Тихоня

Во мне четыре с половиной литра крови. Примерно. Однажды, когда около кампуса Тель-Авивского университета остановился автомобиль по сбору донорской крови, я хотел сдаться в руки парамедиков, но в последний момент передумал. Страшно было делиться своим кровным.
Когда же в районном военкомате в Москве попросили встать на учет, пришлось идти в поликлинику, чтобы доказать родине чистоту своих намерений.
Районная поликлиника номер 64 внешне выгодно отличается от сородичей промышленной архитектурой начала двадцатого века, а изнутри она больше похожа на европейский вокзал, в который вошла советская армия. Примерно так выглядят все исторические здания, занятые советской властью под народные нужды. Былое величие.
Я решил не тратить рабочий день на несложную процедуру и пораньше пришел к нужному кабинету. Армейская бумага большими буквами говорила, что по призыву и учету можно смело проходить вне очереди. Святая простота! У входа вглубь коридора был ручеек из бойких бабушек и дедушек.
Я подошел к ним и громко сказал:
— Я водяной!
Нет, слова эти были погребены в глубине моей души, а на самом деле я произнес:
— Я по повестке. Мне можно без очереди. Вот мой мандат, в нем так и написано.
Широким жестом я помахал перед гражданами серо-желтым листком казенной типографской бумаги.
— Без очереди, сынок, вам в очередь для внеочередников, — дружелюбно промолвила старушка в косынке в горошек.
Очередь для внеочередников была вдвое длиннее. В ней сидели Герои Социалистического Труда, беременные женщины и матери без кормильцев.
«Мой рабочий день безнадежно потерян», — подумал я про себя.
Пропустив будущую маму в кабинет, я решил действовать по-гусарски. В конце концов, Герои Соцтруда не торопятся на работу. Они свое социалистическое право на труд уже реализовали.
— Друзья мои! — громко произнес я, поднимая листок как можно выше над головой. — Соплеменники! Мой полк уходит через час. Нет мочи ждать. В дезертиры сдадут. Ей-богу, ротмистр, собака такая, в карцер посадит. Не дайте пропасть, пустите кровь мою вне очереди, Б-гом молю, православные!
В воздухе повисла вязкая тишина. За дверью кабинета тоже притихли.
— Да пусть идет, чай мы не люди. Парень вон как заливает. Ты, сынок, в цирке работаешь? — оскалила беззубый рот бабушка с кандибобером на голове.
— Я, дорогая бабушка, в цирк пришел. Просто вам мой номер особенно понравился.
Из процедурной вышла беременная девушка, и я широким шагом зашел внутрь.
В центре кабинета сидела дебелая женщина неопределенного возраста, подходящего под образ школьной уборщицы Мариванны. Она была за старшую. Вокруг нее сидели две молодые медсестры. Одна была вполне ничего себе на лицо. В школе мы называли таких смазливыми. Вторая девушка была тихоня. Разбирая шприцы, она подняла голову и, прищурившись, недовольно посмотрела на меня. Я подумал, что ее близорукость будет очаровательным бонусом к ее профессии.
— Так это вы там концерт устроили, молодой человек? — укоризненно вопросила Мариванна.
— Так точно. Прибыл к забору крови. Полк, понимаете, ротмистр, понимаете, карцер, туды его в качели. Никак ждать нет возможности, — отчеканил я, импровизируя на ходу.
— Садись на стул. Рукав до локтя закатывай, артист, — начальственным тоном процедила Мариванна.
Смазливая барышня встала и поставила на стол медицинскую ванночку со сморщенными коричневыми тряпочками. Тряпочек было несколько штук, и они были похожи на окровавленную марлю, которую выстирали и решили использовать заново.
Я не мог оторвать от них своего взгляда и спросил:
— У вас же одноразовые шприцы? Понимаете, французы
под Москвой, ротмистр, собака. Я жить хочу, в конце концов!
— Так, артист, вы что тут себе позволяете? Шприцы все одноразовые. Смотрите сами, — надменно сказала Мариванна, разрывая новую упаковку. — Мы все делаем по закону, нечего тут, — закончила она свою тираду.
— Но понимаете ли, благородная дама, эти ваши сморчки в ванночке — это что? Вы сушите старые тряпки ради экономии? — скромно спросил я, ни на что уже не рассчитывая.
— Вы с ума сошли? Это марля, мы ее дезинфицируем в печке, и она меняет цвет, — ответила смазливая девушка.
— Но почему вы просто не наложите одноразовый тампон? — спросил я.
— Да потому, что нам присылают километр этой долбаной марли, мы ее режем и дезинфицируем. Она становится от этого как ссаная тряпка. Вы это очень точно заметили. Но вашей жизни она не угрожает, уж поверьте нам, — выдохнула смазливая и стала протирать коричневым сморчком руку для укола.
«Хорошо, что колоть будет она, а не близорукая», — подумал я.
Смазливая быстро вколола в вену шприц, вытянула унцию крови и приложила к месту укола коричневую тряпочку.
— Держите марлю пару минут свободной рукой. Не разжимайте! — скомандовала Мариванна.
Тихоня, не промолвившая до этого ни единого слова, вдруг милым голосом произнесла:
— Распишитесь, пожалуйста, вот тут, что вы сдали кровь
на анализ.
Я поднялся и, забыв про марлю, расправил руку.
Кровь хлынула как из фонтана «Дружба народов». Фонтан был такой сильный, что кровь забрызгала всю стену напротив и частично покрыла лицо Мариванны.
Смазливая упала со стула и, сидя в шоке, не могла произнести ни слова. Она и тихоня завороженно смотрели на мою кровь. Так смотрят бурильщики на новое месторождение нефти. Картина была и впрямь завораживающая.
Первой в себя пришла Мариванна. Она схватила мою руку
и обмотала жгутом. Затем наложила бинт и села на стул, глядя на меня осоловевшими глазами.
— Я вчера объелась пельменями. Так и знала, что к добру это не приведет. Плохая примета, когда со среды на четверг болит живот. Как же мне теперь все это отмыть? Ведь теперь все подумают, что у нас тут гестапо. Ну, артист, я твою кровь на всю жизнь запомню. Мне твоя кровь сниться теперь будет, прости меня господи.
Я взял справку с печатью и пошел на выход из поликлиники.
Перед самой дверью я услышал голос тихони:
— Эдуард, постойте!
Я обернулся.
— Вы понимаете... — Она потупила взгляд. — Я после медучи-
лища. Зарплата копейки. Вечно пенсионеры недовольные. Моя жизнь — как эти сморщенные тряпки. Нарезают, дезинфицируют Знаете, вот живешь себе, и вдруг бац — и прорвало. Может,
на йогу запишусь, уеду куда-нибудь далеко... В общем, спасибо вам. И привет ротмистру передавайте. — Она то ли заплакала, то ли засмеялась, затем быстро развернулась и убежала в процедурную.
А я пошел на службу. В свой полк.