Необыкновенные истории из обыкновенной жизни

Наверное, у каждого человека случаются в жизни истории, которые он помнит всю жизнь. Так и у меня: истории копились, часто вспоминались, пересказывались, и я решила записать их, а вдруг кому-то покажутся они интересными.

***

Опера «Садко»

Собственно, не про оперу речь. Жила я тогда в Новосибирске. Приехала ко мне дальняя родственница Татьяна поступать в университет. Экзамены сдала, нужно было ждать зачисление, и решили мы с ней сходить в оперный театр. Надо сказать, что нам все равно было на что идти: хотелось посмотреть само здание изнутри (Новосибирский оперный – уникальное сооружение сталинских времен). Ну, купили билеты заранее на будний день и договорились встретиться в сквере перед театром, куда я после работы и приду.

В этот день позвонил мне на работу приятель – Ванька Кондауров, муж моей подруги. Сам он из моего родного города, а в Новосибирске оказался в командировке. Поезд назад только поздно вечером – давай, мол, встретимся, по городу погуляем. Я, конечно, понимаю его – вдвоем время коротать веселее, но…

– Не могу, – говорю, – В театр иду с родственницей. Приходи в сквер к оперному, увидимся хоть.

На том и договорились.

Пришла я после работы в сквер, Ванька тут уже, ждет меня. Сидим на скамейке, болтаем. Таньки нет и нет. Уже время подходит, спектакль скоро начнется – ее все нет. Наконец вдали замаячила знакомая фигура. Смотрю на нее – она сама не своя: идет, как слепая, нас не видит. Я изо всех сил замахала ей, она увидела, подошла – на ней лица нет.

– Что случилось? Ты где так долго? Бежать уже надо!

Танька только отмахнулась и смотрит на Ваньку, нехорошо так смотрит.

– Кстати, познакомьтесь, это Иван, а это…

Я договорить не успела, как Танька схватила его за руку и почти закричала: – А фамилия твоя как?!

– Кондауров... – пролепетал обалдевший Ванька.

Танька закрыла лицо руками.

– Да что случилось-то?! – я была вне себя.

– Потом, все потом! Пошли!

Я кое-как, наспех, распрощалась с Ванькой, и мы побежали в оперу.

Сидим в мягких креслах, кругом красота, на сцене в морских декорациях выплывает на корабле толстый дядька (Садко, надо полагать) и поет густым басом что-то очень значительное. А я все на Таньку оглядываюсь – сидит, как каменная. Я ее в бок толкаю, шепчу: – Ты чего?

Молчит, отмахивается только.

Я кое-как до антракта дотянула, потащила Таньку в буфет. Взяли мы бутылку шампанского и пирожных, уселись за столиком.

– Ну, теперь рассказывай, наконец, что случилось, – потребовала я.

Танька вздохнула и стала рассказывать.

Пришла она к театру задолго до назначенного времени и стала прогуливаться по скверу. Тут подошла к ней какая-то женщина и начала спрашивать, как проехать туда-то. Танька – девчонка молодая, отзывчивая, начала ей объяснять как лучше доехать, и невдомек ей было, что женщина эта – цыганка.

Уже потом, когда та предложила погадать ей бесплатно за ее «доброту», Танька поняла все и попыталась от нее отделаться. Но не тут-то было! Цыганка стала много и скороговоркой что-то говорить, совать в лицо зеркальце, трогать за руки и за плечи, и не было никакой возможности вывернуться из этих назойливых слов и манипуляций.

Как во сне, она по требованию цыганки вытащила из сумки кошелек и отдала той все деньги (надо сказать, немаленькие). Потом сняла золотые сережки и тоже отдала.

– Все, красавица, сбудется, если будешь мне верить. Веришь?

Танька, вся в слезах уже, отчаянно замотала головой: – Верни деньги! – И стала хватать цыганку за карман, куда, как ей казалось, цыганка сунула деньги.

– А они вернутся к тебе! Вместе со счастьем твоим вернутся!

Она уже уходила, а Танька бежала за ней, рыдая и плача: – Верни деньги, сережки верни!

