать страшным голосом…
— Наконец-то! — эксперт-криминалист произнёс с облегчением, когда дело было сделано, и в комнате воцарилась тишина. Он начал снимать отпечатки пальцев, но через несколько мгновений вдруг схватился за голову. — Голова нестерпимо болит, — присел на край дивана.
Ражнёв и Валуева переглянулись.
Пригожина сидела в углу и сверлила взглядом незваных гостей.
…Вдруг средний шкаф резко крутанулся на сто восемьдесят градусов, и Вера, глядя на представшую взору картину, обомлела…
* * *
…Пристёгнутый за руки и за ноги, словно распятый на гладкой круглой поверхности, Егор висел вниз головой. Все кинулись к нему, попытались снять. Хитроумное устройство не поддавалось. Какие-то крючки, гвозди, рычаги, металлические рукоятки не позволяли отвязать цепь, которой был прикован юноша.
Вера бросила взгляд на злоумышленницу, а та с отсутствующим видом смотрела в сторону, наклонив голову. Этот вид её возмущал, вызывал негодование… и одновременно жалость… «Фу, чёрт!» — мысленно обозлилась на себя Вера.
Наконец, с конструкцией справились и парня освободили. Он был в обмороке. Но пока возились возле Егора, никто не заметил, как криминалист пришёл в себя, встал, подошёл к Пригожиной, присел и освободил ей руки от наручников. Та вскочила, резким движением сорвала скотч и оглушительно, так, что Вера вздрогнула, закричала:
— Сволочи! Вы не смели являться и портить мои эксперименты! Вы за это ответите!
От страшного крика Егор очнулся, начал с удивлением озираться, а Пригожина в припадке бешенства начала просто крушить всё на своём пути: она скидывала со стола и полок книги, роняла стулья, клочья летели в разные стороны. Унять её было невозможно. Егор смотрел на это со страхом, переходящим в ужас.
…Тем временем криминалист направился к юноше, и… уж было замахнулся, так размашисто, с явным намерением ударить. Причём это непременно бы случилось, если бы не Ражнёв. Вовремя спохватившись, он бросился к эксперту. Завалив «зомби», он быстро надел на него наручники, ещё мгновением ранее обронённые тем же экспертом на пол…
Корсунская, добравшись до окна, запрыгнула на подоконник, продолжая выкрикивать свои проклятия. Отворив окно, она повернулась лицом к присутствующим, — все онемели и, как в театре, смотрели на игру главной героини, предчувствуя кульминацию представления… А та замолчала, обвела всех стеклянным взором, затем уставилась на Егора, погрозила ему пальцем и с жуткой гримасой на лице бросилась вниз…
Глава VII
…Вера уже несколько дней писала историю судьбы Александры Корсунской. Картина складывалась из рассказов очевидцев, а также из документов, обнаруженных в её квартире. Тетрадка, в которой она прилежно записывала все свои планы и наблюдения, представляла особую ценность: и как улика, и как источник достоверной информации. Итак…
Покушение на доктора было осуществлено хладнокровно и…банально. Пригожина выждала момент, когда он, утомлённый после рабочего дня, заснёт в процедурной. Сделав ему инъекцию, способную остановить сердце пожилого человека, не дожидаясь летального исхода, быстро покинула клинику. Доктор чудом остался жив. Мобильный телефон его с записью «тренингов» для Дины после был обнаружен в квартире преступницы.
…За время пребывания Александры Корсунской в заграничной клинике никто из родственников ни разу её не навестил. Правда, отец исправно оплачивал лечение. Затем мать умерла, отец запил, и девушка понимала, что домой возвращаться бессмысленно. Особую обиду она затаила на брата Павла. Он, успешный и перспективный, к сестре всегда относился с презрением. В полной мере она это ощутила после гибели Григория. Александра тогда ощущала себя виноватой, несчастной… А её беременность воспринималась роднёй как грязное пятно позора. Особенно ей доставалось от старшего брата, он просто изводил её своим оскорбительным отношением.
