I

                В ДОРОГЕ

Приходилось мне ехать от города Удан до села Коромыково. Автобус, в котором я ехал, был длинным и белым, как свежее коровье молоко. Все места, включая мое, уже были заняты несмышлеными пассажирами, которые никогда не соблюдают порядок.

    — Извините, вы заняли мое место, — обратился я к коренастому и патлатому, как черту мужичку.
    — Гм!.. какое место?
    — Где вы сейчас сидите!
    — Нет, ты ошибся, это место принадлежит мне, ищи себе другое... — прорычал он.
    — Хорошо, я обращусь к водителю, и разберемся!

    Этот патлатый мужчина подскочил со «своего» места, и я было подумал, что он хочет мне его уступить. Но я ошибся, небритый он в изорванном пиджаке загородил мне путь к водителю, а из его рукава выкатился блестящий нож. «Безбилетный беглец », — подумал я.

    Все пассажиры отстранили свой взгляд от этой сцены.

    — Ну, идешь к водителю?! Нет? Смотри, я тебя вздую!
    — Нет, место полностью твое, — сказал я. — Я и постоять могу...
    — Правильно думаешь... И не шурши, понял?
 
    Я ответил ему кивком головы.

    — Угу, — простонал я, будто мне заклеили рот скотчем.

    Коренастый мужик закинул нож обратно в рукав, взъерошил патлы и сел на «свое» место.

    Меня обуяла тревожная мысль, и я, как испуганный зверек, начал метаться по всему автобусу. Как вдруг я увидел, что какая-то незнакомая мне пожилая женщина в голубенькой шапочке и теплом зимнем пальто машет мне рукой.

    — Иди... иди сюда, тут есть место, — говорила мне женщина.
    — Тут место?
    — Да, присаживайтесь, не мельтешите, суету наводите, — с долей упрека сказала женщина.
    — Не тревожься ты... — добавила она. — Тот парень, с ножом который, безвреден, потому что обратись ты к кому-либо другому, занявшему твое место, то и он пригрозит тебе холодной сталью... Или сделает все то, чтобы не уступить тебе.

    Вблизи эта женщина выглядела намного старее. Все лицо ее было изуродовано глубокими морщинами, глаза помутнели, нос был с большую картошину. Родинка, похожая на уголек, залезла к ней под бледную нижнюю губу. Она заметила, как я всматриваюсь в ее физиономию.

    — Ищешь прекрасное? — громко сказала старушка.
    — Что? — растерялся я.
    — Говорю, ищешь прекрасное? — переспросила она, засматривая мне в глаза.
    — Ой, нет, извините, задумался...
    — Да ладно, стара я и страшна. Не каждый день такой молодой человек, наверное, видит такую страшноту? Верно?
    — Да нет же, не из-за того я так засмотрелся... задумался я... — весь покраснел я от своих глупых оправданий.
    — Думу задумал? Ну, бывает. Я тоже задумаю думу, а пироги-то уже пригорели...
    — Куда держишь путь? — продолжила она.
    — В село Коромыково.
    — Далеко-то как! — сказала старушка, чуть прищурив глаза. — Я вот к сестре своей еду, кой-как через границу перебралась. Сложно нынче стало... хочется увидеть сестреночку, ой как хочется, совсем я старенькая, больше не увидимся, если не сейчас. Токмо на небесах свидимся... как Бог велит...

    Мы замолчали на несколько минут. В автобусе все шептались, автобус шипел, как газированная вода, которую только что вылили в стакан. На улице уже который день порхал снег, падая на асфальт, тут же исчезал, только ветви деревьев были пойманы в его цепкие руки. Ветер поднимал мусор и пинал его по всему мертвому полю, которое оживет весной и принесет пользу к середине лета.

    — Вот, скажи-ка мне, что у вас тут в соседних городах, какие достопримечательности? — отошла от пятиминутного ступора старушка.
    — Много их, — стал я перечислять достопримечательности, — это: Уданская атомная станция, которая держит экономику на должном уровне и обеспечивает всю область энергией... — множество достопримечательностей я ей перечислил.
    — Ух, впрямь много! Оу! У нас только «Верьмненский воин» — статуя, стоит на красной площади. (Больше, увы, на ум ничего не приходит.) Знаменит воин тем, что в двенадцатом веке, он, единственный, не захотел присоединения. Воспротивился «повсеместному присоединению», собрал войско и повел на врага. Враг, с бесчисленным войском своим разбил его малое, но уважение к этому доблестному человеку он сохранил. И уважение это — хранится по сей день нашим поколением! Ваше ж поколение, надеюсь, еще может что-то чтить... — Может?! — восторженно сказала старуха.
    — Может... конечно, может... — растерянно промолвил я. Утешить хотел я  старую женщину, а ведь знал, что это не совсем так...
    — Поверю на слово, сыночек, успокоил старуху, думала, что потеряли поколение...
    — А вот и село Быки, — сказал я, как только завидел ржавый знак.  — Здесь не так давно нашли стоянку первобытных людей, — продолжил я экскурсию.
    — Ну и чего там интересного-то?
    — Ох, не помню... знал... забыл... Скелеты вроде... амулеты какие-то из кости... — сказал я, почесав затылок.
    — Сыночек, ты, наверное, не знал. Знание, как и всяко воспоминание: дурное или хорошее, а иногда совсем пустое и неприметное, и от этого запоминающееся,  из головы не выбить никак. Потому и говорю, что не знал ты! — литературным слогом высказалась старушка; что говорило о том, что мысль эта, возникшая естественным путем, являлась к ней не раз.
   
    Старушка замолчала. Я, подумав, что ее поучения закончились, достал книгу.
 
    — Сыночек, почем тебе книги сейчас? когда с тобой сидит рассказчик, ничуть ни худший?
    — Ну, это ж классик, лучше его никто не расскажет, — начал я защищать свою книгу.
    — Классик, не классик — один барабан! Ты послушай живой рассказ — мой.

    Заинтересовала меня она своей дерзостью, потому дал ей шанс. (Книгу я могу почитать дома, а ее, возможно, неповторимый рассказ, я не услышу никогда.) Я одобрительно кивнул. Глаза старушки тут же переменились, приток воспоминаний окрасил их в ясный голубой цвет, наполненный необъяснимым юношеским задором.