А цыганка вдруг остановилась, приблизила свое лицо к Танькиному и, глядя ей в глаза, отчетливо произнесла: – Я всю правду говорю. Вот сейчас будет у тебя встреча с Иваном, а фамилия его на букву Кэ. Вспомнишь тогда, что я тебе нагадала – все правда, все правда…

Татьяна не могла вспомнить как цыганка исчезла. Народу в сквере было мало, затеряться в толпе она не могла. В отчаянии кинулась она к ювелирному магазину, который стоял поблизости, и там, она знала, был милицейский пост.

Милиционер хмуро выслушал ее.

– Вряд ли я помогу Вам, девушка. Нужно было бдительной быть, они здесь в этом сквере промышляют, таких доверчивых, как Вы, высматривают. Не Вы первая…

– Ну вот, остальное ты знаешь, – от выпитого шампанского Татьяна порозовела, ожила, – Нет, я все понимаю, но как она могла про Ивана знать? И фамилия на букву Кэ! Это же выше понимания!

Мы остались сидеть в буфете, на второе отделение оперы не пошли, обсуждали происшествие, горевали по потерянным деньгам и сережкам. Подобных историй с цыганками мне потом много рассказывали, но таких, с предсказаниями ближайшего будущего, не слышала.

А оперу «Садко» мы с Татьяной запомнили на всю жизнь.


***

Мешок с картошкой.

Посолили мы капусту. Остался мешок с отходами. Устали, поздно уже. Муж говорит: – Я завтра мешок на помойку вынесу, пусть ночь постоит.

Он работал на заводе по сменам и завтра у него был выходной.

Прихожу назавтра с работы – мешок стоит.

– Да что-то поленился, завтра обязательно вынесу.

Ну, думаю, ладно, пусть еще постоит.

Прихожу на следующий день с работы – мешок стоит, а муж на работе во вторую смену.

Ух, я разозлилась! Схватила мешок и поволокла его с пятого этажа вниз по лестнице, проклиная и ругая мужа всеми бранными словами, какие знала.

На улице поздняя осень, темно уже, и снежок красиво кружится в свете фонарей. Мне не до красоты, потащила мешок к контейнеру – тот до самого верха заполнен. Пришлось мне мешок высоко поднять, чтобы высыпать сверху. Высыпала и обомлела: в мешке была картошка! Я была ошеломлена. Минуты три соображала, что муж, оказывается, вынес капустные отходы и набрал в этот мешок картошки из нашего погреба возле дома.

Куда деваться? Стала я картошку обратно в мешок складывать, благо верх помойки был снегом припорошен. Складываю, а сама боюсь по сторонам оглядеться: хоть и темно, но время еще не позднее, люди-то еще ходят туда-сюда. Ну, рассуждаю, пусть думают, что я бомжиха, в помойке копаюсь, и молила: только бы соседи не увидели!

Притащила я картошку назад домой, руки-ноги трясутся – мешочек-то не хилый был! Как я его вниз волокла? Видимо, в такой ярости была, что не «заметила», что мешок тяжеловат для капустных кочерыжек.

Мужу я ничего не стала рассказывать: стыдно было. Он умер уже давно, а я все вспоминаю эту историю, вот вам рассказала.


***

Здравствуйте, Мария Васильевна

Была я тогда еще молодая и незамужняя и работала в строительном управлении в Новосибирске. На день строителя всей нашей организацией выехали мы на пикник в район, где был один из наших строительных объектов, недалеко от Новосиба. Начальником участка был Торопов Михаил Иванович, он и организовал все. Подразумевалось, что по окончании автобус отвезет нас назад, в Новосибирск, но как это обычно случается, «было нам мало».

Солнце уже клонило к закату, когда мы всей оравой переместились домой к Михаилу Ивановичу, который горячо заверял нас, что «у него там все есть». «Все есть» оказалось таким жесточайшим самогоном, какого я в своей жизни больше никогда не пробовала. Жена Торопова Мария Васильевна встретила нас очень приветливо, была церемонно представлена начальнику управления, и гулянка продолжилась с еще более цыганским весельем.

Когда я проснулась, то с трудом вспомнилось, как Мария Васильевна, заботливо укладывала меня на диване в маленькой комнате. Никто из наших никуда не уехал: автобус отпустили и все ночевали здесь же, кто где: на кухне, на разложенных креслах, на раскладушках…

– Ты куда? Еще электрички не ходят, автобус за вами в десять приедет - приподнялась на своем диване Мария Васильевна, увидев, что я крадусь к выходу.