Затем, когда ребёнок появился на свет, ситуация только усугубилась. Все отмечали, что её сын Юра внешне походил на Егора, да и разница в возрасте у них была небольшая. Ну а после смерти сына, первое, что она испытала, — это глубокая ненависть к Егору, затеявшему тот роковой спуск по реке. Она ничуть не сомневалась, что виновен именно он, этот отпрыск её брата, расчётливого бессердечного человека. И когда после случившегося попала в клинику, то сначала мечтала лишь об одном — умереть. А после, почувствовав, что пошла на поправку, начала впитывать каждое слово профессора Миллера. Беседы с ним, замысловатые его занятия ей нравились чрезвычайно. У женщины появился смысл жизни, который позволял дышать и грел своей жгучей неукротимостью. В этот период она читала запоем, преимущественно книги по психологии.
На одном из последних занятий попросила Миллера выслушать её, это касалось прошлого. Саша открыла душу, поведав своему гуру обо всех пережитых страданиях. Доктор, конечно, многое о пациентке уже знал. Но кое-что из услышанного им явилось настоящим откровением. То, что её в юности изнасиловал брат, как сильны её чувства ненависти к нему. Молодая женщина не хотела возвращаться в дом, где была унижена, растоптана. Она попросила доктора помочь ей. Миллер не мог отказать, старался сгладить агрессивный фон её переживаний, и, как тогда казалось, это ему удалось.
У Миллера оставались в России связи. И он сделал всё, чтобы Александра Корсунская смогла вернуться на родину в совершенно новом качестве.
В Москве её приютили, помогли с документами. А потом просто повезло. Она словно вытащила счастливый билет, встретив Мишу Пригожина. Познакомились на автобусной остановке. Разговорились, несколько раз встретились. Он полюбил её, время спустя предложил руку и сердце. Затем состоялась скромная свадьба, и началась совместная жизнь в его однокомнатной квартире. В супруге её устраивало абсолютно всё: молчаливость, бесхитростность, неприхотливость. Он никогда ни в чём её не упрекал. Не перечил, когда ей вдруг захотелось поменять имя и отчество. Она предъявила супругу простое объяснение — её тяготило прошлое, имя всё время напоминало о безрадостных днях. Для соседей она оставалась Александрой, а в новом паспорте значилось совершенно иное имя: Наталья Николаевна Пригожина.
Потом вдруг она загорелась желанием поступать на факультет психологии. «Хочу людям помогать», — на этот аргумент ему трудно было возразить. Михаил, конечно, мечтал о другом: о детях, семейном уюте. А Саша повторяла с регулярной настойчивостью, что с детьми следует подождать, сначала надо образование получить, тем более что раньше она такой возможности была лишена. Муж сопротивлялся недолго, и ему, шофёру-дальнобойщику, в конце концов, начало льстить, что жена будет учёным человеком. А дети… Ну, конечно, можно и подождать, ведь они ещё молоды, всё у них впереди.
Михаил даже не подозревал, какую волну протеста вызывали в жене разговоры о детях. Ей как-то удавалось скрывать истинные чувства: смерть единственного сына Юры перевернула в ней все представления о справедливом устройстве мира. Дети? Нет! Никогда!!!
…Время шло. Сдав вступительные экзамены, теперь уже Наталья, а не Александра, начала учиться, да столь успешно, что прошла весь курс в сокращённые сроки, затем поступила в аспирантуру. Перед защитой диссертации неожиданно скончался муж Михаил. Несчастный случай. Наталью жалели, выражали соболезнование, и никто не мог даже предположить, что смерть Михаила Пригожина вовсе не была случайной…
Каждодневно оттачивая свою методику управления волей, Наталья Николаевна фанатично искала возможности применить её на практике. Жалобы пациентов на жизненные невзгоды, все эти рассуждения про неверных мужей и непослушных детей — уровень не её полёта. Она давно ощущала в себе потенциал, готовый проявиться в любой момент, необходим был лишь случай, экстремальный случай, когда человек находится в «пограничной ситуации», возможно, перед лицом смерти, как это трактует её наука.
