Соло на бэк-вокале. Глава 2

Глава вторая.


«…В жизни никогда нельзя сказать наперед, что в ней главное, а что - лишь частности. Мастерство жизни, как и искусство читать романы, состоит в умении наслаждаться формой, деталями, всей этой прихотливой избыточностью..» Л. К.


Март.


  Есть в Питере пора, которой ждет сердце всю зиму. А нужно знать, какова она питерская зима - серая слякотная угрюмая тоска днем, черные промозглые ночи, это плохо сказывается на энергетике, что бы там не говорили местные. А в марте что-то происходит. Появляется солнышко. Не часто, ненадолго, но уже систематически.


 В это время оригиналы из питерских загорают на Петропавловке. Выглядит это примерно так, одетые в шубы люди занимают места вдоль стены, снимают с себя - че у кого там, и остаются в купальниках и шубах. Шубами они опираются о стену, а голыми частями  соответственно к солнышку. Зрелище -  не для слабонервных.


 Есть в Питере и более приятные приметы Весны. Но тут возникает проблема с формулировками. Ледоход - не назовешь это так, это в больших реках лед ломается, вода буравит берега и все такое - так сразу! мощно!


 А в Питерских реках и каналах все начинается с проталин. Подтаивает середина, потом подбирается к берегу, эти промоины тут же обживают утки.  И даже Нева на какую-то неделю становится огромным вспухшим прудом. Ниже и выше по течению - лед, и только в городе - чистая вода.  И гладь этой вспухшей бадьи кажется даже визуально выше линии берега, впечатление, что воды Питеру - по глаза.


 Да вот еще пруды выглядят серебряными на просвет, и это тоже такое чисто питерское зрелище, лежит такой шмат серебра или ртути, вблизи он, конечно, мутно-белый, как и положено льду, но вот издали… То ли это маленькое и могучее солнышко усиливает способность отражать, то ли лед, прежде чем растаять, становится прозрачным от счастья!


Проблема в том, что кроме романтического льда, в это время таять начинают и вполне прозаические тонны дворового снега, как говорит моя невестка - "говна плывут".

 
Наша героиня тоже растаяла. Начало Весны застало ее в лирической переписке. Ее наркотическая зависимость от его текстов даже не обсуждалась. Обсуждалось как раз отсутствие новых текстов, планов, кризис жанра, вечная  загруженность. Усталость. Опустошенность.


 Как настоящая поклонница она так прониклась этой его неузнаваемой обреченкой, просто утонула. И утонула бы но, тут включилась ее деятельная сторона, которая тут же развернула передвижной штаб по спасению утопающих. Штаб реально был передвижной, она набирала тексты в метро, без запятых и знаков препинания, без проверки орфографии и стилистики. Вообще, это было ей не свойственно, но она написала несколько страстных записок и одно детское стихотворение. Отправила все это своему герою и получила пинка в ответ.


 И впала в ступор. Слезы застыли в глазах, как вода в Неве - выше линии берега. Уже и Неву прорвало, реальный ледоход поражал воображение скоростью и широтой, а она все пребывала в этом гипнотическом состоянии. А да, она же еще и переписку удалила!


Без переписки, без героя, без планов, без жизни. Он, наверное, тоже, подумала она. Но как-то же он ее нашел? как-то же он ее прочел. И она уставилась в свою страницу на мониторе. Неизвестный читатель - один. В выборе текстов просматривался какой-то смысл и логика. И даже послание.


 И потом, так хотелось, чтобы оно было. Послание. Смысл. Логика. И сам герой.



    *     *     *


 Через неделю Наташа Колбасина спросила:

- ЛенЛексевна, а если я действительно перепишу образ Кабанихи?

ЛЛ на минуту зависла, разглядывая точеный овал Наташиного личика, нежную кожу и дерзкий пирсинг в ноздре:

- Конечно, перепиши, - она уверенно посмотрела Наташе в глаза, - если хочешь, мы это прочитаем на уроке, обсудим. Только нужно вот что: кто-то должен сделать сравнение твоего варианта и оригинала… И, лучше, чтобы не ты.

- Почему?

- Потому что у тебя предубеждение… авторское, - она ободряюще улыбнулась, и поискала глазами по классу, - Саша Александров, подойди к нам на минуточку.
Саша подошел весь пунцовый. Наташа, тоже как-то изменилась в лице. Это был, конечно, провокационный ход, всем давным-давно было понятно, что они друг другу нравятся:

- Саша, нам нужен критик.

- Какой еще критик?


- Литературный, какой еще… Нам нужно критически сравнить два варианта текста. Когда будет готов текст, - обратилась она к Наташе, что-то подсказывало ей, что текст уже готов.

- К выходным.

- За выходные сможешь сравнить?- мальчик кивнул, - значит, в пятницу подходите ко мне. Ты - с текстом, а ты - к этому времени прочитай саму пьесу… как какую?... «Грозу», конечно,…, читал, значит, хорошо, еще раз прочти, ладно?... Во вторник мы обсудим это на  уроке. А в понедельник вы ко мне еще раз подходите… Наташа, я попрошу тебя, сделай мне тоже копию, хорошо?... Отлично… Работайте. Еще… я попрошу вас… обоих… пока между собой это не обсуждайте, договорились?

Дети чуть разочарованно покивали.



