Montagnard au grand poignard

что в переводе с французского значит «горец с большим кинжалом», - эту шутку Лермонтов произнес в пятигорском доме у генеральши Верзилиной, заметив входившего в комнату Н.Мартынова. Тот оскорбился (и на самом деле шутка была весьма двусмысленна, даже неприлична, особенно в присутствии дамы, за которой ухаживал Мартынов) и вызвал товарища детства, Маешку, на дуэль. Никто из окружения Лермонтова сначала не воспринял этого всерьез. Даже когда неожиданно для всех князь Васильчиков согласился стать секундантом Мартынова, все думали, что все закончится миром и пирушкой. 
Назначили день дуэли. Лермонтов, чтобы скоротать время, в тот роковой день устроил весёлый пикник в Шотландке, что неподалёку от Пятигорска. В числе тех, кто поехал с поэтом, был штабс-капитан Лев Пушкин, юная кузина поэта Катя Быховец (ей посвящены строки: «Нет, не тебя так пылко я люблю…»), А. Бенкендорф (двоюродный племянник начальника Третьего отделения) и тифлисский чиновник и любитель поэзии М.Дмитриевский. А потом была дуэль, и в 6 часов вечера 15 (27) июля 1841 у подножия горы Машук М. Ю. Лермонтов был смертельно ранен выстрелом в грудь. И сразу началась страшная гроза… через некоторое время его сердце остановилось. Так завершился земной путь гениального 26-летнего русского поэта. Одновременно шло и расследование самой дуэли. Однако по сговору секундантов, которые решили не разглашать деталей, чтобы не пострадали оставшиеся в живых участники дуэли, дело быстро закрыли. Лишь спустя десятилетия князь Васильчиков написал воспоминания, в которых рассказал об этой истории, явно стараясь обелить себя и Мартынова.
Убитый на дуэли приравнивался к самоубийце, и друзья с большим трудом выхлопотали разрешение предать прах Лермонтова земле по христианскому обряду. Но нашелся ненавистник поэта, некий священник Вас.Эрастов, который мало того, что отказался участвовать в погребении, но еще и настрочил донос на своего коллегу протоиерея Александровского. Будто тот, «погребши честно … тело убитого на дуэли Лермонтова, в статью метрических книг его не вписал и 200 рублей ассигнациями в доходную книжку притча не внес... Лермонтова же как самоубийцу, надо было палачу привязать веревкою за ноги и оттащить в бесчестное место и там закопать».  Кавказская консистория стала этот донос расследовать, открыла «Дело о погребении тела поручика Лермонтова». И оказалось, что «настоящего христианского погребения наповал убитого пулей на дуэли поручика Лермонтова отправляемо не было, но только… тело его провожаемо было с квартиры до склепа с пропетием «святый Боже» и что погребение его, Лермонтова, в метрическую книгу внесено по надлежащему». Консистория в то же время приняла решение за это «пропетие» и сопровождение до места погребения священника Александровского в церковном облачении оштрафовать на 25 рублей в пользу бедных. В.Эрастов же, не получил за свой донос, как надеялся, ничего из доходов за погребение «самоубийцы».
Интересно, что это «Дело о погребении…» стало известно благодаря краеведу и присяжному поверенному Г.Н.Прозрителеву. Оно попало в его руки во время работы над архивами в Кисловодске в 1889 году. Через год на открытии памятника Лермонтову в Пятигорске Г.Прозрителев об этом рассказал. Вернее, на торжественном обеде после открытия памятника. Начальник Терской области Смекалов после этого выступления неожиданно обратился к сидевшему за тем же столом среди духовенства «тучному старцу» с почетными медалями на груди: «Отец Василий, вы это подтверждаете?» Г.Прозрителев записал ответ: «Каюсь, православные, - сказал Эрастов, - все правда». Удивительно, как этот «божий человек» осмелился прийти на торжества в честь поэта, когда он и в 1881 году отказался  служить по нему панихиду, посвященную 40-летию со дня гибели. Некий И.Дроздов, встречавшийся с Эрастовым в Пятигорске в середине 1890-х, свидетельствует, что и спустя годы, тот не изменил своего отношения к автору «Демона» и «Героя нашего времени»: «Лермонтов был злой, дрянной человек и погиб смертью, причисленной законом к самоубийству. Отец Павел согласен был похоронить его с честью, но я возражал против этого, и если бы не давление князя Голицына, то он был бы зарыт в яму через палача, как и заслуживал того». 
 «В нашу поэзию стреляют удачнее, нежели в Лудвига Филиппа (франц. монарха тех лет). Второй раз не дают промаха», - так отозвался на гибель поэта князь Вяземский, и далее он мрачно пошутил — мол, через несколько лет Герцен выстроит мартиролог русских поэтов. Надо сказать, что попытки морального оправдания Мартынова были уже при его жизни. Хотя на нем и было клеймо убийцы Лермонтова, но отделался он довольно легко. За дуэль Мартынов был приговорён военно-полевым судом к разжалованию и лишению всех прав состояния, но по окончательному приговору, одобренному царем, приговорён был лишь к 3х месячному аресту на гауптвахте и церковному покаянию, которое  отбывал несколько лет в Киеве. Впоследствии написал даже воспоминания о дуэли. Умер он в возрасте 60 лет и был похоронен в фамильном склепе в селе Иевлево. Его могила не сохранилась, так как в 1924 году в усадьбу переселилась Алексеевская школьная колония, ученики которой разорили склеп, а останки Мартынова утопили в ближайшем пруду.