Сомнения мучили недолго. Ну, конечно, лучшего объекта для проведения опыта было не найти. Влиять на волю? Для неё это был уже пройденный этап, — когда на тренингах пациенты со своими проблемами раскрывали перед ней душу, она использовала их с присущим ей фанатизмом, каждый раз убеждаясь в том, что приближается к своей заветной цели. Люди подчинялись ей безоговорочно. В этом она преуспела на сто процентов. А вот на расстоянии, когда психологический контакт трансформируется в некий ассоциативный подавляющий образ, — именно это она вынашивала, оставляя втайне результаты научной разработки от всех коллег, — пока таких попыток не допускала.
…Муж Михаил однажды… просто съехал с трассы, повернув фуру, которой управлял, в сторону обрыва. Многолетний опыт вождения, профессиональные навыки не помогли бедолаге. Гаишники зафиксировали в своих документах банальную причину ДТП: водитель уснул за рулём.
Наталья Николаевна, «погоревав» немного, закончила своё диссертационное исследование, успешно защитилась и начала планировать дальнейшие действия. А планы у неё были грандиозные… Во-первых, она продала московскую квартиру, наследницей которой стала. Во-вторых, прописалась в своём родном городе. Затем устроилась преподавать в местный университет. Достигнутые результаты её возбуждали. Но до конечной цели было ещё далеко. Тени прошлого не отпускали, и в своих грёзах она уже не столько страдала, сколько наслаждалась, обдумывая грядущие шаги в своём победном марше…
* * *
Какое разное небо бывает на восходе Солнца! Иногда просто хмурое, свинцовым пятном нависает над головой. То вдруг розовыми проблесками сквозь лёгкое голубое покрывало настраивает на радость и вселяет надежду. Иногда ослепляет багровым цветом раскалённого диска…
…Это утро казалось безмятежным. По чистому, почти прозрачному небу друг за другом плыли какие-то фантастические воздушные существа. Их белые замысловатые кудряшки длинными локонами развевались, создавая ощущение беззаботной лёгкости.
Итак, дело можно закрывать. Однако осадок, в котором намешано было в различных пропорциях всего понемногу: и душевной боли, и трагической безысходности, и чувства жалости, и бессилия перед напором преступных желаний, — не позволял испытать удовлетворения. Переварить это было сложно, и Вера, как непосредственная участница раскрытия изощрённого преступления, долго ещё находилась под впечатлением, продолжая обдумывать детали событий.
Борис, посвящённый в перипетии этой истории, став свидетелем страшного её завершения, также пребывал в смятении.
— Что же теперь с Егором будет? Такое пережить! Парень не хилого десятка, но, надо признать, досталось ему по полной…
— Он юноша с характером! Прямиком отправился к новоявленной тётке выяснять отношения. А Пригожина, боясь разоблачения, из клиники примчалась домой. Она спешила покинуть пределы отечества. Об этом в её записях сказано не раз. Не сомневаюсь, что так бы оно и вышло, если бы не Егор, неожиданно пожаловавший к ней в квартиру. Ей ничего не оставалось, как завершить задуманное здесь и сейчас. Ведь она столько времени лелеяла эту мечту.
— Егор был её основной целью, руководствовалась она только чувством мести.
— Ну, не скажи. Чувство мести это да, безусловно. Но это как отправная точка. Затем ей хотелось доказывать и доказывать всем и вся, кто такая Пригожина Наталья Николаевна. Не простой заштатный психолог, а вершитель судеб, который может всё изменить. Сделать человека всесильным или неимоверно слабым, никчемным. В общем, ей не давали покоя лавры Создателя.