                *      *      *



С чего вообще вся эта суета. Такие сложости! Не проще  ли было просто переписываться, или даже перезваниваться. Теперь столько простых и дешевых способов коммуникации. Так да! Так и было. Они и переписывались, просто, как бы объяснить-то…, ну, людям - по сорок. Ну, не дети же! И занятые оба.

 Особенно он. Он вообще человек солидный, в галстуке, миллион подчиненных, тыща заседаний, постоянно кто-то звонит, ищет. Переписка наполовину состояла из фраз « если можно, попозже» Он еще как-то так относился к переписке, что вот пришло письмо, надо тут же отвечать! Да и ей:  на уроках - отключается, в деревне - ее саму отключают. Половину жизни - вне доступа. Да еще разница во времени. Ну, и еще он женат.

 Короче, они  поссорились…

…И она удалила переписку…
 
…Обиделся… Долго объяснять… В общем, он ее заблокировал…


 При этом  читательская активность на ее странице повысилась в разы. И она опять переселилась туда, в инет. Читатель проявлял удивительное знание ее творчества, и это было так ошеломительно для нее, как для автора, неизбалованного вниманием публики.

 Он (читатель) заходил в такие тексты, о которых она забыла, и ей приходилось перечитывать себя, чтобы вспомнить. И ей так нравилось это пристальное внимание, и, как наивной девушке, виделся смысл, и послание: «Ах! Десять знаков внимания!»

Глупо, да? А вот в конкретной ситуации – не глупо совсем! Когда нет других вариантов, а чувства уже есть… Ее даже Антон Палыч Чехов бы поддержал. Это его героиня придумала в «Чайке»: «если вам когда-нибудь понадобится моя жизнь – придите и возьмите ее,… бла, бла»

Ну, в общем, вот так они и дружили. То он ее блокировал, то она его удаляла. То он снимал блоки, то она восстанавливала удаленное. И тут мы многое пропустим, чтобы читатель не заскучал, чужая страсть дело скучное…

 Оставим, как бы многоточие  в центре текста, будем считать, что сюда вместилось много чужой  жизни и любви:  потеря, страдание, попытка отпустить, попытка удержать, счастье возвращения, утешение новым обретением… Ну, надеюсь, что я понятно объяснила...


                *       *      *



Во вторник Саша Александров сделал красивый анализ образа Кабанихи: что образ гадкий, что она деспотична, жестока, подминает под себя всех домашних, подавляет творческое начало, заставляет людей хитрить или отмалчиваться, и это приспособленчество уродует людей, унижает и делает несчастными. Что она суеверна, привержена Домострою, и считает, что муж должен бить жену. Не понимает человеческих отношений, всех считает подлецами, и в ее душе нет веры в светлое начало в человеке.


Потом выступила  Наташа и сказала, что новый образ Кабанихи сделан с точностью до наоборот. Новая Кабаниха, добрая, нежная женщина, всем все позволяет, никого не заставляет хитрить, всем верит, любит старушек, и все ее любят в ответ… Что она не обижает ни Тихона, ни Катерину, а Варвару. И жители города ее искренне любят.


Потом ЛЛ спросила у мальчика понравился ли ему новый вариант пьесы. И тут он затормозил и потом совсем умолк…  Потом она спросила то же самое у Наташи, и та тоже немножечко смущенно замолчала.

- Я с большим удовольствием прочитала Наташин вариант пьесы, - сказала ЛЛ, - особо хочу отметить  слог… Садитесь… Очень хорошо стилизована речь Кабанихи,  кто захочет, может взять новый текст пьесы и после прочитать. И я авторитетно заявляю, что новые реплики Кабановой написаны очень хорошо! Но я хотела вот о чем поговорить. Все мы  знакомы с текстом… Скажите, если бы Кабаниха была добрая, стала бы она обижать сына?

- У-у-у…

- А Варвару?

- У-у-у…

- А Катерину?

- У-у-у…

- А если бы Катерину не обижали, каково  было бы ей в этом доме?

- …

- Ну, смелее, …Наташа.

- Наверное, нормально…

- Да, наверное, нормально… А если бы ей было нормально, стала бы она искать каких-то связей на стороне? влюбилась бы она в Бориса? изменила бы мужу?

- Наверное, нет…

- Совершенно верно… Если человеку хорошо, разве он будет искать… правильно Миша, приключений…? Но что тогда получается. Если бы Кабаниха не была Кабанихой. Катерина жила бы в ее доме ничуть не хуже, чем в доме матери, верно? И тогда…

- Она бы не познакомилась с Борисом…
- «И?»
- Не ушла бы в загул.
- «И?" - Не изменила мужу.
- «И?»
- Пьесы бы не было…

- Молодец, Иванов! Пять.

- «Пьесы не было бы», Саша, почему?

- Ну…,

- Наташа?

- Смелее… Думаем… Тамара?... Света?... Олег?... Ваня? Ну, давайте подумаем, что делает пьесу, что ею движет, что в пьесе главное?

- События?… Отношения?

- Правильно, отношения, Коля Задачин – пять!

- События. Отношения. Конфликт. Наташа хотела отменить злую Кабаниху. И правильно хотела! Пять Наташе за это! И за сочинение - еще раз пять! Но без злой Кабанихи у нас развалилась вся пьеса. Нет конфликта – нет произведения.