Но мне было так плохо, что я уже не могла здесь оставаться. А самое главное случилось утром в понедельник, когда, собираясь на работу, я не обнаружила своей косметички. Смутно припомнила, как во время празднования на квартире у Торопова мы со Светкой-нормировщицей, закрывшись в ванной, «наводили красоту». Чертыхнувшись, поехала на работу, «как дура», ненакрашенная, потому что имела по молодости лет скверную привычку таскать всю свою косметику с собой.

Кто помнит, косметика была жутким дефицитом в те времена – просто так, в магазине не купишь. А у меня была не какая-нибудь, купленная у цыганок на толкучке, а польская (сестра привезла из туристической поездки по Прибалтике). Что мне было делать? Торопов на своем объекте работал, появлялся в управлении раз в неделю, мобильных телефонов не было тогда.

Тут кто-то в нашем отделе вспомнил, что жена Михаила Ивановича работает в Новосибирске заведующей столовой, ездит на работу туда и обратно на электричке.

– А в какой столовой?

– Звони во все!

Достали телефонный справочник, и стала я обзванивать все столовые. Примерно на пятом звонке мне повезло: – Да, я - заведующая столовой, да, - я Мария Васильевна.

– Мария Васильевна! – обрадовалась я, – Это Люда Вас беспокоит, я работаю с Вашим мужем в одном управлении, помните меня?

– Да, – некоторой заминкой произнесла Мария Васильевна, – Помню.

– Я у Вас косметичку оставила, она в ванной, наверное, лежит на полочке! Можно как-нибудь передать ее мне? Я к вам на работу могу завтра заехать!

Из трубки после довольно долгого молчания донеслось: – А кто это?

– Это Люда! Я была у Вас в пятницу, вместе со всеми! Помните?

Опять молчание. Я, понимая, что Мария Васильевна не врубается, начала ей втолковывать: – Ну, мы были у Вас в гостях в пятницу, помните?

– Да, помню.

– Мы отмечали день строителя, помните?

– Помню.

– Мы все у Вас ночевали!

Молчание. Потом неуверенно: – Ну, наверное...

– Ну что значит, «наверное»? Ночевали! Все! Я уехала раньше!

Я начала терять терпение, когда на том конце провода повесили трубку.

– Ничего не понимаю, бросила трубку…

– Звони еще! Небось прикарманить решила твою косметику! – тут уже наша сметчица Раиса Ивановна рассердилась.

Звоню опять: – Мария Васильевна, извините меня, но я просто так от Вас не отстану, мне очень нужна моя косметичка!

– Девушка! Да кто Вы? Я Вас не знаю!

Я растерялась: – Как же не знаете? Ведь я была у вас в пятницу вместе со всеми! Вы меня еще спать укладывали!

Опять короткие гудки.

Целый день я ходила расстроенная. И косметику жалко было, и не могла объяснить себе поведение Марии Васильевны – казалось, такая милая женщина…

В конце дня решила опять позвонить по знакомому номеру.

– Мария Васильевна, простите меня, пожалуйста, это опять я - Люда Симакова. Выслушайте меня, пожалуйста.

– Я слушаю.

– Ваш муж работает в строительном управлении, так?

– Так.

– В прошедшую пятницу мы отмечали у вас дома день строителя, так?

– Так.

– Как же Вы меня не помните?

– Не помню.

Тут меня осенило: – А муж Ваш – Торопов Михаил Иванович?

В трубке – пауза, потом сумасшедший хохот: – Девушка! Ха-ха-ха! Милая! Я тут с Вами чуть с ума не сошла! Ха-ха-ха! Ой, не могу! Торопова! Ха-ха-ха! Торопова Мария Васильевна! Она в другой! В седьмой! Столовой! Работает! Ха-ха-ха!

Мария Васильевна заливалась смехом на том конце провода, а на этом – хохотала я.

Пресловутая косметичка была найдена и возвращена мне, когда я дозвонилась до нужной мне Марии Васильевны. Вспоминая эту историю, пытаюсь представить себе что крутилось в голове у той, незнакомой мне женщины, когда я донимала ее своими звонками. И надо же было случиться таким совпадениям: и заведующая, и зовут Мария Васильевна, и муж тоже строитель!

Вот такая история.