— Неужели травма далёкого детства может так влиять на сознание? Человек словно перевоплощается, становится каким-то духовным… мутантом что ли…
— Скажешь тоже! Хотя… В человеке на духовном уровне может что-то так измениться, что за привычной оболочкой начинает скрываться такой…монстр, и он при определённых условиях выползает наружу…
— … мало никому тогда не покажется.
— Значит, надо уметь противостоять таким изощрениям. Думаю, у многих в детстве случались психологические травмы. Представляешь, сколько среди нас мутантов находится! Мы встречаемся с ними в магазинах, в автобусах, на лестничной площадке, на работе и… даже… дома… — Вера мило усмехнулась. Впервые за эти дни она позволила себе пошутить.
— Шутишь… — Борис старался сохранить свой серьёзный настрой. — Но всё же, как я понимаю, нет средства блокировки этих манипуляций.
— Кто посильней, тот может противостоять. Вот эксперт-криминалист очевидно оказался подверженным влиянию.
— Хорошо ещё не начал убивать всех подряд. И почему Пригожина не решилась на такой мысленный приказ, а?
— Её личность к этому моменту была крайне расстроена. Мощи поубавилось, сознание затуманилось.
— Да, выдохлась она уже к тому времени.
* * *
…Вера с апельсинами и мохнатым зайцем, выглядывающим из пакета, направлялась в больницу к Дине. Теперь, когда всё встало на свои места, и подозрения с девушки были сняты, оставалось переживать только за её здоровье.
— Стресс встряхнул мозги и поставил на место, — медсестра провела Веру в палату. — Мы все в шоке до сих пор и переживаем за здоровье Степана Аркадьевича. Он ведь одинокий. Дети живут далеко.
В палате было светло, шторы убраны, и в окно светило по-летнему яркое солнце. Дина сидела на кровати и что-то писала в блокнот. Увидев Веру, она искренне обрадовалась. Лишь бледность кожи выдавала слабость и являлась печатью пережитых тревог.
Их разговор поначалу не клеился. Вера осторожно спрашивала, девушка неторопливо отвечала. Всё порывалась спросить о Пригожиной, но что-то её останавливало, боялась нанести удар по ещё не окрепшей после болезни психике. А Дина словно почувствовала, что этот вопрос никак не может сойти с языка посетительницы.
— Вера Николаевна, я всё знаю про Пригожину.
— Откуда тебе это известно? — Вера была искренне удивлена этому признанию.
— Я это поняла после истории с доктором… Все в клинике только это и обсуждали.
— Да. Тебе нелегко пришлось…
Она заметила, как начал трястись подбородок девушки. Сначала эта дрожь была еле заметной, но когда Дина поправила свой синий больничный халат, видимо, сдерживать комок накопившихся эмоций стало невозможно, и нахлынувшие рыдания вырвались, наконец, наружу. Её хрупкие плечики затряслись, она порывисто прижалась к Вере.
Когда рыдания Дины иссякли, Вера достала из сумки фотографию, сделанную Егором при первом их визите сюда. На снимок реакция девушки была неожиданной. Она её долго разглядывала, пытаясь осмыслить и понять, как она могла так деградировать. Это детское, по сути, глупейшее выражение её лица странным образом подействовало на больную. Она вдруг замкнулась. Извинилась и попросила Веру уйти. Да-да, именно уйти.
— «Уйдите, пожалуйста. Хочу остаться одна». Так и сказала, представляете? — Вера поведала главному редактору о встрече с Диной.
Николай Александрович просьбу Дины трактовал как реакцию на нарушение журналистской этики.
— Стыдно ей, что ты демонстрируешь ей же её глупость. Ты же психологией интересуешься, а этого просчитать не смогла?