 И теперь мы вплотную подошли к понятию конфликт произведения.

Открыли тетради…записали: Третье марта…Классная работа. Конфликт.

Как мы только что выяснили, конфликт является основой художественного произведения,  без него произведение разваливается…


               
*      *      *



 «Окуджаве не хватило любви к профессии» - говорили о нем, имея в виду профессию учителя, которую он, как бы, предал! Не Хватило Любви К Профессии Педагога! Пф!  Наша героиня его отлично понимала. У нее этого не просто не хватало. У нее этого в принципе не было! И даже больше, ей казался лживым  даже сам пафос сентенции. Ах!

 Как это вообще можно любить? Для этого нужно иметь какое-то извращенное представление об искусстве. Может сержант любить свою работу? За что? Вечно молодые, тупые, неотесанные и злые солдатушки, готовые послать и посылающие за глаза. Разговор? По душам? Да прям! Упал!  И отжался! Все! Вечная битва за власть! Вот! Власть! Вот что любит сержант! Но при чем здесь любовь к профессии?

 Кто такой учитель? Это сержант, только в юбке. Вечная битва за авторитет! Вечное противостояние с молодыми и тупыми, которых надо подавить, застроить, заставить, научить, и еще потом  получить результат! Творческий процесс? Я вас умоляю! Методика и диктатура! Все! Разговор по душам? Да прям! Дневник на стол! и завтра с родителями!

И потом, не интересно с ними по душам! Все, что они там себе придумывают, такая фигня! Такой детский лепет. Такие уморительные амбиции! Такие нелепые  притязания на глубокомыслие! Кто вообще придумал, что дети – кроткие ангелы? Лентяи. Разгильдяи. Злюки. Тугодумы! Дедовщина, гламур и глянец!

У них в школе была группа, так и называлась гимназия «такая-то» А у нее же классное руководство и она там записки оставляла, мол, завтра дежурим – все к восьми! Слушайте, такой дурдом! Такие гадости пишут про учителей, что она аж взбесилась! Долго думала, а потом завела страницу «Плохая училка» И вот уж там оторвалась! Хорошим таким языком, с эмоцией, сказала все, что накипело!


 Неделю не ходила, а потом зашла и ошалела – оказалась звездой!!

 
Гадости были заурядные, тупые, без выдумки, мат банальный – «блянах». Она не поленилась и ответила,  на все посты! Отвечала с удовольствием, изобретательно, и без оглядки на цензуру! Никогда не получала такого удовольствия от писанины. Выписала все, что скопилось в  бедном учительском сердце. Получилось красиво. Жестко. Как английский бокс. И тут, наконец, поняла, что может… Дальше преподавать…

 
Это было примерно через год, после начала ее педагогической деятельности. И с тех пор она иногда пользовалась этим ресурсом. В дешевую полемику не вступала, но если в школе происходило что-то из ряда вон – реагировала. Как учитель, только не повязанный педагогическим кодексом,  как человек независимый и достойный. Педагоги оказались такими незащищенными перед этим детским сетевым произволом.


За эти годы страсти поулеглись. Тон сам как-то смягчился. У нее появились поклонники. Иногда задавали вопросы. Иногда она отвечала. И все эти годы она отдавала себе отчет: ее, как педагога, спасла именно эта возможность не любить детей, не любить профессию. Просто делать дело. Иногда это в сто раз лучше, чем пылкая любовь к детям.
 

                *     *     *



- ЛенЛексевна, а как бы вы переписали «Грозу»?- Наташа очень страдала от своей поэтической неудачи. И ее совсем не утешила пятерка.

- Наташа, боюсь, что ее нельзя переписать без ущерба для художественной ценности, - ЛЛ выставляла ей в дневник  уже третью пятерку, после злополучного кабанихинского конфликта, а вопрос так и оставался незакрытым.

- А как же вы тогда переписывали?

- Что мы переписывали?

- Ванька…, Иван Суфуев говорит, что вы чуть ли не пол-учебника переписали, пока в больнице с его девушкой лежали.
 
ЛЛ засмеялась:

- Наташа, мы же в шутку!

- Ну, например, в шутку, как бы вы переписали «Грозу?», - не унималась та.

- Ну,  я бы на месте Катерины, вышла замуж за Бориса, уехала бы с ним в Сибирь, а оттуда написала бы письмо Тихону, что там отличная рыбалка и много красивых девушек, чтобы он убрался от своей мамаши, и пусть они там с Варварой бодаются, как хотят.

Наташа засияла. ЛЛ тоже улыбнулась:

- Но, при этом мое произведение не будет обладать никакой художественной ценностью.


 
                *     *     *



Так легко разруливаются нравственные вопросы в детстве. Вот, раз - и ребенок счастлив!  При этом взрослые отношения ведь не сложнее. В них больше условностей. Но ума-то не больше. В ее романе вообще не было ума. Но отношения неумолимо заходили в тупик, который становился все Уже, и ужЕ сейчас можно было только пятиться.
 
Временами она просто отдирала себя от клавы. И сама себя измучила этими метаниями. В ней как будто уживались две абсолютно разные сущности.

 Да не уживались, в том-то и дело. Ссорились! Одна била посуду, а другая гонялась за первой с веником.  Или с валерианкой, смотря по обстоятельствам.