В  начале ХХ века интерес к Лермонтову вновь вырос. Вл. Соловьев произнес публичную речь о Лермонтове, где сделал частные факты его биографии предметом религиозно-философских обобщений. Он увидел в нем гения, «получившего с рождением сверхчеловеческий дар творчества, прозрения и прорицания — быть может, наследие его полумифического предка, поэта-пророка и волшебника Томаса Лермонта». Напечатанная посмертно, в 1901 году, эта речь стала событием в истории русской культуры. Отныне личность и судьба Лермонтова будет рассматриваться как символическая, в перспективе религиозных, философских, историософских идей, порожденных культурой рубежа веков. Быть может, самым значительным откликом на нее был этюд Д. Мережковского «М. Ю. Лермонтов — поэт сверхчеловечества» (1909). Мережковский объявил божественным лермонтовский бунт. «Самое тяжелое, «роковое» в судьбе Лермонтова — не окончательное торжество зла над добром, как думает Вл. Соловьев, а бесконечное раздвоение, колебание воли, смешение добра и зла, света и тьмы… - писал он, - Его мистические предки — ангелы, в борьбе Бога и дьявола не примкнувшие ни к той, ни к другой стороне, и здесь истоки лермонтовского анамнезиса — постоянного возвращения к прежней, довременной жизни, протекавшей в вечности. Богоборчество же его — борьба Иакова с Богом, «святое богоборчество», забытое в христианстве, и от него есть путь не только к богоотступничеству, но и к богосыновству». Ныне забытый Борис Садовской написал свое эссе о Лермонтове по свежим следам этого спора, и в оценках своих и симпатиях он ближе к Мережковскому. Следы же метафизической концепции личности Лермонтова сказались через три десятилетия в романе «Пшеница и плевелы». Апогей же популяризации и научных исследований о Лермонтове пришлись на 1930-60-е годы. К сожалению, с уходом советской эпохи заглохло и лермонтоведение.
 И вот на дворе уже 21 век –  мы помним и «плачем» о Лермонтове так же, как Анна Ахматова, которая написала: «Если бы у меня был такой сын, я бы плакал»?..   27 июля 2016 года по телеканалу Культура весь день известные актеры читали отрывки из произведений Лермонтова, в пятигорском домике-музее – последнем пристанище поэта - также читали отрывки из его прозы и поэзии, в Кисловодске – отрывки из «Белы», в пензенском музее Лермонтова прошла небольшая конференция. Вот, пожалуй, и все мероприятия, которыми отметили скорбную дату. Надо признать, что Лермонтову не так повезло, как Л.Н.Толстому, у которого потомок оказался хорошим организатором и хозяйственником, давший новый импульс развитию Ясной Поляны как литературно-научного центра, где проводятся многочисленные мероприятия, конференции, где создан фонд и премия  за лучшее произведение, посвященное исследованию жизни и творчества писателя. Всего этого Лермонтов лишен. Когда в последний раз выходило серьезное исследование о его произведениях, о жизни – уже и не вспомнить. Спасибо Герману Беликову, за его небольшую монографию «Лермонтовский Ставрополь», выпущенную в 2011 году, да Виктору Кравченко, который не устает в своих книгах рассказывать о Лермонтове и его окружении. Но этого, надо признать, катастрофически мало. Да и выходят эти книги столь малыми тиражами, что о них мало  кто знает. И со стороны духовенства, как  местного, так и федерального, также нет интереса к памяти поэта. Неужели он для них по-прежнему недостоин был панихиды в день 175 –летия со дня гибели? Когда-то, несколько лет назад, Герман Беликов при мне посетовал: «Никому культура у нас в крае не нужна, как красный пояс был, так и остался, никому Лермонтов не нужен. Я сам себя часто спрашиваю, почему происходит такое игнорирование поэта в Ставрополе. Может быть, потому что великий русский поэт? Может, вопрос национальный? Никто здесь не проникся к поэту внутренним духом и уважением». Может быть, поэтому невозможно добиться от чиновников даже простой памятной таблички на обшарпанном домике на бывшей Воробьевской, (где проживал и творил поэт и где его посещали декабристы и вся местная интеллигенция того времени), не говоря о том, чтобы его отреставрировали и сделали там литературный музей, которого так не хватает Ставрополю. Не могут до сих пор решить и вопрос наименования сквера, где стоит прекрасный памятник Лермонтову Санжарова, в его честь… ну хоть отремонтировали мраморные плиты на пьедестале, а то весной они были совсем уж в плачевном состоянии. А ведь в Ставрополе или Пятигорске можно проводить научные конференции, посвященные жизни и творчеству поэта, ведь столько еще не разгаданных страниц в его биографии. И тогда Ставрополье стало бы не только социальным туркластером, но и культурным, научным. И это принесло бы славу краю, а казне – немалую прибыль. К сожалению, все это только фантазии. Но несмотря ни на что, в крае любят поэта, ценят и каждый год до скончания века будут отмечать и дни рождения, и скорбную дату.