— Но я ведь Дине хотела показать коварство Пригожиной, которой она доверяла безоговорочно…
— Зря ты это сделала. Бережней надо с людьми…
* * *
Все последующие дни Вера просидела за рабочим столом, обдумывая, как лучше объяснить читателям, что же случилось, почему известный в городе человек оказался… чудовищем. Как такое могло произойти с Александрой Корсунской? Ей как журналисту важно было не переусердствовать в изложении сложных законов психологии, но и не опуститься до упрощённого пересказа сенсационных событий на потребу обывателя.
…Иногда редакционная суета действует созидательно, способствует активизации мыслительного процесса. Но в этот раз всё было по-другому. К полудню уже Вера чувствовала усталость. Отвлекаясь на сплетни, кофе, импровизированные диспуты по вопросам политики и экономики, она осознавала, что своевременный выход статьи под угрозой. Пришлось отпроситься с работы.
Дома её встретил супруг. Вера забыла, что он вчера ей сообщил о честно заработанном отгуле, использовать который пришлось ему на починку водопровода. И шум воды, и скрежет металла странным образом настроили её на боевой лад. Наконец-то записалось легко, в голове наступило долгожданное просветление. И уже к восьми часам вечера Вера удовлетворённо потянулась, вставая из-за стола. Прочитав статью, Борис произнёс:
— Странно всё-таки. Как можно вершить такое и не задумываться о возмездии?
— Как ты не понимаешь? Возмездие вершила она сама. Она только и делала, что думала о возмездии. Тени прошлого затмили ей разум, перетянув на тёмную сторону всё, что изначально покоилось в её талантливой голове.
— В итоге наказала себя же…
— Не только себя. Всех, кого хотела. Думаю, эта история надолго останется в памяти Егора, Дины, всех других её участников…
— Всё же будем надеяться на минимальные потери.
ЭПИЛОГ
Мы — странники, наитием ищущие верные пути, способные сделать нас чуть-чуть счастливее. А счастье? Оно непредсказуемо. Везде и нигде. Скорее, внутри каждого из нас. В ком-то больше, в ком-то меньше. Главное, что оно есть. Можно в это верить, а можно с этим жить…
Летний зной постепенно превратился в томную прохладу. Так бывает, когда нагретая до отказа земля тёплым дыханием утомлённо пытается усмирить холодящее волнение вечернего воздуха.
Прогулка в такую пору приносит массу удовольствия. Парочки, в обнимку или держась за руки, медленно прохаживаются вдоль покрытого рябью водоёма по утоптанным песчаным дорожкам.
Долгожданный отпуск Валуевы решили провести дома. Без суеты, без лишней мороки по поводу путёвок и количества звёздочек в отелях…
Трель мобильного телефона легко вписалась в щебетание пташек, прячущихся в ветвях плакучих ив. Солнце, воздух и вода… и для птиц лучшие друзья, особенно когда двадцатиградусным теплом залиты городские просторы от тротуаров до крыш высотных зданий.
Не сразу сообразив, что её кто-то хочет слышать, Вера, встрепенувшись, торопливо пошарила рукой в кармане и достала телефон, в котором раздался знакомый голос.
— Верочка, здравствуй! Не могу с тобой никак связаться! Куда ты пропала? — голос заморской подруги звучал взволнованно.
— Да никуда я не пропадала, просто не выхожу в Интернет, отдыхаем с мужем. Имеем право, отпуск у нас! Случилось что-то?
— Случилось! Твои творческие работы о психологах отметили у нас на престижном журналистском конкурсе! А ещё нашей с тобой передачей, где ты, прямо скажем, блистала, заинтересовались учёные мужи. В нашем университете хотят сделать документальный фильм о влиянии на сознание современного человека и использовать твои документальные материалы. Уже несколько дней хочу донести до тебя эту информацию и… поздравить наконец-то!!!
— Спасибо, Лика! — Вера обрадовалась, впервые испытав всплеск положительных эмоций за эти последние недели.