Одна была гордая и страдала. От любви. А другая была совсем наоборот: легкомысленная и беспечная. При этом тоже страдала. От жалости. Любила же она свою альтер-эгу.

 При том,  дружили-то они тоже с двумя. Там тоже был нежный ребенок. И злобный, так и хочется сказать старик. Ну, пусть будет. При том, что старик своего мальчика тоже не слушался. И когда тот просился поиграться с подружкой, старый хрыч рычал, и объяснял структуру момента.

Иногда, когда бабусе становилось особенно невмоготу, девочка предлагала позвонить хрычу.

 Бабка сердилась и била посуду… Ребенок успокаивал, как мог: «ну, все, все, я пошутила, конечно, я больше тебя люблю! я тебя лучше знаю!.. Давай обнимашки!.. Ну, все, успокоилась?... Ваню жалко!... И Кощея жалко, классный он! Хороший! Нельзя ТАК думать, ТАК говорить, ТАК писать и быть уродом! Не верю я!»

И пока ЛЛ готовилась к урокам, проверяла сочинения, или стирала, или готовила, в ее голове эти двое вели вполне самостоятельную жизнь. Разговаривали. Спорили. Объяснялись.

- Эх, Алёнушка, ребенок ты еще! Я с твоим Кощеем знакома три тыщи лет, не наш он мальчик, ударит - не задумается, сама сто раз на оплеухи нарывалась. Впереди него гордыня бежит. Он ради нее  Ваню своего задушит, потом  за тебя возьмется. Не позволю!

- Да, ладно! – улыбалась Аленушка, - Чё он мне может сделать! Я же ангел!))) А вот у тебя - гордыня!

И она отнимала у бабки  клубок с нитками. Та сердилась, возвращала вязание обратно в корзинку, и оправдывалась:

- А я хуже? И потом, он меня оч-чень обидел!... Просто есть вещи, которые нельзя прощать!- и она продолжала вязание, вытягивая нитку из корзинки.
 
- Ну, ты щас наговоришь!- смеялась Аленушка, снова нарушая порядок в вязание.

- Как с тобой тяжело! – бабуся опускала руки и втолковывала егозе: - Нельзя!  Прощать! если даже не просят! Он не  просит! Это даже не подразумевается!  на его языке мы с тобой - "говядина". Это он может обижаться, а ты - нет. Это ему можно тебе условия диктовать, на которых и дружить-то не хочется, не то что там любовь. Понимаешь? …Не понимаешь... Ну, и дружи сама со своим Кощеем!


Девочка хорошо знала эту интонацию. И никогда не переходила границ:

- Ба, ну, пожалуйста, пожалуйста, не буду я! Просто, ну, ты же любишь, страдаешь… И он.

- Не любой ценой, детка, это - слишком дорого!

- Ну, а если вам объясниться...


Но тут уже бесилась сама ЛЛ:


- Да почему я-то  опять? У него так же есть мой телефон! Почему я? Чтобы опять оплеухи собирать? Он уже вчера меня ведьмой обозвал! искушаю я его. А он меня - нет? Белый, пушистый!

 
Аленушка испуганно и послушно уходила спать в свою детскую постельку. Пока ведьмы за столом пили кофе или вино.
 

                *     *     *


 
Наташа Колбасина ходила счастливая. Через пару дней ЛЛ встретила их с Сашей Александровым недалеко от Муринского ручья. А еще через пару дней они принесли ей переписанную версию «Дубровского». Краткое содержание они изложили так: Дубровский успел в церковь. Выхватил Машу прямо из-под венца, они уехали в Финляндию, там нашли работу, Маша сменила фамилию, и отец не смог их найти, и жили они долго и счастливо, купили машину и дом, родили кучу детей – троих: двух мальчиков и девочку. Все, конец… ЛЛ понравилось.



                *     *     *



 В пятницу Ольга Аркадьевна – математичка, спросила в учительской:

- ЛенЛексевна, а что у вас происходит в одиннадцатом  «А»?

- А что происходит? Я ничего не знаю.

- У вас какая-то игра, что ли? КВН? Они такие оживленные после ваших уроков,  просто неуправляемые, все время что-то пишут и смеются, я не могу привести их к порядку.

- Ольга Аркадьевна, ничего - все в рабочем режиме. Это они в игру какую-то играют. Что-то вроде счастливых писем.

- Счастливых писем?

- Ну, да, у  меня мама играла, мы тоже, в детстве: «Пошлите девять таких писем, и будет вам счастье…»

- М-м…, - Ольга Аркадьевна не поверила.


                *      *      *



Эта парочка в ее голове здорово разнообразила ее скучный учительский быт. Как и быт чиновника с той стороны разнообразили злобный старик и мальчик Иванушка.  Дети признавались в любви, сидя за диваном, целовались в щечки, строили башенки и даже целые замки, чтобы потом пришли старики и закатили грубую брань  и настоящую битву со скалками и валенками наперевес.


После очередного сражения они выключались из эфира, оба! - чтобы через пару дней снова зайти: «не заходила ли?» «Может, он уже не сердится?»


