Летом на даче повесть о превратностях любви Гл. 18

               
            - Я  таки  выследила  тебя,  мерзавка!  Думала,  за  Карпом  моим  охотишься,  а  ты,  оказывается,  на  жениха  Жанны  рот  разинула!   -  шипела  Манефа,    вцепившись  в  руку  женщины,  застигнутой  ею  глубокой  ночью  в  комнате  Константина  Львовича.  Сам  он  сидел  в  постели  и  таращил  спросонья  в  темноту  глаза,  ничего  не  понимая.  У  двери  угадывались  две  женские  фигуры:  одна  -  тонкая,  другая  -  толстая.  Тонкая  фигурка  вывернулась  из  лапищ  толстой  и  выскользнула  за  дверь.  Толстая  метнулась  за  ней.  Константин  Львович  прислушался  к  удаляющемуся  топоту  по  коридору,  лег  и   преспокойно заснул.

            Манефа  преследовала  Анфису  до  дверей  спальни.  Погоня  происходила  в  полном  молчании.  Легкая  и  проворная  Анфиса  намного  опередила  тяжеловесную  Манефу  и  слышала  грозное сопение  своей  падчерицы  далеко  позади.  Манефа,  пыхтя,  поднялась  по  лестнице,  отдышалась  и  пошлепала  большими  ступнями  по  крашеным  половицам  коридора  второго  этажа.  В  широкой  ночной  рубашке,  с  растрепанными  белесыми  волосами,  сверкая  в  темноте  белками  выпученных  глаз,  она  была  похожа  на  толстую  ведьму.
 
            Уткнувшись  в  запертую  дверь  спальни, она  подергала  ручку и  отступила.  Анфиса  и  Павел  Степанович  спали  в  одной  постели,  и  будить  отца  Манефа  не  посмела.  Она  вернулась  в  свою  комнату.  Карп  ночевал  в  гостиной, отлученный от тела жены за воровство денег.  Манефа  заходила  из  угла  в  угол,  не  в  силах  успокоить  нервы,  подошла  к  мольберту,  сдернула  ткань  с  картины  и  злобно  воззрилась  в  красивые  глаза  Анфисы.  В  окно  заглядывала  луна,  и  в  ее  призрачном  свете  Манефе  померещилось,  что  мачеха  с  полотна  смотрит,  ехидно  прищурившись,  и  кривит  полные  губы  в усмешке.
 
            -  Ах,  ты,  развратница!  Не  позволю  над  собой  издеваться!  Я  просто  обязана  тебя  наказать!  -  Манефа выдавила  на  палитру  черной  краски,  густо  измазала  в  ней  кисть  и  уже  протянула  руку  к  картине,  целясь  в  ненавистное  лицо  мачехи,  но  внезапный  приступ  кашля  согнул ее тело пополам.

            Женщина  прокашлялась,  протерла  глаза  от  набежавших  слез,  и  увидела,  что  подол ночной рубашки заляпан черной краской.
            -  Вот  ведь,  гадство  какое!  -  раздраженно  завесив  картину  куском  ткани,  Манефа положила палитру и кисть на столик, стянула через голову рубашку  и повесила на спинку стула. – Завтра попрошу Нину Петровну постирать.  А-аа-аах, - она широко зевнула и забралась под одеяло.


                Продолжение:  http://www.proza.ru/2016/09/11/785