Иногда она набиралась решимости порвать, да и не мучиться. Иногда он писал, что-то нарочито грубое, навсегда… Она снимала ультиматумы… Он забирал обратно свои слова. То он делал выпад. И попадал. Он всегда попадал. То она. «Я бы, конечно, хотела дать сдачи... Да, и не хотела бы! Мне пофиг! И, наверное, хотела бы сказать, что все изменилось... И тоже нет. Ниче не изменилось. Тебе все можно,… как всегда. А мне ничего нельзя,… как всегда. Я лучше буду на тебя из окна смотреть… Как всегда. Это выход для всех… Береги Иванушку»


Потом они оба делали вид, что у них идеальная связь. Или и вправду так думали, или очень хотели так думать. Не могли порвать…такие у них были высокие отношения... Н-да...

Но не хотелось бы, чтобы вы считали этот роман только спасением от скуки. Потому что это было не так…
 

                *     *     *


Наконец волна докатилась до шестого «Б» -  ее любимчики, задали тот же вопрос: "А что у вас с 11 «А» ?" Отговориться не получилось, пришлось объясняться. И вот уже она сама не могла привести к порядку свой любимый  и  обычно управляемый класс. Пришлось согласиться на одно внеклассное занятие.

 Но этим не обошлось. Не дожидаясь, дети начали перекраивать литературу.
Муму сбежала от Герасима в лес, там ее подобрали соседи по даче. Накормили, и оставили у себя жить, а злую барыню и бесхарактерного Герасима, оштрафовала полиция за жестокое обращение с животными. И им пришлось заплатить штраф и отсидеть пятнадцать суток соответственно.

Андрий не столкнулся с отцом, а убежал вместе со своей шляхтичкой в Турцию, и жил там себе спокойненько до глубокой старости.

Десятый тоже упражнялся: Чацкий – женился, Онегин -  полюбил Татьяну в самом начале романа. Печорин – преодолел личностный кризис и остепенился. Обломов стал активным членом общества.  Кирсановы не рассорились.  Чайку не убили. Вишневый сад не спилили. Все,  короче, счастливы.

Особенно дети. Старшие классы лихорадило. Они носились с записками. Что-то читали друг другу на переменах и ржали.
 

                *     *     *



Эта история началась кода-то давным-давно,  в прошлом тысячелетии с одного стихотворения...

      Хочу найти слова. Нелепая попытка
      Все-все зашифровать, и даже от себя.
      А, может быть, любовь – лишь домик для улитки,
      И страшно вдруг сказать: ” Я не люблю тебя”?

     Июль сошел с ума.  Июль под осень косит,
     И снова денег нет, и снова нет жилья.
     Бездомного кота изобличает поступь.
     Ботинки жмут, увы. А я люблю тебя.

     Я зашифрую дом. Я зашифрую город.
     Подъезд, этаж, балкон, решетку без литья.
     Без улицы окно, без ставней и без створок.
     Без шифра лишь одно: слова “люблю тебя”.

     Я зашифрую все, чтоб показалось правдой.
     Привру еще про форд, браслеты, острова.
     Про завтраки в постель... А лучше про мансарды.
     Про злачные места, про опиум и карты
     Пусть тонут во вранье избитые слова.

     А там, где ты живешь, без шифра и печали -
     Сентябрь. И клен надел из золота боа.
     И из всего того, что мы не досказали,
     Правдивее всего избитые слова.

     Ботинкам и домам, трамваям, остановкам
     Не дам ответ на их незаданный вопрос.
     Я, как улитка – дом, несу свою шифровку,
     Куда бездомный пес любовь мою унес.
                (ЛЛ 1997)


Ну, понятно, что и это стихотворение было уже не совсем началом. Но первым  документальным свидетельством...Пф-ф!... Столько не живут!

               


 *      *      *



После того, как  страсть к переписыванию превратилась в нечто подобное плетению браслетиков из резинок,  педагог в нашей героине забил тревогу, и на очередном уроке у 11 «А» она вынесла тему на повестку дня.

 
- Я хотела бы обсудить с вами один момент…Что мы портим…, когда везде рисуем хеппи енды?... А мы ведь портим…. Вспомните, во что превратилась «Гроза» с хорошим концом…А Онегин?... А Печорин? Ведь произведения теряют художественную ценность…

Мы портим идею. Ломая конфликт мы портим идею.. Давайте подумаем, когда Островский писал образ Кабанихи, он специально писал гадкую женщину? Или она у него случайно такая получилась?...

- Наверное, специально…

 - Я тоже так думаю. Зачем-то автору нужна была такая тетка – раздражающая вас, нервирующая… почему?...

 Когда вы в произведение натыкаетесь, на то, что вам неприятно, на то, что хочется переписать, очень важно обратить внимание на это место…. Кто скажет почему?... Потому что, скорее всего, в этом месте и есть проблема.  ПРОБЛЕМА Произведения. И это – не случайность. Это часть структуры произведения. Кабанова вас бесит и это – проблема.  Часть проблемы, а те, кого жалко – другая часть. Из этого состоит конфликт произведения.. А ИДЕЯ произведения - в том,  ЗА КОГО грубо говоря АВТОР... За кого автор?

- За Катерину.

- Верно. А против кого…?, против Кабановой, верно… Иногда, в произведение нет положительных героев, как у Гоголя, например, и тогда ИДЕЯ в том, ПРОТИВ  КОГО АВТОР, а почему вам  не нравится  Кабаниха?

- Потому что она…, такая гадина! Унижает всех, подминает под себя.


- Верно, деспотичная, высокомерная, жестокая… еще…

- Всех держит как в рабстве.

- Властная… Верно…еще…

- Тупая… И упертая, в своей тупости.

- Недалекая, верно… и упрямая,  сформулируем красиво – недалекое упрямство …еще…

- Врет, что верит в Бога, а сама только следит, чтобы правильно молились

- ханжа, верно.

-  а что такое ханжа?

-  Это лицемер, человек, который на словах – одно, а на деле – совсем другое…еще?  Задание на дом, продумайте черты, которые мы  не успели  обсудить на уроке.

Значит, мы выяснили, что Кабанова деспотичная, высокомерная, жестокая. Властная, недалекая в своем упрямстве, лживая и лицемерная и еще какие-то качества, которые мы еще вспомним… Такая…такая…такая – и все это – плохо , верно?... И все это плохо… А что хорошо?

-  Вместо деспотизма - … Оля?

- … равенство?

- Верно…

- Уважение к другому человеку…

- Правильно, молодец Света.

- вместо жестокости - …?

- Доброта…

- Верно, … вместо тупого упрямства …- готовность услышать другого человека…, молодцы… вместо лицемерия…

- Искренность и правдивость.

- Молодец, Оля, пять… Как вы думаете, Островский, думал об этих положительных качествах, когда писал отрицательный образ?

- Да-а-а-а…

- То есть у него был идеал, то, каким должен быть положительный герой?

- Да-а-а-а…

- Вот это и есть ИДЕЯ произведения. Его, автора, ИДЕАЛ! То, как должно быть. И даже если герой противоположен идеалу, он все равно появился в произведение, для того, чтобы подчеркнуть ИДЕЮ. Утвердить ИДЕАЛ… Так вот…когда мы рисуем во всех финалах свадебный конец – мы портим идеи произведений.

- Вы же первая начали! - обиженно выкрикнула с места Наташа Колбасина. И по глазам было видно, что класс разделяет это ее мнение.
 
- Да, это я виновата…  Я не готова сейчас ответить на этот  вопрос… Если вы мне дадите время обдумать сложившуюся ситуацию, я, возможно, найду ответ.  А сейчас давайте закончим урок…



                *      *       *



Вся эта история: стихи, записки - началась тогда – давным-давно… Она неожиданно продолжилась во времена «плохой училки»

 Так наша героиня про себя называла время начала своей педагогической деятельности. В это название целого периода жизни, она вкладывала все возможные смыслы: «Плохой» она была и с точки зрения учеников, и в смысле роли в группе соцсети, и в профессиональном, и метафизическом смысле.


После своего первого, еще студенческого опыта, она отказалась от тактики лицеистских вольностей, двойки ставила безжалостно, и поблажек никому не давала. Поэтому «плохая» - было еще мягко сказано. В соцсети она, как уже говорилось, вообще была дама – жесть! В профессиональном смысле - так себя называла она одна, все находили не таким уж плохим начало ее карьеры. «Начало карьеры!» - поднимала она бровь. И это был как раз тот самый метафизический аспект.
 
«Плох тот солдат, который не хочет стать генералом». В этом смысле  Окуджава был плох для педагогики, и она была «плохой учитель» - она не собиралась стать генералом.

 Она сосчитала года до совершеннолетия сына и попыталась распределить силы. Она, конечно, сдавала там, на категории, и все как надо, это давало тактические преимущества, и, опять же, довольно существенная прибавка к зарплате. Но в этом не было самотдачи, там, рвения, служения. И сейчас у нее были все полагающиеся значки и бумажки, но назвать себя педагогом у нее и до сих пор не поднималась рука.


И это при том, что совершеннолетие сына стало делом нынешней осени. А она все продолжала учительствовать. И сама этому удивлялась. Парень, который преподавал им педагогику в университете, с некоторой иронией говорил, что в школе тяжело первые шесть лет. Ну, как раз они остались за плечами, и можно было почивать на лаврах. Но как-то не особо почивалось.

  А тогда, во времена «плохой училки» все было еще напряжнее.  И даже совсем не гладко.


Вот тогда как раз она завела белую страницу на одном скромном сайте. И выкладывала периодически там свои писульки. Белая она была – в альтернативу черной странице «плохой училки». И вот там-то с ней впервые произошло это сумасшествие. Ей показалось, что одного из читателей она знает. Только не знает почему...

И это было очень удачное стечение обстоятельств. Потому что ей мучительно не хватало вольницы. В школе. Но найти место, где можно быть молодой и дерзкой – это одно, а найти читателя своей грустной и женской прозы, хоть и сравнительно молодой, но не дерзкой – та еще задача.

 В коллективе, где все пишут, вероятность быть прочитанной – стремится к нулю. Поэтому тот Некто, Некий читатель стал для нее таким… Большим Ухом! И она шептала ему всякие глупости, если это можно так назвать. И это оказалось приятным десертом в ее такой глухой и замкнутой жизни.


Одно было плохо. Он молчал. Читатель. Молчал. Не писал рецы, тексты, ничего.  Ставил лайки. И все.


                *     *     *



 Между тем конфликт с  11 «Б» набирал обороты.


 Если до того на Л.Л. смотрели  чуть ли  не с обожанием, то после разбора полетов  она попала в зону отчуждения, со статусом  «особо опасно!» Такие вещи не проходят даром, и наша героиня это прекрасно осознавала.

  Но разобраться было необходимо. Потому что она снова чувствовала себя обманщицей и обманутой.

 Размолвка приобретала масштабы катастрофические. Ее оставили без цветов на 8 марта, что само по себе не было бы проблемой, если бы не было таким очевидным ультиматумом. Через неделю пол класса проигнорировало  дополнительные занятия по подготовке к ЕГЭ. Еще через неделю не пришло уже больше половины.  Это было уже в ущерб программе, таких часов было по всем предметам -  на вес золота. Времени было жаль. На уроках - прежде активные – отмалчивались, посещаемость и в учебное время упала, домашние работы задвинули. И она положила себе во вторник обязательно поговорить со своими обидчивыми учениками.

Вот чем был плох немой читатель! С ним нельзя было поговорить, посоветоваться, обсудить. А так иногда бывало нужно!


                *     *      *



Он молчал. Читатель. Молчал. Не писал рецы, тексты, ничего.  Ставил лайки. И все.

Она даже написала сказку, в которой  Иван-Царевич приходит в дом, она его кормит, поит и в баньке парит… Спать укладывает… А наутро спрашивает. «Ну, что, мол, будешь разговаривать, или так съем? Чтобы не говорил потом, мол,  Бабу Ягу в глаза не видал!»

Уж она его и  уговаривала и колдовала « стань передо мной как лист перед травой!» И жаловалась. И Бранилась. Мол, ваш брат – такой-сякой - хитромудрый. Придет, помолчит, покивает, тыкву сорвет, аленьких цветов нарежет, яблочков  натырит! да и сбежи-ы-ыт!... Да еще бедную бабушку в печку засовывае-е-ет…Нехорошо. Не по-мужски.

«Бабушке-то кто ж яблочко привезет? Хусточку пухову-у-у? позаботится кто о сиротке? Старенькая она, болеет, да без пенсии, да избушка хромая…» - и сама не заметила, как прочно вписалась в образ Бабы Яги.

И все это происходило на фоне вот таких же войн, как сейчас, только с тогдашним десятым «Б».

 Но как бы она ни бранила своего Ивана Царевича – она на него крепко запала. Грустила.  Тосковала даже, как будто бы. Она еще и развелась незадолго до этого. Короче, все в кучу.  Реальной жизни - не было. Виртуальная была - как в ролевых играх: мужчина одет, а женщина – совсем голая.  Она еще пыжилась, пыталась качать права, в том смысле, что:

 « если ты, старый хрен, топчешь МОЮ сказку, то, имей в виду! правила здесь назначаю Я! И на твоем птичьем языке здесь даже сова не разговаривает, не то, что Царевна-лягушка. И в этой сказке фантом – ты!…»

 Но читатель молчал. И она меняла решения. Он продолжал молчать, и она снова бесилась. Он молчал…

 Он все равно молчал. Приходил, лайкал, какие-то вещи. Читал все. Лайкал новое. И отмалчивался, гад!


                *     *     *

- Я долго думала над  нашей размолвкой и попрошу у вас внимания на этот урок, если вы сочтете мои аргументы неубедительными, то я не буду в претензии.

 
Я хочу вам прочитать одно стихотворение Феликса Лаубе. Кому-то оно покажется знакомым.

«Довоенный вальс»

 
Мирное небо над крепостью Бреста, 
В тесной квартире счастливые лица. 
Вальс. Политрук приглашает невесту, 
Новенький кубик блестит на петлице. 
 
А за окном, за окном красота новолунья, 
Шепчутся с Бугом плакучие ивы. 
Год сорок первый, начало июня. 
Все ещё живы, все ещё живы, 
Все ещё живы, все, все, все. 
 
Смотрит на Невском с афиши Утёсов, 
В кинотеатрах идёт "Волга, Волга". 
Снова Кронштадт провожает матросов: 
Будет учебным поход их недолго. 
 
А за кормой, за кормой белой ночи раздумье,
Кружатся чайки над Финским заливом. 
Год сорок первый, начало июня. 
Все ещё живы, все ещё живы, 
Все ещё живы, все, все, все. 
 
Мимо фасада Большого театра 
Мчатся на отдых, трезвоня, трамваи. 
В классах десятых экзамены завтра, 
Вечный огонь у Кремля не пылает. 
 
Всё впереди, всё пока, всё пока накануне… 
Двадцать рассветов осталось счастливых… 
Год сорок первый, начало июня. 
Все ещё живы, все ещё живы, 
Все ещё живы, все, все, все. 
 
Вальс довоенный напомнил о многом, 
Вальс воскресил дорогие нам лица, 
С кем нас свела фронтовая дорога, 
С кем навсегда нам пришлось разлучиться. 
 
Годы прошли и опять за окном тихий вечер. 
Смотрят с портретов друзья молчаливо. 
В памяти нашей сегодня и вечно 
Все они живы, все они живы, 
Все они живы, все, все... 
В памяти нашей сегодня и вечно 
Все они живы, все они живы.
Все они живы, все, все, все!

  Почему мне пришли в голову эти стихи. Потому что в них использован тот же прием, которым воспользовались мы с вами, когда начали переписывать классику.
Что сделал автор? Он ретроспективно вернулся из послевоенных лет в до-военные. Туда, где еще ничего не случилось. Где все еще живы, счастливы, полны надежд.

Казалось бы, ничего особенного. Зарисовки мирной, ничем не примечательной жизни. Но уровень художественности произведения - высочайший! Почему?
Потому что межу этими зарисовки мирной жизни и людьми, воспринимающими их – пролегла пропасть войны:  поражения, потери, утраты, подвиги, победа немыслимой ценой. И люди послевоенные – не равны людям довоенным.

 Они так настрадались, что совсем по-другому оценивают жизнь: эти мирные картины для них - огромная ценность, а сами себе -  довоенные - они кажутся наивными и счастливыми детьми, которые не понимают своего счастья.

- У кого-то может быть есть еще подобные примеры?

Неожиданно Суфуев поднял руку, и с места сказал:

- «Мы из будущего»

- Что это?

Класс загудел. Все знали, о чем он… ЛЛ тоже вспомнила. Да,  кино - «Мы из будущего».  Козловский, Яглыч, эта,  как ее, Климова. (Отвязные пацаны, гробокопатели, попадают на Великую Отечественную, а возвращаются оттуда совсем другими людьми).

- Да-да-да - отличный пример! Молодец, Ваня, - поднимите руки, кто считает, что мальчики, в начале фильма отличаются от самих себя в конце?...Чем?

- Они морды бьют скинхэдам!

- Правильно, только давайте формулировать красиво и по существу.  У них появилось знание, что Родина – это то, за что стоит воевать!

- ЛенЛексевна, а зачем вы нам все это рассказываете? - спросила Наташа Колбасина, так же с места и исподлобья.

- Я поняла вопрос, Наташа… Отвечаю. Какое это отношение имеет к «переписыванию классики»:

- Когда мы читали  «Грозу» в первый раз, мы все эти события переживали, как участники, вот здесь, - ЛЛ показала на сердце, -  поэтому такое тяжелое впечатление производит Кабаниха… И  идея переписать текст родилась здесь же, - она снова показала на сердце, - потому что  сердце хочет избавиться от страданий, и других избавить от страданий тоже… ( Наташа закрыла лицо руками и беззвучно плакала) …

 И способ, который выбрала Наташа - удивительно человечный.  Она решила исправить Кабаниху! Этот оплот Темного Царства!... Это безнадежная и прекрасная миссия была обречена изначально… И попытка – неудачная. И даже слабая… И я ей не помогла, и очень виновата. Прости меня, Наташа… Но, с точки зрения художественного замысла, эта попытка - шедевр! Человеческая ценность поступка, мотива – достойна стихов Феликса Лаубе.

Что касается всей остальной чехарды, которую вы затеяли вокруг литературы – то это уже совсем другая игра.  Когда высокое искусство попадает в руки детям – оно профанируется, не обижайтесь, но такое мое мнение: все это – в основном - плохо, банально, часто просто безвкусно,  и совершенно не интересно.  Есть несколько неплохих попыток. И я потом покажу их вам…
 
Наташа подняла руку.

- Да, Наташа, конечно, выйди…  Что у нас получилось плохо…  Ценность произведения в том, что человек входит в него один, а выходит…? Верно,  совершенно другой. Конфликт произведения – обогащает читателя  бесценным опытом. И, мы уже говорили, что изъятие конфликта из произведения - портит ИДЕЮ.

 Мы отменили ОПЫТ, мы отменили КОНФЛИКТ, и отменили ИДЕЮ. Что у нас осталось? Если кто-то объяснит мне, чем может быть ценно произведение из тех, что мы переписали за последние три недели, то сможет не писать сочинение по Островскому.

Сама по себе идея  неплохая. Вы в целом подошли очень творчески к самой букве Литературы. Это многим дало возможность почувствовать себя авторами, соучастниками творческого процесса. Но главным открытием этой игры, на мой взгляд, оказалось то, что вы все интуитивно чувствуете суть конфликта, и исправления в основном ложились в русло авторской идеи…


Вернулась Наташа умытая и успокоенная. И у ЛЛ тоже отлегло от сердца.
 

               
 *     *     *




За эти годы кое-что изменилось в ее отношение к детям. К ученикам. Она поняла для себя одну очень ценную вещь. Дети становятся такими, какими ты им продиктуешь. И в этом не было какого–то приспособленчества, или там чего-то обидного или недостойного высокого звания РЕБЕНОК. Наоборот. Гибкость, подвижность и мгновенная мимикрия детей –  и есть их  гениальность, но и самый большой минус – они повторяют все, за что цепляются. И хорошее, и плохое. Если бы их лепили гении – мы бы уже через поколение жили в стране гениев.  Проблема в лепщиках.

 Им просто никто не диктует ничего хорошего!  Старые педагоги пользуются советскими штампами, молодые - сами ждут, когда им продиктуют. Но кроме пластичности она сделала еще одно – самое удивительное открытие. РЕБЕНОК хочет быть Прекрасным. Если бы ему еще не мешали! Так просто изменить мир к лучшему – достаточно вырастить поколение достойных учителей. Всего одно. Десять лет. Через десять лет Наташа Колбасина может стать блестящим молодым педагогом.